Казанцев Александр / книги / Сыны солнца

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 5209
Автор: Казанцев Александр
Наименование: Сыны солнца


Александр Казанцев.

                                Сыны солнца
 
   OCR URGA
 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МИССИЯ РАЗУМА.
 
   Глава первая. СЕРДЦЕ НЕБА.
   Глава вторая. НЕБЕСНАЯ СТРАННИЦА.
   Глава третья. ОТСТУПНИЦА.
   Глава четвертая. ТАЙНИК ДОБРА.
   Глава пятая. МИССИЯ РАЗУМА.
   Глава шестая. ПЛАНЕТА ЖИЗНИ.
   Глава седьмая. ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА.
 
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЫНЫ СОЛНЦА.
 
   Глава первая. БЕЛЫЙ БОГ.
   Глава вторая. КОГТИ ЯГУАРА.
   Глава третья. ОГОНЬ НЕБЕСНОЙ ЧАШИ.
   Глава четвертая. СЫНЫ СОЛНЦА.
   Глава пятая. ПЕРВЫЙ ИНКА.
   Глава шестая. ОШИБКА МОНЫ ТИХОЙ.
   Глава седьмая. ВОРОТА СОЛНЦА.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СВЕТОПРЕДСТАВЛЕНИЕ.
   Глава первая. ТЕНИ НАДЕЖДЫ.
   Глава вторая. ВЗРЫВЫ СПАСЕНИЯ.
   Глава третья. НОЖ В НЕБЕ.
   Глава четвертая. СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ.
   Глава пятая. ПРИЗЕМЛЕНИЕ.
   Глава шестая. ЗАОБЛАЧНОЕ МОРЕ.
   Глава седьмая. МЫ ВЕРНЕМСЯ!
   Глава восьмая. ОКЕАН.
 
   Эпилог. "ЛЕТАЮЩАЯ КОЛЕСНИЦА".
 

Александр Казанцев.

                               Сыны солнца.
 
 
 
   Нет ничего выше и прекраснее, чем давать счастье многим людям!
 
   Людвиг ван Бетховен 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МИССИЯ РАЗУМА.
 
 
   И ветвью счастья 
   и цветком любви 
   украшен 
   Древа Жизни ствол.
 
   Но корни!..
 
   Без них засохнет ветвь, падут цветы.
   Мечтай о счастье, о любви и ты, 
   но помни:
   корень Жизни - ДОЛГ!
 
   Тони Фаэ, первый поэт мариан (ранний период творчества).
 
 
   Глава первая. СЕРДЦЕ НЕБА.
 
 
   Звезды были так ярки, что казались совсем близкими. Особенно самая
блистательная из них. Вечерняя Звезда (Тлау-ицколь-пентакаухтли). Она
единственная из всех ночных светил даже ночью отбрасывает тени. Если долго
глядеть на нее, можно рассмотреть не просто сверкающую искру драгоценного
камня в головном уборе бога Ночи, но и крохотный горящий диск, его глаз.
Порой он суживается, становясь изогнутым как лезвие ножа для резки сладких
стеблей. Однако видеть это дано лишь зорким жрецам-звездочетам.
   Главный из них Толтекоатль (Змея Людей) в известные только ему ночи
поднимался на вершину ступенчатой пирамиды, возвышавшейся над городом
Толлой. И оставался наедине со звездами, в расположении которых умел
читать будущее, исходы войн, славу или позор вождей.
   Великий Жрец носил искусно сделанную прическу, внушавшую ужас: его
волосы, склеенные кровью жертв, были уложены в виде змеи, имя которой он
носил. Его огромный крючковатый нос нависал над выпяченной верхней губой и
непропорционально маленькой челюстью. Глаза с недобрым блеском были
приподняты к вискам, а брови повторяли линию скошенного назад лба - след
заботы о будущей красоте новорожденного, череп которого зажимался
специальными дощечками.
   Самый младший сын Гремучего Змея - Верховного Вождя Толлы - не
удостоился подобных забот. Будучи седьмым (да еще от побочной жены, бывшей
рабыни)
   ребенком, он не мог претендовать на наследование власти, и его череп
оставили без изменений. К тому же его волосы не были черными, как подобает
вождю, а светлыми. И потому, уже став юношей, Топельцин, сын Верховного
Вождя, многим казался безобразным: длинное лицо, высокий лоб, прямой нос и
волосы цвета выгоревшей ткани.
   Однако девушка Шочикетсаль (Мотылек) была иного мнения.
   Гремучий Змей (Мишкоатль) совсем не казался ей привлекательнее своего
сына, хотя нос его и был горбат, волосы, роскошно украшенные яркими
перьями, благородно черны, лоб великолепно скошен чуть ли не под прямым
углом к линии носа, а нижняя челюсть безукоризненно мала.
   Шочикетсаль, тайная дочь Верховного Жреца, с удлиненными темными
огненными глазами, иссиня-черными блестящими волосами и в меру скошенным
лбом, была красой своего племени.
   В ту звездную ночь, когда ее отец на безлунном еще тогда небе открывал
будущее, глядя на звезды, Мотылек и Топельцин под этими же звездами нашли
свое счастье.
   Для Топельцина не было в Толле девушки желаннее, чем Шочикетсаль.
Молодые люди поклялись друг другу в нежной любви и не знали препятствий,
мешающих их браку и вечному счастью.
   Топельцин видел в Мотыльке воплощение женственности, восхищался ее
царственной красотой, но в то же время угадывал под этой мягкостью
свирепость ягуара, в любой момент способного на смертельный для жертвы
прыжок. Но Мотыльку не нужны были жертвы. Они были нужны ее отцу. И в эту
ночь:
   Змея Людей считался знатоком звезд и особенно одной - Провозвестницы
людских бед, которую жрецы называли Сердцем Неба.
   Эта звезда раз в семь лет из тусклой звездочки превращалась в
ослепительное светило, не уступающее самой Вечерней Звезде -
Тлау-ицколь-пентакаухтли. Ее светящийся диск, зловещий блеск которого
предвещал скорый Удар Сердца Неба, удар, содрогающий Землю и приносящий
неисчислимое горе людям.
   Верховный Жрец, глядя на Сердце Неба, уже не раз предсказывал
землетрясения, наводнения и голод. И всякий раз, когда его прорицания
сбывались, еще больше укреплялась его власть над людьми.
   И вот Сердце Неба снова грозно разгоралось. Приближались дни Великих
жертв, призванных смягчить яростный гнев бога Небес.
   Змея Людей, не ожидая рассвета, стал спускаться по высоким, достававшим
ему до бедра ступеням, направляясь во дворец Верховного Вождя.
   Гремучий Змей не обрадовался ночному визиту жреца, но был вынужден во
всем блеске выйти в освещенный факелами зал, устланный коврами из птичьих
перьев. Он сел в желтое кресло, металл которого в отличие от камня не
тускнел, как и слава Гремучего Змея.
   Об этом чудесном свойстве металла и сказал Змея Людей, льстиво
приветствуя владыку.
   - Однако не для того, чтобы сказать об этом, ты пришел сюда, жрец,
забыв об отдыхе, необходимом твоему хилому телу.
   - О владыка смертных, перед которым трепещут все варварские племена,
грозящие Толле с севера, и юга. Настал день Большого Пророчества.
Ничтожный жрец прочитал по звездам будущее. Оно ужасно!
   - Великие охотники не боятся шипения змей, - усмехнулся Верховный Вождь.
   - Угроза исходит не от Змеи Людей, а от Сердца Неба. Близится его
страшный удар, от которого содрогнется весь мир. Надо умилостивить богов.
   - Чего же хочет ненасытный жрец, волосы которого окаменели от
пропитавшей их крови? - вспылил владыка. - Опять войны?
   - Только дальновидный вождь мог сразу угадать истину! Нужна война, и
пусть загрохочут боевые барабаны. Гремучий Змей вернется с вереницей
рабов, связанных одной веревкой.
   - Старость и страх лишили жреца рассудка. Гремучий Змей не желает
верить пустым гаданиям. Живя в мире, владыка смертных построил здесь город
дворцов и храмов с улицами прямыми, как лучи солнца. И он не поведет на
смерть своих воинов, чтобы разгневать умиротворенные племена и вызвать их
ответный удар, от которого когда-нибудь падет великолепная Толла.
   - Пусть не гневит богов мудрый, но безумный вождь! Скоро он сам будет
молить жалкого жреца о заступничестве, когда несчастья страшнее всех
набегов обрушатся на Толлу и подвластные ему земли. Не так ли было семь
лет назад? Смиренный жрец оказался прав. Но тогда Гремучий Змей еще не был
так заносчив и послушно приводил к священной пирамиде пленных, захваченных
в боях.
   - Вождь проливал кровь вооруженных людей в бою, а жрец взрезает грудь
беззащитных рабов, которые могли бы трудиться для его же богов, воздвигать
пирамиды или строить дороги для народа Толлы, очищать леса для новых
посевов.
   - Пусть опомнится вождь!
   - Гремучий Змей не пойдет войной на соседей. И не позволит никому, даже
Великому Жрецу, подрывать основы государства, созданные трудом всей жизни
владыки смертных.
   - Гремучий Змей пожалеет об этом, хотя он и равен богам на Земле, -
процедил сквозь редко посаженные зубы Великий Жрец и, пятясь, вышел из
зала.
   : Следующий день был ясным и солнечным, хотя утром внезапно разразилась
гроза.
   Люди собирались на главной площади города Толлы у подножия пирамиды
храма бога Неба. Глашатаи возвестили, что Великий Жрец провозгласит
Скорбные Пророчества.
   Топельцина, жившего в одной из задних комнат дворца, разбудили крики на
площади.
   Он быстро оделся и даже без обычного убора из черных перьев,
прикрывавших его светлую голову, вышел на площадь.
   Толпа бурно приветствовала своего любимца. Он был кумиром всех, кто
увлекался священной игрой в мяч. Топельцин не стал прославленным воином,
поскольку его отец давно не вел войн, но в ритуальных игрищах своей
необыкновенной выносливостью, силой и меткостью заслужил славу первого
игрока. Он давно бы стал вождем игрового отряда, если бы не был сыном
Гремучего Змея. Столь знатному юноше не подобало рисковать своим сердцем,
которым расплачивались вожди проигравших.
   Топельцин рассеянно смотрел поверх голов, отыскивая единственное лицо,
которое ему больше всего хотелось бы увидеть.
   Мотылек тоже проспала в это утро, и ее разбудил шум на площади. Она
подбежала к дворцу, увидела Топельцина и стала протискиваться к нему.
   Вскоре она добралась до любимого. Незаметно держась за руки, они стали
пробираться к пирамиде, чтобы яснее услышать слова прорицания. Оно могло
быть только самым счастливым. Так сказали им звезды.
   На вершине пирамиды появился Великий Жрец. Снизу казалось, что голос
Змеи Людей вещает прямо с неба:
   - Горе людям Толлы, горе! Великие несчастья надвигаются на них. Пусть
бегут былые любимцы богов от огненных рек, которые вырвутся из жерл
дымящих гор, спасаются от бурлящих рек, что выйдут из берегов, пусть
плачут обездоленные над возделанными полями, которые нечем будет напоить.
Пусть готовятся все изнывать от зноя и жажды, умирать от голода. Нет
больше благодатных войн, которые обогащали людей Толлы и приводили к
жертвенным камням пленных, чьи горячие сердца были угодны богам. Ныне все
не так! И боги не прощают их забвения. Горе людям Толлы, горе!
   Стон прошел по толпе. Множество горестно воздетых рук заколебались в
воздухе, как тростник на ветру.
   Великий Жрец продолжал:
   - Ничтожный заступник тех, кто чтит богов, умолял бога Неба
смилостивиться над людьми Толлы, он обещал ему богатую жертву в десять
тунов горячих сердец. Но как слабому жрецу, бескорыстно любящему людей
Толлы, выполнить это обещание?
   Доблестные воины Толлы ныне сладко отдыхают на коврах из птичьих перьев
и пьют дурманящую пульке, погружаясь в "калан". Недостойный жрец решил
призвать десять раз по двадцать юношей, чтобы они добровольно отдали свои
сердца богу Неба, спасая тем свой народ от великих несчастий. Пусть
прекрасные юноши сейчас же взберутся на первую ступень пирамиды, и завтра
в полдень, когда солнце заглянет сквозь священное отверстие в крыше храма,
чтобы полюбоваться подвигом героев, они один за другим взойдут на
жертвенный камень, переходя с него на небесную твердь.
   Снова стон прошел по толпе.
   Топельцин и Мотылек взглянули друг на друга. Потом они перевели взгляд
на первую ступень пирамиды, куда должны были взобраться двести самых
сильных и прекрасных юношей. Мотылек, словно боясь чего-то, крепко сжала
мизинцем палец Топельцина, а тот прошептал:
   - До каких пор будет существовать этот позор людей, недостойный даже
ягуаров?
   Девушка испуганно посмотрела на его каменное лицо.
   Великий Жрец терпеливо ждал, с презрением смотря вниз, потом воскликнул:
   - Слабый заступник смертных знал это! Люди отдают свои сердца не сами,
а по выбору богов. Змея Людей запросил богов и получил ответ.
Возрадуйтесь! Десять тунов молодых сердец может заменить на не тускнеющем
от крови блюдце одно только сердце, если оно принадлежит самому красивому,
самому сильному, самому знатному юноше города Толлы.
   Топельцин чувствовал, как дрожит рука Мотылька. Он с улыбкой повернулся
к ней:
   - Он сказал "самому красивому", значит, с черными волосами и скошенным
лбом.
   Шочикетсаль кивнула.
   - Преданный людям Толлы их заступник запросил богов, кто угоден им, -
продолжал Великий Жрец. - И они ответили: тот, кто любим в городе больше
всех, кто сумел показать свою силу и ловкость, даже когда нет войн, кто по
родству ближе всех к самому могущественному человеку Толлы.
   И третий раз застонала толпа.
   - Топельцин признан счастливейшим из смертных! - гремел голос жреца. -
Его избрали боги. Только его сердце может заменить целых десять тунов
сердец его сверстников.
   Топельцин и Мотылек почувствовали, как отхлынула от них толпа. Теперь
они стояли вдвоем перед грозной каменной громадой. Одетые во все черное
жрецы уже спешили к Топельцину.
   До завтрашнего полдня он будет первым человеком Толлы. Великий Жрец и
Верховный Вождь станут униженно прислуживать ему на вечернем пиршестве,
которое устроят в его честь. Его оденут в лучшие одежды, перед ним будут
танцевать искуснейшие танцоры, прекраснейшие девушки Толлы станут его
наложницами.
   Мотылек в ужасе смотрела на Топельцина. Он стоял как гипсовое изваяние,
недвижный и бледный.
   Жрецы в черных хламидах оттеснили Мотылька от Топельцина и водрузили
ему на голову великолепный убор из драгоценных перьев. Заботливо и цепко
взяли жрецы избранника богов под локти и повели через живой коридор из
павших ниц людей Толлы.
   Только Мотылек осталась стоять. Она крикнула:
   - Шочикетсаль разожжет сейчас гнев владыки Толлы, если ему дорог сын. И
он будет умолять своего отца пощадить ее любимого.
   Топельцин обернулся и в последний раз улыбнулся ей.
   Мотылек кинулась во дворец к Гремучему Змею. Он уже знал все, но на его
мрачном лице ничего нельзя было прочесть. Жизнь одного человека (даже его
собственного сына) слишком мало значила в борьбе с жрецами. Старый вождь
сказал:
   - Пусть не горюет девушка. Владыка смертных обещает, что она станет
женой его сына.
   Мотылек просияла, как Вечерняя Звезда.
   - Шестого, - добавил Гремучий Змей. - Горе Великому Жрецу, если не
исполнятся его предсказания.
   Не помня себя девушка бросилась к пирамиде, чтобы добраться до своего
отца. Но женщинам не разрешалось подниматься по священным ступеням, и
жрецы не пустили ее. Тогда она стала требовать, чтобы и ее принесли завтра
в жертву богам! Ведь Великий Жрец призывал желающих отдать свои сердца.
Жрецы молчали.
   Всю ночь простояла Мотылек у нижней ступени пирамиды. Она слышала шум
пира, доносившийся из дворца. Она с ужасом думала, что во главе пирующих
сидит ее Топельцин и что его ласкают красивейшие девушки Толлы. Горе и
ревность одновременно терзали несчастную Шочикетсаль. Гордость не
позволяла ей стать наложницей избранника богов. Но никто не помешает ей
взойти с ним на жертвенный камень. Таков закон богов.
   Жрецы молчали, но она добилась того, что оказалась у самого основания
пирамиды.
   Люди многозначительно переглядывались, указывая на нее. Она не знала,
что ее прекрасные волосы, прямые и иссиня-черные, стали совсем белыми. Но
лицо Мотылька было по-прежнему молодо и прекрасно. Седые волосы лишь
оттеняли ее красоту. Сам Великий Жрец, увидев, что произошло с его
дочерью, возвестил, что бог Неба одарил ее серебром своих звезд и этим
отверг ее желание принести себя в жертву вместе с Топельцином. Закон богов
был нарушен - Змея Людей, несмотря на свою жестокость, все-таки любил свою
дочь.
   Солнце неуклонно приближалось к роковой для Топельцина точке на
небосводе. Жрецы в черных одеждах торопили юношу, ведя его к пирамиде. На
нем уже не было роскошных одежд, а его обнаженное тело покрывала лазоревая
краска.
   Он шел с высоко поднятой головой среди толпы, лишь вчера преклонявшейся
перед своим кумиром, а теперь безропотно отдавшей его жрецам.
   При виде Мотылька с волосами еще более светлыми, чем у него, он
удивленно раскрыл глаза и замедлил шаг. Но жрецы стали грубо толкать его к
священным ступеням. К счастью, бедная Мотылек не видела, как подвели
Топельцина к жертвенному камню, как повалили его. Четыре жреца вцепились в
его руки и ноги, оттягивая их вниз. Светловолосая голова юноши откинулась
назад, его широкая грудь выпятилась.
   Для Великого Жреца Змеи Людей не было большего наслаждения, чем
распластать острым ножом натянутую кожу, запустить руку в рану, вырвать
бьющееся сердце и поднять высоко над головой.
   Змея Людей с хриплым счастливым криком бросил на золотое блюдо
окровавленное, но все еще пульсирующее сердце.
   Жрецы торопливо столкнули лазоревое тело с крутого склона пирамиды, и
оно полетело вниз, ударившись о мощеную площадь. Толпа шарахнулась в
стороны, а неизвестно откуда выскочившие жрецы в черных балахонах схватили
тело и утащили его в глубину пирамиды.
 
 
   Глава вторая. НЕБЕСНАЯ СТРАННИЦА.
 
 
   Я, Инко Тихий, носивший впоследствии имена Кетсалькоатля и Кон-Тики,
предпослал рассказ о Топельцине своему повествованию о Миссии Разума
потому, что судьба и даже имя несчастного юноши странно переплелись с моей
жизнью с того самого времени, когда к Мару стало приближаться космическое
тело, которое жрецы Толлы называли Сердцем Неба, а марианские звездоведы -
Луа.
   Вместе с нашим учителем, великим звездоведом Вокаром Несущим, мудрым,
но сварливым марианином, не терпящим чужих мнения, и моим другом Нотаром
Криком, красивейшим и умнейшим юношей Мара, которого все попросту звали
Нотом Кри, мы готовились к проверке тревожных предположений Вокара
Несущего о возможном столкновении планеты Луа с Маром. Все население
глубинных городов с волнением ожидало результатов наших наблюдений.
   Одна из звездных труб была вынесена из обсерватории прямо под открытое
небо, где видимость в разреженной атмосфере Мара была много лучше, чем
через прозрачный колпак. Но, конечно, дышать таким воздухом никто не мог.
Недаром на Маре, если не считать остродышащих ящериц, не встречалось
других представителей животного мира, кроме неведомо как попавших сюда
мариан.
   Редкая атмосфера Мара была слабой защитой от падающих метеоритов. Мы,
звездоведы, вычислили, что за сутки на всю планету выпадает столько
больших и малых космических тел, что, собранные вместе, они составили бы
куб со стороной в пятьдесят шагов. К счастью, большинство метеоритов
сгорало в атмосфере, и опасными были лишь наиболее крупные из них.
Конечно, звездовед, работающий в скафандре, рисковал, но не больше, чем
любой марианин, трудившийся в оазисах, орошаемых искусственными глубинными
реками, прорытыми многими поколениями мариан.
   Я усердно наблюдал в трубу все ярче разгоравшуюся звездочку Луа,
отмечая ее причудливое движение среди других звезд. Она летела по
удлиненной неустойчивой орбите, испытывая на себе влияние встречных
планет, с одной из которых когда-нибудь могло произойти столкновение.
   Такая опасность повторялась каждые три с половиной цикла (через семь
земных лет).
   Купол обсерватории примыкал к обрывистым скалам потухшего вулкана,
изобиловавшим пещерами, где расположился наш глубинный город. От кольцевых
гор тянулась каменистая пустыня, изъеденная кратерами когда-то упавших
метеоритов. Вдали синели заросли оазиса.
   Вдруг темная ночь озарилась. Ощущение слепоты, острая боль в груди и
удушье закрыли от меня мир.
   Довольно крупный метеорит, как установили впоследствии, врезался в
каменистую почву недалеко от той звездной трубы, в которую я смотрел. Он
взорвался, подобно сказочной бомбе фаэтов. Выброшенный из нового кратера
камень сорвал с меня заплечные баллоны, а острый осколок метеорита, порвав
скафандр, резанул мне грудь под ребрами (глубокий шрам так и остался на
долгие годы).
   Поверженный, ослепленный, я упал, раскинув руки, заставив себя затаить
дыхание, как при нырянии.
   Мой друг Нот Кри, как и я увлекавшийся своеобразным спортом - нырянием
без скафандров на поверхность планеты, выскочил из обсерватории без шлема
и под градом сыпавшихся осколков побежал ко мне.
   Нужно было обладать его тренировкой, чтобы поднять меня и без единого
глотка воздуха донести до обсерватории.
   Мы оба упали без сознания к ногам Вокара Несущего, который убедился,
что рана моя не смертельна. Вместе с пришедшим в себя Нотом Кри он зашил
ее с искусством жрецов здоровья древности.
   Подземным переходом меня перенесли в глубинный город, где я потом и
очнулся.
   Мы были друзьями с Нотом Кри, хотя отличались друг от друга во всем,
если не считать того, что оба были честолюбивы.
   Правда, было еще одно, в чем мы сходились с Нотом Кри: мы оба были
влюблены в Кару Яркую (Кару Яр, как ее все звали).
   Нот Кри и я постоянно соревновались. Надо сказать, что наш учитель в
большинстве случаев предпочтение отдавал не мне. Я был слишком
неуравновешенным, слишком вольно для изучающего обращался со знаниями,
допуская домыслы и фантазию.
   Признаюсь, фантазия, пожалуй, была моей и самой сильной, и самой слабой
стороной. Она привела меня к звездам, она же заставила увлечься
предысторией мариан, загадка появления которых на нашей малопригодной для
жизни планете давала богатую пищу воображению. Серьезные звездоведы не
прощали мне того, что все метеориты, падающие на Мар, а также малые
космические тела, расположенные по круговой орбите между Маром и Юпи, я
представил себе осколками когда-то существовавшей планеты Фаэна. По их же
мнению, Фаэне еще предстояло образоваться, поскольку все планеты якобы
когда-то возникали из сталкивающихся метеоритов. Жизневеды, в свою
очередь, отлучили меня от Знания за то, что я допускал, будто мариане
могли попасть на Мар с другой планеты, где богатство жизненных форм
позволило появиться и высшему разумному существу. Знание Мара утверждало:
мариане - продукт развития глубинных существ, на высшей своей ступени
вышедших (в скафандрах) на поверхность планеты.
   Я страдал, но продолжал увлекаться древними сказками о фаэтах, будто бы
живших на планете Фаэна, погубленной ими во время чудовищной войны с
применением неведомой энергии.
   Нот Кри, всегда согласный с Вокаром Несущим в спорах, безжалостно
высмеивал меня даже в присутствии Кары Яр. А спорили мы с ним по любому
поводу. Например, о происхождении планеты Луа. Ее признавали "гостьей",
залетевшей в нашу планетную систему, я же считал ее бывшим спутником
Фаэны. Когда Фаэна взорвалась, а потом развалилась на части (породив от их
столкновения в дальнейшем потоки метеоритов), она уже не могла удержать
былого спутника, и Луа оторвалась от нее, обретя собственную удлиненную и
неустойчивую орбиту.
   Хотя, с точки зрения звездоведения, в моей гипотезе все было достаточно
обосновано, она отвергалась учеными, так как, по мнению авторитетов,
планеты взрываться сами по себе не могли. Этот довод и привел Нот Кри.
   Кара Яр всегда слушала нас с нескрываемым интересом, переводя взгляд
своих синих глаз с одного на другого.
   Кара Яр была очаровательнейшим существом. Небольшой выпуклый лоб, четко
очерченный профиль, выразительные, всегда готовые улыбнуться губы и
вопрошающие глаза под приподнятыми дугами бровей.
   - Неужели, Инко Тихий, ты веришь в фаэтов? - как-то спросила она. - И
что разумные существа отнимали у кого-то жизнь? - Кара Яр передернула
плечами.
   Нот Кри торжествующе посмотрел на меня.
   - Кошмары извращенной фантазии, - едко заметил он. - Нашим предкам
пришлось бы переделывать своих потомков хирургическим путем, дабы лишить
их наследственной дикости.
   - Не думаю, чтобы мариан переделывали таким образом.
   - Так отчего же мы с тобой склонны победить друг друга, но не
уничтожить?
   - У меня есть гипотеза, но я боюсь, что ты ее высмеешь.
   - Прошу, расскажи о ней, - вмешалась Кара Яр. Я принялся отстаивать
довольно странную для мариан теорию:
   - Характер фаэтов, наших пращуров, зависел от условий их жизни.
Возможно, не умея, как мы, изготовлять пищевые продукты, они пользовались
питательными веществами, накопленными самой природой в живых организмах, и
для получения их употребляли в пищу трупы животных, умерщвляя их ради
этого. Видимо, убийство было для них обыденностью и даже незаменимым
средством к существованию.
   - Как? - ужаснулась Кара Яр. - Они пожирали друг друга?
   Нот Кри расхохотался:
   - Поистине дикая гипотеза о диких нравах. Надобно тебе сказать, Инко
Тихий, что Знание установило существование двух миров: растительного и
животного. И, помимо искусственного получения питательных веществ, только
растительность может служить пищей животным. Это общеизвестно. На Маре нет
иных примеров.
   - Но на Фаэне могло быть, - парировал я.
   - Так что же произошло с потомками фаэтов на Маре? Почему они перестали
питаться друг другом? - ехидно спросил Нот Кри.
   - Потому что, переселившись на Мар, они могли выжить в новых условиях,
только все вместе борясь с суровой природой. Существовать в искусственно
созданных условиях здесь, на Маре, можно было лишь тоже искусственно,
заменив былую щедрость природы Фаэны. Понадобилось опять же искусственно
воспроизвести в местных пещерах процессы получения питательных веществ,
которые создавались в естественных условиях на освещенной светилом
поверхности планеты.
   - Ах, вот как! - продолжал насмехаться Нот Кри.
   - Ты любишь факты. Пожалуйста; состав необходимого для дыхания воздуха
в наших глубинных поселениях поддерживается искусственно. Так же пришлось
воспроизводить процессы выращивания питательных веществ уже не в живых
организмах, как было прежде на Фаэне, а в котлах и трубах. Общественное
устройство мариан прежде всего служило именно этим целям. Иначе мариане не
выжили бы. И теперь каждый марианин воспитывается для служения всем,
получая взамен необходимое для жизни в пределах разумного самоограничения.
Никто не вдохнет воздуха больше, чем вместят его легкие, никто не съест
больше, чем нужно организму, не потребует больше костюмов или скафандров,
чем сможет надеть, или келий больше, чем может заселить вместе с семьей. И
конечно, ни о каком убийстве здесь никогда не могло и не может быть и
речи. Вот почему новые условия и воспитание сделали мариан во всем равными
друг другу и совсем иными, чем их предки, фаэты. Ныне нам известно, что
именно из-за разных условий жизни животные стали непохожими на растения.
   - Какая нелепость! - снова расхохотался Нот Кри. - Поистине прав наш
учитель, предостерегая изучающих от фантазии, ведущей в тупик
безответственности.
   Так обычно кончались наши споры с Нотом Кри. На меня надевался
"позорный скафандр скудости знания", и Каре Яр предоставлялось признать
меня побежденным.
   Но она все-таки была загадкой для нас с Нотом Кри. Я замечал, как
загорались внутренним светом ее глаза, едва разговор заходил о сказочных
фаэтах. Она не присуждала никому из нас победы и не предпочитала никого из
нас.
   Когда я стал поправляться после ранения осколком метеорита, Нот Кри
привел Кару Яр навестить меня.
   Желая подбодрить страдающего, он сказал, что наши с ним наблюдения Луа
принесли Мару успокоение. На их основе математические устройства
вычислили, что Луа не столкнется с Маром. Более того, угрожавшей нам
Небесной Странницы отныне больше не будет.
   - Как так не будет? - удивился я.
   - Обретя неустойчивую орбиту между Земой и Веной, она столкнется с
планетой Зема на одном из расширяющихся витков, - ответил Нот Кри.
   Я не знаю, чем объяснить все, что потом произошло. Вероятно, моим
болезненным состоянием. После слов Нота Кри я впал в беспамятство и стал
бредить, твердил что-то о кровных братьях по разуму, о нашем долге спасти
их.
   Когда я пришел в себя. Кара Яр держала мою руку, и мне было от этого
так радостно и хорошо, что не хотелось открывать глаза.
   Эти мгновения повернули всю мою судьбу, совместили ее с оборванной на
Земе жизнью юноши Топельцина, о котором я говорил ранее.
   Однако, прежде чем поведать о себе, я должен рассказать о марианах,
вырастивших меня и сделавших таким, какой я есть, со всеми стремлениями и
недостатками.
   Глубинные города мариан издревле управлялись Советами Матерей. Матери
всегда почитались в семье, городе, на всей планете. Матери производили нас
на свет, матери воспитывали в духе общества мариан. Спустя много лет мне
привелось узнать на Земе, что некоторые из маленьких земян (людей) по воле
случая воспитывались животными, которые усыновляли их. Дети развивались,
взрослели, но оставались зверями, даже если и попадали потом к людям. То,
что делает человека человеком, закладывается матерью (или воспитателями,
заменявшими ее) до шестилетнего возраста. Если в эту пору ребенок не
подвержен человеческому влиянию, если его не стараются с помощью
воспитания сделать человеком, то он уже никогда не станет им, несмотря ни
на какую наследственность.
   Этим я объясняю, почему мы, мариане, воспитанные матерями, а потом
учителями в духе выполнения Долга перед всеми, ставим этот Долг выше
всего. Древнейшие стихи Тони Фаэ, одного из наших сказочных героев,
воспринимались нами с раннего возраста как основной закон жизни:
   И ветвью счастья и цветком любви украшен Древа Жизни ствол.
   Но корни!..
   Без них засохнет ветвь, падут цветы.
   Мечтай о счастье, о любви и ты, но помни:
   корень Жизни - Долг!
   Для меня с моей чрезмерной фантазией чувство Долга, пожалуй, переросло
все пределы. Помню, наша семья во главе с нашей мамой, которая входила в
Совет Матерей Города Долга (даже город наш носил такое название!), жила в
нескольких давным-давно выбитых в стене сталактитовой пещеры кельях,
обставленных изящной плетеной мебелью из синеватых кустарников, выведенных
в оазисах наверху. Перед входом к нам росло подземное дерево, выращенное
здесь нашим дедом. Живое дерево среди каменных сталактитовых колонн. Я
всегда мечтал о чудо-дереве:
   Мать наша любила скульптуру и сама была ваятельницей. По прекрасному
каменному изваянию ее работы я знал своего отца, погибшего на поверхности
Мара от взрыва метеорита. Отец был инженером и ведал водоснабжением
оазисов, он погиб в районе талых вод, окружавших полярные льды. Для нас с
младшей сестренкой Ивой он был воплощением Долга.
   Наша мама с ее характером, суровым и непреклонным, никогда не забывала
горечи утраты, но не старалась уберечь нас, впечатлительных детей, от
суровой правды.
   Потому одна из стен нашей общей кельи была искусно расписана: цветная
картина изображала взрыв метеорита и гибель отца - выброшенные из кратера
камни повредили его скафандр, сорвали дыхательные баллоны. К несчастью,
подле отца не оказалось такого друга, как Нот Кри, чтобы спасти его. Мы,
дети, привыкли рассматривать правдоподобную картину, выполненную
светящимися в энергопотоке красками. Когда мама выключала этот поток,
краски исчезали, и вместо знакомой картины выступал старинный барельеф,
украшавший когда-то жилище наших далеких предков. Он был. посвящен
сказочной теме фаэтов. И всякий раз меня возбуждало, взбудораживало
изображение старинного цилиндрического снаряда-башни, якобы служившего
фаэтам для движения без отталкивания, для полета в пустоте (отвергавшегося
на Маре как невозможного).
   С детства я мечтал быть похожим на отца. Но своим безудержным
воображением я раздвинул границы Долга. Потрясенный известием о
предстоящем столкновении Луа с Земой, я представил себе ужасные картины
полной гибели всего живого на Земе (Возможность жизни на ней не решались
отрицать даже такие твердомыслящие авторитеты, как Вокар Несущий, а с ним
и Нот Кри).
   Когда Нот Кри вместе с Карой Яр сидели у моего ложа, я сказал им, что
теперь просто необходимо вернуться к древним легендам. Ведь сказочные
фаэты, погубив свою планету, погибли не все! По преданию, уцелели две
группы, улетевшие в космос на своих чудо-кораблях, двигавшихся без
отталкивания. Первая группа спустилась на Мар, дав начало расе мариан, а
вторая: вторая осталась на Земе.
   Там теперь должны жить их потомки, наши братья по крови и разуму.
   - Но как можно помочь им? Как? - спросила тогда Кара Яр.
   - Если верны сказки о наших общих с земянами предках, фаэтах, то верны
они и в том, что фаэты владели чудовищной силой, связанной с распадом
вещества.
   - Распадом вещества? - отшатнулась Кара Яр.
   - Мы обязаны вновь овладеть этой силой, чтобы вмешаться в небесную
механику, сбить с опасной орбиты Луа, спасти Зему.
   - У тебя жар, - сказал Нот Кри. - Ты забыл, что нет никаких указаний на
то, что Зема населена разумными. Ведь за тысячу циклов никто у них не
отозвался на наши призывы электромагнитной связи.
   - Распад вещества? - с ужасом повторила Кара Яр.
   - Бесполезно мечтать о нем, - авторитетно заверил Нот Кри. - Ежели
фаэты и владели неведомой энергией, то у нас нет никаких шансов снова
овладеть ею прежде, чем столкнутся Луа и Зема. Недаром в течение несчетных
поколений Знание на Маре умалчивало об этих проблемах. Тебе, Инко Тихий,
лучше всего сейчас отдохнуть:
   - Отдыхай, Инко. Я приду к тебе, - сказала Кара Яр.
 
 
   Глава третья. ОТСТУПНИЦА.
 
 
   Но Кара Яр больше не пришла. Вскоре я окончательно поправился, и не
было уже повода навещать меня.
   Однако я все время мыслями был с нею, потому что моя младшая сестренка
Ива Тихая лишь о ней и говорила, и только этим я отвлекался от
преследовавших меня мыслей о неотвратимой гибели Земы.
   Ива была в том возрасте, когда влюбляются во всех. И она была влюблена:
в мать, в меня, в Нота Кри, но особенно в Кару Яр. Та казалась ей
совершенством. Иве хотелось во всем походить на Кару Яр: в изящной одежде,
в смелой прическе, в стремлении все узнать, в обаятельной простоте общения.
   Но, на беду свою, некрасивая и бледная Ива Тихая была совсем иной, чем
Кара Яр.
   Мона Тихая, наша мать, статная, все еще привлекательная, всегда знала,
чего хочет. Ива же ничего не знала ни о себе, ни о своих желаниях. Она
страдала оттого, что у нее нет заметных способностей, которые сделали бы
ее достойной прочих мариан, и ей казалось, что она им в тягость. Иве было
рано так строго судить себя, но она хотела походить на Кару даже в ее
неудовлетворенности собой.
   Ведь Кара Яр страдала оттого, что не может отдать Городу Долга особо
ценных способностей, к сожалению и не проявившихся у нее. Кара Яр была
лишь рядовым инженером энергетической установки Дня и Ночи, использующей
разность тепловых уровней поверхности Мара в дневное и ночное время. А ей
хотелось сделать что-нибудь значительное. Хотелось этого и Иве.
   Вместе с другими марианами мы (Нот Кри, Ива Тихая, Кара Яр и, конечно,
я)
   увлекались бегом без дыхания. Сначала мы долго тренировались в
заброшенных галереях, пробитых в горах давними поколениями. Мы пробегали
по покинутым улицам немалые расстояния, приучая себя почти не дышать.
Особая, выработанная нами система дыхания позволяла использовать запас
воздуха в легких, делая лишь один вдох на старте и следующий уже после
финиша. Сначала пробегались десятки шагов, потом расстояния все
увеличивались.
   Мы с Нотом Кри соперничали и здесь, попеременно добиваясь успеха.
   Потом тренировки перенесли на поверхность Мара, где дышать было
невозможно.
   Такие игры были опасны, но они развивали в марианах многие качества:
отвагу, выдержку, выносливость, наконец, способность какое-то время
действовать в атмосфере Мара без скафандров, а это имело немалое
практическое значение.
   Собственно, этому увлечению я и обязан был своей жизнью.
   Однако марианки (первая из них Кара Яр, а вместе с нею и Ива) задумали
овладеть большим, чем способность находиться в чуждой среде. Имея перед
собой пример живущих на поверхности остродышащих ящериц, они хотели
постепенно приучить и свой организм к такому же острому дыханию, чтобы
наши потомки смогли выйти из глубинных убежищ на поверхность, победив
неуклонное вырождение расы. Марианки не просто бегали в непригодной для
дыхания атмосфере Мара, они пытались в ней дышать. Конечно, это не давало
ощутимых результатов. Мариане не смогли бы уподобиться остродышащим
ящерицам, как не смогли бы уподобиться рыбам ловцы жемчуга, впоследствии
увиденные мною на Земе:
   Несчастная Зема своей грядущей трагической судьбой занимала тогда все
мои помыслы. Я не знал покоя.
   В своем воображении я видел яркую, цветущую Зему с непроходимыми
зарослями диковинных растений, с широкими реками, текущими по поверхности,
более того - с колоссальными водоемами, уходящими за горизонт!..
   На берегу таких водоемов я представлял себе прекрасные города с
прямыми, как лучи солнца, улицами, с великолепными зданиями, где наши
братья по разуму жили в сооруженных, а не выдолбленных в грунте кельях.
   Самые величественные здания, как мне казалось, располагались там на
искусственных холмах с уходящими вверх уступами. С их крыш наблюдали
звезды и среди них ту, которая, постепенно разгораясь, грозила неминуемой
гибелью всему живому на планете.
   А это живое кипело бурной и шумной жизнью. У подножия исполинских
холмов с полированными скатами толпа земян собиралась, чтобы передать
горожанам чудесные плоды, выращенные на обширных полях. Прекрасные
земянки, принимая дары Земы, выбирали также и красивые украшения из
сверкающих камней, собранных для них в горах. И все они дышат там воздухом
лесов и полей на поверхности планеты не потому, что они обладают острым
дыханием, как наши ящерицы, а потому, что этот воздух подобен былому
воздуху погибшей Фаэны.
   Земяне не устают любоваться скульптурами и картинами на стенах зданий,
поклоняясь истинной красоте.
   И вот наступит грозный миг, когда одна из слабо светившихся звездочек
превратится сначала в небольшой, а потом во все более заметный диск,
который сравнится с дневным светилом. И тогда скажется тяготение
приближающегося небесного тела. В безмерных водоемах может подняться такая
волна жидкости, которую просто нет возможности представить себе на Маре,
она обрушится на прибрежные города, сметая здания, людей, животных.
Одновременно содрогнется сама планета Зема, словно поеживаясь от
предчувствия беды, рухнут возведенные на ее поверхности здания, остатки их
провалятся в глубокие дымящиеся трещины. Оживут огнедышащие горы,
известные нам и на Маре, но куда более страшные на Земе. Из них будут
выброшены, как от сказочного взрыва распада, клубы дыма и раскаленные
камни. А из жерл, извергающих пламя гор, польется расплавленная магма,
подобная первичному состоянию породы на только что образовавшейся планете.
Огненные реки потекут по склонам, сжигая все на своем пути. Они дойдут
даже до городов, расположенных у подножия гор, и ворвутся на улицы, уже
раньше засыпанные выброшенным из недр планеты пеплом. В этих горячих
осадках погребенные земяне испарятся, оставив в застывающей массе пустоты
по форме их тел.
   Однако эти жертвы земян будут ничтожны по сравнению с тем, что их ждет
дальше.
   Зловещий диск в небе, светясь не только ночью, но и днем, станет
пугающе расти.
   Еще сильнее содрогнется планета, будто передернув плечами. При этом
огромные пространства суши уйдут под воду - так много этой бесценной для
нас жидкости разлито по ее поверхности.
   Из океанов появятся другие, бесплодные участки суши и выпучатся горными
хребтами. Огромные массы испарившейся воды поднимутся в виде паров и
капелек в воздух и пронесутся над поверхностью планеты неистовыми струями,
подобно нашим пылевым бурям. Но вместо каждой песчинки, как у нас, там
будет капелька воды. Я не знал еще тогда, как назвать подобные
водоизлияния с неба. Впоследствии я слишком хорошо познакомился с ними.
   Небесная Странница, следуя путем, вычисленным нашими математическими
устройствами, летела прямо на Зему, попав в зону ее притяжения. Обе
планеты падали друг на друга. И еще один мир обречен был погибнуть в
катастрофе, вызванной преступлением, совершенным миллион лет назад фаэтами.
   Когда столкновение произойдет, то два тела составят одно. Вся энергия
движения Луа по закону неизменности суммарной энергии перейдет в тепло,
оно разогреет столкнувшиеся планеты и превратит их в общую расплавленную
массу, по сравнению с которой огненные реки магмы даже не ручейки, даже не
брызги:
   Вся масса океанов, которые на Фаэне якобы когда-то взорвались, здесь
превратится в пар. Спустя какое-то время вся эта парообразная оболочка
охладится и выпадет на поверхность планеты чудовищными ливнями, заполнив
водой впадины новой уродливой несферической планеты, слипшейся из двух
тел. На этой безобразной массе мертвых пород не останется никаких
признаков жизни, и наш теряющий атмосферу Мар с его бедными кустарниками,
жалкими остродышащими ящерицами и укрывшимися в недрах марианами покажется
цветущей планетой Жизни, несмотря на свое увядание.
   Этот длительный кошмар, отражая мои дневные мысли, как бы иллюстрировал
их ночью. Он повторялся каждую ночь.
   Ива видела, что со мною происходит, хотя я и не рассказывал ей о своих
видениях, и стала настойчиво уговаривать снова заняться бегом без дыхания.
   Я отмахнулся было от сестры, но она близко к сердцу приняла мой отказ:
   - Если для тебя, Инко Тихий, существует Великий Долг, то ты должен
сделать это:
   не только для меня.
   Я почувствовал в ее словах какой-то скрытый смысл и согласился.
   Стараясь пересилить гнетущее меня отчаяние, я стал по ночам бегать по
заброшенным галереям вымершей части нашего города, чтобы восстановить
былую спортивную форму.
   Сначала я пробегал по триста шагов. По поверхности Мара, куда Ива
неотступно тянула меня, надо было пробежать тысячу шагов до спортивного
убежища среди марианской пустыни. Там спортсмен мог передохнуть и набрать
в легкие воздух для обратного пути к шлюзу города.
   После первых трехсот шагов в голове у меня помутилось, перед глазами
поплыли темные круги, я готов был упасть и вынужден был вздохнуть. Я
понял, что еще не готов для тренировки, которую требовала от меня Ива.
   Но я был настойчив и упорен. Скоро я пробегал четыреста шагов без
второго вдоха, потом пятьсот и, наконец, тысячу и даже тысячу двести. Это
удалось, конечно, не в первую, даже не во вторую или третью ночь, но
удалось.
   Дежурившие в городском шлюзе пожилые мариане отнеслись к нашему с Ивой
желанию бежать в пустыне без дыхания неодобрительно. Однако не в правилах
мариан было чем-нибудь ограничивать молодежь. Нас беспрепятственно
выпустили, но я заметил, что один из шлюзовых мариан стал поспешно
надевать скафандр, чтобы вовремя прийти на помощь.
   Я бежал навстречу яркому диску в нашем фиолетовом небе, думая, что моя
Ива бежит следом за мной. Она могла дольше моего пробыть без дыхания, но я
бегал быстрее.
   На полпути я обернулся и, к своему изумлению, увидел, что Ива
возвращается к городскому шлюзу. Обернувшись, она сделала знак рукой,
чтобы я продолжал бег.
   Я добежал до цилиндрического спортивного убежища, пролетел через
вращающийся тамбур, жадно вдохнул в себя наполнявший убежище годный для
дыхания воздух и услышал знакомый голос:
   - Это я хотела, чтобы ты прибежал сюда ко мне, Инко Тихий, Кара Яр!
   Одетая в серебристый облегающий спортивный костюм, она была, как мне
показалось, особенно прекрасна.
   Кара Яр взяла меня за руку:
   - Бедный Инко Тихий, я заставила тебя не дышать целых тысячу шагов.
   Я хотел ответить ей, что готов совсем не дышать, лишь бы смотреть на
нее, но, к счастью, удержался от этой глупости, продолжая жадно глотать
воздух:
   - Ты еще не можешь прийти в себя?
   - Не могу, - признался я.
   - Ива ничего не сказала тебе о Великом Долге?
   - Сказала.
   - И ты не понял, что это имеет прямое отношение ко мне?
   - Нет.
   - Ты поймешь, когда узнаешь, что довериться при нашем разговоре я не
могла даже заброшенным галереям города.
   Я никогда не понимал Кару Яр до конца. Не понимал ее и сейчас. На миг я
вдруг почувствовал себя счастливым. Но она улыбнулась мне: Улыбки бывают
разные. Эта улыбка сразу привела меня в себя.
   - Скажи, Инко, ты все еще бредишь гибелью Земы, как тогда на ложе после
ранения?
 
