Голон Анн, Голон Серж / книги / Анжелика и Дьяволица

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 3020 
Автор: Голон Анн, Голон Серж 
Наименование: Анжелика и Дьяволица 





Анн и Серж ГОЛОН


                           АНЖЕЛИКА И ДЬЯВОЛИЦА

                              (Анжелика #12)


  ONLINE БИБЛИОТЕКА


  http://www.bestlibrary.ru



                               ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


                        ГОЛДСБОРО ИЛИ ПЕРВЫЕ РОСТКИ


                                  Глава 1


  Маленький корабельный котенок, неизвестно как оказавшийся на берегу,
всеми позабытый, смотрел на Анжелику.
  Был он худ и грязен, но горящие золотым пламенем глаза его взывали о
помощи доверчиво и вместе с тем повелительно.
  Анжелика не видела его. Сидя у изголовья герцогини де Модрибур, в
верхних помещениях форта, она предавалась грустным размышлениям.
  Котенок пристально смотрел на нее. Как он мог дойти до такого
состояния? Больной, покрытый струпьями, еще недавно сосавший мать, он,
по-видимому, рукой нетерпеливого юнги был вышвырнут на берег и долго
бродил там - крохотный бесприютный зверек, выброшенный в мир, безразличный
к его жалкому существованию. Слишком слабый, чтобы найти себе пропитание
или же оспорить его у других кошек и собак Голдсборо, он ощущал, что
угроза исходит отовсюду: от моря, песка на берегу, людского жилья, шагов
человека. Ему удалось проскользнуть в форт, а затем - в эту тихую комнату,
где, может быть, он искал лишь полумрака и покоя, чтобы умереть.
  Теперь котенок смотрел на сидящую женщину и, казалось, спрашивал себя
- может ли он ожидать от нее избавления от смерти. Собрав последние силы,
он попытался мяукнуть, но раздался лишь сиплый, едва слышный звук. Однако
это жалобное мяуканье вывело Анжелику из задумчивости. Она подняла голову
и посмотрела на котенка. В нем оставалось так мало жизни, что она приняла
его за видение своего уставшего ума, подобное тем образам дьявольских
животных, что посещали ее в последние дни.
  Котенок попытался мяукнуть еще раз, и словно отчаяние мелькнуло в его
золотистом взоре. Она наклонилась к нему.
  - Да откуда же ты взялся, бедняжка? - воскликнула Анжелика, беря его
в ладони. Котенок, легкий как перышко, тут же вцепился в бархатное платье
своими слабыми коготками и замурлыкал с силой, неожиданной в столь хрупком
тельце.
  "А, ты меня увидела, - казалось, говорил он. - Умоляю, не выбрасывай
меня".
  "Наверное, его вышвырнули с какого-нибудь корабля, - подумала
Анжелика. - С корабля Ванерека или же с английского... Он умирает от
голода и слабости".
  Она подошла к столу. На дне чашки оставалось немного гоголя-моголя -
герцогине его давали для поддержания сил. Котенок стал лакать, но без
жадности - он совсем обессилел.
  - Он дрожит. Ему холодно.
  Анжелика вновь села у постели больной, взяв котенка на колени, чтобы
согреть его. Она думала о своей дочурке Онорине, которая так любила
животных - как увлеченно она ухаживала бы сейчас за котенком!
  От этих воспоминаний у нее на душе сделалось еще тяжелее. Ей
представился деревянный форт Вапассу, где она оставила Онорину на
попечении верных слуг; Анжелика с горечью подумала, что то был навеки
потерянный рай. Там со своим возлюбленным супругом Жоффреем де Пейраком
она познала высшее счастье.
  А сегодня все разбито вдребезги, кругом одни осколки, казалось ей.
  Ей чудилось, что вдребезги разбита и она сама, и никогда ей не
обрести прежней цельности.
  Что же стряслось за эти несколько последних ужасных недель, что
восстановило их друг против друга, какое страшное недоразумение разлучило
их? Мучительное сомнение пронзило ее: Жоффрей больше ее не любит.
  "Но ведь была же у нас та зима, - мысленно повторяла она в отчаянии.
- Та зима в Вапассу. И ее бесчисленные опасности, через которые надо было
пройти вместе, не дрогнув; и голод, и торжество весны. Не знаю, пережили
ли мы все это как супруги или же как любовники, связанные общей борьбой,
но все пережитое казалось таким прекрасным, пылким, я чувствовала, что он
так близок ко мне.., хотя всегда немного непредсказуем, немного опасен.
Что-то в нем всегда ускользает от меня..."
В волнении она поднялась. За некоторые вещи она ужасно сердилась на
мужа. Например, когда он бросился в погоню за Пон-Брианом, и несколько
дней она изнемогала в смертельной тревоге, или потом, на "Голдсборо",
когда он скрыл, что ее сыновья, их сыновья, живы, а совсем недавно - эта
незаслуженная слежка на острове Старого корабля! Так значит, он судит о
ней несправедливо, он сомневается в ее любви! Он принимает ее за женщину
бессердечную, ведомую лишь своими желаниями.
  "И, однако, он излучает такое обаяние, - сказала она сама себе, - что
я не могу жить и дышать, не ощущая тепла его любви. Жоффрей не похож ни на
кого другого, и может быть, именно своей непохожестью он привязал меня к
себе столь сильно. Ведь я тоже грешна перед ним, я тоже не правильно
судила о нем".
  Она ходила взад-вперед по комнате, машинально прижимая к себе
котенка, который свернулся на ее плече, закрыв глаза, в непринужденной
позе, исполненной неги. Чувствовалось, что от прикосновения рук Анжелики
жизнь возвращается к нему.
  - А, тебе хорошо, - сказала она ему вполголоса, - ты славная
беззащитная кошечка, и хочешь только одного - жить. Не бойся ничего, я
буду за тобой ухаживать и вылечу тебя.
  Котенок замурлыкал еще сильнее, и женщина погладила его мягкую,
нежную мордочку - маленькое существо, живое и ласковое, дарило ей утешение.
  Неужели они с Жоффреем стали настолько чужими друг другу?
  "Я тоже не доверяла ему. Мне надо было сразу же, как только я
вернулась, рассказать ему о Колене; чего я боялась? Было бы гораздо проще
объяснить все произошедшее, ведь Колен застиг меня во сне. Но совесть моя,
по-видимому, была не вполне чиста.., во мне по-прежнему живет страх
потерять его.., страх потерять его еще раз, неверие в чудо..."
Ей наконец удалось определить ту необъяснимую тревогу, что сжимала ей
сердце и гасила ее порывы, и понять, что истоки этой тревоги лежат
глубоко, и причина ее - не просто напряжение последних дней. То было нечто
давнее, страх, затаившийся на дне души, готовой восстать и закричать в
отчаянии: "Итак, все кончено! Все кончено! Любовь моя! Любовь моя! Никогда
больше я не увижу тебя! "Они" взяли его, "они" увели его... И никогда
больше я не увижу его".
  Внезапно нахлынувшие чувства заставляли ее отказываться от борьбы.
  "Да-да, дело именно в этом, - призналась она самой себе. - Именно
поэтому все не ладится. Я была совсем юной, когда все стряслось.
Избалованный ребенок, который получил от жизни все.., а потом вдруг -
ничего".
  Там, в Тулузе, в блеске ослепительных празднеств, над ней,
восемнадцатилетней, взошло огромное солнце любви, осветившее все ее
существо: Жоффрей открыл ей его, и они обладали им вместе. На заре ее
жизни каждый день, каждый час словно сулил ей что-то. "Его неровный шаг,
его голос, его взор, обращенный ко мне... Я уже начинала верить, что жизнь
- это волшебство. И вдруг - великая стужа, одиночество. В сущности, я так
и не смирилась с этим. Со мной остался мой страх.., и моя обида на него.
"Они" его заберут, "они" его победят, он отдалится от меня, и моя боль не
станет волновать его. Мы вновь обрели друга друга, но веру свою я
полностью не обрела - мою веру в него, в жизнь, в радость".

  ***

  Между ними оставались следы ран слишком глубоких; мрак неизвестности,
который окутывал их жизнь в разлуке, еще не развеялся полностью. В Вапассу
почти нечеловеческий труд - надо было выстоять вместе с чадами и
домочадцами - помог вновь связать воедино их жизни, придав им неведомую
ранее нераздельность. Однако новый взрыв пылких чувств заслонил от них те
черты их характеров, которые родились в долгой разлуке, и приглушил
неотступные вопросы о том неизвестном, что произошло с каждым из них за
эти пятнадцать лет, - что делало их уязвимыми перед внезапными
разоблачениями.
  Она думала о той дикой ярости, в какую впал Жоффрей, и - о его
сегодняшнем порыве. Да, он сделал ей этот великолепный подарок: испанские
пистолеты, покоящиеся ныне на столе в открытом футляре, а потом страстно
сжал ее в своих объятиях.
  Но тут как раз объявили о несчастье с герцогиней де Модрибур,
благодетельницей королевских невест "Королевские невесты - по инициативе
Кольбера, министра Людовика XIV, по всей Франция были набраны девушки из
бедных семей и отосланы за казенный счет во французские поселения Канады,
чтобы там они могли стать женами колонистов.".
  Пришлось отправиться на берег и там ухаживать за ней, ибо она
потеряла сознание. Весь день Анжелика пыталась привести герцогиню в
чувство. Теперь, казалось, той было лучше, и уже около часа она спокойно
почивала на широкой кровати. Анжелика удалила прислужниц, чье отчаяние
перед состоянием их хозяйки могло нарушить этот сон, ставший наконец
благотворным. Но теперь она сожалела, что не может отойти. Жоффрей не
пришел справиться о ней, не передал никакой записки, и ей так хотелось
отправиться на его поиски.
  Как жаль, что в первом порыве сочувствия она приказала перенести
благодетельницу в их покои в форте.
  "Мне следовало бы попросить госпожу Маниго приютить ее. Или же
госпожу Каррер? Кажется, над трактиром построили несколько комнат для
господ офицеров, которые бывают здесь проездом. Правда, там довольно
неудобно и шумно, а эта несчастная нуждалась в неусыпном попечении. У меня
было такое чувство, что она никогда не выйдет из своей странной
прострации".

  ***

  Анжелика вернулась к постели, но глаза ее - она сама не знала, почему
- старались не останавливаться на лице спящей женщины, покоящемся на
кружевной подушке.
  Это было лицо столь юное, а красота его - столь хрупкая, с печатью
страдания, что вызывало какое-то болезненное ощущение.
  "Почему-то я представляла себе герцогиню де Модрибур в облике старой
тучной женщины, вроде ее компаньонки Петронильи Дамур, - подумала
Анжелика. - Это похоже на дурную шутку".
  Она слышала, как госпожа Каррер, которая помогала ей раздевать
герцогиню де Модрибур, и, должно быть, разделяла ее замешательство - у
"благодетельницы" было тело богини - пробормотала что-то невнятное,
покачивая своим ларошельским чепцом.
  Но ни она, ни госпожа де Пейрак, как подлинные женщины Нового Света,
привыкшие сталкиваться с самыми неожиданными ситуациями, не проронили ни
слова. За эти несколько дней столько было всякого! Не станешь же проводить
сутки напролет, воздев руки к небесам и изумляясь. Госпожа Каррер лишь
прошептала, разглядывая одежду потерпевшей кораблекрушение: юбку желтого
атласа, ярко-голубое верхнее платье, красный пластрон, лазурный лиф "В
описываемую эпоху туалет знатных дам состоял из следующих частей: верхнее
платье, с тканым узором, расшитое золотом, было широко распахнуто, что
позволяло видеть лиф и юбку в сборках, также украшенные вышивкой, золотым
шитьем, кружевами, галуном.":
  - Гляньте-ка на эти тряпки! Это не женщина, а прямо какой-то попугай.
  - Может быть, новая парижская мода? - предположила Анжелика. -
Госпожа де Монтеспан, царившая при дворе, когда я его покинула, любила
блеск.
  - Может статься, но только эта-то, говорят, о бедных печется, так уж
ей-то!..
  Юбки и верхнее платье разорвались и запачкались. Госпожа Каррер
унесла их, чтобы постирать и починить.
  Красные чулки с золотой стрелкой, брошенные на пол, пылали пунцовым
пятном у постели. Котенок, привлеченный ими, соскочил с рук Анжелики и,
осторожно оглядев непонятную вещь, с видом собственника свернулся на них
клубком.
  - Ну, нет, малыш, тебе нельзя здесь лежать, - доспротивилась Анжелика.
  Она вновь опустилась на колени рядом с ним, пытаясь убедить его в
том, что это изысканное шелковое ложе создано не для грязно-серой шерсти
больного котенка. И когда, наконец, она самолично уложила малыша на
краешек мягчайшего одеяла, в уголок, тот согласился на перемену места.
Глядя на нее своими раскосыми полуприкрытыми глазами, он, казалось,
говорил:
  "Раз ты занимаешься мной и понимаешь, насколько я важная персона, и
стараешься ради меня, я, так и быть, откажусь от этих красных чулок".
  Анжелика подобрала чулки с пола, и они словно заструились в ее руках,
унося ее в мечтах далеко-далеко...
  - Я купила их в Париже, - вдруг произнес чей-то голос, - у господина
Бернена. Вы знаете, у Бернена, галантерейщика Дворцовой лавки.


                                  Глава 2


  Герцогиня де Модрибур пробудилась и, опершись на локоть, уже
несколько минут наблюдала за Анжеликой.
  Обернувшись при звуках ее голоса, Анжелика, как и тогда, на берегу,
испытала потрясение от восхитительного взора "благодетельницы".
  "Что за очарование заключено в этом взгляде?" - спросила она себя.
  Огромные темные зрачки выделялись на лилейно-бледном, почти девичьем
лице и придавали ему своего рода трагическую зрелость, подобную взгляду
некоторых детей - слишком серьезных, рано повзрослевших от страданий.
  Но это впечатление тотчас же пропало.
  Когда Анжелика наклонилась к герцогине де Модрибур, выражение лица у
той было уже другое. Глаза ее лучились мягким, спокойным светом и,
казалось, она с дружелюбием разглядывала графиню де Пейрак, в то время как
на устах ее играла приветливая улыбка.
  - Как вы себя чувствуете, сударыня? - осведомилась Анжелика, садясь у
ее изголовья.
  Она взяла руку, покоящуюся на простыне - та была прохладной, без
всяких признаков горячки. Но биение крови у хрупкого запястья по-прежнему
оставалось неспокойным.
  - Вы любовались моими чулками? - спросила госпожа де Модрибур. -
Правда же, они великолепны?
  Ее мелодичный голос казался несколько неестественным.
  - Шелк в них переплетается с пухом афганских коз и с золотой нитью, -
объяснила она. - Вот почему они такие мягкие и так блестят.
  - Это действительно очень красивая, элегантная вещь, - согласилась
Анжелика. - Господин Бернен, которого я когда-то знала, верен своей
репутации.
  - У меня есть также перчатки из Гренобля, - с готовностью продолжала
герцогиня, - надушенные амброй. Да где же они? Мне хотелось бы вам их
показать...
  Продолжая говорить, она обводила взором вокруг себя, не очень хорошо,
видимо, представляя, где находится, и что за женщина сидит рядом с ней,
держа в руках ее чулки.
  - Возможно, перчатки пропали вместе со всем остальным вашим багажом,
- осторожно подсказала Анжелика, желая помочь ей осознать истину.
  Больная пристально посмотрела на нее, затем в ее выразительном
взгляде промелькнула тревога, но тотчас же погасла под опущенными веками.
Закрыв глаза, герцогиня откинулась на подушки. Она сильно побледнела,
дыхание ее участилось. Она поднесла руку ко лбу и прошептала:
  - Да, да, правда. Это ужасное кораблекрушение! Теперь я вспомнила.
Простите, сударыня, я говорила глупости... Мгновение она помолчала, а
потом задумалась:
  - Почему же капитан сказал нам, что мы прибываем в Квебек? Мы ведь не
в Квебеке, не так ли?
  - Никоим образом! При хорошем ветре вам понадобилось бы три недели,
чтобы туда добраться.
  - Так где же мы?
  - В Голдсборо, на побережье Мэна, поселении на северном берегу
Французского залива.
  Анжелика уже собиралась дать самые точные объяснения - где находится
Голдсборо по отношению к Квебеку, но ее собеседница испустила крик ужаса:
  - Что вы говорите! Мэн, Французский залив. Значит, надо полагать,
где-то за Новой Землей "Новая Земля - имеется в виду остров Ньюфаундленд."
мы заблудились и обогнули весь полуостров Акадия с юга, вместо того, чтобы
плыть к северному побережью залива Святого Лаврентия?
  Географию, по крайней мере, она знала хорошо - или же дала себе труд
посмотреть на карту, прежде чем бросаться в американскую авантюру.
Герцогиня выглядела очень удрученной.
  - Так далеко! - вздохнула она. - Что с нами теперь будет! А эти
бедные девушки, которых я везла с собой, чтобы выдать их замуж в Новой
Франции?
  - Они живы, сударыня, и это уже благо. Ни одна не погибла; несколько
из них серьезно ранены, но все оправятся от страшного испытания, ручаюсь
вам.
  - Слава создателю! - горячо прошептала госпожа де Модрибур.
  Она сложила руки и, казалось, погрузилась в молитву. Последний луч
клонящегося к горизонту солнца осветил ее лицо, одарив его удивительной
красотой. В который уже раз у Анжелики возникло ощущение, что судьба опять
играет с нею свои грубые шутки. Где та старая, расплывшаяся
благодетельница королевских невест, которую она себе вообразила? Явившаяся
вместо нее молодая женщина, погруженная сейчас в молитву, казалась не
вполне реальной.
  - Как мне отблагодарить вас, сударыня? - сказала герцогиня, словно
приходя в себя. - Я понимаю, что вы - хозяйка этих мест и, по-видимому,
именно вам и вашему супругу мы обязаны жизнью.
  - На этих дальних берегах мы почитаем своим священным долгом помогать
друг другу.
  - Вот я и в Америке! Какое тяжкое открытие! Да поможет мне Господь!
  Затем, овладев собой, она заговорила вновь:
  - Но ведь Дева Мария, явившаяся мне, повелела мне отправиться именно
сюда. Значит, я должна склониться перед Святой волей! Не кажется ли вам,
что небо уже явило знак своего покровительства - ведь ни одна девушка не
погибла?
  - Да, именно так.

  ***

  Заходящее солнце заливало комнату пурпурным сиянием и огненным
отблеском сверкало в темных локонах герцогини. От ее прекрасных волос,
густых и пышных, исходил тончайший аромат, который Анжелика никак не могла
точно определить. С первого же мгновения, когда она наклонилась над
герцогиней, этот аромат породил в ней какую-то глухую, неясную тревогу, а
вместе с ней - уверенность, что это есть некий знак, и что ей следовало бы
понять, какой именно.
  - Вас заинтересовал запах моих волос? - спросила герцогиня, с чисто
женской проницательностью угадывая ее мысли. - Ни единого схожего с ним не
найдется, не правда ли? Эти духи составляют специально для меня. Я уступлю
вам несколько капель, и вы сможете увидеть, подходят ли они вам.
  Однако, вспомнив о несчастьях, постигших ее, и о том, что флакон с
бесценными духами, вероятно, покоится на дне морском, она оборвала себя и
тяжко вздохнула.
  - Желаете ли вы, чтобы я послала за вашей компаньонкой Петронильей
Дамур, - подсказала Анжелика, жаждавшая отправиться на поиски мужа.
  - Нет, нет! - поспешно откликнулась госпожа де Модрибур. - О, молю
вас, только не она! Это сверх моих сил. Бедная женщина.., она очень
преданна, но так утомляет!.. А я чувствую себя донельзя измученной. Мне
кажется, я сейчас посплю.., чуть-чуть.

  ***

  Она вытянулась под одеялом в священной позе - руки вдоль тела, голова
откинута назад и, по-видимому, тотчас же заснула.
  Анжелика поднялась, чтобы опустить деревянные ставни - слишком яркий
свет мог потревожить больную. Минуту она смотрела на берег, алеющий в
закатном свете, на оживление, царившее на исходе дня и в форте, и в
деревне. Это был час, когда жара спадает, и над домами, где в очагах
разогревался ужин, вился дымок, а вдоль берега и на скалах зажигались
костры индейцев и моряков.
  Ей подумалось, что в тот день в Голдсборо пекли хлеб - это делалось
раз в месяц, в печах, вырытых прямо в земле и разогреваемых раскаленными
камнями и угольями. Восхитительный запах теплого хлеба разносился, словно
ладан, летучий и родной; она увидела детей, которые возвращались домой,
неся на носилках большие золотистые ковриги.
  Несмотря на недавние битвы, сотрясавшие колонию, жизнь продолжалась.
  "Жоффрей так хотел, - сказала она себе. - Сколько силы в его
стремлении выжить, отстоять жизнь! Каждый, кто соприкасается с ним,
становится словно одержимым. Он страшен.., страшен своей энергией..."


                                  Глава 3


  Внезапно Анжелика спрятала лицо в ладони, и судорога рыдания прошла
по ее телу, словно накатившая издалека, из глубины волна.
  И опять при одном упоминании о ее муже, графе де Пейраке, который с
такой твердостью и отвагой держал в своей руке их судьбы, осознание
катастрофы, пронесшейся в последние дни над ними, над их страстью,
казалось, столь неразделимо сплотившей их, вновь подступило к сердцу
Анжелики.
  В вечерней тиши этот разгром воспринимался еще больней. Так ощущает
себя человек, переживший стихийное бедствие: он чудом избежал его, но
затем увидел следы катастрофического опустошения... Все было кончено!
  Конечно, внешне ничего не изменилось, но что-то важное погибло...
  Горькое разочарование терзало ее.
  Почему он не призвал ее?
  Почему он не пришел справиться о ней?
  На протяжении всего дня, что она провела в помещении форта, у
изголовья герцогини де Модрибур, Анжелика не переставала надеяться: он
непременно придет, подаст знак...
  Ничего! Значит, он все еще сердится на нее. Конечно, сегодня утром, в
какой-то краткий миг, она смогла подойти к нему, заговорить, крикнуть ему
о своей любви!.. И вдруг он сжал ее в своих объятиях с неистовством,
которое и теперь, когда она вспоминала об этом, переворачивало ей душу.
Она вновь ощутила его руки, стиснувшие ее, словно сталью, с таким пылом,
что все ее существо было потрясено глубоким, невыразимым плотским
чувством. Чувством, что она принадлежит ему, и только ему, до самой
смерти... Сладко умереть вот так, в его объятиях, не думая ни о чем, кроме
счастья, счастья безграничного - знать о его любви к ней.
  Но вот после минутного просветления страх вернулся вновь.
  Эта недавняя драма показала ей, что многие глубоко личные проявления
Жоффрея де Пейрака прошли мимо нее. А она считала, что знает его, что
разгадала его: теперь она уже ничего не понимала!.. У него вырывались
слова, жесты, крики мужчины, пришедшего в ярость, ревнивого любовника -
никогда раньше она не ожидала бы от него такого. Но не это ранило ее
больнее всего, ибо она смутно ощущала, что новая для нее грань его
характера порождена ею самой, и иначе и быть не могло: грань эта
раскрылась, в сущности, лишь потому, что тут была замешана она, и он,
всегда хранивший такое самообладание, взрывами своей ужасной ярости выдал,
сам того не желая, как дорога ему она, единственная из женщин. Однако
сейчас Анжелика уже не была в том уверена. Ей бы хотелось, чтобы он сам
сказал ей об этом! И в любом случае она предпочитала его неистовство и
грубость тем хитростям и ловушкам, которые он расставлял ей, надеясь, что
она споткнется. Завлечь ее на остров Старого корабля с Коленом, чтобы
иметь возможность застать их в объятиях друг друга... Ведь это было
несправедливо, недостойно его?.. Анжелика задавала себе мысленно этот
вопрос снова и снова, и каждый раз проходила сквозь бездну страданий. Да,
он ударил ее по лицу, но то было сущим пустяком по сравнению с ударом,
поразившим ее душу. Ей нужно понять Жоффрея. А поняв, вновь идти ему
навстречу, ибо страх, что она потеряла его навсегда, безмерно терзал ее.
  Как это могло случиться между ними - словно опустошительный смерч,
обрушивающийся внезапно и все сметающий? Внезапный, но и коварный,
вероломный, обманувший их бдительность. Стараясь вытянуть нить из клубка,
докопаться, когда же все началось, она спрашивала себя, каким же образом в
течение всего лишь нескольких дней так много роковых случайностей,
столкнувшись, привели их, нежных сообщников, пылких друзей, страстных
любовников, к тому, что они стали бояться друг друга. В этом было что-то
колдовское, что-то кошмарное!..
  По-видимому, все началось в Хоусноке, когда по просьбе Жоффрея она
отвозила маленькую англичанку Роз-Анн к ее бабушке и дедушке, колонистам
Новой Англии, живущим на границе с Мэном. Сам же он, следуя переданным
через Кантора указаниям индейского вождя, с которым его связывал договор,
отправился в устье Кеннебека.
  А затем исполненные драматизма события обрушились лавиной.
  Канадцы и их союзники, индейцы-абенаки, напали на английскую деревню;
судя по всему, атака была задумана, чтобы взять в плен ее, жену графа де
Пейрака.
  Анжелика избегла этой участи благодаря Пиксарету, вождю патсуикетов;
добралась до бухты Каско, где произошла ее встреча с обретавшимся там
пиратом Золотая Борода - ее давним любовником Коленом Патюрелем, Королем
рабов из Микнеса, тем самым, кто спас ее из гарема Мулая Исмаила. Может
быть, это был единственный из всех любивших ее когда-либо мужчин,
оставивший в ее памяти и ее плоти сожаление, неясную грусть, какую-то
особенную нежность.
  Конечно, это нельзя было даже сравнивать с тем, что она испытывала к
Жоффрею: огромное всепожирающее пламя, мука, страсть, властное желание,
неистовое чувство, которое нельзя постичь разумом, подвергнуть анализу,
чувство, подчас охватывающее ее, словно хитон Несса "Согласно
древнегреческому мифу, коварный кентавр Несс, сраженный стрелой Геракла,
умирая, посоветовал Деянире, жене героя, собрать его, Несса, кровь и
пропитать этой кровью хитон мужа, что, якобы, поможет ей сохранить его
любовь. Однако, когда Геракл надел хитон, тот прирос к его телу, причиняя
невыносимые страдания: яд, содержавшийся в крови Несса, принес Гераклу
смерть." - но и ослепительное счастье, блистающее в ее душе подобно
солнцу: оно грело, оно наполняло смыслом ее жизнь, отвечало тайным
велениям ее сердца, всего ее существа.
  Ничто не могло быть сравнимо с этим. Но ведь она когда-то любила
Колена, она бывала счастлива в его объятиях. Она встретилась с ним в
минуту одиночества, смятения и усталости, и что-то дрогнуло в ней -
желание счастья, нежности и чувственности, особенно чувственности. Она не
хотела самообольщаться или же искать себе оправданий. Она чуть было не
поддалась искушению в минуту слабости; огонь желания настиг ее в полусне,
когда Колен прижал ее к себе, осыпая поцелуями и ласками.
  Она была виновна. Она слишком любила любовь и ее тайные, райские
блаженства.
  Кроме того краткого периода ее жизни, когда она стала жертвой насилия
со стороны королевских мушкетеров, в дни бунта в Пуату, - в то время она
не переносила, если к ней прикасался мужчина - она всегда обретала усладу,
постоянное наслаждение в любовных баталиях, которые, казалось, дарили ей
каждый раз новые открытия.
  Она слишком любила любовь! Вот где был корень зла, ее слабость и ее
завораживающая сила.
  Жоффрей - да, как всегда, именно он, маг Жоффрей, распахнул перед ней
врата волшебного края, первым открыв ей, совсем юной, наслаждение; и он
же, встретив ее после пятнадцатилетней разлуки, когда он считал ее
умершей, именно он исцелил глубокие раны, нанесенные ее женственности,
вновь пробудил к жизни ее чувства, возродил ее для Любви, и чуткость,
заботливость, терпение его были безграничны...
  Как забыть это? Б царстве любви она обязана ему всем. Первое
посвящение в тайну - и взлет, излечение и словно второе рождение для
любовной жизни, которое, застигнув ее на ступенях зрелости, когда опыт и
страдания обогатили и возвысили ее, - даровало ей вдохновенное чувство:
теперь она может полностью насладиться его чудесной явью.
  Слишком немного ей нужно для счастья: именно эта ее слабость
заставила ее на какое-то мгновение содрогнуться в любовном жару в мощных
объятиях Колена, когда он застал ее в ночи, на корабле "Сердце Марии".
Невероятным усилием она вырвалась, убежала от него...
  Почему судьбе было угодно, чтобы солдат Курт Риц, спасающийся
бегством с корабля, заметил их из окна каюты в тот миг, "когда она была
голышом в объятиях Золотой Бороды"?
  Почему судьбе было угодно, чтобы этот человек, наемник Жоффрея де
Пейрака, не знающий, кто эта женщина, замеченная им, огласил сей факт
перед самим графом, и не только перед ним, но и перед всеми именитыми
гражданами колонии Голдсборо?
  Какой ужас! Какой страшный момент для каждого из них! И для НЕГО!
Униженного ею перед всеми.
  Анжелика понимала его неистовство, когда она очутилась перед ним. Но
что теперь делать, дабы укротить его гнев? Как дать ему понять, что
никогда она по-настоящему не любила и не будет любить никаких других
мужчин, кроме него!.. И если он не будет любить ее, она умрет, да, она от
этого умрет...
  И вдруг она решилась. Она не останется здесь - глупо сидеть и ждать
его. Сегодня же вечером она пойдет к нему, она станет умолять его, она
попытается объясниться. И пусть он опять ответит ей оскорблением. Все, что
угодно, но только не быть разлученной с ним! Все что угодно, но только не
его холодность.
  Пусть он снова примет ее в свои объятия. Даже если в своем озлоблении
он задушит, сломает ее.
  Она бросилась к туалетному столику, и, увидев в зеркале слезы,
текущие по щекам, чуть-чуть попудрилась.
  Она развязала пучок, распустила тяжелую косу и, взяв черепаховую
щетку с золотой инкрустацией - то был тоже его подарок - быстро расчесала
волосы. Она хотела быть красивой, а не загнанной, взвинченной, как все эти
последние дни.
  С тех пор, как Анжелика водворила котенка на одеяло, тот лежал не
шевелясь, свернувшись клубочком, упиваясь довольством, каким он не
наслаждался уже давно, а, может быть, и никогда в этой жизни. Мягкий,
терпеливый, почти бестелесный, такой маленький и болезненно-хрупкий, он не
шевелился и, казалось, едва подавал признаки жизни. Но как только Анжелика
заговорила с ним, он громко замурлыкал, выражая, как мог, свою радость и
благодарность.
  Таков был его выбор: после тяжких скитаний он встретил эту женщину, и
она стала его мечтой, его небом, его надеждой. Котенок во всем полагался
на человеческое существо, пожалевшее его, и знал, что не будет разочарован.
  - Я ухожу, - доверительно обратилась к нему Анжелика. - Будь
послушным, я вернусь...
  Она бросила последний взгляд на постель. Герцогиня по-прежнему лежала
абсолютно прямо. Анжелика, все еще со щеткой в руке, попыталась уяснить
для себя - что же это за воспоминание, которое она никак не могла облечь в
слова.
  - Почему вы так меня рассматриваете? Во мне есть что-то, что вас
тревожит? - спросила больная, не открывая глаз.
  - Простите меня, сударыня... Ничего особенного; наверное, я обратила
внимание на то, как вы лежите. Может быть, вы с самого раннего детства
воспитывались в монастыре?..
  Помню, когда я сама была в пансионе, нам запрещали спать иначе, чем
на спине, вытянувшись прямо, положив руки поверх одеяла.., даже зимой.
Само собой разумеется, ничего этого я не выполняла. Я была очень
непослушной.
  - Ваша догадка верна, - сказала госпожа де Модрибур с улыбкой. - Всю
свою юность я провела в монастыре, и, признаюсь, до сих пор могу заснуть
только в той позе, за которую вы меня укоряете.
  - Это отнюдь не укор. Где вы были пансионеркой?
  - У урсулинок, в Пуатье.
  - - В монастыре на улице Монте?
  - В Пуатье монастырь урсулинок только и есть на улице Монте.
  - Но я тоже там воспитывалась!. - воскликнула Анжелика. - Какое
совпадение! Значит, вы из Пуату?
  - Я родилась в Мальне.
  - Рядом с лесом Мерван?
  - У самой ложбины Жано. Знаете, там, где течет Руэ, - пояснила
герцогиня де Модрибур, внезапно оживляясь. - Наш замок стоял на опушке
леса! Огромные каштаны! Там у опавших каштанов и желудей такой запах, что
их ароматом, кажется, можно насытиться. Осенью я готова была ходить
часами, чтобы слышать их хруст под ногами.
  Глаза ее сверкали, и легкий румянец окрасил щеки.
  - На том берегу Руэ есть замок Машкуль, - проронила Анжелика.
  - Да, - отозвалась молодая женщина. - И, понизив голос, добавила:
  - Жиль де Ре? "Жиль де Ре (1404 - 1440) - маршал Франции, сподвижник
Жанны д'Арк. В 1435 году удалился от двора в свои земли, где окружил себя
колдунами. Для своих занятий алхимией и черной магией, а также для
удовлетворения противоестественных склонностей, умертвил сотни детей, за
что и был повешен. Народная традиция отождествляет его с таким сказочным
персонажем, как Синяя борода.".
  - Проклятый.
  - Приспешник Дьявола.
  - Тот, кто убивал маленьких мальчиков, чтобы получить у Сатаны
философский камень!..
  - За свои преступления он был повешен в Нанте.
  - Он самый! Жиль де Ре!..
  И они вместе расхохотались. Можно было подумать, что они вспомнили
общего приятеля.
  Анжелика села у изголовья герцогини.
  - Так значит, мы из одной провинции. Я родилась в Сансе, неподалеку
от Монтелу, над Маре.
  - Я восхищена. Но, прошу вас, займитесь опять вашей прической, -
сказала Амбруазина, взяв щетку, брошенную Анжеликой на кровать. -
Продолжайте, прошу вас. У вас необыкновенные волосы, словно у феи.
  - В Пуату, когда я была маленькой, местные жители любили называть
меня феей.
  - Бьюсь об заклад, они подозревали вас в том, что в ночь полнолуния
вы танцуете в лесу вокруг священного камня.
  - Совершенно верно. Как вы догадались?
  - В наших краях всегда есть по соседству какой-нибудь камень фей, -
мечтательно проронила госпожа де Модрибур.
  Было что-то пылкое и нежное в том взгляде, который она остановила на
Анжелике.
  - Странно, - прошептала она. - Меня настроили против вас. И вдруг я
обнаруживаю, что вы мне так близки. Вы из Пуату, госпожа де Пейрак. Какое
счастье!
  - Кто же вас настроил против меня? - заинтересовалась Анжелика.
  Ее собеседница отвела взор; она слегка вздрогнула и пояснила:
  - О, вы знаете, отныне в Париже, если речь заходит о Канаде, имя
вашего мужа поминается очень часто. Скажем, как живущего по соседству с
владениями короля Франции. Держу пари, что о нем говорят и в Лондоне.
  Герцогиня села, обхватив руками колени. В этой позе она казалась
очень молодой, женщиной без жеманства, сбросившей тяжелый груз своих
титулов и привилегий. Анжелика заметила, что она прижимает одну ладонь к
другой жестом, который выдавал сдерживаемое ею сильное волнение, однако
Амбруазина по-прежнему смотрела на Анжелику ясным взглядом.
  И та подумала: "Может показаться, что на дне ее глаз таится золото.
Издалека они кажутся совершенно черными, невозможно черными. Но вблизи они
словно бы янтарные; да, решительно, в глубине ее глаз лучится золото".
  Они молча наблюдали друг за другом. Герцогиня с полуулыбкой чуть
запрокинула голову назад. В ее смелости и непринужденности было что-то
заученное, нарочитое. Словно она приказала себе высоко держать голову,
чтобы не поддаться желанию склонить ее, избегая чужих взглядов.
  - Что касается меня, то мне вы кажетесь очень симпатичной, -
заключила Амбруазина, словно отвечая на мысленно заданный вопрос.
  - А почему бы мне и не быть симпатичной? - живо ответила Анжелика. -
Кто же мог вам описать меня в черных красках? И кто может знать меня в
Париже, знать, что я такое? Я приплыла сюда на корабле прошлой осенью и
провела всю зиму в лесной глуши.:.
  - Не сердитесь, - попросила Амбруазина, мягко кладя руку ей на
запястье. - Послушайте, дорогая, что до меня, то я полагаю это
восхитительным - прибыть в Новый Свет и встретить здесь вас и вашего
"мужа. Я не склонна слушать сплетни, пересуды и злословие. Как правило, я
жду, когда смогу судить сама о тех людях, против которых меня пытаются
настроить; и, быть может, желая оставаться независимой, а может, просто из
духа противоречия - я ведь немного упряма, как и все в Пуату - я наперед
оказываю им некоторое предпочтение.
  Признаюсь вам кое в чем. Из Парижа Америка казалась мне необъятной,
бесконечной, - она и вправду такая. И однако же я была уверена, что рано
или поздно встречу вас... Да, некое предчувствие... Какая-то
уверенность... В тот день, когда при мне произнесли ваше имя - это было
незадолго до вашего отплытия - мне был голос: "Ты узнаешь ее!" И вот...
Может быть, на то была воля Божья.
  Она говорила, запинаясь, и в этом таилось свое очарование. Голос ее
был нежным, слегка глуховатым, иногда он слабел, словно у нее прерывалось
дыхание. Анжелика с удивлением отметила, что внимательно слушает
герцогиню. За внешним она хотела бы выявить подлинное, скрытое ее лицо.
  Не происходила ли неестественность герцогини - некоторая манерность,
некоторое актерство - от усилия, совершаемого ею над собой, дабы
восстановить связи с себе подобными.
  "Женщина не как все, женщина одинокая", - с удивлением подумала
Анжелика.
  Такой вердикт плохо сочетался с ослепительной молодостью и красотой
Амбруазины де Модрибур. Следует добавить также, что было в ней нечто
детское, какая-то ребячливость; впрочем, нет, сказала себе Анжелика, это
из-за ее зубов. Ее верхние зубы, маленькие, белые, ровные, чуть выступали
вперед, приподнимая красиво очерченную розовую губку, и потому временами
на лице герцогини появлялось мимолетное выражение заплаканной девчушки.
Когда она улыбалась, на нем также проступало что-то волнующее, невинное,
доверчивое. Но взгляд ее был проницателен, тверд и вдумчив. "Сколько лет
ей может быть на самом деле? Тридцать? Меньше? Больше?"
- Вы не слушаете меня, - вдруг сказала герцогиня. И улыбнулась как
раз этой обезоруживающей и заразительной улыбкой, откидывая назад свои
тяжелые черные волосы, ниспадавшие ей на лицо.
  - Сударыня, - таинственно спросила герцогиня, - раз вы из Пуату,
слышали ли вы когда-нибудь, как кричит мандрагора, когда ее выкапывают в
рождественскую ночь? "Мандрагора: считалось, что корень этого растения
возбуждает в людях влечение и любовь. Согласно поверью, тот, кто услышит
стон, издаваемый мандрагорой при ее выкапывании, должен умереть. Чтобы
избежать смерти человека и вместе с тем удовлетворить жажду крови, якобы
присущую мандрагоре, при выкапывании корня сажали на привязь собаку,
которая, как считалось, должна погибнуть.".
  Услышав этот странный вопрос, Анжелика ощутила, как в ней рождается
чувство сопричастности. Ее глаза встретились со взглядом Амбруазины де
Модрибур, и увидели в нем блестевшее, словно во тьме лесного озера,
мерцание звезд.
  - Да, - подтвердила она вполголоса, - но это было в сентябре. Черную
собаку, чтобы вырвать волшебный корень из земли, у нас ищут в сентябре.
  - И надо сразу же принести собаку в искупительную жертву подземным
божествам, - продолжала Амбруазина.
  - И надо одеть ее в пунцовое, чтобы удалить дьявольские силы, которые
бы пожелали ею завладеть. Они обе расхохотались.
  - Как вы прекрасны! - внезапно произнесла госпожа де Модрибур. - Да,
действительно, все мужчины, должно быть, без ума от вас.
  - О, не говорите мне о мужчинах, - возразила Анжелика раздраженно. -
У меня с мужем только что произошла ужасная ссора.
  - Это полезно, - одобрила герцогиня. - По-моему, если супруги
бранятся время от времени - это хороший знак, знак того, что личность
каждого пребывает в добром здравии.
  Ее комментарий говорил о зрелости ума. Анжелика начинала понимать,
какое влияние герцогиня имеет на людей и внезапно испытала желание
довериться этой, еще совсем недавно совершенно чужой для нее женщине, чью
душевную близость она теперь ощущала. Может быть, та даст ей совет,
который поможет ей разобраться в самой себе. Во взгляде герцогини де
Модрибур таилось нечто мягкое и нежное, но в то же время и мудрость, не
имеющая возраста. Анжелика спохватилась и перевела разговор на другую тему.
  - Вы носите в ковчежце кусочек мандрагоры? - спросила она,
прикоснувшись пальцем к золотой цепочке на шее герцогини.
  Та подскочила.
  - Ax нет, мне было бы слишком страшно. Ведь на ней лежит проклятье!
Нет! Это мои образки-заступники.
  Она извлекла из выреза кружевной сорочки три золотых медальона и
положила их на ладонь Анжелики.
  - Святой Михаил-архангел, святая Люция, святая Катерина, - сообщила
она.
  Медальоны были теплыми от соприкосновения с женским телом, и Анжелика
испытала двойственное чувство.
  - Я их ношу с тех пор, как впервые пошла к причастию, - доверительно
продолжала герцогиня. - Когда я ночью не могу спать, я чувствую их
присутствие, и мой страх проходит.
  - Страх чего?
  Герцогиня не ответила. На ее лице промелькнуло мучительное выражение,
и, закрыв глаза и положив руку на медальоны, она со вздохом откинулась на
подушки.
  - Что до мандрагоры, - продолжала Анжелика, - то, может быть, вы
хотели только что испытать меня? Может быть, вы желали узнать, не колдунья
ли я, ведь об этом в Квебеке и даже Париже рассказывают немало небылиц.
Так знайте же, дорогая, что я действительно использую корень мандрагоры
для изготовления целебного средства, называемого "снотворная маска", по
арабскому рецепту. Если мандрагору смешать с толикой цикуты и сока тутовой
ягоды, она успокаивает боль. Но никогда я не пускалась на ее поиски и не
выкапывала ее. Те несколько кусочков, которыми я обладаю, мне раздобыл
один английский аптекарь.
  Амбруазина де Модрибур слушала, следя за ней сквозь длинные ресницы,
и вдруг живо заметила:
  - Так, значит, это правда? Вы знаетесь с англичанами? Анжелика пожала
плечами.
  - В окрестностях Французского залива повсюду есть англичане. Мы здесь
не в Канаде, но в Акадии, совсем близко соседствуем с Новой Англией.
Договоры были составлены так затейливо, что владения французского короля и
английские фактории переплелись в самую запутанную сеть.
  - А владение, хозяйкой которого вы являетесь, остается независимым в
самом хитросплетении этих двух сил?
  - Вы, кажется, хорошо обо всем осведомлены. Анжелика чуть улыбнулась,
слегка разочарованная. Когда она впервые приплыла в Голдсборо, ей
показалось, что это совершенно затерянное побережье, селение, забытое
всеми.
  Но воля людей и королей уже преобразовывала эти полудикие края.
Жоффрей де Пейрак становился важной фигурой, препятствием или союзником.
Неожиданно Анжелика порывисто" встала. Что она здесь делает? Ведь она
только что решила бежать, искать его? Словно какие-то чары вдруг обрекли
ее на неподвижность, не давая уйти... Она вновь бросилась к окну.
  Наступал вечер. В надвигающемся сумраке в порт входил корабль.
  "Еще один гость, чужой, кто бы он ни был, - француз, англичанин или
голландец, или пират, или неизвестно кто, - станет убеждать Жоффрея
следовать за ним неведомо куда в неведомо какую экспедицию ради
поддержания порядка и справедливости. О, нет, на этот раз Жоффрей не
ускользнет у меня из-под носа, не предупредив, оставив меня тут томиться в
тоске..."
Она схватила свой плащ из шкуры тюленя и набросила его на плечи.
  - Примите мои извинения, сударыня, - сказала она герцогине, - я
должна вас покинуть. Что бы вы ни говорили, я пришлю к вам одну из ваших
девушек. Она зажжет свечи, и, если вы чувствуете себя лучше, вам принесут
ужин. Просите все, в чем возникнет необходимость.
  - Вы уходите? - спросила герцогиня едва слышно. - О, прошу вас, не
покидайте меня!
  - Но здесь вы в полной безопасности, - заверила ее Анжелика, заметив
тревогу в голосе женщины.
  Под этой мужественной внешностью скрывалось хрупкое существо, с
трудом приходящее в себя после ужасов кораблекрушения. О том, что ей были
видения, она рассказывала, как о чем-то совершенно естественном!..
  - Я тотчас же пошлю к вам сиделку, - настаивала Анжелика, успокаивая
ее, как ребенка. - Не волнуйтесь!
  Внезапно насторожившись, она прислушалась к звуку мужских шагов на
лестнице. В проеме открывшейся двери появился мальтиец Энрико.
  - Госпожа графиня, его сиятельство Рескатор спрашивает вас.


                                  Глава 4


  Когда Энрико возвращался на берег моря, он вновь начинал титуловать
своего хозяина Рескатором.
  Анжелика торопливо следовала за мальтийцем; сердце ее колотилось,
объятое страхом и одновременно чувством облегчения. Значит, "он" все же
потребовал ее к себе.
  Они вышли из форта и стали подниматься по направлению к деревьям.
Когда они вышли на окраину селения, последний Дом которого стоял несколько
в глубине, Анжелика услышала, как бьется о скалы прибой, и ей припомнилась
похожая фраза, завлекшая ее в ловушку. То было несколько вечеров тому
назад, когда незнакомый матрос, бледный, со странными глазами, пришел к
ней и сказал: "Господин де Пейрак просит вас", - и заманил ее на островок
Старого корабля.
  Анжелика инстинктивно схватилась за пояс. Она забыла пистолеты. Какая
глупость! Повернувшись к мальтийцу, она невольно воскликнула:
  - Тебя действительно послал господин де Пейрак? Неужели и ты предал
меня?
  - Что происходит?
  Граф стоял на пороге последнего деревянного дома. Его высокая фигура
вырисовывалась на фоне огня, пылавшего в деревенском очаге, сложенном из
валунов.
  У Анжелики вырвался вздох облегчения.
  - Ах, я испугалась, что опять попала в ловушку; в прошлый раз это был
белый дьявол, пришедший с моря...
  - Белый дьявол?!.
  Пейрак посмотрел на нее, заинтригованный.
  Он спустился ей навстречу и взял ее под руку, чтобы помочь
переступить через каменный порог.
  Жестом он отпустил мальтийца и закрыл тяжелую деревянную дверь,
которая не пропускала грохота волн.
  Только потрескивание огня слышалось в комнате. Анжелика подошла к
очагу и протянула руки к пламени. От волнения ее била дрожь.
  - Как вы нервны! - мягко сказал он.
  Она обратила к нему свой прекрасный взгляд; от тревоги и муки глаза
ее потемнели и приобрели оттенок морской воды, волнуемой штормом.
  - И меньшего бы хватило после этих ужасных дней.
  К тому же, я опасалась, вы забудете, что мы сказали друг другу
сегодня утром.
  - Как мог я забыть, особенно если на меня устремлены ваши прекрасные
глаза!
  Его родной голос с нежными модуляциями пронзил ее, она исступленно
посмотрела на него, не в силах поверить в полное прощение.
  Граф улыбнулся.
  - Да, сердце мое, давайте объяснимся, - молвил он, - время приспело,
мы слишком медлили с этим. Садитесь. Он указал ей на один из двух
табуретов - кроме них да грубого стола и рыболовных снастей в хижине
больше ничего не было.
  Сев по другую сторону стола, Жоффрей внимательно изучал ее, и
страстное чувство сверкало в его тяжелом взгляде. На ее лице, обрамленном
роскошными светло-золотистыми волосами, он находил следы, оставленные
скорбью, и следы удара, который он нанес ей. Воспоминание о собственной
жестокости потрясло его.
  - О, возлюбленная моя! - прошептал он глухо. - Да, вы правы; не дадим
же нашим врагам одержать верх над нами. Никакое оскорбление не должно
разрушить то, что нас связывает.
  - Я не оскорбила вас, - пробормотала они... - или чуть-чуть.
  - Мне нравится эта оговорка, - сказал Пейрак. И он расхохотался.
  - - Дорогая, вы восхитительны. Вы всегда веселили и восхищали меня
вашей непосредственностью. Садитесь же.
  Она не знала, смеется ли он над ней или нет, но тепло его голоса
сняло напряжение, терзавшее ее.
  Она села, как он повелел. Под его влюбленным взглядом растаяли и ее
страх, и ужасное ощущение, что она потеряла его и вновь осталась одна на
белом свете.
  - Может быть, мы слишком долго были одиноки? - заговорил он, словно
отзываясь на ее тайные мысли. - Может быть, когда приговор короля разлучил
нас, мы не поняли всей силы нашей любви, а встретившись вновь, не поняли
всей глубины наших ран? Вы слишком долго привыкали защищаться в одиночку,
никому не доверять, бояться злобной судьбы, уже однажды столь жестоко
обрушившейся на вас.
  - О да, - воскликнула, словно прорыдала, она. - Мне было восемнадцать
лет. Вы были моим небом, моей жизнью, и я потеряла вас навеки. Как смогла
я выжить?
  - Да, бедная девочка! Я недооценил всей мощи чувства, которое вы мне
внушили, и особенно силу чувства, которое вы испытывали ко мне. Я думал,
что раз я исчез, вы забудете меня.
  - Это устроило бы вас, чтобы вернуться к вашей первой возлюбленной,
Науке... О, я знала вас... Вы способны были принять смерть, чтобы узнать,
вертится ли Земля, а в разлуке со мной вы смогли выжить и вкусить от всех
удовольствий вашей полной приключений жизни...
  - Да, вы правы. Однако послушайте, вот что я открыл в эти последние
дни, во время той бури, потрясшей нас обоих. Конечно, тогда, давно, вы
очаровали меня, я был без ума от вас, однако, как вы только что сказали, я
смог выжить. Но сегодня я бы уже не смог. Вот что вы сделали со мной,
сударыня, и, конечно, такое признание дорого мне далось.
  Граф улыбнулся, но Анжелика видела, как на его смуглом лице,
отмеченном жестокой печатью жизни, грубыми шрамами, белевшими сквозь
загар, с силой проступает то подлинное чувство к ней, которым он был
преисполнен. Его пылающий взгляд остановился на ней, в нем читалось что-то
вроде удивления.
  - Странная это вещь - Любовь, - продолжал он, словно обращаясь к
самому себе, - удивительное растение. Молодость полагает, будто срывает
его в пору цветения, и что дальнейшая его участь - увядание. На самом же
деле - это всего лишь первые ростки плода более сочного, дарованного лишь
постоянству, пылкости, познанию друг друга. Не раз за эти последние дни вы
вновь представали передо мной такой, какой прибыли когда-то в Тулузу -
прекрасной, гордой, необычной, ребячливой и вместе с тем проницательной.
Возможно, в те времена я не хотел знать, что ваша непохожесть на других
пленяла меня еще более, нежели ваша красота. Кто знает, что мы любим в том
первом взгляде, связывающем одно существо с другим? Часто, сами того не
ведая, мы прозреваем в нем скрытые сокровища, сдерживаемую силу, и только
будущее обнаруживает их... Но сильные мира сего не оставили мне времени
раскрыть эти сокровища в вас... Даже в те времена я был настороже. Я
думал: она переменится; став как все, она утратит эту упоительную
непримиримость, эту страсть к жизни, этот тонкий ум... Но нет... И вот я
вновь обрел вас, все ту же - и вместе с тем другую... Не обращайте ко мне
ваш взор, любовь моя. Не знаю, где вы черпаете свою обольстительность, но
она потрясает все мое естество.
  Именно этот новый, незнакомый мне дотоле взгляд увидел я в Ла-Рошели,
когда вы пришли просить помощи для ваших друзей гугенотов - беда идет
оттуда, именно этот взгляд сделал из меня человека, которого я больше не
узнаю. О, боюсь, я слишком привязался к вам. Вы делаете меня слабым, не
похожим на себя самого... Да, именно там родилась моя беда - ваш
незнакомый взгляд, чью тайну мне доселе не удалось разгадать. Знаете ли
вы, сердце мое, что случилось, когда вы пришли за мной той ночью в
Ла-Рошели, знаете ли вы, что случилось?.. Так вот, я влюбился в вас.
Влюбился безумно, до беспамятства, тем более, что, зная, кто вы, я не
захотел понять суть происходящего. Это привело меня в замешательство, но
часто становилось пыткой.
  Действительно, странное чувство! Когда я видел вас на "Голдсборо" с
вашей рыжеволосой дочуркой на руках, среди ваших друзей гугенотов, я
забывал, что вы и есть моя супруга, которую я некогда вел к алтарю. Вы
превратились в почти чужую мне женщину, случайно встреченную на живленном
пути - она завораживала меня, пленяла душу и тело, терзала своей красотой
и грустью, прелестью своей редкой улыбки, таинственная, ускользающая от
меня женщина, которую я должен был завоевать любой ценой.
  И потому в моем двусмысленном положении мужа, без памяти влюбившегося
в собственную жену, я пытался уцепиться за то, что мне было известно о
вашем прошлом; я должен был вернуть вас, потребовать, чтобы вы стали ближе
ко мне; желая приковать вас к себе, я порой испытывал неловкость,
размахивая титулом супруга, но я хотел полностью подчинить вас себе, хотел
видеть вас рядом с собой - любовницей, предметом страсти, вас, мою жену,
вновь, уже вторично, новым, нежданным искусством склонившую меня под свою
власть. И тогда во мне появился страх, ожидание горького открытия, что вы
охладели ко мне, забыли меня, страх различить в вашем сердце безразличие к
супругу, столь давно ставшему изгнанником; боязнь всего того неведомого,
что я прозревал в вас - о, как вы были неуловимы и неукротимы, милейшая
матушка настоятельница! - эта боязнь, возможно, и помешала мне одержать
над вами победу. Я начинал понимать, что в своей жизни слишком легко
относился ко всему, что касалось женщин и в частности вас, возлюбленная
моя супруга. Каким драгоценным благом я пренебрег!
  Анжелика слушала его жадно, не дыша, и каждое слово возвращало ее к
жизни. Она ощущала себя рядом с ним пойманной птицей в руках птицелова,
который употребляет свою власть, чтобы чарами или силой чувства удержать
хрупкое существо, готовое вырваться на волю. Нет, она не хотела
вырываться. Нежность в его глуховатом голосе, в его пылком взгляде, в
самом его облике стоили, по ее мнению, того, чтобы принести в жертву свою
свободу. Что значил преисполненный опасности одинокий полет в пустынном
мироздании рядом с его теплом, с уверенностью в том, что она рядом с ним и
наконец достигла своей гавани. Она всегда чувствовала это, ей лишь
оставалось осознать свои ощущения, и монолог, на который он осмелился
сейчас, - своего рода исповедь, размышление одновременно тонкое и
искреннее - открыло ей силу его любви и то, какую власть она имеет над его
сердцем. Он ни на минуту не переставал думать о ней, пытаясь лучше понять
ее, дабы обретение ее было надежным и вечным.
  - Ваша буйная независимость причиняла мне тысячу терзаний; я не знал,
какая мысль взбредет вам в голову, и потому страх опять потерять вас
постоянно владел мной. В этой независимости я также видел знак, что вы
принадлежите лишь самой себе. Рассудок подсказывал мне, что невозможно
быстро излечиться от тех глубоких ран, которые вы получили вдали от меня,
что мне надо запастись терпением, но этот гнетущий страх жил во мне, и
произошел взрыв, когда вдруг... Анжелика, любовь моя, скажите, почему вы
уехали из Хоуснока в английскую деревню, не предупредив меня?
  - Но.., ведь вы же сами мне это приказали! - воскликнула она.
  Он нахмурился.
  - То есть как?
  Анжелика провела рукой по лбу.
  - Я уже не помню в точности, как все произошло, но в одном я уверена:
именно по вашему приказу я пустилась в путь, чтобы отвезти Роз-Анн к ее
дедушке и бабушке. Я была весьма раздосадована, что не могла совершить это
путешествие в вашем обществе.
  Он погрузился в размышления, и Анжелика видела, как у него сжались
кулаки. Он пробормотал:
  - Значит, это опять "они", опять их козни...
  - Что вы хотите сказать?
  - Ничего.., а вернее, я многое начинаю понимать. Сегодня утром вы
открыли мне глаза, сказав: "Наши враги хотят нас разлучить. Неужели мы
дозволим им торжествовать?" Вот еще один ваш дар, привязывающий меня к вам
с такой неодолимой силой: ваша способность приходить мне на выручку в тех
трудностях и ловушках, что подстерегают нас, со свойственными лишь вам
сноровкой и находчивостью - но и с точным предвидением, приводящим меня в
восторг. Помните тот кусочек сахара, вы дали его маленькому канадцу перед
Катарунком, что и спасло всех нас от резни... Мне пришлось по вкусу это
новое ощущение: женщина рядом со мной сопричастна всей моей жизни.
  И вдруг ваше отсутствие, ваше исчезновение, возможно, ваша
неверность!.. Теперь это казалось невыносимым! Я скорее согласился бы
вновь оказаться на дыбе палача. Простите мне, любовь моя, меня охватил
гнев.
  Посудите сами, сердце мое, в какую пучину низвергла меня страсть,
которую вы мне внушаете. Среди многотрудных моих обязанностей я стараюсь
стоять па страже справедливости, но страсть вынудила меня забыть о ней. Вы
ввергли меня в гнев не праведный, я был несправедлив даже к вам в своем
желании обрести вас, заставив вас страдать, вас, мою единственную любовь,
жену мою... Конечно, нелегко открывать истину, которую вряд ли так просто
постиг бы прежний граф де Пейрак: боль любви. Но вы преподали мне эту
истину властью ваших чар над всем моим существом. Смотрите же: то, что не
пробудила во мне прежняя Анжелика, сколь бы несравненна и
бессознательно-обольстительна она ни была, то удалось женщине, встреченной
мною в Ла-Рошели, с ее неизведанной душой, с ее знанием жизни, с ее
контрастами - где искать мне защиты от нежности и неистовства, борющихся в
вас? - удалось почти чужой для меня Анжелике, пришедшей воззвать к
Рескатору о помощи людям, коим угрожает опасность.
  Он умолк на мгновение, погрузившись в задумчивость. Может быть, перед
ним вновь предстала сцена, разыгравшаяся в ту бурную ночь, когда его
пиратский корабль "Голдсборо", бросивший якорь в потаенной бухточке в
окрестностях Ла-Рошели, покачивался на волнах.
  - Помните? Все было странно, неожиданно, таинственно в ту ночь.
Судьба толкала нас навстречу друг другу, хоть мы и не подозревали о том.
  Я был один в своей каюте и думал о вас, строил планы, говоря себе: "Я
у стен Ла-Рошели, но как мне найти ее?" Единственный след, который у меня
был - несколько слов, оброненных Роша в испанском порту: "Та
француженка.., ну, знаете.., вы купили ее в Кандии, а она сбежала, так
вот, я ее встретил в Ла-Рошели!" И вдруг входит Язон, мой помощник, и
говорит с обычным для него холодным видом - бедный Язон - "французская
женщина, которую вы купили в Кандии, здесь и хочет говорить с вами!" Мне
показалось, что я схожу с ума - от радости, восторга, но и.., от страха.
  Человек глуп! Счастье пугает его больше, нежели боль я битва.
Опасается ли он, что радость - это ловушка, и одолеет его вернее, чем все
бедствия?.. Не знаю!
  В данном случае я не стал исключением из общего правила. Я шел
навстречу этому волшебному мгновению, выставив вперед, как щит, мои
сомнения, опасения, горечь, злопамятство, недоверие...
  На лице Анжелики появилась улыбка.
  - Правда, и я совсем не была обольстительной женщиной, встреча с
которой может взволновать, - признала она. - Вы сохранили обо мне иные
воспоминания. В каком виде предстала я перед вами той ночью! Промокшая,
растрепанная, вся в грязи - я упала, когда бежала в ландах...
  - Вы были... Ах, что говорить, - пробормотал он. - Сердце мое
разбилось... Я словно воочию увидел, какие Удары нанесла вам
несправедливая судьба, что жестокость людская - и моя тоже, неосознанная,
быть может, - сделала с вами... Все во мне застыло, я чувствовал, что
неспособен восстановить словами ту связь, которая объединяла нас за гранью
произошедшей с нами катастрофы. В Кандии это было бы легче... Но в
Ла-Рошели я почувствовал, что вы уже не принадлежите нашему общему
прошлому, вы стали другой. И одновременно случилось то, о чем я сейчас вам
говорил.
  Безумная страсть к этой другой женщине, столь отличной от прежней,
столь волнующей, несмотря на свой жалкий вид, - кровь и струи ледяной воды
стекали с нее, пока она объясняла мне, что надо спасать ее друзей, - к
женщине, уже непохожей и еще похожей на вас, - охватывала меня. Любовь с
первого взгляда, где все смешалось: восхищение, пристрастие, неизъяснимые
чары, жалость, нежность, желание защитить, страх потерять, упустить такое
сокровище, неуверенность в себе...
  - Должна ли я вам верить? Не вы ли цинично заявили мне: "Каким
образом пленница, за которую я уплатил целое состояние, превратилась в
женщину, за которую я сегодня не дам и ста пиастров!.."
- Я пытался спрятать за иронией непривычные для меня чувства. Да!
Человек глуп. Истина? Вот она: в тот вечер вы испепелили меня. Однако я в
какой-то мере утратил привычку к чувству, умение выражать его. Мне
необходимо было разобраться в себе самом, но вся ситуация, то, чего вы с
таким пылом потребовали от меня, не оставляли мне, согласитесь, времени.
  Размышляя об этом, я ясно понял: вы остались во мне воспоминанием
мучительным, спору нет, но теряющим постепенно свою четкость, ибо в той
жизни авантюриста, носимого по всем океанам, что выпала мне на долю, я не
видел рядом с собой, даже мысленно, очаровательную молоденькую графиню,
бывшую когда-то моей женой.
  Вы были также той, воспоминание о ком я пытался изгнать из своей
памяти, когда узнал о вашем втором браке с маркизом дю Плесси-Белльер,
той, кого я почему-то обвинял в отказе от моих сыновей, в необдуманных
поступках во время ваших шальных странствий по Средиземноморью.
  И хотя я искал вас, не в силах порвать связь, которая соединяла нас
обоих, ваш образ потускнел в моем сердце. И вот я вас нашел. То была
другая женщина - и то были вы. Вы застали врасплох мое окаменевшее сердце,
пробудили его ото сна. Оно ожило, обретая вместе с новой любовью
наслаждение муками и надеждами. Нелегко было вновь завоевать вас в том
противостоянии, что судьба определила вам и мне на борту "Голдсборо". В
Вапассу я, ревнивец, смог наконец удерживать вас при себе, но иногда, даже
этой зимой, страх, как бы испытание не оказалось превыше ваших сил, как бы
мне, по неведению, не оскорбить вас, оставлял во мне сомнения на ваш счет.
Ибо в вашем молчании и самоотречении таилась сила, которая повергала меня
в ужас. Я не знал, как разбить приобретенную вами привычку молча сносить
все испытания и муки, понимая, что об этот риф может разбиться наше
согласие, что пока вы столь непреклонно запрещаете себе искать защиты у
меня, какая-то часть вас останется по-прежнему привязанной к жизни,
прожитой вдали от графа де Пейрака, к жизни, еще держащей вас в своей
власти. От таких мыслей меня подчас бросало в дрожь... И я не видел других
лекарств, нежели терпение и всесилие времени...
  Так, мне кажется, мы жили, когда отправились, несколько недель тому
назад, в Хоуснок на Кеннебеке... И вдруг вы исчезли...
  Он помолчал, чуть заметно поморщился, взглянул на нее с язвительной
улыбкой, но улыбка эта не могла скрыть горячую страсть, сверкающую в его
темных глазах.
  - Конечно, положение не из приятных - оказаться вдруг рогатым при
всем честном народе, но не от этого я так жестоко страдал... Хотя,
конечно, и следовало что-то предпринять, чтобы это происшествие не сбило с
толку наших людей... Но тут вы мне помогли... Да, в этой ситуации, при
этой буре, вы меня не разочаровали... Вы были именно такой, какой должны
быть, и даже несмотря на мою ярость, вы преисполнили меня восторгом и
страстью... О, какое страшное чувство! Ибо я страдал как ревнующий
мужчина. Ревнующий - то ли это слово? Скорее, как влюбленный мужчина,
который, еще не доведя до конца свою победу, вдруг обнаруживает, что она
ускользает от него прежде, чем ему удалось дойти до недостижимой точки на
карте Любви: уверенности. Взаимной уверенности. Пока человек испытывает
страх, в любой момент могут вновь вспыхнуть боль, и сомнение, и боязнь,
что все закончится, прежде.., прежде чем произойдет обретение друг друга
для неописуемой встречи, дарующей радость, силу, постоянство.
  Сидя по ту сторону грубого деревянного стола, Анжелика не сводила с
де Пейрака пылающих глаз. Мир вокруг перестал существовать для нее. Только
он оставался на земле - и их жизнь. Он говорил, а перед ней вставали
образы, воспоминания, даже о тех временах, когда они были в разлуке.
  Граф превратно истолковал ее молчание.
  - Вы все еще сердитесь на меня! - произнес он. - За все происшедшее в
последние дни... Я сделал вам больно!.. Ну, скажите же мне, что вас
оскорбило особенно мучительно в моем безобразном поведении. Пожалуйтесь
чуточку, дорогая моя, чтобы я узнал вас получше...
  - Жаловаться, - прошептала она, - на вас?.. Ведь вам я обязана всем
на свете! Нет, это невозможно... Правда, есть вещи, которые я, скажем так,
не поняла, потому что я тоже недостаточно знаю вас...
  - Например?
  Но она уже все позабыла. Ее упреки вдруг растаяли под солнцем любви
столь нежной и столь глубокой.
  - Так вот!.. Вы назначили Колена губернатором. - Вы бы предпочли,
чтобы я его повесил? - Нет, но...
  Он улыбнулся ей снисходительно.
  - Да, я понимаю!.. Этот союз двух мужчин, в то время как они должны
были бы стать врагами из-за прекрасной Елены Троянской "В греческой
мифологии царица Спарты Елена Прекрасная в отсутствие муха увлеклась
царевичем Парисом и бежала с ним в Трою, что я послужило поводом для
Троянской войны.", достаточно гнусен!.. Вам он причинил страдания?
  - Немножко... Это чисто по-женски, не правда ли?
  - Согласен с вами... Но вы прелесть, - отвечал де Пейрак. - Что еще?
  - Вы вынудили меня идти с ним под руку, когда мы направлялись в
пиршественную залу...
  - Признаю, это было совершенно омерзительно. Простите меня, сердце
мое. Бывают моменты, когда, отчаянно за что-то сражаясь, наносишь неловкие
удары. Я переусердствовал, наверно, в своем желании изгнать прошлое с глаз
долой, позабыть...
  - И вы флиртовали с этой Инее! - С какой Инее? - удивился он.
  - Ну, с любовницей-испанкой Ванерека.., на пиру...
  - А, вспомнил!.. Долг хозяина! Должен же я был как-то утешить
очаровательную молодую особу за то внимание, что вам уделял наш выходец из
Дюнкерка. Страдая от яда ревности, испытываешь какую-то жалость к тем, кто
переживает те же муки...
  Анжелика опустила голову. Вместе с памятью к ней возвращалась боль.
  - Есть кое-что и поважней, - прошептала она.
  - Но что же?
  - Эта западня на острове Старого корабля! Завлечь туда нас. Колена и
меня, - это совсем не в вашем духе! Лицо графа де Пейрака помрачнело.
  - Действительно, это совсем не в моем духе.
  Он вытащил из камзола смятый клочок бумаги и протянул ей.
  Анжелика разобрала нацарапанные грубым почерком слова:
  "Ваша супруга находится на острове Старого корабля с Золотой Бородой.
Причаливайте с северной стороны, чтобы они не заметили вашего появления.
Вы сможете тогда застать их в объятиях друг друга".
  Дрожь прошла по телу Анжелики. Безотчетный ужас, не паз овладевавший
ею в последние дни, вновь охватил ее, сковал холодом все тело.
  - Но кто.., кто мог написать такое?.. - прошептала она. - Откуда у
вас эта записка?
  - Я получил ее от матроса из экипажа Ванерека, но он служил лишь
посредником. Вместе с ним я попытался найти субъекта, который велел ему
вручить мне это письмо, но тщетно. Так "они" действуют. "Они" используют
момент, чтобы раствориться среди нас, когда экипажи высаживаются на берег
и в порту возникает сутолока; "они" делают свое дело, а затем исчезают,
как призраки.
  - Кто это - "они"? Пейрак был явно озабочен.
  - В Заливе есть чужие, - произнес наконец граф, - они шныряют повсюду
и - я имел возможность убедиться в этом - проявляют чрезмерный интерес к
нам.
  - Французы, англичане?
  - Сие мне неведомо. Скорее французы, но на их кораблях нет никаких
флагов; цель их - посеять беспорядок среди нас.
  - Не из их ли числа тот бледный человек, который сообщил мне, что вы
требуете меня на остров?
  - По-видимому. А также человек, который по дороге в Хоуснок передал
мне ложное известие, что вы спасены и плывете на "Ларошельце" к
Голдсборо...
  Граф поведал жене, что, не волнуясь более после этой встречи за ее
судьбу, он решил следовать за Сен-Кастином до Пантагуета, по дороге в
Голдсборо, вознаградив человека, предупредившего его.
  - Я дал ему несколько жемчужин.
  - Но... Кем же все-таки "они" могут быть? Кто их посылает?
  - Узнать это пока невозможно. Ясно лишь одно - "они" были хорошо
осведомлены о наших делах и поступках; "они" не отступают ни перед чем,
ибо в кругу моряков передавать ложные вести считается низостью более
постыдной, чем прямое преступление. Даже среди врагов у людей моря
существует солидарность, преступить которую могут себе позволить только
омерзительные существа или откровенные бандиты. Похоже, те, о ком мы
говорим, принадлежат к наихудшей породе.
  - Так, значит" я была права, - выдохнула она, - опасаясь неведомой..,
дьявольской затеи, начавшей свое шествие - Итак, я увидел вас на острове с
Золотой Бородой. Но тут вмешались обстоятельства, неизвестные нашим
врагам, нечто такое, чего они не могли знать и что меняло все: Золотая
Борода - это Колен. Колен Патюрель, Король рабов из Микнеса, являющийся
мне почти другом, по крайней мере, человек, которого я весьма почитал, ибо
репутация его в Средиземноморье велика. Да, это многое меняло для меня.
Колен! То, что вы одарили этого человека своей.., скажем, дружбой.., не
было бесчестьем... Но я должен был удостовериться, что это действительно
Золотая Борода. Я отослал Жана за подкреплением, приказав ему возвращаться
по фарватеру, только во время отлива.
  - А сами остались.
  - Остался.
  - Вы хотели знать, что я такое? - спросила она, глядя ему прямо в
глаза.
  - И я узнал.
  - Вы не боялись сделать горькие открытия?
  - Они оказались замечательными и укрепили мое сердце.
  - Вы, как всегда, любитель безумных пари!
  - Дело не только в этом. В решении остаться на острове и спрятаться
там до возвращения моих людей крылось не только желание узнать побольше о
моей супруге, этой прекрасной незнакомке. Конечно, раз представилась такая
возможность, муж может многое узнать о красивой женщине, беседующей с
мужчиной, который когда-то был ей небезразличен и который, она это знает,
еще любит ее. Но одно лишь любопытство не могло бы подвигнуть меня на
столь мучительное испытание, если бы сама ситуация к тому не вынудила. А
она была щекотлива, или, скажем так - деликатна - по многим соображениям.
Посудите же сами, сердце мое, если бы я предстал перед вами в одиночку в
качестве оскорбленного супруга, неужели Колен легко дал бы себя убедить в
моих мирных намерениях? А сам он, в качестве пирата, приговоренного быть
повешенным быстро и высоко, вряд ли позволил бы хозяину Голдсборо легко
себя запугать. Вы обвиняете меня в том, что я слишком легко принимаю самые
сумасшедшие вызовы, но мысль сойтись с ним в поединке на этом берегу, имея
в качестве свидетелей лишь вас и тюленей, с единственно возможным исходом
- смертью его или же моей - не показалась мне здоровой и благодетельной
для кого бы то ни было. Ваш Колен никогда не обладал репутацией человека с
легким характером. Спросите о том у Мулая Исмаила, говорившего о нем
уважительно и почти со страхом, а ведь то был всего лишь безоружный раб во
власти непреклонного и жестокого султана.
  - Однако же вам удалось убедить его поступить к вам на службу,
удалось подчинить его вашей магической власти.
  - Потому что его привели ко мне в цепях, под конвоем, четверо
вооруженных людей. На острове Старого корабля все обстояло иначе.
  Сообразуясь со всеми этими обстоятельствами, я видел один лишь выход:
оставаться невидимым свидетелем вашей встречи. Впрочем, встречи случайной,
невольной, как я смог убедиться позже. И здесь наши недруги тоже делали
выигрышный ход, собирая нас троих на острове. Все было подготовлено для
того, чтобы мы сами довершили собственную гибель. Единственное, чем можно
было парировать такую дьявольскую комбинацию ударов - это противопоставить
им поведение обратное тому, которое от нас ожидали. Слава Богу, нам всем
хватило нравственной силы, мы устояли.
  - Дьявольская! - повторила Анжелика поразившее ее слово.
  - Не пугайтесь. Я сумею расстроить их замыслы и, кто бы они ни были,
устраню их. Пока мы не подозревали об их присутствии, мы попадали в
ловушки, и первою их жертвой стали, по-видимому, вы, в Хоусноке и в
Брансуик Фолсе, где вы чуть было не потеряли свободу, а может быть, и
жизнь. Входило ли нападение абенаков на английскую деревню, имевшее целью
взять вас в плен, в их тайные планы?.. Не знаю. Но уже вечером накануне
морской битвы с Золотой Бородой, когда я получил эту записку, во мне
зародилось подозрение. Я знал, что рано или поздно "они" объявятся. В
какой-то миг я подозревал Золотую Бороду, но очень скоро удостоверился в
обратном. Я отправился на остров по фарватеру, в лодке, взяв с собой
только одного человека, но отныне я был настороже, ожидая подвоха от
неизвестных и.., от себя самого. Ибо это могло быть фальшивое
разоблачение, дабы завлечь в ловушку и меня, а могло быть и истинное, и
"кто-то" рассчитывал на мою ярость, чтобы заставить меня совершить
непоправимые деяния, и особенно - направленные против вас. Это стремление
навредить вам, особенно вам, стало Для меня очевидным.
  "Берегись! - говорил я себе, - берегись. Помни: что бы ни случилось,
ничто не должно задеть ее, особенно по твоей вине". Гнев мой обращался на
тех презренных, кто пытался в своих вероломных замыслах сделать из меня
орудие зла, чье острие направлено против вас. "Ты не окажешь им такой
услуги", - говорил я себе. По крайней мере, на сей раз я должен был любой
ценой защитить вас от их атак. Разве я не Дрался за вас на дуэли в Тулузе
с племянником архиепископа, разве я не завоевал вас тогда?
  - Но это было иное, - с жаром воскликнула Анжелика, - и отныне всегда
будет иное. Кем вы меня считаете? Ведь теперь я люблю вас!.. - Она сама
поразилась этому признанию, словно оно было для нее открытием. - О да, я
люблю вас... Слишком сильно! Сильнее, чем вы того заслуживаете. Неужели вы
так отгородились ото всех, что даже не замечали чувств, которые я к вам
питаю? Разве не сражались мы вместе против ирокезов, против французов и их
дикарей, против зимы, болезней и самой смерти? Чем я провинилась перед
вами?.. Умоляю, если вы не хотите сделать меня несчастной, поберегите
себя, поберегите себя ради меня, любовь моя. Перестаньте же играть своей
жизнью, ибо, если я потеряю вас еще раз, это будет означать для меня
смерть, да, смерть!
  Он поднялся, приблизился и раскрыл ей объятия. Она прильнула к нему,
уткнувшись лбом в его плечо. Вот оно, ее волшебное прибежище, где,
казалось, сосредоточилась вся ее жизнь и где, вновь обретя его, его тепло,
его родной запах, она вкусила миг острого блаженства.
  - ..Я тоже была виновата, - призналась она, - я усомнилась в вашей
любви и в истинности ваших чувств. Мне следовало тотчас же сказать вам:
"Вот, я встретила Колена..." Но я испугалась. Не знаю, какой страх удержал
меня. Вынужденная бороться против мелких ловушек, низости, мерзости,
которые управляют людскими поступками, я привыкла к молчанию, а не к
правде. Простите меня. Между нами не должно быть лжи.
  Граф взял ее прекрасное лицо в свои ладони и запрокинул его, погрузив
свой взгляд в глаза Анжелики и тихо целуя ее в губы.
  - Встретившись вновь после долгой разлуки, после стольких радостей и
горестей, которые оставили глубокие отметины в наших сердцах и умах, мы
неминуемо должны были ранить друг друга. На пороге заново открываемой,
упоительной любви страх довлел над нами - страх быть обманутыми опять. Еще
не излечившись, мы вопрошали друг друга: откроет ли нам жизнь, ее уроки -
печали и муки совести, зарождающиеся в наших душах, и влечения,
потрясающие нас, - насколько мы действительно созданы друг для друга?
Когда-то, в Тулузе, был праздник, был ослепительный блеск. Но то было не
древо - всего лишь корни любви, которая должна была обрести свой смысл в
грядущем. И вот - мы узнали. Вдали друг от друга мы истекали кровью, и
раны не затягивались, но в глубине наших сердец мы всегда знали - мы
соединены навеки. Теперь нам должно признать это и сказать об этом друг
другу. Я еще не сумел полностью приручить вас, моя дорогая незнакомка,
простите меня, простите меня...
  Он с бесконечной нежностью целовал след своего удара на ее виске.
  - Моя новая любовь, моя вечная возлюбленная, моя молчальница...
  Она ласково провела пальцами по его густым волосам, по серебряным
вискам...
  - Как вы всегда умели говорить о любви! Искатель морских приключений
и завоеватель Нового Света не убили Трубадура из Лангедока.
  - Он далеко. Я больше не граф Тулузский.
  - Какое мне дело до графа Тулузского? Человек, которого я люблю, -
пират, сжалившийся надо мной в Ла-Рошели, напоивший меня чашкой турецкого
кофе, когда я умирала от холода; тот, кто приказал стрелять в королевских
драгун, чтобы защитить моих преследуемых друзей гугенотов; тот, кто,
несмотря на неблагодарность ларошельцев, все же внял моим мольбам и
помиловал их, тот, с кем я спала в глубине лесов в покое столь полном,
какой бывает на земле только в детстве, тот, кто сказал моей маленькой
дочке: "Сударыня, я ваш отец..." Вы так дороги мне. Я бы расстроилась,
если бы вы оказались полностью безразличны к тому.., к тому происшествию.
Мне постоянно нужно ощущать, что я принадлежу вам.., по-настоящему!
  Узы плоти, бывшие всегда столь сильными меж ними, разжигали этот
пожар ликующего счастья, рассудок заволакивало туманом, губы их сливались
долго, страстно, прерывая шепот признаний молчанием-похмельем.
  - Волшебница! Волшебница! Как мне оборониться от вас? Но когда-нибудь
я сумею обуздать вас навсегда!.. Жоффрей де Пейрак огляделся вокруг:
  - Что же делать теперь, сокровище сердца моего? Нас вытесняют
постояльцы. Без конца давая приют пиратам и потерпевшим кораблекрушение,
мы больше не имеем даже собственного угла. Разве вы не уступили наше
жилище герцогине де Модрибур?
  - Да, и это так неприятно! Но я, право, не знала, где ее можно
разместить хотя бы с небольшими удобствами, а вы меня покинули в это время.
  - Пойдемте на "Голдсборо", - решил он. - Последнее время я уходил
туда на ночь, чтобы немного отдохнуть и избежать искушения - пойти к вам в
форт и слишком легко простить вас.
  - Что за гордыня у мужчин! Если бы вы пришли, я бы сошла с ума от
радости. А вместо этого я столько еле" выплакала... Я была сама не своя.
Вы сокрушили меня! Он с силой сжал ее в своих объятиях. Анжелика взяла
свой плащ.
  - Я так рада вновь оказаться на "Голдсборо". Прекрасный верный
корабль, и ваша каюта, полная драгоценных предметов, где Рескатор принимал
меня в маске и волновал меня столь сильно, хотя я и не понимала, почему.
  - И откуда чертовка Онорина украла мои бриллианта чтобы утвердить
свои права на вас.
  - Как много уже у нас общих воспоминаний! Они вышли из хижины и
теперь тихо спускались во тьме деревне, стараясь говорить тихо, чтобы не
привлекать внимания.
  Словно юные влюбленные, они боялись, что кто-то узнает их, подойдет,
и им придется опять возвращаться к своим обязанностям. И вдруг, осознав,
что они идут украдкой, и поняв, чего именно они опасаются, Анжелика и граф
расхохотались.
  - Нет ничего тяжелее, нежели управление народами, - заметил он. - И
вот мы вынуждены скрываться в густой тени, чтобы насладиться несколькими
мгновениями личной жизни.
  Испанцы следовали за ними по пятам, отстав лишь на несколько шагов,
но беспокойства от них было не больше, чем от привидений.
  - Будем же молить Господа, чтобы никто больше не присоединился к
этому эскорту, и мы смогли бы добраться до берега без помех, - прошептала
Анжелика.


                                  Глава 5


  Мечтаниям Анжелики не суждено было сбыться. Когда они проходили
неподалеку от форта, женская фигурка, казалось, поджидавшая их, отделилась
от двери и подбежала к ним.
  Это была Кроткая Мария, молодая горничная герцогини де Модрибур.
  - Ах, сударыня, наконец-то вы пришли! - тревожно вскричала она. -
Куда только мы за вами ни посылали. Моя хозяйка умирает!
  - Не может быть! Я оставила герцогиню де Модрибур в добром здравии.
  - Это стряслось внезапно. Она потеряла сознание, потом у нее началась
сильная горячка, а теперь она бредит и мечется; мы все очень перепуганы.
Ах, сударыня, пойдемте же, умоляю вас!
  Анжелика повернулась к Жоффрею. Ее охватила паника - результат
усталости и нечеловеческого напряжения последних дней, когда любое
происшествие приобретало вдруг огромные размеры, и ей чудилось, что весь
мир сплотился, чтобы разлучить ее с мужем. Теперь, когда они наконец-то
объяснились после этой ужасной ссоры, она не желала более расставаться с
ним, пусть даже на несколько мгновений, прежде чем они не отдохнут, не
обретут покой в объятиях друг друга. Под складками накидки она вцепилась в
его горячую родную руку.
  - Что же происходит? Ах, я больше не могу. Я хотела бы наконец побыть
с вами наедине, - добавила она чуть слышно, повернувшись к графу.
  Он спокойно ответил:
  - Давайте справимся о состоянии герцогини. Я сомневаюсь, что оно
столь серьезно. Если в том будет надобность, вы дадите ей какое-нибудь
успокоительное питье, и мы сможем тихо удалиться.
  В комнате форта царило волнение. Петронилья Дамур громко причитала,
топчась на месте, Дельфина дю Розуа и Антуанетта, еще одна королевская
невеста, весьма проворная, пытались привести герцогиню в чувство. Жанна
Мишо молилась в углу, а ее ребенок, сидя рядом, с философским видом сосал
большой палец.
  Мадам Каррер, призванная на помощь, ворча, готовила микстуру.
  Присутствие среди всех этих женщин секретаря в очках казалось явно
неуместным. Он ходил взад-вперед с выражением совы, согнанной с места, и
натыкался на мебель.
  А посередине комнаты, как вкопанный, застыл в луже солдат Адемар -
результат его стараний принести, как было ведено, то горячей, то холодной
воды для компрессов. И, наконец, на столике с гнутыми ножками искал
спасения котенок - худой, с вздыбленной шерстью, яростно шипящий.
  Первым Анжелика заметила именно его.
  "Бедная зверушка, - подумала она с досадой, - из-за этих сумасшедших
он окончательно заболеет".
  Она подошла к кровати и наклонилась над бессильно распростертой
герцогиней. Анжелика оставила ее спокойной и отдохнувшей, теперь же та,
действительно, вся горела. Закрыв глаза, она бормотала странно звучащие,
несвязные слова. Анжелика приподняла веки Амбруазины, увидела сузившиеся
зрачки, пощупала пульс - он был неуловим, отметила, что руки и пальцы
напряжены; чтобы убедиться еще раз, что никакое внутреннее ранение не
является причиной этого тревожного состояния, она отбросила одеяло и
тщательно прощупала все тело, изучая, как герцогиня реагирует на
прикосновение ее пальцев. Но та по-прежнему оставалась без, сознания, лишь
неясный отблеск мерцал сквозь полуприкрытые веки. Она не вздрогнула, не
испытала, судя по всему, никакой боли, пока Анжелика проводила свое
исследование и пыталась вернуть подвижность негнущимся ногам герцогини со
сведенными в судороге, ледяными пальцами. Графиня де Пейрак слегка потерла
их и заметила, как мускулатура расслабилась.
  - Приготовьте горячие камни, - предписала она женщинам.
  Пытаясь что-то сделать, чтобы ноги Амбруазины опять сделались
теплыми, Анжелика подумала, что они на редкость красивы. Судя по упругой,
атласной коже, за ними, должно быть, очень ухаживали.
  Обеспокоенная угрожающим состоянием больной, Анжелика мало обращала
внимания на то, что сквозь легчайшую льняную сорочку доверенной ее заботам
молодой женщины взорам всех присутствовавших открывалось прелестное
полуобнаженное тело.
  Вдруг в тишине раздался голос Адемара.
  - Да, вот это, можно сказать, красивая женщина, - проговорил он,
качая головой с видом знатока. - Вот уж прямо надо сказать, хорошо сложена
женщина, правда ведь, господин граф?..
  - Адемар, как ты здесь очутился? - осведомилась Анжелика. - Я
считала, что сегодня вечером ты стоишь на часах.
  - А меня тут послали за водой, - пояснил Адемар, - да налетели на
меня, как куры... Как было противиться-то? Хотя не дело это для военного,
кто себя уважает... А все ж таки надо дамам подсобить... Особенно в такой
чертовой стране... Бедняжки! Если бы не я...
  Анжелика тихонько прикрыла больную, которой, по-видимому, стало
лучше, хотя она по-прежнему была без сознания.
  - По-моему, вы правы, - обратилась графиня к мужу. - Это что-то
нервическое, без сомнения, следствие тех неописуемых ужасов, что она
пережила во время кораблекрушения. Я дам ей успокоительное.
  - Отвар готов, - объявила госпожа Каррер, подойдя с чашкой в руке.
  - Спасибо, моя милая!
  Анжелика пошла за своим мешочком и быстро изготовила необходимую
микстуру.
  Вдруг в комнате раздался голос герцогини, ясный и звучный.
  - Пропускная способность k равна К константе, умноженной на корень
квадратный из 2gH, где g ускорение силы тяжести, а Н - высота стока
воды... Но он ошибается, я уверена... k зависит также от трения... -
Остальное пропало в невнятном бормотании.
  - Что за тарабарщина? - в ужасе воскликнул Адеуар. - Это что,
кабалистические заклинания, чтобы нас заколдовать?
  - Боже мой, опять она начинает бредить, - простонала Дельфина, ломая
руки.
  Загадочная улыбка внезапно тронула губы графа де Пейрака.
  - Она только что изложила теорему итальянского ученого-гидравлика и,
думается мне, вполне обоснованно исправила его формулу, - сказал он. - Вам
нечего тревожиться. Вы, стало быть, не знаете, что ваша хозяйка - одна из
величайших ученых женщин мира; она постоянно обменивается математическими
постулатами с Парижем, с докторами из Сорбонны.
  Анжелика прислушивалась, не вполне улавливая смысл столь удивительных
речей.
  Она наклонилась над Амбруазиной и, просунув руку ей под голову,
попыталась напоить ее. И опять тонкий, но одурманивающий аромат,
источаемый тяжелой копной черных волос герцогини, поверг ее в странное
смятение. То было как бы предупреждение ей. "Что означает этот запах?" -
спросила себя Анжелика.
  Но тут она увидела, что глаза Амбруазины открыты и внимательно
смотрят на нее. Поняв, что больная пришла в сознание, Анжелика улыбнулась
ей.
  - Выпейте, - настойчиво повторяла она, - прошу вас, выпейте, вам
станет легче.
  Герцогиня с трудом приподнялась. По-видимому, после случившегося с
ней припадка она была совершенно разбита. Она стала пить мелкими глотками,
словно совсем обессилев, и Анжелике пришлось не раз подбадривать ее, чтобы
та выпила всю микстуру до конца. Герцогиня откинулась назад и вновь
опустилась на подушки. Но теперь она чувствовала себя лучше.
  - Жар спал! - отметила Анжелика, положив руку на ее лоб, ставший
менее горячим. - Не тревожьтесь более.
  И она пошла вымыть руки и убрать свои лекарства. Служанки госпожи де
Модрибур взволнованно окружили Анжелику.
  - Ах, сударыня, не покидайте нас, - заклинали они. - Останьтесь с
нами на эту ночь, побудьте с ней, мы так опасаемся за нее.
  - Да нет же! Вы беспокоитесь напрасно, говорю вам.
  Тревога, которую испытывали женщины за свою благодетельницу, начинала
казаться ей чрезмерной.
  - Она уснет, уверяю вас. И вам тоже надо уснуть, - посоветовала она.
- Адемар, убери все эти ведра и попрощайся с дамами! Пойдем, ты понесешь
нам фонарь до порта.
  Почему все эти люди обвивали, словно щупальцами, ее и Жоффрея,
сковывая их движения? Это было какое-то наваждение.
  Она приблизилась к нему. Глаза его были устремлены на герцогиню де
Модрибур. В обрамлении роскошных черных волос, рассыпанных на кружевной
подушке, - слишком тяжелых, слишком пышных - лицо спящей казалось
маленьким, словно детским. Анжелика сказала вполголоса:
  - Вы идете?
  Но Жоффрей де Пейрак, по-видимому, не слышал ее. Мысли стали путаться
в голове Анжелики, у нее начиналась мигрень. Больше всего на свете ей
хотелось удалиться, убежать вместе с ним. Это была потребность, где
желание оказаться в его объятиях было единственным, властно заявлявшим о
себе. Ей казалось, что это стало жизненной необходимостью, вопросом жизни
и смерти. Нельзя было допустить, чтобы она потеряла его еще и сегодня
вечером, а иначе...
  Она чувствовала, что нервы ее напряжены до предела.
  - Сударыня, останьтесь, - повторяли женщины, стеная хором.
  - Она, быть может, умрет! - воскликнула Дельфина дю Розуа трагическим
тоном.
  - Нет, нет!
  Они окружили ее еще плотнее.
  - Останьтесь! Останьтесь! - канючили они. - О, сжальтесь, добрая
госпожа!
  В зрачках их бился непонятный страх. Анжелику осенило:
  "Они безумны!" Инстинктивным жестом она вцепилась в плечо графа, ища
у него спасения.
  Казалось, он пришел в себя, и, взглянув на нее, увидел ее
побледневшее, искаженное лицо. Тогда на глазах у всех он обвил рукой ее
талию.
  - Сударыни, будьте рассудительны, - сказал он. - Госпожа де Пейрак
также нуждается в отдыхе; не обессудьте, но я увожу ее. Если же какие-то
опасения касательно вашей хозяйки вновь посетят вас, прибегните к услугам
доктора Парри. Он будет вам весьма полезен.
  При этих словах, иронию которых они не могли оценить, Жоффрей
чрезвычайно любезно откланялся и вышел, увлекая за собой Анжелику.


                                  Глава 6


  - Эта герцогиня де Модрибур и ее люди утомляют меня, - заметила
Анжелика, когда они очутились на улице и стали спускаться к берегу. - У
меня такое ощущение, что она делает их невменяемыми. Я была просто
изумлена, увидев ее. С чего это я вдруг вообразила, что она непременно
должна быть толстой пожилой женщиной?.. Из-за ее герцогского титула,
наверное, и потому, что ее называют благодетельницей...
  - И к тому же, вы знали, что она является вдовой герцога де
Модрибура, недавно скончавшегося в весьма преклонном возрасте. Если я
верно подсчитал, ему сейчас было бы больше восьмидесяти лет... Что не
мешало ему быть супругом необычайно красивой женщины моложе его на целых
сорок лет.
  - Ах, я начинаю понимать! - воскликнула Анжелика. - Так вот в чем
дело - брак между владениями! Слишком много юных девушек, почти девочек,
подчас вынуждены терпеть подобное в угоду своим семьям.
  Вздрогнув, она прильнула щекой к плечу графа.
  - Да и я сама, помню, полагала, отправляясь в Тулузу, что выхожу
замуж за старика.., чудовище, вроде Жиля де Ре...
  - В герцоге де Модрибуре было понемножку всего этого. Похоть,
бесстыдство, разврат. Говорили, что он отдавал в монастыри на воспитание
девочек-сироток, дабы, как только они войдут в девичий возраст, сделать их
своими любовницами или даже, если они были благородного происхождения,
жениться на них. Они, надо полагать, быстро ему надоедали, и, когда умерли
его первые три, нет, четыре жены, при дворе было много пересудов на сей
счет. Говорили, что он их отравил. Молодой король даже удалил его на
некоторое время от двора. Тем не менее Модрибур присутствовал на
королевской свадьбе в Сен-Жан-де-Лю. Но я отказывался с ним встречаться..,
именно из-за вашей юности и красоты. Еще ранее того он приезжал ко мне в
Тулузу, желая получить секреты магии для общения с дьяволом.
  - Боже мой, какая ужасная история! Был ли он женат на этой герцогине
во время королевской свадьбы? Нет, вряд ли, она была тогда еще слишком
молода, бедное дитя!..
  - Она не столь уж и молода, - не без ехидства заметил Пейрак. - Не
думаю, что она такой уж ребенок. Это женщина сверхъестественного ума и
необычайной образованности.
  - Но.., можно подумать, что вы знакомы и с ней? - поразилась Анжелика.
  - Мне известна только ее репутация. Герцогиня защитила в Сорбонне
диссертацию по исчислению бесконечно малых, изобретенному господином
Декартом. Именно в этой связи я и услышал о ней, ибо внимательно слежу за
развитием Науки в Европе. Я даже читал небольшой трактат, принадлежащий
перу герцогини, где она подвергала сомнению не только идеи Декарта, но и
законы лунного тяготения. Когда наставница королевских невест произнесла
имя их благодетельницы, я не был уверен, что речь идет о той самой
женщине. Мне это казалось слегка не правдоподобным, но выходит, что
Голдсборо принимает в своих стенах одного из первых докторов honoris causa
"Honoris causa (.лат.) - букв.: ради почета, за заслуги; почетная ученая
степень, присуждаемая за научные заслуги." нашего времени.
  - Мне с трудом верится в это, - прошептала Анжелика. - Столько
событий за несколько дней!

  ***

  Они подошли к кромке воды. С наступлением прилива небольшой
деревянный настил, протянувшийся довольно далеко в море, позволял без
помех сесть в шлюпку. Навстречу им вышел Жак Виньо, высоко подняв фонарь,
чтобы указать путь. Ночь, окутанная дымкой, была, однако, не совсем
темной. Невидимая луна изливала сквозь туман угрюмый свет, который мерцал
на зыби волн таинственными светлячками, разливаясь по свинцовому
нагромождению скал и полуостровов. Было нечто тревожное в этой игре
неясных, ускользающих пятен света. Казалось, что рваные клочья тумана,
похожие на чудищ, блуждают в ожидании чего-то неведомого.
  Анжелика и граф де Пейрак уже собирались ступить на мол, когда
раздался донесшийся неизвестно откуда далекий и однако же различимый,
душераздирающий крик - крик женщины.
  Он долго метался в воздухе - жуткий, бесконечный, словно порожденный
человеческим страданием, невыразимой, бесконечной пыткой.
  Он словно возник из самой ночи, из глубины причудливых черно-траурных
туч, что мчались над ними.
  Он метался в бескрайней тьме, и чудилось, что ветер разносит и
усиливает до бесконечности пронзительное эхо этого вопля, в котором бились
неизъяснимая боль, хрипы дьявольской злобы и ярости.
  Те, кто слышал его, почувствовали, как кровь стынет в их жилах; они
оцепенели.
  Адемар выронил врученный ему Анжеликой фонарь и дрожал так, что ему
никак не удавалось перекреститься.
  - Дьяволица...
  Дьяволица... - пробормотал он. - На этот раз она и есть. Вы же ее
слышали, правда ведь?
  Встревожились и другие матросы, хотя они и были людьми закаленными.
  - Что-то там происходит недоброе, - сказал один из них, вглядываясь в
ночной мрак. - Что вы об этом думаете, ваше сиятельство?.. Гибнет
женщина?..
  - Нет, это голос духа, - ответил другой. - Тут я не ошибусь. Я точно
такой слышал у архипелага дьяволов в заливе Святого Лаврентия... Хотя этот
послышался и не с моря...
  - Да, скорее из деревни, - заметил Пейрак, - и даже, похоже, из форта.
  Анжелика подумала о герцогине де Модрибур.
  Подобный крик мог вырваться только из груди существа, испускающего
свой последний вздох. Преисполнившись внезапной уверенности, что больная
отошла в мир иной, Анжелика побежала обратно вверх, к жилью, упрекая себя
за то, что покинула несчастную женщину в ее смертный час.
  Задыхаясь от бега, она увидела две фигуры, выглядывающие из
освещенного оконного проема.
  - Что случилось? - окликнула она.
  - Не знаю, - отвечал голос Дельфины дю Розуа. - Кто-то кричал на
улице. Это было ужасно! Мы до сих пор дрожим.
  - По-моему, кричали в лесу, - добавила Кроткая Марии, стоявшая рядом
с ней. Анжелика растерялась.
  - Нет, кричали где-то здесь. Странно, что вы слышали по-разному...
Госпожу де Модрибур этот крик не потревожил?
  - К счастью, нет!
  Кроткая Мария обернулась назад, поглядев внутрь комнаты.
  - Она спокойно почивает, слава тебе Господи!
  - Тогда закройте ставни и тоже ложитесь отдыхать. Возможно, какой-то
зверь в лесу попал в ловушку. В любом случае, Мария, вам не следовало быть
на ногах. Достаточно волнений на сегодня. Быстро ложитесь спать, милая,
если вы хотите сделать мне приятное.
  - Да, сударыня. Вы очень добры, сударыня, - ответила девушка, чей
голос внезапно дрогнул.
  - Спокойной ночи, сударыня, - ласково пожелала Дельфина.
  Они удалились и заперли тяжелую деревянную дверь.
  ..Какое-то мгновение, стоя в темноте, Анжелика пыталась вновь
услышать отголосок жуткого крика. Ей чудилось, что он еще звенит вокруг
нее.
  "Кто так страдает в ночи? - спросил ее тайный внутренний голос, -
какой демон, какой блуждающий суккуб"? "Суккуб - по поверью,
демон-женщина, вступающая в связь с мужчиной." Ах, я теряю рассудок. "Они"
меня с ума сведут своим вздором... Жоффрей!
  Она обнаружила, что вновь осталась одна, и внезапный ужас овладел ею.
  Теперь уже она закричала:
  - Жоффрей, Жоффрей, Жоффрей! Где вы?
  - Я здесь, - отвечал голос графа, поднимавшегося ей навстречу. - Что
там еще случилось, сердце мое! Что за паника! Боже мой, как вы измучены!
  Она бросилась к нему и судорожно сжала его в своих объятиях.
  - Ах, как же я вдруг испугалась! Не будем больше разлучаться сегодня
вечером, не будем больше разлучаться, иначе я умру.


