Код произведения: 5199
Автор: Казанцев Александр
Наименование: Сильнее времени, книга 3
Александр Петрович КАЗАНЦЕВ
Сильнее времени
Научно-фантастический роман в 3-х книгах
Книга третья
Часть первая.
БАРЬЕР ПОКОЛЕНИЙ
Отечество славлю,
которое есть,
но трижды,
которое будет!
В. Маяковский, "Хорошо"
Глава первая.
СЮРПРИЗЫ КОСМОСА
Весь обратный рейс "Жизни" ее экипаж с тревогой ждал последней встречи с
танкером-заправщиком, несущим горючее для торможения. На подходе к
Солнечной системе его сигналов уловить не удалось.
Арсений по тревоге вызвал в радиорубку командира Тучу, а тот пригласил в
кают-компанию весь экипаж.
- Надо искать суперлокаторами, - сказал Арсений Ратов.
- Что искать? Почему искать? - взорвался Каспарян. - Я говорил! Три минуты
опоздания оборачиваются такими расстояниями, что ни о каких радиолокаторах
и речи быть не может. Иголка в стоге Вселенной.
- Я все же полагаю, что, поскольку предыдущие встречи с
кораблями-заправщиками состоялись, ошибка, вызванная опозданием вылета
звездолета, компенсирована, - обстоятельно выразил мнение Карл Шварц.
- Какой там компенсирована! - замахал руками Каспарян. - Заправщиков около
Релы догнали, да не в тех точках, которые предусмотрены графиком рейса.
Все кувырком! Три минуты - это пятьдесят миллионов километров, дорогой
профессор.
- Все же я хотел бы выслушать нашего астронома. Его математические
способности всем известны.
- Я обменял бы миллионы его вычислений на сто восемьдесят секунд его
опоздания...
- Не надо было меня ждать на острове, - сурово заметил Ратов.
- Ну вот! - совсем рассердился Каспарян. - С танкером, но без тебя? Так,
скажешь?
- Каков же выход? - поинтересовался профессор Шварц.
- Очень простой, - вмешался биолог Кузнецов. - Оставшееся топливо
предназначить для "машины пищи".
- Вечный рейс повторить? - мрачно осведомился Арсений.
- Рейс имени Эоэллы, - вставил Каспарян.
- Скорее Эоэмма, - парировал Кузнецов. - А вечного на свете нет ничего! Но
рейс должен быть возможно более долгим. Такова жизнь.
- Лады, такова "жизнь", - имея в виду звездолет, отозвался Туча. - Как бы
то ни было, но график, а следовательно, и рейс сорваны.
- Значит, сорвалось, - вздохнул Кузнецов. - Но жить будем! Жить надо!
Туча коротко скомандовал:
- Лады! Жить будем! Лейе - выключить нейтринные двигатели, прекратить
торможение. Топливо беречь! Ратову - бессменно дежурить в радиорубке у
суперлокаторов. Двигатели снова включим не раньше, чем обнаружим
заправщик, хоть в миллионе километров.
- Если бы в миллионе! - вздохнул Каспарян. Он шел рядом с Арсением, когда
все расходились. - Вечная у тебя фамилия, Ратов, - усмехнулся он.
- Почему вечная? - удивился Арсений.
- Как Ратов летит - Вечный рейс.
- Шутник ты, Каспарян, - покачал головой Ратов. - Не надо было меня ждать
на острове.
- Вот это шутка! Очень злая шутка! - рассердился Каспарян.
- Теперь на шутки большая нагрузка, - догнал друзей Толя Кузнецов. - Пойду
разрабатывать рацион на ближайшую "звездную пятилетку". Принимаю заказы:
соус морнэ с сыром, котлеты софи из телятины, баранина по-бордосски,
каплун с грибами в сметане. Нейтринного инженера ради такого меню поставим
поваром к "машине пищи".
- Гарантирую превосходную французскую кухню! - пообещал чернявый инженер
Лейе и шутливо закрутил колечком ус.
- Шесть человек - это есть уже целый мир, - глубокомысленно изрек Карл
Шварц.
Толя Кузнецов всегда объяснял удивительную уравновешенность немецкого
профессора его тройным подбородком.
- Предлагаю считать "Жизнь" планетой... Правда, без "солнца", - возвестил
Кузнецов.
- "Солнце" будет, - заверил Арсений и добавил: - Ненадолго.
Когда спустя полтора года по земному времени другой звездолет - "Жизнь-2"
возвращался к Солнечной системе, никто на корабле не знал о судьбе первых
звездолетчиков...
- Тревога! Тревога! Тревога!..
Звездонавты выскакивали в коридоры, вваливались в кабины лифтов и
поднимались в центральную рубку управления. Она располагалась на оси
головной части "Жизни-2", напоминавшей исполинский барабан из труб,
параллельных его оси вращения.
Появился в рубке и этанянин Ан. Он страдал от искусственной гравитации,
вызванной теперь режимом торможения.
Из глубины огромных глазниц Ан всматривался в лица людей. Все они
встревожено уставились на экран локатора.
- Движение неизвестного тела точно совпадает с нашей трассой. Мы его
нагоняем, - доложила Вилена Виеву и, подумав, добавила: - Если отклониться
- уйдем в сторону от Солнечной системы и курс не выправить.
- Что за чертовщина! - воскликнул геолог Михаленко. По мере приближения к
Земле он совсем оправился от своей "космической ностальгии", стал
по-прежнему энергичным, решительным. - С последним танкером-заправщиком мы
уже повстречались. Больше ждать некого, Поэтому если попалось опасное
препятствие на пути, то его надо уничтожить лазерным лучом, и дело в
шляпке!
- Уничтожить? - полуобернулся к нему Виев и перевел взгляд на экран. -
Попрошу вас, профессор, - обратился он к Анисимову. - Что-то вид
космического странника мне кажется слишком "организованным". Проведите-ка
на электронно-вычислительной машине анализ его размеров.
- Что ж тут удивительного! - ответил Михаленко. - Планеты сферичны, хоть и
естественного происхождения.
- Планеты, а не такие крупинки размером с наш звездолет, - возразил Виев.
- Прежде чем решиться на уничтожение чего-нибудь в космосе, надо быть
уверенным, что имеешь дело не с чужепланетным кораблем.
- Какая чепуха! - воскликнул Михаленко и добавил пренебрежительно: - Это
напоминает сказку о древних космических пришельцах на Земле!
- Извините, - задетый его тоном, вступился за любимую идею доктор
Матсумура - ярый защитник того, что Землю в прошлом посещали звездные
пришельцы. - Не выглядит ли такой сказкой наш новый друг, которого мы
доставим с Этаны на Землю? Извините.
Михаленко посмотрел на этанянина и смутился, замолчал.
Виев изучал изображение на экране.
- Тело имеет не сферическую, а правильную удлиненную форму, - уточнил он.
- Состоит как бы из двух связанных одно с другим тел, как и подобает
звездолету.
- Топологический анализ даст на это исчерпывающий ответ, - заверил
профессор Анисимов, забирая у Вилены все необходимые данные и фотографии
загадочного препятствия на пути "Жизни-2".
- Что предполагает, подразумевает, имеет в виду астроном? -
поинтересовался этанянин Ан.
Во время пути "Жизни-2" для гостя землян удалось сделать приспособление,
трансформирующее произносимые им ультразвуки в речь нормального для людей
диапазона. Этанянина теперь слышали все и понимали благодаря его старанию
овладеть "земным языком", как он называл русский. Трансформирующее
устройство помогало и ему слушать своих спутников по звездолету.
Профессор Анисимов, опускаясь вместе с Аном в лифте, объяснял ему:
- У нас еще в двадцатом веке, внимательный Ан, ученые научились определять
с помощью математического анализа, являются ли изучаемые геометрические
формы природного или искусственного происхождения.
Ан кивнул в знак понимания, как это делали люди.
Анисимов ушел вперед, а Ан, цепляясь за сделанные специально для него
перила, плелся сзади, заботливо поддерживаемый доктором Матсумурой.
- Доктор, - обратился к нему Ан, - командир боится повредить чужой
звездолет, астроном будет вычислять, не искусственны ли формы встречного
тела. Разве есть подозрение, предположение, уверенность, что космос так
населен, что мы можем в нем встретить разумных?
- Когда мы будем на Земле, - пообещал Матсумура, - я покажу тебе множество
следов, которые оставлены когда-то разумными с других миров, посетившими
Землю.
- Я ощущаю в тебе заинтересованность, уверенность, увлеченность, добрый
доктор.
- Я верил в посещение Земли чужепланетными пришельцами, потому и полетел к
вам на Этану, в расчете, что вы летали к нам.
- Увы, увлеченный доктор, с Этаны никто никуда не улетал. Слишком обращена
сама в себя, углублена, отрешена от всего внешнего наша цивилизация
вечноживущих...
По вызову Виева все собрались в кают-компании слушать Анисимова.
- Топологический анализ установил, - с особой торжественностью произнес
профессор, - что форма замеченного на нашем пути тела может быть только
искусственной!
- Извините, - перебил Матсумура. - Значит, это корабль внеземной
цивилизации!
- Предвидя такое предположение, - продолжал Анисимов, - я позволил себе
проанализировать с помощью электронного математика курс неведомого корабля
и его намерения. Корабль летит к Солнечной системе в таком же режиме, как
и "Жизнь-2". Более того - он летит к Земле. Наши трассы абсолютно
совпадают.
- Странно! - вставил Михаленко.
- Это не только странно, но и многозначительно, - сделал вывод Виев.
- И еще... позвольте мне закончить, командир. Нас не могли не заметить.
- То есть... хотите сказать, что они ищут встречи с нами? - нахмурился
Виев.
- Это же такая радость! У меня даже дух захватило! - не выдержала Вилена.
- Извините, что перебиваю, - вмешался японец. - Необходимо установить
контакт с кораблем, если он ищет нас.
- Остерегитесь! - крикнул Михаленко. - Может, это космические пираты!
- Высший разум гуманен! - воскликнул Матсумура.
- Ну, гуманен не гуманен, а я вовсе не хочу попасть в клетку зоопарка на
какой-нибудь Планетостервии!
- Ах, Игорь, что ты говоришь такое! - возмутилась Вилена. - Для чего же мы
тогда летели? И ты с нами... Побывать на одной населенной планете и
встретить в пути представителей другой - это же небывалое счастье!
- Женщина звезд права, - вставил этанянин Ан. - Трудно представить,
вообразить, предсказать большую удачу!
- Остерегитесь! Предостерегаю! - снова запротестовал Михаленко. - Пусть не
пираты, пусть не Планетостервия... Но кто может поручиться, что они не с
планеты, где все состоит из антивещества? Ласковые объятия с такими
"братцами по разуму" привели бы к аннигиляции и взрыву.
- Спасибо тебе, внимательный Ан, спасибо Игорю за предупреждение, -
неторопливо сказал Виев. - Попробуем установить с "Летучим голландцем"
радиоконтакт. Аннигиляцией это, во всяком случае, не грозит. - И он чуть
насмешливо посмотрел на Михаленко.
Звездолетчики уходили из рубки управления по своим местам до предела
возбужденные. Близость чужепланетного корабля ощущалась каждым, и каждый
из них представлял себе грядущую встречу по-своему.
И вдруг Михаленко, идя рядом с Виленой, шепнул ей:
- А вдруг это "Жизнь" с Релы летит, заблудилась в космосе? А?
Вилена обернулась к нему и обожгла его взглядом.
Геолог даже не подозревал, какую бурю вызвал он в ее сердце.
Через некоторое время сигнал общего сбора снова прозвучал на звездолете. И
опять порывисто открывались двери, слышались поспешные шаги, мчались вверх
лифты...
Виев вошел в кабину управления последним.
- Радиограмма получена, - доложила Вилена командиру.
- Профессор, - обернулся Виев к Анисимову, - прошу тотчас же попытаться
расшифровать с помощью киберлингвистики...
- Расшифровывать нужды нет, - упавшим голосом произнесла Вилена.
- Не понимаю, - нахмурился Виев.
- Я читаю: "Звездолету "Жизнь-2" предлагается взять у меня дополнительное
горючее. Корабль не оставлять на околоземной орбите, а приземлиться на
Полярном космодроме с помощью устройств, которые вас встретят. Звездолет
предназначен для музея".
Виев тяжело опустился на стул.
Ан вопрошающе заглядывал в лицо каждому. Он ничего не понимал. Овладевшие
людьми чувства были загадочны...
- Все-таки это Земля приветствует нас! - облегченно вздохнул Михаленко. -
В этом самое главное!.. Фу!.. Полегчало!
- Для музея! - с горечью повторил Виев.
- Извините, командир, - сказал Матсумура. - Трудно представить, какая
теперь стала наша Земля. Но музеи всегда останутся сокровищницами истории.
- Да, - тяжело вздохнул Виев. - Мы принадлежим истории. В этом вся суть...
- Мы будем делать историю! - вставил Анисимов. - Уверяю вас, командир!
Нашей информации ждут.
Вилена молчала, лицо ее застыло, окаменело... как у легендарной морячки из
старой песни.
И вдруг в рубке управления зазвучал четкий, совсем незнакомый человеческий
голос:
- Звездолету "Жизнь-2" предлагается взять у меня дополнительное горючее.
Корабль не оставлять на околоземной орбите, а приземлиться на Полярном
космодроме с помощью устройств, которые вас встретят. Звездолет
предназначен для музея.
- Это он так твердил здесь все годы? - спросил Михаленко.
- Надо думать, сигнал Вилены с нашего звездолета включил передатчик
"Летучего голландца", - поучительно заметил профессор Анисимов.
- Но почему же для музея? Почему мы? - Вилена смотрела на экран широко
открытыми глазами, и создавалось впечатление, что она обращается как бы ко
всей Вселенной. - К тому же мы еще не можем установить прямой связи с
Землей!..
- Наш звездолет представляет несомненный интерес для истории техники, -
пробормотал смутившийся почему-то профессор Анисимов, - поймите это.
- А как вы не понимаете? - возмутилась Вилена. - Почему наш, а не "Жизнь",
которая улетела раньше нас и должна давно уже вернуться? Почему? Значит,
ее нет! Они погибли!.. А мой Арсений?!
- Ну знаете ли, - развел руками Анисимов. - Я не счел бы возможным делать
преждевременные выводы.
- Какие же преждевременные? - взволнованно продолжала Вилена. - Вывод
ясен. Старая конструкция нужна для музея. Звездолетов было два. Если
просят приземлиться второй, значит, первый не вернулся.
Да, звездолет "Жизнь" к назначенному сроку на Землю не вернулся и
вернуться уже не мог. Без горючего для торможения он неодолимо двигался по
прежней трассе, пересекая Солнечную систему.
Солнце сначала из яркой звездочки превратилось в ослепительный кружок,
потом стало косматым диском. Оно и радовало Арсения Ратова и его друзей,
оно же и нагоняло на них тоску по Земле...
Установить радиосвязь с Землей оказалось не просто. Там никто не ожидал
позывных звездолета раньше чем через полгода. Сигналы его наконец были
случайно приняты любителями-коротковолновиками. Первое их сообщение
расценили было как неумную шутку. Потом на Земле всполошились.
Звездолет приближался с огромной скоростью. Помочь ему было совершенно
нечем. На Земле не имелось ни одного космического корабля, который в
состоянии разогнаться до скорости звездолета. Подсчитали, нельзя ли
послать вслед ему топливный корабль, но расчет оказался неутешительным -
он мог догнать "Жизнь" через двадцать семь лет. И все-таки стали срочно
готовить такой корабль. Однако горючее, которым бы тот снабдил звездолет,
едва хватило бы на его торможение. А ведь предстояло еще разогнаться для
возвращения к Солнечной системе, а потом затормозить на подступах к ней.
Глубокий старик Вольдемар Павлович Архис дожил до этих тревожных дней. Он
поднялся с постели, чтобы самому все рассчитать, и... так и умер за
письменным столом от кровоизлияния в мозг.
И все же система спасательных рейсов кораблей разрабатывалась. Однако
вернуть звездолет можно было не раньше чем через сорок лет по общему
теперь для Земли и "Жизни" времени.
И вот тогда-то Арсений впервые и услышал, что вне Солнечной системы
находится звездолет "Земля". Он еще не вернулся с Геи, но только он один
мог бы догнать "Жизнь", поскольку не зависит от заправки горючим.
- То есть как это не зависит от заправки горючим? - переспросил Арсений.
Ответ на свой вопрос он получил лишь через несколько часов - так далеко от
Земли летел звездолет.
И еще спросил Арсений, что за Гея? что за звездолет? Кто на нем летит?
Ответы поражали Арсения один за другим, казались невероятными - и о
минимире планеты, годной для переселения на нее части человечества, и о
звездолете, который получает энергию прямо из космоса...
- То есть как это из космоса? - вне себя от изумления спрашивал Арсений,
хотя никто на Земле не мот его сразу услышать. Но кто-то там угадывал его
вопросы и слал ответ на них раньше, чем они долетали до Земли.
- Вакуум материален. Он лишь форма состояния вещества, которое способно
отдать свою энергию связи. Это открытие было сделано около полувека назад
великим физиком Земли Виленой Ланской-Ратовой.
- Что такое? - хватался за голову Арсений. - Галлюцинации? Какой же физик
Вилена? Она - музыкант!
И Арсений с разрешения Тучи попросил Землю устроить ему видеосвидание с
Виленой, когда звездолет войдет в Солнечную систему.
В ожидании ответа Арсений был сам не свой. Он вспоминал последнее
видеосвидание с Виленой... Кого теперь он увидит? Прославленную ученую
женщину, очень знаменитую и очень старую, успевшую забыть и музыку и его,
Арсения... Как же она выглядит? И как бы она встретила его, если бы
"Жизнь" вернулась?
И тут новое известие ошеломило Арсения. Оказывается, командиром звездолета
"Земля" был его отец!..
- Ну, брат! Уж если твой отец вернулся из Вечного рейса, то и мы вернемся!
- сделал неожиданный вывод Кузнецов.
И снова радиограмма - ответ на просьбу Арсения:
- К сожалению, устроить видеосвидание с Виленой Ланской невозможно...
- Почему? Почему невозможно? - не удержался Ратов.
- ...потому что Видена Ланская-Ратова, - продолжал звучать размеренный
голос с Земли, - в качестве астронавигатора улетела в звездный рейс на
корабле "Жизнь-2".
- Ничего не понимаю! - воскликнул Ратов. - Как же я не позвал ее с нами?
- Тогда бы к нам не послали сейчас на помощь звездолет на вакуумной
энергии, - огорошил Арсения Каспарян.
"Жизнь" продолжала свой беспомощный полет, подобно заблудившейся комете.
Стало видно Землю.
На эту разгоравшуюся звездочку смотрели с болью...
Состоялся сеанс видеосвязи. С экрана говорили люди, которых никто не знал
- они родились уже после того, как "Жизнь" покинула Землю...
Звездолетчики попросили показать им земные пейзажи.
И, пролетая в миллионах километров от своей планеты, они видели ее
изменившиеся ландшафты, угадывали грандиозные преобразования, которые
произошли уже без них. Тогда же узнал Арсений все и о Вилене...
Потом земная звездочка стала тускнеть... видеоизображения ухудшались и...
вскоре прекратились совсем. Радиограммы еще некоторое время принимались,
но со все большим опозданием.
"Жизнь" покидала Солнечную систему. Как ни старались звездолетчики держать
себя в руках, на корабле воцарилось уныние.
Желанная Земля осталась далеко позади. И желанная "Земля" не вернулась еще
с Геи, чтобы идти на выручку звездному собрату. И еще неизвестно, сможет
ли прийти...
Глава вторая.
СЮРПРИЗЫ ВРЕМЕНИ
После встречи с "Летучим голландцем" Вилена изменилась. Горькие складки
залегли у нее между бровей, печальными стали зеленые глаза.
Матсумура подсел к ней в кают-компании и стремился вызвать на откровенный
разговор. Он считал, что хуже всего ей оставаться наедине с собой, со
своими терзаниями, тревогами.
- Извините, Вилена, - заговорил он. - Только потому, что я выражаю общую
любовь к вам всех, кто летит с вами, я решаюсь попросить вас открыться мне
в том, что терзает вас.
- Ах, доктор, доктор! - грустно ответила она. - Вы очень мягкий, очень
добрый человек. Мне просто жутко подумать, куда я возвращаюсь... Там,
может, уже никого не осталось из родных... Проклятый парадокс времени! Это
было, конечно, несправедливо, но у меня, единственной из вас, было особое
положение - я ждала, желала увидеть своего Арсения. Я любила, и космос
расплачивается со мной... Жестоко расплачивается...
- Простите, Вилена. Вы никак не можете быть на Земле одинокой. Разве все
мы, ваши товарищи по полету, не будем с вами?
- Ах, доктор, доктор! - только и могла произнести Вилена. Потом добавила:
- Проклятый парадокс времени!..
И тут перед ней внезапно вырос Игорь Михаленко:
- Парадокс времени?.. Да чепуха это теоретическая! Я знаю, вы великий
физик и будете презирать меня, но сейчас вы для меня прежде всего
женщина... ну, переживающая несчастье... хотя, может быть, и рано еще
переживать... А может, ничего и не случилось...
- Милый Игорь! Мне совсем не нужны слова утешения.
Вилена вспомнила, что перед самым отлетом Костя Званцев уверял ее, что
"Жизнь" с ее Арсением повернула будто бы назад, хотя по физическим законам
это было невозможно.
А Михаленко, словно прочтя ее мысли, заговорил:
- Вы лучше моего знаете теорию относительности и то, что ее не уставали
опровергать тысячи раз. Без конца повторяли опыт Майкельсона...
- Милый мальчик, - вздохнула Вилена. - Моя бабушка тоже меня уверяла, что
никакого парадокса времени нет.
- Так вы еще увидите свою бабушку! И при встрече с ней сами подумаете: как
же я могла верить в эту чертову относительность? А вдруг разгонялся в
космическую бездну не звездолет, а земной шар со всем его населением?
Разве не все равно, что считать движущимся, что неподвижным?! И выходит,
что стариками за время полета должны стать звездолетчики! А люди на Земле
и глазом моргнуть не успели...
Вилена ничего не возразила. Она слишком хорошо знала, как еще в двадцатом
веке Герберт Дингль таким способом пытался опровергнуть теорию
относительности Эйнштейна. Но он не учитывал, что в гравитационных полях
Вселенной можно разогнать до субсветовой скорости звездолет, а не земной
шар. Их нельзя поменять местами.
Вилена промолчала. Бестолково посматривала она на Игоря и думала об одном:
"Арсения нет на Земле..."
Узнал об этом первым Виев, едва ему удалось наконец установить связь с
Землей. Однако Он не счел возможным сообщить своим спутникам о трагедии
"Жизни", улетавшей в Вечный рейс. Звездолетчики и так были подавлены
встречей с "Летучим голландцем" и лишь храбрились. Виев знал, что все они
привыкли брать пример с Вилены. У Вилены же были особые основания тяжело
перенести известие...
И Виев решился разыграть из себя деспотического командира. Он объявил, что
связь с Землей будет проходить только через него. Он ни о чем запрашивать
Землю не будет, даже о том, который теперь год (верен ли парадокс
времени!). Вилене поручалось рассчитать, когда был послан по кометной
орбите "Летучий голландец".
Вилена сделала необходимые расчеты и немного успокоилась. Дополнительный
звездолет-заправщик должны были заслать еще до истечения срока возвращения
"Жизни". Ей хотелось верить, что Арсений ждет ее... и она верила...
Расчет Вилены был бы верен, если бы не открытая ею вакуумная энергия,
которая позволила значительно позже, чем она рассчитала, забросить
"Летучего голландца" на трассу "Жизни-2", затормозить его и снова
разогнать до скорости, с какой будет возвращаться в этом месте звездолет с
Этаны.
И запустили с Земли в космос "Летучего голландца" уже после того, как
стало ясным, что звездолет "Жизнь" вернуться не может.
Вилена не знала этого. И это незнание помогло ей овладеть собой.
Для звездолета же спокойствие Вилены было необходимо. Ведь она заменила
пилота Кротова, от нее зависел благополучный исход экспедиции.
Вера и самообладание вернулись к ней, она почувствовала в себе прилив
новых сил и самозабвенно рассчитывала курс "Жизни-2", задавала программы
электронно-вычислительным машинам и всевозможным автоматам. В сложном
маневре посадки нужно было умело воспользоваться помощью посланных с Земли
тормозных ракет, а уже в самой атмосфере - на последнем этапе посадки -
каких-то новых, незнакомых звездолетчикам летающих кранов...
Сотни циферблатов, рассказывающих о работе разнообразных приборов,
запрыгали в затуманившихся у Вилены глазах, когда она увидела внизу
клубящееся море земных облаков и в их проемах темную родную Землю!..
Впервые привелось астронавигатору и пилоту "Жнзни-2" воспользоваться в
рейсе носовым платком, вытирать им глаза.
Длинный решетчатый хвост звездолета, заботливо подхваченный летающими
кранами, ушел вниз под облака. Там он упрется в каменистый остров... И
тогда начнет опускаться головная часть звездолета, его "каток", которым он
в рейсе как бы укатывал звездные пути.
Помощь, оказанная звездолету, была четкой, продуманной, безотказной.
Многокилометровая ажурная форма "Жизни-2" легла на специально
установленные здесь опоры, а нижние "трубы" "катка" с размещенным в них
жилым отсеком коснулись земли.
Звездолетчики нетерпеливо теснились перед выпускным шлюзом, без конца
повторяя друг другу, что здесь он совсем уж ни к чему.
И бесконечно долгим было то время, пока срабатывали автоматы. Но вот
отзвучали последние их щелчки, и люк открылся.
Звездолетчики и этанянин увидели голубое небо, а под ним - неправдоподобно
синее море. Это показалось странным, ведь посадка совершена на Полярном
космодроме... Но сейчас не об этом хотелось думать каждому.
Первым вышел Виев и помог сойти на землю ошеломленному этанянину Ану. Он,
единственный из всех прилетевших, был в скафандре и герметическом шлеме и
походил на звездолетчика, забывшего переодеться в обычное платье.
Легко спрыгнула в высокую траву космодрома Вилена. Сорвав пучок травы и
прижав его к щеке, губам, она смотрела через пахучие травинки на
приближающуюся группу встречающих. Сердце в ней колотилось, губы пересохли.
Еще трудно было разглядеть лица спешащих к звездолету. Кружилась голова от
острой, невозможной догадки... Кто это бежит впереди всех? Девушка с
развевающимися косами!..
Да это же Авеноль!..
У Вилены захватило дух, она ловила открытым ртом воздух. Зажмурилась,
открыла глаза. Видение не исчезло: сестренка, ее маленькая любимая
сестренка, опровергая все теории относительности, бежала к ней, радостная,
раскрасневшаяся, чуть постарше, чем была тогда, когда Вилена состязалась с
машиной в звездном городке...
А вот и бабушка! Как чинно шествует Софья Николаевна, не хочет показать,
что торопится. Ах, бабуля, бабуля!.. А рядом с ней... Так ведь это же
Владимир Лаврентьевич! Академик Руденко!..
Но где же папа и мама?
И вдруг - Вилене схватило сердце. Она увидела могучую фигуру, родные
любимые черты... Но что это? Не мог Арсений так состариться!
Как же все это понять?
Но Вилена была не только вернувшейся звездолетчицей, она была еще и
физиком. Поэтому она шла навстречу бегущей Авеноль, а в ее мозгу, сменяя
одна другую, промелькнули мысли: теория относительности с ее парадоксом
времени возникла в пору "кризиса знаний". Физика помогала людям понять,
казалось бы, все явления, но через некоторое время выяснялось, что по
старинке нельзя объяснить всего. И тогда приходилось менять представления.
А как теперь? Как научно обосновать, что на Земле люди не состарились -
они ведь не летели с субсветовой скоростью? Впрочем, почему же? Все
зависит от точки отсчета. Может быть, где-то во Вселенной была точка, по
отношению к которой Солнечная система тоже двигалась с субсветовой
скоростью. Ведь разлетаются же галактики с такими скоростями!