   Я кивнул.
   - Расскажи, - потребовала Кара Яр.
   Я пересказал Каре Яр некоторые из своих ночных видений.
   Она слушала содрогаясь.
   - Это ужасно, - наконец сказала она, поведя плечами. - Я тоже думала об
этом, но не так зримо.
   - И ты тоже? - удивился я.
   - Потому я и попросила Иву прислать тебя сюда.
   - Я здесь.
   - Тогда слушай. Есть Великая Тайна, которую хранят марианки в течение
полумиллиона циклов Мара.
   Кара Яр вдруг прислушалась, подошла к вращающемуся тамбуру, словно в
нем кто-то мог спрятаться.
   - Что это за тайна марианок? - спросил я.
   - Да, что это за Великая Тайна марианок? - раздался голос Нота Кри,
вышедшего из тамбура.
   Кара Яр с вызовом посмотрела на него. А он перешел на глубокое дыхание
и спокойно сказал:
   - Я встревожился за Инко Тихого, ибо он побежал без дыхания впервые
после ранения. И не сразу вернулся. Потому я почел своим долгом
последовать за ним.
   - Спасибо тебе, Нот Кри. Ты готов был спасти меня.
   - Но, оказывается, тебя приобщают здесь к Великой Тайне, каковую не
знал еще ни один марианин.
   - Если не считать Великого Старца, завещавшего марианкам хранить его
Запреты, и если не считать тебя, - высокомерно сказала Кара Яр.
   - Как? - удивился Нот Кри. - Ты намереваешься и меня приобщить к этой
тайне?
   - Да, теперь и тебя: и всех мариан! - с вызовом бросила Кара Яр. -
Великий Старец был фаэтом, впервые вступившим на Мар. Он хотел оградить
мариан от несчастий, выпавших на долю обитателей Фаэны.
   - Эти сказки мы слышали, - усмехнулся Нот Кри.
   - Тайна заключается в том, что это не сказки, а подлинная история наших
предков.
   От ее повторения и оберегали марианки своих детей.
   Нот Кри пожал плечами.
   - Подлинная история? - вмешался я. - Значит, энергия распада
действительно существовала? И можно двигаться в пустоте без отталкивания,
лететь на другие космические тела?
   Кара Яр опустила голову и кивнула.
   - Престранно, - заметил Нот Кри, - отчего же именно марианкам дано было
знание этих тайн? И в чем смысл их сохранения?
   - Марианки давали жизнь новым поколениям, и для них было естественным
оберегать будущие жизни даже ценой собственной. На Маре никого не убивают,
но марианка сама не сможет жить, если нарушит завет о том, что мариане
никогда не должны возвращаться мыслью к проблеме распада вещества, чтобы
не использовать ее друг против друга, как сделали это их предки - фаэты. И
никогда мариане не должны знать принципа движения без отталкивания,
рождающего снаряды смерти, пусть для них это навсегда останется только
сказкой и не вспыхнет мечтой.
   Кара Яр кончила. Я бросился к Ноту Кри и обнял его:
   - Ты мой друг! То, что открыла нам Кара Яр, показывает марианам путь к
спасению земян, наших братьев по крови и разуму!
   Нот Кри осторожно и ласково освободился от моих объятий:
   - Ежели бы я верил старым сказкам, я согласился бы с тобой. Но все
равно усомнился бы в возможности повторить долгий путь предков.
   - Да, марианки полмиллиона циклов скрывали даже само существование
Великих Тайн, - снова заговорила Кара Яр. - Они охраняли опасные знания
даже ценой собственного счастья. Правда, не всегда это бывало так. И я
расскажу вам историю, которую в назидание передавали из поколения в
поколение матери дочерям.
 
   - Поистине сегодня день необычных сюрпризов, - заметил Нот Кри. -
Попробуем почувствовать себя марианками.
   - Это история горестной любви и горькой гордости. В обычном пересказе
она известна как трагедия молодых людей, погибших из-за любви друг к
другу, в чем из-за гордости не признавались.
   - Эта история знакома нам с детства, - заметил Нот Кри.
   - Да, с детства, - согласилась Кара Яр. - Но матери передают дочерям
уже не сказку, а предупреждение. Мео с Этой на самом деле любили друг
друга, и гордость завела их в пустыню. Но не потому, что они не
признавались в своих чувствах. Они хотели и могли быть счастливыми. И для
этого пришли к статуе Великого Старца дать обет общего жизненного пути. Но
Эта, глядя на каменное изваяние с ниспадающей на грудь бородой, вспомнила
о Запрете Великого Старца на опасные знания. Из-за них ведь погибла
прекрасная планета Фаэна, разорванная чудовищным взрывом на куски. В
неоглядной своей гордости, забыв о Долге, Эта решила помочь своему
возлюбленному оставить в знании Мара незабываемый след. И она открыла ему
суть Великой Тайны, сказала о том, что "неделимые", составляющие вещество,
способны к распаду, освобождая скрытую в них энергию, с которой не
сравниться даже внутреннему теплу Мара.
   - Но если распад вещества не сказка! - не удержался я от возгласа.
   Кара Яр холодно посмотрела на меня, на Нота Кри и продолжала:
   - Честолюбивый гордец все понял, но назвал Запреты Великого Старца
невежественным суеверием. Уединившись в далекой пещере, он осуществил
опыты, которые знакомы были лишь далеким предкам мариан, обитавшим на
погибшей Фаэне.
   Узнавая об успехах любимого. Эта все больше терзалась сознанием того,
что нарушила обет охранения Великих Запретов, который дает каждая марианка
своей матери. И скоро жизнь стала невмоготу нарушительнице. Она покаялась
Совету Матерей, который предоставил ей самой судить себя, и однажды дверь
шлюза, пробитая в отвесной скале, открылась, и девушка, стройная, как
тонкий сталагмит, ринулась в пустыню. Полосы ее развевались, не прикрытые
шлемом, голова опрокинулась, рот открылся в исступленном дыхании. Через
прозрачные створки за нею в ужасе наблюдали шлюзовые. Они не хотели
выпускать ее, когда она без скафандра рвалась наружу. Но появились две
одетые во все черное марианки из Совета Матерей и остановили шлюзовых. Из
шлюза так же без скафандра выбежал молодой марианин. Глотая удушливый
воздух, он едва добежал до тела подруги и замертво рухнул рядом. Печально
смотрели на погибших влюбленных шлюзовые и марианки из Совета Матерей.
Потом они облачились в скафандры и вышли в пустыню за уже окоченевшими
телами. Обитателям глубинных городов было объявлено, что Мео и Эта умерли
от любви, не подозревая о взаимности. Такое предание, как вы знаете, и
передавалось из поколения в поколение на протяжении почти полумиллиона
циклов. Но на самом деле причина гибели влюбленных была совсем иной.
   Кара Яр умолкла.
   - Это самая прекрасная сказка, которую я когда-либо слышал, -
усмехнулся Нот Кри.
 
 
   Глава четвертая. ТАЙНИК ДОБРА.
 
 
   С детства я любил наивную сказку о заброшенном глубинном городе, статуе
Великого Старца и Тайнике Добра и Зла. Мне казалось, что там в каменном
мешке растет чудо-дерево с черно-золотистыми плодами. Повернешь плод одной
стороной - и познаешь добро, другой - зло. Надо только очень сильно
пожелать добра ближним - и камни пропустят к волшебному дереву. Но, к
сожалению, это была только поэтическая сказка!
   Наш шагающий вездеход напоминал двух исполинских мариан в уродливых
скафандрах, несущих носилки с пассажирской кабиной. Он бежал по пустыне,
оставляя цепочку следов. Уходили назад скалы, камни и бесчисленные
кратеры. Прилети к нам сейчас кто-нибудь из космоса, подобно древним
фаэтам, нелегко было бы нас отыскать в редких глубинных городах.
   Вдали виднелся лежащий на песке черный камень - память давней трагедии,
о которой рассказала Кара Яр. Я невольно вспомнил недавний Суд Матерей.
 
 
   * * *
 
 
   Мона Тихая, величественная в своей седине, строго оглядела Матерей
Совета и подсудимую Кару Яр.
   - Всем ведома эта повесть, полмиллиона циклов плакала молодежь над
судьбой влюбленных, погибших от любви. Но все было не так! Нарушили оба
Великий Долг, основу жизни мариан. Марианка открыла своему любимому
Великую Запретную Тайну древних фаэтов и дала ему возможность пойти верным
путем для повторения былого открытия предков, а потому опасным и
запретным. И снова энергия распада могла погубить планету, на этот раз
Мар. Совет Матерей горевал тогда, осуждая преступление марианки. Но сама
она решила, что не имеет права жить. Ее друг тоже произнес себе смертный
приговор, и они погибли. Так была спасена цивилизация мариан.
   Матери Совета молчали.
   - И вот ныне, - продолжала Мона Тихая, - пещеры Города Долга вопиют о
нарушении Великой Тайны марианкой Карой Яр, о чем сообщил марианин Нот
Кри, против воли своей узнавший запретное. Обвиняемые: Кара Яр, Нот Кри и
Инко Тихий! Вас судит Совет Матерей. Встаньте!
   В большой пещере собрались члены Совета Матерей, не похожие друг на
друга марианки, одни уже увядшие, другие в зрелой красоте, спокойные или
встревоженные, хмурые или с ободряющей улыбкой, спрятавшейся в уголках
сжатых губ.
   Кара Яр, Нот Кри и я, Инко Тихий, перешли к каменной стене с волнистыми
натеками.
   Мона Тихая, первая из Матерей Совета, грозно смотрела на нас:
   - Кара Яр! Горюет ли совесть твоя, что ты нарушила Великий Запрет,
поставив под угрозу цивилизацию мариан?
   - Нет, не горюет, - звонко ответила Кара Яр.
   Мона Тихая нахмурилась:
   - Тогда пусть ответствует Нот Кри. Слышал ли он о Великих Запретах, о
которых, кроме марианок, знают лишь высшие знатоки Знания, избегающие
запретных путей?
   - Совместно с Инко Тихим я услышал о Запретах от Кары Яркой в
спортивном убежище, каковое расположено в тысяче шагов от шлюза, -
подтвердил Нот Кри.
   - Я не поставила этим под удар марианскую цивилизацию! - перебила его
Кара Яр.
   - Вот ты как рассуждаешь. - Прямые черные брови Моны Тихой сошлись под
седыми волосами. - Значит, тебе безразлично, случится здесь война распада
или нет?
 
 
   * * *
 
 
   Песчаные столбы - предвестники близкой бури за окном вездехода -
отвлекли меня от воспоминаний.
   Песок взметнулся узкими языками, потом они слились в песчаную реку, по
которой шагающая машина словно переправлялась вброд. Серое вспененное море
сливалось с побуревшим небом. Потом к низким пыльным тучам стали
подниматься закрученные темные колонны, мчась нам наперерез. Нот Кри
заставлял вездеход то бежать, то кидаться в сторону, обходя колонны.
Немало крутящихся столбов едва не задели нас. Однако один из них вдруг
рванулся вбок и рухнул на вездеход. Роботы были сбиты с ног, кабина
опрокинулась. Мы беспомощно сидели на окнах, а оказавшиеся над нами такие
же окна были темны, засыпанные песком.
   Кара Яр улыбнулась:
   - Как замечательно, Инко Тихий!
   Моя мать, Мона Тихая, сильно ушиблась, но не подала виду. Другая Мать
Совета, Лада Луа, носившая имя сказочной героини, переходила от одного к
другому, стараясь всем помочь.
   Электромагнитная связь оборвалась. Внешние детали вездехода были
поломаны.
   - Надо идти в Город Жизни пешком, - решила Кара Яр.
   - Не дело говоришь, - отозвалась Мона Тихая. - Сама природа против нами
задуманного. Не смеем мы идти. Здесь нас отыщут. Сюда помощь придет.
   Нот Кри почтительно присоединился к Моне Тихой. Я, конечно, поддержал
Кару Яр.
   Решающее слово было за Ладой Луа.
   - Попросту сказать - лучше идти, чем лежать, - с виноватой улыбкой
предложила она.
   Выбираться было нелегко, приходилось рыть все время осыпавшийся ход,
заполняя песком кабину.
   Глядя на Кару Яр, выгребавшую песок из крутого хода, я вспомнил ее
гордый ответ Суду Матерей.
 
 
   * * *
 
 
   - Война распада у мариан? Нет! Полмиллиона циклов назад фаэты были
правы, запретив потомкам изучать опасные проблемы. Но похожи ли сейчас
мариане на предков, погубивших Фаэну? Пожирают ли у нас куски трупов?
Могут ли убить, чтобы насытиться?
   Гул возмущения пронесся по пещере.
   - Но дело не в том, поедают ли у нас части трупов или нет, - продолжала
Кара Яр.
   - Диктатор Яр Юпи не ел ничего живого. Однако это не помешало ему
уничтожить миллиарды жизней. У фаэтов основой существования была борьба
между собой. У нас - взаимопомощь. И преступление говорить здесь о войне?..
   Мона Тихая прервала Кару Яр:
   - Преступление? Кого ж винишь ты?
   - Вас, Матери Совета! Вас, кто бездумно принуждает марианок тормозить
развитие цивилизации!
   - Умолкни, Кара Яркая!
   Моя мать повернулась ко мне:
   - Ты ведал, Инко Тихий, что склонил неопытное сердце к преступлению?
   - Кара Яр не способна к преступлению! - горячо ответил я. - Я лишь
рассказал ей о том, что грозит Земе при столкновении с Луа, и повторю это
Совету Матерей. - Я видел, как ошеломлены были Матери Совета, слушая о
наводнениях и землетрясениях, гибели городов и наконец всей планеты. -
Спасти Зему и ее обитателей может только взрыв распада на Луа, который
отклонит ее с опасного пути.
   Поднялась Лада Луа.
   - Слова Кары Яр и Инко Тихого ранят любое сердце. Вам и во сне не
привидится убийство. Как же нам примириться с гибелью миллионов сердец?
   Мона Тихая осталась суровой:
   - Пусть звездовед Нотар Крик поведает, отвечают ли нам на призывы
разумные с Земы?
   - Попытки установления электромагнитной связи с Земой делались в
течение более чем тысячи циклов. Весьма прискорбно, но, по-видимому, на
Земе некому ответить нам.
   - Там могут не знать электромагнитной связи, - возразил я.
   - Безответственно допустить, что фаэты на Земе одичали, забыв
достижения предков, - настаивал Нот Кри.
   Лада Луа почти просительно посмотрела на меня.
   - На щедрой планете, где в изобилии воздух и пища, - начал я, -
собирать плоды и убивать животных для еды куда проще, чем поддерживать
цивилизацию с помощью технических средств. Да их и не осталось на Земе
после отлета на Мар корабля "Поиск". А вот наши предки на Маре могли
выжить только с помощью технических устройств, необходимых для того, чтобы
дышать и есть. Вот почему былая цивилизация фаэтов вместе с
электромагнитной связью сохранилась на Маре, а не на Земе.
   - Так можем ли мы осудить Кару Яр и двух мариан? - обратилась Лада Луа
к Моне Тихой.
   - Что предлагаешь ты, добрейшая? Или ты признала обвиняемой себя, а
отступницу Кару Яркую - судьей и обвинителем?
   - Настаивать я не решусь, - развела руками Лада Луа.
   - А я настаиваю! - воскликнула Кара Яр. - Знания предков надо открыть и
для спасения земян, и для счастья мариан.
   - Ради своего счастья мариане не будут знать проклятой тайны распада
вещества, - произнесла Мона Тихая.
   - А по-моему, лучше решить так, - сказала Лада Луа. - Разделим две
тайны.
   Откроем одну - Тайник Добра и Зла. Пусть смельчаки летят на Зему
проверять, есть ли там братья по крови и разуму. А тот страшный распад
останется запретным, пока не понадобится для спасения живых.
   - Готов лететь, - предложил я.
   - И я, - подхватила Кара Яр.
   - Я полагаю, что риск полета на Зему все же лучше, чем гибель без
скафандра в пустыне Мара, - заметил Нот Кри.
   Так Совет Любви и Заботы вместо вынесения приговора обвиняемым решил
открыть нам тайник фаэтов:
   И вот на пути к тайнику почти у цели пылевая буря засыпала наш вездеход.
   Прорыв за ночь ход в песке от выходного люка, мы все-таки к утру
выбрались на поверхность бархана.
   В лучах светила Сол пустыня походила на мгновенно застывший бурный
океан. Нам приходилось перебираться через валы-барханы, таща за собой
запасные баллоны с кислородом.
   Наконец вдали над скалами показалась круглая башня с заостренным
торцом. Мне вспомнился звездный корабль, высеченный древними сказочниками
в нашей детской келье.
   Это был входной шлюз Города Жизни!
   В древние пещеры мы вошли в скафандрах. Тягостное чувство оставлял
покинутый город с мостами через высохшее русло древней реки.
   Огромное впечатление произвели на нас мастерские с исполинскими
машинами, которые нужно было только запустить, чтобы они начали работать,
как десятки тысяч циклов назад. Именно здесь я ощутил высоту нашей
технической цивилизации, которая в состоянии была поддерживать
искусственную (именно искусственную) жизнь глубинной расы мариан.
   Я переглянулся с Карой Яр. Мы не сказали ни слова, но поняли друг
друга: на этих и подобных машинах, если понадобится, можно будет
изготовить даже то, что хотим мы найти в Тайнике Добра и Зла, когда это
понадобится.
   Далее мы видели древние лаборатории, не уступавшие своим оборудованием
современным. Да, Мар был готов к великому заданию, смысл которого мы
мечтали найти в тайнике.
   Мона Тихая уверенно вела нас по галерее. Мы освещали путь холодными
факелами из светящихся камней, заряженных Карой Яр в энергетическом поле
установки Дня и Ночи.
   Мона Тихая свернула в сторону, и мы вошли в большую пещеру, где прежде
танцевала молодежь, вступая в жизнь.
   За сотни тысяч циклов пещера преобразилась. Сталактиты, свисавшие со
свода, срослись с каменными натеками сталагмитов, образовав столбы.
Напрасно протискивались мы среди колонн отыскивая статую Старца.
   - Увы, - вздохнула Мона Тихая. - Сердцем скорблю. Сделали что могли.
Нет ни статуи, ни тайника:
   - Не служит ли это доказательством того, что сказки фаэтов только
сказки? - заметил Нот Кри.
   Кара Яр рассматривала одну из колонн:
   - Из чего была сделана статуя Великого Старца?
   - Из сталагмита, - мрачно ответила Мона Тихая.
   - Значит, над статуей свисал сталактит. И капли, стекая с него,
оставляли на статуе высохший след. Когда мариане ушли и перестали очищать
статую, камень постепенно поглотил ее всю.
   Мона Тихая пожала плечами. Кара Яр не сдавалась:
   - Свет холодных факелов просветит колонны. Надо уловить тень
исчезнувшей скульптуры.
   Только в третий раз, просвечивая весь лес колонн, мы уловили (скорее
воображением, чем зрением) фигуру Старца.
   Под нею в нижней пещере когда-то лежала плита с письменами. Сейчас она
тоже была поглощена каменным столбом. Нам нужен был не этот столб, а стена
перед ним.
   Фаэты умели создавать механизмы, реагирующие на определенное чувство.
Вот почему камни могли открыться перед тем, кто способен был на подвиг во
имя добра.
   Кара Яр радостно вскрикнула. Она нашла на стене спиральный барельеф. По
преданию, именно на подобную спираль нужно было смотреть, чтобы
воздействовать на эти механизмы. В наше время на Маре существовали
подобные устройства, в особенности когда машина должна была прийти на
помощь марианину. Достаточно ему было встревожиться, автоматы тотчас
принимали меры.
   Мона Тихая встала перед спиралью и устремила на нее взгляд. Лоб ее
прорезала поперечная морщина.
   Камни не дрогнули.
   Никто не мог сомневаться в том, что Мона Тихая желала добра близким. И
все же:
   К ней на помощь подошла добрейшая Лада Луа. Они обе напряженно смотрели
на спираль - все безрезультатно.
   - Увы! - вздохнул Нот Кри. - Сказка остается сказкой.
   - Нет! - возмутилась Кара Яр. - Надо соскоблить верхний слой камня,
чтобы облегчить механизмам работу.
   Кара Яр бросилась к стене, схватив острый инструмент. Я стал помогать
ей.
   Снова Мона Тихая и Лада Луа пробовали дать мысленный приказ стене
открыться.
   Камни оставались недвижными.
   Я не смел думать, что у меня стремление к добру больше, нежели у
других, но я решил попробовать. Я подошел к своей матери. Она нахмурилась.
Я подумал, что шлем ведь может не пропускать или ослаблять излучение
мозга, и сбросил с себя шлем. Я был тренирован в беге с нырянием и теперь
вложил всю силу желания спасти обитателей Земы в свой взгляд. Моя мать
поспешила тоже снять шлем, чтобы помочь мне.
   Я яростно смотрел перед собой. Спираль помутнела, даже будто
закрутилась. Но я, не дыша, все же смотрел. Если механизмы древних
настроены на излучение, подобное моему, то они должны сработать, должны!..
   Я покосился на свою мать. Мог ли я подозревать в чем-нибудь такого
светлого поборника добра, как она? И все же я должен признаться, что у
меня зародилось смутное подозрение. Конечно, из лучших побуждений, но Мона
Тихая могла препятствовать открытию тайника, давая механизмам мысленный
приказ не открываться! Но когда мы оба сняли шлемы, наши воли стали
противоборствовать.
   Однако она, менее тренированная к способности не дышать, не выдержала и
опустилась на пол пещеры. Лада Луа бросилась ей на помощь. А я сам, почти
теряя сознание, вперил взгляд в спираль, мысленно заклиная древние
механизмы открыться.
   - Трещина! Я вижу трещину! - вдруг закричала Кара Яр.
   Нот Кри недоверчиво подошел к стене и без особой радости подтвердил
произошедшие в ней изменения.
   Мона Тихая была уже в шлеме. Об этом позаботилась Лада Луа. А я только
теперь надел шлем, чтобы вздохнуть.
   Устройство тайника было простым. Стена открывалась тяжестью
противовеса, который удерживался от падения автоматическим устройством.
После сигнала жидкость вытекала и, разъедая подпорку, позволяла силе
тяжести открыть стену. Расчет был точен. Ни тяжесть, ни химические
способности элементов не изменятся и за миллионы циклов!
   Другое дело сама дверь. Каменные натеки мешали ей открыться, несмотря
на тяжелый противовес.
   И все же скала словно треснула от моего неистового взгляда! Вместе с
Нотом Кри мы вставили в трещину рычаги. И часть стены наконец опрокинулась
внутрь, прикрыв собой еще один тайник, о котором мы тогда не подумали.
   Холодные факелы осветили внутренность скрытого в скале помещения.
Пещера была выложена изнутри серебристыми металлическими листами, прочно
соединенными между собой.
   Посередине тайника росло чудо-дерево моих детских грез! Конечно, это
было не дерево, а подставка для хранения пластин с письменами и чертежами,
которые не лежали друг на друге, чтобы за миллион циклов не повредиться, а
висели как сказочные плоды легендарного дерева.
   Нот Кри и Кара Яр жадно набросились на эти пластинки.
   Я оглянулся и увидел, с каким разным чувством смотрят на нас Матери
Совета. Если взгляд Лады Луа был радостным, то у Моны Тихой потухшим,
тревожным:
   - Прискорбно, - вздохнул Нот Кри, - но открытие тайника ничего не даст.
   - Как так - ничего не даст? - возмутилась Кара Яр.
   - Я основательно изучил чертежи, - продолжал Нот Кри. - И не вижу, как
в нужный срок построить в глубинных мастерских хотя бы один корабль типа
"Поиск".
   Мона Тихая оживилась и с надеждой посмотрела на меня. Заметив мое
состояние, она словно взглядом пыталась остановить меня. Но я не мог
отступать, хотя понимал, какую боль ей причиню.
   - Так и не надо его строить! - воскликнул я.
   - Как же так - не надо? - изумилась Кара Яр.
   Мона Тихая просияла, только в уголках глаз у нее осталась
настороженность. Она словно не верила своему счастью.
   - Корабль "Поиск" существует! - продолжал я. - Мы только что прошли
через него.
   Древние фаэты использовали корабль как шлюз. А мы полетим на нем!
   - Как ты догадался, Инко Тихий? - обрадовалась Кара Яр.
   - С гребня бархана шлюз выглядел космическим кораблем со старой детской
картинки. Из вездехода я бы этого не заметил.
   Кара Яр бросилась мне на шею, а Мона Тихая заплакала. Это так не
вязалось с ее суровым обликом, что все мы растерялись, в особенности Кара
Яр.
   Я подошел к матери, а она, грустно глядя на меня, сказала:
   - Я боюсь. Боюсь я, мой Инко, что навсегда улетишь ты от меня.
 
 
   Глава пятая. МИССИЯ РАЗУМА.
 
 
   Еще в детстве мне доставляло радость выйти в скафандре ночью из шлюза и
любоваться небосводом. Потому я и стал звездоведом.
   Но ничего не шло в сравнение с видом через иллюминатор: ни марианское
ночное небо, ни волшебно близкие в зеркале звездной трубы космические тела!
   До чего же, оказывается, непрозрачна марианская атмосфера! Пылевой
слой, остающийся после песчаных бурь, не позволял видеть звезды такими,
как они есть!
   И только в космосе я ощутил их во всей первозданной красе. И они были
разноцветны!
   Ни на Маре, ни потом на Земе не видел я подобной красоты.
   Мы летели среди звезд на древнем, восстановленном нами космическом
корабле "Поиск", используя отрицавшееся прежде на Маре движение без
отталкивания.
   Высокая техника мариан позволила в короткий срок изготовить нужное
топливо по записям на пластинах.
   Мы заняли место шестерых фаэтов, полмиллиона циклов назад искавших на
этом же корабле новую планету взамен родной, погибшей:
   Нас тоже было шестеро: три марианина и три марианки, одна из которых
носила древнейшую фамилию первой фаэтессы Мара (по прямой линии происходя
от нее!), словно знаменуя своим именем причину, побудившую нас на этот
рейс. Это была Эра Луа, дочь добрейшей Лады Луа. До сих пор я не могу
понять, как случилось, что она полетела с нами. Эра была тихой и робкой
девушкой. На ее лице с правильными мягкими чертами всегда лежал налет
легкой грусти.
   В юности нам, ее сверстникам, не удалось увлечь ее любимым спортом -
бегом без дыхания. Она откровенно боялась опасностей и уступала место
более сильным и смелым. И вдруг она сумела настоять на своем участии в
полете, проявив неожиданное упорство. Эра была врачом.
   Конечно, она не могла спорить с Карой Яр в яркости, не говоря уже об
энергии и отваге, но взгляд ее огромных матово-черных глаз напоминал о
поговорке, которую я услышал уже на Земе: "Чем темнее ночь, тем ярче день".
   Она была необычайно впечатлительной, и первое же испытание, которое
выпало ей на долю наряду со всеми нами, далось ей труднее всех.
   Огромный, наполовину освещенный шар Мара занимал большую часть окна.
Хорошо просматривались горные цепи, пустыни, нагромождение кратерных
образований вулканического и метеоритного происхождения. В известной
степени Мар действительно напоминал блуждающую планету Луа.
   Светило Сол, обретшее здесь, в космосе, огненную корону, было по другую
сторону корабля, и мы без помех могли наблюдать, как быстро вместе с
высотой над горизонтом набирает яркость двойная звезда. То, что она
двойная, стало заметно не сразу. Это был так хорошо известный нам,
марианским звездоведам, спутник Мара Фобо, но, оказывается, вместе с ним
по орбите, всегда скрытой от наблюдателей Мара, двигался еще один спутник.
В отличие от глыбы осколка, неведомо почему не упавшего на Мар, чтобы
образовать там еще один из обычных кратеров, спутник спутника оказался
искусственной звездой! Он скоро превратился в ослепительное кольцо,
наклоненное к радужной оболочке громады Мара.
   Невольно припоминалась планета Сат с ее удивительными природными
кольцами.
   В свое время я прилежно изучал спутники Мара Фобо и Деймо, но мог ли я
предположить, что вблизи них есть еще космические тела, да еще и
искусственного происхождения! Высказать это при учителе Вокаре Несущем -
значило нанести ему незаслуженное оскорбление.
   Мы назвали искусственный спутник близ Фобо базой Фобо.
   Он представлял собой исполинское колесо с толстым закругленным ободом и
массивными спицами, внутри которых, очевидно, двигались подъемные клети,
доставляющие обитателей в служебные помещения. В ободе благодаря вращению
космического колеса должно было создаваться ощущение привычной тяжести.
   Определив размеры обода и скорость его вращения, я тотчас вычислил,
какова была погибшая планета Фаэна, обладавшая такой гравитацией.
Оказалась она размером почти вдвое больше Мара, приближаясь по объему к
Земе.
   Колесо станции как бы сидело на длинной оси, уходившей серебристой
нитью к звездам. Это была древняя оранжерея, где фаэты выращивали
съедобные плоды. По другую сторону от нее к колесу станции примыкал
громоздкий барабан из соединенных в обойму цистерн для горючего.
   Со смешанным чувством восхищения и грусти смотрели мы на древнейшее
сооружение, откуда фаэты покинули космос, чтобы переселиться на Мар и дать
жизнь потомкам.
   Скоро мы должны были увидеть внутренность сооружения, где полмиллиона
циклов назад жили наши предки фаэты.
   Мог ли кто-нибудь из нас подумать, что мы увидим их самих!
   Эра Луа первая заметила ничтожную песчинку, которая почти сливалась с
серебристым массивом станции.
   Пилот нашего корабля инженер Гиго Гант, в короткий срок овладевший
управлением "Поиска", отыскивал место стыковки с базой Фобо. Письмена
фаэтов указывали, что корабли причаливали в центре барабана с баками,
напротив оранжереи.
   По мере того как Гиго Гант подкрадывался к космическому сооружению, на
наших глазах серебристая песчинка превратилась в свободно летящую рядом со
станцией, одетую в серебристую одежду (но не в скафандр!), сохраненную
холодом и пустотой межзвездного пространства фаэтессу. Она по своей воле,
как мы потом узнали, стала вечным спутником станции. Нас поразило ее
надменное, застывшее во властном высокомерии лицо, сросшиеся в гневную
прямую брови, серебристые неприбранные волосы. Прочтя потом воспоминания
ее мужа, дополненные ею самой, мы узнали, что видели Власту Сирус,
осужденную пожизненно оставаться на станции вместе с другими виновниками
войны распада между космическими базами. После смерти (не без ее участия)
остальных осужденных Власта Сирус не выдержала полного одиночества и
выбросилась в космос без скафандра.
   Эра Луа, еще ничего не зная о преступлениях фаэтессы, ставшей
космической мумией, рыдала. Она даже отказывалась войти с нами в
космическую станцию после того, как Гиго Ганту удалось причалить к ней.
   - Я не могу, Инко Тихий. Я боюсь увидеть еще кого-нибудь из них. Почему
не все спустились на Мар? Как это жестоко!
   - Из каких же соображений ты, Эра Луа, настояла на своем участии в
Миссии Разума, если не находишь в себе сил встретиться с первой же
загадкой? - язвительно осведомился Нот Кри.
   Моя сестра Ива Тихая стала утешать Эру Луа.
   - Я готова на все во имя Миссии Разума, - сказала Эра сквозь слезы. - Я
готова пожертвовать собой ради живых братьев, если мы найдем их. Но не
заставляйте меня встречаться с мертвыми, пусть им даже миллион циклов. Я
не вынесу этого.
   Оставлять Эру Луа на корабле одну мы не решились. С ней вызвалась
побыть Ива.
   Нот Кри, Гиго Гант, Кара Яр и я перешли через носовой шлюз корабля в
центральный отсек станции. Магнитные подошвы наших башмаков звонко щелкали
по металлу, удерживая нас от парения в невесомости.
   Воспользоваться спицей, в которой когда-то двигалась клеть подъемного
устройства, доставлявшего фаэтов в обод колеса, мы не могли.
Энергетические источники здесь давно иссякли. Пришлось подниматься,
вернее, спускаться по другой спице, где были обыкновенные лестницы.
   Первым, как руководитель Миссии Разума, двигался я, за мной Кара Яр,
потом Нот Кри. Шествие замыкал великан Гиго Гант.
   Инженер Гиго Гант был из того глубинного города, где мы в последний раз
пополняли запасы кислорода на пути к заброшенному Городу Жизни.
   Я помню, как он подошел ко мне и моей матери, смущенно глядя сквозь
очки с высоты своего огромного роста, и, теребя рыжую бороду, сказал:
   - Если вам нужен будет инженер, который может быть и грузчиком и
сиделкой, возьмите меня с собой!
   Мы вспомнили о нем, когда был открыт Тайник Добра и Зла и надо было
решать вопрос, как восстанавливать "Поиск".
   Гиго Гант примчался в заброшенный город на вездеходе, не посчитавшись с
песчаной бурей.
   Это он нашел все оборудование с корабля "Поиск".
   Внимательно осмотрев и изучив остов "Поиска", служивший с незапамятных
времен городским шлюзом, сравнив его с найденными в тайнике чертежами,
Гиго Гант уверенно заявил:
   - Фаэты не могли уничтожить оборудование корабля. Если они сохранили
даже его корпус со всеми креплениями неизвестных нам приборов и аппаратов,
несмотря на голод в металле, который должны были ощущать, то логично с их
стороны было бы надежно спрятать и само оборудование корабля.
   С той же логичной последовательностью обследуя помещение тайника, дверь
в который опускалась на пол, как я уже говорил, он догадался, что,
открываясь внутрь, она одновременно закрывает вторую часть тайника.
   Совместными усилиями мы приподняли опрокинувшуюся на пол стену и
действительно обнаружили под ней скрытую пещеру.
   Пещера была наполнена приборами и аппаратами, в назначении которых
стали с увлечением разбираться Гиго Гант и Нот Кри.
   Но чем светлее становилась улыбка на широком и добродушном лице Гиго
Ганта, тем сдержаннее, холоднее был Нот Кри.
   - Почему ты помрачнел? - допытывался у него Гиго Гант. - Ведь нет
сокровища большего, чем то, что в наших руках! Мы без промедления
установим все это на сохранившемся корпусе корабля и полетим.
   Нот Кри озабоченно покосился на Мону Тихую.
   - Истинный разум, друг мой, призван заглядывать дальше, глубже, и я
озабочен тем, что здесь десятки тысяч деталей. Их нужно будет изготовить в
наших мастерских для второго корабля типа "Поиск", которому надо будет
вылететь на Луа, ежели разведка "Поиска" подтвердит существование наших
разумных братьев на Земе.
   - Что ты хочешь этим сказать? - простодушно спросил Гиго Гант.
   - Полагаю, что соорудить на Маре второй корабль неизмеримо труднее,
нежели собрать из готовых деталей первый.
   - Ты прав, - живо отозвался Гиго Гант. - Но, логически продолжая твою
мысль, приходишь к выводу, что трудность сооружения корабля значительнее,
чем полет на нем.
   - Потому я и намерен выбрать для себя наитяжелейший путь.
   - Вот как! - иронически воскликнул Гиго Гант. - Путь от пещеры к
пещере!..
   - Я готов принять на себя руководство строительством нового корабля.
Более того.
   Путь мой поведет не только от пещеры к пещере, но и на Луа, куда я
полечу на новом корабле, дабы опасными взрывами распада изменить ее орбиту.
   Гиго Гант, извиняющимся жестом прижав руки к груди, церемонно
раскланялся.
   Кара Яр не выдержала:
   - Тебя, Нот Кри, можно понять и так, что ты уклоняешься от полета с
нами потому, что второй полет может и не состояться.
   - Как можешь ты так говорить! - возмутился Нот Кри. - Кто смеет так
подумать обо мне, никогда не дававшем повода к подобным подозрениям.
   - Это не подозрение.
   - Я рад, что ты не подозреваешь: - облегченно вздохнул Нот Кри.
   - Это уверенность, - отрезала Кара Яр.
   Обе Матери Совета слышали этот разговор.
   - Пусть не терзает Нота Кри беспокойство о сооружении второго корабля,
призванного лететь на Луа, - сказала Мона Тихая. - Чтобы успокоить всех, я
объявляю, что сама буду наблюдать за постройкой нового "Поиска" и сама
полечу на нем.
   - Ты? - изумилась Лада Луа. - Пристало ли это первой из Матерей? Имеет
ли она на это право?
   - Она не имеет права только доверить тайну взрыва распада никому, кроме
себя, - решительно сказала Мона Тихая.
   Так и случилось, что Нот Кри все-таки остался в составе нашей
экспедиции.
   Но как попала в нее Ива?
   Помню, как я удивился, увидев ее среди немногих допущенных на Совет
Матерей, в той самой сталактитовой пещере, где когда-то судили меня, Нота
Кри и Кару Яр.
   Ива робко попросила, чтобы ей позволили сказать. Она очень волновалась:
   - Я только вступаю в жизнь, но я: всегда мечтала принести окружающим
пользу. У нас на Маре все очень хорошо устроено. Так хорошо, что заметную
пользу очень трудно принести. Надо иметь выдающийся ум. А я - самая
незначительная из марианок. У меня нет никаких способностей. Позвольте
мне, помогите мне оказаться в таких условиях, чтобы даже я могла сделать
большое. Я хорошо бегаю без дыхания. Я обещаю быть старательной помощницей
любому участнику полета.
   Позвольте мне: помогите отдать нашим братьям по крови и разуму свою
ничего не значащую жизнь. Я буду очень счастлива:
   Мона Тихая с суровым лицом поддержала дочь, хотя ей сделать это было
труднее всех. Это произвело решающее воздействие на остальных Матерей, и
Ива Тихая была включена в состав Миссии Разума.
   Впоследствии, претерпев с участниками этой Миссии немало невзгод, я
задумывался над тем, исходя из каких принципов комплектовался ее состав.
Очевидно, если это поручено было бы марианам, подобным мне или Ноту Кри,
они комплектовали бы экипаж "Поиска", сообразуясь с холодным расчетом -
пользой, какую может оказать каждый участник экспедиции. Другое дело
Матери. Для них чувства участников Миссии. Разума были главным, а все
остальное побочным. Если Ива, моя сестра, любила брата, не говоря уже о ее
готовности отдать себя делу Миссии, то это было решающим аргументом в ее
пользу. То же самое и в отношении Эры Луа. Матери угадывали то, что мне
предстояло узнать много времени спустя в самых тяжелых условиях в пору
бедствий на Земе. Вот почему две такие марианки, как Эра и Ива, оказались
среди нас. Я не говорю о Каре Яр, которая вошла в состав Миссии Разума как
одна из ее организаторов.
   Совет Матерей стал тщательно обсуждать задачи нашей экспедиции.
   - Мне кажется, - сказал Нот Кри, - что основным нашим заданием надлежит
считать выяснение вопроса, есть ли на Земе разумные обитатели, сколь они
похожи на нас, и незамедлительное сообщение об этом на Мар. Задерживаться
на планете ради тех похвальных, но едва ли выполнимых целей, о которых
здесь говорила Ива Тихая, на мой взгляд, нецелесообразно. Я рассчитал и
хочу познакомить со своими расчетами Совет Матерей, Совет Любви и Заботы:
есть полная возможность обойтись без строительства нового корабля,
поскольку вылет "Поиска" и достижение им Земы чрезвычайно приближены
находками нашего замечательного инженера и философа Гиго Ганта. Ежели мы
обнаружим на Земе разумных ее обитателей и без промедления вернемся на
Мар, то сможем успеть на этом же корабле вылететь на Луа, дабы произвести
там взрывы распада.
   Мне пришлось возразить на его длинную речь:
   - То, что предлагает Нот Кри, не будет Миссией Разума. Это будет лишь
трусливой вылазкой и поспешным бегством с Земы от наших братьев, которым
грозит смертельная опасность. Я думаю, что мы, мариане, не можем так
поступить. Уж коль скоро мы достигнем обитаемой планеты, уровень
цивилизации на которой может быть ниже нашего, то должны помочь им
подняться на более высокую ступень культуры.
   - Не хочешь ли ты, Инко Тихий, сказать, что нам долженствует непременно
погибнуть вместе с обреченными земянами на их незадачливой планете? - не
сдержавшись, выкрикнул Нот Кри.
   - Нет, я не хочу этого сказать. Но когда Мона Тихая произведет взрывы
распада на Луа, мы должны быть с нашими братьями по крови и разуму, чтобы
поддержать их и убедить, что мариане помогут им, спасут их!
   - Может быть, ты, Инко Тихий, намереваешься построить там глубинные
города, похожие на наши марианские, и укрыться в них вместе с наиболее
ценной частью населения Земы?
   - Нет, Нот Кри. Миссия Разума совсем в ином, как я ее понимаю. Матери
поправят меня, если я не прав. Наша Миссия - нести Знание, Счастье и Веру
в будущее нашим братьям по крови и разуму, а не спасать избранных.
   Спор продолжался. Нот Кри становился все язвительней. Кара Яр,
уверенная и холодная, стояла на моей стороне.
   Совет Любви и Заботы, Совет Матерей принял решение: наша Миссия Разума
должна не только разведать Зему, но и помочь ее разумным обитателям (если
они там есть), помочь им поднять их цивилизацию (если она уступает нашей),
способствовать устройству их общества на справедливых началах, давно
восторжествовавших на Маре (если оно еще не существует на Земе).
   Последней к нашей экспедиции примкнула Эра Луа, о которой я уже
говорил. Только много позже, чем члены Совета Любви и Заботы, уже на Земе
я понял, что руководило этой изумительной девушкой, которой нужно было
преодолеть не только все трудности, выпавшие на общую нашу долю, но и
победить саму себя.
   Она, оставшись на корабле, не ощутила, как мы, перебравшиеся на Фобо,
двойной, пригибающей к полутяжести, не видела внутренних помещений
станции. Меня они ошеломили своей продуманностью, свободой исполнения, не
связанной с выдалбливанием келий и использованием пещер. Я поражался
высоте культуры фаэтов и пожалел, что Ива с Эрой не видят их творений. Я
лишь не мог понять, как сочеталось все это с самоубийственной войной
распада, которую фаэты развязали.
 
 
   Глава шестая. ПЛАНЕТА ЖИЗНИ.
 