                                  Глава 7


  Пришло утро, белое утро, пропитанное туманом; ничего не было видно.
Но все же стало достаточно светло и ясно, чтобы ночное колдовство
рассеялось при наступлении дня.
  Анжелика и Жоффрей, опершись о бортовые поручни "Голдсборо", ждали
лодку, которая должна была доставить их обратно на берег.
  Им совсем не хотелось, чтобы она пришла быстро. Они чувствовали себя
покойно рядом друг с другом, окутанные одиночеством и таинственностью,
которые создавал вокруг них туман. С невидимой земли до них долетал шум
работающего не покладая рук поселка. Вскоре им надо будет прибыть туда и
вновь нести груз обязанностей, ими самими возложенных на свои плечи. Но
сегодня их усталость рассеялась. Они ощущали себя сильными и счастливыми,
напряженная жизнь, чье эхо докатывалось до них сквозь полупрозрачную,
ватную завесу тумана, радостно отзывалась в них. Перекликались рыбаки,
возвращавшиеся на берег, гулко стучали плотники, прибивая доски, балки,
дранку; не отрываясь от своих дел, женщины звали детей...
  Крики морских птиц и отдаленное воркование горлинок в лесу витали над
этой симфонией звуков; запахи жизни проникали сквозь туман - запахи
костров, копчения, табака, рома, свежеспиленного дерева - типичные для
форта, расположенного на побережье, с привкусом морского йода и
опьяняющего дыхания смолистых лесов.
  - Я помирюсь с дамами Голдсборо, - сказала Анжелика. - Они не
очень-то покладистые... Впрочем, и я тоже. Конечно, мы с ними по-прежнему
ссоримся. Но, в сущности, мы питаем симпатию друг к другу, а наши стычки
побуждают нас стремиться к лучшему. Эти женщины умны и понимают, что я
привношу в их жизнь нечто непривычное, что позволяет им стать лучше. Я
всегда ценила у гугеноток как раз то, что, в отличие от многих католичек,
особенно крестьянок и простых горожан, они не принижены в своей женской
доле, у них нет нерассуждающей покорности перед мужем или кюре.
  - Да, - хмыкнул Пейрак, - сразу видно, что вам удалось стряхнуть с
себя папистское влияние.
  - Я стряхнула с себя все влияния, - засмеялась Анжелика, - кроме
вашей любви.
  И она бросила на него исполненный страсти взгляд. Часы, которые
только что промчались, эта волшебная ночь навсегда останутся для нее
бесценным даром; никогда не забудет она слова, сказанные ими во время
драматичной попытки первого примирения, или же позже, в ослепляющем порыве
любовных объятий, или же еще позже, в ласковом полусне, в блаженстве
ночных часов, в то время как тела их, умиротворенные, но все еще
трепещущие, были словно зачарованы изведанными наслаждениями, а свободный
дух их отбросил земные заботы, и они могли говорить обо всем без стыда,
открыв друг другу сердце. Все эти слова навсегда пребудут ее сокровищем,
которым она не устанет наслаждаться, перебирая каждое из них, дабы вкусить
еще раз их нежность, их силу.
  Уже близок был тот день, когда в этих воспоминаниях она станет
черпать силы, необходимые ей, чтобы пережить ужасное испытание. Но тогда,
спокойным утром, пронизанным светом и теплом, она еще не знала об этом.
  И лишь завораживающая песня Потерянной башки, где-то вдали, не давала
затихнуть чуть слышной, но настойчивой тревоге. Но Анжелика не хотела
обращать на нее внимание. Она чувствовала себя обновленной и, улыбаясь,
смотрела в глаза человеку, которого она так любила. Все в нем волновало
ее, даровало ей счастье.
  Мерный плеск воды подсказал им, что приближается шлюпка. Они подошли
к выходу на трап, створку которого уже убрал один из матросов. Стоя на
коленях, он разматывал веревочную лестницу.
  - Я совсем позабыла о котенке, - вспомнила Анжелика. - Надеюсь,
кто-нибудь напоил его... И что герцогиня де Модрибур не скончалась. Кроме
того, теперь, когда все слегка успокоилось, мне надо будет навестить
Абигель. Она уже скоро родит...
  Они сели в лодку, и матросы взялись за тяжелые весла, чтобы
преодолеть несколько саженей, отделяющих их от берега.
  - Я также расспрошу госпожу Каррер - пусть она найдет приличествующее
герцогине помещение, чтобы мы вновь смогли поселиться в наших апартаментах
в форте. Ведь вы же не уезжаете? Я не в силах более переносить, когда вы
покидаете меня, душой или телом... Часы делаются столь длинными и столь
долгими, когда я не знаю, где вы. Я хочу принадлежать Голдсборо всем своим
существом, но только рядом с вами... Что за корабль вошел вчера вечером в
порт?..
  Пейрак покачал головой.
  - Я сильно опасаюсь, что эти люди прибыли сюда, дабы вырвать меня из
ваших объятий и принудить вновь странствовать по Французскому заливу для
поддержания порядка.
  - Англичане?
  - Нет, французы. Губернатор Акадии собственной персоной, господин
Виль д'Авре. Мне объявили о его прибытии еще вчера вечером, но я поручил
Колену и д'Урвиллю принять его, ибо хотел посвятить себя вам, и только вам.
  Шлюпка причалила. Анжелика, идя по берегу, почти сразу же наткнулась
на что-то крошечное, живое, что билось, злосчастное, в водорослях.
  - Что там такое? Краб! О боже, это мой котенок, - вскричала она, -
что он здесь делает? Он и без того совсем больной.
  Она наклонилась и взяла его на руки. Весь в пене прибоя и песке, с
шерстью, прилипшей к хрупкому тельцу, он, казалось, опять был при
последнем издыхании. Но как и накануне, он обращал к ней взгляд своих
золотых глаз - требовательный и признательный.
  - Можно подумать, он поджидал меня здесь, на берегу, зная, что я
должна появиться именно отсюда...
  - Я тоже поджидал вас здесь вместе с этой зверушкой, - раздался
хныкающий голос Адемара, появившегося из тумана. - Тут вот какое
дело-то... Этот губернатор Акадии, ну, что прибыл вчера вечером.., он
говорит, будто мы дезертиры, и я, и другие солдаты, которые раньше в форте
Сент-Мари были. Он говорит, что военным судом судить нас будет. Он хотел
палкой поколотить того толстяка, который нас привез.
  - А, и Дефур тоже здесь, - отметил Пейрак, - это обещают бурю, братья
Дефур не любят чиновников из Квебека. Кто там еще?
  Из тумана вышли три или четыре фигуры - Колен, помощник де Пейрака,
Ванно, д'Урвилль, Габриэль Берн. По их словам, они хотели бы обратиться к
господину и госпоже де Пейрак с некоторыми вопросами, которые надобно
срочно обсудить, прежде чем французский губернатор, ставший их гостем
накануне вечером, - человек, судя по всему, весьма беспокойный, -
завладеет вниманием графа, осыпая его настояниями и требованиями.
  Колен тем временем уже приступил к своим обязанностям. Здравый смысл,
с каким он действовал на благо Голдсборо, понемногу снискал ему уважение
гугенотов.
  Он сказал, что у него есть два замысла, и оба встречены в поселке
благосклонно - и гугенотами, и католиками. Прежде всего, строительство
небольшого форта с четырьмя башенками по углам - на реке Каюга, на
полдороге между лагерем Шамплен и портом Голдсборо. Именно по этой реке
легко могли проскользнуть враждебно настроенные индейцы и нанести урон
живущим в окрестностях белым.
  Здесь в прошлом году на графа де Пейрака было совершено нападение,
как раз ирокезами Каюга, чье имя так и осталось в названии местности.
Несколько позже, осенью, другое племя, занимавшееся грабежом, похитило
женщину и тяжело ранило мужчину; были зверски перебиты индейцы из
маленькой соседней деревушки, а оставшиеся в живых бросили свои хижины.
  Построить там сторожевой и защитный форт, который бы охранял жителей,
передвигающихся по своим делам между лагерем Шамплен и портом, становилось
насущной необходимостью, особенно в это время года, когда можно было ждать
скорого появления военных отрядов ирокезов, рыскающих повсюду.
  Другой замысел касался постройки католической часовни. Ее собирались
возвести по ту сторону холма, там, где пожелали обустроиться будущие
колонисты с "Сердца Марии".
  - Хорошо! - сказал граф, - приступим же к разрешению сих щекотливых
вопросов, а для начала давайте подкрепимся у госпожи Каррер, отведаем ее
суп из ракушек и горячего вина с корицей.
  Он увлек Анжелику к трактиру, откуда доносился добрый запах очага; за
ними последовали остальные, а также солдаты-испанцы; последним, как
всегда, тащился Адемар с видом человека, идущего за похоронными дрогами.
  Анжелика спрятала котенка себе под накидку и почувствовала, как он
дрожит.
  Габриэль Берн подошел к ней и отвлек ее немного в сторону.
  - Позвольте мне, сударыня, сказать вам несколько слов. Я предвижу,
что господин де Пейрак вынужден будет отбыть на несколько дней в
экспедицию на реку Святого Иоанна и вы, я полагаю, желали бы его
сопровождать... Так вот, я хотел бы попросить вас... Моей дорогой жене
подходит время родить... Я чрезвычайно обеспокоен. Только ваше присутствие
здесь может утвердить нас в уверенности счастливого исхода...
  - Не опасайтесь ничего, дорогой Берн, - ответила Анжелика, - для
этого я и прибыла сюда; я не покину Голдсборо прежде, чем Абигель
произведет на свет ребенка и полностью оправится после родов.
  Но сердце ее сжалось, и она добавила:
  - Вы действительно полагаете, что мой муж будет принужден покинуть
Голдсборо? Какие дела у него могут быть на реке Святого Иоанна?
  - Положение там чрезвычайно сложное. Этот англичанин из Бостона,
Фипс, явившийся вместе с адмиралом Шеррилхэмом, не пропускает корабли
важных персон из Квебека. Губернатор Акадии вместе с несколькими молодыми
вертопрахами из его свиты и со своим капелланом едва вырвался и явился
сюда за подмогой, ибо из-за подобного - которого по счету! - происшествия
может разразиться война между двумя коронами. Только ваш муж может тому
помешать.
  И он кивнул в сторону графа де Пейрака, переступающего порог трактира.
  Солдаты встали у двери на часах. Дон Хуан Альварес последовал за
графом в помещение. Он не отставал от де Пейрака, как только тот
оказывался на земле, ни на шаг, ведя незаметное, но весьма тщательное
наблюдение.


                                  Глава 8


  В большом зале было уже много дам. У женщин Голдсборо вошло в
обыкновение, как только было построено это здание, встречаться ранним
утром, когда дети уже встали, а супруги занялись работой. Там они держали
совет, позволяли себе перекусить, сидя спокойно за столом - не надо было
хлопотать, обслуживая все собравшееся семейство. А затем каждая
возвращалась к своим домашним заботам.
  Анжелика тотчас же заметила госпожу Маниго, которая поднялась и
поклонилась. Дети и подростки, чистившие рыбу над деревянной лоханью,
также весело их приветствовали. Госпожа Маниго улыбалась, насколько то
было возможно для ее обычно нахмуренного лица. Пейрак ответил ей улыбкой.
  - Я вижу, ящики с фаянсом уже распаковали. Эриксону выпало везти из
Европы довольно хрупкий груз, но он не жалел соломы, и, похоже, нам не
придется оплакивать слишком большие потери.
  - Да, кроме ручки лиможского тазика и нескольких деталей
печки-голландки. Но господин Мерсело обещал их склеить.
  Несколько дам принесли на стол фаянс, к нему в то утро сводились все
разговоры: то был сюжет гораздо более увлекательный и захватывающий, чем
пираты, сражения, казнь через повешение, предательство и кораблекрушения,
раненые и убитые - все то, что так приелось за последние дни.
  Присутствие графа де Пейрака и Анжелики, сидящих рядышком и явно
помирившихся, способствовало всеобщей безмятежности.
  Каждая семья в Голдсборо получила подарок - кто супницу, кто
несколько тарелок, кувшинчик или хлебницу, большое блюдо - что-то удобное,
красивое, как картинка, что можно повесить или же поставить в посудный
шкаф.
  - Вот и мы как короли, - заключила госпожа Маниго, - с этого и надо
было начинать. Открыть ящики вместо того, чтобы ругаться.
  - А вы, друг мой, уже успели рассмотреть свои подарки? - спросил
Жоффрей де Пейрак вполголоса, наклонившись к Анжелике.
  - О нет! У меня душа к этому не лежала. Слова Берна не выходили у нее
из головы, она была рассеянна. Пейрак внимательно на нее посмотрел.
  - Вы опять чем-то озабочены?
  - Я думаю о французском губернаторе, он появился так некстати. Вы
будете теперь вынуждены отправиться к дальним поселениям Французского
залива?
  - Там будет видно. Пока же, даже если всем этим господам из Канады
будет грозить опасность оказаться без скальпов или очутиться в кандалах, я
не покину вас более чем на два дня. Я тут не приставлен ко всем, кто
попадает в переделки, на каком бы языке они ни изъяснялись.
  Это обещание вернуло мир душе Анжелики. Два дня. Они будут
нескончаемы!.. Она накормила и напоила котенка - чем весьма
заинтересовались несколько малышей, - затем обсудила с госпожой Каррер,
куда можно было бы переселить герцогиню. При выезде из поселка стоял дом,
обитатель которого ушел промышлять пушного зверя в глубь материка.
Герцогине и ее свите покажется там, возможно, тесновато, но на воине как
на войне, и, отъезжая в Канаду, надо быть готовой ко всему... Анжелика
осведомилась также, удалось ли уже починить одежду Амбруазины де Модрибур.
  - Еще нет. Ведь надо было подобрать нитки, у нее же все тряпки будто
радуга!.. Знаете, есть что-то нечистое в ее платьях...
  - Что вы хотите этим сказать?
  - Какие-то пятна, и порваны они...
  - Да как же еще может быть после кораблекрушения?
  - Не в том дело! Ну, не могу я объяснить...
  Анжелика покинула трактир, взяв с мужа обещание, что по крайней мере
к полудню он найдет ее в форте, чтобы они могли вместе отдохнуть, а также
что он не отправится в военные экспедиции внезапно, не предупредив ее. Он
посмеялся, повторил свои обещания и поцеловал кончики ее пальцев.
  И все же она чувствовала себя неспокойно. Перед нею словно
разверзлась смертоносная пропасть - страх потерять его, и ей никак не
удавалось отогнать от себя эти мысли.
  И все же, когда она увидела солнце, пробившееся наконец сквозь туман,
и Голдсборо, сверкающий в его лучах, светлые деревянные дома, поросшие
густыми лесами, изумрудные, словно лакированные, скалы, выступы
обвалившихся глыб, то синие, то бледно-сиреневые или розовые - она
воспрянула духом и сказала себе: "Я самая счастливая из женщин. Что бы ни
случилось, препятствия будут преодолены. Ничего не воздвигнешь без борьбы".
  Приближаясь к форту, Анжелика молила небеса, чтобы здоровье герцогини
поправилось, и она смогла бы переехать. Она мечтала побыть дома одной,
наедине со своим счастьем, со своим обновленным сердцем. Теперь ей уже
хотелось просмотреть до последнего бантика содержимое ящиков, прибывших на
"Голдсборо". Она успела порыться там, но второпях, в поисках платья, в
котором она могла бы присутствовать, может быть, и на казни Колена. Какое
страшное воспоминание, и тем большую ценность приобретала для нее
безмятежность дня сегодняшнего! Она хорошенько устроит своего котенка. Он
быстро выздоровеет, найдя то, в чем более всего нуждается: кров,
присутствие друга и немного пищи.
  Ступив на внутреннюю лестницу форта, она услыхала голоса. Разговор,
судя по всему, шел довольно резкий; а затем, пригнувшись, чтобы не задеть
ухе пораненный лоб, из помещения вышел капитан Жоб Симон. С головой,
втянутой в плечи, словно под тяжестью непосильного бремени, он казался
почти горбатым. Капитан мрачно взглянул на Анжелику.
  - Вот так! - заявил он. - Мало того, что я потерял корабль, так меня
еще и оскорбляют. Это что, по-вашему, справедливо, а?..
  Несмотря на его откровенно уродливое лицо, к тому же с утра явившее
миру седоватую щетину, добросердечный взгляд серых глаз, глубоко
запрятанных под мохнатыми бровями, придавал ему вид печального пса,
просящего хоть чуть-чуть ласки.
  - Но вам же удалось спасти единорога, который украшал нос вашего
корабля, - сказала графиня, чтобы приободрить Симона, - это хороший знак,
счастливое предзнаменование.
  - Ну, может быть. Только нужно заново покрыть его позолотой. А где я
здесь найду золотую фольгу? Она ведь легкая, как пушинка, а стоит страсть
сколько. Да, быстро мне моего единорога обратно на место не наладить.
Пустили меня по миру, да меня же еще и упрекают.
  - Между нами говоря, капитан, разве вы сами немножко не виноваты? Раз
вы должны были плыть в Квебек, как вы умудрились заблудиться в наших краях?
  Его, вероятно, поразило размышление Анжелики, он задумчиво посмотрел
на нее и тяжело вздохнул.
  - Ладно! Только насчет крушения - вот тут нет, не моя это вина.
  - А чья же тогда?..
  - Да эти чертовы морские разбойники, они там на скалах фонарями
размахивали" чтобы, значит, на эти треклятые рифы заманить...
  Он, казалось, внезапно спохватился.
  - Что вы там насчет моего единорога сказали? Что я смогу его
позолотить сам? Это мысль! Мой отец был позолотчик, работал с фольгой, так
что я немного это дело знаю... Только надо будет найти золото. А где, черт
подери, найдешь золото в этой окаянной стране - здесь кругом дьяволы да
морские разбойники!..
  - Кто знает, может, и найдем! Вы же знаете, золото - это по части
дьявола!..
  - Ох, не надобно шутить с этим, сударыня, - воскликнул следовавший за
нею Адемар.
  Капитан энергично перекрестился, но тем не менее добавил:
  - Тем хуже! Тем хуже для дьявола. Если вы мне найдете золотую фольгу
для единорога, я буду ваш по гроб жизни, Заранее благодарю, сударыня!
Вы-то хоть добрая.
  Он ушел, явно повеселев.
  Котенок спрыгнул с рук Анжелики и обнюхал дверь.
  - Он опять сейчас убежит!.. Лови его, Адемар! Бедный парень, почему
ты все время ходишь за мной по пятам?
  - Думаете, мне хочется, чтобы меня повесили, как обещал губернатор
Акадии!.. А потом, мне надо вам свой сон рассказать. Видел я во сне
ангела, но красного, всего красного, с ног до головы, это ж для ангела не
правильно...
  Анжелика вошла в спальню, за нею, с видом хозяина - котенок. Подняв
хвост трубой, он немедленно направился к тому уголку, который Анжелика ему
ранее предназначила, устроился там и стал тщательно умываться.


                                  Глава 9


  Амбруазина де Модрибур в черном бархатном платье с кружевным
воротником сидела перед окном. Темное платье подчеркивало бледность ее
лица. У герцогини был вид инфанты-сироты. Сцепив руки на коленях, она,
казалось, была погружена в глубокие размышления. Служанки не нарушали ее
молчания.
  При появлении Анжелики герцогиня живо подняла голову. Движения ее
были изысканны, но в них чувствовалась прирожденная импульсивность,
по-своему очаровательная, делавшая ее еще более молодой.
  - Ах, вы пришли, сударыня, - проговорила она. - Я ожидала вас. Боже!
Как я ожидала вас! Наконец-то вы пришли!..
  Глаза ее блестели от сдерживаемой радости.
  - Вы встали, - сказала Анжелика, - и, надеюсь, оправились от
недомогания? Как вы почивали? Но вы еще бледны.
  - Это неважно. Я как раз размышляла о том, что слишком докучаю вам и
вашему супругу, заняв ваши апартаменты. Отныне я могу уже передвигаться,
хотя и чувствую себя совершенно разбитой. Капитан Симон только что сообщил
мне, что наш корабль погиб со всем, что было на борту. У меня не осталось
никакой надежды. Но, подписав переводные векселя, я смогу, вероятно, найти
какой-нибудь корабль, который, наконец, доставит меня с моими девушками в
Квебек.
  - Не заводите столь поспешно речь об отъезде, сударыня, - произнесла
Анжелика, помнившая о планах королевских невест. - И вы, и они еще не
вполне выздоровели.
  - Тогда, по крайней мере, я не должна более стеснять вас в вашем
доме. Меня устроит любая развалюха. Отправляясь в Новую Францию, к числу
жертв, которые я принесу Господу нашему, я отнесла и отсутствие удобств.
Суровая жизнь меня не страшит.
  - Вас поселят рядом с вашими девушками, - успокоила ее Анжелика, -
невзирая на ваше стремление к умерщвлению плоти; я прослежу, чтобы вы ни в
чем не нуждались.
  Услышав, что герцогиня де Модрибур сама высказала желание освободить
помещение форта, Анжелика испытала облегчение. Эта молодая женщина,
немного странная, тем не менее выказывала прекрасное воспитание, какое
каждая знатная девушка получала в монастыре; к тому же, для нее совершенно
естественной была мысль о чувствах и благополучии ближнего.
  Герцогиня слегка улыбнулась словам Анжелики и показала на бархатное
платье:
  - Вот еще одно, в чем я, зная вашу любезность, прошу снисхождения.
Посмотрите, какую бесцеремонность я себе позволила. Не зная, во что
одеться, я одолжила у вас это платье.
  - Вы могли бы выбрать туалет, который бы вам больше шел, - вырвалось
у Анжелики. - А этот не идет к вашему цвету лица. Вы выглядите
монастырской и сиротой.
  - Но я и есть монастырка, - возразила герцогиня и вдруг засмеялась,
будто ее что-то позабавило, - я ведь уже говорила вам. И я сирота, -
добавила она просто, чуть понизив голос.
  Анжелика вспомнила, что ей сообщил Жоффрей де Пейрак о браке этой
молодой женщины со стариком, и испытала смутные угрызения совести,
окрашенные жалостью. Анжелика была, возможно, единственной, кто различил
какую-то слабость, что-то детское и изломанное под внешностью уверенной в
себе герцогини де Модрибур, слывшей одновременно ученой дамой и трезвой
деловой женщиной. Она вновь испытала желание защитить и обогреть
Амбруазину, вырвать ее из той суровой жизни, которой она, по-видимому,
хила ранее.
  - Я подберу вам платье повеселее.
  - Нет, прошу вас, - молила та, сложив руки, - позвольте мне,
пожалуйста, позвольте мне носить траур по этим бедным людям, которые
позапрошлой ночью погибли без причастия. Какое ужасное несчастье! Я все
время думаю о них.
  И она закрыла лицо руками.
  Анжелика не настаивала. Люди, прибывающие из Европы, еще не жили в
том ритме, в каком все они привыкли здесь существовать. Она заметила, что,
хотя сердца здешних обитателей не затвердели, жизнь обходилась с ними так
круто, опасность смерти была делом столь повседневным, что забвение
приходило быстро.
  Молодые женщины и Петронилья Дамур, казалось, готовы были покинуть
комнату по первому же приказанию своей хозяйки. Они навели в спальне
полный порядок и идеальную чистоту и выглядели спокойными, оправившимися
от тревог и волнений предыдущего дня. Секретарь в очках что-то дописывал,
сидя за письменным столом, который обычно служил Жоффрею де Пейраку. Для
этого он позаимствовал у хозяев дома белоснежно-белое перо альбатроса, что
сразу же не понравилось Анжелике, хотя, по здравом размышлении, у
злополучного секретаря, лишенного своего инструмента, просто не было
другого выхода. Арман Дако, секретарь герцогини де Модрибур, был человеком
неопределенного возраста.. Его легкая полнота и несколько торжественный
вид всезнайки вызывали, должно быть, уважение у простых людей. Но Анжелике
по какой-то неясной для нее самой причине он был несимпатичен. У нее
возникло ощущение, что несмотря на его любезные и добродушные манеры, этот
человек не в ладах с самим собой и своим положением. Впрочем, это могло
быть именно лишь ощущением. Ведь в любом случае место секретаря
высокопоставленной особы, требующее одновременно угодничества и смелости,
не способствовало тому, чтобы создать особо выразительную личность.
  - Господин Арман подсчитывает наши потери, - пояснила госпожа де
Модрибур.
  Несмотря на объявленный переезд, она по-прежнему сидела, сцепив руки
на коленях, и Анжелика заметила самшитовые четки, переплетавшиеся вокруг
ее пальцев.
  - Не спрашивал ли меня кто-нибудь из высшего духовенства? - вдруг
осведомилась она.
  - Здесь? - воскликнула Анжелика. - Но, сударыня, мы здесь живем вдали
от городов, ведь я вам уже говорила. Конечно, в Акадии есть несколько
странствующих иезуитов, капелланы некоторых колоний или военных фортов...
  В ее голове промелькнула какая-то мысль, и она замолчала. Амбруазина
де Модрибур живо проговорила:
  - Мой духовник написал в Новую Францию и предупредил о моем приезде
все церковные власти. Как раз один из них, из Общества Иисуса, должен был
быть уже предупрежден, что я потерпела крушение у побережья Мэна, и
явиться сюда, дабы мы смогли обрести опору в нашей святой религии.
  - Они здесь малочисленны, а расстояния велики, - неопределенно
заметила Анжелика. Герцогиня прислушалась.
  - Здесь не слышно звона колоколов... - пробормотала она. - Как узнать
время?.. Я хотела пойти к мессе, но мен" предупредили, что здесь даже нет
церкви.
  - Скоро у нас будет часовня. Анжелика была признательна Колену, что
благодаря ему она могла, в последний момент, объявить эту новость.
  - Как вы можете жить без матери нашей Церкви? - спросила молодая
"благодетельница", внимательно смотря на Анжелику с видом простодушного
удивления. - Мне сказали, что у вас даже нет капеллана. Значит, все эти
люди живут и умирают, как животные, без причастия.
  - Тут есть пастор...
  - Протестант! - вскричала герцогиня в ужасе, - еретик!.. Это еще
серьезнее. Не сказано ли в Библии: "Еретика, после первого и второго
вразумления, отвращайся, зная, что таковой развратился и грешит, будучи
самоосужден" "Послание к Титу святого апостола Павла. Гл. 3, 18, 11.".
  - Пусть так, - ответила Анжелика слегка раздраженно, - но не
забывайте: то, что мы тут в Голдсборо "развратились", позволяет нам
сохранить сострадание к нашим ближним, а ведь это и есть, в конце концов,
первая заповедь Нового Завета. Что бы там ни говорил ваш знаменитый
капитан Жоб Симон, мы не морские разбойники и мы сделали для вас все, что
могли.
  Во время всей беседы с Амбруазиной де Модрибур Анжелика ходила
взад-вперед по комнате, расставляя мебель по местам. Что же за странная
мысль промелькнула в ее голове только что, когда герцогиня говорила о
высшем духовенстве?
  Это пронзило ее, словно молния. Что-то важное... Она никак не могла
вспомнить.
  Анжелика открыла футляр с пистолетами и стала рассматривать предметы,
дополнявшие оружейный набор. Воспоминание о заботливости Жоффрея наполняло
ее сердце теплом и отвлекало от неприятного ощущения, вызванного словами
герцогини. Она сознавала, что та смотрит на нее внимательно и с
любопытством.
  - Вы носите оружие, - заметила герцогиня. - Говорят даже, что вы
отменный стрелок?
  Госпожа де Пейрак живо повернулась к ней.
  - Решительно, вы слишком много знаете обо мне, - воскликнула она. -
Временами мне кажется, что не случай привел вас сюда...
  У госпожи де Модрибур вырвался крик, словно она была поражена в самое
сердце; она закрыла лицо руками.
  - Что вы говорите? Не случай? А если не случай, то что же еще? -
лепетала она прерывающимся голосом. - Я не могу поверить, что это
Провидение, на что я надеялась еще вчера. Я поняла, сколь ужасна судьба,
обрушившаяся на нас. Все эти несчастные люди - умершие, утонувшие,
разорванные на части вдали от родины... Мне кажется, что их проклятия
будут вечно тяготеть надо мною... Ах, если не случай привел нас на эти
берега, тогда кто? Разве только сам Сатана, вот чего я боюсь... Сатана, о
Боже! Как найти силы, чтобы противиться ему...
  Казалось, она делает усилие, чтобы взять себя в руки.
  - ..Простите меня, - сказала она мягко, - прошу вас, сударыня... Я
чувствую, что оскорбила вас только что своими вопросами и суждениями о
вашей жизни, приравняв вас к еретикам. Я слишком непосредственна, и меня
часто упрекают в том, что я не в меру откровенно высказываю свое мнение.
Да, я такая. Я рассуждаю логически и не повинуюсь в должной мере голосу
сердца. Но правы-то вы, я знаю. Какая важность - есть здесь часовня или
нет?.. Чего стоит обряд без доброты? "Если я говорю языком человеческим и
ангельским, а любви не имею, то я - медь звенящая... Если я имею дар
пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что
могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто" "Первое послание
к коринфянам святого апостола Павла, гл. 13, 1, 2,".
  Это сказал святой Павел, святой Павел, учитель для всех вас... Милая
моя, простите ли вы меня?
  Тень страдания омрачала ее прекрасный взор, в котором блистал
трогательный свет. Анжелика слушала ее, пытаясь понять двойственную натуру
этой женщины, слишком одаренной и слишком беззащитной. Строгое религиозное
воспитание в соединении с изучаемыми ею абстрактными науками обрекли
графиню на жизнь вне действительности, в атмосфере мистической
экзальтации. Она, конечно, была бы более на месте в Квебеке, на аудиенции
у епископа или иезуитов, чем на независимых берегах Голдсборо, куда ее
забросила судьба.
  Суровая Америка не будет снисходительна к этой хрупкости. И вновь
Анжелика пожалела Амбруазину де Модрибур.
  - Я не сержусь на вас. И охотно прощаю вам. Вы имеете право
справляться о тех местах, где вы находитесь, и о том, как живут люди,
принимающие вас. Я тоже натура непосредственная и говорю, не раздумывая,
все, что у меня на уме. Вам нет причин так волноваться, вы опять заболеете.
  - Ах, как я устала, - прошептала герцогиня, проводя рукой по лбу. - Я
здесь сама не своя. Эта жара, этот непрекращающийся ветер, запахи соли и
серы, доносящиеся с моря, пронзительные крики птиц - они без конца летают
через все небо стаями, словно души страждущих... Я хотела бы рассказать
вам, что со мною приключилось сегодня утром, но вы будете надо мною
смеяться.
  - Нет, нет, не буду. Расскажите!..
  - Мне явился Сатана, - заявила герцогиня очень серьезно, в то время
как другие в страхе перекрестились. - Конечно, это не впервые, но сегодня
вид его был весьма необычен: он был весь красный...
  - Как мой ангел! - воскликнул Адемар, который страстно интересовался
подобными признаниями и даже, кажется, их провоцировал.
  - Красный и безобразный, - продолжала герцогиня, - ухмыляющийся,
лохматый, как зверь волосатый, и смердящий. Я едва успела перекреститься и
произнести слова спасительной молитвы... Он убежал через трубу.
  - Через трубу?
  - И мой ангел тоже! - закричал Адемар в восторге.
  - Я прекрасно знаю, что Сатана может принять любое обличье и что он
питает особую склонность к красному и черному, - говорила герцогиня. - Но
ни разу я так не пугалась, как сегодня. Я все думаю - что может значить
это новое обличье, которое дьявол принял, чтобы поколебать меня? Он
насылает на меня новые несчастья, новые муки, новые искушения... Теперь вы
понимаете, почему я жаждала обрести поддержку авторитетного священника,
если таковой имеется поблизости, - закончила она дрожащим помимо ее воли
голосом.
  - Капеллан "Бесстрашного" уже уехал, но, может быть, отец Бор еще
здесь? Это францисканский монах, капеллан господина де Сен-Кастина из
форта Пентагует.
  - Францисканский монах, - воспротивилась герцогиня, - нет, это
слишком ничтожно...

  ***

  Тем временем Анжелика осматривала очаг, через который, по уверениям
госпожи де Модрибур, улетел Князь Тьмы. Там была зола - несмотря на теплую
июльскую ночь, для больной разжигали огонь, и сама Анжелика подбросила
хвороста, чтобы лучше горело: это должно было дать чудом спасшейся женщине
ощущение надежности и спокойствия.
  Нагнувшись, она различила отпечаток босой ступни. Анжелика
почувствовала хорошо ей знакомый, почти осязаемый запах: "Дикарь, -
подумала она, - проник сюда со своей обычной бесцеремонностью!.. Может
быть, он искал меня? Кто бы это мог быть?"
Это происшествие напомнило ей появление Таонтагета, посланника
ирокезов, когда он пробрался в лагерь Катарунк, в гущу своих врагов
абенаков, чтобы встретиться с Пейраком. Несмотря на мысль об ирокезах -
угроза их набегов уже вновь начинала нависать над краем - Анжелика
успокоилась в даже обрадовалась.
  - По-моему, прав оказался ты, - сказала она со смехом Адемару, - это
скорее ангел.
  - Я вижу, вы не принимаете моего видения всерьез, - пожаловалась
герцогиня де Модрибур.
  - Да нет, сударыня, я убеждена, что вы видели что-то.., или кого-то,
но не думаю, чтобы это был дьявол. Посмотрите на Адемара! Он парень
простодушный, но именно поэтому его восприятие вещей сверхъестественных
оказывается довольно верным.
  Между тем изо всей мочи забарабанили в дверь - пришли сыновья госпожи
Каррер, посланные ею, чтобы помочь госпоже де Модрибур при переезде и
указать дорогу к новому жилищу.
  На их румяных, обветренных лицах оставили свой след морской воздух и
вольный ветер, овевавший их во время охоты, рыбной ловли, сурового труда.
Эти дети и подростки действовали решительно, как люди, которые сами
заботятся о Своем существовании и живут далеко от непонятно-сложного
общества, запутавшегося в соблюдении приличий и правил вежливости столь же
мелочных, сколь и пустых.
  - А где багаж? - осведомились они.
  - Его нет, - проронила герцогиня. - Господин Арман, вы уже закончили
вашу писанину?
  Секретарь посыпал песком свои листки, скатал их в трубочку, издав при
этом глубокий вздох, и поднялся.
  Вся компания стала спускаться по деревянной лестнице форта.
  Анжелика, невзирая на заверения герцогини, повторявшей, что она
чувствует себя совершенно здоровой, взяла ее под руку, чтобы поддержать.
Это оказалось весьма кстати, ибо, дойдя до конца лестницы, Амбруазина де
Модрибур вновь упала в обморок.
  Впрочем, ее можно было извинить.
  Закрывая собой входную дверь, перед ними возвышался во всем своем
великолепии Пиксарет, вождь патсуикетов, Пиксарет - Крещеный Великан,
величайший воин Акадии.
  Именно он - сомневаться не приходилось - предстал сегодня утром без
всяких затей перед пока еще непривычным и неискушенным взором вновь
прибывших. Не было ничего удивительного в том, что они приняли его за
дьявола. В тот день вид его, как никогда, мог привести в ужас. Всю его
одежду составляла набедренная повязка, зато с ног до головы он был
разрисован темно-красными, алыми в фиолетовыми узорами. Полосы их
закручивались спиралями и замысловатыми завитушками вокруг каждой мышцы на
груди, напряженных мышцах на бедрах, коленях и икрах, равно как на руках и
предплечьи, вокруг пупка. Нос, лоб, подбородок, скулы также не избегли
подобной участи, отчего его лицо приобрело такой вид, будто с него содрали
кожу; на этой маске сверкали проницательные и насмешливые глаза улыбка
хищного зверька.
  Анжелика сразу же узнала его.
  - Пиксарет, - воскликнула она, - как я рада снова увидеть тебя!
Проходи же, будь как дома. Садись в этой зале, рядом. Я прикажу, чтобы
тебе принесли прохладительное питье. Жером и Мишель сопровождают тебя?
  - Они здесь! - объявил Пиксарет, отводя в сторону копье, чтобы дать
пройти двум неразлучным друзьям.
  Это новое нашествие перьев и яркой раскраски окончательно повергло в
панику королевских невест и их благодетельницу. Но госпожа де Модрибур с
похвальным мужеством овладела собой. Она держала себя в руках, и
чувствовалось, что сам дьявол не заставит ее потерять чувство собственного
достоинства перед простыми женщинами, которым она оказывала свое
покровительство.
  И даже когда Пиксарет зашел столь далеко, что прикоснулся к ним,
решительно опустив свою лоснящуюся руку на плечо Анжелики, герцогине
удалось не вздрогнуть.
  - Ты ждала моего прихода, ты не убежала, это хорошо, -
засвидетельствовал Пиксарет, обращаясь к своей пленнице Анжелике. - Ты не
забыла, что я твой хозяин - я положил руку на твое плечо во время сражения.
  - Как я могу позабыть такое! И куда, по-твоему, я могу убежать?
Садись! Мы обо всем поговорим.
  Она провела его в центральное помещение форта, где стояли стол и
табуреты, затем вернулась к француженкам - они уже понемногу
успокаивались, хотя и наблюдали за происходящим широко раскрытыми от
изумления глазами.
  - Представляю вам прославленного индейского вождя, - весело объявила
она. - Вы видите, никакой он не Сатана. Напротив, он католик, и очень
ревностный, пламенный защитник Креста Господня и Иезуитов. Два воина,
которые пришли вместе с ним - тоже крещеные.
  - Дикари! - прошептала Амбруазина. - Первые, увиденные нами! Какой
волнующий момент!
  Они по-прежнему рассматривали издалека, со смешанным чувством ужаса и
отвращения, трех краснокожих, в то время как индейцы шумно рассаживались,
с любопытством смотря по сторонам.
  - Но.., они такие страшные и выглядят так грозно, - продолжала
герцогиня. - И потом, от них идет чудовищный запах.
  - Пустяки, к нему быстро привыкаешь. Ведь это всего-навсего медвежий
или тюлений жир - они смазывают им тело, чтобы защитить себя от холода
зимой и от москитов летом. Думаю, именно Пиксарета вы сегодня утром в
полусне приняли за привидение?
  - Да... Наверное... Но неужели он осмелился бы проникнуть в ваши
комнаты, не объявив о себе?
  - С ними все возможно. Дикари столь бесцеремонны и кичливы, что
ничего не понимают в правилах обхождения, принятых между белыми. Но зато
сейчас я должна покинуть вас, чтобы заняться ими, иначе они будут
оскорблены. Ужасно оскорблены.
  - Конечно, дорогая. Я понимаю, что надо щадить чувства туземцев -
сколько молитв мы читаем во спасение их душ в наших монастырях. И все-таки
они очень страшные. Как можете вы быть так веселы с ними и терпеть, чтобы
они к вам прикасались!
  Анжелику забавляли страхи герцогини.
  - Они очень любят посмеяться, - улыбнулась она. - Надо уважать их и
смеяться вместе с ними. Большего они и не требуют.


                                  Глава 10


  Пиксарет взял предложенный ему виргинский табак, но отказался от пива
и с еще большим негодованием - от водки.
  - Демон пьянства - наихудший из всех; он отнимает у нас жизнь и
рассудок; он порождает убийства.
  - Ты говоришь как Мопунтоок, вождь металаков, в Верхнем Кеннебеке. Он
открыл мне воду источников.
  - Вода источников передает нам силу наших предков, погребенных в
земле, где она течет.
  Анжелика послала за самой свежей водой, какую только можно было найти.
  И вдруг Пиксаретом, казалось, овладела задумчивость.
  В том ли было дело, что поселение Голдсборо внушало робость великому
вождю абенаков, союзнику французов и их духовных наставников, иезуитов?
Или же, несмотря на свою независимость, вождь чувствовал за собой вину -
ведь он пробрался в почти английское поселение, чтобы получить там выкуп
за пленницу, которую он даже не сможет обратить в католическую веру,
поскольку она уже была католичкой?
  Анжелика, желая угодить индейцу, заверила его, что он и его воины
найдут здесь самое лучшее железо для своих томагавков, и что если великий
вождь желает иметь жемчужины, у господина де Пейрака они есть в запасе -
голубые и зеленые, привезенные ему из Персии. И на переговорах он
предложит такому важному военачальнику не обычные раковины, подбираемые на
берегу, а привезенные из Индийского океана. Хотя и очень редкие в Америке,
они подчас заменяли здесь деньги с тех пор, как их сюда завезли каравеллы
Индийской компании, и считались настоящим сокровищем. Даже за Великими
озерами люди рассказывали друг другу об уборах вождей племени сиу -
никогда не видавшие белого человека, они тем не менее горделиво навешивали
на себя по несколько рядов таких раковин, выловленных в морях, о
существовании которых сами вожди даже не подозревали. Жером и Мишель
слушали с огромным интересом. Глаза их блестели от разыгравшихся
аппетитов, но Пиксарет внезапно резко прервал разговор, заявив, что не
пристало пленнице самой обсуждать свой выкуп, и что он предпочитает вести
переговоры с тем, кого зовут Тикондерога - Человек-Гром.
  - Ты хочешь, чтобы я проводила тебя к нему, - предложила Анжелика,
смиряясь с его настроением.
  - Нет, я смогу найти его сам, - категорически заявил Пиксарет.
  Что с ним внезапно приключилось? Сказать, что весельчак и шутник
Пиксарет вдруг превратился в человека, чем-то озабоченного, значило ничего
не сказать. В его глазах, черных и блестящих, как ягоды ежевики, читалось
серьезное, напряженное размышление, отчего эта пестро раскрашенная маска,
эта внезапно застывшая, окаменевшая паутина ярко-красных завитков
приобрела выражение острой тревоги. Он принялся озираться вокруг себя, но
на сей раз не с любопытством, а недоверчиво, словно принюхиваясь к
чему-то. Затем он притронулся кончиком пальца ко лбу Анжелики.
  - Опасность над тобой, - пробормотал он, - я знаю, я чувствую.
  Его заявление пробудило в Анжелике чувство тревоги. Она не любила,
когда дикари, подобно дурачку Адемару, начинали вещать о своих тайных
предчувствиях - слишком велика была вероятность, что догадки их
справедливы.
  - Что за опасность, Пиксарет, скажи мне? - спросила она.
  - Не знаю.
  Он встряхнул своими косицами, накрученными на лисьи лапки.
  - Ты крещеная? - спросил он, устремляя на нее взгляд
духовника-иезуита, что при его размалеванной физиономии выглядело
совершенно нелепо.
  - Конечно, крещеная. Я же тебе говорила.
  - Тогда молись Деве Марии и святым. Это все, что ты можешь сделать.
Молись! Молись! Молись! - торжественно заклинал он ее.
  Он поднес руку к сложному убранству из своих смазанных жиром волос,
поискал там что-то и вытащил одно из многочисленных украшений - четки
капуцина, из крупных бусин, заканчивающихся деревянным крестиком - и
повесил их на шею Анжелике, затем трижды благословил ее, произнося
священную формулу:
  "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа..."
Наконец он вскочил на ноги и схватил свое копье.
  - Торопитесь же, - неодобрительно обратился он к своим соратникам. -
Я должен пуститься в путь прежде, чем ирокезы растекутся по нашим лесам.
Лето заставляет этих койотов выходить из их вонючего логова.
  Теперь, когда мы покончили с англичанами, завершим дело правосудия,
дабы содействовать французам, нашим братьям во Христе, и ублаготворить
возлюбленных отцов наших, Черные Сутаны. Иначе дьяволы, бродящие
неподалеку, быстро одолеют нас.
  Мужайся, сестра моя, я должен покинуть тебя. Но помни: молись!
Молись! Молись!

  ***

  Произнеся эти торжественные слова, индеец в несколько прыжков исчез.
Оба его сподвижника устремились вслед за ним, и только тяжелый первобытный
запах напоминал еще некоторое время об их пребывании в форте.
  Растерянная и встревоженная Анжелика пыталась понять причины перемены
в настроении Пиксарета.
  Возможно, ему что-то не понравилось в Голдсборо?
  Он внезапно еще раз подтвердил свои дружеские чувства по отношению к
французам и Черным Сутанам. А его намек на англичан пробудил в Анжелике
пронзительное воспоминание о резне, свидетельницей которой она была совсем
недавно.
  Буря, пронесшаяся над нею и Жоффреем, над их любовью, война с
пиратами и ее развязка, неожиданный приезд целого выводка королевских
невест и знатной французской дамы, все связанные с этими событиями
хлопоты, не могли вытеснить из памяти Анжелики, что в нескольких милях к
западу, за сине-фиолетовыми морскими просторами и розовыми холмами
Пустынных гор по-прежнему разыгрывалась кровавая трагедия. Девятый вал
индейских племен, растекаясь из лесов, обрушивался на поселения белых
колонистов, убивая, грабя, сжигая, снимая скальпы.
  Она подумала о встреченных ею на побережье беженцах из английских
факторий, - они укрылись на многочисленных островах в бухте Каско и спешно
готовились к обороне, в то время как их дети, под присмотром старших,
купались в заливчиках вместе с тюленями.
  Неужели флотилии индейцев настигли их даже там? Живы ли они еще?
  По контрасту со зловещими событиями, которые, быть может,
разворачивались там в этот самый момент, свобода и относительное
спокойствие в Голдсборо и его ближайших окрестностях выглядели чем-то
чудесным.
  У этого чуда было одно-единственное объяснение: безграничное влияние
графа де Пейрака, умело маневрирующего благодаря своему союзу с бароном де
Сен-Кастином и с индейскими племенами, благодаря договоренностям,
заключенным с акадскими и французскими поселенцами, с торговцами
английских факторий.
  Человек, прибывший в Голдсборо, попадал в другой мир. Здесь, несмотря
на ссоры жителей между собой, несмотря на схватки с пиратами, он
чувствовал себя в относительной безопасности, в недосягаемости для
сражений, под защитой невидимых границ, которые отныне воздвигло на тысячи
миль одно лишь доброе имя французского графа де Пейрака, вчера совершенно
безвестного, а ныне богатого, уважаемого человека, независимого от
королей, широко и свободно мыслящего. В Голдсборо, несмотря на близкую
надвигающуюся войну, можно еще было избирать губернатора, заниматься
торговлей, сегодня принимать богословов из Бостона, а завтра -
представителей Квебека.
  Возбуждение, всегда царившее в форте, было биением жизни. Здесь
сносили к складам вновь прибывшие товары, добычу с "Сердца Марии",
говорили о будущих свадьбах, о строительстве церкви, о новых коммунальных
и федеральных законах. Силой воли и ума одного единственного человека, с
помощью верного, невзирая ни на что, и решительного сообщества самых
разношерстных представителей рода человеческого, здесь закладывалась
основа маленького вольного государства. Эта держава, свободная от насилия,
чинимого Далекими и тираническими королевствами, Францией и Англией,
заботилась лишь о созидании, о том, чтобы новая земля приносила плоды, и
чтобы укрепились в ней корни будущих поколений.
  Живым тому свидетельством являлись все, кто, полагая, что их жизни
или правам угрожает опасность, стекались к этому пристанищу с просьбой о
защите и справедливости.
  Но разве сама необычность всего происходящего - а в ней было что-то
от чуда - не свидетельствовала о его неустойчивости? Действительность,
воздвигнутая усилиями людей, по-прежнему оставалась весьма непрочной.
  Станет ли короткое и раскаленное лето, которое им нужно было прожить,
часом истины для всех? Поражение их ждет или победа?..
  Анжелика поднялась к себе в комнаты.
  Она чувствовала себя как человек, закончивший" все свои, дела, словно
перед сражением. Все в порядке, каждая деталь, отлажена. Надо ждать.
Что-то произойдет?


                                  Глава 11


  Анжелика взяла в руки два свои пистолета. Они были легки и надежны.
Стрельба из них будет несложной, и в два раза более быстрой, чем из любого
другого известного ей оружия. Она застегнула кожаную пряжку на поясе,
филигранно украшенную серебряной нитью. Пистолеты будут почти незаметны в
складках ее широких юбок. Их рукоятки из ценных пород дерева,
инкрустированные перламутровыми цветами и эмалью, покажутся скорее
какими-то необычными безделушками, равно как и мешочки для капсюлей и
пуль, отделанные с редкой изысканностью. Анжелика стала упражняться в
обращении с пистолетами; быстро выхватывая то один, то другой, проворно их
заряжая. Она научилась пользоваться кремневым замком - бесконечно более
удобным, чем любая другая система, он был внове для нее.
  Теперь, зная, что она хорошо вооружена, она чувствовала себя
спокойнее.
  Котенок вспрыгнул на стол и проявлял живейший интерес к ее действиям.
Он азартно следил за движением ее пальцев, скользящих по оружию, и
стремительно бил лапкой воздух - словно хотел опередить в проворстве этих
маленьких неутомимых зверьков, женские пальчики - после чего прыжком
убегал прочь. Ему удалось завладеть одной из пуль, он катал ее по комнате,
а потом надолго застыл, задрав хвост, перед креслом, за которым укрылся
металлический шарик.
  Когда же Анжелика, перейдя к другим занятиям, направилась к стоящим в
углу сундукам, он тотчас же стал увиваться вокруг нее, и как только она
приподняла крышку, нырнул внутрь, зарывшись в шелках и всякой всячине. Его
головка показывалась то там, то здесь, увенчанная то лентой, то оборкой.
Анжелика хохотала над его проделками.
  - Ты смешной! Ты похож на мальчугана, шаловливого, худого и очень
живого... Когда-то Флоримон был таким... Ну же, не мешай мне... Уходи
отсюда...
  Раз двадцать она вытаскивала его из ящиков. И каждый раз он умудрялся
- подчас украдкой - пробраться назад. Она невольно начинала играть с ним,
увлеченная его живостью и веселым нравом. Присутствие этого маленького
домового облегчало жизнь. Теперь Анжелика думала только о сиюминутном,
сулящем столько приятных открытий.
  Сегодня утром, когда она вспоминала об элегантности герцогини де
Модрибур и, в частности, о ее оригинальных красных чулках, Жоффрей заметил:
  - В наших товарах, пришедших из Европы, есть не одна пара таких
чулок. Я приказал отнести эти товары к вам. Значит, вы еще не устроили им
досмотр!..
  И действительно, в сундуках были сокровища, способные привести в
восторг самую искушенную парижанку. Анжелика не обратила на это внимания,
когда в воскресенье рылась там в поисках платья, которое она могла бы
надеть, чтобы достойно выглядеть у виселицы Колена Патюреля и перед
эшафотом, где его должны были судить. Тогда она остановила свой выбор на
черном платье с воротником из малинских кружев "Малинскйе кружева -
знаменитые бельгийские кружева с цветочным Узором." - именно его надела
сегодня утром герцогиня де Модрибур; невзирая на свой строгий вид, оно,
благодаря необычайно красивому бархату, выглядело очень богатым и должно
было пойти любой женщине. Остальные туалеты ни в чем ему не уступали: все
из изысканнейших тканей, обольстительные своими модными линиями и дорогими
украшениями. Анжелика с волнением обнаружила наряд для девочки и два
костюмчика для мальчика - из прочной шерсти яркой расцветки.
  - Можно подумать, будто Жоффрей самолично отобрал все это. Вряд ли
Эриксон способен на большее, нежели простая погрузка товаров. Должно быть,
Жоффрей сохранил в Париже, равно как и в Лондоне и в других столицах,
доверенных лиц, знающих его вкус и верно служащих ему. Что бы он ни
говорил, хотя он и живет, затерянный по ту сторону цивилизованного мира,
он так и остался графом Тулузским. Ах, какой это мужчина!
  Возможно, именно поэтому, пусть он и был изгнанником, без корней, без
родины, рядом с ним люди чувствовали себя по-прежнему связанными с их
прежним миром, который отторг их.
  По его воле к ним приходил самыми приятными, самыми утешительными,
если так можно сказать, своими сторонами уклад жизни Старого Света, его
утонченность, то, что оставалось добрым и осязаемым, несмотря на
варварство, войны, несправедливости...
  Разве не шла только что речь о фаянсе из Дельфта и Жьена - сегодня
утром его раздавали в подарок дамам Голдсборо; для этих женщин, начинающих
свою жизнь заново в хижинах из необструганных досок, на затерянном, диком
берегу, такой дар становился залогом будущего уюта и богатства.
  Думая о своем муже и его замечательных идеях, Анжелика , порывисто
поцеловала детский камзольчик, который она как у, раз держала в руках.
Онорина так жалеет, что она не мальчик - конечно, она присвоит его себе и
не потерпит возражений...
  И вдруг - шум шагов на лестнице.
  - Он!..
  Появился Жоффрей де Пейрак в сопровождении испанца с изящной
деревянной шкатулкой в руках; поставив ее на стол перед Анжеликой, тот
удалился.
  - Посмотрите, что я вам принес, - сказал Пейрак. - Это ларец для
лекарств; туда вы сможете положить ваши склянки, баночки с мазями, мешочки
с травами и хирургические инструменты. Вы можете изменить перегородки
между отделениями, как вам будет сподручнее. Я заказал ларчик в Лионе.
Мастер, украшая его, счел за благо изобразить в расписных медальонах
святых Косьму и Дамиана, покровителей фармакопеи, чтобы они помогали вам,
и, думается мне, он был прав, ибо, когда речь идет о спасении жизни
человеческой, не должно пренебрегать ничьим заступничеством, не правда ли?
  - Конечно, - согласилась Анжелика, - я очень люблю Косьму и Дамиана и
буду рада, если они станут сопровождать меня в моих трудах.
  - Нравятся ли вам наряды, которые вы сейчас распаковываете?
  - Несказанно. Мне даже померещилось, что некий граф Тулузский,
наделенный даром быть одновременно повсюду, вдруг очутился там, в Европе,
и сам выбирал их.
  - Для меня всегда было удовольствием поощрять и постигать во всех
мелочах женское убранство и его неиссякаемые причуды. Осмелюсь ли
признаться - на Средиземноморье и во время восточного периода моего бытия
я сокрушался об отсутствии этого любезного моему сердцу безумия, безумия
моды; конечно, она подчас причиняет неудобства той, которая следует ей, но
и позволяет нам многое раскрыть, в женщине! Как я счастлив отныне - я
вновь могу наряжать вас!
  - Я восхищена. Но что мне делать с этими платьями в глуши наших лесов
Вапассу?
  - Вапассу есть королевство, а вы - его королева. Кто знает, какие
празднества нам еще доведется там увидеть? Вы же знаете, и здесь случаются
визиты высокопоставленных особ. И потом, я хочу, чтобы вы покорили Квебек.
  Анжелика вздрогнула. Она взяла котенка на руки, чтобы на драгоценных
шелках не остались следы его острых коготков, и теперь машинально гладила
его.
  - Квебек! - прошептала она. Мы отправимся в Квебек?.. В эту ловушку,
расставленную французским королем? В это логово вечных, заклятых наших
врагов, ханжей, церковников, иезуитов?
  - Почему бы и нет?.. Именно туда ведут все нити. Отправиться в
Квебек? Да, я знаю, рано или поздно я приду к этому. Бесспорно, я не хочу
подвергать вас никакой опасности и появлюсь там со своими кораблями и
пушками. Но я знаю также, что впечатлительные французы охотнее склоняются
перед красотой очаровательной женщины, когда глаз нельзя оторвать от ее
прелестей и от роскошного ее одеяния, нежели перед бряцанием оружия. Сверх
того, у нас там есть друзья, люди немаленькие: герцог д'Арребу, шевалье де
Ломени-Шамбор и даже Фронтенак - губернатор. Я помог Кавелье де Ла Салю
"Кавелье де Ла Саль (1643 - 1687) - французский путешественник. Получил в
концессию земли неподалеку от Монреаля, где выучил несколько индейских
языков. Исследовал Огайо, Великие озера, спустился по Миссисипи до
Мексиканского залива.", что создало, нравится это кому-то или нет, своего
рода союз между Новой Францией и мной. Господин де Виль д'Авре мне только
что подтвердил это.
  - Губернатор Акадии? Что это за человек? Пейрак улыбнулся.
  - Вы сами увидите. Своего рода Пегилен де Лозен "Антонен (Пегилен) де
Лозен (1633 - 1723) - герцог, маршал Франции. Честолюбивый и
беспринципный, он был в первые годы после своего появления при дворе
фаворитом Людовика XIV, однако затем из-за своей дерзости был посажен в
Бастилию. Обретя свободу после девятилетнего заключения, Лозен, несмотря
на запрет Людовика XIV, вступил в тайный брак с его племянницей."; в нем
есть что-то от Фуке "Никола Фуке (1615 - 1680) - министр финансов Франции
в 1653 - 1661. Составил себе огромное состояние, которое позволило ему
построить роскошный замок в Во, устраивать пышные празднества, окружить
себя знаменитыми художниками и писателями. В 1664 году был обвинен в
заговоре и хищении государственных средств. Умер в заточении." - деловая
жилка, любовь к искусствам, что-то от Мольера - критическое восприятие
себе подобных. И кроме того, он гораздо лучше разбирается в самых разных
науках, чем можно было бы предположить, судя по его виду.
  Он мне говорит, что в Квебеке желает видеть именно Bac по его
разумению, именно ваше появление там в гораздо большей степени, чем мое,
станет решающим.
  - По-видимому, из-за легенды о прорицательнице, предсказавшей
Дьяволицу Акадии?
  Жоффрей де Пейрак пожал плечами.
  - Чтобы возбудить страсти толпы, хватает самой малости. Рассмотрим
факты. Неприятие церковью де Пейраков покоится отныне на основаниях
мистических, и это гораздо более существенно, нежели все мои завоевания
так называемых французских территорий. Надо побороть эти допотопные страхи.
  Анжелика вздохнула. Мир болен, но кто же исцелит его? Действительно,
какие преграды может поставить холодная материальность пушек восприятию
жизни, основанному единственно на идее вечного спасения и
сверхъестественных сил?
  Никогда не покорится силе непримиримая душа Квебека - достойная
новорожденная дщерь апостольской римско-католической церкви.
  Его обитатели, явившиеся сюда, дабы нести спасение дикарям и изгнать
дух Тьмы из языческих лесов Нового Света, хранили в своих сердцах заветы
рыцарей-завоевателей былых времен.
  - Квебек?.. Вступить в борьбу с городом? - Анжелика разволновалась. -
Сможем ли мы вернуться обратно в Вапассу до наступления зимы? Вот видите,
я отвыкла от света и мне не терпится вновь встретиться с Онориной.
  - Лето здесь короткое, это правда. А мы должны еще навести порядок во
Французском заливе, но... Кстати об Онорине, как она видится вам на охоте
в этом дворянском камзоле?
  - Так значит, это наряд для нее?
  - Да, она по-мальчишески смела и дерзновенна. Зимой, в снегах, юбочки
стесняют, словно путы, ее стремительность, и она приходит в ярость от
того, что не может быть такой же бесстрашной, как Бартелеми и Тома. Эти
костюмы станут для нее сбывшейся мечтой.
  - О да! Вы умеете проникнуть в ее мечты, умеете понять ее.
  - Она для меня близкое, дорогое существо, - сказал Пейрак, одаряя
графини той поразительной, лишь ему присущей обаятельной улыбкой, с
которой он подчас обращался к ней, желая ее успокоить.
  И то, что он был так чуток к Онорине, доставило Анжелике величайшую
радость, хотя она и не знала, как выразить ее.
  Котенок перепрыгнул с рук Анжелики на краешек стола и принялся там
умываться с безучастным видом, словно ничего не замечая.
  Анжелика обвила руками шею де Пейрака. Даже упоминание об Онорине
крепило силу их любви. Девочка могла стать камнем преткновения, а стала
еще одним залогом неразрывности их уз. Беззащитное дитя, вверенное им в
дни мук и страданий, побуждало их бороться, чего бы то ни стоило, за ее
судьбу, избегая ловушек, скрытых в потаенных уголках их собственных душ,
превосходя самих себя, чтобы не обмануть наивных ожиданий ребенка,
сумевшего зажечь их сердца. Когда Анжеликой овладевала тревога за бедную
малышку, свою незаконную дочь, мысль о том, что Жоффрей де Пейрак так
трогательно заботится о девочке, любит ее, приносила ей успокоение.
"Потому что я ваш отец, сударыня!" Незабываемый миг! Никогда она не
сознавала столь остро, как в ту минуту, какая всеобъемлющая доброта царит
в сердце этого человека. А ведь вся его жизнь, и даже одно то, что по уму
он намного превосходил всех окружающих, могли сделать его нетерпимым,
безразличным, если не жестоким к людям.
  Ему было бы легко возвыситься над всеми одной лишь властью своей
силы, своих знаний, изобретательности, своего дерзновенного характера,
всегда устремленного вперед, в будущее. Но он по-прежнему
покровительствовал сирым и убогим, отдавая вместе с тем должное жизни и ее
радостям, красоте и грации ребенка или женщины, проявляя стихийное
влечение ко всему, что заслуживает почитания и любви.
  Именно потому было так уютно рядом с ним. Анжелика безмерно
радовалась, что среди многих и многих, кого она смогла пленить и удержать
рядом с собой, оказался и этот поразительный мужчина, неуступчивый и
нежный, горделивый и скромный, скрытный, не пускающийся в откровения,
неохотно открывающий душу, но надежный и прямой в своих устремлениях. И
недавняя драма доказала это, когда они, дабы не погубить друг друга, были
вынуждены надругаться над целомудрием своих чувств, предстать друг перед
другом без всяких покровов.
  Безраздельное чувство безопасности охватывало Анжелику рядом с
Жоффреем. Источник тревоги был не здесь.
  Ее ладони скользили по плечам мужа. Прикасаться к нему, осязать его -
вот в чем была ее отрада, ее счастье.
  И теперь она со страхом спрашивала себя, как она сможет жить и выжить
без него.
  Графиня опустила голову и после некоторых колебаний спросила:
  - Скоро вы будете принуждены уехать, ведь так? Вы поспешите на помощь
тем важным персонам из Квебека, что очутились в ловушке, расставленной
кораблем Фипса на реке Святого Иоанна.
  Он приподнял ей подбородок, как опечаленному ребенку, которому
смотрят в глаза, чтобы попытаться утешить, убедить.
  - Так надо. Нельзя упустить такую возможность - оказать услугу этим
квебекским сумасбродам.
  - Но объясните же мне наконец, - нервно воскликнула она, - почему
канадцы столь сердиты на нас? Почему они видят во мне дьяволицу, а в вас -
опасного завоевателя французских территорий? По договору эти земли
относятся к Массачусетсу, вы приобрели их в полном соответствии с
законом... Не могут же, в самом деле, канадцы претендовать на то, чтобы
держать в своей власти весь американский континент.
  - Могут, дорогая! Именно к этому они и стремятся, будучи французами и
католиками... Служить Богу и королю - вот первая заповедь добропорядочного
француза, и они готовы умереть за это, даже если их всего лишь горсточка,
шесть тысяч человек, противостоящих двумстам тысячам англичан на юге.
Смелость города берет! Несмотря на договоры, они по-прежнему рассматривают
все территории вокруг Французского залива как французские. Доказательство
тому - бесчисленные поместья и оброчные округа, сохраняющиеся там и тут:
Пентагует с Сен-Кастином, Порт-Руаяль и другие, и каждый год губернатор
Акадии прибывает сюда, в эти владения, за оброком. Подобное нашествие
приходится не совсем по вкусу далеким подданным короля. В конце концов,
акадийцы мало-помалу стали ощущать себя независимыми, почти как жители
Голдсборо. Именно поэтому Кастин попросил меня взять под свое
покровительство самых различных колонистов, населяющих залив, - французов,
шотландцев, англичан - все они почитают себя полноправными хозяевами на
этой земле.
  Конечно, если это обсуждалось в Квебеке, вряд ли меня там считают
святым с нимбом вокруг головы. Особенно вышеуказанный губернатор Акадии,
например, в момент, когда он собирает налоги со своих строптивых подданных;
Потому-то вызволить его из переделки будет, по-моему, хорошей
политикой.
  - Что с ним стряслось?
  - В отместку за резню, учиненную абенаками во главе с французами, на
западе, в Новой Англии, Массачусетс послал адмирала с несколькими
кораблями, дабы покорить всех французов, попавшихся под горячую руку. Хотя
подобный план и был оправдан, он мог лишь усугубить наше положение и ни к
чему бы не привел. Следовало образумить Квебек, а не нападать на каких-то
мелких землевладельцев, которые изо всех сил держатся за свои земли,
полученные ими от предков, и худо-бедно собирают на них ежегодный урожай.
Мне удалось отговорить от этой затеи адмирала Шеррилхэма, но
сопровождавший его Фипс из Бостона и слышать ничего не желал; он стал
действовать самостоятельно, и, прознав, что высокопоставленные лица из
Квебека, в том числе губернатор Акадии Виль д'Авре, а также интендант
"Интендант (ист.) - во Франции XVII - XVIII вв. - должностное лицо в
провинции, обладавшее судебно-полицейской, финансовой и отчасти военной
властью." Новой Франции Карлон и несколько знатных дворян, находятся в
Джемсеге, он запер вход в устье реки Святого Иоанна. Таким образом, он не
дает им спуститься вниз по течению и вернуться в море. Господин Виль
д'Авре, человек непоседливый, предпочел ускользнуть пешком, через лес. Под
покровом тумана ему удалось остаться незамеченным англичанами, подняться
на борт рыболовного судна, промышляющего треску, и прибыть сюда ко мне за
подмогой. Хоть он и считает меня гнусным противником и могущественным
врагом, больше всего ему хочется спасти свой корабль, груженный, как я
подозреваю, драгоценнейшими мехами, собранными им в качестве податей во
время его губернаторской поездки. С моей стороны было бы непорядочно
отказать ему в такой услуге.
  Если Фипсу удастся захватить этих людей вместе с их кораблями и
доставить их пленниками в Бостон или Салем, дело дойдет до Версаля, и
король может увидеть в нем как раз тот предлог, который он ищет, чтобы
объявить войну Англии. А мы здесь все предпочитаем наш шаткий мир новому
столкновению.
  Анжелика слушала его, преисполненная тревоги. И хотя, чтобы не пугать
ее, Жоффрей многое смягчил в своем рассказе, она, благодаря услышанному,
стала лучше понимать, сколь ненадежно их положение, и какой груз он
взвалил на свои плечи.
  Боже мой, как же он был одинок! Ради чего, ради кого хотел он
бороться?.. Ради нее, ради Онорины, ради их сыновей, ради тех отверженных,
что стекались к нему со всего света, под его стяг, под сень его
могущества. Чтобы созидать, двигаться вперед, чтобы строить, а не
разрушать...
  - ..Это одно из типичных происшествий Французского залива с его
разноплеменными представителями рода человеческого, - заключил он и слегка
улыбнулся. - Любой обречен на провал, пока есть такие туманы, такие
болота, такая глушь, куда можно пробраться и спрятаться ото всех... Это
страна беглецов и перестрелок, но что за важность, я построю здесь
королевство для вас...
  - Не опасна ли экспедиция, куда вы отправляетесь?
  - Это всего лишь прогулка. Надобно лишь помочь французам, сделать
все, чтобы индейцы не вмешались в конфликт, и в конечном счете отнять у
Фипса добычу, хотя он и имеет на нее определенное право. Он будет в
ярости, но до рукопашной дело не дойдет, это исключено.
  Он сжал ее в своих объятиях.
  - Я хотел бы взять вас с собой.
  - Нет, это невозможно, я не могу оставить Абигель одну. Я пообещала
ей, что буду принимать у нее роды и.., не знаю почему, но мне страшно за
нее, я чувствую, что и она сама очень тревожится, несмотря на все ее
мужество. Мое присутствие успокаивает ее. Я должна остаться.
  Анжелика тряхнула головой, словно отгоняя искушение - ухватиться за
него, следовать за ним, чего бы это ни стоило, повинуясь безотчетному
желанию, над которым она даже не пыталась размышлять.
  - Не будем об этом больше говорить, - непреклонно решила она.
  Она села в кресло. Котенок, решив по этой примете, что игры и
рассуждения окончены, прыгнул к ней на колени и свернулся клубочком.
  Было в нем столько дружелюбия, любви к жизни, что он и ей сообщал
немного своей умиротворенности. "Онорина будет от него без ума", -
подумалось ей.
  Онорина! И вновь сердце Анжелики сжалось от тревоги. Жоффрей уедет, а
она останется бороться одна. Но откуда исходит угроза?..
  Исходит ли она от неизвестного корабля и людей, плывущих на нем, чья
цель, по-видимому, вмешаться в их судьбы? Кто их послал? Канадцы?
Англичане?.. Это казалось совершенно не правдоподобным. Положение с
канадцами было и так ясно. Они предавали анафеме, они нападали. Англичанам
же хватало других дел, нежели тревожить полезного им человека, с которым
они заключили выгодные договоры.
  Тогда кто? Личный недруг Жоффрея? Соперник в торговле, домогающийся
этой территории, желающий исподволь вытеснить первопоселенцев? Разве не
пытались тайком настроить Жоффрея против Золотой Бороды?
  Но тогда почему же целились в нее? Она остро ощущала себя мишенью, и
это угнетало ее, угнетало так сильно, что у нее возникла мысль: если бы ее
не существовало, Жоффрей мог бы жить спокойно.
  Она не удержалась и сказала ему об этом.
  - Если бы меня не было рядом с вами, вам бы жилось легче, я это
чувствую.
  - Если бы вас не было рядом со мной, я бы не был счастливым человеком.
  Он огляделся вокруг себя.
  - ..Я строил этот форт в одиночестве. Вы исчезли из моей жизни, и все
же что-то в душе моей отвергало мысль о вашей смерти. Уже то, что я вновь
обрел Флоримона и Кантора, казалось мне залогом, сулившим что-то. "Она
близко, - шептал я себе, - она здесь, моя возлюбленная..." Это было
безумие, но, не отдавая себе в том отчета, при постройке я добавлял
какие-то детали.., для вас... Это было незадолго до того, как я собрался
вернуться в Европу, до путешествия, когда по воле случая я встретил в
испанском порту Роша, и он сказал мне: "Зеленоглазая француженка, знаете,
та, которую вы купили в Кандии.., она жива. Она в Ла-Рошели. Я ее там
видел, совсем недавно..."
Как выразить радость, охватившую меня в тот миг! То была словно
вспышка молнии, сверкнувшей с небес!.. Славный Роша! Я засыпал его
вопросами. Я щедро одарил его, как самого дорогого друга... Да, судьба
была милостива к нам, даже если она и выбирала подчас окольные пути.
  Он приблизился к ней и стал целовать ее руки.
  - ..Так будем же по-прежнему верить в нее, любовь моя.


                                  Глава 12


  Анжелика и Абигель сидели в центре садика, среди высоких трав и
цветов. Этот садик окружал дом Бернов, вход в него был загорожен
перекладиной, по обыкновению, принятому в Новой Англии. Подобный цветник
полагалось иметь каждой жене поселенца, дабы в этих местах, где аптекарь
нередко жил в большом отдалении, поддерживать все семейство в добром
здравии с помощью собственных лекарств, а также чтобы придать остроты и
пряности частенько пресным блюдам из рыбы и дичи. Здесь также сажали
овощи, салат, порей, редиску, морковку и много цветов для увеселения души.
  Весна выдалась мягкая, и теперь первые ростки уже дали всходы.
Абигель отодвинула кончиком ботинка круглый и мохнатый лист, клонившийся с
грядки.
  - Осенью у меня будут тыквы. Я их сохраню на зиму, а несколько штук
сорву раньше, когда они будут еще размером с дыню. Их пекут в золе и едят,
как печеные яблоки.
  - Моя матушка любила сад, - внезапно вырвалось у Анжелики. - В
огороде... Я как сейчас вижу ее... Она трудилась не покладая рук... Я
вдруг увидела ее сейчас...
  Внезапно перед ней словно предстала ее мать. Высокая, статная, чуть
поблекшая фигура, в соломенной шляпе, с корзинками в руках, иногда - с
букетом цветов, который она прижимала к сердцу, точно ребенка.
  ..Моя мать!..
  Это видение, словно выступившее из тумана, посетило ее внезапно, безо
всякой на то причины.
  "Матушка, защитите меня", - подумалось ей.
  Впервые мысль о подобном заступничестве пронзила ее сердце. Она взяла
руку сидящей рядом Абигель и нежно задержала ее в своих ладонях. Может
быть, Абигель - большая, невозмутимая, мужественная - была похожа на
позабытую мать Анжелики?
  Днем Берн пришел к господину и госпоже да Пейрак, приглашая их
оказать ему честь отужинать у него сегодня вечером. Это нежданное
приглашение, по-видимому, должно было доказать, что почтенный и
неуступчивый протестант, равно как и его единоверцы, хотел принести
повинную хозяину Голдсборо, выказывая свое стремление загладить весьма
язвительные речи, произнесенные в момент вступления в должность Золотой
Бороды. Вполне понимая эту тягу к примирению, граф де Пейрак принял
приглашение и под вечер направился вместе с Анжеликой к жилищу Бернов.
  Но противоборствующие стороны были представлены личностями столь
яркими, а воспоминания, разделяющие их, оказались преисполненными таких
страстей и такого неистовства, что во время встречи неизбежно возникла
некоторая напряженность.
  Оставив мужчин наедине, Абигель пригласила Анжелику выйти на улицу,
чтобы показать ей свой садик.
  Дружба обеих женщин была превыше всех ссор. Они инстинктивно
отстранялись от них, отказываясь вникать, что же в поступках мужчин могло
показаться оскорбительным, избегали непримиримых суждений, дабы не порвать
столь необходимую им нить взаимной привязанности, не нарушить союз двух
нежных женских душ. При всей несхожести их характеров, обе они испытывали
потребность в этом чувстве. Оно было их прибежищем, в нем они черпали
веру, здесь их согревало что-то живое и ласковое, что не могла притушить
даже разлука, а каждое новое испытание не расшатывало, но укрепляло.
  Перламутровое мерцание, угасавшее на горизонте, над островами,
ложилось мягким отблеском на тонкое лицо Абигель, подчеркивая его красоту.
Тяготы ее положения не исказили его черты, не испортили его чистый цвет.
Она по-прежнему носила строгий ларошельский чепец, бывший не самым
популярным убором среди городских дам, но ей он достался от матери,
уроженицы Ангулемского графства, а там не напяливали на себя банты да
кружева. Этот суровый чепец необычайно шел Абигель.
  - Так значит, вы счастливы?.. - спросила Анжелика. Абигель
вздрогнула, и если бы не темнота, Анжелика увидела бы, как та покраснела.
Но Абигель смирила свое волнение, и Анжелика догадалась, что молодая
женщина улыбается.
  - Сказать так - значит сказать слишком мало... Как возблагодарить мне
Господа? Каждый день я открываю все новые сокровища в сердце моего мужа,
богатство его ума и знаний, его мудрость, его глубокий, сильный характер
человека жесткого подчас, но умеющего чувствовать... По-моему, в глубине
души он.., очень добрый. Но в наше время это опасная добродетель, и он это
знает.
  Она добавила задумчиво:
  - Я учусь любить мужчину. Это странное испытание. Мужчина - это
что-то неведомое, столь отличное от нас и столь важное. Я иногда думаю: не
бываем ли мы, женщины, невнимательны к ним, отказывая им в праве на свой,
особый склад ума. И если они не всегда понимают нас, то и мы.., всегда ли
мы делаем усилие, чтобы понять их такими, какими их вылепили столетия;
ведь на них лежит ответственность за все в этом мире, а это тяжкий груз,
даже если они и завладели им по своей собственной воле?
  - Мы наследовали рабству, а они - владычеству, - сказала Анжелика. -
Вот почему между нами иногда проскакивает искра непонимания. Но вместе с
тем это захватывающий жребий: искать согласия, призывая на помощь любовь.
  Было уже почти совершенно темно. В домах и в порту, как опалы на
темно-синем фоне, загорелись огни; на островах, рассеянных в бухте и
казавшихся днем пустынными, появились тускло-красные звездочки костров и
фонарей, указывая на присутствие людей. Внезапно у Анжелики вырвалось:
  - Мне кажется, за нами кто-то следит... В кустах что-то пошевелилось.
  Они прислушались. У обеих женщин создалось ощущение, что кто-то
совсем рядом наблюдает за ними, и слежка эта воспринималась как угроза.
  Абигель обхватила Анжелику за плечи и прижала ее к себе. Позднее она
признавалась, что в тот миг испытала уверенность - огромная опасность
нависла над Анжеликой де Пейрак.
  Им почудилось, что раздался глубокий, душераздирающий вздох, но,
по-видимому, то был всего лишь ветер, прошелестевший в соснах на скале.
  - Пойдем в комнаты, - произнесла Абигель, увлекая за собой подругу.
  Они уже повернулись к дому и сделали несколько шагов, когда их вновь
встревожил треск веток, а затем раздалось весьма внятное хрюканье.
  - Ох! - воскликнула Абигель, - так вот в чем дело! Опять к нам в сад
от Мерсело забрался их поросенок - с той стороны есть только плетень. Они
совсем не следят, чтобы он сидел в своем загоне, и он ищет себе пропитание
на деревенских улицах и в чужих садах; им так проще.
  Она пошла к лужайке, которая отделяла их от соседнего строения -
такого же дома, как и все остальные, из досок и бруса, с крышей из дранки,
поставленного посреди участка, который содержался весьма скверно.
  Дверь дома была открыта, и в освещенном проеме вырисовывалась фигура
молодой женщины с грудным младенцем на руках. Абигель окликнула ее:
  - Бертилья! Ваш поросенок опять все растоптал у меня в саду.
  Женщина спустилась с крыльца и безучастно направилась к ним. Ее
походка была, однако, грациозной, и сама она казалась молодой и
привлекательной. Когда она была уже совсем рядом, Анжелика и вправду
узнала Бертилью Мерсело, дочь торговца бумагой из Ла-Рошели. Пухлый и
кудрявый малыш держал головку очень прямо и, чувствовалось, очень серьезно
наблюдал за всем происходящим. Черты его лица в темноте были не видны.
  - Я уже говорила мужу, - сказала Бертилья жалобным голосом. - Он
наконец согласился, чтобы мы поставили забор, заплатив плотнику с вами
пополам. Но в последние дни приключились все эти истории, сражения, потом
- чужие люди, новый губернатор, - так что ему было недосуг им заняться.
  - Слов нет, тут были вещи более срочные, нежели установка забора, -
примирительно согласилась Абигель. - Но вам следовало бы смотреть за
свиньей, чтобы она не уходила из загона. Она уже причинила нам немалый
ущерб.
  Анжелика, подбадривая поросенка пинками и понуканиями, смогла наконец
вернуть его обратно в хозяйские владения, откуда тот понесся галопом в
другую сторону. Бертилья, вздохнув и распрощавшись весьма коротко,
пожалуй, не слишком даже вежливо, тоже удалилась.
  - Так значит, Бертилья Мерсело замужем? - удивилась Анжелика. - Я и
не знала. И у нее уже родился ребенок. Еще и года нет, как мы прибыли
сюда, ни о чем таком вроде и речи не было.
  - Это не ее ребенок, - пояснила Абигель. - Это маленький Шарль-Анри.
Знаете, малыш Женни Маниго, тот самый, который родился в день нашей
высадки на берег. Ему скоро исполнится год. Бедный ангелочек! Впрочем, вы,
наверное, и не знаете, что случилось с несчастной Женни.
  - Нет. Что такое?
  - Ее похитили индейцы. Уже на исходе осени, и двух месяцев не прошло
после того, как она родила. В тот день несколько наших отправились из
лагеря Шамплен в Голдсборо - кто пешком, кто верхом. И вдруг, в том самом
месте, где индейцы однажды уже нападали, они появились опять, испуская
воинственные кличи. Наши мужчины были вооружены и дали им отпор. Индейцы
скрылись, но забрали с собой Женни - она замешкалась, собирая на опушке
леса ягоды вместе с Сарой, своей сестрой. Саре удалось спастись и догнать
нас.
  Госпожа Маниго была верхом, с младенцем на руках. Она увидела Сару,
бегущую к нам, а за ней по пятам неслись эти красные дьяволы. Габриэль,
мой муж, выстрелил, и один из них упал. Но другой бросил свой томагавк и
попал одному из наших в голову, раскроив ему череп. Для нашей общины это
большое горе - ведь он был отличным плотником. А мы потеряли Женни.
  Это сразило Анжелику.
  - Какие индейцы? Ирокезы? Может быть, мне бы удалось...
  Она уже представляла себе, как помчится со священным ожерельем вампум
"Вампум - нанизанные на тонкие кожаные ремешки просверленные раковины,
которые образуют узор, несущий определенный смысл. Количество вампумов
символизировало богатство племени; вампумы дарили в знак заключения союза
или принятия кого-либо под покровительство племени; ради вампумов велись
войны.", подаренным ей Уттаке, и добьется освобождения Женни Маниго.
Абигель покачала головой.
  - Нет! По приказу господина д'Урвилля несколько дней подряд
прочесывали все окрестности, но никаких следов не нашли. Господин де
Сен-Кастин был очень предупредителен я помогал нам. Он в конце концов
установил, что речь идет о малочисленном племени из Верхнего Кеннебека.
Они, по-видимому, добрались сюда на лодках, а затем уплыли обратно вместе
с пленницей. Господин де Сен-Кастин говорил, что это абенаки, но не
заключившие союз с другими племенами. Они живут севернее, соседствуя
скорее с англичанами, чем с канадцами, и все время кочуют, так что никто
не знает, где их можно застать.
  - Какое ужасное происшествие! - прошептала Анжелика.
  Ей вдруг стало холодно, она вздрогнула от ночной прохлады.
  - Господин Маниго совсем обезумел, - продолжала Абигель. - Он называл
эти места проклятыми и хотел бежать отсюда в Бостон. Но выпал снег,
начались метели, ему пришлось зимовать здесь. Мы очень боялись, как бы
ребенок, лишенный материнского молока, не умер. Но госпожа Маниго женщина
решительная. Она стала ему давать молоко от тех нескольких коз, которые у
нас тут есть, и он выжил. Он стал крепким, и ест теперь овощи и рыбу, как
настоящий маленький мужчина. Мы уже больше за него не опасаемся. Полгода
назад его отец женился вторично, на Бертилье. Она всегда была влюблена в
него по уши и воспользовалась этим случаем, чтобы покорить его; она
обхаживала его, как могла.
  - Женился вторично!.. Но... Женни, может быть, жива!
  - Меня это тоже очень огорчило. Но все полагали маловероятным, чтобы
она избегла смерти, находясь в руках дикарей. Мой отец дал свое согласие
на этот брак. Несчастный молодой человек, впавший в отчаяние, не мог долго
оставаться один с сироткой на руках, а Бертилья побудила бы его в конце
концов жить во грехе. Этот союз лучшее из того, что могло случиться, не
правда ли? Она занимается ребенком...
  Анжелика сделала над собой усилие, чтобы смириться с известием об
этой жестокой истории и с ее завершением, отнесясь к ней философски. Она
понимала, что для кальвинистов, живущих по своим собственным законам,
несчастная Женни, очутившись у индейцев, действительно перешла в мир иной.
  Бедный малыш Шарль-Анри, которому Анжелика пожелала дать имя своего
сына, погибшего от руки королевских мушкетеров! Неужели она принесла ему
несчастье?
  - Пойдем в дом! - предложила Абигель. - Вы опечалились, а я не хочу
этого. Здесь надо стараться не раздумывать слишком долго, не размышлять
чрезмерно об опасностях, которые нас окружают, о смертях и ошибках,
которых нам не удалось избежать, иначе у нас опустятся руки. Мы должны
собрать все силы, чтобы выполнять свой долг и идти вперед, ради жизни,
ради всего лучшего...
  - Да, вы правы.


                                  Глава 13


  Два маленьких мальчика играли в триктрак на краешке стола. Они были
полностью поглощены своим занятием, склонив головы так низко, что волосы
прямыми прядями падали им на щеки. Седовласый негр, чья курчавая шевелюра
смахивала на колпак из пакли, внимательно следил за игрой, опершись
подбородком на темные руки с лиловыми ногтями.
  Пламя свечи в оловянном подсвечнике заливало мягким светом эту сцену,
искорками плясало на золотых кольцах в ушах старого чернокожего, на его
скулах и на белой эмали глаз.
  При появлении Анжелики и Абигель все тотчас пришло в движение.
Мальчики вскочили на ноги, бросились на шею Анжелике, старый негр тоже
устремился к ним с разнообразными приветствиями на почти безупречном
французском языке, однако же с тем мягким и чуть пришепетывающим акцентом,
который присущ африканцам. Это был Сирики, слуга Маниго. Они когда-то
подобрали его, больного, среди рабов, свезенных в Ла-Рошель, в ту пору,
когда торговля "черным товаром" была одним из многочисленных коммерческих
занятий Маниго.
  Сегодня на Сирики была все та же, хотя и потертая, с заплатками,
прекрасная малиновая ливрея, обшитая золотым галуном, всегда бывшая
предметом его гордости. Анжелика вспомнила, как он мчался, подобно
пламени, по ландам за беглецами-гугенотами с криком: "Хозяин! Хозяин,
возьми меня с собой!.."
За ним неслись королевские мушкетеры. Ужасный миг! Но сегодня все
они, живые и здоровые, собрались в этом бедном жилище в Америке.
  Сирики с гордостью выспрашивал у Анжелики, узнает ли она в
светловолосом ребенке того Жереми Маниго, его питомца, которого он нянчил
еще грудным младенцем.
  - Ведь правда же, он вырос, сударыня? Он становится мужчиной. А ему
еще нет и одиннадцати лет.
  И действительно, никогда еще щеки у Жереми не были такими круглыми,
глаза - такими голубыми, а волосы - такими светлыми.
  Рядом с ним Лорье Берн, его партнер по триктраку в тот вечер, казался
более тщедушным, хотя тоже окреп.
  - Кто из двоих выигрывает? - поинтересовалась Анжелика.
  - Он, - ответил Жереми, с упреком указывая на Лорье, - он всегда
выигрывает.
  Лорье заважничал и состроил в ответ презрительную гримасу, а Жереми
принял оскорбленный вид. Долгожданный ребенок в семье богатого
ларошельского буржуа Маниго, крупного торговца, где рождались только
девочки, этот единственный сын был сильно избалован своими родными.
Однажды, когда по дороге в школу мальчик неосторожно задержался,
заглядевшись на католическую процессию, он был похищен приверженцами
иезуитов. После бесчисленных хлопот, в которых Анжелика помогала
коммерсанту, тот смог отыскать сына, но понял, какая опасность тяготеет
отныне над всеми протестантами во Франции, независимо от их положения и
состояния. Все это побудило Маниго к отъезду из страны.
  Абигель утешила мальчика, приласкав его и дав ему кусок пирога.
  - Вы продолжите партию завтра, - сказала она. - Я поставлю доску на
полку, не смешав кости.
  Жереми с полным ртом по очереди сказал всем "до свидания" и вложил
свою ладошку в руку Сирики.
  Жилище Бернов стояло на середине склона, спускавшегося к главной
площади деревни. Оконца в нем были совсем маленькие, чтобы не впускать в
помещение холод; к тому же стекло являлось большой редкостью. И все-таки
Голдсборо стал одним из немногих поселений, где в первую зиму людям не
пришлось довольствоваться рыбьими пузырями или пергаментом вместо стекол.
  Построенные осенью на скорую руку, дома гугенотов были довольно
тесными. Жилище Берна состояло из двух комнат: в одной питались, да здесь,
собственно, и протекала вся жизнь, другая же служила спальней для
родителей, кроме того, здесь стоял шкаф. Существовали еще две пристройки -
для хранения дров и для умывания. Короткая лестница вела к люку на чердак.
Марсиаль, старший сын, заявил, что в доме повернуться негде, и построил
себе в саду вигвам из древесной коры.
  - Совсем как наш канадец-старожил Элуа Маколе, - заметила Анжелика.
  Лорье спал в общей комнате, Северина устроилась на чердаке.
  Кстати, Северина тоже была сейчас здесь и жгла мелиссу, чтобы
отогнать комаров. По-прежнему худая, с тем же страстным личиком и большим
ртом, она вступала в отрочество; однако теперь, под присмотром терпеливой
Абигель, она расцвела. Северина тоже поцеловала Анжелику и сразу же
заявила без обиняков:
  - Как я счастлива, госпожа Анжелика, что все эти истории которые про
вас рассказывали, оказались враками! А иначе я бы покончила с собой. Я не
люблю жизнь, когда в ней слишком много сложностей и разочарований.
  - Ты слишком цельная натура, Северина. Узнаю тебя, ты совсем не
изменилась.
  Посреди стола красовалась черная, с длинным узким горлышком бутылка
старого рома. Сидя друг против друга, Жоффрей де Пейрак и Габриэль Берн
оживленно беседовали. Судя по всему, поводом для достижения согласия
послужила общая привязанность: Онорина. Жоффрей де Пейрак повествовал о
подвигах Онорины в Вапассу, Берн расписывал подвиги Онорины в Ла-Рошели. И
оба сходились на том, что это очаровательное дитя, сильная натура и что
невозможно не полюбить ее с первого же взгляда.
  - Она с самого младенчества такая, - говорил Берн. - Помню, когда я
нашел ее в лесу, под деревом, к которому она была привязана...
  Он замолчал. Взгляд его встретился со взглядом Анжелики, объятым
внезапной паникой, потом снова обратился к Жоффрею де Пейраку, не
спускавшему с них глаз.
  - Это старая история, - продолжил Габриэль. - Она принадлежит тому
миру, что мы оставили позади нас. Когда-нибудь я расскажу ее вам, ваше
сиятельство, ежели будет на то позволение госпожи Анжелики, или она сама
вам ее поведает. А пока - выпьем за наше здоровье, за здоровье отпрысков
наших, присутствующих, отсутствующих или будущих, - заключил славный Берн,
поднимая свою рюмку.
  Уже когда начался ужин, вдруг появился нежданный гость, совсем
маленький.
  - Ой, смотрите, кто пришел!
  - Мой котенок! - воскликнула Анжелика. Он прыгнул ей на колени и,
поставив передние лапки на край стола, представился всей компании, издав
чуть слышное, с хрипотцой, но приветливое мяуканье. Затем он потребовал
свою долю с пиршественного стола.
  - По-моему, он похож на Онорину, когда она пришла к нам, - сказала
Северина. - Сразу было видно, что она почитает себя самой важной особой на
всем белом свете...
  Анжелика рассказала историю котенка.
  - Это очень мужественное существо. Не знаю, как Удается такому
малышу, преодолев все препятствия, отыскать меня везде, где бы я ни
находилась.
  - Обычно кошки привязываются не к людям, а к жилью, - изрекла
высокоученая тетушка Анна.
  Все заговорили о кошках, а тот, о ком шла речь, наслаждался тем
временем жареной дорадой "Дорида - морская рыба с золотистой или
серебристой чешуей, весьма ценимая в кулинарии.", и было видно, что
котенок и впрямь почитает себя самой важной особой на всем белом свете. Он
был еще тощим, но теперь, когда у него уже хватало силенок умываться,
обнаружилось, что сам он был белым, а спинка, половина мордочки и
несколько пятнышек - шоколадного цвета; еще несколько пятен, более темных,
почти черных, украшали ухо, лапку, а также хвост. Стало видно, что у него
длинная и густая шерсть, а круглые, шариками, бакенбарды и пучки пуха,
растущие прямо из ушей, придавали ему сходство с маленькой рысью. Он был
очарователен и знал это.