Но Арсений! Почему же в таком случае он состарился? Тоже можно понять!
Очевидно, скорость его звездолета была направлена как раз к той точке
Вселенной, от которой с субсветовой скоростью летела Земля... Вот он и
старился, в то время как его Вилена да и Авеноль остались прежними.
Вилена подняла руку, крикнула:
- Ратов! Ратов!
"Седой Арсений" приветно замахал рукой.
"Какое значение имеет, что он седой, - продолжала думать Вилена, теперь
уже не как ученый, а как женщина. - Важно, что он жив, что он прилетел,
что он будет со мной! Значит, я могла и не лететь? - задала она себе
коварный вопрос и сама же ответила: - Нет! Нет! Не для себя полетела! Не
для себя!"
Девушка с косами подбежала к Вилене и, почему-то смутившись, протянула ей
букет цветов.
Вилена нежно обняла ее и бросилась со слезами на глазах к подходившей
бабушке.
- Бабушка, милая! Бабуля! Я так счастлива, что ты здесь! - припав к ней,
сказала Вилена. - А где же папа и мама? - и услышала, как старая женщина
говорит незнакомым голосом, совсем не бабулиным:
- Вилена, моя Вилена! Я все-таки дождалась тебя!
Девушка с косами застенчиво улыбнулась и отдала наконец Вилене букет.
Старая женщина, показывая на нее, говорила:
- Познакомься, Вилена: это твоя внучатая племянница. Мы с Ваней назвали ее
в честь тебя - Виленоль.
Вилена ничего не понимала и отчаянно замотала головой, словно хотела
прогнать видения, проснуться.
- Ты не Авеноль? - наконец спросила она девушку, заранее не веря ответу,
не желая ему поверить.
Та засмеялась и показала глазами на старуху:
- Вот бабушка Авеноль. Я - Виленоль Болева.
Кровь, прихлынувшая было к лицу Вилены, теперь отлила. Бледная,
напряженная, смотрела она перед собой, мысленно отмахивалась от "научных"
объяснений всего, что увидела. Но все-таки что же это? Она в страхе
смотрела на могучего седого человека, неторопливо приближавшегося к ней.
"Может быть, и это не Арсений?" Тот, конечно, уж рванулся бы к ней,
побежал.
- Ратов, Роман Васильевич! Заместо сына пока, - сказал седой человек,
протягивая Вилене огромную руку.
- Как? - растерянно прошептала Вилена, сразу вспомнив мраморного пилота в
мраморном кресле. - А Вечный рейс?
- Вечный рейс позади. Впереди - Великий рейс на Гею.
- А где Арсений? - требовательно спросила Вилена, смотря то на старую
женщину, то на Романа Васильевича Ратова.
Тот замялся:
- Да вот... вроде как бы "обкатывает" ваш Арсений первый из серийных
кораблей. Вместе со всем экипажем "Жизни"...
- Испытательный полет? - ухватилась за эту мысль Вилена. - Серьезно?
- Испытание серьезное, - пробормотал Ратов, смотря в сторону.
- Голова идет кругом, - призналась Вилена и, увидев в приближающейся толпе
Руденко, воскликнула: - Но ведь это же Владимир Лаврентьевич! Это же не
сын его!
Старик с белой бородой, подойдя, обнял Вилену:
- Все-таки узнала меня, узнала! И я вас сразу узнал, дорогая моя Вилена. И
серебристый костюм вам все так же к лицу.
- Значит, и вы куда-то летали?
- Куда там! - махнул рукой старик. - Кто же меня возьмет такого? Просто я
оказался счастливее Лады.
- Анабиоз? - догадалась Вилена.
- Пришлось воспользоваться, поскольку в наше с вами доброе старое время не
было еще современных достижений медицины, каковые позволили бы долгожителю
дождаться вашего возвращения.
- А вы как же вернулись, Роман Васильевич? - повернулась Вилена к Ратову.
- Операция "диски". Мы ее сейчас повторяем. А не постарел я потому, что
летал на Гею, куда теперь великое переселение намечается. Это поближе и
Релы и Этапы будет. В рейс туда ходил звездолет "Земля" с использованием
вакуумной энергии. Горжусь вами. Ваша идея-то.
- А мама, папа? - не слушая Ратова, еще раз спросила Вилена старую Авеноль.
Мрачная тень, легшая на лицо старухи, была Вилене ответом.
- Мы проедем к ним, - тихо пообещала Авеноль.
Звездолетчиков окружили встречающие. Они говорили, перебивая друг друга.
Вилена слушала сразу всех, и ей казалось, что люди эти чего-то
недоговаривают, у нее было ощущение, будто она стоит одна в пустыне и не
может сдержать слез. И это после всего, что она перенесла на Земле, на
Этане, в полете...
Старая Авеноль и молоденькая Виленоль взяли ее под руки и повели по
космодрому.
В стороне, обнявшись, стояли Виев и Ратов.
До Вилены донеслись сухо сказанные тяжелые слова ее командира:
- Значит, не с тем звездолетом в рейс я пошел...
Возле них стоял, поворачиваясь во все стороны, Ан. Он жадно всматривался в
незнакомый пейзаж, прислушивался через звуковые трансформаторы к
отрывистым фразам Виева.
Этанянин привлекал к себе всеобщее внимание, но люди старались ничем не
проявить особого любопытства к гостю Земли.
Глава третья.
БАРЬЕРЫ
Старая Авеноль привезла свою юную старшую сестру в домик на опушке леса.
Перед тем они побывали на очень давних, но заботливо ухоженных могилах
своих родителей и бабушки Софьи Николаевны. Вилена не могла избавиться от
чувства, что бабушка Софья Николаевна не лежит под плитой с именем
артистки С. Н. Иловиной (она носила сценическое имя своей знаменитой
прабабки), а стоит рядом, совершенно такая, какой была когда-то... А
мама?.. Сколько горя ей причинила Вилена!.. Папа!.. От него осталась
книга, общая их с папой книга о вакуумной энергии, вышедшая сорок пять лет
назад...
Вилена зашла в один из двух рабочих кабинетов домика... Здесь все
рассчитано на двоих - на нее и Арсения.
Вилена по-прежнему считала, что он на ответственном задании в космосе. Так
сказал его отец. Испытывает звездолет. Опять испытывает! Ведь полет на
"Жизни" тоже был, по существу, испытательным... Испытания - это риск!
А разве сама она не рисковала на Этане?
Авеноль ничего не говорила об Арсении. Значит, так надо! Значит, у "них"
сейчас так принято!..
Вилена не расспрашивала, но находила ответ на незаданные вопросы в
устройстве домика, в его убранстве, где все говорило о возвращении Вилены
к Арсению... Она даже узнала некоторые его любимые вещи, заботливо
перенесенные сюда. Это, конечно, Авеноль! Только она одна могла помнить о
них! И как долго помнить! Ужас берет, как подумаешь.
Вилена рассеянно перелистывала страницы книги об вакуумной энергии.
Как далеко ушла теперь физика? Не покажется ли современным ученым эта
книга, да и сама Вилена архаизмом, безмерно устаревшим, старомодным?..
Вилена перешла в другую комнату. Здесь стоял большой рояль. Старая Авеноль
стирала с него пыль обыкновенной тряпочкой... Именно на таких роялях
играли Лист и Рахманинов... Сможет ли Вилена снова играть? И нужно ли это
в новом мире, ее новым современникам?
Через стеклянную дверь на веранду Вилена увидела огромную металлическую
штангу. Что-то сдавило ей грудь. Она подошла к роялю и вдруг заиграла ту
самую музыку, которая когда-то помогла Арсению в физкультурном зале
поднять рекордный вес.
Авеноль с некоторым удивлением посмотрела на нее, но потом поняла все: она
ведь тоже была в том зале, только для нее это произошло бесконечно давно!..
Когда Вилена встала из-за рояля, старая Авеноль принялась дотошно обучать
ее, как надо пользоваться заказами через "окно дальности". Оказывается,
теперь все на Земле транспортируется по трубам. Электромагнитная почта!
Как раньше в доме, где жили Ланские. Но теперь - на любые расстояния.
Прежнего дома Ланских уже нет, на его месте разбит лесопарк. Авеноль тоже
живет за городом, как и большинство бывших жителей столицы. "Так принято",
- сказала Авеноль. Вилена уже почувствовала чудодейственную силу этих
слов. В этом надо угадать силу традиций, которые постепенно заменяют
прежние принудительные законы. А трубы - это, наверное, лучше! По ним - и
пассажирское сообщение. Десять минут - и ты в центре города. В основном,
это только разгон вагонов под уклон до умопомрачительной скорости, потом
торможение на подъеме... Малый расход энергии... А в городе по улицам не
ездят, только ходят... "Так принято"!..
Монорельсовых же дорог, из вагонов которых открывался чудесный вид, увы,
теперь нет...
Вилена подошла к "окну дальности" и вызвала, как научила ее Авеноль,
ресторан. Заказала кое-что на ужин учтивому старичку, который словно
заглянул в домик через окно.
- Я пришлю вам две одинаковые порции, но из разных продуктов, из
естественных и из синтетических, - сказал он, очевидно узнав ее по
фотографиям.
- Думаете, не отличить? - улыбнулась Вилена.
- Надеюсь, - сказал он и добавил: - А я ведь еще мальчишкой был на вашем
концерте.
Изображение старика исчезло.
Сестры вышли погулять. Казалось бы, им с Авеноль говорить и говорить! Но
разговора не получалось. То, что жило в памяти Вилены, у старой Авеноль
стерлось, забылось, а остальная ее жизнь была Вилене совершенно незнакома.
К тому же, когда Авеноль стала рассказывать о том, как они жили с Ваней
Болевым (подумать только, с Ваней, который носил волосы по плечи и писал
милые стихи!) и как он слишком часто вспоминал Вилену, в ее словах
почувствовалась скрытая обида (а ведь она еще ничего не знала об особой
ячейке в электронной шпаргалке, которая должна была раскрыть Вилене Ванину
тайну!).
Авеноль посвятила себя океанским глубинам. Подолгу жила под водой, даже
своего сына родила в подводном домике. Теперь этот сын уже отец Виленоль,
но на Земле его нет, он работает вместе с женой на Луне, создает там
годную для жизни людей атмосферу.
Рассказывая о своей судьбе гидронавтки, Авеноль оживилась и чем-то
напоминала собою ту сестренку, какой она была до полета Вилены. Но что
сделало Время!.. Жутко подумать!
Вилена повернула обратно к домику.
Между домиком и лесом росла огромная ель, такая нарядная, что никакие
украшения не сделали бы ее лучше.
За полем виднелся поросший зеленью берег извилистой речки, которая была
известна многим по картинам художников далекого прошлого.
За лесом поблескивал стеклянными стенами завод. На нем работали люди,
живущие по соседству с домиком, отведенным Ратовым.
На обратном пути к домику Авеноль рассказывала сестре, что теперь работа
сама приходит к людям: цехи заводов рассредоточены на огромной территории,
застроенной уютными домиками. Заводы связаны между собой подземными
трубами электромагнитной почты. Когда-то нефтепроводы вытеснили
железнодорожные цистерны. А теперь сочли, что выгоднее перебрасывать в
электромагнитных снарядах к заводу детали и изделия, чем перевозить тысячи
пассажиров к месту работы и обратно.
"Конечно, "они" - разумяне!" - с улыбкой подумала Вилена. Но почему "они"
забросили ее сюда, в лесной домик? Или они думают, что ей будет легче
ждать Арсения среди его любимых вещей? Или опять это всесильное "так
принято"?
И, обернувшись к Авеноль, Вилена сказала:
- Я даже не знаю, как теперь одеваются.
Сказала полушутя, полусерьезно, скрывая за этими словами овладевающую ею
тоску.
- Мы не придаем этому значения, - небрежно ответила Авеноль-старуха.
"Мы", "они", а как же нам с Арсением?" - мелькнуло у Вилены в мыслях, и
она решилась все-таки расспросить об Арсении. Сколько же еще можно терпеть?
- Когда же я узнаю все об Арсении? - сказала она. - Почему именно он
полетел обратно в космос?
- Да... он полетел обратно... - непонятно повторила Авеноль и, вдруг
чему-то обрадовавшись, показала Вилене на дорожку...
На звездолете "Жизнь" стал действовать своеобразный календарь. В основу
его было положено запаздывание электромагнитных сигналов с Земли. Сначала
они приходили спустя часы, потом сутки, наконец, недели...
Неделями нужно было лететь электромагнитным волнам, чтобы догнать
звездолет!
А желанная "Земля", единственный звездолет, способный помочь, еще не
вернулся из своего рейса на Гею.
И если он вернется вовремя, то... И Арсении высчитывал, через сколько лет
он сможет увидеть Вилену. Она раньше его прилетит обратно на Землю... и
будет снова ждать его? Сколько?
И наконец пришла желанная радиограмма, радиограмма с корабля "Земля",
пустившегося в погоню за своим несовершенным собратом.
Радиосигналы летели через космос много дней, и они донесли радостную весть
- звездолетчики не оставлены в беде. Помощь близится.
И все-таки, когда на экране радиолокатора "Жизни" появилось тело
незнакомых очертаний и электронно-вычислительная машина на основе
топологического анализа его размеров и конфигурации вынесла решение, что
это искусственное тело, Туча скомандовал:
(в книге вырвана часть страницы)
И он стал повторять один и тот же вопрос:
- Кто вы? Кто вы? Мой корабль неуправляем, он не имеет горючего.
Каспарян перевел этот вопрос на шестьдесят земных языков и на линкос и без
тени улыбки стал повторять перевод обращения Тучи перед микрофоном, хотя
было ясно, что этого вовсе не требуется.
Франсуа Лейе сказал о Каспаряне:
- Я никогда не подозревал, что в нем столько юмора!
Педантичный Карл Шварц посоветовал Каспаряну для надежности передать
встречному кораблю цифры "три", "четыре" и "пять".
- Это соответствует сторонам прямоугольного треугольника. Три в квадрате
плюс четыре в квадрате равно пяти в квадрате. Теорема Пифагора! Знакома
всем разумянам, - заключил профессор.
И вдруг в радиорубке звездолета послышался такой знакомый Арсению озорной
голос Кости Званцева:
- Что вы нам голову морочите, словно мы тарелки какие-то? Я еще давно
обещал, что догоню кого-нибудь в космосе... Сейчас подхлестнем свою
кобылку и догоним понесшего вас скакуна. Вы только держитесь в седле! Как
там Арсений? Поднимает ли гири?
Разумеется, это послание Званцева довольно долго летело в космосе, пока,
наконец, настигло звездолет "Жизнь".
Связь между звездолетами установилась. Разрывы между радиорепликами
постепенно сокращались.
На "Жизни" узнали, что диковинный звездолет "Земля", использующий
вакуумную энергию космоса, управляется всего тремя звездолетчиками:
астронавигатором Костей Званцевым, командиром корабля Каратуном и Евой
Курдвановской. Все они побывали на Гее, разведывали новую родину дочернего
человечества.
- Твоему отцу, Арсений, не разрешили лететь за тобой, как он хотел. Ему
поручена подготовка Великого рейса. К Гее полетит космическая армада,
может быть, миллион человек. Чуешь? И нам с тобой дело найдется.
- Я полагаю, что первоначально необходимо вернуться на Землю, -
многозначительно вставил немецкий профессор.-А на это
(в книге вырвана часть страницы)
- На Землю? Пожалуйста. Сейчас мы к вам причалим, и перебирайтесь! На
нашей "Земле" места хватает, громадина несусветная!
- Как Вилена? - спрашивал по радио Арсений.
- Думаю, что не мы ее, а она нас встречать будет, если, конечно, и за ней
не придется по космосу гоняться.
По дорожке к веранде, где стояла Вилена, бодро шла, закинув голову, словно
рассматривая что-то вверху, девушка с косами. За нею едва поспевал молодой
человек.
- Ой! Да ведь это же ты, Авеноль! Из прошлого! - воскликнула Вилена.
Старая Авеноль улыбнулась.
Ее внучка легко взбежала на веранду.
- Это Питер или просто Петя, - сказала Виленоль Вилене, чмокнув бабушку в
щеку.
- Питер? Неужели тен-Кате? - вглядывалась в гостя Вилена. - Инженер? Внук
инженера?
- Нет, не внук, а сын. Он внук психиатра.
- Потому я и догадалась, милая моя Виленоль. Я их знала обоих.
- Но его вы еще не могли знать. Петя, подойди, - шутливо приказала
Виленоль. - Дай тете ручку.
Молодой человек рассмеялся и протянул руку.
Вилена изучала его лицо с крутым, выпуклым лбом. Нет, он не походил на
тех, кого она знала.
- Как же вы зоветесь, Петя? Питер тен-Кате-младший? В мое время так звали
вашего папу.
- Теперь он старший, а дед... он давно умер... В этом году Всемирная
академия наук отметила сто двадцать пять лет со дня его рождения.
Они вошли в домик. Вилена провела гостей в зал.
- Ой, рояль! - воскликнула девушка. - Вы нам сыграете, тетя?
Вилена отрицательно покачала головой:
- Мне еще надо войти в форму. Не знаю, к чему вернуться - к физике или к
музыке.
- Каждый человек должен быть артистичным, - решительно заявила девушка. -
Это так же, как занятия спортом. Заниматься должен каждый.
- Каждый? - спросила Вилена. - Но ведь каждый не достигнет вершин
мастерства, не поставит спортивный рекорд.
- Рекорд? А зачем?
- Чтобы выявить предельные возможности человеческого организма, -
объяснила Вилена.
- Спорт для всех - это понятно. Нужно нагружать мускулы. Ваши сообщения о
протостарцах заставят задуматься многих. Но зачем профессионализация? - с
наивной уверенностью говорила девушка.
Вилена нахмурилась, а может быть, задумалась. С интересом приглядывалась к
представительнице нового молодого поколения. Сколько в Виленоль живости и
юной непосредственности!
Виленоль, вероятно, что-то почувствовала:
- Но ведь вы не только пианистка, тетя. Вы - физик! И стали
звездолетчицей. В наше время каждый должен быть универсальным, как вы...
- Универсальность? - изумилась Вилена. - А растущая информация, которую
нужно усвоить? Надо ожидать скорее узкую специализацию, чем
универсальность.
Девушка досадливо вздохнула и обратилась к своему другу за помощью.
- Виленоль имела в виду под универсальностью обширные интересы каждого. Но
в области, где человек отдает свои основные силы... - начал Петя тен-Кате.
- Три-четыре часа в день, - подсказала Вилена.
- Да, три-четыре часа в день... Но если увлечешься, то они могут
превратиться в двадцать четыре часа в сутки. Никто не осудит.
- Двадцать четыре часа в сутки! - тихо повторила Вилена, вспоминая, как ей
не хватало их для учебы.
- В основной области, которой человек отдает свои силы, - педантично
продолжал молодой инженер, - он, естественно, стремится к узкой
специализации. Только это может принести наибольшую пользу.
- Почему же вы отрицаете профессионализацию в искусстве? - наступала
Вилена, стараясь скрыть волнение и обиду. - Разве искусство ниже техники?
Или сейчас принято заниматься только тем, что дает материальные блага?
Молодые люди пожали плечами и переглянулись.
- Нет, тетя, что вы!.. Я, наверное, плохо сказала... Я с детских лет храню
все ваши музыкальные записи. Право, я еще не думала... Наверное, это не
одно и то же - лишний сантиметр, который перепрыгнет рекордсмен, и
виртуозное мастерство...
Когда гости засобирались домой. Вилена нажала кнопку, и стена поднялась.
Все вышли на веранду.
Непонимание! Вилена могла бы считать это естественным на другой планете, а
здесь!..
Молча смотрела она на удаляющиеся фигуры.
Но ведь это же Земля! Ее Земля, с близкими ей людьми. Разве не прелестна
Виленоль? Или ее друг? Почему можно прощать этанянам любые взгляды, любые
действия, а здесь!.. Неужели ей, Вилене, не преодолеть "барьер поколений"?
Неужели все люди нового времени для нее только "они"? А как же Арсений?
Вилена почувствовала на себе взгляд, обернулась и увидела пристально
смотрящую на нее Авеноль.
- Я больше не могу скрывать, - услышала она. - Твой Арсений на звездолете
"Жизнь" не встретился в космосе с последним танкером-заправщиком и
пролетел Солнечную систему...
Вилена, крепко сжав губы, пронзительно смотрела на Авеноль.
Наконец странный корабль, видимый прежде лишь на экране радиолокатора,
стал различим простым глазом в иллюминатор. Но благодаря тому, что
огромный барабан "Жизни" вращался (чтобы создать центробежную силу, равную
земному притяжению), корабль в иллюминаторах то появлялся, то исчезал.
Казалось, что он крутится вокруг звездолета и не может к нему приблизиться.
Чтобы наблюдать звездолет "Земля", нужно было подняться на лифтах в рубку
управления.
Можно было понять, что чувствовали все звездолетчики, впиваясь взглядом в
смотровое окно!
От сигарообразного корабля-матки отделились два диска и направились к
"Жизни".
Но они не образовали шатра, чтобы тормозить корабль, как когда-то ракету
Ратова-старшего во время Вечного рейса.
Диски подошли к центральной кабине "Жизни" и зависли перед нею.
- Лады! - вздохнул командир Туча. - Облачайтесь, братцы, в скафандры,
готовьтесь к выходу в открытый космос. Я, как и положено старинным
капитанам, сойду последним. Будем "леонить", - закончил он, вспомнив
первого русского человека, вышедшего первым в открытый космос еще в
двадцатом веке.
- Жаль бросать такое совершенное творение рук человеческих, - вздохнул
Карл Шварц. - Я так полагаю.
- Конечно, жаль! - подхватил Толя Кузнецов. - Тем более, что мы так и не
попробовали баранину по-бордосски и каплуна с грибами в сметане
изготовления нашего нейтринного инженера.
- Нашему бы инженеру да нейтринное горючее, тогда и спасать было бы
некого, - заметил Каспарян. - Так, скажешь?
- И все-таки жаль пускать по космическому ветру первый земной звездолет.
Да что поделаешь? Оделись? Лады!..
Один за другим выходили звездолетчики в космос и двигались в нем,
пользуясь ракетными пистолетами-автоматами. Они разделились на две группы.
По трое подплыли к приемному люку переходного шлюза в каждом из дисков. В
одном их встретил Костя Званцев, в другом - Ева Курдвановская.
Арсений, пройдя вслед за Толей Кузнецовым и Каспаряном через приемный
шлюз, где они освободились от скафандров, оказался перед звездолетчицей
Земли. Он радостно смотрел в ее совсем неженственное лицо.
- Я пошла вслед за вашей Виленой, друг Арсений, - сказала она, крепко,
по-мужски пожав руку Ратову. - Я знаю, вы предпочли бы встретить ее... То
верно?
Вместо ответа Арсений привлек к себе молодую женщину.
- Эй-эй! - закричал Толя Кузнецов. - Во-первых, он раздавит, а во-вторых,
у вас крыльев нет, как у Эоэллы!..
- Какая Эоэлла? - нахмурилась Ева и отстранилась от Арсения.
Глава четвертая.
ПОРОГ ЗРЕЛОСТИ
Не было ни одного человека на Земле, кто не ждал бы с тревогой сообщения о
завершении операции "диски" и... бюллетеня о состоянии здоровья этанянина
Ана.
Вилена стояла на столь знакомом ей подмосковном космодроме. Здесь не раз
встречала она ракеты, доставлявшие Арсения с глобальной радиоантенны,
здесь улетал он на Релу в мрачный осенний день, когда тучи, как дым с
золой и грязным пеплом, стелились чуть ли не по земле и мокрые сучья голых
деревьев тянулись к небу. Тогда она прощалась с Арсением на... полвека.
Сейчас она встречала его.
Нет ни мутных, косматых струй дождя, нет ни грома, ни сверкающих молний.
Небо - без единого облачка, оно бездонно, как Вселенная!.. Светит яркое
солнце!..
Но почему радость встречи так омрачена тревогой за Ана? Почему радость
никогда не может быть полной? Ради этого дня Вилена вынесла такие
испытания - и теперь...
С необычайным изяществом пронеслись по синему небу серебристые диски,
зависли над землей и осторожно опустились на траву космодрома. Вакуумный
звездолет "Земля" остался на околоземной орбите.
Вилена бежала к одному из дисков, не зная, в котором Арсений.
Но тот оказался именно в ближнем к Вилене.
И он вышел первым.
Молча обнялись Арсений и Вилена и так стояли, словно камнем застыли, как
морячка из старой песни.
- Где же ты, мой желанный! Где же ты, мое горе! - непонятно произнесла
Вилена и спрятала лицо на груди Арсения.
Сейчас это была не знаменитая звездолетчица, не великий физик, не
признанный музыкант, это была всего лишь слабая и безмерно счастливая
женщина.
И Арсений спросил:
- А как же Ан, ваш этанянин? Это надо же!..
- Он был такой сердечный, - сказала Вилена и снова спрятала лицо на груди
Арсения. Плечи ее вздрагивали.
На стене космодрома вывесили только что опубликованный бюллетень
специальной комиссии Высшего ученого совета мира.
"Состояние здоровья этанянина Ана ухудшилось, установлено прогрессирующее
отравление организма, вызванное распадом единственной у этанянина почки.
Температура повысилась до опасного, видимо, даже для инопланетянина
предела. Дыхание участилось. Сознание гостя Земли затуманивается.
Академик Руденко, профессор Найдорф, доктор-йог Чанджа".
"Я тороплюсь написать послание на родную Этану, ибо ощущаю, предвижу,
предчувствую неизбежный исход. На острове Юных те, кто еще не стал
протостарцем, должны узнать о моих земных впечатлениях, о моих чаяниях, о
моей мечте, рожденной Аной, нашей незабвенной воительницей-вождем.
Ко мне пришел глубокий старец, врач, академик, как здесь принято говорить
о высшей степени учености. Он не был протостарцем по нашему образцу. Во
имя науки он погрузил себя в сон на пятьдесят лет и теперь снова приступил
к былой научной деятельности, опровергнув ошибочные представления о
"барьере поколений". Лучшие люди прошлого во всем равны людям более
совершенного общества. От академика Руденко я узнал, что мне грозит...
Вина моя, и только моя! Неприятие, ненависть, неприспособленность к
гермошлему, который отгораживал меня от нового мира, обернулись против
меня. Я так хотел быть среди людей, более того, походить на них! Я
добился, чтобы меня снабдили фильтром, который бы пропускал лишь нужное
мне количество кислорода. И я с облегчением освободился от шлема, но...
Не только гнетущая меня тяжесть, не позволявшая мне сравняться с людьми в
ходьбе, не только непомерное давление атмосферы, но и враждебный микромир
обрушились на меня, неприспособленное, незащищенное инопланетное существо.
И я не выдержал...
И тогда ко мне пришла чудесная земная девушка и просто сказала:
- Милый Ан. У тебя одна почка, а у меня их две... Твоя почка перестает
работать. Наука Земли победила биологическую несовместимость.
Я был ошеломлен, потрясен, обескуражен и воскликнул:
- Нет, девушка Земли! Я не приму твоей жертвы.
- Это вовсе не жертва, - возразила она. - Я просто стану твоей звездной
сестрой. Что особенного, если в твоем организме будет работать необходимый
тебе мой запасной орган? У нас всегда поступают так матери, братья, сестры
больных.
Я уже был и до этого "человекоманом"! Поистине нужно во всей глубине
понять людей!.. Смог бы кто-нибудь из живых на острове Юных пойти на такой
шаг? Мы умеем замораживать океаны, делать искусственные органы, позволяя
мозгу жить вечно! Но разве в этом подлинная высота, бессмертие, вечность
культуры?
Я должен поведать, передать, нарисовать свою предыдущую встречу с этой
земной девушкой, белки организма которой наиболее близко совпадают с
моими...