 
   Корабль "Поиск" проходил через плотные слои атмосферы. Гиго Гант был
прирожденным пилотом. Не только с помощью автоматов, но и благодаря
безошибочному чутью он тормозил корабль трением об атмосферу ровно
настолько, чтобы не перегреть его оболочку.
   В иллюминаторах проносилось бушующее пламя, словно мы спускались чуть
не на само светило Сол.
   В кормовых иллюминаторах виднелось другое пламя. Оно с неиссякающей
силой било из направленных сейчас вперед жерл двигателя. Мы словно
отталкивались от выброшенных вперед раскаленных газов и тем тормозились. В
этом и заключался принцип движения без отталкивания (от неподвижной
среды). Мы как бы создавали ее струей газов впереди себя.
   Поверхность планеты скрывал плотный слой облаков. Кое-где виднелись
голубые, зеленые, коричневые и желтые пятна.
   Сверху слой облаков казался белой пустыней, сверкавшей в лучах здешнего
неистового светила Сол, которое на Земе зовут Солнцем. В дальнейшем я тоже
буду так называть его.
   Облака были парами воды! На Маре это даже трудно представить, и ничто
тогда не могло так поразить наше воображение, как это открытие!
   Не найти знакомого марианам образа, чтобы передать, как выглядели эти
земные облака. Вначале я увидел их сверху, потом долгие годы не уставал
любоваться ими снизу. Разглядывая в первый раз облачный покров, я подумал,
что, может быть, это море. Однако мне вспомнились наши пустыни и полярные
шапки, впервые увиденные нами во время полета. Ведь на Маре до нас не
летали! Облачный покров напомнил наши пустыни полюсов.
   Местами здешняя белая пустыня становилась гористой (как и на Маре).
   Ослепительные холмы поднимались причудливыми клубами, отбрасывая резкие
тени.
   Вдаль тянулись ровные ряды белых барханов.
   Потом корабль вошел в облачный слой и вырвался из него уже почти над
самой поверхностью планеты. Долго в иллюминаторы ничего не было видно,
кроме туманных полос.
   И внезапно внизу открылось зеленое море с расплывчатой дымкой по всему
исполинскому кругу горизонта.
   Вода! Мы были готовы к этому, понимая, что придется выбрать для посадки
сушу.
   Ведь Зема должна так отличаться от Мара, где, кроме суши, ничего нет!..
   Однако вода ли внизу?
   Эра Луа вскрикнула от радости. Она работала с прицельным анализатором и
только теперь поняла, что это растения! Нот Кри сейчас же усомнился в
этом. А Кара Яр, ухватившись за металлическую раму иллюминатора,
восхищенно смотрела вниз, вся подавшись вперед.
   Гиго Гант заметил в зеленом море желтый островок. Это оказалась поляна,
покрытая цветами.
   На нее-то, в облако серого дыма от двигателей, потом и сел мягко, как
на подушку, наш корабль "Поиск".
   Жадно прильнули мы к окнам, не веря глазам. Можно ли было представить
себе такое щедрое, расточительное богатство жизни! Заросли растительности
превосходили всякое воображение. Деревья и сросшиеся с ними кустарники
переплетались внизу непреодолимой зеленой сетью, через которую можно было
лишь прорубаться острым оружием.
   Какими жалкими по сравнению со всем этим выглядели наши марианские
заросли в оазисах!
   И сразу же мы заметили живые существа. Они были синие, красные,
оранжевые и суетились на ветках, срывались с них, распуская в стороны
конечности, покрытые любопытными образованиями, позволявшими использовать
плотность воздуха для летания.
   Они были разной величины и самых ярких раскрасок. Некоторые из них,
совсем крохотные, быстро двигая летательными конечностями, которые на Земе
зовут крыльями, почти стояли в воздухе, будто на них не распространялось
местное, столь тягостное для нас тяготение. Когда сквозь поредевшие облака
пробилось солнце, они засверкали всеми переливами радуги.
   Нам не терпелось выйти из корабля. Гиго Гант, посоветовавшись со мной,
выбрал для посадки эту поляну цветов. Сверху мы с ним заметили вдалеке не
то скалы, не то сооружения, быть может, даже город земян. Не следовало
сразу появляться там.
   И мы опустились в зарослях.
   Смолк рев двигателей, но непосильная тяжесть продолжала придавливать
нас к полу кабины, словно перегрузка торможения еще не кончилась. Каждому
казалось, что он взял на плечи одного из спутников. Особенно тяжко было
нетренированной Эре Луа.
   Она держалась мужественно, а я утешал ее, что в скафандре с
манипуляторами ей будет легче.
   - А я уже боялась, что мне здесь и шага не сделать, - улыбнулась она в
ответ.
   Конечно, выходить можно было только в скафандрах. У нас в них был
нелепо устрашающий вид. Достаточно было посмотреть на моих спутников,
чтобы убедиться и этом. Это не были привычные нам марианские легкие
скафандры, это были тяжелые скафандры фаэтов, в которых они побывали на
Земе. Их было шесть. Один из них был рассчитан на гиганта Гора Зема и, к
счастью, так же хорошо подошел Гиго Ганту, как мне впору был костюм Аве
Мара. Состав воздуха Земы был вполне пригоден для дыхания. Большое
содержание кислорода должно было помочь нам в преодолении местной двойной
тяжести.
   Мы знали, что нам придется защищаться от неведомого мира болезнетворных
существ.
   Правда, фаэты передали нам в письменах, как они приспособились к чуждым
условиям, и дали рецепты пилюль, которые нам изготовили врачи на Маре.
   Я смотрел на Эру Луа и не узнавал ее ловкой, изящной фигурки.
   Жесткий костюм с ободом на уровне бедер, надутые штанины, вмещающие в
себя манипуляторы для ног, пузыри рукавов, где помещались манипуляторы,
умножающие силу рук. На плечах - заглушенные заслонками люки для осмотра
плечевых механизмов. Герметический шлем со щелевидными очками, защищавшими
фаэтов, непривычных к столь яркому свету, от неистового сияния земного
солнца; широкий воротник, свободно пропускающий голову в шлем, внизу
которого - дыхательный фильтр с множеством дырочек; цепные застежки,
скрепляющие воротник шлема со скафандром и соединяющие его части; наконец,
сам скафандр: жесткий, непроницаемый, украшенный излюбленными фигурами
фаэтов - спиралями. Кстати, если вдуматься, то фигура эта совсем не
случайна. Ведь любое разумное существо, где бы оно ни обитало в звездном
мире, узнает в ней образ галактики.
   На груди скафандра были две выпуклости, скрывавшие приборы
электромагнитного поиска и усилители звуков.
   Мир звуков, непостижимых для марианина, обрушился на нас, ошеломил,
опьянил:
   Заросли жили. Лес был наполнен живыми существами!
   Перед нами было самое пышное изобилие жизненных форм, не идущее в
сравнение с бедной и скудной планетой Мар, миром безводных пустынь,
выбитых в скалах пещер и единственного зверька - остродышащей ящерицы. В
лесу было темно, хотя в верхних ветвях деревьев царил свет. Ниже, куда
проникали лишь солнечные пятна, был вечный сумрак, а у земли - настоящая
ночь. Там светились огоньками глаза неведомых зверей.
   По совету древних фаэтов мы были вооружены. Но только парализующим, а
не убивающим оружием, готовые применить его для защиты в случае крайней
необходимости.
   Первое животное, которое мы рассмотрели, заставило гулко забиться мое
сердце. Я первым увидел его, а вслед за мной Эра Луа. Из чащи, с одной из
нижних веток, на нас смотрело лицо: марианина! Да, марианина или фаэта, но
словно изуродованное насмешливой природой. Лицо, а вернее, морда, заросшая
короткой темной шерстью и обрамленная белой кромкой волос по всему овалу;
круглые обводы глаз и сами глаза, тоже круглые, опушенные словно сединой.
Это мохнатое существо висело на гигантской мускулистой руке с пятью
могучими пальцами. Задние, болтавшиеся в воздухе конечности были короче,
но тоже имели развитые, как на руках, кисти с пятью пальцами.
   Неужели это и есть наши братья по крови и разуму? Ради них мы и
прилетели сюда?
   Какими же чудищами должны были выглядеть мы в их глазах!
   Я сделал шаг по направлению к местному жителю, дружелюбно протянул ему
вместо руки манипулятор. Но существо, громко защелкав, с непостижимой
ловкостью перепрыгнуло с ветки на ветку и скрылось в сплетениях листвы.
   Мы с Эрой Луа, которая не отходила от меня, обменялись мыслями по
поводу странного существа, отдаленно напоминавшего фаэтов или мариан.
Неужели на Земе неуклонное развитие и приспособление организма к местным
условиям могло настолько изменить облик фаэтов? Ведь мы, мариане, внешне
не отличаемся от фаэтов, что стало ясно после встречи с космической
мумией, сохранившей в неприкосновенности все древние черты:
   - Мы создавали в пещерах Мара условия Фаэны, - заметила Эра.
   Я понял все, что она хотела этим сказать, и содрогнулся от мысли, что
наши братья по крови и разуму именно таковы, как висящее на руке мохнатое
существо.
   Местные условия сделали их такими!
   - Как же нам убедить взобравшихся ныне на ветки потомков фаэтов, что мы
их братья и пришли помочь им? - скорее самого себя, чем Эру, спросил я.
   - Никакой одежды, - чисто по-женски, но не без логичности заметила Эра.
- Если это действительно потомки разумных, то бедняги совсем одичали.
   Эра подметила верно. Конечно, одежда характеризует уровень цивилизации.
Впрочем, это зависит от условий существования, от климата. В теплом поясе,
куда мы опустились, разумным могли и не требоваться одежды или скафандры,
предохраняющие от холода или атмосферы. О дожде мы тогда и понятия не
имели.
   - Инко, Инко! - услышал я в шлемофоне переданный электромагнитной
связью голос Кары Яр. - Здесь лежит настоящий фаэтообразный, почти голый.
Он, кажется, парализован. Нужна Эра, ее врачебная помощь.
   Мы с Эрой быстро, насколько нам позволяли неуклюжие скафандры с
манипуляторами, переваливаясь с боку на бок, заковыляли к другой стороне
поляны, обогнув посадочные лапы космического корабля. Наперерез нам
спешили Гиго Гант с Ивой. Я убедил всех ходить только пирами во избежание
неожиданностей.
   Я готов был увидеть уже знакомое, заросшее шерстью существо с длинными
передними конечностями и кистями рук на задних, однако увидел почти
голого, лишь в набедренной повязке самого настоящего марианина (или
фаэта!), распростершегося перед громоздким скафандром Кары Яр.
   Неужели Нот Кри, несмотря на мое дружеское предостережение, применил
парализующее оружие против местных жителей?
   Но я оказался не прав, подумав так о Ноте Кри. Какие бы, у меня ни были
к нему претензии на Маре, как бы мы ни расходились там с ним во взглядах,
во время путешествия он был примером отваги, находчивости, выдержки.
   Да, именно выдержки!
   Они натолкнулись на земянина, и Нот Кри сдержался от первоначального
намерения заполучить экземпляр разумного с помощью парализующего оружия.
Да это и не понадобилось! Земянин страшно испугался чудовищ, какими мы
должны были ему представиться. Оказывается, он видел из зарослей, как мы
спустились на огненном хвосте в своей чаше с неба и вышли потом из огня и
дыма. Вид наш превосходил даже изощренное воображение жрецов, рисовавших
для устрашения народа своих богов. Фантазия все-таки отталкивается от
знакомого, известного, видоизменяя, преувеличивая, соединяя знакомые
черты. А мы:
   Я представляю, как испуган был примитивный и суеверный земянин,
скрывавшийся в чаще от себе подобных (как потом узнали), чтобы не быть
убитым на жертвенном камне. Появление "богов" с неба он воспринял как
возмездие "беглецу священного алтаря". Он вообразил, что мы прилетели
специально за ним.
   И он упал без чувств к ногам "богов". Кара Яр подумала, что он
парализован. Но Эра Луа скоро установила, что у бедняги просто нервный
шок. Мы с интересом рассматривали его мускулистое, тренированное тело
спортсмена, покрытое безобразными рисунками, и рассуждали.
   - Это, несомненно, потомок фаэтов! Он такой же, как мы, только более
красивый, - решила Кара Яр.
   - Не спеши так думать, Кара Яр, - возразил Нот Кри. - Строго говоря, в
пользу этого мало доказательств. Внешнее сходство еще ни о чем не говорит.
Разумные существа могли развиться здесь, на Земе, из более примитивных,
достигнув наиболее благоприятной для зарождения разума формы. Естественно,
что эта форма может совпадать с той, которую достигли фаэты на Фаэне.
   Кара Яр не стала спорить с Нотом Кри. Забегая вперед, должен сказать,
что он так и остался до конца при этом своем мнении.
   - Чтобы решить этот спор, надо познакомиться с внутренним миром
земянина, - предложил я.
   Мы решили перенести его в корабль и там привести в чувство. Ведь через
нашего нового знакомого можно было установить связь с теми, ради которых
мы прилетели сюда. Гиго Гант взвалил себе на плечи нашего гостя (Не хочу
сказать - пленника)
   и понес его к кораблю, даже не включив, как он признался, ножные
манипуляторы.
   Ему хотелось скорее приспособиться к земным условиям, и, надо отдать
ему должное, он преуспел в этом.
   Бесчувственного земянина внесли в общую каюту и положили на ложе. Эра и
Ива первые освободились от скафандров, мы помогли им в этом, чтобы они,
накинув халаты, скорее оказали помощь земянину.
   Потом стал снимать скафандр и я.
   Хочу остановиться на этом, потому что мое разоблачение произвело на
земянина необычайное впечатление. Мои спутники уже привыкли к тому, что
мне приходилось обнажать свое тело. Для нас, спортсменов Мара, это было
естественным.
   Я не успел надеть на себя обычный костюм, когда земянин пришел в себя.
   Он обвел каюту глазами, увидел склонившихся над ним женщин Эру и Иву,
увидел исполинское чудовище со снятой головой, каким показался ему Гиго
Гант, освободившийся лишь от шлема. Из скафандра выглядывало его
рыжебородое лицо в очках. Рядом с ним вылезал из скафандра (снимая с себя
кожу!) Нот Кри, недоверчиво смотревший на нашего гостя. А я, сбросив
скафандр, полуобнаженный, подошел к нему. Кара Яр наблюдала за всем
происходящим, стоя у люка с парализующим оружием в руках, недоверчивая и
решительная. Кто знал, что могло произойти.
   Но того, что произошло, никто не мог предположить.
   Сначала земянин в ужасе смотрел на превращение "богов", похитивших его,
потом перевел взгляд на меня. Лицо его, искаженное сначала ужасом,
преобразилось.
   Страх, надежда, радость попеременно отразились на нем.
   Он упал на колени и протянул ко мне руки.
   - Топельцин! О Топельцин! - возглашал он.
   Мы не понимали, что хотел он сказать этим словом. Но хорошо, что он
умел говорить!
   Он ударял себя в грудь и, словно пытаясь что-то пробудить в моей
памяти, кричал:
 
   - Чичкалан! Чичкалан!
   Оказывается, как мы потом узнали, это было его имя, что означало
"Пьяная Блоха".
   Блоха - это местное насекомое, обладающее необыкновенной способностью
очень высоко прыгать (и кусаться). Понятие же "пьяная" добавлялось в знак
приверженности умеющего высоко прыгать земянина к одурманивающему
средству, приближающему его на время к уровню примитивных существ.
   Чичкалан подполз ко мне на коленях и протянул руку.
   Я удержался, чтобы не отступить, не понимая, чего он хочет. А он
дотянулся до моего шрама на груди, следа ранения осколком метеорита.
Ощупав его и убедившись, что шрам приходится как раз под моим сердцем, он
закрыл ладонями лицо и зарыдал, непонятно приговаривая:
   - Топельцин! Пусть Топельцин узнает Чичкалана, своего друга. Без
Топельцина игровой отряд проиграл. И Чичкалан бежал от жрецов.
   Мы недоуменно переглядывались. Земянин что-то хотел передать нам своими
несомненно членораздельными звуками. Но что?
 
 
   Глава седьмая. ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА.
 
 
   Чичкалан оказал нам неоценимую услугу в изучении языка земян.
Впоследствии мы узнали, что жители Земы, или Земли, как они называют свою
планету, говорят на множестве языков, живя разобщенно и враждебно. Мы не
подозревали, что наша Миссия Разума встретится с такой серьезной
трудностью. Накануне столкновения планет мы могли влиять своим
присутствием лишь на небольшую группу людей, не имея никакой надежды на
связь с другими материками.
   - Следует признать полную несостоятельность нашей задачи, - настаивал
Нот Кри. - Что даст наша деятельность на ничтожной точке огромной планеты?
Мы установили ее обитаемость разумными существами (вероятно, местного
происхождения) и должны незамедлительно вернуться на Мар с этим
сообщением. Наш долг будет выполнен.
   Однако все остальные участники Миссии Разума, и прежде всего мы с Карой
Яр, не согласились с Нотом Кри.
   Было решено доложить о наших открытиях Совету Матерей с помощью
электромагнитной связи, а самим войти в непосредственный контакт с
жителями города Толлы, откуда бежал наш гость Чичкалан.
   Нам на Маре не приходилось изучать чужие формы общения. Все там
говорили на одном языке, по-видимому образовавшемся от слияния двух
древних языков Фаэны. И все же методика овладения чужепланетной речью была
разработана "изучающими" еще на Маре. Это облегчило наше положение на Земе.
   К тому же нам повезло с помощником. Чичкалан считал, что выполняет волю
"богов", и беспрекословно покорялся им.
   Мы усыпляли Чичкалана внушением, и с ним устанавливался
непосредственный мысленный контакт.
   Мы узнавали его детски наивную психологию, но, главное, каждому его
слову соответствовал определенный образ, характеристика или действие. И мы
начинали применять чужие слова, понятия, наконец даже обороты речи.
   Скоро язык Мара почти перестал для нас существовать, мы заставили себя
на какое-то время отказаться от него, общаясь между собой только на языке
земян.
   Наш простодушный "учитель" даже не понимал, что это он научил нас
говорить по-земному. Он воображал, что "боги" владеют людской речью,
потому что прежде жили на Земле. Меня же он продолжал считать сыном
Верховного Вождя Гремучего Змея, своим другом Топельцином, принесенным в
жертву Сердцу Неба для смягчения его гнева. Тем не менее блуждающая звезда
Луа, как мы зовем ее на Маре, сотрясла тогда Зему, вызвав тяжелые бедствия.
   Когда я уже смог свободно общаться с ним, Чичкалан сказал мне:
   - Если любимец народа Толлы воскрес и вернулся на Землю (этим названием
планеты на языке земян я отныне и буду пользоваться), прилетел вместе с
другими богами, повелевая Летающим Змеем, то он и есть бог Кетсалькоатль!
   Кетсалькоатль на его наречии означало Пернатый или Летающий Змей.
   Тщетно я пытался объяснить ему, что мы - жители другой планеты. Мои
слова лишь еще больше убедили его в том, что я бог Кетсалькоатль,
воплотившийся в тело принесенного в жертву богам юноши.
   И он убеждал меня:
   - Чтобы осчастливить людей Толлы, Топельцину надо милостиво признаться,
что он вернулся к ним в образе бога Кетсалькоатля. Ему будут радостно
поклоняться, его будут благоговейно слушать. Слушать во всем!
   "Слушать во всем!" Было над чем задуматься. Ведь это совпадало с
задачей нашей Миссии Разума! Однако смею ли я обманывать наивных
невежественных людей?
   Я попытался объяснить это Чичкалану, но он не понял меня:
   - Какой же это обман? Если юного Топельцина убили на глазах у
Чичкалана, а Топельцин теперь снова жив, да еще и со шрамом под сердцем,
то это может быть лишь по воле богов. Они вернули Топельцину сердце и
взяли его в свою семью.
   Чичкалан сразу узнал Топельцина. Когда понадобится возвестить народу
Толлы о возвращении Топельцина в образе бога, то его узнает не только
Пьяная Блоха.
   - Кто же еще? - поинтересовался я.
   - Как кто? - с хитрецой сказал Чичкалан. - Или Топельцин забыл там на
небе свою любовь, девушку Шочикетсаль?
   На местном языке это имя означало Летающий Цветок или Мотылек.
   - Уж она-то сможет доказать, что бог со шрамом под сердцем - это ее
любимый, - продолжал Чичкалан. - Женщины в таком деле не ошибаются.
   Я поежился: эта встреча отнюдь не радовала меня.
   Неожиданную позицию занял Нот Кри.
   - Ты не имеешь права отказаться от подобного предложения, - внушительно
заговорил он на нашем родном языке. - Уж ежели мы решились вопреки
здравому смыслу выполнять безрассудную задачу Миссии Разума, то не можем
считаться с такими несообразностями, как щепетильность. Чтобы учить земян
разуму, надлежит пользоваться любой возможностью, дабы заставить их
повиноваться.
   - В самом деле, Инко Тихий, - вмешалась Кара Яр. - Ты лишь временно
позволишь называть себя богом Кетсалькоатлем. Когда люди поверят тебе,
изменят свой образ жизни, откажутся от ужасных человеческих
жертвоприношений, ты откроешь им, что все мы лишь пришельцы с другой
планеты.
   - Инко, - тихо сказала Эра Луа. - Я дрожу от одной мысли, что похожий
на тебя юноша был зарезан на жертвенном камне. Если ты станешь, пусть
временно, "богом", то сможешь запретить убийства. Отчего же тебе не
назваться Кетсалькоатлем. Разве не в этом твой Долг?
   - Милый Инко, - добавила Ива, - с ними, наверное, надо обращаться как с
маленькими детьми. Если им понятнее, что ты какой-то там "бог", которого
надо слушаться, то пусть будет так.
   - Доказывать людям на их теперешнем низком уровне развития, что их
планета была заселена когда-то фаэтами с погибшей Фаэны и что современные
люди - их потомки, а мы - прилетевшие к ним братья по крови, едва ли
логично, поскольку не сможет никого убедить, - заключил наш философ Гиго
Гант.
   Так было решено, что я в сопровождении остальных "богов" явлюсь в Толлу
под видом воскресшего Топельцина, ставшего богом Кетсалькоатлем.
   Мне было стыдно обманывать земян, но я не мог не согласиться со своими
товарищами, что это был самый простой и надежный путь к невежественным
умам жителей Толлы.
   Чичкалан, узнав о нашем решении войти в Толлу, без всяких колебаний
заявил:
   - Воскресшего Топельцина будут ждать как бога. Чичкалан сам объявит о
нем жрецам.
   - Но Чичкалана зарежут на камне, - на языке земян испуганно сказала Ива.
   Чичкалан замотал головой:
   - Боги добры, потому что они не люди. Люди все жестоки. Но Чичкалан не
боится их. Пусть его даже схватят и потащат на жертвенный камень. Великий
бог Кетсалькоатль отменит жертвоприношение.
   - А если не успеет? - спросила Эра Луа.
   - Если не успеет, - беспечно ответил Чичкалан, - то он на небе вернет
Чичкалану сердце и сделает его таким же приближенным к себе богом, как и
тех, других, кто побывал на жертвенном камне.
   Он был уверен, что все мы прежде жили на Земле!
   - Чичкалан знает, как сделать, чтобы люди Толлы узнали божественного
Топельцина, - продолжал он. - Первое - это женщина! Пьяная Блоха приведет
ее сюда тайно от всех.
   - А второе? - поинтересовался Гиго Гант.
   - Второе? - Земянин хитро улыбнулся и посмотрел на меня. - В игровом
отряде Чичкалана не было игрока быстрее и искуснее Топельцина. Он еще не
был богом, а его уже боготворили жители Толлы, любящие великолепное
зрелище священной игры в мяч.
   Эра Луа с тревогой посмотрела на меня.
   - Очень может быть, что тебе придется сыграть для них в мяч, - не без
иронии сказал Нот Кри.
   - При любимце народа Топельцине игровой отряд Чичкалана никогда не
проигрывал.
   Но не стало Топельцина, и Чичкалану пришлось бежать от жрецов, которые
хотели тащить его на жертвенный камень.
   Возможно, что я несколько растерянно посмотрел на своих товарищей. И
встретился взглядом с Эрой Луа.
   - Мне кажется, - смущенно сказала она на нашем родном языке, - Инко
должен остаться самим собой. Не надо девушку, которую приведет наш гость,
делать еще более несчастной. Разве не лучше открыться ей во всем. Ведь она
женщина, поймет все и станет нашей союзницей.
   Кара Яр пожала плечами. Ива поддержала Эру Луа.
   - Главное, показать себя на игровом поле, - заметил Гиго Гант, -
займемся твоей тренировкой.
   - Словом, Инко Тихий, тебе предстоят серьезные испытания, - заключил
Нот Кри. Мы проводили Чичкалана.
   - Пьяная Блоха ходит как ягуар, - заверил он. - Легче увидеть тень
звезд, чем Чичкалана в ночной Толле.
   И он исчез в сельве.
   Мы уже выходили из корабля без скафандров, привыкая дышать воздухом
Земли.
   Это было непередаваемое ощущение. Свежий, пряный, пьянящий воздух был
насыщен ароматами, о которых мы не могли иметь представление на Маре!
Изобилие кислорода обжигало, но давало силы для преодоления двойной
тяжести Земли.
   Нам помогало то, что почти все мы занимались таким тяжелым спортом, как
бег без дыхания. Мы были выносливы и упорны.
   Легче всех стал на Земле человеком, то есть освоился с ее обстановкой,
воздухом, тяжестью, Гиго Гант.
   Труднее всех пришлось бедной Эре Луа. Если все мы добивались своей цели
волей, физической силой и неустанными упражнениями. Эра Луа добивалась ее
бесконечным терпением и готовностью переносить любые тяготы.
   Чичкалан неожиданно вынырнул из чащи, когда мы бродили возле корабля.
   Я сразу заметил Чичкалана, искренне обрадовался ему и встревожился.
   Было хорошо то, что он вернулся, но он вернулся, очевидно, не один.
Предстояло мое первое испытание. Как-то я его выдержу?
   - Эра Луа будет рядом с Топельцином, - сказала Эра Луа, называя меня
земным именем.
   - Богиня забыла, что такое земная женщина! - воскликнул Чичкалан. - Она
ближе к ягуару, чем мужчина, хотя у нее и нет клыков. Но так только
кажется.
   Мы не очень поняли Чичкалана.
   - Если девушка должна узнать своего любимого, то лишние свидетели не
нужны, - заметила Кара Яр.
   Как она была холодна! Без всякого сожаления она отправляла меня в
объятия земной девушки.
   Я вскинул голову, как принято делать, судя по Чичкалану, у полных
достоинства людей, и направился в сельву. Там Мотылек ждала Топельцина.
   В чаще я увидел девушку. Ее смуглое лицо было как бы выточенное
ваятелем, стремившимся выразить затаенное горе и сдерживаемую силу. Но
больше всего поражали ниспадающие на ее плечи совершенно седые волосы,
заколотые у висков простым, но искусным украшением.
   Услышав мои шаги, она резко повернулась, глаза ее расширились и
замерцали.
   Чичкалан отстал, наблюдая за нашей встречей издали.
   - Мотылек! - Я протянул к ней руки.
   Она с горестной улыбкой смотрела на меня. Очевидно, она подметила во
мне что-то чужое, может быть, мою бородку. Недаром Нот Кри настаивал,
чтобы я удалил ее. У местных жителей, как выяснилось, не было
растительности на лице.
   Но я неверно истолковал взгляд Мотылька. Оказывается, именно эта
бородка, которая могла достаться мне лишь от бородатых предков через мою
"мать", плененную рабыню, прежде всего убедила Мотылька, что я Топельцин!
   - Топельцин! - воскликнула она, бросилась ко мне, прильнула к груди и
заплакала.
   Ее крепкие плечи вздрагивали, а мои ладони ощущали их тепло.
   Она плакала, дитя Земли, не подозревая, что плачет на груди своего
бесконечно далекого брата, лишь случайно похожего на ее погибшего
возлюбленного.
   - Мотылек верит, что Топельцин вернулся? - спросил я, готовый все
рассказать этой милой и несчастной девушке.
   Но я не был готов к проявлению такой буйной радости и нежности, которые
земная девушка обрушила на меня.
   Она гладила мое лицо, бороду, брови, волосы, заглядывала мне в глаза и
тихо смеялась.
   - А годы, годы идут даже и на небе, - сказала она, внимательно изучая
мое лицо.
   - Мотылек тоже очень постарела?
   И столько неподдельного счастья было в ее словах, в ее улыбке, в ее
слезах, катившихся по смуглой коже, что я не в силах был сказать ей, что
по совету Эры приготовился открыть. Я не мог, не мог еще раз отнять у нее
возлюбленного.
   Мы уселись с Мотыльком на горбатом корне, взявшись за руки, и ничего не
говорили. В этом молчании было мое спасение. Если бы мне нужно было
говорить, я лгал бы. Молчать было легче, хотя это тоже был а ложь. Но эта
ложь приносила счастье чудесной земной девушке.
   Я почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся и увидел Эру Луа. Она
поспешно отвернулась. Я успел заметить, что у нее вздрагивают плечи.
   Подошел Чичкалан.
   Счастливая Мотылек протянула ему руку, и он упал на колени, чтобы
прикоснуться лбом к ее пальцам.
   - Чичкалан - подлинный друг, - сказала она. - Он снова сделал Мотылька
счастливой. - И она звонко засмеялась.
   И этот девичий ее смех так не вязался с ее сединой, что я почувствовал
острую жалость к ней.
   - Сверкающая Шочикетсаль - избранница бога. Сам бог Кетсалькоатль
спустился к ней с неба, - сказал Чичкалан.
   - Мотылек пойдет за ним куда угодно? Хоть на жертвенный камень.
   - Жертвенных камней - позора людей - больше не будет! - решительно
сказал я.
   Мотылек восхищенно посмотрела на меня.
   - Он бог! - провозгласил Чичкалан. - Только бог Кетсалькоатль может
сказать такое, что повергнет в ужас и трепет всех жрецов. Шочикетсаль
узнала его?
   - Да, Мотылек узнала моего Топельцина. И не потому, что он лицом такой
же, каким был перед ударом Сердца Неба, хотя и немного постарел с тех пор.
   - Почему же еще? - спросил я.
   - Потому что Топельцин тоже говорил о жертвенных камнях, как о позоре
Толлы.
   Больше никто этого не мог бы сказать.
   Так еще раз несчастный погибший юноша помог мне пойти в его родной
город под его именем, чтобы принести народу разумное.
   Я почувствовал прилив внутренних сил. Я выполняю великий Долг, ради
которого Миссия Разума прилетела на Землю с далекого Мара.
   Люди Земли должны приобщиться к древней культуре своих предков, должны:
любой ценой.
 
 
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЫНЫ СОЛНЦА.
 
 
   В человеке, при появлении его на свет, нет ни выраженного зла, ни
выраженного добра, а есть только возможность и способность к тому и
другому, что развивается в нем средой, где он живет, и воспитанием в семье
и обществе.
 
   Роберт Оуэн.
 
 
   Глава первая. БЕЛЫЙ БОГ.
 
 
   - То-пель-цин! То-пель-цин!
   Рев толпы перекатывался по трибунам, по обе стороны ткалачи - площадки
для ритуальной игры в мяч.
   Горожане Толлы, вскочив с мест, тряся разноцветными перьями головных
уборов и размахивая руками, орали во всю глотку:
   - То-пель-цин! То-пель-цин!
   Литой мяч из упругой смолы дерева ачанак с такой силой перелетал через
лекотль - черту, разделявшую площадки двух игровых отрядов, - словно
каждый раз срывался с вершины пирамиды. Попав в одного из игроков, он
способен был не только сбить его с ног, но и убить на месте.
   Но игроки были опытны, проворны и выносливы. Они отбивали смертоносное
упругое ядро, посылая его обратно на половину противника. Прикосновение
мяча к каменным плитам площадки каралось штрафным очком, а передача мяча
своему игроку воспрещалась под угрозой жертвенного камня. Отбивать мяч
можно было только локтями, защищенными стеганой броней, коленями в
наколенниках или тяжелыми каменными битами, зажатыми в правой руке. От
удара такой биты летящий мяч переламывал нетолстую каменную плиту. А
ненароком попав в зрителей, миг искалечить их, не защищенных игровой
одеждой. Потому для безопасности скамьи были высоко подняты над игровым
полем. Сочувствующие двум сражающимся отрядам обычно рассаживались по обе
стороны игрового поля, бурно переживая за своих любимцев, тем более что к
случае поражения им грозил узаконенный грабеж.
   Победители имели право ворваться на враждебную трибуну и отобрать у
тех, кто ратовал за побежденных, все, что приглянется: дорогие украшения,
красивые головные уборы и даже части праздничной одежды.
   В отряде Чичкалана сегодня играл, как бывало, Топельцин, любимец
народа, чудесно воскресший, узнанный красавицей Мотыльком. Вождь игрового
отряда, скрывавшийся от жрецов в сельве, сам видел, что он, как бог,
спустился с неба на Огненном Змее в сопровождении грома без дождя.
   Белокурый бородатый бог, снизошедший до игры с людьми, подобно им, был
наряжен в головной убор из черных перьев и упругие панцири из подбитой
хлопком кожи ягуара на локтях, коленях и шее. Такая защита предохраняла не
только от разящего мяча, но и от ударов боевых деревянных мечей с остриями
из вулканического" текла, годясь и для игроков и для воинов.
   Боги устами жрецов присуждали победу тому или другому отряду по числу
штрафных очков. Но бесспорная победа достигалась броском мяча сквозь одно
из поставленных на ребро каменных колец, вделанных в стены под трибунами
по краям черты, разделявшей игровое поле.
   Попасть в кольца было чрезвычайно трудно (отверстие едва пропускало
мяч). К тому же и опасно. Кольцо изображало свернувшегося священного
попугая гаукамайя.
   Прикосновение к нему даже мячом считалось кощунством и грозило крупным
штрафом.
   Искушенные в математике жрецы подсчитывали очки и не останавливали
игры, пока мяч не пройдет сквозь кольцо. Требовалось лишь, чтобы игроки и
зрители держались на ногах, а солнце освещало игровое поле.
   Поэтому противники разящими ударами мяча старались измотать друг друга,
вывести из строя побольше игроков. На риск броска сквозь кольцо решались
только в крайнем или особо благоприятном случае, когда игрок оказывался у
стены прямо перед кольцом.
   Толпа ревела. Белый бог не только доказал, что он вернувшийся на Землю
прославленный Топельцин, но и сумел поднять священную игру до уровня
божественной и заставил всех затаить дыхание. Таких приемов игры еще никто
не видел, так играть мог только бог!
   Гремучий Змей восседал на царственной циновке над каменным кольцом
гаукамайя и спокойно созерцал зрелище, которое приводило в неистовое
волнение, восторг, даже опьянение всех окружающих. Всех, кроме Змеи Людей,
который тоже каменным изваянием высился над кольцом противоположной
трибуны.
   Когда Чичкалан вернулся из сельвы, объявив о сошествии с неба бога
Кетсалькоатля, Змея Людей приказал схватить его и распластать на
жертвенном камне. Он не хотел слушать его болтовни, потому что не верил ни
в каких богов, которым служил, и не допускал мысли, что человек, сердце
которого он вырвал собственными руками, будто бы жив и вернулся с зажившим
шрамом на груди. Он увидел в этом ловко подстроенную интригу.
   Возможность такой интриги почувствовал и ненавидевший жреца владыка
Гремучий Змей, едва девушка Мотылек, упав к его ногам, поведала о
возвращении возлюбленного.
   Гремучий Змей потребовал привести к нему Чичкалана в сопровождении
Великого Жреца. Змея Людей, сдерживая бешенство, вынужден был сопровождать
Пьяную Блоху к трону владыки.
   Войдя в просторный зал, устланный коврами из птичьих перьев, первый
жрец сразу же стал грозить владыке гневом богов, если им тотчас не будет
принесен в жертву Чичкалан, а также и белокожие обманщики, которых тот
якобы повстречал, в сельве.
 
   - Зачем Змея Людей грозит гневом тех, кого никто не видел, если народ
сам сможет лицезреть живых богов? Не лучше ли попросить их самих, - сказал
Гремучий Змей, - смягчить гнев, которого Змея Людей так страшится?
   - Как может доказать белый бродяга, что он бог? - в ярости воскликнул
Великий Жрец.
   - Пусть владыка смертных прикажет сорвать с Чичкалана путы, которыми
скручены его руки, - взмолился Чичкалан, стоявший перед вождем на коленях.
- И пусть владыка смертных прикажет игровому отряду Чичкалана сыграть на
игровом поле вместе с Топельцином. Народ, наблюдая священную игру, сразу
узнает Топельцина и признает в нем бога.
   Гремучий Змеи затянулся дымом трубки, которую не выпускал изо рта.
   - В священной игре в мяч не раз решались важнейшие споры между жрецами
и правителями городов. Пусть и сейчас боги скажут свое слово на игровом
поле.
   Гремучий Змей, сидя на циновке власти и невозмутимо попыхивая трубкой,
в которой разжег крошеные листья табака, чтобы вдыхать в себя их
дурманящий дым, слышал всеобщие возгласы "То-пель-цин!". Он ничем не
показал, что очень доволен. Теперь Великий Жрец будет сокрушен, его
постигнет кара, с которой не сравнится смерть на жертвенном камне или от
боевого мяча.
   Меж тем белокожий бородатый игрок перешел на площадке к невиданным
приемам. Он перестал пользоваться битой, чтобы сильными ударами литого
мяча наносить вред партнерам.
   Улучив миг, когда мяч летел к нему, он отбросил загремевшую по каменным
плитам биту и вовсе не отбил мяч, как полагалось, а схватил его на лету,
зажав локтями.
 
   Дальше произошло невероятное. Кетсалькоатль закинул руки за голову,
продолжая сжимать локтями мяч (в этом не было нарушения правил, он касался
мяча лишь локтями!), потом легким, точно рассчитанным движением, которое
Инко Тихий под руководством Гиго Ганта и Чичкалана несчетное число раз
отрепетировал в сельве перед тем, как появиться в Толле, бросил мяч в
кольцо. Мяч прошел через отверстие и упал к ногам оторопевшего вождя
противоположного игрового отряда.
   Тот подумал лишь о грозящем ему теперь жертвенном камне, а не о
хитроумном новшестве, внесенном богом в поединок на ткалачи Так
закончилась священная игра.
   Топельцин был не только всенародно узнан, но и провозглашен тут же на
игровом поле богом Кетсалькоатлем. Это поспешил сделать сам Великий Жрец,
боявшийся отстать от других. Надо было и при живом боге сохранить свое
положение первого жреца.
   Толпа неистовствовала. К ногам Кетсалькоатля летели богатые головные
уборы и ценные украшения. Люди Толлы ничего не жалели для вернувшегося в
образе бога любимца.
   Простодушные, как дети, воспитанные в суеверии, они восприняли
появление умершего как нечто естественное для богов, а потому готовы были
беспрекословно повиноваться явившемуся к ним божеству, как воплощению силы
и власти.
   Змея Людей встревожился. Как бы этот "живой бог" из сельвы не захотел
теперь мстить Змее Людей за будто вырванное когда-то его сердце. Надо было
действовать, и Великий Жрец дал знак жрецам. Те вышли вперед и затрубили в
морские раковины, требуя тишины.
   Змея Людей провозгласил:
   - Горе людям Толлы, горе! Пусть внимают они словам великого и страшного
пророчества, прочитанного по звездам. Едва ступит на Землю бог
Кетсалькоатль, потребует он себе в жертву сердца самых знатных, самых
заслуженных и богатых людей Толлы: и мужчин, и женщин, и девушек, и детей.
Горе людям Толлы, горе!
   Пусть владыка пообещает белому богу много тунов сердец пленников и
рабов, а пока смиренный жрец Змея Людей поспешит вырвать для Кетсалькоатля
сердца двух вождей игровых отрядов, одного проигравшего прежде, а другого
поверженного сегодня.
   Гремучий Змей сделал знак рукой, и три его телохранителя с
разрисованными боевой краской лицами, в стеганых боевых куртках протрубили
в морские раковины, пронзительными звуками заглушив последние слова жреца.
   Заговорил Гремучий Змей:
   - Да станет известно людям Толлы, а также смиренным служителям богов,
что владыка смертных Гремучий Змей с распростертыми объятиями любви и мира
принимает вернувшегося к нему сына в образе бога и на склоне своих лет
складывает с себя бремя Верховного Вождя, которое так долго нес. Он
передает это бремя власти своему сыну Топельцину, который отныне будет
носить имя Кетсалькоатля, живого белого бога и владыки смертных.
   Ошеломленные горожане Толлы повскакали со скамей, не зная, чего им
ждать дальше.
   Другое дело Змея Людей. Он рассчитывал на правах Великого Жреца
по-прежнему представлять перед народом богов, узнавая желания тех, кого
провозгласили сейчас богами на Земле. Но если бог становится одновременно
и владыкой, то: Теперь вся надежда была на тайную дочь. Ведь самозванец из
сельвы вынужден был признать ее своей возлюбленной.
   Усиленный священным камнем голос жреца снова зазвучал над трибунами:
   - Пусть примет всесильный бог и вождь Кетсалькоатль смиренный дар
смертных, владыкой которых он стал. Проворные жрецы сейчас поднесут ему на
золотом блюде два желанных ему трепещущих сердца, бившихся во время славно
закончившейся священной игры.
   - Пусть замолчит лукавый жрец! - раздался незнакомый ясный и сильный
голос, который, оказывается, принадлежал белому богу. Он встал рядом с
Гремучим Змеем, не позволив тому подняться с циновки. - Пусть замолчит
лукавый жрец, и пусть знают люди Толлы, что никогда больше не прольется
человеческая кровь ради жертвы богам, ни одно сердце больше не вырвут из
груди живого человека и не бросят на нетускнеюшее блюдо желтого металла.
Кетсалькоатлю предложено править Толлой, и он с сознанием долга перед
людьми принимает переданную ему власть, чтобы обратить ее на благо всех.
Жестокость отныне объявляется вне закона, как неугодная и богам, и людям
Земли.
   Горожане переглянулись. Почему белый бог сказал о всех людях Земли, а
не о людях Толлы? И почему он назвал Великого Жреца лукавым, унизив его
перед всеми, хотя тот только что провозгласил Кетсалькоатля богом? Однако
люди Толлы не умели рассуждать, они привыкли повиноваться. Больше всего их
взволновало и перепугало запрещение привычных человеческих жертв, всегда
угодных богам. Что ждет теперь людей, если богов нельзя будет умилостивить?
   Жрецы подвели к Кетсалькоатлю, наконец севшему на место владыки, двух
вождей игровых отрядов. Их бросили перед ним на колени, связанных веревкам
и с закрученными назад руками.
   Кетсалькоатль сделал знак, и огромный белый бог, который ростом был
даже больше Топельцина, подошел к жертвам и двумя ударами диковинного
блестящего ножа, непохожего на обычное изделие из вулканического стекла,
хотя и не менее острого, разрубил связывающие их веревки. Две белые богини
помогли освобожденным подняться и заговорили с ними на языке Толлы. Их
голоса были нежны и ласковы.
   Кетсалькоатль отправился во дворец своего отца Гремучего Змея. По одну
его сторону шел еще один бог, с малым числом волос на голове, а по другую
- тайная дочь великого Жреца красавица Мотылек.
   Гремучий Змей шел следом.
   Люди Толлы благоговейно провожали их взглядами.
   Что-то ждет их при новом владыке смертных, который спустился к ним с
неба и не хочет, чтобы жертвами cмягчали его гнев?
   Неожиданности последовали одна за другой.
   Каждый день глашатаи ревом морских раковин созывали народ к подножию
пирамиды Ночи и сверху звучал голос одного из белых богов, который
отличался своим ростом, имел рыжую бороду и четыре глаза. Он передавал
повеления Кетсалькоатля, которые обязаны были выполнять все. Повеления эти
ошеломляли, приводили в трепет одних и в неистовую радость других. Однако
пугали они одинаково всех. Невозможно было разобраться в новом порядке,
который устанавливал белый бог.
   Прежде всего бородатый бог-великан, поднеся к губам волшебную раковину,
объявил, что упраздняется рабство.
   - Рабство противно самой натуре человека и недостойно его ума,
возвысившего людей над всем остальным животным миром, - громоподобно
гремел через раковину голос бога-помощника. - Ни в лесах, ни в пустыне, ни
в водах не найти живых существ, которые заставили бы других, себе
подобных, трудиться, сами ничего не производя. Не будет так отныне и среди
людей Земли.
   Опять он сказал "людей Земли", а не "людей Толлы". Собирались ли: боги
завоевать все окрестные пленена?
   - Труд отныне будет обязателен для всех, - продолжал бог-великан. - И
прежде всего для владыки смертных, для самого Кетсалькоатля. Он первым
подаст всем пример. Ему отводится поле, которое он станет возделывать,
чтобы вырастить хлопок и пшеницу. А если трудиться станет сам бог, то что
ожидает тех, кто откажется от труда?
   - Смерть! - послышалось из толпы, стоящей у подножия пирамиды.
   - Кетсалькоатль упраздняет насильственную смерть и как наказание, и как
мщение, - снова удивил людей вещающий бог. - Ее заменит изгнание из города
Толлы. Не пожелавшие трудиться в городе будут отправлены в сельву, где им
все равно придется трудиться, чтобы не погибнуть. Труд станет обязательным
для всех.
   Люди уходили с площади потрясенные.
   Вожди возмущались, хватались за оружие. Но бог был богом, к тому же и
владыкой смертных. Приходилось смиряться.
   Толпы освобожденных рабов заполняли площадь перед дворцом владыки,
чтобы песнями, плясками и ночными кострами воздать ему хвалу.
   Начались невиданные прежде работы: прокладывались дороги, выжигалась и
вырубалась сельва, чтобы подготовить поля хлопка и пшеницы, сооружался
дворец белого бога, венчающий собой самую высокую пирамиду.
   Великий Жрец Змея Людей сидел в храме Неба на вершине старой пирамиды.
Сюда уже не приводили никаких пленных, он не бросал ни одного горячего
сердца на желтое блюдо, не ощущал на губах вкус свежей крови. Он сам жил в
страхе за себя и тщетно вызывал свою тайную дочь Мотылька. Она не
появлялась.
   Однажды с вершины пирамиды он увидел ее, поразившись происшедшей в ней
перемене.
   Волосы ее, ставшие когда-то в час горя серебряными, вновь обрели свой
былой черный с отливом цвет.
   Змея Людей не знал, что богини, одна из которых была жрицей Здоровья,
снабдили ее какими-то снадобьями, которые вернули девушке молодость.
   Люди Толлы увидев Мотылька, как прежде, юной, уверовали в чудо, которое
совершил. Кетсалькоатль, и прониклись к нему еще большим священным
трепетом.
   Указы Кетсалькоатля снова и снова оглашались богом-великаном с вершины
пирамиды Ночи, с которой жрецы прежде наблюдали звезды. И каждый новый
указ все больше повергал в ужас суеверных людей Толлы.
   Бог-великан объявил, что Кетсалькоатль отменил всякие войны.
   - Никогда больше война не будет способом решения споров между
племенами, - вещал рыжебородый бог. - Как равны отныне между собой люди
Толлы, так равны между собой и все людские племена. Пусть живут они в
мире, никогда не применяя насилие и руководствуясь в своей жизни только,
справедливостью.
   И еще объявил бог-великан, что Кетсалькоатль освободил от труда
престарелых, равных возрастом его отцу. Их будут кормить и уважать все,
кто моложе их.
   Город Толла кипел: днем работой, вечером весельем, а ночью скрытым
недовольством. Каково было знатным горожанам признать былых рабов равными
себе, а воинам - потерять все привилегии?
   Простой люд, бывшие рабы и ремесленники возводили по указаниям богов
великолепные постройки. Бывшие воины и военачальники, которых впервые
заставили что-то делать, пока подчинялись, но смотрели исподлобья.
   Белый бог с малым числом волос на голове, наблюдавший за жизнью в
городе, говорил Кетсалькоатлю на чужепланетном языке:
   - Не может быть, чтобы невежественные туземцы могли так сразу
отказаться от вековых жестоких привычек и принять общественный строй,
требующий высокого самосознания каждого члена общества.
   - Надо просвещать их, - решил Кетсалькоатль.
   И он собрал у себя молодых людей (из знатных семей, которые уже учились
письменам) и жрецов, приобщенных к знаниям, всех, кроме Змеи Людей, не
пожелавшего или не решившегося явиться, и стал передавать им удивительные
знания о небе и вещах.
   Змея Людей по ночам выслушивал донесения своих былых приближенных об
этих занятиях и мрачно смотрел на затянутое тучами небо без звезд.
   Его тайная дочь все не приходила к нему. Но он ждал ее.
 
 
   Глава вторая. КОГТИ ЯГУАРА.
 