                                  Глава 14


  Анжелика застала герцогиню де Модрибур за молитвой; тут была и вся ее
паства, включая Жюльену, и даже секретарь, Арман Дако, мужественно
преклонил колена в сторонке.
  Стояла жара, но никто, казалось, не испытывал неудобства, опустившись
на колени на глинобитном полу скромного домика, куда переехала жить
благодетельница. Впоследствии Анжелика обнаружила, что подобные набожные
бдения происходили у королевских невест весьма часто. Деликатная,
очаровательная герцогиня отличалась тем не менее завидной настойчивостью и
крепко держала свою компанию в руках. Казалось, что молитва - ее
излюбленное времяпрепровождение, она словно бы с наслаждением отдавалась
ей. Ее взгляд, устремленный к небесам, блистал исступленным восторгом, а
лицо становилось еще более бледным, лилейно-белым, словно освещенным
внутренним светом. В эти минуты она была прекрасна, но, не будь ее усердие
столь искренним, ей, по-видимому, вряд ли хватило бы сил выдержать эти
долгие труды благочестия.
  И только Жоб Симон, славный капитан "Единорога", единственный из тех,
кто спасся после кораблекрушения, не участвовал в этом набожном деянии. Он
с грустным видом сидел неподалеку от дома, на песке, рядом со своим
деревянным единорогом; лохматый, наводящий неясную тревогу страж и его
мифический зверь, казалось, оберегали это собрание весталок.
  - Могу вас порадовать, - обратилась к нему Анжелика, идущая к дому. -
Будет у вас золотая фольга. Я говорила о вас с господином де Пейраком.
  Попав прямо с порога в заунывное бормотание молитв, Анжелика на
мгновение растерялась, ибо для нее это было полной неожиданностью. Но
госпожа де Модрибур, заметив ее тотчас же перекрестилась и, поцеловав
крест на своих четках, спрятала их в карман. Затем она поднялась с колен и
пошла навстречу графине де Пейрак.
  - Мне так не терпелось вновь встретиться с вами, дорогая. Как видите,
хотя мы устроились тут весьма скромно, но чувствуем себя как дома. Место,
где мы могли бы собираться и молиться всем миром, - вот то немногое, что
нам нужно, дабы восстановить наши силы и мужественно встретить грядущее.
  - Замечательно, - согласилась Анжелика, - я очень довольна, что вы
уже можете воспринять мое известие.
  - Я готова, - отвечала герцогиня, выпрямляясь и пристально глядя на
нее.
  - Сегодня мы устраиваем на берегу угощение в честь губернатора
Акадии, маркиза Виль д'Авре; он сегодня наш гость, и я жду вас вместе с
вашими девушками.
  Анжелика произнесла свое приглашение серьезным тоном, но при
последних словах улыбнулась. Герцогиня поняла это как некий намек и
побледнела, а затем легкая краска залила ее лицо.
  - Вы, наверное, смеетесь надо мной, - пробормотала она, как бы
извиняясь. - Я, должно быть, кажусь вам святошей, не правда ли? Если это
вас коробит, простите меня. Но, видите ли, молитва необходима мне как
воздух!
  - В том нет ничего дурного. Это вы должны извинить меня, -
воскликнула Анжелика, которая, увидев выражение детского ужаса,
промелькнувшее во взгляде герцогини, пожалела о своем насмешливом тоне. -
Молитва - это благо.
  - Равно как и радости жизни, - весело заключила герцогиня. - Угощение
на берегу, какое счастье! Можно подумать, что мы в Версале, на берегу
большого канала... Вы говорите, маркиз Виль д'Авре? Мне это имя что-то
говорит. Не ему ли принадлежит охотничий домик на полпути между Версалем и
Парижем? Король любит бывать там...
  - Не знаю. Вы расспросите его сами. Мой муж желал бы также
представить вам некоторых жителей нашей колонии.
  - Виль д'Авре! Насколько я понимаю, он представитель Новой Франции и
короля в этих краях. Он наносит вам визиты?
  - Мы с ним дружны. Вам представляется случай рассмотреть ваше
положение и возможности достойно выйти из него.
  Анжелика попыталась осторожно выведать обстановку.
  Судя по всему, ни одна из королевских невест не сказала
"благодетельнице" о предложении, сделанном губернатором Голдсборо -
обосноваться прямо здесь. Согласится ли госпожа де Модрибур, чтобы ее
подопечные отреклись от священной миссии, возложенной на них - добраться
до Квебека и стать жительницами Новой Франции?
  В данный момент ее это, по-видимому, не занимало. Она быстро
причесалась, распустив темные волосы по плечам, поправила кружевной
воротник черного бархатного платья и с готовностью последовала за
Анжеликой.
  По обыкновению, само собой установившемуся, устраивать рядом с
"Трактиром у форта" сборища, которые весьма смахивали одновременно и на
совет и на веселое гулянье, здесь сколотили деревянные столы, водрузив на
них напитки прохладительные и горячительные, фрукты, различные блюда из
рыбы или мяса - кабаньего, оленьего, - и каждый мог попробовать всего
вдосталь.
  Уже стихийно, в зависимости от дружеского расположения,
образовывались группки. Старожилы переговаривались, собравшись вокруг
Жоффрея де Пейрака, графа д'Урвилля и Колена Патюреля, Маниго и Берна; а
вновь прибывшие беженцы-англичане жались в сторонке, но все-таки поближе к
своим единоверцам, ларошельским гугенотам, хоть они и были разных
национальностей.
  А рядом - новоиспеченные колонисты: матросы с "Сердца Марии" (их
соотечественники из Ла-Рошели относились к ним, и не без оснований, не
слишком нежно) стояли смирно и почти что прилично под бдительным оком
Колена Патюреля - оказывая в качестве губернатора Голдсборо должный прием
всем прибывающим, он не упускал из виду свой недавний экипаж, а его
лейтенант, Франсуа де Барсампюи, всячески помогал ему.
  Среди официальных лиц выделялись несколько вождей индейских племен.
Однако напрасно Анжелика высматривала ярко-красную фигуру надменного
Пиксарета. Зато она увидела Жерома и Мишеля - прогуливаясь с гордым видом,
они! обменивались шуточками по поводу смугло-оливкового выходца с
Карибских островов, слуги "человека со специями".
  Эти люди с теплых островов, живущие в краю пальм и ананасов, были им,
индейцам, привыкшим к медвежьему жиру и маису, еще более чужды, нежели
обитатель сибирских просторов - парижанину. Караиб оказался тут, потому
что его хозяин, пират с Антильских островов, пожелал здесь остаться после
отплытия своего корабля "Бесстрашного", хотя так и не смог толком
объяснить причины такого поступка. Может, дело было в том, что он устал
странствовать по белу свету, или дружба с Аристидом, оставшимся здесь, а
может, стремление пополнить, наряду с другими местными товарами, свой
запас трав и специй, которым он мог бы торговать.
  Когда Анжелика и герцогиня подошли к толпе, от нее отделился пестро
разряженный человек и бросился навстречу им и прежде всего к Амбруазине,
шедшей слегка впереди. После разнообразных, причем весьма бурных,
приветственных слов и жестов, подметя несколько раз землю своей шляпой с
пером, он наконец склонился перед герцогиней в глубоком поклоне.
Незнакомец был низенького роста, несколько полноват, но казался
чрезвычайно любезным и восторженным.
  - Наконец-то! - воскликнул он. - Наконец-то я вижу эту несравненную
красоту, которая у всех на устах в Новой Франции, хотя она еще и не явила
себя там. Позвольте мне представиться. Я - маркиз Виль д'Авре,
представитель Его Величества короля Франции в Акадии.
  Амбруазина де Модрибур, слегка удивленная, в ответ чуть склонила
голову. Говорливый маркиз продолжал:
  - Так значит, это вы вскружили голову нашему глубокомысленному
д'Арребу и совратили с пути истинного нашего святого де Ломени-Шамбора?!
Знаете ли вы, что вас обвиняют в том, будто вы стали причиной смерти
Пон-Бриана?
  - Сударь, вы принимаете меня за кого-то другого. Я не имею чести
знать этих господ, и тем более на моей совести нет ничьей смерти.
  - Значит, вы неблагодарны.
  - Да нет же, говорю вам, вы заблуждаетесь. Я не...
  - Разве вы не самая прекрасная женщина на земле!.. Услышав это,
герцогиня откровенно засмеялась.
  - Примите мою благодарность, сударь. Но еще раз повторяю: я не та..,
к кому обращены ваши слова. Держу пари, речь идет скорее о графине де
Пейрак, хозяйке здешних мест; благодаря своему очарованию, она
действительно могла стать причиной бедствий, вами упомянутых... Кружить
головы людям степенным и совращать святых с пути истинного.., это по ее
части. Вот она...
  Маркиз повернулся к Анжелике, на которую ему указывала Амбруазина.
Сначала побледнев, затем покраснев, он забормотал:
  - Надо же так перепутать! Ах, простите, я очень близорук...
  Он судорожно рылся в карманах своего очень длинного, по версальской
моде, жилета, вышитого розовыми и зелеными цветочками, который выглядывал,
словно нижняя юбка, из-под фалд его камзола.
  - Где же мои очки? Ты не видел мои очки, Александр? Он обернулся к
сопровождавшему его подростку - несмотря на свой юный возраст, тот казался
настолько же хмурым, насколько маркиз выглядел жизнерадостным и
возбужденным.
  - Очки! - ответил мальчик высокомерно. - Зачем очки?
  - Чтобы видеть, черт возьми! Ты же знаешь, что без моих стекол я
практически слеп. Я совершил непоправимую оплошность. Ах, сударыни,
примите мои извинения! Действительно, дорогая графиня, у вас ведь светлые
волосы! Мне вас описали очень точно. Значит, это вы - Дама Серебряного
озера, о которой весь Квебек рассказывает легенды.
  Виль д'Авре уже оправился от смущения, к нему вернулись его
словоохотливость и улыбчивость, и он с явным удовольствием переводил
взгляд с одной женщины на другую.
  - Неважно, - заявил он, - и блондинка, и брюнетка - обе прекрасны. Я
был бы не прав, предаваясь сожалениям. Чем больше красивых женщин, тем
больше счастья. Решительно, жизнь прекрасна!
  И, недолго думая, он подхватил обеих дам под руки.
  - Вы не сердитесь на меня? - спросил он у Анжелики.
  - Конечно нет, - едва успела та ответить, ибо он уже продолжал,
обращаясь к Амбруазине:
  - И вы тоже, я надеюсь, не сердитесь. Уж такой я человек - прямой,
искренний, говорю, что думаю, и если кто-то приводит меня в восторг, я
совершенно не в состоянии сдерживать себя. Я питаю подлинную страсть к
красоте, любому ее проявлению, красота - мое божество, и я должен говорить
об этом.
  - Эту слабость, я полагаю, вам охотно простят. Герцогиня де Модрибур,
казалось, повеселела. Ее прекрасное лицо, обычно столь печальное,
преобразилось. Она снисходительно посмеивалась. Посмеивалась и смотрела
маркизу прямо в глаза с отвагой, обычно, ей, по-видимому, не свойственной.
  - Сударь, - сказала она, - будет ли мне позволено задать вам один
вопрос?
  - Конечно. Женщине столь привлекательной позволено все!..
  - Почему ваше лицо испачкано чем-то черным?
  - Что вы говорите? - воскликнул он обеспокоенно. - А, я знаю, я
привез господину де Пейраку образцы каменного угля из залива Шигнекто...
  Он лихорадочно рылся в Поисках носового платка.
  - Я знаю, что подобный подарок придется ему по вкусу. Мы только что
рассмотрели и вместе оценили красоту и качество сего минерала, который
столь выгодно заменяет суровой зимой дрова. Я отправляю в Квебек корабль,
груженный углем. К сожалению, этот товар сильно пачкает.
  Он вытер лицо, почистил одежду и вновь обрел свой апломб.
  - А взамен он подарил мне печь-голландку красоты необычайной!
Согласитесь, какое трогательное внимание! Какой обворожительный человек!
Мой дом в Квебеке будет самым красивым на всем Новом континенте.
  - Граф, - обратился Виль д'Авре к подошедшему Жоффрею де Пейраку, -
решительно, это невозможно перенести! Вы собираете себе в ваш знаменитый
Голдсборо редчайшие сокровища. Теперь вы владеете двумя прекраснейшими в
мире женщинами.
  - Вы познакомились с герцогиней де Модрибур? - осведомился Пейрак,
указывая на Амбруазину.
  - Мы только что познакомились.
  И он стал целовать кончики пальцев герцогини.
  - Она очаровательна.
  - Госпожа де Модрибур гостит у нас уже несколько дней. Ее корабль
потерпел крушение поблизости от нас.
  - Кораблекрушение! Какой ужас! Не хотите же вы сказать, что этот
чудесный край, это великолепное море таят в себе такие опасности!
  - Не прикидывайтесь младенцем, - сказал граф со смехом. - Вам это
известно лучше, чем кому-либо, ведь вы сами только что совершили настоящий
подвиг, пробившись на вашем трехмачтовом корабле через водопады в устье
реки Святого Иоанна.
  - Это совершил не я, это Александр, - заявил маркиз, возгордившись.
  Жоффрей де Пейрак представил герцогине Колена Патюреля, губернатора
Голдсборо, его помощника Барсампюи, начальника своей флотилии Ролана
д'Урвилля, дона Хуана Альвареса, капитана своей испанской гвардии, самых
уважаемых людей из тех гугенотов, что прибыли из Ла-Рошели, и, наконец,
барона Сен-Кастина, чье присутствие Анжелика только что заметила; затем
его будущего тестя, Матеконандо, вождя сурикезов с Пенобскота - на его
длинных, заплетенных в косички волосах красовался черный флорентийский
берет, подаренный ему Йерудзано.
  Герцогиня учтиво всем улыбалась.
  - Положительно, граф, вы были правы. По-видимому, на этих берегах
больше знатных дворян, чем в королевской приемной.
  Она напомнила графу его суждение, высказанное им вскоре после ее
появления здесь.
  - Мы все здесь дворяне риска, - вскричал лейтенант Барсампюи, - мы с
честью несем гербы наших отцов, а ведь в королевской приемной остались
лишь буржуа да трусы.
  Он хотел, чтобы его оценили - ему нравилась Кроткая Мария, но он
опасался, что герцогиня не отнесется благосклонно к его кандидатуре. Для
большей надежности он повторил ей свое имя, уже названное графом, и
перечислил титулы дворян его ранга в Нанте, откуда он был родом.
  Герцогиня с интересом посмотрела на обветренное лицо молодого
корсара, дышавшее чистосердечием и задором закаленного в боях воина. И
вправду: ни в королевской, ни в монастырской приемной герцогиня де
Модрибур не встречала дворян подобного сорта; они были внове для нее.
Сдержанное любопытство блестело в глазах Амбруазины, она останавливала
свой взгляд то на одном, то на другом из окружавших ее людей. Она хорошо
владела собой, и было трудно догадаться, о чем она думает, но интуиция
подсказывала Анжелике, что герцогиня испытывает удовольствие, очутившись в
непривычном для себя обществе.
  Барсампюи пытался знаками привлечь внимание Кроткой Марии, в чем ему
следовал, гораздо менее умеренно, Аристид Бомаршан, мечтавший покорить
Жюльену.
  Однако королевские невесты смиренно стояли, опекаемые своей
благодетельницей и Петронильей Дамур; эту команду замыкал секретарь, Арман
Дако.
  Маркиз Виль д'Авре обнаружил их:
  - О, да тут еще и другие дамы, - воскликнул он. - Какое замечательное
место! Пожалуйте сюда, сударыни, пожалуйте утолить вашу жажду.
  Он разорвал круг и увлек всех к столам. Анжелика услышала, как он
говорил Амбруазине де Модрибур:
  - Кораблекрушение! Какой ужас! Поведайте мне обо всем, бедная девочка!
  Графиня возобновила свое знакомство с бароном де Сен-Кастином,
который представил ей свою невесту Матильду, молодую индейскую принцессу,
любимую им, прекрасную и утонченную, с тяжелыми черными косами,
обрамляющими золотистый овал ее лица.
  - Есть ли у вас какие-нибудь новости о нашем английском
мореплавателе, Джеке Мэуине? - осведомилась Анжелика у барона.
  - Об отце де Верноне? Он вновь в пути. По-моему, он попытался
пробраться в Кеннебек к отцу д'Юржевалю, дабы отчитаться перед ним о своей
миссии.
  - Что нового в войне с индейцами?
  - Мои племена ведут себя пока тихо, но новости, долетевшие до нас, их
будоражат, и я с трудом удерживаю их. Ведь к западу от Кеннебека абенаки
по-прежнему собирают обильную жатву скальпов и пленных. Говорят, они
спустили , на воду свои лодки, чтобы напасть на острова в заливе Каско и
выкурить англичан и оттуда. Если острова падут, Новая Англия вряд ли
оправится от такого удара.
  - Славное дельце! - закричал Виль д'Авре - вкушая какое-то яство из
крабов, он расслышал последние слова барона.
  - Вряд ли оно будет таким славным, если корсар Фипс возьмет в плен
вашего интенданта Новой Франции, - возразил Сен-Кастин, - и если, открыв
военные действия, английские корабли, которые сейчас ловят рыбу в заливе,
осадят мой форт Пентагует.
  - Ничего не бойтесь, мой милый, господин де Пейрак займется
англичанами, - заявил губернатор Акадии с набитым ртом. - Вы уже отведали
этого краба, барон? Отменное лакомство, пища богов. А это что такое? Бьюсь
об заклад, мускатный орех. Я не ошибаюсь? - спрашивал маркиз Анжелику,
ткнув в нее указательным пальцем; он вконец разволновался, словно открыв
тайну необычайной важности.
  Она подтвердила сделанное им открытие. "Без мускатного ореха нет
вкусного краба" - гласит старая гастрономическая поговорка ларошельского
побережья. А ведь в Голдсборо по неизвестной причине остались во время
отплытия "Бесстрашного" торговец пряностями и его раб-караиб.
  Внезапно внимание присутствующих обратилось в две разные стороны, к
двум одновременно происходящим событиям, В один и тот же миг половина
голов повернулась к опушке леса, где появился монах в коричневой рясе,
неся на голове индейское каноэ, другая половина - к рейду, где плыла
шлюпка водоизмещением тонн этак в тридцать.
  - Это брат Марк, капуцин из Сент-Обена на реке Сент-Круа, -
воскликнул Виль д'Авре, указывая на монаха. - А вот Гран Фонтен, -
заключил он, кивнув в сторону моря.
  За Гран Фонтеном закрепилось прозвище Большой Лес, из-за окружавшей
его оброчный округ великолепной, почти бескрайней дубовой рощи, где он и
проводил большую часть своей жизни. Этот великан вел убогое существование,
изредка продавая немного пушнины, но главное - он был заядлым охотником и
рыболовом, что вовсе не поправляло его дел.
  Бесцеремонно отпихивая, отталкивая локтями людей в переполненной
шлюпке, он ступил на берег, и, узнав де Пейрака, закричал издалека:
  - Пороги в устье реки Святого Иоанна покорены, и сделали это
французы, да еще в кружевах - квебекские красавчики. Но их преследовали
англичане; так эти остолопы допустили, чтобы на них напали с тыла. А
теперь англичане заперли вход в реку, и я не могу вернуться домой. Вот
прибыл к вам за подмогой.
  Он шел впереди, а за ним двигалась разношерстная компания, которая
высадилась из шлюпки. Несколько крепко сбитых акадийцев, группа женщин и
детей, явно англичан или голландцев, индейцы-малеситы или мик-маки в своих
вышитых островерхих колпаках; на общем фоне выделялась клетчатая юбочка
шотландца Кромли, которого граф когда-то послал в иностранные поселения
Французского залива, предупреждая об опасности.
  - Да, - повторил, приблизясь, Большой Лес, - этот остолоп губернатор
совершил невероятное и заслужил, чтобы перед ним сняли шляпу, но из-за
него мы все влипли...
  - О ком вы говорите, сударь? - спросил маркиз Виль д'Авре,
выпрямляясь во весь рост, чтобы выглядеть поимпозантней.
  - А, вы здесь, - сказал, заметив его, Большой Лес. - Вам удалось
пройти.., из Джемсега? И вы пошли пешком через лес?
  - Мне всегда удается пройти там, где я хочу, - вскричал фальцетом
разъяренный губернатор, - и вы скоро узнаете, что мне всегда удается
настичь нахалов вроде вас...
  - Не сердитесь, - попросил Большой Лес, все-таки слегка сконфуженный,
- я же сказал: вы заслуживаете, чтобы перед вами сняли шляпу за это
плавание из устья вверх по порогам.
  Он засопел и провел рукавом из буйволиной кожи под мокрым носом.
  - В конце концов, мы все и вправду очутились из-за вас в
затруднительном положении - англичане вьются вокруг, как осы. Лучше бы вы
убежали от них, лавируя в Заливе, чем вот так заходить в реку...
  - Это был единственный способ спасти мой ценный груз...
  - Вот-вот, - усмехнулся один из вновь прибывших. - Можно себе
представить. Конечно, ценный - сколько вы мехов награбили, ободрали нас
как липку.
  - Я ничего у вас не награбил, как вы изволили выразиться, господин
Дефур, - возопил губернатор, - по той простой причине, что когда я явился
в ваш поселок, там ни одной собаки не было...
  - Ну, собака-то как раз была.
  - А кроме нее? - прорычал Виль д'Авре, брызгая слюной от ярости. -
Все четверо господ Дефур развлекались на природе вместо того, чтобы, как
подобает подданным Его Величества, достойно принять его представителя, то
есть МЕНЯ! А один из них, убегая, умудрился еще склонить к дезертирству
шестерых солдат из форта Сент-Мари и явиться с ними к господину де Пейраку.
  - Ну, так вы должны быть довольны, поскольку господин де Пейрак
сослужит вам службу. Приведя их сюда, мы пошли навстречу вашим пожеланиям.
И вот благодарность...
  Оба брата Дефур удивительно походили друг на друга, только младший,
который только что приплыл, был еще выше и еще шире в плечах, чем старший.
Виль д'Авре мрачно посмотрел на них.
  - Ну что ж, будем надеяться, что в скором времени здесь окажутся все
четыре негодяя и я смогу заковать их всех в цепи и под надежной охраной
отправить в Квебек.
  Оба брата и Большой Лес разразились громким нахальным смехом, а
мик-маки, все - кровные родственники или братья, оглушительно вторили им.
  Большой Лес вытащил из кармана огромный крестьянский носовой платок и
стал вытирать слезы, навернувшиеся на глаза от смеха.
  - Вы, господин губернатор, здесь не на французской территории.
Голдсборо - нейтральное королевство, а мы - при нем.
  - Нейтральное королевство! - повторил губернатор, выпучив глаза. -
Что я слышу? Это мятеж!.. Бунт против Королевской лилии!..
  Жоффрей де Пейрак тем временем потерял к ссоре всякий интерес.
Губернатор Акадии славился своими распрями с населением управляемых им
территорий, распрями, которые возобновлялись в одних и тех же выражениях
при каждом его ежегодном визите.
  Граф коротко переговорил с шотландцем и беженцами из английских и
голландских факторий - Кромли вывез их скорее из предосторожности, чем
перед реальной угрозой войны с индейцами. В конце концов выяснилось, что
колонистов-иностранцев, живущих на берегах Французского залива, гораздо
более волновало поведение Фипса, их соотечественника из Бостона, нежели
действия французов, и они воспользовались оказией, чтобы переждать в
Голдсборо, пока не поулягутся страсти в устье реки Святого Иоанна. Шлюпка
с акадийцами, оказавшаяся поблизости, охотно приняла их к себе на борт.
  - Передохните пока, - сказал им Пейрак, представив их преподобному
Пэтриджу, мисс Пиджон и англичанам, спасшимся из залива Массачусетс. -
Через несколько дней вы сможете вернуться домой. Старый вождь Скудун
держит своих индейцев в руках, и, чтобы его успокоить, я сам отправлюсь к
нему.
  - Именно от его имени я пришел к вам с этой ветвью, - сообщил
подошедший тем временем монах в коричневой рясе.
  Он протянул Пейраку кожаный шнурок с нанизанными на него раковинами.
  - Скудун призвал меня к себе в селение Метудик, чтобы послать к вам.
Эти квебекские господа просят его повести из Джемсега индейских воинов
против англичан. Он еще не принял решения и посылает вам вот это.
  - Только одна ветвь!
  Пейрак перебирал связку ракушек на ладони и размышлял. Послание было
весьма скромным. Оно могло означать:
  "Что я должен делать? Я жду", равно как и "Примите это в знак моего
уважения, прежде чем я начну военные действия, но я буду действовать по
моему разумению".
  - Вы видели послание, отец мой, что вы об этом думаете? -
поинтересовался Пейрак, обернувшись к капуцину.
  - Он не двинется с места, не узнав вашего мнения. Однако же он
повелел начать некоторые военные приготовления, чтобы угодить тем
господам, чьим кораблям угрожают англичане.
  В речах капуцина сквозило безразличие. Чувствовалось, что исход
переговоров его мало волновал. Он был молод, безбород; лицо его,
энергичное и привлекательное, сильно загорело; ветер растрепал его волосы,
рясу он подоткнул за веревочный пояс, обувью ему служили мокасины. Было в
нем что-то - хотя он и принял сан и мог служить обедню - отчего его звали
братом Марком, словно послушника.
  - Вам на редкость повезло, что именно вас Скудун послал продираться
сквозь лесную чащу, - резко бросил ему Виль д'Авре, - вам же это нравится
гораздо больше, чем читать "Отче наш". А так вы смогли вытворять бог весть
что на стремнинах реки Святого Иоанна, Сент-Круа и даже Медукснакеаг.
Сколько раз ваша лодка переворачивалась вам на голову? Сколько раз вы
пускали пузыри в водоворотах и бурунах у скал?.. У этой молодежи на уме
только безумные подвиги в пучинах, эта страна их сводит с ума, - воззвал
он к Анжелике. - Посмотрите на этого монаха. Он поражает даже индейцев той
отвагой, с какой покоряет все реки, считающиеся непроходимыми и опасными.
Вы полагаете, он думает о служении Господу, ради чего он и был послан
сюда?.. Ничего подобного... А мой Александр? Мои родственники доверили мне
его, чтобы я сделал из него настоящего дворянина, а не дикаря, который
только и мечтает, как бы ему проплыть по реке против течения со скоростью
десяти рысаков, как в прошлом году на Малом Кодиаке. А в этом году ему уже
понадобилось устье реки Святого Иоанна...
  - Так значит, вы признаете, что впутали всех нас в эту историю, чтобы
угодить вашему любимчику? - закричал Бертран Дефур.
  - Я не вызывал Фипса, - прорычал Виль д'Авре, выведенный из себя.
  - А все-таки невероятное свершение остается, - примирительно сказал
брат Марк. - Заметьте, от них бывают не только убытки. Именно воспоминание
о прошлогоднем плавании вверх по реке и вот об этом, недавнем, привело
Скудуна в такой восторг, что он задумался - а не придти ли ему на помощь
французам, доказав тем самым, что он надежный союзник.
  Лицо маркиза засияло, и он улыбнулся той юношеской улыбкой, которая
молодила его лет на двадцать.
  - Говорил я вам! - воскликнул он. - Александр не напрасно рисковал
своей жизнью.., и моей. Это необыкновенный молодой человек. Видите ли,
граф, если бы не мой Александр, мы бы погибли.
  - Осторожно, мы еще не спасены, - поправил его Пейрак, улыбаясь. - Я
как раз не хотел бы, чтобы Скудун оставался слишком верен французам. В
данном случае я предпочел бы, чтобы его высокомерный нрав одержал верх.
Теперь моя очередь найти что-то такое, что могло бы произвести на него
должное впечатление.
  Он огляделся и пошел к группе англичан - большая их часть сидела на
песке, неподалеку от кромки водорослей, за скромной трапезой, попивая пиво.
  - Мистер Кемптон, разносчик, есть среди вас? Он был тут и деятельно
снимал мерки со всех имеющихся ног, обещая всем поставить назавтра же,
самое позднее - на следующей неделе пару башмаков, по-лондонски элегантных
и невообразимо прочных. А есть ли у него кожа для такого количества
заказов? Конечно, есть, да к тому же отменного качества. В крайнем случае,
он раздобудет ее дня через два. Он знает остров, где...
  Услышав слова Пейрака, маленький разносчик из Коннектикута - вокруг
шеи у него было намотано несколько локтей лент, что делало его похожим на
заклинателя змей, - засвидетельствовал свое почтение важной персоне,
высоко задрав свой острый нос.
  - Мистер Кемптон, - сказал ему граф, - мне был бы нужен ваш медведь.
  - Мой медведь! Что вы от него хотите? - воспротивился недоверчивый
Илай Кемптон.
  - Сделать из него союзника. Или, вернее, доверить ему миссию
чрезвычайной важности. Столь умный медведь не может не ощущать в себе
потребности поступить на дипломатическую службу на благо Англии. Я хочу
взять его с собой в Метудик; он должен покорить Скудуна, вождя малеситов,
от которого я жду важных услуг, среди прочего - не выступать в войне на
стороне французов.
  Илай Кемптон отрицательно покачал головой.
  - Это невозможно, мистер Уилаби не может ввязываться в столь
рискованные затеи. И в любом случае, я не могу расстаться со своим
медведем.
  - Но вы можете поехать вместе с ним.
  - A! Yes. Да. Есть ли там европейские женщины? - подозрительно
спросил разносчик.
  - Конечно! Они совершенно заброшены и с радостью; встретят вас.
  - A! I see. Понятно. Это все меняет, - Илай Кемптон пришел к восторг,
глаза его заблестели.
  - Эти англичане такие похотливые, - с отвращением заметил Виль
д'Авре. - Он достаточно знал английский, чтобы следить за диалогом,
продолжая смаковать пирог с черникой и откусывая от него маленькие кусочки.
  - Да нет, это совсем не то, что вы думаете, - со смехом уточнила
Анжелика. - Этот славный человек - разносчик из Новой Англии, и он ищет
покупателей. Его котомка поистине бездонна. У него всегда есть что-нибудь
на продажу. Именно ему мы обязаны этим чудом - появлению на наших берегах
бесчисленных кружевных манжеток и атласного шнура. И, конечно, все женщины
бывают рады его приезду.
  Кемптон принял решение.
  - Хорошо. Я уведомлю мистера Уилаби и передам его ответ завтра, -
заключил он. Торопясь вернуться к своим делам, он ушел, выкрикивая:
"Прекрасные туфельки! Прекрасные новые туфельки!"
- Какая необычная личность, - восхитилась герцогиня де Модрибур, - до
чего же все они живые и уморительные...
  Я никогда так не забавлялась, - воскликнула она, глядя на Анжелику с
восторгом девочки, выехавшей на свой первый бал.
  Казалось, она была заворожена и даже позабыла о своей ответственности
"благодетельницы", так что те из новых поселенцев, кто считали себя
"нареченными" королевских невест, воспользовались этим, чтобы попытать
удачи. Они увлекли девушек к столам, дабы, поднося им блюда и напитки,
постараться побеседовать наедине с избранницей своего сердца. Барсампюи
стремился обезоружить своей обходительностью скромность Кроткой Марии;
Ванно принялся рассказывать Дельфине Барбье дю Розуа о своих военных
кампаниях во всех концах света. Аристид Бомаршан конечно же, из кожи вон
лез, чтобы понравиться Жюльене, а та временами не могла сдержать
оглушительный взрыв смеха, который она тут же подавляла, прикрыв рот
ладонью и встревоженно поглядывая на герцогиню и Петронилыб Дамур. Но даже
тучная компаньонка ослабила бдительность. Прибытие Кромли совершенно
перевернуло воззрения этой честной женщины на сильный пол. Сей
представитель мужского племени, носящий юбку и рыжие, растрепанные, словно
веник, бакенбарды, явно поразил ее воображение. Видя такой интерес к своей
особе, шотландец начал с привычной самоуверенностью рассказывать ей всякие
жуткие истории о привидениях, являющихся в Заливе, о кораблях-призраках и
морских чудищах.
  Анжелика заметила, что только мавританка, хотя и весьма любезная и
миловидная, осталась словно позабытая всеми. Матросы Колена Патюреля,
настроившись на благопристойный лад, вовсе не хотели, ухаживая за
метиской, напоминать о былом пристрастии, - во время своих странствий - к
островитянкам.
  Анжелика вознамерилась было подойти к ней, чтобы развлечь ее и
поручить заботам молодых девиц Голдсборо, но Жан ле Куеннек опередил
графиню и, заметив одиночество мавританки, заговорил с ней.
  - Умеете ли вы говорить по-французски, сударыня?
  - Конечно же! - воскликнула та. - Я была воспитана в монастыре
урсулинок в Нейи неподалеку от Парижа, я умею читать и вести беседу в
обществе.
  - Вы наполнили мое сердце радостью, - заверил ее славный парень. -
Желаете ли вы выпить пива, лимонада или же немного испанского вина для
увеселения души?
  - Испанского вина, - сказала девушка, вновь обретая свою улыбку.
  Герцогиня, стоявшая рядом с Анжеликой, наблюдала за этой уловкой.
  - Молодой человек очень добр, обратив внимание на это дитя, -
вздохнув, заметила она. - Моя бедная мавританка! Мне не хотелось брать на
себя заботу о ее судьбе, но моя подруга, маркиза де Роканкур, всячески
настаивала, чтобы я" занялась ею. Не знаю, найдутся ли на нее желающие в
Квебеке; мне ее жаль, ибо я привязалась к ней. На худой конец, она всегда
сможет уйти в монастырь и стать там монашкой, которая занята на грубой
работе. Она выше всяких похвал.
  Как вспышка молнии, пронзила Анжелику мысль о незаконных детях
знатных дам, погрязших в разврате. Прижитых ими от мавров-лакеев младенцев
упрятывали за монастырские стены или же слуги продавали их в корзинах во
Дворе чудес.
  - О чем вы задумались? - спросила герцогиня, положив руку ей на
запястье.
  - Ни о чем определенном, - ответила Анжелика, встряхнув головой,
чтобы отогнать эти воспоминания.
  Париж и его порочные нравы были далеко. Амбруазина внимательно
вглядывалась в нее своими огромными янтарными глазами.
  - На вашем лице иногда появляется что-то такое, что озаряет его
поразительной красотой... Это говорит, должно быть, о напряженной духовной
жизни?
  - Не знаю, - проговорила Анжелика. - У меня совсем нет времени
размышлять.
  Она спрашивала себя, уместно ли будет прямо сейчас рассказать
герцогине о планах, касающихся поселения королевских невест в Голдсборо, -
казалось, момент был удачным.
  Но к ним вновь подошел Жоффрей де Пейрак.
  - Не сообщали ли вы мне, что сегодня утром в Голдсборо появился
Пиксарет?
  - Да, он действительно приходил и потребовал, как он выразился, выкуп
за меня; он, хотел видеть вас немедля. Но здесь его не видно.
  - Что это за история с выкупом? - заинтересовалась герцогиня, Широко
открывая глаза от удивления. - Бы о ней уже упоминали сегодня утром.
  Анжелика коротко объяснила ей, что в одном из сражений в Новой Англии
была захвачена в плен знаменитым Пиксаретом. Он оставил ее на воле, но по
военным законам, принятым у индейцев, господин де Пейрак должен заплатить
выкуп ему, а также двум другим воинам абенакам - за англичан, захваченных
ими в плен и отпущенных на свободу.
  - Это так поразительно, - сказала госпожа де Модрибур, с удивлением
глядя на Анжелику. - Почему вы не избавитесь от этих нахальных индейцев?
  - Надо соблюдать их обычаи...
  Послали за двумя воинами, Жеромом и Мишелем - они лакомились косулей
у одного из костров. Вытерев руки о мокасины и о волосы, они пришли.
  - Где Пиксарет? - спросила их Анжелика на языке абенаков.
  Оба патсуикета посмотрели друг на друга; они, видимо, колебались.
  - Он сбежал, - ответил Жером.
  Подобное слово звучало странно, особенно применительно к неколебимому
Пиксарету. Пейрак заставил их повторить его, затем обратился за советом к
Кастину. Но не было никакой возможности перевести фразу как-то иначе.
Пиксарет "сбежал". Почему? От какой опасности? Никто, по-видимому, этого
не знал. Анжелика и граф переглянулись.
  - Мне жаль, что его нет, - проговорил граф. - Я хотел попросить его
отправиться вместе со мной в экспедицию. Скудун весьма печется о союзах с
другими племенами абенаков, и появление Крещеного Великана, чья слава
весьма велика, и о котором он говорил мне с большим интересом, конечно,
привело бы его в восторг. Они бы поговорили о религии, покурили бы моего
лучшего виргинского табаку, а я бы тем временем успел разрядить обстановку.
  - Возьмите Матеконандо, моего будущего тестя, - предложил молодой
гасконский барон. - Он тоже чрезвычайно красноречив, когда дело касается
религии.
  В этот момент Жером и Мишель принялись обсуждать участь своих
пленников-англичан, захваченных в Брансуик - Фолсе, - с тех пор индейцы
все никак не могли получить выкуп. Пора было наконец выяснить: уведут ли
они англичан с собой или же добьются своего. Надо было обсудить этот
вопрос, ибо до сих пор оба приятеля проявляли похвальное терпение.
  - Эти дикари великолепны, не правда ли? - восхитился маркиз Виль
д'Авре. Тем временем послали за юным Сэмюэлем Коруэном и двумя виновниками
всех событий, захваченных, по словам индейцев, в плен, - за преподобным
Пэтриджем и мисс Пиджон.
  - Посмотрите на эту мускулатуру. Ни единой унции жира. При каждом их
движении кожа блестит, словно золото. Но от них очень дурно пахнет. Какая
жалость! Знаете ли вы, что они могут бежать быстрее лани? Я сам это видел
в Булонском лесу, когда вместе с господином де Романи привез во Францию
несколько экземпляров, дабы позабавить короля. Одному молодому ирокезу,
Уттаке, устроили тогда испытание - он бежал за оленем, догнал и ухватил
его за рога.
  Король только диву давался. Уттаке стал теперь вождем Пяти племен и
злейшим врагом Новой Франции. Стоило отправлять его в такое прекрасное
путешествие! Подите поймите этих скотов!
  - Я получила от него ожерелье вампум, - вставила Анжелика, очень
гордая таким подарком вождя ирокезов.
  - Ну вы, моя дорогая, способны на все, - резко прервал маркиз,
принимаясь за тарелку со сладостями из орехов с сахаром. - Но, - заключил
он, набив рот, - ирокезы - это чудовища, и Новая Франция только тогда
вздохнет свободно, когда все они будут истреблены.
  - О, как я об этом не подумал, - воскликнул он, перескакивая с пятого
на десятое, - Пейрак, дорогой мой, если вы хотите произвести впечатление
на вождя малеситов, возьмите с собой моего Александра. Вы слышали, что
сейчас сказал брат Марк? Не премините воздать должное юному герою за его
свершения.
  - А все-таки это было свинство, - бесцеремонно гнул свое Большой Лес.
- Кабы дело шло о приливной волне на Малом Кодиаке, так еще было бы
понятно, тут хоть какой-то толк есть. Ежели только себе там шею не
сломишь, за час покроешь расстояние, какое обычным путем вверх по реке за
день не пройдешь. А этот буйный водопад в устье реки Святого Иоанна...
  - Но слава подвига... Грубые натуры вроде вас не могут понять...
  Они вновь начали неистово спорить, и самым пламенным спорщиком
оказался брат Марк. Его слушали внимательно, ибо он был очень искушен в
подобных делах, и поговаривали даже, что ни один дикарь не знал так
хорошо, как он, любой водопад на бесчисленных реках, ручейках и речушках,
будь то Лу на реке Святого Лаврентия, Кеннебек, Сент-Круа, Пенобскот или
река Святого Иоанна.
  - Эта тема их явно задевает за живое, - заметила Анжелика графу
д'Урвиллю, стоявшему рядом с ней.
  - Если бы вы знали те края, вам это было бы понятно, - сказал молодой
нормандский дворянин. - Кажется, что вся жизнь там зависит от движения
воды. Она - вокруг вас, и вы - в центре этого кипящего котла. В лесу стоит
гул водопадов...
  - Если бы по крайней мере не приливы в одиннадцать туазов, - говорил
Дефур.
  - Но ведь есть приливы в одиннадцать туазов, - торжествующе возражал
Виль д'Авре, - а то и в двенадцать, как мне говорили, а в Средиземном море
они не достигают и туазы. Отсюда можно лишь заключить: мы находимся в
стране удивительных феноменов, и потому нам зачастую приходится и в
поведении нашем выходить за рамки привычного.
  - В Бретани, на ее восточной оконечности, случаются приливы в восемь
туазов, но бретонцы же не становятся от этого сумасшедшими.
  - Они хуже, чем сумасшедшие. Люди в один голос признают, что бретонцы
не такие, как все, во всяком случае, это публика особая. Но вернемся к
нашему Французскому заливу. А что же может здесь вызывать такие мощные
приливы?
  - А я знаю, - сообщил один из матросов с "Сердца Марии" - он как раз
был бретонцем. - Мне это приятели из Сен-Мало объяснили. Они с
незапамятных времен каждый год отправляются туда рыбачить, а до них - их
отцы, еще до того, как там Колумб появился. То есть они все секреты
побережья знают.
  - Ну и что?
  - Они говорят, что когда-то, давным-давно, таких приливов не было, но
явилось морское чудовище, огромное, длиной в несколько миль, оно забилось
в подводную расселину и лежит там. И с тех пор, когда оно
переворачивается, море выходит из берегов.
  - Замолчи ты, нечего чепуху молоть, - воскликнул Колен, услышав
смешки со всех сторон. - В наше время такие истории уже не рассказывают.
  - А почему это вдруг? - возмутился оскорбленный матрос. - Мне люди из
Сен-Мало даже рассказывали, что со стороны пяти островов, напротив
Парсборо, бывает видно, как под водой блестят глаза чудовища. И полморды
вроде бы у него в Зеленом заливе, а полморды - в Шигнекто, прямо у входа в
Малый Кодиак. Оттого-то там все так бурлит, когда он пытается закрыть
пасть.
  - Помолчи, помолчи, милейший, - снисходительно увещевал Виль д'Авре,
- если бы господин де Пейрак тебя слышал - он ведь человек ученый! - тебе
бы не поздоровилось.
  Но на моряков объяснение бретонца произвело большое впечатление.
  - А почему же это не объяснение, даже если оно, по-вашему, и не такое
ученое, господин маркиз, - выпалил другой бретонец, пожелавший вступиться
за земляка. - Вот ведь У нас, в Бретани, не так давно возле Пон-Бриека
земля стала ходуном ходить. Тогда волшебник Мерлин землю приказал разрыть,
а там - два огромных дракона, один белый, другой красный... А здешние края
на наши очень похожи. И из Сен-Мало всю жизнь во Французский залив ходят,
так конечно, они про здешние места много чего знают. Это ж все-таки
ненормально, что море вдруг ни с того ни с сего подымается, а позже
обратно возвращается, как будто его что-то из глубины толкает и потом
обратно зовет. Мы-то, морские жители, на морском берегу родились и
выросли, так мы к этому привычные и о том не размышляем, но все ж таки
какая-то причина быть должна.
  Виль д'Авре вынужден был признаться, что и для него это явление
оставалось загадкой.
  - А может быть, тому причиной скопища рыб, когда они плывут, обгоняя
друг друга, на нерест, - высказал свое соображение брат Марк. - Что
касается Французского залива, то это объяснило бы его отличие от других
мест, ведь здесь несметное количество рыбы, а есть еще и тюлени, и киты...
  Колен с сомнением покачал головой, маркиз поморщился.
  - Нет, ваше рассуждение меня не удовлетворяет... А, вот и граф
возвращается, кто знает, может, он и сможет нас рассудить.

  ***

  Дело с английскими пленниками уладилось довольно быстро, или, по
крайней мере, были заложены основы соглашения, к вящему удовлетворению
оскорбленных абенаков. Речь не шла о детях белых людей, что упрощало
задачу, и Уауенуруе-Жером не слишком настаивал на своем желании увезти с
собой в рабство своего вспыльчивого пленника, преподобного Пэтриджа, и
согласился, как ему предлагал Пейрак, на груду синих и пунцовых
лимбургских одеял. Одеял этих было как раз столько, чтобы кипа их
оказалась высотой с вышеозначенного пленника, что явилось неплохой добычей.
  Этот торг вывел пастора из себя, и он, призвав на помощь Священное
писание, громогласно проклинал индейцев, те же покатывались со смеху.
  Теуенан-Мишель, напротив, весьма сожалел, что не может взять с собой
мисс Пиджон в миссию Святого Франциска под Квебеком. Она была немного
старовата, но добрая, деятельная и не робкого десятка. Французы охотно
выкупили бы ее, чтобы окрестить. Но за пригоршню раковин из южных морей он
согласился оставить англичанку ее единоверцам.
  - Граф, рассудите нас, - сказал Виль д'Авре, крайне возбужденный. - Я
полагаю, вы-то сможете ответить на вопрос, или, скорее, на вопросы,
которыми мы тут задаемся. По порядку. Во-первых, что за феномен вызывает
чередование приливов и отливов. Во-вторых, откуда, в частности, в нашем
Французском заливе эти огромные приливы, по воле коих за несколько часов
пейзаж так преображается и становится почти неузнаваемым? Вы высаживаетесь
на берег у опушки леса, а через шесть часов на том же самом месте
оказываетесь у подножия скалы. Есть ведь над чем задуматься?
  Жоффрей де Пейрак обвел собравшихся дружеским взглядом и улыбнулся.
  В тот день граф был одет в простой камзол темно-зеленого бархата,
очень любимый Анжеликой: в нем Пейрак был в тот день, когда она встретила
его в Ла-Рошели. Он охотно надевал его, когда напряжение спадало, и он
знал, что не должен держать в руках сложную ситуацию или же повелевать ею.
Сегодня Анжелика ощущала, что он словно успокоился и теперь безо всяких
задних мыслей, с удовольствием идет к этому обществу, куда влечет его
интерес к людям самым разным. Все они были преданы ему или же к нему
расположены, косвенно признавая его присутствие здесь и необходимость
этого присутствия среди них. В этом было что-то новое. Анжелика смотрела
на Пейрака. Он стоял в нескольких шагах от нее, приветливо глядя на
окружающих, и во взгляде его, который подчас приобретал испепеляющую силу,
но - она знала это - мог быть и страстным, и веселым - читалось сейчас
столько добросердечия, что и сама она почувствовала себя умиротворенной.
  Ей показалось, что серебряные нити на висках мужа стали заметнее, и
сердце ее сжалось от нежности.
  Анжелика ощущала, что души их еще истерзаны, однако в эту летнюю пору
надо было слишком многое успеть сделать. Ну что ж, все несущественное
мало-помалу отступит, и позже то незабываемое, что возникло в их любви в
эти бурные дни, придет к ним во всем своем богатстве, во всех своих
красках, неразличимых сегодня, в повседневной сутолоке. А сейчас они
должны держаться стойко, не сгибаясь, ибо несут груз ответственности
слишком тяжелый, чтобы позволить себе столь необходимую им передышку. Еще
совсем немного - и они вернутся в Вапассу, "домой", - поправилась она,
чтобы придать себе твердости. Лишь бы Жоффрей отказался от мысли,
казавшейся ей столь опасной, - отправиться в Квебек, - Я охотно отвечу на
первый вопрос, - сказал Пейрак, - но мне бы хотелось, чтобы это сделал
вместо меня кто-нибудь из вас. Я обещаю награду тому, кто доберется до
истины, призвав на помощь рассуждение и наблюдательность. , - Итак,
господа, все вы сроднились с морем и за время ваших странствий почерпнули
немало сведений. Поройтесь же в памяти, сделайте выводы из вашего опыта, и
вы незамедлительно, я в этом уверен, подойдете к научному и математически
выверенному ответу на вопрос - что же вызывает приливы на нашем земном
шаре. В ответ кто-то переглянулся, кто-то стал шептаться в сторонке,
кто-то погрузился в глубокие размышления.
  - Я вижу, Жан поднимает глаза к небу, - заметил граф. - Горячо, мой
мальчик.
  - Следует ли искать тайну приливов в звездах? - спросил Жан.
  - Конечно же. Во всяком случае, в светилах, - послышался вдруг голос.
  - Ибо приливы вызваны притяжением Луны.


                                  Глава 15


  Это был женский голос. Все взоры обратились в сторону, откуда он
прозвучал.
  Герцогиня де Модрибур, стоявшая рядом с Анжеликой, мужественно
выдержала взгляды, в которых смешались удивление, может быть, даже ирония,
и неодобрение. Она подняла свою грациозную головку, и в ее легкой улыбке,
обращенной ко всем мужчинам, пристально смотревшим на нее, читался вызов.
  На секунду воцарилось изумленное и даже, пожалуй, возмущенное
молчание. Все ждали приговора.
  Пейрак сделал несколько шагов по направлению к герцогине.
  - Вы выиграли, сударыня, - Пейрак поклонился ей, - и знайте же, что
Голдсборо почитает за честь принимать в своих стенах, если мне будет
позволено так выразиться, одну из учениц великого астронома Гассенди,
француза, который впервые в мире вычислил во Французской Гвиане длину
земного меридиана.
  - Луна, да при чем тут Луна? - воскликнул губернатор Акадии.
  Похожий на оторопевшего Пьеро, он добавил:
  - Во-первых, приливы бывают и днем, и ночью.
  - Вы поражаете меня, мой друг, - отвечал ему Пейрак. - Подумайте:
ведь наша Земля - такая же планета, как и все другие, и для нее Луна,
равно как и Солнце, впрочем, остается на своем месте и днем, и ночью.
  - А что это значит - притяжение? - заинтересовался квартирмейстер
Ванно.
  - Видели ли вы когда-нибудь, как магнит притягивает иголки? -
пояснила госпожа де Модрибур. - В определенные часы Луна производит то же
самое с нами.
  Каждый понял этот простой образ, и вновь наступило удивленное
молчание, на сей раз менее недоверчивое.
  Многие смотрели вверх. Виль д'Авре как раз увидел в наступающих
сумерках бледный полумесяц на перламутровом, уже слегка окрашенном золотом
небе.
  - А, так вот что ты с нами делаешь, плутовка, - обратился он к Луне.
- И ведь правда, Бержерак, тот ученый, что сочинял стихи и протыкал шпагой
всякого, кто смеялся над его слишком длинным носом, действительно говорил
нечто подобное в прошлом веке, но я считал, что этот гасконец -
сумасшедший, как и все гасконцы, - продолжал он жизнерадостно, подхватывая
под руки де Пейрака и Сен-Кастина. - А теперь мне хотелось бы знать,
почему в некоторые часы, к тому же в разные, эта кокетка нас притягивает,
а в другие - оставляет нас в покое.
  Жоффрей де Пейрак поклонился Амбруазине де Модрибур.
  - Предоставляю честь ответа вам, сударыня.
  - Вы могли бы объяснить это не хуже меня, граф, - улыбнулась она чуть
кокетливо, - или это экзамен?
  Он отрицательно качнул головой. Его темный, внимательный взгляд
впился в лицо Амбруазины де Модрибур.
  И тут Анжелика ощутила неизъяснимую муку, показавшуюся ей почти
физической, словно сердце ее внезапно сжалось, сдавленное чьим-то мощным
кулаком.
  Это была глубокая, скрытая, пугающая боль, и исток ее был ей неведом;
Анжелика на миг словно окаменела, прежде чем смогла осмыслить, откуда
исходит удар. То был взгляд Пейрака. Тогда она поняла: его взгляд, который
она видела сейчас, принадлежал лишь ей, ей, Анжелике, его любимой, его
супруге.
  И вот он устремил его на это лицо, обретшее в перламутровом свете
угасающего дня прозрачность алебастра, на лицо, где блестел в огромных
темных глазах яркий пламень ума. Жоффрей по-прежнему слегка улыбался, но
никто бы не смог прочесть в этой полуулыбке его настоящих мыслей.
  - Экзамен? О нет, сударыня, - заверил он. - Но мне слишком часто
доводится читать проповеди. Я бы с удовольствием побыл несколько мгновений
вашим учеником.
  Герцогиня расхохоталась почти по-детски, и в знак несогласия тряхнула
головой, отчего всколыхнулись ее пышные, лежащие по плечам черные волосы.
  - Глупости! Я уверена, что ВАС мне учить нечему.
  "Но.., они же кокетничают друг с другом!" - подумала Анжелика в
ужасе. И действительно, какой-то панический страх пригвоздил ее к месту -
а они продолжали обмениваться репликами, и она различала, словно издали,
как в каком-то кошмаре, глухой голос мужа и колдовской голос Амбруазины,
ее грудной смех. - Граф, вы расставляете мне ловушки!.. Не станете же вы
меня уверять, что такой прославленный ученый, как вы, не знает причину, по
которой прилив происходит не совсем в тот час, когда луна находится в
зените, но с некоторым сдвигом во времени...
  - Это, к несчастью, правда. Я еще не мог исчислить математическую
причину этого явления.
  - Вы смеетесь надо мной...
  - Да нет же! Скорее уж вы будете вправе смеяться... Но это пустяковое
унижение... Легко простить себе незнание, когда обладаешь привилегией быть
учеником столь красивой женщины... Итак, мы слушаем магистра наук...
  - Постойте!
  Постойте! - закричал Виль д'Авре. - Я тоже хочу понять! Начнем с
самого начала. Каким образом лунное притяжение, если допустить, что
таковое имеется, вызывает приливы?.. Слушай хорошенько, Александр!
  - Да я знаю все это, - проворчал юноша. Амбруазина живо повернулась к
подростку с выражением лица одновременно вопрошающим и повелительным. У
того хватило ума пойти на попятную.
  - Я хочу сказать, что отец де Мобеж, в Квебеке, мне об этом уже
говорил, но я не обратил внимания.
  - Отец де Мобеж?
  Амбруазину, по-видимому, это сильно заинтересовало.
  - Он ведь бывал в Китае, не правда ли? И содействовал созданию
Обсерватории в Пекине? Как мне не терпится побеседовать с ним!
  - Так что же там происходит с Луной? - потерял терпение Виль д'Авре.
  - Так вот, маркиз. Если желаете, задавайте мне вопросы, - обратилась
она на сей раз к губернатору Акадии.
  - Итак, - начал он с ученым видом, - гм! если Луна, как вы говорите,
оказывает свое влияние на весь земной шар в почти равной пропорции, как же
получается, что в одних местах приливы крайне незначительны, а в других
огромны?
  - Справедливое наблюдение. О нем долгое время, действительно, велись
споры. В наши дни установлено, что подобная разница в масштабах этого
феномена объясняется вязкостью воды, неодинаковой в разных морях. Так,
Средиземное море - море замкнутое и потому очень соленое, вследствие чего
лунное притяжение не может создать кривизны, достаточной, чтобы выровнять
вязкость поверхности, напротив...
  - Что вы называете "вязкостью поверхности"? - спросил кто-то.
  - Толщину того слоя, что составляет морскую "шкуру".
  - Морская "шкура", - прыснул Виль д'Авре.
  - Да, мой друг.
  Анжелика приходила в себя. С тех пор, как в эту сцену вмешался маркиз
и диалог уже шел не только между де Пейраком и герцогиней, ей стало лучше,
прошло и головокружение, вдруг налетевшее на нее. По тому теплу, которое
графиня внезапно ощутила у висков, она поняла, что мгновение назад была
смертельно бледна. Слова по-прежнему гудели в ее ушах, она принуждала себя
их слушать, стараясь понять их смысл, пытаясь осознать:
  "Что же произошло? Что же стряслось? Да ничего! Что со мной вдруг
приключилось?.. Ничего не случилось... Все в порядке вещей, все вполне
естественно..."
Она слышала, как голос Амбруазины де Модрибур очень ясно объясняет:
пуля, выпущенная из ружья, от поверхности моря отскакивает рикошетом. Что
доказывает: море сопротивляется проникновению в него, и сопротивление это
оказывает "шкура". В замкнутом море, вроде Средиземного, эта "шкура"
неизбежно сжимается и, следовательно, становится толще, что препятствует
притяжению ночного светила. И наоборот, чем больше поверхность, чем более
она вытянута, как здесь, во Французском заливе или в бретонском "мешке"
Мон Сен-Мишель, куда упираются два щупальца безбрежного океана, тем легче
море повинуется притягательной силе Луны. Кроме того, в этих двух местах
географы выявили присутствие ледниковой платформы, а это дополнительная
причина, ввиду малой глубины моря, для чрезвычайного утончения
сопротивляющейся поверхности воды. Потому-то в наших краях Луна может
играть ею, словно легкой вуалью, подвластной всем ее капризам. Как вам
кажется, граф, не слишком ли далеко отстоит мое объяснение от ученой
точности?
  - Оно верно и доступно всем, - признал граф.
  И он одобрительно кивнул головой.
  Амбруазина посмотрела на него пылко и словно восторженно. Губы ее
были приоткрыты, обнажая край ровных, блестящих зубов.
  - Все это кажется логичным, - подтвердил губернатор, - но возможно ли
установить, в какой момент нежная Фебея "Фебея - в греческой мифологии -
одно из имен Артемиды, уподобляющее ее Луне." оказывает на нас влияние,
помимо наших снов?
  - Сильнее всего она влияет, когда находится между Землей и Солнцем...
  - А два прилива? - вмешался квартирмейстер. Герцогиня объяснила тем
звучным, сильным голосом, какой у нее появлялся, когда она говорила о
науках, что во время первого и второго приливов Луна пребывает в разном
положении по отношению к Солнцу. Когда разность фаз составляет 90ш, то
есть Луна образует прямой угол с Солнцем, два влияния противодействуют
друг другу, и притяжение бывает более слабым, а вода поднимается невысоко.
Это так называемый квадратурный, или малый прилив половинной амплитуды -
его не следует путать, как то часто случается с людьми, мало сведущими в
морских терминах, с отливом.
  - А что происходит во время отлива?
  - Луна удаляется, притяжение прекращается, поднявшаяся вода попросту
возвращается обратно.
  - У меня от всего этого голова кружится, - заметил Виль д'Авре
скептически. - Получается как на качелях, да?
  Краешком глаза он следил за реакцией Пейрака, но тот, по-видимому,
никоим образом не собирался подвергать сомнению все высказанное этой
красавицей. Напротив, некоторое удовлетворение угадывалось в его словно
высеченных резцом, нарочито бесстрастных чертах.
  - Стало быть, законы Кеплера подтвердились?
  - Конечно. Я, кстати, имела переписку с ним. Граф слегка приподнял
бровь.
  - С Кеплером? - спросил он с легким оттенком сомнения в голосе.
  - Почему бы и нет?
  И она вновь с отвагой взглянула на него. - Значит, по-вашему, женщина
не может понять законы, выведенные им из наблюдений над фазами планеты
Марс? А именно: орбиты планет суть эллипсы, в коих Солнце является одним
из двух фокусов, а также: площади, замеряемые радиус-вектором, проведенным
из центра Солнца к центру планеты, пропорциональны временам прохождения
соответствующей дуги орбиты. И еще: эти законы утверждают, что квадрат
времени обращения планет пропорционален кубу больших осей орбит эллипса.
  - А отсюда Ньютон, английский ученый, вывел законы всемирного
тяготения, в том числе и закон лунного притяжения, - закончил Пейрак,
слушавший герцогиню с неослабным вниманием.
  Сам тембр его голоса словно принес тайное послание Анжелике. На сей
раз сомнений не было: Жоффрея глубоко взволновала эта беседа с герцогиней
де Модрибур, оставшаяся мало понятной для всех остальных.
  Она испытала облегчение, услышав, как Виль д'Авре, который не любил
оставаться на вторых ролях, вновь разрушил колдовские чары, спросив:
  - Вернемся же к Луне! Еще один вопрос, герцогиня, касательно
приливов, чтобы удовлетворить мой интерес. Я допускаю, что на поверхности
земного шара образуется вздутие, на той стороне полушария, что смотрит на
Луну в момент притяжения, но как подобный же феномен может происходить на
другой его стороне?
  Госпожа де Модрибур одарила его улыбкой сострадания.
  - Но что есть Земля, сударь, - сказала она мягко, - в безбрежной
системе планет, нас окружающих, - бесконечно маленькая точка. Влияние
Луны, как, впрочем, и солнечное, настигает нас не только в той
единственной точке, где мы находимся.
  Оно буквально обволакивает нас, проникает внутрь нас. И если
поразмыслить, это общение с мирами видимыми и невидимыми, которые окружают
нас в бесконечности, окажется восхитительным, и остается лишь признать
величие Создателя, Господа Бога нашего, - пылко закончила герцогиня,
подняв взор к небесам.
  Там, в невесомом золоте летнего вечера, зажглась звезда.
  В этот момент, шумно хлопая крыльями, пролетела стая птиц; словно
пелена, скрытая и необъятная, нависла в тишине над собравшимися на берегу
людьми.
  И тогда Анжелика осознала: творится что-то особенное, необычное, чего
никто, кроме нее, не замечает. Да и сама она уловила это что-то лишь
мельком, как будто это происходило не здесь и вовсе ее не касалось. Но
увиденное отпечаталось в ее зрачках, словно вспышка молнии! Все
находящиеся здесь мужчины смотрели на Амбруазину де Модрибур.
  Герцогиня сияла своей ослепительной красотой, ее юное бледное лицо,
преисполненное праведного восторга, казалось, светилось неземной страстью.
Анжелика не смогла бы сказать, сколько прошло секунд, быть может, то был
лишь краткий миг, быть может, и вовсе не было этого мгновения тишины.
  "Благодетельница", повернувшись к Пейраку, произнесла своим несколько
светским голосом:
  - Вы удовлетворены, магистр? Могу ли я снять ученую тогу?
  - Безусловно, сударыня. Вы блистательно ответили на все хитроумные
вопросы, и мы очень признательны вам за это.
  Внимательно посмотрев на него и состроив очаровательную гримаску, она
спросила, словно вдруг решившись:
  - А моя награда? Разве вы не обещали награду тому, кто сможет
объяснить причину приливов и их мощь во Французском заливе?
  - Это верно, - протянул он, - но...
  - Вы не могли предвидеть, что ответ вам даст женщина? - предположила
она, расхохотавшись.
  - Конечно, - признался де Пейрак, улыбаясь, - я подумывал о трубочном
табаке для кого-то из этих господ...
  - И вы ничего не предусмотрели для меня.., для женщины.
  Она по-прежнему смеялась, но смех ее стал более нежным, более тихим,
словно снисходительным.
  - Ну, что ж! Я не привередлива. Я все потеряла при кораблекрушении...
Любая мелочь доставит мне удовольствие. Но все-таки я имею право на
награду... Не правда ли?..
  Он отвел глаза, словно страшась встретиться с дерзким и одновременно
простодушным взглядом Амбруазины де Модрибур. Казалось, он уже был готов
снять с пальца один из своих перстней и подарить его герцогине, но
передумал, и, порывшись в кошеле, который он носил у пояса, вынул оттуда
самородок чистого золота размером с орех.
  - Что это такое? - воскликнула она.
  - Один из прекраснейших слитков, найденных на нашем руднике в Вапассу.
  - Что за чудо! Я никогда не видела ничего подобного. Она протянула
руку, но он задержал ее.
  - Вы не ответили на мой вопрос о запаздывании притяжения относительно
момента, когда Луна находится в зените?
  - О, в другой раз, умоляю вас, - воспротивилась герцогиня с
кокетством девочки.
  Де Пейрак с улыбкой передал ей самородок, и, зажав его в кончиках
своих гибких пальцев, она высоко подняла его так, что он переливался в
лучах заходящего солнца.
  И вновь Анжелику охватил страх, ужас, который она не могла выразить,
ни крикнув, ни шелохнувшись, ибо осторожность требовала, чтобы она
оставалась недвижной и бесстрастной: любая попытка отозваться грозила тем,
что пропасть, на мгновение провиденная ею, разверзнется еще шире, еще
более зловеще.


                                  Глава 16


  Внезапно тишина была нарушена криками, началась толкотня, затем
раздались взрывы смеха.
  Росомаха Вольверина мчалась по склону как черный шар, пробивая себе
путь в толпе, опрокидывая всех, кто попадался ей на пути, и наконец
застыла перед Анжеликой, почти распластавшись на земле. Ее роскошный
пушистый хвост стоял столбом, а с маленькой мордочки на Анжелику смотрели
огромные глаза, в которых мерцал красный отблеск солнца. Герцогиня де
Модрибур с криком отшатнулась. Казалось, еще немного - и она задрожит от
ужаса.
  - Что это за чудовище?! - вскричала она в страхе. - Анжелика, умоляю
вас, спасите меня.
  - Это всего лишь росомаха. Она приручена и не опасна. Анжелика
опустилась на колени, чтобы погладить зверька. Она была счастлива
появлением Вольверины, испытывая что-то вроде облегчения.
  - Она ищет Кантора; она прямо взбесилась с тех пор" как он уехал.
  - Лучше бы ваш сын забрал ее с собой, - закричала госпожа Маниго,
вдруг обнаружившая, что ее широкий зад покоится прямо на земле; к счастью,
обошлось без ушибов.
  - Но он искал ее, - объяснил Марсиаль Берн. - Мы вдвоем ее искали,
когда надо было уезжать. Но Вольверина с медведем отправились побродить по
лесу, и Кантору пришлось отплыть, так и не найдя ее.
  - Они с медведем очень дружат, - заметила маленькая англичанка
Роз-Анн.
  - А вот и медведь, - объявил кто-то. В сопровождении своего огромного
спутника в круг вошел Илай Кемптон.
  - Я привел к вам мистера Уилаби, - торжественно заявил он графу де
Пейраку. - Я поведал ему, чего вы от него ждете, и он не видит
препятствий, чтобы отправиться с вами в дальнее плавание по Французскому
заливу, хотя жизнь в Голдсборо пришлась ему по душе и он не очень жалует
путешествия по морю. Но он понимает - для Англии это вопрос престижа.
  - Я благодарю верного подданного английского короля, - произнес
Пейрак, сказав затем медведю несколько слов по-английски.
  Надо признать, тот и вправду в Голдсборо процветал, объедаясь
черникой, лесными орехами и медом, и теперь стал в два раза толще, чем
был, когда появился здесь.
  Он вдруг стал принюхиваться, поворачиваясь во все стороны, словно
искал среди присутствующих кого-то знакомого, а затем, встав на задние
лапы, рыча, вразвалку направился к Анжелике.
  Стоя, он был на голову выше ее, - весьма впечатляющее зрелище.
  Герцогиня вновь издала приглушенный крик; она была близка к обмороку.
Те, кто стоял ближе всего к медведю, поспешно отступили. Жоффрей де Пейрак
и Колен Патюрель невольно шагнули навстречу зверю. Но Анжелике
понадобилось всего несколько английских слов, чтобы медведь вновь послушно
опустился на все четыре лапы. Она погладила его ведя с ним дружескую
беседу.
  - Красавица и Зверь ""Красавица и зверь" - французская сказка,
сходная по содержанию с "Аленьким цветочком".", - ликовал маркиз Виль
д'Авре. - Право, какое необычайное зрелище!


                                  Глава 17


  - Да, поистине, - комментировал он происшедшее несколько позже, -
какое из ряда вон выходящее зрелище! Вы, светловолосая, прелестная, рядом
с этим мохнатым чудовищем! Вы и вправду ничего не боитесь и вполне
соответствуете той репутации, которая укрепилась за вами в Квебеке... Нет,
не убирайте это, - вмешался он, увидев, что госпожа Каррер собирается
убрать блюда со стола, - вот здесь на тарелке есть еще немного этого
восхитительного краба. Передайте его мне! Мм.., дивно, божественно!.. Да,
так о чем я, бишь? Да, дорогая Анжелика, вы очень похожи на портрет,
нарисованный вашими пламенными сторонниками в Квебеке. Подумать только,
этот вечно серьезный д'Арребу учинил скандал, взяв вас под свою защиту по
его возвращении из Кеннебека. До этого мы с ним не ладили, он меня считал
вольнодумцем. Но мне понравилось, с какой смелостью он защищал вас, и мы
сблизились. Он явно влюблен в вас. В Монреале его жена уже беспрестанно
молится за спасение его души. Но почему при этом она с ним не спит? Она
получила лишь то, что заслужила!
  Анжелика слушала вполуха. Люди расходились. С деревянных столов
убирали миски, стаканы, кувшины, после чего крепкие молодые люди принялись
уносить и сами столы. Фиолетовая тень опускалась на берег, и в прозрачных
сумерках необычайно звонко, ибо ветер стих, разносились голоса тех, кто
перекликался, не видя друг друга.
  Анжелика искала глазами мужа, но не могла его обнаружить.
  - В Квебеке, когда начался великий голод, и говорили, что все вы
умерли в лесной глуши, рыцарь Мальтийского ордена Ломени-Шамбор заказал
девятидневный молебен за вас, хотя это и показалось кое-кому перебором. А
я туда пошел. Мне всегда нравилось делать что-то для красивых женщин, даже
молиться за них. Произошел настоящий бунт. Жанина Гонфарель настраивала
женщин против вас, дабы угодить таким образом иезуитам. Это она хотела
таким манером добиться, чтобы они оставили в покое ее бордель в Нижнем
городе. Вы увидите, в Квебеке живут самые разные люди, очень интересные. Я
обожаю этот город. Там все время происходят незаурядные события. Я был там
уже в 1662 году, когда на небе появился знак войны - комета и объятые
пламенем лодки, а на их борту - все, кто погиб мученической смертью от рук
ирокезов... Говорят, вы убили Пон-Бриана?
  - Я? Я никого не убивала...
  - Ну, он умер из-за вас. Это был мой очень хороший друг, но уж
слишком он любил прекрасный пол. Он считал себя неотразимым и стал легкой
добычей этого ловкого иезуита.
  - О ком вы говорите? - спросила Анжелика прерывающимся голосом.
  Она вдруг заметила Жоффрея. Он стоял у входа в трактир и беседовал с
герцогиней де Модрибур. Амбруазина сидела на одной из скамеек, стоящих у
дверей трактира.
  - Да о Себастьяне д'Оржевале, черт побери, - пояснил Виль д'Авре. -
Милейший человек! Я его очень люблю. Вначале у нас с ним были
столкновения. Но я не боюсь иезуитов. В этих людях есть свое обаяние. Да,
моя карета задела его как раз в том месте, где улица шла в гору. А потом
он, видите ли, запретил мне ею пользоваться, говоря, что улицы Квебека для
карет не приспособлены. Он прав, конечно, но ведь и мне доставка кареты из
Европы недешево обошлась, я же должен ее использовать...
  Амбруазина де Модрибур сидела, сцепив руки на коленях, обратив к
графу свое бледное лицо. Фигура графа, высокая, гибкая, исполненная
значительности, четко вырисовывалась на фоне пылающего в лучах заката
Французского залива. Время от времени люди, которые входили в трактир или
выходили из него, заслоняли Пейрака от глаз Анжелики.
  - Возьмите это, мой друг, - сказал Виль д'Авре, протягивая пустую
тарелку одному из сыновей госпожи Каррер, проходившему мимо. - У вас, я
думаю, есть еще эти бесподобные сладости с орехами?
  - Нет, ваше сиятельство, дети все съели.
  - Жаль.
  Он вытер рот кружевным платочком и удовлетворенно потянулся.
  - Анжелика, жизнь прекрасна, не правда ли? Почему вы не отвечаете?
Разве не изумительная стоит погода? И разве не пережили мы исключительный
момент, слушая, как эта красавица-герцогиня нас просвещает? Ах, я
правильно сделал, что на некоторое время покинул Квебек. После зимы там
все делаются нервными. Моя служанка стала со мной скандалить. Она хотела
навестить свою семью на острове Орлеан - просто ей понадобилось немножко
поразмяться, как всем канадцам на исходе зимы. "Ну ладно, - говорю я ей, -
я не новорожденный младенец, как-нибудь обойдусь без тебя!" Но только она
умеет варить мне какао по утрам. Я люблю, чтобы оно было с пряностями, на
испанский манер. Юному Модрею тоже не сиделось на месте. Он хотел
отправиться в Северный край за пушниной, как и все эти молодые
сорвиголовы. "Пожалуйста, - сказал я ему, - отправляйся, Элиасен!" Он тоже
вернется. Он боялся, как бы его не женили насильно, новые указы очень
строги, однако я бы вмешался. Но он мне не доверяет. Он ведь воспитан
ирокезами, знаете? Что до Александра, он рвался совершать подвиги на
водах...
  Теперь на берегу стало темно, однако лампы и фонари еще не зажигали.
Воздух был столь мягок, что людям не хотелось расходиться и возвращаться
домой. Жители Голдсборо, задержавшиеся на берегу, неторопливо беседовали о
том, о сем.
  - Да, жизнь прекрасна, - повторил маркиз. - Я люблю атмосферу
Французского залива. Вы чувствуете потоки, струящиеся в воздухе? Вот
почему все здесь немножко на грани безумия. Кроме вашего мужа, который
устремление идет к своей цели и безо всякого безумия делает совершенно
безумные вещи.
  - Какие безумные вещи? - нервно спросила Анжелика, повернувшись к
нему.
  - Ну, например, создание этого поселения. Католики и кальвинисты,
живущие бок о бок... У всего этого нет будущего! Когда дети вырастут, они
начнут влюбляться, захотят пожениться... Но пасторы и священники не
захотят их венчать, отцы станут их проклинать, а матери - плакать...
  - О, замолчите, вы повергаете меня в отчаяние! - воскликнула, не
выдержав, Анжелика.
  - Да что с вами такое! Я не хотел огорчить вас. Напротив, разве я не
сказал, как мне нравятся эти места, оживляемые вашим присутствием. Сколь
своеобразны и многообразны представители рода человеческого, прибывшие
сюда со всех концов света!
  Пролетели птицы, наполняя воздух мучительно-тоскливыми криками.
  - Какое оживление! Как все возбуждены!
  - Да, словно на ярмарке, - проронила Анжелика.
  - Нет, все дело в лете, - не согласился маркиз. - Лето здесь
короткое. В этих северных краях надо жить быстро, напряженно, лихорадочно,
все дела устраивать за несколько месяцев. А уж затем... Стало быть,
приезжайте в Квебек осенью... Там так красиво. Корабли уплыли, горы
Лаврентийского плоскогорья стоят розовые, река Святого Лаврентия похожа на
большое белое озеро у подножия скалы, и ее потихоньку заковывает льдом.
Приезжайте же.
  - Но вы ведь сами говорите, что оттуда будет невозможно уплыть
обратно.
  - Ну так что ж! Вы проведете там зиму. Я предоставлю вам и господину
де Пейраку свою квартиру, а она у меня одна из самых удобных в городе...
Она придется вам по вкусу. Нет, нет, вы не стесните меня, у меня в Нижнем
городе есть еще пристанище и...
  - Извините меня, - бросила ему Анжелика, внезапно оставляя его.
  Она заметила, что фигурка Амбруазины де Модрибур отделилась от
трактира и стала подниматься к верхней части деревни.
  Повинуясь какому-то безотчетному порыву, графиня пошла ей навстречу.
Герцогиня шла быстро, она почти бежала. Две женщины почти столкнулись друг
с другом, и узнав Анжелику в тусклом свете, еще льющемся с неба,
Амбруазина переменилась в лице, на нем появилось выражение ужаса.
  - Что с вами? - спросила Анжелика. - По-видимому, вы чем-то потрясены?
  - Вы тоже!
  Наступило молчание. Глаза герцогини, которые казались двумя
затененными впадинами на ее беломраморном лице, с болезненной остротой
впились в лицо Анжелики.
  - Как вы прекрасны! - прошептала Амбруазина почти непроизвольно.
  - Вы разговаривали с моим мужем и теперь безмерно взволнованы. Что
мог он сказать вам?
  - Ничего особенного. Мы разговаривали... - Она запнулась и
пробормотала:
  - Мы.., мы говорили о математике...
  .. - Итак, вы опять вели беседы о математике с госпожой Де Модрибур?
- спросила Анжелика Пейрака. - Положительно, она очень ученая женщина.
  - Может быть, даже слишком ученая для красивой женщины, - сказал граф
вскользь. - Нет, сегодня вечером мы и так очень многое уяснили благодаря
ее прекрасному, очень интересному, надо признать, докладу о приливах. Я
лишь сообщил ей, что для некоторых ее подопечных есть возможность
обосноваться здесь.
  - И что она сказала?
  - Что она подумает.


                                  Глава 18


  Прошли два дня, принесшие свою долю происшествий, неотложных дел,
насущных проблем, более или менее желанных гостей - казалось, они
стекаются в Голдсборо как в единственное место, где в этот напряженный
момент, переживаемый Французским заливом, можно было найти твердую землю
под ногами, приют и безопасность.
  Анжелика попыталась "подвести итог", понять, что же произошло там, на
берегу, когда она заметила, как граф смотрит на Амбруазину. Но все
становилось неосязаемым, ускользало. Она уже не могла объяснить причину
своего волнения. Как можно было поверить в это, если Жоффрей был здесь, он
делил с ней свои ночи, и, казалось ей, никогда раньше не был столь пылок.
  Ясность царила между ними в мире любви, и если каждый и скрывал,
возможно, какую-то тайную заботу, это удесятеряло неистовство чувства,
которое толкало их в объятия друг друга, - они обретали необходимую им
силу, ибо наедине с самим собой каждый знал, что нет у него более
надежного пристанища, чем эта любовь.
  - Как я счастлив! - говорил он ей едва слышно. - Твое присутствие
возносит меня на вершину блаженства.
  Он более не говорил об отплытии, но она знала, что в любой момент он
может оказаться вынужденным поднять якорь. И оттого часы, отпущенные им,
становились бесценными и страстными. Анжелика благословляла ночь, убежище
влюбленных. Ночь! Именно здесь - исток счастья и горя людского.
  На следующий день после лекции на берегу маленький кораблик рыбаков
из Сен-Мало зашел в порт Голдсборо, чтобы пополнить запасы пресной воды, а
заодно высадил на берег изящного священника, брезгливо подбирающего
сутану, дабы не замочить ее в прибрежных лужицах.
  - Да это же мой Сульпицианец! "Сульпицианец - священник из ордена
Святого Сулышцкя. Сульпицианец, господин Дажне, не сказал этого.
Англичане, действительно, по-прежнему стояли у входа в устье, надеясь, что
дичь, наскучив ожиданием, попытается выйти из засады. Сульпицианцу все это
надоело, и он пустился в путь через лес, а затем морем, чтобы догнать
губернатора, к которому он был приставлен в качестве личного капеллана." -
воскликнул Виль д'Авре, издали заметив его. - Так значит и вы, любезный,
бросили этих невеж, акадийских дворянчиков и зануду Карлона! Вы сбежали из
Джемсега и правильно сделали. Здесь, по крайней мере, весело и можно
хорошо поесть. Эта госпожа Каррер создает кулинарные шедевры. Я бы охотно
взял ее к себе в кухарки, если бы она не была гугеноткой, но... Вы же
представляете... Я и без того слыву в Квебеке эксцентричным, а если я к
тому же привезу кухарку-гугенотку... Мой корабль еще стоит на месте, его
не разграбили? Ах, только не говорите мне, что его захватили англичане!
  - Лучше бы вы остались там и проследили за моим имуществом, -
упрекнул его Виль д'Авре. - Но, в сущности, я вас понимаю. В Голдсборо
значительно лучше, чем в Джемсеге, где всей еды - маисовая похлебка да
оленина. Здесь полно гугенотов и англичан, но не пугайтесь - тут очень
мило, вот увидите. И женщины есть восхитительные...
  Затем явился отец Турнель, капеллан Порт-Руаяля, на корабле
водоизмещением в 140 тонн, предоставленном акадийской компанией
совладельцев в распоряжение владельца Порт-Руаяля. Капеллан был послан
хозяйкой поместья, волновавшейся, что ее муж все не возвращается, и прибыл
за новостями. Посланника госпожи де Ла Рош-Позе сопровождал Юбер
д'Арпентиньи, молодой акадийский дворянин с мыса Сабль.
  Пейрак предложил ему:
  - Присоединяйтесь ко мне, помогите напугать англичан в устье реки
Святого Иоанна.
  - Что я от этого выиграю?
  - Снисходительность интенданта Карлона, он того и гляди попадет им в
руки.
  Юбер д'Арпентиньи решил посовещаться со своим управляющим Полем
Ренаром и с мик-маками. Впрочем, разве он не прибыл сюда, привлеченный
своеобразной атмосферой сражения, подготовка к которому только и могла
быть осуществлена в Голдсборо, единственном месте, дающем возможность
начать боевые действия на море? На чьей стороне сражаться и с какой целью?
Определить это в здешних краях всегда было непросто, но каждый раз
появлялась надежда захватить корабли или разграбить форт, что помогало
некоторое время продержаться бедным акадийским дворянам, затерянным на
берегах французской Акадии.
  В эти слишком сжатые, слишком заполненные делами часы жизнь стала
лихорадочно напряженной, словно вибрирующей, и была сродни ярким и сочным
краскам окружающего мира. Погода в эти два дня стояла неизменно
прекрасная, и море блистало голубизной самых немыслимых оттенков. Ветер то
и дело пролетал по небесной эмали - казалось, Для того лишь, чтобы
горизонт засиял лазурью еще более чистой, еще более совершенной.
  То была пора иван-чая... Его длинные соцветия, сиреневые, розовые,
красные, тянулись вверх из всех неровностей почвы. Самая неприметная
солнечная ложбинка переливалась, словно сутана епископа, всеми оттенками
фиолетового, самая неприметная расселина в скалах внезапно окрашивалась
пурпурной бахромой, чьи огненные пряди колыхались на ветру.
  Иван-чай - это гроздь соцветия на высоком, гибком стебле с узкими
темно-зелеными листьями, заостренными, словно наконечник копья.
  Сначала эти растения появляются на теплых каменистых лесных опушках,
а затем сомкнутыми рядами начинают свое наступление на все долины и
овраги, ожидающие их нашествия.
  Их буйное цветение оттеняло пышность лета на его взлете. А море
по-прежнему неистовствовало, осыпая берега белоснежно-пенными сугробами.
Неумолчный грохот волн, бьющих тараном по розово-голубым скалам и утесам,
словно отдавался в природе глухим содроганием, порождая в людях
напряженность, чуть окрашенную тревогой, но и неукротимое желание жить и
участвовать во всем происходящем с удесятеренной страстью.
  Да, в воздухе витали война и любовь - и нетерпеливое стремление рыть,
строить, валить деревья, корчевать пни, упорно расширять жизненное
пространство, улучшать уже сделанное, создавать новые семьи, предоставлять
им кров, окружать дома садами, огораживать эти сады, прокладыватьновые
тропы, новые дороги, новые улицы, воздвигать церковь для вновь прибывших,
дабы навсегда привязать их к этому месту прочными духовными связями, и
строить форты на все стороны света, дабы навеки защитить все это от
разрушения.
  Какой-то безотчетный порыв толкал обитателей Голдсборо, гугенотов и
тех, кто только что обосновался здесь, доказать самим себе, по примеру де
Пейрака и Колена Патюреля, что они могут выжить, несмотря на свою
непохожесть на других, а может быть, и благодаря ей, доказать, что их
непривычное бытие необходимо новой Америке.
  В то лето к ним стекались пуритане и католики, зверобои и пираты,
индейцы и акадийцы, и уже одно это определяло их роль, и чувствовалось,
что, независимо от воззрений, пристрастий, чаяний тех или других, этот
независимый, богатый, надежно защищенный, ломящийся от товаров порт
воспринимался всеми как средоточие активной торговли, столь необходимой
для всего западного района Северной Америки.
  Увлекаемая этой стремниной, тем более мощной, что пережитые ими
испытания оказались столь суровыми и пришлось, плечом к плечу, преодолевая
себя, усмирять ум свой и душу, чтобы выплыть, Анжелика откладывала на
потом.., она сама не знала - что? Раздумья наедине с собой о своей
тревоге? У нее уже не было времени "мудрить".
  Да, какой-то голос подсказывал ей, что нужно жить "не мудрствуя
лукаво". И хотя они с Пейраком не делились друг с другом своими мыслями,
она знала, что и он следует тому же правилу.
  Казалось, он был всецело поглощен подготовкой к экспедиции, обратив
все свое внимание на ремонт кораблей, их вооружение, на защиту форта, на
строительство, собираясь на частые советы с Коленом, д'Урвиллем и важными
лицами Голдсборо; не забыл ли он при этом о тех, кого поклялся найти и
разоблачить, думал ли он втайне о тех загадочных незнакомцах, что рыскают
по заливу?
  Вынашивал ли он свои планы против них? Он хранил молчание; Анжелика,
следуя его примеру, тоже молчала, запрещая себе даже думать об этом.
  Удалось ли одурачить этих дьяволов? По вечерам люди собирались в
трактире у порта с заезжими гостями.
  Надо было чествовать губернатора и его сульпицианца, герцогиню и ее
секретаря, господина де Рандона и его кровного брата, великого вождя
мик-маков, барона де Сен-Кастина и его будущего тестя, вождя Матеконандо,
пастора Томаса Пэтриджа и разных капелланов.
  Во время этих приемов герцогиня де Модрибур, к великому облегчению
Анжелики, не пыталась перевести общий разговор на научные темы. Виль
д'Авре, донельзя говорливый, занимал присутствующих беседой, а Пейрак,
который вдруг стал выглядеть умиротворенным и веселым, но, как в былые
времена, чуть язвительным, сыпал остроумными шутками, подавал губернатору
реплики, исполненные юмора. Речи велись о древних философах - это была
нейтральная территория, относительно безопасная для гостей столь различных
умонастроений.
  Даже преподобный Пэтридх, человек весьма образованный, время от
времени соблаговолял улыбаться. Эти паписты заслужили место в аду, но они
были забавны. И точно так же оставалось только удивляться, видя, с какой
тонкостью участвовали в подобных спорах индейские вожди. Они ели руками,
срыгивали, вытирали пальцы о свои волосы или мокасины, но их философия
стоила сократовской или эпикуровской. Александр де Рони и его необъяснимая
вечно кислая мина также служили мишенью для стрел Виль Д'Авре и Пейрака.
Они пытались объяснить это чудо природы: столь миловидный юноша и столь
унылого вида! - переселением душ, перевоплощением, дьявольским
наваждением, наследственностью, влиянием светил и тому подобным. Все это
говорилось незлобиво, но весьма остро; молодой человек выслушивал
вышеуказанные соображения, но выражение его лица по-прежнему оставалось
сумрачным.
  Такая бесстрастность вызывала в конце концов всеобщее веселье.
Анжелика заметила, однако же, что герцогиня сторонится развлечений. Она
улыбалась уголками губ, а в ее глазах мелькало временами трагическое
выражение. Впрочем, причина ее озабоченности была известна. Необходимость
выбора обрушилась на нее назавтра же после того, как она столь
блистательно изложила теорию Галилея и Ньютона касательно приливов.
  Поутру госпожа Каррер принесла Анжелике починенную одежду герцогини,
кроме верхнего платья, которое, по-видимому, требовало более длительных
хлопот.
  - Я сделала, что могла, - сказала госпожа Каррер с той сдержанностью,
что была ей присуща, когда шла речь о нарядах герцогини, - что вы хотите,
лохмотья, разодранные в клочья, я такого еще никогда не видела.
  Перекинув через руку юбку бледно-желтого атласа, голубой лиф, красный
пластрон, Анжелика направилась к жилищу герцогини, когда ее остановил
Аристид Бомаршан, по-видимому, дожидавшийся ее за поворотом тропинки.
  Было бы преувеличением сказать, что он опять смотрелся здоровяком, и
ничего в нем не напоминало того ужасного пирата, которому она когда-то
раскроила, а потом заштопала брюхо. Но теперь, когда он был чисто выбрит,
когда его сальные волосы были завязаны сзади каким-то подобием кожаного
ремешка, облаченный в чистую одежду, правда, свободно болтающуюся на его
исхудалом теле, он приобрел почти благопристойный вид; у него даже имелась
шляпа - обеими руками он прижимал ее к солнечному сплетению. Вспомнив о
физических страданиях, совсем недавно выпавших на его долю, графиня
невольно подумала о невероятной живучести кошек, об их способности выжить,
невзирая на голод и болезни, обо всем том, что вызывает подчас восхищение
людей. Он, пожалуй, действительно походил на старого кота,
битого-перебитого, но не сдающегося, и его жажда жить, хотя и был он
мертвенно-бледен, держаться крепко на своих ногах, хотя и дрожащих от
слабости, жить, продолжая, как ни в чем не бывало, ворчать и чертыхаться,
грозя "все взорвать к чертям", вызывала уважение.
  - Я вас ждал, сударыня, - сказал он, обнажая в улыбке свои
немногочисленные зубы.
  - Вот как? - ответила Анжелика настороженно. - Надеюсь, с добрыми
намерениями.
  Аристид изобразил оскорбленную невинность.
  - Само собой! Чего это вы еще придумываете? Вы и меня небось знаете?
  - Вот именно!
  - Вам ведь известно, что я все-таки парень неплохой по-своему...
  - Очень по-своему.
  Аристид в замешательстве мял в руках свою шляпу.
  - Вот! - решился он наконец. - Госпожа графиня, я бы хотел жениться.
  - Ты - жениться! - вырвалось у нее.
  - А почему бы мне и не жениться, как всем, - возразил он, расправляя
плечи с достоинством, какое подобает раскаявшемуся пирату.
  - Ты любишь Жюльену? - спросила она. Слово "любить" звучало несколько
странно применительно к этим двум персонажам, но, в конце концов, почему
бы и нет, как говорил сам пират? Ведь речь и впрямь шла о любви. Надо было
видеть, как землистый цвет его лица преобразился почти в розовый, как
целомудренно отводил он свои гноящиеся глаза.
  - Да, вы сразу догадались. А кто же еще - она самая замечательная из
всех. Я ведь на кого попало не бросаюсь, особенно когда речь идет о бабах.
Но Жюльена - это да.
  - Ты прав. Жюльена славная девушка. Я вначале немножечко ее пробрала,
чтобы заставить ее следить за собой. Надеюсь, она на меня не сердится.
  - Еще бы! Вы ее правильно проучили. Она ж упрямая, как ослица, -
восхищенно поделился он. - Она и сама говорит: "Правильно меня госпожа
графиня поколотила. Ох, я и стерва!" Она вас обожает почище, чем деву
Марию.
  - Ну что ж, женись. Может, так и лучше. А ты говорил с твоим
капитаном, господином Патюрелем?
  - А как же! Разве я себе позволю с такой просьбой обратиться, ежели
не смогу обеспечить Жюльене надежное будущее. Я Золотой Бороде объяснил,
как я все задумал. С моей долей добычи - я ее кое-где зарыл - и с
приданым, какое тут выдают, я смогу купить шлюпку, займусь каботажем, буду
на ней ходить от селения к селению и продавать мою водяру.
  - Твою, что?
  - Ну, идея у меня такая есть. Я ведь в роме толк понимаю, вы же
знаете! Конечно, когда я говорю водяра, то не про настоящую, не про ром с
винокуренного завода, да и сахарного тростника здесь нет. Я хочу сказать -
хороший "кокомарло", я его сам буду делать из остатков мелассы, какие при
изготовлении сахара получаются. Они же совсем задаром. Наоборот, на
островах еще приплачивать готовы, чтобы от них избавиться! Всего-то и
делов - нагрузить ее в корзины - ив шлюпку. Гиацинт этим займется, я с ним
договорился. Значит, я туда добавляю воды, чтобы она забродила, даю
хорошую "подливку" для цвета и вкуса, на это разные рецепты есть -
немножко тертой кожи или жженого дуба, смолы, дегтя, потом наливаю все в
бочку, кладу туда хороший кус мяса, оно там доходит, а потом я торгую
направо-налево пинтами! Хороший ром, и недорогой! Люди из здешних колоний,
англичане особенно, очень это оценят, и с индейцами я смогу обмен вести.
Они на качество-то не очень смотрят, лишь бы крепкое было.
  Я и с господином графом об этом говорил. Он-то меня может понять, я
же вижу, он ровно по такому же плану действует: привезти сюда недорогой
товар, а потом наделать из Него чего подороже, чтобы запросить побольше.
Это называется предприимчивость, только надо во всем толк знать и мыслишки
в голове иметь...
  - И что же он сказал?..
  - Ну, "нет" он не сказал.
  Анжелика не была так уж в этом убеждена. Вряд ли граф де Пейрак
высоко оценил инициативу по изготовлению на его территории низкосортного
алкоголя, предназначенного на продажу жителям Французского залива под
видом настоящего рома, но искреннее стремление Аристида Бомаршана стать
человеком остепенившимся и предприимчивым заслуживало поддержки.
  - Ну что ж, желаю удачи, друг мой. Ты, стало быть, не особенно хочешь
вернуться на острова?
  - Нет! Я хочу осесть прочно. А Карибские острова для серьезной семьи
место неподходящее, да еще с такой красивой девушкой как Жюльена, Гиацинт
у меня ее быстро отобьет. Но дело-то пока еще не слажено, коли нет
дозволения Отравы. Потому я и хочу попросить вас, сударыня, заступитесь за
нас.
  - Отрава? - повторила Анжелика, не понимая.
  - Благодетельница! Ну, "грегоциня". Не очень-то ей, знать, хочется
отпускать своих королевских невест. Надо бы, ее уговорить. Не обо мне
одном речь идет, вот и Ванно по уши в Дельфину врезался, и...
  - Хорошо. Я спрошу герцогиню, что она думает, поговорю с ней и о тебе.
  - Премного благодарен, госпожа графиня, - смиренно произнес Аристид,
- коли вы за это дело взялись, у меня на душе полегче стало. С вами
известно как дела идут: под барабанный бой - и вперед, не будь я Дырявый
Живот!
  Он заговорщически подмигнул ей. Его фамильярность по отношению к
герцогине де Модрибур покоробила Анжелику, но надо было помнить, кто стоит
перед ней: выходец из простонародья, член берегового братства, без чести и
совести, без Бога в душе и родной души на земле, для которого правила
приличия навсегда останутся тайной за семью печатями.
  Кроткая Мария сказала, что герцогиня де Модрибур предается молитве.
Но едва заслышав голос Анжелики, та вышла из закутка, где молилась.
  - Я принесла вашу одежду, кроме верхнего платья, - сообщила Анжелика.
  Амбруазина задержала взгляд на желтой юбке, на красном лифе,
вздрогнула и движением руки оттолкнула их.
  - Нет, нет, это невозможно!.. Я предпочитаю ходить в этом черном
платье. Пожалуйста, оставьте его мне. Я ношу траур по этому кораблю и по
тем несчастным, что погибли столь злополучно и без покаяния!..
Воспоминания о той ужасной ночи беспрестанно преследуют меня. Я задаю себе
вопрос: какой знак послал нам Господь этим кораблекрушением, что промысел
божий уготовил нам... Сегодня 22 июля, мы должны были быть уже в Квебеке,
и я могла бы наконец обрести мир, молясь в келье. Некогда меня очень
влекло к монахиням ордена феянтинов, ибо устав их суров; я удалилась к ним
в монастырь, когда овдовела. Они сродни урсулинкам. Я чувствую, что мне
будет там покойно. Этот орден мне ближе всех остальных, они наставляют
паству в беседах, более других созвучных тем, которые Господь вел с
уверовавшими на земле нашей грешной. Почему.., о, почему не привел он меня
в сие тихое пристанище, но забросил на эти дикие, мрачные берега?
  Она казалась растерянной, словно ребенок, и огромные глаза ее
устремлялись тревожно и вопрошающе то на Анжелику, то на видневшиеся через
приоткрытую дверь нестерпимо голубой горизонт и испещренное белыми
бурунами море.
  Внутри этого деревенского, скудно обставленного дома было жарко. В
глинобитном полу кое-где попадалась крупная галька. Поселенцы в Америке, в
своем стремлении построить жизнь заново на новой земле, уже притерпелись к
этой убогости, но вся ее неуместность и жестокость вдруг проступила рядом
с этими двумя женщинами. Наследницы знатных древних родов, с их
аристократической красотой, самим рождением, казалось, предназначенные для
того" чтобы блистать, в роскошных туалетах при королевском дворе, среди
всеобщего поклонения, осыпаемые почестями и драгоценностями, - встретились
здесь...
  Действительно, любой беспристрастный наблюдатель бы подивиться
безумию взбалмошной судьбы, решившие забавы ради, соединить их в этом
заброшенном краю, каждый прожитый миг требовал от человека нечеловеческих
усилий и все-таки не приносил уверенности в том, ч удастся дожить до
завтра.
  Амбруазина де Модрибур с ее восприимчивой натурой и глубиной души
прониклась этим подспудным ощущением; ее беспокойство и подавленность были
столь велики, что на какой-то миг они передались и Анжелике. Но у графини
де Пейрак был свой магнит, своя точка притяжения - присутствие человека, с
которым она связала свою жизнь, это стало ее пристанищем и ее надеждой.
Уже очень давно для нее не существовало вопроса - а не лучше ли ей было бы
остаться в Европе.
  Однако она могла понять смятение молодой женщины, подавленной
бременем своей ответственности, оказавшейся здесь без надежной опоры, без
привычной ей религиозной среды.
  Анжелика положила одежду на один из тюфяков, набитых сухими
водорослями, - они лежали вдоль стен и предназначались для королевских
невест.
  - Не тревожьтесь, - сказала она, - и не размышляйте слишком много о
том, чего вам здесь не хватает. Скоро вы уже будете в Квебеке, у урсулинок.
  - Ах, если бы я только могла слушать мессу...
  - Пожалуйста, уже завтра утром! Морем к нам занесло целый сонм
священников.
  - Я так давно, уже несколько недель, не слушала мессу. Я всегда
обретаю в ней утешение.
  - Разве у вас на борту не было капеллана? - поинтересовалась Анжелика.
  Рассуждение герцогини о людях, умерших без причастия, напомнило ей,
что среди трупов, выброшенных морем на берег, не было ни одного в сутане
или в монашеской рясе.
  По зрелом размышлении, для корабля, снаряженного с религиозной
миссией под попечительством человека столь набожного, как госпожа де
Модрибур, это казалось довольно странным.
  - Был, - ответила герцогиня глухо, - у нас был преподобный отец
Кентен. Ораторианец, которого мне порекомендовал мой духовник. Пылкая
душа, жаждавшая посвятить себя спасению дикарей. Посудите же, какое
проклятие висело над нашим путешествием: несчастный утонул неподалеку от
Новой Земли! Стоял густой туман. Мы столкнулись с огромной льдиной. Весь
экипаж кричал: "Боже, сохрани нас, мы погибли!" Я своими глазами видела
эту ужасную льдину. Она была так близко к нам, что мы слышали ее треск.
Туман помешал нам увидеть ее вершину...
  Казалось, Амбруазина вот-вот потеряет сознание. Анжелика придвинула к
себе скамейку, села и знаком пригласила сесть герцогиню.
  - А отец Кентен? - спросила она.
  - Он исчез как раз в тот день. Никому не ведомо, что произошло. Я до
сих пор вижу эту чудовищную льдину, вижу, как она проплывает мимо,
чувствую ее ледяное, смертельное дыхание. По-моему, там собирались
дьяволы, они-то и направили ее против нас...
  Анжелика подумала, что "благодетельница" женщина, конечно, ученая,
набожная и богатая, но слишком впечатлительная для подобных путешествий,
всегда исполненных тягот и опасностей. Ее духовник дал ей дурной совет,
или же он по ошибке почитал ее Жанной Манс "Жанна Манс (1606 - 1673) -
прибыла в Канаду вместе с Полем Мезонневом, основателем Квебека, где
создала первую в Канаде больницу." либо Маргаритой Бургуа - эти отважные
женщины были знамениты во французской Канаде, и на их счету было уже не
одно странствие через океан. Но скорее всего, этот иезуит - а он наверняка
был иезуитом - захотел использовать на благо миссий в Новой Франции,
опекаемых Орденом, мистическую экзальтацию несчастной, хотя и слишком
богатой молодой вдовы.
  В сердце Анжелики зародилась жалость, и она упрекнула себя за
раздражение, испытанное ею, когда герцогиня читала лекцию о приливах и
лунном притяжении.
  Амбруазина сидела в своем черном платье, сцепив руки на коленях, и
перед ее взором, казалось, проносились какие-то скорбные видения; пышные
черные волосы, обрамляющие тонкое, словно из хрупкого фарфора, лицо,
делали ее как никогда похожей на сироту-инфанту.
  Анжелика стала лучше понимать, сколь велико одиночество, окружающее
эту женщину. Но как помочь ей, если жила она в особом мире, ею самой для
себя созданном?
  - Где вы сели на корабль?
  - В Дьепе. Когда мы выходили из Ла-Манша, была опасность, что нас
захватят испанцы или дюнкеркцы. Я и не знала, что моря так ненадежны...
  Она спохватилась, тряхнула головой, ее бледное лицо озарила улыбка.
  - Должно быть, я кажусь вам смешной.., оттого, что я так всего
пугаюсь, словно ребенок?.. Вы прошли через такие превратности судьбы и все
же излучаете безмятежность и радость, в вас столько силы, хотя вы не раз
смотрели в лицо смерти.
  - Откуда вы знаете?..
  - Я чувствую... Разумеется, я слышала, что о вас говорили в Париже
этой зимой, накануне моего отъезда. Упоминалось имя господина де Пейрака,
дворянина, искателя приключений, чьи действия угрожают поселениям в Новой
Франции. Говорили, что осенью он привез туда целую колонию гугенотов и
красивейшую женщину - может быть, свою супругу? Этого никто не мог сказать
определенно. А может быть, вы и не жена ему? Но какое мне до того дело!..
Я никогда не забуду впечатление, которое я испытала, завидев вас на
берегу, такую красивую и умиротворяющую, среди стольких незнакомых и
свирепых лиц... И еще у меня возникло тогда чувство, что вы женщина, не
похожая на других...
  Она добавила задумчиво:
  - Он тоже не похож...
  - Он?..
  - Ваш супруг, граф де Пейрак.
  - Конечно, не похож, - с улыбкой сказала Анжелика. - За это я его и
люблю!
  Она попыталась придумать, каким окольным путем завести с Амбруазиной
разговор о королевских невестах.
  - Так значит, сударыня, невзирая на обстоятельства, при которых вы
появились в Голдсборо, наши края произвели на вас скорее благоприятное
впечатление?
  Герцогиня вздрогнула и настороженно взглянула на Анжелику. Тревожно,
с дрожью в голосе, она спросила:
  - Так значит, вы не хотите звать меня Амбруазиной? Эта просьба
поразила Анжелику.
  - Если вам так хочется.
  - А вам - нет?
  - Достаточно ли мы знаем друг друга?
  - Можно почувствовать некое родство с первой же встречи.
  Герцогиня де Модрибур дрожала всем телом и была, судя по всему,
глубоко потрясена.
  Она отвела взор и вновь устремила его сквозь открытую дверь на
морской горизонт, словно в нем заключалась ее единственная надежда.
  - Голдсборо? - прошептала она наконец. - Нет! Я не люблю эти места. Я
ощущаю здесь страсти, чуждые мне, и помимо моей воли, с тех пор, как я
здесь, душу мою смущают отчаяние и сомнение. И страх - страх узнать, что
жизнь моя, прежде чем меня забросило сюда, устремилась на гибельную стезю.
  Предчувствия, возможно, не обманули ее. Теперь, когда молодая вдова
оставила привычную ей искусственную атмосферу и очутилась на холодном
пронзительном ветру Голдсборо, не начала ли она прозревать другую жизнь,
которую она могла бы прожить - более человечную, более счастливую?
  Анжелике претил этот спор, ей не хотелось в него углубляться.
Личность герцогини де Модрибур была слишком чужда ей, хотя она и могла
понять, что же терзает Амбруазину, что изломало ее, сделало несколько
странной.
  Однако, если графиня де Пейрак и испытывала жалость, она не
чувствовала себя способной давать советы этой страдающей душе, ибо
понимала, что Амбруазине следовало скорее оставаться в пахнущем ладаном
полумраке исповедален Сен-Сюльпис, нежели устремляться к суровым,
первозданным берегам Америки.
  Конечно, день, чтобы поговорить с герцогиней о сюжете столь
низменном, как замужество королевских невест, был выбран неудачно, но все
же следовало что-то решать - люди Колена, опасаясь потерять своих
"нареченных", начинали терять терпение.
  - Подумали ли вы над предложениями, которые мой муж изложил вам вчера
вечером? - спросила графиня.
  На сей раз Амбруазина де Модрибур устремила на нее взгляд,
исполненный ужаса. Лицо ее стало мертвенно-бледным.
  - Что вы хотите сказать? - запинаясь, пробормотала она.
  Анжелика вооружилась терпением.
  - Он ведь беседовал с вами о планах некоторых из ваших девушек - они
хотят обосноваться здесь, обвенчавшись, как добрые и истинные католички, с
нашими поселенцами.
  - Ах, так дело в этом? - произнесла Амбруазина вслух.
  - Простите меня... Я опасалась... Я подумала, что речь идет о
другом...
  Она провела рукой по лбу, потом опустила ее на грудь, словно для
того, чтобы успокоить биение своего сердца. Наконец, сомкнув ладони, она
закрыла глаза и на минуту погрузилась в молитву.
  Когда она вновь взглянула на Анжелику, в ее взгляде опять читалась
уверенность, и голос был тверд:
  - Несколько девушек, действительно, открылись мне в своих чувствах,
которые испытывают они к тем мужчинам, что дали во время кораблекрушения
зарок принадлежать им. Я не придала этому никакого значения. Что за
безумные выдумки? Пустить корни в поселении еретиков?
  - Тут немало католиков.., среди нас... Герцогиня решительным жестом
прервала ее.
  - Эти католики согласны жить бок о бок с явными гугенотами и даже
действуют с ними заодно. Это, на мой взгляд, не очень ревностные католики
или даже в будущем - еретики. Я не могу доверить души моих девушек
подобным личностям.
  Анжелика вспомнила размышления Виль д'Авре и его слова: "У всего
этого нет будущего". Он не был ни глупым, ни пустым человеком, каким хотел
казаться. Сказанное герцогиней в который раз подтверждало силу мистических
преград, которые разделяли человеческие существа, обрекая их во имя
господа на постоянные войны и вражду, закрывая перед народами путь к
процветанию, к существованию не столь варварскому. Значит, не настало еще
время примирения? И все же она воззвала к голосу разума и рассудка.
  - Не являют ли в наш век все государства, в том числе и Франция,
подобную же картину? Католики и протестанты живут бок о бок, внутри одних
и тех же границ, сплачиваясь ради процветания страны.
  - Прискорбная картина пагубного компромисса. При мысли об этом я
словно вижу кровоточащие раны Господа нашего на кресте, и боль пронзает
меня - ведь Он умер, дабы сохранилось слово Его, дабы не извращалось слово
Его!.. А сегодня ересь проникает повсюду!.. Неужели это не причиняет вам
страданий? - обратилась она к Анжелике, недоуменно глядя на нее.
  Анжелика перевела разговор в другое русло.
  - Не следует без конца подвергать сомнению то, что лица, гораздо
более важные, чем мы, уже определили своею властью. Например, что до
Франции, то разве король Генрих IV не решил раз и навсегда, что все
французские католики и протестанты равны перед нацией? Он воплотил свои
решения в Нантском эдикте "Согласно Нантскому эдикту (1598), изданному
французским королем Генрихом IV, католицизм оставался в стране
господствующей религией, но гугенотам предоставлялась свобода
вероисповедания и богослужения в городах (кроме Парижа и некоторых др.),
они получили определенные политические права. Эдикт был отменен частично в
1629, полностью - Людовиком XIV в 1685 году.", и это пошло на благо
королевству.
  - Вот именно, - подхватила герцогиня с улыбкой, - я вижу? вы не все
знаете, дорогая. Речь идет о том, что король отменит Нантский эдикт
Анжелика была потрясена.
  - Но это невозможно! - воскликнула она. - Король не может отменить
это соглашение, которое его предок торжественно заключил перед всеми
французами от имени своих наследников и преемников. Во всей истории
народов не было такого бесчестья!..
  Она уже видела, как катастрофа обрушивается на Францию. Если Нантский
эдикт будет отменен, французские гугеноты потеряют всякую свободу и право
богослужения в городах. Они не смогут жениться законным образом, их дети
будут считаться незаконнорожденными, их подписи не будут действительны, и
у них не останется иного выхода, нежели обратиться в католичество или
бежать из страны...
  Но в сущности, разве Нантский эдикт уже давным-давно не потерял силу?
Разве он не перестал применяться? Ей ли не знать этого!
  Она жила в Америке новой, свободной жизнью и стала понемногу забывать
мрачные преследования, которым она подвергалась вместе с гугенотами в
Ла-Рошели.
  Однако ее цельная натура взбунтовалась против бессовестного обмана,
затрагивающего судьбу народов.
  - Нет, это невозможно, - повторила она, резко подымаясь, - это
значило бы, что все порывы людей к благу разбиваются о произвол королей...
  - Вы говорите, как античный трибун, - заметила с иронией госпожа де
Модрибур.
  - А вы как ханжа из Общества Святого причастия, - бросила ей
Анжелика, направляясь к двери. Герцогиня стремительно настигла ее.
  - О, простите меня, дорогая, обожаемая, - молила она прерывающимся
голосом, - не знаю, что со мною сталось, я вела разговор с вами в таком
тоне.., с вами, с той, кто олицетворяет милосердие. Простите меня! Вы
сокрушаете во мне какую-то твердыню, которая помогала мне жить, и потому
временами.., я начинаю вас ненавидеть! И завидовать вам... В вас столько
жизни, вы такая настоящая! Ах, как мне хочется, чтобы вы оказались не
правы... И все-таки, боюсь, вы будете правы. Но простите меня... Здесь
вдруг обнаружились моя слабость и ненадежность, и это мучает меня...
  Она вцепилась в плечи Анжелики, стремясь удержать ее, а глаза ее
пытались поймать взгляд графини.
  Ее золотые зрачки вспыхнули невыразимой радостью, когда, подобные
разбушевавшемуся, яростному морю, зеленые, потемневшие глаза Анжелики
встретились наконец с ее взглядом.
  - Услышьте же мое раскаяние, - прошептала она. - Простите меня...
Я.., я немного похожа на вас, я привыкла, чтобы мне повиновались или же
чтобы меня понимали.., по крайней мере, чтобы меня выслушивали. Я знаю,
что мне нужно бороться с моей гордыней, но я не хочу, чтобы между нами
стояла хоть какая-то тень, несмотря на все различия между нами... Не знаю,
каким загадочным образом вы обрели над моим сердцем огромную власть, а оно
не так просто уступает чьим-то чарам...
  Казалось, из глубины прекрасных глаз герцогини звало на помощь
напуганное существо. От этого впечатления, промелькнувшего в сознании
Анжелики, ее раздражение улетучилось. Она не могла сердиться на Амбруазину
де Модрибур за то, что ее жизненные правила списаны с упрощенных
религиозных предписаний, вдолбленных ей с самого детства: все, что не с
Богом и не с его Церковью, то против Бога.
  Однако она догадывалась: научные познания герцогини, столь редкие для
женщины того времени, позволяли надеяться, что Амбруазина сможет прийти к
более широкому пониманию жизни. Герцогиня обняла Анжелику, пылко сжала ее
руки.
  - Пожалуйста, давайте помиримся. И давайте отныне постараемся
излагать друг другу наши точки зрения, не ссорясь и не теряя терпения.
По-моему, мы обе чуть что "кипятимся", как и все французы вообще и выходцы
из Пуату в частности, не правда ли?..
  Ее улыбка взывала о сочувствии. Амбруазина была почти одного роста с
Анжеликой, но из-за своей хрупкости (которая столь бросалась в глаза, что
временами приходилось даже опасаться, как бы герцогиня не потеряла
сознание) она выглядела невысокой. В минуты подобной слабости герцогиня
излучала какое-то особое обаяние, и Анжелика решила, что сейчас было бы
неуместно упорствовать.
  - Хорошо, - сказала она, улыбнувшись в ответ, - я признаю, что,
обсуждая Нантский эдикт, мы слишком увлеклись, споря вокруг этой жгучей
темы; к тому же, в конечном счете, она нас более не касается. Ведь мы обе
- и вы, и я - живем отныне в Америке.
  - Да, и это принуждает обратиться и к другим жизненным укладам, быть
может, исповедовать не столь строгие принципы. Я попробую!
  Они вновь сели, и госпожа де Модрибур поинтересовалась подробностями
намечающихся браков.
  Анжелика постаралась, ничего не преувеличивая, описать положение
Голдсборо и связанных с ним поселений в том деликатном "дуэте", который
Новая Франция и Новая Англия исполняли в северной части американского
континента. Счастье еще, что последние десятилетия в эту ситуацию больше
не вмешивались испанцы - англичанин Дрейк "Фрэнсис Дрейк (1540 - 1596) -
английский мореплаватель, руководитель пиратских экспедиций в Вест-Индию
против испанских колоний. В 1588 году фактически командовал английским
флотом при разгроме испанской "непобедимой Армады"." их образумил. А
когда-то они были совершенно убеждены, что вместе с португальцами смогут
поделить между собой весь американский континент, повинуясь лишь указаниям
папы римского.
  Она описала положение Французского залива, чьи границы подходили
ближе к англичанам (которым, по Бредскому договору "Согласно Бредскому
договору (1667), делящему сферы влияния между Двумя державами в Северной
Америке, Англия получила, в частности, Французский залив (ныне залив
Фанди), а Франция вернула себе Акадию, Расположенную на его берегах.", он
отошел), чем к французам, под чьим влиянием он находился благодаря жителям
тех колоний и поселений, что здесь еще оставались у Франции. Впрочем, этот
край был слишком заброшен и удален от обеих держав, чтобы им можно было
управлять из такой дали. Кроме того, независимый ухе в силу своего
географического положения залив, открытый в никогда не замерзающий, полный
сказочных богатств океан, мог рассчитывать на кипучую торговую
деятельность, если только местное население сможет объединиться, создать
свои законы и жить по ним.
  Как только речь заходила о коммерческих предприятиях, герцогиня де
Модрибур становилась очень внимательна, и ее поведение более не зависело
от мистических понятий - возвышенных, но слишком оторванных от земли.
  Это роднило их обеих. Они понимали друг друга с полуслова и могли
играть в открытую.
  Молодая вдова оказалась весьма искушенной в этой области и была в
курсе всех тайн и превратностей коммерции в колониях - и французских, и
английских. Она знала, что означают те или иные цифры, а также весьма
здраво судила о том, что нужно требовать от предприятия в самом начале,
чтобы оно не стало убыточным.
  Как и все французы, обращающие свои взоры к колонии, она чрезвычайно
интересовалась пушниной. Анжелика подтвердила то, что герцогиня,
по-видимому, и без того знала: самая оживленная торговля велась с
дикарями, живущими на реках Пентагует и Святого Иоанна. Первые поставляли
шкуры лосей и медведей, вторые - бобров и выдр. В обычный год лосиные
шкуры с реки Святого Иоанна доходили до трех тысяч, а с реки Пентагует -
шли вдвое дороже.
  - Так вот почему барон де Сен-Кастин так богат, - мечтательно
промолвила герцогиня. - В общем, Голдсборо мог бы стать свободным портом?
  Анжелика не стала уточнять, что он уже был им. Следовало оставить
герцогине время взвесить все "за" и "против" между верностью французскому
королю, что неразрывной нитью было связано со спасением ее души, и ее
финансовыми интересами. Вероятно, Амбруазина всегда умело вела свой
корабль в этом направлении, но тут она оказалась перед дилеммой.
  - После того, что я услышала от вас и что увидела здесь, я начинаю
понимать, что независимость Америки, конечно же, коренится в независимости
тех, кто желает ее процветания, а не в повелениях, поступающих издалека.
Мои девушки могли бы, конечно, обустроиться здесь к своей выгоде. Но
богатство еще не все на этой земле...
  Она тяжело вздохнула.
  - Ах! Как я хотела бы побеседовать с монахами из Общества Иисуса,
дабы выслушать их наставления. Они обладают какой-то особой благодатью в
просвещении душ и мыслят гораздо шире, чем вам представляется. Ими движет
лишь одна священная цель, но если она может сочетаться с надежной
материальной основой, они всегда это приветствуют. Иезуит увидел бы здесь,
наверное, возможность свести на нет влияние англичан и гугенотов в ваших
краях. Вера моих девушек крепка, они сумеют передать ее, своим мужьям и
удержать на здешних берегах власть настоящей религии. Что вы об этом
думаете?
  - Ну что ж, такой взгляд на вещи возможен, - Анжелика с трудом
удержалась от улыбки. - И уж во всяком случае это лучше, чем искоренять
ересь только насилием.
  Она подумала: должно быть, и сами иезуиты встают подчас в тупик перед
герцогиней де Модрибур, внешне столь безобидной и покорной богомолкой.
Она, по-видимому, умеет их побивать их же собственным оружием, когда дело
доходит до велеречивых рассуждений. Этим, наверное, и объяснялись ее
влияние и репутация в теологических кругах. Но "благодетельница" отнеслась
тем не менее весьма сдержанно к возможности отвлечь ее девушек от миссии,
ради которой она везла их сюда.
  - Я дала обет Деве Марии помочь в наставлении жителей Новой. Франции,
- сказала она упрямо, - и боюсь, дав себя увлечь теми выгодами, что вы мне
здесь изложили, я не выполню этой священной для меня клятвы.
  - Ничто не мешает вам отвезти в Квебек тех молодых женщин, кто не
пожелает остаться здесь. А другие, нашедшие свое счастье, за которым они
отправились в Новый Свет, станут залогом союза с нашими соотечественниками
на Севере. Мы стремимся лишь к согласию...
  Они вели беседу до тех пор, пока вечерний мрак не окутал весь дом. В
сумраке начали жужжать комары и мошкара, и Амбруазина, провожая Анжелику
до порога, пожаловалась на мучения, которые она испытывает от них с
наступлением сумерек.
  - Я нарву вам немного мелиссы в саду у Абигель, - обещала ей
Анжелика. - Сгорая, ее листочки источают изумительный запах, к тому же он
обладает способностью отпугивать наших вечных мучителей.
  - Стало быть, правы миссионеры - они говорят, что мошкара здесь -
единственная казнь египетская, против которой хоть немного помогает дым.
Заранее благодарю вас за мелиссу.
  И словно повинуясь внезапному порыву, герцогиня добавила:
  - Ведь ваша подруга вот-вот родит?
  - Да, это правда. Я полагаю, что не пройдет и недели, как в нашей
колонии появится еще один человечек.
  Взгляд герцогини устремился к усеянному островами заливу,
обагрившемуся пламенем заката. Его отблеск оживлял ее бледное лицо, а
глаза, казалось, сияли еще ярче.
  - Не знаю почему, но у меня появилось предчувствие, что эта молодая
женщина умрет в родах, - сказала она глухо.
  - Что вы говорите? - закричала Анжелика. - Вы сошли с ума!
  Словно отзываясь на слова герцогини, неясные страхи, терзавшие ее,
внезапно обрели четкость. Да! Она не хотела признаваться в этом даже себе
самой, но и она тоже боялась за Абигель. Анжелика почувствовала, как
что-то оборвалось в ней.
  - Мне не следовало говорить вам этого, - ужаснулась Амбруазина,
увидев, что графиня де Пейрак смертельно побледнела. - Решительно, я все
время делаю вам больно. Не слушайте меня! Иногда слова вылетают у меня
сами собой. Подруги в монастыре обвиняли меня в том, что я -
прорицательница и предсказываю будущее. Но дело не только в этом. Видите
ли, я размышляла о нелегкой будущности, ожидающей моих девушек здесь, в
этой глуши, где нет никакой помощи - ведь и им когда-нибудь придется
произвести ребенка на свет божий - и ужас объял меня.
  Анжелика сделала над собой усилие, чтобы успокоиться.
  - Не бойтесь ничего. Вскоре в Голдсборо будет аптечная лавка более
изобильная и врачи более ученые, чем в Квебеке. Что до Абигель...
  Анжелика выпрямилась и словно стала выше ростом в своем стремлении
сразиться с судьбой. Ее светло-золотистые волосы блестели на солнце.
  - Я буду с ней, я, ее подруга. Я буду ухаживать за ней - и обещаю
вам, она не умрет!