Но вместе с тем в нас много различий. Взять хотя бы передние, свободные от
ходьбы конечности. Как поразило меня поначалу, что руки у людей кончаются
пятью, а не тремя пальцами! Вероятно, в этом огромный стимул развития,
большая ловкость, приспособленность к труду. В основу счета у людей
положено число пальцев на руках. И несмотря на то что десять число
неудобное, делится только на два и пять, эта система легла в основу их
цивилизации. Насколько совершеннее наш счет! По три пальца на четырех
конечностях - дюжина! Она делится на два, три, четыре... и на шесть. В
древности у людей тоже были дюжины, они и поныне измеряют время дюжинами
часов в половине суток. И в году - дюжина месяцев. Но это не наше влияние,
ибо никогда разумные существа нашей планеты не посещали другие звездные
миры.
Ничто так не огорчило меня, как неспособность сравняться с людьми в
ходьбе. Ах, если бы они видели меня, преследующего, настигающего,
побеждающего гнусного хара! Но здесь передвижение на моих слишком тонких
ногах было для меня мукой. А люди ходили, увлеченно ходили. Им давно
известно колесо, они умеют строить машины на колесах, еще недавно
служившие им всюду для передвижения. Однако люди добровольно отказались от
них в городах, между домами. Они еще пользуются механизмами для перевозки
грузов или больных. Во всех остальных случаях - ходят!..
Они уверены, что отказ от привычных функций органов приводит к ослаблению
мышц и хрупкости сосудов, к болезням и преждевременной старости. В прежнее
далекое время желание физически не трудиться порождалось угнетением и
несправедливостью общества. Ныне человек решил обратиться к ходьбе,
которая поможет организму вернуть его нормальное состояние. Чтобы описать
нынешнее отношение людей к ходьбе, я должен был бы написать гимн ходьбе
или даже бегу. Нет мускула, части тела, органа, включая центральный мозг,
которые не принимали бы участия в этом физическом действии человека.
Впервые я увидел земную девушку, о которой упомянул выше, когда она вместе
со своим другом бежала по дорожке великолепного леса к берегу реки, откуда
я любовался видом на древний город.
Бегущие бежали просто так - они никуда не спешили, они заряжались в беге
силой, бодростью, весельем... Увидев меня, подошли ко мне и сели рядом со
мной на скамейку. Мы начали говорить о моем восприятии мира (они сразу
узнали меня и с помощью моего преобразователя речи рады были говорить со
мной). Я спросил, что заставляет людей быть такими, чтобы их сообщество
могло существовать: не требовать больше того, что каждому дано, отдавать
все, что каждый может, думать о других больше, чем о себе.
- Почему заставляет? У нас нет принуждения, - сказал друг девушки.
- Казалось бы, только страх может заставить быть таким, как надо обществу.
Но у вас страха нет?
- Страха нет. Есть совесть, - ответил молодой человек.
- Совесть? - Я заинтересовался и попросил объяснить, как применить ее к
сообществу.
- Есть такая поговорка у людей - "не за страх, а за совесть"! - сказала
девушка.
- Как же она создается, формируется, развивается? - допытывался я.
- Воспитание - это теперь главное, - пояснила девушка.
- Беда, когда прежде образование превалировало над воспитанием, - вставил
юноша, которого звали Петей.
- Объясни, - попросил я.
- Образованный, но должным образом не воспитанный человек может и не
обладать нужными для общества качествами.
- Я пытаюсь понять ваше общество. Не должно ли оно жить, развиваться,
совершенствоваться, как саморегулирующийся организм?
- Не стихийно, нет! - ответил Петя. - В давние времена, когда еще был
капитализм, находились люди, которые считали, что в обществе все
саморегулируется.
- Что же было, по их мнению, регулятором?
- Страх! - воскликнула девушка, ее звали Виленоль.
- Как? Равновесие производства и потребления достигалось страхом? - Я
вспомнил отношения между живыми и вечноживущими. Там был страх не стать
протостарцем.
- Да, равновесия тогда никто не планировал, - ответил Петя. - Оно
достигалось стихийно, в процессе конкуренции!
- Тот, кто производил больше, чем было нужно, - добавила Виленоль, - или
делал это хуже конкурента, разорялся и погибал. На страхе и борьбе за
личное существование держалось общество.
- Ты мудро говоришь, девушка, увлекающаяся прошлым. Но разве твой организм
саморегулируется борьбой клеток между собой?
- Мой организм? - удивилась Виленоль. - Конечно, он саморегулируется без
всякой межклеточной борьбы.
- Клетки запрограммированы на воссоздание нормального положения, - вставил
Петя. - Сочтем это условно "совестью".
- Совестью организма?
- Да, - подхватила девушка. - Если мы порежем палец, то кровь бросится к
месту пореза, чтобы залечить его, без всякого приказа головного мозга. Не
так ли и у тебя?
- Да, так же. Центральное мозговое образование не может вмешиваться,
влиять, участвовать во всех жизненных процессах тела.
- В переходный период на Земле - его называли строительством развитого
социалистического общества - было нелегко, - вздохнула Виленоль. -
Стараясь устранить страх, люди готовили ему на смену совесть. Для этого
требовалось воспитание!
- Разве его не было прежде?
- Конечно, было! Но для каких целей? - Девушка говорила все увлеченнее. -
Каждое предыдущее поколение воспитывало последующее. С самого раннего
возраста детям внушали нормы поведения. Угнетатели искусно воспитывали
будущих угнетателей. Им нельзя отказать в уменье. Они придумали правила
чести и вежливости (для людей лишь своего круга!), а также философию
потомственного превосходства. Угнетенных тоже воспитывали в выгодном для
правящих духе. Помогала религия. Людей убеждали в существовании некой
высшей силы, именуемой богом. Пугали этой силой, учили смирению, обещали
бессмертие.
- Как? И у вас бессмертие? Как у наших вечноживущих?
- Нет, это наивная идея о боге.
- И теперь люди научились воспитывать?
- Видишь ли, Ан, - вступил Петя. - В современном обществе жизнь начинают
не земные протостарцы с вековым опытом, а люди моего возраста. То, к чему
может привести зрелая мудрость, должно входить в сознание человека, когда
он еще крохотный ребенок. Ведь люди готовятся к жизни за тот же короткий
срок, что и прежде. Поэтому надо совершенствовать методы воспитания. Если
раньше внушали только с помощью слов, угроз и наказания, то теперь
искусство воспитания - в передаче основ морали героическими примерами,
традицией, наконец, внушением. Оно облегчено современной аппаратурой,
делающей мозг ребенка особо восприимчивым к внушению. Внушают во время
сна, а днем убеждают логикой и воздействуют на чувства. И ныне человек с
детских лет не только правдив и вежлив со всеми. Он еще и отожествляет
себя с совестью и никогда не может поступить против нее.
- Когда же человек считается подготовленным для жизни в обществе!
- Когда переступает порог зрелости! - воскликнула Виленоль. - Это
предстоит сейчас мне. Я должна совершить подвиг зрелости!
- Что за деяние составит этот подвиг?
- Каждый выбирает себе то, что он способен совершить, но так, чтобы из
этого стала ясной сущность человека: его характер, стремления, сила...
- К чему ты готовишься, девушка Земли?
- Сама не знаю, добрый Ан. Говорят, во все времена бывало так, что девушки
не знали, чего они хотят и на что способны. Подвиг совершается в области,
которой ты увлечен.
- Я понял, что тебя увлекает история твоей планеты?
- Моя мечта - сделать какое-нибудь историческое открытие. Мне бы хотелось
стать археологом, участвовать в раскопках... Но больше всего меня
интересует время Великих Свершений. Восстанавливать его героические
картины доставляет мне величайшую радость.
- Вот как? - поразился я. - Ведь это было дикое, мрачное, невежественное
время. Люди ненавидели, убивали себе подобных.
- Да, это было нелегкое время. Одни люди угнетали других. Большинство
человечества жило во мраке бесправия. И тем значительнее то, что именно
тогда нашлись герои, которые увидели во мгле времен наше время. И во имя
этого будущего шли на борьбу, совершили Великую революцию.
- Великую Октябрьскую революцию, - поправил я.
Виленоль и Петя обрадовались.
- Тебе уже рассказали об этом на Земле! - воскликнула Виленоль.
- Мне сообщили, рассказали, поведали об этом еще много раньше - после
трагического нашего Восстания Живых...
- Я знаю. Ты потерял в бою любимую жену.
- И вождя нашего восстания, дело которого я продолжу.
- Продолжишь? - вся вспыхнула от интереса и восхищения Виленоль.
- Разве вы могли бы достичь всего, чего достигли, если бы не продолжали
дело своих героев? На Этане Ана вела нас за собой... и будет вести, пока я
жив.
- Ты будешь жив, добрый Ан!
Так сказала тогда эта девушка, которая потом пришла ко мне в Институт
жизни, где мне тщетно старались помочь ученые Земли".
Бюллетень о здоровье инопланетянина Ана.
"Комиссия, созданная Высшим ученым советом для спасения жизни
инопланетянина Ана, сочла срочно необходимым замену распавшейся почки в
его организме. Нашлось много добровольцев, предложивших свою почку для
пересадки инопланетянину. Анализ показал, что наибольший успех обещает
пересадка почки москвички Виленоль Болевой, предложившей себя для
спасительной операции. Положение больного этанянина признается
критическим. К операции все готово.
Академик Руденко, профессор Найдорф, доктор-йог Чанджа".
"Силы скоро совсем оставили меня. Ночные видения переносили меня на остров
Юных, где я гонялся за исчезающим харом. Я брал в руки маленькое, нежное,
тепленькое тельце ребенка, которого подарила мне Ана, а она смотрела на
меня своими огромными влажными глазами... Когда же я приходил в сознание и
открывал глаза, то видел возле себя Виленоль.
Однажды я проснулся и почувствовал себя совсем другим. Я готов был
вскочить, прыгнуть, гнаться по веткам за ловким харом. Я не сразу понял,
что произошло. Оказывается, люди, боровшиеся за мою жизнь, задумали,
подготовили и осуществили смелый эксперимент симбиоза двух космических
организмов, моего и земной девушки Виленоль.
Решающим в сожительстве клеток являются разделяющие их мембраны, берущие
на себя все функции связи с внешней средой. Люди научились так формировать
мембраны соседствующих клеток при пересадке в организм чужих органов, что
неприятие одних тканей другими отпало.
Несколько дней мы с Виленоль существовали с общим обменом веществ и единым
кровообращением! Ведь состав крови у меня схожий с людским! Мы как бы
стали сросшимися близнецами (правда, с разных планет). На Земле это порой
бывает. Наши два сердца работали сообща. А специальное излучение
пронизывало, просвечивало, переделывало нас обоих. После этого
осуществилась операция, которую делают у нас на ледяных материках. Только
там удаленную больную почку заменяют механизмами, а здесь в мое тело была
пересажена почка живой земной девушки".
Бюллетень о состоянии здоровья этанянина Ана.
"Операция пересадки почки земной девушки в тело инопланетянина прошла
успешно. И он и она чувствуют себя хорошо. Температура, пульс, дыхание
нормальные. Никаких осложнений нет. Комиссия считает, что поступок
Виленоль Болевой, достигшей возраста, дающего право на "подвиг зрелости",
может быть зачтен как совершенный "подвиг зрелости". В связи с чем в этой
девушке с помощью операции памяти будет пробуждена личность одного из
выбранных ею предков.
Академик Руденко, профессор Найдорф, доктор-йог Чанджа".
"Итак, я живу благодаря самоотверженности чудесной земной девушки, которой
я не знаю чем оплатить не только за часть ее тела, но и за часть ее души!
Поистине удивителен, необыкновенен, поразителен Человек сегодняшней Земли,
который сумел так воспитать себя!
Как узко мыслят наши протостарцы, находя весь смысл существования лишь в
личном бессмертии! Истинное бессмертие за теми, кто видит грядущее в
бесконечной смене поколений, в воспитании последующих в духе любви и
справедливости.
И если чудесная Виленоль самоотверженным поступком совершила свой "подвиг
зрелости", спасши меня, то всему человечеству, я это чувствую, угадываю,
предвижу, предстоит совершить во Вселенной свой "подвиг зрелости".
Вот это я и хотел бы передать на Этану теперь, когда остался жив".
Глава пятая.
ЧЕРЕЗ ПОКОЛЕНИЯ
Виленоль находилась в Институте жизни после проведенной здесь над нею
"операции памяти" и ждала друзей - они обещали прийти к ней прямо с
заседания Высшего ученого совета Объединенного мира, проводившегося на
этот раз в Москве.
В институтском саду звенела особая весенняя подкарауливающая тишина.
Виленоль стояла в дверях веранды и смотрела в сад. В нем цвели яблони, и
пряный, чуть горьковатый запах наполнял вечерний воздух. Белые купы
казались пушистыми и почти закрывали веранду с Виленоль.
И вдруг веселые голоса послышались за оградой. Оживленно разговаривая,
смеясь, в сад вошли люди и направились прямо к веранде, на которую выходил
кабинет академика.
Впереди шел Петя тен-Кате, за ним - Вилена, Арсений, Авеноль.
Петя задержался у одной из яблонь, сорвал веточку.
- Приношение возлюбленной? - улыбнулась Вилена.
- Зачем же деревья портить! - укоризненно заметила Авеноль.
- Ради любви, бабушка Авеноль, только ради любви и счастья! - оправдывался
Петя.
- Не боишься? - подзадоривала его, в свою очередь, Вилена. - А вдруг тебя
встретит вместо чудесной Виленоль древняя старуха?
- Что вы, Вилена? Вы же не постарели от своих "снов памяти"!
- Смотри! - погрозила Вилена Пете пальцем.
- Вот твоя "старушка"! - смеясь, указал Арсений на дверь веранды.
Петя ускорил шаги.
Виленоль не двинулась с места.
Подойдя к веранде, Петя ужаснулся, взглянув в лицо Виленоль. Это была и
она и не она! Гневно сведенные брови, пронизывающий взгляд, трагически
опущенные уголки губ.
- Я не хочу тебя видеть, - сказала Виленоль.
- Что с тобой? - опешил Петя.
- Ты предатель! - кинула ему в лицо обвинение Виленоль. - Как ты мог
предать дружбу, меня, наконец... на которой собирался жениться?
- Прости, Виленоль, но я не понимаю, в чем мое предательство?
- Он не понимает! - скорбно воскликнула Виленоль. - Он не понимает, что
своими подсчетами ростовщика глушил героический порыв близких мне людей! Я
не хочу тебя видеть!
Из-за Виленоль показалась тощая фигура этанянина Ана, так же, как и
Виленоль, оставленного в Институте жизни для наблюдении за его здоровьем.
- Прости меня, человек. Не мне вмешиваться в дела людей, но я был
свидетелем того, как переживала, возмущалась, отчаивалась моя звездная
сестренка, слушая твое выступление, земной инженер. Может быть, наши
протостарцы и не постигли бы ее, но я оправдываю.
Петя стоял перед этанянином обескураженный, заглядывал ему в огромные
глазницы и стремился понять то, чего понять был не в силах...
Этанянин Ан был оставлен в Институте жизни не только из-за наблюдения за
его здоровьем. Он задался целью привезти на Этану открытый людьми метод
пробуждения наследственной памяти и поэтому стал учеником академика
Руденко.
И он ассистировал академику во время "операции памяти", совершаемой над
Виленоль ради пробуждения в ней не только памяти, но и личности ее
прапрабабушки - великой артистки прошлого Анны Иловиной.
Владимир Лаврентьевич был доволен своим помощником, говорил, что в жизни
не часто встречаются столь способные студенты.
После манипуляций с направленным излучателем, которые затрагивали точно
выбранные участки мозга, старый академик подошел к полулежащей в кресле
Виленоль и спросил:
- Как мы себя чувствуем, девочка?
- Спасибо, Владимир Лаврентьевич. У меня даже прошло головокружение.
- Назови свое имя.
- Виленоль Болева.
- Что особенно ярко в твоей памяти?
- Переживания Анны Карениной.
- Разве ты играла когда-нибудь эту роль?
- Да. В Художественном театре.
- Когда?
- Я не могу ответить. Но я помню премьеру во всех мелочах. Ко мне
приходила сама Алла Константиновна Тарасова, первая исполнительница этой
роли, и поцеловала меня.
- А какое у тебя последнее воспоминание?
- Мой симбиоз с инопланетянином. Он очень хороший. Я рада, что смогла
помочь ему жить на Земле.
С Виленоль сняли шлем, и она, сияющая, радостная, протянула руку академику
Руденко и Ану.
Совершив "подвиг зрелости", она вступала в жизнь, наделенная бесценным
богатством прошлого - талантом великой актрисы.
- Девочка моя, - обратился к ней Руденко. - Несколько дней тебе придется
провести в Институте жизни. Ан будет наблюдать тебя. А мне... мне придется
выполнять еще некоторые обязанности человека Земли, - и он
многозначительно улыбнулся.
Виленоль знала, что академик Владимир Лаврентьевич Руденко
председательствовал на сессии Высшего ученого совета Объединенного мира,
посвященной вопросам особого значения.
Руденко пообещал, что Виленоль с Аном могут "присутствовать" на заседании
Высшего совета, не покидая института. К их услугам будет видеоэкран в его
кабинете.
Сессия происходила в исполинском здании, вмещавшем сотни тысяч человек. Но
с помощью видео на заседании присутствовали многие миллионы.
Гости сидели в амфитеатре вокруг центральной части, где находились члены
Высшего совета.
Виленоль старательно объясняла Ану, что вопрос, который будет обсуждаться
на сессии, волнует человечество уже очень давно. Когда-то он вызывал
панические прогнозы демографов, твердивших, что население Земли будто бы
удваивается за все меньшее число лет и якобы неизбежен "демографический
взрыв" - Земле тогда не прокормить человечество...
- Вот видишь, моя звездная сестренка! У вас, как и у нас на Этане! -
отозвался Ан. - В космосе одни законы развития.
- Этот вопрос был у нас на Земле снят прежде всего изменением
общественного устройства. Новое общество с помощью высших достижений науки
и техники помогло людям широко использовать искусственную пищу. Заводы для
ее получения заняли ничтожную площадь по сравнению с засевавшимися прежде
полями. Люди смогли расселяться по постепенно освобождавшимся территориям,
пользуясь новыми, совершенными средствами транспорта в подземных
трубопроводах.
- У нас на Этане протостарцы имеют только искусственную пищу, вернее
сказать, энергию. Но ведь они - машины!
- Люди не сразу приняли искусственную пищу. Так бывало всегда. В давние
времена с одного материка на другой привезли растение - картофель.
Помнишь, ты хвалил эти "земляные плоды"? Так вот, люди не желали
употреблять их в пищу. В историю то время вошло под знаком "картофельных
бунтов". А впоследствии потомки бунтовщиков не могли себе представить
жизни без картошки. То же было и с искусственной одеждой. Прежде люди
одевались только в то, что им давала сама природа - волокна растений,
шкуры и мех убитых животных. Но потом постепенно они стали заменять это
искусственными нитями, искусственной кожей...
- Это очень интересно. Но скажи, поведай, раскрой, что же дальше обострило
на Земле вопрос с перенаселением, почему ради него собираются у вас в
Москве мудрецы со всего мира? Неужели люди могут пойти по пути нашей
Этапы, где рождение ребенка карается смертью и новорожденного и родителей?
- Это чуждо нашей морали. И у нас совсем не стоит подобный вопрос,
внимательный Ан! На Земле может жить много больше людей, чем сейчас живут.
Заводы пищи прокормят неисчислимое их число! Но жажда знаний и простора
всегда будет владеть людьми. И у нас принято думать на сто, двести лет
вперед.
Арсений и Вилена, сидя высоко в амфитеатре, видели академика Руденко
одновременно и на видеоэкранах, вмонтированных в спинки передних кресел, и
далеко внизу за кольцевым столом.
По обе стороны кольцевого стола сидели ученые со всех частей света, но не
только седые старцы. Были среди них и, казалось бы, совсем молодые.
Они отличались друг от друга цветом кожи, костюмами, но было в их лицах
что-то общее несмотря на все различия. Может, это были высокие лбы,
сосредоточенные взгляды или еще что-то, что Вилене не удавалось уловить.
Многие из этих ученых еще не родились, когда научная слава Руденко гремела
по всему миру. Поэтому совсем не было странным, что маститого академика
избрали после анабиоза президентом Высшего ученого совета мира.
Кто-то из гостей сравнил амфитеатр, где сидели гости, с кратером вулкана,
а площадку с кольцевым столом - с его жерлом, из которого вот-вот начнется
извержение "великих идей".
Академик Руденко, открывая созванное на этот раз в Москве заседание
Высшего ученого совета мира, напомнил основополагающие идеи современного
общества, заложенные такими корифеями мысли, как Карл Маркс, Фридрих
Энгельс и Владимир Ленин. Указав человечеству необозримые пути прогресса,
идеи эти рождают для грядущих поколении новые проблемы, решение которых
сделает беспредельным завоевание Разумом природы.
В начавшейся дискуссии приняли участие многие видные умы всех континентов,
затрагивались самые различные пути развития цивилизации. Дошла очередь и
до устремления людей в космос, к далеким звездам. Тогда-то президент
Высшего ученого совета мира и предоставил очередное слово звездолетчику
Роману Васильевичу Ратову.
Глядя на его седую голову, возникшую на видеоэкране, Вилена покосилась на
Арсения - ведь таким он представился ей в первые минуты возвращения на
Землю.
Роман Васильевич, опираясь на названные Руденко идеи Маркса и Ленина,
напомнил Высшему ученому совету слова Циолковского о том, что Человек
должен расселиться в космосе, что Земля - колыбель его цивилизации, но
нельзя вечно оставаться в колыбели. Планета Гея вполне пригодна для
заселения. Уже подготовлен проект Великого рейса для переброски на Гею
одного миллиона человек. Конечно, это не решает проблемы перенаселения
Земли, уже не грозящей человечеству благодаря другим достижениям его
цивилизации, но открывает людям дорогу во Вселенную, где неизбежно будут
возникать дочерние человечества Земли. Для проектируемого рейса
понадобится армада звездолетов, состоящая из нескольких отрядов. Во главе
каждого встанет один из опытных звездолетчиков, уже совершавших
сверхдальний космический перелет. Технические достижения Земли, овладение
вакуумной энергией и опыт нескольких звездных рейсов вселяют уверенность в
том, что замысел этот осуществим. Человек выйдет к звездам, чтобы жить
среди них!
Рядом с Виленой и Арсением сидел Петя тен-Кате. Во время выступления
Ратова-старшего он страшно волновался. И когда академик Руденко объявил,
что с проектом использования ресурсов земного шара, на котором можно
изыскать для людей еще большие жизненные просторы, выступит инженер Питер
тен-Кате, Петя вдруг сорвался с места и побежал по проходу вниз.
Вилена и Арсений удивленно переглянулись. Они были уверены, что
докладывать Совету будет отец Пети, прославленный Питер тен-Кате,
отгородивший ледяными дамбами немало морских отмелей.
Академик Руденко тоже не ожидал, что на его приглашение к трибуне
устремится молодой инженер Питер тен-Кате, а не старый, который медленно
пробирался между рядами, седой и тучный, страдающий одышкой.
Петя взбежал на кафедру и сразу заговорил:
- Я сейчас уступлю место своему отцу. Он деликатен и не скажет с нужной
прямотой самого важного. Я подсчитал, сколько стоит доставка на Гею
миллиона человек, сколько стоит переброска туда одного человека. В прежние
дикие времена войн и массовых преступлений подсчитывали, сколько стоит
убить. И тратили умопомрачительные средства для осуществления планов
антигуманизма. Сейчас совсем иное. Дело, конечно, не в деньгах, забытых в
большинстве частей Объединенного мира, а в затратах труда. И оказывается,
что затрата труда для создания звездной армады Великого рейса на Гею могла
бы соперничать лишь с чудовищными тратами наших безумных предков на
преступные вооружения.
- Вот это удружил! - буркнул Вилене Арсений.
- Мы вправе говорить об этом, поскольку можем сравнить эти траты с
другими, дающими людям возможность привольнее жить. С тратами на создание
искусственной суши за счет океанов. Мы можем совместить земной опыт
создания ледяных плотин, которыми занимался мой отец, с тем, что нам
привезли с Этаны участники рейса "Жизни-2", то есть с достижениями другой
цивилизации. Я кончил. Вывод будет не в пользу Великого рейса.
Петя тен-Кате отправился обратно на свое место, рядом с Ратовыми, а на
трибуне его сменил добравшийся наконец до нее Питер тен-Кате-старший.
Петя сел рядом с Виленой и светло улыбнулся Арсению, как будто не он
только что усомнился в необходимости переброски части населения Земли на
Гею.
Арсений опустил глаза. Он слушал отца Пети.
Питер тен-Кате-старший педантично рассказал об опыте создания ледяных
плотин, которые позволили увеличить площадь суши во многих приморских
странах. Потом перешел к проекту промораживания океанов до дна - созданию
ледяных монолитов, которые можно было бы превратить в новую сушу. Главное
в проекте - и это отличало его от метода протостарцев - было то, что часть
океана замораживалась в виде ледяного купола, а не целиком на всю глубину.
Купол, упираясь в дно, отгораживал прикрытую им воду от океанской,
благодаря чему всплыть не мог. Важным отличием было и то, что поверхность
материка должна была быть не ледяной, как на Этане, а покрытой
теплоизоляционным слоем. Поверх его предстояло намыть ил, поднятый тут же
со дна океана. Ценнейшие белковые вещества, оседавшие миллионы лет в его
глубине, сделают почву плодородной. На цветущих материках с лесами, полями
и реками привольно расселится так много людей, что человечеству нет
никакого смысла задумываться об опасном переселении хотя бы и небольшой
его части на далекие планеты Вселенной.
Вилена, поглядывая то на Петю, то на Арсения, подумала, в какой гигантский
круг всеобщих интересов вовлечены ныне люди на Земле. Сейчас о глобальных
проблемах задумывается каждый, а в ее время о них размышляли лишь
отдельные специалисты. Личное теперь еще больше, чем раньше, переплетается
с общественным. Неизвестно, что больше волнует сейчас Петю тен-Кате:
объявленная им война против Великого рейса на Гею или состояние его
Виленоль после перенесенной ею "операции памяти"?
Арсений не остался в долгу у Пети. Он тоже спустился к трибуне, получив по
микротелефону от академика Руденко разрешение выступить.
- Что предлагают нам вместо Великого рейса? - уверенно начал он. -
Уродование родной планеты? На ней все увязано самой природой. Заморозь
океаны, лиши Землю прежнего зеркала испарения - и засохнут пышные заросли
на старых материках, в пустыни превратятся ныне цветущие края.
Цивилизация, развиваясь, порой наносит природе страшный вред. Вспомним
отравление и засорение атмосферы, загрязнение водоемов. Сколько поколений
трудилось, чтобы исправить промахи предков! Чего же хотим мы сейчас?
Перекроить географическую карту, пренебрегая физической географией? Нет!
Лучше строить эфирные города по Циолковскому, наступать на беспредельные
просторы космоса. Там ждут людей прекрасные и необжитые планеты. Что
хорошо протостарцам Этаны, не помнящим родства, или личинкам-эмам на Реле,
то неприемлемо людям, любящим свою Землю такой, какая она есть! - И
Арсений вернулся к Вилене.
И неожиданно для всех выступила старая Авеноль.
Она обрушилась на всех "прожектеров".
- Разве снова испугались, что Земля перенаселена? - спрашивала она. - Все
здесь говорили, что нет. Нужны еще большие просторы? А почему не вспомнить
океаны, занимающие три четверти поверхности планеты? Почему надо бежать с
Земли или уничтожать океаны, вместо того чтобы приспособить для жизни
людей огромную новую среду обитания, куда не надо ни лететь десятилетиями,
ни строить ее изо льда? Современная наука в состоянии создать фильтры,
позволяющие отделять от воды кислород, нужный человеку. Человек, находясь
под водой, с помощью фильтрующих пленок сможет дышать растворенным в воде
кислородом. Простор для грядущих поколений - в заселении водных просторов,
не требующем ни космических кораблей, ни холодильных установок. Я старая
женщина, но больше половины жизни провела под водой. Пусть убедит это
слушающую меня сейчас во всем мире молодежь - в океанах можно жить и быть
счастливым!