 
   И Мотылек все-таки пришла к отцу.
   С перекошенным смуглым лицом, с ниспадающими на плечи прямыми черными
волосами, с горящими гневом глазами, она чем-то напоминала ягуара,
готового защищать свое логово.
   Она легко поднималась по высоким ступеням пирамиды, которые доставали
ей до бедра.
   Жрецы в черных хламидах, не позволявшие ей взойти на пирамиду в день
принесения в жертву ее Топельцина, сейчас молча наблюдали за ней, стоя,
как изваяния, через каждые пять ступеней.
   Только раз оглянулась Шочикетсаль на дворец владыки, где обитали белые
боги, и рот ее искривился, обнажив острые зубы.
   Великий Жрец Змея Людей вышел к ней навстречу. Искусно сделанная из его
пропитанных кровью волос прическа в виде змеи с раскрытой пастью чем-то
напоминала лицо разъяренной женщины.
   Поднимаясь, Шочикетсаль снова и снова переживала оскорбительную сцену
последнего свидания с Топельцином.
   Да полно! С Топельцином ли?
   Не было большего счастья, чем снова обрести погибшего возлюбленного.
Мотылек слишком хорошо помнила встречу в сельве: протянутые к ней руки,
ласковые слова и любимые ею голубые глаза, которые когда-то закрылись
навек и вдруг теперь с прежней нежностью вновь смотрели на нее.
   Но как ни была счастлива в тот миг Мотылек, она оставалась дочерью
своего первобытного зоркого народа, чуткой ко всякой опасности.
   Даже в минуту безудержного счастья заметила Шочикетсаль белую богиню,
которая отвернулась, чтобы скрыть рыдания.
   Мотылек ничем не выдала себя ни тогда, ни позднее.
   Топельцин, даже став белым богом Кетсалькоатлем, не сумел все прочесть
в ее сердце. Да, может быть, и она сама не до конца понимала себя. Но
где-то в самом далеком тайнике ее сердца шевельнулась тревога.
   Женщина всегда раньше мужчины разгадает соперницу, даже если это богиня.
   Богиня справилась с собой, но только справилась! Мотылек отлично поняла
это, потому что от нее не ускользал ни один взгляд Эры, украдкой брошенный
на Кетсалькоатля.
   Две другие богини были ясны. Одна из них любила Кетсалькоатля, но как
сестра.
   Другая никого не любила, холодная, подобно камню, политому водой.
Мотылек боялась ее. А богиню Эру она не боялась и позволила ей волшебным
снадобьем вернуть цвет молодости своим полосам.
   Чутьем дикарки она угадывала, что эта богиня не способна сделать ей зло.
   Но Кетсалькоатль!
   Став вместо Гремучего Змея владыкой смертных, он должен был бы тотчас
же жениться на своей былой возлюбленной, выполнить данное ей еще до своей
смерти обещание. Шочикетсаль считала это само собой разумеющимся и
нетерпеливо ждала.
   Однако вернувшийся с неба Топельцин вовсе не проявлял того пыла,
который владел им в былое время.
   Терпение у Шочикетсаль истощалось. Неужели небо, где он провел так
много времени, разъединило их?
   Мотылек была земной женщиной, в жилах которой текла неукротимая дикая
кровь.
   Небо жрецов с их сказками было для нее чуждым и недосягаемым. Не в эти
сказки полагалось верить. А вот богиня Эра, не умеющая скрыть своих чувств
к Топельцину, это была уже не сказка, а сама жизнь, близкая и понятная.
   Шочикетсаль, как женщина, видела в ней соперницу.
   И Мотылек возненавидела богиню Эру, была готова разорвать ее когтями.
   Шочикетсаль, кипя ревностью и негодованием, решилась наконец на прямое
объяснение с Кетсалькоатлем. Она хотела знать, почему тот не берет ее себе
в жены.
   Шочикетсаль застала Кетсалькоатля в зале с коврами из птичьих перьев.
Он только что отпустил своих учеников.
   Увидев Мотылька, он улыбнулся, встал со шкуры ягуара и сделал несколько
шагов ей навстречу.
   Сердце замерло у Мотылька, кровь бросилась в лицо, голос перехватило,
но она все-таки робко вымолвила:
   - Позволит ли великий бог Кетсалькоатль называть себя, как прежде,
Топельцином?
   - Мотыльку? Ну конечно, - ласково сказал белый бог и протянул к ней
руки, как тогда, в сельве.
   - Разве Топельцин не видит, что счастье вернуло его Мотыльку былой цвет
волос?
   - Топельцин рад, что видит Мотылька прежней.
   - Но почему он сам не прежний?
   - О чем говорит Мотылек?
   - Почему Топельцин не показывает Мотыльку звезд на небе? Почему не
прикасается губами к ее коже, чтобы радость волной пробежала по всему ее
телу?
   - Если бы Топельцин считал себя вправе так поступить! Если бы он мог! -
с горечью воскликнул белый бог.
   - Разве Топельцин, или бог Кетсалькоатль, не имеет права на все, чего
только пожелает?
   - Пусть прекрасная Мотылек простит гостя неба, что он только сейчас
решается рассказать ей все о себе.
   - Разве Мотылек с вершины пирамиды не возвестила народу всего, что
можно было сказать о белом боге и его спутниках?
   - Мотылек должна понять, что тот, кого она провозгласила вернувшимся ее
возлюбленным, не может воспользоваться ее ласками, предназначенными
другому, давно погибшему юноше.
   Мотылек содрогнулась.
   - Богиня Эра, подарившая Мотыльку былой цвет волос, - продолжал
Кетсалькоатль, - давно настаивала, чтобы гость с неба рассказал Мотыльку
всю правду, ибо она женщина и своей заботой о жизни может помочь и людям,
и гостям неба.
   Бешенство овладело Мотыльком. Она плохо понимала Кетсалькоатля. До ее
сознания дошло лишь то, что он говорит по велению богини Эры и
отказывается от любви Мотылька.
   А Кетсалькоатль закончил:
   - Гость с неба хорошо понимает Мотылька и ее жажду любви, потому что он
и сам познал горе неразделенной любви.
   Девушка уничтожающим взглядом смерила бога Кетсалькоатля:
   - Бог Кетсалькоатль не может так говорить! Какой же он тогда бог!
   - Сын Солнца вовсе не бог, - мягко сказал Кетсалькоатль, - и вовсе не
твой когда-то погибший возлюбленный Топельцин. Сын Солнца лишь случайно
похож на него чертами лица. Это нелегко объяснить Мотыльку. Она должна
понять, что у людей Толлы и у тех, кто живет на далекой звезде Мар, откуда
прилетели гости неба, одни и те же предки, происходящие с еще более
далекой звезды, которая погибла в яркой вспышке. Остались только ее сыны,
гостившие на Земле и Маре. И люди, и мариане (гости с неба), и фаэты (так
звались обитатели погибшей Фаэны) - все они сыны Солнца. Людям Земли
предстоят тяжкие испытания. Их братья по Солнцу, зная об этом, прилетели
со звезды Мар, чтобы разделить с людьми их тяготы и научить тому, что
достигнуто разумом другими сынами Солнца.
   Мотылек не могла понять всего сказанного. Она была женщиной,
отвергнутой женщиной. И только это она поняла. Не веря себе, она
произнесла:
   - Значит, Кетсалькоатль вовсе не Топельцин?
   - Увы, нет. Потому гость неба и не может подарить Мотыльку радость
любви, - грустно сказал Кетсалькоатль.
   - Это неправда! - вскричала Шочикетсаль, гневно сверкнув глазами. -
Просто жалкий Кетсалькоатль слепо выполняет волю белой богини, отрекаясь
не только от былой любви, но даже и от собственного имени Топельцина!
   Белый бог растерянно стоял посреди зала, с удивлением рассматривая
разгневанную девушку Земли. Неужели он ошибся, рассчитывая найти ее
поддержку ценой всей правды, пусть горькой для нее, но истинной?
   Мотыльку вовсе не нужна была такая истина! Слова белого бога лишь
подсказали ей план мести. Если ее отвергли, то виновники, богиня Эра и
неверный Топельцин, горько поплатятся!..
   Взбешенная Шочикетсаль выбежала из дворца и кинулась к ступеням
пирамиды бога Ночи, чтобы найти там отца. Она была его тайной дочерью, ибо
Великий Жрец, служа богам, в своей святости не мог иметь ни жены, ни
детей. Конечно, все знали, что Шочикетсаль его дочь, но, чтобы сохранить
видимость священной чистоты Великого Жреца, ее назвали тайной дочерью.
Этим было сказано все, приличия соблюдены, и положение девушки обретало
высоту, достойную ее тайного (хотя для всех к явного)
   отца.
   : Змея Людей с плохо скрываемой радостью выслушал дочь, поведавшую ему
о неслыханном оскорблении, нанесенном ей, женщине высшего положения в
Толле. Ею пренебрег тот, кому она готова была отдать сердце не только в
переносном, но и в прямом смысле, когда рвалась на пирамиду, чтобы лечь с
ним рядом на жертвенный камень.
   У Великого Жреца зрел план. Шочикетсаль готова объявить с вершины
пирамиды, что так называемый Кетсалькоатль вовсе не бог и уж никак не
Топельцин, а всего лишь ловкий обманщик. Он должен быть лишен власти, его
безрассудные указы отменены, и в честь возвращения к истинным богам на
жертвенных камнях будут вырваны сердца у всех белых бродяг, явившихся из
сельвы, а также у всех их сообщников, призвавших их власть.
   Взывая к истинным богам (в которых он не верил), Змея Людей приказал
дочери во всем повиноваться ему и в нужный миг сказать с вершины пирамиды
всю правду о ЛжеТопельцине.
   Шочикетсаль с поникшей головой слушала хриплый голос жреца. Тот
заметил, как передернулись у нее плечи.
   Он замолчал и задумался.
   Так ли просто получится то, что предложила ему дочь? Она женщина, ей
важно лишь скорее разоблачить обманщика, оскорбившего ее чувства. У
Великого Жреца цели должны быть более возвышенными и далекими, а пути их
достижения самыми надежными.
   Пока Змея Людей размышлял, его тайная дочь не могла найти себе места.
   - Пусть Великий Жрец прикажет жрецам протрубить в морские раковины,
пусть созовут они к подножию холма народ, - требовала она.
   Змея с разверзнутой пастью на голове жреца качнулась, хриплый голое
жреца снизился до шепота:
   - В Мотыльке говори" сейчас только ярость женщины, выпустившей когти
ягуара.
   Нельзя думать, что все обойдется гладко и хорошо, едва она произнесет
свою свирепую речь. Ловкий Кетсалькоатль освободил множество рабов,
которые теперь заполняют улицы Толлы. Им не захочется снова стать рабами.
Ремесленники и художники заняты на новых постройках. Им выгодно закончить
начатое, а не низвергать того, кто призвал их творить. Нечего говорить о
возделывателях злаков. Они только и думают, что о новых полях, которые
выжигают для них в сельве. Им тоже едва ли захочется верить разъяренной
женщине.
   - Что же хочет тайный отец Мотылька? Чтобы она простила смертельные
оскорбления, чтобы позволила белому богу взять себе в жены бледную
обманщицу, которую все считают богиней?
   - Пусть не кипит Мотылек огненной рекой, пусть помнит, что она тайная
дочь Великого Жреца Змеи Людей. Лжебог Кетсалькоатль, святотатственно
запретивший древние священные обряды, должен быть свергнут и распластан на
жертвенном камне.
   Боги, желая наказать кого-либо, лишают его рассудка. Так они поступили
и с белыми обманщиками. Потеряв от вкуса власти всякий разум, они отменили
войны, заставили отважных заслуженных воинов трудиться, как презренных
рабов. В этом и заключена гибель лжебогов. Город Толла стал беззащитным.
Змея Людей никому не доверит того, что сможет сделать только он сам. По
тайным тропкам пройдет он сквозь сельву и найдет кочующих варваров,
никогда не строящих домов, а перевозящих свои жилища с места на место. Для
них набеги на каменные города - дело удали, дома и храмы - презрение,
смерть врагов - радость, гибель соратников - честь. Змея Людей приведет в
безоружную Толлу северных дикарей. Пусть они разграбят город камней, убьют
горожан и даже воинов, которые успеют схватиться за брошенное оружие.
Неприкосновенными останутся лишь пирамиды храмов, где снова в усладу богам
польется кровь человеческих жертв, которая искупит все несчастья народа
Толлы.
   Мотылек содрогнулась:
   - Великий Жрец хочет, чтобы северные варвары разграбили город, убили
мужчин, женщин, детей?
   - Великий Жрец договорится с вождем варваров, чтобы всех пленных из
прежних рабов передали бы жрецам для принесения их в жертву богам. В их
числе окажутся и белые бродяги. Тайная дочь Великого Жреца будет отомщена.
   Отец заметил мрачный огонь в глазах Шочикетсаль и нахмурился:
   - Жрецы станут охранять тайную дочь Змеи Людей. Белым бродягам из
дворца владыки, где они почивают на коврах из птичьих перьев, не
дотянуться сюда. Когда падет город Толла и запылают дома горожан, жрецы
звуками морских раковин созовут на площадь и варваров-победителей, и
побежденных людей Толлы. Вот тогда Шочикетсаль скажет всю правду о
Кетсалькоатле. Все статуи его будут разбиты, имя его будет стерто со всех
памятников, которые ныне спешат ему соорудить.
   - Кровь, - сказала Мотылек.
   - Кровь солена на вкус и горяча, когда стекает с сердца. Она пьянит,
как пульке, и она искупает все. Этими вот руками Великий Жрец за свою
долгую жизнь служения богам вырвал из груди жертв и бросил на золотое
блюдо больше сердец, чем бьется сейчас у всех жителей города Толлы.
   Мотылек слушала с поникшей головой.
   - Змея Людей уйдет под покровом ночи, - сказал ее отец. - Жрецы будут
охранять его дочь, и горе ей, если она не дождется отца. Ее сердце ляжет
первым на тоскующее по крови нетускнеющее блюдо.
   Краска залила смуглое лицо Мотылька.
   - Шочикетсаль сама просила в свое время сделать это! - с вызовом и
презрением бросила она.
   - Богам угодна даже поздняя жертва, - с загадочным ехидством сказал
Змея Людей и скрылся в тайниках храма.
   Подземный ход должен был вывести его прямо в сельву. Перед путешествием
ему пришлось впервые за много лет отмочить свои спекшиеся волосы. Это было
трудно, потому что кровь, смешанная с соком аки, предохранявшим ее от
разложения, стала каменной. Но все же в конце концов искусно сделанная
змея исчезла с его головы.
   Никто не должен был узнать жреца.
   Мотылек вымеряла шагами площадку для наблюдения звезд.
   Перед нею расстилался город Толла. Прямые, как лучи солнца, улицы.
Великолепные ступенчатые пирамиды в центре зеленых прямоугольников.
Роскошные каменные дворцы внизу. Извилистая синяя змея реки, словно
улегшейся меж строений города. А вдали зеленый простор непроходимой сельвы.
   Может быть, по ней уже крадется одному ему известными тропами Великий
Жрец, чтобы оружием варваров вернуть силу поверженным богам и помочь
оскорбленной женщине жестоко отомстить белому бородатому пришельцу и его
бледной подруге, не сводящей с него влюбленных глаз.
   При одной мысли об этом Шочикетсаль содрогнулась. Сейчас она готова
была в самых страстных и гневных словах разоблачить ЛжеТопельцина, отдать
его на растерзание толпе, бросить на жертвенный камень:
   Но сможет ли она это сделать, когда внизу, среди дымящихся развалин, в
дикой оргии будут неистовствовать дикари?
 
 
   Глава третья. ОГОНЬ НЕБЕСНОЙ ЧАШИ.
 
 
   Исступленное улюлюканье, вопли боли и ужаса, стоны умирающих, топот
сотен ног, стук оружия, визг женщин, плач детей - все это смешалось в
дикую какофонию.
   Трупы убитых и тела раненых завалили улицы. Размалеванные краской воины
перебирались через эти жуткие препятствия, пиная ногами мертвых,
приканчивая копьями еще живых.
   Они врывались в дома, громя все внутри, поджигая мебель и дорогие
циновки, разбивая бесценные статуи. Горожан, пытавшихся спастись в дальних
комнатах, запирали там, а в окна забрасывали горящие факелы.
   Никто в Толле не оказал северным кочевникам сопротивления. Город был
захвачен врасплох, разграблен, подожжен.
   Дым пожарищ стелился у подножия пирамид. А сверху, из портиков храма,
бесстрастно взирали жрецы. Их пышные головные уборы сверкали на солнце.
   Наконец с высокой пирамиды главного храма пронзительно заревели морские
раковины.
   Подвывая и приплясывая, победители стали остриями копий сгонять
окровавленных мужчин и рыдающих полураздетых женщин на площадь.
   Бывшие рабы и их недавние господа, избитые и жалкие, все с веревками на
шеях, задыхаясь от дыма, смотрели вверх.
   По замыслу Великого Жреца, сейчас перед ними должна была в сиянии
солнца предстать Шочикетсаль назвав истинного виновника всех несчастий
Толлы. Змея Людей еще до ухода к варварам подготовил ей речь.
   Змея Людей приказал жрецам привести Мотылька.
   Испуганные жрецы пали ниц. Его дочь исчезла в разгар набега варваров.
Может быть, она рискнула спуститься по крутому откосу пирамиды. Возможно,
она разбилась или дикари приняли ее за обычную горожанку, что еще хуже.
   Змея Людей в бешенстве приказал распластать на камне двух жрецов,
охранявших Мотылька, и сам после долгого перерыва с наслаждением погрузил
им под ребра нож из обсидиана, вырвав их неверные сердца.
   Это были первые жертвоприношения, которые должны были вернуть Толле
прощение богов и былое процветание.
   Но пока что руины города дымились в толпа горожан ждала внизу приговора
или искупления.
   И тогда речь произнес сам Змея Людей:
   - Горе людям Толлы, горе? Лжебоги усыпили их, чтобы не было
сопротивления набегу, и теперь, справедливо побежденные, люди должны
вернуться к истинным богам. Милость богов будет тем щедрее, чем скорее
пленные, переданные жрецам великодушными победителями, будут принесены в
жертву по давнему закону предков.
   Стон прошел по толпе. Никто не знал, поднимется ли он с веревкой на шее
по ступенькам пирамиды или дождется милости богов.
   - Смерть ЛжеТопельцину, обманувшему и людей Толлы, и доверчивую девушку
Шочикетсаль, - хриплым голосом кричал Великий Жрец. - Жертвенный камень -
Кетсалькоатлю. Пусть будет уничтожен и он сам, и все его мерзкие
изображения, святотатственно выбитые на камне. На штурм дворца владыки, на
штурм вместе с победителями!
   Вовремя предупрежденные обитатели дворца владыки успели укрыться за
крепкими запорами.
   Мотылек была дочерью своего народа. Нежная преданность, доставшаяся ей
от матери, вдовы нукера - военачальника, - приглянувшейся жрецу, и не
терпящий препятствий бешеный нрав отца всегда противоборствовали в ней.
После гибели Топельцина Мотылек, безутешная в горе и безмерная в гордыне,
отреклась от радостей жизни, решив стать жрицей. И вдруг все переменилось:
   Топельцин вернулся, но отверг ее.
   Когда она металась по площадке, смотря с вершины пирамиды на звезды и
зловещую черную сельву, противоречивые начала попеременно брали в ней
верх. Но к восходу солнца любовь все же восторжествовала над ненавистью.
   "Во что бы то ни стало предупредить Топельцина!" - решила она.
   Однако жрецы-стражи неотступно следили за ней.
   Прошли томительные дни и столь же томительные ночи, в течение которых
Мотылек не знала сна. Не спали и бдительные стражи. И только когда первые
отряды дикарей ворвались в город, стражи отвлеклись видом начавшейся
бойни. Мотылек бросилась к откосу пирамиды, но жрец вцепился в нее. Тогда
девушка ринулась вниз вместе с ним. Они катились по крутой гладкой стене.
Жрец оказался внизу, и это спасло жизнь Мотыльку.
   Придя в себя, она вскочила, перепачканная кровью погибшего жреца, и
побежала к дворцовой двери.
   В первом же зале она наткнулась на величественного Гремучего Змея,
спешившего узнать, что за шум снаружи. Мотылек сказала ему о набеге.
Старый вождь снял со стены боевой топор и, ударив в звонкое блюдо, дал
сигнал тревоги.
   Появились шестеро его сыновей и заперли двери дворца на все засовы.
   Гремучий Змей с сыновьями, все с боевыми топорами, и рыжебородый
бог-великан с Карой Яр стояли наготове, прислушиваясь к воплям дикарей,
завершавших погром.
   - Топельцин, - говорила Мотылек, упав к ногам Инко Тихого, - пусть
примет Мотылек смерть от рук бога, в котором усомнилась, предав его. Но
она всего лишь земная женщина, разум которой затмила отвергнутая любовь.
Она не могла примириться в своей гордыне с тем, что богиня Эра счастливее
ее.
   - Несчастное дитя Земли, - поднял ее Инко Тихий. - Не измерить
ответственности того, кто идет с Миссией Разума к младшим братьям, совсем
не зная их.
   Мотылек не поняла марианина. Она лишь любовалась его лицом, лицом
своего возлюбленного, которому снова грозила смертельная опасность.
   Штурм дворца начался ударами тарана в дверь. Хитрый жрец подсказал
варварам воспользоваться недоделанной каменной стелой с изображением
Кетсалькоатля.
   Сотни ловких и сильных рук держали веревки, на которых раскачивалась
каменная громада, при каждом взмахе круша дверь.
   - Ужель мариане станут убивать себе подобных? - в ужасе спросила брата
Ива Тихая.
   Инко Тихий отрицательно покачал головой.
   - Я буду подле тебя, - шепнула подошедшая Эра Луа.
   - Я предупреждал, - мрачно изрек, отходя от них, Нот Кри. - Надобно,
чтобы гнев людей был обращен на им подобных. Должно дать им понять, что
мы, пришельцы, существа не только высшего умственного развития, но и иного
животного вида.
   - Едва ли штурмующие поймут это, - заметила Эра Луа.
   Инко Тихий молчал, с глубокой жалостью смотря на снова распростершуюся
у его ног земную девушку. Ясно, что он допустил на Земле роковую ошибку.
Но какую?
   Дверь наконец рухнула. Дикари ринулись во дворец, но первые из них пали
от боевых топоров Гремучего Змея и его сыновей.
   Ива вскрикнула и схватила брата за руку, чтобы оттащить от места
схватки.
   О Топельцин! - зашептала Мотылек, вставая - Ведь тебе известна тайна
подземного хода. Бежим!
   И Мотылек испытующе смотрела на Кетсалькоатля. Если он покажет сейчас
тайный ход, то он - Топельцин! Но Кетсалькоатль печально покачал головой:
   - Пришелец со звезды Мар не может знать того, что знал погибший
возлюбленный Мотылька.
   - Так ты не Топельцин? - отшатнулась Мотылек.
   : Первым из защитников замертво рухнул на пол старый вождь Гремучий
Змей.
   Десятки размалеванных воинов с устрашающим воинственным кличем
потрясали в воздухе топорами.
   Шесть сыновей Гремучего Змея крушили противников, среди которых
узнавали своих же бывших воинов, присоединившихся к врагам.
   Вступила в бой и Кара Яр.
   Холодная и расчетливая, она вышла вперед, ничем не защищенная,
стройная, хрупкая. В руках ее был парализующий пистолет.
   Один за другим ворвавшиеся воины падали на пол. Гиго Гант стал
вышвыривать бесчувственные тела за дверь. Они не сразу придут в себя, их
посчитают за убитых.
   Просвистевшее копье вонзилось в плечо Гиго Ганту. Он с яростью выдернул
его, обливаясь кровью. Эра Луа бросилась к нему оказать первую помощь.
   Кара Яр сдерживала рвущуюся в проем двери толпу, поражая лучом
оказавшихся в первом ряду.
   Скоро пол был усеян недвижными телами. Кроме парализованных варваров,
здесь же лежали и павшие рядом с отцом все шесть сыновей Гремучего Змея.
   - Кто бы ни был тот, кого назвали Кетсалькоатлем, а несчастная Мотылек
своим Топельцином, пусть он вместе с друзьями идет следом за мной. Я
покажу тайный ход - путь к спасению, - звала Мотылек.
   Инко Тихий предложил отступать. Мариане двинулись по комнатам дворца.
   Кара Яр шла последней, отражая натиск осмелевших варваров. Они, прячась
один за другого, успели заметить, что невидимое копье белокожей женщины не
пробивает насквозь. И защититься можно телом павшего ранее, как щитом
Прикрываясь бесчувственными соратниками, они на корточках, подобные
диковинным животным, двигались следом за пришельцами.
   Подземный ход вел в сельву из внутреннего дворика. Но он имел
ответвление, известное не только Мотыльку, но и Змее Людей. Лукавый жрец,
который сам недавно пользовался этим ходом, рассчитал, что дочь непременно
поведет сюда пришельца, и устроил там засаду.
   Первыми к тайному ходу подошли Инко Тихий и Мотылек.
   - Надо обладать безмерной силой, чтобы отвалить этот камень, - сказала
она, указывая на плиту с великолепной резьбой.
   Ива Тихая беспомощно взглянула на Гиго Ганта с окровавленным плечом.
Только он мог бы справиться с этим.
   Открыть плиту взялся Кетсалькоатль. Он сразу разгадал рычажное
устройство с противовесами. Плиту нужно было не поднять, а вдавить внутрь,
после чего она легко уходила в сторону, открывая проем. Нот Кри помогал
ему.
   Снова Мотылек усомнилась, не Топельцин ли все-таки это? Оказывается, он
знает тайну плиты!
   Когда мариане стали один за другим спрыгивать вниз, они обнаружили
засаду.
   Змея Людей метнулся из тьмы и привычным ударом вонзил обсидиановый нож
в грудь Мотылька.
   - Все-таки ты Топельцин! - прошептала Мотылек, улыбнувшись последний
раз в жизни.
   Инко Тихий подхватил ее, когда жрец направил свой второй удар в его
старый шрам под сердцем. Но чья-то рука отвела нож.
   - Кетсалькоатля - только Пьяной Блохе! - крикнул стоявший рядом со
жрецом человек. Он замахнулся на Инко Тихого боевым мечом, но не обрушивал
его.
   Ива схватила брата за руку и повлекла его в глубину хода, куда уже
скрылся Нот Кри. Эра Луа помогала шатающемуся Гиго Ганту бежать за ними.
   Кара Яр хотела сразить парализующим лучом Чичкалана, но, взглянув ему в
глаза, все поняла и тоже исчезла в темноте. Змея Людей, страшась оружия
белой женщины, прятался за спину Чичкалана и, коля его острием ножа,
кричал:
   - Вперед! В погоню!
   Но Чичкалан медлил.
   Сверху в тайный ход спрыгивали подоспевшие варвары, штурмовавшие
дворец. Среди них были и те, кто пришел в себя после парализующего
действия пистолета Кары Яр.
   Заметив их, жрец закричал:
   - Лжебоги не умеют убивать? Они беспомощны!
   А Чичкалан орал:
   - Пьяной Блохе не страшны невидимые копья. Только трезвые падают от
них. Вперед, за мной!
   Крича это, Чичкалан загораживал собой ход, освещая путь факелом не
только себе, но и беглецам.
   Наконец впереди показалось светлое пятно выхода. Факел Чичкалана стал
ненужным, и он бросил его назад, прямо под ноги жрецу. Тот взвыл от боли.
   Мариане выбежали в сельву. Но куда идти дальше? Где найти корабль?
   - Пусть белокожие обманщики только попробуют бежать на заходящее
солнце. Пьяная Блоха тотчас догонит их! - доносился из-под земли
угрожающий голос Чичкалана.
   Инко Тихий понял скрытый смысл его слов и, увидев в сельве тропку,
идущую как раз на заход солнца, выбрал ее.
   Только мариане, тренированные в беге без дыхания в родной пустыне,
могли так быстро бежать среди сплетения корней и лиан.
   Преследователи отстали, не понимая, откуда у пришельцев столько сил.
Некоторые подумывали: не боги ли все-таки они?
   Тропа вывела прямо на поляну с кораблем "Поиск".
   - Скорее на корабль! - кричал Нот Кри. - Ни одного мгновения не
задерживаться больше на этой планете дикости и безумия. На Мар! На Мар!
   - Нет, - отрезал Инко Тихий. - Наша Миссия еще не закончена. Мы только
узнали, как не следовало ее выполнять.
   - Здесь, на опушке, я уложу всех, - предложила Кара Яр.
   - Нет, - возразил Инко Тихий. - Нужно, чтобы сначала они услышали нечто
важное для себя.
   Нот Кри пожал плечами и стал взбираться по наружной лесенке к входному
люку.
   Все двинулись за ним.
   Когда последней взбиралась Кара Яр, на поляну выбежали дикари.
Просвистевшее копье отскочило от металлической обшивки корабля.
   - Это Огненная Чаша! - кричал Чичкалан. - Пьяная Блоха не раз бывал в
ней. Если Змея Людей пойдет следом. Пьяная Блоха покажет ему тайный ход в
Огненную Чашу, который не закрывается изнутри.
   Инко Тихий появился в иллюминаторе:
   - Пусть опомнятся люди Земли! Кого они хотят уничтожить и чего этим
достигнуть?
   Вернуть жрецам право убивать на жертвенных камнях людей? Держать всех
остальных в страхе и невежестве? Изгнать с Земли тех, кто стремился
открыть им знание и справедливость? Хотят ли они, чтобы безумие переходило
из поколения в поколение и даже далекие потомки по-прежнему убивали бы
друг друга ради наживы, из гнева, из расчета, чтобы навязать свою волю
более слабым, покорить их? Пришельцы призваны были открыть глаза своим
братьям по разуму. Они вынуждены лететь, но они вернутся. Они вернутся!
   Град копий, направленных в иллюминатор, был ответом на слова разума.
   - Захватить их живьем, распластать на жертвенных камнях! - в
исступлении вопил жрец Змея Людей.
   - Сюда, сюда, - звал его Чичкалан. - В Огненную Чашу! Они не умеют
убивать. Все они будут в руках Змеи Людей.
   Вместе с жрецом он находился за опорными лапами корабля, как раз под
дюзами двигателей, откуда вылетали раскаленные газы. Змея Людей полез в
указанное ему, покрытое копотью жерло "тайного хода".
   Чичкалан ловко вскочил на нижнюю ступеньку лесенки и повис на ней.
   Ни Инко Тихий, ни раненый Гиго Гант, севший за пульт управления, не
знали, что происходит у дюз, иначе они никогда не включили бы двигатели.
   Раздался гром без дождя, черные тучи не в небе, а по лужайке поползли
на сельву, к великому ужасу оставшихся.
   Огненный столб уперся в землю, где только что стоял Змея Людей, и начал
расти, поднимая на себе Огненную Чашу, на которой, беспомощно болтая
ногами, висела человеческая фигурка.
   - Это боги! - в ужасе закричали упавшие ниц дикари.
   - И они обещали вернуться, - отозвались другие.
 
 
   Глава четвертая. СЫНЫ СОЛНЦА.
 
 
   Я, Инко Тихий, руководитель Миссии Разума мариан на Земле, назвавший
себя Топельцином и прозванный людьми Кетсалькоатлем, возобновляю свой
рассказ после завершения первой горестной экспедиции.
   Как всегда, мы разошлись с Нотом Кри в оценке всего случившегося.
   Нот Кри объяснял нашу неудачу зловредной сущностью людей, которые
произошли не от попавших на Землю фаэтов, очевидно вымерших здесь, а от
фаэтообразных чудовищ, унаследовав от них тупость ума, жестокость и
стремление убивать.
   Однако если вспомнить участь фаэтов на Фаэне, уничтоживших собственную
планету, чтобы победить враждебный лагерь, то можно предположить, что
потомки фаэтов вполне могли унаследовать такие способности от своих
предков с Фаэны.
   Самым главным для меня было осознать, в чем же заключалась наша ошибка
в общении с людьми, как и где ее исправить?
   Во время старта "Поиска" Кара Яр заметила, что на наружной лесенке
повис человек.
   Опустившись на ближайшую поляну в той же сельве, мы открыли входной люк
и втащили в него потерявшего сознание Чичкалана. Он не упал только потому,
что мускулы свела судорога и руки его не разжимались.
   Нам стоило больших трудов с помощью Эры Луа, применившей нужные
лекарства, отодрать от скоб его руки.
   Когда корабль снова поднялся, Чичкалан пришел в себя.
   - Пульке, - попросил он. - Не пристало Пьяной Блохе попасть на небо
трезвым.
   Я объяснил, что мы еще не выполнили своего долга на Земле и спустимся
снова, чтобы установить связи с иным народом, который рассчитываем найти
по другую сторону океана, с племенем белокожих бородачей, к которому
принадлежала мать Топельцина.
   - Значит, все, кто взлетает к небу, уже вдребезги пьяны, - решил
Чичкалан. - Иначе кто бы придумал лететь за океан к рыжебородым. Чичкалан
может пригодиться там, где он побывал в плену у, людей побережья,
именующих себя кагарачами, изучив их язык. Он сразу вспомнит все их слова,
если ему дать еще выпить.
   - Как же остался жив Пьяная Блоха? - спросила Ива, поднося нашему другу
возбуждающего питья. - Разве у кагарачей нет жертвенных камней?
   - Приморские люди еще дикие и глупые. - Чичкалан презрительно скривил
губы. - Они не умеют строить ни пирамид, ни городов и даже не играют в
мяч. Они живут на берегу моря и ловят морских животных, называя их рыбами,
а также "бегающее мясо"
   в лесу, не помню, как они его называют. Не зная истинных богов,
поклоняются великому вождю всех лесных зверей - ягуару. И у них нет
пульке. Но кагарачи не боятся ни моря, ни леса. Если их не трогать, они
безобидны.
   Мы с интересом слушали болтовню Чичкалана, стараясь представить себе
еще одну народность Земли.
   Нот Кри стал убеждать меня:
   - Раз приморские жители ловят живые существа, обитающие в море и в
лесу, чтобы убить и съесть их, то они ничем не лучше людей Толлы с их
жертвенными камнями.
   Вот если бы мы нашли расу разумных, подлинно близкую марианам по
заложенным в ней наследственным чертам характера, тогда с нею был бы смысл
установить контакт. А сейчас, поскольку такой надежды нет, надо лететь
обратно на Мар, чтобы предоставить свой корабль "Поиск" для экспедиции на
Луа, дабы взрывами распада изменить ее орбиту и предотвратить столкновение
планет. Наша Миссия выполнена, раз мы установили, что на Земле обитает
раса разумных, которую надо спасти.
   - Ты говоришь сердечно. Нот Кри, - сказала Кара Яр - Ты не ставишь
спасение людей в зависимость от их родства с фаэтами, но все же ты не
прав. Мы не сумели передать людям знаний, не смогли помочь им изменить их
общественное устройство на более справедливое.
   Это было верно. Мы ничего не добились. Очевидно, нельзя навязать людям
доброту и миролюбие с помощью ложных богов, ибо нельзя строить добро на
лжи!
   Расстояние, которое Чичкалан после плена преодолевал в течение года,
"Поиск"
   пролетел раньше, чем солнце успело зайти за горизонт.
   Мы увидели в сумерках на берегу моря огни поселения и опустились
неподалеку в горах, осветив ярким лучом место посадки среди скал.
   Голые утесы, черные и рыжие, без всякой растительности, чем-то
напоминали нам родной Мар. Здесь, на недоступной высоте, мы пробыли ровно
столько, чтобы с помощью Чичкалана научиться говорить на языке кагарачей.
   Чичкалан разведал внизу сельву и нашел жилище охотника, одиноко жившего
с семьей.
   У меня созрел план действий, который Чичкалан испуганно отверг, а все
остальные не одобрили. Однако я решил поступить именно так, вопреки общему
мнению. Эра Луа вызвалась идти со мной.
   Взяв с собой предметы, которые могли бы заинтересовать первобытного
охотника и его семью, - металлические ножи, острия, годные для копий,
яркие безделушки, мы с Эрой подкрались к жилищу, сложенному из больших
листьев.
   Мы положили на пороге хижины наши приношения, а сами легли на землю
около тлеющих головешек потухшего костра и беспечно уснули. Мы не
притворялись, мы не хотели лжи.
   Гиго Гант еще не оправился от раны. Ива осталась с ним в корабле, а
Кара Яр с Чичкаланом и Нотом Кри издали наблюдали за нашим безумным
поступком.
   Парализующие пистолеты на большом расстоянии были бесполезны.
   Я проснулся от укола в горло. Открыв глаза, я увидел золотокожего
мужчину с накинутой на плечи шкурой и маленьким ярким перышком в спутанных
седеющих волосах. Он приставил к моему горлу каменное острие копья.
   Я улыбнулся ему, зевнул и повернулся на бок. Сквозь полусомкнутые веки
я увидел прекрасную девушку с огненными волосами в одеянии из шкуры
ягуара. Она стояла с занесенным копьем над спящей Эрой Луа. Они могли бы
уже убить нас, если бы хотели. Мой расчет на этот раз был верен.
   Люди примитивные, воспитанные на жестокостях каждодневной борьбы и
убийств животных, они лишали их жизни из необходимости, для пропитания, а
не ради самого процесса убийства. Они, конечно, не раз сражались и с себе
подобными, но лишь защищая свой домашний очаг. И вдруг они увидели перед
порогом своей хижины двух безоружных белокожих незнакомцев, ничем не
угрожавших им, а мирно спавших у потухшего костра, к тому же положивших на
порог их хижины бесценные сокровища.
   Было над чем задуматься и удержать копья.
   Целый выводок ребятишек высыпал из хижины. Они накинулись на блестящие
вещицы, приведшие их в неистовый восторг.
   Я все еще чувствовал наконечник копья на шее. Раздраженным движением
спящего я отвел копье в сторону и сел.
   Дикарь отскочил, не зная, что я буду делать дальше. Пристальным
взглядом черных глаз он следил за каждым моим движением.
   Я улыбнулся и пожелал ему счастливой охоты.
   Услышав родную речь, охотник растерялся.
   Эра Луа тоже села и протянула угрожавшей ей копьем девушке красивое
ожерелье из марианских камней, которое сняла со своей шеи.
   Возможно, когда-нибудь на Земле люди высоких цивилизаций, идя к своим
младшим братьям, рискнут так же найти прямой путь к простодушным диким
сердцам, как это сделали мы с Эрой Луа. Я был бы счастлив, если бы это
когда-нибудь повторилось (Именно так поступил в XIX веке русский
путешественник Миклухо-Маклай, сразу став другом папуасов).
   Детишки вырывали друг у друга волшебные кругляшки, дивясь, что видят в
них кого-то живого, хотя за вещицами никого не было. Охотник нахмурился,
прикрикнул на них, отнял прежде всего ножи и острия для копий, принявшись
их рассматривать сам с тем же радостным удивлением, с каким только что
смотрели на них дети.
   Потом он попробовал пальцем отточенные лезвия, покачал головой и вдруг,
выдернув из волос яркое перышко, протянул его мне.
   Девушка в шкуре ягуара, оттенявшей ее красоту, такая же стройная, как и
стоящая рядом с ней Эра Луа, примеряла новое ожерелье. Улыбка сделала ее
лицо мягче и миловиднее, несмотря на резко очерченные скулы. Вдруг рыжая
девушка бросилась в сельву. Через мгновение оттуда послышалось рычание,
шум и крики.
   Охотник и мы с Эрой поспешили на помощь. Выяснилось следующее. Охотница
хотела сорвать для Эры Луа диковинный цветок и, взволнованная встречей с
чужеземцами и их подарками, забыла обычную осторожность. Притаившийся
ягуар прыгнул на нее с дерева - она лишь успела крикнуть - и подмял под
себя.
   Но рядом, в чаще, с не меньшим искусством, чем ягуар, притаились Кара
Яр с Чичкаланом. Пока землянин замер в священном трепете перед вождем
зверей, Кара Яр с чисто марианской реакцией прыгнула к зверю и поразила
его лучом пистолета.
   Пятнистый хищник неподвижно лежал на своей жертве, и его пестрая шкура
сливалась с ее одеянием.
   Кара Яр, зная, что зверь парализован, ухватила его за задние лапы и
оттащила в сторону. Девушка удивленно взглянула на нее и, вскочив,
прикончила ягуара ударом копья в сердце. Потом гордо встала ногой на
поверженного зверя, опираясь на копье, презрительно глядя на Чичкалана и
настороженно - на Кару Яр.
   - Гостья кагарачей рада была помочь смелой охотнице, - сказала на
местном наречии Кара Яр.
   - Жизнь Имы принадлежит чужеземке, ухватившей свирепого вождя сельвы за
лапы, - с достоинством ответила та, срывая с лианы яркий цветок и поднося
его Каре Яр.
   Кара Яр протянула ей пистолет.
   - Это невидимое копье, - сказала она. - Оно не убивает, а усыпляет.
   - Спящий ягуар лучше прыгающего, - заметил Чичкалан.
   Дочь передала пистолет отцу. Тот внимательно рассмотрел его, потом
почтительно взглянул на всех нас, пришельцев.
   - Хигучак, лесной охотник, - не без гордости сказал он. - У него ничего
нет, кроме жизни. Но она принадлежит пришельцам, которые имели невидимое
копье, но не бросили его ни в Хигучака, ни в Иму, ни в детей или старуху.
В лесу нет ничего выше дружбы. Пусть пришельцы примут ее от охотника лесов
и его дочери.
   Так начались наши новые отношения с людьми.
   У Имы было восемь иди девять младших братьев и сестер. Это были веселые
и жизнерадостные существа, необычайно любознательные и беззастенчивые. Они
интересовались всем: и нашими лицами, которые ощупывали, удивленно теребя
мою бороду, взбираясь ко мне на колени, и нашей одеждой, и нашим
снаряжением.
   Самой робкой оказалась мать Имы и всех этих ребятишек, худая и
сгорбленная, седая скуластая женщина.
   Хигучак относился к ней презрительно, грубо покрикивал, никогда не
называя по имени - Киченой, а лишь старухой.
   Мы рассказали своим новым друзьям, что мы - сыны Солнца, что мы
прилетели с одной из звезд, чтобы дружить с людьми, своими братьями. Нам
ничего не надо от них, но сами мы готовы им помочь во всем.
   Хигучак слушал нас с неподдельным изумлением, и только сверкавшие на
солнце ножи, одним из которых воспользовалась Кичена, чтобы снять шкуру с
убитого ягуара, убеждали охотника в том, что все, что он видит и слышит,
происходит наяву.
   Для нас теперь было ясно, что не все люди похожи на жреца Змею Людей и
ему подобных.
   Мои надежды найти контакт и взаимопонимание начинали сбываться.
   Мы привезли с Мара семена кукурузы, которые быстро всходили на щедрой
почве планеты.
   Первые посевы кукурузы были сделаны Хигучаком и его женой, которой
потом пришлось выхаживать ростки более заботливо, чем собственных детей.
Надо было видеть радость новых земледельцев, когда они сняли со своего
первого поля первый урожай и, никого не убивая, накормили ребятишек
вкусными и сытными зернами.
   Климат Земли был поистине волшебным. Урожай, который удавалось снимать
в оазисах Мара один раз за цикл, вдвое более долгий, чем земной год,
здесь, на Земле, за тот же год снимался три-четыре раза!
   Очень скоро Хигучак понял, что возделывание земли и собирание зерен
кукурузы намного выгоднее и надежнее, чем охота в лесу с ее опасностями и
неверной удачей.
   Теперь семья Хигучака перестала голодать.
   Охотник ушел из своего племени, поссорившись с вождем, но встреча с
нами заставила его пойти в селение к своему недругу и рассказать о нас.
Лесной охотник был вспыльчив, но незлопамятен. Таким же оказался и вождь
племени, с интересом отведавший принесенных Хигучаком зерен. Основной
пищей кагарачам служили рыбы.
   Акулий Зуб (вождь племени кагарачей) передал через Хигучака приглашение
сынам Солнца посетить селение рыбаков, и мы, нагруженные подарками и
запасом семян кукурузы, отправились к побережью. Нот Кри вызвался заменить
Иву, чтобы ухаживать за больным Гиго Гантом.
   Никогда не забыть нам того впечатления, которое произвело на нас море.
   Впервые море открылось нам с гор, и мы замерли от восхищения.
Беспредельная искристая равнина сверкала в солнечных лучах, синяя, как
здешнее небо.
   Потом мы видели море и серым, как тучи, несущиеся над ним, и зеленым,
как сельва, и зловеще черным перед грозой или в шторм. Ветер то покрывал
его серебристой чешуей, то чертил на нем пенные полосы от бегущих волн.
Сверху волны представлялись рябью, напоминая марианскую пустыню, застывшую
после песчаной бури. Но здесь все двигалось и дышало свежестью.
   Поражал и неимоверно далекий горизонт, теряющийся в зыбком мареве.
   С берега море казалось уже иным. Горизонт был четким. Завораживали
волны, мерно вздымавшиеся вдали пенными гребнями или разбивающиеся о камни
у ног.
   Рыбаки, смуглые и мускулистые, в набедренных повязках и плащах из кожи
крупных и хищных рыб - акул, встретили нас с суровой приветливостью и
неподдельным интересом.
   Тканей у них не было. Они еще не знали хлопка, который люди Толлы
умудрялись выращивать самых разных цветов.
   Каждый из кагарачей попробовал зерна кукурузы - разжевывал их,
закатывал глаза и чмокал губами.
   Однако не все рыбаки пожелали сменить рыбную ловлю на выращивание
"волшебных зерен".
   Нашлось лишь несколько семей, решивших стать, подобно Хигучаку,
земледельцами.
   Для них нужно было расчистить в сельве поля.
   Мы уже знали, как это делают люди Толлы, и помогали вчерашним рыбакам
выжигать в лесу поляны.
   Дым поднимался над сельвой. Он ел глаза и был горек на губах, как и
труд, который предстояло вложить в освобождаемые поля.
   Ночью над подожженными джунглями поднималось пламя, сливаясь в зарево,
словно предвещавшее восход нового солнца людей Земли.
   Вместе с Эрой Луа я смотрел на это зарево и ощущал непередаваемое
волнение. Я думал о будущем.
   Эра Луа, касаясь меня плечом, тоже была взволнована, но, может быть,
совсем по-другому.
   Но оба мы (что мне, звездоведу, было совсем непростительно!) не
вглядывались в раскинувшиеся над нами звезды, не старались разглядеть
среди них ту, которая уже начинала разгораться, увеличиваясь в яркости,
знаменуя тем трагическое сближение двух планет, которое должны были
предотвратить старшие братья людей по разуму, мариане.
 
 
   Глава пятая. ПЕРВЫЙ ИНКА.
 