                                  Глава 19


  Итак, рейд снова наполнялся кораблями. Шел уже третий день, а Жоффрей
де Пейрак никак не давал сигнала к отплытию, хотя, казалось, все уже было
готово.
  - Что вы тянете? - волновался Виль д'Авре. - Почему вы не выступаете
в поход?
  - Выступить никогда не поздно. Не бойтесь за ваших друзей. Если они
попадут в руки англичан...
  - Плевать мне на моих друзей! - закричал маркиз без околичностей. - Я
за свой корабль волнуюсь. Бесценные грузы, не считая мехов на тысячи
ливров.
  Граф де Пейрак улыбнулся и посмотрел на голубое небо, по которому
ветер гнал большие белые облака. Однако он не дал сигнала к отплытию,
равно как и не пояснил причины промедления с карательной экспедицией в
глубь Французского залива. И все же настроение по-прежнему было
предотъездное, каждый был занят всякого рода приготовлениями и хлопотами.
  Отправляясь в глубь Французского залива, где, как гласят легенды
мик-маков и сурикезов, сражаются грозные противники, бог Глооскап и бобр -
потому-то столь неукротимы ярость и безумие вод в этих краях - Матеконандо
пожелал, чтобы его дочь и зять были с ним в минуты испытаний. Но барон
отверг это предложение.
  - Я должен остаться здесь. Торговый обмен с кораблями в самом
разгаре, и с каждого судна к моим индейцам потоками льется спиртное. Еще
немного - и все они будут мертвецки пьяны; если меня не будет здесь, дело
в вигвамах дойдет до преступлений. Не говоря уже о том, что в случае моего
отъезда их в очередной раз обведут вокруг пальца миссионеры, и они
втянутся в войну против англичан.
  Условились, что отца будет сопровождать Матильда вместе с двумя или
тремя надежными воинами.
  Гасконский дворянин весьма сожалел о разлуке со своей очаровательной
невестой-индианкой. Но присутствие умной, обладающей безошибочным чутьем
Матильды рядом с вождем было необычайно важным.
  Илай Кемптон, владелец медведя, уже в который раз отправился в лес на
поиски мистера Уилаби, - презрев всю значимость своей дипломатической
миссии, тот вновь углубился в чащу со своим другом росомахой.
  Тем временем, чтобы успокоить встревоженного Виль д'Авре, объявили об
отплытии первых кораблей. Индейцы должны были отправиться вместе с
госпожой де Рандон и д'Арпентиньи. Словно проведав каким-то тайным путем о
грядущем событии, население Голдсборо стало стекаться к порту, и
отъезжающие, сами еще ни о чем не зная, уже выслушивали поручения "для
тех, кто в глубине залива".
  Отец Турнель хотел, чтобы связались с отцом Жаном Русом, иезуитом, -
на нем лежало бремя ответственности за весь край - для получения
инструкций. Виль д'Авре настоятельно требовал от своего сульпицианца
вернуться на реку Святого Иоанна и сторожить там его корабль, к чему
сульпицианец отнесся без особого восторга. Брата Марка преследовало
искушение отказаться от плавания с мик-маками и вернуться к господину де
Вовнару по суше, иными словами, по рекам, что было бы не столь скоро, но
зато гораздо более увлекательно...
  В этот момент на берег прибежала стайка гугенотских детишек, щебеча и
суетясь, словно воробьи.
  - Госпожа Анжелика, идите скорей! - пронзительно кричал малыш Лорье
Берн. - Тут иезуит прибыл!
  Ответом ему было всеобщее смятение, охватившее даже духовных лиц на
берегу. Столь велик был авторитет Общества Иисуса, что монахи менее
прославленных орденов всегда чувствовали себя неуютно, столкнувшись с его
представителем. Сульпицианцы, францисканцы, капуцины собрались в кружок,
вопрошая, кто бы это мог быть.
  - Я уверена, что это Джек Мэуин, - радостно сказала Анжелика. - То
есть отец Мареше де Верной.
  И действительно, это был он. Анжелика в сопровождении Детей пошла ему
навстречу и вскоре увидела на вершине холма высокую темную фигуру Джека
Мэуина, иезуита; рядом с ним шел мальчик-швед. Их окружала целая группа
ларошельцев, и, подходя к ним, графиня услышала резкие голоса. Судьбе было
угодно, чтобы как раз в тот момент, когда иезуит со своей маленькой свитой
выходил из леса, на дорогу, ведущую к холму, ступили англичане из лагеря
Шамилей во главе с преподобным Томасом Пэтриджем, каковой тотчас же узнал
своего злейшего врага. Англичанин ненавидел иезуита, дважды, нет, трижды -
за то, что он папист, за то, что он иезуит, за то, что он был лоцманом
"White Bird" - "Белой птицы", и преподобному на протяжении трех дней
пришлось терпеть его высокомерную заносчивость. Результатом непредвиденной
встречи оказалось весьма бурное столкновение. Издав предупредительный рык,
пастор принялся поносить католического священника, предавая его анафеме в
лучших библейских традициях. Тем самым он задал тон французским гугенотам,
также весьма встревоженным этим появлением. Прибытие иезуита, одного из
тех, на чью голову обрушивалось столько проклятий, вновь оживило
утихнувшие было страхи и ненависть. Графиня услышала, как Маниго весьма
нелюбезно осведомился:
  - Зачем вы сюда явились? Мы - гугеноты из Ла-Рошели, и нас изгнал из
нашей страны тот самый король, которому вы служите и который служит вам.
Не для того мы забрались так далеко, чтобы иметь тут дело с людьми вроде
вас.
  Отец де Верной высокомерно обернулся к нему;
  - Вы начальник этого поста?
  - Это не пост. Это французское поселение, только свободное.
  - Поселение свободных людей, - усилил натиск Берн.
  - И куда, следовательно, каждый человек может свободно войти? -
поинтересовался иезуит, останавливая на них свой пронзительный взгляд.
  - Если он, конечно, не ведет себя подобно врагу, - ответил Берн после
секундного колебания.
  В этот момент, слегка запыхавшись, подбежала Анжелика. Она
торопилась, ибо опасалась, как бы между этими людьми не произошло что-то
непоправимое: столь различны они были, и к тому же каждый, наверное, с
самого рождения склонен чуть что "лезть в бутылку".
  Дети ей кричали:
  - Скорей, госпожа Анжелика, иезуит сейчас убьет наших священников!
  Отец де Верной узнал ее, и лицо его просияло. Или, по крайней мере,
таково было ее мимолетное впечатление, потому что вряд ли можно было
прочесть проявление каких-либо чувств на его высокомерной физиономии,
обычно холодной и безразличной. Но когда она протянула иезуиту свою руку,
он бесхитростно и горячо пожал ее. У нее вдруг вырвалось:
  - Наконец-то вы здесь! Я боялась, что вы прибудете после отъезда
моего мужа. Он, видимо, удивился.
  - Так вы меня ожидали, сударыня?
  - Конечно.
  Анжелика всегда была уверена, что он появится. Она взглянула на
сопровождающих его индейцев.
  - А Пиксарет с вами?
  - Нет! Разве он не здесь?.. Он дал мне знать, что направляется в
Голдсборо, чтобы потребовать выкуп за вас.
  - Мы его действительно видели. А потом... Он исчез!
  - Он весьма своенравен, - сказал священник, бывший знатоком индейцев.
  Они словно знакомились заново, узнавая друг друга с новой стороны.
Анжелика обнаружила, что личность Джека Мэуина оставила глубокий отпечаток
в ее душе, занимая мысли и внимание, хоть она и не отдавала себе в том
отчета. Кто же стоял перед ней - друг, враг, опасен ли он или сможет стать
ее союзником?..
  На нем была все та же сутана, которую он откопал из-под дерева,
вернувшись на Пенобскот - чуть позеленевшая, чуть коротковатая,
открывавшая его худые лодыжки. Высокий, с белым отворотом, воротник черной
сутаны и широкий плащ придавали ему вид испанского гранда, чем все иезуиты
обязаны основателю ордена Игнатию Лойоле. Но в де Верноне появилось и
что-то новое: теперь он иногда улыбался и более не жевал беспрерывно
табак, как раньше.
  В руке он держал длинный посох паломника, увенчанный простым железным
крестом. Крест особенно смущал пуритан, опасавшихся его проникновения в
Голдсборо. Но с этим надо было свыкаться, равно как и с церковью,
строительство которой началось по другую сторону порта. Все последовали не
ропща за Анжеликой и иезуитом и стали спускаться по главной улице поселка.
Последней шла мисс Пиджон, она вполголоса успокаивала преподобного
Пэтриджа, взбешенного этим вторжением дьявола.
  На полдороге они встретили шедшего им навстречу графа де Пейрака.
  - Вот мой супруг, - представила Анжелика, не в силах сдержать в
голосе своем радостную, гордую интонацию.


                                  Глава 20


  Сколько обаяния и молодости было в хозяине Голдсборо, в его
мужественной, чуть неровной поступи, устремленной вперед, в элегантности
его широкого, развевающегося на ветру плаща, который он умел носить как
никто! Издали она увидела его ослепительную улыбку. Пейрак поднял в знак
приветствия руку над головой.
  - Добро пожаловать, преподобный отец! - крикнул он, как только
подошел на расстояние, когда голос его мог быть услышан.
  - Вот это да! - пробормотал отец де Верной почти непроизвольно. Ибо
по иронии судьбы Жоффрей де Пейрак приближался в плотном окружении всех
духовных лиц, собравшихся ныне в Голдсборо: торопясь предстать первыми
перед иезуитом, они поспешно следовали за графом.
  Таким образом, хозяин Голдсборо, слывший в Квебеке человеком, весьма
далеким от вопросов веры, явился со свитой не меньшей, нежели у епископа,
над чем он сам не преминул подшутить.
  - Да, отец мой, - сердечно обратился он к вновь прибывшему, - как вы
сами видите, еще немного - и я, пожалуй, смогу стать настоятелем
монастыря. Теперь, когда вы здесь, в наших краях представлены все ордена,
стойко несущие труды свои во имя духовного спасения Новой Франции.
  - I see! I see! Понятно! - пробурчал матрос Джек Мэуин, обводя
придирчивым взглядом это собрание ряс и сутан. - Сульпицианец,
ораторианец, францисканец и капуцин - все в сборе. Тут действительно почти
полный церковный собор. Как это вам удается, господин де Пейрак? -
воскликнул он, решив продолжить беседу в юмористическом тоне.
  - Как мне удается.., что? Привлечь самых благочестивых лиц нашего
края в мое прибежище?.. Клянусь честью, не знаю. Обратитесь к тайникам
вашей души, отец мой, и, быть может, там вы найдете ответ на вопрос, -
каковы причины, приведшие к нам лично вас?
  И уже серьезным тоном он добавил так, чтобы его услышал только иезуит:
  - Каковы бы ни были эти причины, я безмерно рад, ибо знаю, что вам я
обязан жизнью особы, дорогой мне, и я счастлив выразить вам свою
благодарность.
  Кивком головы Верной дал понять, что услышал сказанное графом.
  - Я желал удостовериться в счастливом исходе поездки, предпринятой
госпожой де Пейрак, - непринужденно отозвался он. - Имея честь
сопровождать ее в течение нескольких дней, среди страшных опасностей, я
понял, сколь страдает она, сударь, в разлуке с супругом и сколь
нетерпеливо ее стремление воссоединиться с вами. Мне радостно видеть, что
вы счастливо обрели друг друга в ваших владениях.
  Анжелика, благословляя тактичность иезуита, благодарно взглянула на
него. Он сказал именно то, что надлежало сказать, чтобы между ней и
Жоффреем исчезли последние тучки. Они продолжили спуск к центральной
площади, окруженные молчаливым любопытством жителей Голдсборо.
  Представился иезуиту и Колен Патюрель вместе со своими раскаявшимися
пиратами.
  - Держу пари, отец мой, сегодня вечером вы получите кающихся
грешников, если только у вас есть исповедальня. Отец де Верной заметил
губернатора французской Акадии.
  - Как, вы здесь, господин Виль д'Авре?
  - А почему бы и нет? Я здесь, как и все.., как и вы сами, - парировал
маркиз, лихо задрав голову.
  Анжелика на минуту отлучилась и побежала к дому королевских невест,
где она застала герцогиню де Модрибур - в кои-то веки, не за молитвой.
  - Пойдемте скорее, - бросила она ей, - наконец-то у меня есть
высокопоставленное духовное лицо для ваших исповедей. Самый настоящий
иезуит благородных кровей. Отец Луи-Поль Мареше де Верной.
  Герцогиня отдалась заботам своих служанок, расчесывавших ей волосы,
и, казалось, была погружена в горестные размышления. Но, поняв, что
произошло, она расхохоталась.
  - Вы очаровательны, - восхитилась она, - и так добры! Вы всегда
стараетесь дать людям то, что принесет им благо. А ведь я знаю, - вы сочли
меня смешной с моими требованиями?
  - Да нет! Я прекрасно знаю, сколь жестоко жизнь обходится с
эмигрантами. Надо помочь каждому обрести опору - материальную и духовную.
  - Вы очаровательны! - повторила герцогиня в умилении. - Как чудесно!
Настоящий иезуит!
  Амбруазина де Модрибур поднялась. От ее тщательно приглаженных волос
исходил тот особый аромат, который поразил Анжелику, когда она в первый
день оказывала ей помощь. Это был изысканно-колдовской аромат, словно
неотъемлемый от облика герцогини, он будто возбуждал ее энергию. Ее
красота и хрупкость невольно притягивали и пленяли всякого.
  - Как же случилось... - начала Анжелика, но, сама не зная почему,
позабыла окончание своего вопроса.
  Герцогиня порывисто взяла ее под руку, и они отправились на берег. По
дороге их внимание привлекло пятнышко, которое приближалось к ним,
перескакивая с камня на камень.
  - О, ваш котенок! - воскликнула герцогиня.
  - Но что же он здесь делает, плутишка? - поразилась Анжелика,
обнаружив своего питомца: тот смотрел на нее своими огромными глазами, и
хвост его был задран к небесам. - Я запираю его на ключ, не знаю, как ему
удается выбраться.
  Котенок пускался в этот огромный, полный угроз мир с единственной
целью - найти ее и следовать за ней, и это вызывало в ней восторг и
умиление.
  - С ним в конце концов что-нибудь стрясется, - говорила она сама
себе, поднимая его с земли. - Он такой маленький, совсем крохотный. И
однако я, по-моему, никогда не видела человеческого существа, исполненного
такой же жизненной силы и любви. Послушайте, как он мурлычет, когда я
прижимаю его к себе...


                                  Глава 21


  По прибытии в порт взгляд отца де Вернона тотчас же обратился к
флотилии, стоявшей на рейде.
  - Я знаю, что вы моряк! - сказал ему Пейрак. - Отдохните, а потом мы
пойдем посмотрим на корабли.
  Анжелика и Амбруазина де Модрибур присоединились к ним на молу, где,
окруженный всеобщим вниманием, граф де Пейрак подробно рассказывал своему
новому гостю об особенностях каждого из своих кораблей и шлюпок.
  - Как здесь весело! - поделилась вполголоса герцогиня, - все время
что-нибудь случается!.. У этого иезуита необычайно изысканный вид, не могу
объяснить почему. По-моему, он чем-то похож на вашего мужа.
  - Да, может быть.., на самом деле.
  Наблюдение Амбруазины было справедливым. Оба они обладали в чем-то
сходной внешностью: высокие, статные, крепкие, обоих - иезуита и
дворянина, искателя приключений - сближали внутренняя сила, исходившая от
того и другого, укрощенный азарт, внимательный взгляд на окружающий мир,
воля, которую было нелегко отвлечь от намеченной цели. И наконец, их
роднил дар ценить жизнь в ее различных проявлениях, например - способность
наслаждаться каждым шпангоутом прекрасного морского судна.
  Темные глаза Джека Мэуина загорелись, когда Пейрак стал во всех
подробностях описывать ему различные корабли его флотилии, задуманные и
построенные с конкретными целями - для перевозки грузов, рыбной ловли,
каботажа, и даже для скоростного плавания, разумея под этим не то, что
стало привычным у боевых пиратских судов, но просто скоростные суда.
  - На море подчас случается, что необходимо плыть быстрее всех,
подобно тому, как чистокровная, хорошо отдохнувшая и тренированная лошадь
без труда обгоняет шестиконную упряжку. Для этого предназначен вот этот
маленький парусник, очень легкий, низко сидящий на воде.
  - Я вижу лишь восемь человек экипажа и никаких жилых помещений.
Однако же это не лодка.
  - Это самбур из Йемена, что в Красном море, из негниющего яванского
дерева. Небольшой парусник, который может с его двумя парусами при хорошем
ветре мчаться со скоростью двенадцать узлов.
  - У него очень маленькая осадка.
  - И он может проскользнуть в любую бухточку, а ведь их тут уйма.
  Рыболовные суда были построены по типу баскских китобойных судов.
  Их было два. Третий ловил треску в заливе Святого Лаврентия и должен
был вернуться осенью, когда железнипа (бостонцы называли ее "шед")
тысячами станет спускаться по прибрежным рекам, где она нерестилась.
  Несколько маленьких голландских яхт, более медленных, но и более
маневренных, могли принять на борт много груза в служили для каботажа, а
при случае - и для перевозки вооруженных людей.
  "Голдсборо" оставалась жемчужиной этой независимой флотилии,
маленькой, но уже более могущественной и более действенной, нежели любая
другая в тех краях.
  - Мы чертили проект этого судна вместе с Ридером.
  - Он ведь, кажется, родом из Роттердама?
  - Да, так и есть. Мы весьма гордимся результатом, ибо нам удалось
свести воедино в одном неплохо скроенном корабле противоположные
требования: вооружен он, как корсар, а вместе с тем может нести большой
груз.
  - А эта каравелла? - спросил Виль д'Авре. - Она кажется
основательной, но, по-видимому, чужда новинок, украшающих вашу флотилию.
Разве что сгодилась бы для Христофора Колумба. Но зато какая
восхитительная картина, писанная прямо на борту: Дева Мария в окружении
ангелов. Эта Дева Мария поразительно красива! Не знаю, может, мне чудится,
но, клянусь, дорогая Анжелика, она похожа на вас!.. Вам не кажется, граф?
  В воздухе повеяло холодом. И если Анжелика могла порадоваться такту
иезуита, то, напротив, восхищаться деликатностью губернатора Акадии явно
не приходилось. Он в совершенстве обладал искусством выбалтывать то, о чем
следовало молчать. Она не впервые ловила его на этих маленьких каверзах.
  "Ты мне заплатишь за это", - подумала графиня.
  - Это мой корабль, - вмешался Колен Патюрель, - "Сердце Марии"...
  - Да что вы говорите! - восхитился маркиз, простодушно глядя на
светловолосого великана. - Представьте меня вашему художнику, друг мой! Я
хочу, чтобы он намалевал нечто в подобном роде на моем собственном
паруснике: это настоящий шедевр!
  - Если только ваш не попал в руки англичан или не покоится на дне
реки Святого Иоанна, - вставила Анжелика.
  Открытое и счастливое лицо маркиза де Виль д'Авре внезапно сморщилось
от огорчения.
  - Ах, дурно с вашей стороны напоминать мне об этом, - с укоризной
произнес он, - посудите, я же был счастлив, я только-только развеялся в
этом интересном обществе, и вот я снова погружен в страдания. Право, это
очень дурно с вашей стороны, Анжелика!.. Но чего же вы ждете, почему вы не
отплываете, чтобы прогнать этих англичан? - затопал он ногами на Пейрака,
ударяя по молу своей тростью с серебряным наконечником. - Это же в конце
концов непереносимо! Если так будет продолжаться, я буду жаловаться на вас
в Квебек, предупреждаю вас... Ах, перестаньте смеяться! Это вовсе не
смешно. Да чего же вы все-таки ждете?
  - Может быть, вот этого! - сказал граф, указывая на горизонт.
  Он вытащил из-за пояса подзорную трубу и развернул ее, прежде чем
приложить к глазу.
  - Да, это он, - прошептал Жоффрей.
  Уже более часа у входа в бухту можно было различить парус,
лавирующий, словно в ожидании благоприятного момента для проникновения в
порт.
  И именно в этот миг корабль, маленькая приземистая яхта, скользя по
волнам, вошел в порт.
  - "Ларошелец"! - вскричала Анжелика, не помня себя от радости.
  Амбруазина удивленно посмотрела на нее. Зато маркиз вытащил из
кармана своего цветастого жилета маленькую подзорную трубу с золотым
ободком. Он уже больше не дулся.
  - Но что это за замечательный юноша, которого я вижу на носу? - с
энтузиазмом воскликнул он.
  - Это капитан, - отвечал де Пейрак, - в к тому же наш сын. Кантор.
  - Сколько ему лет?
  - Шестнадцать.
  - Он такой же хороший мореплаватель, как и Александр?
  - Над этим стоит поразмыслить.
  Анжелика не ожидала столь быстрого возвращения "Ларошельца". Теперь
же она радовалась, испытывая облегчение. Ее дети были рассеяны по всему
краю - Онорина в Вапассу, Кантор где-то в море, Флоримон в чаще лесов
Нового Света - и это рождало в ней глухую тревогу. Ей хотелось собрать их
всех под свое крыло, как и любой матери, в минуту опасности. И вот наконец
Кантор здесь.
  Море чуть отступило, и невозможно было причалить к молу. Кантор
бросил якорь между "Голдсборо" и легким трехмачтовым кораблем своего отца,
спустил на воду шлюпку, и вся компания пошла по берегу ему навстречу.
  - Какое прекрасное дитя! - сказала герцогиня де Модрибур Анжелике, -
вы должны гордиться им, сударыня.
  - Вы правы, - согласилась та.
  Она любила видеть, как на открытом, круглом, еще детском лице Кантора
проступает мужественное и чуть отстраненное выражение юного принца,
рожденного для иной судьбы... Ныне он причаливал к берегу с той учтивой
уверенностью, с какой, наверное, он предстал бы перед королем.
  Юноша почтительно, кивком головы, по-военному строго, приветствовал
отца, поцеловал руку матери.
  - Он очарователен! - повторил Виль д'Авре.
  - Он похож на архангела, - вторила ему герцогиня. Граф представил его
тем людям, что прибыли в Голдсборо в отсутствие юноши.
  Эти представления были прерваны стремительным появлением Вольверины,
которая, по своей привычке, выскочила, словно шар, сбивающий кегли.
  Кантор вновь превратился в ребенка, счастливого встречей со своей
любимицей.
  - Я думал, что она потерялась и вернулась в лес.
  - Надо полагать, она все это время высматривала тебя с лесной опушки,
где резвилась вместе с медведем, - пояснила ему Анжелика.
  - А вот и медведь, - сказал кто-то.


                                  Глава 22


  Жоффрей де Пейрак тотчас принял решение:
  - Раз медведь здесь, нужно немедленно переправить его на корабль;
вряд ли еще представится такой удобный случай.. Мистер Кемптон, вы готовы
отплыть сегодня вечером?
  - Да, сэр! Еще утром я по вашему совету принес в порт свои вещи. А
потом, не жалея ног, бегал в поисках этого разбойника, а он, наверное, был
рядом и ухмылялся, глядя на меня из-за какого-нибудь дерева.
  Мистер Уилаби не спеша приближался, время от времени останавливаясь,
чтобы перевернуть камень, вставал на задние лапы, нюхал воздух и с
невозмутимым видом оглядывался вокруг.
  - Вы еще поплатитесь за ваши проделки, - проворчал Кемптон, готовясь
накинуть на беглеца цепь.
  Тем временем атмосфера вокруг внезапно изменилась: было решено
действовать безотлагательно, по намеченному плану. Раз медведь,
непременный участник экспедиции, нашелся, в море уже сейчас должны были
выйти менее быстроходные лодки, и среди них - большая шлюпка, на которой
приплыли жители из Акадии и их соседи - индейцы. Обратно они возвращались
с оружием и разной утварью, к тому же в обществе Кемптона и его медведя,
Матеконандо с его дочерью и воинами, двоих патсуикетов, господина
д'Урвйлля, господина де Рандона и других. Такая разношерстная флотилия
могла вызвать недоверие англичан, и Пейрак на своих легких кораблях
собирался нагнать лодки возле устья Святого Иоанна и проследить за их
разгрузкой.
  Спешно, как по тревоге, собрались у берега индейцы, их голоса
вплелись в общий шум. Опечаленный Кастин нежно обнимал за плечи юную
Матильду, шептал ей слова любви на языке абенаков. Кротко глядя на
Кастина, девушка улыбалась и старалась его успокоить: ведь они
отправляются не в военный поход, а почти на прогулку. В неизведанном краю,
где царит божество Глооскап, их ждут приключения, богатство, нежданные
подарки и новые друзья.
  Однако виновник нежданной суматохи, медведь, как будто не понимал
всей важности происходящего. С отменной ловкостью и с истинно британской
невозмутимостью он уклонялся от настойчивых попыток хозяина накинуть ему
на шею цепь и затащить в лодку, что никогда не вызывало у Уилаби особого
восторга. Видя, что все его усилия тщетны, Илай Кемптон начал нервничать.
  - С меня довольно, - воскликнул он, порывисто сдвинув шляпу так, что
пряжка оказалась на затылке (это было у него признаком величайшего гнева),
- Уилаби, сейчас же перестаньте издеваться над серьезными людьми! В конце
концов, вы всего лишь медведь!
  Вместо ответа зверь тяжелым галопом помчался мимо индейцев, которые с
громкими криками и смехом разбежались в разные стороны, и внезапно
оказался прямо перед отцом Мареше де Верноном. Медведь поднялся во весь
рост и положил на плечи монаха свои тяжелые, страшные, когтистые лапы.
Иезуит даже не покачнулся и продолжал стоять как ни в чем не бывало. Он
знал этого необычного зверя - однажды он взялся довезти медведя на своем
корабле и Новый Йорк - и поэтому вежливо поприветствовал его по-английски.
Священник был высокого роста, но медведь, стоящий на задних лапах, все же
немного возвышался над ним: красная пасть с острыми клыками покачивалась в
нескольких дюймах от лица отца де Вернона.
  Смех оборвался, встревоженная Анжелика подошла ближе.
  Вкусив фруктов, свежего воздуха и свободы, ручной медведь, похоже,
вновь обратился в дикого зверя. Вдруг он подался назад, покачиваясь и
рыча, раздвинул лапы, будто приготовился обхватить и стиснуть святого отца
в своих объятиях.
  - Он хочет бороться, - воскликнул Кемптон. - О! Видел ли кто-нибудь
такого шутника?! Он считает, что еще недостаточно был в центре внимания.
Настоящий артист! Он хочет бороться с вами, Мэуин.
  - Нет! - Анжелика всерьез заволновалась, - это неосторожно. Вы же
видите, что зверь очень возбужден.
  Но отец де Верной был спокоен. Он разглядывал своего опасного
соперника с доброжелательной улыбкой. Не в первый раз медведь вызывал его
на поединок.
  - Сразитесь с ним, Мэуин, - настаивал разносчик, - иначе он не
успокоится. Ведь вы можете это для него сделать?! После всего, что он
сделал для вас...
  Любопытно было бы узнать, какие особые услуги мог оказать мистер
Уилаби хозяину "Белой птицы". Но маленький разносчик Коннектикута имел на
сей счет особое мнение: для него центром мироздания был его верный спутник
и давний друг - медведь.
  Тем временем зверь нервничал и казался разочарованным. Он привык к
дружескому расположению, которое всегда - он это хорошо помнил -
демонстрировал его добрый и честный соперник.
  - All right! Хорошо, я согласен, - решился иезуит. Он снял плащ,
отдал его маленькому шведу, сбросил мокасины и остался босиком, приподнял
полы сутаны и заправил их за пояс, обнажив худые, жилистые ноги, затем
занял оборонительную позицию, став против медведя.
  Тот издал удовлетворенное рычание, от которого окружающие невольно
поежились. - В июле у медведей брачная пора, - сказал кто этот иезуит
сошел с ума. то, - Неважно! Ему поможет его хозяин - Дьявол, - насмешливо
бросил преподобный Пэтридж.
  Толпа плотным кольцом окружила соперников. Молчали даже индейцы.
Плавно покачивались высокие остроконечные колпаки мик-маков.
  Все взгляды были прикованы к необычному зрелищу. Дрессированному, но
от этого не менее страшному в своей мощи зверю противостоял человек, у
которого не было никакого другого оружия, кроме рук. Одним ударом острых
когтей медведь мог распороть своему сопернику живот, изуродовать его на
всю жизнь. Правда, обычно во время таких схваток мистер Уилаби не
пользовался своими когтями, к тому же Кемптон их немного подрезал. Но
сегодня всем казалось, что когти особенно остры, быть может оттого, что
медведь не выглядел столь добродушным, как обычно. Он рычал, переминался с
одной лапы на другую, глаза его горели красным огнем.
  Внезапно зверь бросился вперед. Отец де Верной ловко уклонился от его
объятий и, улучив момент, нанес сбоку сильный удар, который, похоже, не
произвел никакого впечатления на медведя: тот снова обернулся к
противнику. Но Вернон-Мэуин встретил его мощным ударом колена в живот. И
опять-таки для Уилаби это было не больше, чем укус комара. Все же зверь на
миг остановился, и Мэуин мгновенно оказался позади него, уперся спиной в
огромную мохнатую медвежью спину и принялся раскачивать и толкать зверя,
стараясь принудить его опуститься на все четыре лапы. Уилаби сопротивлялся
и в ответ тоже норовил оттолкнуть спиной своего соперника. Если бы этот
его маневр удался, медведь упал бы на монаха и, без сомнения, раздавил бы
его.
  Отец де Верной отчаянно сопротивлялся, крепко упираясь ногами в
песок. На какой-то миг показалось, что противники срослись спинами, силясь
вывести друг друга из равновесия.
  Илай Кемптон пританцовывал на месте и радостно потирал руки.
  - Неплохое начало! Wonderfull! Отлично! Они оба великолепны!
  Волнение понемногу улеглось, зрителей захватил азарт борьбы.
  - Бьюсь об заклад, что победит иезуит!
  - Не может быть! Медведь слишком тяжелый! Внезапно отец де Верной
сделал резкий шаг в сторону, и медведь всей своей массой упал на спину, но
тут же перевалился на бок и встал на четыре лапы. Он казался озадаченным.
Иезуит ждал его неподалеку. Мистер Уилаби недовольно огляделся вокруг и
неожиданно со скоростью пушечного ядра кинулся на монаха, сбил его с ног,
так что тот покатился кубарем по земле.
  - Медведь тоже умеет хитрить, - вполголоса заметил кто-то из зрителей.
  - Мэуин распластался на песке, лицом вниз, явно оглушенный ударом.
  - Досталось ему...
  - Сдаетесь, Мэуин? - спросил Кемптон. Довольный собой, Уилаби вел
себя как победитель. Он не спеша приблизился к неподвижному телу, ткнулся
в него носом. Но тут Мэуин быстро подтянул колени к животу и, как пружина,
ударил медведя ногами в морду. От неожиданности зверь сделал шаг назад, а
потом, заревев от боли, стремглав кинулся прочь и остановился на другом
конце круга, образованного зрителями.
  - Вы не должны были этого делать, Мэуин, - недовольно бросил Кемптон.
  - У медведей очень чувствительная морда...
  - Так мы сражаемся или нет? - проворчал иезуит, поднимаясь. - Он тоже
не слишком меня щадит.
  - Осторожно, - закричали со всех сторон.
  Медведь галопом несся на отца де Вернона, и тому лишь чудом удалось
увернуться. Поединок продолжался. На сокрушительные удары огромного,
могучего зверя отец де Верной отвечал точными, ловкими движениями, но
видно было, что раз от разу ему становилось все труднее.
  Медведь то поднимался на задние лапы, возвышаясь над человеком, то
опускался на все четыре конечности, и тогда двигался с поразительной
быстротой. Зверь демонстрировал чудеса изобретательности и вел себя как
разумное, мыслящее существо. Не меньшее восхищение вызывало мужество
священника, его отвага, интуиция, сила и необычайная ловкость.
  Это был красивый поединок.
  Однако напряжение росло. К нему примешивалось чувство безотчетной
тревоги.
  - Сдавайтесь, Мэуин, - посоветовал разносчик, - так будет лучше для
вас!
  Длинные пряди волос прилипли к потному лицу иезуита.
  Он будто не слышал. На землю спускались сумерки, разбрасывая повсюду
золотистые блики. На побледневшем лице Джека Мэуина, казавшемся
полупрозрачным, словно оно было из слоновой кости, играла улыбка, глаза
оживленно блестели, до неузнаваемости меняя его облик.
  В одно мгновение медведь обхватил монаха своими лапами. У всех
вырвался громкий крик.
  - Осторожно!
  - Он его задушит!.
  Длинная фигура в черной сутане исчезла в могучих объятиях зверя.
  К счастью, Уилаби понял, что победил, и отпустил свою жертву.
Священник, как подкошенный, упал на землю и остался лежать без движения.
Медведь гордо посмотрел вокруг в ожидании аплодисментов.
  Но почти в тот же миг он пошатнулся и рухнул на землю, подняв целое
облако пыли.
  Священник не без труда высвободился из-под мохнатой горы, немного
задевшей его при падении, встал и отряхнулся как ни в чем не бывало.
  - Продолжим, мистер Уилаби? - спросил он по-английски.
  Но медведь не шевелился. Он был похож на гигантский, поросший мхом
валун, который лежит здесь целую вечность. Глаза зверя были закрыты.
  Зрители не могли прийти в себя, изумленные таким поворотом событий.
  - Эй, что происходит? - спросил маленький разносчик из Коннектикута,
в тревоге подходя ближе. - Уилаби, друг мой! Вам, кажется, нехорошо?
  Медведь не двигался. Он не подавал признаков жизни. Трудно было
представить, что еще минуту назад он, довольно рыча, расхаживал перед
восхищенными зрителями.
  Илай Кемптон в отчаяньи обошел вокруг Уилаби, не веря своим глазам, и
разразился проклятиями.
  - Вы его убили, окаянный католик, - кричал он и рвал на себе седеющие
волосы. - Друг мой, брат мой! Какое ужасное горе! Вы чудовище, кровожадный
зверь, как и все ваши проклятые паписты!
  - Вы преувеличиваете, старина, - возразил Мэуин, - взгляните-ка на
меня. Вы прекрасно знаете, что все мои удары - не более, чем комариные
укусы для вашего медведя. Я всего лишь дернул его за лапу, чтобы свалить
на землю.
  - И все же он мертв, - безутешно рыдал Кемптон. - Вы зверь, Джек
Мэуин, кровопийца, как и все вам подобные. Мне ни в коем случае нельзя
было разрешать ему сражаться с вами, иезуитом! Вы сгубили невинное
животное своими сатанинскими чарами!
  - Довольно глупостей! - потерял терпение иезуит. - Могу поручиться,
что с ним не может быть ничего плохого. Не понимаю, почему он не двигается.
  - Потому что он умер, говорю же вам! Или умирает... Миледи! Миледи! -
взмолился разносчик, обернувшейся к Анжелике. - Вы можете исцелить любого,
сделайте же что-нибудь для этого бедного животного!
  Анжелика не могла остаться равнодушной к мольбам англичанина, хоть и
была в некотором замешательстве: ей никогда прежде не приходилось лечить
медведя, тем более такого огромного. К тому же она не понимала, что
случилось с Уилаби. Отец де Верноц был прав, говоря, что его удары -
сильные и опасные для человека - не могли причинить вреда такой громаде,
защищенной помимо всего толстым слоем жира и шерсти.
  Анжелика опустилась на колени возле неподвижного зверя и осмотрела
его морду, по которой пришелся самый болезненный удар. Голова животного
была небольшой и довольно изящной по сравнению с его мощной шеей и
чудовищным загривком. Анжелика нежно потрогала нос зверя, он показался ей
теплым и мягким. Ран и крови не было видно. Она погладила Уилаби от носа
ко лбу, как ласкают собак, осмотрела его закрытые глаза, едва видные из-за
спутанных косм. Одно веко задрожало, приоткрылось, и медведь посмотрел на
Анжелику грустным человеческим взглядом, проникающим в самую душу.
  - Что с вами, мистер Уилаби? - мягко спросила она. - Прошу вас,
скажите мне...
  Медведь моргнул, и Анжелике показалось, что в уголках его глаз
сверкнули слезы. Глубокий вздох всколыхнул грудь зверя, и он вновь смежил
веки, словно отказываясь отныне взирать на этот несправедливый мир.
  Анжелика поднялась и направилась к Кемптону и отцу де Вернону,
которые тревожно ждали ее неподалеку.
  - Послушайте, - вполголоса сказала она по-английски, - быть может, я
ошибаюсь, но, по-моему, с Уилаби все в порядке, но он, видимо, крайне
обижен: он упал, поверженный.., в тот момент, когда чувствовал себя
победителем.
  - О да! Конечно, вы правы! - просиял Кемптон, - я совсем забыл!
Однажды с ним уже случилось нечто подобное... Он был недвижим три дня!
  - Три дня?! Весьма оригинально! - рассмеялся Пейрак.
  - Вы смеетесь? - возмутился разносчик. - Не вижу ничего смешного. И
позволю себе напомнить, что вы, кажется, собирались отправиться на реку
Святого Иоанна! А все из-за вас, Мэуин. Вы несколько раз ставили Уилаби в
смешное положение, и, помимо всего прочего, больно ударили его по носу. Не
удивительно, что он обиделся.
  Господин Виль д'Авре, который не понимал по-английски, спросил, что
здесь происходит. Ему объяснили. Маркиз пришел в негодование.
  - Как! Неужели нельзя отплыть без медведя? От настроения какого-то
медведя зависит судьба высших должностных лиц Квебека! Это безобразие!
Господин де Пейрак, я требую, чтобы вы приказали этому зверю немедленно
встать, иначе... Я ОБИЖУСЬ!
  - Поверьте, сударь, я с радостью исполнил бы ваше желание, -
невозмутимо сказал Пейрак, - но, боюсь, все не так просто, как кажется.
  Он осмотрел неподвижную, словно окаменевшую фигуру мистера Уилаби,
который, казалось, погрузился в вечный сон.
  - Может быть, попытаться как-нибудь утешить его самолюбие, -
предложила Анжелика, - Мэуин, что если вам притвориться умершим? Он
сочтет, что победил и...
  - Прекрасная мысль, - с воодушевлением подтвердил Илай Кемптон. - Я
его знаю! У него золотое сердце! Но он не может смириться с тем, что
кто-то оказался сильнее. Да это и противоестественно. Вы должны были
потерпеть поражение, Мэуин. Вам надо притвориться...
  - All right! Хорошо, - согласился иезуит. Он растянулся на песке во
весь рост перед медведем лицом вниз и замер.
  Разносчик стал тормошить своего друга, чтобы тот открыл глаза и
взглянул на эту печальную картину.
  - Посмотрите, что вы сделали, мистер Уилаби! Жалкое зрелище, не так
ли? Вы самый сильный медведь в мире... Вы проучили этого хвастуна.
Поглядите же! Он не двигается и вряд ли скоро придет в себя. В следующий
раз будет знать, как бороться с мистером Уилаби... Самым чудесным, самым
сильным и непобедимым медведем в мире...
  - Мистер Уилаби, - Анжелика погладила медведя, - вы же одержали
победу. Но если вы не встанете, откуда все узнают, что вы - победитель и
самый сильный медведь в мире?
  Внес свою лепту и котенок: он внезапно появился в кругу и неожиданно
Для всех несколько раз ударил Уилаби лапкой по носу.
  Анжелика отстранила малыша, но он тут же возобновил свои попытки,
явно заинтересовавшись горой шерсти, вокруг которой сгрудилось столько
народу.
  Кемптон продолжал умолять своего друга:
  - Посмотрите, как вы расправились с этим дьяволом в черной рясе. Как
папист, он, конечно, получил по заслугам, но все-таки, вспомните, он ведь
взял вас к себе на корабль.
  Поток этих убедительных доводов вкупе с шалостями котенка,
по-прежнему донимавшего мистера Уилаби, видимо, немного согрели его
оскорбленную душу.
  Медведь открыл сначала один, затем другой глаз, заинтересованно
взглянул на Мэуина и тяжело вздохнул. Медленно, словно нехотя, он стал
приподниматься, тяжело опираясь на лапы. Потом осторожно подошел к
неподвижному телу, обнюхал, перевернул и внимательно его оглядел. Все
затаили дыхание.
  - Видите, Уилаби, вы снова победили, - убеждал Кемптон. - Встаньте на
задние лапы, друг мой, пусть вам поаплодируют! Аплодируйте же, что вы
стоите!
  - Да здравствует мистер Уилаби! - закричали в толпе. - Ура! Да
здравствует!
  Услышав эти крики, медведь заметно приободрился, встал на задние лапы
и обошел всех по кругу, получая свою порцию аплодисментов, похвал, ласк и
поздравлений.
  Негритенок Тимоти протянул Кемптону свою котомку, и тот извлек из нее
кусок медового пирога - обычную награду Уилаби-победителю. Пока медведь
наслаждался пирогом, Кемптон накинул ему на шею цепь, затем вытащил из
складок своей одежды платок размером с доброе полотенце и долго вытирал
пот со лба.
  - Кажется, все в порядке! - сказал он. - Я его увожу. Господин де
Пейрак, встретимся у Скудуна. Как видите, на моего медведя вполне можно
положиться. Он необыкновенно умен. А вы помогите мне, берите вещи, тюки с
товарами, - обратился Кемптон к мик-макам, и те, ради того, чтобы
оказаться в веселой компании, с несвойственной им поспешностью кинулись
выполнять его просьбу. - Пойдемте, мистер Уилаби! С нас довольно! Оставим
этих глупых католиков!..
  Бедный мистер Уилаби! В глубине души он, наверное, отлично понимал,
что все происходящее - не более, чем спектакль, но честь была дороже.
  Зверь покорно последовал за своим хозяином.
  Вскоре англичанин, Уилаби, негритенок, индейцы, жители Акадии и еще
несколько человек погрузились в лодку, и она отчалила от берега под
прощальные крики собравшихся. Только тогда отцу де Вернону разрешили
подняться.
  Он был весь в песке, в синяках и царапинах, сутана его была разорвана.
  Анжелика поискала глазами, кого бы попросить принести воды для
монаха, и через миг юный Марсиаль Берн уже бежал к Мэуину с ведром воды.
  Иезуит стал с наслаждением умываться, а довольные англичане от души
смеялись над всей этой историей.
  - Как здесь весело! - сказала Амбруазина де Модрибур. Ее глаза
оживленно блестели.
  - Да, мы не в Квебеке, - подхватил Виль д'Авре. - Никогда в жизни не
видел, чтобы иезуит так потешал публику! Когда я об этом расскажу
преподобному отцу Лавалю...
  - Буду вам чрезвычайно признателен, сударь, если вы не станете
рассказывать в Квебеке об этом.., происшествии, - надменно произнес
священник.
  - Да? И вы думаете, я лишу себя такого удовольствия? - рассмеялся
маркиз, весело и бесцеремонно разглядывая монаха. - Такая замечательная
история! Было бы очень досадно... Ну да ладно! Я буду молчать. Но теперь
вы должны отпускать все мои грехи... Услуга за услугу. В кои-то веки в
моей власти оказался иезуит.


                                  Глава 23


  Когда Кантор высадился на берег, Анжелика услышала его разговор с
графом де Пейраком;
  - Кловис приплыл с тобой?
  - Нет.
  - Почему?
  - Он исчез.
  Анжелика отделилась от шумной толпы, которая каждый раз собиралась на
берегу по случаю любого приезда и отъезда, и поспешила вслед за мужем.
  Наконец-то они останутся вдвоем! Она с облегчением прикрыла за собой
дверь спальни. Еще несколько часов похищены у суеты и хлопот, которые
отнимают столько сил и времени, мешают их уединению. Анжелика
возблагодарила небеса за то, что им дарована еще одна ночь, с сиянием
звезд и шумом моря, ночь наедине с любимым.
  Жоффрей де Пейрак с улыбкой подошел к Анжелике.
  - Вы были так очаровательны и нежны с этим медведем. Любовь моя, во
всем мире не найдется женщины, подобной вам. Я умираю от желания заключить
вас в свои объятия.
  Несмотря на нескончаемый круговорот дел граф казался веселым и
беззаботным.
  - Для меня не существует никого, кроме вас! Невыразимый покой
снизошел на Анжелику. "Единственный мой!" Она чувствовала силу, исходившую
от графа де Пейрака. "Все, чего касается рука этого человека, несет на
себе особую печать... И он меня любит... Я - его жена..."
Тишину нарушал лишь котенок, который раздобыл под шкафом свинцовую
пулю и теперь забавлялся с ней. Он был похож на маленького домового,
хранителя очага и счастья своих хозяев.
  - Вы чем-то встревожены? - заговорил Пейрак. - Я заметил это, когда
вы вошли. Что случилось?
  - Я забываю обо всех печалях, когда остаюсь с ваши, - Анжелика
прижалась к его плечу. - Я не хочу разлучаться с вами никогда, не хочу,
чтобы вы уезжали. Не знаю, почему это вселяет в меня такой страх. Не
уезжайте!
  - Это необходимо.
  - Почему?
  - Господин Виль д'Авре может обидеться, - Жоффрей де Пейрак изобразил
крайний испуг.
  - Ах, какое это имеет значение?! Пускай себе обижается, по крайней
мере, мы отдохнем от его нескончаемых речей по любому поводу. А вы
заметили, как только маркиз замолчал, тут же заговорил его протеже
Александр. Я видела, как он беседовал с Кантором. Они с маркизом,
наверное, условились обижаться по очереди.
  Они засмеялись, но тревога Анжелики не проходила.
  - Вы ждете Кантора, чтобы договориться об отъезде?
  - Отчасти.., да.
  - Он едет с вами?
  - Нет, он остается. Я бы хотел, чтобы о вас заботился именно
Кантор.., и еще, пожалуй, это существо, - Пейрак показал на котенка.
  Анжелика взяла на руки маленького зверька с огромными глазами.
  - И от каких же напастей должны оберегать меня эти двое?
  Внезапно она вспомнила о Колене. Быть может, Жоффрей хотел ее
испытать и для этого оставлял одну в Голдсборо, губернатором которого был
Колен?
  Нет, это невозможно. Ведь все недоразумения были выяснены, все было
расставлено по своим местам, все сомнения относительно Колена, Жоффрея, да
и самой Анжелики давно рассеялись. Она подняла глаза на своего мужа: на
его лице не было и следа подозрительности. Анжелика вновь подумала, что
для нее не существует мужчин, кроме Пейрака.
  Эта истина была столь очевидна и несомненна, что и для графа -
Анжелика это поняла - тревоги и неуверенность были позади.
  А Колен - справедливый, сильный, честный и искренний Колен - уже не
питал никаких иллюзий.
  Он остался в Голдсборо, принял на себя обязанности, которые пришлись
ему по душе, а значит, обрел равновесие, успокоение, нашел свое место:
принесенная жертва не убила в нем вкус к жизни и неистощимую энергию. Его
присутствие в Голдсборо рядом с Пейраком вселяло в Анжелику чувство
Удивительного умиротворения. Она негромко сказала:
  - Хорошо, что Колен здесь.
  - Да, иначе бы я не уехал.
  Эти слова наполнили Анжелику радостью, которая невольно осветила ее
лицо.
  Граф де Пейрак улыбнулся, глядя на нее:
  - Наше положение еще очень непрочно, нас окружают враги, даже сейчас,
в эту минуту. Колен Патюрель чрезвычайно осторожен, у него тонкая интуиция
и железная хватка, его трудно обмануть. Я объяснил ему, откуда нам может
грозить опасность. Он знает, что мы здесь живем, что нам дороги эти земли,
эти люди, он все держит в своих руках, ничто не ускользает от его
внимания. Он наделен поистине божественным даром властвовать над людьми.
  - Как и вы сами.
  - Нет, не совсем так, - задумчиво произнес Пейрак. - Я стараюсь людей
заворожить, очаровать, он пытается убедить их. Я могу их удивить,
наградить, приблизить к себе, но при этом остаюсь недосягаемым. А он
близок здешним людям, он сделан из того же теста, что и они. Это
поразительно! Да, я благодарен небесам за то, что они послали нам Колена,
и я могу заняться другими делами.
  Анжелика догадалась, что Жоффрей намерен не только освободить
квебекских чиновников, но и выследить и выдворить тех таинственных врагов,
которые не раз расставляли им ловушки.
  - Что случилось с Кловисом?
  - Я поручил Кантору забрать его с рудника между Кеннебеком и
Пенобскотом, где я его оставил. Я собирался задать ему несколько вопросов
о том недоразумении в Хоусноке, когда полагая, что делаете это по моему
приказу, вы отправились в английский поселок. Приказ передал вам Кантор,
который сам получил его от Мопертюи. К несчастью, Мопертюи не может
пролить свет на это происшествие, так как его похитили канадцы, но в
разговоре с Кантором он упоминал, что в свою очередь получил мои
распоряжения через Кловиса. Думаю, что этот последний мог бы сообщить нам
самые верные сведения о тех, кто плетет против нас интриги. Однако Кловис
исчез.
  - Это снова их рук дело?
  - Думаю, да.
  - Кто же "они" такие?
  - Будущее покажет. И надеюсь, очень скоро. Я буду их преследовать до
конца. У островов залива видны огни их кораблей. Может быть, они связаны с
компанией, которая продала Колену земли Голдсборо.
  Анжелика пыталась припомнить, что ей говорил Лопес, один из солдат
Колена, но нить воспоминаний ускользала от нее.
  - Интересно, какую роль во всем этом играет отец де Верной?
  - Ваш иезуит? Моряк и ярмарочный борец? Сдается мне, что от него мы
не увидим ничего плохого, пока прочны сети, которыми вы его опутали.
  - О чем вы говорите?! Это кремень, он холоден, как мрамор. Если бы вы
видели, с каким равнодушием он взирал на то, как я тонула возле мыса
Монеган.
  - И все же он прыгнул в воду, чтобы спасти вас.
  - Да, действительно.
  Анжелика рассеянно погладила котенка.
  - Откровенно говоря, он мне приятен. Меня всегда тянуло к
священникам, - рассмеялась она. - Да простит мне Господь! По-моему, мне
всегда удавалось находить с ними общий язык, правда, я не совсем понимаю,
каким образом.
  - Они видят в вас загадочную женщину: не грешницу, не святую. Вам
удается усыпить их бдительность и недоверие.
  - Откуда он знал, что меня похитил Золотая Борода, я кто ему
подсказал, что меня надо искать на корабле "Сердце Марии"?
  - Исповедуйте его.
  - Иезуита? Признаюсь, мне удалось совершить многое из того, что
считалось невозможным, к примеру - бегство из гарема Мулая Исмаила. Но
исповедовать иезуита? Ни разу не приходилось. Что ж, попробую!


                                  Глава 24


  - Прощайте, - сказала госпожа де Модрибур, Сжимая руки Анжелики, -
прощайте, я вас никогда не забуду!
  Она не сводила с Анжелики своих прекрасных, полных отчаяния глаз,
будто стараясь навсегда оставить память о себе. Ее щеки покрывала
смертельная бледность, руки были холодны как лед.
  - Вы меня презираете? - прошептала Амбруазина. - Но я обязана
повиноваться воле господа. О! Мое сердце разрывается при мысли, что я
должна покинуть эти края, полные неизъяснимого очарования. Они пленили
меня! Никогда еще предписания церкви не казались мне столь суровыми. Но
отец де Верной был непоколебим. Мне нельзя оставаться здесь. Я должна
ехать в Новую Францию...
  - Вы мне уже объясняли, - сказала Анжелика. - Поверьте, мы тоже
весьма опечалены тем, что вам пришлось, решиться на отъезд. Я вижу, что
сегодня кое-кто из девушек, Да и юношей тоже, в слезах.
  - Я обязана повиноваться, - прошептала Амбруазина.
  - Ну что ж, повинуйтесь. Мы не станем запирать вас на замок и
принуждать остаться, если вы этого не хотите.
  - Как вы жестоки, - с упреком проговорила Амбруазина Срывающимся
голосом, будто с трудом сдерживая рыдания.
  - Чего вы хотите от меня?! - Анжелика чувствовала, как, в ней
поднимается волна раздражения.
  - Чтобы вы меня не забывали! - Казалось, что Амбруазина близка к
обмороку.
  Она закрыла лицо руками, отвернулась от Анжелики и медленно, неверным
шагом отошла в сторону. Переодевшись в свои яркие одежды, Амбруазина стала
похожа на хрупкую экзотическую птицу.
  То короткое время, что она провела в Голдсборо, оставило необычайно
глубокий след в ее душе.
  Вчера вечером, едва оправившись после борьбы с медведем, отец де
Верной велел построить хижину из ветвей для приема верующих. Амбруазина
одной из первых поспешила на исповедь к святому отцу.
  Вскоре она в крайнем волнении появилась перед Анжеликой.
  - Он возражает, он категорически возражает против того, чтобы я
оставляла здесь королевских невест. Он говорит, что я должна покинуть эти
края, где не почитают Господа Бога и короля Франции, что мой долг - увезти
девушек в Новую Францию, в Квебек или Монреаль, и что я поддалась
искушению опасной свободы. "Здешняя атмосфера околдовывает, и эти молодые
женщины вскоре забудут о вечном спасении и начнут думать лишь о
материальных благах... Ведь сюда стекаются все богатства мира", - так он
сказал.
  - Богатства? В Голдсборо? Это суровый край, где мы постоянно рискуем
не только своим скудным имуществом, но и жизнью... Мэуин преувеличивает. Я
и не подозревала, что он на такое способен.
  Анжелика была обескуражена и разочарована: она никак не ожидала такой
реакции иезуита. Очевидно, она слишком преувеличивала свое влияние на него.
  У нее было желание тотчас найти отца де Вернона поговорить с ним, но
Амбруазина предупредила, что тот собирался ночевать в поселке и уже
отправился в путь.
  - На него произвела большое впечатление флотилия господина де
Пейрака. Он говорит, что все поселения Новой Франции вместе взятые не
имеют такой торговой и военной мощи.
  - Французские колониальные поселения всегда были бедны как Нов из-за
небрежения королевства и нерадивости местных правителей. Но вовсе не
обязательно следовать их примеру...
  Анжелика решила поскорее рассказать мужу о решении госпожи де
Модрибур...
  - Ну что ж! Пусть едет, - в голосе графа прозвучали ноты радости,
удивившие Анжелику. - Вчера отец Турнель, капеллан Порт-Руаяля, как раз
предлагал доставить этих женщин к себе, на французскую землю, где их
приютит госпожа де ла Рош-Позе.
  - Кое-кто из здешних мужчин будет жестоко разочарован. Они уже вели
речь о женитьбе.
  - Мы с Коленом все им объясним. Мы им скажем, что Порт-Руаяль не так
далеко, и эта вынужденная разлука на несколько дней лишь укрепит их
взаимные чувства. Перед тем как начать совместную жизнь, порой полезно
пережить испытание расстоянием и все прочее.
  - И они поверят вам?
  - Придется поверить, так надо, - ответил Пейрак.
  Анжелика не совсем поняла, что он хотел этим сказать.
  ..Будущие супруги королевских невест и вправду внешне не выказывали
чрезмерной тревоги и смятения, провожая своих суженых.
  Прощание проходило, напротив, в странной тишине, все словно были
охвачены невысказанным тягостным чувством. Казалось, что в
действительности совершалось совсем не то, о чем говорилось вслух.
Анжелика ощущала это столь остро, что ей пришлось делать над собой
невероятные усилия, чтобы сохранять самообладание.
  Мука, которая читалась на лице "благодетельницы", также не вносила
успокоения в душу Анжелики. Жалость к этой женщине и беспокойство за нее
спорили с раздражением той покорностью, с которой Амбруазина следовала
приказам иезуитов.
  Анжелика жалела, что не видит здесь отца де Вернона и не может
высказать ему свои мысли.
  Единственный, кто выиграл, был Аристид Бомаршан. Ему досталась
Жюльена. "Благодетельница" была откровенно рада возможности избавиться от
"паршивой овцы".
  Анжелика заметила, Жюльена не пришла проводить своих бывших спутниц,
видимо, опасаясь, как бы непостоянная и деспотичная герцогиня де Модрибур
вдруг не передумала.
  Амбруазина приняла решение покинуть Голдсборо столь внезапно, что
многие об этом не знали. В последний момент появилась протестующая госпожа
Каррер.
  - Мне никто никогда ничего не говорит. Кто-то приезжает, уезжает, а я
ничего не знаю. Прошу простить меня, госпожа герцогиня, но я не успела
заштопать все дыры на вашем верхнем платье...
  - Не имеет значения, милая, я вам его оставляю, - бесцветно
произнесла Амбруазина де Модрибур.
  Она растерянно огляделась, как бы ища поддержки.
  - Господин Виль д'Авре, - воскликнула она внезапно, обернувшись к
маркизу, который с горестным и проникновенным видом присутствовал при
расставании. - Отчего вы не поедете с нами? Ваше приятное общество
доставило бы нам удовольствие, да и Порт-Руаяль, по-моему, находится в
вашем подчинении.
  - Прекрасная мысль, - согласился маркиз со своей юношеской улыбкой. -
У меня как раз появилось огромное желание поесть вишен в Порт-Руаяле.
Рандон, там уже поспели вишни?
  - Нет еще, - ответил вельможа из Акадии.
  - Что же, тем хуже, мне очень жаль, - лицо Виль д'Авре приняло
скорбное выражение. - Я вынужден отложить свою поездку до созревания
вишен. Весьма сожалею. Но потерпите немного, я только съезжу в один
поселок на побережье Французского залива отведать знаменитое кушанье
Прекрасной Марселины, приготовленное из даров моря. А потом присоединюсь к
вам, любезная герцогиня.
  Эти нелепые слова о вишнях и дарах моря звучали довольно комично, но,
странно, никто и не подумал засмеяться или даже улыбнуться. Никто,
казалось, их и не услышал.
  Анжелика долго колебалась, не в состоянии определить своего отношения
к Амбруазине де Модрибур. Но теперь, когда герцогиня собиралась в путь и
глядела на Анжелику с немой мольбой во взоре, она внушала сострадание и
симпатию.
  Была в этой тридцатилетней женщине какая-то трогательная наивность,
незавершенность, внутренний надлом. Анжелике стало жаль эту молодую,
красивую женщину, от рождения наделенную столькими талантами, созданную
для того, чтобы блистать, но несущую в себе неведомую муку, некий разлад с
самой собой.
  Временами Анжелика не могла сдержать раздражение от контраста между
зрелостью и мудростью герцогини и ее неожиданной детскостью. Такое
противоречие сбивало с толку, но одновременно придавало герцогине особую
прелесть в глазах ее почитателей. Анжелика вспомнила, что особенно ярко
детские черты Амбруазины проявлялись в обществе мужчин. Было ли это
инстинктивное кокетство или сознательный расчет с ее стороны? Она вела
себя как девушка-подросток, делающая первые шаги в искусстве обольщения
мужчин, как будто ей не приходилось пользоваться своими чарами прежде.
  Конечно, Анжелика не забыла о своем страхе, когда на днях во время
научного спора она увидела, как Амбруазина смотрит на Жоффрея де Пейрака
своими прекрасными глазами. Теперь она понимала, что ее тревоги были
напрасны, а страхи преувеличены.
  Жоффрей де Пейрак, похоже, ничуть не был взволнован отъездом
герцогини, и более того, с нетерпением его ждал. А "благодетельница" тем
временем не видела вокруг никого, кроме Анжелики.
  - Мы могли бы стать добрыми подругами, - говорила Амбруазина, - я
чувствую, как вы близки мне, несмотря на то, что нас разделяет.
  Она была права. Амбруазина де Модрибур была воспитана в духе
набожности, из-под влияния которой она не хотела, да и не могла выйти. При
том она была наделена даром предчувствия, который сближал ее с Анжеликой,
также обладающей тонкой интуицией. Ведь сказала Амбруазина ей однажды:
  "Опасность бродит вокруг, и вам она угрожает".
  А теперь герцогиня словно не могла окончательно решиться покинуть
Анжелику и не сводила с нее глаз, исполненных отчаяния.
  Арман Дако и капитан Жоб Симон помогли Амбруазине сесть в лодку.
Королевские невесты уже были доставлены на корабль. Герцогине предстояло
небольшое путешествие на легком тридцатитонном судне под командованием
господина де Рандона. После остановки в Порт-Руаяле корабль должен был
присоединиться к флотилии Пейрака на реке Святого Иоанна.
  Вслед за Жобом Симоном шли два юнги, они несли на носилках
деревянного единорога. Симон не успел завершить его позолоту и устроил
герцогине сцену, когда та заговорила об отъезде. Но Амбруазина де Модрибур
была непреклонна:
  "Вы должны сопровождать меня. Вы - единственный, кто остался от
экипажа, который я наняла".
  Глухо ворча, он сел в лодку последним и пристроил на корме
сверкающего единорога.
  Видя на фоне пурпурного закатного неба его высокую, могучую фигуру,
развевающиеся волосы, Анжелика вдруг вспомнила слова, которые сказал ей
Лопес: "Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовой отметиной, знай,
что твои враги близко!" Что могла значить эта странная фраза? Несмотря на
небольшое пятно винного цвета на виске Жоба Симона, трудно было
представить, что таинственное предсказание относится к бедному,
незадачливому капитану, потерпевшему крушение во Французском заливе.
  Обняв за шею позолоченного единорога, он время От времени вскидывал
руку в прощальном приветствии.
  Дети в ответ махали ему руками, но не слышно было криков и
напутственных слов.
  Симон с единорогом закрывали собой остальных пассажиров, однако,
когда лодка развернулась, Анжелика заметила, что Амбруазина де Модрибур
оглянулась, и графиню вдруг; ожег мрачный пламень устремленных на нее
темных очей. "Я еще поквитаюсь с вами!" - читалось в этом испепеляющем
взгляде.
  Непроизвольно Анжелика схватила руку стоявшей рядом с ней Абигель и с
удивлением почувствовала, как сильно сжала ее пальцы подруга, будто и эта
спокойная молодая женщина ощутила неожиданный драматизм происходящего.
  Багровое солнце быстро опускалось сквозь нагромождения облаков за
линию горизонта. Ветер усиливался, надутые паруса отчетливо выделялись
белыми, светящимися мазками на фоне темно-синего неба, на которое
надвигалась ночь.
  Уже не было видно, как происходит посадка на корабль, и лишь когда
подняли на борт деревянного единорога, луч заходящего солнца сверкнул на
его позолоте и на роге из розовой слоновой кости. Немного спустя корабль
тронулся с места, затем пересек невидимый барьер между днем и ночью и
исчез во тьме.
  Только после этого дети оживились и стали прыгать на песке, а затем,
взявшись за руки и радостно крича, принялись водить хороводы и плясать
фарандолу.
  Абигель и Анжелика посмотрели друг на друга. Они не обменялись ни
единой фразой, не умея подобрать нужных слов, но обе испытывали неясное
чувство облегчения.
  Настроение на берегу изменилось. Только несколько мужчин, проводивших
своих любимых, оставались печальными и вдумчивыми. Они держались
обособленно и вели между собой неторопливую беседу. Присоединился к ним и
Колен.
  Остальные, похоже, не слишком жалели об отсутствии пассажиров
"Единорога", потерпевшего кораблекрушение две недели тому назад недалеко
от Голдсборо.
  Их отплытие избавляло местных жителей от многих проблем, и они рады
были вновь оказаться в своем кругу.
  - Очередь за нами, - проговорил Пейрак, запахивая полу своего плаща,
развевающегося на ветру.
  - Вы все-таки едете? - радостно спросил Виль д'Авре.
  - Со следующим приливом.
  - Наконец-то! Анжелика, ангел мой, жизнь прекрасна! Ваш муж -
замечательный человек. Вы оба непременно должны приехать в Квебек. Ваше
присутствие скрасит там зимний сезон. Да, да! Обязательно приезжайте!


                                  ЧАСТЬ ВТОРАЯ


  ГОЛДСБОРО ИЛИ ЛОЖЬ


                                  Глава 1


  - О, любовь моя! - воскликнула Анжелика. - Мне кажется, что у нас так
и не было времени насладиться любовью, а вы уже уезжаете! Это чудовищно!
Ненавижу приливы, а особенно их неотвратимость! Прилив не ждет... Он
отбирает вас у меня.
  - Что с вами? Я вас не узнаю!
  Жоффрей де Пейрак обнял Анжелику, положил руку на ее пылающий лоб.
Внезапно прогрохотал гром. Весь вечер на небе собирались тяжелые свинцовые
тучи, предвещавшие грозу. Жара и духота сменились резкими порывами ветра.
Слышно было, как о стену стучал деревянный ставень.
  - Вы же не поплывете в такую бурю? - с надеждой спросила Анжелика.
  - Буря? Это всего лишь легкий ветерок. Дорогая моя, вы сегодня ведете
себя как дитя.
  - А я и есть дитя, - упрямо проговорила она, обвив руками его шею, -
дитя, которое пропадет без вас. Вы оставляете меня одну в пустом доме, а
сами исчезаете. Я этого не переживу!
  - Мне тоже трудно! Знаешь? Именно поэтому я был жесток в тот вечер.
Во мне сидел страх потерять тебя во второй раз, страх, что демоны снова
одержат над нами победу. Но все это ребяческие бредни. Настало время
повзрослеть, стать солиднее, - рассмеялся Пейрак, поцеловав Анжелику, - и
посмотреть правде в глаза: я уезжаю на шесть или десять Дней, прекрасно
оснащенный и вооруженный. Это всего лишь прогулка по Французскому заливу...
  - Как я боюсь этого Французского залива. Все о нем без конца говорят,
а мне он представляется эдакой черной дырой, из которой поднимается адский
пламень и в котором живут Драконы, страшные чудовища и идолы...
  - - Отчасти вы правы. Я уже бывал в окрестностях ада. Много раз в
своей жизни я оказывался у его врат. Уверяю вас, любовь моя, что и на сей
раз меня туда не пустят.
  Графу наконец удалось развеять дурные предчувствия Анжелики.
  - Может быть, я даже успею вернуться до того, как Абигель родит
ребенка, - добавил он.
  Анжелика не стала рассказывать о своей тревоге из-за Абигель, она не
хотела перекладывать на него свои женские страхи.
  - Непременно попросите о помощи старуху-индианку из поселка, -
посоветовал он, - говорят, она готовит прекрасные лекарства для рожениц.
  - Обязательно. Все будет хорошо.
  Анжелика знала, что Жоффрею нужно ехать. И дело было не только в
Фипсе. Были еще те, кого она про себя называл "демонами". Она не могла
остановить своего мужа, особенно когда он все взвесил и принял решение
действовать. Зная его внутреннюю силу и энергию, Анжелика не сомневалась в
быстроте и мощи его удара, верила, что все сложится удачно, но боялась
разлуки, не решаясь отпустить его от себя. Она погладила его по плечу,
поправила ленты на плаще, кружевное жабо. Она успокаивала себя этими
деловитыми жестами, как бы давала понять всем, что он принадлежит только
ей, что он пока еще рядом.
  На графе был великолепный английский атласный костюм цвета слоновой
кости на пурпурной подкладке, расшитый мелким жемчугом. Его дополняли
высокие - выше колен - красные ботфорты из тонкой кожи.
  - Вы уже надевали однажды этот костюм. По-моему, как раз в тот вечер,
когда я вернулась в Голдсборо.
  - Да. Мне тогда нужно было выглядеть достойно, как перед боем.
Нелегко быть обманутым мужем.., или считаться таковым, - договорил он со
смехом, видя непроизвольный протест Анжелики.
  Пейрак привлек ее к себе, обнял и прижал к своей груди с такой
страстью, что у нее перехватило дыхание.
  - Берегите себя, любимая моя! - прошептал он, целуя ее волосы. -
Умоляю вас, берегите себя!
  Она почувствовала, что он никогда еще так не боялся оставлять ее.
Отстранив Анжелику, Пейрак посмотрел на нее долгим взглядом, провел
пальцем по ее лицу: вдоль бровей, по виску, к подбородку, словно желая
запомнить свои ощущения, затем шагнул к столу, взял пистолеты и заложил их
за пояс.
  - Отступать поздно, - сказал он как бы самому себе. - Нужно идти
вперед, выследить врага, заставить его показать свое лицо.., будь то даже
лицо самого дьявола. Жребий брошен. Существует Голдсборо, Вапассу, наши
фактории, рудники на Кеннебеке и Пенобскоте, наша флотилия... Надо сделать
все, чтобы это сохранить.
  - Что же нужно сделать?
  Пейрак снова обнял Анжелику. На губах графа заиграла его обычная
насмешливая улыбка, словно он хотел смягчить смысл дальнейших слов.
  - Нужно отбросить страх и сомнения. Понимаете... Я боялся вас
потерять, сомневался... Теперь я знаю: если бы не ваше предупреждение, я
бы попал в расставленную ловушку... Такие повороты событий учат
осмотрительности. Запомните, любовь моя: НЕ НУЖНО НИЧЕГО БОЯТЬСЯ...
Следует призвать на помощь решительность и осторожность.., и врата ада
никогда не откроются для нас.