Остальные ораторы еще долго обсуждали различные направления развития
человечества. В числе выступавших был и доктор Иесуке Матсумура. Несмотря
на то что он сам был звездолетчиком, он проявил себя прежде всего жителем
Японских островов. На его взгляд, эти острова первые нуждались в
соединении их в единый материк, частично ледяной, частично естественный.
Он предложил на первых порах заморозить лишь Японское море. Это, как ему
казалось, не вызовет изменений климата Земли, но сделает целый народ еще
счастливее.
Высший ученый совет Объединенного мира создал несколько комитетов, в том
числе Космический, которые должны были всесторонне изучить те или иные
вопросы.
В Космический комитет вместе с Романом Васильевичем Ратовым и Иваном
Семеновичем Виевым вошли Арсений с Виленой, а также Франсуа Лейе, Карл
Шварц, Альберто Рус Луильи, Матсумура и другие звездолетчики.
Петя с отцом вошли в Комитет новой суши, Авеноль - в Океанический.
В саду кроме яблонь цвела черемуха. Вилена все оглядывалась, ища ее
глазами. А Петя сразу нашел ее по горькому аромату.
Веселой гурьбой пришли они сюда прямо с заседания Высшего совета. Недавние
споры были забыты и ничем не отразились на отношениях друзей. Для всех
этих людей показалось бы диким перенести свои разногласия по вопросу
обретения людьми новых просторов на отношения друг к другу.
Вилена шутя поддразнивала Петю, что ему придется теперь жениться на
древнейшей старухе, которая пробуждена в сознании Виленоль. Петя хохотал и
обменивался с Арсением шутливыми тумаками.
Авеноль с улыбкой наблюдала, как резвится молодежь.
Так и вошли они в сад Института жизни, подошли к веранде.
Петя удивился, что Виленоль не выбежала к нему навстречу - она не могла не
слышать их веселых голосов. Да и ее силуэт был отчетливо виден в проеме
двери на веранду.
Они подошли к Виленоль. Она стояла чем-то рассерженная. Из-за ее плеча был
виден Ан.
Виленоль сказала Пете, что не хочет его видеть.
Петя остановился ошеломленный, уничтоженный.
Сам не свой слушал он слова этанянина, ставшего на сторону "звездной
сестренки".
Петя недоумевал. Разве он поступил дурно, отстаивая свои убеждения?
- Я не хочу тебя больше знать! - донесся из глубины веранды голос Виленоль.
Даже голос ее казался чужим.
Что это? Виленоль подменили?
Часть вторая.
ВИЛЕНОЛЬ
В затихшем воздухе берез
Струятся ветви золотые...
А. Блок
Глава первая.
СЛЕДЫ ПРЕДШЕСТВЕННИКОВ
- Ты не можешь отправиться в такое путешествие, дорогой Ан! - воскликнула
Виленоль.
- Поверь, звездная сестричка, это очень важно, необходимо, даже полезно
мне сейчас, - возражал Ан.
- Только, если я буду подле тебя! - настаивала Виленоль.
Молодой человек с выпуклым лбом, укрывшийся за скелетом динозавра,
наблюдал за тощей фигурой этанянина, которого сопровождали низенький
японец в очках и быстрая в движениях девушка с особенным, устремленным
взглядом темных глаз.
Эти три посетителя Палеонтологического музея Академии наук спорили около
черепа бизона, жившего сорок тысяч лет назад в Якутии. Во лбу его было
ровное отверстие с вмятиной вокруг. Японец объяснил, что пуля
расплюснулась при ударе о лобовую кость, пробив ее прижатым к ней
воздухом. Рана начала зарастать. Значит, ранение было прижизненным.
- Сорок тысяч лет назад? - изумился Ан. - Насколько я узнал, изучил, понял
вашу историю, в то время на Земле еще не было огнестрельного оружия.
- Ты прав, внимательный Ан. Это первый из следов твоих предшественников на
Земле. Еще на звездолете я обещал показать их тебе.
- Я должен, обязан, горю желанием увидеть и все остальные следы!
- Так отправимся в кругосветное путешествие! Самолет нам выделен, -
предложил японец.
И тогда запротестовала Виленоль.
- Я поеду с тобой, дорогой Ан, чтобы всегда быть рядом, - объявила она.
- А как же твой театр и оживление исторических сцен?
- Важнее дать тебе кровь... а может быть, и больше.
Молодой человек от скелета динозавра незаметно проскользнул к выходу.
В серый, дождливый день, прикрывший лондонские улицы сплошным потоком
мокрых зонтов, никто не обратил внимания на безволосого приезжего с
огромными глазницами на безбровом лице, входившего в сопровождении
европейской девушки и японца в один из британских музеев.
Они остановились перед черепом неандертальца, найденного в свинцовом
руднике Брокен-хила в Родезии и жившего около сорока тысяч лет назад.
В черепе было ровное круглое отверстие на виске. И без каких-либо трещин.
Так пуля пробивает стекло. Правой височной доли не сохранилось, как и
бывает при пулевом ранении навылет.
- Протостарцы не изучают, не знают, не помнят прошлого. Они даже
уничтожают его в своей памяти. Насколько поучительнее у людей, - сказал
этанянин.
Виленоль радовалась всякому интересу Ана к окружающему. Это благотворно
сказывалось на его здоровье.
Сама же она выглядела усталой и печальной. Напрасно она надеялась, что
смена впечатлений отвлечет от того, что так ее гнетет.
Английская погода соответствовала ее настроению.
Виленоль вышла из музея с опущенной головой. Она не заметила за углом
насквозь промокшего молодого человека. Он старался ни в коем случае не
попасться ей на глаза.
В пестром городе древних мечетей, сохранившем старинный восточный колорит,
Матсумура знакомил Ана и Виленоль с памятниками древнейшей на Земле
цивилизации - шумеров. Она появилась "взрывоподобно". Дикие племена тысячи
лет назад вдруг стали заниматься земледелием, скотоводством, строить
прекрасные города, обрели письменность. Сами шумеры так объясняли свою
историю: "... из той части Персидского залива, что примыкает к Вавилону,
появилось животное, наделенное разумом. И оно называлось Оанном. Все тело
животного было, как у рыбы, а пониже рыбьей головы у него была другая, как
у человека. Существо это днем общалось с людьми, но не принимало их пищи;
и оно обучило их письменности, и наукам, и всяким искусствам. Оно научило
их строить дома, возводить храмы, писать законы и объяснило им начала
геометрии. Оно научило их различать семена земные и показало, как собирать
плоды".
Матсумура отыскал клинописную табличку с этой записью шумеров и еще
древнее изображение неведомого существа. Все это хранилось когда-то в
библиотеке царя Асурбанипала.
На изображении, если отбросить стилизацию, можно было узнать человека,
облаченного в скафандр. Шумеры сравнили эту одежду с рыбьей чешуей.
Из экзотического восточного города неутомимый Матсумура "перенес" своих
спутников в Мексику.
Здесь друзей встречал Альберто Рус Луильи. Он обещал познакомить их с
открытием своего прапрапрадеда, знаменитого археолога, носившего то же имя.
В густой сельве, в непроходимых зарослях, обнаружен был древний город майя
с великолепными храмами, величественными пирамидами... Его назвали Паленке.
На вершине одной из пирамид высился изящный "Храм надписей". В недрах этой
пирамиды прапрапрадед Альберто Рус Луильи нашел гробницу, поразив тем
научный мир. Ведь древние майя, в отличие от египтян, не хоронили своих
знатных людей в пирамидах. Однако открытие мексиканского археолога
оказалось еще более значительным. Четыре года пробивался неистовый ученый
по заваленным камнями коридорам к гробнице неизвестного вождя или жреца.
На пороге ее оказались скелеты шести юношей и девушки, принесенных в
жертву при церемонии погребения. Гробница была прикрыта надгробной плитой
с изображением, в котором впоследствии разобрали чертеж ракеты с сидящим в
ней космонавтом. Он полулежал в мягком кресле, готовый к взлету, руки его
покоились на рычагах, ноги на педалях, за его спиной двигатель извергал
пламя.
Когда плита была поднята, под нею оказался саркофаг в форме ракеты. В нем
сохранились кости, череп и частички распавшейся за более чем тысячелетие
нефритовой маски. Ее удалось восстановить.
И вот столетия спустя звездолетчик Альберто Рус Луильи с Аном, Виленоль и
Матсумурой отправился в Паленке. Вместе с ними он спустился по
освобожденным теперь лестницам и коридорам пирамиды к саркофагу. Матсумура
наблюдал за реакцией своих подопечных.
Войдя первой в гробницу, Виленоль вскрикнула, отскочив в сторону. Она
почти наступила на изображение сидящего в ракете космонавта. Резной по
камню чертеж был выполнен великолепно. Но особенно поражена была Виленоль
маской захороненного, которую их друг мексиканец специально доставил сюда.
На нее смотрело удивительное лицо - с огромным носом, тонкими губами и
выразительными, едва ли не живыми глазами.
Что-то странное, неземное чудилось в чертах маски.
- Обратите внимание на нос! - указал Матсумура. - Он начинается выше
бровей! Разделяет лоб на две части. Носолобый\ Извините, но я не знаю на
Земле расы с такой отличительной чертой.
- Неужели инопланетянин? - прошептала Виленоль.
- Отмечаю, свидетельствую, заверяю - на меня, на моих собратьев с острова
Юных, на этанянина он не похож, - заметил Ан.
- Возможно, что это не пришелец из космоса, а далекий их потомок, -
заговорил японец. - И изображение на надгробной плите - символ его
космического происхождения. Недаром иероглифы, обрамляющие изображение,
расшифрованы как космические символы. Может быть, современники
погребенного и не летали на ракетах, но помнили, что полеты связаны с
высоким происхождением того, кого они хоронили.
- Кстати, - вступил Альберто Рус Луильн. - То, что в этих местах летали по
воздуху многие тысячи лет назад, - несомненный факт, в чем я постараюсь
вас убедить.
Виленоль чувствовала, что она по-настоящему увлечена. По сравнению с
огромностью раскрывающихся перед нею тайн ее собственные невзгоды
показались ей мелкими, ничего не значащими.
После Ана и его друзей в гробнице с каменным чертежом побывал крутолобый
молодой человек. Он долго и грустно смотрел на загадочную маску, и ему
казалось, что с мудрым пониманием его безграничной печали смотрел на него
неведомый вождь, жрец или пришелец, похороненный здесь.
Без обычных предосторожностей выходил из "Храма надписей" крутолобый
молодой человек. Он был весь под впечатлением виденного в склепе.
Виленоль в последний раз оглянулась на пирамиду и изменилась в лице.
Друзья даже испугались за нее.
Однако Виленоль звонко засмеялась и стала уверять своих спутников, что в
жизни своей не видела ничего более интересного. И она готова лететь хоть к
самим звездным пришельцам.
Никто не подумал, что настроение Виленоль вызвано не только следами тех,
кто когда-то побывал на Земле.
И друзья полетели. Сначала в соседнюю Колумбию взглянуть в одном местном
музее на золотой самолетик, который, очевидно, был украшением жреца или
другой видной персоны - современника "носолобого", захороненного в
пирамиде "Храма надписей". Эту вещицу изучали, сравнивали с птицами,
рыбками, насекомыми, даже с чертежами самолетов, наконец, испытывали в
аэродинамической трубе и признали моделью летательного аппарата.
Матсумура, зная обо всем этом, запасся чертежом самолета двадцатого века и
показал, как точно ложится золотой "амулет" на конфигурацию вычерченного
самолета.
Особый сюрприз приготовил гостям Альберто Рус Луильи. Он предложил им
сесть в старинный самолет, на котором здесь совершали прогулки
туристы-путешественники, и взглянуть на побережье Перу с высоты.
На этом самолете они подлетели к побережью Перу со стороны Тихого океана,
в районе Писко. На горном склоне сверху открылся гигантский знак в виде
трезубца, указывающего путь через горы.
- Заметить этот знак тысячелетней давности можно только с большой высоты,
- сказал Луильи. - Кто его мог видеть в древности? Для кого и кем он был
создан?
Самолет, следуя намеченной трассе, полетел через горы. Внизу мелькали
руины былой цивилизации. Горы были непроходимы, но через них тянулась
странная прямая линия. Обрываясь в ущельях, она возобновлялась на горных
хребтах, увлекая все дальше и дальше в глубь горной страны.
И она вывела самолет в каменистую пустыню Наска.
С высоты путники увидели странные фигуры земных и неземных животных,
размерами превышавших сотни метров.
- С поверхности земли их не различить, - опять заговорил Луильи. - Но тем
не менее они были выложены тысячелетия назад для неведомой цели.
- Они походят на посадочные знаки! - вставил Матсумура. - Но для кого?
Древние американские цивилизации не знали не только самолета, но даже
колеса!
Однако наибольшее потрясение испытали Виленоль и ее друзья, когда их
самолет приземлился в неприветливой каменистой местности.
Кто-то в древности провел здесь каменные дороги. Они ничего не соединяли,
начинались с пустого места, обрывались перед пропастью. Эти дороги
пересекались лучами прожекторов, подобно посадочным полосам на аэродромах
времен расцвета винтовой авиации.
Самолет старинной конструкции, требующий особенно хороших дорожек, легко
опустился на древнюю многокилометровую плиту, словно специально для того и
сделанную.
Виленоль, а следом за нею Матсумура, Альберто Рус Луильи и, наконец, Ан
вышли на каменистую дорогу, ровную, как стол, приподнятую над острыми
бесформенными камнями пустыни.
У Виленоль захватило дух еще при начале посадки. Она и теперь не могла как
следует вздохнуть. От мысли, что она в том месте, где выходили из
неведомых машин неведомые существа, летавшие на своих машинах над землей,
когда ее предки орудовали еще дубинами в лесу, у ней даже закружилась
голова. Были ли эти существа людьми или только походили на них?
Она огляделась, словно отыскивая их, и остановилась взглядом на Ане.
- Я здесь, - улыбнулся этанянин. - Мне теперь кажется, что я не первый, не
единственный и не самый странный из тех, кто прилетел на Землю из космоса.
Но я первый, кого люди сами привезли к себе.
- Первый! Конечно, первый! - засмеялась Виленоль.
- И я первый, кому дочь Земли отдала часть себя, чтобы он жил, мыслил,
наблюдал, - закончил Ан.
После пустыни Наска путешественников доставили к высокогорному озеру
Титикака. "Здесь они расстались с Луильи.
Еще в историческое время озеро было морским заливом. Но поднятие Анд
вознесло за облака часть суши вместе с заливом, и оно превратилось в озеро.
Путники осматривали остатки древнего мола. Поодаль виднелись руины
старинного комплекса храмов Каласасава близ местечка Тиагуанако. Рядом
стояли удивительные Ворота Солнца.
- На них изображен инопланетный календарь. В году двести девяносто дней, а
месяцев двенадцать, - сообщил японец, указывая на иероглифы в орнаменте.
- Так ведь это же календарь Этаны! - взволновался Ан. - Наша планета
делает двести девяносто вращений за время одного оборота вокруг светила.
Правда, у нас спутника Луны нет, но зато у нас дюжинный счет.
- Извини нас, друг Ан. Не потому ли в десяти циклах из двенадцати,
изображенных на Воротах, по две дюжины дней, а в двух - по одному
добавочному дню.
- Этаняне старались свести все к дюжинам. Но как мог попасть календарь
Этаны на Землю? Не пойму, не догадываюсь, не могу объяснить, - сокрушался
Ан.
- Может быть, кто-то побывал до землян на твоей планете, - предположил
Матсумура. - И я подозреваю кто. Его звали на Земле Кон-Тики. Он, по
преданию, прилетел с другой звезды, создал здесь государство инков,
построенное на удивительных для людей того времени началах: труд был
обязателен для всех (даже "первый инка" трудился на отведенном ему поле),
общепринятым было презрение к богатству, золото использовалось только
тогда, когда требовались его особые свойства, хлеб был бесплатный для
всех. Каждый, дожив до пятидесяти лет, мог больше не трудиться и поступал
на иждивение общины. Работающие на рудниках обретали такое право раньше.
Впоследствии все это забылось.
- Увы, это не наши принципы! - вздохнул Ан. - Это ваши теперешние
принципы, основа вашего нового общества, отличительная особенность Земли.
Как жаль, что никто из протостарцев Этаны, видевших Кон-Тики на моей
планете, ничему не научился у него, а теперь и не помнит его.
- Нельзя жить без памяти... Потому люди и ищут следы пришельцев,
побывавших на Земле.
С Анд путешественники перелетели на одинокий и загадочный остров Пасхи,
"остров устремленных вдаль взглядов", как местные переводят его название.
С берегов острова в океанскую даль вечно смотрят исполинские статуи,
неизвестно кем и для чего поставленные здесь. Чужепланетные их лица как бы
говорят о том, что они не дело рук людей. Недаром в преданиях местных
жителей говорится о небесных пришельцах...
Такие же предания были и в Южной Америке, и в стране древних майя. Всюду
говорилось, что когда-то Сыны Солнца (у ацтеков - Кетсалькоатль, у майя -
Кукулькан (это одно понятие на разных языках - Пернатый, Летающий
бог-змея), у инков - Кон-Тики (Сын Солнца, Солнечный) спускались с неба с
громом без огня и учили людей знаниям и человеколюбию, потом улетели,
пообещав вернуться...
С острова Пасхи Матсумура с друзьями перелетели в пустыню Сахара, на плато
Тассили, в скалы Сефара, напоминавшие руины гигантского города. Эти скалы,
иссушенные ветрами, обожженные солнцем, хранили бесценные сокровища
прошлого.
Японец провел путников к хорошо известному ему месту. Он плеснул на скалу
водой, и на камне проступило древнее наскальное изображение водолаза или
космонавта в скафандре с герметическим шлемом, с широким воротником, в
который легко прошла бы голова, в одежде, спадающей вертикальными
складками. Во всем облике изображенного чувствовалась загадочная мощь.
- Великий бог марсиан! - воскликнул Ан. - Знаком с ним еще со звездолета!
Японец улыбнулся:
- Я никогда не расстаюсь с этим рисунком.
На этот раз молодой крутолобый человек ожидал путешественников на родине
Матсумуры, в тесном городе, где дома продолжали беспредельно расти вверх,
где по улицам нельзя было протолкнуться, хотя транспорт и ушел под землю,
в трубы. Поэтому молодому человеку легко было остаться незамеченным и
наблюдать издали за Виленоль и ее спутниками.
В музее Токийского университета Ан еле передвигался на своих тонких ногах
- он слишком устал от путешествия и впечатлений. Виленоль не на шутку
встревожилась за него. Но даже он вскрикнул при виде каменной статуи:
- Это же Великий бог марсиан из Тассили! Тот же шлем, тот же воротник, тот
же скафандр!
- Посмотри еще рядом, - посоветовал Матсумура. - Ты увидишь, внимательный
Ан, скульптуру столь же древнюю, но на ней отчетливее проработаны очки,
которые и ты поначалу носил на Земле, герметический шлем, орнамент
скафандра...
- Помню, добрый доктор. Ты говорил на "Жнзни-2" о спиралях как о средстве
информации, как об едином символе для всех живущих во Вселенной и
наблюдающих всюду спиральные галактики.
- Тогда я молчу, внимательный Ан.
- Я узнаю, доктор, эти статуэтки! По твоим рассказам, рисункам,
фотографиям! - Ан указал на соседнюю витрину. - Я забыл, как ты называл
их...
- Догу. В переводе с древнего это значит...
- Одеяние, закрывающее с головой. Это я слышал от тебя, уяснил, запомнил.
Они сделаны людьми, не знавшими металла.
- Да, предшественниками японцев, еще в каменном веке. Пять тысяч лет
назад. И тем не менее посмотри, с какой мнительностью воспроизведены все
детали космического костюма, даже фильтры для дыхания, люки для осмотра
механизмов, крепления этих люков.
Возвращались в Москву, но остановились в Индии, чтобы посмотреть на
подлинные письмена, в которых тысячелетия назад описывались летающие
огненные колесницы - виманы.
"Сильным и прочным, - возглашал санскрит, - должно быть его тело,
сделанное из легкого металла, подобное большой летящей птице. Посредством
силы, которая таится в ртути и которая приводит в движение вихрь,
колесница развивает силу грома... и она сразу превращается в жемчужину в
небе".
Под впечатлением всего прочитанного на древнем санскритском языке, которым
прекрасно владел японец, Виленоль, Матсумура и Ан вышли из прохладного
полумрака бывшего храма под солнечные лучи. Все, кроме Виленоль,
сощурились - она кого-то высматривала. И, так же как в Паленке, ее щеки
залились вдруг густым румянцем.
Виленоль хотела и не смела себе верить - это был Петя!
- В Москве вас люди заждались, - сказал ей японец.
- Может быть, не только там, - загадочно ответила Виленоль.
Добрый Ан ничего не понял. Японец тоже.
Глава вторая.
ТЕНИ МИНУВШЕГО
Виленоль приехала в лесной домик к Ратовым на "малый концерт Вилены"
задолго до назначенного времени. Арсений еще не возвратился из звездного
городка. Дома была только Вилена.
Она восхищалась своей внучатой племянницей, ее "подвигом зрелости", ее
вспыхнувшим сценическим талантом, побывала уже на репетициях в театре, где
ради новой артистки, признав ее необыкновеннее мастерство, возобновляли
старинную пьесу. И для Вилены среди ее новых современников самой близкой
стала Bиленоль.
Они были, как сестры. И, как старшая сестра, "Вилена, встретив Виленоль и
усадив ее рядом с собой на ступеньки веранды, задушевно спросила:
- Так вот, сестренка моя из будущего, откройся мне! Почему мы так сурово
обошлись с Петей тен-Кате?
Виленоль смутилась, покраснела, потом оправилась:
- Он предательски повел себя - выступил против Великого рейса, против
своих и моих друзей.
- Ах вот как? А ты не подумала, что никто из этих друзей не переменил
своего отношения к Пете тен-Кате? Он ведь ничего другого не хотел, кроме
блага человечеству.
- Не надо меня уговаривать! - запротестовала Виленоль.
- Может быть, найдем причину? - предложила Вилена.
- А как? - удивленно взглянула на нее Виленоль.
- Рассказывай.
- О чем?
- Все, что теперь помнишь о своей прапрабабке.
- Об Аннушке? Но я ничего о ней как следует не знаю.
- Как так ничего не знаешь? У меня тоже пробуждали генную память. Мне
снились сны... сны из далекого прошлого... Тебе не снятся?
- Нет. Я просто кое-что помню.
- Давай попробуем представить себе жизнь твоей Аннушки Иловиной.
- Право, я не знаю... Все так смутно...
- Так что ты помнишь о ней... самое далекое?
- Помню подвал... Окна под сводчатым потолком, а на нем разводы мокрых
пятен. В окнах - серый колодец...
- Это внутренний двор дома, - решила Вилена. - Ну еще?
- Помню, что было весело, а почему - не знаю. Часто пар стоял в подвале.
Помогала маме стирать...
- Это Аннушка помогала, а не ты.
- Ну конечно! И помню еще отца... разного...
- Как это так разного?
- Сначала в кепке, усталого... от него пахло машинным маслом... Наш город
он называл Питером.
- На заводе работал.
- Потом - веселый такой, в матросской бескозырке, в тельняшке... Братик
Андрюша все примерял тельняшку, а я - бескозырку... перед зеркалом.
- Не ты, а Аннушка.
- Прости, все путаю. И помню того же отца в бескозырке, но с пулеметными
лентами крест-накрест на груди. Говорил, что буржуям - амба и еще про
Зимний...
- Это очень интересно. Значит, он был не только современником Великой
Октябрьской революции, но и ее участником.
- Помню его лицо. Была в нем и гордость, и строгость, и пыл борьбы. Хорошо
помню потому, что все старалась перед зеркалом передать его выражение.
- Так вот когда в твоей Аннушке начинали пробуждаться ее способности!
- Я не знаю... И снова помню отца. В кожанке, в скрипучих ремнях. И все
плакали...
- Значит, уходил на фронт, - заключила Вилена. - Гражданская война.
- Вспоминаю уже не подвал, а огромную пустую комнату, нетопленную... На
потолке фигурки крылатых мальчиков. Интересно было заставлять братика
Андрюшу принимать такие же позы.
- Режиссерские замашки?
- Ну что ты!.. Прежняя барыня проходила мимо бывшей своей гостиной с
задранным носом, на нас и не смотрела... а раньше посылала меня за
извозчиком.
- Значит, в том же доме переехали... прачкины дети...
- Интересно было представлять эту барыню перед зеркалом. Братик и мама
смеялись.
- Определенно актерские замашки. А барыня? Тоже смеялась?
- Тоже. И совсем не сердилась. Помню, как учила и хвалила меня за
произношение и понятливость. Артисткой она была.
- Это уже факт биографии! И что еще?
- Потом очень смутно... Ведь каждый, если начнет вспоминать свое прошлое,
увидит лишь несвязные картинки... И еще засели у меня в памяти стихи.
- Прочитай.
О ветер города, размеренно двигай
Здесь неводом ячеек и сетей,
А здесь страниц стеклянной книгой,
Здесь иглами осей,
Здесь лесом строгих плоскостей,
Дворцы-страницы, дворцы-книги,
Стеклянные развернутые книги.
- Постой, постой! Это уже совсем другое время! Судя по всему, это описание
новой Москвы! Это, пожалуй, вторая половина двадцатого века. Ты попросту
не можешь этого помнить.
- А я помню. И даже скажу, чьи это стихи, где их слышала. Это Хлебников! И
читали их в Брюсовском институте, куда я бегала из студии Художественного
театра послушать поэтов.
- Хлебников? Двадцатые годы! А описана в стихах Москва семидесятых годов.
Это же проспект Калинина, построенный чуть ли не полвека спустя. Дома в
виде развернутых книг. Стекла - строчками... Иглы высотных зданий!..
- Я сама не знаю, - смутилась Виленоль. - Я ведь только вспоминаю.
Говорят, что поэзия и фантастика - сестры. Видимо, поэт угадал замыслы
будущих зодчих...
- Ваятелей лица эпох! - подхватила Вилена. - Но это значит, что твоя
Аннушка, очевидно, перебралась с родными уже в Москву.
- Да, да, конечно! Москва! Шум, суета, звонкокопытные лихачи и лохматые
увальни-битюги. Трамваи, до одури звенящие и переполненные... И все люди
торопятся...
- Да, так и описывают Москву тех времен.
- А потом - огненная река льется в подставленный ковш. И во все стороны
летят веселые искры. Ярко так!
- Завод?
- И брат мой - уже инженер.
- Аннушкин брат Андреи Михайлович Иловин. Должно быть, она с ним уехала.
На Урал.
- Почему на Урал? - удивилась Виленоль.
- Я ведь изучила все, что могла, о жизни Ильина, когда унаследовала его
память. Мой Ильин встретился с твоей Аннушкой на Урале, где она играла на
клубной сцене. На первых ролях была.
- Ой, помню, помню! Миша Ильин! Приехал из Ленинграда к родным. Так все
быстро случилось...
- Да, Аннушка твоя стремительная была. Разом выскочила замуж...
- И мы вместе отправились в Москву... за своим будущим!
- Это ты хорошо сказала - "за будущим"!.. И что же у тебя всплывает в
памяти?
- Вокзалы... набитые пассажирами залы, теснота, узлы, чемоданы, чьи-то
беды, горести... Пожалуй, я тогда на людское горе больше всего
насмотрелась.
- Не ты, а Аннушка.