 
   Итак, Хронику Миссии Разума продолжит уже не Инко Тихий -
Кетсалькоатль, а Кон-Тики, то есть Солнечный Тики, так называют теперь
меня. Слово же "инка" - так произносили здесь люди мое имя - в знак
уважения к сынам Солнца стало означать "человек", а "первый инка" - первый
человек общины.
   За то время, пока я не притрагивался к рукописи, сделано было очень
много.
   Общение с людьми теперь было иным. Не страх перед лжебогами, не
подчинение их воле вопреки сложившимся привычкам, а пример достойного
поведения, щедрый результат совместного труда - вот что оказалось сильнее
по своему воздействию, чем первый наш опыт в несчастной Толле.
   Цивилизация инков развилась, а вернее, возникла при нас взрывоподобно.
Люди, прежде строившие шалаши из листьев, воздвигали теперь в Городе
Солнца (Каласасаве) прекрасные каменные здания, какие могли бы украсить
Толлу. Не строили они лишь ступенчатых жертвенных пирамид:
   Однако не только мариане учили людей, кое-что и пришельцам пришлось
позаимствовать у земян.
   На Маре нет водных просторов. Рыбачьи плоты из легчайших стволов с
веслами, удлинявшими руки, поразили нашего инженера Гиго Ганта. Он
заметил, что гребцам приходилось бороться с ветром, задумал использовать
движение воздуха и: изобрел парус, решив передать его людям вместе с
марианским колесом.
   - Должно знать, - восстал Нот Кри, - что человек останется человеком,
от кого бы он ни происходил - от фаэтов или от фаэтообразных земных
зверей, только в том случае, ежели будет постоянно нагружать важнейшие
мускулы тела. Колесо принесет несчастье людям, ибо они создадут в будущих
поколениях катящиеся экипажи, разучатся ходить и в конце концов выродятся.
По той же причине не нужен им и парус.
   Кара Яр и Эра Луа поддержали Нота Кри. Ива, наивно благоговевшая перед
своим Гиго Гантом, обиделась за него. Мне пришлось принять, может быть, и
ошибочное решение, которое спустя тысячелетия способно удивить будущих
исследователей, которым не удастся обнаружить никаких следов колеса ни в
Толле, ни в заливе Тики-кака (Древние цивилизации Южноамериканского
материка, как установлено, действительно не знали колеса).
   Но парус, как мне казалось, не мог повредить людям. Это утешило Гиго
Ганта, и под его руководством инки построили первый парусный корабль (уже
не плот, а крылатую лодку), на котором вместе со своим рыжебородым летали
по волнам вдоль берегов материка.
   Эти путешествия способствовали быстрому росту государства инков. Никто
не завоевывал соседние племена. Мореплаватели лишь рассказывали о своей
стране.
   Молва о благоденствии инков, умеющих выращивать чудо-зерна и живущих
сплоченной общиной, влекла к Городу Солнца ищущих лучшей жизни.
   Вероятно, в грядущей истории Земян еще не раз случится так, что легенды
о счастливом крае заставят людей сниматься с насиженных мест и
переселяться целыми селениями и даже народами в поисках воли и счастья.
Так случилось при нас на материке Заходящего Солнца, отгороженного океаном
от других земель.
   К бывшим кагарачам постепенно присоединялось все больше и больше
полуголодных племен, промышлявших нелегкой охотой. Они становились
земледельцами, чтобы, и у них труд был столь же щедрым, как у инков,
конечно, обязательный для всех без исключения. Излишки благ оказывались
ненужными. Естественным становилось, что каждый помогал другому, а не жил
лишь своими нуждами. Престарелые уже не умирали, как прежде, около
брошенных костров. Все, кто приходил к инкам, становились равными между
собой, и каждый, уже не голодая, благодаря заботам общины, сам теперь
трудился для нее и полную меру своих сил.
   Люди узнали, что сыны Солнца, живущие с инками, научили их добывать из
горных камней металл куда более прочный, чем мягкое золото. Рожденный в
яростном огне, ни был податлив, пока не остывал, и из него можно было
делать не только оружие, но и множество полезных вещей, прежде всего
орудия обработки земли, на которой вырастал дар звезд - кукуруза.
   Вокруг государства инков были воздвигнуты бастионы, предназначенные для
защиты от грабительских отрядов Толлы, рыскавших в поисках сердец для
жертвенных камней. В свое время Чичкалан попал в плен к кагарачам,
участвуя в одном из таких набегов. Теперь Чичкалан был главным помощником
Гиго Ганта, первым инженером среди землян, искусный не только в игре в
мяч, как бывало, но и в создании хитрых рычажных механизмов. Неунывающий
весельчак, он не избавился лишь от своей страсти к пульке, варить которую
научил даже инков.
   Вместе с ними он строил парусный корабль и вместе с ними плавал в
незнакомом море. Чтобы научить землян правильно ориентироваться по
звездам, нам с Нотом Кри пришлось вспомнить, что мы звездоведы.
   Первым звездоведом среди инков стал наш ученик Тиу Хаунак. Он обладал
зрением не менее острым, чем у могучих птиц, разглядывавших землю с
огромной высоты.
   Высокий, широкоплечий, с выпуклой грудью и гордо закинутой головой,
крючковатым носом и широко расставленными круглыми глазами, он умудрялся
видеть звезды, доступные нам лишь с помощью оптики. Его огромные руки,
будь на них перья, казалось, способны, как крылья, поднять его ввысь.
   Он обладал каменной волей и жестким упорством, удивляя нас своей
феноменальной памятью и способностью к математическим вычислениям, от
которых мы, мариане, избалованные вычислительными устройствами, совсем
отвыкли. Собственно, ему, а не нам обязаны инки созданием своего
государства. Если я был "первым инкой", то он был первым из инков. Он
понимал, что процветание его народа основано на дружбе с пришельцами.
   Тиу Хаунак поразил меня своими расчетами, сообщив:
   - Если время оборота вокруг Солнца трех планет: Вечерней Звезды, Луны -
так называл он Луа - и Земли относилось бы почти как восемь к десяти и к
тринадцати, 225 - 280 - 365 земных дней, то орбита Луны была бы
устойчивой, как камень, скатившийся в ущелье.
   - Но орбита ее неустойчива? - осведомился я.
   - Да, как камень на краю утеса, потому что на самом деле год Луны равен
не 280, а 290 дням. При опасных сближениях Луны с Землей "камень с утеса"
может сорваться.
   - Разве сыны Солнца говорили Тиу Хаунаку об опасности предстоящего
сближения планет? - напрямик спросил я своего ученика.
   - Тиу Хаунак сам понял, почему сыны Солнца прилетели на Землю и зачем
их братья стремятся на Луну.
   Однажды он привел меня на берег моря. Позади высились громады новых
зданий.
   Впереди расстилался неспокойный простор. Небо хмурилось, ветер доносил
брызги с гребней волн. Я вытер ладонью лицо.
   - Мудрейший Кон-Тики, наш первый инка, все же не знает людей, -
загадочно начал он. - Люди становятся лучше от общения с сынами Солнца, но
в своей основе остаются столь же жестокими, как жрецы Толлы.
   Порыв ветра рванул наши плащи, сделанные из еще пока грубой ткани,
появившейся у инков. Он продолжал:
   - Мудрый Нот Кри объяснил Тиу Хаунаку, что причина кроется в самой
крови людей, в которой таится сердце ягуара.
   - Нот Кри придает излишнее значение наследственности. Долг инков так
воспитать своих детей, чтобы сердце ягуара не просыпалось в них Сестра
Кон-Тики Ива все силы отдает такому воспитанию.
   - Как ни приручай ягуара, он все равно будет смотреть в лес. Что больше
любви и преданности может дать воспитание? И все же девушка Шочикетсаль
предала и тех, кого любила, и даже свой народ, едва сердце ягуара
проснулось в ней.
   В черной туче над морем сверкнула молния. Донесся раскат грома.
   - Почему Тиу Хаунак бередит свежие раны друзей?
   - Потому что он с тревогой и болью услышал слова Нота Кри о скором
возвращении мариан на родную планету.
   Корабль Гиго Ганта с надутыми парусами спешил укрыться в бухте от
начинающегося шторма за уходящей в море недавно построенной защитной
каменной стеной.
   - Разве сыны Солнца не научили людей основам добра, знания и
справедливости? - спросил я.
   - Этого мало, - с необычной резкостью ответил Тиу Хаунак. - Миссия
Разума никогда не должна закончиться.
   - Пришельцы смертны, - напомнил я.
   - Все бессмертны в своем потомстве, - возразил Тиу. - Если Кон-Тики
женится на Эре Луа, или Нот Кри на Каре Яр, или же Гиго Гант на Иве Тихой,
то любая эта чета может остаться с инками, дав им в правители своих детей,
в крови которых не будет крупинок сердца ягуара.
   Я даже вздрогнул. Он сумел увидеть то, чего я не хотел видеть. Я и Эра
Луа! Нот Кри и Кара Яр! И даже моя сестра Ива с Гиго Гантом!..
   Со дней моей марианской молодости я считал себя влюбленным в Кару Яр,
хотя она ни разу не дала мне повода почувствовать взаимность.
   А Эра Луа? Не потому ли она участвует в Миссии Разума, чтобы быть рядом
со мной?
 
   Поэты Мара утверждали, что истинно любят не за что-нибудь, а вопреки.
Вопреки всему: обстоятельствам, здравому смыслу. И не за качества
характера или внешность, не в благодарность, не из жалости, не из долга, а
в силу необъяснимой внутренней тяги к другому существу, хотя бы и
несовершенному, которому готовы простить все его недостатки.
   Вместе с ближайшими помощниками Чичкаланом, Тиу Хаунаком, Хигучаком и
его старшей дочерью Имой, заботившейся о нашей пище, мы, мариане, жили в
одном из первых воздвигнутых здесь каменных зданий.
   Хигучак вбежал ко мне, вырвал из седых волос яркое перышко и бросил его
на пол:
   - Горе нам! Прекрасная врачевательница, пришедшая с первым инком к
костру Хигучака, сейчас открыла двери смерти.
   Я вскочил, недоуменно смотря на него.
   - Ничто не спасет Эру Луа, - продолжал он, топча свое перышко.
   Я бросился в покои, которые занимали наши подруги, где Ива и Кара Яр
хлопотали около Эры Луа.
   Услышав мой голос, она посмотрела на меня, передавая взглядом все то,
что не могла сказать словами.
   - Сок гаямачи, - указал Хигучак на уголки страдальчески искривленного
рта Эры Луа.
   Я заметил красноватую пену, словно она до крови закусила губы.
   - Сок гаямачи, - твердил Хигучак. - Конец всего живого.
   И тут вбежала Има и упала к ногам отца. Тот схватил ее за золотистые
волосы.
   - Тиу Хаунак рядом со смертью, - произнесла она.
   - Сок гаямачи? - свирепо спросил отец.
   - Сок гаямачи, - покорно ответила девушка. Отец выхватил из-за пояса
боевой топор.
   - Тиу Хаунак! Нет, нет! - твердила Има.
   Я стоял на коленях перед ложем Эры Луа и держал ее руку. Ива, приставив
к ее плечу баллончик высокого давления, впрыскивала ей через поры кожи
лекарство. Но ведь от сока гаямачи не было противоядия!
   Кара Яр помчалась с другим таким же баллончиком к Тиу Хаунаку.
   Има посмотрела на нас с Эрой Луа и завыла раненым зверем.
   Я оглянулся на нее. Внезапное просветление помогло мне понять все: Как
же я был слеп! Прав был бедный Тиу Хаунак, сказав мне, что я, "первый
инка", все же не знаю людей!..
   Много позже я попытался разобраться в чувствах и мыслях Имы Хигучак.
   Чуткая на глухих тропках, с верным глазом и сильной рукой, не знавшей
промаха при метании копья, с простодушным сердцем пришла она из леса в
Город Солнца.
   Дочери Солнца научили ее многому, даже умению изображать слова в виде
знаков на камне или дереве, хотя произносить слова ей было куда проще и
приятнее.
   С рождения она уважала силу, ловкость, отвагу. Ее воспитание было
похоже на то, которое дает самка ягуара своим детенышам.
   Ей непонятны были рассуждения сынов Солнца о доброте, но она ценила
сделанное ей добро.
   Когда отец и мать стали выращивать кукурузу, она лишь пожала плечами,
оправив на себе пятнистую шкуру. Охота в лесу казалась ей занятием более
достойным, чем копание в земле и выращивание из травы кустарника.
   Има чувствовала себя в лесу не женщиной, а мужчиной. Не всякий воин мог
соперничать с ней в быстроте бега, ловкости и точности удара копьем,
умении читать следы у водопоя. И она болезненно переживала, что мужчины ее
племени не желали признать ее равной себе, считали, что и она должна стать
обычной женой, матерью, рабой своего мужа.
   И вот такой девушке повстречался белокожий бородач, безмятежно уснувший
на пороге ее хижины, не остерегаясь копья. Он сразу покорил Иму тем, что
признал в ней Великую Охотницу, во всем равную мужчинам. А потом, когда
ему подчинился отец и стали повиноваться все кагарачи, она увлеклась им.
   Она гордилась им, никого не унизившим, равным со всеми: и с мужчинами,
и с женщинами, даже со сгорбленной Киченой. Он был необыкновенен в ее
представлении.
   Недаром он сумел научить людей строить каменные шалаши, работая вместе
со всеми, поднимая камни или взрыхляя землю. Он сумел изгнать голод из
племени, потом присоединил к кагарачам другие народы, не пуская в ход
копья. Но главное, у него были мягкие и светлые вьющиеся волосы, в которые
хотелось запустить пальцы, и голубые глаза, отражавшие само небо.
   Пришелец не выделял Иму среди других, но она всей силой своего
простодушного сердца полюбила бородатого сына Солнца.
   С наивной простотой охотника она решила "добыть" пришельца, но если
нужно, отстоять его с копьем.
   И она пришла вместе с отцом в новый дом сынов Солнца, чтобы помогать им
жить.
   Если они, как робкие олени, не умеют есть мясо, которое она достала бы
им в лесу, она соберет им сытных кореньев и сладких стеблей.
   Чтобы привлечь к себе внимание бородатого пришельца, Има сменила
пятнистую шкуру на новую яркую ткань инков и часто пела.
   Она пела не песни людей, а песни леса. Голос ее то урчал разгневанной
самкой в логове, то взлетал в переливах, как яркая пташка на солнце.
Бородатый сын Солнца очень любил ее пение, и она подумала, что он может
так же полюбить и ее.
   Но он не прикасался даже к ее руке. Има горько страдала, уязвленная в
своей гордости и первой девичьей мечте.
   В Городе Солнца выросли огромные каменные шалаши, в море стала плавать
лодка с белыми крыльями. Има все страдала и надеялась.
   Наконец ей стало ясно, что сын Солнца не принадлежит ей потому, что на
пути ее стоит та белокожая, которая разделила с ним первую опасность у
потухшего костра.
 
   И тогда с наивностью дикарки, для которой так привычно было убивать,
она собрала смертельный сок гаямачи.
   Она готовила пищу для сынов Солнца и их помощников. Ей ничего не стоило
пропитать им любимую пищу Эры Луа.
   Но она не собиралась причинить вред Тиу Хаунаку, которого любили и
уважали все кагарачи. О последствиях своего поступка свирепая охотница
даже не задумывалась.
   Просто Эра Луа перестанет существовать, как и любой из тех зверей,
которых она поражала копьем. Ведь никто не воспитывал в Име тех черт
характера, которые старалась теперь привить маленьким инкам Ива Тихая.
   Черты характера! Ревность как черта характера присуща отдельным людям
или это характеристика людей вообще? Я вместе со своими друзьями
впоследствии много думал об этом. Если бы только одна Мотылек так
проявляла себя, это можно было бы счесть за случайность. Но сейчас Има
заставила думать о закономерности подобного поведения людей - вот что было
страшно.
   Обо всем этом я, Кон-Тики, думал уже много позже, а в тот миг лишь
увидел, что могучий Хигучак оттянул за волосы назад голову Имы, взмахнул
топором и со свистом опустил оружие.
 
 
   Глава шестая. ОШИБКА МОНЫ ТИХОЙ.
 
 
   Отряд Совета Матерей снова достиг мертвого Города Жизни, покинутого
несчетные циклы назад. Как и в первый раз, пылевая буря встала на пути
шагающего вездехода, и путники отсиживались, полузанесенные песком. Войдя
в глубинные галереи, сообщавшиеся с атмосферой Мара теперь уже без всякого
шлюза, они снова шли по тропинке, покрытой вековой пылью.
   Мона Тихая невольно искала здесь следы сына. А ее спутник с выпяченной
грудью и горбом, казавшийся в скафандре даже не марианином, а пришельцем,
взволнованно смотрел по сторонам.
   Холодные факелы не могли рассеять глубинный мрак, вырывая только части
стен, полуобвалившиеся входы в былые жилища.
   Рядом с Моной Тихой брела грузная Лада Луа.
   Вот и знакомая пещера. Свисавшие со свода сталактиты срослись с
каменными натеками сталагмитов, образовав причудливые столбы. В одном из
них была скрыта натеками каменная фигура Великого Старца.
   Немало времени провела здесь Мона Тихая, упорно освобождая древнее
творение от наросших на нем слоев.
   Дополняя своим воображением то, что она могла разглядеть при помощи
холодного факела, свет которого делал колонну полупрозрачной, Мона Тихая
задумала здесь свою скульптуру Великого Старца.
   Но теперь иная цель привела ее сюда.
   Из пещеры колонн нужно было спуститься крутым ходом в нижнюю пещеру,
где находился вход в тайник.
   В нем Инко Тихий, Кара Яр и Гиго Гант когда-то нашли не только
письмена, рисунки, но и сами аппараты, без которых остов "Поиска",
сохраненного фаэтами, был бы мертв.
   Но ни Гиго Гант, ни Кара Яр, ни Инко Тихий не знали тогда, что в
тайнике есть еще один тайник. О нем знала только Первая Мать, но она
молчала.
   И вот теперь в глубинной тишине при свете холодных факелов две Матери и
их уродливый спутник остановились не перед дальней стеной тайника, как
можно было бы ожидать, а перед стеной, в которой была уже открыта дверь,
но только изнутри хранилища.
   - Мне не открыть. - Мона Тихая бессильно опустилась на камень. - Мои
глаза не смогут лгать: Во мне нет желания двигать стены.
   - Тогда пусть Матери позволят мне, - вмешался молодой марианин и,
прихрамывая, подошел к стене, - Но я не вижу здесь спирали. Куда смотреть?
Чему приказывать открыться?
   - Собери всю силу воли, - певуче сказала Лада Луа, - представь себе все
то, что сейчас увидишь, когда падет стена.
   - Устройство для распада вещества? Но на что оно похоже, хотел бы я
знать! На остродышащую ящерицу или на мой несчастный горб?
   - Сейчас увидишь. В предании сказано, что все зависит от силы желания
дерзающих и от чистоты их замысла.
   - Тогда стена не устоит!
   Обе Матери сели на камень поодаль. Лада Луа тихо сказала:
   - Без нашей помощи, пожалуй, он скорее откроет.
   Мона Тихая усмехнулась:
   - Вспоминаешь, как я мешала сыну?
   - Нет, почему же? Ты сама привела нас сюда, решилась.
   Марианин стоял перед стеной и пристально смотрел перед собой, вкладывая
во взгляд всю силу своего желания.
   И опять, как несколько циклов назад, сработали древние механизмы,
настроенные на излучение мозга. Не понадобилось даже помогать
противовесам. Стена сама собой упала внутрь. Марианин, чуть волоча ногу,
бросился вперед.
   - Здесь пусто! - закричал он. - Ничего нет! Обе Матери переглянулись.
   Разгневанный юноша стоял перед ними:
   - Ты обещала, Мона Тихая, что мы возьмем отсюда готовое устройство,
чтоб сразу же лететь на Луа! Кто взял его?
   Мона Тихая развела руками.
   - Я обвиняю! - вне себя от гнева бросил ей в лицо юноша.
   Никогда еще не было на Маре такой смуты. Кир Яркий в своей работе на
"подвиг зрелости" доказал, что планета Луа и Зема столкнутся раньше, чем
определили Инко Тихий и Нот Кри и как считал старейший звездовед Вокар
Несущий. Старец был задет за живое и наотрез отказался признать
совершенным подвиг зрелости своего ученика. Пылкий, невоздержанный, в
отличие от спокойной и холодной старшей сестры Кары Яр, тот готов был -
впрочем, как и она, - во имя истины смести все на своем пути.
   Природа сурово обошлась с ним. Он был горбат и хром от рождения.
Сознание ущербности развило в нем честолюбие, чрезмерное даже среди
мариан. Он гордился Карой Яр. Она была для него воплощением красоты и
примером поведения. Он мечтал, подобно ей, посвятить себя спасению людей
на Земе.
   И, несмотря на физические недостатки, готовился к полету на Луа.
   Его необыкновенные способности поразили Вокара Несущего. Сочувствуя
гордому юноше, он поначалу отнесся к нему с особым вниманием и даже прощал
коробящую всех резкость его суждений обо всем на свете. Но когда тот стал
опровергать его собственные выводы, оскорбленный старец пришел поделиться
обидой с своим давним другом Моной Тихой.
   Он застал ее в знакомой каменной келье, на стене которой переливалась
красками картина трагического взрыва метеорита в пустыне, а перед входом
чудесно росло в пещере настоящее дерево.
   Мона Тихая была занята завершением каменного изваяния сказочного фаэта,
начатого ею еще в Городе Жизни. Вокар Несущий застыл пораженный.
Скульптура олицетворяла ожившее предание.
   Продолжая работу, неуловимыми движениями делая каменное лицо чутким и
выразительным, Мона Тихая выслушала старого звездоведа.
   Отложив резцы, она пристально посмотрела на него, потом перевела взгляд
на скульптуру, словно стараясь прочесть ответ на думы гостя в глубоких
морщинах умного, застывшего в скорбной печали лица.
   - Не горевало бы сердце мое, - сказала она, - ежели бы прав оказался не
ты, Вокар Несущий, оплот Знания на Маре, а юный Кир Яркий. Не обижайся и
узнай, что передано Совету Матерей по электромагнитной связи с Земы.
   И Вокар Несущий выслушал печальную историю изгнания из Толлы бога
Кетсалькоатля и злодеяний в Городе Солнца.
   - Ответствуй мне, можно ли признать разумными людей, столь кровожадных
и коварных? Там, возможно, все женщины жестоки и ревнивы. Кровавые
преступления - обыденность. Могли бы стать такими извергами потомки
просвещенных фаэтов? Могли ли так одичать? Не земные ли это чудища,
обретшие зачатки разума, чтобы стать свирепее и страшнее всех зверей
планеты?
   Вокар Несущий не мог отделаться от ощущения, что в их беседе принимает
участие и этот третий, с высоким лбом, нависшими бровями и вьющейся
каменной бородой. Ему хотелось угадать, что сказал бы он, побывавший на
Земе? Но изваяние молчало.
   - Ты права. Первая Мать, - после раздумья произнес Вокар Несущий. -
Вмешательство в судьбу планет не было бы оправдано Великим Старцем. Думаю,
что он, заботясь о марианах, ради которых наложил свои Запреты на опасные
области Знания, предложил бы сейчас Миссии Разума вернуться с Земы на Мар
прежде, чем планеты столкнутся.
   Мона Тихая проницательно посмотрела на звездоведа:
   - Так вещал бы древний Старец? Но ты, хранитель Знания, заложенного им,
ты сам-то ведь считаешь, что предстоящее противостояние не так опасно и
твой новый ученик не прав?
   - Сближение планет рождает взрыв стихий. Не счесть всех бедствий на
Земе.
   Марианам надобно вернуться.
   - Тогда истинно жаль, что ты, первый звездовед Мара, не согласен с юным
Киром Ярким, - сказала Мона Тихая, углубляя резцом складки между бровями
на изваянии Великого Старца.
   - Почему? - изумился Вокар Несущий.
   - Увы, тебе дано познать лишь звезды, а не сердца мариан.
   - Сердца и звезды?
   - Пойми, разгул стихий лишь привлечет к себе тех, кто ищет подвига.
Будь твое мнение о скором столкновении планет таким же, как у дерзкого
юнца, оно могло бы убедить Инко Тихого скорей вернуться к нам на Мар. А
его ведь ждет мать.
   Вокар Несущий задумался, искоса глядя на скульптуру и ваятельницу,
нервно перекладывающую резцы.
   - Математический расчет порой зависит от того, как пользоваться
вычислительными устройствами, - неуверенно начал он. - Первая Мать
подсказала новый подход, - уже решительнее продолжал он. - Я проверю
выводы своего юного ученика, и пусть он будет прав, дабы я мог
присоединить свой голос к предостережению участникам Миссии Разума.
   - Значит, мы понимает друг друга, - закончила Мона Тихая, набрасывая на
скульптуру кусок ткани. - Когда вернутся с Земы мариане, распад вещества
должен остаться тайной навеки, как завещал Он.
   Так неожиданно для Кира Яркого его "подвиг зрелости" был вдруг признан
содеянным, а он сам - достойным участия в полете на космическом корабле
"Поиск-2", сооружение которого по чертежам древних фаэтов завершалось в
глубинных мастерских Мара.
   Кир Яркий в запале молодости приписал успех себе и направил всю
присущую ему энергию на снаряжение корабля, которым будет управлять.
   Велико же было его потрясение, когда он узнал, что готовый корабль
будет бесполезен для полета к Луа, потому что самого главного в его
снаряжении - устройства распада вещества - на нем нет:
   Глубинный город мариан жил своей повседневной жизнью.
   Бесчисленные галереи на разных уровнях пересекались сложной сетью.
Вереницы худощавых, быстрых мариан шли по ним друг за другом, редко рядом
(узкие проходы затрудняли встречное движение пар, и у мариан выработалась
привычка ходить вереницей). Каждый шел по своему делу, но со стороны могло
показаться, что всех ведет одна цель.
   Кир Яркий из-за горба и хромоты резко выделялся в общей толпе. Многие
знали его, одолевшего в споре самого Вокара Несущего, и с интересом
провожали взглядами. У него было много сторонников, в особенности среди
молодежи. Немало мариан готовы были разделить с ним все опасности полета в
космос.
   Но сейчас только один Кир Яркий ковылял в бесконечной веренице мариан,
влекомый мыслью о Луа. Он даже неприязненно смотрел на тех, кто сворачивал
в пещеры предметов быта. Ему казалось чуть ли не кощунством заниматься
сейчас выбором необходимых для повседневной жизни вещей, настойчиво
предлагаемых в пещерах быта каждому, казалось невозможным спокойно есть,
спать, читать письмена, учиться в пещерах Знания, мимо которых он
проходил, или увлеченно трудиться в глубинных мастерских, куда вели крутые
спуски, заполнявшиеся марианами лишь перед началом или после окончания
работы.
   У Кира Яркого времени в запасе было достаточно. Желая совладать с
волнением, охватившим его перед встречей с самой Моной Тихой, Первой
Матерью Совета Любви и Заботы, он решил спуститься в глубинные пещеры,
увидеть, где будут осуществляться замыслы, которым он решил себя
посвятить. Он считал, что это завещано ему сестрой.
   Кир Яркий ощутил характерный запах машинного производства. Ветер глубин
дул в лицо и заставлял расширяться ноздри.
   Кир Яркий и прежде бывал здесь. Громады самодействующих машин всегда
поражали и даже чуть угнетали его. Но сейчас они представились ему совсем
иными - могучими и послушными, призванными осуществить его замысел.
   Он поговорил с глубинными инженерами. Они сочувственно и с уважением
выслушивали его, не подавая виду, что несколько озадачены. Ведь им
предстояло делать нечто совершенно незнакомое, и даже неизвестно, что
именно.
   Однако техника Мара была столь высока, что никто не сомневался в ее
возможностях.
   У Кира Яркого оставалось время, и он забрел еще и в пещеры знатоков
вещества.
   Нагромождение пирамид, сфер, кубов. Загадочные, труднопонимаемые опыты,
которые велись здесь, на миг заставили Кира Яркого пожалеть, что он не
стал учеником этих знатоков Знания. Гигантские аппараты доставали до
нависающих сводов. Они казались сказочными.
   Но ведь и задание, которое им готовится, тоже сказочное! До сих пор обо
всем этом говорилось только в сказках.
 
 
   * * *
 
 
   Мона Тихая приняла взволнованного юношу не у себя в келье, а в пещере
Совета Матерей.
   Кир Яркий оглядел своды с начинающими образовываться на них
сталагмитами, потом стену с натеками, около которой когда-то стояла его
сестра, не ожидая приговора, а обвиняя Совет Матерей. Он поступит так же!
   Мона Тихая пристально рассматривала невзрачного юношу. Глаза его так
горели из-под нависшего лба, что казалось, могли бы светиться в темноте.
   - Что привело тебя сюда, Кир Яркий? Я убедила твоего учителя признать
твой подвиг зрелости. Чего же ты еще хочешь?
   - Только равнодушие может подсказать такой вопрос! - запальчиво
воскликнул Кир Яркий.
   Мона Тихая нахмурилась:
   - Незрелые слова не могут ранить сердце. Дано ли марианам заподозрить в
равнодушии Матерей?
   - Дано? Глубинами разума дано! Как лететь на Луа, если устройства
распада вещества для изменения взрывами ее орбиты еще нет и тайна фаэтов
так и не открыта?
   - Мыслишь ты, юноша дерзкий, что только истинное равнодушие к грядущим
судьбам мариан могло бы преждевременно раскрыть опасную тайну?
   - О какой преждевременности можно говорить, когда остались считанные
циклы до столкновения планет! Даже сам Вокар Несущий согласился в этом со
иной. А устройство распада вещества нам, марианам, надо еще научиться
делать в своих мастерских.
   - Кто скажет мне, что учиться этому необходимо?
   - Как это понимать?
   - Любой предмет мы ощущаем с двух сторон. Ты можешь вспомнить, что в
тайнике, раскрытом при твоей сестре, нашлись не только чертежи, но и
готовое оборудование корабля. Того же надо ожидать и в тайнике распада.
Узнай, что ни твоей сестры, ни ее спутников не останется на Земе, Совет
Любви и Заботы вызовет их на Мар, когда опасность станет близкой.
   - Но, кроме них, на Земе живут люди, совсем такие же, как мы! Не группу
мариан, открывших их, хотели мы спасать, а тех, кто подобен нам разумом!
   - Увы, - вздохнула Мона Тихая. - Земных животных, внешне схожих с нами,
нельзя признать разумными. Спасение их от катастрофы лишь позволит им
самим вызвать в грядущем подобную катастрофу. Не лучше ли предоставить их
своей судьбе?
   - Позор! - закричал Кир Яркий. - Не верю, чтобы так могла говорить
Первая Мать Совета Любви и Заботы! К кому любовь? О ком забота?
   Мона Тихая словно слилась со сталагмитом, о который оперлась. Черты ее
стали недвижны.
   - Только Мать и может извинить твои слова.
   - Юность, юность! - кричал Кир Яркий, размахивая руками. - Почему я
родился на этой планете глубинных нор? Лучше бы мне погибнуть на берегу
безмерного сверкающего моря среди себе подобных, простирающих руки к
огромному слепящему солнцу, чем прозябать здесь в затхлой глубине, где
бескрылы мысли и бездумны запреты!
   - Запрет опасных Знании - забота о грядущем. Потому и существует раса
мариан, что стала непохожей на фаэтов.
   - Убогое племя, лишенное Знаний, которые открыли бы им весь мир! Истина
не в запрете, а в служении Знания благу Жизни.
   - Слова, подобные шуршанию камня, сорвавшегося с высоты.
   - Пусть я сорвусь, но скажу, что Великий Старец ошибся, по крайней
мере, дважды.
 
   Мона Тихая укоризненно покачала головой:
   - Даже Великий Старец?
   - Да. В первый раз, когда открыл всем тайну распада вещества, надеясь
страхом примирить безумных. Второй же раз, когда, поняв свое бессилие,
напуганный трагедией Фаэны, он отшатнулся от Света Знания, навечно
запретив искать ярчайший всплеск его своим потомкам! Нет! Только в Знании
свет. И тьма Незнания не может стать одеждой счастья!
   - Ты говоришь жарко, но убедить меня не сможешь.
   - Тогда пусть твой сын с Земы скажет слово!
   Это слово с Земы было получено Советом Матерей и потрясло мариан до
глубины души. Три марианина и три марианки, претерпевшие столько испытаний
и узнавшие людей с самых плохих сторон, наотрез отказались возвращаться на
Мар, требуя изменений орбиты Луа, как было договорено перед их отлетом.
   Моне Тихой пришлось сдаться. Этому способствовал еще и упрек Лады Луа,
которая напомнила, что если у нее на Земе - дочь Эра, то у Первой Матери
там и сын и дочь. И если Первая Мать хочет быть матерью всем марианам, то
прежде всего должна показать себя матерью своих детей.
 
 
   * * *
 
 
   : И вот Кир Яркий бросил ей в лицо:
   - Я обвиняю!
   Он не знал, что в тайнике не было устройства распада вещества.
Последние заряды, которыми располагали фаэты, обитавшие на космических
базах близ Фобо и Деймо, были использованы ими в попытках уничтожить друг
друга.
 
 
   Глава седьмая. ВОРОТА СОЛНЦА.
 
 
   Солнце едва поднялось над горизонтом. Его косые лучи отбросили на
утрамбованную желтую почву непомерно длинную тень новых священных ворот.
Она достигала крайнего строения Храма Знания Каласасава.
   Это было знаком начала брачной церемонии.
   Пышное шествие возглавляли жрецы Знания, последователи Тиу Хаунака. Они
были одеты в яркие одежды и шли попарно - один в цветастом головном уборе
из перьев птиц, а другой в маске ягуара, вождя зверей.
   Закинув головы назад, словно наблюдая небо, они взбирались по крутой
тропе и пели странную песню, которую любила когда-то петь Има. Голоса их
то взвивались ввысь звенящими руладами, то падали до рокота сердитых волн.
   За ними в строгом молчании шествовали воины в подбитых хлопком куртках
из чешуйчатой кожи гигантских водных ящериц, с нарукавниками из витых
металлических спиралей. На головах у них красовались шлемы из той же кожи,
прошитой металлическими прутьями, разрубить которые деревянными мечами с
обсидиановыми остриями даже воинам далекой Толлы было невозможно. В руках
они держали мечи черного металла, выплавлять который научили инков сыны
Солнца.
   Потом шли поющие женщины в длинных нарядах. Другие, почти нагие,
плясали под их пение.
   И, наконец, в окружении виднейших инков шли новобрачные. Он - в пышных
одеждах.
   Она - лишь со шкурой ягуара за плечами. Он шел, гордо расправив плечи,
выпятив грудь, она - понуро опустив голову, украшенную цветами,
скрывающими отсутствие волос.
   Процессия огибала Ворота Солнца с обеих сторон, и только новобрачные
шли прямо на них.
   Жрецы Знания и воины выстроились шеренгами возле проема ворот, ожидая,
когда новобрачные своими силуэтами закроют в Воротах взошедшее Солнце.
   Проем был узким, и новобрачным понадобилось тесно прижаться друг к
другу, чтобы пройти через него.
   Крик жрецов и воинов подхватили женщины, стоявшие по другую сторону
Ворот.
   Супружеская пара, освященная самим Солнцем, ступила на утрамбованную
золотистую землю.
   Теперь горбоносое лицо Тиу Хаунака излучало радость, как солнечный
свет, который он словно впитал, проходя через Ворота. После сока гаямачи
он обрел новую жизнь!
 
   Сок гаямачи!
   Он губил кровь, заставляя ее свертываться в жилах.
   Действие его можно было лишь ослабить на некоторое время, впрыскивая
через поры кожи, разжижающее кровь, лекарство с Мара. Тромбы все же
продолжали возникать, закрывая сосуды, грозя поражением мозгу и сердцу.
   Только полная замена крови могла бы спасти сведенную судорогой Эру и
культурнейшего из людей, нашего лучшего ученика Тиу Хаунака.
   Я видел страдальческие глаза прощавшейся со мной Эры Луа. Так же умирал
за стеной и Тиу Хаунак.
   Серьезной особенностью мариан был состав их крови. Они не могли
обмениваться ею с людьми, но давно научились передавать кровь друг другу.
   После ранения осколком метеорита я потерял много крови. Не кто иной,
как Нот Кри, с помощью Вокара Несущего тогда в пещере звездоведения дал
мне свою кровь.
   Друзья поняли меня без слов.
   Эра лежала на возвышении. Рука ее свисала, и из вскрытой вены на пол
стекала струйка густой темной крови.
   Другую ее руку я сжимал в своей. Мое сердце гнало кровь в ее жилы. Гиго
Гант, облегчая ток крови, держал меня на руках, чтобы я находился выше
лежащей Эры.
   Моя сестренка умело проводила операцию!
   Я чувствовал, как постепенно слабею, но невыразимое наслаждение
наполняло меня.
   Эра была спасена.
   Где-то вдалеке, словно за перегородкой из хлопка, слышался голос Имы,
которой отец в знак горя и позора отсек топором ее роскошные огненные
волосы. Сейчас она настаивала, чтобы для спасения Эры взяли не мою, а ее
кровь.
   Сестренка Ива объяснила ей, что кровь человека способна спасти лишь
человека, но не пришельца с другой звезды.
   Тогда Има с отцом и Чичкаланом выбежали на половину дома, где умирал
Тиу Хаунак.
   Там была Кара Яр, которая всегда знала, как надо поступать. Ей
предстояло еще судить по Справедливости Иму за ее злодеяние. Но прежде
надо было спасти первого из жрецов Знания Тиу Хаунака.
   Последнее, что я увидел перед обмороком, - это красное море на каменном
желтом полу с причудливым багровым заливом, напоминавшим наш Тики-кака в
час заката, если смотреть на него с горы.
   Когда Нот Кри с Ивой убедились, что я без сознания, а Эра вне
опасности, они уложили меня на ее место и второй раз в жизни Нот Кри отдал
мне часть своей крови.
   Придя в себя, я увидел его над собой на руках Гиго Ганта. Оказывается,
я судорожно сжимал теперь, его кисть, а не пальцы Эры Луа.
   Повернув голову, я увидел ее. Она сидела на ложе рядом и держала в
своей другую мою руку, следя за моим пульсом. Но нет, не только как Сестра
Здоровья прикасалась она ко мне:
   Гиго Гант осторожно положил Нота Кри рядом со мной, а сам вместе с Ивой
выбежал к Тиу Хаунаку на помощь Каре Яр.
   Она, как всегда, была на высоте, расчетливо распорядившись, чтобы Има
отдала Тиу Хаунаку лишь часть своей крови, а остальное возместил бы ему ее
отец.
   Великан из Толлы, вождь игрового отряда священной игры в мяч,
попеременно держал на руках то дочь, то отца.
   Потом получилось так, что не я выхаживал отравленную соком гаямачи
девушку с глубокими темными глазами, а она выхаживала меня, потерявшего
ради ее спасения часть невозмещенной мне крови.
   Она одинаково заботливо ухаживала и за мной, и за Нотом Кри, пришедшим
мне на помощь. Она заставляла нас помногу раз в день есть или пить
целебные фруктовые соки, совершенно как маленьких детей. И угадывала
малейшее желание каждого из нас.
   Она не произнесла ни единого высокопарного слова благодарности. Но в ее
взгляде я мог прочесть все ее чувства.
   А свои?
   Отчего же до сих пор я так мало знал о себе? Как прав был едва не
погибший Тиу Хаунак, говоря мне о возможных супружеских парах мариан!
   Должно быть, не так уж правы наши поэты, утверждавшие, что истинно
любят всегда не за что-нибудь, а только вопреки:
   Я полюбил Эру Луа не вопреки тому, что она была прекрасна, мягка
характером, самоотверженна и предана мне всем сердцем, а именно за все
это!.. Если уж я полюбил ее вопреки чему-нибудь, так вопреки самому себе,
вопреки своим взглядам на обязанности руководителя Миссии Разума, не
имевшего права любить.
   Но наша с Эрой любовь была не такой. Она могла лишь помочь выполнению
Долга, но никак не помешать! Эра была со мной во всем: во всех помыслах,
убеждениях, действиях.
   Не знаю, сказалось ли то, что я отдал Эре свою кровь. Ведь не ее же
кровь текла теперь в моих жилах, сблизив меня с ней, а как раз наоборот!
Она должна была бы ощутить еще большее сближение со мной. А я:
   И все же в какой-то степени и операция повлияла на мои чувства, которые
оказались сильнее меня. Я полюбил Эру Луа.
   Однако я не считал себя вправе пройти с ней через Ворота Солнца, чтобы
на всю нашу жизнь зарядиться от его лучей счастьем. Мог ли я сделать это
на Земле, накануне грозящей катастрофы?
   Судить Иму за ее злодеяние должна была Кара Яр. Тиу Хаунак, оправившись
раньше Имы, пришел к Каре Яр.
   - Верный ученик пришельцев, - сказал он, высоко держа свою огромную
голову, - хочет знать не только законы движения звезд или основы трудовой
общины, но и принципы Справедливости.
   - Тиу Хаунак имеет в виду суд над Имой, едва не убившей его? -
догадалась Кара Яр.
   - Велико преступление, но велико и раскаяние. Лишать ли преступницу
жизни?
   Убийство недопустимо даже как возмездие!
   Какова же иная кара? Тяжкий труд?
   Труд не наказание, а награда за жизнь в общине. Не трудом следует
карать, а лишением права на труд.
   Но ведь труд в общине обязателен для всех.
   Лишенный права на труд покинет общину.
   Ужасные слова гневной дочери Солнца! Лучше лишить виновную жизни, чем
изгнать снова в лес, где в своем простодушии охотницы она встретила
белокожего бородача с голубыми глазами, считая в лесу любую добычу своей.
Но если в ее покушении - плод нетронутого ума, то отданная жертве кровь -
веление сердца. Человек с таким сердцем может стать достойным сыном
Солнца, если изгнанием в лес не превратить его в зверя.
   - - Как же остаться ей в общине инков?
   - В семье, которую ей создать.
   Кара Яр задумалась, потом спросила:
   - Разве найдется ей муж, знающий о ее страсти?
   - Найдется. Тиу Хаунак.
   - Вот как? - удивилась Кара Яр. - Возможны ли браки лишь из
сострадания, без любви?
   - На Земле не как на Маре. Браки здесь чаще угодны рассудку, чем
сердцу. Мужчины выбирают себе жен, а женщины покоряются. Пройдут
тысячелетия, прежде чем главным в браке станет любовь.
   - Тиу Хаунак говорит о Земле невежественных, почему же он, столь
просвещенный, согласен на подобный брак?
   - Потому что Тиу Хаунак давно любит Иму и, будь она изгнана, готов за
нею следом идти и в лес, и в дикость: в пасть ягуара.
   - Тиу Хаунак опроверг себя, - с загадочной улыбкой заключила Кара Яр. -
В основе брака, к которому он стремится, все же лежит любовь:
   Приговор Кары Яр мог показаться странным Матерям Совета Любви и Заботы:
Има должна стать женой одного из людей, навеки забыв Кон-Тики.
   И вот теперь, пройдя с ней через Ворота Солнца, став мужем ее, Тиу
Хаунак с женой направлялся к нам, сынам Солнца, желавшим им счастья, ибо
не в возмездии Справедливость, а в победе человека над самим собой.
   Нас было три пары мариан. Если едва не случившееся несчастье сблизило
нас с Эрой, то никак не Кару Яр Нотом Кри, несмотря на ее заботу о нем.
   Зато Ива с Гиго Гантом становились друг другу все необходимее без
всякого вмешательства внешних событий.
   Было уже решено - и я, руководитель Миссии Разума и старший брат Ивы,
дал на это согласие - следующими через проем Ворот пройдут они, соединись
под Солнцем навечно здесь, на Земле.
   Я немного завидовал им и особыми глазами смотрел на Ворота Солнца.
   Мы называли себя сынами Солнца, считая такими же и людей, потому что
разумные обитатели и Мара и Земли во всем обязаны животворящему Солнцу,
спутниками которого являются обе наши планеты.
   Для Тиу Хаунака наше посещение Земли имело особый смысл.
   Он стал первым жрецом Знания. Основоположниками Знания инков он считал
нас, пришельцев.
   И он хотел соорудить памятник нашему посещению, нерушимый на века. По
его замыслу, памятник этот должен был в математических символах выражать
наши идеи о Равенстве и Справедливости. Он нашел этому своеобразное
выражение.
   Мы, мариане, сочли необходимым править инками поочередно. Тиу Хаунак
подсказал нам срок правления каждого - по двадцать четыре дня. Но на мою
долю, первого инки Кон-Тики, по его расчетам, выпадало на день больше.
   Мы настояли, чтобы в поочередном правлении инками приняли участие и
наши лучшие ученики. Выбор пал на Тиу Хаунака, Хигучака и старого вождя
кагарачей Акульего Зуба.
   Тот же Тиу Хаунак на основе своих загадочных вычислений предложил
марианам сменяться в правлении в два круга, а потом по три срока правление
брали на себя земляне. Их сроки были равны моему - двадцать пять дней.
   Вот этот календарь дружбы и равенства был изображен на памятнике нашему
посещению Земли, на Воротах Солнца.
   Календарь имел еще и глубокий тайный смысл. Сыны Солнца в общей
сложности находились во главе инков двести девяносто дней, что равнялось
лунному году!
   Луна обегала Солнце по своей неустойчивой удлиненной орбите за двести
девяносто дней (вместо двухсот восьмидесяти по теоретически устойчивой
орбите, лежащей между орбитами двух более крупных планет при соотношениях
времени оборота 8:10:13).
   Если же прибавить к двумстам девяноста дням три срока правления людей
по двадцать пять дней, то получится триста шестьдесят пять дней -
длительность земного года, который почти вдвое короче марианского цикла.
   Примитивные художники инков своеобразно восприняли облик каждого из нас.
   Так, меня, Кон-Тики, они изобразили ягуаром, поскольку ягуар - вождь
всех зверей. Не больше повезло и остальным моим соратникам, рядом с
изображением которых было численное выражение их сроков правления.
   Что касается трех правителей людей, то они воспроизводились
символически: Ворота Солнца были сложены из трех огромных, пригнанных один
к другому каменных монолитов. Эти каменные монолиты, по мысли Тиу Хаунака,
и знаменовали собой людей правителей (в Южной Америке, вблизи озера
Титикака и развалин древнего сооружения Каласасава около индейской деревни
Тиагаунака находятся знаменитые Ворота Солнца, которым насчитывают до 15
тысяч лет. Как установили ученые Кис и Познанский, на них изображен
календарь, в году которого 290 дней: 10 циклов (месяцев?) по 24 дня и два
по 25 дней).
   Тиу Хаунак и Има приблизились к нам. Он смотрел на меня испытующим
взглядом орлиных, широко расставленных глаз. Но ничего не спросил о Маре.
   Я никогда не солгал бы Тиу Хаунаку. И ограничился лишь сердечным
поздравлением, заключив его в свои объятия.
   В такой момент не время было сообщать ему о полученном с Мара по
электромагнитной связи мрачном сообщении.
   В тайнике фаэтов не было обнаружено готового устройства для распада
вещества.
   Мона Тихая жестоко ошиблась, рассчитывая на это.
   Эти устройства должны были теперь создать сами мариане.
   Но успеют ли они это сделать к предстоящему противостоянию Земли и
Луны, которое может стать последним?
   Мы не хотели омрачать счастье новой супружеской пары.
   А ведь следующей парой хотели стать Ива и Гиго Гант.
   А мы с Эрой?
   Мы обрекли себя на общую участь с людьми. Мне не пришло в голову, что
можно бежать с Земли, улететь на корабле "Поиск". Об этом шепнул мне Нот
Кри.
   Я готов был испепелить его взглядом. Но ведь он дважды отдавал мне свою
кровь!
   И с ним вместе нам предстоит встретить сближение Земли с Луной,
грозящее неисчислимыми бедами.
   Но не только с ним одним - со всеми нашими друзьями, а главное, с Эрой,
с моей Эрой!..
 