                                  Глава 2


  Он уехал. На смену дождливому, ветреному дню пришел вечер.
  Казалось, из помещений форта ушло человеческое тепло. Оставшись одна,
без любимого человека, Анжелика чувствовала, как ею мало-помалу овладевает
безотчетный, леденящий душу страх.
  Она с радостью задержала бы у себя Кантора, чтобы поговорить с ним
допоздна - ночь не казалась бы такой долгой. Но к вечеру юноша исчез
вместе с Марсиалем Берном, Алистером Мак-Грегором и еще парой-другой
приятелей. У них были какие-то свои секреты.
  Днем Анжелика навестила Абигель.
  - Я доставляю вам много хлопот, не так ли? - спросила супруга
Габриэля Берна. - Если бы не я, вы могли бы поехать вместе с господином де
Пейраком...
  - Если бы не вы?! О да, конечно, но вы же существуете, моя милая
Абигель, - весело ответила Анжелика, - а скоро появится еще маленькое
драгоценное существо, которое принесет нам много радости.
  - Я немного волнуюсь, - призналась Абигель, словно исповедуясь в
непростительном грехе, - боюсь, что не справлюсь с испытанием, которое мне
предстоит. Первая жена Габриэля умерла при родах. Я помню, я была там и
все видела. Это было ужасно, такая беспомощность! И я вижу, что чем ближе
мой срок, тем сильнее Габриэля мучают воспоминания...
  - Перестаньте даже думать об этом, - притворно рассердилась Анжелика.
  Она села возле Абигель на край большой, грубо сколоченной кровати и
принялась рассказывать обо всех известных ей благополучных исходах
беременности.
  - Я чувствую, как у меня здесь перекатывается что-то круглое, -
Абигель положила руку на живот, в области желудка. - Это, наверное, голова
ребенка? Значит, сначала появятся ножки?
  - Возможно.
  - Что ж, ничего страшного. В таком положении роды порой проходят
легче...
  Абигель совершенно успокоилась. Зато Анжелика унесла с собой все ее
сомнения и страхи. Она решила посетить госпожу Каррер.
  - Я по поводу Абигель, сударыня. Могу ли я рассчитывать на вашу
помощь?
  Жена адвоката нахмурилась.
  Жизненный опыт, бодрость этой женщины, легко управлявшейся со своими
одиннадцатью детьми, сделали ее незаменимой в Голдсборо.
  - Абигель не слишком молода, - озабоченно проговорила она. - Тридцать
пять лет - немалый возраст для рождения первого ребенка.
  - Вы правы, но Абигель мужественна и терпелива, что немаловажно при
родах, которые рискуют затянуться.
  - Хорошо бы знать, каково положение плода.
  - Не правильное.
  - Значит, если роды затянулся, ребенок умрет.
  - Он не умрет, - со спокойной уверенностью сказала Анжелика. - Так я
могу рассчитывать на вас?
  Затем она отправилась в индейский поселок в поисках старухи-индианки,
о которой говорил Жоффрей де Пейрак. Старуха сидела в своем вигваме и
курила трубку. В обмен на водку, хлеб из белой пшеничной муки и красное
покрывало она согласилась в случае необходимости помочь советами или
снадобьями. Она знала свое дело и владела секретами многих лекарств,
состав которых был неведом Анжелике. К примеру, настоя из корней,
облегчающего боль, но не прерывающего схваток, или обезболивающей мази, к
которой прибегали в конце родов - при извлечении ребенка из чрева. В
прошлом году действие этой мази испытала на себе Женни Маниго, когда она
произвела на свет маленького Шарля-Анри.
  Бедная Женни Маниго! Бедная француженка из Ла-Рошели! Бескрайняя,
дикая Америка похитила и поглотила ее навсегда в своих дремучих лесах.
Возвращаясь в поселок под мелким холодным дождем, Анжелика не могла унять
дрожь. Голдсборо, с трех сторон окруженный темным лесом, а с четвертой -
зажатый океаном, казался ей крохотной песчинкой, затерянной меж двух
беспощадных, грозных стихий: леса и океана.
  У берега не стояли корабли, отбыли многочисленные гости, которые
приносили Анжелике так много хлопот все последние дни: жители Акадии,
индейцы, королевские невесты и их "благодетельница", шумный маркиз Виль
д'Авре со свитой священнослужителей... Серые сумерки спускались на
соломенные крыши домов, скрадывая цвета и как бы подчеркивая беззащитность
сгрудившихся на побережье хижин. Казалось, еще немного, и царственная,
величественная стихия сметет и поглотит их.
  Но из ощущения безнадежности рождалось противоположное чувство: в
этих бедных хижинах жили люди, чьи отважные сердца были столь же горячи,
как и огонь в их очагах.
  Чуть дальше, в лагере Шамплен поселились уцелевшие англичане, не
терявшие надежду заново отстроить то, что разрушили индейцы. Под защитой
великодушных французов они терпеливо ждали конца своих мучений, молились,
пели псалмы и нисколько не тревожились из-за близкого соседства со своим
самым страшным врагом - иезуитом.
  Поселок Голдсборо служил пристанищем всем изгнанным и преследуемым.
Вспомнив о юном протестанте Марсиале Берне, который принес усталому
иезуиту ведро с родниковой водой, Анжелика с надеждой подумала, что в этом
уголке земли возможны благотворные перемены.
  Ей захотелось заглянуть к Колену, чтобы узнать, как его солдаты,
недавно оказавшиеся в Голдсборо, переносят разочарование из-за отъезда
королевских невест.
  Но прогулка под дождем, промокшие ноги заставили Анжелику отказаться
от своего намерения. Она зашла в портовый трактир, который после
оживления, царившего в нем последние дни, показался ей пустым, и, не найдя
там Кантора и выпив чашку рыбного бульона, вернулась домой.
  Она ощущала постоянную неясную тревогу.
  Его не было. Он уехал. И только котенок, как маленький шаловливый
домовой, радуясь жизни, оживлял полутемную комнату своими веселыми играми
и беготней. Иногда он, как подобает солидной кошке, садился и, наклонив
голову, внимательно смотрел на Анжелику, словно спрашивая:
  - Ну что? Как дела?
  И с удвоенной энергией вновь принимался за игру.
  Анжелика была рада, что котенок здесь. Предстоящая ночь и все
последующие дни уже заранее казались ей нескончаемыми. Этим вечером воздух
в спальне был довольно влажный. Она хотела зажечь огонь в камине, но не
нашла сухих поленьев. Шум дождя, завывание ветра и рокот волн с особой
силой были слышны в помещениях форта, построенного на некотором возвышении.
  Внезапно к десяти часам вечера наступила тишина.
  Подойдя к окну, чтобы закрыть ставень, Анжелика увидела, что дождь и
ветер прекратились, волны улеглись. Надвигался густой туман. Было видно,
как он стелется над водой, поднимается в ночи высокой белой стеной,
клубится над берегом, скрывая далекие огоньки, подбирается к форту. Все
поглотила белая дымка, несущая запах моря и сырой земли. Ни одного
проблеска вокруг - только влажное, бледное марево.
  Анжелика набралась решимости и закрыла ставень. Жоффрей! Где он? Он
хорошо знал море, но туман всегда таил в себе опасность для мореплавателей.
  Перед тем как лечь в постель, Анжелика задумчиво прошлась по комнате.
Она вовсе не хотела спать, хотя чувствовала, что ей необходимо отдохнуть.
Однако как раз сегодня ей показалось важным навести порядок в спальне,
осмотреть все ее уголки, расставить все по местам. Было похоже, что ее
побуждало к этому чувство самосохранения, словно ей было спокойнее
находиться в прибранной комнате. Обычно Анжелика не придавала большого
значения порядку в доме, ее устраивало вольное расположение, даже
нагромождение вещей: так ей казалось, что они дышат, живут вместе с
хозяевами, словно одушевленные существа. Кроме того, она любила, чтобы все
было у нее под рукой. Но сегодняшний вечер был особенным, нужно было все
перебрать и разложить на свои места. Анжелика сложила одежду, тщательно
упаковала ее в сундук, пересмотрела все свои склянки и пакетики с настоями
и травами, которые в некотором беспорядке стояли на столике, выбросила все
ненужное, отобрала все, что могло ей понадобиться для Абигель. С
внутренним удовлетворением она разместила все лекарства в большом, удобном
деревянном ларце с изображениями святых Косьмы и Дамиана на внутренней
стороне крышки. Анжелике снова вспомнилось трогательное внимание к ней
Жоффрея в момент расставания, но вместе с тем в ней росло ощущение
странной неуверенности и тревоги. К чему эти страхи? - в который раз
повторяла она себе. Он и раньше пускался в опасные предприятия и всегда
доводил их до благополучного конца. Какие новые превратности может
уготовить судьба ему, пережившему в своей жизни так много испытаний,
видевшему людские подлость и коварство!
  И снова он должен рисковать собой во имя мира и спокойствия, столь
необходимых жителям Голдсборо, чтобы пережить тяготы новой зимы, которые
чреваты не меньшими потерями, чем нашествия индейцев и канадских пиратов.
Анжелика верила, что Жоффрей де Пейрак скоро вернется с победой.
  Если все завершится удачно, они с Жоффреем смогут возвратиться в
Вапассу. Там будет больше трудностей, чем здесь, на побережье, но сколь
сладостно желание вновь очутиться в родном доме, где она чувствовала бы
себя в безопасности вдвоем с любимым человеком, где могла бы пройти их
жизнь, наполненная трудом, простыми житейскими радостями, совместными
планами, дружбой и взаимопониманием с соратниками. Это были их настоящие
товарищи, рожденные в разных уголках земли, но объединенные ныне общим
желанием обжить здешний дикий край не только для себя, но и для грядущих
поколений.
  Анжелика не сомневалась, что в их отсутствие, которое, впрочем, не
должно затянуться, дела в Вапассу идут успешно. На Антина и Рица можно
было положиться. Не беспокоили ее и взаимоотношения старожилов и вновь
прибывших людей Пейрака: напряженная работа просто не оставляла времени
для выяснения отношений. Граф оставил в Вапассу проект расширения форта и
его укреплений, и теперь завербованные им солдаты работали лесорубами и
строителями. Остальные без устали трудились на рудниках: добывали золото и
серебро, - прокладывали новые штольни, сооружали драги. Одновременно все
занимались земледелием, охотой, рыболовством. Дети во всем помогали
взрослым. Анжелика представила, как Онорина собирает ягоды и орехи в
компании медвежонка Ланселота.
  Приводя в порядок содержимое своей большой кожаной сумки, с которой
она почти не расставалась, Анжелика наткнулась на ожерелье вампум, подарок
Уттаке, великого вождя Союза пяти племен ирокезов. Она помедлила,
разглядывая изображения, сложенные из фиолетовых и белых жемчужин.
Ожерелье также было залогом мира и покоя в Вапассу. Теперь его жителям не
страшны были набеги ирокезов. А от чересчур смелых разбойников-канадцев
надежной защитой послужит стена из кедровых бревен с угловыми башенками и
небольшой, но хорошо вооруженный отряд. Как славно было помечтать о жарком
огне камина, горящего там долгими зимними вечерами. Несмотря на тяжкие
лишения, пережитые минувшей зимой, Анжелика вспоминала о том времени с
умилением.
  "Мы были счастливы, несмотря ни на что, - сказала она себе. -
Священная долина Серебряного озера надежно укрывала нас от врагов.
Казалось, даже демоны были не властны над ее обитателями".
  Мысль о демонах снова пробудила в Анжелике уснувшую было тревогу.
Сегодня любой пустяк приводил ее в подавленное состояние. Быть может,
виной тому был вязкий, тягучий, всепроникающий ночной туман...
  - Найдет ли он "их"? Какие новые козни строят "они" своим жертвам?
  Анжелика унеслась мыслями в темное, неспокойное море, где в поисках
таинственных врагов-невидимок плыли корабли Жоффрея де Пейрака. Ей вдруг
стало трудно дышать...
  Анжелика сделала над собой усилие и пыталась отогнать мрачные мысли.
Однако перед тем, как лечь спать, она зарядила один из своих пистолетов и
положила его под подушку.
  Непривычная тишина вокруг рождала у Анжелики чувство полного
одиночества, будто все покинули форт и забыли о ее существовании.
  Ощущение было столь сильным, что она не удержалась и открыла дверь,
ведущую на лестницу. Стали слышны голоса часовых, которые пировали в
большом зале вместе с солдатами Колена и индейцами. Она немного
успокоилась и решилась лечь в постель, но все же продолжала пребывать в
состоянии какого-то напряженного ожидания.
  Вскоре Анжелика забылась беспокойным сном, полным неясных видений и
фантастических картин. Временами сквозь зыбкую дымку проступали призрачные
очертания Французского залива, или Прекрасная Марселина и ее двенадцать
отпрысков кружились в бешеной пляске среди диковинных морских раковин, или
морское чудище тяжело ворочалось в бухте Парсборо, поднимая вокруг
огромные волны, а гигантское божество мик-маков Глооскап поднималось из
пучины вод до самых небес, и среди свинцовых туч вырисовывался его бледный
дьявольский лик-маска с мерцающими агатовыми глазами.
  Проснулась Анжелика с ощущением ужаса, словно эти монстры окружали ее
постель, притаились в густой темноте, подстерегали ее по углам.
  Ничего не было видно. Стояла глубокая ночь, но чувствовалось, что
"они" где-то рядом. Тишина была какая-то неестественная, словно туман
плотным кольцом окружил и сжал деревянные стены форта, отрезал его от
мира, лишил всякой помощи извне.
  Мучительно тянулись минуты, сопровождаемые лихорадочным биением
сердца, и Анжелика напрасно пыталась угадать в царстве тишины и мрака хоть
малейшие признаки присутствия в ее комнате реальных или - что еще страшнее
- нематериальных существ.
  Наконец, она осознала, что ее разбудил странный, едва слышный шорох,
раздававшийся совсем рядом, словно кто-то провел ногтями по столу, а затем
резко выдохнул воздух. Звуки то стихали, то снова возобновлялись.
Невозможно было представить, от кого они исходили, во всяком случае, они
слышались совсем близко от кровати. Вдруг Анжелику осенило: это зверь!
  Охваченная паническим страхом, она хотела выскочить из постели и
броситься прочь, но внезапно поняла: зверь? Ну да, конечно, это же
котенок! Наверное, он устроится на ночь где-нибудь около нее. Но что за
странные звуки он издает? Может быть, он задыхается, или заболел, и у него
началась рвота? Анжелика вгляделась в темноту и увидела смутные очертания
маленького существа: котенок стоял, выгнув спину дугой, шерсть на нем
поднялась дыбом. А звук? Ну, конечно! Подчиняясь инстинкту,
унаследованному от многих поколений своих диких предков, в минуту
опасности котенок начинал шипеть и фыркать. Теперь кое-что прояснилось.
  Котенок различал в темноте нечто невидимое для человеческого глаза и
та; им способом выражал свой испуг и отчаянный ужас. Анжелика вдруг
почувствовала, что у нее от страха тоже зашевелились волосы.
  В течение долгих, нескончаемых минут она ощущала себя неспособной
двигаться, парализованной, прикованной к постели. Во мраке ночи таилось
что-то чудовищное, необъяснимое, скрытое от ее взора и различимое лишь для
кошачьих глаз.
  Наконец, она заставила себя протянуть руку и нащупать под подушкой
пистолет. Ощущение в ладони его гладкой деревянной рукоятки подействовало
на нее успокаивающе. Она сделала глубокий вдох, постаралась собраться с
мыслями.
  Нужно зажечь свет. Анжелика протянула руку к ночному столику у своего
изголовья, наткнулась на теплое тельце котенка - шерсть у него и вправду
стояла дыбом, словно колючки у ежа. Когда она дотронулась до его спины, в
разные стороны брызнули мелкие искры, котенок пронзительно мяукнул и
спрыгнул на пол. Наверное, он забился под шкаф и теперь сидел там,
свернувшись в комочек и дрожа от страха. Анжелика наощупь поискала огниво
и свечу. Безуспешно. Сердце готово было выскочить из ее груди. В комнате
кто-то был, это очевидно, но кто? Неловким движением она смахнула на пол
какой-то предмет, мысленно отругала себя.
  "Будь то сам Дьявол, я должна его увидеть", - стуча зубами, сказала
она себе.
  Анжелика чувствовала, как некая волна надвигается на нее, смутно
напоминая что-то знакомое. Она должна была кого-то о чем-то спросить.., но
забыла, и нить была потеряна.
  Дрожащей рукой Анжелика пыталась высечь огнивом искру. Скорее,
скорее, пока волна не накрыла ее целиком. Наконец, сверкнула искра, трут,
увы, не загорался, но в мгновенном проблеске света Анжелика увидела, что в
спальне она не одна.
  Кто-то стоял в глубине комнаты, в углу, слева от двери. Анжелика
успела увидеть очертания неподвижной человеческой фигуры, будто закутанной
в черную траурную накидку.
  Откуда вдруг подступила тошнота? Откуда взялся этот невыносимый
запах? В нем была разгадка, в нем таилась опасность!
  Анжелика собрала всю свою волю, стараясь не обращать внимания на
холодный пот, который струился по ее спине. Когда наконец трут
воспламенился, она старательно, не глядя по сторонам, подожгла фитиль,
подождала, пока свеча разгорится и рассеет мрак, осветив все уголки
комнаты.
  Подняв свечу, Анжелика направила ее в ту сторону, где ей померещился
застывший человеческий силуэт. Заставляя себя успокоиться, она старалась
разглядеть невидимое. Так и есть - кто-то стоял у стены, будто призрак, с
головы до ног закутанный в черную мантию с капюшоном, который полностью
скрывал склоненное лицо. Он был подобен статуям скорбящих монахинь, что
стоят в королевских усыпальницах.
  У Анжелики мелькнула мысль, что это обман зрения, не что иное, как
повешенное ею платье, игра воспаленного воображения, Но в этот момент
призрак шевельнулся и сделал шаг вперед.
  Сердце Анжелики сжалось, но рука со свечой не дрогнула.
  - Кто здесь? - спросила она как можно тверже.
  Ни звука в ответ... Внезапно Анжеликой овладел гнев. Она поставила
свечу на столик, отбросив одеяло, села на край кровати, поискала ногой и
надела свои расшитые кожаные туфли без задников и встала, не сводя глаз с
немой фигуры.
  На миг остановившись, она снова взяла в руку свечу и направилась к
черному призраку.
  Ее настиг резкий, дурманящий аромат, в тут, внезапно узнав этот
запах, она испытала такой панический ужас, что чуть не лишилась чувств.
  Амбруазина!
  Одновременно мысли Анжелики пришли в порядок, неизвестность
отступила: "Если это действительно она, чего мне бояться?"
Она шла теперь гораздо решительнее. Аромат, разлитый в комнате,
отчетливо напоминал о той, которая несколько дней была гостьей этого форта
- птице в ярком оперении, женщине несравненной красоты, печальной,
набожной, мудрой и наивной, ребячливой и серьезной... Таинственной и
загадочной "благодетельнице".
  Анжелика почти не сомневалась, что это она, поэтому совсем не
удивилась, когда отбросив ее капюшон, увидела горящие темные глаза на
белом, как мел, лице герцогини.
  - Амбруазина, - вернув себе хладнокровие, сказала Анжелика. -
Амбруазина, что вы здесь делаете?
  Губы герцогини де Модрибур задрожали, но она не издала ни единого
звука.
  Словно теряя последние силы, она упала на колени, обвила руками стан
Анжелики и прижалась лбом к ее груди.
  - Я не могла, - наконец с отчаянием прошептала она. - Я не могла...
  - Чего вы не могли?
  - Уехать из этих мест... Уехать от вас... По мере того, как берег
исчезал вдали, росла моя боль. Мне казалось, что, стремясь куда-то далеко
к праведной жизни, на самом деле я навсегда лишаюсь последнего желанного
приюта на земле... Что именно здесь, да здесь я должна жить... Я не могла.
  Тело ее сотрясалось от сдерживаемых рыданий. Через тонкую батистовую
сорочку Анжелика чувствовала, что руки герцогини оплели ее, будто гибкие,
но прочные и цепкие лианы, что жар, которым та охвачена, проникает сквозь
все покровы. В ее душе возникло чувство сострадания и нежности к этой
отчаявшейся женщине.
  Анжелика дотянулась до ближайшего столика, поставила на него свечу, и
с немалым трудом разомкнув пальцы Амбруазины, освободилась от ее
судорожных объятий.
  В этот момент плотную завесу тумана прорезал звук сигнального рожка,
который обычно предупреждал об опасности столкновения кораблей в густом
тумане.
  Этот долгий унылый сигнал, идущий издалека, со стороны Французского
залива, заставил Анжелику содрогнуться и снова усомниться: неужели стоящая
перед ней на коленях женщина - та самая герцогиня де Модрибур, которая
совсем недавно отбыла в Порт-Руаяль. А вдруг это призрак, мираж, дурной
сон наяву? Да и где граница между сном и явью?
  Глаза Амбруазины де Модрибур были сказочно прекрасны, из них струился
тихий свет, они звали и завораживали.
  Снова раздался звук сирены, предупреждая моряков об опасности.
  - Но туман! - воскликнула Анжелика. - Как вы добрались в таком
тумане? Где ваши девушки? Когда вы высадились на берег?
  - В этот час мои девушки, думаю, уже в Порт-Руаяле, - заговорила
герцогиня. - Когда мы туда плыли, нам повстречалась рыбачья лодка. Она
направлялась к Голдсборо. Я не смогла удержаться. Я велела продолжать путь
без меня, а сама попросилась в лодку к рыбакам. Они высадили меня недалеко
отсюда. Несмотря на туман, я легко сориентировалась, пошла по направлению
к форту, где - я знала - найду вас. Часовые меня узнали.
  - Они должны были меня предупредить, - растерянно проговорила
Анжелика.
  - Разве это важно? Я знала, где находится ваша комната, я поднялась,
дверь была незаперта.
  Анжелика вспомнила, что перед сном открывала дверь, чтобы услышать
человеческие голоса и успокоить себя, а потом забыла задвинуть засов.
Итак, именно собственный страх и небрежность - вот чему она была обязана
своим ночным кошмаром. Она была вся покрыта испариной от пережитого
волнения и ощущала полное бессилие, как после изнуряющей жары. В то же
время ее бил озноб, и она едва сдерживалась, чтобы не застучать зубами.
Хороший урок! Впредь нельзя поддаваться внезапным порывам и смутным
страхам.
  Анжелика с радостью устроила бы Амбруазине хорошенькую встряску,
чтобы отучить ее впредь проникать в комнату спящего человека и являться
ему в виде призрака. Но она прекрасно понимала, что герцогиня де Модрибур
была сейчас не совсем вменяема. Казалось, что она в состоянии некоей
прострации, движимая бессознательным, отчаянным чувством, проделала весь
обратный путь к Голдсборо по морю, а затем шла пешком сквозь туман к форту
до комнаты Анжелики.
  Руки Амбруазины, все еще сжимавшие Анжелику, были холодными и
дрожали. Она по-прежнему стояла на коленях, но, похоже, постепенно
приходила в себя и начинала сознавать, что она натворила.
  - Простите меня, - прошептала герцогиня. - О! Простите! Что я
наделала?! Я у вас в комнате?! Вы ведь не покинете меня, а то я пропаду.
  Она начинала бредить.
  - Встаньте, вам нужно лечь, - сказала Анжелика, - вы утомлены.
  Она помогла герцогине дойти до кровати, стала снимать с нее накидку,
как вдруг красная молния пронзила темноту и осветила на миг обеих женщин:
мантия была подбита пурпурным атласом, отразившим пламя свечи. Брошенная
на постель, она напоминала огромную лужу темной крови. "Откуда у нее этот
плащ?" - подумала Анжелика. Но эта мысль исчезла так же быстро, как и
появилась. Анжелика все еще не до конца верила в реальность происходящего.
  Она помогла Амбруазине лечь в постель на простыни, еще хранившие
тепло ее собственного тела.
  - Мне холодно, - пожаловалась герцогиня, не раскрывая глаз. Она
вздрагивала всем телом, словно в конвульсиях.
  "Откуда у нее этот плащ?" - снова промелькнула та же мысль.
  Даже сейчас, укрывая словно одеревеневшую и почти бессознательную
Амбруазину, Анжелика продолжала сомневаться в том, что это не сон. Вдруг
откуда ни возьмись появился котенок с расширенными от страха глазами,
молнией пронесся по кровати, пересек комнату и снова забился под шкаф.
  "Чего он боится?"
Туман просочился в самые крохотные щели и словно стлался по полу,
неся с собой промозглую сырость. Анжелика начала дрожать от холода.
  Она развела огонь в камине, на маленькой печке сварила крепкий
турецкий кофе, выпила его и почувствовала себя лучше. Мысли ее прояснились.
  "Какое безумие! Вернуться одной, в такую погоду. Девушки - в
Порт-Руаяле, она здесь. Все эти миссионеры витают в облаках... Америка -
слишком серьезное испытание для восторженных дам..."
Анжелике было жаль Амбруазину де Модрибур. Склонившись над
беззащитной, лежащей в забытьи женщиной, Анжелика как будто угадывала ее
непростую судьбу, ее прошлое, в котором были боль, горе и отчаянье... Чего
она искала подле Анжелики? Чего не могли ей дать ни ее состояние, ни
высокое положение, ни слуги?..
  - Выпейте, - Анжелика приблизила чашку к губам Амбруазины,
поддерживая одной рукой ее почти безжизненную голову.
  - Невкусно, - поморщилась та.
  - - Это кофе, лучшее лекарство в мире. Через несколько минут вы
почувствуете себя лучше. А теперь, скажите-ка мне, - продолжала Анжелика,
заметив, как порозовели щеки герцогини. - Вы добрались сюда совершенно
одна? С вами был кто-нибудь? Может быть, ваш секретарь или Жоб Симон?
  - Нет, нет! Никого, говорю же вам. Я все сделала сама.
  Когда я увидела ту лодку, которая плыла из Акадии в Голдсборо...
Голдсборо! Вы! Ваша очаровательная подруга Абигель, остальные - любезные,
мужественные люди, дни, наполненные радостью и особенно - воздух свободы,
которым здесь все дышит... Не знаю, что со мной произошло... Я хотела
вновь вас увидеть, убедиться в том, что вы существуете, что это не миф...
  - И вас отпустили одну?
  - Они все так кричали. Но мне было все равно. Мой порыв был сильнее
их доводов. Я приказала им оставить меня в продолжать путь.
  "Могу себе представить, какой там поднялся переполох!" - подумала
Анжелика.
  - Я привыкла, чтобы меня слушались, - с неожиданным вызовом сказала
Амбруазина.
  - Да, я понимаю. Но все же вы поступили неосмотрительно.
  - Ах, не ругайте меня. Я не могу в себе разобраться. Как раз сегодня
я поступила так, как сама того желала, а не под принуждением, противным
моему естеству...
  Голос герцогини звучал жалобно, глаза заблестели, будто наполнившись
слезами. Она положила голову с тяжелой копной волос на плечо Анжелике, как
это делают маленькие дети.
  - Успокойтесь. Поговорим об этом завтра. Вам надо набраться сил.
Сейчас ночь. Нужно спать.
  - Завтра я перееду в тот дом, где я жила. Мне нравится смотреть с его
порога на море. Я вам не помешаю, вот увидите. Я буду жить одна, молиться.
Это все, чего я желаю...
  - Посмотрим. А сейчас спите.
  Анжелика прилегла с другой стороны кровати, закуталась в теплое
одеяло и постаралась согреться.
  - " Ночь была холодной, и Анжелике пригодилась шкура, которую она
расстелила накануне поверх одеяла.
  Все еще не до конца избавившись от пережитого страха, она
сомневалась, стоит ли гасить огонь, и подумала о том, что в дальнем углу
спальни хорошо бы зажечь масляный светильник, но у нее не хватило
храбрости вновь встать с постели. А где котенок? Придет ли он спать рядом
с ней? Перед тем как задуть свечу, она взглянула на Амбруазину. Казалось,
та погрузилась в глубокий сон. На ее тонком лице лежала печать
безмятежного спокойствия, какое бывает у детей.
  Анжелика покачала головой: бедное создание. Затем задула свечу, не
забыв приготовить трут и огниво. Несколько мгновений в ее голове
проносились какие-то неясные картины, потом она погрузилась в сон, не
переставая ощущать легкий, но стойкий запах, исходящий от волос спящей
рядом Амбруазины де Модрибур.
  Анжелике приснился страшный сон, который однажды она уже видела: ее
насиловало чудовище с ужасными клыками. Она задыхалась, отбивалась,
пыталась высвободиться из его мерзких объятий...
  Она снова проснулась. Ее сердце готово было выскочить из груди. В
кромешной тьме на уровне пола Анжелика увидела горящие глаза, неотрывно
глядящие на нее. Прошло несколько страшных минут, и только постепенно она
поняла, что это глаза котенка, который спрятался под стол в другом конце
комнаты. Зверек не спал. Он следил за Анжеликой, охранял ее, как мог.
  Сердце Анжелики стало биться ровнее, кровь не так сильно стучала в
висках. Она вновь обрела чувство реальности. По-прежнему стояла тихая
ночь, за окном, вероятно, плавал тот же густой туман. Анжелика подумала о
Голдсборо и его хижинах, представила каждую из них в облаке густого
тумана. В одном из домов спала Абигель, если, конечно, ее не мучила
бессонница. Теперь ее ночи не были столь безмятежными, как раньше, - из-за
ребенка, которого она носила в себе. Малыш Лорье, наверное, крепко спал,
разметав волосы по подушке. В другом домике жила Бертилья и белоголовый
мальчуган, рожденный на земле Америки и носящий имя Шарль-Анри. Рядом жил
еще один ребенок с льняными волосами, Жереми, и огромный чернокожий раб,
спящий у его ног, а в соседней комнате храпел Маниго возле своей могучей
супруги. И наконец, в одном из жилищ поселился Колен. Анжелика была
уверена, что даже в этот поздний час он сидит за работой при свете
ночника, размышляет, не обращая внимания на туман. Он не спал, ему были
неведомы страхи и сомнения, несмотря на странные события, происходящие
сегодня в Голдсборо.
  Тут Анжелика вспомнила об Амбруазине и протянула к ней руку.
  Кровать рядом с ней была пуста. На этот раз Анжелика сказала вслух:
  - Неужели я сошла с ума?!
  С отчаянной решимостью она зажгла свечу. Амбруазина была в комнате. В
нескольких шагах от постели она истово молилась, стоя на коленях со
сложенными руками" подняв глаза к небу.
  - Что вы делаете? - Анжелика не на шутку рассердилась. - Сейчас не
время для молитв!
  - Нет, самое время, - ответила герцогиня глухим, низким голосом, в
котором звучал благоговейный ужас. - Нужно молиться. Дьявол бродит среди
нас!
  - Глупости! Ложитесь спать.
  Чем больше боялась Анжелика поддаться панике, тем громче она
говорила. Она чувствовала, как дрожь прошла по ее телу. Ей вспомнилось
детство, ночь, проведенная в Ньельском аббатстве, когда молодой монах,
подняв рукава, показывал ей следы ударов Сатаны. "Взгляните, что мне
сделал лукавый, взгляните!"
Анжелика сжала кулаки и зубы, чтобы унять нараставшую дрожь. Она
отдала бы все на свете, лишь бы в этот миг здесь очутился Жоффрей и она
могла бы броситься в его надежные объятия. А что если добежать до дома
Колена? Этот сильный мужчина оградит ее от скрытой опасности. Но нет, по
дороге она умрет от страха. Анжелике казалось дикой мысль покинуть свою
кровать, на которой она спасалась, как на плоту в океане. Ей чудилось, что
едва она опустит ноги на пол, горячие, волосатые руки схватят ее за
щиколотки...
  И почему так дрожал котенок, испуганно забившись под столик?
  - Позвольте мне еще немного помолиться, - попросила Амбруазина де
Модрибур. - Скоро заутреня. Пропоет петух" И дьявол удалится...
  - Здесь нет петухов, - безжалостно проговорила Анжелика, - и если вы
будете ждать, когда он запоет, вы умрете от истощения.
  - Ах! Вы слышали? - вскричала Амбруазина. На ее измученном лице
появилась слабая улыбка.
  И действительно, как ни странно, Анжелика услышала, как во дворе
форта пропел петух. Туман приглушал петушиный крик, который повторился
несколько раз. Пение петуха, до боли знакомое любому сельскому жителю,
странным образом успокоило Анжелику.
  - Он уходит, - прошептала Амбруазина, - Сатана уходит. Он боится
дневного света.
  - Так, значит, в Голдсборо есть петухи, - заключила Анжелика. - Я об
этом не знала. Но раз так, прошу вас, Амбруазина, поймите, в нашем
распоряжении осталось всего несколько часов сна. Ложитесь. Я так устала...
  Амбруазина послушалась, побрела к кровати и словно в изнеможении
легла.
  - Что за муки! - прошептала она, накрываясь одеялом и с каким-то
сладостным чувством зарываясь в подушку. - Ах! Анжелика, как прекрасно
быть подле вас! Вы такая чистая, недоступная. Меня покоряет ваша сила. Вам
неведом страх.
  - Где вы черпаете ваше мужество? Вы получили что-то особенное в
наследство? Ах! Почему этого нет у меня? Почему дьявол преследует меня с
самого рождения?!
  На этот раз Анжелика не стала гасить свечу. Она уже не надеялась,
что, несмотря на свою усталость, сможет уснуть. Она понимала, что этот
жалобный голос напоминает ей о чем-то далеком, когда-то близком ей самой.
Это был голос покинутой, одинокой, непонятой женщины, выброшенной из
привычной жизни в результате некоего сговора, голос бедной, отчаявшейся
женщины, звучавший, словно призыв о помощи из уст несчастного ребенка.
  Неожиданно для себя Анжелика протянула руку и погладила тяжелые
волосы Амбруазины, в которых отражался огонь свечи. Глаза герцогини
смягчились, она посмотрела на Анжелику с детским изумлением.
  - Вы так добры, - прошептала она растерянно. - Отчего вы так много
для меня делаете?
  - А почему вас это удивляет? Вам нужна помощь, рядом с вами нет
никого из близких. Я хочу, чтобы вы отдохнули и успокоились.
  - Какое счастье смотреть на вас, слушать вас, - мечтательно
проговорила Амбруазина. - Как вы прекрасны! И у вас доброе сердце. Оно
обладает даром любви, вот что главное. Вам даровано это чудо: любить и
внушать другим любовь к себе. Я никогда ничего не чувствую.., кроме
страха. Я знаю, что вызываю у людей неприязнь.
  Она робко прикоснулась к волосам Анжелики, в восхищении провела
пальцами по ее щеке и губам:
  - Вы так красивы, и все же...
  - Вздор, - Анжелика пыталась разгадать за бессвязными речами
Амбруазины ее душевную тайну. - Не смешите меня! Вы тоже красивы. И вы это
знаете! А что до того, что вас якобы не любят... А как же преданность
ваших спутниц, всех, кто вас окружает?
  Вдруг Анжелика вспомнила, какой вопрос не давал ей покоя все это
время:
  - Амбруазина! Запах ваших волос... Он по-прежнему пьянит... Вы
недавно пользовались духами. Но вы же сказали, что потеряли последний
флакон во время кораблекрушения.
  Амбруазина слегка поморщилась и улыбнулась:
  - Знаете, получается, что вы были правы, говоря, что меня окружают
любящие люди. Представляете, мой секретарь Арман Дако, зная, как дороги
мне эти духи, взял с собой запасной флакон на случай, если я буду
испытывать в них недостаток в Новой Франции. Как человек
предусмотрительный и старательный, он завернул его в непромокаемую ткань и
зашил в пояс своего камзола. Когда ой узнал, что я лишилась несессера, то
отдал мне эти божественные духи.
  - Я слышала, что именно он помог вам спуститься в лодку с ребенком
Жанны Мишо... Видите, какую преданность вы сумели внушить даже такой
канцелярской крысе, как этот Дако. На вид он совсем не годится на роль
героя...
  Амбруазина улыбнулась в ответ, но вокруг ее рта обозначились горькие
складки.
  - Да, такой толстый увалень... Она подняла глаза на Анжелику и с
горячностью сказала:
  - А вас любят все мужчины. Самые достойные. Ваш супруг, например...
Необыкновенный человек... Одаренный, обаятельный, само совершенство. Любая
женщина была бы счастлива покорить такого мужчину, а он очарован только
вами, не сводит с вас глаз, улыбается только вашим шуткам... И тот
блондин, молчаливый гигант... С первого взгляда заметно, какие чувства он
к вам питает... Даже между тем статным иезуитом и вами чувствуется особая
"аура" близости, родства, которое вы умеете создавать в отношениях с
любым, самым обыкновенным мужчиной, будь то глупый солдат или гнусный
пират... Взять даже того жуткого индейца... Он тоже вас любит, это
очевидно. И убьет всякого, кто осмелится посягнуть хотя бы на ваш мизинец,
я это поняла... Стоит вам только появиться, и происходит нечто
необъяснимое.., будто люди начинают чувствовать себя более счастливыми...
Даже медведь, даже медведь, и тот вас обожает! - вскричала Амбруазина,
ломая руки.
  Анжелика рассмеялась:
  - Какая страстная обвинительная речь! Но вы преувеличиваете, моя
дорогая!
  - Нет, - упрямо возразила Амбруазина. - Вы наделены даром внушать
любовь, может быть, оттого, что умеете воспринимать чужое чувство, умеете
любить? Я бы все отдала, лишь бы научиться этому!
  - Разве сложно, например, научиться любить жизнь? - серьезно спросила
Анжелика.
  Теперь она понимала, что в душе этой красивой, одаренной женщины
живет глубокое отчаяние.
  - Разве в этом заключается дар любви? - задумчиво переспросила
Амбруазина. - Нет, все не так просто...
  Она погладила загоревшее на морском солнце плечо Анжелики.
  - У вас прекрасное тело, вот в чем секрет. Вы воспринимаете
окружающее не только сердцем, но и всей плотью: счастье и беду, солнце,
птиц в небе, блеск морской воды, все, что может с вами произойти завтра...
С радостью вы встречаете и отдаете любовь...
  - Что вам мешает делать то же самое?
  - Что мне мешает?
  Амбруазина почти прокричала эти слова. Широко раскрытыми глазами она
словно заглядывала себе в душу, и не находила там ничего, кроме отчаянья.
Горькие складки вокруг ее рта обернулись на миг глубокими морщинами,
обезобразив лицо и превратив ее в уродливую старуху.
  - Оставьте меня, - воскликнула она, отталкивая руку Анжелики. -
Оставьте меня, пора, наконец, свести счеты с этой жизнью! Надо было
сделать это сегодня ночью...
  - Сегодня ночью?
  - Нет, нет, - в каком-то лихорадочном безумии проговорила Амбруазина,
- довольно об этом. Я покончу с собой, и все...
  - Господь осуждает такие поступки. Вы столь благочестивы...
  - Благочестива! Да, я знаю. Мне ведь нужно чем-то жить, если почти
все во мне мертво. Вот я и нашла отдушину: молитвы, набожность,
деятельность на благо церкви. Вы смеетесь надо мной, над моей
религиозностью, не так ли? Конечно, вам подвластно все, вам не понять...
  - Что, Амбруазина?
  - Нет! Нет! Я вам никогда не скажу! Вы не поймете!
  - Почему вы так думаете?
  Анжелика обняла Амбруазину де Модрибур, которая конвульсивно
вздрагивала. Казалось, она вот-вот бросится на пол в приступе отчаяния.
Вырываясь из рук Анжелики, она забыла о том, что на ней почти нет никакой
одежды. У Амбруазины было удивительно молодое, совершенное тело, будто у
юной девственницы.
  - Вы думаете, я ничего не понимаю в жизни? - спросила Анжелика. - Я
видела много горя, поверьте, прошла через многие испытания.
  - Нет, нет! Вы сильная... А я... Вы не можете понять, что такое
быть...
  - Кем, Амбруазина?
  - ..пятнадцатилетней девочкой, отданной похотливому старику! -
крикнула Амбруазина, словно ее вырвало ядом, раздиравшим ее внутренности.
Она вся сжалась, едва переводя дыхание.
  - Я кричала, - прошептала она, - я кричала... Никто не пришел ко мне
на помощь... Я отбивалась всю ночь... В конце концов он приказал своим
слугам держать меня! И все это с благословения церкви...
  Бледная, она откинулась на подушку. Пот струился по ее вискам. Вокруг
прикрытых век обозначились фиолетовые круги. Она казалась полумертвой.
  Анжелика вытерла пот с ее лица.
  - Вы ведь никому не расскажете, - еле слышно пробормотала герцогиня.
- Никому не расскажете.., что я кричала... Я была такой гордой... Чистым,
восторженным, но гордым ребенком... В монастыре я превосходила своих
подруг, была самой красивой, самой образованной, самой любимой. С детства
я поражала богословов, математиков, которые приходили в наш монастырь
только для того, чтобы поговорить со мной. Я была высокомерна с
монахинями, этими невеждами... И вдруг такое унижение... Оказалось, что
все мои высокие таланты ничего не стоят, не могут защитить от обычной
судьбы... И я - всего лишь добыча для мужчин, и меня можно продать,
заручившись благословением священников... Невзирая на мою невинность..,
продать погрязшему в пороке человеку, старше меня на пятьдесят пять лет.
  Амбруазина замолчала, вконец обессилев. Казалось, ее сейчас вырвет.
Анжелика молча поддерживала голову герцогини. Что ей ответить? Анжелика
вспомнила... Для нее самой, сосватанной за глаза, все могло обернуться
таким же кошмаром и унижением. Но в Тулузе ее ждал Жоффрей де Пейрак, и
между проданной юной девушкой и купившим ее знатным вельможей родилась
необыкновенная, страстная любовь.
  Однажды герцог де Модрибур приехал в Тулузу, чтобы узнать секрет
превращения неблагородных металлов в золото, но граф отказался его принять
из-за его дурной репутации. И этому презренному старцу досталась
Амбруазина...
  Занималась заря. Забрезжил неясный свет, разгоняя ночную тьму и
растворяя светящийся ореол вокруг свечи. Котенок выбрался из своего
укрытия, подбежал к двери и замяукал. Анжелика встала, чтобы выпустить его.
  Она открыла деревянный ставень: белый, как снег, туман по-прежнему
стоял стеной. Но в комнату начал проникать запах горящих поленьев, голоса
часовых, их шаги. Анжелике захотелось, чтобы перед ней появился Пиксарет в
боевой алой раскраске и сказал бы со своей обычной улыбкой: "Ты моя
пленница". Это и есть жизнь, их настоящая жизнь на американской земле,
вдали от низости Старого Света.
  Все это время Анжелика ощущала легкую тошноту. Она подошла к
Амбруазине, заставила ее выпить глоток свежей воды.
  Герцогиня лежала без сил, с закрытыми глазами. Однако ее голос
прозвучал на удивление отчетливо и ясно:
  - Я еще не простила, не смирилась. Эти воспоминания жгут меня, словно
каленое железо. Моя душа мертва.
  - Успокойтесь, - Анжелика нежно, как ребенка, погладила герцогиню по
покрытому испариной лбу, - вы выговорились, это всегда приносит
облегчение. А теперь постарайтесь не думать ни о чем, отдохните. Здесь вас
никто не потревожит, не потребует у вас отчета в ваших поступках. Здесь
нет свидетелей вашего прошлого. Если вы хотите еще что-нибудь рассказать,
я обязательно вас выслушаю, но немного позже. А сейчас поспите.
  Анжелика положила свою прохладную ладонь на утомленные глаза
Амбруазины.
  - Какое счастье, что я встретила вас! - вздохнула та и почти тотчас
погрузилась в глубокий сон.


                                  Глава 3


  Анжелике пришлось предупредить Колена Патюреля о неожиданном
возвращении герцогини.
  Губернатор Голдсборо воспринял известие молча, только несколько раз
кивнул головой и ограничился приглашением обеих женщин к себе на ужин.
  Отсутствие Жоффрея де Пейрака, маркиза д'Урвилля, испанских
гвардейцев, свиты графа и даже маркиза де Виль д'Авре создавало в
Голдсборо, окутанном туманной мглой, атмосферу непривычной пустоты. Здесь
царила тишина, которая обычно спускалась на Голдсборо в зимнюю пору. Но
сейчас над поселком разлился тяжелый, душный воздух, который наполнил
берег резкими ароматами далекого леса, перебивавшими горьковатый запах
водорослей и прилива.
  Казалось, ничто не связывает между собой представителей двух разных
вероисповеданий, оказавшихся волею судеб вместе.
  Солдаты Колена не покладая рук отстраивали свой поселок и церковь.
Они работали молча. Слышались лишь краткие приказания Барсампюи. Лицо
юного искателя приключений было печально.
  Протестанты занимались своими обычными делами, не обмениваясь с
католиками ни единым словом.
  Общение шло на более высоком уровне. Знатные граждане Ла-Рошели,
похоже, получали истинное наслаждение от беседы с Коленом. Подле него
Анжелика увидела Маниго, Берна и пастора Бокера.
  Анжелика справилась о здоровье Абигель. Габриэль Берн казался
довольным:
  - Сегодня утром она почувствовала себя лучше, даже затеяла стирку.
Думаю, у нас в запасе есть еще несколько дней, - он был рад, что
отодвигается день, которого он боялся, пожалуй, даже больше, чем сама
Абигель.
  Анжелика отправилась навестить подругу. Та и вправду выглядела лучше
и даже деловито носила корзины с бельем на речку, где вместе с Севериной,
Лорье, Бертильей и еще несколькими соседками она намыливала белье и
энергично орудовала вальком.
  - У меня не было сил заниматься домашними делами, и я боялась, что
комнаты останутся неприбранными к сроку" Слава богу, сегодня я чувствую
себя хорошо, наверное, благодаря влажному туману, и к вечеру как раз успею
развесить выстиранное белье. Завтра снова выглянет солнце. У меня будет
время все сложить и убрать в шкаф. Северина мне потом поможет гладить. И
тогда я смогу спокойно отдыхать. Анжелика пообещала Абигель свою помощь.
  Вернувшись в форт, она застала Амбруазину де Модрибур сидящей перед
подносом с завтраком, который подали по приказу Анжелики. На лице
герцогини лежала тень. Быть может, она жалела о своих признаниях? Словно
застыв в неестественной позе, она уже несколько часов неподвижно глядела
перед собой. Порой она машинально подносила ко рту маленький кусочек хлеба
и медленно его жевала, погруженная в раздумья. Анжелика сказала
Амбруазине, что не хочет оставлять ее одну в домике на окраине, где они
жили вместе с королевскими невестами, и предлагает ей поселиться у тетушки
Анны, весьма ученой старой девы, которая зимой дает уроки местным детям. К
ее скромному жилищу была пристроена удобная комната с отдельным входом,
которая зимой служила классом для занятий, а летом не использовалась.
Госпожа де Модрибур может туда переселиться уже сегодня.
  - Тетушка Анна очень скромна и любезна. Она вас ни в чем не стеснит.
А если вы почувствуете себя одинокой, вам будет с кем переброситься парой
слов. Она, безусловно, гораздо больше образована по части математики и
теологии, чем я, - со смехом заключила Анжелика.
  - О! Вы просто ангел, - прошептала Амбруазина. - Чем я могу доказать
вам мою признательность?!
  - Тем, что как следует отдохнете, - Анжелика легко дотронулась до лба
бедной женщины, - и не будете думать о том, о чем вам больно вспоминать.
  Но герцогиня де Модрибур еще не оправилась от потрясения. Должно было
пройти несколько дней, чтобы она пришла в себя и разумно воспринимала
окружающих.
  Анжелика оставила ее, не преминув еще раз посоветовать ей отдохнуть.
Остаток дня она провела с Абигель, весело болтая и перенося с реки корзины
с чистым бельем. Расправившись со стиркой, Абигель собиралась еще как
следует надраить мебель у себя в доме.
  Анжелика не осмелилась сказать ей, что считает эти планы чересчур
смелыми. По собственному опыту она знала, что такая жажда деятельности
обуревает женщин в последние дни беременности. Так и Абигель старалась
успеть привести в порядок свое жилище, чтобы спокойно посвятить себя
главному - рождению ребенка.
  К концу дня туман немного рассеялся, и показалось солнце.
  - Видите, я была права, белье до завтра высохнет.
  - Как все-таки жаль, что нам не смог помочь Марсиаль, - посетовала
Абигель. - Он такой сильный и предупредительный.
  - А где он?
  - Он охраняет вход в залив вместе с вашим Кантором и другими молодыми
людьми. По-моему, по поручению господина де Пейрака.
  Беспокойство об Абигель и о Канторе немного отодвинуло заботы
Анжелики о герцогине де Модрибур.
  - Почему Кантор мне ничего не сказал и исчез, не предупредив? Мне так
хотелось, чтобы он все эти дни был рядом со мной. И что за поручение дал
ему Жоффрей? Неужели он ищет корабль с оранжевым флажком? Конечно, кому,
как не этим юношам, которые вдоль и поперек избороздили здешние просторы,
знать все тайные уголки на островах. Но вдруг им будет угрожать опасность?
Ах! Негодный мальчишка! Скорей бы он возвращался...
  К счастью, Амбруазине де Модрибур стало лучше. Правда из-за слабости
она не могла присутствовать на ужине, на который их пригласил Колен.
Анжелика отослала ему записку с извинениями, тоже предпочитая провести
вечер у себя дома и отдохнуть после тяжелого дня и бурной ночи. Она
намеревалась лечь пораньше, ведь скоро ее силы понадобятся Абигель.
  - Как здесь хорошо, - сказала Амбруазина, оглядываясь вокруг. - От
каждой вещи, к которой вы прикасаетесь, исходит удивительное
умиротворение. Целый день я провела в этой комнате и успела все как
следует рассмотреть. Это меня так успокоило. Мне намного лучше.
  - Я рада за вас.
  - -Такое впечатление, что там, где живете вы, даже колдовство теряет
силу. Вы словно ставите преграду на пути зла. Анжелика наполняла древесным
углем глиняную печь, чтобы приготовить себе и гостье немного турецкого
кофе и, услышав слова Амбруазины, с интересом взглянула на нее.
  - Что вы хотите этим сказать?
  - Разве вы не чувствуете, что над нами нависла опасность? - герцогиня
пристально смотрела на Анжелику своими расширенными глазами. - Не знаю,
как лучше выразить мою, мысль, но, мне кажется, что опасность угрожает
именно вам.
  Анжелика подула на уголья, чтобы разжечь пламя, и поставила на печь
марокканский кофейник. Теперь она понимала, что ее завораживало и немного
смущало в герцогине де Модрибур: подобно египетским жрицам, Амбруазина
обладала даром прорицательницы, который никак не вязался с ее положением
знатной дамы - "благодетельницы". Но ведь и Анжелику всю ее беспокойную
жизнь преследовала репутация колдуньи, которая одним взглядом своих
зеленых глаз способна навлечь беду. Анжелика действительно знала за собой
эту особенность: быстро находить общий язык с детьми, животными и
дикарями, то есть с существами, близкими природе, но никогда не
использовала этот свой талант во зло.
  - Вы говорите, как Пиксарет, - сказала Анжелика.
  - Огромный индеец, который называл вас своей пленницей?
  - Да... Он тогда сказал: "Тебе угрожает опасность..." И буквально
сбежал.
  - Вот видите, - встревожилась Амбруазина. - Мои предчувствия верны. И
еще я все время думаю, откуда исходит эта опасность.., и не заключается ли
она в вас самой...
  - Во мне?
  - Да! Не поймите превратно то, что я вам сейчас скажу, но я хорошо
изучила людей, особенно женщин, видела много разных характеров, простых и
сложных... Вы - одна из самых удивительных и привлекательных женщин,
которых я когда-либо встречала, и поэтому мне хочется предостеречь вас от
некоторых ошибок. Вы столь необыкновенны, что подходите к миру со своей
меркой, считаете, что ваша порядочность, возвышенные чувства всегда найдут
отклик в людских сердцах... Поэтому вас легко обмануть.., вам не хватает
осторожности.
  - Осторожности, - задумчиво повторила Анжелика, внимательно слушая
герцогиню.
  - Да.., если хотите, ваше особое видение мира и людей заставляет вас
забывать об опасных последствиях ваших поступков.., и это меня очень
беспокоит. Возьмем, к примеру, этого... Пиксарета. Он вошел в вашу спальню
так, словно имел на это право, как хозяин... Он склонился над кроватью,
где вы могли в тот момент лежать, будто привык вас созерцать на ложе, и
даже положил вам на плечо свою грязную бесстыдную руку. Я видела улыбку на
его раскрашенной физиономии. Никогда в жизни мне не было так страшно. Я
подумала, что передо мной сам дьявол. Мои девушки кричали вместе со мной,
как безумные.
  - Я вам говорила, что к поведению дикарей нужно привыкнуть, -
Анжелика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, представив себе эту сцену.
  - Но вы же могли быть в постели вместе с вашим супругом! - герцогиня
была явно шокирована.
  - Обычно мы принимаем все меры предосторожности и накануне запираем
дверь на засов, прекрасно зная, чего можно ожидать от дикарей, которые
часто бродят по побережью. Но если вдруг мы бы забыли закрыться изнутри,
то, думаю, посмеялись бы все вместе. В сущности, дикари стыдливы и
целомудренны, но они не испытывают особого стеснения перед проявлением
естественных жизненных потребностей.
  - Вы к ним чересчур снисходительны. Вы и в самом деле так привязаны к
этому мужчине?
  - К какому мужчине? - Анжелика решительно не понимала, к чему столь
настойчиво клонит Амбруазина.
  - К этому... Пиксарету! Знаете, в Квебеке говорят, что вы делите ложе
с дикарями.
  - В Квебеке! Ничего удивительного! Они желают моей смерти. Чего они
только не говорят! Например, что я - Дьяволица. А топ всему задает один
фанатик - отец д'Оржеваль, который видит в нас слуг дьявола, ступивших на
здешнюю землю, чтобы совратить ее жителей.
  - Я слышала об отце д'Оржевале, - задумчиво сказала Амбруазина.
  - Мы бессильны против его преследований. Он находится во власти
предвзятой идеи, и для достижения своих целей не останавливается ни перед
чем, даже перед самыми гнусными сплетнями.
  - Вы могли бы по крайней мере не давать для них повода. Именно это я
и хотела вам сказать, упрекая вас - при всей моей любви к вам - в
пренебрежении мнением света. Для белой женщины должно быть непереносимо
слыть любовницей дикарей. Теперь, когда я вас узнала, мне особенно больно
было бы это слышать. Не понимаю, как ваш муж переносит все эти россказни о
вас?! Может быть, он чересчур покладист?
  - О нет! - возразила Анжелика, вспомнив о недавних событиях.
  - В таком случае я действительно не понимаю, как он...
  - От вас не требуется понимать все в жизни других людей, - сухо
ответила Анжелика, - особенно в стране, где надо заново пересматривать
многие из своих убеждений. Здесь необходима терпимость.
  - Да.., но осторожность - тоже добродетель.
  На этот раз Анжелика воздержалась от ответа. Амбруазина начинала ей
надоедать своими наставлениями. Теперь Анжелику определенно раздражала в
"благодетельнице" из общины Святого причастия ее детская неискушенность в
сочетании с глубокой проницательностью. Анжелику больно задели слова
Амбруазины, но в то же время она не могла не признать, что в чем-то они
были справедливы, ибо верно объясняли источник опасности, которая угрожала
и всегда будет угрожать ей и графу де Пейраку. Угроза исходила от того
мира, который никогда не сможет принять их такими, какие они есть.
  Тяжело было жить с грузом такого знания. Не желая отрекаться от себя,
приходилось смиряться с существованием непреодолимой пропасти, отделяющей
их от этого мира.
  Пиксарст... Уттаке... Могла ли Анжелика объяснить, что связывает ее с
этими сыновьями американских лесов? Она подарила Пиксарету плащ цвета
утренней зари, чтобы тот мог завернуть в него останки своих предков, а
Пиксарет за это оставил в живых раненого ирокеза Уттаке. "Бог облаков"
Уттаке передал ей в знак дружбы ожерелье вампум. И разве рис и фасоль,
присланные ирокезами, не спасли всех их от голода в конце той зимы?!
Высокая духовность и человечность их отношений была непонятна, непостижима
для представителей старой европейской культуры, отчасти утративших веру в
подобные чувства, Анжелика отставила в сторону кофейник, чтобы гуща осела
на дно, и машинально подошла к окну. Стояла глубокая, беспросветная ночь.
Ее охватило ощущение невыносимого одиночества и опасности, которую они с
Жоффреем одновременно почувствовали, но пока не смогли от себя отвести. В
душе Анжелики снова зашевелился страх: кто же замышляет эти злые козни?
Как ловок и умен, как нечеловечески хитер их враг!
  "Ты веришь в Сатану?" - спросил Анжелику ее внутренний голос... Не
знаю! Но в Бога?! В Бога я верую. Господи, защити нас!
  Она вернулась к Амбруазине, которая, скрестив руки на коленях, не
сводила с нее глаз.
  - Я вас расстроила. Простите меня... Я бываю столь бестактна в
разговорах с вами... Это оттого, что мне хочется лучше вас узнать и, если
возможно, помочь. Вы столько для меня сделали...
  - Не беспокойтесь обо мне, - беззаботно ответила Анжелика.
  - Но тогда кто, кто защитит вас? - проникновенно воскликнула
Амбруазина. - Вы так одиноки сейчас. Почему ваш муж не взял вас с собой?
Если он любит вас, он должен был почувствовать опасность и не оставлять
вас здесь одну...
  - Он хотел увезти меня, но я не могла покинуть Голдсборо. Я должна
дождаться дня, когда Абигель родит свое дитя...
  - В самом деле, вы же мне говорили... Как вы добры ко всем, кто вас
окружает, даже к тем, кто не принадлежит к вашей религии. Она ведь
гугенотка, не так ли? Однажды она зашла побеседовать со мной. Мне было
очень интересно - я впервые разговаривала с протестанткой. Она мне
показалась.., очень милой.
  - Да, она действительно прелестна, - улыбнулась Анжелика. - О чем же
она хотела с вами поговорить?
  - Она пришла спросить, как женщина женщину, позволю ли я моим
девушкам выйти замуж за здешних пиратов, увеличив тем самым число
колонистов в Голдсборо. У меня создалось впечатление, что ей самой это
безразлично, и она действует по поручению своего мужа и других
руководителей и пасторов их общины. Думаю, что эти гугеноты считают
Голдсборо своим родным домом, а себя - хозяевами протестантской колонии, и
не одобряют появления здесь новых католических семей.
  К тому моменту по совету отца де Вернона я уже решила увезти девушек
и смогла ее успокоить.
  Анжелике было неприятно узнать о таком поступке Абигель.
  - Почему Абигель не поговорила об этом со мной?
  - Я задала ей тот же вопрос. И она призналась, что им было трудно
противоречить вашему мужу, владельцу этих земель. К тому же, как я поняла,
они многим обязаны и ему, и вам, ярой поклоннице этих браков, столь
желанных для местных пиратов и для вновь назначенного губернатора Колена
Патюреля.
  - Я вовсе не такая уж "ярая" поклонница этой идеи, - скрывая
раздражение, возразила Анжелика, - но создание новых семей могло бы внести
умиротворение в нашу бурную жизнь с ее постоянными раздорами, боями и
кораблекрушениями.
  - Абигель сказала то же самое. Думаю, что со своей стороны - впрочем,
и для того, чтобы понравиться вам, - она с радостью согласилась бы с таким
исходом дела. Но, видимо, члены ее общины думают иначе... Похоже, они
скорее враждебно относятся к своему нынешнему губернатору. Он ведь
католик, не так ли?
  Анжелика не ответила. Речи Амбруазины давали повод для новых
волнений. Опять эти гугеноты! Неужели они не могут наконец примириться!
Неужели они и в самом деле столь несговорчивы?!
  Она разлила кофе по чашкам и поставила их на стол - одну перед
Амбруазиной, другую - перед собой. Затем налила из кувшина стакан холодной
воды, чтобы запивать кофе, и снова вернулась к столу. Герцогиня посмотрела
на ее сосредоточенное лицо и тяжело вздохнула.
  - Да, я понимаю. То, что вы задумали сделать, очень сложно. Примирить
крайности! Разве это разумно?
  - Мы ничего не задумывали, - еле сдерживаясь, возразила Анжелика. -
Так вышло! Случайно! Когда о помощи просят люди, которым негде приклонить
головы.., разве можно отказать им в спасении и в клочке земли...
  Анжелика села напротив Амбруазины, как вдруг раздался стук в дверь.
  Это была госпожа Каррер, которая снова принесла верхнее платье
герцогини из желтого атласа.
  - Я видела, как вы шли по улице, - обратилась она к госпоже де
Модрибур, - и сказала себе: "Гляди-ка, вот она и вернулась!" Все очень
кстати, я как раз закончила его штопать и теперь могу вернуть вам.
  - Чудесно! - воскликнула Амбруазина, разглядывая материю. -
Совершенно ничего не заметно. Какая великолепная работа, сударыня!
  - Мне помогали) дочери, - скромно сказала госпожа Каррер. - Они
неплохие мастерицы, и им полезно время от времени выполнять по-настоящему
тонкую работу. А это у вас, кажется, турецкий кофе? - безо всякого
перехода продолжила эта почтенная женщина, с наслаждением вдыхая запах,
исходивший из двух фарфоровых чашек на медных подставках.
  - Да. Вы тоже поклонница этого божественного напитка?
  - Еще бы! Я частенько пила его в маленькой восточной кофейне в
Ла-Рошели.
  - Так выпейте эту чашку, пока она не остыла, а я себе приготовлю
новую.
  Госпожа Каррер не заставила себя упрашивать и выпила все до последней
капли. Затем заглянула в чашку я перевернула ее на блюдце вверх дном.
  - В том кабачке иногда бывала одна египтянка, которая предсказывала
судьбу по кофейной гуще. Я немного у нее набилась. Чему только не
научишься в порту. Хотите, я вам погадаю? - спросила госпожа Каррер.
  - О нет! Прошу вас. Всякое колдовство есть грех! - с этими словами
герцогиня выхватила у нее блюдце.
  Анжелика сделала знак госпоже Каррер, чтобы та не настаивала.
  - Ну ладно, мне нужно идти, - она поднялась.
  - Завтра будет хорошая погода? - спросила Анжелика, подумав о
выстиранном белье Абигель.
  Госпожа Каррер подошла к окну и потянула носом воздух;
- Нет, ветер снова переменился. Похоже, он принесет нам тучи, дождь и
даже грозу.
  Вскоре это предсказание подтвердилось: вдали прогремел гром, море
почернело и заволновалось.
  - Я провожу вас, пока не начался дождь, - предложила Анжелика
Амбруазине. - Не забудьте свою накидку.
  Она помогла герцогине надеть длинный черный плащ С пурпурной
подкладкой, в которой та явилась накануне ночью.
  - Откуда у вас этот плащ? Может быть, и его Арман Дако прятал
где-нибудь в складках своей одежды? Амбруазина словно очнулась от сна.
  - О! Вы не поверите, это такая невероятная история... В этих краях
поистине творятся чудеса! Представьте себе... Мне его дал капитан.
  - Какой капитан?
  - Капитан шлюпки, на которой я вернулась в Голдсборо. Люди, которые
плыли в лодке, сказали, что недавно разграбили один испанский "корабль, и
у них есть целый сундук с женской одеждой, которой они не могут найти
применение.
  - Разве вы не говорили, что на шлюпке плыли жители Акадии?
  - Они так себя назвали. А что тут странного? По-моему, французы из
Акадии все немного морские разбойники и грабители, - ведь они бедны и
покинуты торговыми компаниями и правительством. И когда они чувствуют
особую нужду...
  Видя, насколько поражена Анжелика, герцогиня поспешила добавить:
  - Я решила принять этот подарок, ведь я не знала, чего капитан хочет
от меня, мне было немного страшно. Я и вправду дрожала от холода. Как раз
спустился туман, и плащ пришелся весьма кстати.
  - Каков из себя этот капитан? Бледный, с холодным взглядом?
  - Точно не помню... Я не осмеливалась на него смотреть. Представьте
себе, как я сама была потрясена своим отчаянным поступком... Очутиться
одной, без вещей, среди незнакомых матросов... - она слабо улыбнулась. -
Видите, до чего меня довело страстное желание вернуться в Голдсборо и
разыскать вас.
  - А на носу той лодки случайно не было оранжевого флажка?
  - Надо вспомнить... Это была очень большая шлюпка... Сейчас
подумаю... Да, погодите! Когда я пересаживалась в эту шлюпку, в нескольких
кабельтовых от нас проплыл какой-то корабль.., и на носу у него был
оранжевый флажок!


                                  Глава 4


  - Госпожа Анжелика! Госпожа Анжелика! Узнав голос Северины, Анжелика
сразу все поняла. Она выскочила из постели. Вместе с ней выпрыгнул и
разбуженный котенок. За окном слышался неясный рокот. Началась гроза...
  На пороге стояла Северина, придерживая свою верхнюю юбку из дрогета
"Дрогет - дешевая шерстяная ткань." над головой на манер капюшона. С ее
волос ручьями стекала вода.
  - Госпожа Анжелика, идемте скорей! Абигель! - Иду...
  Анжелика вернулась в комнату, чтобы одеться и взять заранее собранную
сумку.
  - Еще минуту. Зайди, обсохни немного. На улице такой сильный дождь?
  Северина вошла в комнату, громко хлопнув дверью.
  - На улице гроза, я думала, что не пройду - с холма несутся потоки
воды.
  - Почему не послали Марсиаля?
  - Его нет дома. Отца тоже нет. Вчера вечером их попросили выйти на
охрану нового форта и реки. Кто-то сообщил о том, что готовится набег
ирокезов.
  - Этого еще не хватало!
  Жоффрей был в море, Марсиаль, Кантор и их приятели ночуют сейчас на
каком-нибудь островке. Гроза может их задержать на несколько дней. Этого
вполне достаточно, чтобы у их матерей появилось несколько седых волос. И в
довершение всего - известие о возможном набеге ирокезов...
  Абигель осталась дома одна с маленьким Лорье. У нее уже начались
схватки.
  - Надо спешить... Кажется, дождь немного утих...
  Котенок - хвост торчком - поднял голову и с интересом следил за
происходящим.
  - Веди себя хорошо, - наставляла его Анжелика, закрывая за собой
дверь, - не ходи за мной, а то утонешь в какой-нибудь луже.
  В форте остался только один часовой. Остальные охранники ушли на
защиту поселка от ирокезов. И хотя вряд ли можно было ждать их нападения в
такую ночь, было решено до зари не смыкать глаз.
  К счастью, дождь и в самом деле стихал.
  - Пойди, разбуди госпожу Каррер, - распорядилась Анжелика, - и
попроси кого-нибудь из ее сыновей сбегать в индейское поселение за старой
Ватире.
  Она поспешила к дому Абигель.
  Холодный, влажный ветер гнал по серому небу тяжелые свинцовые тучи,
сквозь которые порой проглядывала луна. Время от времени небо прорезали
вспышки молний, и раскаты грома вторили рокоту бурных волн.
  Сердце Анжелики сжалось от невыносимого страха, на бегу она подняла
глаза к холодному небу над Голдсборо. Она не понимала, отчего этим летом
она так боялась здешних ночей.
  - Господи, - горячо проговорила Анжелика, - прошу тебя, Господи...
Будь милостив к Абигель.
  Когда она подбежала к домику Бернов, небеса снова разверзлись и
опрокинули на землю целые потоки воды.
  Анжелика бросилась в дом.
  - А вот и я, - крикнула она с порога, чтобы успокоить Абигель,
оставшуюся в одиночестве в соседней комнате.
  Очаг был потушен. На кроватке в ночной сорочке дрожал от холода
испуганный Лорье.
  - Поднимайся на чердак к Северине, ложись в ее теплую постель и спи.
Завтра у тебя будет много дел: обежать всех соседей и рассказать им о
радостном событии.
  Анжелика вошла в комнату Абигель и сразу увидела, что та в
растерянности и отчаянии не сводит глаз с входной двери.
  - Ах! Наконец-то! Вы пришли! - голос Абигель звучал еле слышно. - Что
со мной будет? Габриэля нет! А я уже теперь испытываю такую боль, что
больше, кажется, не выдержу.
  - Нет, нет, даже не думайте об этом!
  Анжелика поставила сумку и протянула Абигель руку. Бедная женщина
схватилась за нее, как утопающий за спасательный круг.
  Вдруг она напряглась, почувствовав новое приближение схваток.
  - Это пустяки, - Анжелика говорила самым убедительным тоном, на
который только была способна. - Боль приходит и уходит. Нужно потерпеть
лишь несколько секунд. Прошу вас, всего несколько секунд, не больше...
Так, хорошо. Вот видите, уже отступает.., как гроза...
  Абигель слабо улыбнулась. Она заметно успокоилась, лицо ее
просветлело.
  - В этот раз мне было не так больно, наверное, оттого, что рядом были
вы.., и благодаря вашему целительному прикосновению.
  - Нет, только потому, что вы были спокойней. Видите, все очень
просто. Важно не бояться.
  Анжелика хотела отойти и разжечь огонь - в комнатах было холодно, но
Абигель силой удержала ее.
  - Нет, нет, умоляю вас, не покидайте меня. Она снова начала
поддаваться панике. Анжелика поняла, что молодой женщине было необходимо
ее присутствие, чтобы сохранять выдержку, и успокоила ее, сказав, что ни
на минуту на отойдет.
  - Вы ли это, моя смелая Абигель, - мягко пожурила ее Анжелика, - я не
узнаю вас. Вас ждут более серьезные испытания. Что за непонятный страх!
  - Я виновна, - по телу Абигель прошла дрожь, - я испытывала слишком
много.., радости. Я была счастлива в объятиях Габриэля. А теперь, я
чувствую, настал час расплаты за преступные удовольствия. Бог меня
накажет...
  - Ну уж нет! Ну уж нет, моя дорогая! Бог вовсе не такой угрюмый
старец...
  Шутка развеселила Абигель, и, несмотря на новый приступ боли, она не
удержалась от смеха.
  - О, Анжелика, только вы можете найти такие слова.
  - Что? А что я сказала? - В заботах об Абигель Анжелика не придала
значения своим словам. - О, Абигель, видите, теперь все иначе: вам было
больно, а вы даже смеялись...
  - Мне и в самом деле намного лучше... А вдруг это из-за того, что
схватки стали слабее? - снова испугалась она.
  - Напротив, ваши мышцы перестали сопротивляться, и схватки стали
более обширными и глубокими. Наши страхи всегда усугубляют трудности.
Подумайте, моя дорогая, к чему пытаться предвосхитить суд Создателя? Нужно
только следовать тому, чему он учит в Ветхом и Новом Завете:
  "Плодитесь и размножайтесь "Ветхий Завет. Быт. 1, 22."... Любите друг
друга" "Новый Завет. Иоан. 13, 34.". Не вижу, в чем может быть ваша вина.
Вспомните, как царь Давид плясал перед ковчегом Божиим "Ветхий Завет. 2
Цар. 6, 16.". Благие деяния должны совершаться в радости. И разве зачатие
и рождение дитяти не благое дело? Теперь послушайте, что я вам еще скажу.
Зачиная ваше дитя в радости, вы служили Господу. Так послужите ему и
сегодня: произведите на свет новое существо как подобает - в радости и
спокойствии, во славу Создателя...
  Абигель жадно слушала речи Анжелики. Глаза ее излучали мягкий свет,
лицо преобразилось и приняло свое обычное спокойное выражение.
  - Вы необыкновенная женщина, - прошептала она, - вы сказали именно
то, что я хотела услышать. Только не покидайте меня, - Абигель снова
по-детски удержала руку Анжелики.
  - Мне бы нужно развести огонь...
  "Где же госпожа Каррер, - думала Анжелика. - Она ведь не из тех
женщин, которые боятся в дождь высунуть нос на улицу. В чем же дело?
Что-то явно произошло..."
Она считала про себя минуты. Казалось, время замедлило свой ход.
Анжелика не решалась отойти от изголовья Абигель: хотя она и обрела
спокойствие и мужество, наступал самый критический момент родов. Схватки
становились более частыми и продолжительными.
  Наконец Анжелика с облегчением услышала стук входной двери. Но на
пороге появилась одна мокрая до нитки Северина.
  - А где госпожа Каррер? - быстро спросила Анжелика. - Почему она не
пришла?
  - Ее не смогли разбудить.
  Северина пребывала в полной растерянности.
  - Как не смогли разбудить? Что это значит?
  - Она спит! Спит! - потерянно повторяла Северина. - Ее тормошили,
чего только ни пробовали... Но она спит, храпит, и ничего нельзя поделать.
  - А старая Ватире?
  - Один из мальчиков побежал в индейский поселок.
  - Что случилось? - Абигель открыла глаза и с тревогой посмотрела на
Анжелику. - Что-то неладно? Хорошо ли идут роды?
  - О да! Моя дорогая, я никогда не видела, чтобы роды проходили так
гладко.
  - Но ведь ребенок расположен не правильно: сначала появятся ножки.
  - Если вы будете терпеливы, так даже легче. Нужно лишь в нужный
момент напрячь все ваши силы. Анжелика тихо сказала Северине:
  - Сходи за вашей ближайшей соседкой Бертильей... Бедная Северина
снова исчезла в темноте. Она уже не пыталась защититься юбкой от потоков
воды, низвергавшихся с неба. Вскоре она возвратилась.
  - Бертилья не хочет идти. Она говорит, что боится грозы. И к тому же
она ни разу не принимала роды... И еще она не может оставить Шарля-Анри
одного. Ее муж ушел охранять форт.
  - Тогда сходи за Ребеккой, госпожой Маниго, хоть за кем-нибудь. Мне
нужна помощь.
  - Госпожа Анжелика, может быть, я смогу вам помочь?
  - Да, и в самом деле! У нас уже нет времени. Разожги огонь и поставь
кипятить воду. А потом переоденься, бедная девочка!
  - Это очень славная девочка, - Абигель нежно посмотрела в сторону
Северины.
  Теперь Абигель была удивительно спокойна. Северина развела огонь,
повесила над ним чан с водой и отправилась надевать сухое платье. Она
вернулась со скамейкой для Анжелики, а затем принесла вторую скамейку и
разложила на ней инструменты, которые могли понадобиться. Анжелика дала
Северине пакетик с лекарственными травами и велела приготовить настой.
  "Только бы Ватире не опоздала", - думала она. Было видно, что плод
опустился очень низко.
  - Я чувствую удивительную силу, - сказала Абигель, внезапно
приподнимаясь и опираясь на локти.
  - Вот и настал главный момент. Смелее! Только не останавливайтесь!
  Неожиданно для себя самой Анжелика обнаружила, что держит в руках
красноватый глянцевый комок. В восторженном порыве она подняла его над
головой, словно это был священный дар.
  - О! Абигель! Дорогая! О! Ваш ребенок! Посмотрите! Посмотрите на него!
  В ту же минуту раздался громкий крик новорожденного. Дрожа от
волнения, Анжелика не замечала слез, струившихся по ее щекам.
  - Это девочка, - в голосе Абигель звучало невыразимое счастье.
  - Какая красивая! - воскликнула, Северина, радостно смеясь и воздев
руки, словно волхвы перед рождественскими яслями.
  "Какой же я выгляжу идиоткой, - подумала Анжелика. - Они так
счастливы и веселы, а я плачу".
  Она быстро перерезала пуповину и завернула младенца в платок.
  - Держи, - сказала она Северине. - Возьми ее на руки.
  - Как прекрасно рождаются дети! - восторженно воскликнула Северина. -
Почему нам не разрешают смотреть? Девочка села на скамью, прижимая к себе
драгоценный сверток.
  - Как она красива, эта крошка! Она успокоилась, как только я ее взяла.
  Роды прошли легко. Ребенок оказался миниатюрным, и у Абигель даже не
было разрывов.
  Обе женщины с большой опаской ожидали этого события и были потрясены
быстротой, с какой все произошло.
  - Я вся дрожу, - проговорила Абигель. - У меня даже зубы стучат.
  - Это не страшно. Сейчас я положу вам в ноги теплые камни, и вам
станет лучше.
  Анжелика побежала к очагу.
  Когда Абигель согрелась, пришла в себя и приподнялась на локтях,
Анжелика взяла ребенка у Северины и протянула ей.
  - А теперь полюбуйтесь своей дочкой. Она выглядит такой же разумной и
милой, как ее мама. Как вы ее назовете?
  - Элизабет! На древнееврейском языке это означает "дом радости".
  - Можно мне посмотреть? - с чердака раздался тоненький голосок Лорье.
  - Да, мой мальчик, спускайся и помоги нам приладить колыбель.
  Дождь по-прежнему стучал по крыше, но его не слышали обитатели
маленького деревянного домика, хлопотавшие этой ночью вокруг новорожденной.
  - Я умираю с голоду, - вдруг сказала Северина.
  - Я тоже, - призналась Анжелика. - Я сейчас приготовлю похлебку, и мы
все поедим, а потом отправимся спать.
  Когда господин Берн вернулся домой, перед его взором предстал
накрытый стол: на красивой праздничной скатерти были расставлены
серебряные подсвечники с белыми восковыми свечами, посуда для больших
торжеств, а посреди стола - дымящаяся супница. Весь дом был освещен, огонь
весело плясал в очаге.
  - Что происходит? - спросил Берн, оставляя возле двери свой мушкет. -
Что за пиршество, как в день Богоявления!
  - Младенец Иисус родился, - закричал Лорье, - посмотри, папа!
  Бедняга Берн не мог прийти в себя от изумления. Он никак не мог
поверить в то, что все обошлось благополучно что ребенок уже родился, и
Абигель жива и здорова. От счастья он потерял дар речи.
  - А что с ирокезами? - спросила Абигель.
  - Никаких следов ирокезов, ни малейшей опасности со стороны
какого-либо племени. Хотел бы я знать, кто пошутил, заставив нас выйти в
дозор в такую дьявольскую ночку.
  Вскоре Анжелика покинула счастливое семейство и пустилась в обратный
путь к форту. Рассвет был не за горами, но ночь все еще была темной из-за
тяжелых облаков, закрывавших небо. Тем временем ливень прекратился.
Казалось, что природа, устав за ночь, начинает понемногу восстанавливать
свои силы. На смену бешеным порывам ветра и раскатам грома пришли покой и
тишина, которую нарушали только нежное журчание тысяч ручейков и
торжествующее пение сверчков, возвещавших окончание грозы.
  На полпути Анжелика встретила юношу в мокрой от дождя одежде. На бегу
он размахивал фонарем. Это был старший сын госпожи Каррер.
  - Я был в поселке индейцев, - сказал он.
  - Но ты не ведешь с собой старую Ватире.
  - Я не смог бы ее привезти даже на своей спине. Она выменяла у
моряков водку, и я обнаружил ее мертвецки пьяной...


                                  Глава 5


  Что могло бы быть, если...
  В мыслях Анжелика постоянно спотыкалась об это "если"... Жуткие
картины, которые рисовались в ее воображении, вызывали у нее
головокружение, от которого не спасала даже радость удачного исхода родов
Абигель. Анжелика хотела, чтобы эти часы запомнились ей ощущением легкости
и счастливого преодоления испытания, которого она ждала с такой тревогой.
Но тень сомнения мешала ей в полной мере насладиться этим чувством.
  Что могло бы случиться, если бы роды Абигель протекали не так легко?
Отсутствие именно в ту ночь Габриэля Берна было для Абигель тяжким
испытанием: каких страхов она только не натерпелась, пока ждала помощи в
одиночестве. Только приход Анжелики спас женщину от охватившего ее ужаса.
А потом странное недомогание госпожи Каррер, отсутствие старой индейской
целительницы, гроза...
  Господин Берн сказал: "Кто мог пошутить и заставить нас гоняться за
ирокезами в такую дьявольскую ночку!"
Тут Анжелика снова вспомнила, как им с Жоффреем сообщали ложные
вести, пытаясь их обмануть, разлучить, помешать встретиться и помочь друг
другу. Пейрак сказал тогда, что ложные вести, как и ложная тревога, сами
по себе довольно редки. Их распространение, преступное по законам моря и
Нового Света - может быть только преднамеренным и взвешенным шагом их
врагов. Нужно расспросить Берна: кто принес известие о готовящемся набеге
ирокезов, из-за чего всем мужчинам - ив том числе Берну - пришлось с
оружием в руках покинуть дома. Как раз в тот момент, когда у Абигель в
любую минуту могли начаться роды...
  А старая Ватире? Это могло быть и совпадением. Индианка была довольно
воздержана в возлияниях, но, возможно, только потому, что не
представлялось соблазна. Она давно не ходила на берег менять шкурки на
пару-другую бутылей огненной воды. Кто-то должен был ей их принести... Но
кто? И почему именно в тот вечер, именно в ту ночь, когда это было просто
преступно...
  И еще гроза! Ко всему примешивалась гроза! "Но кто может вызвать
грозу только для того, чтобы принести нам вред? Ах, кажется я схожу с ума!
Все это - лишь ряд неприятных совпадений, за которые мы едва не
поплатились! Глупо видеть во всей этой истории чей-то дьявольский умысел.
Кто мог желать смерти Абигель? Какая ерунда!"
Анжелика посмотрела вверх: на темном грозовом небе появился первый
розовый луч, похожий на лилию, распустившуюся в грязном болоте.
  Косматые облака двигались к горизонту" уступая место рассвету. Лишь
временами резкие порывы ветра напоминали о ночном буйстве стихии.
  Анжелике не спалось. Стоя у окна, она следила за первыми лучами
солнца, разговаривала с котенком, который, склонив голову набок, смирно
сидел и внимал своей хозяйке, словно разделяя ее тревогу.
  Когда Голдсборо начал просыпаться, Анжелика не выдержала и
отправилась в портовый трактир. Ее маленький спутник не отставал, весело
перепрыгивая через ручейки, которые неслись с холмов к морю.
  - Говорят, что вы не могли разбудить сегодня ночью вашу матушку? -
обратилась она к одной из дочерей госпожи Каррер, которая в кухне
подвешивала над огнем кастрюли.
  - Так оно и было. Она до сих пор спит, - девушка была явно
обеспокоена. - Больной она не выглядит, но ведь это ненормально - спать
как ни в чем не бывало после того, как мы ее тормошили сегодня ночью.
  - Вы трясли ее? Звали громкими голосами?
  - Да, конечно! Здесь был ужасный переполох!
  - Тогда и в самом деле странно. Даже очень утомленный человек
просыпается, если его как следует встряхнуть. С ней что-то случилось.
Отведите меня поскорее к ней!
  Госпожа Каррер громко храпела, лежа на спине, до подбородка накрытая
одеялом. Ее рот был приоткрыт, а нос глядел в потолок. Казалось, что она
готова так проспать целую вечность.
  Цвет лица ее был обычным, сердце билось ровно.
  Анжелика попыталась ее расшевелить, громко звала, но в ответ слышала
все тот же неизменный храп. Тогда она решила приготовить крепкий настой,
чтобы поддержать работу сердца госпожи Каррер, которая сумела проглотить
целебный настой, но тем не менее не проснулась. Однако через час ее сон
стал как будто не таким глубоким. Анжелика успела навестить Абигель и,
вернувшись, устроилась у изголовья госпожи Каррер, с тревогой наблюдая за
этим странным сном, от которого бедная женщина пробудилась только к часу
пополудни.
  Госпожа Каррер была словно чем-то одурманена и не сразу поняла,
почему вся ее семья, соседи и Анжелика в волнении собрались у ее изголовья.
  - Это все ваш кофе, - недовольно обратилась она к Анжелике. - Едва я
его выпила у вас, как тут же почувствовала себя плохо: помню, что ноги у
меня стали ватными, и я с трудом добралась до трактира, разделась и
натянула ночную сорочку. Я чувствовала во рту вкус железа.
  - Мой кофе? Но ведь и я его пила, - возразила Анжелика. - Хотя нет,
помнится, я отдала его вам, приготовила себе новый, но не выпила! Но
госпожа де Модрибур тоже пила кофе и...
  Анжелика замолчала, попыталась припомнить, не встречалась ли ей
Амбрузиана сегодня утром? Нет... Может, кто-нибудь видел сегодня
герцогиню? Все отрицательно покачали головами. Она должна была прийти
завтракать в трактир или разыскать Анжелику. Но, может быть, ее задержала
тетушка Анна, и они беседуют за столом?
  Анжелика бросилась к дому старой девы. Котенок проворно побежал
следом, не отставая от хозяйки ни на шаг.
  Тетушка Анна стояла на пороге и обсуждала с соседом рождение малышки
Элизабет.
  - Вы не видели госпожу де Модрибур? - не успев отдышаться, спросила
Анжелика.
  Тетушка Анна покачала головой.
  - Нет, ее и не слышно, я даже думала, что ее нет в доме. Может быть,
она встала раньше меня и пошла слушать мессу иезуита?
  Анжелика обогнула дом и постучала в дверь пристройки, куда поселили
герцогиню.
  В ответ не раздалось ни звука. Она открыла задвижку, но оказалось,
что дверь заперта изнутри.
  - Придется ее взломать, - обратилась Анжелика к соседу.
  - Но зачем? - удивился тот.
  - Постучите еще, - посоветовала тетушка Анна, - она наверняка спит.
  - Вот именно, как раз это и ненормально, - Анжелика была в отчаяньи.
  - Эй, госпожа герцогиня, проснитесь, - закричал сосед, барабаня в
дверь своим огромным кулачищем.
  - Это бесполезно, говорю вам, нужно взломать замок.
  - Постойте, похоже, кто-то шевелится там внутри. Послышался легкий
шорох, а затем приближающийся звук неуверенных шагов.
  Затем кто-то с трудом отодвинул засов, и в приоткрытой двери
показалась сонная, покачивающаяся Амбруазина в ночной сорочке.
  - Что вы здесь делаете? - удивилась она. - Я только что проснулась.
  Она посмотрела на солнце и спросила:
  - Который час?
  - Уже очень поздно, - ответила Анжелика. - Амбруазина, как вы себя
чувствуете?
  - В общем.., очень хорошо... Только голова тяжелая и во рту как будто
вкус железа.
  То же самое сказала и госпожа Каррер.
  Не было никаких сомнений. Всему виной кофе. По-видимому, в нем
оказалось снотворное, из-за которого обе женщины погрузились в долгий,
тяжелый сон.
  Вдруг Анжелика все поняла, и холодный пот заструился по ее спине.
  Она мысленно представила себе, как госпожа Каррер входит и говорит:
"О! Какой ароматный у вас кофе!" "Возьмите мою чашку", - ответила она
тогда.
  Если бы госпожа Каррер не пришла, кофе достался бы ей самой, и она не
проснулась бы, когда Абигель нужна была помощь. Ее бы будили, звали... И
Абигель пришлось бы остаться один на один со своим испытанием, с чувством
вины и тревоги, с грозовыми раскатами. Ее ждали бы долгие часы
нечеловеческой боли и отчаянья, в окружении беспомощных, смятенных
соседок. Мог погибнуть ребенок. А может быть, и мать!
  Значит, это правда! "Кто-то" хотел смерти Абигель! Но почему? Не для
того ли, чтобы причинить кому-нибудь горе?
  - Что с вами? - Амбруазина все еще стояла перед ними в ночной
сорочке. - У вас нездоровый вид. Но что случилось? Какое-то несчастье?
  - Нет, нет! Слава богу! Амбруазина, рам нужно лечь, вы едва держитесь
на ногах.
  - Я очень голодна, - по-детски пожаловалась герцогиня, поднеся руку к
желудку.
  - Тетушка Анна, не найдется ли у вас какого-нибудь бульона для
госпожи де Модрибур? Чего-нибудь горячего.
  - У меня есть щавелевый суп!
  Анжелика снова захотела убедиться, что кругленькая, розовая малышка
Элизабет, похожая на сахарного рождественского младенца, мирно посапывает
возле своей мамы. Все прошло благополучно. Анжелика была рядом с Абигель,
сделала все, что было необходимо. А когда утром она заглянула к Бернам, то
почувствовала у них атмосферу райского блаженства. Каждый, кто пересекал
порог их дома, проникался счастьем этой семьи.
  Но при мысли о том, что могло бы быть, если бы... Анжелика не могла
прийти в себя. И еще эта гроза, которая разразилась словно лишь для того,
чтобы довершить катастрофу...
  "Но кто может вызвать грозу ради того, чтобы нам повредить?" -
повторяла она про себя.
  Ей вдруг вспомнились слова отца де Вернона: "Когда наступает черед
дьявольских козней, судьба и даже сама природа словно помогают тому, кто
замыслил злое дело".
  Гроза! Еще и гроза! Здесь не обошлось без помощи лукавого!
  - И все-таки, что с вами? - настаивала Амбруазина. - Вы так бледны...
Прошу вас, скажите мне... Почему я проснулась так поздно? Случилось
какое-то несчастье?
  - Нет, нет! Напротив! Большое счастье! Родилась маленькая Элизабет...
Дочка Абигель.
  И, помимо собственной воли, она добавила, с вызовом глядя на стоящую
перед ней хрупкую молодую женщину;
  - Она не умерла! Вы слышите?
  - Слава Богу!
  Амбруазина де Модрибур сложила ладони, склонила голову и усердно
прочла благодарственную молитву. В тонкой ночной сорочке она вдруг
показалась Анжелике падшим ангелом.
  - Но отчего вы так взволнованы?
  - Пустяки! Наверное сказываются ночные переживания и усталость. Да и
вы напугали меня своим долгим сном...
  "Нужно выбросить этот кофе", - подумала Анжелика.
  Она обернулась и увидела позади котенка: шерсть на нем стояла дыбом,
он выгнул спину и угрожающе шипел, словно видел что-то незаметное для
окружающих.
  Анжелика взяла его на руки и поднесла к лицу, будто хотела прочесть
тайну в расширенных агатовых зрачках:
  - Что ты видишь? - прошептала она. - Что ты видишь? Скажи мне! КОГО
ты видишь?


                                  Глава 6


  Священник... Нужно посоветоваться со священником.
  Эта мысль не оставляла Анжелику все то время, пока она поднималась на
холм в поисках отца де Вернона. Ей казалось, что человек, принявший святой
сан, отмеченный печатью избранности, которая отличает служителей Господа
от остальных смертных, скорее разберется в том, что с ней произошло. Она
чувствовала потребность все ему рассказать, но не знала, хватит ли у нее
решимости.
  Что толкало Анжелику на такой поступок? Отец де Вер-нон появился
здесь, потом исчез, но она постоянно ощущала его присутствие в Голдсборо.
На самом деле он никуда не исчезал, а только порой углублялся в лес, чтобы
проповедовать христианство в индейских поселениях, но его дом остался на
побережье.
  На высоком обрывистом берегу, мысом уходящем в море, между портом и
маленькой бухтой, заросшей водорослями, появились исповедальня, домик из
древесной коры и бревенчатый алтарь, у которого отец де Верной каждый день
служил мессу.
  Впрочем, вряд ли иезуит был дома в такой час. И чего она ждала от
разговора с ним?
  На самом деле Анжелика знала, что ей было достаточно лишь увидеть
этого человека, с которым она некоторое время прожила бок о бок. Возможно,
она и не расскажет ему о своих сомнениях, но воспоминания о своем
монастырском детстве, прошедшем в молитвах и религиозных шествиях,
настойчиво влекли ее навстречу отцу де Вернону. Он был настоящим
священником. Ценой своего аскетизма, целомудрия, уединения он научился
постигать таинственные законы, управляющие человеческими поступками.
  Видимо, собираясь надолго обосноваться в этих краях, отец де Верной
водрузил возле дома крест, словно желая отметить таким образом свои
владения. Жилище иезуита находилось, как между молотом и наковальней,
между католической и протестантской общинами Голдсборо. Кроме того, с мыса
открывался вид на лагерь Шамплен и на поселение индейцев. Деревянный крест
поднимался ввысь, отчетливо выделяясь на фоне неба, которое просвечивало
между деревьями. Зажатую между морем и лесом хижину окружали несколько
темно-зеленых кедров, вязов и дубов, уходящих стволами в заросли
пурпурного иван-чая - все это могло бы послужить отменной декорацией для
шекспировской трагедии. Площадка, на которой расположились домик, крест,
исповедальня и алтарь, густо заросла можжевельником и какими-то цветами с
горьковатым запахом.
  Выйдя из кольца деревьев, можно было услышать шум моря, а когда
временами волны достигали подножия берегового утеса, снежная пена
вздымалась до самой его вершины, словно какой-то любопытный зверь хотел на
миг заглянуть в неведомый ему мир.
  У порога дома сидел маленький швед и вырезал свирель.
  Анжелика увидела, что отец де Верной стоит на самом краю скалистого
обрыва.
  Его черная сутана выделялась на фоне темно-синего неба с белыми
барашками облаков. Босой, он стоял у обрыва крепко и уверенно, не обращая
внимания на брызги волн, разбивавшихся о камни.
  Подходя к нему, Анжелика заметила, что его лицо обращено в сторону
Голдсборо, который был виден отсюда как на ладони - со своей бухтой,
портом и домами из светлого дерева.
  Иезуит был неподвижен: он напряженно вглядывался вдаль, словно
стараясь разгадать тайну поселка, повторяющего своими очертаниями
береговую линию.
  Он не услышал шагов Анжелики, которая вдруг догадалась, что священник
размышляет о знаменитом видении квебекской монахини и сравнивает его со
своими впечатлениями.
  Отец де Верной обернулся, и Анжелика улыбнулась ему немного
разочарованно:
  - Это именно Голдсборо? Вы считаете, что именно Голдсборо предстал в
видении сестры Мадлены? Голдсборо, который она могла видеть не иначе, как
во сне?
  Иезуит посмотрел на Анжелику нарочито холодным, бесстрастным
взглядом. Анжелике было хорошо известно. - и она в этом не раз убеждалась
на своем печальном опыте - что они живут в эпоху религиозного засилия,
давления власти и строжайшей морали. И она чувствовала, что бессильна
заставить отца де Вернона поверить в правду о Голдсборо, который, даже дав
приют гугенотам, вмещал в себя всю сущность эпохи, желая, вопреки тайному
противодействию, доказать свое право на счастье, богатство и любовь.
  - Почему именно Голдсборо? - вздохнула Анжелика.
  - А почему бы и нет? - возразил священник.
  - Почему бы и нет?
  Отец де Верной пошел ей навстречу, удаляясь от края обрыва. При виде
его непроницаемого лица, надменной походки и холодного взгляда в душу
Анжелики закралось сомнение: "С каким коварством и умом расставлены против
нас ловушки! Это мог сделать как раз такой человек, из касты священников,
призванных служить Господу Богу, используя все свои знания, умение влиять
на людей, играть на их слабостях и страхах, чтобы любой ценой, не
останавливаясь ни перед чем, достичь святой цели - привести свою паству к
вечному спасению, сохранить римско-католическую апостольскую Церковь и, по
возможности, распространять по всему миру ее учение".
  А если он и есть их тайный враг?! И не стоит ли за его спиной фанатик
- отец д'Оржеваль?! Анжелика не могла забыть, что именно отец де Верной
пришел за ней на корабль Золотой Бороды. По чьему наущению? По чьему
приказу?
  Но тут перед ее мысленным взором предстал Джек Мэуин, жующий табак и
ловко управляющийся с парусом, и ее опасения стали рассеиваться.
  Мог ли быть ее врагом человек, который спас ее, когда она тонула,
вынес из воды на руках и приготовил горячий суп, чтобы поддержать ее силы?
  Даже если он получил на ее счет строгие указания, он был достаточно
независим - Анжелика это чувствовала - чтобы истолковать их по-своему.
Нужно набраться смелости, вызвать его на откровенность и постараться
узнать его намерения.
  Анжелика с вызовом посмотрела на иезуита:
  - Так каковы ваши предчувствия? Может ли Дьяволица появиться в
Голдсборо?
  - Да! Я думаю, да, - ответил он, глядя Анжелике прямо в глаза.
  Она почувствовала, что бледнеет.
  - Так, выходят, вы тоже наш враг?
  - Кто вам это сказал?
  - Вы выполняете приказы отца д'Оржеваля, не так ли? Он поклялся
погубить нас. Он послал вас шпионить за нами, препятствовать нашим
начинаниям, расстраивать наши планы, и вероятно, если представится
возможность, помочь нашей гибели... Я помню...
  Анжелика отпрянула и в отчаянии закричала:
  - Вы тогда смотрели, как я умираю! Да! Когда я тонула у мыса Монеган,
вы смотрели, как я умираю... Я знала! Я прочла это в ваших глазах, когда
вы отказались протянуть мне руку, чтобы помочь... Скрестив руки, вы ждали,
чтобы море довершило свое злодеяние. Но одно дело решить по чьему-то
приказу: "Этот человек должен умереть..." и совсем другое, видеть, как он
бьется в агонии. Вы не выдержали.
  Отец де Верной невозмутимо слушал, пристально глядя на Анжелику.
Когда она замолчала, едва переводя дыхание, он спокойно произнес:
  - Могу ли я узнать, сударыня, о цели вашего сегодняшнего визита?
  - Я боюсь, - с этими словами Анжелика порывисто протянула к иезуиту
руки. Неожиданно для нее он властно взял ее руки в свои:
  - Это хорошо! Я счастлив, что вы пришли ко мне, невзирая на черные
замыслы, которые вы мне приписываете. Я весь в вашем распоряжении и
постараюсь вас успокоить. Так что же происходит?
  Анжелика не знала, что ответить. Жест Мэуина был столь неожиданным..,
и доверительным.
  Она с тревогой взглянула на него, пытаясь понять, что движет этим
непостижимым человеком, каковы его тайные цели?
  Огромная волна разбилась о подножье скалы, и целый сноп пенных брызг
взлетел на невиданную высоту и окутал их соленым, сверкающим облаком
дождинок.
  Они сделали несколько шагов назад. Теперь Анжелика сомневалась, стоит
ли все рассказывать.
  Если она поделится своими подозрениями, что в Голдсборо готовится
какой-то опасный заговор, то тем самым она лишь упрочит дурную репутацию
поселения, которое и без того считается еретическим, дьявольским и
повинным во всех грехах.
  Анжелика покачала головой.
  - Я не знаю, что здесь происходит, но чувствую, что кто-то настойчиво
и решительно добивается нашей гибели. У меня опускаются руки. Кому нужна
наша смерть? Если бы я знала, я могла бы защититься. Быть может, отцу
д'Оржевалю? Если вы знаете, прошу вас, Мэуин, скажите мне! Кто вас
предупредил, что я нахожусь на корабле Золотой Бороды, по чьему приказу вы
пришли туда за мной? Ведь между моим пленением и вашими действиями во
Французском заливе существовала какая-то связь.
  Отец де Верной ничего не отрицал, но и не выражал согласия. Анжелика
чувствовала, что он тоже мысленно сопоставляет какие-то известные ему
факты и что он лучше осведомлен о тайнах, которые ее окружают, но пока не
решается рассказать ей о результатах своих раздумий. Может быть, он ее
опасается? Или делает то, что хотят их враги? Или он сам - один из этих
врагов?
  - Английские пуритане, французские еретики, пираты без чести и
совести, искатели приключений, готовые на все, - вот оно, население
Голдсборо, - неожиданно заговорил священник. - И как, по-вашему, такое
гнездо разврата может процветать и не вызывать недоверия Канады, которая
соседствует с ним через Акадию?
  - Так кажется лишь на первый взгляд, - возразила Анжелика. - Вы сами
могли убедиться, что у нас живут в основном трудолюбивые, патриархальные
семьи, и, несмотря на недавнее появление здесь пиратов, которые, впрочем,
решали исправиться, в Голдсборо царит вполне благопристойная атмосфера.
Конечно, люди иногда устраивают себе праздники, да вы и сами не
погнушались и развлекли нас недавно. Что до английских пуритан, то вам
прекрасно известно, что это беженцы из Новой Англии, которые спасаются от
резни и ждут, когда все успокоится, чтобы снова вернуться домой. Так
почему вы отказываете этим женщинам и детям в праве на жизнь? Дайте им
спокойно жить, святые отцы! Разве не довольно тех, кто погиб по ту сторону
Французского залива? О! Мэуин, - с болью продолжала Анжелика, - вспомните
маленьких английских ребятишек с острова Лонг, которые пришли спеть нам
песню о раковинах! Теперь они погибли... Говорят, что острова залива Каско
попали в руки абенаков...
  - Ну нет! Тут вы как раз ошибаетесь, - прервал ее отец де Верной. -
Они не погибли. Индейцы все еще не напали на острова, и английские
ребятишки, которых вы тут оплакиваете, наверняка ищут свои раковины и поют
песни. Скоро они вернутся на свои фермы в Новую Англию. И все это
благодаря вам или из-за вас - все зависит от того, с какой стороны
посмотреть.
  - Что вы хотите этим сказать?! - вскричала Анжелика, ошеломленно
глядя на иезуита.
  - Что исчезновение, а точнее, бегство Пиксарета спутало все планы,
подорвало дух отрядов, осаждавших поселения Новой Англии. Индейская война
угасла, как головешка в воде. Уже после его исчезновения на Андроскоггине,
племена, которые он вел с севера, рассеялись и стали подниматься вверх по
Кеннебеку, увозя с собой заложников.
  Перед племенами, которые ждали его на юге, он появился лишь
ненадолго, предпочитая следовать за вами в ваших странствиях, нежели вести
в бой свои отряды. Потом он стал ждать "Белую птицу". Увидев, что вы
находитесь на этом корабле, он добрался до Пентагуета и стал нас
дожидаться. Без этого великого воина Акадии в наших краях не могут идти
никакие индейские войны. После нескольких стычек с противником индейцы,
сторонники французов, отказались от преследования. Итак, вы удовлетворены
делом рук своих? Мне кажется, да.
  Отец де Верной заметил, как просветлело лицо Анжелики. Известие о
том, что дети с острова Лонг спаслись, и в самом деле принесло ей такую
радость и облегчение, что внезапный румянец заиграл на ее лице.
  - Какое счастье! - глаза Анжелики сияли. - Так они живы! Слава Богу!
  Поглаживая подбородок, иезуит наблюдал за Анжеликой, и в его глазах
заплясали веселые искорки.
  - Признайтесь, сударыня, что отец д'Оржеваль вправе сердиться на вас
за вашу необъяснимую власть над людьми: выходит, что успех военной
кампании зависит целиком от вашей воли; Крещеный Великан, его любимый сын,
бессовестно пренебрегает своим долгом вождя в священной войне только
потому, что встречает Даму Серебряного озера. Так вас зовут в Квебеке. В
этом городе о вас ходят разные слухи. Тем, кто вас не знает, ваше влияние
на такого несговорчивого индейца, как Пиксарет, действительно может
показаться сверхъестественным, тем более, что всем известно, как трудно
иметь дело с капризными, непредсказуемыми краснокожими.
  Отцу д'Оржевалю, правда, пришлось столкнуться с весьма неприятными
переменами взглядов некоторых из его сторонников. Особенно тяжело он
переживал измену своего лучшего друга - вы его знаете - господина де
Ломени-Шамбора, который с некоторых пор стал вашим страстным поклонником.
И после этого вы хотите, чтобы отец д'Оржеваль не видел в вас опасного
врага? Прибытие господина де Пейрака на побережье подрывает основы всех
наших начинаний в Акадии, а ваше присутствие рядом с ним как по волшебству
лишает отца д'Оржеваля самых верных его помощников.
  - Но почему он убежден, что мы приносим ему вред? Мы лишь хотим найти
уголок, где можно спокойно жить.
  Мир велик, Америка необъятна, в ней много пустующих земель. Мы никому
не желаем зла. Чем же мы ему мешаем?
  - Вы подаете пример, который не вяжется с правилами, кои он хочет
здесь распространить. Канадцы богобоязненны, в этом вы правы. Они со всем
усердием осваивают этот божественный край, но при этом с большим рвением
охотятся и обменивают меха, нежели обрабатывают поля под сенью церквей.
Они не противятся влиянию нечестивцев, которые живут многие месяцы без
исповеди и причастия.
  Вы же искушаете их. Они тянутся к вам, находя у вас лучший скобяной
товар и возможность выгодно торговать с врагом, не пачкая при этом руки.
Вы думаете, я слеп и не вижу в окрестных вигвамах множество французов, по
которым плачет виселица? Люди по природе своей грешники. Они прежде всего
ценят удовольствия. Англичане хотят молиться на свой еретический манер и
сделают все, чтобы завоевать это право. Французы хотят бегать по лесам и
обогащаться, торгуя мехами...
  - А в чем находят удовольствие святые отцы? Прерванный на полуслове,
иезуит немного помолчал, затем решился ответить:
  - Обращать к Церкви заблудшие души и сохранять для нее те, которыми
она уже владеет. И делать это любой ценой.
  От одной из волн, разбившихся о скалу, отделилось целое облако пены.
Словно в неистовом гневе оно взлетело ввысь, рассыпалось на тысячи брызг
на фоне лазоревого неба и опало поодаль. Но следующая волна перехлестнула
через край утеса, в мгновение ока оказалась возле Анжелики и священника и
окутала их ноги до самых лодыжек.
  - Уйдем отсюда, - сказал отец де Верной. - Начался прилив. Мы-то с
вами знаем, как коварно море у берегов Америки.
  Он взял Анжелику под руку и увлек за собой.
  Минуту они шли рядом, не произнося ни слова, по еле заметной
тропинке, которая вилась в густой траве. Сиренево-красный ломкий иван-чай
ласково касался их ног.
  Отец де Верной заботливо поддерживал Анжелику под локоть, она ощущала
тепло его руки. Решительно, он вел себя не как обыкновенный иезуит.
  Он словно отпускал ей грехи, повинуясь гуманной и чувствительной
стороне своей натуры. Так было у Монегана, когда она внезапно поняла, что
отец де Вернон видит в ней человека, который нуждается в спасении, защите,
пусть даже Ценой его собственной жизни. Таковы эти люди, непреклонные
Духом. Любовь к человеку рождается в их сердцах из любви к сыну божьему.
Но как трудно непосвященным понять всю глубину их тайных чувств!
  Думая так, Анжелика совсем не ожидала коварного удара, который
внезапно нанес ей иезуит своими словами:
  - Вам не удастся уцелеть! Ваши начинания обречены на провал. В какую
бы глушь вы ни прятались, преступная жизнь сама несет в себе наказание.
  - О ком вы говорите?
  - О вас, сударыня, о ваших прошлых преступлениях.
  - О моих прошлых преступлениях? - повторила Анжелика.
  Кровь застучала в ее висках.
  - Вы преступаете границы, Мэуин! - вскричала она, выдергивая руку,
которую иезуит все еще не выпускал. Глаза Анжелики зажглись гневом. - Что
вы знаете о моем прошлом, чтобы осмеливаться называть меня преступницей?!
Я не преступница.
  - В самом деле? - с иронией переспросил он. - Вы мне еще не то
скажете! Может быть, в нашем королевстве женщин клеймят цветком лилии в
знак их особой добродетели? При всем несовершенстве нашего правосудия, я
не верю в то, что оно до такой степени непоследовательно...
  Анжелика почувствовала, как краска отхлынула от ее лица.
  С какой покорностью и наивностью она устремилась в расставленную
ловушку! Как она могла подумать, что он забыл об этом?! Кроме графа де
Пейрака, на свете были два человека, знавших о том, что она отмечена
клеймом лилии:
  Берн, который присутствовал при наказании в судебной камере в
Маренне, и этот иезуит, который спас ее у Монегана. Она помнит его руки на
своем теле: он растирал ее, чтобы привести в чувство. Именно тогда он мог
увидеть на ее обнаженной спине позорное клеймо. Анжелика поняла, что ей
необходимо объясниться. Она не видела иного выхода: либо все ему
рассказать, либо оставить все, как есть, и тогда отец де Верной будет
исходить из ложных домыслов, которые приведут к недоразумениям и опасному
разладу их с Новой Францией.
  Да! Он был таким же иезуитом, как и все! Безжалостным противником! С
"ними" нельзя переоценивать собственные силы.
  Анжелика подумала, что у нее, наверное, сейчас такой же растерянный
вид, как у мистера Уилаби, когда тот получил предательский удар от отца де
Вернона. При этой мысли она не смогла удержаться от улыбки.
  - Отец мой, - сказала она, прямо глядя ему в глаза, - несмотря на
столь малое уважение, которое вы ко мне питаете, - и я признаю, что тайна,
обладателем которой вы стали, дает вам такое право, - неужели вы считаете
меня способной на святотатство? Я хотела сказать, могу ли я, по-вашему,
лгать на исповеди, преследуя какие-либо гнусные цели?
  - Нет, - горячо ответил священник, - я не верю, что вы на это
способны!
  - В таком случае... Не хотите ли вы, святой отец... Не хотите ли
выслушать мою исповедь?