- Это теперь все равно. Ночевали мы среди узлов, в грязи. Негде нам с
Мишей было остановиться... Иной раз на ночь всех выгоняли из помещения.
Приходилось "гулять"... Картинки ночной Москвы так и вспоминаются, будто
вчера виденные. Костры на улицах... можно погреться. Рельсы трамвайные
меняли. Задушевный разговор с рабочими... шуточки... И поддерживали они
нас с Мишей...
- Ильин обивал тогда пороги учреждений, это я выяснила... Впервые знакомил
со своей теорией микрочастиц, хотел завоевать весь мир!
- Аннушка тоже хотела. Как удивились в Художественном театре, лучшем
театре столицы, когда провинциалка попросила дать ей роль Анны Карениной в
только что появившейся пьесе по роману Льва Толстого!..
- Можно себе представить! - улыбнулась Вилена. - И тебе дали сыграть? -
тоже забыв, что речь идет о далекой по времени Аннушке Иловиной, спросила
она.
- Должно быть... Я помню совсем пустой зал... в нем несколько
"художников", как называли тогда актеров Художественного... Аплодисментов
не было. Только знаменитый артист, игравший Вронского, шепнул: "В вас,
Анна Михайловна, что-то есть!" В фойе потом главная исполнительница роли
Карениной обнимала меня, сулила будущее... Так и приняли мою
провинциальную Аннушку в Художественный театр.
- Говорят, редчайший это был случай, - подтвердила Вилена. - Но был!.. А
что еще вспомнишь?
- Госпитали... выступления перед ранеными... или прямо перед солдатами на
передовой. И бомбежку на фронте помню... И еще помню бомбежку Москвы... С
крыши все хорошо видно. Прожекторные лучи пересекаются на сверкающей
фигурке игрушечного самолета... Только он был не игрушечный, а страшный...
С крыш сбрасывали зажигалки... Они плевались злыми искрами, совсем не
такими, как на металлургическом заводе... А в одном госпитале застала я,
то есть моя Аннушка, своего Мишу Ильина...
- Нога у него была в гипсе и подвешена на блоках, - напомнила Вилена.
- И ты помнишь! - обрадовалась Виленоль.
- Так ведь это я лежал, - шутливо ответила Вилена. - Но я больше помню
мысли Ильина о теории микрочастиц, чем то, что случилось с ним в жизни.
- Эти мысли у него были записаны в тетрадях. Он привез их в папке,
приковылял ко мне на костылях. Так и вижу его, чуть смущенного, почему-то
с виноватой улыбкой на лице...
- Он приехал к жене в город, куда был эвакуирован театр, - пояснила Вилена.
- А потом он, уже без костылей, прощался на перроне. Снова возвращался на
фронт...
- И уже больше не вернулся. Погиб под Берлином. Погиб, чтобы жить в своей
идее, которая перешла по наследству ко мне... - печально заключила Вилена.
- И больше уже ничего не помню. Знаю только, что ждала ребенка...
- А больше ты и помнить не можешь. Ведь генную память мы с тобой и от
Ильина и от Иловиной наследовали через этого их ребенка.
- Да, конечно, так... - вздохнула Виленоль.
- Но ты еще одного весьма важного не прочувствовала, моя сестренка.
- Что же еще? Я вспомнила все основные картинки...
- Но ты не вспомнила черт характера, которые передались тебе вместе с
талантом от Аннушки.
- Какие же?
- А вот это очень важно. Не ты, Виленоль, могла крикнуть Пете тен-Кате,
что он предатель... и что ты больше не хочешь его видеть!
- Кто же кроме меня? - спросила Виленоль, пряча глаза.
- Твоя Аннушка, современница совсем других отношений между людьми, каких
никогда не понимала ее праправнучка. И эта ее праправнучка закусила удила
и понесла точь-в-точь так, как это сделала бы Аннушка, которая не умела в
свое время отделять личные отношения от принципиального спора.
- Ты думаешь? - отрешенно спросила Виленоль. - Значит, в Институте жизни
по видео выступление Пети тен-Кате слушала... Аннушка, а не Виленоль?
- По крайней мере, встретила в саду Петю тен-Кате не Виленоль, а Аннушка,
которая, при всех ее качествах, была все-таки человеком своего времени.
- Может быть, - вздохнула Виленоль.
- Ты и сама понимаешь, что так не годится! - решительно заявила Вилена. -
Тени прошлого не могут затмить сегодняшнего дня. Все-таки ты не Аннушка, а
Виленоль, только помнящая Аннушку. Ты не имеешь права совмещать во времени
Ильина и Петю...
- Да, в тот момент мне показалось, что я изменяю своему Мише Ильину... Вот
я и обрушилась на Петю...
- Узнаю!.. Твоя Аннушка стоит рядом с нами... и улыбается, глядя на нас.
- Ах, если бы я знала, как надо поступать! - воскликнула Виленоль и
неожиданно расплакалась.
И тут родившиеся в разных столетиях женщины, восстанавливавшие по
мелькавшим в памяти картинам жизнь другой, еще более ранней жительницы
Земли, увидели идущих по дорожке бабушку Авеноль, Арсения, старика Питера
тен-Кате и... его сына Петю.
Виленоль, вспыхнув, вопросительно взглянула на Вилену.
- Петя принадлежит к тем близким мне людям, - спокойно сказала Вилена, -
которым я хотела сыграть на рояле, как когда-то... в незапамятные времена.
Я должна узнать, как будет сейчас принята моя игра.
Виленоль старательно приводила себя в порядок.
Арсений расцеловал Вилену и Виленоль.
Бабушка Авеноль, сухая, черствая, бодрилась. Она старалась выглядеть
подтянутой рядом со своей внучкой и юной старшей сестрой.
Все взошли по ступенькам на веранду. Арсений нажал кнопку и поднял стену -
открылась комната с роялем.
Вилена села за него.
- Я перенеслась к вам из прошлого, но я буду играть еще более ранних
композиторов, - сказала она. - Мне кажется, что чувства, переданные
музыкой, не стареют, если, конечно, я сумею их передать. Вы скажете, как
мне это удастся. Физики уже приняли меня в свою семью. Примут ли любители
музыки?
И она заиграла. Заиграла, как когда-то на конкурсном концерте... Тогда она
мысленно провожала Арсения в звездный полет, поняв, что только из любви к
ней он избегал ее. Сейчас он был здесь, рядом... И снова была искрометной,
радостной ее музыка, как на последнем туре конкурса... Она играла
Бетховена, Шопена, Рахманинова...
Когда она замерла, сняв руки с клавиатуры, все долго молчали. Потом старик
тен-Кате сказал:
- Нет ничего выше и прекраснее, чем давать счастье многим людям.
- Так говорил Бетховен! - воскликнула сияющая Виленоль и, взяв Петю
тен-Кате за руку, потащила его в сад. - Я расскажу тебе про Аннушку, и ты
поймешь все, - сказала она ему.
И она долго-долго рассказывала: как вдруг Аннушка проявила в ней себя.
Возбужденные, словно очищенные музыкой от повседневности, гуляли они в
лесу и в поле, за которым виднелся завод. И были счастливы.
И это, пожалуй, было высшим признанием музыки Вилены.
Глава третья.
АН И АНА
Вилена притворила за собой дверь на веранду и побежала по дорожке мимо
любимой своей ели. За полем зеленели склонившиеся над речушкой деревья. На
солнце сверкали окна завода.
Упругий шаг, ровное дыхание и совсем не от бега судорожно бьющееся сердце.
Вот и лес!
Как любили они когда-то втроем, с Арсением и Виленоль, бродить здесь!
Виленоль умудрялась находить грибы чуть не у самой дорожки. Арсений
шутливо жаловался на окулистов, что они, сняв с него очки, все-таки
недолечили ему глаза, раз он не видит такую прелесть, как грибы. Вилена
улыбалась. Виленоль счастливо хохотала по любому поводу, как ее Аннушка в
прежней жизни...
А вот теперь Виленоль лежит при смерти в Институте жизни, у академика
Руденко...
Современные люди предпочитают по поверхности земли по преимуществу ходить,
а Вилене нужно было лететь! Если бы у нее были сейчас крылья Эоэллы, о
которой рассказывал Арсений! Он остался в домике нянчиться с трехмесячным
сынишкой Аном, а Вилена...
Наконец-то станция подземной железной дороги! Поезд, тормозя, вылетает на
поверхность. По перрону идти надо шагом, и все же сердце не перестает
тревожно стучать... Ярко-синий состав останавливается, гостеприимно
раскрыв двери вагонов: входные - слева, выходные - справа.
Вилена вскочила в вагон и, как полагалось, прошла к мягкому креслу. Поезд
сразу тронулся под уклон, набирая скорость. Непреодолимая сила ускорения
мягко вдавила Вилену в сиденье, напомнив разгон при космическом полете.
Когда ускорение ослабевало и Вилена непроизвольно наклонялась вперед,
кресло само собой поворачивалось на полоборота, и та же сила, но теперь
вызванная торможением, снова мягко вдавливала ее в спинку... Ей казалось,
что поезд непростительно часто взлетает на поверхность и останавливается,
теряя драгоценные секунды.
Вилена любила старинную монорельсовую дорогу, вспоминала мелькавшие
когда-то в окнах леса и перелески... Теперь в вагоне даже окон нет! А вот
Виленоль не видела прежних поездов, если не считать тех, в которых ездила
Аннушка. Ах, Виленоль, Виленоль!
Четверть часа назад седобородый академик Руденко заглянул через "окно
дальности" к ним с Арсением в домик. Он старался быть спокойным, но его
добрые выцветшие глаза смотрели в сторону. Он сказал, что ныне женщины
почти никогда не умирают при родах, но... единственная оставшаяся почка
будущей матери делает положение крайне серьезным. Поэтому наготове
аппараты, способные заменить почку. Все будет хорошо!..
Но Вилена понимала сказанное между слов. "Окно дальности" позволяло Вилене
как бы находиться в Институте жизни, куда взяли Виленоль. И все же Вилена
не могла побороть в себе желание по-настоящему быть там, рядом с
"сестренкой".
Наконец-то Москва!
Прохожие на улице уступали Вилене дорогу, сочувственно смотрели ей вслед.
Наконец, переведя дыхание, она остановилась у знакомого подъезда Института
жизни.
Вестибюль с квадратными колоннами, отделанными, как в старину, мрамором...
Ну вот! К счастью, Петя уже здесь! Как же могло быть иначе! Он тоже не
вытерпел и, так же как Вилена, примчался сюда, в Институт жизни, где
находилась участница важнейшего проведенного на Земле эксперимента -
симбиоза космических организмов.
Встретила Вилену и Петю в вестибюле очень старая женщина. Она была прямая
и подтянутая и потому казалась строгой.
Старушка попросила подождать и пошла доложить академику.
- Кажется, я помню ее молоденькой Наташей, - сказала Вилена.
Состарившаяся современница Вилены вернулась и передала, что академик сам
выйдет к ним, как только закончит обход.
- Он просил передать, - сказала старушка, - что все, что зависит от людей
и науки, будет сделано.
Петя и Вилена тревожно переглянулись, старались не выдать охватившего их
волнения.
Они стояли молча, потом Петя сказал:
- Виленоль говорила, что нет ничего прекраснее детей.
- Я с ужасом вспоминаю о планете, где никто не имеет права рождаться.
- А ведь не так давно находились ученые, которые уверяли, что Земле грозит
потоп из человеческих тел.
Вилена передернула плечами:
- Выражение какое подобрали! Омерзительное!..
- И это о детях, которым принадлежит будущее.
- В будущее много дорог - и на ледяные материки, и в космос... Высший
ученый совет Земли скорее всего выберет обе дороги.
- Мы с Виленоль на том и договорились. Но кто же из вновь рожденных
останется на новых материках? Кто улетит к другим звездам?
- Да, кто? - отозвалась Вилена.
Они говорили о миллиардах людей, а думали об одной Виленоль, которая
должна дать жизнь новому существу.
Все та же старая женщина появилась из-за колонны и сделала им знак рукой.
Она провела их по длинному коридору и вывела в сад, где пахло прелью и
поздними цветами.
Они подошли к застекленной веранде. На пороге стоял старый академик с
суровым и торжественным лицом. Его борода развевалась по ветру. Молчаливым
жестом он пригласил пройти за собой только Петю, и Вилена осталась на
веранде. Через прозрачную дверь она окинула взглядом знакомый кабинет.
Книги, коллекции черепов и портреты великих ученых - Дарвина, Сеченова,
Павлова и более поздних - Питера тен-Кате, Шарля де Гроота и Владлена
Мельникова.
Академик отвел Петю к окну:
- В стародавние времена мужьям задавали вопрос, кому сохранять жизнь -
матери или ребенку? Ныне этот вопрос бессмыслен. Не исключено, что вашей
жене на какое-то время придется подключить искусственные органы вместо
естественной почки, а может быть, и вместо сердца. Оно нас тревожит.
Будьте мужчиной. Кстати, вас через "окно дальности" пытался разыскать ваш
отец.
И академик, взглянув на веранду, где стояла Вилена, поспешно вышел из
кабинета.
Старый инженер тен-Кате стоял на берегу океана. Рыхлый и полный,
ссутулившийся от тяжести лет, он задумчиво смотрел перед собой.
Океан и тот, оказывается, не вечен. Люди обрекают его на замораживание.
Что же говорить о самом человеке? Чего стоит его дерзость накануне
неизбежной смерти?
Еще живет и бьется океан. Еще живет и бьется сердце в старом, дряхлом теле
инженера.
Но застынет океан. И скоро застынут потерявшие свою эластичность артерии,
дающие кровь усталому сердцу.
Последнее время старый тен-Кате часто думал о смерти. Он страдал сердцем и
несчетными болезнями, которые можно было бы избежать, если бы в свое время
он жил, как принято теперь. Но он не мог не быть самим собой.
По натуре своей и привычкам он принадлежал прошлому. Предпочитал ездить, а
не ходить, избегал гнета ежедневной гимнастики, привык работать по ночам,
потому что был всегда увлечен работой и меньше всего думал о своем
здоровье.
Может быть, за семьдесят пять лет им сделано не так уж мало... Ледяные
плотины изменили границы материков. Он только что проехал по осушенному
дну бывшего моря, любовался "своими" польдерами, которые пока еще
засевают, но скоро перестанут и застроят загородными домиками. Города-то
расселяют! Зачем нужно сельское хозяйство доброго старого голландского
времени, когда есть "машины пищи"!.. Старый Питер тен-Кате всегда требовал
в ресторанах блюда из натуральных продуктов, хотя, случалось, не мог
отличить их от синтетических.
Океанские волны разбивались у ног тен-Кате о зеленоватую стену, похожую на
обледенелую набережную. Старый инженер ощущал соленый вкус на губах. Он
оглянулся. Сверху видна была похожая на канал река, проходившая по бывшей
отмели. Она впадала в водоем у ледяной плотины, откуда вода перекачивалась
в шлюзы и в океан. "Все это стало возможным благодаря вакуумной энергии,
не считая энергии... моей энергии влюбленного в дело инженера", -
самолюбиво подумал старый тен-Кате.
Жизнь - это смена побед и поражений. Тен-Кате честно делал свое дело, не
щадя себя. Казалось, жизнь его была долгой, но она промелькнула как сон,
словно тен-Кате был заморожен в анабиозе, как старый русский академик
Руденко. И вот проснулся друг его отца, проснулся таким, каким уснул. А
тен-Кате в своем "трудовом сне" изнашивался. На далекой планете Этана его
уже перевезли бы на материк и посадили в машину с искусственными легкими,
сердцем, почками, печенью, желудком... Но он жил не на Этане, а на Земле,
и ему предстояло уйти из жизни, не увидев новых материков, задуманных им
вместе с сыном и японцем.
Он прожил жизнь в справедливый век. Вместе со всеми он всю жизнь думал о
людях будущего. Теперь ему предстояло уступить это будущее другим. Почему?
Этот сверлящий, показавшийся бы прежде кощунственным вопрос стал до
навязчивости привычным, как сердечная боль.
Его отец был великим ученым. Он научил людей пробуждать память предков и
даже их личность!..
Потомки! Ожить в потомке! Великий физиолог имел на это право. А его сын,
строитель ледяных дамб?! Старый тен-Кате боялся сам себе задать этот
вопрос. Ему казалось, что он придает такое значение женитьбе сына и
появлению у них с Виленоль ребенка только потому, что думает о второй
жизни отца-ученого в грядущем поколении. Но, может быть, где-то глубоко в
подсознании у старого тен-Кате зрела мысль, что и он сам когда-нибудь
увидит новый мир молодыми глазами правнука.
Узнав, что жизни Виленоль и ее будущему ребенку угрожает опасность и что
ее поместили в Институт жизни, он все чаще соединялся по видеосвязи с
академиком Руденко. Тен-Кате только спрашивал. Ничего не говорил. Правда,
на экране говорили его глаза.
Может быть, старый академик понял многое...
Пожилая помощница академика привела Вилену в кабинет. Ланская-Ратова
стояла у окна и смотрела на удивительно белую на фоне темных елей березу.
Но краем глаза она заметила, что Петя подошел к аппаратуре "окна
дальности", набрал кнопками нужный номер и пригласил к экрану отца. Старый
голландец словно заглянул в "окно дальности" из сада. Сын сказал напрямик,
что жизнь матери и ребенка сейчас в большой опасности.
- У тебя был великий дед, - начал было старый тен-Кате, но замолчал,
потому что увидел вошедшего академика Руденко.
- Пришлось включить аппаратуру искусственных почек и сердца. Надобно
спасти хотя бы мать, - сказал он.
"Окно дальности" погасло, словно его задернули шторой.
Вилена подошла к Пете и молча поцеловала его, потом с мольбой посмотрела
на старого ученого.
Академик развел руками:
- Даже наука порой склоняется перед природой, - с тревожным смыслом сказал
он.
Оставив посетителей, Руденко прошел через черную операционную в
серебристую комнату искусственных органов, которые уже работали на
Виленоль. От металлических цилиндров к столу, на котором она лежала,
тянулись пластиковые трубки.
Молодая женщина стонала. Врачи и сестры в оранжевых халатах суетились
около нее.
А Виленоль словно спрашивала глазами: "Неужели ничего нельзя сделать?"
Она повернула лицо к старому ученому и умоляюще посмотрела на него.
- Он здесь, - сказал старик, поправляя сбившуюся ей на лоб прядь. - И ваша
Вилена тоже.
Виленоль через силу улыбнулась. Потом ее лицо исказилось, и она закричала.
Академик облегченно вздохнул. За жизнь нового человека боролась теперь
сама Природа. А ради продолжения рода она не знает жалости...
Во время родов сердце Виленоль совсем остановилось. Никакие ухищрения не
помогли заставить его биться вновь.
Всю ночь академик и его помощники не выходили из серебристой комнаты,
стараясь спасти молодую мать.
Виленоль недавно помогла выжить этанянину Ану, а теперь, по капризу
природы, сама уподобилась протостарцам Этаны...
Вновь рожденную девочку назвали Аной.
Вилена взяла ее к себе в лесной домик, чтобы вскармливать грудью вместе со
своим сыном Аном.
Так Ан и Ана стали молочными братом и сестрой.
Глава четвертая.
КОЛЬЦО В СКАЛЕ
Виленоль смотрела из окна своей серебристой комнаты в непроглядную ночь и
вспоминала черное южное небо с удивительно низкими, яркими звездами. Она
участвовала тогда в раскопках древних культур на Кавказе. Нашли много
интересного, убедились, что связь между Древней Элладой и Колхидой была не
только в красивом мифе.
Виленоль тогда тоже рассматривала звезды и думала о бабушке, которая летит
к одной из них и... вернется молодой...
Ребята звали к костру, уверяя, что сам Одиссей одобрил бы такой маяк на
скале. Но Виленоль все не шла.
Девушка с косами, звонко стуча по камням подкованными каблуками туристских
ботинок, прибежала за ней.
- Ты только подумай, представь! - захлебывалась она. - Нашли!
- В самом деле поразительно, - слышался от костра солидный бас профессора,
руководителя раскопок.
- Оно бронзовое, не железное, - донесся другой голос откуда-то снизу -
смельчак рискнул спуститься по отвесному обрыву.
Виленоль заставили лечь на скалу, еще теплую от дневной жары. Нужно было,
лежа на животе, подползти к обрыву и протянуть вниз руку. Она сделала это.
Шум прибоя приблизился, он то нарастал, то замирал.
Виленоль была совсем не из храбрых, но все-таки нащупала металлическое
кольцо. Ее пальцы с трудом сошлись на нем. С поверхности оно было изъедено
временем, шершавое, как напильник. И вдруг почудилось романтически
настроенной Виленоль, что из черной пропасти несется рокот и стоны, вопли
торжества, воинственный клич, орлиный клекот, смех, рыдания и тихая,
замирающая песня.
Виленоль недаром считали выдумщицей.
Встав на ноги, она сказала:
- Правда, кольцо.
Археологи толпились вокруг профессора.
- Что это может быть? - спрашивали они.
- Морской причал, - пошутил профессор. - Еще аргонавты в старину (вы
помните?) плавали к этим берегам.
- Причал на высоте ста метров? - усомнился кто-то.
- За тысячи лет берег мог подняться, - стоял на своем профессор.
- Кольцо старинной ковки, грубоватой, - вставил механик.
Все смотрели на Виленоль. И она выпалила:
- К кольцу был прикован Прометей!
Кто-то рассмеялся.
- Это же сказки! - всерьез возмутился механик.
- Сказки порой вырастали из реальных событий! - отпарировала Виленоль.
- Вполне может быть, что и был такой древний ученый, - размеренно
заговорил бородач, тайно вздыхавший по Виленоль. - Был такой ученый герой
и учил земледелию, навигации, письменности. С ним и разделались, как с
неугодным.
- Кстати, Карл Маркс назвал его самым благородным мучеником в философском
календаре, - напомнил профессор.
- И миф сделал его титаном! - заключила Виленоль.
Скала на скифском конце света, Кавказский хребет, кольцо разбитой цепи на
скале... Все, как в древнегреческом мифе!
И ребята, и даже профессор приняли "гипотезу" Виленоль. Но не потому, что
она была достоверна, а потому, что позволяла начать игру воображения.
В Виленоль вдруг проснулась артистическая натура. Она вскочила и
воскликнула:
- Я вижу его, восставшего Прометея! Он зажигает факел от бушующего
небесного пламени, чтобы отнести его людям! - И она, будто зажигая факел,
в пластичном движении протянула руку к костру.
- Не испугался молний Прометей! - продолжала Виленоль. - Бессилен был сам
Громовержец - не поражали молнии титана.
Бородач, любуясь Виленоль, ткнул в огонь палкой, и из костра взметнулся
фонтан искр.
- И титан пришел к людям, - улыбнулась в ответ бородачу Виленоль. - Зажег
в них огонь знания и жажду нового. С ними вместе ставил он паруса на
корабли, чтобы идти в морские просторы. - Виленоль вдруг сникла и
продолжала, уже понизив голос: - И вот вижу того же титана, схваченного
скалообразными слугами. Но гордо смотрит он в лицо Громовержцу. В горести
стоит поодаль бог-кузнец с молотом в руках, чтобы заковать друга-титана. -
Виленоль подошла к самому краю обрыва. - И вот здесь, к этому кольцу был
прикован цепью дерзновенный Прометей. Перед ним распростерся морской
простор - символ Свободы Духа, Полета Мысли, Исканий! Недоступный теперь
Прометею, этот простор, подобно орлу-истязателю, терзал его своей далью. И
плакали внизу, прикрываясь кружевом пены, прекрасные океаниды...
Слушатели восхищались артистическим экспромтом Виленоль, - раньше никто не
подозревал в девушке такого дара.
- Но пришел Геракл - символ силы и доблести людей. Тяжкой палицей разбил
он цепи Прометея, и остались от них одно кольцо на скале, а другое - на
его руке! - закончила Виленоль и, снова став на колени, опустила руку,
чтобы нащупать кольцо.
Это было первое "выступление" Виленоль "перед публикой". Ей хлопали, как в
театре, а она раскланивалась...
Над головой тогда горели удивительно низкие, яркие звезды.
Виленоль смотрела теперь на звезды из своей "темницы" и вспоминала, как
была такой же, как все. И показались ей теперь звезды в ее окне тем самым
простором, который мучил, как орел-истязатель, Прометея. Она, так же как и
он, не могла пойти на их зов.
Она не была титаном, но ее цепи тоже можно было пощупать, как кольцо в
скале... Правда, они были гибкими, мягкими, даже нежными, сделанными не из
шероховатой бронзы, а из лучшего пластика и резины...
Не могла Виленоль выйти из серебристой комнаты, взойти на сцену, чтобы
сказать людям все, что может выразить живущая в ней Анна Иловина!
Вместе с памятью Аннушки проснулась в Виленоль (и жила даже сейчас!)
страсть к сцене, мучительная, как сердечная боль, хотя теперь у Виленоль и
не было сердца - его унесли от нее, как дочку Ану. Девочку вскармливала
грудью Вилена вместе со своим трехмесячным сынишкой Аном. А сердце
заменено металлическими аппаратами, как на родине этанянина Ана.
Как нужен был несчастной Виленоль ее Геракл!
Но вместо него к ней, еле волоча ноги, пришел этанянин Ан. Он принес
проект тележки, напоминавшей машины протостарцев Этаны. Виленоль должна
была сидеть в ней, наполовину высунувшись, как железный кентавр. На
большее расстояние она могла ездить в ней, как в "танке", а на короткое -
вставать с кресла и ходить вокруг, насколько позволяли гибкие оковы.
Но разве могла Виленоль так выступать на сцене?
Бедный милый Ан! Он был сам не свой, еле жив. К тому же его еще и огорчил
отказ Виленоль.
Здоровье Ана было такое же, если не хуже, чем у Виленоль. После
кругосветного путешествия он так и не смог оправиться. Зачем только она не
отговорила его тогда от поездки!..
Ан ушел. Он не стал ее Гераклом - своего Геракла Виленоль наивно
представляла себе могучим, кудрявым, бородатым, с палицей в руке.
Но к Виленоль все-таки пришел он, ее Геракл. Правда, оказался он совсем
другим. Просто это был ее славный крутолобый Петя! Однако он пришел не
один. Его спутник тоже не напоминал древнегреческого героя, хотя, может
быть, и были у Прометея такие же низенькие, озорные, черноглазые и
чернокудрые ученики, как Костя Званцев!..
Петя начал разговор издалека:
- Цюрих - старый швейцарский городок... В нем учился Эйнштейн...
Петя тен-Кате только что вернулся оттуда с заседания Комитета новой суши
Высшего ученого совета мира, где рассматривали проект замораживания морей
вокруг Японских островов.
Виленоль выжидательно смотрела на Петю и подвижного лукавого его спутника.
Старалась отгадать, почему и Костя здесь?
- Значит, начинать с Японского моря? - непринужденно спросила она.
- Сейчас расскажу. Для того и пришел.
- Для того и пришли, - загадочно добавил Званцев.
- Ну как? Прикинул? - спросил его Петя.
- Получается. Как в мемуарах! - кивнул Костя.
- Что получается? Где? В Высшем ученом совете?
- Вот именно. Там и получается, - улыбнулся Петя. - Когда мы с Матсумурой
вошли в зал, он оказался пустым. На возвышении восседал только академик
Франсуа Тибо, председатель комитета. Перед ним концентрическими кругами -
это очень важно для тебя! - амфитеатром, как в театре, располагались
вместо кресел одинаковые цилиндры.
- Почему цилиндры? - удивилась Виленоль. - А члены комитета?
- Ни одного.
- А зачем им там быть? - задал странный вопрос Званцев.
- Жак Балле, дежурный секретарь, усадил нас с Матсумурой рядом с
председателем, потом подошел к маленькому пульту... и почти все места в
зале вдруг оказались занятыми. Несколько цилиндров оставались
неосвещенными, все же остальные словно исчезли.
- Банальный эффект присутствия. Голография. Стереовидение, - беспечно
заметил Званцев. - Немного устарело. Теперь это можно делать без всяких
цилиндров. Изображение возникает в воздухе.