 
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СВЕТОПРЕДСТАВЛЕНИЕ.
 
 
   Лишь тот достоин жизни и свободы, 
   Кто каждый день за них идет на бой!
 
   В. Гете 
 
   Глава первая. ТЕНИ НАДЕЖДЫ.
 
 
   - Вот на какие тени я надеюсь! - обрадованно вскричал Кир Яркий.
   И Мона Тихая, и Линс Гордый, седой худощавый марианин с высоким лбом,
припали к иллюминаторам "Поиска-2".
   С высоты околопланетной орбиты им открылась поверхность Луа, вся
испещренная кратерами.
   Словно расплавленная магма когда-то кипела здесь, вздуваясь пузырями, а
потом внезапно застыла.
   Однако происхождение огромных воронок, окруженных кольцевыми хребтами
гор, было совсем иным. Самые древние и крупные из них оказались
вулканическими. Но с ними могли поспорить и новые кратеры, образовавшиеся
во время взрыва океанов Фаэны, когда чудовищные обломки врезались в
поверхность ее спутника.
   Последующие миллионы ударов наносили уже метеориты, по существу,
осколки той же взорвавшейся планеты, но возникшие позже от столкновения и
дробления ее развалившихся частей.
   Мариане привыкли к своим родным пустыням, покрытым метеоритными
воронками. Но то, что они увидели на Луа, по своим масштабам не шло ни в
какое сравнение с ландшафтом Мара.
   Медленно поворачивался по мере движения корабля исполинский шар, то
равнинный, то гористый, то весь в крапинах больших и малых ям.
   Горные пики отбрасывали резкие черные тени.
   - Смотрите на эти длинные тени. Они падают не от горных вершин, а как
будто от конических шпилей, - указал в иллюминатор Кир Яркий. - Высота их,
пожалуй, больше десятка тысяч шагов.
   Старшие члены экипажа с трудом сдерживали волнение. Они ясно видели
четыре срезанных конических образования с основанием в тысяч шесть и
срезом в тысячи три шагов в поперечнике. Рядом бездонными провалами зияли
круглые отверстия и совершенно правильный черный прямоугольник,
ограниченный отвесными стенами.
   Чуть сбоку виднелся купол-великан, способный накрыть целый город,
сохраняя в нем искусственную, как в марианских городах, атмосферу.
   Другой почти такой же огромный купол имел расположенные по кругу
отверстия, похожие на иллюминаторы. Верхней части свода на нем не было: в
проеме виднелась чернота. Оба купола соединялись между собой колоссальным
сводчатым переходом, тоже способным скрыть любой из марианских городов.
   В отдалении на продолжении линии, проходящей через оба купола, чернел
круглый проем внутри гороподобной башни, отбрасывающей тень на равнину.
Чуть дальше виднелись две правильные пирамиды.
   - Это уже не капризы природы, - уверял Кир Яркий. - Это наша надежда.
   Линс Гордый пожал плечами.
   - Какую же "надежду" мог оставить Мирный космос, запрещавший фаэтам
перебрасывать средства распада вещества на космические тела, а том числе и
на Луа?
   - А базы Фобо и Деймо? - парировал Кир Яркий. - Экипажи этих станций
вели между собой войну распада. В космосе!
   На это ответить было нечем.
   У каждого из трех мариан на "Поиске-2" были свои основания для участия
в Миссии Помощи. У Моны Тихой - дети на Земе. К тому же ее обвинили в
задержке открытия тайника фаэтов, из-за чего у марианских знатоков
вещества осталось слишком мало времени для создания установок сказочной
мощи.
   Первый из знатоков вещества. Линс Гордый, полагал, что надежнее было бы
отправиться с Миссией Помощи, дождавшись следующего противостояния, как
ранее считал и Вокар Несущий. Тогда удалось бы создать и нужное количество
установок требуемой мощи, и достаточное число кораблей для их доставки.
   Но неуемный Кир Яркий заставил всех согласиться с собой, доказав, что
столкновение планет произойдет уже в ближайшее противостояние (никто не
знал о роли в этом Моны Тихой!).
   С отправкой Миссии Помощи отчаянно спешили. Поэтому ограничились лишь
одним готовым кораблем "Поиск-2". Пришлось пойти на уменьшение числа
членов экипажа:
   вместо шести лишь трое. Запасы топлива были тоже уполовинены. И все это
для того, чтобы захватить все готовые установки распада.
   Линс Гордый не собирался лететь на Луа, он только расшифровал все
письмена фаэтов и руководил сооружением установок распада. Но Мона Тихая
настояла на том, чтобы единственный марианин, знавший все о распаде
вещества, непременно участвовал бы в Миссии Помощи, это его Долг. Кроме
того, она позаботилась, чтобы на корабле оказались и все расшифрованные им
таблички с письменами фаэтов, найденные в тайнике Города Жизни. Ни одной
установки распада вещества не должно было остаться на Маре. Линсу Гордому
даже показалось, что Мона Тихая рассчитывает, что "Поиск-2" не вернется, а
вместе с ним не вернется и тайна фаэтов.
   Создалась такая обстановка, что первому знатоку вещества невозможно
было отказаться от полета. Однако он-то, во всяком случае, собирался
вернуться, хотя и не был уверен, что мощи сделанных установок распада
хватит для изменения орбиты Луа. Но Долг свой, как и всякий марианин, он
готов был выполнить.
   Так Линс Гордый оказался в составе Миссии Помощи.
   Рассчитывала ли Мона Тихая вернуться?
   Только в том случае, если с Земли поднимется корабль "Поиск" с ее
детьми и их спутниками.
   Кир Яркий, конечно, думал о своей сестре Каре Яр. Но он летел для того,
чтобы предотвратить столкновение планет. Недостаточность мощи установок
распада не давала ему покоя, но все же у него была тень надежды.
   Однако, как ни готов был к осуществлению своих надежд Кир Яркий, он не
мог сдержать нетерпения, ожидая, когда рассеется поднятая при посадке
"Поиска-2"
   потоком тормозящих газов пыль.
   Наконец сквозь мутную пелену стали проступать контуры необыкновенного
пейзажа, Это был город! Настоящий город фаэтов, когда-то сооруженный ими
здесь! Очевидно, уже тогда Луа была лишена атмосферы или атмосфера ее была
весьма разреженной.
   Эта особенность наложила отпечаток на странную архитектуру исполинских
сооружений.
   Особенно поражали два купола, напоминавших две срезанные верхушки шара,
соединенные между собой гигантской трубой меняющегося поперечника:
   Рядом с ней даже громада пирамиды не казалась уже столь большой, хотя
высота ее равнялась марианскому холму. Купола же были гороподобны. Самый
большой из них походил на небывалых размеров диск, лежащий на почве. В
верхней своей части он имел выпуклый свод, который когда-то был
прозрачным, но после бомбардировки его в течение несчетных циклов
мельчайшими космическими частицами стал матовым.
   Другой купол с иллюминаторами, как и видно было сверху, оказался без
купольного свода, очевидно, пробитого прямым попаданием метеорита.
   Вдали вздымались совсем иные сооружения: башни или их остатки,
устремленные в черное звездное небо, где устрашающе ярко горела планета
Зема.
   До противостояния Земы и Луа оставалось очень мало времени:
   В мягком слое космической пыли, непрестанно оседавшей на каменную
равнину, остались три цепочки следов, которые сохранились бы неопределенно
долго, не грози Луа близкая гибель.
   В двух крайних отпечатки подошв были ровные, одинаково углубленные.
Крайняя цепочка казалась неровной - правые следы были глубокими, и левые
представляли собой прерывающуюся полосу. Тот, кто их оставил спешил, идя
впереди своих спутников. Местами две ровные цепочки накладывались на
неровную.
   У подножия геометрически правильной пирамиды, вершина которой уходила в
серебристое от россыпи звезд небо, они сходились. В гладких скатах
пирамиды отражались туманные светлые полосы Млечного Пути.
   - Пирамида облицована исполинскими плитами, - говорил взволнованный Кир
Яркий.
   - Зачем это понадобилось фаэтам? - недоумевал Линс Гордый.
   - Это памятник. Вечный памятник! - заключил Кир Яркий. - Фаэты
страшились войны распада и стремились навсегда оставить след своей
цивилизации. Вот почему памятник, с одной стороны, говорит о математике в
виде правильных геометрических фигур, а с другой - о технике, способной
соорудить такие громады.
   - Но рядом стоят еще более гигантские сооружения, - возражал Линс
Гордый. - У твоих древних фаэтов, выражавших идеи разума, нет логики!?
   - Конечно, здесь не только памятники, - поспешно согласился Кир Яркий.
- Я пока не знаю назначения столь гигантских сооружений, но думаю, что они
принадлежат военной базе. Воинственные фаэты не упустили бы такой
возможности, как угроза с Луа торпедами распада враждебному материку. Вот
почему я надеюсь найти здесь неиспользованные заряды распада.
   - Как? - усмехнулся Линс Гордый.
   - Ты знаешь это лучше меня. По их излучению:
   Мариане привыкли у себя на Маре ходить в скафандрах. Путешествие по Луа
было для них не столь уж утомительным еще и потому, что тяжесть была здесь
в три раза меньше, чем на Маре.
   Кир Яркий, вспомнив о Фаэне, заключил, что по сравнению с ней тяжесть
для фаэтов здесь была по меньшей мере в шесть раз слабее. Этим он готов
уже был объяснить размеры странных построек.
   - Нет мыслей ясных, чтоб это доказать, - все так же задумчиво сказала
Мона Тихая.
   - Должно быть, замыслы их были столь же грандиозны, - без всякого
замешательства ответил Кир Яркий.
   Входа в первый диск с пробитым сводом марианам так и не удалось найти.
Забраться же по крутым гладким стенам, чтобы заглянуть в проем, оказалось
невозможным.
   И они пошли вдоль уходящей к горизонту, полузанесенной пылью, похожей
на горный хребет трубы.
   Даже уходившая в небо пирамида проигрывала в размерах по сравнению с
ней.
   Луа вращалась вокруг своей оси, может быть, в результате взрыва океанов
Фаэны и ее осколочных ударов. Ее сутки были примерно вдвое короче
марианских.
   Исследователям пришлось идти вдоль выпуклого трубообразного хребта всю
местную ночь и весь следующий день. Лишь когда Солнце скрылось за зубчатый
горизонт, и на смену ему загорелась в небе зловещая Зема, звездонавты
добрались до главного купола, как они назвали его еще в полете.
   Дважды присаживались они отдохнуть, прежде чем заметили открытый вход
под купол.
 
   Собственно, вход был не под купольный свод, а в черноту внутренности
исполинского, лежавшего на равнине диска.
   Пришлось освещать себе путь холодными факелами, захваченными с корабля.
   Путники двигались по просторной галерее со множеством высоких запертых
входов, по размерам напоминавших ворота. Галерея привела к лестнице.
   Вблизи ее ступени были столь высоки, что даже Линсу Гордому доставали
до воротника шлема.
   - Судя по твоей статуе Великого Старца, фаэты были не выше обычных
мариан, - сказал Моне Тихой Линс Гордый.
   - Кто опознает неведомых строителей и творение их, - загадочно ответила
Первая Мать.
   Решили подниматься. Сначала подсаживали на ступень Кира Яркого, потом
поднималась Мона Тихая и, наконец, уже Линс Гордый.
   Лестница великанов вывела путников в точно такую же галерею, из какой
они поднялись сюда.
   Линс Гордый тщательно обследовал ровные стены:
   - Это не камень. Металл!
   - Металл? - поразился Кир Яркий. - Зачем делать такое колоссальное
сооружение из металла, привозить его с Фаэны? - недоуменно спрашивал он.
   Снова мариане тысячи шагов шли по галерее, пока не остановились перед
лестницей с такими же гигантскими ступенями, как и у предыдущей. И снова
они одолевали в прежнем порядке ступень за ступенью.
   Кир Яркий громко возмущался нелепой прихотью фаэтов.
   - По крайней мере, мы можем сделать вывод, - спокойно отозвался Линс
Гордый.
   - Вывод? Какой?
   - Что до нас здесь ходили: на ногах.
   - О чем ты говоришь?
   - Увы, я только знаток вещества, а не живых тел. Мне трудно иметь
правильное суждение о тех, кто пользовался этим странным сооружением.
   - Не хочешь ли ты сказать, что они были выше нас?
   - Я это подозреваю.
   - А что ты еще подозреваешь?
   - Я скажу это, когда мы взберемся под главный купол.
   Моне Тихой было труднее всех. Может быть, потому она молчала, не
жалуясь и не споря.
   Металлические галереи этаж за этажом вели их выше и выше. И всего лишь
один проем в соседнее с галереей помещение оказался открытым.
   Свет холодных факелов высветил стены и возвышение в нише. И ничего
больше, кроме опрокинутого вверх основанием усеченного конуса.
   Путники двинулись дальше.
   Они поднялись в новые галереи, заглянули еще в два пустующих помещения
с нишами длиной шагов по сорок. Не могли же быть такого размера неведомые
существа, лежавшие здесь!..
   Когда же мариане, вконец измученные, вступили в необъятный зал под
матовым куполом, то удивлению их не было границ.
   Закругляющиеся стены высились отвесно, покрытые нагромождением конусов,
пирамид и сфер.
   Мариане, погасив уже ненужные холодные факелы, двигались по кругу, не
решаясь пересечь зал. И только когда они увидели нечто похожее на пульт
"Поиска-2", они побежали к нему напрямик.
   Однако часть вогнутой стены походила на пульт только издали. Вблизи
сходство терялось из-за необыкновенных пропорций. Но был один предмет, не
оставлявший сомнений в назначении этой части помещения.
   Это было кресло. Но какое кресло! В нем мог сидеть только великан,
очевидно один из тех, которые шутя сбегали по невероятным ступеням и
отдыхали на гигантских ложах.
   - Звездолет! - Кир Яркий в отчаянии опустился на металлический пол. -
Это не фаэты!.. Это пришельцы с другой звезды.
   - Величайшее открытие сделано нами, мариане! - сказала Мона Тихая. -
Оно окупает наш полет. Не только раса фаэтов мыслила в просторах Вселенной.
   - Как так окупает наш полет? - вскочил Кир Яркий. - Как так? Нам нужно
только одно открытие - сохранившиеся заряды распада, которые не успели
израсходовать фаэты в своей войне.
   - Что же делать? - вздохнул Линс Гордый. - У тебя была лишь тень
надежды. Она заслонена тенью этих грандиозных творений разума. Ограничимся
той мощью, которую имеем.
   - Ее недостаточно, недостаточно! - закричал Кир Яркий.
   - Зачем звездолет неведомых спустился на Луа? Что могло привлечь его? -
сказала Мона Тихая.
 
 
   Глава вторая. ВЗРЫВЫ СПАСЕНИЯ.
 
 
   "Звездолет Ихха после смены Большого Счета поколений на оставленной
родине, снизив скорость от абсолютной до межпланетной, вошел в систему
планет Желтого Карлика, где вероятность развития жизни не определялась
разностью двух равных величин.
   Планеты оказались значительными и ничтожными. На значительных, если бы
они имели твердую сердцевину, живые существа могли бы достигать нормальных
размеров. На ничтожных - если жизнь там и появилась, то породила особи
столь малые, что ожидать у них развития высокого разума математически
неверно.
   И тем не менее сигнал об опасной грани разума поступил именно с одной
из двух ничтожных планет, находившихся на общей орбите и составлявших
вместе с Желтым Карликом треугольник равенства.
   Первый Умеющий тотчас созвал всех звездогонщиков к Центральному Креслу
и сам сделал сообщение о тревожном открытии: в атмосфере одной из планет
замечены вспышки, в их спектре оказался элемент Кехха, числящийся семь раз
седьмым без шести в перечне первовеществ (43-м элементом в таблице
Менделеева стоит технеций, появляющийся после ядерных взрывов). Это
свидетельствует, что на ничтожной планете ничтожные разумные организмы
совершают недозволенное - освобождают энергию вещества путем его распада.
В Истории Галактических цивилизации отмечено несколько подобных
преступлений, вероятность которых крайне мала, но не определяется
разностью равных величин.
   Звездолет Ихха в соответствии со своим назначением (распространение и
сохранение разума в Галактике) обязан был немедленно следовать на помощь
Разуму, зараженному Безумием, чтобы предотвратить истребление Жизни Жизнью.
   Никто из звездогонщиков Ихха не привел ни одной мысли против того,
чтобы тотчас лететь к ничтожной планете и, окружив ее первосубстанцией,
сделать там невозможными реакции распада вещества.
   Первый Умеющий и все его спутники были из числа тех, кто отдает себя
делу Вселенной, отрекаясь от своего времени, от современников, родных,
любимых, от радости жизни и счастья. Полное воплощение в один только Долг
было единственным содержанием их жизни, воли, судьбы, которую они
уготовили сами себе.
   Дело Вселенной - это Жизнь для всех, кто может жить и мыслить, какого
бы вида или размера он ни был. Это недозволение, запрет и исключение любых
столкновений, могущих отнять чью-либо Жизнь. Это привнесение Светлых Начал
Разума во все сообщества Живых и Мыслящих, которые будут обнаружены во
время полета Ихха.
   Светлое Сердце, главный советник и помощник Первого Умеющего, заверил
его от имени всех остальных, что полет и укрощение первосубстанций
ничтожной планеты, где возникло Безумство Разума, будут совершены.
   И звездолет Ихха направился к ничтожной планете.
   По мере приближения к ней тревожные сигналы в ее атмосфере все
учащались.
   Неистовство распада, несомненно, уже уничтожило все поселения разумных
на ее поверхности. Живыми могли остаться лишь особи, находившиеся в
укрытиях, случайных или специально созданных для подобных трагических
случаев.
   Облако субстанции, нейтрализующей реакции распада, должно было вылететь
из звездолета и поглотить пылающую планету, но: этого не случилось.
   Звездолет Ихха находился между ничтожной планетой и ее еще более
ничтожным спутником, когда свершилось наибольшее злодеяние. Взрыв распада
выше критической силы произошел по воле Безумствующего Разума в глубине
океанов планеты, окруженной не только газообразной, но и жидкой оболочкой.
Глубинный взрыв распада, как это и следовало из Познаний Сущего, вызвал
взрыв этой жидкой оболочки. Волна взрыва устремилась в виде облака пара к
ее спутнику и захватила звездолет Ихха, бросив его с межпланетной высоты
на поверхность спутника.
   И с тех пор звездолет гигантов, по сравнению с родиной которых обычные
планеты казались ничтожными, миллион циклов лежит недвижно на потерявшем
былую атмосферу спутнике погибшей планеты. Планеты, которая была ничтожна
не столько по величине, сколько по моральным идеалам населявших ее
разумных особей".
   Кир Яркий закончил свой рассказ, который вел в Большом Зале у подножия
Кресла Гигантов.
   - Какой же вывод делаешь ты, Кир Яркий? - спросила Мона Тихая.
   - О, очень важный! - воскликнул юноша. - Мой рассказ всего лишь
вымысел, мечта, но: он позволяет делать выводы практические.
   - Просвети нас, дерзкий Кир, - попросил Линс Гордый.
   - Мне становится ясней, когда я верю в то, что рассказал, каково
назначение огромного цилиндрического коридора, соединяющего тот диск, где
мы теперь, со вторым диском без свода.
   - Ты полагаешь, что в этом намеренном удалении от обитаемой части
звездолета находились его двигатели и вещества, дававшие им силу?
   - Ты прав, Линс Гордый. Этот вывод рожден логикой, которой ты владеешь.
Не знаю я, найдем ли мы первосубстанцию, в присутствии которой не будут
протекать реакции распада, хотя такая субстанция, как я б хотел, должна
существовать, но запасы неизрасходованного вещества распада, конечно, мы
найдем! И я тотчас же отправляюсь сам туда по внутреннему коридору, а не
снаружи туннеля, как мы шли сюда.
   - Ты не сделаешь этого, Кир Яркий! Я не смогу этого допустить! Знаешь
ли ты, что наши скафандры не защитят нас от невидимых лучей распада,
излучаемых тем веществом, что ищешь ты?
   - Ты бережешь мою жизнь, мудрый Линс, забывая о миллионах живых и
мыслящих братьев, населяющих несчастную планету Зема, к которой
приближается осиротевшая когда-то и блуждающая теперь в пространстве Луа?
   - Ты безрассуден и смел, но есть границы возможного. Останови его. Мать
Мона!
   Никто из живущих не способен сделать больше того, что в состоянии
сделать. Ты рвешься, юноша, в отсек Смерти, чтобы спасти Жизнь, но там
утратишь собственную жизнь раньше, чем победишь чужую смерть.
   Жаркий спор велся в торжественной пустоте огромного зала, где, быть
может, и в самом деле собирались когда-то у Центрального Кресла неведомые
гиганты-звездогонщики, посвятившие себя распространению и сохранению
разума и погибшие от его безумия:
   Мона Тихая слушала своих спутников молча. Она размышляла. Ей предстояло
вынести решение, касавшееся не только тех, кто находился с нею рядом, но и
тех, кто был на далекой Земе.
   - Пойми, Линс Гордый, - убеждал Кир Яркий. - В чем смысл нашей Миссии?
В том, чтобы произвести спасительные взрывы распада. Но спасительными они
будут лишь в том случае, когда сила их окажется достаточной, чтобы
затормозить в полете Луа.
   Я только обнаружу запасы вещества распада. Это позволит нам наши
собственные запасы, сделанные знатоками вещества на Маре (под твоим
руководством, Линс Гордый!), взорвать над запасами гигантов. Тогда взрыв
будет всеобщим. И если даже есть поблизости запасы вещества распада тайных
военных баз фаэтов, они взорвутся тоже, и лишь общая их сила остановит Луа!
   - Ты убедил меня, Кир Яркий. Я не знаю логики более железной и более
раскаленной. Ты выжигаешь ею истину. Но я не отпущу тебя одного. Я пойду с
тобой.
   - Нет, - вступила теперь Мона Тихая. - Не бывать тому! Если даже не
вернется славный Кир, кто-то должен будет, взорвать марианские запасы
вещества над диском звездолета гигантов, который Кир Яркий назвал так
романтически "Ихха".
   - Ты хочешь. Первая Мать, взорвать марианские запасы вещества распада
над диском, где, может быть, в беспамятстве лежит живой наш марианин?
   - Я думаю о миллионах жизней.
   - Но не думаешь о жизни близкого тебе?
   - Я думаю и о жизни близких.
   - Разве может рассуждать так Мать?
   - Только Мать способна на такое рассуждение. Ты не пойдешь с Киром
Ярким, Линс Гордый. Так сказала я - Первая Мать Мара, и ты сделаешь, как я
накажу.
   Кир Яркий стоял в стороне, словно не о нем шел этот спор. Он уже знал,
что делать.
   Неуклюже припадая на одну ногу, он стал пробираться к лестнице гигантов.
   - Идите к кораблю, если ты, Мать Мона, согласна со мной, - сказал он. -
Я вернусь к вам. А если не дождетесь, то, не размышляя, поступайте так,
как подсказала Мать, Мать всех матерей. Если я буду поражен лучами
распада, это значит, что вещество распада есть там и оно примет участие в
спасительных взрывах, придав им необходимую силу.
   - Возьми с собой прибор, который подскажет тебе еще задолго до цели,
есть ли там то, что ищешь ты, - сказал Линс Гордый. - Если прибор известит
тебя, не иди дальше, возвращайся к кораблю. Мы ждем тебя. - И он обнял
юношу.
   - Прощай, - сказал Кир Яркий. - Я хочу верить, что не зря на Маре жил.
- И он заковылял к выходу из зала.
   - Если бы его могла видеть Кара Яр, - вздохнула Мона, смотря ему вслед.
- Она бы гордилась братом.
   - Ты не позволила мне идти с ним, ты сделала меня несчастным. Трудно
сознавать, что ты ниже, слабее, ничтожнее другого:
   - Не говори так. Знаток Вещества. Мы еще не выполнили Миссию, которую
приняли на себя. Закончить жизнь можно было бы и на Маре по законам
Природы или опережая их. Почувствуй на мгновение себя одним из
гигантов-звездогонщиков, о которых фантазировал наш несравненный Кир. Они
отдали, как он напомнил нам, не только Жизнь, но и отказались от своего
времени, от тех, кто окружал их, от тех, кто их любил и кого они сами
любили. Это куда труднее, чем пойти на риск, сопровождая Кира.
   - Ты мудра. Первая Мать Мара. Потому я и остаюсь с тобой.
   Кир Яркий вернулся на корабль "Поиск-2". Мона и Линс Гордый видели его
горбатую фигуру, когда он тащился по пыли Луа, оставляя на ней цепочку
характерных для его неуклюжей походки следов. Но не было для глаз Моны
Тихой и Линса Гордого походки более горделивой, чем походка этого
обездоленного природой, но столь духовно богатого юноши.
   Гипотеза Кира Яркого подтвердилась. В полуразрушенном диске,
соединенном с диском обитания звездолета огромным туннелем, действительно
находились и двигатели распада, и вещество, служившее топливом для них.
   - Скажи нам, Кир, - мягко спросила Мона, - ты действительно тотчас
повернул назад, как получил сигнал прибора?
   - Мог ли я так поступить. Мать Мона? Ужель я позор ищу себе в награду?
Я повернул назад, когда увидел сам то, о чем вам рассказал в полете
пылкого воображения.
   - Но ты подвергся разрушению, безумный! - вскричал Линс Гордый.
   - Клянусь тебе, учитель, я бодр, как никогда! Теперь взрывать, скорей
направленно взрывать! Направить все торпеды наши ко второму диску, где
свода нет. Пусть взорвется все и осколки достигнут звезд!
   - Но подожди. Корабль должен отлететь, - заметила Мона. - Нам мало
задержать полет Луа, нам предстоит продолжить свой полет. Кто знает, что
происходит там, на Земе?
   Приготовления делали в яростной поспешности. Пожилая Мать Мона, старый
Линс и хромой, горбатый Кир - все трудились исступленно, понимая, что
каждый миг приближает космическое тело, на котором они находились, к
обреченной Земе с ее людьми, потомками фаэтов или подобных им существ.
   И там, где в обычных условиях мало было бы усилий сотни тружеников,
сейчас трое словно взорвавшихся изнутри мариан совершали немыслимое,
подвиг, продиктованный им Долгом.
   : Корабль "Поиск-2" взлетел с мертвой поверхности планеты, давно
потерявшей атмосферу. Возможно, что во времена фаэтов она была покрыта
воздухом, имела реки, водоемы: На ней могла быть колония фаэтов, остатки
которой, если они и сохранились, будут уничтожены теперь взрывами спасения.
   Кир Яркий был счастлив, он чувствовал себя, по собственным словам,
бодрым, как никогда. Как никогда:
 
 
   Глава третья. НОЖ В НЕБЕ.
 
 
   У Земли стало два светила. Второе по ночам сияло ярче всех звезд.
   Теперь надо было ждать сотрясений почвы, наводнений, ураганов. Инкам
было предложено покинуть каменные строения, чтобы избежать гибели в
развалинах. В горах, вдали от моря, могущего ринуться на берег, они
мастерили шалаши из листьев, как бывало еще до объединения в общину.
   Только мы, сыны Солнца, да Тиу Хаунак с женой, ожидавшей ребенка,
оставались в городе. Инками правил в очередной свой срок старый охотник
Хигучак. Помощь его в лесу была сейчас особенно полезна людям.
   Луна всходила на небосводе раньше Вечерней Звезды. Освещенная солнцем
лишь с одной стороны, она походила на изогнутый нож для срезания сладких
стеблей.
   Занесенный над Землей, он зловеще сверкал, увеличиваясь с каждым днем.
Каменные здания ночью выглядели серебряными.
   Тогда мы с Эрой и бродили среди них, взявшись за руки и стыдясь своего
счастья.
   Поднимаясь над горизонтом, грозящий Земле нож казался окровавленным.
   Мы отлично знали, что причина этого в прохождении отраженного Луной
света через толстые слои земной атмосферы, но Эра непроизвольно
прижималась к моему плечу, а я обнимал ее, словно мог оградить от всех
несчастий.
   А несчастья надвигались. Сообщения по электромагнитной связи от Моны
Тихой были неутешительными.
   Младший брат Кары Яр вычислил, что Луа с Землей неминуемо столкнутся в
самое ближайшее время. Первая Мать, как обещала нам, сама повела корабль к
Луа, захватив с собой все сделанные на Маре установки распада вещества. Но
не слишком ли поздно?
   Нот Кри доказывал, что нам нет никакого смысла оставаться среди людей,
имея возможность покинуть Землю на "Поиске". Он убеждал нас, собравшихся в
большом зале нашего каменного дома, что цель Миссии Разума вовсе не в
самопожертвовании, что наши жизни принадлежат Мару, наконец, что мы можем
вернуться сюда, когда убедимся, что Земля уцелела.
   Кара Яр молча усмехнулась в ответ. Мне вдруг стало жалко Нота Кри.
   Я догадывался о его надеждах, поскольку не стоял теперь между ним и
Карой Яр.
   Но мариане думали сейчас не о его личных переживаниях, а о настойчивом
предложении, обоснованном логично и холодно.
   Ива встала с ковра из птичьих перьев, которым, как в Толле, украсил пол
нашего жилища заботливый Чичкалан. Она оперлась о плечо оставшегося сидеть
у ее ног Гиго Ганта.
   - Мы прилетели сюда ради людей, - звонко сказала она. - Они сейчас
страшатся кровавого ножа, занесенного над Землей. Наши предостережения о
грядущих бедствиях звучат для них пророчеством о конце света. Свое
переселение в горы инки уже восприняли как потерю всего, что обрели в
Городе Солнца.
   Я удивился мудрости этой речи. Ива все еще была для меня девочкой.
   - Что предлагаешь ты, сестра моя? - спросил я.
   - Мужественный Кон-Тики, милый наш Инко. Я вовсе не чужда холодной
логики Нота Кри, но сердцем считаю, что не могут участники Миссии Разума,
которую ты возглавляешь, предать людей, запуганных и беспомощных. Это все
равно что бросить во время пожара собственных детей, поскольку взрослые
ценнее для общества. Если Луна с помощью обещанных нам взрывов распада
вещества пройдет мимо Земли и все живое здесь уцелеет, то люди все равно
утратят нечто большее, чем жизнь, они потеряют веру в справедливость,
которую внушили им покинувшие их в беде сыны Солнца. И они уже не станут
теми инками, какими нам хотелось их сделать.
   Нот Кри покрылся пятнами, плотно сжав узкие губы. Он разжал их, чтобы
сказать:
   - Если все представители высшего разума мыслят столь же "логично", как
и это юное существо, то мне остается лишь убедить их во имя безопасности и
выполнения Долга на время скрыться в нашем корабле "Поиск", пока не
закончится разгул стихий. Это даст нам возможность не только уцелеть, но и
скорее прийти на помощь напуганным и пострадавшим людям.
   - Чтобы помогать им, необходимо быть среди них! - холодно возразила
Кара Яр. - Людям надо внушить, что разум выше стихии. И делать это надо
уже сейчас, когда страх овладевает ими.
   Ива благодарно взглянула на нее и, словно продолжая ее мысль, сказала:
   - Такой помощью может оказаться наш собственный пример. Не бежать, хотя
бы для того, чтобы укрыться, спокойно наблюдая за гибелью других, должны
мы, а, напротив:
   - Что напротив? - раздраженно осведомился Нот Кри.
   - Мы с Гиго Гантом решили соединить наши жизни. И сделать это не
когда-нибудь потом, в безоблачное время, а сейчас, в грозовую пору. Пусть
в брачной церемонии у Ворот Солнца примут участие люди Земли. Это успокоит
их.
   Я почувствовал, как сидящая рядом со мной Эра Луа пожала мою руку. Я
понял ее мысли и потому слушал дальнейшие слова своей сестры с особым
волнением.
   Она продолжала:
   - Стоя в проеме Ворот, мы с Гиго Гантом дадим клятву людям навечно
остаться с ними, как об этом просил Тиу Хаунак.
   "Вот как? Могли бы мы с Эрой решиться на это?"
   Я взглянул на нее. Она смотрела на ковер из птичьих перьев.
   : Длинные тени первых солнечных лучей легли на золотистую площадку.
   К проему Ворот вела солнечная дорожка, оттененная двумя темными
полосами от массивных каменных стояков. Она казалась особенно яркой,
начинаясь от тени перекладины, казавшейся вспаханной землей.
   Процессия жрецов Знания, возглавляемая Тиу Хаунаком, и воины во главе с
Чичкаланом обошли тень Ворот, предоставляя пройти по солнечной дорожке
только новобрачным.
   Ива Тихая и Гиго Гант, держась за руки, шли по светлой полосе навстречу
восходящему в проеме Ворот Солнцу.
   Танцующие женщины своими движениями словно направляли их вперед, к
солнечной жизни.
   Инки спустились с гор, чтобы увидеть, как сочетаются браком дети
Солнца, решившие навеки остаться с ними.
   Ива и Гиго смотрели перед собой.
   Монументальные стояки Ворот были гладкими, с двумя небольшими
прямоугольными нишами. Лишь массивная перекладина была покрыта резным
орнаментом, который, по мысли Тиу Хаунака, должен был вещать далеким
потомкам о лунном годе, о сынах Солнца, их поочередном правлении инками и
появлении их на Земле из-за угрозы столкновения ее с Луной. Прямо над
проемом посередине фресок выделялось изображение ягуара, которое должно
было символизировать меня, Кон-Тики.
   Теперь Ива и Гиго стояли как раз напротив каменного ягуара.
   Еще несколько шагов до проема - и они на миг затмят Солнце, впитывая в
себя его лучи.
   В Воротах им пришлось тесно прижаться друг к другу.
   Тиу Хаунак провозгласил:
   - Отныне и на нескончаемые века сыны Солнца дарят инкам правителей, в
крови, которых нет ни злобы, ни жестокости. Счастливые инки доверяют сынам
Солнца и их потомкам вечно править ими, чтобы никогда не была нарушена на
Земле Справедливость. Пусть отныне каждый первый инка женится лишь на
своей собственной сестре, сохраняя чистоту крови сынов Солнца (странный
обычаи правителей инков жениться лишь на сестрах сохранялся несколько
тысячелетий вплоть до покорения инков испанскими конкистадорами во главе с
Писарро, который воспользовался легендой о сынах Солнца, обещавших
вернуться, выдав за них белокожих и бородатых испанцев).
   - Нож в небе! И искры около него! - раздался возглас в толпе.
   Все подняли головы и увидели днем ночное светило в виде изогнутого
ножа, занесенного над Землей.
   Два светила одновременно были на небосводе. В этом не было ничего
удивительного.
   Вечерняя Звезда бывает порой и Утренней, поднимаясь вместе с Солнцем
над горизонтом, лишь затмевая его лучами.
   Но сейчас появление искрящегося ножа в небе было воспринято инками как
страшное знамение. И особенно потому, что рядом с ножом что-то сверкало.
   Нам, марианам, хотелось верить, что это сверкают спасительные для Земли
взрывы распада, которыми будет задержана устремившаяся на Землю Луна. Но
как трудно было уверить в этом перепуганных людей!..
   Люди побежали от Ворот Солнца к морю. И тут заметили, что оно, яростно
разбиваясь о камни пенными валами, наступает на набережную.
   Каменная стена, уходя далеко в море и защищая бухту и городскую гавань
от морских волн (любимое место прогулок горожан), уже скрылась под водой,
и волны ворвались на центральную площадь.
   Ива и Гиго Гант так и замерли в проеме ворот. И тут земля заколебалась
под ногами. Кара Яр бросилась к Воротам Солнца, чтобы помочь новобрачным.
   Тиу Хаунак, сооружая Ворота Солнца, хотел, чтобы они выдержали любое
землетрясение, оставшись стоять навеки. Но у нас на глазах огромный
поперечный монолит треснул. Трещина прошла через все письмена, разделив их
на две неравные части. Чудовищная каменная глыба должна была свалиться на
Иву и Гиго.
   Но она чудом продолжала держаться на своем месте.
   Кара Яр не добежала до Ворот. Всколыхнувшая почву волна свалила ее с
ног в нескольких шагах от разрушающегося сооружения.
   В следующий миг земная волна сбила с ног и всех нас, стоявших вместе с
Тиу Хаунаком.
   Тиу Хаунак вскочил первым и кинулся навстречу наступающему морю, чтобы
спасти оставшуюся в нашем доме Иму и их будущего ребенка.
   Когда я поднялся на ноги, Ива и Гиго Гант уже стояли рядом с нами.
Кроме них, тут были несколько жрецов Знания и воинов вместе с Чичкаланом и
танцовщицы.
   Все остальные бежали в горы. Но каменная лавина встретила их еще в
предгорье.
   С гулом и ревом, подскакивая и сталкиваясь, камни неслись навстречу.
   И тут в горах, где стоял наш "Поиск", раздался страшный взрыв. Но еще
раньше, чем его звук докатился до людей, в отчаянии кинувшихся наземь,
высоко в небо поднялся огненный столб.
   Может быть, именно такие взрывы страшного оружия древних и видели мы
только что в виде искр на затемненном диске Луны. Конечно, не эти
спасительные взрывы были причиной начавшихся бедствий, а сближение планет,
которое не успели предотвратить эти взрывы распада:
   На горном склоне появилась огненная река. Над ней стелился кудрявый
дым, похожий на гигантскую, сползающую с горы змею.
   Люди повернули назад, но оказались между лавиной несущихся с гор камней
и наступающим морем.
   Никто не знал о судьбе инков, оставшихся в горных лесах. Новые ущелья
раскалывали склоны, камнепады сметали все на своем пути, перемешиваясь с
потоками вырвавшейся из недр магмы.
   Вдруг появилась Кара Яр.
   Она призывала людей остановиться, подавая пример бесстрашия.
   Нот Кри, мы с Эрой Луа и новобрачные присоединились к ней. Сознание,
что сыны Солнца с ними, ободрило наших земных друзей.
   Испуганные, потрясенные, столпились они около нас.
   Полоска земли между рушившимися горами и наступающим морем все сужалась.
   - О великий Кон-Тики, спаси нас! - восклицали мужчины и женщины, ломая
руки.
   - Не бойтесь, идите за мной! - воскликнула Кара Яр, смело направляясь к
гремящему вдали каменному потоку. - Лучше всего укрыться под отвесной
скалой.
   Я застыл недвижно, видя, как на крыше нашего дома появились две фигуры.
Это, конечно, были Тиу Хаунак и Има.
   Помочь им было невозможно: нигде поблизости не было ни лодки, ни бревна.
   - Я поплыву к ним, - объявил Гиго Гант, - помогу.
   - И я с тобой, - сказала Ива. - Я тоже научилась плавать.
   Страшный вопль заставил остановиться и Гиго Ганта, и Иву Я не верил
глазам. Только что мы видели стройную фигурку Кары Яр, уводившую часть
толпы от наступающего моря под защиту горного обрыва. И вдруг и она, и
все, кто был с нею, исчезли.
   На месте, где они стояли, зияла теперь трещина, из которой поднимались
клубы пара.
   Оставшиеся инки и мы, мариане, но уже без несравненной Кары Яр,
оказались отрезанными от гор.
   Нот Кри рухнул на землю, содрогаясь от рыданий. Я и сам готов был
рыдать рядом с ним, но вокруг были люди, чего-то ждавшие от меня.
   - О Кон-Тики, спаси нас от моря! Прикажи ему повернуть вспять, -
слышались исступленные крики несчастных.
   Что мог я сделать, кроме того, что делал, невозмутимо стоя среди тех,
кто верил мне!
   Гиго Ганта и Ивы не было. Они плыли по направлению к крыше дома.
   - О великий Кон-Тики! Ты спас нас! - раздались истерические вопли
женщин.
   Смысл слов не сразу дошел до меня. Я думал, что меня все еще просят о
невозможном.
   Но, оказывается, меня благодарили за якобы содеянное.
   И тут мы с Эрой Луа увидели, что подкатившиеся почти к нашим ногам
морские волны стали отступать.
   Тогда я еще не знал, что означает это наше чудесное спасение, какой
ценой глобального несчастья оно оплачено.
   Мы шли следом за отступавшими волнами, обходя выброшенные предметы: то
чью-то трубку для вдыхания дурманящего дыма, то посох старика, то отмытое
волнами нарядное ожерелье. Мы останавливались перед трупами утонувших. Их
было много, очень много. Я никак не думал, что столько инков еще
оставалось в городе.
   Я боялся заглядывать в их лица, чтобы не узнать своей сестры, Гиго
Ганта, Имы или Тиу Хаунака:
   Море отступало.
   Небо стало совсем черным от расплывшейся над вновь проснувшимся
вулканом тучи.
   Преждевременные сумерки спустились на землю.
   На улице нас нагнал Нот Кри. Лицо его было перекошено гневом и
страданием.
   - Не захотели улететь! - прошипел он. - Заплатили жизнью Кары Яр за
безумство, недостойное Разума.
   - Надо найти Иву и Гиго, - сказала Эра.
   - Что мне до них, когда нет Кары Яр! - в бешенстве воскликнул Нот Кри.
   Эра Луа рыдала у теня на плече. Клянусь, у меня первый раз в жизни
глаза были полны слез.
   Море отошло от нашего дома, где все было испорчено залившей комнаты
водой, и он был пуст.
   Только на набережной мы встретили Тиу Хаунака вместе с Имой и нашими
марианами.
   Если в такую минуту можно было говорить о счастье, те мы почувствовали
себя счастливыми. На плече Имы сидел попутай гаукамайя из далекой сельвы.
Золотистым шнурком, сплетенным из отстриженных волос Имы, он был привязан
к ее ожерелью.
   Зачем?
 
   : Море продолжало отступать.
 
 
   Глава четвертая. СВЕТОПРЕСТАВЛЕНИЕ.
 
 
   Только много позднее смог я представить себе, что произошло тогда по
всей Земле.
 