                                  Глава 7


  Маленького шведа у порога не оказалось: он отправился в подлесок на
поиски орехов.
  Возле дома было безветренно.
  Скромная исповедальня была разделена на две части перегородкой со
множеством просветов: по одну сторону стояла скамья для исповедника, по
другую - лишь голая земля, - здесь преклоняли колени кающиеся грешники.
Закругленная крыша и стены были сделаны из коры вяза и крепились на
каркасе из переплетенных между собой гибких жердей. Дверей и занавесок не
было. Исповедник и кающийся почти не видели друг друга сквозь просветы в
камышовой перегородке, но оба, если бы захотели, могли любоваться морем.
  Анжелика преклонила колени.
  Отец де Верной взял со скамьи белый стихарь, надел его поверх сутаны,
накинул вышитую епитрахиль.
  Он сел на скамью и склонил голову.
  - Как давно вы не были на исповеди?
  Вопрос застал Анжелику врасплох. Как давно? Воспоминания о последней
исповеди терялись во мраке прошлого, в хаосе мучительных испытаний. Вдруг
она словно наяву увидела Ньельское аббатство, высокую кафедру, где
восседал настоятель, его бледное лицо в обрамлении белого капюшона,
бесконечную доброту его темных глаз.
  - Я думаю.., четыре или пять лет. Иезуит вздрогнул.
  - И вы спокойно в этом признаетесь?.. Дочь моя, значит вы потеряли
всякое представление о своем долге перед Господом Богом, перед Церковью и
перед самой собой! Четыре или пять лет, а может быть, и более, вы не
приносили покаяния и, Разумеется, не причащались. Значит, вы живете в
смертном грехе и это вас нисколько не беспокоит. Но если вы вдруг Умрете,
надеюсь, вы понимаете, что навечно попадете в ад, в объятия Сатаны!
  Анжелика слушала молча.
  - Покайтесь в ваших грехах, быть может, тогда вы получите прощение за
это чудовищное небрежение.
  - Я хочу принести полное покаяние, - промолвила Анжелика.
  - Хорошо, я вас слушаю.
  Она могла бы покаяться лишь в тех грехах, которые совершила после
последней исповеди.
  Полное покаяние - это рассказ о всей жизни. Он будет знать о ней все.
Она решилась наудачу поведать о себе все, возможно, одному из самых
страшных своих врагов. Но в то же время, преклоняя перед отцом де Верноном
колени, Анжелика ставила его в трудное положение.
  Он не сможет нарушить тайну исповеди.
  Если бы она просто раскрыла ему некоторые тайны своей жизни, он был
бы волен рассказать о них священникам, епископу и даже всему Квебеку.
  Но то, в чем она признается на исповеди, которая с самого зарождения
христианства считается Божиим судом, не должно слететь с уст исповедника,
который не может позволить себе даже намека на тайны грешника.
  В этом закон был непреклонен. Не было ни одного примера, чтобы
священник осмелился его нарушить. В десятом веке Святой Иоанн, названный
позже Иоанном Златоустом, умер под пытками, но не открыл императору тайну
исповеди императрицы.
  Прочтя "confiteor" "Confiteor (лат.) - исповедуюсь. Начало
католической покаянной молитвы." и произнеся традиционное обещание впредь
не грешить, Анжелика задумалась, с чего начать.
  Ее жизнь была нелегкой. И как убедить отца де Вернона, что безбожия в
ней не было даже малой толики. Обстоятельства сделали из нее мятежницу, но
не преступницу. Анжелика объяснила, что ее клеймили, приняв за гугенотку.
  - Но почему вы не оправдались, когда вас назвали еретичкой? Это
спасло бы вас от унизительного наказания!
  Пришлось поведать о том, что она скрывалась и не могла назвать свое
имя, что королевская полиция назначила награду за ее голову... Нужно было
подумать о ребенке, который остался один в лесу, привязанный к дереву...
Все было непросто. Она была предводительницей народного войска: Бунтарка
из Пуату - так ее звали.
  Иезуит слушал, сохраняя внешнюю невозмутимость, и, что удивительно,
равнодушно встретил признание Анжелики в том, что она дважды собственной
рукой совершила убийство: зарезала Монтадура и Великого Керза, который
угрожал жизни ее ребенка... Отец де Верной сделал небрежный жест рукой. Но
затем заговорил о нравственности, обвинив Анжелику в похоти, супружеской
неверности, - ведь она много раз изменяла своему мужу...
  - Но я думала, что его нет в живых, святой отец!
  - А как же добродетель? Мне кажется, вы пренебрегаете ею, дочь моя!
  Анжелике хотелось пожать плечами и сказать ему:
  "Теперь это не имеет значения".
  Анжелика задумалась... Как все было давно! Другая жизнь, другой мир!
  Воспоминания о тех временах не вызывали в ней ничего, кроме ужаса и
бессилия. И, словно в противоположность этим чувствам, она испытала
неизъяснимое облегчение при мысли о том, что теперь она свободна, любима и
надежно защищена на земле Америки.
  Она больше не должна в одиночку сопротивляться веками сложившимся
рабским устоям: рядом с нею был человек, который ее любил. Он увез ее
подальше от людской жестокости, окружил крепостными стенами, которые будет
нелегко сокрушить всем силам Нового Света. Через несколько дней он
возвратится...
  - Ах, поймите, Мэуин, наконец мы можем жить счастливо, чувствовать
себя свободными в наших убеждениях и пристрастиях... Умоляю вас... Дайте
нам спокойно жить! Дайте нам спокойно жить!
  - Дочь моя, не забывайте, что вы здесь для того, чтобы каяться в
своих грехах, а не искать себе оправданий.., и союзников.
  Исповедь завершалась, и отец де Верной снова обратился к Анжелике:
  - Всю свою жизнь вы по легкомыслию или слабодушию пренебрегали
учением Церкви, которая предписывает нам быть добродетельными и
высоконравственными. Однако я отпускаю вам ваши грехи, ибо Иисус Христос
был снисходителен к неверной жене, он был снисходителен к грешнице,
которая помазала ему ноги мирром.
  Призываю вас припадать порой, подобно Марии Магдалине, к подножию
креста и молиться об отпущении грехов человеческих. И возвысив свою душу,
прошу вас произнести слова покаяния.
  Он помог Анжелике проговорить слова, которые она почти забыла, и,
отпустив грехи, благословил.
  Выйдя из исповедальни, священник снял епитрахиль, но оставил стихарь.
  Видя Мэуина стоящим босыми ногами в низкой траве, - Анжелика
вспомнила, как он занимался обыденными делами простых смертных: варил суп,
резал хлеб, стирал себе рубаху, снаряжал лодку, жевал табак...
  При всей обширной учености и высокой культуре иезуита его мозолистые
руки и босые ноги делали его близким и понятным людям. Своим поединком с
медведем он завоевал расположение жителей Голдсборо. И гугеноты увидели в
нем обычного человека.
  Они почувствовали, что в нем живет моряк, завсегдатай портов и
гаваней американского побережья, который умеет распознавать тайны ветров,
зыби и шторма, шума прибоя у неведомых берегов. Но все-таки неизвестно,
как иезуит решит судьбу гугенотов.
  Анжелика не понимала, откуда родилось в ней ощущение радости и
надежды после исповеди, но она решила все же соблюдать осторожность.
  После долгого молчания отец де Верной заговорил с подчеркнутой
безучастностью.
  - Не считайте, что, совершив у Монегана естественный гуманный
поступок, я стал вашим союзником. Дистанция между нами остается прежней.
  - Нет, не совсем так, - неожиданно рассмеялась Анжелика. - Вы
вытащили меня за волосы на берег, меня вырвало на ваш жилет. Хотите вы или
нет, но подобные вещи сближают, создают особые связи, даже между грешницей
и исповедником...
  Ее шутка разрушила оборону иезуита, и тот рассмеялся от всего сердца,
как когда-то у Сен-Кастина...
  - Пусть так! Предположим, мы поверим в провозглашенные вами
независимость и.., нейтралитет, в то, что вы не являетесь заведомыми
врагами Новой Франции. Но ведь вас нельзя считать и ее друзьями!
  Признайтесь, что нелегко поверить в вашу безобидность. Взять,
например, вашего нынешнего губернатора, господина Колена Патюреля. Этот
пират привез из Парижа все необходимые бумаги и должным образом оформил
покупку здешних земель. Одновременно он обязался служить интересам Новой
Франции, а я вижу, что он стал вашим союзником, другом, в общем - вашим
сторонником. Чем вы его привлекли, если этот грабитель демонстрирует столь
очевидную преданность вам? Что вы ему посулили?
  - Прежде всего, почему Версаль позволил себе продать ему земли,
которые по Бредскому договору отошли к англичанам?
  Иезуит досадливо поморщился:
  - Можно без конца спорить о том, кому принадлежат земли Акадии.
Французы первыми высадились там вместе с де Моном...
  - Гугенотом, заметьте... А если Колен понял, что его хотели
использовать, чтобы, заплатив сполна за эти земли, он их еще и отвоевал бы
у тех, кто имеет на них такие же права, как и он сам? Его убедили в том,
что для него будет детской забавой разделаться с одним пиратом и его
наемниками-протестантами, которые незаконно там обосновались. Надо
признать, что все было прекрасно продумано, но, как видите, обернулось
иначе. Патюрель - честный человек, и нам удалось с ним договориться.
  - Каким образом?
  В этих удивительных событиях иезуиту чудилась какая-то тайна.
  - Он питает к вам страсть, - с внезапной горячностью проговорил
священник, - и ставит эту страсть выше своего долга. Мне не нравится этот
человек.
  - Представьте, это взаимно. Он тоже мне об этом говорил. Он считает,
что для служения Церкви вы чересчур неистовы. По его словам, священники
должны просвещать верующих, а не подавлять их личность. Этот корсар,
конечно, не мог предположить, что вы появитесь на его корабле, чтобы
забрать заложницу, графиню де Пейрак, которую ему удалось захватить... У
него и без того было много трудностей с завоеванием Голдсборо. А вы пришли
от имени иезуитов, чтобы лишить его такого ценного козыря. Но Патюрель
глубоко верующий человек, и он не хотел, чтобы вы сочли его врагом Бога и
Церкви.
  Анжелика вздохнула и добавила:
  - Вот так! Как видите, при желании люди всегда могут сделать шаг
навстречу друг другу. А что вы посоветуете мне?
  - Вам надо ехать в Квебек. Вас должны там узнать. Вашего супруга
считают предателем и врагом королевства. Но он гасконец, и это сблизит его
с нашим губернатором Фронтенаком.
  Пусть знакомство с вами успокоит опасения и сомнения, которые
существуют в отношении вас.
  - Как вы можете такое говорить! - поразилась Анжелика. - Неужели вы
хотите заманить нас в эту ловушку?! Квебек! Вы прекрасно знаете, что меня
там встретят градом камней, а королевская полиция сразу схватит нас и
заточит в тюрьму.
  - А вы соберите все свои силы. Флотилия вашего мужа превосходит по
мощи флотилию Новой Франции, у которой.., всего один корабль.., и тот не
всегда стоит у стен города.
  - Странно слышать от вас такой совет, - Анжелика не сдержала улыбку.
  - Значит, вы все-таки не враг нам, Мэуин.
  Иезуит не ответил. Он снял стихарь и тщательно его сложил. Анжелика
поняла, что он не хочет говорить больше, чем сказано.
  - Вы еще останетесь в Голдсборо? - спросила она.
  - Не знаю... А теперь ступайте, дочь моя. Уже поздно. Близится час
молитвы, и сейчас сюда придут верующие.
  Анжелика послушно наклонила голову для благословения и вскоре уже шла
вниз по тропинке. Но вдруг она остановилась и обернулась:
  - Святой отец, вы не наложили на меня епитимью. Обычно в конце
исповеди священник налагает на исповедующегося епитимью - тот должен во
искупление своих грехов читать молитвы, принести жертву в пользу церкви
или совершить какой-либо обряд.
  Отец де Верной задумался, нахмурил брови, и его лицо приняло властное
выражение.
  - Ну что ж! Поезжайте в Квебек! Да, пусть это и будет вашей
епитимьей. Поезжайте в Квебек! Как только представится возможность,
езжайте туда с вашим супругом. Имейте смелость вступить в этот город без
страха и стыда. В самом деле, а вдруг это принесет благо земле Америки?!


                                  Глава 8


  Отец де Верной промолчал в ответ на слова Анжелики:
  "Вы ведь не враг нам", но она не теряла надежду. Как ей хотелось
сейчас же поведать Жоффрею о своем доверии к Мэуину, сказать: "Я верю, что
этот иезуит на нашей стороне".
  Отец д'Оржеваль уже подсылал к ним однажды Массера - и тот помог им
лечить больных оспой в Вапассу и варить пиво. Когда они жили у Кеннебека,
появился Геранд, а теперь Мэуин. Последний был самым незаурядным из них -
вторым отцом д'Оржевалем, но менее склонным к мистике и фанатизму, а
потому менее уязвимым. Он был настоящим помощником отца д'Оржеваля, ибо не
боялся вступать в богословские споры с протестантами и вместе с тем умел
устоять перед женскими чарами и перед соблазнами трактиров Нового Йорка,
не страшился моря, пиратов, кораблекрушений, индейцев, медведей...
  Иезуит подробно поведает своему наставнику обо всем, что увидел в
стане врага. Но сумеет ли он убедить отца д'Оржеваля?
  Навстречу Анжелике шел Кантор - он возвращался из порта со своими
друзьями. Они несли на плечах сети и корзины, полные рыбы, омаров и мидий.
  Юноша горячо обнял свою мать. Его лицо было загорелым и обветренным,
словно у заправского пирата, а изумрудные глаза смотрели прямо и
бесхитростно. Кантор не стал объяснять Анжелике причину своего отсутствия,
и она решила ни о чем его не спрашивать, в конце концов, он был капитаном
корабля.
  Возвращение сына развеяло ее тревогу и наполнило ее сердце счастьем.
Каким прекрасным казался Анжелике этот вечер! Страхи и волнения отступили
и казались призрачными.
  Она посмотрела на взлетающих птиц. Многокрылая стая стремительно
поднялась ввысь, заставив померкнуть солнце. Анжелика всегда восхищалась,
глядя в небо. Это был недоступный мир, где властвовал ветер и, подчиняясь
неведомым законам природы, летели из края в край птицы. Это был
гармоничный и живой мир, который влиял и на их земную жизнь. Тучи
бакланов, больших и малых чаек во время прилива опускались на голые
прибрежные скалы, превращая их в заснеженные холмы. Все менялось кругом,
когда на горизонте вдруг появлялась черная точка, которая росла,
приближалась, становилась сперва грозовой тучей, затем шумной птичьей
стаей; и напротив - когда птицы скрывались за горизонтом, природа впадала
в оцепенение, в молчаливое тревожное ожидание... Птицы! Залив, острова,
Голдсборо с его непостижимой тайной... Монахиня из Квебека утверждает, что
именно здесь должна произойти таинственная трагедия, в которой сыграет
свою роль Дьяволица, явившаяся ей в видении.
  "...Мне привиделось побережье... В заливе и на островах покоились
будто заснувшие чудовища... Я слышала крики чаек и бакланов...
  Вдруг из морских вод поднялась женщина неописуемой красоты, и я
знала, что это демон в человеческом обличьи... Ее обнаженное тело
отражалось в воде.., она сидела верхом на единороге..."
Игра воображения!
  "Ничего не случится, - подумала Анжелика, - этого нельзя допустить!
Если это видение относится к судьбе Голдсборо, возможно, оно имеет
символический смысл. Эти события могут произойти так, что мы их даже не
заметим. Главное, выйти из них победителями!"
Она обернулась и увидела в нескольких шагах от себя женщину. Та
смотрела на Анжелику, и ее темные волосы вились, словно змеи, отражая
багряный свет заходящего солнца.
  - Я вижу, вы меня забыли? - послышался голос Амбруазины де Модрибур.
- Вы любовались птицами.., и забыли о моем существовании, не так ли? Вы
слушали крики пролетающих чаек? Для вас они - божественная музыка... Я
видела: вы улыбались с закрытыми глазами. Как вам удается так любить то,
что вас окружает? Мне все это внушает ужас. Птицы! В их криках мне
слышатся голоса умерших или проклятых, и я умираю от страха. А вас они
чаруют. Вы их любите, а меня нет.
  - Вы ошибаетесь, Амбруазина. Я очень забочусь о вас. Анжелика подошла
к "благодетельнице". Похоже, что ту снова стали посещать приступы
ребячества. Однако в своей мрачной подозрительности Амбруазина была права:
Анжелика в самом деле забыла о ней на несколько минут. Она думала о
Жоффрее де Пейраке. Глядя вдаль, она старалась различить на горизонте
крохотные паруса флотилии, возвращающейся из военного похода. Роды Абигель
и беседа с отцом де Верноном действительно - следовало это признать -
отодвинули от нее проблемы герцогини де Модрибур. Анжелика учтиво
проговорила:
  - Пожалуйста, не считайте себя покинутой. Все, кто живет в Голдсборо,
могут рассчитывать на мое внимание и любовь. Как только вы пожелаете, мы
вместе подумаем, как быть дальше. Вы можете призвать своих девушек сюда
или присоединиться к ним в Порт-Руаяле.., что не помешает нам оставаться
друзьями, даже напротив.., если вам нравится Голдсборо...
  - Но я не хочу уезжать! - сжимая руки, вскричала Амбруазина. - Я хочу
остаться здесь, одна, с вами...
  - Но вы же их "благодетельница", - возразила Анжелика, - и эти
девушки нуждаются в вас. Идемте, Амбруазина, успокойтесь! Вы же не ребенок.
  - Нет! Я брошенный ребенок! - в отчаянии вскричала герцогиня.
  Казалось, она потеряла разум. Не осталось и следа от властной,
смелой, уверенной в себе женщины, от богатой, знатной и набожной вдовы,
предающейся благим делам и занятиям наукой. Раньше она вела размеренную и,
в общем, счастливую жизнь. Но в последнее время что-то надломило
герцогиню. Вероятно, сыграли свою роль кораблекрушение и новая,
непривычная обстановка.
  Словно ото сна, она пробуждалась от своей жизни отшельницы и
затворницы, чтобы в тридцать пять лет почувствовать себя ребенком,
потерявшим где-то свою душу и отданным на растерзание чудовищу.
  Анжелике представилось, что душа герцогини де Модрибур блуждает в
пустынных небесных сферах, будто птица, потерявшая свою стаю и вынужденная
сама искать верное направление пути. Анжелика много раз видела таких,
обычно молодых и неопытных птиц, которые взлетали, опускались, снова
кружили в небесах, издавая безответные крики. Она разделяла тоску этих
потерянных существ, которым не на кого уповать, они были обречены на
гибель, если не находили в себе силы и волю к жизни...
  "Ему кажется, что за ним вот-вот прилетит мать, - говорил Кантор,
который тоже любил вместе с ней по вечерам наблюдать за птицами, - но это
не так, мать никогда не возвращается..."
Анжелика как ребенка погладила Амбруазину по голове.
  - Все хорошо, - успокаивающе сказала она, - потерпите! Здесь вы в
безопасности, никто вам не причинит зла. Когда вы окрепнете, мы поговорим.
А пока живите и не тревожьтесь ни о чем. Знаете, я сейчас собираюсь
отнести Абигель подарки, которые мы с мужем для нее приготовили. Хотите
пойти со мной? Вам станет спокойнее, когда вы увидите ее очаровательную
малышку...
  Для Абигель они приготовили Библию, отделанную золотом и серебром и
двумя чеканными пластинами - одна изображала исход из Египта, другая -
Эсфирь с Артаксерксом; пурпурное, расшитое золотом покрывало, накидку на,
подушку и уголок для одеяльца.
  Для остальных членов семьи Анжелика добавила коробку конфет из Англии
и два горшочка - с зеленым имбирем и флердоранжем.
  Кантор, Марсиаль и их приятели шумной гурьбой тоже пришли поздравить
маму и малышку.
  Анжелика боялась, как бы многочисленные посетители не утомили
Абигель. Молодая мать волновалась из-за того, что у нее все еще не было
молока и держался небольшой жар. Анжелика пообещала ей на следующее утро
принести настой из трав, дала несколько советов Северине, Ребекке и
тетушке Анне, которые должны были всю ночь сменять друг друга у постели
Абигель, и поговорила с Габриэлем Берном, внимательно следившим за
порядком в своей маленькой семье.
  Сопровождаемая Амбруазиной, Анжелика сделала еще какие-то дела и
наконец осталась одна. С наступлением ночи вернулись и ее тревоги. Она
упрекнула себя в том, что не рассказала отцу де Вернону о своих
подозрениях в чьих-то Дьявольских кознях против них. Иезуит не выглядел
враждебным, так отчего она не доверилась ему? Но почти сразу внутренний
голос призвал Анжелику к осторожности.
  Менее всего она боялась индейцев. Пытаясь представить происшедшие
события в некой логической последовательности, Анжелика не улавливала их
связи между собой. Неизвестный корабль с незнакомыми людьми на борту,
которые будто намеренно дали ложные сведения; женщина, нет, - две женщины,
которые слишком долго спали, явно под действием снотворного... Нелегко
было решиться и раскрыть эти факты исповеднику, не вполне доверявшему ей.
Все было слишком неясно, чтобы понять, с какой стороны их подстерегала
опасность. Анжелика напряженно размышляла, искала ответ на этот вопрос, и
внезапно догадка сверкнула в ее мозгу. Кто-то хотел отомстить! Именно
отомстить. Упорство и даже некоторая нелогичность поступков человека, не
брезгующего никакими средствами, лишь бы доставить им как можно больше
неприятностей, напоминали настойчивость маньяка, идущего за ними по пятам
и не утруждающего себя следованием заранее продуманному плану с
какими-либо политическими целями. Золотую Бороду им, конечно, подослали
специально. Идея отдать удачливому корсару земли, уже занятые неугодными
людьми, могла родиться и в Версале безо всякого участия властей
колониальной Франции. Однако господа из Парижа не могли предвидеть в своих
планах, что Золотую Бороду похитят и перевезут на остров, где он
встретится с Анжеликой, не могли предвидеть записку, переданную Пейраку:
"Ваша жена находится с Золотой Бородой на острове Старого корабля"...
  Такую дьявольскую операцию, в которой было предусмотрено все до
мельчайших деталей, мог замыслить только человек с коварным умом,
осведомленный об их быте, привычках, характерах и особенностях. Эта
интрига, очевидно, была нацелена на то, чтобы вовлечь всех троих в
неминуемую трагедию и, возможно, уничтожить. Думая об этом, Анжелика
всякий раз содрогалась. Нет, ей нельзя самообольщаться. Все это было
отнюдь не цепью случайных неприятных совпадений, в чем ей хотелось иногда
себя убедить.
  За всем этим кто-то стоял. И он мстил им. Но кто мог до такой степени
их ненавидеть? Неужели кто-то питал такую ненависть к Пейраку, что решился
отнять у него жену.., заставить его пойти на убийство... Или это месть
Анжелике? Неужели она кого-то обидела так сильно, что этот человек пошел
на подобную подлость? Она подумала о Кловисе, который внезапно исчез.
  Она знала, зачем Жоффрей поручил Кантору привезти Кловиса: расспросив
его, Жоффрей надеялся узнать, откуда взялся фальшивый приказ, из-за
которого Анжелика отправилась в английскую деревню, прямо в ловушку
канадцев. Кантор получил его от Мопертюи. Но тот уже был в Канаде.
  Тогда, в Хоусноке, желая установить истину, Пейрак разговаривал со
всеми людьми Мопертюи, кроме Кловиса. Но тот исчез.
  Какое-то время Анжелике казалось, что она ухватила верную нить, но,
поразмыслив, она поняла, что это не так.
  Она не могла представить себе, чтобы этот бедный угольщик был
способен на столь тонкие психологические опыты. Хотя никогда нельзя знать
наверняка, чего можно ждать от этих скрытных, незамысловатых людей, когда
у них появляется какая-то цель. Тогда их хватка может уподобиться
бульдожьей. Но в любом случае, если бы Кловису вздумалось бродить здесь в
округе, его бы немедленно узнали и привели к графу де Пейраку.
  Оставалось выяснить, откуда взялось снотворное в кофе, ибо не было
никаких сомнений: именно от кофе, который пили только госпожа де Модрибур
и госпожа Каррер, обе женщины погрузились в столь долгий сон.
  Анжелика стала разглядывать порошок жареного кофе, который у нее еще
оставался. Он был обычным на вид и имел восхитительный аромат. Если бы
здесь был Жоффрей, он бы исследовал его и обнаружил примесь.
  Она подумала, не спросить ли на сей счет мнение торговца пряностями.
Быть может, со своим тонким обонянием и знанием колониальных товаров он
смог бы определить, что содержит кофейный порошок... Но Анжелика решила не
вмешивать в свои дела этого пирата, который даже не жил в Голдсборо. Не
желая подвергать кого-либо опасности, - отравиться мог тот же котенок,
который без конца нюхал кофе, - Анжелика не без сожаления решила
избавиться от порошка.
  Она собственноручно высыпала в море содержимое коробки и вернулась
домой в сопровождении котенка, не отстававшего от нее ни на шаг.
  Какое счастье, что с ней был этот малыш! Как ни мал был котенок, он
успокаивал ее страхи. Анжелика взяла его на руки, прижала к себе и стала
ласкать, глядя в окно на ночной Голдсборо и далекие вспышки молний.


                                  Глава 9


  Наступивший день был жарким и безветренным. Море было неподвижно, над
лесом и над берегом поднималась белесая дымка. Солнце просвечивало через
нее как сквозь прозрачный фарфор.
  Рано утром, пока Амбруазина де Модрибур еще спала, Анжелика отнесла
Абигель обещанный настой. Она заставила подругу выпить чашку и поставила
кувшинчик на очаг, возле углей. В течение дня нужно было выпить две-три
чашки, и Анжелика пообещала вернуться после обеда. Малышка Элизабет была
очаровательна и, кажется, уже умела улыбаться. Во всяком случае Северина
была в этом убеждена.
  Анжелика отправилась к герцогине. Амбруазина стояла у порога своего
дома и глядела на море.
  - Не хотите ли прогуляться со мной? Я хочу поискать аметисты и агаты
для моей маленькой дочки Онорины. Говорят, на здешних пляжах можно найти
очень красивые камни.
  Она держала в руках корзину - в ней были кукурузные лепешки и бутылка
приготовленного ею напитка.
  Они нашли несколько камней и много раковин. Анжелика говорила об
Онорине - ей обязательно придутся по вкусу эти находки. Вскоре женщины
почувствовали сильную жажду и присели отдохнуть.
  - Я делаю этот напиток из красного сумаха, - пояснила Анжелика. -
Белый сумах ядовит. Он убивает даже дуб и тис, которые растут в здешних
местах. Зато, если смешать ягоды красного сумаха с забродившим кленовым
сахаром, получается восхитительный напиток.
  Анжелика поставила бутыль в расщелину скалы, и они стали терпеливо
ждать, когда питье станет холодным, чтобы как следует им насладиться.
  Амбруазина по-детски удовлетворенно вздохнула, растянулась на песке и
положила голову на колени Анжелике.
  - А если это был белый сумах? Тогда мы умрем?
  - Нет, не бойтесь.
  - Яд... - мечтательно произнесла герцогиня, словно погрузившись в
раздумье. - Яд.., это слово долгие годы не покидало мои мысли. Отравить..,
его, это чудовище.., вы понимаете, отравить его!.. Я так хотела, чтобы у
меня достало сил совершить это. Я ни о чем ином думать не могла, моим
единственным утешением было представлять, как он умрет от моей руки... Но
мне так и не удалось осуществить свои планы. Я боялась ада... И вот он
умер.., от старости, излишеств... А я принимаю свое наказание за эти
греховные мысли, нигде не находя покоя, даже в молитве, даже в покаянии...
  - Почему вы больше не вышли замуж? Не сомневаюсь, у вас не было
недостатка в самых лестных предложениях. Амбруазина резко выпрямилась.
  - Мне выйти замуж?! Как вы можете задавать такие вопросы?! Ах, как
жестоки счастливые женщины в своем неведении. Выйти замуж?! Чтобы снова
стать добычей мужчины? Нет, я никогда не смогу... Я заболеваю от одной
мысли о том, что до меня будет дотрагиваться какой-то мужчина!
  Амбруазина склонила голову, и водопад волос наполовину скрыл ее
тонкий профиль танагрской статуэтки. Ее щеки окрасились румянцем волнения,
на обнаженную руку лег золотистый отблеск солнца. Амбруазина медленно,
меланхолично провела пальцем по своей руке.
  - И ведь я красива.., разве не так? Кто же излечит меня от ужасной
болезни: боязни любви...
  Не было светской маски, пропали манеры, что так тщательно
вырабатывались для жизни при дворе и в ученом кругу.
  Непросто излечить такую болезнь. И как помочь этой бесцельно
мятущейся натуре, как вернуть ее покалеченную женственность? В этом мог бы
помочь священник, но перед священником Амбруазина по давно приобретенной
привычке играла свою обычную роль и не показывала истинного лица.
  Анжелике казалось, что только ей Амбруазина раскрыла свои глубокие
душевные раны.
  Она что-то долго говорила герцогине, стараясь вселить в нее вкус и
доверие к жизни, пробудить ее интерес к высоким целям, и в конце концов
напомнила о милосердии Божием, о его любви ко всем земным созданиям.
Амбруазина молчала и, казалось, не слушала, но вскоре у Анжелики появилось
ощущение, что ей удалось немного ее утешить.
  - Вы так добры, - прошептала герцогиня, - по-детски порывисто обнимая
Анжелику. - Никогда еще я не встречала к себе такого сострадания, как у
вас.
  Она закрыла глаза и словно забылась целительным, спокойным сном.
Анжелика не стала ее тревожить. Ей стало грустно от услышанных признаний.
Она смотрела вдаль, мечтая увидеть парус корабля, на котором вернулся бы
Жоффрей. Она думала о нем со страстью: "Ты моя любовь. Ты не разочаровал
меня. Ты не причинил мне зла. Ты открыл мне дверь в прекрасный мир".
  Анжелика погрузилась в воспоминания о далеком времени, проведенном в
Тулузе. Ей было всего семнадцать, и тридцать лет тулузского вельможи
казались ей порогом старости, ее страшил опыт, который читался на его
ироничном лице, покрытом шрамами. Этот человек уже познал пыл страсти, и,
кто знает, не стал ли он распутником, видящим в женщине лишь объект
наслаждений... Но он сразу полюбил ее высокой, редкой любовью. И она,
отданная невинной на его ложе, не обманула его ожидания любви. Как
отблагодарить небо за такой дар?
  - О чем вы думаете? - внезапно спросила Амбруазина срывающимся
голосом, - Вернее, о ком вы думаете?
  Конечно, о НЕМ, о НЕМ.., о мужчине, которого вы любите... Вы
счастливы, а у меня нет ничего, ничего...
  В исступлении она встряхнула волосами, но внезапно успокоилась и
извинилась за свою несдержанность.
  Жара начала спадать, и женщины направились домой. Ветра по-прежнему
не было, воздух был тяжелым, густым и, казалось, прилипал к коже. Анжелике
передали, что ее спрашивал отец де Верной и что он ждет ее возле форта.
Герцогиня де Модрибур издали поприветствовала священника и пошла к дому
тетушки Анны.
  Иезуит, похоже, был поражен и несколько растерян.
  - Я считал, что госпожа де Модрибур покинула Голдсборо...
  Анжелика стала объяснять, но вышло довольно невразумительно.
  - А где королевские невесты?
  - В Порт-Руаяле.
  - Они тоже сюда вернутся? Я слышал, они собирались выходить замуж за
жителей Голдсборо.
  - А разве не вы настойчиво противились этим бракам? - удивилась
Анжелика.
  - Я? - иезуит нахмурился и принял надменный вид. - Чего ради стал бы
я вмешиваться в такое дело?
  - Но я думала... Госпожа де Модрибур мне сказала... Впрочем, может
быть, я неверно поняла ее слова?
  - Может быть.
  Иезуит бросил на Анжелику пронзительный взгляд, словно собирался
что-то сказать, но промолчал.
  - Вы хотели со мной поговорить? - спросила Анжелика. Он покачал
головой, будто отгоняя назойливые мысли, которые мучили его.
  - Да.., я хотел попрощаться. Завтра на рассвете я покидаю ваши края.
  - Вы уезжаете?
  Она удивилась и опечалилась. И снова страх, беспричинный страх поднял
свою змеиную голову.
  - Вы увидите отца д'Оржеваля?
  - Не раньше, чем через несколько недель. Но я сегодня же должен
отправить ему письмо.
  - Оно в нашу пользу?
  Священник улыбнулся немного насмешливо.
  - Так вот что вас интересует?!
  Затем он стал серьезным, даже чуть мрачным.
  - Не слишком рассчитывайте на мое заступничество, - откровенно сказал
он. - Я ненавижу еретиков, которым вы покровительствуете, это отродье
гордецов, осмелившихся исказить слова Иисуса Христа, дабы отвратить людей
от спасения души и толкнуть их на путь греха.
  - А к нам, Мэуин, к нам вы не питаете ненависти? Анжелика смотрела на
него горящими глазами, которые молили о снисхождении.
  "Ко мне.., вы не питаете ненависти?" - вопрошал ее взгляд.
  Священник снова улыбнулся и покачал головой.
  - Поймите, не могу же я в самом деле поддерживать тех, кто
покровительствует пособникам Сатаны.
  - Но вы можете сказать отцу д'Оржевалю, чтобы он оставил нас в покое.
  - Это цельный человек, для которого существуют только точные и
определенные цели.
  - Вы можете попытаться...
  Ей так хотелось, чтобы отец де Верной уступил, дал полуобещание, хоть
малую толику надежды на то, что она тронула его каменное сердце. Но он был
непреклонен.
  - В таком случае, когда вы увидите отца д'Оржеваля, спросите его кое
о чем от моего имени, - решительно попросила Анжелика. - Он не сможет мне
в этом отказать, будь я даже самым злейшим его врагом.
  - О чем же?
  - Узнайте у него секрет изготовления зеленых свечей. Никто другой не
может мне в этом помочь. Отец де Верной рассмеялся.
  - Вы неподражаемы! Хорошо, я передам отцу д'Оржевалю вашу просьбу.
  Он протянул Анжелике руку, словно скрепляя их договор. Это был жест
не иезуита, но моряка, честного компаньона, который, не желая произносить
лишних слов, жестом выражает свое глубокое чувство.
  Анжелика горячо пожала в ответ руку аристократа, которая от
корабельных снастей стала мозолистой и коричневой. В ее голове
промелькнула мысль: "Он не должен уезжать, если он уедет, то никогда.., я
его больше никогда не увижу..."
Тень от пролетающей шумной стаи птиц на миг окутала берег, и словно
легла на сердце Анжелики, и сдавила его. Она почувствовала: вот-вот должно
произойти нечто непоправимое. Будто Судьба готовилась постучаться в дверь.
Ей почудилось, что сама Судьба стоит за спиной Джека Мэуина. Ужас, который
читался в глазах Анжелики, заставил иезуита обернуться. Позади, в
нескольких шагах от него, неподвижно стоял преподобный Томас Пэтридж.
  Он был похож на тяжелое каменное изваяние. И только его налитые
кровью глаза вращались и метали молнии. Отец де Верной поморщился.
  - Добро пожаловать, пастор, - сказал он по-английски. Казалось, тот
не расслышал. Пастор был охвачен гневом, невероятным даже при его
вспыльчивом характере. Его пурпурно-лиловое, изуродованное шрамами лицо
выражало, неистовую ярость.
  - Сатанинское отродье! - наконец прорычал он, приближаясь к иезуиту.
- Добились своего! Вы оскверняете святое пристанище, нарушаете законы
гостеприимства.
  - Что вы там бормочете, старый безумец! Сами вы сатанинское отродье!
  - Лицемер! Не думайте, что вам так просто удастся отправить нас в
Квебек. Я дрался с индейцами, защищал свою паству. Я буду драться и с вами.
  Он поднял свой мощный кулак и с криком "Умри, Сатана" ударил Мэуина
прямо в лицо. Кровь хлынула из носа, потекла по губам и белым брыжам
иезуита. Пэтридж нанес ему еще один удар в живот и собирался нанести
третий, но Мэуин отскочил назад и ногой ударил противника в подбородок.
Челюсти неистового пастора с треском сомкнулись.
  - Умри и ты, Сатана! - закричала иезуит.
  И они накинулись друг на друга с безумной яростью. Один работал
кулаками, другой, избегая ударов, так стискивал противника, что трещали
кости.
  В одно мгновение вокруг дерущихся образовался круг. Все стояли, не в
силах раскрыть рта, потрясенные, не решаясь разнять соперников, одержимых
ненавистью и дикой жестокостью.
  Драка началась столь внезапно, что Анжелика не успела понять, что же
произошло. Птицы вдруг подняли в небе страшную суматоху. Их оглушительные
крики и шум крыльев заглушали звуки ударов и проклятий, стонов и
прерывистого дыхания противников, лишали дара речи сбежавшихся зрителей и
придавали этой смертельной битве зловещий, таинственный смысл.
  Когда соперники упали, не разжимая адских объятий, кое-кто решился
приблизиться, но остановился в бессилии перед бешеной жаждой уничтожения,
придававшей обоим нечеловеческие силы. Наконец Анжелика бросилась к
противникам, заклиная их успокоиться и разойтись. Но ее едва не опрокинул
пастор, который, резко подскочив, освободился от железных объятий Мэуина и
нанес ему страшный удар коленом, который пришелся сопернику в печень. У
иезуита вырвался хриплый крик.
  Словно клещами, одной рукой он схватил англичанина за плечо, а ребром
другой принялся наносить ему удары по темени. Лицо пастора почернело от
прилившей крови.
  Анжелика изо всех сил старалась перекричать адский шум, который
подняли птицы.
  - Найдите Колена Патюреля! Только он может их разнять! Скорее!
Скорее! Они же убивают друг друга!
  Она бросилась навстречу Патюрелю, уже спешившему К месту сражения.
  - Скорей, Колен, умоляю тебя! Они схватились насмерть!
  - Кто?
  - Пастор и иезуит!
  Колен устремился вперед и властно разорвал круг зевак. Но внезапно
воцарилась тишина.
  В отдалении стая чаек и бакланов опустилась на скалы, удобно
устраиваясь на выступах. Ленивая волна выкатилась на берег, нарушая тишину
своим мягким шорохом.
  В ужасе, не произнося ни слова, все взирали на два тела, безжизненно
распростертые на песке, словно сломанные куклы.
  - Он раскроил ему череп, - сказал кто-то.
  - Он разорвал ему нутро, - проговорил другой. Пастор был мертв. Его
глаза остекленели и вылезли из орбит. Его соперник еще шевелился. Анжелика
упала на колени возле отца де Вернона, приподняла восковые веки. Видит ли
он ее? Зрачки потускнели и приобрели слепой металлический оттенок.
  - Святой отец! Отец мой! Вы видите меня? Вы слышите меня?
  Он посмотрел на нее невидящим взором и произнес затухающим голосом:
  - Письмо.., д'Оржевалю... Оно не должно...
  Голос иезуита сорвался, из горла вырвался хрип, и он умер.
  Прошла долгая минута, прежде чем Колен снова наклонился над
поверженными телами.
  Анжелика пыталась объяснить дрожащим голосом:
  - Я не поняла, что произошло. Пастор появился внезапно, вне себя от
ярости, и ударил святого отца... Они всегда были врагами... Когда мы плыли
по заливу Каско, они постоянно были готовы пустить в ход кулаки...
  - Какое страшное несчастье! - произнес Колен. Он разъединил тела,
положил их рядом: оба статные, могучие, в церковных одеяних. Закрыв
умершим глаза, он попросил два платка и, взяв у женщин косынки, накрыл
распухшие лица священников.
  - Кто может прочесть заупокойную молитву над ним? - Патюрель указал
на пастора.
  Смертельно бледный пастор Бокер вышел вперед. Он прочел отрывок из
заупокойной молитвы, и присутствующие протестанты вторили ему вполголоса.
  - А над иезуитом?
  - Я, - робко проговорил молодой монах-капуцин, брат Марк, который все
еще находился в Голдсборо.
  Он волновался и путался в латинских словах, невпопад посылая крестные
знамения. Великий Джек Мэуин жалостливо улыбнулся бы, видя такое.
  - Кто из мужчин понесет тела? Из толпы вышли четверо.
  - Кто еще? Они слишком тяжелые. Восемь широкоплечих мужчин понесли
священников к их последнему пристанищу на вершине утеса.
  - Их нужно положить в одну могилу, - сказал Колен.
  Эта могила и поныне сохранилась здесь, у подножия сосны, заросшая
иван-чаем.
  О ней никто не знает. О ней давно позабыли. Но если раздвинуть мох,
то откроется серая полуразбитая плита, на которой еще не стерлись слова,
вырезанные на камне в те далекие времена по приказу здешнего губернатора:

  Здесь покоятся два священника,
Что с криком "Умри, Сатана!"
Лишили жизни друг друга.
  Да будет земля им пухом.


                                  Глава 10


  - Где ребенок? - спрашивала у всех Анжелика. - Маленький подопечный
отца де Вернона Нильс Аббиал.
  Сначала она побежала к опустевшему дому иезуита, но не найдя там
мальчика, стала искать его повсюду. Вещи отца де Вернона он, видимо, унес
с собой. Анжелике не давали покоя последние слова Джека Мэуина: "Письмо..,
д'Оржевалю... Оно не должно..." Анжелика чувствовала, что письме! имеет
чрезвычайное значение. Ее воображение разгоралось, Я одновременно росла
уверенность, что в этом письме есть ответы на все ее вопросы.
  Да, теперь она не сомневалась: иезуит все понял и сорвал покров со
всех тайн. Если бы ей удалось отыскать это письмо, она узнала бы имена
своих врагов, смогла бы избежать их козней и защитить своих близких.
  Отец де Верной несомненно хотел того же самого, когда, собрав
последние силы, произнес последние слова:
  "Письмо.., д'Оржевалю... Оно не должно..."
Что он имел в виду: оно не должно к нему попасть.., или, наоборот, не
должно потеряться...
  Анжелика попросила Колена собрать людей на поиски мальчика.
  Однако наступала ночь, и все пришлось отложить до утра.
  Бесполезно было сетовать на жестокость происшедшего.
  Со слов двух англичан из лагеря Шамплен понемногу становилась ясна
причина разыгравшейся трагедии. В лагере прошел слух, что иезуит,
сговорившись с местными папистами, графиней де Пейрак и Коленом Патюрелем,
собирался доставить англичан в Квебек в качестве пленников. Прирожденная
вспыльчивость пастора-пуританина сыграла свою роковую роль.
  На притихший Голдсборо спустились сумерки. И только сверчки и цикады,
хозяева ночи, вовсю распевали свои песни, словно бросая вызов людскому
унынию.
  Вместе с летней разноголосицей ночь несла с собой опасность и угрозу.
  Наконец Анжелика вернулась в форт. Ей было страшно опять оставаться
одной. Когда же вернется Жоффрей?
  К ее страхам добавлялась еще одна причина для тревоги: целый день она
не видела своего котенка. Не было его и здесь. Без резвого малыша дом
казался холодным и мрачным. Анжелика даже вообразила, что котенок исчез
навсегда, как и Джек Мэуин, навечно покинувший сегодня земной мир.
Отсутствие ее маленького друга делало невыносимой ее скорбь и тяжесть,
лежащую на сердце.
  Анжелика вышла на улицу, решив во что бы то ни стало найти котенка.
Она не осмелилась спросить у охранников, не встречался ли он им. После
того, что сегодня произошло, ее заботы могли показаться смешными. Между
тем для Анжелики они были чрезвычайно важны. Если котенок потерялся,
исчез, умер, для нее это будет равносильно признанию, что беда схватила их
за горло и уже не отпустит. Она должна его искать, как недавно искала
ребенка.
  Анжелика шла по улицам поселка и звала вполголоса:
  "Где ты, мой маленький? Иди сюда! Иди!" Она останавливалась перед
садовыми оградами, искала в тени заборов и деревьев. Она спустилась к
морю, осмотрела все лодки и корзины рыбаков, что были на берегу, все
камни, обнажившиеся после отлива. "Где ты, мой маленький?! Иди скорей,
прошу тебя!"
Яркая луна с золотистым нимбом освещала ей путь.
  Анжелика не могла рассказать о своих мучениях редким прохожим,
попадавшимся ей на улицах. Она думала, что, если бы Онорина была здесь,
она бы ее поняла. Держась за руки, они шли бы вместе, охваченные одним
простым неотступным желанием - найти потерявшегося друга, невинное
существо, которое делило с ними кров и, выбрав себе хозяев, беззаветно
полюбило их. Его непременно нужно найти. Он не должен исчезнуть навсегда,
и именно в такой день.
  Почти отчаявшись, Анжелика вернулась в форт, обошла его, поискала в
тени у подножья стены и внезапно остановилась. Что это, светлячки? Ей
почудилось, что возле изгороди в траве горят два золотых глаза.
  - Это ты, малыш? - прошептала Анжелика. Ничто не шелохнулось в ответ.
Но радостное предчувствие заставило сильнее забиться ее сердце. Она была
уверена - это он. Но почему он не двигается? Она подошла поближе и
наклонилась. На сей раз не оставалось никаких сомнений: на Анжелику
глядели широко раскрытые глаза котенка.
  - Это ты, - сказала она, - но что с тобой? Ты меня не узнаешь?
  Она протянула руку, дотронулась до тельца зверька, но он издал дикий
крик. Анжелика отдернула руку.
  - Что с тобой? Что с тобой? Что случилось? Она бросилась к
караульному посту.
  - Пожалуйста, дайте мне фонарь!
  Солдат снял фонарь с крюка и предложил проводить ее, но Анжелика
отказалась. Она побежала обратно, моля небеса, чтобы котенок никуда не
убежал. По счастью, он лежал на том же месте, скорчившись в зарослях
густой травы. Это был он - неподвижный, свернувшийся в клубок, словно в
раскаянии опустивший голову. При свете лампы Анжелика разглядела его
мордочку, всю в крови.
  - Что с тобой? Что случилось? Что с тобой сделали?
  Она пыталась взять его на руки, но всякий раз, когда она
дотрагивалась до зверька, он душераздирающе мяукал. Наконец Анжелике
удалось завернуть его в шаль и прижать к груди. Котенок дрожал и глухо
постанывал.
  Анжелика принесла его домой. Едва она положила его на стол, чтобы
внимательно осмотреть, в отчаянном прыжке он вырвался и попытался забиться
в угол - все животные инстинктивно ищут укромное место, чтобы встретить
там смерть. Но зверек не мог уйти далеко: он снова скорчился на полу,
уронив голову, словно собирая последние силы. Анжелика опустилась возле
него на колени.
  - Это же я, - ласково уговаривала она. - Это я, ничего не бойся, я
тебя вылечу.
  Стараясь не дотрагиваться до котенка, она стала разглядывать его
раны. Кровь текла из ноздрей. Местами у него были вырваны целые клочья
шерсти - там тоже сочилась кровь. Повсюду виднелись следы ударов.
  Анжелика осторожно взяла лапку, которую он не мог поджать под себя, и
ей показалось, что на ней виднеются следы ожогов.
  - Может быть, он наступил на кострище. Но кошкам не. страшны даже
раскаленные угли...
  Ужасное подозрение шевельнулось в ней, подобно тому как легкая зыбь
на море превращается в черную волну, готовую обрушиться на берег.
  - Его били! Кто-то умышленно бил и истязал его... Ее сердце замерло
от страха и тоски.
  - Кто это сделал? Кто?
  Анжелика в ужасе поглядела вокруг, стараясь в полутьме различить
очертания чудовища, которое невидимкой бродит среди них, сея панику,
отчаяние и смерть.


                                  Глава 11


  Вскоре Анжелика украдкой вышла из форта, прижимая к груди несчастное
умирающее существо, и направилась к дому Бернов. Она быстро шла по темным
улицам, избегая даже света луны. По счастью, дверь Бернов была не заперта.
  Семейство ужинало при свечах.
  Анжелика показалась на пороге. Видимо, у нее был необычный,
потрясенный вид. Габриэль Берн вышел из-за стола и как когда-то в
Ла-Рошели по-хозяйски участливо спросил:
  - Что с вами, дитя мое? Вам нездоровится?
  - "Они" хотели убить моего котенка, - голос Анжелики невольно
дрогнул. - "Они" били и мучили его. Теперь он умрет.
  - Но кто "они"?
  - Демоны! Демоны, которые хотят нашей гибели. Все ошеломленно
смотрели на нее.
  - Анжелика, - позвала Абигель, - подойдите ко мне. Со своей кровати
она видела все, что происходит в соседней комнате.
  - Анжелика, подойдите сюда, - мягко, но настойчиво повторила она. -
Положите вашего котенка на кровать. Дети займутся им... И присядьте возле
меня. Вы очень устали.
  Дружеским, сочувственным жестом Абигель позвала Анжелику, и та
подчинилась, словно дитя. Она оставила котенка, села на постель и без сил
припала к плечу Абигель.
  - На этот раз мы не выдержим, - жаловалась она. - Я чувствую. Зло
восторжествует. "Они" в конце концов победят. Он не вернется, и я этого не
вынесу...
  - Не говорите так!
  Абигель прижимала Анжелику к себе. Сегодня в роли утешительницы была
она.
  - Нет, он вернется, - вполголоса убеждала она. - И вы это прекрасно
знаете. Он выдержит все. Вы сами мне однажды говорили: кто способен его
одолеть? Нет битвы, из которой он не вышел бы победителем. Через несколько
дней, может быть, и завтра, как знать, он будет здесь, благополучно
завершив все дела во Французском заливе. И вы будете смеяться над вашими
страхами.
  - Но что случилось с моим котенком?
  - Несчастный случай... Он попал под телегу, или какой-нибудь
нетерпеливый матрос чересчур грубо его оттолкнул...
  - Он выпил немного воды, - сообщили дети. Это было хорошим знаком.
  - Он обязательно выживет, - подтвердила Абигель. - Не забывайте, что
у кошки семь душ. А народное поверье говорит, что кошки сильнее демонов.
  Окруженная дружеским участием, Анжелика постепенно приходила в себя.
  - Простите меня.
  Она выпрямилась, провела рукой по лбу, словно отгоняя мрачные мысли,
и покачала головой.
  - Какая я глупая! Просто меня потрясла смерть иезуита. Он был суровым
человеком, но, несмотря ни на что, нравился мне. И он стал бы нашим
союзником...
  - Оставайтесь у нас сегодня ночью, - предложил господин Берн. - Вы
переоценили свои силы, а мы виноваты в том, что оставили вас одну после
того, что вам довелось увидеть. Два священника! Ужасное зрелище... -
пробормотал он, качая головой. - Возможно ли это? Небеса еще не видели
столь страшного сражения... Оставайтесь, сударыня, и ложитесь с Абигель. А
я устроюсь в вигваме у Марсиаля.
  Как когда-то в Ла-Рошели, Анжелика подоткнула одеяло у Лорье,
поднялась на чердак поцеловать Северину, потушила огонь в очаге, кинула
туда несколько листиков мелиссы от мошкары и москитов.
  Затем она прикрыла дверь между комнатами, оставила зажженной одну
свечу в спальне Абигель и занялась новорожденной.
  Дом Бернов дышал спокойствием, человеческим теплом и уютом. Обруч,
сжимавший сердце Анжелики, разжался. Здесь она была в безопасности, среди
друзей.
  - Раз мы заговорили о Марсиале, может быть, вы мне скажете, где
сейчас Кантор? Мне кажется, у них какие-то тайны от нас.
  - Все молодые люди любят тайны и хотят казаться незаменимыми, -
улыбнулась Абигель. - Марсиаль намекнул мне, что они получили задание от
господина де Пейрака на время его отсутствия, и поэтому должны часто
находиться близ островов. Он мне ничего не объяснял, я знаю только, что
возвращаясь, они всякий раз отчитываются перед губернатором и получают
новые указания.
  - Ну что ж, - со вздохом сказала Анжелика. Наверное, не стоило
беспокоиться о Канторе. Анжелику утешала любовь и доброта Абигель. Как
дорога ей была эта дружба! Особенно остро она это почувствовала, когда
уехал Жоффрей. Америка еще сблизила их, здесь не придавали значения
различиям в традициях и религии. У них были общие воспоминания, общие
цели...
  Абигель лежала на алой шелковой подушке. Она была очень красива:
длинные белокурые косы обрамляли ее тонкое, точно фарфоровое лицо.
  Малышка была спокойна и терпелива, но без конца сосала свой кулачок.
  - Может быть, я ее плохо накормила? - забеспокоилась Абигель.
  - Вы выпили весь настой, который я вам приготовила?
  - Северина забыла мне его дать, - смущенно призналась молодая мать.
  - Очень жаль, а ведь я специально поставила его на видном месте!
  Анжелика нашла кувшинчик сбоку у очага, там, где он и был оставлен.
Но маленький Лорье, когда вернулся с моря, загородил его своей корзинкой с
раковинами. Поэтому забывчивость Северины была вполне объяснима.
  - Настой еще теплый. Выпейте хотя бы чашку, - Анжелика подошла к
своей подруге.
  Она стала наклонять сосуд, но от волнения и усталости ее руки немного
дрожали, и несколько капель упали на алую подушку. Анжелика смутилась:
  - Лучше я вам приготовлю свежий отвар. Этот стал слишком темным,
травы быстро теряют лечебные свойства.
  Она подошла к окну и выплеснула содержимое кувшина в сад. Придержав
широко распахнутое окно, она с наслаждением вдохнула ночной воздух. Дом
Бернов стоял на опушке леса, и вокруг него витали тончайшие ароматы.
  Анжелика вымыла кувшин, и пока он сушился, перевернутый вверх дном на
деревянной решетке, она приготовила новый отвар в другом сосуде. Абигель
послушно выпила. Анжелика сняла испачканную наволочку красного шелка и
заменила ее на чистую, затем придвинула люльку к постели Абигель и пошла
взглянуть на своего бедного котенка. Он забился в угол и молча боролся с
болью и смертью. Как могла, Анжелика смазала его раны бальзамом и
попыталась напоить, но он отказался от воды. Однако, когда она заговорила,
котенок тихо и нежно мурлыкнул в ответ, а значит, он успокоился и
почувствовал себя в безопасности.
  Анжелика стала готовиться ко сну. Она решила оставить окно открытым,
потому что было очень тепло, задула свечу, оставив гореть в углу лишь
цветную масляную лампадку, сняла корсаж, верхнюю юбку и легла рядом с
Абигель.
  С кровати женщины могли любоваться мерцающими звездами на подернутом
дымкой небе. Легкий ветерок колыхал листья деревьев, издалека, со стороны
залива, доносились призывные крики тюленей.
  - Абигель, - внезапно сказала Анжелика, - вы не хотели, чтобы
состоялась женитьба матросов Колена на королевских невестах, не так ли?
  Абигель слегка вздрогнула.
  - Конечно, это могло привести к сложностям, но, в общем-то.., это
меня не касается, - неуверенно сказала она.
  - Но ваш муж, Маниго, остальные, - они были против?
  - Да, - честно призналась Абигель. Анжелика немного помолчала.
  - Почему вы ходили беседовать с госпожой де Модрибур, а не со мной?
  Молодая женщина снова вздрогнула.
  - Герцогиня хотела знать мое мнение, - запинаясь, сказала она.
  Анжелике показалось, что Абигель краснеет в темноте. Почему Абигель
хочет скрыть, что протестанты направили ее выяснить намерения
"благодетельницы"? Наверное, потому, что она не одобряла единоверцев и
своего мужа и, любя Анжелику, старалась смягчить глухое сопротивление,
которое гугеноты, видимо, никогда не перестанут проявлять по отношению к
Жоффрею де Пейраку. Она знала, что Анжелику это очень печалит.
  Анжелике и в самом деле тяжело было видеть, сколь тщетны надежды на
то, что люди позабудут старые распри и начнут строить новую жизнь. На днях
в доме Бернов у нее появилось ощущение, что такое чудо возможно на земле
Америки. Но она знала, что переоценивает стремление людей к согласию. В
какой-то момент у нее даже мелькнула мысль о том, что, возможно, именно
среди гугенотов следует искать вдохновителя заговора с целью поссорить ее
с мужем, подорвать их дух и разрушить особую атмосферу Голдсборо. На их
ревнивый взгляд Пейрак привечает слишком много нежелательных людей.
Анжелика подозревала, что один из таких завистников и настроил
вспыльчивого Пэтриджа против иезуита, появление которого в Голдсборо было
столь же невыносимо для гугенотов, сколь появление самого Сатаны. Но
ловушка на острове Старого корабля.., и котенок... Нет. В подобных
поступках было нечто порочное, нечеловеческое... Конечно, про гугенотов
говорили, что они беспощадны к себе и другим, но это касалось скорее их
суждений... Конечно, бунт гугенотов на судне "Голдсборо" во время их
совместного путешествия показал, что они, не колеблясь, переходят от слов
к делу, и их представления о справедливости и благодарности довольно
своеобразны...
  Но они были прямодушны, по-детски бесхитростны и честны, и тем близки
Анжелике, которая не могла помешать себе.., их любить. Именно любить! И
как тяжело ей было думать, что, возможно, они что-то замышляют против нее
и особенно против Жоффрея, желая сломить его волю... Жизнь вдруг
представилась ей непосильным бременем...
  Анжелика почувствовала, как Абигель взяла ее за руку.
  - Дорогая, не печальтесь, все образуется, - прошептала молодая мать.
- Я с вами, и вы мне очень дороги. Сколько раз зимой мы с Габриэлем
говорили о вас, о господине де Пейраке, о ваших сыновьях и об Онорине,
которую мы так любим. Сколько раз, просыпаясь в ночи, мы слушали, как
завывает вьюга, и думали о вас, одиноких и затерянных в дремучем лесу с
детьми и горсткой единомышленников... Именно в такие минуты мы поняли, как
много вы для нас значите... Когда мое сердце сжималось от тревоги за вас,
Габриэль говорил: "Не бойся, такие люди не могут погибнуть! На их челе -
знак судьбы, они все преодолеют!" И он оказался прав. Вы здесь, и ваш
пример учит нас всех преодолевать тернии на своем пути. Мой муж много
говорил о вас. Например, как при встрече в Пуату он ударил вас палкой...
Он до сих пор испытывает угрызения совести... Это были вы... Впрочем,
самая первая ваша встреча произошла раньше... Он мне рассказал и о прошлом.
  - Значит, вам все известно о молодом протестанте, который взял на
себя заботу о несчастной женщине и помог ей спасти ребенка?
  - Да.., и он часто повторял... Это судьба. Такие узы...
  Нужно смириться и понять: они даются нам, чтобы мы осознали свое
единство на земле, невзирая на различия в положении и религии.
  Абигель улыбнулась.
  - Вы знаете Габриэля Берна. Под воздействием гнева он порой забывает
о своих благих намерениях... Но он отходчив. Я уверена, что он питает к
господину де Пейраку истинное уважение, более того - он им восхищается...
О глубине" наших чувств свидетельствует наше беспокойство за вашу судьбу.
Мы так встревожились, когда осенью зверобой Мопертюи вернулся с лошадьми и
рассказал о том, как вы сражались с ирокезами, пожертвовали фортом
Катарунк и частью продовольствия, чтобы избежать их мести, и были
вынуждены уйти еще глубже в леса. Многие говорили: "Мы их больше никогда
не увидим"... Мы тогда волновались за вас больше, чем за себя самих...
  - А у вас наверняка зима была суровой.
  - Суровой.., верно! Шел снег. Берег был белым, а море черным и
бурным, но не замерзало. Нам удалось сохранить связь с соседями. Несмотря
на штормы, мы успешно торговали с французами из Порт-Руаяля и англичанами
из Салема и Портленда. И все же человек чувствует себя одиноким и слабым,
когда у берегов Америки дует северный ветер. Но теперь лето, и мы пожинаем
плоды наших усилий и трудов.., и наслаждаемся свободой, которую вы нам
столь великодушно даровали.
  Каждое слово Абигель было бальзамом для сердца Анжелики. Она не
сомневалась в искренности подруги и отгоняла свои горькие мысли, чтобы не
отравлять сладость этих мгновений и почерпнуть в беседе с Абигель столь
необходимые ей силы. Анжелика рассказывала о Жоффрее, вспоминала, как он
повел себя при набеге ирокезов, а затем в форте Вапассу, помогая всем, кто
был рядом.
  - Как можно не любить такого мужчину! Вскоре подруги заснули
безмятежным детским сном. В середине ночи заплакала маленькая Элизабет.
Анжелика встала и подала ее матери. Пока малышка сосала грудь, Анжелика,
сдерживая опасения, пошла посмотреть, жив ли котенок. Она его не
обнаружила. Он переменил место и забрался на кресло с мягкой подушкой,
посчитав, видимо, что тяжелобольной имеет право на нечто большее, нежели
жалкий квадратик пола.
  Котенок жадно вылакал молоко, которое Анжелика ему принесла.
  - Мне кажется, он выживет, - радостно сообщила она Абигель.
  - Какое счастье! Как приятно снова видеть вашу улыбку.
  Перед тем как лечь, Анжелика взяла на руки малышку Элизабет и стала
ее баюкать, расхаживая по комнате и вполголоса напевая.
  Она остановилась перед открытым окном. Луна, низко стоящая над
горизонтом, излучала молочно-белый волшебный свет и походила на жемчужную
камею на пепельно-сером небе. От этой картины веяло неизъяснимым покоем.
  С улыбкой умиления Анжелика смотрела на маленькое личико девочки,
лежащей у нее на руках. Ее безмятежность была сродни умиротворению этой
ночи.
  Анжелика мечтала, глядя на море: "Мне бы хотелось иметь от него еще
одного ребенка... Какое безумие! Но это так!"
Она покрыла поцелуями лобик младенца.
  Темная густая листва тихо шелестела за окном, напевая свою нежную
песню.
  Внезапно ночную тишину прорезало мрачное рыдание, перешедшее в жуткий
протяжный крик.
  Крик! Как в тот раз. Кричали где-то рядом. Анжелика отпрянула от
окна, прижимая к себе ребенка. Ее охватила ледяная дрожь, - Что это? -
Абигель села в кровати. - Кто так кричал?
  - Не знаю.
  - Никогда не слышала такого крика.
  - ч А я слышала однажды... Может быть, это дикий зверь?
  - Закройте окно, - попросила Абигель.
  Анжелика отдала ей девочку и потянула на себя ставень, не осмеливаясь
вглядываться в темноту. Она заложила ставень железной перекладиной.
  - Кто все-таки мог так кричать? - повторила Абигель. - Словно чья-то
горемычная душа жалуется на свои страдания...
  В детстве подруги слышали много старинных поверий, которыми так
богаты французские провинции: истории об оборотнях, о козлоногом дьяволе,
драконе, химере, о проклятых безутешных душах.
  Анжелика считала, что на новой земле Америки нужно избавляться от
дедовских суеверий. Здесь им приходилось преодолевать более осязаемые
опасности. К тому же Анжелика не хотела рассказывать Абигель о своих
опасениях, о некоторых необъяснимых происшествиях и пугать ее
предположениями о том, что некто неизвестный и таинственный пытается
причинить им вред. Когда женщины снова проснулись, солнце, видимо, было
уже высоко. В закрытой со всех сторон комнате было жарко.
  Анжелике почудилось, что совсем рядом, за окном люди о чем-то спорят.
  Казалось, что в саду возле дома собралась целая толпа.
  Анжелика встала, не совсем проснувшись, неверными шагами подошла к
окну, открыла ставень и очутилась нос к носу с мужчиной в полотняной
шапочке. Рядом стоял мужчина в шапке из меха и много женщин, среди которых
была соседка Абигель Бертилья.
  - Что вы делаете в саду госпожи Берн? - спросила Анжелика. - И почему
вы так взволнованы?..


                                  Глава 12


  - Еще бы нам не волноваться, - желчно проговорила Бертилья, - вы с
вашими гнусными опытами уморили мою свинью... Свинью, которая обошлась нам
в целое состояние! Ну, раз здесь замешаны вы, госпожа де Пейрак, никто
ничего не скажет! Нам останется только смириться с нашей потерей...
  - Не будьте столь агрессивны, Бертилья, и объясните наконец, в чем
дело, какой ущерб я вам причинила?
  - Вы убили мою свинью, - повторила молодая женщина.
  Все разглядывали что-то внизу, под окном. Наклонившись, Анжелика
увидела на земле розовую тушу: это была свинья Рамберов, лежащая
неподвижно, будто мертвая.
  - Что с ней случилось?
  - Ваша свинья ела все подряд, - заметил Эрве Ле Галь, - она,
наверное, проглотила какие-нибудь колючки.
  - Нет, - сварливо и упрямо возразила Бертилья, - я знаю, что говорю.
Вчера вечером я видела, как госпожа де Пейрак выбросила что-то в окно, а
сегодня на этом месте находят сдохшую свинью.
  - Я вылила отвар, - объяснила Анжелика, - Она не могла его выпить.
  - Она могла съесть коренья, пропитавшиеся вашим отваром.
  - Но говорю же вам, он был совершенно безвреден.
  - Так почему же вы его вылили?
  - - Отвар был уже несвежий, но в любом случае от него не могло быть
никакого вреда.
  - А почему ваша свинья всегда рылась в соседских огородах? - вопросил
сосед в полотняной шапочке. - Не далее как вчера она копалась в моих
кукурузных грядках.
  - Вы что, предлагаете нам держать ее на привязи? - возмутился мужчина
в меховой шапке.
  Это был супруг Бертильи, бывший муж бедной Женни Маниго, Жермен
Рамбер. Анжелика его не узнала. Небритым, обветренным лицом он походил на
зверобоя.
  Вежливо, но настойчиво Анжелика попросила всех покинуть сад Бернов и
пойти спорить в другое место, предварительно приведя в порядок участок.
Жермен Рамбер попросил помочь ему сделать носилки, чтобы перенести свинью,
которая весила не менее двухсот фунтов.
  - Для них это просто катастрофа! - вздохнула Абигель, когда узнала о
том, что случилось. - Они купили эту свинью у французов из Порт-Руаяля за
набор шкурок и, несколько луидоров, которые Жермен привез из Ла-Рошели.
Тем самым они обеспечили себя пропитанием на всю зиму, и им не нужно было
бы просить помощи у общины. Эта семья живет отдельно от всех и не хочет ни
с кем иметь дело. Жермен охотится. Он предпочитает торговать мехами вместе
с дикарями, нежели работать на колонию. Семья Маниго его совсем не видит...
  Чуть позже Бертилья появилась снова с маленьким Шарлем-Анри на руках.
Было видно, что она пришла не по, своей воле, а по принуждению. Она
нелюбезно спросила у Анжелики, может ли она подтвердить, что отвар не
содержит яда. В таком случае, при всей необъяснимости гибели животного,
вероятно, можно было бы спасти окорока и покоптить их, если уж не удалось
забить свинью по всем правилам и приготовить из ее мяса сосиски и кровяную
колбасу.
  Анжелика уже позаботилась об Абигель, о новорожденной и о котенке,
который, похоже, понемногу оправлялся от ран. Она прибрала в доме, подмела
у очага и собиралась отправиться в лагерь Шамплен.
  Она вдруг подумала о том, сколь безутешна, должно быть, бедная мисс
Пиджон после ужасной гибели пастора, и ругала себя за то, что не сразу
вспомнила о несчастной английской старой деве, одной из немногих, кому
удалось спастись из бойни в Брансуик-Фолсе.
  Услышав слово "яд", Анжелика сперва пожала плечами, а потом испытала
внезапное потрясение, только сейчас осознав ужасную истину. Она
почувствовала, как холодный пот выступил у нее на лбу.
  - Яд?
  - Так там все-таки был яд! - вскричала Бертилья, напуганная
выражением ее лица. - Ах! Какая беда! Нам не достанется ни кусочка сала...
Вы должны возместить нам убытки, - в гневе она не замечала, что чересчур
энергично качает своего малыша.
  - Не надо так волноваться, - сказала Анжелика, - и хватит упреков.
Вам надо сетовать только на вашу собственную небрежность. Повторяю, я
уверена, что в отваре, который я вылила вчера вечером, яда не было, но я
все же не советовала бы есть мясо животного, которое не было забито по
правилам и погибло по неизвестной причине. Вам следовало кормить его
урожаем своего огорода, а не соседского.
  Бертилья в ярости удалилась, громко обещая пожаловаться господину де
Пейраку, когда тот вернется. Он-то уж, по крайней мере будет щедр, она в
этом уверена.
  Анжелика хотела отогнать от себя страшное подозрение, но ей это не
удалось. Она попыталась припомнить, что произошло вчера с настоем, который
она вылила на беду Бертилье. Она приготовила его, дала Абигель выпить одну
чашку, и та не почувствовала никаких признаков недомогания. Потом
кувшинчик с отваром целый день простоял возле очага, ибо Северина забыла
выполнить ее просьбу. Когда Анжелика решила поправить эту оплошность,
из-за своей неловкости она пролила несколько капель на алую наволочку.
Расстроившись, она обратила внимание на неприятный цвет, который приобрел
отвар в течение дня. Вылив настой за окно, она вымыла кувшин и чашку из
гладкого, сверкающего неверского фаянса, на котором не могло после мытья
остаться никаких следов старой жидкости. Однако Анжелика осмотрела оба
сосуда, затем вышла из дому и обогнула его, чтобы взглянуть на землю под
окном. Соседи выполнили требование Анжелики: унесли свинью и прибрали
возле дома Бернов. Кроме человеческих следов под окном ничего не было - ни
малейших остатков пищи, ничего, что могло бы указать на причину смерти
животного.
  "Кто сказал, что свинья погибла от отвара?! Так считает Бертилья. Но
она вечно выдумывает самые невероятные истории. Даже если питье простояло
целый день на жаре, оно не могло принести большого вреда. Я много раз
видела, как его пьют кормящие матери..."
Вернувшись в дом, Анжелика заметила в углу скомканную наволочку,
снятую с подушки Абигель. , Движимая внезапным порывом, она схватила и
развернула ее. В тех местах, куда упали капли, на алом шелке расплывались
уродливые белесые пятна и дыры. Анжелика почувствовала, что бледнеет. Так
повредить ткань мог только яд, разъедающий краску и разрушающий материю.
  Анжелика молча глядела на развернутое полотно. Она приготовила этот
отвар специально для Абигель. Неужели чья-то преступная рука умышленно
добавила в него смертельный яд? И если бы не Лорье, загородивший своей
корзиной кувшин так, что Северина забыла после обеда подать его Абигель,
молодая мать приняла бы страшную и быструю смерть. И если бы вчера вечером
Анжелика не решила приготовить новый настой, то она из собственных рук
напоила бы лучшую подругу отравленным питьем. Нет, она сходит с ума!
  Кто мог желать смерти Абигель?!
  - Много ли народу у вас побывало вчера днем? - спросила Анжелика,
обернувшись к Абигель, которая молчала, не сводя с нее глаз.
  - О! Много! Это было настоящее паломничество.
  - Но кто? Назовите их имена.
  - Я не могу всех припомнить. Иногда я утомлялась и немного дремала.
Во всяком случае, я точно помню, что приходил господин Патюрель с
лейтенантом, господином де Барсампюи. И квартирмейстер Ванно. Он подарил
мне резную пенковую вещицу. А еще.., ах да, припоминаю, у нас был юнга..,
вы знаете юнгу с "Единорога"? Он тоже хотел мне кое-что подарить:
деревянную резную ложку. Я отказалась - ведь это все, что осталось у
бедного юноши! Да, чуть не забыла, приходила Жюльена, королевская невеста,
которая вышла замуж за одного из пиратов. Она просидела довольно долго. Ей
хотелось мне чем-нибудь помочь, и она стала прясть пряжу, которую я
забросила из-за родов. Она очень ловко управлялась с веретеном. Это, в
общем-то, очень добрая девушка.
  - А кто еще?
  Анжелика сложила наволочку и перед тем, как положить в карман,
завернула ее в кусок ткани.
  - Больше не знаю, забыла. Но я вам скажу, как только припомню
чье-нибудь имя или лицо. Но почему вы спрашиваете? И почему Бертилья
вернулась и так кричала? Вас что-то тревожит?
  - Нет. Бертилья считает, что ее свинья умерла из-за того, что съела
какую-то гадость в вашем саду. Вы же знаете, как она любит устраивать
склоки.
  - Возможно, она права. По совету вождя индейцев Эчемина, отца госпожи
д'Урвилль, я посадила растения, которые называются картофель. У них
съедобные корни, но говорят, что завязи на стеблях, похожие на маленькие
помидоры, ядовиты. Я даже детей предупредила, чтобы они ненароком их не
сорвали.
  - Скорее всего, это именно так, - с облегчением вздохнула Анжелика.
  Правда, оставались таинственные пятна на наволочке. Анжелика никак не
могла отделаться от навязчивого видения: преступная рука сыплет яд в
лекарство, предназначенное для Абигель. Сколь ни невероятным казалось
такое предположение, но происшествия, дурные совпадения и напряжение
последних дней убеждали Анжелику в его достоверности. Какой-то безумец
бродит среди них, сея зло и, повинуясь своим воспаленным видениям,
покушается на всякого, будь то котенок, роженица или ребенок... А
снотворное в кофе? А смерть иезуита и пастора? По крайней мере, хоть здесь
некого было винить. Всему причиной было природное неистовство характеров,
толкнувшее священников на поединок.
  Анжелика обхватила руками голову. Что стало с маленьким шведом и с
письмом иезуита?
  Она наклонилась к котенку, неподвижно лежащему в мягком кресле. Он
пока не мог лежать на боку, как здоровые кошки, и сидел в терпеливой,
смиренной позе: лапки зверька были поджаты, шея вытянута, голова наклонена
вперед, глаза полузакрыты. Казалось, что он едва дышит.
  - Хоть ты скажи, кого ты видел тогда? - прошептала Анжелика. - Ты-то
знаешь, ты знаешь все. Ах, если бы ты умел говорить!
  Если бы Жоффрей был здесь, он бы сразу сказал, какое химическое или
природное вещество могло оказаться столь ядовитым, и уничтожить краску, и
разъесть ткань до дыр.
  Анжелике казалось, что ее мужа нет рядом уже целую вечность. На самом
деле он отсутствовал всего пять дней.
  Если он уладит все дела с англичанами на реке Святого Иоанна, все
равно он вернется не раньше, чем через неделю.
  Что же ей сейчас предпринять? Может быть, поговорить с Коленом? А кто
разберется в этих подозрительных пятнах? Может ли так повредить материю
неядовитое вещество?
  Анжелика вдруг снова подумала о торговце пряностями, который приплыл
с экипажем Ванерека, корсара из Дюнкерка, и после отплытия "Бесстрашного"
остался в Голдсборо со своим слугой с Карибских островов.
  Наказав Северине следить за каждым, кто придет навестить их мать и
маленькую сестру, Анжелика пошла посоветоваться с этим человеком. Но, как
назло, два или три дня тому назад он исчез. Никто не мог сказать, уплыл ли
он по морю или ушел лесной тропой, - слишком многие бывают в этим местах.
  Анжелика вспомнила, как Колен говорил на Совете о том, что нужно
завести журнал и вписывать в него каждого, кто пробудет в Голдсборо больше
двух дней. И любой гость города должен указывать, когда и в каком
направлении он намерен уехать. Мудрое решение!
  Анжелике хотелось посоветоваться с Коленом. Однако об опасности,
нависшей над ними, говорила лишь ее женская интуиция, доказательства же
были скудны, а порой смехотворны. Она боялась, что ее сочтут нервозной
особой, которая надоедает окружающим и, как знать, может быть ищет предлог
остаться наедине с губернатором Коленом Патюрелем. Пожалуй, впервые в
жизни Анжелика не знала, что она должна предпринять и даже что думать. Ее
не оставляли сомнения: то до боли в сердце она была убеждена в близкой и
страшной опасности, то ее боязнь рассеивалась, и их положение
представлялось довольно прочным.
  В конце концов, что произошло из ряда вон выходящего?
  Два человека в пылу схватки нанесли друг другу смертельные удары,
шалун-котенок попался под ноги грубому матросу, прожорливая свинья
отравилась ядовитой завязью картофеля, старая индианка напилась допьяна..,
обычные жизненные происшествия и несчастные случаи.
  Полуденный ветер дышал в лицо зноем, доводя Анжелику до изнеможения.
  Если бы Жоффрей был здесь... Никогда она так отчетливо не ощущала,
что он - ее надежда и путеводная звезда. Из всех испытаний, которые он
преодолел, из всех трудностей, которые он превозмог, родилась его
удивительная интуиция, сродни животному инстинкту. Если он говорил: "Это
пустяки", можно было не волноваться. Если он говорил: "Надо поостеречься",
приходилось быть начеку. Враг не дремал, но и Жоффрея нельзя было обмануть
невинной внешностью; ему не мешали ни жара, ни ветер.
  Но муж был далеко. С какими врагами сейчас воюет он? Где-то там, на
востоке, в центре Французского залива... Где он? Как хотелось ей поскорее
его увидеть!
  Анжелика направилась в лагерь Шамплен. Она нашла мисс Пиджон одну:
англичанка сидела на стволе поваленного дерева, скрестив руки на коленях.
  Анжелика подошла к ней, села рядом, обняла за плечи и тихо сказала
по-английски: "My poor dear, моя бедная, моя дорогая..."
Мисс Пиджон заплакала.
  Какие мечты, какая нежность и преданность скрывались за тонким
увядающим лицом старой девы с американского побережья, выросшей между
дремучими лесами и морем, воспитанной в соответствии со строгими правилами
пуританской морали? Но каждый человек имеет право на тайные мечты.
  - Почему его довели до такой ярости? - наконец смогла. выговорить
она. - Он был такой чувствительный! Ничтожный пустяк мог вывести его из
себя...
  Анжелика знала, что говоря так о преподобном Пэтридже англичанка была
отчасти права. Этот человек и в самом деле был чувствительным на свой
манер и, как все глубоко образованные люди, страдал от мракобесия невежд и
скудоумия рода людского.
  - Он так боялся за свою паству, за наши души. Когда мы оказались
рядом с французами, он постоянно призывал нас молиться. Кому понадобилось
говорить ему, что нас собираются отправить в Квебек в сопровождении
иезуита и принудить принять католичество?! Ведь это же не правда?
  - Конечно, нет! Как вы недоверчивы! Я ведь много раз вам повторяла,
что здесь, под покровительством графа де Пейрака, вы в безопасности!
Почему вместо того, чтобы поверить мне, Пэтридж разъярился из-за очередных
вздорных слухов?!
  - Вы правы! Но, знаете, после того, как в схватке с индейцами его,
беднягу, ранили в голову, он стал чересчур вспыльчивым...
  Старая дева говорила о воинственном пасторе с нежностью и упоением,
которые она ни разу не позволила себе проявить при его жизни. Анжелику
связывали с ней общие воспоминания о путешествии из Брансуик-Фолса в
Голдсборо, после кровавой бойни в поселке англичан, и она согласилась с
мисс Пиджон.
  - Признаюсь, я никогда не видела, чтобы кто-нибудь столь мужественно
переносил страдания, получив такую ужасную рану. Это был человек
исключительной стойкости.
  - Вы тоже так думаете?
  Женщины еще беседовали некоторое время, и мисс Пиджон понемногу стала
успокаиваться. Анжелика уже подумывала о возвращении, как вдруг увидела
всадника. Издали она узнала Колена. Он заехал в лагерь, что-то спросил, и
ему указали на то место, где находились женщины.
  Вскоре Колен прискакал к ним, галантно поклонился и обратился к
Анжелике:
  - Уже поздно, сударыня. Вам не следует возвращаться одной в
Голдсборо. Вы совершили ошибку, придя сюда без сопровождения. Я приехал за
вами.
  Затем он по-английски заговорил с мисс Пиджон:
  - Мисс, не могли бы вы завтра прийти на заседание Совета. Я хотел
просить вас по утрам заниматься английским языком с детьми гугенотов. Их
будут привозить к вам на телеге, и за работу вы будете получать продукты,
жалование и нашу помощь.
  - Так это правда, что нас не выдадут канадцам? - воскликнула вконец
успокоенная мисс Пиджон.
  - Конечно, нет. Кто распространяет эти дурные слухи? Я только что еще
раз заверил ваших соотечественников, что подобные слухи безосновательны.
Как только улягутся волнения в Массачусетском заливе, вы сможете
беспрепятственно вернуться в Новую Англию. А пока подумайте о моем
предложении.


                                  Глава 13


  Колен посадил Анжелику на круп своей лошади. Ей приходилось обеими
руками держаться за пояс Колена. Теперь Анжелике ничего не оставалось,
кроме как принять его покровительство. После разыгравшейся драмы, едва не
перечеркнувшей любовь графа де Пейрака и Анжелики, ее отношения с
Патюрелем были довольно щекотливыми. И если уж, невзирая на это
обстоятельство, Патюрель приехал за ней в лагерь англичан, значит он тоже
чувствовал опасность и считал своим долгом любой ценой защитить Анжелику.
  - Какая неосторожность! - проворчал он наконец. - Я понимаю, отчего
ваш муж временами теряет терпение и делается несговорчивым. Как можно было
в одиночку пуститься в такой опасный путь?!
  В этот момент они проезжали мимо почти достроенного нового форта,
вокруг которого охранники начали зажигать фонари.
  - Но чего мне бояться? - удивленно возразила Анжелика. - Дорога от
Голдсборо до лагеря Шамплен мне кажется надежной. Теперь нечего бояться
внезапных набегов ирокезов, как в прошлом году.
  - Бояться следует не только ирокезов.
  - Значит, ты тоже чего-то опасаешься? Чего же? Патюрель медлил с
ответом.
  - Кто знает? Кругом неспокойно.
  - Не будь таким мнительным! Скажи мне... Поговори со мной откровенно.
  - Я не могу сказать ничего более определенного, чем то, что уже
говорил на корабле, когда за тобой пришел иезуит:
  "Берегись, тебе хотят причинить зло".
  - Однако иезуит был расположен к нам. Уверена, что он был бы на нашей
стороне. А теперь этот человек умер. О, Боже мой! И мальчик пропал. Да, ты
прав, кругом неспокойно.
  И Анжелика рассказала Патюрелю обо всем, что ее беспокоило: о
необъяснимом сне госпожи Каррер и госпожи де Модрибур во время родов
Абигель, несомненно, связанном с кофе, выпитым обеими женщинами; о
подозрительной смерти свиньи Рамберов, о ложных известиях, жертвами
которых стали Жоффрей, Колен и она сама.
  - Между этими событиями нет никакой связи, но одновременно возникает
впечатление, что за всеми ними стоит одно лицо.
  Они подъезжали к Голдсборо. Колен помог Анжелике сойти на землю и
спустился сам. Держа лошадь за поводья, он вместе с Анжеликой пошел к
главной площади городка.
  - Скажи, Колен, - настаивала Анжелика, - скажи. Мне кажется, что ты
чем-то озабочен, но не хочешь мне рассказывать.
  - Это скорее всего не имеет отношения к тому, что здесь происходит.
Одна мысль пришла мне в голову, когда я услышал о кораблекрушении
"Единорога" и о трупах с раздробленными черепами. Жоб Симон все время
повторял: "Эти морские разбойники меня избили". Тогда я вспомнил... В
портах одно время обретался некто... Его звали "человек со свинцовой
дубинкой". Иногда у него был собственный корабль, иногда нет, но он
никогда не испытывал нужду. У него была целая банда таких же вооруженных
головорезов, как и он, и когда они бродили по городу, никто не чувствовал
себя спокойно, особенно моряки. Он предлагал свои услуги, если нужно было
ограбить корабль, который плохо охранялся, обкрадывал будущих колонистов,
готовых отплыть на новые земли, - в общем не брезговал любым разбоем на
побережье и на море... Это, наверное, легче, чем быть бандитом с большой
дороги. Странный человек... Он мог бы заниматься чем-то другим, но
предпочел это ремесло... Совершить преступление, ударить из-за угла... Я
его встретил однажды в портовом трактире Онфлера.
  - Как он выглядел? - взволнованно спросила Анжелика.
  - Трудно его описать. В нем словно сидел дьявол. Это был бледный,
хладнокровный человек...
  - Это он! - вскричала Анжелика. - Я точно знаю, это он. Он бродит
среди наших островов. Я уверена, что под предлогом освобождения
должностных лиц из Квебека Жоффрей отправился его искать, - вот почему мне
так страшно за него. Англичанин Фипс не так опасен, как эти "невидимки".
Но если это человек, о котором ты говоришь, зачем он приехал в Америку?
Почему покушается на нас? Зачем он направил "Единорог" на скалы, убил его
экипаж?
  - Быть может, во имя Зла? Если и в самом деле дьявол принял обличье
этого человека, его не остановишь.
  - Нет, мы заблуждаемся. Какое все это имеет отношение к тому, что я
тебе рассказала? Снотворное в кофе, отравленная свинья... Ты следишь за
всеми кораблями и лодками, которые подходят к нашему берегу, ни один
незнакомец не может войти незамеченным в наши дома. И все же... Представь
себе, Колен... Если бы Абигель выпила ядовитый напиток и упала замертво
прямо передо мной, я бы сошла с ума.
  - Может быть, они именно этого и хотят, - сказал Колен.
  Анжелика пристально посмотрела на суровое лицо бывшего пирата. Он
всегда тонко чувствовал тайные намерения своих врагов. Султан Исмаил
Хитрый был убежден в его провидческом даре.
  - Если это так, - сказала она, - ничего не бойся. Что бы ни
случилось, я не потеряю рассудок. Колен глубоко вздохнул.
  - Я хотел бы суметь тебя защитить, как в старые времена.
  - Ты уже делаешь это своим присутствием здесь, ограждая Голдсборо от
напастей. Рядом с тобой я чувствую себя в безопасности! Это невозможно
выразить словами. Жоффрей может спокойно преследовать нашего врага, а
мне.., надо быть готовой к встрече с ним.
  Анжелика с вызовом тряхнула волосами.
  - Ничего не бойся, - повторила она. - Если "они" захотят меня съесть,
то сломают себе зубы, - я крепкий орешек...
  - Ты не изменилась.
  - Главное - я предупреждена. Видишь, мне стало легче после разговора
с тобой. Я почувствовала, что ты рядом. В конце концов, если "они" сильны,
- мы не слабее.
  Колен Патюрель поклонился и простился с Анжеликой. Она знала, что всю
ночь он не сомкнет глаз, будет охранять спокойствие колонистов, обходить
сторожевые посты, проверять матросов на берегу, даже, может быть, заглянет
на корабли, стоящие на рейде в порту, и обязательно всюду расставит самых
надежных охранников. Анжелика не сомневалась, что одного из них она увидит
возле дома Бернов.


                                  Глава 14


  Когда Анжелика взялась за ручку своей двери и начала ее приоткрывать,
она инстинктивно почувствовала, что, как и в ту ночь, в комнате кто-то
есть.
  На сей раз ей не хватило смелости оказаться один на один с
опасностью, и она позвала на помощь охранника.
  Караульный вошел в комнату первым, высоко подняв фонарь.
  В спальне оказался испуганный мальчик, изо всех сил прижимавший к
себе котомку. Пламя фонаря заплясало в белокурых волосах ребенка. Это был
Нильс Аббиал, сирота, которого отец де Верной подобрал на пристани Нового
Йорка.
  Анжелика почувствовала, как ее сердце запрыгало от радости и
облегчения, но в то же время от какой-то смутной тревоги.
  - Вы можете идти, - обратилась она к охраннику. - Благодарю вас.
  Едва дверь закрылась, Анжелика заговорила по-английски с юнгой "White
Bird". Он не ответил, а только порывисто протянул ей свою котомку. Это был
мешок из невыделанной оленьей шкуры. Открыв его, Анжелика обнаружила вещи
покойного иезуита: требник, епитрахиль, самшитовые четки, стихарь и
используемые в богослужении предметы культа, обернутые бархатом с тонкой
золотой и серебряной вышивкой. Там были дискос, небольшая чаша,
дароносица, две лампадки, - все из позолоченного серебра; распятие на
серебряной подставке и облатки, завернутые в атласный плат. Анжелика не
знала, освящены ли эти вещи, и не осмеливалась прикоснуться к святым
реликвиям.
  Мальчик нетерпеливо достал и протянул ей требник.
  Книга сама раскрылась на странице, заложенной согнутым пополам
листком пергамента. Развернув его, Анжелика поняла, что это и есть
неоконченное послание.
  "Дорогой мой брат во Христе..."
С первой строки было ясно, что это письмо д'Оржевалю...
  Она держала в руках послание, которое коадъютор отца д'Оржеваля начал
писать за несколько часов до своей смерти.
  Ее охватил страх: какие ужасные новости она узнает из этого письма?
Имеет ли она право его читать? Имеет ли она право проникать в мысли
умершего.., невольно вынуждая скрытного, сдержанного человека рассказывать
ей после смерти то, что он не хотел сказать при жизни?
  Однако Анжелика чувствовала потребность как можно скорее разобраться
в угрожающей и напряженной ситуации, почти машинально развернув письмо,
бросила на него взгляд и начала читать.
  "Дорогой мой брат во Христе. Пишу вам из Голдсборо, куда я
отправился, дабы завершить миссию, которую вы на меня возложили. Уповая на
ваше доверие и памятуя о вашем обещании принять мои суждения за истину,
словно не я, а вы сами явились свидетелем событий, о которых пойдет речь,
я буду говорить без околичностей и не боясь обнадежить или прогневить вас.
  Святая цель, стоящая выше обид, проникающих порой в наши грешные
души, повелевает нам обоим отрешиться от страстей и желаний в поисках
истины, дабы защитить души наших единоверцев, над которыми нависла большая
угроза.
  Итак, прежде всего я должен без обиняков сказать, что вы были правы,
дорогой святой отец, и видения, посланные вам милостивым и всемогущим
Господом в подтверждение видения святейшей монахини из Квебека, вас не
обманули. Да, вы были правы: Дьяволица находится в Голдсборо..."
Потрясенная, Анжелика остановилась. Она не верила своим глазам.
Неужели отец де Верной мог выдвинуть такое обвинение? Так значит, он ей не
поверил! Он ничего не понял... Несмотря на ее откровенность, он продолжал
верить глупым россказням о ней. Буквы прыгали перед ее глазами.
  "...Да, вы были правы: Дьяволица находится в Голдсборо. Я пишу эти
строки не без внутренней дрожи. Как ни готовим мы себя в течение всей
нашей церковной жизни к борьбе с исчадиями Сатаны, мы тем не менее
испытываем огромные затруднения, когда подобные испытания все же выпадают
на нашу долю. И я со всем смирением смертного, который временами ощущал
свою слабость перед лицом коварного врага, поведаю вам все обстоятельства
нашей встречи. Великий Альберт "Альберт фон Больштедт или Альберт Великий
(Albertus Magnus) (1193 - 1280). Немецкий теолог, философ,
ученый-естествоиспытатель. Стремился создать единую систему католического
богословия. Под его именем распространялись также трактаты по алхимии и
магии. Канонизирован в 1931 году." учит, что дух Люцифера опасен тем, что
может сочетать ангельскую красоту с женскими чарами, перед которыми всякий
земной человек чувствует себя беззащитным. Он искушает нас не только
обаянием плоти, но и обещанием ласк и блаженства, которые настойчиво
напоминают нам о наших матерях и дарованных нам минутах счастья. Однако,
черпая силы в ваших напутствиях и в заветах Церкви, я без особого труда
распознал истинную природу той, кого без колебаний называю отныне
Дьяволицей. Это злой дух в женском обличье. Дьяволица сластолюбива, она
обладает живым умом, направленным на преступление и святотатство. Без
малейших сомнений она совершила попытку обольстить меня и воспользоваться
святым таинством покаяния, дабы обмануть меня и заполучить в союзники для
осуществления своих гнусных планов..."
"О, нет! Нет! - почти вслух закричала Анжелика, - нет, святой отец,
это не правда! Я не пыталась вас обольстить, это не правда. О! Джек Мэуин,
возможно ли это?! Я считала вас своим другом..."
Ее сердце готово было выскочить из груди. У нее закружилась голова от
охватившего ее ощущения катастрофы. Ей пришлось положить письмо и
опереться о стол, чтобы не упасть.
  Белокурый мальчик смотрел на Анжелику. На его лице отражался весь
ужас, который она испытывала. Ребенок принялся еле слышно повторять:
  - Mistress! They pursue me. For god's sake! Do help me! "Сударыня!
Они меня преследуют. Ради Бога, помогите мне! (англ.)".
  Но Анжелика его не слышала.
  Кто-то постучал в дверь и, не получив ответа, произнес:
  - Что случилось? Что надо этому ребенку? Я вам помешала?
  Это был нежный голос Амбруазины. Анжелика попыталась взять себя в
руки.
  - Пустяки. Добрый вечер, Амбруазина. Что вы хотели?
  - Конечно, видеть вас! - трагическим голосом воскликнула герцогиня. -
Весь день я не вижу вас, и вы удивляетесь, когда поздно вечером я прихожу
справиться о вашем самочувствии?
  - В самом деле, я сегодня совсем не была с вами.., простите меня. У
нас было столько хлопот...
  - У вас и сейчас измученный вид.
  - Так и есть. Я только что испытала жестокое разочарование в
человеке, которому очень доверяла.
  - Это очень горькое испытание. Нам все время кажется, что мы привыкли
к несовершенству людей, которые нас окружают, и все же наши сердца
остаются по-прежнему ранимыми.
  Амбруазина положила руку на плечо Анжелики и значительно произнесла:
  - Мне кажется, отсутствие господина де Пейрака для вас непереносимо.
Я кое-что придумала: давайте вместе поедем в Порт-Руаяль! С вами у меня
хватит мужества покинуть этот берег и вернуться к своим обязанностям. По
крайней мере я смогу поразмышлять о том, как лучше устроить судьбу своих
подопечных, и здесь я тоже рассчитываю на ваши советы. Эта поездка
позволит вам увидеть господина де Пейрака двумя-тремя днями раньше, чем в
Голдсборо.
  Поскольку Анжелика удивленно молчала, герцогиня продолжила:
  - Разве вы не знаете, что он собирался на обратном пути заглянуть в
Порт-Руаяль?
  - Нет, я этого не знала. - Во всяком случае, он мне об этом сказал, -
смущенно призналась Амбруазина, - а значит...
  Казалось, она раздосадована своей оплошностью и теперь пытается
что-то придумать или вспомнить.
  - Он сказал об этом господину губернатору, а я присутствовала при их
беседе... Давайте поедем, - уговаривала она. - Завтра же отправимся в
Порт-Руаяль, так будет лучше, чем ждать здесь, сгорая от нетерпения, да и
мне это поможет укрепить свои силы.
  - Я подумаю, - пообещала Анжелика.
  Она все еще не оправилась от жестокого удара. Открылось
предательство... Предательство отца де Вернона. И оно повергло Анжелику в
состояние оцепенения. Амбруазина была права. Ей нельзя здесь оставаться.
Нужно что-то предпринять, а главное - как можно скорее увидеть Жоффрея.
  Анжелика подумала, что ей следует прочесть письмо до конца. Она
открыла было рот, чтобы как можно деликатнее попросить Амбруазину оставить
ее одну, но, взглянув на стол, обнаружила, что письмо исчезло.
  Анжелика оглядела комнату. Мальчика тоже не было.
  - Куда подевался ребенок? - вскричала она.
  - Он ушел, - сообщила Амбруазина. - Я видела, как он взял свой мешок,
положил в него бумагу, которая лежала на столе, и легко и бесшумно побежал
к двери. Он очень странный, этот ребенок. Как маленький гном.
  - Нужно его догнать.
  Анжелика бросилась было к двери, но Амбруазина с силой удержала ее,
вцепившись в нее и внезапно побледнев от испуга.
  - Не ходите туда, Анжелика! Не ходите туда! Здесь пахнет дьяволом.
Быть может, он вселился в этого ребенка...
  - Не говорите глупости! - воскликнула Анжелика. - Я должна его
догнать.
  - Нет, только не сегодня вечером. Подождите до завтра, - молила
Амбруазина. - Прошу вас, Анжелика, разрешите мне что-нибудь для вас
сделать. Давайте поедем в. Порт-Руаяль. Я чувствую, что здесь бродит
зловещий дух. Я говорила об этом с отцом де Верноном. Я сказала ему, что
из Голдсборо нужно изгнать злых духов. И он не смеялся надо мной. Мне
кажется, он разделял мое мнение.
  - У таких людей, как он, предвзятые представления, как правило,
довлеют над фактами, - с горечью сказала Анжелика.
  Она вдруг почувствовала страшную усталость. Искать ребенка? Зачем?
Чтобы доставить себе удовольствие чтением очередных нелепостей, которые
лишний раз убедят ее в том, что люди не в состоянии понять друг друга?
  - Анжелика, - повторила Амбруазина, - поезжайте со мной, прошу вас.
Разве вы не чувствуете, как тяжела здешняя атмосфера? Над нашими головами
словно нависла какая-то опасность. Я вернулась еще и из-за этого. Мне была
невыносима мысль о том, что вы здесь одна, в окружении людей, которые,
возможно, готовят вашу гибель... Я мало чем могу вам помочь, но хочу по
крайней мере быть рядом.
  Поэтому я так спешила увезти моих девушек от гибельного влияния этих
мест. Я не могу понять, откуда исходит это напряжение... Быть может, от
англичан... Все зло от них, еретиков.
  - Мы их почти не видим. Они не покидают лагерь Шамплен.
  - А не могут ли они выполнять особую миссию - приносить вам вред... И
еще эти пираты! Гнусные бандиты! Мне понятно, почему ваши
друзья-протестанты не чувствуют себя в безопасности с таким губернатором.
Почему ваш муж оказывает ему такое доверие? И в свое отсутствие оставляет
на него все заботы о поселке...
  Она помолчала.
  - Не знаю, стоит ли об этом говорить, но мои подозрения возбудил
разговор двух его солдат, свидетельницей которого я случайно оказалась.
Один солдат говорил другому:
  "Потерпи немного, парень. Еще чуть-чуть, и все это будет нашим...
Золотая Борода обещал". Они еще рассуждали на тему о том, что, потерпев
поражение, нужно уметь хитрить, а Золотая Борода всегда был силен в этом
искусстве. Они упоминали и о его сообщниках во Французском заливе, которые
обещали ему помочь в нужный момент.
  - Колен?! - Анжелика покачала головой. - Нет, это невозможно.
  - Вы уверены в этом человеке? - спросила Амбруазина, строго глядя на
Анжелику.
  Да, она была в нем уверена. Но вдруг у Анжелики появились сомнения:
сколько лет прошло после Сеуты... Человек может измениться до
неузнаваемости, особенно если даст волю отчаянию и злобе. А Колен ей
признался, что допускал такую слабость. Колен! На нее нахлынула волна
невыносимой тоски. Если это был Колен, то все легко объяснялось! Но нет,
невозможно! Жоффрей не мог в нем ошибаться! Если только с его стороны не
было какого-нибудь расчета. Какого расчета?!
  Об этом нельзя думать, иначе можно сойти с ума. Как бы то ни было, ей
нужно поскорее увидеть Жоффрея, рассказать ему о новых происшествиях и
подозрениях, расспросить и попытаться понять, что он замыслил.
  Теперь, когда у Абигель родился ребенок, Анжелика могла покинуть
Голдсборо. И если благодаря путешествию в Порт-Руаяль она на несколько
дней приблизит вожделенную встречу, что ж, тем лучше.
  - Хорошо, - сказала она Амбруазине, - я поеду с вами. Отправимся
завтра же.