- Не понимаю, - сказала Виленоль. - Впрочем, что же было на комитете?
- Это не, так важно. Одобрили наш проект. Наметили разработку подобных же
проектов для других морей и океанов. Однако самое важное в том, что сказал
Костя. Для тебя.
Догадка осенила Виленоль:
- Уж не хотите ли вы переносить мое изображение на любое расстояние?
- Ваше изображение будет ничем не хуже изображения якобы присутствовавших
в Цюрихе людей. На сетчатке глаз зрителей, разумеется, - пояснил Костя.
- И вы хотите?.. - начала Виленоль, боясь вымолвить заветное.
- Я хочу этого, но не умею, - засмеялся Петя, - А вот Костя берется
сделать так, чтобы ты могла на самом деле, находясь здесь, как бы
перенестись отсюда, скажем, на сцену театра. Твои партнеры по спектаклю
будут рядом с тобой, хоть и не выйдут из театра. Трубки легко
замаскировать. Зритель и не догадается.
Виленоль потянулась с кровати к Пете, обняла и поцеловала его, потом Костю
Званцева.
Голова у нее закружилась от счастья. Вот они, ее Гераклы, которые "палицей
Знания" разбивают оковы.
- Согласятся ли в театре? - забеспокоилась Виленоль.
- Уже согласны. Одни твои репетиции потрясли театральный мир. Тебя ждут. И
с академиком Руденко мы договорились. Костя займется здесь установкой
аппаратуры.
- Не сложнее квадратуры круга, - заметил Костя.
- Вы меня убиваете. Квадратура круга неразрешима.
- В десятичной системе счисления. А если применить семеричную систему, как
это делали египтяне за две тысячи лет до Архимеда, то "архимедово число" с
достаточной точностью можно выразить простой дробью.
- Как жаль, что я в этом мало понимаю. Но я готова сыграть на сцене хоть
жену фараона, хоть защитницу Сиракуз.
- Театр предлагает тебе сыграть Анну Каренину.
- Это же Аннушкина любимая роль!
- Оставляю тебе роман Толстого. Прочитай, вживись в ту эпоху. Режиссер и
твои партнеры будут навещать тебя.
- Роман Толстого? Я его знаю наизусть. Я уже мысленно в девятнадцатом
веке! Я знаю, как тогда одевались, как причесывались, как ходили, как
садились, как говорили и даже думали!.. Наука допускает лишь одну машину
времени - воображение! Оно уносит меня!
- Воображение! - многозначительно повторил Костя. - Это свойство, которое
отличает человека от всего живого. - И он тотчас переделал старинные
шуточные стишки:
Не яйцо воображало,
Не петух воображал!
Человек - "воображало"!
Нет других воображал!
- Ты поэт или мудрец! - восхитился Петя.
- Я бы и лошадей мог продавать, - сверкнул глазами Костя.
Виленоль проводила своих Гераклов, проводила, сколько позволили ей ее
оковы...
Глава пятая.
АННА
Исполнительницы главной роли спектакля на сцене не было. Виленоль
находилась в серебристой комнате Института жизни и двигалась по ней,
стараясь не обнаружить скрытых трубок, которые соединяли ее с
искусственным сердцем и почками... Кроме замаскированных медицинских
аппаратов, в серебристой комнате стояли теперь привезенные Костей
Званцевым видеокамеры. Они передавали на сцену театра изображение
Виленоль, одетой в белое с шитьем платье Анны Карениной.
Там, на сцене, не ставили декораций. Перед залом была как бы сама жизнь.
Ее воспроизводили во всех деталях старины с помощью видеоэкранов, на фоне
которых перемещалось изображение Виленоль.
Анна Каренина была на террасе одна. Она ожидала сына, ушедшего гулять с
гувернанткой.
Анна смотрела сквозь раскрытые стеклянные двери. В них виднелся сад с
настоящими деревьями и аллея, покрытая лужами, на которых вскакивали
веселые пузыри от начинавшегося дождика. Все это было подлинным "в объеме
и цвете", перенесенное сюда "методами видеоприсутствия".
Анна не слышала, как вошел Вронский. Он был коренаст, спокоен, тверд, одет
в ладный мундир. Движения его были сдержаны и спокойны.
Он восхищенно смотрел на нее. Она оглянулась. Лицо ее, мгновение назад
задумчивое, сразу разгорелось, запылало.
- Что с вами? Вы нездоровы? - спросил он, покосившись на балконную дверь,
и сразу смутился.
- Нет, я здорова, - сказала она, вставая и протягивая руку в кольцах. - Ты
испугал меня. Сережа пошел гулять. Они отсюда придут, - она указала в сад.
Виленоль-Анна произносила ничего не значащие слова. Но у нее при этом так
дергались губы, что зритель невольно чувствовал бурю чувств, скрываемых
этой светской женщиной.
- О чем вы думали?
- Все об одном, - упавшим голосом произнесла Анна и улыбнулась.
И эта улыбка так не вязалась с тоном произнесенной фразы, что снова
подчеркнула боль и волнение Анны.
- Но вы не сказали, о чем думали. Пожалуйста, скажите, - настаивал
Вронский.
Анна повернулась к Вронскому. Она молчала, но мысль "сказать или не
сказать" отражалась в сменяющихся каким-то чудом румянце и бледности ее
лица.
- Скажите ради бога! - умолял Вронский.
И в это мгновение Анна исчезла, исчезла вместе с лейкой, которую взяла в
руки.
Вронский остался на прежнем месте, а Виленоль-Анны не было...
- Ради бога!.. - с неподдельной искренностью умолял растерявшийся актер,
продолжая протягивать руку к пустому месту.
За балконной дверью дождь усилился, по лужам вместо пузырей теперь прыгали
фонтанчики.
- Сказать? - послышался искаженный, "потусторонний" женский голос, по
которому трудно было узнать Анну или Виленоль...
- Да, да, да!.. - тоже хриплым, но от волнения голосом произнес Вронский.
Только привычная дисциплина сцены заставила актера произнести нужные по
ходу пьесы слова - ведь Вронский узнал, что Анна ждет ребенка.
- Ни я, ни вы не смотрели на наши отношения как на игрушку, - механически
говорил он, - а теперь наша судьба решена. Необходимо кончить, - со
скрытым смыслом добавил он и оглянулся, отыскивая глазами режиссера или
будто убеждаясь, что в "саду" никого нет. - Необходимо кончить ложь, в
которой мы живем, - заключил он реплику.
И Анна вдруг появилась. Виленоль и не подозревала, что исчезала.
- Кончить? Как же кончить, Алексей? - тихо спросила она, - трагедия Анны
была для Виленоль более глубокой, более значимой, чем ее собственная, хотя
артистка на самом деле была неизмеримо несчастнее!
- Из всякого положения есть выход, - продолжал Вронский. Игравший его
актер старался вести себя так, будто ничего не произошло. В его голосе,
как и в голосе Виленоль, звучали искренние нотки. Все было правдиво,
достоверно вокруг. В саду над деревьями поднялся край радуги, возвещавший
о конце дождя. Но ничто уже не могло помочь спектаклю.
Когда-то сам великий автор "Анны Карениной" говорил, что достаточно лишь
одной малой фальши, лживой детали, чтобы нарушить всю правдивость
повествования.
- Нужно решиться, - продолжал Вронский. - Я ведь вижу, как ты мучаешься
всем: и светом, и сыном, и мужем.
- Ах, только не мужем, - с презрительной усмешкой сказала Анна. - Я не
знаю, я не думаю о нем. Его нет.
- Ты говоришь неискренне.
И эти слова Вронского о неискренности вдруг окончательно разрушили
достоверность происходящего на сцене.
В этом театре старых традиций занавес опустился, как обычно, но публика
ощущала, что произошло нечто очень неприятное. Люди переглядывались,
шептались, пожимали плечами.
Техника, великая техника нового времени, оказывается, тоже смогла
подвести! Те, кто знал, каким способом Виленоль вернулась на сцену,
поняли, что случилось. Остальные ничего не понимали и даже возмущались.
Но кто-то сказал соседу о том, что на самом деле произошло. И правда со
скоростью цепной реакции стала известна всем в театре. Тогда публика,
несмотря на разочарование, устроила овацию, вызывая Иловину.
Вызовы были так настойчивы, что, в нарушение традиций, занавес поднялся, и
на той же веранде Карениных появилась Виленоль в широком белом платье. Она
кланялась аплодирующей публике.
Кто-то из зала бросил на сцену букет, бросил, как это делали всегда
почитатели таланта Виленоль. Букет перелетел через просцениум, но,
брошенный, быть может в волнении, слишком сильно, попал прямо в
Виленоль... и прошел сквозь нее, словно она была привидением.
Букет остался лежать на сцене. Виленоль растерянно смотрела на него.
Находясь совсем в другом месте, поднять его она не могла!..
Занавес опустили.
Виленоль отказалась продолжать спектакль. Вышедший на сцену администратор
извинился перед публикой и объявил, что спектакль отменяется "по
техническим причинам".
Это был первый случай за сотни лет существования театра, когда спектакль
отменяли "по техническим причинам".
Публика расходилась взволнованная произошедшим. Ева, откровенно
возмущаясь, резким голосом рубила фразы:
- Разве можно совмещать несовместимое? Театр построен на условности. Зачем
разрушать условность старомодной реалистичностью? Прелестная Виленоль ни в
чем не повинна. Все произошло только из-за того, что на сцене было слишком
много ненужных деталей. Иловиной лучше избрать более современный театр.
- Значит, чтобы передать испуг, надо рисовать круглые глаза на листе белой
бумаги? Так, скажете? - спросил Каспарян.
- А что больше всего запомнилось другу-лингвисту в эмах? Разве не узкие
глаза, излучавшие радиосигналы? Вот это и надо передать, опуская все
непонятные детали чужого мира.
- А в театре? - спросил Роман Васильевич.
- Разве друг-командир не согласен со мной, что Виленоль Иловиной нужно
перейти в театр, где все условно? Там окажется уместной и новая техника
"видеоприсутствия". Тогда можно будет простить и минутный ее перебой, как
прощали его в старых кинематографах и телевизиях.
- Простите, Ева, - сказал Арсений. - Виленоль Иловина выбирала театр,
близкий ее разбуженной наследственной памяти.
- То ясно! Но разве пробужденную память прошлого не надо заставлять
служить будущему?
- Что вы имеете в виду? - спросила Вилена, думавшая о том, в каком
состоянии находится теперь бедная Виленоль.
- Я имею в виду воображение зрителя. Зритель сам представит себе все, что
не видит. Это и есть новый театр.
- Я вижу, вы современнее всех ваших новых современников, - заметил Толя
Кузнецов. - Но условность в искусстве вовсе не его свойство в грядущем,
это скорее возврат к прошлому.
- Что имеет в виду друг-биолог?
- То, что условность, о которой вы говорите, была свойственна театру еще в
давние времена. Скажем, в Древней Греции или на Востоке. Вспомните,
условность греческого хора на сцене или роль присутствующих там, но не
участвующих в действии корифеев!.. А китайский или японский театры? Те
вообще построены были на языке условностей!
- Ах, нет! - отрезала Ева. - Я говорю, что актер должен пользоваться
воображением зрителей, а не их знанием языка жестов.
- Если так, то воображение больше всего участвует при чтении книг. Там нет
ни героев, ни декораций. Волшебная сила написанного слова воспроизводит
все это в сознании. Однако это не театр.
Театр был для Виленоль всем. Провал ее первого спектакля, в котором она
приняла участие благодаря "эффекту присутствия", сразил ее.
Примчавшаяся к ней Вилена застала ее в самом тяжелом состоянии.
- Не удивляйтесь, ежели всю вину приму на себя, - сказал Вилене академик
Руденко, кивнув на Виленоль. - Должно быть, не учтена в нашем эксперименте
психологическая сторона. Однако без вас, родная Виленоль, - он обращался
уже к больной, - мы ничего не сможем добиться. Нужна воля и стойкость.
Нужна любовь к жизни, а вы?.. Что вы пытались с собой сделать?
- Что? Что такое? - заволновалась Вилена.
Руденко взял длинную пластиковую трубку в том месте, где она соединялась.
Руками показал, как обе части трубки расходятся, а глаза скосил на
лежавшую в постели Виленоль. Лицо ее было измучено. Глубокая скорбь
роднила ее со вчерашней Анной.
Вилена встала на колени около постели названой сестренки и взяла в свои
руки ее пальцы. На них еще остались со вчерашнего дня неснятые кольца
Карениной. Вилена стала целовать эти пальцы.
- Я не хочу так жить, - сказала Виленоль, на миг открыв глаза. - Это не
жизнь, а ложь перед природой.
Академик Руденко тяжело вздохнул.
Вилена плакала вместе с Виленоль.
Молодой Питер тен-Кате выбежал из театра сразу после того, как Анна
Каренина исчезла со сцены. Он не мог больше там находиться, чувствуя в
чем-то свою вину. Надо было помочь Виленоль - скорей-скорей!..
В вагоне подземной дороги Петя нервничал, не находил себе места: он спешил
к лесному домику Ратовых, зная, что Вилена в театре, а Арсений дома с
детьми.
И он нашел Арсения на веранде. Ратов только что накормил малюток
материнским молоком Вилены и уложил их спать.
Арсений лежал в шезлонге, вытянув ноги, и смотрел на всходившую луну.
Луна была огромная, красноватая, и даже простым глазом на ней можно было
различить причудливые пятна. Ратов щурился, проверяя, как теперь видят его
уже не близорукие, как прежде, глаза, старался рассмотреть какой-нибудь
кратер. Когда появился взволнованный Петя тен-Кате, Ратов встал, усадил
гостя, понимая, что неспроста тот появился здесь.
- Твоя Ана - прелесть, - сказал он. - Блаженно спит. Хочешь посмотреть?
- Нет, - замотал головой Петя. - У меня совсем другой разговор.
- О ледяных материках? - спросил Арсений.
- Нет. О Великом рейсе. Скажи, Арсений, как велика твоя роль в нем?
- Вроде одной из колонн фасада. Убери - рухнет крыша.
- Я буду этого добиваться.
- Ты что? В своем уме?
- Слушай, Арсений. Каждый должен понимать свой долг перед человечеством.
- Допустим.
- Великий рейс еще должен состояться. Но первый звездный рейс уже позади.
- Принимал в нем участие.
- А в чем его смысл? В риске, которому вы себя подвергали?
- Не понимаю, куда гнешь.
- С Этаны привезли идею замораживания океанов, создания новых материков.
- Я с тобой спорить не стану, как это отзовется на климате Земли. На то у
нас есть Всемирный комитет новой суши.
- Зато я с тобой стану спорить. Какое ты имеешь право посвятить себя
массовому звездному перелету, когда не помог реализовать результатов
своего первого рейса?
- То есть как это реализовать?
- Какое достижение цивилизации Релы передал ты людям?
- Пока еще никакое. А что?
- А то, что эмы умели выращивать живые ткани. Это по твоим отчетам.
- Умели. Это верно. Мы пытаемся воссоздать их способ. Организована
специальная лаборатория при Институте жизни. Ей руководит Толя Кузнецов,
сам побывавший у эмов.
- Побывавший? А кто жил среди них? Кузнецов?
- Жил среди них я.
- И изучал?
- Разумеется.
- Так как же ты можешь стоять в стороне?
- Чего ты добиваешься?
- Твоего перехода в лабораторию Кузнецова, помощи ему.
- Постой, постой? Ты что? За старое? Не мытьем, так катаньем, а попытаться
сорвать Великий рейс? Чтобы ледяные материки свои замораживать? -
рассердился Арсений Ратов.
- Подожди, - волнуясь, сказал Петя. - Не подозревай меня. Я тебе все
расскажу.
И они пошли по дорожке к полю.
Луна поднялась уже высоко и стала походить на серебряный циферблат без
стрелок, но с темными пятнами...
Часть третья.
СИЛЫ ВЕЛИКИЕ
В мире много сил великих,
но сильнее человека
нет в природе никого.
Софокл
Глава первая.
ГЛАЗА ЭМОВ
Арсений Ратов, задумчиво свесив голову, грузно шагал в тени столетних лип
звездного городка и вдыхал их медвяный запах. Он был озабочен предстоящим
разговором с отцом.
Как все изменилось! Маленькие саженцы около спортивных площадок и
тренажных павильонов, где он тренировался, как космонавт, стали гигантами.
Новые здания, странно круглые, сужающиеся кверху, охваченные спиральной
дорожкой, по которой можно дойти до самых верхних этажей, выделялись среди
старинных домиков - современников первых шагов в космос.
Под руководством отца, вместе с Иваном Семеновичем Виевым и Петром
Ивановичем Тучей, Арсений работал над воплощением замысла, превосходящего
все, что он мог вообразить себе и до полета к мудрым эмам, да и теперь, -
над проектом Великого звездного рейса на Гею.
Он знал, что отец, руководитель Великого звездного рейса, гордится сыном,
ценит все, что тот внес в разрабатываемый проект.
Проект этот помимо технической имел еще и другие стороны: социальную,
краеведческую, демографическую.
Наступило ответственное время испытания аппаратов и машин, изготовленных
во многих странах Объединенного мира, близилось время, когда Высший ученый
совет мира примет окончательное решение о пути, по которому пойдет
человечество.
Песок поскрипывал под нарочито замедленными шагами Арсения.
Он вошел в кабинет к отцу спокойный, но напряженный, собранный.
Роман Васильевич радостно поднялся из-за заваленного чертежами стола:
- Привет, сынок! Как Вилена? Как малыши?
- Ан и Ана здоровы. Девочка порой капризничает. Требует маму. Ан смотрит
на нее неодобрительно.
- Серьезный карапуз. И когда только девчушка успела привязаться к матери?
Посещения такие редкие и короткие. Или кровь сказывается?
- Вилена жалуется: вцепится ручонками в мать и - в слезы. Трагедия.
Старший Ратов вздохнул:
- Что поделать.
- Есть что. Потому и зашел. Дело в том, отец, что не смогу больше
заниматься я нашими делами.
- То есть как это не смогу? Вот как? - Роман Васильевич пристально
посмотрел на сына. Рука его скомкала ближнюю бумажку. - Объясни.
- Твоим помощником сможет стать каждый, кто знает звездоплавание. А среди
эмов никто, кроме меня, не жил.
- Так. Верно. И что же?
- Перейду в Институт жизни. К Анатолию Кузнецову. В лабораторию живой
ткани.
- Ты же не биолог! - возмутился Роман Васильевич. - Там от тебя толку
будет, как от буйвола в птичнике.
- Долг.
- Разве твой долг не в том, чтобы завершить вместе с отцом и товарищами
то, что имеет решающее значение для всего человечества?
- Не сердись, отец. Ты прав, и ты неправ. Там - тоже для человечества.
- Прав и неправ? Завидная логика.
- Прав, потому что без привычного помощника труднее. Неправ, потому что...
- Нужно спасти человеческую жизнь, вернуть человека? - догадался Роман
Васильевич.
- Ответил за меня сам.
- Знаю, ты немногословен. Выговорился, пожалуй, за неделю вперед, а ведь
Толе Кузнецову тебе рассказать много придется.
- Расскажу. Пока пойду передам дела Туче. Хорошо?
- Да человек ты в самом деле или, как это там у вас, эм, что ли? -
взорвался Роман Васильевич. - Чувствуешь ты что-нибудь или забубнил свое:
пойду, пойду... и только?
Арсений улыбнулся:
- Что сказать? Научи.
- Вижу, ты меня учить хочешь. Человеческим чувствам, эм ты эдакий! - Роман
Васильевич вышел из-за стола, подошел к сыну и обнял его за плечи: - Коли
сможешь спасти, спаси. Замечательная она женщина. Жаль ее очень. Только
сможешь ли?
- Не знаю.
Для Толи Кузнецова появление Арсения в лаборатории живой ткани Института
жизни было полнейшей неожиданностью. Он сначала обрадовался, потом
насторожился:
- Ты что, радиоастроном? В порядке недоверия биологам явился?
- Не прикидывайся. Ты лучше, чем хочешь показаться.
Толя Кузнецов густо покраснел.
- Давай считать, что оба вместе на Реле, - предложил Ратов.
Так начали свою совместную работу биолог и радиоастроном над проблемой
выращивания живой ткани. На далекой и чужой планете "бионической
цивилизации" это умели делать совсем не похожие на людей существа.
Входя в суть дела, Арсений скоро понял, что успехи лаборатории ничтожны. У
Толи Кузнецова и его помощников почти ничего не получалось. Методы эмов
оставались загадкой.
- Как тут какой-нибудь орган вырастить? - горевал Толя Кузнецов. - В
"машинах пищи" куда проще! Вроде бы мяса кусок - и все!
- Там имитация строения ткани из питательных белков, - соглашался Арсений.
- Икринки получают, как дробь, а волокна - на ткацком станке.
- Ума не приложу, что делать! Слушай, а как эти чертовы твои эмы делали?
Не воспроизводили ли они кодовые цепочки нуклеиновых кислот для первичных
клеточек? - И вдруг спрашивал: - А скажи, Арсений, что больше всего
запомнилось тебе у эмов, когда они занимались выращиванием живой ткани?
Как они придавали ей любую заданную форму? Ведь ты не раз это видел?
- Видел не раз. Ничего особенного не заметил. Всегда - внимание.
- Это я и сам помню. Эм нам показывал. Около каждого ростка толпа
любопытных. Мы еще удивлялись.
- Толпы вокруг ростков... всегда. Соберутся и наблюдают.
- Вот именно, - совсем рассердился Толя Кузнецов. - Они там глазели, а мы
тут...
- Подожди. Как сказал? Глазели?
- Ну да, глазели!
- Толя, дружище! Так ведь они не просто глазели. Помнишь, как они впервые
нас рассматривали? Они своими щелевидными глазами не только принимали
радиоизлучение...
- Верно! Они еще и излучали. Тебя еще тогда осенило! Потом Каспарян стал
расшифровывать их радиоразговор.
- А сеанс космической связи? Помнишь?
И оба друга представили себе морское побережье, занятое, сколько хватал
глаз, плотно стоящими один к одному эмами в белых одеждах. Они были все
охвачены или психозом, или неистовым танцем, раскачивались, дрожали,
подчиняясь неслышному ритму.
В этот миг миллиарды особей Релы единовременно излучали в космос
радиопослание, подобное принятому на Земле глобальной радиоантенной.
И точно так же, как когда-то на Реле, Арсения сейчас озарило. Там он
догадался, что эмы разговаривают глазами, а здесь - что эмы не просто
наблюдали за ростом живой ткани, а формировали ее с помощью направленного
радиоизлучения.
Теперь Арсений почувствовал себя в своей сфере. Требовалось лишь создать
радиоустановки, которые действовали бы на ткань подобно глазам эмов.
Ведь давно известно, что различные излучения и даже биотоки мозга способны
влиять на рост клеток. Достаточно вспомнить опыт древних йогов, умевших на
глазах зрителей молниеносно выращивать растения.
И сразу же в Институте жизни появился еще один радиоастроном - Костя
Званцев. Но теперь он пришел сюда не для того, чтобы налаживать в палате
"эффект присутствия" на театральной сцене. Задача перед ним стояла уже
куда более трудная.
Костя и Арсений понимали друг друга, как эмы, с одного взгляда. Вместе
строившие глобальную радиоантенну, они и здесь привычно и слаженно начали
экспериментировать. В их распоряжение передали одну из мощных
радиолабораторий.
Первые же опыты оказались обнадеживающими.
Под влиянием направленного радиоизлучения живая ткань развивалась быстрее,
не хуже, чем в древнеиндийских фокусах.
Но этого было мало. Требовалась не просто живая ткань, - требовалась
ткань, состоящая из белков нужной формы, способная к определенным функциям.
Друзьям ничего не удалось бы сделать, если бы одновременно в сотнях
научно-исследовательских институтов Объединенного мира открытым ими
методом не стали пытаться воспроизвести живую ткань по заданному образцу.
И то, на что ушли бы в Институте жизни годы, всем институтам удалось
получить за несколько месяцев.
Лаборатория живой ткани располагалась в перестроенном Институте жизни.
Академик Руденко обещал Толе Кузнецову свою помощь.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что старый академик оказался в
лаборатории Кузнецова, когда там должен был произойти "суммирующий" опыт.
"Суммирующим" его назвали, поскольку он подводил итог стараниям ученых
всего Объединенного мира.
В биолабораторию были подведены кабели изо всех кибернетических центров
столицы и даже от Центрального планирующего электронного мозга страны. Все
эти мыслящие машины, на какое-то время отключившись от обычных дел, должны
были принять участие в эксперименте: "считать программу с образца",
установить взаимное расположение молекул, вычислить цепочку
"наследственных" генов в нуклеиновых кислотах. Эта цепочка в свое время
направляла рост органа. Предстояло передать выработанную программу
радиоизлучателям Арсения Ратова и Кости Званцева.
Академик Руденко бодро подошел к радиоастрономам. Казалось, что за
последнее время он помолодел, совсем не горбился, двигался порывисто:
- Ко всему был готов в нашем Институте жизни, но к тому, чтобы процессами
развития жизни управляли радиоастрономы... извините, не был к тому
подготовлен. Эдакое агрессивное вторжение "иноразумян".
- Владимир Лаврентьевич, если бы вы побывали на Реле, то увидели бы нечто
подобное собственными глазами! - сказал Кузнецов.
- Так меня ведь на корабль не взяли, - пошутил старик.
- Вы сумели обойтись и без корабля, - возразил Костя Званцев, - обошли нас
на повороте...
- Впрочем, не во мне дело. Скажите, чем порадуете сегодня?
- Считывание части живого организма и его воспроизведение, - отрапортовал
Анатолий Кузнецов.
- Это-то я знаю. А на чем остановились, что для воспроизведения выбрали?
Кузнецов замялся. Академик перевел взгляд с него на Арсения Ратова. Тот
был сосредоточен и молчал. Тогда он взглянул на Костю, у которого
по-озорному блестели глаза.
- Да вот, Званцев настоял, - словно оправдываясь, сказал Анатолий Кузнецов.
- На чем он настоял? - нахмурился академик.
- Ничего особенного, - вступил Костя. - Мне снова лететь к звездам, а
Землю я уж очень крепко люблю.
- И что же? Отказаться решили?
- Ну что вы, Владимир Лаврентьевич? Просто хочу и там и тут быть.
- За двумя зайцами, - вставил Арсений Ратов.
- За двумя гнаться хочет? А сколько поймает?
- Да уж не меньше трех, - улыбнулся Костя.
- Дело в том, - решил внести ясность Толя Кузнецов, - что Званцев наш
мечтает вырастить из живой ткани своего двойника. И оставить его жить на
Земле вместо себя.
- Я ухаживать буду, а он женится! - вставил Костя.
Академик расхохотался:
- Так вот какие три зайца! Ну и молодцы же вы! Чувства юмора не теряете.
Поди, подсчитали уже и объем "машинного мозга", который в состоянии
записать все особенности столь ценного организма нашего Званцева.
- Подсчитали, - заверил Ратов.
- Каков же этот объем? Выкладывайте.
- Пустяковый. Немного больше земного шара. Думал, что Солнечную систему
полупроводниками забить понадобится.
- Вывод хорош. Но не мрачен ли он для наших целей?
- Нисколько. Одно дело воссоздать человека во всей его сложности, другое -
лишь один из его органов, - заверил Кузнецов. - Для воспроизведения
выбранного органа Кости Званцева достаточно всех подключенных сейчас в
Институте жизни "мыслящих машин", о которых вы сами же договаривались,
Владимир Лаврентьевич.
- Ну да, конечно, конечно. Всю столицу без электронных мозгов оставляем. И
ради чего?
- По кирпичикам меня будут воспроизводить на первых порах, - смешливо
блестя глазами, сказал Костя.
Академику показали маленький кусочек кожи с характерными завитками.