   Подземные толчки следовали один за другим. Каменные дома рушились, как
игрушечные, будто сложенные из крупинок на столе, который вдруг резко
встряхнули.
   Груды щебня завалили улицы. В воздухе пахло вылью и еще чем-то сладким,
противным, что еще недавно было живым:
   Повсюду валялись уродливые обломки, и порой нельзя было понять, труп
это или часть разбившейся статуи.
   На набережной сгрудилась загнанная туда обвалами жалкая толпа. Пышные,
потерявшие теперь всякий блеск наряды жрецов Знания и певиц, померкшие
доспехи побросавших оружие воинов, нагие тела танцовщиц с обвисшими
браслетами и облегающие марианские одеяния сынов Солнца придавали толпе
пестрый вид.
   Все мы стояли рядом, зажатые между развалинами и морским прибоем.
Деваться больше было некуда.
   Вот почему даже не крик ужаса, а общий стон пронесся по толпе, когда
заколыхались плиты набережной. Они выпучивались, словно под ними злобно
заворочалось чудовище.
   Этим потревоженным чудовищем была сама Земля, раненная грубым
вторжением могучего тяготения постороннего космического тела.
   И словно мало было разрушений от содрогания земли: над городом
заклубился черный едкий дым. Ветер опалил лица сухим жаром. Глаза
заслезились.
   Река лавы, огнепадом сорвавшись с обрыва нового вулкана и заполнив
собой трещину, которая, поглотила первые жертвы бедствия и в их числе нашу
Кару Яр, ворвалась теперь на улицы города.
   Только окружающий нас ужас позволяет мне говорить о нашей Каре Яр как
одной из многих, шедших за нею: Я просто не могу заглушить словами свой
горький стон при мысли о ней:
   Все мы были потрясены. Наиболее стойкой из нас оказалась Эра Луа: она
находила ласковое слово для каждого. Держалась твердо. Глядя на дымящийся
город, она даже горько вспомнила несчастную Толлу:
   - Город Солнца будто подожжен: дикарями.
   - Нет, - жестко возразил Нот Кри. - В гибели Кары Яр надобно винить не
диких потомков фаэтообразных, а кое-кого другого, цивилизованного: - Он
особый смысл вложил в последнее слово.
   - Если ты имеешь в виду цивилизованных дикарей, по чьей вине Луна летит
сейчас на Землю, то ты прав: - заметил я.
   - Философией не заткнуть голос совести, - грубо оборвал меня Нот Кри.
   - Философ всегда должен отыскать истинную причину явления, - спокойно
вступил Гиго Гант. - Пусть никто не забрасывал здесь горящих факелов в
открытые окна жилищ, но все же именно просвещенные дикари подожгли Город
Солнца миллион лет назад.
   - Фаэты, развязавшие войну распада? - живо спросила Ива, успевшая, как
и Гиго Гант, снова одеться после плавания за Тиу Хаунаком в сохраненную
для нее Эрой одежду.
   - Взрыв океанов расколол Фаэну. Ее части разошлись в пространстве и не
могли удержать около себя былого спутника. Прошел миллион лет, и этот
спутник, когда-то сорвавшийся со своей орбиты, сейчас здесь, над нашими
головами. Он разрушает дома не хуже бомб распада, пробуждая вулканы, лава
которых становится факелом поджигателей:
   - Замолчите! - прервал Нот Кри размеренную речь Гиго Ганта. -
Замолчите! Легче всего свалить свою вину на выдуманных фаэтов. Знайте, в
смерти Кары Яр виновны цивилизованные дикари! Но не фаэты, а МАРИАНЕ,
отказавшиеся переждать стихийное бедствие в безопасном космосе!
   Я с укором посмотрел на Нота Кри.
   - Пусть память о нашей Каре Яр возразит тебе ее словами.
   - Ненавижу вас, безумствующих поборников Разума! Вы убили мою Кару Яр,
жизнь которой была ценнее прозябания всех жалких племен Земли! Вы,
воображающие себя неспособными на убийство, оборвали и мою жизнь!..
   Выкрикнув это. Нот Кри оттолкнул вставшую на его пути Иву и бросился к
столбу пламени, взвившемуся над руинами.
   Стоявший рядом Чичкалан не понимал языка сынов Солнца, но угадал смысл
разговора. Не рассуждая, он бросился за невменяемым Нотом Кри.
   Спустя некоторое время златокожий великан вернулся, неся на руках
обожженного сына Солнца.
   Эра стала приводить его в чувство.
   Застонав от боли, Нот Кри процедил сквозь зубы:
   - Этот низший фаэтообразный обошелся со мной как зверь. Он содрал мне
волдыри.
   - Он спас твою жизнь, - ласково возразила Эра.
   - Кто вправе распоряжаться моей судьбой? - повысил голос Нот Кри. -
Никто на Маре не посмел бы решать за меня, когда мне жить и когда умирать.
   - Но ты, Нот Кри, участник Миссии Разума. У тебя Долг.
   - Что мне Долг, выдуманный полоумным поэтом древности. Каждый живет
ради счастья. Только в том и есть Долг.
   - Хорошо, что Кара Яр не слышит тебя. Ты не только не добился бы ее
любви, но потерял бы ее дружбу, - сказала Эра.
   - Не может быть дружбы между теми, кого сама Природа толкает друг к
другу. - И Нот Кри снова застонал. - Разве это дружба между Инко Тихим и
Эрой Луа? Не надо быть слепыми! Пустите меня к Огненной реке!
   Огненная река сама пробивалась к нам, вздуваясь ослепительными
тестообразными краями. Она выползала на камни набережной, взбухая и
пузырясь. Оседавшая на нее пыль загоралась синими мечущимися огоньками.
   Толпа шарахалась от нее в сторону. Приходилось отворачиваться от
обжигающего кожу жара.
   Мне, прикрывшемуся козырьком, было видно, как на поверхности лавы
пробегали огненные блики. Словно чьи-то неведомые письмена возникали и
исчезали на сверкающем зеркале.
   По краям из-под наступающей магмы то и дело вылетали снопы искр.
   Тяжелая раскаленная масса доползла до края набережной, и от первых ее
капель, упавших в море, снизу взвились столбики пара.
   Через мгновение рев и свист донеслись с того места, где огнепад
встретился с морским прибоем. Его пена слилась со струями пара. Все вокруг
заволокло жгущим туманом. Мы почти не видели друг друга, скрытые в
стелющемся по земле облаке.
   Дыхание обжигало легкие. В голове мутилось.
   Сквозь пар поблескивала упорно сползающая в море густая и матово-яркая
лава. От соприкосновения с водой она тотчас превращалась в твердые скалы.
Светящийся поток упрямо напирал на них, обтекая выросшие препятствия и
поворачивая на набережную, где грозил добраться до людей.
   Подувший ветер снес облако пара в сторону, и, облегченно вздохнув, мы
на какое-то время увидели схватку двух стихий: воды и огня. Смерч,
подобный тем, что встают над пустынями Мара в Пылевые Бури, вырос над
заливом Тики-кака. В заливе этом постепенно стал возникать каменный мыс
застывшей лавы, похожий на мол, который инки недавно сооружали здесь для
защиты огромного, только что построенного корабля от океанских волн.
Образуясь как бы в лютой схватке, вал этот походил на груду тел убитых, и
по нему, искрясь и набухая, продолжал победно двигаться поток магмы.
Словно в исступлении боя, все новые и новые огненные полчища стремились
занять место павших.
   Клубы пара белой, уходящей в залив стеной, как дым сражения,
поднимались с места боя.
   Если бы ветер подул в нашу сторону, мы задохнулись бы или сварились в
жарком пару.
   Чичкалан схватил меня за руку, потом упал передо мной на колени.
   - О Кетсалькоатль, ты всесилен, - на языке людей Толлы воскликнул он,
указывая на море. - Ты бог! Я всегда это знал!..
   Казалось, море, признав свое поражение, стало отступать перед огнем.
   Расплавленная магма стремилась скорее занять его место на еще влажных
камнях.
   Гиго Гант с тревогой смотрел на свою гордость - недавно спущенный на
воду корабль. Он заметно оседал по мере того, как море уходило, и мачты
его едва возвышались над краем набережной.
   Вода словно куда-то переливалась из бухты, как из одного сосуда в
другой.
   В этом было наше спасение!
   И тут полил дождь.
   Помню, какое впечатление произвел на мариан первый дождь в сельве. То
был тропический ливень, который заставил нас, привыкших беречь на Маре
каждую каплю влаги, замереть от ужаса и восторга. Потом мы привыкли к
ливнем. Но то, что происходило сейчас на земле инков, не шло ни в какое
сравнение даже с первым чудом сельвы, ее дождем.
   Море, только что отступив, вдруг ринулось обратно, но уже с неба,
неведомо как оказавшись там. Водные струи сшибали с ног, топя нас, не
давая вздохнуть.
   Корабль Гиго Ганта к тому времени оказался уже на суше и, накренившись,
лежал беспомощной громадой на камнях.
   Спасаясь от ливня, все мы побежали по бывшему дну залива к кораблю. Это
я впопыхах предложил найти на нем укрытие.
   Помаю, как две танцовщицы помогали бежать старому жрецу Знания, колено
у того было разбито и кровоточило. Он останавливался, пытался лечь, но две
его внучки тащили его дальше. На бедре одной из них виднелась свежая рана.
   Так мы оказались на судне и с трудом поднялись на покатую палубу.
   Еще недавно Гиго Гант лелеял мечту совершить на этом корабле плавание к
материку Заходящего Солнца, где, по слухам, жили белые бородатые люди, из
племени которых происходила мать несчастного Топельцина, более
цивилизованная, чем обитатели Толлы.
   Теперь мы никуда не собирались плыть. Нужно было просто переждать
ливень. Но он усиливался.
   Скоро небесный водопад победил все, даже огненный поток, низвергавшийся
со склонов вулкана. Лава затвердела на улицах скалистым гребнем, местами
поднимаясь выше затопленных ею домов. Море ушло, словно вылилось куда-то
через образовавшуюся пробоину, и даже небесный водопад не мог пополнить
его убыль.
   Укрывшись на корабле, мы не знали, что предпринять. Наши спутницы, как
и подобало марианкам, разыскали заготовленные Гиго Гантом на долгое
путешествие запасы пищи и раздавали ее инкам.
   Ливень еще больше усилился. Улицы города, ведшие к набережной,
превратились в мутные потоки, низвергавшиеся с набережной каскадами.
   Снова, как во время столкновения воды в огня, над ними поднимались
облака пара.
   Но это были мельчайшие брызги, реющие над землей туманом, несмотря на
льющийся сверху поток.
   Возможно, что такие же потоки воды лились и во многих других местах
земного шара. Нам казалось, что повсюду происходит то же самое. Не укройся
мы на корабле, нас смыло бы во вновь наполнившейся водой залив, уровень
которого заметно поднимался.
   Наш корабль всплыл. Палуба его уже не кренилась как прежде, а угрожающе
покачивалась.
   Гиго Гант взялся за руль, чтобы управлять кораблем. Наиболее сильных
инков он посадил на весла. Пытаться поднять паруса в такой ливень было
невозможно.
   Теперь ко всем опасностям прибавилась еще и возможность потонуть на
перегруженном людьми корабле.
   Без парусов оставалось довериться лишь веслам и течению, которое
относило нас все дальше от Города Солнца, вернее, от его руин.
   Казалось, что дождь льет не только сверху, но и сбоку, опасно креня
судно, готовое зачерпнуть воду недопустимо низким бортом.
   Начался шторм, унося у нас последнюю надежду на спасение.
   Из трюма слышались рыдания и стоны.
   Вместе с Эрой мы зашли туда. Люди лежали вповалку, прижавшись друг к
другу.
   Многие страдали от качки.
   Посоветовавшись с Эрой, мы решили, что лучшим лекарством для таких
больных будет неистовая работа, отвлечение от одуряющей обстановки.
   Я поставил всех, кто мог встать, на вычерпывание воды. Има, ждавшая
ребенка, несмотря на это, встала вместе с другими женщинами в цепь -
передавать из рук в руки наполненный водой сосуд, чтобы выливать воду с
палубы в море. Все же сознание безысходности не покидало работающих,
исключая разве что гордую, сжавшую губы Иму.
   Тогда Эра предложила мне попытаться воздействовать на психику невольных
пассажиров корабля.
   Только наследственный ум Матерей Мара мог подсказать ей такую мысль!
   Здесь, на палубе, во время потопа и шторма, мы с нею перед лицом всех,
кто разделял с нами общую судьбу, должны были соединить наши жизни. Но не
для того, чтобы закончить их в пучине, а чтобы войти вместе со всеми в
новую жизнь после близкого спасения!
   Мы объявили наше решение своим соратникам.
   Тиу Хаунак и Чичкалан передали его инкам.
   Мысль о свадьбе сынов Солнца в столь необычных условиях заставила
встать даже лежащих пластом. Они словно увидели краешек скрытого за
сплошными тучами светила.
   Но сквозь потоки лившейся сверху воды проникал не столько солнечный
свет, сколько непрерывное сверкание молний.
   Заслоняя их блеск, мы с Эрой стояли в проеме кабины управления.
   Там находились все наши друзья, а из люка трюма выглядывали смельчаки,
передававшие вниз все подробности церемонии, наспех придуманной нами.
   По сигналу Тиу Хаунака из трюма донеслось свадебное пение скрытых там
певиц, а под струями дождя танцевали две наиболее отчаянные танцовщицы. На
бедре одной из них я узнал знакомый шрам.
   В блеске молний, под гром, подобный взрывам распада прямо у нас над
головой, Тиу Хаунак провозгласил меня и Эру мужем и женой:
   - Пусть дела, которые станут отныне вместе свершать Кон-Тики, звавшийся
в небе Инко Тихим, и Эра Луа, носившая древнее имя Луны, будут столь же
яркими, как эти вспышки небесного огня. И пусть счастье сопутствует новым
мужу и жене и на Земле, и на Маре, и на любой другой звезде Вселенной! Да
будет так во имя Жизни Кон-Тики с женой и всех, кто плывет с ними вместе
среди грома и бури, знаменующих лишь превратности Жизни! Да будет так!
   Дождь, если этот поток можно было назвать дождем, лил не переставая
несколько суток, все первые дни нашей с Эрой новой жизни. Мы были с ней
всегда вместе.
   Счастливым она помогала своим видом, слабым - утешающим словом,
подбадривала страдающих.
   Тиу Хаунак и Чичкалан вдохновляли примером гребцов. Гиго Гант был
неутомим и позволял сменять себя только мне. Ива была с ним, добавляя этим
сил.
   Жрецы Знания и певицы с танцовщицами неутомимо вычерпывали воду. В
трюме было душно и пахло сыростью. Эра велела приоткрыть люки.
   Когда я сменил изнемогающего от усталости Гиго Ганта, он шепнул мне:
   - Слушай, Инко, настоящий шторм в открытом море: Нет, его корабль не
выдержал бы.
   - В открытом море? - переспросил я, почувствовав ударение, сделанное на
этих словах.
   Гиго Гант молча кивнул и свалился в глубоком сне. Ива положила его
голову к себе на колени и сняла его очки, которые надо было беречь, как
его собственные глаза.
 
   Чти он имел в виду? Шторм слишком слаб для океана, в котором мы давно
должны были бы оказаться?
   Куда же делся океан?
   Мы переглянулись с Эрой, научившись понимать друг друга без слов.
   Корабль перебрасывало с боку на бок. Я старался держать его против
волны. Воины Чичкалана помогали мне в этом веслами. Без них корабль давно
бы перевернулся.
   Эра призналась мне, что почти все запасы еды уже уничтожены.
   - Хорошо, хоть жажды никто не ощущает, - добавила она, кивнув на бьющие
в палубу струи.
   Каждый раз, сменяясь у руля, я бросался у. аппарату электромагнитной
связи, чтобы услышать голос Мара или Моны Тихой с Луны. Но все мои попытки
оказывались тщетными.
   Магнитная буря невиданной силы, очевидно, разыгралась на всей планете и
непробиваемым экраном закрыла от нас остальной мир.
 
 
   Глава пятая. ПРИЗЕМЛЕНИЕ.
 
 
   С замиранием сердца наблюдали мариане цветущую планету Зема с высоты,
равной половине ее поперечника (~ 3300 км). "Поиск-2" облетал Зему
несколько раз за время ее оборота вокруг собственной оси.
   Медленно поворачивался в черной бездне исполинский шар, прикрытый
густым облачным покровом, там и тут закрученным спиралями. Он был почти
весь залит водой. Если на Маре вода может сохраняться лишь в глубинных
водоводах, впитанная в почву оазисов или в виде ледяных покровов полюсов,
то здесь, помимо полярных льдов, вода была разлита по всему шару. На долю
суши, сплошь покрытой растительностью, оставалась едва ли четвертая часть,
всей сферической поверхности.
   Можно было поражаться расточительной щедрости Природы, наделившей всеми
благами эту чудом спасенную от столкновения с другим космическим телом
планету. Богатая активным окислителем атмосфера превосходила по своим
жизненным свойствам искусственный воздух глубинных городов Мара.
   В черноте неба на фоне серебристой звездной россыпи, казалось, быстро
двигалась (но на самом деле прекратила свое сближение с Земой) Луа,
остановленная силой взрывов.
   Мариане наблюдали эти взрывы, когда шар Луа выглядел по своим размерам
таким же, как сейчас Зема.
   Сама Мона Тихая привела в действие с помощью электромагнитной связи
торпеды распада.
   Они взлетели со своих наклонных направляющих, с таким трудом
установленных на Луа тремя марианами, и должны были взорваться над диском
звездолета гигантов.
   Все произошло в полном соответствии с расчетом.
   Мариане, конечно, не видели взлетевших торпед. Они лишь на мгновение
ослепли от вспышки ярчайшей звезды на месте Луа. Поверхность ее будто
исчезла со всеми своими бесчисленными горными кольцами, впадинами и
кратерами.
   Когда яркость вспышки ослабла и снова стал виден космический ландшафт
планеты, чем-то напоминавшей родной Мар, мариане, находясь уже в состоянии
невесомости, ощутили на себе влияние взрыва, которого не учли. На Луа не
было океанов, облако пара не могло настигнуть "Поиск-2", но: газы,
образовавшиеся при взрыве, догнали корабль.
   Плавая в воздухе кабины, все трое мариан разом обрели свой былой
"марианский"
   вес и упали на переборки, на окно обзора, на пульт управления.
   Больше других пострадал Кир Яркий.
   Вылетев из кресла пилота, он так ударился о панель приборов, что
потерял сознание.
   Мона Тихая, забыв о собственных ушибах, бросилась к нему на помощь.
Кряхтя и охая, к ней присоединился и Линс Гордый.
   Надо было как можно скорее привести в чувство Кира Яркого. Ведь ему,
пилоту корабля, предстояло вывести его к Земе, посадить на ее поверхность
в нужном месте, чтобы найти там Инко и его друзей.
   Но далеко не сразу он пришел в себя. Мучительная слабость вдруг сковала
все его члены, не позволяла ему даже открыть глаза. Мертвенная бледность
разлилась по острому лицу.
   К счастью, сила, вызвавшая ощущение веса, быстро ослабла. Состояние
невесомости вернулось, и это помогло Киру Яркому прийти в себя.
   - Славный наш Кир, - сказал Линс Гордый. - Случилось так, как в твоем
рассказе.
   Но только из слушателя я превратился в действующее лицо. И поплатился
парой синяков.
   - На счастье нам, нет облака паров взорвавшихся морей, - вставила Мона
Тихая. - Корабль "Поиск" не будет брошен так, как звездолет гигантов.
Надеюсь, мы к Земе подлетим по воле Кира.
   Кир Яркий хотел улыбнуться, но лишь поморщился от боли:
   - Я все же рад, что вы припомнили рассказ об Ихха. Я тоже думаю о них,
о тех, кто, может быть, погиб, стремясь спасти других.
   - И миллионы циклов не бьются их сердца, - сказала Мать Мона.
   - Пусть так, но все-таки они и после гибели своей смогли помочь всем
тем, кто жив на Земе. Не будь их топлива распада, кто знает, чем кончилось
бы все?
   - Я вычислил уже, - сообщил Линс Гордый. - Сближение Луа с Земой
прекратилось.
   - Я счастлив, Линс! Не передать вам, как я рад!
   - Как чувствуешь себя, наш Кир? - заботливо спросила Мона.
   - Э, не беда, что нас встряхнуло! И не беда, что на Луа появился новый
горный цирк. Он будет вечным памятником Ихха.
   - А ты?
   - Что я? Ушиб проходит скоро. Лишь бы рассеялся туман.
   - Тумана нет, наш Кир, - заметил Линс Гордый. Кир удивился. Мать Мона
озабоченно смотрела на него. Она видела, каких усилий ему стоило занять
место в кресле пилота.
   - Они собирались у Центрального Кресла, - задумчиво сказал Кир Яркий,
закрывая глаза.
   - Перед нами теперь отнюдь не пустыня, - отозвался Линс Гордый, включая
экран обзора с увеличенными деталями поверхности Земы.
   Потом уже с околопланетной орбиты изучали они загадочный мир, столь
непохожий на скупой и чахлый Мар.
   Моря, моря, моря: Песчинки островов и огромные пространства суши.
Сплошные заросли растений, горы, реки, водоемы:
   Но вместе с тем нечто странное было в облике рассматриваемой со столь
близкого расстояния планеты. Она не слишком походила на знакомые карты
звездоведов, составленные ими за тысячи и тысячи циклов наблюдения Земы.
   И это было тем более странным, что Инко Тихий сообщал о хорошем
соответствии увиденной им впервые планеты с ее марианскими картами.
Очертания ее материков и океанов в основном хорошо совпадали с увиденными
с Мара. Впрочем, проверить это можно было лишь за очень долгий срок, когда
за много наблюдений можно было устранить искажение лика планеты ее
облачным покровом.
   Возможно, что и сейчас все дело было в облаках.
   На том и порешили.
   Судя по спиральным завихрениям в атмосфере Земы, там свирепствовали
чудовищные ураганы. Они мешали Киру Яркому найти то место, куда один лишь
раз мог приземлиться "Поиск-2". Ведь резервных запасов топлива на нем не
было. Кир Яркий еще на Маре настоял, чтобы за счет ненужного, как он
считал, запаса взять лишнюю торпеду распада, сделать тем взрывы на Луа
более надежными, способными затормозить ее полет.
   Ошибиться в выборе места посадки мариане не могли, а электромагнитной
связи с Инко Тихим не было. И неизвестно почему.
   - Ориентира нет, - сказал Кир Яркий. - Придется обойтись нам без него.
   - Не лучше ль выжидать? - усомнился Линс Гордый. - Возможно, бури, что
мы видим сверху, вызвали помехи связи, и мы не слышим Инко. Когда-нибудь
утихнут ураганы:
 
   - Ты знаешь по родному Мару, Линс Гордый, как долго бушуют там песчаные
бури, - заметила Мона Тихая.
   - Не лучше ли подождать? - в гневе воскликнул Кир Яркий. - Как можно
говорить о задержке, бездеятельном ожидании, когда нет сигналов от наших
близких.
   Отсутствие сигналов - это и есть сигнал, быть может сигнал бедствия!
Скорее сесть, скорее! - сразу загорячился он.
   - Куда? - спросил Линс Гордый. - Когда сигналов нет:
   - Или мы не мариане, не знатоки знания? Тебе, Первому знатоку вещества,
не пристало задавать такой вопрос! - Кир Яркий снова, как бывало,
накалился, едва наметился спор. И даже так угнетавшая его слабость
отступила.
   - Спокойно, мариане, - прервала Мать Мона. - Что скажешь ты, Линс
Гордый, если мы решим спуститься?
   - Уж коль спускаться, так лишь на основе марианских карт. Я тотчас же
отмечу место, откуда шли сигналы Инко, - сказал Линс Гордый.
   - Ты прав, пожалуй, знаток знания, - поддержала его Мона Тихая. -
Возьми же карты звездоведов.
   - Я одного боюсь, - заметил Кир Яркий, - что карты неточны и лик
планеты прикрывает облачный покров.
   Линс Гордый выплыл по воздуху из кабины, чтобы заняться отождествлением
старинных карт с видимым изображением на экране.
   Когда через несколько оборотов "Поиска-2" вокруг Земы он снова появился
в кабине, лицо его было смущенным:
   - Поверьте, странный результат. Неужели Инко Тихий все свои сигналы
передавал не с берега океана, как мы считали, а из района обнаруженного
мною высокогорного озера?
   - Опомнись, Линс Гордый! Ты же знаток знания! - напал на него Кир
Яркий. - Лучше сознайся в своей ошибке вычисления. Не может того быть!..
   - Ошибки нет, - веско ответил Линс Гордый, хмуро глядя На Кира Яркого.
- Наложение карты звездоведов на видимое здесь изображение, - он указал на
экран, где в увеличенном виде появлялись различные части планеты, -
указывает точно место, откуда Инко слал сигналы. Возможно, что "Поиск" им
оставлен был в горах.
   Нам тоже нужно сесть там, рядом. Мне это ясно.
   - Как можешь ты так утверждать, почтенный Линс, пренебрегая содержанием
сигналов. Передавались они не с корабля, а из Города Солнца, с берега
моря, по которому плавал под изобретенным Гиго Гантом парусом корабль
инков. И он прошел вдоль берегов. Тысячи тысяч шагов. Нам, марианам, не
понять размеров океана. И о каком высокогорном озере может идти речь? Я не
пойму, хотя тебе все ясно.
   - Мне ясно, что речь идет об озере, с берегов которого мы и получали
сигналы группы Инко. Так карты говорят. Нет знатоков точнее звездоведов.
   - Прости меня, мой старый марианин, но, кажется, считалось, что
упрямство не украшение храма мудрости.
   - Ты путаешь упрямство с убежденностью. А убежденность - дочь мудрости.
Так издавна считают мариане.
   - Боюсь, что твоя убежденность скорее похожа на сироту.
   - Ну, знаешь ли, Кир Яркий! Чем вести такой тяжелый спор, я предпочту
просить решения у Матери всех Матерей.
   - Остановитесь, мариане! Как ни расходитесь вы во мнениях, стремление
все же у вас одно - действовать во имя Любви и Заботы. И только страстным
желанием служить им я объясняю столь резкие суждения и слова, которыми вы
их выражаете.
   - Ты слышала нас, Мать Мона. Решай сама, - сказал Линс Гордый.
   - Здесь нечего решать, - возвысил голос Кир Яркий. - Мы должны
оказаться на берегу океана, о котором сообщали наши близкие, недалеко от
впадавшей в него большой реки. Марианские карты нужны нам были до тех пор,
пока мы не видели сами Земы, да еще с такого близкого расстояния. А
теперь: Реальный мир планеты виден нами с высоты, сопоставимой с ее
размерами. Его и должны мы изучить, а не быть в плену старых и
сомнительных наблюдений с неимоверно большого расстояния, - убеждал Кир
Яркий.
   - Нашел ли ты, Кир Яркий, предполагаемое место посадки? - спросила Мать
Мона. - Помни, что нам не удастся вновь взлететь для перемены места.
   - Я знаю все. Я все учел, - заявил Кир Яркий. - Я определил, куда нам
сесть.
   Сомнений нет. Вот посмотрите, сейчас мы пролетим над местом, столь
похожим на описание Инко, что сомневаться просто невозможно. - И Кир
Яркий, выбравшийся из кресла, подплыл к самому экрану, на котором
виднелась поверхность Земы.
   В одном из проемов облаков там хорошо просматривался океанский берег,
заросли растений на нем, скопление белых скал, а может быть, и
искусственных сооружений близ излучины реки, впадавшей в океан.
   - Вот где совершали наши мариане свой Подвиг Разума. Вот наша цель, в
которую нам надлежит попасть, а уж никак не в горы, отрезанные от морей.
Там мы не встретим братьев!
   - И твою сестру, - добавила Мона Тихая. - В том, что говоришь ты, Кир,
немало правды. Тяжело решать мне, зная о невозможности исправить ошибочный
расчет.
   - Какая может быть ошибка? Ужель не верить собственным глазам и
доверяться звездоведам, не столько увидевшим, сколько воображавшим далекую
планету? Ужель не верить марианам, достигшим Земы раньше нас?
   - Я не хочу опровергать тебя, наш Кир, - вздохнул Линс Гордый. - Но
можно ли без риска утверждать, что описание мариан и видимое нами
совпадают?
   - О, Великий Знаток Вещества! Как бы ты отнесся к тем знатокам,
которые, осмысливая суть вещей, выдумывают ее сами, а потом берутся
защищать свою выдумку, как бы она ни была нелепа?
   - Замолкни, Кир! - прервала Мать Мона. - Слова твои владеют тобой, а не
ты ими!
   Как можешь ты так говорить с Первым Знатоком Вещества на Маре?
   - Который пренебрегал там сокровенным устройством неделимых и познал их
тайну лишь из древних сообщений фаэтов.
   - Так повелел Великий Старец, ты знаешь это сам. И мы. Матери Мара,
свято блюли его Запрет, и не вини в том наших знатоков.
   - Легко так спорить. Яркий Кир, - печально вступил снова в разговор
Линс Гордый.
   - Ты в буре слов готов винить меня. Но я виновен только в том, что знаю
место, откуда слались нам сигналы. Зачем же подменять твердое знание
произвольным выбором, основанным на свободном описании жизни мариан на
Земе? Но если это все и так, я воздержался бы от выводов и обвинений.
   - В тебе вещает мудрость возраста, мой Линс, - вставила Мона Тихая. -
Ох, тяжко сделать выбор мне, ибо каждый из вас обладает слепящей силой
убеждения. Прости меня, Линс Гордый, но не под силу мне спуститься в горы,
откуда не пробраться к морю, на берегу которого и воздвигнут Город Солнца.
   - Все ясно! - крикнул Кир. - В тебе сосредоточена вся Мудрость матерей,
вся их Любовь, вся их Забота. И эта мудрость приведет нас к желанному
берегу инков. И пусть здесь уступлю и я. Мы опустимся лишь там, где увидим
белокаменные здания их Города Солнца.
   - Да будет так! - вздохнула Мать Мона.
   Щемящая тоска сдавила ей сердце. Холодный разум в ней боролся с пылким
чувством женского начала. И, как это ни странно, пылкое чувство это было
на стороне холодных рассуждений Линса, а ясный разум руководительницы
склонялся к страстным аргументам Кира.
   :"Поиск-2" пошел на приземление. Самодействующие приборы точно вывели
его к намеченной точке поверхности Земы.
   Небо над этой точкой планеты было ясным, потому и виден был сверху
берег океана.
   Теперь с меньшей высоты и мариане увидели белокаменные храмы, которые
они приняли с орбиты за Город Солнца.
   Увы, это был не Город Солнца: Хотя Страна Храмов, как назвали ее потом
мариане, находилась на берегу океана невдалеке от впадения в нее могучей
реки.
   Корабль плавно опустился на землю, качнувшись на выпущенных лапах. Тучи
дыма разлетелись по обожженной траве, смолк грохот двигателей, исчезло
пламя. Настала тишина.
   Мариане знали, что теперь им не подняться, кроме как для возвращения на
Мар.
   Полуголые люди, во всем похожие на мариан, только более крепкие и
рослые, с высокими белыми повязками на головах пали ниц перед посланцами
небес, спустившихся на "Летающей колеснице" (они здесь знали колесо!), в
"вимане", как они ее назвали.
   Это не были инки или люди Толлы, не знавшие колеса. Они даже никогда не
слышали о таких народах.
   Все это с горьким чувством скоро выяснили для себя "посланцы неба",
сумевшие быстро освоить язык детей Земли.
   Поправить дело было невозможно. Оставалось ждать известий от Инко: и
начинать общение с людьми. Так решила Мать Мона, приняв на себя задачу
Миссии Разума своего сына.
   Линс Гордый ни словом не напомнил о своем "упрямстве". Он даже старался
оправдать Кира Яркого изменениями, происшедшими на Земе из-за сближения с
Луа:
   - Здесь поднялись горные кряжи и опустились в океан материки. Я
высчитал, что именно так мог измениться лик планеты. Мы предотвратили
столкновение Земы с Луа, но не могли смягчить их притяжения.
   Но бедный Кир всю тяжесть вины принял на себя. Потрясение было столь
велико, что силы покинули его. Он не мог даже спорить с Линсом, возражать
ему. Слабость, наступавшая на него еще в полете, теперь сломила не только
его тело, но и дух.
   Сказалось облучение!
   Линс Гордый и Мона Тихая понимали, что оно было для Кира Яркого
смертельным.
   Линс Гордый ухаживал за горбатым Киром, как заботливый Брат Здоровья.
Но ничто уже не могло спасти юношу, который не задумывался о последствиях
разведки. Он заплатил своей яркой и короткой жизнью за взрывы спасения,
удержавшие Луну от столкновения с Землей.
   Кир Яркий умер: умер тихо, совсем не споря и даже улыбаясь Линсу и
всем, кто оставался жить.
   По древней традиции Мара прах бедного Кира нужно было развеять в
пустыне.
   Пустынь здесь, на Земе, не было, все цвело и буйно разрасталось.
   Мона Тихая решила развеять прах Кира над могучей рекой, протекавшей
через Страну Храмов.
   Люди, узнав о решении Моны, которой поклонялись, столпились в ожидании
на обоих берегах реки.
   В тот день свирепый ураган пришел на помощь Моне Тихой. Наивные же люди
думали, что богиня, какой они считали Мону, просто вызвала бурю себе на
помощь.
   И в час, когда валились в джунглях вырванные с корнем великаны, когда
над берегом реки взвивались захваченные вихрем тучи песка, Мона бросала с
обрыва горсть за горстью то, что осталось от жалкого тела, от страстного
стремления служить Добру, от жажды жизни, знаний, правоты:
   Над простором реки с тучами песка смешался прах марианина, отдавшего
жизнь людям, который желал счастья всем, но не изведал его сам (по
древней, неизвестно почему зародившейся традиции в Индии и ныне принято
развеивать прах умерших над Гангом):
   Люди в белых тюрбанах благоговейно наблюдали за посланцами небес, о
которых сложили потом сказания, звучавшие в веках.
 
 
   Глава шестая. ЗАОБЛАЧНОЕ МОРЕ.
 
 
   - Горе инкам, горе! - послышались крики на палубе. - Солнце гаснет!
   Мы с Эрой и Тиу Хаунаком, задыхаясь, выбежали из кабины управления и
увидели в проеме облаков настоящее солнце, но словно остывшее, бледное,
покрытое причудливыми тенями.
   - Пусть успокоятся инки, самое страшное позади, - переводя дух, сказал
Тиу Хаунак. - Дождь наконец стих, а в небе видно не гаснущее Солнце, а
подлетевшую и оставшуюся у Земли звезду.
   Таким мы увидели после прекратившегося ливня первое полнолуние на Земле.
   - Это очень странно, - тихо заметил мне Тиу Хаунак. - Все вычисления
доказывали, что Земля не способна захватить себе в подруги чужое
космическое тело. Она могла лишь столкнуться с ним.
   - Тиу Хаунак не учитывал прежде спасительных взрывов, толчок которых
удержал Луну от падения на Землю.
   - Только постороннее вмешательство могло сделать Луну спутником Земли,
- согласился земной звездовед и с отсутствующим, напряженным взглядом
углубился в вычисления, которые непостижимо как умел производить в уме. -
Мощь таких взрывов должна на столько же превосходить силу проснувшегося
около Города Солнца вулкана, на сколько море больше корабля.
   - Тиу Хаунак мог бы быть вычислительной машиной фаэтов, - попробовал
пошутить я, но наш ученик был настроен серьезно.
   - Мудрость фаэтов сделала их сильнее самой Природы, - сказал он.
   - Беда их была в том, что знание вещей опередило у них познание
Справедливости.
   Потому сыны Солнца стараются прежде всего передать инкам учение
Справедливости.
   Познание вещей придет к их потомкам, не будучи уже опасным.
   - Хотелось бы поверить этому, - вздохнул Тиу Хаунак.
   Я почувствовал его сомнение и тревогу. Был ли я полностью уверен в
своих словах?
   Мог ли предвидеть все пути развития будущих народов Земли, пытливых и
незнакомых? А если бы опасное познание вещей спустя тысячелетия пришло,
скажем, к тем же обитателям материка Заходящего Солнца, носящим в себе
наследственные черты людей Толлы? Разве трагедия Фаэны не могла бы
повториться и здесь, на Земле?
   Я ни с кем не стал делиться своими тревогами. Все равно путь мариан,
развивавшихся под знаком Запретов Великого Старца, представлялся мне
неверным.
   Мне казалось, что истинный свободный разум не должен знать запретов и
сам найдет правильное применение знания.
   : Первое полнолуние совпало с радостным событием на корабле. У Имы
родился сын.
   В честь нового ночного светила его назвали Лун Хаунак.
   Небо почти очистилось от облаков, и в нем сияло волшебное ночное
светило, заливая море серебристым светом.
   Когда на него набегали полупрозрачные облака, они заставляли его
мелькать в непостоянной дымке. И тогда казалось, будто не облака, а сама
Луна мчится по небу.
   Наша любовь с Эрой началась, когда Луна выглядела изогнутым ножом.
Теперь она была сверкающим диском. Инки думали, что такой она останется
навсегда. Однако уже в следующие ночи край светлого диска стал темнеть,
словно кто-то прикрывал его.
   Инки испугались. Не новыми ли бедами грозит такое изменение лика
ночного светила? К тому же зловещие, низкие тучи черным туманом ползли по
морю, сливаясь с серой пеной волн.
   Тиу Хаунак объяснил своим соплеменникам, что ничего страшного в
происходящем нет. Луна светит не сама, а лишь отражает солнечные лучи.
Солнце же всегда освещает лишь половину лунного шара, который теперь
обегает вокруг Земли. И временами с Земли будет видна или полностью вся
освещенная половина Луны, или только ее часть, которая будет выглядеть
изогнутым ножом при своем приближении Инки слушали своего знатока знаний
настороженно. Но за время нашего долгого плавания они убедились в
правильности его предсказаний. Это пробудило среди инков необычайное к
нему уважение, а у нас - гордость за своего ученика.
   И мы были счастливы, что инки ставили Тиу Хаунака в один ряд с нами,
сынами Солнца.
   Так началась для нас жизнь Земли с ее новым спутником - Луной.
   Погода стала ясной. Инки выбрались из трюмов на палубу, боясь, однако,
подходить к бортам, чтобы не опрокинуть корабль.
   Среди них появилась и Има с ребенком на руках и неизменным попугаем
гаукамайя на плече.
   Только теперь я понял, почему она, дитя лесов, не расставалась с ним.
   Оказывается, у племени кагарачей был своеобразный обычай: по случаю
рождения ребенка отпускать на волю рыбу или птицу. И Има трогательно
заботилась о попугае, не расставаясь с ним ни при землетрясении, ни во
время наводнения. Ей нужно было сохранить его, чтобы в нужный момент
отпустить на свободу.
   Теперь на корабле должно было состояться это маленькое торжество.
   Мы с Эрой и Тиу Хаунаком стояли в толпе инков рядом с Имой. Гиго Гант с
Ивой, как всегда, находились в кабине управления, удерживая корабль хотя
бы против волны, поскольку неизвестно было, куда плыть.
   Има, держа на руках золотоголового сынишку, дала ему вволю покричать.
Это было как бы сигналом.
   Она перерезала охотничьим ножом золотистый шнурок, сплетенный из ее
волос, подбросила освобожденную птицу над волнами и звонко крикнула:
   - Нет большего счастья, чем свобода! Пусть гаукамайя получит ее, но
даст взамен счастье маленькому Луну Хаунаку, будущему мужчине!
   Попугай радостно взмахнул яркими крыльями, заигравшими всеми цветами на
солнце, сделал круг над кораблем, словно выбирая место, куда бы сесть,
потом передумал, и полетел в сторону: неизвестно куда.
   Впрочем!..
   Мы с Эрой переглянулись, ведь мы научились понимать друг друга без
слов. Птица могла полететь: только к берегу! К желанному для всех нас
берегу:
   Однако было странно, что суша лежала в противоположной Городу Солнца
стороне. Об этом говорило само солнце в небе!
   И все-таки птица полетела несомненно к суше!
   Я тотчас отправился к Гиго Ганту.
   Там уже был Тиу Хаунак, он, как и мы, заметил направление полета птицы.
   - Надо поднимать паруса! - обрадовалась Ива, узнав новость.
   - Еще больше удаляться от Города Солнца? - нахмурился Гиго Гант.
   - Тиу Хаунак подсчитал, - сказал наш земной друг, - что время, какое
может продержаться в полете попугай, не так велико. Берег, который он
почуял, а может выть, и увидел сверху, где-то совсем близко.
   - Земля на горизонте!
   Сколько раз этот крик моряков будет звучать надеждой на спасение в
грядущей истории человечества!
   Полоску суши увидел с мачты Чичкалан.
   - Пьяная Блоха заслужил свою чарку пульке! - радостно кричал он оттуда,
отплясывая на перекладине "танец пульке" и неведомо как сохраняя
равновесие.
   Мы не ошиблись. Попугай гаукамайя, наш крылатый разведчик, верно вел
нас за собой. Скоро полоска на горизонте стала различимой уже и с палубы.
   Трудно передать всеобщее ликование на корабле.
   Даже Нот Кри поднялся на палубу. Но, мрачно взглянув на спасительную
полоску, пожал плечами и спустился снова в трюм.
   По мере приближения к желанному берегу все большее недоумение
овладевало нами.
   Всюду виднелись только голые угрюмые скалы без единого дерева на них.
   Неужели штормовые бури вырвали все с корнем? Но тогда остались бы
лежать поваленные стволы.
   С большими предосторожностями корабль подошел к голым скалам. Спустили
лодку. Мы с Эрой и Тиу Хаунаком и несколькими инками на веслах отправились
исследовать землю. Может быть, это был вулканический остров, поднявшийся с
морского дна?
   Предположение это как будто подтвердилось, когда мы обнаружили на
шершавых илистых утесах не успевшие еще засохнуть водоросли.
   Бесплодный берег не сулил спасения.
   С этим горьким известием мы вернулись на корабль.
   Первое, что мы увидели там, была Има Хаунак с ребенком на руках и:
попугаем на плече.
   Гаукамайя сам вернулся к людям. Он не нашел свободы на мертвом острове.
   - Это не остров, - сказал Гиго Гант, тяжело дыша.
   Тяжело дышал не только он, вышедший нам навстречу, но почти все инки,
за исключением тех, кто спустился в Город Солнца с высоких гор.
   Как вестник бедствия появился на палубе Нот Кри и объявил сдавленным
голосом, что ему удалось установить с помощью хитрого опыта, что мы
находимся сейчас на высоте по меньшей мере пяти тысяч шагов над уровнем
прежнего моря. Известие это ошеломило нас, но помогло сделать верные
выводы о происшедшем.
   Еще на Маре я, как уже признавался вначале, грешил различными
гипотезами, восстанавливая против себя уважаемых знатоков знания. Эта
склонность помогла мне теперь.
   - Море не могло целиком подняться на такую высоту, - решил я. -
Очевидно, лишь часть его стала заоблачной. Должно быть, материк, где все
мы жили, под воздействием проснувшихся из-за приближения Луны внутриземных
сил выпучился. Но такое поднятие земной коры в одном месте непременно
должно быть связано с опусканием другой ее части.
   - Что хочет сказать мудрый Кон-Тики? - спросил Тиу Хаунак.
   - Если бы это поддавалось расчету, Тиу Хаунак мог бы проведенными в уме
подсчетами доказать, что соседний материк, лежащий к заходу Солнца, на
котором жили белые бородачи, опустился в морскую пучину.
   - И на нем погибли единственные зачатки разума, проявившиеся у потомков
фаэтообразных зверей, населивших Землю, - объявил появившийся в двери
кабины управления Нот Кри, слышавший мои слова.
   - Решить это можно, лишь поднявшись снова в космос и наблюдая земной
шар со стороны. Мы могли бы сравнить очертания знакомых материков с теми,
которые увидели бы теперь, - логично заключил Гиго Гант.
   - Гиго, мой Гиго укажет выход, - сказала Ива.
   - Выход прост, - продолжал Гиго Гант. - Если мы находимся в море,
поднятом за облака, то перед нами не мертвый остров, а новая часть
поднявшегося мертвого материка. Чтобы найти леса и плодородные края, нужно
вернуться к Городу Солнца.
   - Как? Снова плыть через море? - ужаснулась Эра.
   - Гиго Гант прав, - согласился я со своим другом. - Перед нами
находится та преграда, которая, поднявшись со дна, заперла заоблачное
море, сделав его озером.
   Гиго Гант уверенно вел под парусами наш корабль.
   Озеро Тики-кака (инки сохранили за ним название былого залива)
оказалось не столь уж большим. Попугай мог бы перелететь его в поисках
свободы. Но он уже не хотел улетать от Имы.
   Наконец мы достигли руин Города Солнца - Каласасавы (Современное
высокогорное озеро Титикака расположено в Андах, на границе Перу и Боливии
на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря. На берегах его находятся
морские раковины и окаменевшие морские водоросли. Близ развалин Каласасавы
удивляют остатки портовых сооружении морского типа). Здесь сохранился мол,
защищавший гавань от океанских вод. К нему и направился наш корабль, чтобы
ошвартоваться.
   К нашему изумлению и радости, набережная и мол были полны людей,
вышедших нас встречать.
   Мудрый вождь Хигучак, правивший инками в самую тяжкую для них пору,
потеряв часть людей и вместе с ними старого вождя Акульего Зуба, сумел
сохранить племя и привести его обратно в город после окончания
землетрясения.
   Гордая и сдержанная Има молча припала к груди седого отца, который с
нежностью взял от нее своего внука.
   Потом мы осматривали залитые застывшей лавой улицы с выступавшими прямо
из новых скал руинами домов.
   Самым удивительным оказалось, что Ворота Солнца уцелели. Ничего, кроме
возникшей от первого толчка трещины, не выдавало перенесенных ими
катаклизмов.
   Тиу Хаунак, скрестив руки на груди, любовался ими.
   Мы с Эрой подошли к нему и увидели Иву, бежавшую со стороны Города
Солнца, словно на марианском состязании в беге без дыхания.
   Еще издали она крикнула:
   - Мама! - и, добежав, упала без чувств.
   Когда нам удалось привести ее в себя, она прошептала:
   - Электромагнитная связь: Мама на корабле "Поиск-2".
   - Где, где она?
   - Опустилась далеко: на другом материке: в стране великолепных храмов:
   - Почему же они не летят сюда?
   - У них ни топлива: ни пилота:
   - А Кир Яркий?
   - Излучение распада вещества: Он нашел на Луне заряды фаэтов: И еще
топливо звездолета гигантов: Все это ему удалось взорвать. Потому Луна и
не упала на Землю:
   - Почему они не сели на наш материк?
   - Все на земном шаре изменилось: Соседний с нами материк утонул: Они
опустились на другой материк: Кир Яркий ошибся: Его уже больше нет:
Излучение:
   - Бедный Кир Яркий! - прошептала Эра.
   - Мы должны лететь к ним на выручку, - решил я.
   Тиу Хаунак вопросительно смотрел на меня, не понимая языка мариан. Я
объяснил ему все.
   - Мы вернемся, - пообещал я.
   - А мы с Гиго останемся, - твердо объявила Ива. - Ты, Инко, привезешь
маму сюда, к нам: на нашем "Поиске".
   В тот же день Чичкалан отправился в горы проверить состояние нашего
корабля.
   Вернулся он веселый.
   - Пусть Пьяная Блоха никогда не попробует больше пульке, если он не
видел замечательного зрелища!
   - Чичкалан видел корабль? - хором спросили мы его.
   Он замотал головой:
   - Нет! Небесная Чаша превратилась в огнедышащую яму. Из нее поднимается
огонь и дым, разъедающий глаза. Через край выливается Огненная река.
   - Отчего же так весел Чичкалан?
   - Пьяная Блоха знает, что стоит Кетсалькоатлю только приказать Огненной
реке вернуться обратно, как он приказал сделать это морю, и Небесная Чаша
всплывет невредимой из дымящейся ямы.
   Чичкалан заслужил свою пульке, наслаждаясь ею в стороне, а мы, сыны
Солнца, беспомощно глядели друг на друга.
   Только Тиу Хаунак понимал наше бессилие.
 
 
   Глава седьмая. МЫ ВЕРНЕМСЯ!
 
 
   Инки восстанавливали Город Солнца.
   Тиу Хаунак, Хигучак, Чичкалан работали наряду с каменотесами. Каждый из
людей Каласасавы принял на себя добровольное обязательство, помимо обычной
своей работы для общины, еще отдать и часть своих сил на расчистку улиц,
уборку гор щебня и постройку новых зданий.
   Помогали разбирать развалины и восстанавливать дома и мы, сыны Солнца.
Гиго Гант вызывал всеобщее восхищение, поднимая еще более тяжелые камни,
чем могучий Чичкалан.
   Я тоже таскал камни, но меня угнетала иная, ни с чем не сравнимая
тяжесть. И не только меня одного.
   По необъяснимой связи явлений и чувств вид восстанавливаемых зданий,
постепенно оживающий Город Солнца пробудили во мне, в Эре, Иве и Гиго
Ганте, не говоря уже о Ноте Кри, щемящее чувство тоски по родному Мару.
   Если бы хоть часть этой совсем не нужной для Земли в таком количестве
воды можно было бы перенести на Мар, если бы создать на Маре атмосферу и
не жить там в замкнутых пещерах, дыша искусственным воздухом! Какая
чудесная стала бы планета!
 