                                  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


  ПОРТ-РУАЯЛЬ ИЛИ СЛАДОСТРАСТИЕ


                                  Глава 1


  Наконец-то отъезд состоялся.
  "Ларошелец" вышел из Голдсборо и взял курс на вест-зюйд-вест в
направлении французской колонии, которая, по всей вероятности, была самым
старым европейским поселением на территории Северной Америки. Кроме членов
команды и двух женщин с багажом, на борту находились вновь объявившийся
после отъезда губернатора Виль д'Авре Адемар - вечный нытик, испытывавший
страх перед морем, который более не мыслил своего существования в Америке
без прямого покровительства мадам де Пейрак; монах-реформат Марк,
неожиданно решивший составить компанию путешественникам в надежде воочию
увидеть реки и пороги полуострова по пути в Сент-Круа через перешеек
Чигнекто; юный Алистер Мак Грегор, вознамерившийся навестить в Порт-Руаяле
свою многочисленную родню по линии бабушки - француженки и дедушки -
шотландца, которые родились в этих местах, а после женитьбы переселились
на остров Монеган. На борту яхты были также пассажиры, пожелавшие сменить
обстановку, и несколько проезжих индейцев.
  Грозный Французский залив оказался верен своей репутации.
  Разразившийся во время короткого рейса до Порт-Руаяля шторм десятки
раз угрожал потопить "Ларошелец", который был, по существу, весьма
небольшой яхтой.
  Судну потребовалось два часа, чтобы пробиться через узкий проход в
акваторию Порт-Руаяля. Это были два часа борьбы с налетавшими одна за
другой гигантскими волнами, гребни которых кипели белой пеной. Временами
сквозь плотную завесу тумана и мелкого дождя то у одного, то у другого
борта судна на опасно близком расстоянии возникали ощетинившиеся деревьями
темные скалистые берега.
  Ванно и лоцман-акадиец буквально висели на штурвале, чтобы удержать
судно в нужном направлении. Командовавшего яхтой Кантора, опрометчиво не
захотевшего привязаться, волны дважды сбивали с ног и отбрасывали к борту.
  Когда же яхта достигла более спокойного места, здесь ее, словно
часовой, поджидал густой туман, полностью закрывший подход к Порт-Руаялю.
  После того, как судно проплыло в этом белом молоке несколько миль,
лоцман предложил бросить якорь.
  - Мы должны находиться напротив поселка, но прежде чем спустить
шлюпку и поплыть к берегу, надо осмотреться. Если мы продвинемся дальше,
то рискуем столкнуться с каким-нибудь стоящим на рейде кораблем. С
наступлением темноты мы, может быть, сможем разглядеть свет в окнах
домов...
  Возникшая пауза позволила пассажирам и, в особенности, двум женщинам
- Анжелике и герцогине де Модрибур - отдохнуть и привести в порядок одежду
и багаж. Несмотря на то, что багаж находился в маленькой каюте на корме
судна, ему сильно досталось во время шторма. Плохо закрепленный" сундук со
скальпами, принадлежавший Сен-Кастину, сорвало с места, и он слегка
поранил Анжелике лодыжку. У этого сундука была своя предыстория. Незадолго
до отплытия "Ларошельца" Сен-Кастин зашел осведомиться, не взял ли его
сундук граф де Пейрак, чтобы передать его губернатору Квебека.
  - Нет, - ответила ему Анжелика. - Он не собирался в Квебек, да и мы
вряд ли там будем.
  - Тогда возьмите его с собой до Порт-Руаяля. У господина де ла
Рош-Позе будет оказия доставить его по назначению. Мне необходимо доказать
мою добрую волю господину Фронтенаку и его окружению...
  Окованный медью деревянный сундук был весьма громоздким, да и
Анжелика была совсем не тем человеком, которому можно было везти с собой
кучу английских "шевелюр" в водах, где постоянно сновали сотни бостонских
и вирджинских кораблей. Но она не могла отказать Кастину в этой услуге -
все-таки он был верным союзником, благодаря которому удалось остановить
задуманное иезуитами истребление индейцев-абенаков на западном берегу
Кеннебека.
  Хуже не будет, решила она и согласилась взять с собой его сундук
после того, как Сен-Кастин буквально извел ее бесконечными рассказами о
своих проблемах, индейцах и скальпах, о своем тесте - вожде Матеконандо, о
своей невесте Матильде. Все эти нелепости глубоко вторгались в ее
собственные тяжелые переживания, нарушали ход ее мыслей и рассуждений.
  Анжелика чувствовала, что вокруг нее что-то происходит, но ей уже не
удавалось полностью контролировать события, понять их смысл и
направленность. На карту были поставлены ее судьба, жизнь, разум, судьба
дорогих ей людей, а Сен-Кастин все рассказывал ей о снятых с англичан
скальпах.
  Хорошо, пусть погрузят этот сундук!
  Уехать, поскорее уехать! Анжелика оставила своего почти
выздоровевшего котенка детям Бернов. Теперь, когда жизнь зверюшки была вне
опасности, а Абигель и ее ребенок были здоровы, ничто больше уже не могло
удержать ее в Голдсборо.
  Однако, когда она сказала о своем предстоящем отъезде Колену, это
вызвало резко отрицательную реакцию. Он с трудом сдерживал свой гнев.
  - Нет! Ты не поедешь! Мадам де Модрибур прекрасно может совершить
путешествие одна!
  С ней говорил совершенно другой человек... Золотая Борода!
Неизвестный Золотая Борода! Вспомнив слова Амбруазины де Модрибур,
Анжелика вновь ощутила почти детский испуг, схожий с тем, который охватил
ее, когда она читала письмо отца де Вернона... Внезапная потеря верного
друга.., и, что гораздо хуже, появление недруга там, где она всем сердцем
была уверена в дружбе и верности. Неужто то же самое произошло с
Коленом?.. Нет! Это было невозможно. Ведь она видела, как Жоффрей положил
свою руку на плечо Колена и как мужчины смотрели друг на друга. В этом
взгляде было все - взаимное доверие, признание и прямота. Тогда казалось,
что голубые глаза нормандца и черные глаза аквитанского вельможи говорили:
"Теперь это останется между нами на всю жизнь". Анжелика смотрела на них
через окно, и мужчины не знали, что за ними наблюдают. Нет, такой взгляд
не может обмануть. А если это не так, значит, она сходит с ума, и все, что
она видела, - ложь, двойная игра. Есть люди, которые сразу распознают
изнанку... Одинокая, потерянная Анжелика различала лишь то, что было на
поверхности. Неужели все окружавшие ее человеческие лица были всего лишь
масками?.. Как разобраться во всем этом?
  Анжелика была в таком глубоком замешательстве, что ей потребовалось
некоторое время, чтобы спокойно ответить Колену.
  - Я не понимаю, почему ты противишься моему отъезду? Абигель родила.
Ничто меня не удерживает здесь...
  С трудом сдерживая волнение. Колен сказал:
  - Графу де Пейраку будет крайне неприятно не застать вас здесь по
возвращении!
  - Но ведь я еду в Порт-Руаяль именно для того, чтобы поскорее
встретиться с ним. Он должен зайти туда на стоянку на обратном пути с реки
Святого Иоанна.
  У Колена появилось хорошо знакомое Анжелике лукавое выражение слегка
прищуренных, внимательных глаз. Теперь он походил на большого зверя,
который, услышав в глубине леса необычный звук, весь обратился в слух,
чтобы определить, что это было.
  - Кто вам сказал, что на обратном пути господин де Пейрак сделает
остановку в Порт-Руаяле?..
  - Но.., разве он сам не говорил об этом перед отплытием, вам, в
частности?
  - Что-то не припоминаю, - процедил Колен сквозь зубы.
  Стоя перед Коленом, Анжелика изо всех сил сдерживала нараставшую в
ней волну недоверия к нему. Почему он хотел удержать ее? Не потому ли, что
считал ее заложницей и не хотел позволить ей сбежать? Может быть, поэтому
он сделал вид, что не помнит о том, что Жоффрей должен сделать остановку в
Порт-Руаяле? И не было ли его нелюбезное отношение к мадам де Модрибур
результатом того, что эта умная, с огромной интуицией женщина разгадала
его?
  Анжелика задавала себе эти вопросы для того, чтобы найти объяснение
поведению Колена, однако внутренне она не находила ни положительного, ни
отрицательного ответа на них. У нее не было достаточно ни "за", Ни
"против" - ничего, кроме решимости во что бы то ни стало бежать из
Голдсборо.
  Слово "бежать" пришло ей на ум само по себе, и отныне она была
готова, не задумываясь, смести со своего пути любое препятствие, способное
помешать ей отправиться навстречу Жоффрею.
  Должно быть, Колен прочитал в ее глазах это бесповоротное решение.
  Он отрывисто сказал:
  - Хорошо! Я позволю вам уехать. Но с одним условием! Ваш сын Кантор
будет сопровождать вас...
  Реакция Кантора была резкой и однозначной.
  - Я не покину Голдсборо, - заявил он. - Я не получал на сей счет
никакого приказа отца. Если хотите, отправляйтесь сами в Порт-Руаяль с
мадам де Модрибур, а я не поеду...
  - Ты должен оказать мне эту услугу. Колен может не отпустить меня,
если ты не будешь нас сопровождать...
  Кантор сжал губы.
  - Вы вправе позволять дурачить себя, - продолжал он с юношеской
неуступчивостью и самоуверенностью, - а я знаю, в чем состоит мой долг.
  - Так в чем же он, твой долг? - спросила Анжелика, чувствуя, что
теряет самообладание. - Объясни, вместо того, чтобы напускать на себя
важность!
  - Объяснитесь, дитя мое, - вмешалась в разговор Амбруазина. - Ваша
мать и я, мы доверяем вашему мнению. Надо объяснить нам все и помочь
принять решение...
  Но Кантор бросил на нее мрачный взгляд и с гордым, очень высокомерным
видом вышел из комнаты.
  Такая агрессивность Кантора, отношения с которым у Анжелики всегда
были трудными, совершенно расстроила ее.
  - Ваш сын обеспокоен, - тихо сказала Амбруазина. - Он еще ребенок! Он
просто влюблен в вас, как это бывает с сыновьями очень красивых матерей,
да еще когда они гордятся своими отцами. В этом возрасте особенно сильна
интуиция... Он должен страдать от того, что знает и догадывается о
большем, нежели мы. Надо доверять предчувствиям, которые ниспосланы юности
милостью Божьей. Несколько дней назад он был такой мрачный, что я решила
его подразнить и спросила, почему у него такой вид, будто ему не нравится
в Голдсборо. Он ответил, что ему не может нравиться быть в окружении
бандитов. Я подумала, что он шутит или, может быть, поссорился с
друзьями... Но дело, видимо, в другом... Может, губернатор угрожал ему...
В такой ситуации мальчик мог уйти в себя, не зная, как защититься.. Надо,
чтобы он проникся доверием к вам, Анжелика, и высказал все без утайки...
  - Кантора разговорить непросто, - заметила озабоченная Анжелика. - А
что до доверия ко мне, то я знаю, что это будет для него нелегко.
  Она догадывалась о том, что раненое сердце Кантора не могло не быть
задето распространявшимися этим летом сплетнями о ней и Колене. В этом и
была причина его ребяческой непримиримости.
  Амбруазина смотрела на задумчивое лицо Анжелики.
  - А вы.., вы, значит, всегда верите этому Колену... - сказала она
тоном, в котором не было ни утверждения, ни вопроса.
  - Нет, наверное, - ответила Анжелика, - но я верю моему мужу. Он так
хорошо разбирается в людях, что не мог ошибиться...
  - Может быть, он вовсе и не ошибся, а схитрил, зная, С каким опасным
противником имеет дело...
  - Нет, - сказала Анжелика.
  Она отвергала мысль, что Колен был предателем, снова и снова
возвращаясь памятью к взгляду, которым обменялись тогда Колен и Жоффрей, к
взгляду, в котором было все - уговор, согласие, связь.
  Однако теперь после того, как она сбежала наконец из Голдсборо с его
гнетущей обстановкой, здесь, на рейде Порт-Руаяля, к Анжелике вернулись
сомнения и опасения, которые она ощутила, увидев глаза двух мужчин,
говорившие о достигнутом взаимном признании и договоренности... Она снова
испытала ужасное чувство быть вне этого союза, отстраненной, отброшенной в
мир своих наивных представлений, в одиночество, в стан слабых, угнетенных
и покинутых... Эти мужчины!.. Настороженность вновь стала закрадываться в
ее сердце, и для этого были веские причины - ее слишком много раз
предавали в прошлом. Ждал ли ее Жоффрей за этой завесой густого тумана или
продолжал свой путь вдали от нее?.. А Колен? Неужто он одурачил ее?.. Нет,
он не мог так поступить!.. Анжелика не знала, что и думать. Теперь только
Жоффрей смог бы все объяснить. Он был ей необходим, чтобы слушать его,
говорить с ним. Враждебность протестантов и англичан, враждебность и
гнусное обвинение отца Вернона, неприязнь Кантора и, может быть, Колена...
  В конце концов Кантор согласился сопровождать Анжелику. Занимаясь
предотъездными хлопотами, она видела, как он приходил и разговаривал с
Ванно о подготовке "Ларошельца", на борту которого госпожа де Пейрак и
госпожа де Модрибур должны были отправиться в Порт-Руаяль.
  - Значит, ты не бросаешь меня, - сказала она ему с улыбкой.
  - Господин губернатор приказал мне сопровождать вас, - сухо ответил
Кантор.
  Что же такое сказал ему Колен, что побудило Кантора изменить свое
решение? Какие-то смутные опасения все больше тревожили Анжелику. Когда
она поведала о них Колену и сказала, что ей кажется, будто кто-то все
время рыщет вокруг, пытается отравить, убить ее, он как-то вяло
отреагировал на все это. Ему следовало бы усилить охрану, посты. А история
с человеком, вооруженным свинцовой дубинкой, разве ее цель не была в том,
чтобы направить подозрения на ложный путь? Амбруазина рассказала ей, что
она слышала, как двое из людей Колена говорили, что в заливе у Золотой
Бороды есть сообщники. Но правильно ли она поняла их разговор? Колен!..
Когда она рассказывала о судне с оранжевым вымпелом, он, казалось, не
придал этому значения... И вдруг его сообщники!.. Мыслимо ли, что Колен их
враг? "Нет! Это невозможно!" Убедив себя в этом, Анжелика облегченно
вздохнула, но тут же вспомнила о враждебности Кантора. В чем причина? И
что такое скрывал в себе ее сын, что ей, по всей видимости, никогда не
удастся преодолеть?
  Кантор только что появился на палубе и, опершись на поручни
неподалеку от Анжелики, смотрел в сторону скрытой туманом суши.
  - Ты хорошо нами руководил в этом путешествии, - сказала она.
  Он пожал плечами, как будто желая выказать свое пренебрежение попытке
задобрить его комплиментом.
  - ..Кантор, что сказал тебе Колен, чтобы ты согласился сопровождать
меня? - спросила вдруг Анжелика.
  Он повернулся, посмотрел на мать своими зелеными глазами, и она
восхитилась его юношеской красотой. Радужное свечение тумана смягчало
черты его лица и подчеркивало молодой, стройный силуэт и вьющиеся волосы.
Это был еще ребенок, трогательный в смелости и суровости, которые он
противопоставлял безумному и жестокому миру.
  - Он сказал, что я должен ехать, чтобы оберегать вас, - неохотно
произнес Кантор с видом человека, не принимающего всерьез этот предлог.
  - Вы считаете, что я не в состоянии позаботиться о себе сама? -
спросила Анжелика с улыбкой, положив руку на рукоятку пистолета.
  - Я не оспариваю, что стреляете вы хорошо, - сказал Кантор
высокомерно, - но есть другие опасности, о которых вы не догадываетесь...
  - Какие?.. Говори... Я слушаю.
  - Нет, - ответил Кантор, тряхнув пышной шевелюрой.
  - Если я скажу вам, кого я подозреваю, вы не согласитесь,
рассердитесь и будете считать, что я ревнивец и болван... Значит - не
стоит.
  Кантор ушел. Кого он имел в виду? Кого не осмелился обвинить? Берна,
Маниго?.. Колена или.., своего отца?.. Он такой бескомпромиссный... Она
почувствовала, что в нем действительно есть нечто такое, что ей никогда не
удастся перебороть.
  Как странно и суетно устроена жизнь... Однажды, в минуты
безграничного счастья, она зачала ребенка. И вот этот ребенок,
превратившийся в мужчину, стоял перед ней, как совсем чужой человек,
который помнил только об огорчениях, а не о радостях, полученных от матери.
  Туман растекался вокруг Анжелики, осыпая ее волосы переливавшимися
всеми цветами радуги жемчужинами... Закутавшаяся от холода в плащ Анжелика
чувствовала, как в ее сердце снова нарастает тревога, которая немного
рассеялась после отплытия из Голдсборо. На палубе появилась Амбруазина в
черном плаще с красной подкладкой. Красный цвет гармонировал со слегка
подкрашенными губами, черный - с ее глазами, а лилейная бледность ее лица
- с окружавшим судно белоснежным туманом. Выглядела она менее растерянно,
нежели в прошедшие дни.
  Католический поселок Порт-Руаяль, где было, по меньшей мере, два
очень набожных священника, посещали многие проезжие верующие. Как
говорили, здесь царила обстановка патриархального согласия между
дворянами-землевладельцами с одной стороны и предприимчивыми, умными
крестьянами с другой. Амбруазина заметила, что Порт-Руаяль подошел бы ей
больше, чем Голдсборо, с его смешением людей разных вероисповеданий и
разного происхождения.
  Анжелика сделала над собой усилие, чтобы улыбнуться ей.
  - Уверена, что ваши девушки будут очень рады вашему приезду. Они,
должно быть, волновались за вас. Бедняжки! Герцогиня де Модрибур не
ответила. Она внимательно изучала Анжелику.
  - В этом радужном тумане, окутывающем ваши золотисто-палевые волосы,
вы похожи на Снежную королеву, - неожиданно сказала она. - Или на
Белоснежку. Или на шведскую королеву Кристину - эта роль подошла бы вам
больше, нежели роль мушкетера в юбке.
  Лоцман-акадиец и Ванно подошли к стоявшим на палубе женщинам. Они
спокойно относились к вынужденной паузе: умение ждать - необходимое
качество моряка. Глядя в направлении, где должен был находиться
Порт-Руаяль, лоцман сказал:
  - Наверное, люди там волнуются. Они, конечно, слышали грохот цепи,
когда мы бросили якорь, но не знают, кто мы. Боясь, что приплыли
англичане, большинство из них готовятся убежать в лес со своими пожитками.
  - Будем надеяться, что, когда рассеется туман, они не откроют на
всякий случай пальбу по нас, - произнес Кантор.
  - Было бы удивительно, если бы у них оказалось много боеприпасов, -
сказал лоцман. - Говорят, что этим летом шедший к ним с грузом оружия
корабль Акадийской компании был захвачен пиратами.
  Вглядываясь в молочную белизну закрывавшего все вокруг тумана,
Анжелика пыталась угадать, как живут обитатели здешних мест. Временами ей
казалось, что она различает доходившие с берега запахи конюшни и дыма
очагов, какие-то неопределенные звуки. С наступлением темноты донесся звон
церковного колокола, и тут же холодный ветер стеганул по поверхности моря,
вздыбив на ней маленькие короткие волны и наполовину развеяв белые хлопья.
Теперь стали видны огни вытянувшихся вдоль берега домов. Новый порыв ветра
окончательно разорвал пелену тумана, и взору путешественников в свете
заката предстал Порт-Руаяль. Из толстых труб, венчавших крыши деревянных
домов, медленно поднимались столбы дыма, увлекаемые низкими облаками.
  Население этого французского поселения насчитывало около четырехсот
человек. Сам поселок производил внушительное впечатление: дома занимали
все пространство вдоль берега до раскинувшихся на осушенных болотах лугов,
где росли фруктовые деревья и паслись коровы и овцы. В двух концах поселка
высились церкви, и в дни праздников между ними проходили процессии.
  Несмотря на свет в окнах домов, поселок в этот вечерний час казался
каким-то безлюдным.
  Кантор приказал поднять на мачте флаг отца - орифламму с изображением
серебряного щита, - который был известен практически каждому на
североамериканском побережье. Оставалось только надеяться, что, несмотря
на приближение ночи, его увидят с берега, и это успокоит жителей поселка.
Пассажиры яхты заняли места в спущенной с борта шлюпке.
  Подойдя ближе к поселку, они увидели довольно много людей,
собравшихся на берегу, в основном женщин и детей. В сумеречном свете над
толпой, словно чайки, порхали белые чепчики и платки.
  - Я вижу Армана, - сказала мадам де Модрибур. - Он еще больше
потолстел, бедняга. Должно быть, в Порт-Руаяле хорошо питаются.
  Долгожданная встреча обещала быть радостной. Королевские невесты
оживленно размахивали своими платочками. Правда, несколько вооруженных
мушкетами мужчин окликнули находившихся в шлюпке: "Вы англичане?
Отвечайте!"
После короткого объяснения все успокоились, и шлюпка Пристала к
берегу.
  В то время как Кроткая Мария, Дельфина, Мавританка, Генриетта, Жанна
Мишо и неразлучный с ними Арман бросились на шею своей "благодетельнице",
к Анжелике подошла довольно молодая элегантная женщина. По ее несколько
увядшему лицу, которое выдавало в ней многодетную мать, весьма изысканной
одежде и прическе на французский манер Анжелика догадалась, что перед ней
стояла мадам де ла Рош-Позе.
  - Я счастлива наконец-то познакомиться с вами, - сказала та
приветливо, обращаясь к Анжелике. - У нас всегда шла хорошая торговля с
Голдсборо. Есть ли у вас новости о моем муже?
  - Увы, нет, я сама собиралась задать вам такой же вопрос о моем муже.
  - В конце концов они, конечно, вернутся, - философски произнесла
мадам де ла Рош-Позе. - Дела в заливе никогда не удавалось уладить без
длительных переговоров! Наши мужья научились терпению, общаясь с
индейцами, но для нас ожидание тянется иногда слишком долго.
  Мадам де Модрибур тепло поблагодарила хозяйку замка за заботу о ее
"овечках". Анжелика заметила на лице мадам де ла Рош-Позе то же выражение
удивления, которое они испытали в Голдсборо, когда узнали, что эта молодая
красивая женщина была благодетельницей королевских невест.
  Гостеприимная хозяйка проводила их к замку, выстроенному из камня и
дерева на том самом месте, где когда-то находилось жилище Шамплена.
  В большом зале их ожидала целая шеренга аккуратно причесанных и
хорошо одетых детей, которые приветствовали гостей по всем правилам
этикета.
  - Можно подумать, что мы при дворе короля, - воскликнула Анжелика,
догадавшись, что перед ней многочисленное потомство маркиза де ла
Рош-Позе, отлично вышколенное гувернанткой мадемуазель Радегондой де
Фержак.
  Мадемуазель де Фержак всем своим видом выказывала гордость за своих
воспитанников. Сама она была родом из обедневших мелкопоместных дворян,
как, вероятно, и Петронилья Дамур, воспитавшая всех детей Монтелу.
Неопределенного возраста, сухощавая и некрасивая, она, тем не менее, не
производила впечатления злой женщины и была воплощением идеальной
гувернантки детей из благородного семейства.
  - Примите мои поздравления, - сказала ей Анжелика. - В наших местах
столь хорошо воспитанные французские дети воспринимаются как истинное чудо.
  - О! Я не строю иллюзий на их счет, - со вздохом сказала мадемуазель
де Фержак. - Когда эти мальчики вырастут, они станут гоняться за дикарями
и бродить по лесам, а девочек придется отдать в монастырь или отправить во
Францию, чтобы выдать замуж.
  - Я не хочу в монастырь, - произнесла симпатичная девчушка лет
восьми, со смышленым личиком, - я тоже хочу бродить по лесам.
  - У нее только одно на уме - бегать босиком, - вздохнула гувернантка,
поглаживая аккуратно уложенные вьющиеся волосы своей воспитанницы.
  - Я была такой же, когда была маленькой, и думаю, что она подружилась
бы с Онориной, - сказала Анжелика с улыбкой.
  - А кто это Онорина?
  - Моя маленькая дочка.
  - А сколько ей лет?
  - Четыре года.
  - А почему вы не взяли ее с, собой?
  - Потому что она осталась в Вапассу.
  Анжелике пришлось ответить детям на множество вопросов о Вапассу и
Онорине.
  Тем временем слуги уставили длинный деревянный стол множеством
различных блюд и кувшинами с напитками. На концах стола красовались
серебряные подсвечники с зажженными свечами.
  - Чудесно, Радегонда, - сказала довольная мадам де ла Рош-Позе.
  - Все эти приготовления из-за нас? - спросила Анжелика. - Даже
неловко причинять вам столько хлопот.
  - Это необходимо для самих детей, - сказала гувернантка тоном, не
терпящим возражений. - У них слишком мало поводов бывать на людях, и как
только мне сказали, что в порту слышали грохот якорной цепи, я
распорядилась приодеть детей и отдала приказания на кухне.
  - А если бы это были англичане?
  - Мы встретили бы их пушечными ядрами, - выпалил резвый малыш.
  - Но тебе хорошо известно, что у нас больше нет боеприпасов, -
заметила ему одна из старших сестер.
  - Ой! Французский солдат! Какое счастье! Если появится английский
корабль, нас будет кому защитить, - закричали дети, увидев Адемара, и
бросились ему навстречу.
  - Вы научите нас стрелять из пушки, не правда ли, господин солдат? -
спрашивали его мальчики.
  - Как долго вы пробудете с нами? - спросила гувернантка, обращаясь к
Анжелике и Амбруазине. - Дело в том, что через два дня мы устраиваем
небольшой праздник по случаю годовщины высадки Шамплена в этом месте. Мы
поставим спектакль, будет угощение...


                                  Глава 2


  Итак, Жоффрея здесь не оказалось. Анжелика предчувствовала, что так
оно и будет! Безмятежный покой Порт-Руаяля теперь тяготил ее. Внезапно
страшная мысль пронзила ее мозг. "Это западня! Снова ловушка!.. Колен был
прав, не желая меня отпускать..."
Теперь все казалось ей подозрительным. Вечерняя тишина, библейская
умиротворенность жителей Порт-Руаяля, смех детей, приветливость мадам де
ла Рош-Позе. За этим скрывалось нечто, что знали все, кроме нее. Это
состояние было непереносимо.
  Она сама попала в западню, но кто расставил сети?..
  Между тем мадам де ла Рош-Позе все сетовала на отсутствие известий от
мужа и на ветреность мужчин, которые слишком часто оставляют своих жен в
одиночестве под предлогом важных политических дел.
  Что она хотела этим ей сказать?
  За ужином Анжелика стала более внимательно вслушиваться в слова де ла
Рош-Позе, пытаясь уловить в них какой-то скрытый смысл, угрозу или
предостережение...
  Хозяйка дома говорила, что хотя господин де Пейрак весьма
дальновидный человек, для французского поселения все это может обернуться
новой карательной акцией англичан, особенно опасной из-за отсутствия
маркиза и острой нехватки пороха, ядер и пуль.
  - Разве господин де ла Рош-Позе не дал вам понять, как долго
продлится экспедиция в глубь Французского залива? - переспросила Анжелика,
стремясь нащупать хоть ниточку надежды.
  - Не больше, чем ваш! - сказала со вздохом маркиза. - Мужчин занимают
не наши тревоги, а другие проблемы.
  Анжелика начинала убеждаться в том, что в словах маркизы таился
скрытый смысл, предостережение, которого она не понимала.
  Она заметила, что против обыкновения Амбруазина де Модрибур не
пыталась во время ужина завладеть разговором и направить его на научную
тему, где с ней было бы трудно тягаться. Она упорно хранила молчание и за
все это время не проронила ни слова. Ее бледное лицо выражало тревогу и
даже страх.
  Тем не менее она предложила Анжелике проводить ее к домику, куда уже
был доставлен багаж, в том числе и сундук Сен-Кастина со скальпами.
  Анжелика чувствовала внутреннюю напряженность Амбруазины, видела, что
ее что-то серьезно заботит.
  Прощаясь, Амбруазина взяла руки Анжелики в свои, холодные как лед,
ладони.
  - Ну, вот, настало время... - сказала она слегка дрогнувшим голосом.
- Я откладывала этот разговор из трусости. Анжелика, вы не заслуживаете,
чтобы вас обманывали. Поэтому я открою вам всю правду, чего бы это мне ни
стоило... Я слишком люблю и уважаю вас...
  Анжелика уже привыкла к витиеватым словесным излияниям герцогини, но
на сей раз каждое ее слово вызывало в ней какой-то особый страх. Она
чувствовала, что ноги ее подкашиваются, сердце замирает, все ощущения
притупляются... Что-то должно было произойти... Не узнает ли она сейчас
нечто такое, что безжалостно перевернет всю ее жизнь?
  - Я не сказала вам всего, когда попросила вас сопровождать меня в
Порт-Руаяль, - продолжала Амбруазина, - просто боялась... Я знала, что он
придет.., я не чувствовала в себе сил противостоять его чарам.., тогда я
сказала себе, что если вы будете рядом, это поможет мне.., спасет нас
обеих от этого ужасного соблазна... Теперь же, когда вы здесь, я чувствую
себя более спокойной, мне уже не так страшно.., мой долг предупредить
вас... Я не могу жить во лжи... Мне было очень тяжело скрывать от вас его
ухаживания... Скрытность не в моем характере, но я была принуждена.., он
взял с меня слово...
  - Но о ком вы говорите? - прервала ее наконец Анжелика.
  - Да о нем, о ком же еще я могу говорить? - в отчаянии воскликнула
Амбруазина.
  Она отпустила руки Анжелики и закрыла ладонями лицо.
  - Это Жоффрей де Пейрак, ваш супруг, - произнесла Амбруазина
приглушенным голосом. - О! Мне стыдно делать такое признание, но, клянусь
вам, я не предпринимала ничего, чтобы увлечь его... Как противостоять
очарованию такого мужчины?.. Как заставить себя не слушать его?.. Когда он
говорил мне, какое редкостное наслаждение доставляет ему общение со мной,
когда он уговаривал меня встретиться с ним в Порт-Руаяле, голос его звучал
так трепетно, что я невольно предвкушала воистину райское блаженство! Я
боялась не устоять перед столь тонким и дивным соблазном, но я переживала
и за вас, Анжелика, ведь вы были так добры ко мне. Хотя граф уверял меня,
что между вами существует молчаливое согласие относительно свободы в
любовных привязанностях, меня одолевали ужасные угрызения совести. Это
была одна из причин, заставивших меня так неожиданно возвратиться в
Голдсборо... Бежать.., бежать от него.., найти вас... Я плохо подготовлена
к таким эмоциональным потрясениям. - Амбруазина отняла руки от лица и
растерянно взглянула на Анжелику, пытаясь разгадать ее мысли.
  Анжелика была не в состоянии произнести ни слова. Она испытывала
какое-то странное чувство оттого, что не могла решить, где правда и где
ложь в ошеломивших ее словах Амбруазины.
  - Простите, что я говорю об этом, - продолжала Амбруазина, понизив
голос, - но согласитесь, что трудно не поддаться обаянию такого мужчины.
Был момент, когда мне показалось, что я могла бы быть счастлива с ним. Я
откровенна с вами. И не хочу казаться лучше, чем я есть на самом деле... Я
слишком много страдала из-за мужчин. Мне кажется, что во мне что-то
надорвалось.., навсегда. Даже с ним.., я не смогла бы.., так как это было
бы подлым предательством по отношению к такой замечательной женщине как
вы... Я предпочитаю дружескую лояльность... Амбруазина хотела взять
Анжелику за руку, но та резко ее отдернула.
  - Я причинила вам боль? Значит, вы привязаны к нему сильнее, чем я
предполагала? Мне показалось, что между вами пробежал холодок.
  - Кто же внушил вам это?
  - Да он сам... Когда я говорила ему, мужу такой красивой и
соблазнительной женщины, что мне не нравятся его слова, он отвечал, что
красота надоедает, если она не сопровождается верностью сердца, что он уже
давно не считает себя исключительным собственником вашей красоты и
признает ваше право на независимый образ жизни.
  - Но это сумасшествие, - закричала Анжелика, теряя контроль над
собой, - он не мог этого сказать... Это был не он, не он!.. Вы лжете!..
  Амбруазина посмотрела на потрясенную Анжелику.
  - Ой, что я наделала... - произнесла она. - Я заставила вас страдать!
  - Нет! - бросила в ярости Анжелика, - я подожду страдать до того, как
узнаю факты...
  - Что вы называете фактами?..
  - Факты - это когда он сам все мне скажет.
  - Значит, вы мне не верите? - продолжала настаивать герцогиня. - О,
как вы меня обижаете!..
  - Вы меня тоже обижаете!.. - выкрикнула Анжелика, будучи уже не в
состоянии сдерживать себя.
  Ей казалось, что она вот-вот начнет кричать, рыдать.., или падет
прямо здесь замертво...
  Амбруазина сделала вид, что осознала, наконец, как глубоко она ранила
Анжелику.
  - Что я наделала! Ой, что я наделала! - без устали повторяла она. - Я
не думала, что вы так его любите!.. Если бы я знала, то не сказала бы ни
слова... Я хотела предостеречь вас из чувства лояльности.., чтобы вы
смогли защитить себя, когда это потребуется... Я совершила ошибку...
  - Нет! Лучше, как вы говорите, быть предупрежденной.., вовремя!..


                                  Глава 3


  Анжелика была буквально ошеломлена противоречивыми откровениями
Амбруазины. Оставшись одна, она долго еще сидела на краю койки, покрытой
матрацем из морской травы, даже не помышляя лечь и попытаться уснуть.
  Она была так поражена всем услышанным, что пришла в состояние,
близкое к сомнамбулизму. Перед ней, как в полусне, представал образ
Жоффрея, обращающегося к Амбруазине со словами обольщения, силу которых
она испытала на себе, блеск его глаз, мягкие, ласкающие интонации его
голоса, обволакивающие молодую женщину чарами, от которых трудно уберечься.
  Это казалось и правдоподобным, и немыслимым... Правдоподобным! В этой
чужой, пересекшей океан, женщине было все, чтобы заставить мужчину
потерять голову: двусмысленный, немного таинственный и волнующий шарм,
ослепительная белизна зубов в обрамлении загадочной улыбки пухлых розовых
губ, глубокий взгляд больших темных глаз, очарование сверкающего тысячью
удивительных граней женского ума, образованность, мудрость, наивность и
отчаяние, искренность и хитрость и еще.., красота и изящество.
  Это было правдоподобно.., даже в отношении Жоффрея и в то же время
непостижимо. Потому что он был другим.
  Потому что он любил Анжелику. Потому что они были связаны друг с
другом до последнего дня жизни.
  Она вдруг испытала какое-то помрачение, потерю способности правильно
оценивать свои отношения с ним и с другими. Вот они предстают перед ней,
как на сцене театра... Кто сошел с ума? Колен, Жоффрей, Кантор,
протестанты, отец де Верной, она сама?.. Что было причиной их безумия?
Отчего это душевное смятение? А может быть, это дело рук дьявола, его
губительной силы, третирующей заблудших людей, словно кукол, неспособных
оказать сопротивление.
  Она говорила себе, что все рухнуло, повсюду один пепел и нет
возможности понять, как все это случилось.
  Но в то же время она твердо придерживалась своего решения не делать
никаких выводов до встречи с Жоффреем.
  Наконец Анжелика прилегла на свое ложе с такой осторожностью, будто
боялась нарушить хрупкое, как стекло, душевное равновесие, которое ей с
трудом удалось восстановить.
  Когда она очнулась от сна, ей потребовалось время, чтобы сообразить,
где она находится. Она вспомнила название - Порт-Руаяль, но никак не могла
понять, что это такое. Когда же к ней вернулась память, и Анжелика
вспомнила о крушении, то она запретила себе думать об этом.
  Только появление Жоффрея могло бы разрешить эту дилемму, позволило бы
выйти из полулетаргического состояния, которое стало ее убежищем перед
угрозой безумного отчаяния.
  "Любовь моя! Любовь моя! Не покидай меня... У меня нет никого, кроме
тебя.., кроме тебя!., кроме тебя!.."
Она сдерживала в себе этот крик безумия, готовый вырваться и эхом
разнестись вдоль крутых прибрежных скал...
  Нет! Ей нечего было бояться. Надо было только ждать, как ждет
спасения на острове попавший в кораблекрушение человек, и сдерживать свое
измученное воображение. Но...
  Этот прожитый в Порт-Руаяле день казался ей самым долгим в ее жизни,
и каждое его мгновение требовало сверхчеловеческого терпения.
  Пройдет время, и в заливе Святого Лаврентия ей придется пережить куда
более мучительные и опасные дни.
  Однако этот прожитый в безмятежном Порт-Руаяле бесконечный день
навсегда оставит у нее самые тяжелые воспоминания именно своей
неопределенностью. Когда позднее Анжелика будет вспоминать о нем, она
признается себе, что не смогла бы пережить еще один такой же день,
наполнивший убийственным смятением ее ум и душу.
  Слава Богу! События следующей ночи положили конец назревавшему
кризису... Анжелика смиренно признавалась себе в том, что еще никогда она
не была так близка к тому, чтобы потерять веру и любовь к жизни и признать
себя побежденной.
  Внешне же это был теплый, тихий день. Воздух Порт-Руаяля был пропитан
запахом зелени и свежевыпеченного хлеба, а в зеркальной глади залива
тысячью мягких полутонов отражалось чистое голубое небо.
  Утром вместе с мадам де ла Рош-Позе Анжелика побывала в нескольких
семьях коренных порт-руаяльцев. Это были прекрасные патриархальные семьи,
предки которых происходили из Берри, Креза и Лимузена. Теперь же лица
многих из них свидетельствовали о значительной примеси индейской крови.
  Невестки в большинстве семей, где ей довелось побывать, носили на
голове традиционные белые чепчики французских крестьянок, однако из-под
них на гостей смотрели большие черные глаза маленьких дикарок из племени
мик-маков, которых в один прекрасный день сыновья колонистов привели с
собой из окрестных лесов.
  Набожные, работящие, хорошие хозяйки, они рожали красивых детей с
черными волосами и глазами и белоснежной кожей. Дети безмятежно росли в
мирной атмосфере полевых работ, воскресных месс и запаха тушеной капусты с
салом. Немало мик-маков, тела которых были натерты тюленьим жиром или
медвежьим салом, ежедневно появлялись в Порт-Руаяле с визитом к своим
родственникам-французам и, усевшись в уголке у очага, с утра до вечера
любовались внучатами.
  Эта спокойная атмосфера сложилась здесь за долгие годы существования
Порт-Руаяля, чему способствовало и изолированное географическое положение
поселка, практически незаметного за скрывавшим его от посторонних глаз
высоким скалистым мысом.
  Морские и мирские бури редко доходили сюда. В дни, когда
разбушевавшиеся воды Французского залива угрожали гибелью всем
находившимся там кораблям, в бухте Порт-Руаяля царило полное спокойствие.
Зимой землю здесь укрывал мягкий воздушный слой снега.
  Обитатели здешних мест высоко ценили это уединение и не испытывали ни
малейшего желания покинуть их.
  С помощью голландцев, которые много лет назад также владели
Порт-Руаялем, акадийские колонисты осушили болота и создали на их месте
просторные пастбища и великолепные фруктовые сады.
  Конечно, его жители не были богаты, им часто не хватало тканей,
изделий из железа и боеприпасов, в особенности, когда из Франции
запаздывал корабль Компании. Зато в достатке были молоко, масло, сало, а
также вкусные фрукты и овощи. В целом Порт-Руаяль производил впечатление
достаточно процветающего поселка. Желавшие пожениться молодые колонисты
должны были доказать свою подготовленность к семейной жизни, а для этого
каждой девушке полагалось спрясть нити и соткать две льняные простыни,
юноши же должны были уметь оковать железом колеса повозок...
  Мадам де Модрибур попыталась составить компанию дамам, но Анжелика не
была расположена к любезностям и никак не реагировала на обеспокоенные
взгляды Амбруазины.
  Пассажиры "Единорога" тесно сплотились вокруг своей
"благодетельницы". Несмотря на наивность и внешнюю импульсивность
некоторых ее поступков, истинный смысл которых был, пожалуй, понятен
только Анжелике, герцогиня оказывала огромное влияние на свое окружение,
влияние, которого не могли избежать ни секретарь в очках, ни Петронилья
Дамур, ни даже капитан Жоб Симон.
  - Королевские невесты честны, образованны и милы, - заметила мадам де
ла Рош-Позе вслед удалявшейся в сопровождении девушек Амбруазине. - Я с
удовольствием оставила бы их здесь, чтобы они могли подобрать себе женихов
из наших молодых людей, но, похоже, что их покровительница не согласится.
Тем не менее она, не задумываясь, направила их ко мне и даже не
потрудилась объясниться. Мне пришлось позаботиться об их одежде, кормить
их в течение многих дней. Вы не находите ее немного странной?
  Ванно искал случай встретиться с Дельфиной дю Розуа с глазу на глаз.
После обеда Анжелика отправилась с детьми де ла Рош-Позе на крутой откос
высокого мыса, возвышавшегося над поселком.
  По одну сторону гребня сквозь трепещущую под напором ветра листву
деревьев были видны бурные зеленые воды Французского залива, по другую -
зеркальная гладь бухты.
  На горизонте не было ни единого паруса, кроме нескольких рыбацких
лодок. Анжелика, и дети спустились к поселку. Мальчики уже подружились с
Адемаром. Они легко уговорили его вместе осмотреть пушку, установленную на
одной из башен, которые теоретически должны были защищать порт. За годы
своей вынужденной службы Адемар многому научился. Он рассказал им, как
обращаться с орудием, как чистить и заряжать его, поджигать фитиль.
Обнаружив несколько ядер, они сложили их пирамидой около пушки. Вид орудия
с ядрами вселял уверенность. "Какое счастье, что вы здесь с нами, господин
солдат", - радовались дети. Адемар почувствовал себя важной персоной.
  День тянулся невыносимо медленно. С наступлением сумерек предгрозовое
небо стало еще темнее. Обитатели Порт-Руаяля были внешне спокойны, но в
сердца их закрадывался необъяснимый таинственный страх. Все это
происходило в глубине их душ и было связано с недавними событиями. Каждый
думал, что тайна известна только ему одному, никто не делился своими
переживаниями. Пройдет немало времени, прежде чем все это выплеснется на
поверхность жизни через преступления, сладострастие, безумство,
катастрофы, предательство.
  Тем не менее ужин, устроенный маркизой в большом зале замка, был
приятным событием. Кроме Анжелики и герцогини мадам де ла Рош-Позе
пригласила еще нескольких знатных гостей, священников и секретаря Армана
Дако.
  Среди приглашенных был и Кантор. В этот вечер небо над Порт-Руаялем
было закрыто тяжелыми грозовыми тучами, и время от времени его освещали
зарницы, слышались отдаленные раскаты грома. Гроза так и не разразилась,
но здесь, в доме, через некоторое время ее вызовет Кантор. А пока теплый
ветер гнал волны по пшеничным полям и раскачивал во все стороны крупные
розовые, голубые и белые соцветия люпина, придававшие поселку неизменно
нарядный вид.
  Блюда на столе были изысканные: крабы, приправленные имбирем и
ликером, зажаренная с хрустящей корочкой кабанья нога, множество салатов,
корзиночки со знаменитыми местными вишнями ярко-кораллового цвета. Мадам
де ла Рош-Позе распорядилась подать к десерту вино из дикого винограда,
черное по цвету и довольно хмельное. Очень скоро за столом завязался
оживленный разговор. Хозяйка дома умело предоставляла своим гостям
возможность блеснуть умом. Она слышала об учености мадам де Модрибур и
задала ей несколько совсем неглупых вопросов.
  Амбруазина сразу же стала рассуждать на тему о воздействии лунного
притяжения на моря и океаны. Ей было свойственно завидное умение за
несколько минут внушить каждому веру в свои недюжинные способности к
математике. Пока герцогиня, пользуясь своим обаянием, завладевала всеобщим
вниманием, в памяти Анжелики вновь всплыла сцена на пляже в Голдсборо, где
Амбруазина говорила о том же самом, а Жоффрей пристально смотрел на нее.
Это воспоминание было настолько невыносимым, что она предпочла прогнать
его прочь. Тем временем Амбруазина принялась рассказывать о своей
переписке с Кеплером, и тогда Кантор не сдержался и воскликнул:
  - Какая глупость! Ведь Кеплера давно нет в живых, он умер в 1630
году...
  Амбруазина умолкла и с удивлением посмотрела на него.
  - Если я жива, значит жив и он, - сказала она с легкой улыбкой. -
Недавно, незадолго до моего отъезда из Европы, я получила от него письмо с
рассуждениями об орбитах планет.
  Юноша раздраженно передернул плечами.
  - Это невозможно! Еще раз говорю, что этот ученый жил в прошлом веке.
  - Так вы знаете ученых лучше, чем ваш отец?
  - Почему?
  - Потому, что он сам говорил мне, что в свое время переписывался с
Кеплером.
  Лицо Кантора залилось краской, и он уже был готов сказать новую
резкость, но Анжелика решительно остановила его.
  - Довольно, Кантор! Бесполезно спорить об этом. И вообще, фамилии
немецких ученых очень похожи. Вполне вероятно, что мадам де Модрибур и ты
что-то перепутали.
  Хватит об этом.
  Мадам де ля Рош-Позе сменила тему, предложив выпить по рюмочке
цветочного ликера. Это были последние капли из бочонка, полученного ею в
прошлом году из Франции. Если корабль Компании задержится...
  - У наших юношей горячая кровь, - сказала она, когда Кантор, вежливо
попрощавшись, вышел из комнаты. - Весь образ жизни учит их тому, чтобы не
тушеваться перед любыми авторитетами и даже относиться к ним с
пренебрежением.
  Воздух наполнился нудным зудением москитов, бесшумные всполохи зарниц
освещали вечернее небо. Гости разошлись. Анжелика отправилась на поиски
Кантора, которого поселили в маленькой пристройке. Ей повезло, и она
быстро отыскала его.
  - Какая муха тебя укусила, что ты был таким дерзким с мадам де
Модрибур?.. Можешь считать себя пиратом или лесным охотником, но не
забывай, что ты - рыцарь и был королевским пажем. Ты должен быть вежлив с
дамами.
  - Терпеть не могу ученых женщин, - сказал Кантор высокомерно.
  - Это оттого, что при дворе ты насмотрелся комедий господина Мольера.
  - О! Это было очень забавно, - Кантор оживился при этом воспоминании.
Потом лицо его снова помрачнело. - А вообще лучше не учить женщин азбуке,
- сказал он.
  - Ну, ты рассуждаешь как настоящий мужчина! - воскликнула Анжелика
веселым, но несколько обиженным голосом и взъерошила рукой его шевелюру. -
Разве тебе были бы приятно, если бы я была дурочкой и не могла прочитать и
двух слов?
  - Вы - другое дело, - сказал Кантор с непоследовательностью,
свойственной любящим сыновьям. - Хотя женщины не способны любить знание
ради знания. Они пользуются ученостью как герцогиня, только для того,
чтобы покрасоваться и завлекать в свои сети глупцов, которые позволяют
себя одурачивать.
  - Однако мадам де Модрибур обладает умом высшего порядка... -
осторожно сказала Анжелика.
  Кантор упрямо поджал губы и отвернулся. Анжелика видела, что ему
очень хочется что-то сказать ей, но он промолчал, потому что "естественно,
она не сможет понять его". Уходя, Анжелика еще раз напомнила ему, что,
помимо всех прочих качеств, благородному юноше подобает быть воспитанным и
приятным в обществе.
  Кантор часто раздражал и даже обескураживал Анжелику своей
сверхтребовательностью к поведению окружающих.
  Наступившая ночь тяжело давила на нее. Она казалась беспросветно
темной и угрожающей, а каждый дом - враждебным, потому что в нем мог
скрываться неприятель, следивший за каждым ее шагом. Где же он прятался,
где расставлял свои сети?
  Анжелика побежала, торопясь укрыться и даже забаррикадироваться в
своем маленьком убежище, вопреки здравому смыслу.
  Чтобы добраться до своего домика, ей надо было обойти с задней
стороны главную постройку усадьбы и пройти по довольно длинному крытому
проходу к своей двери. Внезапно ей показалось, что кто-то подстерегает ее
в темноте за дверью.
  Только она об этом подумала и... - о ужас! - две сильные руки, словно
змеи, обхватили ее сзади, лишив малейшей возможности пошевелиться. В этой
тьме было невозможно что-либо разглядеть. Захваченная врасплох, Анжелика
даже не вскрикнула. В ощущении, которое вызвало в ней объятие этих рук
было что-то необычное.
  Это не могли быть руки мужчины!
  Руки были мягкие, теплые и женственные, равно как и голой, что-то
шептавший ей в ухо на непонятном языке и вызывавший в ней страх и
отвращение; ей казалось, будто она стремительно падала в какую-то бездну,
из которой вызволить ее не сможет никакая человеческая сила. Ощущение
страха и отвращения было настолько сильным, что она, возможно, и лишилась
бы чувств, если бы не внезапная вспышка молнии, озарившая лицо Амбруазины
де Модрибур, которая с удивлением взирала на нее.
  - Так это вы! - с трудом произнесла Анжелика, чувствуя, как застывшая
было в ее венах кровь понемногу начинает циркулировать. - Зачем вы меня
так глупо испугали?
  - Испугала?! О чем вы говорите, моя дорогая! Я ждала вас, чтобы
попрощаться, вот и все. А вы шли так быстро, о чем-то думая, что я была
вынуждена остановить вас.
  - Ну ладно! Извините меня, - холодно сказала Анжелика, - но только
это какое-то ребячество. Вы меня так напугали, что я все еще дрожу.
  Анжелика попыталась сделать несколько шагов, но будто налитые свинцом
ноги не держали ее. Прислонившись к стене, она глубоко дышала, стараясь
успокоить лихорадочно бившееся сердце. Она жадно дышала, но воздух,
тяжелый и пропитанный усиленными близкой грозой запахами, не приносил ей
облегчения. Овладевшие ею слабость и тревога мешали трезво оценить
ситуацию. Чувство страха еще более обострилось, когда она увидела
обращенное к ней лицо Амбруазины.
  Тесное пространство, где находились две женщины, тускло освещалось
розоватыми пляшущими отблесками слабо горевшего очага, пробивавшимся через
разрывы в облаках светом звезд и их отражением в морской воде. Но даже в
промежутках темноты между ослепительными вспышками молний, пронзавших
ночной горизонт, вслед за которыми слышались приглушенные раскаты грома,
Анжелика могла видеть Амбруазину в фосфоресцирующем свечении ночи. Тогда
ей казалось, что лицо герцогини становилось белее и излучало какой-то
необычный свет, что блеск ее странных зрачков, в которых светился золотой
огонек, усиливался, приобретая неодолимое колдовское могущество.
  - Вы сердитесь на меня, - сказала Амбруазина изменившимся голосом, -
я чувствую, что вы отдаляетесь от меня... Это ужасно!.. Почему же, почему!
Чем я обидела вас, моя прекрасная? Я совсем этого не хотела!.. Насколько
мне безразличны похвалы, которые не волнуют меня, настолько ценна для меня
ваша улыбка. Она мне дороже всего на свете... Моя прекрасная!.. С каким
нетерпением я ждала вас!.. Как я надеялась... И вот наконец вы здесь,
передо мной, такая красивая! Не судите меня строго.., я люблю вас...
  Обвив руками шею Анжелики, она обнажила в улыбке свои маленькие белые
зубы, которые сверкали словно жемчужинки.
  Слова Амбруазины доносились до нее как бы издалека, принесенные
каким-то зловещим ветром. И вдруг Анжелика почувствовала, как она
покрывается "гусиной кожей": ей показалось, что вокруг Амбруазины пляшут
языки пламени, и из них на светящемся небе складываются слова.., те самые
слова, которые преследовали ее с первого дня пребывания на земле Америки;
она читала эти слова, начертанные рукой иезуита в письме отцу д'Оржевалю,
слова безумные, ничего не значащие, но с ритуальным смыслом, невероятные,
странные. Внезапно возникнув в ее голове, они с пугающей настойчивостью
уже не покидали ее: Дьяволица! Дьявольский Дух!
  - Вы не слушаете меня, - сказала вдруг Амбруазина, - у вас
отсутствующий взгляд. Что я сказала такого ужасного?
  - - Что вы сказали?
  - Я сказала, что люблю вас. Вы напоминаете мне настоятельницу
монастыря... Она была очень красивая и строгая, но за внешне бесстрастным
выражением ее лица скрывался горевший в душе костер.
  Она мягко, как-то по-хмельному, рассмеялась.
  - Я любила, когда она брала меня на руки, - тихо сказала она.
  Выражение лица Амбруазины снова изменилось, и вновь какое-то странное
свечение, которое, может быть, было заметно только для Анжелики, начало
проистекать от ее силуэта и, в особенности, от лица, глаз и улыбающихся
губ.
  - Но вы еще красивее, - сказала она, с нежностью в голосе.
  Произнося эти слова, она настолько внешне преобразилась, что Анжелика
сказала себе, что еще не встречала столь прекрасного создания. В облике
Амбруазины было нечто неземное. "Ангельская красота", - подумала она про
себя.
  Сердце Анжелики замерло, но на сей раз от ощущения, будто она
отрывается от земли и летит на встречу с иным, невидимым для остальных
людей миром. Огромным усилием воли, которое сравнимо только с тем, которое
необходимо тонущему в морской пучине для того, чтобы выплыть на
поверхность, она не поддалась этому наваждению. Страх отступил перед
обостренным чувством любопытства.
  - Что с вами, Амбруазина? Сегодня вечером вы сама не своя. Вы
выглядите, как одержимая.
  Молодая женщина пронзительно рассмеялась.
  - Одержимая! Как это звучит!
  На ее губах появилась снисходительная улыбка.
  - Как вы впечатлительны, мой друг, и как сильно бьется ваше сердечко!
- сказала она, приложив руку к груди Анжелики.
  В голосе Амбруазины слышались нотки пылкой нежности.
  - Одержимая - нет. Может, очарованная?.. Конечно, очарованная вами!
Разве вы сразу этого не поняли? Как только я увидела вас у моря в
Голдсборо, я была вами очарована, и жизнь моя обрела другой смысл. Я
обожаю ваш громкий смех, вашу горячность, вашу любовь к жизни, вашу
мягкость по отношению к другим... Но больше всего меня потрясает ваша
красота...
  И она склонила голову к плечу Анжелики.
  - ..Я так давно мечтала об этом, - прошептала Амбруазина. - Когда вы
говорили о своей дочери Онорине, я ревновала вас к ней. Мне хотелось
оказаться на ее месте и познать тепло вашего тела. Мне холодно, - сказала
она, вздрогнув. - Мир полон ужасных вещей, и только вы можете дать мне
прибежище и наслаждение.
  - Вы теряете рассудок, - сказала Анжелика. Она была растеряна, и ей
никак не удавалось освободиться от объятий Амбруазины. Анжелике казалось,
что она погружается в полусонное состояние. Она чувствовала, как ногти
Амбруазины слегка царапают ткань ее блузки, и этот звук был ей неприятен.
  Ей пришлось приложить немалую силу, чтобы вырваться из цепких рук
Амбруазины и заставить ее чуть отступить.
  - Вы слишком много выпили сегодня вечером. Это вино из дикого
винограда было крепкое.
  - Ах! Не старайтесь снова казаться образцом добродетели. Я понимаю -
это часть образа обольстительницы, который вы так прекрасно умеете
создавать, очаровывая всех мужчин. Они любят добродетель, если она
уступает под напором их страстей. Но между вами и мной нет нужды в этих
хитростях, не так ли? Мы обе красивы и любим наслаждения. Так дайте же мне
немного вашего тепла! Забудьте, что я сказала вам вчера вечером...
  - Нет, я не могу.
  - Почему? Почему нет, моя горячо любимая? Она смеялась своим мягким и
низким голосом, в котором было что-то плотское, околдовывающее.
  Ослепительная вспышка молнии, осветившая темный угол, где происходил
диалог двух женщин, позволила Анжелике увидеть лицо Амбруазины,
преображенное неописуемой страстью, которая придавала ей
сверхъестественную красоту. Да, Анжелика и впрямь не встречала более
красивой женщины!
  - Почему же нет? Разве мужчины так много значат для вас? Отчего мое
желание приводит вас в столь сильное смущение? Вы не такая уж
неискушенная, насколько я знаю, и достаточно чувственная женщина. Вы жили
при дворе и, как мне говорили, ублажали самого короля. Мадам де Монтеспан
рассказывала мне о вас несколько пикантных историй. Разве вы их забыли,
мадам.., мадам дю Плесси-Белльер?.. При том, что мне известно о вас, я не
могу поверить, что вы упустите миг наслаждения, когда представляется
случай...
  Воспользовавшись оцепенением Анжелики, причиной которого было
упоминание о ее жизни при дворе и о мадам де Монтеспан, герцогиня де
Модрибур высвободила свои запястья из сдерживавших ее рук Анжелики.
  Осторожно растирая чуть затекшие пальцы, она не спускала с Анжелики
своих горящих глаз и вдруг с горечью спросила:
  - Почему вы так холодны со мной? Я уверена, что если бы ласкал
мужчина, вас бы уже давно охватил трепет. Вам никогда раньше не доводилось
испытывать наслаждение от прикосновений женских рук? Жаль! Они по-своему
прекрасны...
  И вновь раздался ее раздражающий и в то же время околдовывающий
гортанный смех.
  - ..С какой стати позволять только мужчинам делать нас счастливыми!
Они так мало на что способны, эти бедные увальни!..
  Она снова засмеялась, но на сей раз резко, скрипуче.
  - ..Они делают это так быстро! А я... Она приблизилась к Анжелике и
вновь обвила ее своими мягкими, излучавшими тепло руками.
  - Мое умение бесконечно, - прошептала она. Руки ее были мягки, как
бархат, но их нежное прикосновение повергло Анжелику в ужас.
  Точно так же, как и несколько минут назад, у двери, Анжелика ощутила,
как гибкая, неотразимо сильная змея с жадной чувственностью обвивала и
мягко сжимала ее тело.
  Кто сказал, что змеи холодные и липкие? Анжелика знала, что эта змея,
одушевленная, волнующе нежная, вкрадчиво привлекательная, смотревшая на
нее немигающими прекрасными человеческими глазами, была Змием-искусителем,
который в первые дни сотворения мира вышел из зачарованных туманов Эдема,
райского сада, где расцветали все красоты божьего творения и плоть была
невинной...
  Это ощущение было настолько сильно, что она не удивилась, когда
увидела, как меж приоткрытых красных губ Амбруазины скользнул раздвоенный
змеиный язык.
  - Ты познаешь все, - говорила шепотом Амбруазина, - не отказывай мне
в единственном наслаждении, которое я могу познать на этой земле.
  - Оставьте меня, вы - сумасшедшая, - сказала Анжелика.
  Сжимавшие ее руки разомкнулись. Страшное и в то же время райское
видение исчезло в ночной мгле, изредка озаряемой вспышками молний.
  К Анжелике вернулась способность воспринимать все происходящее вокруг
- теперь она слышала пронзительный стрекот цикад, мягкий рокот волн на
берегу.
  Она едва улавливала звуки удаляющихся шагов, а тем временем силуэт
убегающей женщины, подобно белому привидению, растворялся в темноте.


                                  Глава 4


  Анжелика пришла в себя, сидя на койке в своем маленьком домике. Она
была буквально ошеломлена. Однако только что происшедший инцидент, о
котором она еще не могла с уверенностью сказать, что она пережила его не
во сне, как будто развеял внутреннее напряжение, не дававшее ей покоя в
течение всего дня. У нее было такое ощущение, что она твердо встала на
ноги и испытывала от этого некоторое облегчение. Множество раз она
задавала себе один и тот же мучительный вопрос: "Кто сумасшедший?.. Колен,
Жоффрей, я сама, англичане, гугеноты, отец де Верной?" Неожиданно ответ
пришел сам собой. Это она, герцогиня де Модрибур.
  Теперь многое стало ей понятным: слова Колена, случайно услышанный
разговор двух пиратов, высказывания Жоффрея и Абигель, которую протестанты
попросили осведомиться, не останутся ли королевские невесты в Голдсборо.
  Кстати, такое проявление недоверия к ней больно задело Анжелику. В
памяти неожиданно всплыло высокомерное выражение лица иезуита, который
насупил брови, когда она сказала ему: "Вы воспротивились тому, чтобы
девушки остались в Голдсборо..."
  - Кто - я? Я не вмешивался в это дело... - ответил он.
  И все же именно Амбруазина говорила ей: "Отец де Вер-нон решительно
возражает против этого... Он опасается за души моих девочек".
  Опять ложь!.. Стремление извратить истину и искусно ввести в
заблуждение.
  Совершенно неожиданно одновременно с проявлением порочных
наклонностей герцогини, о которых Анжелика раньше и не подозревала, стало
очевидно, что именно она и распространяла всю эту ложь. Происходившие
тревожные, печальные события выстраивались в логическую цепочку.
Перевоплощение Амбруазины не было в действительности перевоплощением. Она
хотела казаться Анжелике набожной, может быть, слишком восторженной в
своей вере молодой женщиной, мало-помалу раскрывавшей потаенные муки своей
омертвевшей души. Но это был обман. Настоящая Амбруазина была та, которая
только что произносила столь странные слова...
  "Но какие такие странные слова?" - спрашивала себя Анжелика, вновь
озадаченная тем, что она не совсем хорошо понимает происходящее.
Амбруазина перед этим изрядно выпила и позволила себе необычные любовные
признания, за которые завтра ей будет стыдно.
  Однако разгадку тайны надо искать в другом... Безумная,
неуравновешенная - да, но разве не было бы другой крайностью считать ее
ответственной за все столь явно кем-то направляемые кровавые козни против
нее и Жоффрея?..
  Но в памяти снова всплыли слова Амбруазины: "Мы обе красивые, и мы
любим наслаждения..."
В какой-то момент ей показалось, что она ухватила руками настоящую
Амбруазину, а не ту - с широко раскрытыми, как у загнанной косули,
глазами, которая говорила со страданием в голосе: "Я не могу выносить,
когда мужчина дотрагивается до меня... Вы не можете знать, что это такое,
когда пятнадцатилетней девочкой вас отдают похотливому старику".
  Какой же на самом деле была эта стремившаяся вызвать в ней жалость
женщина? Опасной, развращенной или действительно достойной жалости?
  Как узнать правду? Кто способен рассказать без прикрас об Амбруазине
де Модрибур? Ведь те, кому она покровительствовала, любили и всячески
почитали ее.
  Она отметила про себя, что никогда и ни с кем не говорила о
герцогине, не интересовалась мнением Абигель или Жоффрея о ней.
  Просто Жоффрей рассказал ей о герцогине де Модрибур и ее муже, и это
совпадало с тем, что она впоследствии узнала от нее самой. И еще граф де
Пейрак отметил, что она очень ученая женщина.
  Однако Анжелика не ведала, что он на самом деле думал о
"благодетельнице". Эго вызывало у нее столь же неприятное ощущение, как и
всякий раз, когда в ее мыслях ассоциировались имена Амбруазины и Жоффрея.
Он не все рассказал ей об этой женщине и, как ей показалось, даже
сознательно скрыл от нее некоторые факты. Значило ли это, что он обманул
ее? Люди почему-то не говорили об Амбруазине. Что это было - случайность,
инстинкт самосохранения?
  Анжелика снова вспомнила сцену на берегу Голдсборо. Тогда глаза всех
присутствующих там мужчин и даже Жоффрея были прикованы к Амбруазине.
Видели ли они ее такой, какой она еще совсем недавно предстала перед
Анжеликой? Полностью преображенной каким-то внутренним огнем и
сверхчеловеческой радостью.
  "Боже! Как она красива!" - подумала Анжелика.
  Какой мужчина смог бы устоять перед притягательной силой этой
красоты, когда бы она была доступна его взору? Так, может быть, в этом и
кроется очарование любой, по-настоящему влюбленной женщины, которая к тому
же находится во власти желания?.. "А может, и я выгляжу точно так же,
когда Жоффрей обнимает меня?"
И еще! Необычное заключалось не только в этом. Эта женщина
пользовалась своей притягательностью, привлекал,! всеобщее внимание... Но
этого было недостаточно, чтобы Анжелика могла тут же во весь голос
крикнуть: "Это она сумасшедшая! Вся ложь исходит от НЕЕ..."
Теперь, обдумывая все происшедшее между ней и Амбруазиной, она
поняла, что в этом было ненормальным: совершенно неописуемый страх,
охвативший ее, когда Амбруазина обвила свои руки вокруг нее.
  Однако сам по себе этот жест не должен был нагнать на нее такой ужас.
  Правда, он застал ее врасплох, так как у нее и в мыслях не было, что
эта набожная и восхитительная вдова могла поклоняться культу Сафо.
  В то же время, если у нее и возникало подозрение, то это было связано
с воздействием чар Жоффрея на существо, которое, казалось, было наделено
всеми атрибутами женской привлекательности: красотой, молодостью, умом,
грацией, наивностью, и которое, в свою очередь, могло воспользоваться этим
грозным оружием для того, чтобы покорить этого замечательного мужчину,
этого оказавшегося на краю света знатного дворянина, безразличными к
которому могли оставаться лишь немногие женщины.
  Анжелика боялась за Жоффрея, и теперь она могла признаться себе в
этом. И вот именно ей Амбруазина адресовала свои "признания"...
  Основания для беспокойства были, но, однако, не такие, чтобы цепенеть
от ужаса.
  Анжелике уже приходилось, особенно в период ее жизни при дворе,
находить выход из более сложных положений, нежели любовные притязания со
стороны женщины. Королевский двор был царством всевозможных наслаждений,
которыми постоянно опьяняла себя толпа придворных, обезумевшая от желания
удовлетворить свою жажду земных утех.
  Каждый пил из той чаши, которая казалась ему наиболее сладкой или
обещавшей новые ощущения, и сладострастное влечение заставляло забывать о
десятой заповеди. Мысль о грехе лишь добавляла остроты ощущениям и
усиливала страх перед муками ада, которых они, естественно, хотели
избежать. По счастью, для этого рядом были духовники...
  В этом полурайском-полуадовом спектакле, сценой которого был Версаль,
красота Анжелики не раз ставила ее в такое положение, когда ей приходилось
жестоко разочаровывать тех, кто искал ее благосклонности. Но это входило в
правила игры.
  Жизненный опыт и интуиция, уважительное отношение к другим, делавшие
ее снисходительной к проявлениям человеческих страстей, если они не
сопровождались жестокостью, научили Анжелику умению защищать свою свободу
и чувства, не наживая при этом врагов. За исключением короля, естественно!
Но это был другой случай.
  Так в чем же тогда была причина панического страха, который в
какой-то момент полностью парализовал ее, словно застывшего под немигающим
взглядом змеи глупого кролика.
  Змея! Снова этот образ! "Это потому, что она сумасшедшая,
несомненно.., настоящее безумие вызывает страх.... Нет, я знаю, что такое
страх, и мне приходилось иметь дело с помешанными... Но то, что произошло
здесь только что, это другое! Это был сплошной ужас... Какая-то сказка!
Зло во плоти!.. Кто же она?"
Анжелика резко встала. В Порт-Руаяле должен быть кто-нибудь, кто смог
бы с ней откровенно поговорить о герцогине де Модрибур, ненавидящий
Амбруазину и не скрывающий этого. И знание причины такого отношения могло
бы, возможно, помочь Анжелике составить более точное представление об этом
странном создании.
  Она вышла из дома. Далекая гроза продолжала грохотать где-то у
затянутого тяжелыми облаками горизонта, а над деревней уже нависла мягкая
тишина. Казалось, что весь Порт-Руаяль с чистой совестью погрузился в
крепкий сон.
  Анжелика спустилась до первых домов, стоявших у самого берега.
  Приближаясь к дому, в котором разместился Кантор, она заметила свет
лампы в приоткрытом слуховом окне и остановилась. Один ли он? С этими
молодыми людьми никогда не знаешь!.. Но, заглянув внутрь, она улыбнулась.
Кантор спал, а рука его была протянута к большой корзине с вишнями,
которую он поставил на скамеечку у своей кровати. Несмотря на развитую
мускулатуру его красивого юного тела, небрежно прикрытого одеялом, для нее
он по-прежнему был маленьким толстощеким Кантором, который засыпал в своей
постельке, подобно маленькому ангелочку. Его загорелое лицо в обрамлении
перепутанных вьющихся светло-золотистых волос, пухлый, немного надутый
рот, длинные шелковистые ресницы хранили детскую чистоту.
  Она неслышно проникла в дом и села у его изголовья.
  - Кантор! - позвала она. Юноша вздрогнул и открыл глаза.
  - Не бойся. Я пришла только спросить твое мнение. Что ты думаешь о
герцогине де Модрибур?
  Она решила застать его врасплох, чтобы у него не было времени
замкнуться в своей скорлупе, как он это обычно делал.
  Он сел, полуопершись на локоть, и с подозрительным видом посмотрел на
Анжелику.
  Она взяла корзину с вишнями и поставила ее между собой и Кантором.
Ягоды были красивые и вкусные, огромные, блестящие и действительно
ярко-вишневого цвета.
  - Скажи мне твое мнение, - настаивала она. - Мне необходимо знать,
что тебе известно о ней.
  Кантор съел две вишни и выплюнул косточки.
  - Это потаскуха, - сказал он торжественно, - самая отвратительная
потаскуха, которую мне только приходилось видеть в моей жизни.
  Анжелика не осмелилась заметить, что вся его жизнь - это всего лишь
пятнадцать лет и что в этой специфической области она была еще короче.
  - Что ты хочешь этим сказать? - спросила она спокойно и взяла целую
горсть вишен, любуясь их блестящей рубиновой кожицей.
  - А то, что она развращает всех мужчин и даже моего отца... Она
пыталась и меня...
  - Ты сошел с ума, - сказала, подскочив, Анжелика. - Ты хочешь
сказать, что она предлагала тебе?..
  - Ну да! - ответил Кантор с возмущенным и наивным удовлетворением, -
а почему бы и нет!
  - Шестнадцатилетний юноша.., и женщина в таком возрасте.., и
вообще.., это невозможно; что ты говоришь?!
  Кто сошел с ума?.. Казалось, все и каждый. Несмотря на то, что в этот
вечер Анжелика была готова услышать все, что угодно, такого она не
ожидала. Ее представление об Амбруазине де Модрибур как о женщине
набожной, целомудренной и даже фригидной, далекой от любви и мужчин,
немного наивной, в чем-то чопорной, часами молящейся на коленях в
окружении своих воспитанниц, рухнуло как карточный домик.
  - Королевские невесты относятся к ней с уважением. Если она
действительно такая.., им это было бы известно...
  - Я не знаю, в каких они с ней отношениях, - сказал Кантор, - но
знаю, что она перевернула с ног на голову весь Голдсборо... Нет ни одного
мужчины, которого она не попыталась бы соблазнить, и кто знает, сколько из
них не устояли...
  - Но это же безумие! Если такое действительно происходило в
Голдсборо, я должна была бы заметить это...
  - Не обязательно!.. - ответил Кантор и добавил с удивительной
проницательностью, - когда все вокруг лгут, становится страшно и стыдно..,
и тогда лучше помолчать. Трудно разобраться, где правда. Ей удалось
некоторым образом обмануть и вас. И все же она вас ненавидит до такой
степени, что даже трудно себе это представить... "Мать хочет видеть тебя
умненьким-разумненьким, - говорила она мне, когда я отметал ее авансы. - И
ты хочешь слушаться ее, как маленький мальчик, - какой же ты глупый! Ей не
следует удерживать тебя у своей юбки. Она думает, что все ее любят и
поэтому добровольно ей подчиняются, а вообще-то ее просто обмануть,
смягчив ее сердце".
  - Если она сказала такое... - воскликнула Анжелика, - если она это
тебе говорила, сын мой, значит она и впрямь Дьяволица...
  - Да, она такая и есть!
  Кантор откинул одеяло и оделся.
  - Пойдемте со мной, - сказал он, - думаю, что этой ночью я смогу
представить вам некоторые интересные доказательства этого...
  Кантор и Анжелика неслышными шагами прошли часть деревни.
Передвигаться без малейшего шума они научились у индейцев.
  Была глубокая ночь, и в окнах практически всех домов не было видно
света. Кантор прекрасно ориентировался в темноте. Они добрались до
маленькой площади у подножия холма, где дома уже не стояли так близко друг
от друга.
  Кантор указал рукой на один из них, довольно просторный на вид, с
небольшим деревянным крыльцом. Дом находился почти в самом начале подъема,
который вел к поросшей деревьями вершине скалистого мыса.
  - Она живет в этом доме, и я готов поспорить, что в этот ночной час
она находится в приятной компании.
  Он показал Анжелике на большой камень, за которым она могла
спрятаться, не теряя из виду подступы к дому.
  - Я сейчас постучу в дверь. Если, как я предполагаю, в доме находится
мужчина, который не желает быть узнанным, то он попытается скрыться через
это окно. В пробивающемся через облака лунном свете вы обязательно его
заметите и узнаете.
  Юноша удалился. Анжелика ждала, пристально всматриваясь в затемненную
заднюю часть дома.
  Прошло несколько мгновений, и в доме послышалась возня, а затем, как
и предсказал Кантор, кто-то вылез через окно, спрыгнул на землю и
стремительно пустился наутек. Сначала Анжелике показалось, что спасавшийся
бегством был одет в рубашку, но потом она узнала развевавшуюся на ветру
сутану отца Марка. Он так торопился, что даже не успел надеть свой пояс.
  Анжелика онемела от удивления.
  - Ну, что? - спросил ее подошедший Кантор.
  - У меня нет слов, - произнесла она.
  - Кто это был?
  - Я скажу тебе позднее.
  - Теперь вы мне верите?
  - О! Конечно!
  - Что вы намерены делать?
  - Ничего... Пока ничего. Мне надо подумать. Но ты был прав. Спасибо
тебе за помощь. Ты умница. Я жалею, что не обратилась к тебе за советом
раньше.
  Кантор не знал, оставлять ли Анжелику одну. Он чувствовал, что она
была сильно расстроена и почти сожалел о том, что его хитрость полностью
удалась.
  - Иди, - настаивала она, - иди спать с твоими вишнями.
  Анжелика расчувствовалась, глядя, как он удаляется, такой еще юный,
чистый и честный. Он был строен и красив, как античный бог.
  Когда его силуэт растворился в ночи, она спустилась к дому, поднялась
по ступенькам и постучала в дверь.
  Из-за двери послышался раздраженный голос Амбруазины.
  - Кто там еще? Кто стучит?
  - Это я, Анжелика.
  - Вы?!
  Анжелика слышала, как Амбруазина встала с постели. Через несколько
секунд она отодвинула задвижку и приоткрыла дверь.
  Первое, что Анжелика заметила, войдя в комнату, был валявшийся на
полу около кровати забытый монахом пояс. Не отрывая взгляда от лица
Амбруазины, Анжелика демонстративно подняла и свернула его.
  - Зачем вы рассказывали мне все эти истории?
  - Какие истории?
  На скамейке горел ночник, заправленный тюленьим жиром. Его огонь
освещал бледное лицо герцогини, ее широко раскрытые глаза, черные, как
смоль, пышные волосы.
  - Ваши рассказы о том, что вы презираете любовь мужчин, что вы не
можете выносить, когда кто-нибудь из них притрагивается к вам!..
  Амбруазина молча смотрела на Анжелику. Вдруг в ее глазах блеснул
огонек надежды, и на лице появилась виноватая улыбка...
  - Ревнуете?
  Анжелика пожала плечами.
  - Нет, но хотела бы понять. Зачем вам было нужно так со мной
откровенничать? Вы говорили, что вы жертва, что жестокость мужчин навсегда
лишила вас способности ощущать удовольствие, что они вам отвратительны,
что вы холодны и бесчувственны...
  - Но я такая и есть! - вскрикнула Амбруазина трагичным голосом. -
Вашим отказом вы толкнули меня на этот безрассудный поступок. Сегодня
вечером я приняла первого добивавшегося меня мужчину и сделала это, чтобы
отомстить вам, попытаться, по крайней мере, забыть мучения, на которые вы
меня обрекли. Ужасно, не правда ли?.. Священник!.. Я совершила
святотатство... Сбить с пути истинного слугу божьего... Но ведь еще в
Голдсборо он начал преследовать и домогаться меня. Мои попытки напомнить
ему о долге были напрасны. Вы так и не поняли, почему этот священник
захотел сопровождать вас в Порт-Руаяль. Ну, вот, теперь вы знаете истинную
причину... А я не знаю, что со мной будет.., эти муки, вожделение мужчин,
ваша суровость... Она резко подняла голову.
  - ..Как вам удалось узнать, что я сегодня не одна? Вы следили за
мной? Вы хотели знать, что я делаю? Значит, вы не ненавидите меня?
  В этих последних вопросах чувствовалось столь тревожное волнение, что
на какое-то мгновение у Анжелики вновь пробудилась к ней жалость. Уловив
это в ее взгляде, Амбруазина пересекла комнату и бросилась перед ней на
колени, умоляя простить, не отталкивать и полюбить ее. Прикосновения ее
рук вновь вызвали у Анжелики чувство гадливости и страха, которое совсем
недавно ей уже довелось испытать.
  Анжелика отчетливо видела правду, и это вселяло страх.
  Стоявшая перед ней на коленях женщина не любила и не желала ее. Она
хотела погубить ее!
  Подталкиваемая злобной ненавистью, беспощадной ревностью и ожиданием
наслаждения от разрушения, она хотела видеть Анжелику поверженной,
мертвой, побежденной навсегда.
  - Довольно, - сказала Анжелика, оттолкнув герцогиню, - мне не
интересны ваши россказни. Оставьте их для ваших дурочек. Я слишком верила
вам, а вы хотели этим воспользоваться...
  Стоя на коленях, Амбруазина какое-то время молча смотрела на Анжелику.
  - Я люблю вас, - прошептала она прерывающимся голосом.
  - Не правда, вы ненавидите меня и хотите моей погибели. Я не знаю
почему, но это так, я чувствую это.
  Выражение глаз Амбруазины снова стало иным. Она принялась внимательно
рассматривать Анжелику, и от этого у той побежали мурашки по коже.
  - Мне говорили, что вы непростой противник, - пробормотала герцогиня.
  Анжелика сделала над собой усилие, чтобы подавить нарождавшееся в ее
душе чувство страха, и направилась к двери.
  - Не уходите, - вскрикнула Амбруазина, протянув к ней руку, - я умру,
если не смогу завоевать ваше расположение.
  Глядя на Амбруазину, полураздетую, сидящую на брошенном на пол
ярко-красном плаще, который переливался кровавого цвета отблесками,
Анжелика подумала, что попала в Дантов Ад.
  - Я знаю, почему вы гнушаетесь мною, - продолжала Амбруазина, - вы
хотите приберечь вашу страсть для того, кого любите. Но он не любит вас.
Он слишком дорожит своей свободой, чтобы связать себя с какой-нибудь одной
женщиной. Глупо думать, что вы завладели его умом и сердцем... Никто им не
завладел... Он выбрал меня сам, когда этого захотел...
  Анжелика стояла, положив руку на задвижку. Она чувствовала, что
сердце начинает изнемогать под тяжестью сомнений и тревоги. Она
становилась легко уязвимой, как только речь заходила о Жоффрее, и не сразу
поняла, что Амбруазина нашла единственное средство задержать ее и
заставить страдать, и делала это с наслаждением.
  - Помните, он разговаривал со мной на берегу? Вам тогда было
страшно.., и не без оснований. Вы спросили меня:
  "О чем вы говорили с моим мужем?" Я ответила: "О математике"..,
потому что мне было вас жалко. Я думала о безумных, душераздирающих словах
любви, которые он говорил мне, и видела вас, взволнованную, сгорающую от
ревности... Несчастная! Отдавая ему столько страсти, вы совершаете ошибку.
Посмотрите, как бесстыдно он вас обманывает... Вам не известно, что он
назначил мне встречу в Порт-Руаяле, вы не знали, что он приедет сюда.
  - Его здесь не было, - возразила вновь овладевшая собой Анжелика.
  Она забыла о том, что каждое слово Амбруазины было проникнуто ложью и
снова попалась на ее уловку.
  - Он приедет, - сказала не потерявшая присутствия Духа герцогиня, -
он приедет, увидите.., и только ради меня.


                                  Глава 5


  Теперь все было ясно. Амбруазина де Модрибур была сумасшедшей, либо,
хуже того, сознательной извращенкой, лгуньей и разлучницей.
  Она ненавидела Анжелику, и теперь на этот счет не следовало
обольщаться. Но в чем была причина этой ненависти и какую она преследовала
цель?.. Инстинктивная ревность к тому, кто счастлив, природная потребность
навредить, унизить, развратить все, что отмечено печатью благородства...
  Почему так случилось, что все эти события произошли в то время, когда
Анжелика и ее супруг уже боролись с видимыми и скрытыми от глаз
опасностями, которые потрясли Голдсборо? Драматические события произошли в
связи с появлением Золотой Бороды и его пиратов. Анжелика и тот, кого она
любила, пребывали в нерешительности. Их взаимное доверие было подорвано,
сердца изранены отчаянием, они не осмеливались протянуть друг другу руки.
  И вот в этот самый момент, когда многочисленные опасности, в том
числе и собственная слабость, подстерегали их со всех сторон, роковой
случай выбросил на берег неизвестную женщину, рожденную для того, чтобы
сеять раздор, беспокойство, сомнения, дьявольские искушения, угрызения,
бесчестие... Кораблекрушение! Невидимые морские разбойники увлекли корабль
под названием - "Единорог" на скалы Голдсборо, и он потерпел крушение.
Однако жертвы кораблекрушения оказались опаснее поразивших их демонов. Это
был адский хоровод, повлекший за собой преступления, ложь и покушения.
Неприятности, одна неожиданнее другой, навалились разом. Лавина
подозрительных смертей, клевета, непоправимые ошибки, совершенные по
беспечности, которой впоследствии невозможно было найти объяснение.
  В этом нагромождении дурных снов и неприятных ощущений, в которых
невозможно было разобраться, Анжелика старалась направить свои мысли на
то, что придавало ей уверенности. Она думала о любви, проявленной к ней
Жоффреем, попросившим ее прийти в тот вечер. "Объяснимся, сердце мое", -
сказал он ей.
  Именно он сделал первый шаг. Он торопился развеять все разделявшие их
недоразумения и силой взаимной любви защитить Анжелику и себя от новой
готовившейся против них атаки.
  В то самое утро в Голдсборо появилась Амбруазина де Модрибур. Помогла
ли Жоффрею де Пейраку его интуиция? Анжелика всем сердцем стремилась снова
увидеть его, мысленно звала и уверяла его в своей любви. Ее соединяла с
ним тонкая, но прочная нить, и Анжелика снова и снова повторяла, что не
позволит этой завистливой женщине одолеть ее. Что бы ни случилось,
воспоминание о произнесенных им в тот вечер словах любви, об устремленном
на нее загадочном и горящем взоре всегда будет служить ей поддержкой во
всех последующих испытаниях.
  Сидя на холме, Анжелика ждала рассвета. Отсюда ей были видны крыши
Порт-Руаяля, постепенно освобождавшиеся от пелены тумана, неожиданно
надвинувшегося с моря незадолго до первых проблесков зари. Анжелика сидела
неподалеку от того места, где в 1625 году шотландский лорд Александр
построил свой форт. Он и его новобранцы пришли на то место, где находился
первый Порт-Руаяль, французское поселение, которое около пятнадцати лет
назад было разграблено и сожжено по приказу пуритан из Новой Англии
вирджинским корсаром Аргаллом. Потом разрушению подвергся и этот форт, но
шотландцы продолжали здесь жить, и у черноволосых акадийцев стали
появляться рыжеволосые дети.
  В то утро прошлое Порт-Руаяля мало что значило для Анжелики. Это
безымянное место воспринималось ею скорее как призрачная декорация - его
внешнее спокойствие и приветливость плохо вязались с открытием, которое
принесла ей ночь. Реальностью была не эта цветущая и спокойная деревушка,
просыпавшаяся под кукареканье петухов и звон колоколов, созывающих
верующих на утреннюю службу, а скрытое истинное лицо Амбруазины, ее умение
приводить в замешательство умы, обманывать, парализовать дух и речь.
  Кантор был прав. Когда одни лгут, а другие боятся, то на ваших глазах
и даже в вашем доме может случиться все что угодно, а вы так и не
заметите, откуда пришла беда. Сориентированный иным образом, ваш мозг не
понимает ни знаков, ни намеков, он не в состоянии правильно объяснить их.
Так было с Анжеликой, отданной на милость Амбруазины... Она знала, что ей
удалось ухватить только кончик нити, которая приведет ее к печальным, а
может быть, и ужасным открытиям... День занимался темно-голубым светом
там, где гремела гроза, освещая бухту оловянными отблесками.
  Туман оседал росой на крышах и многоцветных зарослях люпина.
  Одетый в черную сутану священник Турнель в сопровождении маленького
мальчика пересек главную улицу Порт-Руаяля, который должен был помогать
ему во время утреннего богослужения.
  Анжелика подождала еще немного и пошла вниз по склону холма. Она
подошла к поляне, которую пересекал маленький Ручеек, петлявший до самой
деревни. Здесь-то она и увидела того, кого искала. Она знала, что на
поляне находилось жилище монаха отца Марка. В это время капуцин, голое
тело которого прикрывало подобие набедренной повязки, самозабвенно
умывался в ручье.
  Заметив Анжелику, он засуетился, схватил висевшую на кусте сутану и
поспешно набросил ее на себя.
  Подойдя к нему, Анжелика вынула из кармана подобранный в доме
Амбруазины пояс и протянула его монаху.
  - Этой ночью вы забыли это у мадам де Модрибур, - сказала она.
  Монах смотрел на протянутый ему кусок веревки такими глазами, как
будто это была ядовитая змея. Его загорелое лицо стало пунцово-красным.
  Опустив глаза, он взял пояс, подвязал сутану и принялся собирать
разбросанные в траве предметы. Наконец он решился поднять глаза на
Анжелику.
  - Вы осуждаете меня за то, что я нарушил монашеский обет?
  Анжелика невесело улыбнулась.
  - Я не сужу вас за это, отец мой. Вы молоды и сильны, и это ваше
дело, как примирить природу и верность данному обету. Но я хотела бы знать
только одно: почему именно она?
  Отец Марк глубоко вздохнул - внутреннее волнение мешало ему подобрать
нужные для объяснения слова.
  - Как объяснить... Она не давала мне прохода. Она преследует меня с
первых дней своего появления в Голдсборо. Никогда еще мне не приходилось
испытывать такого давления. Она опутывала меня такими хитростями, что я не
могу четко сказать, в чем именно сила ее колдовских чар.
  Его возбуждение сменилось меланхолией. Он покачал головой.
  - Начинаешь верить, что в ней есть нечто особенное, что она избрала
тебя или может избрать, что еще больше приобщишься к ее тайне, - если
решишься обладать ею. Но перед тобой возникает пустота. Одна лишь пустота.
Пустота тем более смертельная, что эта женщина сулит тебе всяческие
наслаждения, открывает перед тобой обольстительные видения.., и ничего
другого.., и затем из глубины ее существа возникает, словно жало змеи,
жуткое стремление погубить, уничтожить тебя, увлечь с собой в небытие... И
только в этом, по всей видимости, она способна испытать наслаждение.
  Он опустил глаза и замолчал.
  - ..Я исповедовался у господина Турнеля, - продолжал монах, - и
сейчас ухожу. Думаю, что из этого случая я извлек урок, который будет мне
полезен в наставлении других на путь истинный. Тем более, что человек
никогда не готов прислушаться к голосу разума, если сам не обжегся об
огонь страстей человеческих. Что я могу дать дикарям? Ведь они знают о
душе значительно больше, чем мы. К счастью, у меня еще есть лес и вода.
  Монах был еще очень молод и, может быть, впервые в жизни ему
приходилось навсегда отказываться от чего-то главного. Он поднял глаза к
густой листве деревьев, откуда доносилось гудение насекомых, и на его
покрасневшие глаза навернулись слезы.
  Через мгновение он овладел собой.
  - Лес - добрый, - пробормотал он. - Природа тоже загадочна и
прекрасна, и она расставляет свои ловушки, но они целомудренны, как и
живущие в ней животные... Вполне возможно, что наше отражение в делах
Создателя менее ослепительно, чем то, которого мы ждем от людей, но оно
правдиво.
  Он сложил свои пожитки в мешок и забросил его на плечо.
  - ..Я ухожу, - повторил он, - возвращаюсь к моим дикарям. Белые люди
слишком сложны для моего понимания. Сделав несколько шагов, он обернулся:
  - Мадам, могу я попросить вас держать все это в тайне? Анжелика
кивнула ему головой в знак согласия. Он продолжал:
  - Вы, мадам.., я не знаю.., может быть, вы сильнее ее. И все же
будьте осторожны...
  Монах подошел ближе и совсем тихо сказал:
  - Остерегайтесь! Это Дьяволица. Он повернулся и размашисто зашагал в
сторону леса. Анжелика с чувством зависти смотрела ему вслед.