- Так, - заявил академик, внимательно рассмотрев "образец" и пряча очки в
карман. - Отпечаток пальца?
- Моего, - не без гордости заявил Костя. - Теперь воспроизведем и сам
палец. Жаль, отдельно от руки.
- Палец?
- Да. Указательный.
- Почему указательный?
- А он у меня со старым шрамом. Мальчишкой еще перочинным ножом часть
ногтя с мясом отхватил. Вот если он будет точно скопирован, то быть на
Земле моему двойнику.
- Ну что ж, но невесту ему подыскивать не советую, пока земной шар
полупроводниками не заполним. А вот лучше скажите, сколько машин надобно
подключить для запоминания и управления радиоглазами в основном опыте?
- Подсчитано, Владимир Лаврентьевич. Хватит, - сказал Арсений.
- Чего хватит?
- Объединенного мира.
Академик покачал головой.
Вокруг постамента с питательной средой, где должна была вырасти живая
ткань, словно толпой сгрудились радиоизлучатели. Их продолговатые окна
чем-то напоминали щелевидные глаза эмов.
Глава вторая.
ЭФФЕКТ ПРИСУТСТВИЯ
Девушка пришла на свидание в назначенное место чуть раньше, чем было
условленно. Она непривычно волновалась - может быть, сознавала, что
некрасива и ростом выше молодого человека, которого ждала.
Упругими шагами нетерпеливо ходила она около выхода из метро. Поток
пешеходов, занимая всю ширину улицы Буревестника, поднимался в гору. Так
называли теперь, спустя столетия, великого писателя прошлого. В свое время
этот писатель взял себе имя Горький, подчеркнув, что в его произведениях
раскрывается горькая правда о жизни народа.
Прохожие искоса взглядывали на высокую девушку с огненными волосами.
Звездолетчица, а перед тем знаменитая спортсменка, которую еще помнили
старики как кумира своей юности, она так и осталась юной.
Ева посмотрела на часы, потом вдоль улицы с огромными домами. "Пересечение
плоскостей... Шпили, как оси... Развернутые страницы исполинских книг с
поблескивающим в лучах вечернего солнца стеклянным шрифтом..." Когда-то
поэт угадал архитектуру будущего, которая теперь стала уходящим стилем. Не
строят больше таких огромных зданий, как вот это, поглотившее своим
основанием не один квартал старой Москвы.
В родной ее Варшаве всегда заботились о сохранении и восстановлении
старинных стилей. В одном квартале из таких, рожденных вновь древних
домов, узеньких, прижавшихся друг к другу, но четырехэтажных, живет ее
младшая сестра, одинокая старушка, плачущая при мысли, что Ева снова
улетит на Гею, и теперь уже навсегда...
Но что может сделать Ева? Она выбрала свой путь! Ни один из звездолетчиков
не сможет отказаться от участия в Великом рейсе. Каждому придется вести
один из отрядов звездной армады.
И все же, как ни велики были задачи будущего или потрясения прошлого, Ева
сейчас ощущала себя самой обыкновенной девушкой, которая тщетно ждет
своего молодого человека.
Не надо было соглашаться!
Но Костя Званцев такой неугомонный, и у него так сверкали глаза, и он так
настаивал. Ева согласилась, но, конечно, не призналась бы даже самой себе,
что этот Костя стал значить для нее больше, чем кто-либо другой.
Она давно, непостижимо давно не назначала никому свиданий. Потому она и
пыталась отговориться, уверяя Костю, что не хотела бы идти в старинный
театр. На то две причины: она предпочитает более поздние направления в
искусстве и... второго она говорить не стала. Ее потрясла трагедия с
Виленоль, но она знала, что к этому причастен сам Костя Званцев,
придумавший весь этот "эффект присутствия" Анны на сцене. Еве не
захотелось сказать Косте что-нибудь неприятное. Ну, и она согласилась.
Но зачем же он опаздывает? Даже в их "прошлое время", тридцать лет назад,
это считалось недопустимым!
Костя все не появлялся. Ева готова была уже рассердиться на него, осыпать
язвительными насмешками. Когда сейчас он внезапно появился, словно
выпрыгнув из-под земли, она от радости просто растерялась... и даже не
взглянула выразительно на часы. Но Костя сам посмотрел на старинные
серебряные часы с цепочкой, которые извлек из жилетного (подумать только,
что за наряд!) кармана, и глубокомысленно произнес:
- Бой часов придумали, чтобы бить опоздавших, - и нажал на часах кнопку.
Оказывается, его старинный брегет был с боем. Костя даже дал послушать Еве
мелодичный звон.
Так они и подошли к театральному подъезду.
Еве показалось смешным, что Костя при входе в театр достал какие-то
допотопные, ныне давно забытые театральные билеты с нарисованной на них
птицей, распластавшей крылья.
Билеты и - современность! Что-то вроде брегета. И она пожала плечами.
У входа в театр стояли настоящие контролеры - не автоматы, а почтенные
люди в старинных, шитых золотом униформах. И стояли они не у входа в фойе,
где в старину проверяли билеты, а прямо в самом театральном подъезде!
Ева ухмыльнулась, решив раскритиковать несоответствие, но Костя спешил, и
она ничего не успела ему сказать.
Пройдя через дверь с контролерами, а потом в другую, они оказались... на
улице. Но какая это была улица! Если там, снаружи, светило солнце, то
здесь был глубокий вечер, горели газовые фонари непостижимой давности!
Очевидно, улица проходила внутри огромного здания с театральным подъездом.
- Что это? - удивилась Ева.
- Камергерский переулок, в котором был открыт Художественный театр.
- Я только что жалела об утраченной старине.
Костя снова достал свой брегет:
- У нас есть еще немного времени. Пройдемся. - И нахлобучил на голову
откуда-то взявшийся котелок, кажется, он снял эту шляпу с гвоздя, вбитого
с обратной стороны афишного щита.
Еву поражало здесь все: телеграфный столб с сетью проводов, старинные
книжные лавки и булочные: купеческие магазины, люди в таких же, как у
Кости, котелках, с тросточками, дамы в длинных платьях со шлейфами и под
вуалями, веснушчатые обдергаи-мальчишки, продавцы газет. Эти листки пахли
типографской краской, отпечатаны были каким-то устарелым способом давно
минувшего девятнадцатого века. Газетчики выкрикивали поистине древние
новости.
Костя купил, именно купил, а не взял, как ныне принято там, снаружи,
газетку у оборванца и показал Еве уморительные объявления: о патентованном
средстве "Я был лысым" и о предложении вдовы-домовладелицы вступить в
приличную переписку с достойным мужчиной не старше тридцати пяти лет,
желательно брюнетом с бородкой, образованным и необеспеченным.
Ева смеялась.
Костя сделал знак, и к ним подкатил извозчик-лихач, о которых Ева читала в
старых книгах. Великолепное животное, рысак, которого увидишь лишь в
зоопарке, было запряжено в легкую лакированную пролетку, где на высоком
сиденье восседал "водитель" в зипуне и лакированной шляпе, то есть кучер,
или, правильнее сказать, извозчик.
- Тпрру! - произнес он странное слово, натягивая длинные ремни управления
(вожжи) и останавливая перед молодыми людьми экипаж.
- С ветерком прикажете, ваше сиятельство? - спросил он хрипловатым басом.
- По Кузнецкому мосту и обратно к театру, - сказал, входя в роль. Костя. -
Живо! Получишь на водку.
- Прокатить, ваше сиятельство! Понимаем!
Костя посадил в пролетку свою отличающуюся от прохожих даму.
- Создатель театра говорил, что театр начинается с вешалки. Те, кто
восстанавливал сейчас все его традиции, логически продолжили его принцип.
Театр может начинаться и с улицы.
- И с какой улицы! Я, как янки при дворе короля Артура, дивно перенеслась
назад!
- "Эффект присутствия". Норма, - невозмутимо ответил Костя.
- А в Ленинграде таким образом восстановлен старый Невский и набережная с
Зимним, - вдруг вставила Ева. - Я была. Как во время Величайшей революции
угнетенных.
- Великой Октябрьской, - поправил Костя.
- То верно, - согласилась Ева. - Так и кажется, что на площадь выйдут
колонны народа, пройдут на парад...
Лихач же мчался по старинной московской улице, копыта звонко стучали по
булыжной мостовой.
Ева с интересом рассматривала вывески. Фамилии купцов, устаревший алфавит,
некоторые давно забытые знаки.
- А нельзя ли перенестись еще немного назад, встретить Пушкина, Адама
Мицкевича?
Костя пожал плечами.
Водитель, то есть извозчик, развернул коня, не считаясь с правилами
уличного движения, и пролетка помчалась назад. Навстречу неслись такие же
лошади, запряженные в архаические экипажи. Ни одной машины, даже самой
старинной, не встречалось.
- Как замечательно! - прошептала Ева и густо покраснела, потому что Костя
взял ее за талию, но только спустя некоторое время она поняла, что он
сделал это, чтобы удержать ее на узком сиденье пролетки.
Костя истолковал ее слова совсем не так, как нужно, - она слабо пыталась
отстраниться, но Костя еще крепче прижимал ее к себе.
Наконец экипаж остановился перед старинным театральным подъездом, так
непохожим на современные.
Она взглянула вдоль улицы - над дверью, через которую они прошли сюда,
горела надпись:
Театр будущего
Так вот откуда они пришли! Там, за стеклянными дверями, "идет
представление будущего", из которого они чудом попали в это далекое
прошлое!
Здесь было замечательно! Ева была счастлива, как никогда.
В театр входили не только люди, одетые по старинной моде, вроде Кости.
Очевидно, лишь у подъезда старательно создавалось впечатление иного
времени. Там была толпа прошлого.
Но все равно и здесь было необычно. Мимо билетеров с эмблемами театра на
униформах Костя и Ева прошли в гардеробную, чтобы оставить свои легкие
пальто. Странно было получить металлические, жетоны с номерами, по которым
после спектакля им вернут именно их одежду, словно они сами не могли взять
с вешалки свои вещи.
Но и в этом была старина! И Ева с улыбкой подчинилась.
- Я радуюсь, что Виленоль будет выступать в переехавшем обратно сюда
театре. В прошлый раз я так расстроилась, что хотела видеть ее только в
современном театре. - Ева помолчала и спросила: - Зачем же ты опять
рискуешь с Виленоль? То не гуманно!
- Даю в залог свой указательный палец, что на этот раз все будет в
порядке, - улыбнулся Костя.
- Ловлю на слове! Требую палец.
- Пожалуйста, - Костя полез в карман и вынул пластиковый футляр.
Изумленная Ева смотрела, как он достает из пахучего порошка настоящий,
ампутированный у кого-то указательный палец.
- Какая гадость! - возмутилась она.
- Это мой. Это залог, - и в доказательство он показал, что палец его левой
руки и вынутый из футляра - совершенные копии. Даже старый шрам был тот же
самый.
Раздался звонок. Зрителей приглашали в старинный уютный зал, где бывали и
основатели театра, и его первые драматурги: Чехов, Горький...
Сегодня театр ставил "Анну Каренину" Толстого. И Ева, видевшая провал в
таком же спектакле Виленоль, особенно волновалась. К тому же, выходка
Кости с пальцем рассердила ее.
Костя был непроницаем.
В антракте он вел себя уже вполне пристойно, находил, что акт, в котором
Виленоль в прошлый раз исчезла, прошел безукоризненно.
- Пока "эффект присутствия" полный, - согласилась Ева. - Может быть, я
даже не отрежу ни у кого пальца, - и она улыбнулась в знак установленного
с Костей мира.
Костя расцвел. Начиналось очередное действие.
Подготовленная обстановкой древней улицы, театральным подъездом, ароматом
старины, Ева воспринимала игру артистов и декорации, как подлинную
реальность.
В комнату, перенесенную словно с полотна старого живописца, вошел
Вронский, похудевший, твердый и озабоченный. Анна сначала с виноватым и
кротким выражением на лице бросилась ему навстречу, расспрашивала, где он
был, как провел время.
В каждом ее слове была горечь женщины, отвергнутой обществом. Виленоль
тонко сумела передать противоречивое состояние Анны, которая ради любви к
Вронскому пожертвовала своим положением в свете, даже сыном, и теперь,
выходило, ничего не получила взамен. То, что Вронский нисколько не
пострадал от всего случившегося, вызывало у Анны невольную досаду, даже
неприязнь к любимому человеку. И, не отдавая себе отчета в том, что она
делает, Анна разыграла отвратительную сцену, прицепившись к тому, что
Вронский видел плавающую в купальном костюме женщину. Анна отказалась
ехать в деревню, куда собиралась минуту назад. Наконец, стала обвинять его
в том, что он произнес слово "ненатурально", говоря о ней.
Ева вспомнила в этот момент, как в прошлый раз, во время провала
спектакля, Вронский сказал Анне, что она неискренна, и как это слово
вконец разрушило у зрителей иллюзию реальности.
Теперь ничего похожего не произошло. Виленоль и ее партнер все глубже
раскрывали драму любящих друг друга людей, заведенных в тупик условностями
общества, в котором они жили. Виленоль сумела показать за вздорными с виду
словами Анны глубочайшую драму, которая привела ее к гибели - она
бросилась на рельсы под поезд одной из первых железных дорог России.
- А говорят, что машины времени сделать неможно! - воскликнула Ева, косясь
на Костю, - он аплодировал вместе со всеми, вызывая артистку.
- Если и есть способ пятиться во времени, то только с помощью памяти,
воображения и силы искусства. Есть отменные стихи про "воображало".
Прочитаю после.
- Я весь спектакль сидела, как на древнем электрическом стуле. Я все
боялась, что Анна исчезнет.
Занавес раскрылся, и Виленоль, счастливая, воскресшая после "прыжка под
поезд", кланялась аплодирующей публике.
А потом произошло нечто невероятное. Она подняла со сцены брошенный ей
букет и, прижимая его к груди, сошла... в зал!
Ее окружили взволнованные люди.
- Клянусь, такого неможно увидеть даже на Гее! - не веря глазам,
воскликнула Ева.
- Норма, - отозвался Костя. - Мы же вырастили мой палец, - и он спокойно
вынул из кармана футляр с собственным пальцем. - Там же вырастили мы и
живое сердце для Виленоль. Спасибо эмам.
- Эмам? Только им?
- Нет. И Арсению, конечно.
- А тебе?
- Я только помогал.
- А меня хотел разыграть?
- Я уже разыграл... однажды... сам себя! С тех пор завязал свой язык
узлом... не морским, а океанским... может быть, даже космическим...
Вместо ответа Ева притянула его к себе и при всех расцеловала:
- Это за Виленоль. А это от меня!
Однако никто не обратил на них внимания. Восхищенная публика была занята
Виленоль. К ней никак не мог протиснуться Петя. Заметив это. Костя стал
помогать ему. Не лишними оказались и атлетические данные Евы - у нее были
мужские плечи.
Глава третья.
СЕДЬМОЙ МАТЕРИК
"Итак, прошло, истекло, пролетело всего лишь несколько лет, как я ступил
на свою вторую родину - Землю, а ныне мне приходится любоваться ею лишь с
ее спутника, Луны. Великолепный, красочный, изменчивый шар Земли сияет над
зубчатыми лунными хребтами, наполняя мое сердце тоской, волнением,
страхом. Да, страхом перед тем, что ждет меня дальше...
Я люблю, выйдя на балкон, следить, как величественно восходит, всплывает,
поднимается исполинский диск. Пейзаж заливается тогда
серебристо-голубоватым светом Земли. И все здесь - кратеры и скалы -
кажется столь необычайным. Но я уже привык ко всему за то долгое время,
которое провел здесь. Я люблю бродить серебристыми ночами по парку, где
листва деревьев, колышась от ветра, кажется алюминиевой. Трудно достать
даже нижние ветви, чтобы сорвать с них листочки, рассмотреть, приложить к
губам влажную их мягкость, убедиться, что они живые, а не металлические.
Как хотелось бы мне взобраться на высочайшие эти деревья, вымахавшие так
здесь, на Луне.
Да, они вот растут великанами. А мне не помогает малое лунное тяготение. С
трудом брожу здесь бессонными ночами... бессонными, потому что они еще
слишком длинны. Все успевают и выспаться, и проснуться, снова заснуть. Но
с каждой минутой Луна все ускоряет свое вращение, чтобы в конце концов ее
лунные сутки сравнялись с земными.
Люди переделывают Луну, эту вторую, меньшую часть их двупланетной системы.
Однако первозданность планеты все еще чувствуется повсюду. Исполинские
горные хребты - суровые, голые, острые, ничем не сглаженные - окружают
круговые, залитые древней лавой долины. Сейчас в них создают почву, сажают
в нее деревья. Кратеры уже по-новому выглядят даже с Земли. Вулканический
пепел, спекшийся с космической пылью под влиянием солнечной радиации,
оказался превосходным камнем плодородия "лунных морей". Его и превращают в
почву привезенные с Земли бактерии. Океаны растительности, родственные
земной хлорелле, но растущей не в воде, а на "пепле", обогащают атмосферу
кислородом. Лунная атмосфера, созданная человеком, пожалуй, один из самых
замечательных, поразительных, впечатляющих памятников первого шага
человека для жизни на иных космических телах. Прежде и метеориты
взрывались здесь беззвучно, а теперь... теперь лес наполнен шумом,
щебетаньем, пением пернатых, которых даже я слышу без всяких звуковых
трансформаторов, поскольку им доступны ноты запредельной для человеческого
уха высоты. Птицы прекрасно прижились в условиях меньшей тяжести и уже не
раз вывели, выкормили, воспитали своих "лунных птенцов", которые научились
летать здесь, но едва ли смогут летать на Земле или на Этане.
Нет слов ни на земном, ни на этанянском языке, чтобы описать сожаление,
тоску, горечь расставания с моей второй родиной, с Землей. Но ее "тяжкие
объятия" стали уже непосильны для моих тонких ног, ее материнская среда
слишком плотна, пьянящий окислитель слишком крепок. Не спасали даже
фильтры. С каждым месяцем я становился все болезненнее, слабее,
беспомощнее, потерял всякую способность передвигаться на ногах. Пришлось
сесть в кресло на колесах... на ненавистных колесах, напоминающих машины
протостарцев. Я не хотел походить на них! Не для того я улетел с Этаны и
подружился с людьми, чтобы уподобиться "живущим в машине", ибо чем еще
другим была эта уродливая коляска паралитиков? Но самое страшное было в
том, что у меня стало сдавать, болеть, отказывать... сердце. И если
чудесная девушка Виленоль много лет назад самоотверженно могла отдать мне
свою почку, едва не погубив тем себя, то никто из людей не мог бы отдать
своего сердца -даже после смерти! Слишком различны у нас эти органы.
Правда, в Институте жизни предложили мне временно стать "протостарцем",
заменить свое сердце металлическим аппаратом, чтобы постараться вырастить
методом, привезенным с планеты Рела, живую ткань взамен изношенной. Но я
отказался. Пусть поймут меня правильно те, кто когда-нибудь прочтет эти
строки. Я не мог изменить себе, смалодушничать, нарушить клятву, данную
Ане, - никогда не заменять свои органы искусственными. Лучше было уж уйти,
исчезнуть, умереть, чем стать "живой машиной" в земном варианте.
Тогда земные врачи во главе с академиком Руденко вынесли мне приговор. Я,
подобно тяжелобольным и старым людям Земли, должен был забыть, оставить,
покинуть ее, перелетев на Луну, где смогу существовать в условиях меньшего
тяготения.
Пришлось мне проститься с чудесной, щедрой, яркой Землей, с планетой
неповторимых пейзажей, так напоминавших остров Юных.
Земля, родина человечества, начавшего свое распространение в космосе! Я
хотел перенести на Этану все, что узнал о ней. Прежде жизнь сообщества
людей строилась на проявлении худших сторон человека: на его силе, злобе,
вражде, на ненависти, стяжательстве, жажде власти. И как много пришлось
пережить людям, чтобы утвердилась мысль, что общество надо строить на
лучшем, а не на худшем начале разумного существа: на доброте, на
самоотверженности, на стремлении помочь друг другу и нежелании добиться
для себя большего, чем имеют другие. Казалось бы, как просто! Это у них
называлось строительством коммунизма. Но сколько поколений потребовалось
воспитать в нужном духе! Правы были Виленоль и ее Петя, когда говорили мне
на Ленинских горах, что человек нового общества создан воспитанием.
Я пишу в надежде хотя бы мысли эти передать на свою несчастную планету
протезного бессмертия!
Да, несчастную! Достаточно вспомнить трагический конец Восстания Живых!..
Человечество идет иным путем. Оно не ограничивает рождаемость из страха
перенаселения. Люди не только переустраивают, улучшают, увеличивают свою
планету (в смысле места для жизни), но и готовятся к массовому переселению
на другие космические тела, подтверждая тем существование закона природы,
угаданного ученым Циолковским, - Разум, раз появившись, будет
распространяться во Вселенной.
И человечество уже дерзко открывает, осваивает, переделывает для своей
жизни другие планеты Солнечной системы. И я уже дышу лунным воздухом,
брожу по лунному лесу, любуясь лунными озерами на месте лунных цирков.
Даже нашим протостарцам, превратившим океаны в ледяные материки, есть чему
поучиться у людей, шагнувших на Луну. И я сделаю свое дело. Со мной или
без меня, но эти записки, написанные на языке людей, попадут когда-нибудь
на Этану, на остров Юных. Люди еще в давние времена достигали Луны,
посылали на нее автоматы, роботов, летали сами. И вот теперь приступили к
освоению соседнего с Землей космического тела, к переустройству второй
части двупланетной системы Земля - Луна.
На Луне не могла существовать атмосфера. Молекулы газов под влиянием
солнечного излучения приобретали такие скорости движения, которые отрывали
их от планеты, и они улетали в межзвездное пространство. На Земле такая
убыль атмосферы почти незаметна из-за могучего притяжения, преодолеть
которое можно лишь при скорости убегания больше 11,2 километра в секунду
(в земных мерах). На Луне достаточно 2,2 километра в секунду.
Как же поступили люди? Они решили создать на Луне атмосферу из более
тяжелых газов.
Им помогло удачное открытие. Еще до освоения человеком Луны выдвигалось
немало гипотез о существовании подпочвенного льда на Луне. Тогда
высказывалось предположение, что тяжелые инертные газы - аргон, ксенон и
криптон - должны встречаться в космосе в больших количествах, чем на
Земле, где составляют лишь около процента примеси к атмосфере.
Обе гипотезы счастливо подтвердились на Луне!
На ее поверхности давно наблюдались бугры, которые могли быть скоплениями
льда. Оказалось, что это не просто лед, а криогидраты, малостойкие твердые
соединения, получающиеся из растворов криптона и ксенона в воде при низких
температурах. Испарение такого льда, извлеченного из-под пепла, позволило
наполнить лунную атмосферу этими тяжелыми инертными газами.
Атмосфера из таких газов обладает примечательными свойствами. Прежде
всего, для достижения нормального земного давления у поверхности Луны слой
атмосферы требовался куда менее толстый, чем на Земле. Кроме того,
молекулы тяжелых газов при столкновениях с летящими от Солнца частицами
из-за своей инертной массы не разгоняются до опасной скорости убегания,
что произошло бы с азотом. Лунная атмосфера из тяжелых газов оказалась
устойчивой даже при малой силе тяжести. Кстати, кислород на Луне благодаря
добавке к лунной атмосфере газообразного катализатора существует не в
свободном состоянии, а в виде соединений с ксеноном, и поэтому не
всплывает в тяжелых газах. При дыхании ксенон с особой легкостью
растворяется в крови, освобождая кислород, который после этого способен
участвовать в окислительных реакциях внутри организма, обеспечивающих его
энергией. Любопытно, что общего количества кислорода, заключенного в
атмосфере Луны, в шесть раз меньше, чем на Земле. Больше людям не надо! В
условиях пониженной лунной тяжести все энергетические процессы протекают
менее интенсивно, люди могут ограничиваться малым количеством кислорода
для дыхания, подобно тому как потребляют его меньше аквалангисты на
больших глубинах. Инертные же газы Луны не вреднее азота.
Надо ли говорить, какие виды, расчеты, надежды были у меня на эту
чудодейственную атмосферу!..
И потому, быть может, я еще живу, дышу, хожу, но... увы, у меня нет
прежних сил сына острова Юных, гнавшего по деревьям гнусного хара.
Вспомним старую земную поговорку: "У кого что болит, тот про то и
говорит". Как я ни держусь, а все начинаю ныть, жаловаться, причитать по
поводу своего потерянного здоровья.
Но для обитателей острова Юных я обязан рассказать о другом. Итак, об
атмосфере Луны. Ее создавали в течение тридцати лет одновременно с
раскручиванием Луны.
Если бы создать на Луне атмосферу и не придать Луне достаточно быстрого
вращения вокруг оси, это привело бы к неравномерному нагреванию отдельных
частей атмосферы Солнцем. Появились бы страшные ураганы, мешающие
нормальной жизни. И люди расположили кольцом по экватору реактивные
двигатели. Используя открытую ими вакуумную энергию, они выбрасывали газы
(с умеренной скоростью, чтобы они не оторвались от Луны) и за счет
реактивного эффекта раскручивали планету, создавая одновременно атмосферу.
Я, к сожалению, не присутствовал при начале этих работ, но я видел эти
двигатели. Они представляют собой туннели, пробитые в лунных скалах.
Подпочвенный лед плавился, газы выпускались через туннели-трубы.
Из исполинских дюз в лунное небо выбрасывалась смесь водяных паров и
тяжелых инертных газов. Вода потом выпадала дождями, заполняя собой
естественные углубления, газы оставались в атмосфере. Выросшие леса
обогащали ее кислородом, соединявшимся с ксеноном.
И тогда люди стали переселяться на "седьмой материк". Переселялись не
только больные сердцем и очень старые люди, которым трудно было переносить
земное тяготение, переселялись и просто желающие вновь осваивать новый
космический континент, молодое поколение романтиков, готовых стать
"селенитами".
Луна стала для людей грандиозной космической базой. Мне привелось
осмотреть ее во время поездки на лунный космодром. Нас, живущих в лунном
санатории, приобщали такими поездками к великим свершениям людей, делающих
новый скачок в космос. Мы ощущали себя частью человечества. Может быть,
для придания поездке особой окраски нас возили в старинном лунном
вездеходе, неприятно напоминавшем мне протостарцев. Это громадная машина,
защищенная противометеоритными козырьками, ныне уже ненужными.
Перемещается она на четырех гусеничных тележках, рассчитанных на
преодоление лунного бездорожья. Внутри вездеход, подобно маленькому
космическому кораблю, изолирован от внешнего пространства. Он перемещался,
ползал, ездил когда-то по Луне, еще лишенной атмосферы.
Я ехал на лунный космодром с волнением. Мне хотелось почувствовать себя
причастным к дерзким, грандиозным, всеобъемлющим замыслам тех, кто, быть
может, подготовит когда-нибудь и новый рейс на мою Этану и не сможет тогда
обойтись без меня!
Вездеход с устарелым атомным двигателем быстро пересекал открытые
пространства с близким горизонтом. Чувствовалась кривизна поверхности
небольшой планеты. Временами вездеход кренился набок. Мимо проплывали
острые, еще не сглаженные воздействием атмосферы лунные скалы, ребристые,
игольчатые, похожие на пучки стрел, готовых ринуться вверх.
Космодром был расположен в одном из гигантских цирков. Ровная, заметно
выпуклая, залитая первичной лавой долина была окружена кольцом сероватых
скалистых гор. Космодром построили еще до создания на Луне атмосферы.
Помещения технических служб были пробиты в скалах. К каждой взлетной
площадке вели крытые галерейные переходы. Теперь в них уже не было нужды:
вся планета защищена надежным сводом благородных газов.
Вездеход миновал старый ракетодром и через пробитый в горе туннель проехал
внутрь горного кольца.
Перед нами открылась "выпуклая равнина", то есть часть сферы, покрытая
огромными серебристыми дисками. Я уже знал, что современные звездолеты не
походят на тот, в котором я прилетел с Этапы.