   Пусть Мар бесконечно беднее и суровее Земли, он все же был родным и
звал к себе.
   Но на возвращение домой уже не оставалось надежды.
   Материк со страной великолепных храмов, где опустился корабль Моны
Тихой, был отрезан от нас беспредельным океаном, на дне которого утонул
материк. Мы назвали его по имени Моны Тихой - материк Мо.
   Тоска!.. Я, всегда восхищавшийся роскошной природой Земли, искал сейчас
пустынных мест, каменных россыпей, где не росло бы ни травинки, и там
сидел в безысходном раздумье.
   Эра знала, где меня найти.
   - Инко, - сказала она, садясь рядом на камень, - мне кажется, что
все-таки можно добраться до Моны Тихой. Вспомни о корабле Гиго. Разве мы
не сможем плыть на нем через океан, как он сам собирался перед "потопом"?
   Я горько усмехнулся. Милая, милая Эра!.. Ей так хочется утешить меня.
Но она упрямо продолжала:
   - Я понимаю, что залив Тики-кака стал озером, поднятым за облака. Но
разве нельзя разобрать корабль по дощечкам и попросить наших друзей
спустить их к новому берегу океана там, внизу?
   Я в изумлении посмотрел на свою подругу. Вероятно, глубокий смысл и
опыт несчетных поколений заключен у нас на Маре в том, что высшим органом
управления стал там Совет Любви и Заботы, Совет Матерей. На Земле это даже
трудно представить, но вот сейчас моя Эра снова напомнила мне о родном
Маре.
   - Луна стала спутником Земли. Непосредственная опасность миновала, -
продолжала Эра. - Мы не нарушим Долга, если оставим сейчас наших земных
друзей. Им предстоит светлая жизнь на многие тысячелетия, если они и
дальше пойдут по пути Справедливости.
   Я раздумывал над замыслом Эры. Перенести корабль, опустить его на пять
тысяч шагов вниз по отвесу?..
   В тот же день я говорил об этом с Гиго Гантом. Наш инженер сначала был
ошеломлен, так же как и я. Ива, та взволновалась. Оба признались мне, что
тоска овладела и ими. Может быть, она была следствием всего пережитого.
   - Но нам с Гиго нужно остаться, - сказала Ива и расплакалась. - Мы дали
клятву никогда не оставлять инков, - всхлипывая, добавила она.
   Гиго Гант понуро стоял рядом с ней, протирая очки. На его лице
отражались все чувства, терзавшие его.
   Тиу Хаунак с высоко поднятой головой выслушал нас. Когда мы сказали о
возможном плавании на спущенном с гор корабле, на его смуглом лице с
горбатым носом не отразилось ничего. Он спокойно сказал:
   - Тиу Хаунак знал, что сыны Солнца придут к этой мысли. Он и сам мог бы
им сказать об этом, если бы не боялся остаться без них.
   И тогда Ива с решительностью, присущей марианкам, объявила, что они с
Гиго Гантом останутся и что она ждет ребенка. Лицо Тиу Хаунака просветлело.
   - Пусть благословенно будет дитя Солнца, которому предстоит править
инками, не имея в крови крупинок сердца ягуара.
   Чичкалан, узнав о нашем замысле, попросил взять его с собой. Мы
напомнили ему, что он только что выбрал себе юную жену из числа танцовщиц.
Я хорошо помнил ее, со шрамом на бедре, спасавшую вместе с сестрой своего
деда.
   Чичкалан усмехнулся и сказал, что согласен лететь со мной хоть снова на
небо и:
   даже без жены.
   Мы не захотели разлучать их и пообещали взять обоих. Тем более что
корабль, доставив нас на материк великолепных храмов, должен был
вернуться. Поэтому Чичкалану предстояло взять себе в помощь наиболее
смелых и отчаянных инков, прежде уже плававших с ним и с Гиго Гантом.
Охотники нашлись. Ну а о помощниках и говорить нечего. Не было инки,
который не стремился бы помочь нам, хотя все они искренне страдали от
мысли, что должны будут расстаться с нами.
   Чувства этих людей были для нас наградой за все, что мы перенесли
вместе с ними и ради них.
 
 
   * * *
 
 
   Под руководством Гиго Ганта корабль стали разбирать на отдельные доски.
Его остов был облеплен людьми, как трудолюбивыми насекомыми земных лесов.
   За короткий срок красавца корабля, качавшегося у причала былого
морского порта, не осталось. На набережной появились аккуратно сложенные
груды дерева с письменами на каждом кусочке. На берегу моря эти значки
помогут собрать корабль таким, каким он выстоял все невзгоды плавания во
время "потопа".
   Затем сотни инков, нагрузившись деревянными частями, возглавляемые
Хигучаком, отправились вдоль берегов озера Тики-кака.
   Мы не могли пересечь озеро и начать разборку корабля на другом его
берегу, более близком к океану, потому что корабль не взял бы с собой всех
необходимых носильщиков.
   Старыми тропами инки шли до тех пор, пока вновь возникшие горные
складки не исказили знакомую местность.
   Пришлось выслать вперед разведчиков. Они находили, и порой и
прокладывали новые пути, по которым устремлялись носильщики.
   Мы, сыны Солнца, разделяли тяготы наших друзей. Каждый из нас нес
что-нибудь из частей корабля. Нам с Эрой достался рулевой механизм. К
концу дня он, казалось, весил вдвое больше, чем с утра.
   Я не услышал от Эры ни вздоха, ни слова жалобы.
   Никогда мне не забыть того дня, когда мы вышли к обрыву, за которым
начинался спуск и куда отступило после катастрофы море.
   Спускаться всегда труднее, чем подниматься. Каждый из носильщиков
понимал, что ни одна часть корабля не должна пропасть, иначе не собрать
судна. А уронить ношу в пропасть было так легко!
   Лишь железная выносливость людей победила. Вся армия носильщиков без
единой потери в пути спустилась к новому берегу океана. Последние тысячи
шагов пришлось прорубаться сквозь молниеносно возникшие здесь заросли.
   Шум прибоя казался нам наградой за непосильный труд.
   И сразу же, без отдыха, люди под руководством Гиго Ганта принялись
собирать корабль, спустившийся сюда из-за облаков.
   Вскоре наш красавец покачивался на волнах у отвесной скалы небольшой
бухты. На корабль погрузили все необходимое для дальнего путешествия.
   Наконец настал день, когда мы с Эрой, Нотом Кри, Чичкаланом с женой и
еще двумя инками матросами перебрались на корабль.
   Близился тяжкий миг разлуки. Мы прощались не только с инками, но и с
Ивой и Гиго Гантом.
   В толпе провожающих почему-то не оказалось старого Хигучака. Мы не
хотели уплывать без нашего первого друга, встреча с которым заложила
сообщество инков.
   Но больше ждать было невозможна.
   Все столпившиеся на скале инки закричали и замахали руками.
   Я видел, что в бухту входит первобытное суденышко, каким пользовались
кагарачи-рыбаки до знакомства с нами.
   Это был плот, связанный растительными волокнами из нескольких очень
легких бревен с мягкой и упругой пористой древесиной. Рыбаки столетиями
плавали на этих примитивных мореходных средствах. При всех своих
недостатках плоты не тонули, даже залитые волнами.
   Древнее сооружение было теперь усовершенствовано. На нем подняли
изобретенный Гиго Гантом парус, и гребцы орудовали длинными веслами.
   У мачты стоял Хигучак. Бывший рыбак кричал нам.
   Я подумал, что наш друг решил выйти с нами вместе в море, но не угадал
его намерений.
   - Пусть сыны Солнца возьмут на корабль этот плот, - услышали мы его
голос. - Если океанские бури разобьют и потопят корабль, то бревна плота
никогда не утонут. На них сыны Солнца могут плыть до самого неба.
   Мы переглянулись с Нотом Кри.
   - Надобно отказаться от бесполезного балласта, - сказал Нот Кри. -
Какое варварство! Безнадежны попытки развивать столь примитивные мозги!
   Снова разошлись мы во мнениях с Нотом Кри. Но я не мог отвергнуть дар
друзей, выражавших по-своему заботу о нас. Плот был погружен на корабль.
Огромный Гиго Гант стоял на скале, рыжебородый, "четырехглазый", и
трогательно оберегал свою маленькую жену, чтобы она не оступилась.
   - Инки прощаются с Кон-Тики, - торжественно сказал Хигучак. - Пусть
сыны Солнца знают: вместе с ними заходит Солнце. - Это было верно, потому
что мы уплывали в сторону захода Солнца. Но Хигучак имел в виду иное. -
Заходит Солнце для инков.
   Солнце-Тики покидает их. Но его ученик Тиу Хаунак, оставшийся в
Каласасаве, поднимет город из руин, и двое сынов Солнца будут счастливо
жить и править инками. Однако пусть Солнце-Тики пообещает инкам, что
вернется.
   Простодушный старик не мыслил, что мы можем уплыть совсем.
   - Пьяная Блоха знает! - крикнул с корабля Чичкалан. - Сыны Солнца умеют
возвращаться на Землю даже после своей смерти. Пьяная Блоха сам это видел:
   - Пусть Кон-Тики скажет, что вернется, - настаивал Хигучак.
   В его словах было столько искреннего чувства, что я не мог не крикнуть:
   - Мы вернемся!
   Лицо Нота Кри перекосилось.
   - Достойно ли так лгать этим полуразумным существам? Совет Матерей не
оправдает подобной лжи.
   - Мы вернемся! - снова крикнул я.
   Эра звонко поддержала меня:
   - Мы вернемся!
   Нот Кри пожал плечами и отвернулся.
   Матросы перерубили удерживающие корабль канаты, и он тронулся,
увлекаемый отливом, который означал, что Луна зашла за горизонт и
притяжение ее не сказывается на море.
   Скала начала отодвигаться.
   Толпа инков кричала. Многие из них рыдали как дети.
   Комок подкатился и у меня к горлу. Я сам готов был рыдать и не мог
произнести ни слова. Только Эра снова крикнула, что мы вернемся.
   Я верил в это. Мы прилетим, конечно же, снова прилетим сюда с Мара на
новом космическом корабле. Народы-братья будут теперь связаны со Вселенной.
   Но сначала нам предстояло пересечь океан на легкой посудинке, еще
никогда не плававшей так далеко.
 
 
   Глава восьмая. ОКЕАН.
 
 
   Лиана, жена Чичкалана, гибкая, как растение, имя которого носила,
исполнила на палубе выразительный "танец прощания".
   А потом ветер надул паруса, и корабль стал быстро уходить от берегов.
   Давно исчезла из виду скала с толпой провожающих нас инков.
Отодвинулась в дымку горная гряда, за которой где-то там, к восходу
Солнца, находился возрождающийся из пепла город с Воротами Солнца около
него.
   На миг мне показалось, что сквозь свист ветра я слышу знакомый голос
Имы, словно сверкающий в переливах Солнца. Но я знал, что среди инков
носильщиков женщин не было. Должно быть, во мне звучала память о тех, кто
стал мне особенно дорог. Все они остались далеко позади, а впереди был
безграничный океан.
   Нот Кри сумел распознать новое океанское течение, которого не могло,
как он утверждал, быть прежде. Он доказывал, что лишь исчезновение
материковой преграды позволило течению повернуть от покинутого нами берега
в открытый океан.
   Меня это обрадовало. Но Нот Кри остался мрачным. Казалось, теперь ничто
не могло радовать его. Он лишь чуть оживлялся, когда заходила речь о
возвращении на Мар.
   Конечно, тогда оживлялись и мы с Эрой.
   Аппаратура электромагнитной связи, помещавшаяся в красивом диске,
который я всегда носил на груди, доносила до нас голос Моны Тихой.
Чичкалан, даже издали слыша этот незнакомый голос, падал ниц, считая, что
Кетсалькоатль разговаривает с другими богами. Мать и ее единственный
спутник, знаток вещества Линс Гордый, вступили в общение с людьми. Они не
рискнули менять их общественный уклад, как попытались сделать мы в Толле,
но обучали их владеть своим телом так, как это умеют на Маре. Они начали с
системы дыхания с задержкой, а потом рассказали о страшной войне распада,
случившейся на Фаэне, предостерегая людей от пагубного пути их грядущих
поколений.
   Возможно, что это было еще преждевременно, но Мона Тихая сообщала, что
жрецы храмов записали ее сказания о фаэтах, называя ее богиней Шивой, а
корабль, на котором она прибыла, - "Летающей колесницей" (очевидно, в той
стране знали колесо!).
   "Сверкающий снаряд, обладающий сиянием огня, лишенного дыма, был
выпущен. Густой туман внезапно покрыл войско. Все стороны горизонта
погрузились во мрак.
   Поднялись несущие зло вихри. Тучи с ревом устремились в высоту неба.
Казалось, даже солнце закружилось. Войско было сожжено, испепелено на
месте. Оружие похоже было на огромную железную стрелу, которая выглядела
как гигантский, посланец смерти. Чтобы обезвредить одну такую
неиспользованную стрелу, ее требовалось измолоть в порошок и утопить в
море. Уцелевшие воины спешили к реке омыть одежду и оружие: Пламя Индры,
обрушенное на Тройной Город, сверкало молнией ярче десяти тысяч солнц" (Из
древнеиндийского эпоса "Махабхарата", перевод с санскрита Л.
   Горбовского).
   Так со слов Моны Тихой представили себе земные жрецы оружие распада
фаэтов.
   А вот как описали они "Летающую колесницу"
   "О том, как изготовить детали для "Летающей колесницы", мы не сообщаем
не потому, что это неизвестно нам, а для того, чтобы сохранить это в тайне.
   Подробности устройства не сообщаются потому, что, узнанные всеми, они
могли бы послужить злу" (Древнеиндийский поэтический источник "Самарангана
Сутрадахра", перевод с санскрита А. Горбовского).
   Узнаю Мону Тихую, Первую Мать совета Любви и Заботы, всю жизнь
охранявшую Запреты Великого Старца!
   И дальше:
   "Сильным и прочным должно быть его тело, сделанное из легкого
материала, подобно большой летящей птице. Внутри следует поместить
устройство с ртутью и железным подогревающим устройством под ним.
Посредством силы, которая таится в ртути, которая приводит в движение
несущий вихрь, человек, находящийся внутри этой колесницы, может пролетать
большие расстояния по небу самым удивительным образом: Колесница развивает
силу грома благодаря ртути. И она сразу превращается в жемчужину в небе"
(Древнеиндийский поэтический источник "Самарангана Сутрадахра", перевод с
санскрита А. Горбовского).
   Вот как отложилось в умах людей устройство космического корабля фаэтов.
   Очевидно, ртутью, единственным тяжелым и жидким металлом на Земле, Мона
символизировала непонятное людям космическое горючее, которым пользовался
"Поиск-2":
   В свою очередь, мы сообщили по электромагнитной связи Моне Тихой, что
мы плывем к ним на большой парусной лодке, поскольку наш космический
корабль "Поиск" погиб в жерле вулкана.
   Самым тяжелым было сказать матери, что моя сестренка Ива навсегда
осталась с инками на Земле.
   Ответ Моны Тихой был неожиданным:
   - Таков Закон Природы. Дочери уходят от матерей, создавая новые семьи.
- И я услышал вздох с другого полушария Земли.
   После этого разговора с Моной Тихой обстановка в море вокруг нашего
корабля резко изменилась.
   Сначала подул сильный ветер. Поначалу мы обрадовались, кораблик наш
стал перелетать с гребня на гребень. Мы приближались к цели со
всевозрастающей скоростью.
   Однако попутный ветер скоро стал тревожить. Он налетал шквалами, грозя
порвать паруса.
   Теперь наш корабль уже не качало, а почти подбрасывало в воздух.
Удержаться на ложе было невозможно. Я вспомнил напутствия Гиго Ганта, как
следует лежать в бурю: только на животе, расставив локти и ноги. Я
попробовал и убедился, что могу теперь удержаться на ложе:
   Я научил так же приспосабливаться Эру и Нота Кри. Чичкалан в этом не
нуждался, неся основную тяжесть управления кораблем. Так же, как и его
учитель мореходства Гиго Гант, он не покидал кабины управления, привязывая
там себя веревками.
   Нередко волна, прокатываясь по палубе, распахивала дверь и, уносясь
обратно в море, пыталась захватить рулевого. Но Чичкалан был упорен и
стоек, не говоря уже о силе и ловкости.
   Я сменял его, всякий раз вспоминая о нашем могучем Гиго Ганте, который
во время "потопа" позволял только мне заменять его у руля.
   Шторм крепчал.
   Море походило уже на горную страну с хребтами и каньонами. Мы то
взлетали на вершины, то скользили вниз, проваливаясь в ущелья, чтобы потом
снова взлететь.
   Мачты грозили рухнуть. Пришлось убрать паруса.
   Мы знали, что такое Пылевые Бури Мара, когда летящая стена песка
засыпала вездеход, сбивая его с ног. Сейчас словно все бури Мара слились
воедино, но не песчаными, а водными лавинами обрушивались на нашу утлую
скорлупку, какой выглядел среди разъяренной стихии наш корабль, еще
недавно казавшийся красавцем.
 
   Но худшее было впереди.
   Пока валы были огромными и расстояние между ними все увеличивалось, мы
еще могли лавировать, спасаясь между хребтами или балансируя на их
гребнях, но скоро с океаном стало твориться нечто невообразимое. Вместо
длинных водяных хребтов вокруг нас теперь метались конические вершины,
бурля и вращаясь, как песчаные смерчи.
   С громом и свистом ударяли они корабль, креня его набок, сметая все с
палубы.
   Если бы каждый из нас не привязался к мачте или надстройкам, его унесло
бы в море.
   Трюмы затопило. Не было тех отчаянно боровшихся за жизнь инков, которые
вычерпывали воду из трюмов во время "потопа". Наши ничтожные усилия
справиться с водой в трюмах били бесполезны. Корабль все ниже погружался в
воду.
   Небеса разверзлись в слепящих зигзагах.
   И, наконец случилось самое страшное. Конические волны, вертя кораблик,
с воем сшиблись, как в смертельной схватке, и переломили наше судно
пополам.
   Красавец Гиго Ганта перестал существовать.
   Корабль пошел ко дну, а мы: остались на древнем плоту - подарке
Хигучака, заблаговременно привязали там себя.
   Мы мысленно простились с кораблем, радуясь, что хоть часть запасов,
съедобных клубней и пресной воды была перенесена по настоянию Эры на плот.
   Волны с прежней яростью обрушивались на нас, но уходили между щелями
бревен. Я боялся за растительные волокна, связывающие их. Однако наше
сооружение как бы приспособилось к новым условиям. Очевидно, гибкие связки
намокли, разбухли и, что особенно важно, глубоко врезались в мягкую
древесину, которая защищала их от перетирания.
   Мы чувствовали, что плывем теперь не по океану, как на корабле, а в
самом океане. Вода была не только под нами, не только рядом, она была
вокруг нас и даже над нами, то и дело перекрывая плот полупрозрачным
зеленым сводом. Вот тогда пригодилась нам тренировка в беге без дыхания.
Мы умудрялись остаться в живых, находясь подолгу под водой, споря с
исконно морскими животными. Впрочем, Чичкалан и инки тоже перенесли такое
испытание, хотя и чувствовали себя несравненно хуже нас.
   Наконец шторм начал стихать. В облаках появились просветы. Мы увидели
звезды и смогли определить свое местонахождение. Оказалось, шторм хотя
лишил нас корабля, но подбросил к желанному материку на огромное
расстояние, которое даже под всеми парусами кораблю пришлось бы
преодолевать очень долгое время.
   Нот Кри, сделав вычисления, сообщил нам об этом.
   - Впрочем, это уже не имеет для нас значения, - с нескрываемой горечью
добавил он в заключение, - ибо плыть на этом сооружении невозможно.
   - Но ведь мы плывем, - напомнил я.
   Нот Кри пожал плечами и отвернулся. Скоро я понял, что он имеет в виду.
   Чем же нам питаться, пока нас будут нести переменчивые волны? На плоту
осталось лишь небольшое количество клубней, любимой пищи инков, запасы
зерен нашей марианской кукурузы, снятых с земных полей, и еще некоторые
виды земной растительной клетчатки. Однако на всех нас этого не могло
хватить надолго:
   Узнав о моей тревоге, Чичкалан расхохотался:
   - Разве бог Кетсалькоатль уже не позаботился обо всем этом? - И он
показал на трепещущую на бревнах рыбу, которая принадлежала к числу тех,
что выпрыгивают из воды. Перелетая по воздуху, она и попала на наш плот. -
Пища сама по воле Кетсалькоатля идет к нам в руки.
   Даже угроза голодной смерти не заставила бы ни одного из мариан
употребить в пищу труп убитого существа.
   Рыбы и другие обитатели моря кишели вокруг нас.
   Чичкалан, два инка и Лиана занялись рыбной ловлей, не составлявшей
здесь никакого труда, за что Чичкалан не уставал воздавать мне
незаслуженную хвалу.
   Я понимал, что люди воспитаны в иных, чем мариане, условиях. Они
останутся такими еще долгое время. Нелепо отговаривать их от питания
живыми существами или убеждать в необходимости перейти (после спасения,
конечно) на искусственно полученную пищу (как на Маре) без отнятия
чьей-либо жизни.
   Однако сам вид того, как живое существо трепещет, вырванное из
привычной среды, и погибает, меняя в агонии даже свою окраску, приводил
меня. Эру и Нота Кри в содрогание. У нас на глазах люди отнимали жизнь у
живого существа, чтобы продлить свою собственную.
   Но убеждать инков не делать этого было бессмысленно.
   Так получилось, что все запасы питательных клубней и зерен на плоту
остались нам, сынам Солнца.
   Не случись этого, не было бы и моего повествования.
   Иногда морские существа, приближаясь к плоту, серьезно угрожали нам.
Огромные, страшные, зубастые хищники, изогнутый рот которых напоминал нож
для резки кукурузы, только ждали случая схватить любого из нас. И надо
отдать должное бесстрашию Чичкалана и инкам, умудрявшимся вытаскивать
морских разбойников на плот, оставляя в полнейшем недоумении их свиту из
рыбешек.
   А однажды огромное плавающее животное, извергавшее из себя фонтаны
воды, приблизилось к нам настолько, что малейшее движение его хвоста
разнесло бы в щепки наши бревна. У нас не было никаких средств справиться
с ним. Чичкалан бросился передо мной на колени, умоляя о помощи.
   И когда существо это, приблизившись к нам на опасное расстояние, вдруг
нырнуло и прошло под нами где-то в глубине, он принялся благодарить меня
за то, что я воспользовался своей якобы безмерной властью.
   Мы тщетно старались рассмотреть морского гиганта в щели между бревнами,
через которые обычно любовались плававшими под нами рыбами.
   Плохо, что Чичкалан почти убедил меня в моей божественной силе.
   Инки поедали пойманных рыб сырыми, высасывая их. Вероятно, это было
отвратительно, но, несомненно, утоляло их жажду. Запасы воды опять
достались только нам с Эрой и Нотом Кри.
   Погода установилась тихая, если не считать устойчивого ветра, который
надувал наш парус, так счастливо изобретенный для инков Гиго Гантом. Ветер
уверенно гнал наш плот к тому месту, где, по нашим расчетам, еще недавно
существовал материк Мо.
   - Земля! Земля! - закричала ловкая Лиана, забравшись на мачту и живым
украшением венчая парус.
   Огромные волны, отголосок дальнего шторма, медленно катились по
поверхности океана, бережно поднимая плот на свои спины.
   И вот с высоты водяного хребта скоро мы увидели торчащую из воды гору,
вернее, ее вершину. Она была покрыта деревьями, которые по берегам были
затоплены по самые вершины. Очевидно, еще не так давно они росли на горе,
ставшей теперь островом.
   Изо всех сил мы пытались повернуть наш плот к этой одинокой горной
вершине среди океанских вод, но упрямый ветер и течение проносили нас мимо.
   Лиана упала на бревна и стала горько рыдать. Чичкалан осуждающе
посмотрел на нее, потом подмигнул мне.
   А когда прямо перед нами возник новый лесистый остров, он принялся
отплясывать на плоту танец, заставив Лиану присоединиться к нему.
   Остров тоже напоминал горную вершину, но оказался не в стороне от нас,
как предыдущий, а прямо перед нами. Орудуя рулевым веслом, нам удалось
направить к нему плот.
   Затопленная гора была скалистой. Волны прибоя не только разбивались о
ржаво-красные скалы, но и бурлили на подступах к ним. Фонтаны воды, словно
выброшенные морскими чудищами, то и дело вставали в одних и тех же местах,
окруженных белой пеной.
   Лиана снова забралась на мачту и закричала:
   - Люди! Люди!
   Действительно, весь береговой склон горы усеяли островитяне, увидевшие
нас.
   Вероятно, они были обитателями затонувшего материка и жили в горах или
случайно оказались там, благодаря чему и спаслись.
   Теперь при виде нас они прыгали по берегу, что-то кричали и махали нам
руками.
   Может быть, звали нас к себе или хотели предостеречь от чего-либо.
   - Надобно тотчас же свернуть в сторону! - вскричал Нот Кри. - Нельзя
довериться варварскому племени потомков фаэтообразных. Они способны просто
сожрать нас всех или принести в жертву кровавым божествам, ибо такова
сущность людей.
   Эра с упреком посмотрела на Нота Кри, но он стоял на своем.
   Я передал Чичкалану, о чем говорит белый бог с малым числом волос на
голове, как звали его в Толле.
   Чичкалан разделил опасения Нота Кри. Он по давней привычке предпочитал
не верить незнакомцам.
   Плот неотвратимо несло на рифы. Управлять им мы были не в состоянии.
   Я сказал, чтобы все прыгнули в воду и постарались плыть к берегу. Нот
Кри молча отвернулся.
   Уже из воды я увидел его одинокую фигуру, стоящую у мачты.
   Пловцам было легче проскочить опасные камни. Нас с Эрой пронесло между
рифами, словно мы плыли в бурлящем горном потоке среди водоворотов.
   Мелькнули Чичкалан и Лиана, чуть дальше над пеной виднелись головы
наших друзей инков.
   Нота Кри не было:
   Мы увидели, как встали дыбом бревна плота. Рвущиеся к скалам волны,
словно в отместку за наше успешное плавание по океану, крушили плот в
щепки. Из круговорота, куда попал плот. Ноту Кри уже не выплыть.
   Мы же благополучно выбрались на берег в сравнительно тихой бухте.
   К нам бежала толпа людей. Друзей или врагов?
   Этого мы не знали.
 
 
   Эпилог. "ЛЕТАЮЩАЯ КОЛЕСНИЦА".
 
 
   Все в мире покроется пылью забвения, 
   Лишь двое не знают ни смерти, ни тления, 
   Лишь дело героя да речь мудреца 
   Проходят столетья, не зная конца.
 
   Фирдоуси 
 
   Кончаю. Уже нет сил рассказать обо всем. События мелькают в моей
памяти, как вспышки молний.
   Остров Фату-Хива. Остатки расы людей, населявших материк Мо. Для них
наше появление было чудом. И нас, выходящих из яростных волн, приняли как
богов. И не только как богов, но как друзей.
   Правда, наши новые друзья были напуганы, растеряны, слабы. И не помощи
у них надо было просить, а помогать им самим.
   О жизни среди них я мог бы рассказывать долго, но не об этом мой
последний сказ.
 
   Пожалуй, никогда еще на Земле советы пришельцев не принимались людьми с
такой благодарностью, как на острове Фату-Хива.
   Неожиданную помощь мы получили от океана. Волны прибоя стали
выбрасывать на скалистый берег то, что находилось на плоту. Прежде всего
то были питательные клубни.
   Но тело Нота Кри так и не появилось:
   Мы научили островитян сажать клубни в землю, и очень скоро, еще при
нас, они собрали первый урожай, который привел их в восторг, окончательно
обожествив нас в их глазах (боюсь, что не без помощи Чичкалана, немного
знавшего их язык).
   Не меньшее значение имели и зерна нашей марианской кукурузы,
проделавшие путь вместе с нами сначала через космос, а потом через океан.
   Начав общение с островитянами в труде, мы сумели внушить им принципы
Справедливости, на основе которых жила община инков. В этом нам много
помогли Чичкалан, Лиана и оба ее соплеменника.
   Первый спор возник из-за выращивания клубней. Островитяне готовы были
отдать нам большую часть урожая, как владельцам посаженных клубней, и
очень удивились нашему отказу.
   Чичкалану пригодилось знание языка людей Мо, с которым он познакомился
через своего друга Топельцина, чья мать происходила родом с этого
материка. Он объяснил островитянам, что каждый из сажавших клубни получит
столько, сколько может съесть, остальное отдаст соплеменникам.
   Им очень трудно было понять, что все люди равны между собой и мы,
пришельцы, не хотим выделяться из них. И никто не может обладать
чем-нибудь в большей мере, чем другой. Очень может быть, что он добавил
при этом, что такова воля бога Тики, как стали звать меня на острове.
   Когда мы решили покинуть основанное нами островное государство
Справедливости, наши новые друзья были в отчаянии. Они тоже умоляли нас
вернуться.
   Мы с Эрой стремились плыть дальше, крохотный аппарат электромагнитной
связи, висевший у меня на груди, после просушки начал действовать. Он
неумолимо звал нас с Эрой к кораблю Моны Тихой.
   Чичкалан объявил, что отправится дальше вместе с нами. Но на чем?
   Не было здесь Гиго Ганта, чтобы построить из деревьев, росших на
острове, новый корабль, способный выдержать океанское плавание.
   Но своего учителя заменил Чичкалан.
   Он придумал остроумное устройство из двух лодок, конечно, меньшего
размера, чем корабль, но уже не плотов. Эти лодки соединялись упругой
связью, что позволило новому плавательному средству быть более устойчивым,
чем корабль. Волны не могли переломить его, потому что упругая связь
позволяла любой из спаренных лодок свободно всплывать на гребень волны или
проваливаться между валами и не давала лодкам переломиться или
перевернуться.
   Такая двойная лодка была сделана из стволов гибких и крепких молодых
деревьев, росших над горными речками, и из пахучих стволов деревьев, пока
еще росших в новом для них жарком климате, но обреченных на скорую гибель.
   Они не были похожи на все, что мы видели до сих пор. Мы с Эрой с
наслаждением вдыхали их смолистый запах, перебирая в пальцах нежные
тончайшие листья, похожие на зеленые иглы. Их ветви опускались к самой
земле, раскидываясь шатром.
   Их древесина была великолепной, прочной, гибкой и не набухала от воды.
Лодки выдалбливались из них так, чтобы часть выдолбленного ствола потом
снова закрыть сверху, оставив для людей лишь необходимое место. В
результате, если бы людям пришлось сидеть даже в воде, плавучесть лодки не
менялась бы, ее нельзя было утопить, как и бревна плота.
   Мы с Эрой часто горевали о Ноте Кри, о Каре Яр, тосковали по Иве и Гиго
Ганту.
   Сейчас, когда Нота Кри не было с нами, он казался нам воплощением
мудрости и сердечности. Дорогой ценой расплатилась Миссия Разума за свое
посещение Земли!
   Нот Кри всегда имел свое мнение по любому поводу. Но это мнение было
его убеждением, которое он прямо и честно отстаивал, исходя из самых
лучших побуждений. И если он верил, что люди произошли не от фаэтов, а
всего лишь потомки фаэтообразных зверей, то это было его право. Надо
полагать, так будут думать в грядущем очень многие знатоки знания. У нас
ведь не было никаких бесспорных доказательств о происхождении людей. Но
нам эти доказательства были не нужны, ибо смысл нашей помощи не менялся от
того, от кого произошли люди:
   были ли они нашими кровными братьями или только братьями по разуму.
   Братья по разуму!
   В этом главное! Вероятно, на других далеких планетах иных звездных
систем тоже имеются разумные существа, наши братья по разуму, которым
понятны будут и все наши горечи и стремления, наша космическая история с
трагической судьбой Фаэны, и земное человечество, пострадавшее от давнего
преступления фаэтов.
   Итак, мы решили отправиться снова через океан на сдвоенных лодках.
   Конечно, если бы Чичкалан и его Лиана не решили непременно сопровождать
нас, нам с Эрой вдвоем трудно бы пришлось:
   Островитяне провожали нас с теми же воплями, как и инки на далеком
заокеанском берегу. Они поклялись вырубить каменную статую, посвященную
Тики, подобную той, что осталась в стране инков неподалеку от Ворот Солнца
(На острове Фату-Хива в Полинезии, в джунглях скрыта в точности такая же
статуя Тики, как и близ Ворот Солнца, около Тиагаунака, поставленная там в
честь Кон-Тики).
   Путешествие наше на сдвоенных лодках было полно опасностей и окончилось
благополучно только благодаря беспримерному мужеству и Чичкалана, и его
жены Лианы, и моей Эры:
   Бури, которые мы перенесли, могли сравниться лишь с враждебностью
одного из племен, спасшихся от "потопа" на гористом острове. Нам пришлось
бежать от кровожадных людей, которых несчастье, происшедшее с их
собственной страной, не научило ничему, кроме злобы ко всему живому.
   С болью в сердце я вспоминаю, что наряду с инками и первыми
островитянами с горы, которую они называли Фату-Хива, на Земле продолжают
существовать и дадут потомство и люди Толлы с их жрецами, приверженцами
человеческих жертв, и обозленные на всех островитяне, не желающие
примириться с утратой своих привольных полей погибшего материка.
   Эти последние были белокожи, но искусственно уродовали себе уши,
оттягивая их почти до плеч.
   Но все же на большинстве островов - бывших горных вершин - нас
встречали приветливо и помогали всем, чем могли. Мы, в свою очередь,
делились с островитянами своими запасами съедобных клубней, чтобы они
сажали их. Неоценима была помощь Чичкалана, продолжавшего быть нашим
переводчиком. Все островитяне говорили на языке матери бедного Топельцина.
   Как непохож был теперешний Чичкалан на Пьяную Блоху времен игры в мяч
или набегов людей Толлы!.. Он даже отучился от своего пристрастия к
пьянящей пульке.
   Единственно, от чего он не мог отказаться, это от употребления в пищу
мяса убитых животных. Надо было видеть, с каким наслаждением он питался
кусками расчлененных трупов, поджаривая их на огне.
   Никогда не смогу понять этой черты людей, с которыми во всем остальном
так сроднился.
   Предвижу, что спустя десятки тысяч лет, когда культура людей будет
очень высока и когда народонаселение Земли достигнет критического предела,
встанет вопрос, чем же насытить всех живущих на планете. И тогда люди
разумно откажутся от использования питательных веществ, накопляемых в
организмах живых существ. И вместо того чтобы добывать эти вещества
убийством, они станут получать их путем синтеза в аппаратах, где все
необходимые химические соединения будут получать из исходных материалов,
не завися от капризов природы. Однако для этого людям придется не только
победить природные процессы, подчинить их себе, но и побороть собственное
рутинное отвращение к искусственной пище, которое проявлял тот же
Чичкалан, когда я пытался убедить его, что синтетическая пища может быть
более питательной и дешевой, чем природная, и что она станет основным
питанием людей, как стала такой на Маре. Чичкалан лишь скалил великолепные
зубы и отрицательно мотал головой. Он признавал лишь жареное окровавленное
мясо.
   Подобные ему люди встретятся еще и спустя десятки тысяч лет. Но все
равно само развитие человечества неизбежно приведет его к отказу от
пожирания трупов.
   Но это в будущем. А пока доброта и преданность Чичкалана, бескорыстная
его любовь к нам, сынам Солнца, противоречиво сочетались в нем с
пристрастием к животной пище.
   Во всяком случае, если бы не он и если бы не все те хорошие люди новых
островов, которых несчастье не озлобило, а, наоборот, сделало чуткими к
чужим бедам, мы не добрались бы до Материка Восходящего Солнца.
   Да, его следовало называть так, хотя мы сами приплыли к нему со стороны
Восхода Солнца, поскольку обогнули земной шар.
   Нас неотступно вел сигнал электромагнитной связи, который слала нам
Мона Тихая, ожидая нас.
   Этот сигнал позволял нам выбирать направление в открытом море, среди
множества попадавшихся нам на пути островов, где мы не позволяли себе
задерживаться подолгу.
   Сигнал Любви и Заботы привел нас к устью огромной реки, впадающей в
море.
   Здесь, конечно, тоже был "потоп" во время глобального катаклизма. Но
последствия его были сравнительно невелики. Люди остались жить там, где
жили.
   В устье реки нас встретили местные жители, которые уже знали, что мы
должны появиться, приписывая это всеведению гостящей у них богини Шивы.
Так они называли мою мать Мону Тихую.
   Нам оказывали варварски пышные почести и помогли добраться до страны
великолепных храмов.
   На последнем участке пути мы распрощались с нашими сдвоенными лодками и
поехали на спинах послушных людям исполинов. Они передвигались на четырех
ногах и обладали пятой конечностью, расположенной на месте носа и
заменяющей руку.
   Естественно, что способность к труду с помощью этой "руки" сделала этих
животных весьма разумными. Правда, люди использовали эту разумность лишь
для подчинения их своей воле и выполнения могучими животными наиболее
тяжелых работ.
   Подъезжая на спине такого гиганта к великолепному храму, где жила моя
мать, я очень волновался. Ведь, по существу, Мона Тихая допускала ту же
ошибку, какую сделал я, ее сын, руководитель Миссии Разума, позволивший
себе солгать людям, будто я бог Кетсалькоатль.
   Но опасения мои были напрасными. Мона Тихая была мудра: Она не
воспользовалась властью богини, чтобы навязать что-нибудь людям. Она лишь
познакомила их с основами учения нашего мудреца Оги о власти над
собственным телом.
   Мы с Эрой ехали на первом слоне - так зовут люди этих почти разумных
исполинов, Чичкалане Лианой - на втором.
   Толпы людей в ярких нарядах, говорящих о высокой ступени их культуры,
спешили на встречу богини Шивы с ее сыном.
   На излучине реки, вдоль которой шла дорога, открылся вид на поистине
великолепный храм, с которым не могли сравниться даже пирамиды Толлы. Если
там внушительность создавалась прежде всего размером уходящих вверх
уступов, то здесь мы увидели спускающуюся чуть ли не с неба ослепительно
белую лестницу, обрамленную с обеих сторон легкими, изящными строениями.
Они завершались вверху колоннадой, накрытой как бы множеством крыш с
загнутыми вверх краями.
   На ступенях стояли шеренги жрецов в синем одеянии, которые, возможно,
передадут в преданиях, приукрасив их фантазией, эту нашу встречу с моей
матерью.
   Мы с Эрой, задыхаясь от радости и бега, спешили вверх по ступенькам.
Помню, споткнувшись, мы чуть не упали, но, услышав испуганный ропот
жрецов, удержались на ногах.
   Солнце властвовало здесь над красками, которые сами по себе были
солнечными.
   Игра ярких бликов на стенах строений делала их невесомыми, словно
парящими в неподвижно застывшем воздухе. Хотелось дотронуться до витых
колонн, чтобы удостовериться в их реальности.
   Как невозможно представить себе это на Маре: пурпур и золото, белизна и
солнечный свет!..
   И как удивительно естественно выглядела в окружении всей это феерии
Мона Тихая, одетая в марианский скафандр с дополнительными манипуляторами
помимо рук. Она стояла в проеме двери с остроконечным сводом на фоне
дымчатого белого камня и действительно выглядела сказочной богиней. За ее
удивительную способность к любому ручному ремеслу, начиная с ваяния,
кончая шитьем или стиркой, чему она охотно обучала всех женщин, а также
благодаря дополнительным манипуляторам ее скафандра Мону прозвали
многорукой богиней и даже пытались в таком виде изваять.
 
   Нас с Эрой, упавших к ее ногам, она подняла своими сильными и нежными
материнскими руками и прижала к себе. А потом заплакала, как может плакать
лишь старая женщина Земли.
   - Кара Яр, - прошептала она. - Нот Кри: Кир Яркий:
   - Тяжелая плата за Миссию Разума, - отвечал я, поднимаясь с колен. -
Чудо, что все остальные ее участники целы.
   - Но Ива! Гиго Гант! - печально произнесла Мона Тихая.
   - Они счастливы, поверь нам. Первая из Матерей, - сказала Эра.
   - Ты будешь мне дочерью, оставшись со мной, - обняла ее Мона Тихая.
   Потом мы прошли в чудесные помещения храма, украшенные тонко
выполненными скульптурами, не устрашающими, как у людей Толлы, а
восхищающими глаз.
   Здесь в окружении земных учеников мы нашли старого Линса Гордого,
объясняющего людям основные законы природы, одинаковые для всех планет.
   Когда мы с Эрой взбирались по наружной лестнице в космический корабль
"Поиск-2", нам казалось, что в иллюминаторе покажутся лица Кары Яр, Нота
Кри, Ивы, Гиго Ганта: Ведь корабль был совершенно такой же, как и древний
"Поиск".
   Но места наших былых спутников занимали теперь Мона Тихая, Линс Гордый
и:
   Чичкалан с Лианой, которые и слышать не мотели, чтобы остаться на
Земле. Я согласился на это лишь ради того, чтобы реальностью Мара победить
чудовищное суеверие Чичкалана. К тому же мы ведь должны были вернуться, и,
конечно, вместе с ним и Лианой. Пусть же разочаруют их сыпучие пески,
камни и кратеры Мара, пусть смутят. условия жизни "богов" в подземных
городах с бесконечными галереями и искусственным воздухом. Они должны
вернуться просвещенными людьми, чтобы просветить и своих собратьев.
   По поводу нашего возвращения на Землю мне привелось серьезно поговорить
с Моной Тихой.
   - Уверен ли ты, сын мой, возглавлявший Миссию Разума, что такая миссия
нужна людям? - спросила она меня, пристально глядя в мои глаза. - Возможно
ли распространить наше влияние на достаточную часть человечества?
   - Я уверен лишь в том, что пришедшие с Миссией Разума не должны
выступать в роли богов.
   Мона Тихая нахмурилась:
   - Да, я выступила здесь в роли богини. Но только для того, чтобы
научить людей владеть собственным телом по системе Оги, распространенной
на Маре. Ты же не смог достичь успеха, взявшись за переустройство их
жизни. Слишком малую часть человечества можно убедить жить правильно.
Знай, что, чем больше будет развиваться человечество, восходя к вершинам
Знания, тем меньше права имеем мы, их братья по разуму, навязывать им свои
пути и тем труднее было бы нам убедить их, решись мы на это.
   - Но разве не должны мы вернуться, чтобы оставить хотя бы послание
грядущим поколениям?
   - О чем послание?
   - О гибели Фаэны и о сынах Солнца, посетивших Землю в тяжелую пору
захвата ею Луны.
   - Зачем?
   - Чтобы человечество никогда не пошло путем своих предков фаэтов.
   - А если будущие люди не признают себя потомками фаэтов? Если их
знатоки знания будут доказывать в грядущем самостоятельное происхождение
человечества?
   - Все равно, - горячо возразил я. - Это не имеет значения. Дело не в
кровных связях, а в путях развития разума. Истинное назначение разума - в
оказании помощи, подобной той, какую оказали обитатели Мара землянам,
применив распад вещества для предотвращения катастрофы, а не для
самоуничтожения, как это случилось с фаэтами, из которых лишь ничтожная
часть была безумна, но погибли все.
   Мона Тихая задумалась, потом подняла на меня свои серые спокойные глаза:
   - Ты прав. Людей следует предупредить об этом. Но как? Где ты оставишь
такой памятник, который не сотрется в веках, которому поверят просвещенные
потомки современных дикарей?
   - У меня есть некоторые мысли. Может быть, нам создать исполинское
сооружение, само строительство которого должно говорить о
могущественнейших технических средствах тех, кто оставит послание людям
будущего?
   - Они скажут: если древние построили подобное сооружение, значит, они
могли это сделать, и не поверят в пришельцев с другой планеты.
   - Тогда: я посоветуюсь на Маре со знатоками космоса.
   - Ты сам стал виднейшим знатоком космических полетов.
   - Потому у меня и возник этот план. Но чтобы выполнить его, я должен,
буду посвятить себя на Маре истории гибели Фаэны. Я обязан описать ее на
основе наших легенд и дополнить ее правдивым рассказом о собственном
путешествии на Землю.
   Выполнив все это, я вернусь сюда: Но вернусь во всеоружии космической
техники, которая позволит создать памятник нашего посещения, способный
дождаться того времени, когда люди смогут найти его и понять все, что в
нем заключено.
   И вот я в последний раз оглядываюсь на Землю, задержавшись на ступеньке
лестницы, ухватившись за поручень люка и откинувшись всем телом назад.
   Чудесная зелень лесов, которой никогда мне не увидеть на Маре, щедрость
земной природы, неиссякающий фонтан жизни в бесконечных ее проявлениях.
Могучие и послушные человеку животные, засеянные поля на горном склоне,
блеск голубой реки, текущей в беспредельный океан!.. Разве не для счастья
человека существует все это на планете, где ему выпало счастье родиться?
Зачем же в этом блаженном крае ненависть, борьба, жестокость?
   Прощай, Земля, прощайте, люди, создающие, может быть, горькую, но
великую свою историю! Я не могу вести всех вас за руки, как милых сердцу
инков, но я хочу, чтобы ваша судьба никогда не стала такой, как у фаэтов.
Пусть лучше примером космической дружбы и взаимопомощи будет украшена ваша
история. Но кто может заглянуть вперед?
 
 
   * * *
 
 
   Линс Гордый занял место пилота. Оказывается, он мог это сделать!
   Вовсе не ради нашей помощи ждали нас Мона Тихая и ее спутник. Они давно
могли бы улететь одни. Если запасы топлива не позволяли им разыскивать нас
на другом материке, то для возвращения на Мар горючего было достаточно. Но
они не для того полетели с Луны на Землю, чтобы улететь с нее без нас,
выполнивших здесь свою Миссию.
   Корабль чуть заметно вздрогнул. Я почувствовал пожатие руки. Со мной
рядом стояла Эра и смотрела в иллюминатор.
   Вниз уходили леса и большая поляна с толпой провожающих нас людей,
которые запишут в преданиях, как "Летающая колесница" превратилась в
жемчужину в небе и исчезла.