- Ну вот и часть звездной армады, - сказали мне мои спутники. -
Корабли-матки находятся на селеноцентрической орбите. Они примут на себя
все эти диски. И только тогда отправятся к другой звезде, к планете Гея.
Сердце у меня заколотилось, заболело, сжалось. Неужели я не дождусь рейса
к Этане?
Я знал, что экспедиция на Гею будет грандиозной, но то, что я увидел,
превзошло мое воображение.
Лунный вездеход остановился около труппы людей близ первого диска. Я с
удовольствием выбрался из громоздкой машины и увидел среди стоявших
знакомые лица.
Это были мои товарищи по звездному рейсу, а главное, среди них была
женщина звезд, Вилена! Она улыбалась мне и шла навстречу, держа за руку
маленького мальчика. Вырвав ручку из руки матери, он подпрыгнул высоко
вверх, кувыркнулся в воздухе и, к ужасу ее, упал на почву. Однако не
ушибся, как это случилось бы на Земле. Мать за эго его пожурила. Ее муж,
Арсений Ратов, стоял поодаль вместе со своим отцом, знаменитым космонавтом
Романом Ратовым, возглавляющим теперь Великий рейс на Гею.
Вилена обняла меня по земному обычаю:
- Как твое здоровье, славный Ан?
- Я хотел бы лететь с вами! Ах если бы я увидел, отгадал, понял, что вы
летите не на Гею, а на мою Этану!..
- Пойди к папе, - сказала мальчугану Вилена, а сама взяла меня под руку и
повела по космодрому.
Я смотрел на резвившегося мальчугана. На Этане запрещено рождаться! Зачем
везти туда детей? А на Гее они станут первыми поколениями разумян.
Я сразу почувствовал себя плохо, и женщина звезд повезла меня в лунном
вездеходе в санаторий. Она сидела около меня, как когда-то ее названая
сестренка Виленоль, и старалась облегчить мое состояние.
- Возможно, у тебя будут другие спутники, славный Ан, - мягко говорила она
мне, имея в виду желанный для меня рейс на Этану.
Но я уже знал, что люди готовили другой рейс, отправляя космических
колонистов на удобную для их жизни планету Гея, где все окажутся как бы
великанами. Слава и счастье им! А мне?
А мне пора закрывать, завершать, заканчивать свои записки... или
завещание. Может быть, хоть письменными знаками землян я передам свои
мысли на Этану, на далекий, желанный, любимый остров Юных, обитатели
которого могли бы, сумели бы, должны были бы, подобно людям, строить
коммунистическое общество.
Сын Вилены резвится сейчас в нашем санатории дряхлых. Он взбирается на
деревья, прыгает ко мне на балкон. Этот мальчик будет великаном на Гее, и
в нем заложено единственное, истинное и подлинное бессмертие Разума,
который будет передаваться из поколения в поколение!.. Только в этом
спасение Этаны!
Как жаль, что после меня не останется никого..."
Этанянин Ан умер на руках Вилены. Все человечество было опечалено. Есть ли
еще на Этане такие же ищущие и преданные своей идее умы или все существа
там только помышляют о своем личном бессмертии?
Сын Вилены, которого она при рождении назвала Аном, весело прыгал по
лунным скалам.
Глава четвертая.
"ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ"
Доктор Иесуке Матсумура поправил очки, вытер ставший сразу влажным лоб и,
тяжело дыша, продолжал смотреть на опустевший видеоэкран.
Он ожидал, что рано или поздно этот вопрос встанет перед ним, но сейчас,
когда это случилось, почувствовал растерянность, тревогу, дажу тупую,
тоскливую боль...
Он отодвинул бумажную перегородку, разделявшую пополам маленький домик его
детства, непостижимо давнего по земному времени. Комната стала вдвое
больше. Через окна открылся вид на гигантское сооружение, достающее облака.
Знаменитый Дом-Фудзи, в котором должны были поселиться миллион японцев!
Миллион человек друг над другом на маленьком скалистом участке у моря...
Дом-Фудзи должен был уйти в небо на три километра, немногим уступить горе
Фудзи-сан (Фудзияме), в честь которой получил свое название.
Маленький Иесуке только еще напевал наивную детскую песенку про черепаху:
"Моси, моси, ками йо, ками сан йо!", когда исполинские машины начали
свозить на отгороженную строительную площадку искусственные каменные глыбы
будущих стен.
За забором всегда что-то рычало, трещало. Мальчику казалось, что там в
вечной схватке бьются добрые и злые. Но заглядывать в щелки между досками
было неприлично. А приличия были в числе первых понятий, постигнутых
крошкой Иесуке.
Объединенного мира тогда еще не было, но многие страны принимали то или
иное участие в строительстве жилой башни, иронически прозванной скептиками
"Вавилонской башней Японии".
Город-дом показался своими этажами над забором незадолго до окончания
Матсумурой "школы мужества".
Он хорошо помнил улицы города, по которым в те времена еще двигались
самоходные экипажи, турбобили и электромобили.
Но он уже тогда любил ходить пешком, делал свои "японские десять тысяч
шагов" в день. На узких полосках панелей, прижатых к домам, теснились
пешеходы. Теперь, когда движение машин ушло целиком под землю, это
невозможно представить себе... Так бывает, когда толпа устремляется со
стадиона после соревнований.
Юноша Иесуке повесил в проеме между окнами копию картины художника средних
веков Питера Брюгеля - "Вавилонская башня". И год от года сравнивал он
растущую гору этажей Дома-Фудзи с его доисторическим прототипом.
Образ Вавилонской башни настолько захватил молодого человека, что
Матсумура выбрал время, чтобы отправиться в те места, где стоял когда-то
Вавилон.
И там он открыл для себя нечто новое. Он познакомился с историческими
памятниками не только вавилонян, но и их предшественников - древних
шумеров, цивилизация которых возникла внезапно, якобы благодаря помощи
разумного человекообразного существа, носившего рыбоподобное одеяние,
закрывавшее его с головой. Звали этого пришельца в скафандре Оанном.
Иесуке Матсумура воображал себе в образе мудрого гостя шумеров посланца
другой, внеземной цивилизации.
Нашлись противники такой идеи. В острой полемике по этому поводу Матсумура
запальчиво пообещал скептикам добыть неоспоримые доказательства...
И ради них доктор Матсумура отправился в звездный рейс "Жизни-2".
Он не привез доказательств, что этаняне прилетали на Землю, но вместе с
ним прилетел живой этанянин, несомненный гость из космоса на Земле.
Матсумура отсутствовал пятьдесят земных лет.
Когда он вернулся, "Вавилонская башня Японии" уже достала до облаков,
плывших в километре над землей. Однако осталось построить еще два
километра несчетных этажей...
И тогда японец Иесуке Матсумура, повидавший с околопланетной орбиты
"Жизни-2" ледяные материки протостарцев Этаны, стал горячим сторонником
возведения хотя бы в части земных морей новых материков. И прежде всего
около Японских островов. Нужно дать возможность японцам селиться так же
широко и привольно, как это делают сейчас люди повсеместно на площадях,
освобожденных "машинами пищи" от посевов питательных культур. Матсумура
мечтал о цветущих вишневых садах на месте морских волн.
И доктор Иесуке Матсумура стал вместе с инженерами, отцом и сыном
тен-Кате, инициатором замораживания Японского моря.
Время, когда вокруг этого велись споры, давно позади.
Матсумура помогал проектированию. Он настаивал, чтобы на ледяную
поверхность, в которую превратится море, насыпать земляной покров - почву.
Ради этого он готов был срыть хоть гору Фузияма. Однако старый инженер
Питер тен-Кате мягко высмеял его. Сосчитал с карандашом в руке (даже без
электронных машин!), во что это обойдется человечеству. С такими замахами
проекту ледяных материков не выстоять в споре со сторонниками Великих
звездных рейсов. Но Матсумура не сдавался. Он не мыслил, чтобы люди жили
так, как протостарцы на Этане, которым ничего, кроме ледяных гаражей, не
требовалось. А человеку, как считал Иесуке Матсумура, нужна была красота:
сады, извивы речек, тихие берега, холмы, еще лучше горы... И если их нет,
надо их насыпать!..
"Все это надо, - соглашался старый Питер тен-Кате, - только зачем же
срывать Фузияму? Достаточно просто поставить все вверх дном". Матсумура
удивился, подумал, что старик шутит, но тот совсем не острил. Он выразился
совершенно точно: нужно было "поднять дно наверх"! Старый инженер
предложил опустить под замороженный ледяной купол приемные трубы и
засасывать со дна океана ил, в котором за миллионы лет накопилось
достаточно органических веществ, чтобы почва, намытый ил (разумеется,
опресненный!), стала бы щедрой и плодородной. "Сажайте свои вишни, дорогой
Матсумура!" - сказал старый голландец. И когда началось строительство
Японского ледяного материка, Матсумура любовался растекающимися илистыми
реками, которые по строго заданному проектами рельефу намывали почву, как
прежде намывали плотины.
И потом Иесуке Матсумура с непреходящим радостным чувством ходил пока еще
по голым холмам, между которыми вились речки, стоял на голых берегах
несчетных озер, которые были запроектированы из расчета сохранения хотя бы
части зеркала испарения бывшего Японского моря. Недостающую часть
восполняли искусственные гейзеры. Они вырывались из-под насыпанной почвы и
рассыпались высоко в небе сверкающими струями, в которых порой горела
радуга. Озера и гейзеры должны были дать в воздух такое же количество
влаги, какое прежде испарялось с поверхности моря. Климат соседних
материков не должен ухудшиться!
И бесчисленные детские фигурки заполнили новые голые земли. Они сажали
сады, чтобы потом заселить их.
Если древняя мудрость говорила о том, что только тот человек оставит после
себя след, кто посадит два дерева, то теперь с уверенностью можно было
сказать, что юность Японии создала себе цветущий материк редкой красоты,
которым миллионы лет станет восхищаться Разум.
Все это промелькнуло в мыслях у Матсумуры, пока он стоял перед раздвинутой
перегородкой и смотрел на недостроенную "Вавилонскую башню" Дома-Фудзи...
Он должен был принять решение, должен был сообщить о нем обоим тен-Кате, и
отцу и сыну. А старик плох, совсем плох.
Матсумура подошел к выходной двери и стал надевать ботинки. Приняв
решение, он всегда действовал решительно.
Обуваясь, он посмотрел на маячившие среди облаков недостроенные этажи
"Вавилонской башни".
Какая ирония или какая мудрость Времени! Чуть схожи конфигурациями древняя
Вавилонская башня на картине Питера Брюгеля и заоблачный Дом-Фудзи... Те
же уступы по нескольку этажей, постепенно сужающие диаметр башни до самой
недостроенной вершины дома-горы. Но если древнее, легендарное
строительство башни было заброшено из-за того, что сооружавшие ее народы
говорили на разных языках и не понимали друг друга, то Дом-Фудзи останется
незаконченным и станет ненужным потому, что народы всего мира нашли единый
язык Разума и общий путь истории.
Общий путь...
Матсумуре предстояла тяжелая задача сказать об этом пути своим соратникам
- двум Питерам тен-Кате. Поймут ли они его? Не сочтут ли бежавшим от
трудностей. Но нет! Этого никто из них не подумает, потому что главные
трудности по намыву материка позади. Конечно, сделать еще предстоит
больше, чем сделано, но теперь уже известно, как это делать, а лететь в
космос вместе с миллионом людей (которых с успехом можно разместить в этой
башне), осваивать, застраивать совсем новую планету, на которой человек
будет великаном, - это, возможно, еще труднее, чем созидать на Земле новые
материки.
С такими мыслями ехал Матсумура на ледяной материк. Поезд нырнул с
поверхности земли в трубу, она повела его и дальше - через бывшее море - в
ледяной монолит. Скоро Матсумура приедет туда, где в маленьком домике
живет старый тен-Кате. Молодой, наверное, около него. Ведь старик был
плох...
Приехав, Матсумура вспомнил, как он убеждал старого тен-Кате оставить
берега старых Японских островов такими, какими они были, сохранить около
них море в виде морских каналов, по которым в прежние порты могли бы
проходить корабли. С ним согласились. И теперь былые острова очерчены
морскими каналами. Сохранены традиции обитателей этих мест, но вместе с
тем людям дан простор. Достаточно им перейти по одному из множества
ажурных мостов через канал, и они оказываются в стране вишен, извилистых
рек, озер, холмов, гейзеров, где под почвой и теплоизоляционным слоем,
подобно вечной мерзлоте Сибири, держит на себе новую землю исполинский
ледяной купол размером с море!
Иесуке Матсумура подходил к утопающему в зелени маленькому домику старого
инженера, руководившего отсюда всеми работами.
Это был изящный японский домик, с крышей, загнутой вверх краями. Домик с
садом - на льдине!..
Вдруг Матсумура остановился. Он увидел за оградой садика, маленького,
"игрушечного" японского садика с миниатюрными деревцами, с мостиками,
переброшенными через ручейки, крохотную девочку.
Зачем она здесь?
Бумажные стены веранды были раздвинуты. На нее вынесли кровать, на которой
лежал, провалившись в подушках, глубокий старик с восковым лицом.
Навстречу Матсумуре шли Петя тен-Кате и его жена, Виленоль.
Виленоль приложила палец к губам.
Маленькая девочка Ана не понимала, что дедушка умирает. Она играла в его
садике и была счастлива.
Самый старый дедушка, с длинной белой бородой, был добрый. Он заметил, что
мама и папа грустные, и ласково говорил с ними.
На садик набежала тень. Маленькой Ане почему-то стало страшно и захотелось
плакать.
Мама нашла ее в кустиках и повела в дом прощаться с дедушкой, хотя дедушка
никуда не уезжал, а лежал в своей кровати на колесиках.
Дедушка тяжело дышал и смотрел вокруг немигающими, мутными глазами.
Девочку подвели к нему, и она поцеловала его желтую жесткую руку.
Теперь можно было уйти, и Ана обрадовалась.
- И все-таки он будет жить, - сказала Виленоль японцу, глядя на дочку.
- Извините, - насторожился Матсумура, - но ведь академик Руденко не
оставил надежд.
Виленоль кивнула в сторону играющей в песочнице девочки:
- В ком-нибудь из ее детей пробудят его память.
Петя тен-Кате стоял и молчал, глядя на бегущие тени облаков. Потом сказал:
- В этом - бессмертие Разума.
- Не только в этом, - заметил Матсумура, - еще в том, что он расселится по
всей Вселенной.
- Вот как? - сказал Петя тен-Кате, пристально глядя на своего соратника.
Он понял все, но ничем не упрекнул Матсумуру, только крепко пожал его руку
выше локтя.
Глава пятая.
ЗВЕЗДНАЯ АРМАДА
На Земле прошла еще одна весна, прошло лето, наступила осень. В саду у
Вилены распустились золотые шары. Их было так много, что они напоминали ей
огромные звезды, по которым надо держать путь.
В домике было уже чисто, но, словно перед большим праздником, Вилена
продолжала уборку. Она махала "допотопной" тряпочкой, не доверяясь
автоматам-пылесосам. Ей хотелось, чтобы "после нее" все осталось "в
ажуре". Смахнув несуществующие пылинки с полированной крышки рояля, она
прижалась к гладкому дереву щекой.
Вместе с сынишкой, захватив лишь небольшой чемоданчик (все остальное уже
было отправлено), Вилена вышла из дому. Она осторожно прикрыла за собой
дверь - не наделал бы сквозняк беды! - и с Аном бодро зашагала мимо клумб,
за которыми так любила ухаживать, задержалась возле золотых шаров,
прощалась с ними, глядя на них, как на живые существа.
Потом Вилена старалась на ходу дотянуться рукой до каждого дерева.
Так они с сынишкой вышли в поле.
Как хорошо, что "машины пищи" еще не всюду вытеснили земледелие! Здесь,
может быть, в последний раз посеяли озимые. Они проросли нежной зеленью, и
эти зеленя выглядели на фоне осеннего леса самой молодостью, идущей на
смену!
А в лесу - множество пятен: оранжевых, красноватых, желтых... Вилене вдруг
вздумалось, что это из лесу выглянули вдруг события прошлой жизни. Сколько
же их! Ужас!
Она зажмурилась, стараясь перебороть минутную горькую слабость. Поддашься
- и закрутишься сама сухим беспомощным листиком.
Ан все спрашивал:
- Когда мы снова будем на Луне?
На Луне? А на Земле? Стоит ли мальчику знать слово никогда?
- Там хорошо прыгать, - твердил Ан.
Он высвободился из маминой руки и прыгнул, как на Луне, и, конечно, не
взлетел "по-лунному". Материнская планета крепко держала своего маленького
сына... держала последние часы.
Сейчас мать с сыном дойдут до станции подземной дороги, пронесутся через
Москву и выйдут на поверхность у космодрома.
Близ Луны их ждут исполинские звездолеты. Разведывательные корабли Тучи,
Виева, будь они здесь, казались бы шлюпками около океанских лайнеров. Для
безопасности остающегося на Земле человечества звездная армада должна была
стартовать не с околоземной, а с селеноцентрической орбиты.
Звездолеты примут на борт по многу тысяч человек. Что значит теперь
"лишний пассажир"! Как бесконечно далек тот день, когда Вилена вела бой с
электронным экзаменатором и в полемическом задоре предложила для
звездоплавания энергию, скрытую в структуре самого вакуума. А ведь именно
этот принцип положен в основу готовых к старту кораблей звездной армады.
Первые звездолеты стали музейными достопримечательностями, но их создатель
Виев был конструктором и звездных исполинов Великого рейса.
Вилене вспомнилось, как перед первым звездным рейсом они встретились с
Арсением, уже включенным в экипаж "Жизни". "Я от тебя все равно не
отступлюсь", - сказала она в ответ на предостережение о парадоксе времени
и пошла к Виеву... Теперь все как бы повторялось. Они с Арсением вместе,
но... неотвратима разлука на все время Великого рейса. Ведь каждый из них,
как и все первые звездолетчики, возглавит по отряду кораблей. Корабли эти
пойдут вблизи флагмана, чтобы видеосвязь была оперативной, не такой, как
последнее видеосвидание с Арсением. Опыт командира понадобится экипажам,
отвечающим за жизнь тысяч людей... Его слово должно долетать не через
час!..
Никто из первых звездолетчиков не уклонился от выполнения почетного долга.
Только Виев и Роман Ратов оставались еще на Земле, чтобы повести на Гею
вторую волну переселенцев. Но Великий рейс продлится так долго и Арсений
будет находиться в космосе так далеко от Вилены, что даже видеосвидания с
ним будут невозможны.
В звездном городке Вилена отправилась к Виеву, чтобы с ним первым
проститься перед своим отлетом.
Стол его, как и когда-то давным-давно, был завален чертежами, а рядом
стояла модель исполинского звездного лайнера.
Виев вышел из-за стола навстречу Вилене, обнял ее за плечи, притянул к
себе.
- Помнишь, - сказал он, - как ты отчитывала меня за бездушное отношение к
звездолетчикам-холостякам?
- Еще бы! - улыбнулась Вилена. - Для нас с вами это не полвека назад было.
- Так вот, командир седьмого флагмана Великого рейса! - торжественно
объявил Виев. - Тебе в помощники назначен один звездолетчик, только не
холостой, а женатый.
Вилена вспыхнула, догадываясь, кого он назовет сейчас.
- Верно догадалась, - кивнул Виев. - Арсений Ратов. И еще одного назначаем
мы в помощь командиру тринадцатого флагмана Еве Курдвановской. Только тот
пока холостой.
- Костя Званцев! - обрадовалась Вилена.
- Вот именно, - подтвердил Виев.
Вилена счастливо рассмеялась:
- Что это? Матриархат?
- Нет. Ева просто солиднее, весомее легковесного Кости.
- А Арсений? - едва ли не с обидой спросила Вилена.
Виев замялся:
- Нет. Тот тяжеловес, но...
- Не отвечайте! Узнаю Арсения. Это он сам?
- Ну что ж, - развел руками Виев. - Сам грешу чтением мыслей. - И снова
обнял Вилену.
Прямо от Виева Вилена поехала к Авеноль.
Старушка старалась новое свое жилище сделать похожим на былой родительский
дом, обставленный еще по вкусу Анны Андреевны. Знакомые одряхлевшие
предметы обстановки напомнили Вилене о многом, и ей взгрустнулось.
Авеноль думала, что знает все. С печальной усмешкой она сказала:
- Я не бабушка Софья Николаевна, к счастью своему, не верившая в парадокс
времени Эйнштейна. Мне не дожить до твоего возвращения... - Она
отвернулась и заплакала. Ее худенькие старческие плечи вздрагивали.
Вилене было жаль ее, и она коснулась рукой пушистых седых волос сестры.
- Я не вернусь, Авеноль, - сказала она и поняла, что это не сможет утешить
сестру. - Звездная армада не рассчитана на возвращение.
Глаза старой Авеноль сразу высохли. Она гневно обернулась:
- Как? Ты хочешь навсегда?..
- Одна из первых жительниц Геи! - слабо улыбнулась Вилена.
- Это нелепица! - заволновалась Авеноль. - Зачем Гее вакуумная энергия или
рояли?
Но поколебать Вилену было невозможно.
С тяжелым чувством приехала Вилена к Виленоль.
Маленькие Ан И Ана дружили со дня рождения, росли, как близнецы. Им
предстояло расстаться, не узнав друг друга взрослыми.
- Ты знаешь, - обняла Вилену ее названая сестренка. - Это правильно и
неизбежно. Наверное, так уже было не раз во Вселенной. Разумные существа
прилетали на свободные планеты и заселяли их. Может быть, и на Земле, как
уверяет милый доктор Матсумура, случилось так же. И поселившемуся здесь
"гомо сапиенсу" пришлось бороться с враждебной природой.
- На Гее будет по-иному. Туда человек ступит великаном. И по своему росту,
и по своим знаниям.
- Ты была у бабушки Авеноль?
- Да. Она сказала, что в условиях дикой планеты не нужны ни вакуумная
энергия, ни рояли.
- Разве можно потерять на Гее цивилизацию Земли? Физика - показатель ее
глубины. Искусство - ее красоты!
От Виленоль Вилена поехала к академику Руденко.
Владимир Лаврентьевич, поговорив с ней, лукаво посмотрел из-под седых
бровей:
- Мне не хотелось бы, чтобы на Гее через миллион лет сомневались в том,
прилетели ли на нее люди с Земли или нет.
И академик вполне серьезно пообещал начать "археологические раскопки в
наследственной памяти людей".
- Там должны сохраниться картины "доземного их существования", - сказал он
Вилене, провожая ее. - Благословляю тебя на "великое космическое
переселение народов"! - уже издали крикнул он.
Арсений позже Вилены уехал из звездного городка. Огромный, крепкий, словно
взошедший на помост для нового рекорда, стоял он на веранде, ожидая, когда
Вилена закончит пьесу.
Вилена, не доиграв пьесы, почувствовала его близость, вскочила из-за рояля
и бросилась к нему:
- Значит, это ты настоял? - с вопросом заглянула она ему в глаза.
- Они с отцом из-за нас с тобой и решили лететь с первой волной, -
смущенно ответил Арсений.
- Чтобы заменить тебя и Костю на постах командиров? Какие же они настоящие
люди!..
- Буду хорошим помощником, - пообещал Арсений и шутливо добавил: - Так и
должно быть. Новая колония Геи начнется с матриархата. По крайней мере, на
двух кораблях, твоем и Евы.
Вилена загадочно улыбнулась в ответ.
И вот теперь Вилена, прощаясь, смотрела на яркую пестроту леса. Вместе с
маленьким Аном они быстро зашагали к станции подземной дороги.
Новые люди с присущим им тактом не устраивали космическим колонистам
горьких проводов. Рейсы ракет на окололунную орбиту звездолетов
проводились спокойно, буднично...
Арсений улетел на звездный лайнер раньше Вилены. Он подготовлял корабль
для приема пассажиров.
Теперь, без всякого надрыва и слез, улетела туда и Вилена с сынишкой.
Виленоль с дочкой Аной словно случайно оказалась в том поезде, в котором
ехала Вилена с сыном. Дети обрадовались, хохотали, когда "Невидимка" мягко
усаживал их в кресла, и тщетно старались встать при разгоне и торможении.
Виленоль перекидывалась с Виленой ничего не значащими словами.
Виленоль с дочкой поднялись с места на какой-то станции и простились с
Виленой, словно расставались на день-два. И в этом прощании было больше
бережливости и любви, чем в былых рыданиях на старых космодромах.
По травянистому полю подмосковного космодрома Вилена с Аном шли не
оглядываясь. И каким-то внутренним зрением воспринимала Вилена сейчас все,
что было вокруг: и чистое синее земное небо (в прошлый раз по нему бежали
высокие облака!), и дальний лес в осеннем наряде (тогда он был
нежно-зеленым, едва одевшимся!), и группу людей, оставшихся у белого
здания космодрома) прежнее было намного меньше!).
Вилена знала, что никто из близких на этот раз не провожает ее. Она
нагнулась и сорвала пучок травы. Ан, как обезьянка, тотчас повторил ее
движение.
Вилена прижала траву к лицу и оглянулась. Пусть там нет Авеноль, Пети,
Виленоль, но там - люди, люди ее Земли!
Вилена смотрела на них сквозь эту последнюю земную зелень.
Ану понравилось смотреть назад через травинки. Почему он раньше так
никогда не делал? Ведь интересно!
Вилена нагнулась, подхватила сынишку на руки и вошла с ним в космический
корабль ближнего космоса.
И сын и мать сжимали в руках пучки земной травы. Они сберегут эти травинки
на многие десятилетия, и жители далекой Геи не раз придут к ним любоваться
на эти священные реликвии с их прародины.
Но это в далекие будущие годы, а сейчас...
Вилена поцеловала сына, вложив в этот поцелуй все, что хотела передать
Земле, которую покидала.
И Земля словно ответила ей. Она сжала ее в прощальном объятии, увеличив
тяжесть вдвое, - космический корабль набирал скорость...
Рейсовый корабль, курсирующий между Землей и "седьмым материком", доставил
Вилену с Аном на звездный лайнер.
Вилена по-хозяйски, с чисто женской дотошностью проверяла готовность
звездолета к приему пассажиров.
Потом стали прибывать первые звездные колонисты. Это были люди нового
времени. Они смотрели на свою миссию, как на естественное продолжение
земной жизни, и в то же время мечтали о романтике приключений.
Вилена стояла в командирской кабине.
В квадратном иллюминаторе, как в старом кинокадре, виднелся диск планеты,
поднимающийся благодаря движению корабля из-за лунных гор. Потом лунные
горы ушли вниз, исчезли. Шар остался. Медленное его вращение позволяло
угадывать перемещение знакомых материков, которые через несколько сот лет
местами сольются с замороженными морями.
Скоро перемещение материков стало заметнее. Вилена знала, что это вызвано
движением самого лайнера, сошедшего с селеноцентрической орбиты. Земля с
Луной удалялись...
Через несколько лет, в строго рассчитанное время, в этом же иллюминаторе
покажется такой же диск планеты, щедрой и дикой, где в своеобразном
"минимире" должно начать свою жизнь дочернее человечество Земли. Но
никогда не будет утрачена связь с материнской планетой, как это, возможно,
произошло с теми, кто якобы колонизовал Землю. Человеческая культура на
новой родине через какое-то время совершит еще один прыжок к еще более
далеким звездам, чтобы дальше расселить Разум по Вселенной.
- Мама, - спросил маленький Ан, - правда, я буду на Гее великаном? И я
смогу там прыгать, как на Луне?
- Стать великаном человеку помог разум, - ответил за мать Арсений Ратов. -
А чтобы высоко прыгать, нужно быть сильным. Человечество могло прыгнуть к
другой звезде, потому что оно очень сильное,
- Хочу быть сильным, - сказал Ан.
И он будет могучим великаном, новый человек нового человечества.
Москва - Абрамцево
1964-1972