                                  Глава 6


  В Голдсборо Амбруазина сказала Анжелике:
  "...Вам не кажется, что вам здесь угрожает опасность?.. Вокруг нас
бродит демон..."
Этим демоном была сама герцогиня. Как искусно она отводит от себя
подозрения, первой выдвигая обвинения...
  Анжелику предали не Колен или Абигель. Амбруаеяна приписывала им
недружелюбные высказывания, из-за которых Анжелика могла усомниться в
верности своих друзей. И Анжелика верила ей или почти верила, до такой
степени Амбруазина все умела представить правдоподобно, проявляя
поразительную интуицию при разгадывании личных качеств людей и
особенностей их поведения.
  Хитроумными приемами, отдельными фразами она усиленно старалась
разобщить Анжелику с теми, кто мог той Помочь, сказать правду или
предупредить: с Пиксаретом, Абигель, Коленом, отцом де Верноном, ее
собственным сыном и, прежде всего, с Жоффреем, ее мужем.
  Например, по отношению к Пиксарету: "Говорят, что вы спите с
дикарями..."
По поводу Абигель: "Протестанты... Они против того, чтобы поселить
католиков в Голдсборо, но не говорят вам, так как знают, что вы хотите
этого..."
По поводу Колена: "Вы действительно верите этому человеку?.. Мне он
представляется очень опасным. Почему вы его защищаете?"
И Кантора: "Ваш сын принимает все слишком близко к сердцу..."
В связи с отцом де Верноном: "Он говорит, что в Голдсборо не очень
здоровая обстановка для моих девушек".
  И по поводу Жоффрея: "Он не должен был оставлять вас здесь одну..."
Жоффрей вовсе ее не оставлял. Он отбыл лишь после того, как герцогиня
отплыла в Порт-Руаяль. Может быть, именно потому, что не доверял
Амбруазине? Но в таком случае, она его обманула, почти сразу же вернувшись
обратно...
  Когда Анжелика анализировала эти хитрые приемы, которые постепенно ее
запутали, она чувствовала, как дрожь пробегает по всему ее телу, и с
ужасом думала, что в душе она испытывает своего рода восхищение перед
столь гениальной Способностью творить зло.
  А чтобы ввести в заблуждение саму Анжелику, Амбруазина умело
подбирала слова и разыгрывала лицемерную комедию. Выставляя себя в
качестве жертвы, нуждающейся в помощи, она старалась завоевать ее
симпатии. Говоря ей, например, что очень полюбила Голдсборо, она хотела ее
этим растрогать. Уверяя ее, что она также родом из Пуату, она спрашивала
Анжелику: "Вы ходили собирать ягоды мандрагоры в безлунную ночь?"
- Ох, Кантор, - сказала Анжелика своему юному сыну, придя к нему в
хижину после ухода брата Марка, - она поистине.., чудовище.
  И вдруг неожиданно рассмеялась.
  - Как легко я позволила себя одурачить! Никогда.., никогда раньше мне
не приходилось встречаться с существом, обладающим такой способностью
играть на человеческих слабостях. Это что-то потрясающее...
  Кантор хмуро посмотрел на нее, не переставая опустошать свою корзину
с вишнями.
  . - Вам смешно, - сказал он. - Вы, как мой отец. Проделки Сатаны его
забавляют, а макиавеллевский талант в области интриг он готов изучать, как
природный курьез. Но будем осторожны. Мы с ней еще не покончили... Она все
еще здесь, совсем рядом, и мы находимся в ее власти.
  Анжелика вдруг вспомнила о письме отца де Вернона, о чем иезуит писал
своему вышестоящему духовному лицу, о тех словах из этого письма, которые
поразили ее тогда в самое сердце, и в которых она увидела обвинение в свой
адрес.
  "Да, отец мой, вы были правы, в Голдсборо находится Дьяволица..."
А если это обвинение не против нее, Анжелики.., а против другой
женщины?
  "В Голдсборо находится Дьяволица..."
При мысли об этом ее охватила дрожь, и холод сжал сердце. Отца де
Вернона уже не было в живых, письмо исчезло, исчез также мальчик, у
которого оно находилось... Она почувствовала сильное головокружение...
Желая распутать клубок событий, она кончит тем, что начнет верить в
привидения. Одно только ей представлялось безотлагательным: нужно
избавиться от этой женщины, обезвредить ее, устранить, удалить отсюда
навсегда. Но как это сделать?..
  Наступило утро. Порт-Руаяль пробуждался от сна. Жизнь продолжалась.
Скоро придут за графиней де Пейрак, и она снова должна будет встретиться с
Амбруазиной. За столом у госпожи де ла Рош-Позе напротив нее сядет
герцогиня де Модрибур с лицом измученного ангела, взором прекрасных и
умных глаз и, может быть, очаровательной улыбкой раскаяния. От одной мысли
об этом Анжелике стало дурно. Она понимала, что разделить с ней тайну и
помочь ей мог только ее сын, этот смелый и решительный юноша.
  Кроме него помощи ей ждать было не от кого. Все, что она попытается
рассказать другим людям о герцогине де Модрибур, будет выглядеть, как
клевета. Амбруазина была самим воплощением добродетели. Анжелика
сознавала, что находилась в опасной изоляции. Она с признательностью
подумала о Колене, вспомнив, какую настойчивость он проявил, добившись,
чтобы Кантор сопровождал ее.
  Теперь, когда она сама стала все ясно сознавать, она поняла, что от
Амбруазины нужно избавиться любыми средствами. Но сделать это было не
так-то просто.
  На каком корабле ее отправить? Кроме "Ларошельца" в бухте не было ни
одного подходящего судна. Лишь вдалеке, сквозь туман, за которым
скрывались противоположный берег залива и отмель в устье реки, виднелось
несколько рыбацких баркасов.
  Акадийцы Порт-Руаяля были бедными колонистами. Их единственное
крупное судно принимало сейчас участие в экспедиции к реке Святого Иоанна.
Они давно уже отказались от мысли составить конкуренцию флотилиям Новой
Англии и Европы, которые каждое лето приплывали в воды Французского
залива, чтобы закупить в Бостоне на зиму запасы трески.
  Порт-Руаяль не был даже, как, например, Голдсборо, торговым или
рыбацким портом. Никакой иностранный корабль, плывший в Европу или в
другом направлении, сюда не заходил.
  Все они сейчас находились как бы на краю света, затерянные на этих
нескольких участках возделанной земли между небом, морем и индейским
лесом, зажавших их, словно стены тюрьмы, из которой они не могли убежать.
И Анжелика в это утро так ясно это осознала, что с удивлением думала о
том, как этот маленький народ может заниматься своими повседневными делами
и даже предаваться удовольствиям, с такой радостью готовясь к завтрашнему
празднику. Анжелика напрягала все свое воображение, чтобы изыскать
возможность ускорить отъезд Амбруазины де Модрибур и ее подо-, печных. Но
как это сделать?
  Отправить их на "Ларошельце"? Но куда? Под чью ответственность? И
речи быть не могло о том, чтобы снова впутать в это дело Кантора.
  Так как же поступить? Нельзя было убить ее, как предлагал Кантор.
Например, утопить или отвести в лес и там бросить. В душе Анжелика
завидовала этим "добропорядочным убийцам в кружевных одеждах", с которыми
ей приходилось сталкиваться при дворе и которые легко, без малейших
угрызений совести, нанимали за деньги каких-нибудь головорезов из
парижских подонков, чтобы избавиться от нежелательных им лиц.
  Она на это не была способна.
  Временами, потому что солнце в небе ярко светило, цветы были
восхитительными, а жители поселка у порогов своих домов казались такими
простыми и добрыми, в ее памяти стирались воспоминания о той мерзости,
свидетелем которой она была этой ночью в уснувшем Порт-Руаяле. Затем штора
как бы открывалась, являя взору другую часть триптиха: Ад против Рая, ночь
против света, и она видела обнаженное белое тело Амбруазины, распростертое
на красном сатиновом плаще, слышала голос священника-реформата, который
шептал: "Берегитесь! Она - Дьяволица!.."
Герцогиня несколько раз пыталась подойти к Анжелике, чтобы поговорить
с ней, но та уклонялась от всякой встречи. Внешне все выглядело вполне
благопристойно, но та правда, которая открылась Анжелике минувшей ночью,
была слишком очевидной. С ее глаз спала пелена, она видела во всем
происшедшем лишь позорный поступок, сладострастие, низость, лицемерие и
пыталась изыскать возможность удалить отсюда Амбруазину и ликвидировать
столь неприятную ситуацию.
  Мадемуазель Радегонда де Фержак энергично готовила завтрашнюю
театральную постановку. Безразличная к тайным душевным мукам и
человеческим страстям, она заставляла всех работать буквально до
изнеможения. Бранясь, требуя, приказывая, она мобилизовала для участия в
танцах болтавшихся на улице маленьких индейцев и индианок мик-маков,
посылала их рвать цветы, давала указания плотникам, строившим плот,
который должен будет играть роль сцены (зрители будут находиться на
берегу), кроила костюмы, плела гирлянды. Она не могла допустить, чтобы
кто-нибудь не участвовал в подготовке праздника.
  Жоб должен был играть роль бога Нептуна, а Петронилья Дамур, из-за
того, что у нее были толстые щеки, - роль бога ветров Эола. Радегонда
вручила им обоим листки с текстом, который она заранее, в зимние вечера,
написала своим каллиграфическим почерком, и заставила их выучить этот
текст наизусть. Она бегала взад-вперед по всему поселку, постоянно
повторяя: "Лишь бы завтра не было тумана!"
Она хотела, чтобы Анжелика играла роль Венеры, а Амбруазина -
Волшебницы Фебы. Ажиотаж был полнейший. Только привыкшая ко всему госпожа
де ла Рош-Позе спокойно готовила пирожные для предстоящего праздника.
  Назавтра наступил праздник, и никто в этот день не имел права
заниматься своими личными делами. На горизонте не было ни одного паруса.
Все должны были присутствовать на торжественной мессе с песнопениями.
Прибыло много индейцев: одни пришли из леса, другие приплыли на своих
пирогах с другого берега залива. Все они принесли с собой меха для обмена.
Но мадемуазель Радегонда де Фержак была непреклонна. Она запретила всякую
торговлю и при первых попытках начать обмен велела вождям и другим
"знатным" мик-макам раскраситься с ног до головы и устроить в море
"почетный эскорт", расположив свои пироги вокруг плота, на котором будет
разыгрываться театральное представление. Они подчинились. Радегонда де
Фержак уже на протяжении многих лет была их добрым духом, и они знали, что
противиться ее воле нельзя.
  После мессы, которая закончилась довольно поздно, под открытым небом,
так как солнце по-прежнему "продолжало ярко сиять, установили длинный стол
с жареными перепелками и куропатками, от которых исходил, как непременно
сказал бы губернатор Виль д'Авре, "изумительный запах". В качестве гарнира
была подана замечательная синевато-сиреневая знаменитая на весь
Французский залив порт-руаяльская капуста, а также единственная во всем
мире акадийская брюква. Все это сопровождалось различными винами, сырами и
пирогами с фруктами.
  Но это была лишь закуска. Нужно было дать время артистам
подготовиться. Мужчины вытащили на берег скамейки из церквей. Женщины и
старшие сыновья установили громадные котлы, чтобы варить в них пищу для
дикарей - суп из риса и рыбы, который они будут есть после окончания
спектакля. За другими столами будут сидеть колонисты вместе с вождями
индейцев. Им подадут более изысканные блюда. Обслуживать всех будет целая
армия одетых в белые тоги и передники поваров, которые в нужный момент,
как по волшебству, появятся из кухонь замка.
  Радегонда де Фержак всех торопила. Помогал ей не отходивший от нее ни
на шаг Арман Дако, который исполнял обязанности ее личного секретаря. У
него на шее висел письменный прибор с перьями, чернилами и листами бумаги.
Гувернантка спешила закончить все приготовления. Она не столько опасалась
того, что артисты могут забыть свои роли (они были отрепетированы должным
образом), сколько боялась неожиданного прихода тумана, который мог
появиться, особенно сейчас, летом, в любую минуту.
  К счастью, горизонт оставался чистым.
  Плот был отбуксирован на некоторое расстояние от берега. Вокруг него
расположились индейские пироги. Артисты заняли места, в лодке, чтобы
отправиться к плоту.
  - Не заставляйте меня делать этого, - взмолилась Петронилья Дамур. -
После того как мы потерпели кораблекрушение, я боюсь снова оказаться на
воде.
  - Хватит причитать, - решительно оборвала ее Радегонда де Фержак. -
Садитесь в лодку! Если боитесь моря и кораблекрушений, то нечего было
приезжать в Америку.
  Нептун был великолепен, был неузнаваем в своем сине-зеленом плаще и с
короной из золоченой бумаги на седой голове, с бородатым лицом. Он
размахивал трезубцем для ловли крабов. Среди артистов были также Кантор со
своей гитарой и Дельфина дю Розуа, одетая под нимфу. Там были также
ангелы, амуры, демоны. Чтобы их загримировать, Радегонда взяла у индейцев
их особые синие, белые, красные и черные краски, которые они использовали
для раскрашивания своих тел. На некоторых были страшные маски, достойные
древнегреческой комедии.
  Зрители заняли места на скамейках. Чтобы создавалось впечатление
занавеса, каждый мог сначала расположиться прямо на земле. И, когда он
садился на скамейку, сразу начинал все хорошо видеть и слышать.
  Анжелика вела себя как все, чтобы проявить вежливость по отношению к
госпоже де ла Рош-Позе и не показать свою озабоченность. У нее
выработалась способность не терять самообладания в самых необычных
ситуациях. За свою жизнь она научилась скрывать, когда надо, свои чувства
- страх, гнев или нетерпение - за естественной и вежливой улыбкой, которая
усыпляла подозрительность любого недруга.
  Но она не забывала, что Амбруазина также принадлежала к высшему
свету, и каждой из них в равной степени приходилось демонстрировать свою
веселость и беззаботность, дабы показать, что не придает особого значения
всему происшедшему минувшей ночью.
  Иногда Анжелика видела Кантора, который подбирал на своей гитаре
какие-то мелодии, следуя строгим указаниям Радегонды де Фержак. Бедный
мальчик нашел своего учителя. Он должен был одеть на себя венок из роз и
подняться на плот, чтобы аккомпанировать артистам.
  - Он просто божественен! - сказала Амбруазина де Модрибур,
повернувшись к госпоже де ла Рош-Позе и Анжелике и млея от восторга.
  - Он был пажем в Версале, - ответила Анжелика, - и усвоил, как нужно
подчиняться всяким правилам и любым капризам. Там, что ни говорите,
суровая школа жизни.
  Жоб Симон осознал, в чем состоит его истинное призвание. Уж лучше бы
ему стать артистом, чем водить корабли через океан. Своим зычным и звонким
голосом он скандировал стихотворные строфы старого доброго поэта Лескарбо,
в которых воспевались времена начала колонизации этих берегов. Как
зачарованные, зрители мысленно переживали мифологические превратности
судьбы героев той эпохи. Взоры всех жителей Порт-Руаяля были устремлены на
плот и морской горизонт, который служил декорацией. И поэтому никто не
заметил, как пришел "он", личный враг мадемуазель де Фержак: туман, - так
как он явился с тыла.
  Нахлынув со стороны Французского залива через высокий береговой мыс,
он устремился к деревне со скоростью горного обвала. Когда все
почувствовали его холодное дыхание, он был уже здесь. Через несколько
мгновений каждый как бы оказался в одиночестве и едва мог различить своего
соседа. Берег, затем плот и пироги индейцев исчезли из вида. Даже голоса
казались приглушенными.
  - Каждый год - то же самое, - простонала бедная гувернантка, - эти
проклятые туманы всегда портят нам праздник.
  Будучи невидимой, она громко призывала всех оставаться на своих
местах. Туман, может быть, скоро рассеется... Чтобы все терпеливо ждали,
она объявила, что сейчас пошлют по рядам корзины с профитролями и
пирожками.
  Артисты кричали сквозь туман, чтобы их здесь не забыли. Им отправили
записку с просьбой набраться терпения и послали несколько пирогов. Местные
авгуры считали, что столь густой туман не может сохраняться долго, и ветер
должен скоро разогнать его.
  Прошло полчаса. Погода действительно стала улучшаться. Вдруг кто-то
сообщил, что в заливе появился неизвестный корабль. Послышался шум
разматываемой якорной цепи. Пока каждый высказывал свое мнение, туман
несколько рассеялся, и недалеко от берега появился неподвижный силуэт
небольшого трехмачтового корабля. Все сразу же пришли в волнение. Снова
стал виден также и плот с находившимися на нем артистами. Но спектакль
нельзя было продолжать, не установив, что это за корабль. Пока же это был
лишь смутный призрак, тень корабля, которая иногда полностью исчезала за
клубами тумана.
  Но Анжелика уже поняла, что это не "Голдсборо", который был гораздо
крупнее. Госпожа де ла Рош-Позе также не признала в нем их небольшое
стотонное судно, на котором ее муж отправился к реке Святого Иоанна, чтобы
оказать помощь Жоффрею де Пейраку.
  - Может быть, это корабль торговой компании, который должен прибыть
из Онфлера. Сейчас конец августа, и он обычно приплывает в это время.
  - Тот был бы поменьше.
  - И вообще, если бы то были эти скупердяи, наши торговые партнеры, мы
бы их сразу узнали.
  Все ожидали, что же будет дальше. Затем как бы сразу раскрылся
занавес, и последние облака тумана исчезли, явив взору присутствующих вою
ширь залива. В нескольких кабельтовых стали видны шлюпки, полные
вооруженных людей, усиленно гребущих к берегу. Кто-то закричал:
  - Англичане!..
  Всех охватила паника.
  Перепрыгивая через деревянные скамейки, люди устремились к своим
жилищам, чтобы взять там самые дорогие вещи и спрятать их подальше от
приближающихся грабителей. В отсутствие де ла Рош-Позе, который привел бы
большинство мужчин в боевую готовность, никакой обороны поселка
организовано не было. Индейцы также поняли это и предпочли удалиться от
берега на своих пирогах. Они здесь находились не для того, чтобы воевать.
И так как обычно они занимались торговлей и с английскими кораблями, то
старались в этих местах не вмешиваться в раздоры между белыми.
  Однако несколько сагаморов, у которых были родственники среди
акадийцев, предложили свою помощь в деле обороны, а некоторые крестьяне,
настроенные более решительно, чем другие, пошли за своими мушкетами.
  - Солдат! - закричали дети де ла Рош-Позе, обращаясь к Адемару. -
Бежим быстро к пушке. Настал час битвы.
  Плывшие в шлюпках английские матросы, чтобы подзадорить себя,
испускали громкие крики.
  Передняя лодка достигла плота, на котором беспомощно метались
артисты, одетые в причудливые маски и костюмы.
  - Ведь это Фипс! - вскричала Анжелика, узнав среди нападавших
бостонца, который сопровождал английского адмирала, когда тот несколько
недель тому назад сделал остановку в Голдсборо.
  И она тут же подумала:
  "Видел ли он Жоффрея? Сможет ли он что-нибудь мне рассказать о нем?"
Возникшая ситуация не представлялась ей трагичной. Голдсборо
поддерживал довольно хорошие отношения с Новой Англией, и оказавшейся
здесь графине де Пейрак, по-видимому, не трудно будет найти общий язык с
вновь прибывшими.
  Она сказала об этом госпоже де ла Рош-Позе, которая покорно ожидала
решения своей судьбы, так как предвидела подобное развитие событий.
  - Не волнуйтесь. Я знаю капитана этого корабля. Мы ему оказали ряд
услуг, и он не откажется вступить с нами в переговоры.
  И обе женщины направились к берегу, чтобы попытаться первыми
представиться нападавшим.
  Но Анжелика не учла действий детей де ла Рош-Позе, которые тащили
Адемара к форту.
  Она начала делать знаки Фипсу и обратилась к нему по-английски, когда
вдруг обстановка резко ухудшилась по вине слишком воинственно настроенных
отпрысков маркиза де ла Рош-Позе.
  Английский капитан, который выделялся своей пуританской одеждой (на
нем были черный плащ и шляпа с высокой тульей), забросил на плот канат с
крюком, чтобы зацепить его и взять в плен это причудливое сборище
карнавальных масок и костюмов.
  Именно этот момент выбрал Адемар, стоявший на угловой башне форта,
чтобы запалить фитиль. Прогремел выстрел. Произошло ли это случайно или
Адемар был действительно искусным стрелком, но ядро, просвистев, попало
точно между плотом и шлюпкой, которые одновременно перевернулись и
сбросили своих пассажиров в воду.
  - Победа! - завопили акадийцы, более довольные тем, что видят, как
англичане барахтаются в воде, чем обеспокоенные судьбой Нептуна и его
свиты. Но, в любом случае, выстрел достиг цели, и английская шлюпка
затонула.
  Все смешалось, и Анжелика уже не пыталась добиться того, чтобы ее
услышали. Началось настоящее сражение. Однако оно длилось недолго. Выстрел
Адемара был метким, но оказался единственным. Несколько поодаль к берегу
причалили другие шлюпки. Находившиеся в них хорошо вооруженные матросы
бросились на штурм маленького форта и схватили Адемара, прежде чем тот
смог повторить свой подвиг. Несколько ружейных выстрелов завершили в этот
день взятие Порт-Руаяля англичанами. Видя, что все потеряно, многие
жители, захватив свои котлы и ведя за собой коров, устремились в лес, так
как от этих матросов из Новой Англии, решивших подвергнуть грабежу
французский поселок, можно было ожидать чего угодно. Других, в том числе
Анжелику и всех, кто находился на берегу в момент прибытия английского
корабля, то есть наиболее почетную часть зрителей (кроме Анжелики это были
госпожа де ла Рош-Позе, ее дети и прислуга, герцогиня де Модрибур и ее
подопечные, священники, семьи именитых граждан), окружили. Угрожая
мушкетами и грубо подталкивая, их загнали на площадку, уставленную
церковными скамейками, и приказали сидеть смирно.
  ..Тем временем те, кто находился в затонувшей шлюпке и на плоту,
добирались до берега, каждый кто как мог.
  Первыми вышли из воды Фипс и Нептун, бросая друг на друга
испепеляющие взгляды. Один потерял свою пуританскую шляпу, а другой - свою
золоченую корону.
  Фипс был вне себя от ярости. Если и с самого начала он был настроен
далеко не миролюбиво, то теперь готов был устроить самое настоящее
побоище. Он кричал, что прикажет всех здесь перевешать и спалить это
гнездо гнусных "лягушатников". Он их слишком хорошо знал, чтобы испытывать
какое-либо желание оказать им малейшее снисхождение. Этот колонист из
Новой Англии родился в маленькой фактории на берегу залива Мэн. С самого
раннего детства он был свидетелем постоянных нападений на англичан со
стороны канадцев и преданных им дикарей. И немалое количество скальпов его
родственников хранилось в качестве трофеев в вигвамах абенаков и на стенах
французских фортов.
  - Я тебя научу, как строить из себя героя, - завопил он, когда к нему
подвели связанного Адемара. - Ну-ка быстро, вытащите из земли, там на
берегу, большой крест и сделайте из него здесь на площади виселицу для
этого негодяя.
  Услышав эти слова, Адемар, который во время своего пребывания к
востоку от Кеннебека в достаточной мере выучил английский язык, понял, что
пришел его последний час.
  - Мадам, спасите меня! - взмолился он, разыскивая глазами Анжелику в
стоящей толпе.
  Шум кругом стоял невероятный. Стенания бывших пассажиров плота, в том
числе несчастной Петронильи Дамур, с большим трудом спасшейся после этого
нового кораблекрушения, мешались с криками протеста жителей, пытавшихся
сдержать английских матросов, которые принялись при помощи топоров
взламывать двери их хижин.
  Фипс приказал прекратить начавшийся грабеж.
  - Пока подождем! Если нужно будет все сжечь, то сожжем! Но сначала
нужно захватить более важную добычу и прежде всего разыскать королевские
грамоты, распоряжения и письма, которые должны находиться у маркиза де ла
Рош-Позе и которые являются доказательством того, что французский король
незаконно поддерживает колонистов на этих землях, принадлежащих, согласно
существующим договорам, Англии.
  Он стал подниматься к замку де ла Рош-Позе. Анжелика решила, что
наступил благоприятный момент, чтобы начать действовать.
  - Я попытаюсь с ним переговорить, - сказала она доверительно маркизе
де ла Рош-Позе, - это совершенно необходимо, пока дело не обернулось
совсем плохо. Во всяком случае, от него нужно узнать, что произошло на
реке Святого Иоанна. По всей видимости, он прибыл прямо оттуда и,
насколько я могу судить по его настроению, события там развивались не
очень для него благоприятно. Может быть, при этом нам удастся узнать
кое-что о наших мужьях...
  Она вспомнила, что, когда Уильям Фипс останавливался в Голдсборо
вместе с адмиралом-губернатором Бостона, среди членов его экипажа был один
француз-гугенот, беженец из Ла-Рошели, который оказался дальним
родственником семьи Маниго, и эти Маниго пригласили его к себе на обед.
  Она увидела этого человека среди охранявших их матросов.
Протиснувшись к нему, Анжелика напомнила ему об этом обеде, и он узнал ее.
  - Я непременно должна переговорить с вашим капитаном, - сказала она
ему.
  Убедить его ей не стоило большого труда, так как этот матрос знал,
что господин и госпожа де Пейрак находятся в отличных отношениях с
губернатором Бостона. Он разрешил ей покинуть других пленников и сам
проводил ее до замка де ла Рош-Позе.
  В большом зале Фипс и его люди яростно искали документы, завладеть
которыми они хотели, чтобы доказать свою правоту и злонамеренность
французов. При помощи топора они открывали ящики буфетов и шкафов и
вскрывали сундуки, надеясь также найти там драгоценности и дорогие
туалетные принадлежности, так как слыхали, что у этих развратных католиков
такие предметы всегда имеются в избытке.
  Войдя в комнату, Анжелика увидела, как Фипс бросал из шкафа на пол
предметы фаянсового посудного сервиза.
  - Вы с ума сошли, - крикнула она ему по-английски, - вы ведете себя
как вандал! Это очень ценные вещи. Возьмите, если хотите, их себе, но не
бейте!
  - А вы что здесь делаете? Вы! Возвращайтесь ко всем остальным!
  - Разве вы меня не узнаете? Я - госпожа де Пейрак. Несколько недель
тому назад я вас принимала у себя, а однажды во время бури мой муж помог
вам выбраться из трудного положения.
  Но это нисколько не утихомирило вспылившего англичанина.
  - Ваш муж! Да, ваш муж! Только недавно он опята" сыграл со мной злую
шутку у реки Святого Иоанда.
  Анжелика тут же засыпала его вопросами. Так значит, он видел ее мужа?
Ничего он не видел. Там был такой туман и, кроме того, ему просто не
повезло. Когда он старался не выпустить этих гнусных квебекских
чиновников, заблокированных на реке, этот туман скрыл от него маневры
флотилии Пейрака. И как это им удалось проскользнуть у него прямо под
носом? Этим проклятым французам! Он упустил добычу и боевые трофеи,
которые поклялся доставить в Массачусетс для обмена пленными с этими
квебекцами, с этими ужасными канадцами, а также отомстить за праведную
кровь всех погибших в Новой Англии...
  Он говорил довольно сбивчиво, как все молчаливые люди, не имеющие
привычки что-нибудь рассказывать или объяснять. Его озлобление от этого
только усиливалось, скопившееся негодование кипело в нем, не находя для
себя выхода.
  - Они все там разрушили... Эти дикари, пришедшие с севера, с их
гнусными священниками-папистами, разорили фактории, перебили колонистов,
их с трудом удается остановить.
  - Я знаю. Я сама была там несколько недель тому назад. В
Брансуик-Фолсе. И с большим трудом я смогла выбраться оттуда. Знаете ли
вы, что мне удалось спасти нескольких ваших соотечественников и привести
их в безопасное место - в Голдсборо?
  - Тогда почему граф де Пейрак помешал мне наказать дикарей, взять их
в плен, раз уж мне представилась такая возможность?
  - Чтобы прекратить войну.., мой бедный друг! Вам известно, что он
помешал также барону де Сен-Кастину вовлечь в эту войну эчеминов, о чем
тот получил формальный приказ из Квебека. В этом случае сгорели бы не
только фактории к востоку от Кеннебека, но также и все поселки на
островах, на берегах залива Мэн и в Новой Шотландии. Война прекратилась
только лишь благодаря графу де Пейраку. Но достаточно малейшей искры,
чтобы произошла еще худшая катастрофа, против которой все его влияние
окажется бессильным...
  - Но надо хотя бы обуздать этих папистов! - завопил в отчаянии Фипс.
- Если мы не будем отвечать ударом на удар, то они в конце концов всех нас
истребят, как бы много нас ни было. Что получается? Там, в этих снежных
краях и лесах, имеется кучка фанатиков, а нас здесь в десять раз больше,
но мы - как беспомощные бараны... Но я не таков. Я родом из Мэна. Я им
докажу, что эти места принадлежат мне, и, если надо, жизни на это не
пожалею! В любом случае, я не могу вернуться в Бостон с пустыми руками.
Ничего не поделаешь... Порт-Руаяль заплатит за Святого Иоанна... Мне нужны
заложники, и эта грамота французского короля... Он стал смотреть, где ее
можно найти...
  - Может быть, она в этом сундуке?..
  Анжелика узнала в углу комнаты сундук Сен-Кастина со скальпами,
который там поставили после ее приезда. Она быстро приняла решение.
  - Нет, только не этот сундук! Прошу вас, там мои личные вещи.
  И она решительно села на него.
  - Прошу вас, сударь, не вскрывайте его, - твердо сказала она, - мой
муж и я, мы друзья англичан, потому что свои права на эти земли мы
получили от Большого Совета Массачусетса. Но есть вещи, которых мы не
можем допустить. Если кто-либо нарушит наши права, то поступит, как
обыкновенный пират, действующий вопреки решению своего правительства, и мы
вынуждены будем подать соответствующую жалобу. Послушайте, - сказала она,
увидев, что Фипс пришел в замешательство, - сядьте здесь и успокойтесь
(она указала ему на стоящую рядом с ней скамейку). Я хочу вам сделать
предложение, которое, я думаю, всех устроит...
  Фипс посмотрел на нее с недоверием.
  Анжелика вся внутренне дрожала при мысли о том, что она сидит на
трехстахпятидесяти скальпах, снятых с английских черепов
дикарями-абенаками. Ей казалось, что их тлетворный запах проникает сквозь
щели в сундуке. Это вызывало ужас. Но ее решительный тон возымел
определенное действие на разгневанного пуританина.
  Он сел на скамейку. Так как во время своего вынужденного купания он
весь промок, то под ним постепенно образовалась лужа, на которую он
смотрел грустными глазами.
  - Послушайте, - продолжала Анжелика как можно более убедительным
голосом, - чего вы по существу хотите? Заложников, при помощи которых вы
сможете оказать давление на Квебек, чтобы добиться от него уважения
заключенных вами договоров или чтобы обменять их на пленных, захваченных
на севере абенаками и канадцами?.. А здесь живут акадийцы, и вы это
знаете. Они, конечно, французы, но ими так мало занимаются их
правительство и королевская администрация, что они вынуждены, дабы выжить,
вести торговлю с Бостоном и Салемом... Ну, допустим, вы можете увести с
собой госпожу де ла Рош-Позе и ее детей, но кого они будут интересовать в
Квебеке?..
  Фипс все это знал и уже об этом думал. Он глубоко вздохнул с
озабоченным видом, отстегнул свой белый воротничок и меланхолично выжал
его. Затем снял один за другим свои сапоги из тюленьей кожи и вылил из них
воду.
  - Так что вы мне предлагаете? - произнес он и снова вздохнул.
  - А вот что. Недавно сюда, в Порт-Руаяль, прибыла очень богатая,
влиятельная и знатная французская дама в сопровождении молодых женщин,
которых она должна доставить в Квебек, чтобы выдать замуж за офицеров и
молодых канадских дворян. Их все еще ждут в Канаде, но ее корабль потерпел
крушение у наших берегов. А здесь не знают, что с ними делать. И я вам
предлагаю: заберите их всех! У этой знатной дамы такие связи, что ее
пленение может обеспокоить даже самого французского короля, и в любом
случае она так богата, что даже после гибели ее корабля вы сможете
получить за нее крупный выкуп. И я думаю даже (Анжелика внутренне извинила
себя, что немного погрешила против истины), что одна из дам, которые ее
сопровождают, является невестой одного из знатных господ в Квебеке...
  Англичанин усиленно думал, и его суровые глаза сузились. Он сморщил
нос и вздохнул.
  - Но если этот корабль плыл в Квебек, то как он мог потерпеть
крушение у наших берегов? - спросил он, так как для него, как для моряка,
все это представлялось довольно подозрительным.
  - Французы не умеют как следует управлять кораблями, - сказала
Анжелика первое, что ей пришло в голову.
  Так как Уильям Фипс был такого же мнения, то он не стал, дальше
настаивать и удовлетворился таким объяснением.
  После того как один из его людей принес королевскую грамоту, которую
он нашел в канцелярии торгового секретаря фактории, Фипс успокоился.
  - Хорошо, - сказал он, - я так и поступлю. Но я увезу также и
солдата. Так положено на войне. Он ранил двух моих людей...
  Посадка на отплывающий в Бостон английский корабль герцогини де
Модрибур, ее секретаря Армана Дако, дуэньи Петронильи Дамур, королевских
невест, капитана Жоба Симона и его юнги, которые несли вырезанного из
дерева золоченого единорога, прошла без происшествий и при всеобщем
полубезразличии.
  Акадийцы Порт-Руаяля были рады, что так дешево отделались. Как только
они поняли, что ветер изменился и что все. Уладилось, они снова вернулись
со своей пушниной, сырами, овощами, фруктами и другими товарами и стали
предлагать все это матросам, в надежде получить за это английские скобяные
изделия, которые были отличного качества и очень ценились. Торговля на
берегу шла полным ходом. За круг сыра - коробку гвоздей и так далее.
  Никого особо не волновал отъезд заложников, которых англичане из-за
наступавшего прибоя несколько грубовато поторапливали.
  Только Анжелика и госпожа де ла Рош-Позе, довольные, что все для них
обошлось благополучно, спешно передавали королевским невестам корзины с
продуктами, чтобы помочь им легче перенести путешествие.
  Присутствовал при этом также квартирмейстер Ванно. Но Дельфина Барбье
дю Розуа и не взглянула на него. Опустив голову и не поднимая глаз,
королевские невесты следовали за своей "благодетельницей", как бы
смирившись со своей странной и трудной судьбой.
  Первым на борт баркаса поднялся закованный в цепи несчастный Адемар.
  - Мадам, не оставляйте меня, - прокричал он, повернувшись к Анжелике.
  Но она ничего не могла для него сделать. Она заверила его, что
добилась от Фипса обещания сохранить ему жизнь и вселила в него надежду,
что "они", англичане, может быть, отправят его обратно во Францию...
  Поднимаясь на борт баркаса, Амбруазина де Модрибур остановилась на
мгновение перед Анжеликой, и та на этот раз поняла, что немыслимое
предположение, которое, как молния, возникло в ее голове в ту кошмарную
ночь, было истинной правдой.
  Она увидела перед собой существо, которое желало ее гибели. Осознав
свое поражение и сбросив с себя маску, герцогиня не пыталась больше
скрывать свою ревность, свою ненависть...
  - Это вам мы обязаны столь "удачным" решением вопроса? - выдавила она
из себя вполголоса, пытаясь при этом изобразить на своих губах вызывающую
улыбку.
  Анжелика ничего не ответила.
  Ненависть, излучаемая глазами Амбруазины, стерла всякое напоминание о
том, что между ними могло установиться какое-то согласие или какие-то
зачатки дружбы.
  - Вы хотели избавиться от меня, - продолжала герцогиня, - но не
думайте, что вам так легко удастся меня одолеть... Я не перестану делать
все возможное, чтобы вас уничтожить.., придет день, и вы заплачете
кровавыми слезами...

  ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

  В ГЛУБИНЕ ФРАНЦУЗСКОГО ЗАЛИВА, ИЛИ ПОКУШЕНИЯ


                                  Глава 1


  Чем дальше продвигаешься в глубь Французского залива, тем больше и
больше все тебя впечатляет, поражает и даже пугает своими гигантскими
размерами и невиданным великолепием: красота пейзажей, пышность крон
деревьев, густота тумана, высота волн прибоя, глубина фиордов,
разнообразие и количество гнездящихся в торфянике птиц, необузданность и
дикий нрав местных жителей. Более сочным становится мясо омаров и мидий и
более насыщенным цвет минералов: красного песчаника, белой соли, черного
антрацита. Еще извилистее становятся реки с их величественными водопадами
и многочисленными порогами. Увеличивается плодородие земли. Все больше
пушного зверя водится в лесах, все богаче рыбой становятся воды.
  Словно в фантастической коллекции какого-то безумного грабителя,
может быть, самого бога Глоозкапа, здесь собраны самые разнообразные
природные курьезы: временами текущие вспять воды в устье реки Святого
Иоанна, небывалая высота волны в реке Малый Кодиак во время морского
прилива, ледяные гроты, каменные деревья...
  Море выбрасывает на песчаный берег куски каменного угля, опалы,
аметисты, сердолики, целые слитки меди...
  В этот вечер большой двенадцатитонный баркас плыл, покачиваясь на
волнах, вдоль северного берега бухты Шигнекто.
  Сидя на корме, Анжелика смотрела с некоторым волнением, как мимо
проплывают высокие красноватые скалы, вершины которых покрыты туманом.
  У нее было чувство, что она проникла в некую заповедную страну,
охраняемую враждебными богами.
  Оснащенный лишь одним квадратным парусом, баркас иногда управлялся
при помощи весла. Плыл он не очень быстро. Экипаж состоял из нескольких
акадийцев, а также индейцев мик-маков, - скорее пассажиров, чем матросов.
  Хозяином судна был молодой дворянин с Песчаного мыса Юбер
д'Арпентиньи, а рулевым - его интендант Паком Гренье.
  Анжелика с нетерпением ожидала того момента, когда через несколько
дней снова окажется вместе с графом де Пейраком на восточном берегу
перешейка. Пытаясь ускорить эту встречу, она, быть может, поступила
несколько безрассудно, в чем он ее, конечно, упрекнет, так как, уезжая,
просил оставаться в Голдсборо и дожидаться там его возвращения.
  Но он не мог тогда предвидеть, что примерно через две недели после
его отъезда там произойдут столь драматические события, что возникнет
острая необходимость встретиться раньше. Анжелика непременно должна была
увидеть его, чтобы сообщить обо всем, что она узнала, о чем догадывалась
или что предчувствовала, а также для того, чтобы знать, что было обо всем
этом известно ему самому. Находясь еще в Порт-Руаяле, она узнала, что он
решил не возвращаться в Голдсборо и, обогнув полуостров Новая Шотландия,
отплыл к заливу Святого Лаврентия. Ждать она больше не могла. Они должны
были снова оказаться рядом, чтобы вместе бороться, объединить свои силы,
вселить друг в друга уверенность и поделиться опасениями.
  Анжелике никак не удавалось установить связь между появлением у них
Амбруазины де Модрибур и той борьбой, которую они вели. Как будто какие-то
дьявольские силы вмешались как раз тогда, когда она и ее муж не могли
определить, откуда исходит реальная угроза, кто же именно является их
врагом.
  Поговорив со своим сыном и узнав от него о некоторых подозрительных
действиях герцогини в Голдсборо, Анжелика не могла больше питать иллюзий в
отношении злой воли этой пережившей кораблекрушение женщины, ставшей
плести интриги и сеять раздор среди тех, кто дал ей кров. Анжелике
приходили на память факты, слова, мало заметные поступки, которые
приобретали теперь новый смысл. Она вспомнила, как однажды сказала этому
простодушному Адемару:
  "Смотри, не разбуди госпожу де Модрибур". А тот ей ответил: "О нет,
такие как она не спят. Они только делают вид, что спят". Удивительно
верное определение странного поведения Амбруазины, которая, как она теперь
хорошо понимала, непрерывно все разнюхивала в Голдсборо. Анжелика тогда
пропустила это мимо ушей, настолько эта женщина смогла ее убедить в своем
миролюбии: "Я весь день молилась. Я спала несколько часов..."
До нее начал доходить смысл слов, сказанных индейцем Пиксаретом,
когда Амбруазина де Модрибур находилась в нескольких шагах от них. Индеец,
столь чувствительный к вмешательству невидимых духов, распознал
демонические силы, обитавшие в этой женщине...
  Анжелика прижала руку ко лбу.
  "Может быть, я преувеличиваю... Нужно смотреть на Вещи более здраво.
Завистливая и порочная женщина стремится разрушить счастье, которое ей
невыносимо видеть у других: это в пределах нормы... Но не нормально то, до
каких крайностей эта интриганка доводит свои разрушительные действия...
Находилась ли она под окнами Абигель в ту ночь, когда Анжелика услышала
нечеловеческий крик? Она ли вылила яд в лекарство Абигель? Но в таком
случае, - говорила себе Анжелика, - эта женщина способна на ВСЕ!.."
Она не стала дальше продолжать свои поиски истины, не располагая
всеми необходимыми доказательствами. Все это представлялось слишком
невероятным, просто чудовищным. Когда они встретятся с Жоффреем, она
покажет ему красную наволочку и изложит все факты, чтобы попытаться
понять, что побудило герцогиню де Модрибур действовать против них таким
образом. Ведь эта женщина сама чуть не погибла во время кораблекрушения и
была жертвой драматических событий и чьих-то преступных действий. В конце
концов, был же кто-то, кто завлек "Единорог" на рифы!..
  Анжелика вспомнила о тех ловушках, которые были расставлены на их
пути, после того как весной они покинули Вапассу, - и на какое-то время
забыла об Амбруазине. Она вновь стала думать обо всем, что связано с этой
более очевидной, хотя также скрытой и хитро задуманной западней. Но
настанет время, и все станет ясным, завеса спадет. Таинственные обитатели
корабля под оранжевым флагом покажут свое истинное лицо. Они превратятся в
обыкновенных людей, против которых можно будет бороться, разоблачать их
подлые и предательские действия. Но сначала они должны заговорить. Через
них удастся добраться до тех, кто стоит у них за спиной, кто направляет
эти удары, кто их оплачивает. Сейчас, когда Жоффрей идет по их следу,
развязка должна скоро наступить. Она верит в него.
  Нужно было забыть об Амбруазине. Она сейчас далеко и не может больше
вредить. Англичане так легко не отпускают свою добычу. Амбруазина - это
гримаса Сатаны, еще одно из его воплощений, призванное сеять смуту среди
людей.
  Анжелика сознавала, что этот краткий эпизод ее жизни, когда она
почувствовала на себе дыхание непримиримой ненависти, желание уничтожить
ее, не пройдет для нее бесследно. С чем-то подобным ей еще не приходилось
сталкиваться, даже со стороны мадам де Монтеспан - так как та боролась за
то, чтобы сохранить для себя короля. На сей раз эта ненависть не находила
объяснения. Да, встреча с этой женщиной, которая чуть не закончилась
поражением Анжелики, оставила в ее душе кровоподтек. "Но тем хуже для
тебя! - говорила она себе. - Это научит тебя в следующий раз не проявлять
слабость и не ошибаться при оценке людей".
  Амбруазина появилась у них в тот момент, когда Анжелика сомневалась в
себе, когда она находилась в состоянии нерешительности и ей никак не
удавалось выбраться из того круговорота событий, в который оказалась
втянутой ее отчаявшаяся, как бы раздвоившаяся личность: эти обрушившиеся
на нее один за другим удары, головокружение при встрече с Коленом, страх
потерять Жоффрея, которого нужно было сохранить или вновь завоевать, ее
открытие самой себя, необходимость посмотреть правде в лицо, все
переосмыслить, как бы взглянуть на себя со стороны, осознать, что
необходимо пробудиться, залечить те раны, которые нанесла ей жизнь и иметь
мужество избавиться от тех моральных слабостей, которые она в себе
обнаружила... Жоффрей ей помог. Она вспомнила о его нежных словах, которые
ее успокоили, позвали к нему и явились своего рода бальзамом для ее
израненной души...
  И именно тогда появилась эта завистливая женщина и воспользовалась
моментом, чтобы ошеломить и запутать ее. К счастью, сейчас опасность
миновала. И Анжелика, глядя на облака над красными скалами, с облегчением
вздохнула. Она была рада, что смогла вовремя устранить с их пути это
опасное создание. Фипс был послан небом. И от этого эпизода останется лишь
горький опыт, из которого следует извлечь нужный урок.
  Она не впервые заметила, что при встречах с хитростью и ложью
единственными людьми, которые могли сразу распознать вражеские происки,
были простые, даже наивные люди, как например, Адемар; или, наоборот, те,
чье личное знакомство с пороками и ложью позволяло легче обнаружить их у
других людей. Это относилось к Аристиду и Жюльене, которые не могли
сдержать себя и яростно разоблачали герцогиню. Но кто их слушал? Они ведь
были из тех, кто пользовался очень незначительным, и часто не без причины,
доверием со стороны великих мира сего и "порядочных людей".
  Тех самых "порядочных людей", которые постоянно становились жертвой
чьих-то происков, так как не могли вовремя распознать врагов.
  Ну да ладно. С этим покончено.
  Через несколько дней Анжелика снова будет вместе с мужем. Она
успокоится на его груди, доверится его силе и смирит свою гордыню. Она
осознала во время этих событий свою зависимость от него.
  Свое решение отплыть в глубину Французского залива она приняла
довольно неожиданно.
  После отбытия англичан со своими заложниками Анжелика, находясь еще в
Порт-Руаяле, стала думать, как ей быть дальше. Вернуться в Голдсборо? А
если ее муж в это время прибудет в Порт-Руаяль, как это говорила
Амбруазина?.. В конце концов она отправила "Ларошельца" в Голдсборо под
командованием Кантора, чтобы тот узнал, как там обстоят дела. И как только
маленькая яхта прошла через пролив, в гавань вошел другой корабль. Это был
вернувшийся в свои владения де ла Рош-Позе.
  Его сопровождал Юбер д'Арпентиньи на своей шхуне, полной мик-маков в
их остроконечных колпаках. Он был захвачен в плен Фипсом, который в конце
концов отпустил его из-за его необычного вида. Коротковолосый пуританин
никак не мог понять, кем же в действительности был его пленник,
представленный ему как знатный французский дворянин. Утыканные перьями
черные косички, камзол с бахромой, кожа цвета красной глины, темные глаза,
- все это приводило Фипса в замешательство. И, подумав, он предпочел его
отпустить.
  Оба прибывших сообщили ей, что, восстановив мир на берегах реки
Святого Иоанна, Жоффрей де Пейрак отплыл на борту "Голдсборо".., в залив
Святого Лаврентия.
  - Залив Святого Лаврентия! - вскричала ужасно раздосадованная
Анжелика. - Но зачем?.. И даже не завернув сюда...
  - Он не подозревал, мадам, что вы находитесь здесь, - сказал маркиз.
- Думаю, что он даже не сделает остановки в Голдсборо, так как хочет как
можно скорее добраться до южного берега залива Святого Лаврентия, чтобы
встретиться со стариком Никола Пари, который владеет там концессиями от
Шедиака до полуострова Кансо, включая расположенные напротив него
Королевский остров и остров Святого причастия.
  Какую бы цель ни преследовал Жоффрей де Пейрак, сейчас он удалялся
отсюда.
  Анжелика велела принести ей карты. Ей была невыносима мысль, что
снова придется ждать. Если бы "Ларошелец" стоял еще на якоре в их бухте,
она бы немедленно отправилась на нем вдогонку за "Голдсборо". Но, как
назло, на яхте уплыл Кантор. Анжелика чуть не заплакала от огорчения. Все
это видел Юбер д'Арпентиньи. С интуицией, свойственной молодым людям,
которые лучше понимают эмоциональные порывы женщин, потому что сами еще
находятся под властью импульсов чувства, он понимал ее досаду и нетерпение.
  - А если вы прибудете туда раньше него? - предложил он.
  Она посмотрела на него, ничего не понимая. Он пальцем показал на
карту.
  - Я вас доставлю в глубь залива. Там один из сыновей Марселины или
один из братьев Дефур проведет вас пешком несколько лье, которые отделяют
Французский залив от залива Святого Лаврентия. И вы окажетесь между
Шедиаком и Татамагонжем. Так как графу де Пейраку понадобится какое-то
время, чтобы на своем корабле обогнуть полуостров "Полуостров Новая
Шотландия.", то вы окажетесь у Никола Пари раньше него.
  Она согласилась. Путешествие должно было быть коротким. Вечером на
второй день они уже находились в районе Пенобскота. Юбер д'Арпентиньи
сказал, что они остановятся переночевать у англичанина из Массачусетса
Картера, которому отрезали уши за то, что он занимался чеканкой фальшивых
монет. Его дом находился в глубине одного из фиордов с берегами из
красного песчаника, фиордов, мимо узких входов в которые они время от
времени проплывали и которые вели через извилины впадавших в них рек во
владения медведей и лосей.
  - Не пропусти вход в нужный нам фиорд, - сказал Юбер д'Арпентиньи
своему рулевому. - Его легко заметить. Картер каждый вечер зажигает на
мысу костер, за которым следят два рыбака со своими семьями. Немного левее
от костра должен быть виден свет в их хижинах.
  Эти рекомендации были необходимы. Становилось все темнее и темнее.
Анжелика завернулась в свой плащ из тюленьей кожи. Дул пронизывающий и
насыщенный солью ветер. Она думала о Жоффрее. С каждым часом она была все
ближе к нему и все острее и острее испытывала необходимость оказаться
рядом с ним, чтобы они смогли объединить свои силы и защитить себя.
Защитить от кого?
  Она обернулась, и висевшая низко над землей клубящаяся грозовая туча
с ее адской чернотой словно подсказала ей ответ.
  - От Сатаны!
  Страх на мгновение сдавил горло. Ей показалось, что баркас стал еще
сильнее плясать на волнах.
  - Я вижу там огни! - воскликнула Анжелика. И вспомнила о "глазах
дракона", который охранял бухту Шигнекто.
  - Это хижина Картера, - радостно вскричал Юбер д'Арпентиньи. - Ищи
пролив, Паком! Меньше чем через час мы сможем отведать добрый кусок сала и
высушить свою обувь.
  И вдруг началась бешеная качка. Сначала их стало бросать вверх и
вниз, словно под действием могучих толчков, идущих из морских глубин.
Затем их большой баркас был подхвачен, как соломинка, и поднят на гребень
гигантской волны.
  - Найди вход в фиорд, Паком! - прокричал еще раз Юбер д'Арпентиньи,
вцепившись в поручни.
  Затем они почувствовали удар, как будто чья-то чудовищная рука
схватила стальную балку и со страшной силой вонзила ее в борт судна. Почти
сразу же Анжелика оказалась по пояс в ледяной воде.
  - Спасайся кто может! - закричали вокруг. - Мы напоролись на рифы
Сарагуша!
  В ночном мраке тяжелый баркас швыряло от одной скалы к другой. Этот
смертельный танец сопровождался криками людей и жутким треском.
  Акадийцы и мик-маки звали друг друга на своем дикарском языке. Юбер
д'Арпентиньи закричал по-французски своей пассажирке:
  - Берег близко, мадам. Попытайтесь...
  Конец фразы был заглушен новым треском, и яростная волна накрыла их с
головой и затем бросила на другой риф.
  Анжелика понимала, что она должна попытаться покинуть баркас прежде,
чем тот развалится. Иначе она рисковала получить очень серьезные раны или
оказаться оглушенной и отданной в бессознательном состоянии на ярость волн.
  С ужасом вспомнив, как она тонула у берегов Монегана, когда ее спас
отец де Верной, и как тогда сковала ее движения и тянула в глубь моря
отяжелевшая от воды одежда, она почти машинально, из последних сил
отстегнула верхнюю суконную юбку и сбросила туфли. Новый удар неслыханной
силы разбросал их всех в разные стороны. Анжелика, схватившись за обломок
борта, почувствовала, как ее влечет вперед. Она хорошо знала, что море
обычно начинает тянуть к : берегу. Нужно прежде всего вовремя отдалиться
от обломков судна и зацепиться за что-нибудь, прежде чем обратная волна
потащит назад. Она почувствовала, как ее накрывает береговая галька и
схватилась за выступ скалы.
  Упираясь в песок локтями и коленями, она поползла вперед, вспомнив о
советах Джека Мэуина: "...не останавливайтесь..', пока не достигнете
кромки сухих водорослей.., иначе море снова потянет вас назад..."
Наконец она поняла, что песок стал сухим, и перевернулась на спину,
тяжело дыша и не чувствуя боли в своем израненном теле.
  Она оказалась у подножия очень высокой скалы, которая еще больше
сгущала окружавшую ее темноту. Сейчас, глядя в сторону залива, она стала
лучше различать море, где рифы, о которые разбился корабль, выступали на
фоне белой пены, как черные пятна. Покрытое тучами небо освещалось светом
луны, которая время от времени появлялась и затем снова исчезала. Но этого
было достаточно. Анжелика увидела обломки шхуны, которые качались на
волнах, и ей даже показалось, что она различила несколько человек,
плававших между этими обломками. Довольно далеко от нее один из них достиг
берега.
  Она хотела позвать кого-нибудь, но у нее не было на это сил. Тем
временем она вновь обрела способность думать. По-видимому, спаслись все.
Еще одно кораблекрушение. Эти берега были свидетелями уже многих подобных
катастроф. Нужно было к этому привыкнуть. Но что же в действительности
произошло? Откуда эти огни на скале, если они только лишь достигли рифов
Сарагуша?
  Думая об этом, она слегка приподнялась на локтях и осмотрелась
вокруг, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь ночную тьму, чуть
подсвеченную отблесками луны.
  Все органы чувств были до предела напряжены. Ей показалось, что
сквозь шум бьющихся о скалистый берег волн она слышит ужасные крики. Но
отчетливо разобрать что-либо было очень трудно.
  Откуда взялись эти огни на скалах... Точно такие как при крушении
"Единорога"?..
  Вдруг в нескольких шагах от нее на фоне тени, отбрасываемой скалой,
появился чей-то силуэт. Какой-то человек шел со стороны земли. Его фигура
выделялась как черное пятно на освещенном луной небе. Казалось, он
внимательно всматривается в кипящие воды бухты, где разбилась шхуна Юбера
д'Арпентиньи.
  В какой-то момент он обернулся, и Анжелике показалось, что он смотрит
в ее сторону.
  У нее в горле застыл крик.
  Когда незнакомец, словно в театре теней, стал отчетливо виден на фоне
бледного света луны, она заметила в его руках что-то вроде короткой палки.
  "Человек со свинцовой дубинкой!.."
И она сразу же вспомнила о разбойнике, о котором ей рассказывал
Колен. Это был явно он! Так значит, это не миф, этот человек, о котором
говорил Колен. Убийца, который устраивал кораблекрушения, завлекая корабли
на рифы, и убивал спасшихся свинцовой дубинкой.
  Теперь она поняла, что эти разбойники-призраки существуют и хотят ее
убить.


                                  Глава 2


  Он медленным шагом приближался к ней. Он не спешил. Она была в полной
его власти. Выброшенная на берег после изнурительной борьбы с волнами,
разве могла она оказать какое-либо сопротивление напавшему на нее бандиту?
  Распростершись на песке, Анжелика понимала, что светлое пятно ее
полураздетого тела было хорошо видно убийце. Он был уже близко. На
какой-то момент, скрывшись за тенью скалы, он исчез из ее глаз, но ей был
отчетливо слышен скрип его сапог по гравию. На ощупь она схватила довольно
крупный голыш и бросила в него, но промахнулась, и камень упал с сухим
шумом. Она бросила другой камень и услышала издевательский смех убийцы.
Его лишь позабавила ее смехотворная защита.
  Вдруг смех оборвался. Человек как-то странно икнул, и она услышала,
как недалеко от нее что-то рухнуло на землю.
  Какое-то время там ничего не двигалось. Нервы Анжелики были напряжены
до предела.
  Затем при свете луны, в том самом месте, где только что находился
убийца со свинцовой дубинкой, возник другой силуэт. На этот раз это был
индеец. В руках он держал лук, из которого и была пущена смертоносная
стрела. Сердце Анжелики забилось от радости и облегчения.
  - Пиксарет! - закричала она изо всех сил. - Пиксарет! Я здесь!
  Она безошибочно узнала тень ощетинившейся перьями нескладной фигуры
вождя патсуикетов.
  Перестав испытывать страх, она поднялась и пошла ему навстречу, но
через несколько шагов наткнулась на распростертое тело. Отвращение и испуг
заставили ее отшатнуться. Она чуть не лишилась чувств. Ее била дрожь.
Промокшие короткая юбка и корсаж прилипли к телу. Во время крушения она
потеряла свой плащ из тюленьей кожи и сумку, в которой было лишь
необходимое сменное белье, а также гребешок и щетка из черепахового
панциря, что она так любила. Сейчас ей было не до того, чтобы оплакивать
эту потерю.
  Пиксарет встал на колени перед лежащим на земле телом. Анжелика едва
его различала, но исходивший от дикаря запах наполнил ее радостью. Это был
действительно он, Пиксарет.
  Индеец вытащил стрелу, которая торчала между лопаток убитого. Затем
перевернул его. В темноте лицо мертвеца выглядело как белое пятно,
посередине которого чернел открытый рот. Это все, что можно было разобрать.
  - Куда ты опять исчезла, пленница моя? - услышала она голос
Пиксарета. - Ты все еще думаешь, что сможешь от меня убежать. Видишь, я
появился вовремя.
  - Ты спас меня, - с чувством горячей благодарности сказала Анжелика.
  - Этот человек хотел меня убить.
  - Я знаю. Вот уже несколько дней, как я за "ними" слежу. "Их" много.
Шесть, семь...
  - А кто они? Французы, англичане?
  - Это демоны, - ответил Пиксарет.
  Суеверный дикарь, со свойственным ему простодушием и не стыдясь
этого, высказал ее мысли. Но сейчас "они" оказались совсем рядом. Они как
бы снимали покров с окружавшей их тайны, и теперь можно было увидеть их в
лицо. Правда, эти лица открывались только для того, чтобы нанести Удар.
  - Тебе холодно, - заметил Пиксарет, услышав, как стучат ее зубы.
  Она вздрогнула, услышав его знакомый голос.
  - Возьми себе одежду этого человека.
  Он отстегнул пояс, на котором висел пистолет, и снял с трупа куртку,
сделанную из кожи и шерсти. Анжелика надела ее и сразу почувствовала себя
лучше. Она бы дорого заплатила за то, чтобы увидеть черты невидимого
врага. Но Пиксарет не захотел вытаскивать его из тени на свет луны.
  - Подождем рассвета, - предложил он. - Я здесь один, а "они" бродят
вокруг и могут нас заметить. Когда наступит день, "они" отсюда уйдут.
  Она хотела спросить его, что он здесь делает, почему он, наррангасет,
оказался в стране малеситов, знал ли он, где находятся Мишель и Жером, и
почему он "убежал" из Голдсборо. Но лучший способ не получить ответа от
индейца - это задавать ему вопросы. Поэтому она промолчала. От усталости у
нее кружилась голова, а боль от ран, на которые попала соль, стала
невыносимой. Незадолго перед рассветом Пиксарет увидел костер, зажженный
недалеко от них на берегу бухты. Он подполз туда и, вернувшись, сказал,
что разожгли его мик-маки, чтобы высушить свою одежду и зажарить
нанизанную на палочку рыбу.
  - Они были с нами в баркасе. А ты там видел белых?
  Нет, их он там не видел.
  Анжелика ожидала, что узнает в мертвеце того бледного человека,
который однажды вечером подошел к ней в Голдсборо и сказал: "Господин де
Пейрак просит вас прийти к нему на остров Старого корабля". Она была
разочарована и даже напугана, когда увидела, что это был не он. Значит,
тот еще был жив и, следовательно, более опасен, чем лежащий перед ними
мертвый бандит. Этот был лишь подручный, грубое животное, привыкшее бить,
безжалостно убивать, не испытывая никаких угрызений совести. Это было
видно по его низкому лбу, по его тяжелой челюсти, по копне спутанных волос
на голове.
  Прежде чем уйти отсюда и оставить труп на съедение крабам, Пиксарет
наклонился, ловким поворотом ножа завладел этой малоприглядной шевелюрой и
повесил ее себе на пояс.
  - Наши предки должны были забирать себе головы, - объяснил он
Анжелике. - Теперь в качестве доказательства наших побед достаточно
скальпов. Но снять скальп кремневым ножом трудно. К счастью, белые дали
нам стальные ножи... Ну, пошли! Пойдем к мик-макам. Они не такие, как мы,
но все-таки это абенаки, Дети Зари.
  С наступлением дня земля покрылась туманом. Он не был очень густым и
рассеивался по мере того, как становилось теплее. Подойдя ближе, Анжелика
и Пиксарет услышали чье-то меланхоличное пение, которому вторило
монотонное гудение других голосов.
  - Песня мертвых! - прошептал Пиксарет. Они увидели вождя мик-маков
Униаке, стоявшего на коленях перед телом Юбера д'Арпентиньи, который лежал
на земле с проломленным черепом.
  - Они убили моего названого брата, - сказал он Пиксарету, когда тот
после обычных в подобных случаях церемоний назвал себя. - Они ударили его,
когда он выходил из моря. Я их видел.
  Пиксарет рассказал им то, что он знал об этих людях, которые,
воспользовавшись ночной темнотой и извилистыми берегами, завлекли их
баркас на скалы.
  - Веди меня к ним, чтобы я смог им отомстить за это преступление. Я
сожалею, - и квадратное лицо мик-мака, обычно желто-коричневое, было
сейчас таким бледным и так искажено бессильной болью, что казалось, будто
оно вырезано из слоновой кости. - О, как я сожалею, что не родился
ирокезом или алгонкином, как эти гуроны с севера, и не могу, подобно им,
подвергнуть этих проклятых убийц таким пыткам, чтобы они умерли в жутких
мучениях. Но их скальпы украсят мой вигвам, или я не вернусь к своим
близким.
  - Один скальп у меня уже есть, - сказал Пиксарет с гордостью.
  Он предложил заключить союз, который тут же был скреплен посредством
определенного ритуала, а затем отправиться в одно место, где можно будет
сварить пищу, и уже потом держать совет.
  Анжелику по-прежнему била дрожь, но на этот раз не столько от холода,
сколько от ужаса. Кошмар продолжался, принимал осязаемые формы. Сначала
была гибель тех, кто плыл на "Единороге". Ее отнесли на счет стихии и
несчастного случая. Но сейчас убийство двух акадийцев и трех туземцев было
явно умышленным. Смерть Юбера д'Арпентиньи, этого молодого знатного
дворянина, несомненно взволнует все население Французского залива вплоть
до самого Квебека, так как, несмотря на конфликты между двумя областями,
Акадия оставалась для королевства неотъемлемой частью Новой Франции и
находилась под управлением канадского правительства.
  Бедный юный Юбер д'Арпентиньи, он был таким жизнерадостным и
отзывчивым!
  "Он погиб из-за меня, - подумала Анжелика. - Это я уговорила его не
возвращаться домой, к Песчаному мысу... Они хотели моей смерти, а убили
его".
  В душу ей проникла горькая мысль: "Наше имя, особенно мое, опять
свяжут с несчастьями, обрушившимися на французов. Сначала корабль с
предназначенными для Квебека королевскими невестами потерпел крушение у
Голдсборо, затем сегодня был убит этот молодой знатный француз, когда он
плыл вместе со мной... Как доказать, что мы попали в западню? Никто нам не
поверит... Ведь не станут же слушать свидетельские показания мик-маков..."
Сейчас, когда опасность становилась все более явной, ей необходимо
быть вместе с мужем.
  Группа оставшихся в живых индейцев разделилась на две части. Шестерым
из них предстояло заняться погребением мертвых и лишь затем отправиться
домой. Они должны были добраться до ближайшей деревни, где проживало
родственное племя, найти там пироги и доплыть до полуострова, чтобы
сообщить печальную новость.
  Униаке и один из его воинов пошли вместе с абенаком Пиксаретом,
который обещал вывести их на тропу мести. Анжелика испытала радость,
услышав, как Пиксарет сказал, что прежде всего нужно найти Человека-Грома,
то есть Жоффрея, которому принадлежат земли от входа во Французский залив
до истоков Кеннебека.
  - Его враги сегодня - это наши враги. Он идет по их следу. Сейчас он
находится перед Шедиаком вместе со Скудумом и Матеконандо. Он владеет
кораблями, оружием, он хитер и очень опытен. Присоединимся к нему и
послушаем, что он нам скажет, прежде чем вступить в борьбу против тех, кто
убил твоего названого брата, Униаке. Так как, братья мои, нужно быть
осторожными. Я не знаю, кто эти бледнолицые убийцы. Это не англичане, не
французы, не пираты, не мальвины... У них есть корабль, может быть, два.
  И он закончил, понизив голос:
  - А еще... Я думаю, что они одержимы злыми духами.
  Она заметила, что ищущий взгляд Пиксарета оставался настороженным.
Этот верящий в сверхъестественные силы дикарь обладал врожденной
способностью чувствовать скрытую угрозу, исходящую от внешне безобидных
предметов и явлений. Она вспомнила, как, явившись в Голдсборо требовать за
нее выкуп, он вдруг преобразился, стал оглядываться вокруг себя, как будто
почувствовал приближение опасного зверя. "Берегись, - сказал он ей, - тебе
угрожает опасность!" И убежал, как сказали Жером и Мишель. И куда он
отправился после этого? Судя по всему, это было не просто бегство, ведь он
появился как раз там, где западня, которую сама Анжелика не смогла вовремя
распознать, готова была захлопнуться...
  Теперь, когда она находилась вместе с ним, под его защитой, она
чувствовала себя гораздо спокойнее.
  Она смело пошла за Пиксаретом, когда он углубился в лес вместе с
мик-маками. Этому индейцу уже многое было известно. И пусть он не все ей
рассказывал из каких-то таинственных соображений, Анжелика могла, по
крайней мере, ему довериться. Столкнувшись с чем-то необъяснимым, она
начинала понимать, что нуждалась в поддержке именно таких сил, так как
страх, который она испытывала, особенно начиная с того времени, как
оказалась в Порт-Руаяле, был не столько физическим (хотя теперь она знала,
что ее хотят лишить жизни), сколько моральным, так как Анжелика
чувствовала, что посягают на нечто большее, чем ее жизнь.
  Были ли ее враги в Порт-Руаяле? Как они оказались вопреки очевидности
в Голдсборо?
  ..Перед уходом индейцы еще раз внимательно осмотрели берег. Они нашли
вещи, принадлежащие пассажирам баркаса, в том числе сумку Анжелики и ее
туфли. Это ее ободрило. В сумке не было ничего ценного, кроме несессера из
панциря черепахи. Но когда терпишь кораблекрушение на пустынном берегу,
все может оказаться полезным. Что успела, она подсушила на солнце.
Остальное высохнет позже. Она взяла с собой, чтобы показать Жоффрею,
покрытую пятнами красную наволочку Абигель и была довольна, что не
потеряла это важное свидетельство тех странных событий.

  ***

  Как только они стали удаляться от берега, земля как бы застыла в
неподвижном, прозрачном воздухе. Становилось очень жарко, не было ни
малейшего ветерка. Был уже конец лета, и скоро должна была наступить
золотая осень. Мелкая поросль начинала увядать от сильной засухи. Скоро
начнутся пожары, которые смешают свое пурпурное и алое пламя с алым и
пурпурным цветом листвы деревьев.
  А пока еще лес сохранял изумрудную зелень кедров и кустарника, а
также терпкий запах смолы и диких плодов.
  Пиксарет вел своих спутников вперед. Он старался избегать дорог.
Никто из троих дикарей не испытывал желания встретиться с местными
жителями, зеленоглазыми малеситами, чье кровное родство с потомками
бретонских рыбаков и первооткрывателей этих земель, викингов, превратило
их в продажных хвастунов, привыкших лишь заниматься спекуляцией и
устраивать буйные попойки. К полудню они вышли на поляну, заросшую высокой
травой и кустарником. Им пришлось поработать ножами, чтобы отыскать у
кромки леса три или четыре больших деревянных чана.
  - Я вам говорил, что мы теперь сможем устроить пир, - сказал с очень
довольным видом Пиксарет.
  - Ты, патсуикет с реки Мерримак, знаешь эту страну лучше нас, хотя мы
живем по-соседству, - вынуждены были признать мик-маки.
  - Когда-то вся земля принадлежала Детям Зари, - заявил Пиксарет, не
убоявшись быть уличенным в преувеличении. - Память об этом хранится у нас
в крови. И эта память ведет нас в те места, где когда-то пировали наши
предки. Затем пришли белые. Теперь у нас чугунные чаны, которые мы носим с
собой в походах. Но и наши земли усохли, как плохо обработанная оленья
шкура.
  В прежние времена индейцы изготавливали свои чаны для варки пищи,
выжигая изнутри пни срубленных деревьев. Их наполняли водой, бросали туда
раскаленные камни, и вода закипала. В нее клали кукурузу, рыбу или мясо,
жир, мелкие лесные плоды. Кочующие племена знали, где находятся эти
деревянные чаны. Необходимость оставаться по возможности вблизи от этих
мест способствовала компактному проживанию племен...
  В пути индейцы убили оленя карибу. Они выварили его кости, чтобы
получить белый жир и взять его с собой. Отдельно сварили желудок и его
содержимое, которое имело вид зеленовато-желтого теста. Вкус у него был
немного горьковатый из-за листьев вербы, которыми карибу питается летом.
  Анжелика также не отказалась его отведать. Она сидела, прислонившись
к дереву. Она очень устала и, несмотря на быструю ходьбу и жару,
продолжала мерзнуть. Это шло как бы изнутри. В Монегане, после ее купания,
отец де Верной заставил ее съесть тарелку горячего супа. Ей казалось, что
никогда раньше она не ела ничего более вкусного. Теперь он также был
мертв. И, вспомнив об этом, она вдруг увидела смерть иезуита под новым
углом зрения.
  Когда об этом станет известно, то скажут: "Вы слыхали, в Голдсборо
они убили иезуита, отца де Вернона... Какой ужас! Этот граф де Пейрак ни
перед чем не останавливается..."
Как опровергнуть эти сплетни, выглядевшие вполне правдоподобными?
Анжелику снова начала бить дрожь. Чтобы согреться, она засунула руки в
карманы одетой на нее куртки, снятой с одного из этих неизвестных,
безликих людей, которые их преследовали. В одном из карманов она нащупала
какие-то предметы. Там были кисет с табаком и какие-то безделушки,
предназначенные для индейцев. Из другого кармана она вытащила сложенную
вчетверо бумажку.
  Это был листок тонкого пергамента, на котором были написаны несколько
строк. Она могла поклясться, что от записки исходил легкий запах духов.
Почерк внушал ей ужас. Анжелика не могла определить, принадлежал ли он
мужчине или женщине, культурному человеку или простолюдину, сумасшедшему
или нормальному. Он оставлял впечатление мужской силы и женского
жеманства, самоуверенности и коварства зверя, выпустившего когти. Четкие
линии в сочетании с общим изяществом свидетельствовали о том, что
написавший эти строки часто пользовался пером.
  Она прочла: "Сейте горе на ее пути, но так, чтобы обвиняли в этом ее".
  И ниже: "Если будешь умницей, сегодня вечером жду тебя..."
Что-то нечистое и пугающее скрывалось за этими словами. Подпись была
неразборчивой. Непонятные буквы сплетались в силуэт какого-то мерзкого
животного. Анжелике показалось, что она уже где-то видела этот знак. Но
где?
  Она держала листок двумя пальцами, едва сдерживая желание бросить его
в огонь и вытереть руки.


                                  Глава 3


  Еще целый день они шли по звериным и охотничьим тропам, держась в
стороне от дорог.
  Между стволами дубов и белых пихт виднелось множество бобровых
прудов. Индейцы шли так быстро, что Анжелика едва поспевала за ними; без
нее они шли бы еще быстрее. Они даже не шли, а бежали. А бежать индейцы
могли часами, да еще со скоростью, немыслимой для белого человека. Из их
разговоров Анжелика поняла, что за ними по пятам следует грозная
опасность. Ее они тоже не могли бросить, так как эта опасность грозила и
ей. Она должна была прибыть живой и невредимой к своему супругу -
Человеку-Грому. Только в этом случае можно будет считать, что им всем
удалось избавиться от преследования злых духов. Когда нужно было
переходить вброд встречавшиеся на их пути реки, Пиксарет переносил
Анжелику на своей спине. Дружба и солидарность этих дикарей, их
интуитивное понимание обстановки, которая даже для нее оставалась неясной,
были бесценными для Анжелики в эти тревожные дни. Белые люди с их более
трезвым и материалистическим умом стали бы смеяться над ее сомнениями и
неосознанными страхами, а значит, не вызвали бы в ней такого же доверия и
не могли бы оказать ей такую же моральную поддержку.
  Вечером, когда они остановились поесть, до них донеслось эхо
пушечного выстрела.
  - Это какой-то корабль призывает начать торговлю, - сказал Униаке.
  Они осторожно подобрались к краю скалы, возвышавшейся над широкой
рекой со спокойным течением. Устья этих рек, изрезавших морской берег,
были достаточно глубоки, чтобы корабли могли проникать довольно далеко
вверх против течения.
  Они увидели маленькую яхту, красный корпус которой отражался в
изумрудном зеркале реки.
  - "Ларошелец"! - закричала Анжелика, не веря своим глазам.
  Она уже смогла различить на палубе светлую шевелюру Кантора и
знакомые силуэты людей из Голдсборо - Ванно и лейтенанта Барсампюи.
  Они быстро спустились по крутому склону к берегу реки.
  Увидев мать, Кантор вскричал:
  - Я так и знал, что найду вас здесь! Через несколько минут он уже
стоял рядом с ней на берегу реки.
  - Как ты догадался, что я здесь?
  - По нюху, - сказал Кантор, прикоснувшись пальцем к кончику носа.
  - Ты настоящий сын этой страны, - воскликнула Анжелика, крепко
обнимая и целуя его. - Ты стоишь иного индейца!..
  Какой замечательный парень этот Кантор с его юной дерзостью и
уверенностью в себе, полный энергии и страстности!
  - Я вернулся в Порт-Руаяль, чтобы сообщить вам новости об отце,
которые стали нам известны в Голдсборо. Вас уже там не было. И мне
сказали, что вы отправились на восток. Я добрался до Картера, который
сказал, что не видел вас, но сообщил нам, что ваш корабль потерпел
крушение, что вы спаслись и отправились в глубь страны вместе с дикарями.
Отсюда легко было вычислить ваш маршрут и определить место, где я могу вас
встретить. Я стал наудачу заходить в бухты и стрелять из пушки. В конце
концов вы меня услышали.
  Анжелика не могла сдержаться и перебила его.
  - Есть у тебя какие-нибудь новости об отце?
  - Да, есть! Он прислал письмо Колену и сообщил ему, что плывет к
заливу Святого Лаврентия, огибая полуостров. Вернется он не раньше, чем
через три недели. Он дал ему необходимые инструкции.
  - Для меня ничего не было?
  - Вам была записка.
  - Дай сюда, - сказала Анжелика, в нетерпении протянув Руку.
  Кантор смутился и пробормотал:
  - Мама, извините меня, я ее забыл...
  Анжелика от огорчения готова была голову ему оторвать.
  - Записка была очень короткой, - сказал Кантор, сильно огорченный при
виде расстроенного лица матери. - Наверняка там не было ничего важного!..
  Ну что к этому добавить?
  - Я привез ваши вещи, - робко продолжил Кантор, поняв, что совершил
серьезный грех с точки зрения взрослых, чей образ мыслей был еще
недоступен его юному мышлению. - Это Абигель все приготовила для вас. Она
даже положила туда теплые вещи. Она сказала, что, может быть, вы должны
будете отправиться в Квебек.
  - Отец говорил что-нибудь обо мне в своем письме к Колену?
  - Нет, не говорил, но Колен решил, что я должен отправиться за вами в
Порт-Руаяль на "Ларошельце" и доставить вас в залив Святого Лаврентия, так
как вы обязательно должны быть вместе с отцом.
  Этим Колен как бы одобрил ее решение отправиться к перешейку Шигнекто.
  Пока они разговаривали, из лесу вышли индейцы малеситы, неся в руках
шкуры бобров, выдр, куниц и несколько шкурок голубого песца. Чтобы не
вызывать их недовольства, Барсампюи разрешил начать торговлю. Привезенные
из Голдсборо вещи для обмена отличались хорошим качеством. Туземцы были
довольны, хотя и не получили столько спирта, сколько им бы хотелось.
  После их ухода Анжелика и три ее индейца поднялись на борт
"Ларошельца", и с наступлением ночи яхта снялась с якоря. По взаимному
согласию решено было не огибать полуостров, из-за чего было бы потеряно
несколько дней, а они и без того забрались слишком далеко на восток. В
соответствии с первоначальным планом Анжелики "Ларошелец" достигнет
оконечности бухты Кобеки и они пересекут перешеек пешком. На это
потребуется самое большее три-четыре дня. Анжелика уже мечтала о том
моменте, когда они окажутся на берегу большого залива, открытого в
направлении Европы. Летом это было царство рыбаков, которые у его берегов
ловили, разделывали и солили треску. В это время года тошнотворный запах
трескового жира чувствовался в нескольких милях от берега. Но сейчас их
это мало беспокоило.
  Сразу ли она заметит "Голдсборо", стоящий на якоре в открытом море?
Зачем Жоффрей отправился туда? Анжелика была очень расстроена тем, что
Кантор не счел нужным захватить с собой записку. Каждое слово от Жоффрея
наполнило бы ее радостью. Она припала бы губами к буквам, написанным его
рукой, испытывая жгучую потребность ощутить его уверенность, теплоту его
присутствия. Не столько из страха перед нависшей над нею опасностью,
сколько из необходимости почувствовать, что в этом подлом, лживом мире,
где люди слишком легко поддаются самым низменным инстинктам, по крайней
мере, существует он, человек, который ее любит и который идет прямо своей
дорогой.
  К тому же она очень плохо себя чувствовала.
  Если бы "Ларошелец" вовремя не оказался на месте, ей бы пришлось
совсем туго. Помимо многочисленных кровоподтеков, которые после
кораблекрушения покрывали все ее тело, воспалилась рана на ноге.
  Эту рану она получила во время первого путешествия на "Ларошельце" в
Порт-Руаяль, когда в бурю сундук Сен-Кастина придавил ей ногу.
  И первое, что она увидела в этот вечер, войдя в каюту на корме, был
этот злополучный сундук с тремястами пятьюдесятью английскими скальпами.
  - Уж не снится ли мне это? - воскликнула она. - Я ведь оставила этот
сундук в Порт-Руаяле...
  - Мне его принес господин де ла Рош-Позе, - объяснил Кантор. - Он
сказал мне, что надо воспользоваться случаем и оправить его в Квебек. Мне
представляется также, что он особо не горел желанием оставлять его у себя.
  Волей-неволей приходилось смириться с тем, что это свидетельство
верности барона де Сен-Кастина делу короля Франции прибудет наконец к
месту назначения.
  Анжелика покорилась обстоятельствам. В других чемоданах она нашла то,
что приготовила для нее Абигель. Там было все необходимое, чтобы
подлечиться, должным образом одеться, принять человеческий вид. Без
сожаления она сняла с себя ужасную куртку бандита, не забыв достать из
кармана и тщательно спрятать таинственную записку, написанную этим
вызывающим чувство тревоги почерком, в которой говорилось: "Сейте горе на
ее пути, но так, чтобы обвиняли в этом ее..."


                                  Глава 4


  Утром, пройдя левее бухты Шеподи, куда впадает Малый Кодиак,
"Ларошелец" вошел в одну из последних гаваней Французского залива, на
берегах которой вместе с голубыми цаплями, соколами-сапсанами, черными
утками и белыми гагами проживала группа поселенцев. Анжелика слышала, что
они не поклоняются ни богу, ни дьяволу, живут сами по себе, укрывшись в
своих норах и следя с вершин красных или черных скал, не приближаются ли
враги. А их врагами здесь были любые чужаки, проникавшие в заросшие
деревьями извилины фиордов. Этими поселенцами были Марселина Прекрасная,
братья Дефур, монах-отшельник и еще несколько человек...
  Марселина была матерью одиннадцати или двенадцати детей. Она владела
скромной усадьбой с лесопильней и мельницей, складами товаров для торговли.
  Обладая лицензией на охоту и рыбную ловлю, которую она унаследовала
от своего покойного мужа, она в свою очередь сдавала землю в аренду
нескольким французам - рыбакам или скромным земледельцам, которые
поселились здесь со своими женами и сожительницами-индианками, а также с
целой кучей маленьких метисов. Всего здесь было около дюжины домов, в
которых проживали шестьдесят - семьдесят человек.
  "Ларошелец" бросил якорь напротив этих мест, обладавших первозданной
красотой.
  На высоком берегу стоял прочный, сделанный из бревен и камня дом, к
которому вела обсаженная люпинами тропинка.
  Обилие этих небесно-голубых, розовых и белых цветов с их гигантскими
стеблями придавало этому уголку земли вид королевского парка.
  Но в доме и в округе никого не оказалось, хотя в очаге еще тлели
угли, а во дворе кудахтали куры.
  - Они, должно быть, убежали со своей кухонной утварью, увидев наш
корабль, - сказал один из матросов, хорошо знавший здешние места. - Так
все здесь поступают, особенно французы, которые живут отдельно от других и
не имеют возможности организовать свою оборону. Если появляются
мародеры-англичане, то лучше уж спрятаться на несколько дней в лесу, чем
быть захваченным в плен и увезенным в Бостон, где тебя заставят есть
ячменную кашу. А французы испытывают какой-то священный ужас перед этой
пищей пуритан!
  Пассажиры "Ларошельца" решили попытать счастья у братьев Дефур,
которые жили в полумиле отсюда.
  Им повезло, и они застали дома третьего из них, Амедея, оказавшего им
без лишних слов щедрое гостеприимство. Старшие братья еще не вернулись из
экспедиции к реке Святого Иоанна. Амедей и младший из братьев вместе с их
котом (а кот был большим, толстым и молчаливым и очень напоминал своих
хозяев) охраняли дом, охотились и рыбачили. Нужно было подготовиться к
зиме, выменять пушнину, которую приносили индейцы, собрать урожай зерна и
картофеля, откормить свинью, накоптить мясо дичи. Они жили, как сельские
помещики, копя деньги ради далекой мечты - вернуться богатыми во
Французское королевство. А если не вернуться, то просто чувствовать себя
обеспеченными и иметь возможность жить в довольстве до последнего дня
своего. Понятно, что эти люди не испытывали особого желания, чтоб их
беспокоили всякие губернаторы, иезуиты или сборщики налогов.
  Зато их услужливость по отношению к друзьям была безграничной. Так,
чтобы угодить Пейраку, старший брат обобрал солдат форта Марии, в
результате чего те вынуждены были поступить на службу к графу... Амедей
сразу согласился провести Анжелику на другую сторону перешейка к заливу
Святого Лаврентия.
  Он возьмет с собой в качестве носильщиков нескольких своих людей. На
весь поход уйдет дня два, может быть, и меньше, так как болота и торфяники
в конце лета почти высохли и ходить по ним стало легко.
  Несмотря на все свое нетерпение, Анжелика не могла отправиться в путь
сразу на следующий день. Нога ее распухла и разболелась. Состояние раны,
на которую в Порт-Руаяле она не обратила особого внимания, ухудшилось
после того, как на нее попала морская вода, и она превратилась в язву, с
трудом поддающуюся лечению. Анжелика решила остаться хотя бы на один день,
чтобы дать отдохнуть ноге и попытаться наложить другую травяную примочку,
надеясь, что новая окажется более действенной, чем та, которую она
использовала до сих пор.
  Чтобы как можно скорее отправиться в путь, она решила хорошенько
отдохнуть. Место это находилось буквально на краю света, в глубине
Французского залива, в узкой бухте, где ежесуточный прилив достигал высоты
в двенадцать метров. Казалось, что уж здесь-то никто не станет вас
разыскивать.
  Напрасные надежды!
  Когда после полудня Анжелика проходила через гостиную, она увидела
там ожидавшего ее маркиза де Виль д'Авре, одетого в широкополый камзол,
жилет с цветочками и туфли на высоких каблуках. Одной рукой он опирался на
трость с серебряным набалдашником, а в другой держал краснощекого
мальчугана примерно четырех лет, с кудрявыми светлыми волосами под
шапочкой из красной шерсти. Мальчик поразительным образом был похож на
маркиза.
  - Анжелика! - воскликнул маркиз. - Как я рад вас видеть! - и добавил
с огорченным видом:
  - Я узнал, что вы здесь! Нехорошо! Вы не предупредили меня, еще бы
немного, и вы бы уехали, не повидавшись со мной...
  - Но откуда я знала, что вы находитесь в этих краях?! Глаза Анжелики
вопросительно переходили с губернатора на ребенка...
  - Да, да, - сказал маркиз с гордостью. - Это мой сынок. Разве он не
очарователен? И затем добавил:
  - Это также последний ребенок Марселины. Вы с ней не знакомы? Очень
жаль! Надо ее видеть, когда она вскрывает мидии!.. Поздоровайся с мадам,
Херувим!.. Его зовут Херувим... Это имя ему очень подходит, не правда ли?
Почему вы поселились у этих презренных мужланов, братьев Дефур, вместо
того, чтобы остановиться у Марселины?..
  - Мы к ней заходили, но ее не было дома!
  - Да, правда! Мы ушли в лес, захватив с собой чаны для варки пищи.
Французские акадийцы всегда так делают. Как только они видят незнакомый
корабль, они забирают с собой свои чаны и скрываются в лесу, где живут и
готовят пищу вместе с дикарями... Это очень забавно!.. Но в данном случае
я почти был уверен, что узнал один из кораблей господина де Пейрака.
Поэтому я настоял, чтобы вечером все мы вернулись домой.
  Он с раздражением осмотрелся вокруг.
  - Как вы можете общаться с этими невеждами? Они не только относятся
ко мне без должного почтения, отказываются оплачивать лицензию на охоту и
платить налоги с доходов. Знаете, что они еще сделали: они совратили с
пути истинного Александра!.. Да, да, совратили. Они наняли его, чтобы
поднять уровень воды в Малом Кодиаке для их торговых судов. И вот
Александр уже потерян для нас. Он скоро станет таким же мужланом, как и
они, есть будет руками, спать с дикарками... Это возмутительно! Но я
написал в Квебек жалобу на них... Я вам прочту это письмо до того, как его
отправлю. Сколько времени вы еще останетесь здесь?
  - Я хотела бы уйти завтра, - сказала Анжелика. - Но у меня рана на
ноге, и мне никак не удается ее залечить. Я боюсь, что мне трудно будет
пройти пешком несколько лье.
  Губернатор сразу же оживился.
  - Я вас поставлю на ноги! Бедное дитя! Сядьте здесь! Покажите вашу
рану. Я немного знаком с фармакопеей.
  Он действительно оказался довольно компетентным лекарем. Они пришли к
общему выводу, что рану нужно лечить козьим жиром или белым мясным отваром.
  - Я вам пришлю это не позже чем завтра. Я всех здесь знаю. У меня
даже отличные отношения с шаманом из соседней деревни. Но нужно вести себя
разумно, дитя мое. Длительные переходы вы сможете делать не раньше, чем
через несколько дней, и вы это понимаете.
  - Да, понимаю! - вздохнула Анжелика, опустив голову. Про себя она
решила, что попросит Пиксарета и мик-маков отправиться в разведку к
морскому побережью и отнести записку ее мужу.
  Маркиз был просто счастлив.
  - Значит, вы у нас какое-то время пробудете! - радостно воскликнул
он. - Вы увидите, здесь просто превосходно. Я приезжаю сюда каждый год.
Марселина здесь хранит и поддерживает в должном виде кое-какую мою одежду.
Поэтому мне не нужно брать с собой много багажа. Здесь мне удается
отдохнуть во время моих столь утомительных инспекционных поездок. Мои
обязанности губернатора доставляют мне много хлопот, особенно если
возникают всякого рода сложные проблемы. Вы слыхали о том, что произошло
на реке Святого Иоанна?..
  - На реке Святого Иоанна?.. Да, кое-что слышала... Но что же там в
действительности было? - спросила Анжелика, которой очень хотелось
что-нибудь услышать о своем муже.
  Виль д'Авре сообщил ей некоторые подробности.
  - Господин де Нейрак великолепно маневрировал, и Скудум оказал ему
помощь. Англичанин так и не смог понять, что происходит, тем более, что
был невероятно густой туман. Я вновь завладел своим "Асмодеем" без всяких
потерь и малейшего кровопролития.., и я очень хотел поблагодарить графа.
Но он исчез прямо у нас из-под носа. Он, по-видимому, очень торопился...
  Маркиз заговорщически подмигнул ей.
  - Безусловно, чтобы как можно скорее вновь встретиться с вами,
прекрасная графиня!
  - Мне не удалось его увидеть, - сказала Анжелика. - Но, как я узнала,
он отплыл к заливу Святого Лаврентия, и я надеюсь там с ним встретиться.
  - Вы с ним там встретитесь, верьте мне, дорогая мадам! А пока вы
останетесь здесь, с нами, чтобы отпраздновать День Святого Этьена. Это
просто великолепно. Каждый год я Устраиваю по этому поводу праздник на
своем корабле. Это мои именины. Да, да, меня зовут Этьен! Вы придете, не
правда ли? Анжелика, улыбнитесь, жизнь прекрасна!
  - Ну, не так уж она прекрасна! - услышали они голос Амедея Дефура,
который вошел в дом. - Особенно для тех, кому приходится иметь дело с
вами, губернатор. Что вам надо в моем доме?
  - Я пришел сюда поприветствовать моих личных друзей, которых вы
обманным образом заманили к себе, - ответил Виль д'Авре, встав во весь
рост. - И кроме того, не забывайте, что я обладаю правом инспекции на всей
территории, находящейся под моей юрисдикцией, в том числе и в вашем доме.
В мои обязанности входит определить, сколько вы воруете у государства и у
меня лично.
  - А сколько вы можете воровать у порядочных людей, которые, как вы
говорите, находятся под вашей юрисдикцией?
  - Порядочные люди!.. Ха, ха, ха... Не себя ли вы имеете в виду,
говоря о "порядочных людях"! Вы - распутники, нечестивцы, которые никогда
не ходят на мессу. Отец Дамьен Жанрус разоблачил вас как язычников.
  - У нас здесь нет духовников, а отец Жанрус сам говорит, что он здесь
не для того, чтобы заниматься белыми, а лишь для того, чтобы обращать в
веру дикарей.
  - А монах-отшельник на горе? Вы могли бы исповедоваться у него...
  - Пусть мы не ходим исповедоваться, но мы честные люди.
  - Честные?! Мошенники вы, а не честные люди! Вы думаете, что вам
удается меня обмануть и что я ничего не знаю о ваших спекуляциях на Малом
Кодиаке? Вы быстренько доставляете вашу пушнину и строевой лес туда, на
залив, и продаете все это владельцам кораблей, которые заходят в
Пуэнт-дю-Шен или в Сент-Ан, прежде чем отправиться в Европу. И весь этот
товар уходит из Канады без оплаты налогов. Вы жулики! Знаете, что с вами
будет, когда обо всем этом я расскажу в Квебеке?
  Амедей пришел в некоторое замешательство и налил себе полный стакан
водки из бутыли, стоящей на камине.
  - Заплатите мне десять процентов от ваших доходов, - сказал Виль
д'Авре, внимательно следя за ним. В его голубых глазах уже не было ни
прежней наивности, ни прежнего добродушия. - И я ничего не скажу.
  - Это несправедливо! Почему это только мы должны платить. Вы не
требуете этого от Марселины, и один бог знает, сколько она зарабатывает,
занимаясь своей не очень-то уж законной торговлей.
  - Марселина - многодетная мать, и у нее мало средств, - заявил
торжественно губернатор. - Закон, несмотря на всю свою строгость, должен
предоставлять определенные льготы и быть снисходительным по отношению к
вдовам и сиротам.
  - Что да, то да. Что касается средств и льгот, то Марселина смогла
легко с вами договориться. А мы, все прочие, таким оружием, как она, не
обладаем!
  - Ты мерзавец, я тебе сейчас покажу, как оскорблять женщину! -
вскричал Виль д'Авре, размахивая своей тростью.
  - Это мы еще посмотрим, - ответил гигант, встав в стойку и выставив
вперед кулаки. Маркиз овладел собой.
  - Спокойно, здесь ребенок, он такой чувствительный, и мы можем его
разволновать. Возьмите себя в руки, Амедей!
  Спорщики как бы заключили перемирие, хотя Херувим в красной шапочке
совсем, казалось, не обращал внимания на этот обмен любезностями.
  Маркиз взял его за руку и, сделав знак Анжелике, сказал:
  - Выйдем отсюда.
  Дойдя до порога, он обернулся:
  - Ладно, согласен на пять процентов. Но при условии, что вы проявите
по отношению ко мне немного почтительности. Многого я не требую. Придите
вместе с вашими братьями на мессу в день Святого Этьена и разделите с нами
мой именинный пирог на борту "Асмодея". Чтобы можно было сказать, что к
губернатору Акадии относятся с должным уважением у него в провинции. Иначе
на что это похоже?
  Выйдя из дома и стоя за сплошной стеной люпинов, он объяснил Анжелике:
  - Все дело в том, что эти люди просто очень ревнивы. Понимаете каждый
из четырех братьев является отцом по крайней мере одного из детей
Марселины... Не спорю, это очень красивые дети. Но мой все же лучше всех,
- заключил он, глядя с удовлетворением на своего голубоглазого мальчугана.
- Ну, в общем, это совершенно естественно. Ведь я губернатор... Ладно,
забудем этот инцидент. Я вам пришлю нужные лекарства. Как только
почувствуете себя лучше, придите к нам в гости. Марселина очень хочет с
вами познакомиться. Увидите, это удивительная женщина!


                                  Глава 5


  Как это часто бывает, когда о ком-то приходилось много слышать, может
быть, даже слишком много, Анжелика не испытывала особого желания
познакомиться с этой знаменитой Марселиной. Эта женщина, чья
словоохотливость и.., плодовитость, независимость и умение искусно
вскрывать мидии объясняли, по всей видимости, ту симпатию, которую она
снискала среди мужской части населения Французского залива, заранее
немного раздражали Анжелику.
  Но Виль д'Авре сдержал свое слово. Он прислал ей травы и бальзамы,
эффективность которых она оценила. Уже через день Анжелика почувствовала
себя лучше и смогла нанести добрососедский визит губернатору. Она пошла по
тропинке, связывающей две усадьбы. Ее сопровождал вождь патсуикетов
Пиксарет. Он отказался отправиться в разведку, как она его об этом ни
просила.
  - Тебе грозит опасность, - заявил он ей. - Я не хочу потерять тебя,
прежде чем получу за тебя выкуп. Униаке и его брат пойдут к берегу моря,
чтобы найти там Человека-Грома. Передай с ними послание для него. Если они
его найдут, то, может быть, он придет за тобой.
  Но когда она стала сочинять свое письмо, то смогла лишь написать: "Я
в Тантамаре... Я жду вас... Я вас люблю..."
И вдруг связь, которая существовала между ними, не то что прервалась,
а как бы затерялась в глубоком мраке. Она не могла понять, что случилось.
  Она смяла листок бумаги и выбросила.
  - Пусть мик-маки сами расскажут ему о том, что наше судно потерпело
крушение, что убили Юбера д'Арпентиньи, что покушались, на мою жизнь, что
я нахожусь здесь...
  Оба дикаря отправились в путь. Она предпочла не расставаться ни с
людьми из Голдсборо, ни с Кантором.


                                  Глава 6


  Дом Марселины был большим, уютным, довольно хорошо обставленным.
  Анжелика нашла Виль д'Авре возлежащим в широком гамаке из
хлопчатобумажной ткани, который был подвешен на двух столбах. Его
маленький сын играл с деревянными кубиками у его ног.
  - Это настоящий караибский гамак, - объяснил губернатор. - Какой он
удобный! На нем нужно лежать наискосок, от одного угла к другому, и тогда
отдыхаешь великолепно. Я его выменял на несколько пачек табака у одного
караибского раба, который проходил здесь со своим хозяином, сбежавшим с
пиратского корабля.
  - Торговец пряностями! - воскликнула Анжелика. - А когда вы его
видели?!
  - Меньше недели тому назад. Он шел к морскому побережью, чтобы сесть
там на какой-нибудь корабль и вернуться на острова. Ему очень нужны были
деньги, и я без труда, "почти даром" приобрел у него гамак и еще его
"кара-коли" - выточенное из таинственного металла украшение в оправе из
твердого дерева, которое он носил на шее. - И маркиз показал ей этот
амулет. - Редко удается заиметь такую вещицу. Караибы очень ими дорожат, и
это почти единственное украшение, которое они передают друг другу по
наследству. Господин де Пейрак вам подтвердит, что этот металл, такой же
желтый и такой же нержавеющий, как золото, не является ни золотом, ни
сплавом золота с серебром. Караибы его получают от аруагов из Гвианы,
своих смертельных врагов, когда те приплывают к ним обмениваться подарками
перед началом военных действий... Я в восторге от своего приобретения. Оно
дополнит мою коллекцию американских редкостей... Вы, говорят, обладаете
ирокезскими "порцеланами", восхитительным ожерельем-вампум, которое вождь
Пяти Племен подарил лично вам...
  - Уттаке.., да, было такое... Но я его никогда не продам.., и даже не
отдам его вам "задаром", как вы, может быть, сейчас надеетесь...
  - Вы так им дорожите? Вы так к нему привязаны? Для вас оно является
таким дорогим сувениром? - спросил маркиз с живым интересом.
  - Безусловно!..
  Анжелика вспомнила тот момент, когда она впервые держала в руках это
ожерелье-вампум. Форт тогда был наполнен запахом супа из фасоли, которую
ирокезы принесли, чтобы спасти их от голода. Этот момент навсегда
останется у нее в памяти. "Эти порцеланы я дарю тебе, Кава! Тебе, белой
женщине, которая спасла жизнь вождю Уттаке..." "См.: "Анжелика в Новом
Свете".".
  Маркиз посмотрел во двор и увидел там Пиксарета, рассказывавшего
окружившим его детям о многочисленных подвигах Великого Воина Акадии.
  - В Квебеке говорят, что вы спите с дикарями... - сказал он,
улыбнувшись. - Но это все сплетни, - поспешил он добавить, увидев реакцию
Анжелики. - Я никогда этому не верил...
  - Тогда почему вы повторяете при мне эти сплетни? - гневно сказала
Анжелика. - Зачем мне знать об этих мерзостях, которые распространяют обо
мне в вашем паршивом городишке?... Меня никогда там не видели...
  - Но вызывают удивление некоторые факты, дорогая моя! Уттаке! Этот
заклятый враг французов и всех людей белой расы подарил вампум вам,
женщине! Такая честь...
  - Я спасла ему жизнь. А он спас жизнь нам. Что же тут странного, если
после этого мы обменялись подарками?
  - А этот? - и Виль д'Авре указал подбородком на Пиксарета. - Этот
абенак Пиксарет. Полная противоположность Уттаке. Злейший враг ирокезов,
тоже своего рода непримиримый борец за своего Бога и за своих друзей. И
вдруг он оставляет едва начавшуюся военную компанию, чтобы следовать за
вами как собачонка! Представляю себе, как разозлились иезуиты!
  И он многозначительно улыбнулся.
  - ..Признайтесь, есть о чем позлословить!.. Что может вас связывать с
этими краснокожими змеями и так привлечь их к вашей персоне?...
  - Не знаю что, но во всяком случае не то, на что вы намекаете. Вы не
хуже меня знаете, что индейцам, какие бы они ни были, и в голову не может
прийти, что они смогли бы иметь любовную связь с белой женщиной. Белая
кожа вызывает у них отвращение.
  - Случалось такое, - нравоучительно промолвил Виль д'Авре. - Редко,
правда, но всегда с интересными дамами. Даже с англичанками. Были такие
женщины, которые бросали все, чтобы последовать в глубину лесов за
красивым, хотя и не очень хорошо пахнущим индейцем. В каждой женщине
скрывается что-то первобытное...
  - В данном случае это он за мной следует, - сказала Анжелика, которую
начинало все это сильно раздражать. - Только смотрите, не сделайте
подобного намека при нем, а то ваша шевелюра сразу же окажется на его
поясе, и поделом. У вас злой язык, и вам лучше было бы остаться при
королевском дворе, а не заниматься сплетнями здесь, у нас, в дебрях
Америки... Кроме того, я не знаю, полностью ли вы отдаете себе отчет в
своих словах, но они оскорбительны для меня и моего мужа... И для вашей
безопасности было бы лучше, чтобы ему об этом не стало известно...
  - Полноте, я ведь шутил!
  - Ваши шутки довольно сомнительного свойства...
  - Как вы обидчивы, - сказал маркиз. - Полно, Анжелика, что я такого
сказал... Все это дело выеденного яйца не стоит... Почему вы так серьезно
ко всему этому относитесь? Жизнь прекрасна, дитя мое! Улыбнитесь!
  - Ах! Как все это в вашем стиле! Вы меня выводите из себя и после
этого великодушно пытаетесь меня утешить и советуете мне видеть жизнь в
розовом свете...
  - Такой уж он есть. Что вы от него хотите? Приходится его терпеть, -
сказала Марселина, войдя в комнату. - Точно как его сын. Избалованный
врунишка и балаболка! Сущий ребенок. Что вы от него хотите! Злюка,
плутоватый, не ведает, что творит, как все дети. Вредный, но забавный. Ему
прощаешь потому, что он не трус, хотя и избалован. В душе-то он не злой.
Если врет, то по мелочам...
  Она продолжала в том же духе, и было непонятно, кого она при этом
имеет в виду - отца или сына.
  Марселина была высокого роста, хорошо сложена и гораздо менее
мужеподобна, чем ранее представлялось Анжелике. А также более
благовоспитанна. Густые каштановые волосы начинали серебриться на висках.
Они контрастировали с ее загорелым, немного красноватым лицом, дышавшим
молодостью и здоровьем. Становилось понятно, почему истосковавшиеся по
ласкам искатели приключений испытывали желание отдохнуть на ее пышной
груди и, соприкоснувшись с ее заразительной бодростью, вновь обрести вкус
к жизни, будучи даже беднее, чем библейский Иов...
  Марселина, эта бедная сирота, несколько раз выходившая замуж и
остававшаяся вдовой, родившая столько детей и брошенная их отцами,
создавала свой очаг, используя малейшую травинку. На ее долю пришлось
столько несчастий, что ей впору было наложить на себя руки. А она в своей
жизни старалась видеть лишь везенье и счастье. Она могла давать людям
радость, подобно тому, как продавала им свои мидии или свой уголь.
  - Другие дети у меня серьезные и немного простоватые, - объяснила она
Анжелике. - Ну, это понятно! Их отцы ведь не были губернаторами... А от
моего младшенького все время голова кругом идет. И это полезно... Если
голова не работает, то становишься глупым. Когда приезжает его отец, то
вообще творится что-то невообразимое. К концу лета, можете не сомневаться,
здесь сплошное смертоубийство. Он может вообще целый город перевернуть
вверх дном. О, ляля!.. Я им просто восхищаюсь! Не знаю, как это ему
удается находить столько способов, чтобы всех задевать, никого не
оставлять в покое... Это целое искусство, говорю я вам... Я бы так не
смогла. Вообще я не, могу причинять людям зло, в этом мое несчастье.
  Говоря все это, она внимательно разглядывала Анжелику. Наконец она
сказала:
  - Ну, все в порядке! Я рада, вы достойны его, хочу я сказать. Вы та
женщина, которая ему нужна. Кому? Графу де Пейраку, черт возьми! Меня это
беспокоило. О вас столько рассказывали. Говорили, что вы очень красивая.
Даже слишком красивая. Это меня пугало. Очень красивые и при этом
благородные женщины часто оказываются потаскухами. Он был здесь у нас еще
вначале, когда разведывал, до того, как привез вас из Европы. Это особый
человек.., как это сказать.., других таких не бывает. Он выше всех, выше
даже, чем вот этот, - сказала она, показав без стеснения на Виль д'Авре. -
В нем есть что-то такое, из-за чего у всех без исключения женщин возникает
желание, чтобы он хотя бы немного проявил к ним интерес, ну, скажем,
просто посмотрел на них.., так, как он умеет смотреть. Это очень странное
ощущение: сознаешь, что он на тебя смотрит, и сразу становишься чем-то,
кем-то особым.., или, скажем, он улыбнулся тебе, произнес лишь одну фразу,
например, такую: "У вас, Марселина, очень милый дом. Вы дали ему душу..."
И после этого ты растешь в собственных глазах... Говоришь себе: "Да,
правда, я дала душу своему дому, и люди это чувствуют..." Я думала, что не
существует женщины, которая могла бы стать женой такого человека. Женщина
может быть ему нужна лишь для временного развлечения. Он не из тех, кто
может жениться лишь для того, чтобы его обслуживали, чтобы показывать свою
жену в салонах... И я говорила себе также, что уж никак не за морями, не в
диких странах он сможет найти свою редкую птицу... И вот я узнаю, что в
Голдсборо появилась графиня де Пейрак. Меня разобрало такое любопытство,
что еще немного, и я готова была специально отправиться туда, чтобы
посмотреть, что вы собой представляете. А сейчас я вас увидела. И я
удовлетворена. В жизни все-таки происходит что-то хорошее.
  Анжелика с первых слов поняла, что Марселина говорит о Жоффрее. И
нескрываемый энтузиазм, с которым эта женщина выражала свои мысли,
доставил ей такую радость, что она едва сдерживала слезы на глазах. И она
увидела ЕГО здесь, когда он сюда приехал, одинокий, брошенный близкими,
изгнанный из королевства из-за единственного греха: он обладал незаурядным
умом и величием души. И сердце Анжелики наполнилось любовью и тоской по
нему. Она была тогда далеко отсюда, во Франции. Ее преследовали, как
дикого зверя. А он был здесь, потеряв надежду когда-нибудь снова ее
увидеть. Оба были несчастны, так как думали, что никогда уже не смогут
найти утешения на этой земле. Чудо, которое вновь их соединило, приняло
вдруг неземные размеры. Увидев слезы в глазах Анжелики, Марселина с
беспокойством замолчала.
  - Извините меня, - сказала Анжелика, вытирая ресницы. - То, что вы
говорите, так задевает меня за сердце! Я не могу выразить, как ваши слова
меня тронули. И кроме того, я испытываю сейчас такое беспокойство о муже.
  - Все образуется, - сказала Марселина с добротой в голосе.
  - Господин губернатор мне все рассказал. Вы хотите встретиться с
мужем на берегу моря, но вы не можете продолжать ваше путешествие из-за
раны на ноге... Наберитесь терпения! Может быть, мы сможем скоро
что-нибудь о нем узнать. Мой сын Лактанс сейчас в Тормантине, он повез
туда товары. Вернется он завтра или послезавтра, если он видел там
господина де Пейрака, то он нам об этом скажет.
  Эта новость несколько успокоила Анжелику.
  От Марселины поистине исходило нечто животворное и вселяющее
уверенность. Особенно после того, как она сказала: "Все образуется".
  Они весело перекусили пирогом с дичью, запивая его сидром.
  Виль д'Авре прочел Анжелике письмо, которое он посылал в Квебек,
чтобы сообщить о недостойном поведении братьев Дефур. Письмо начиналось
так:
  "Ваше превосходительство!
  Я, как и ранее, не имею причин быть довольным поведением господ
Дефур. Тот, что недавно вернулся из Франции, ведет себя по отношению ко
мне столь же непочтительно, как и трое других. Все они совершенно
распустились из-за длительной свободы от всяких обязательств и привычки
самим определять свою линию поведения, каковая достойна сожаления и
свойственна тем, кто проживает в приморских провинциях Акадии, и каковая
перенята ими от индейцев... Посему необходимо держать столь опасных людей
под наблюдением, о чем я имел честь сообщить вам еще в прошлом году..." и
т, д.
  К ним подошли некоторые из детей Марселины и представились. Старшая
дочь, Иоланда, была такая же крупная, как и мать, но не обладала ее
природной женственностью.
  - Это настоящая бой-баба, - с гордостью сказала о ней Марселина. -
Она может одним ударом кулака свалить мужчину с ног.
  Анжелика тайком спросила маркиза, которые из них являются отпрысками
братьев Дефур.
  - Точно не знаю, - ответил он. - Единственное, в чем я уверен, что
таковые среди них имеются. Я это чувствую.
  Вдруг их внимание привлекла точка, появившаяся далеко на горизонте.
Это был какой-то корабль. Все вышли из дома.
  Иоланда спросила, нужно ли начинать снимать котлы, чтобы идти
прятаться в лес.
  - Нет, - сказал маркиз. - Теперь я разглядел, с кем нам предстоит
иметь дело. Это фламандская посудина этих презренных пьяниц братьев Дефур.
Значит, они все четверо будут здесь в день Святого Этьена. И может быть,
Александр!
  Он потер себе руки.
  - Ха! ха! Я заставлю их пропеть молитву. Анжелика ничего не сказала и
внимательно посмотрела на него.
  - Что это вы? - спросил маркиз. - Вы о чем-то задумались?
  - У меня в памяти всплывает что-то, связанное с вами, - сказала она.
- Это касается вас и очень важно, но никак не могу вспомнить, о чем идет
речь! Ах, вот оно что, ну да.., теперь я вспомнила... Первый раз, когда я
встретилась с вами на берегу в Голдсборо, вы сказали, что без очков ничего
не можете разглядеть в двух шагах от себя. А сейчас, без очков, вы не
только разглядели вдалеке корабль, но и смогли определить, кому он
принадлежит.
  Маркиз казался смущенным и стал краснеть, как ребенок, застигнутый за
чем-то нехорошим, но быстро овладел собой.
  - Это правда! Я припоминаю... В действительности у меня превосходное
зрение, и я никогда в жизни не носил очков.., но тогда я вынужден был
разыграть эту маленькую комедию...
  Он осмотрелся вокруг и отвел ее в сторону, чтобы поговорить без
свидетелей.


                                  Глава 7


  - Это из-за той женщины, которая была тогда с вами.
  - Герцогини де Модрибур?
  - Да.., когда я ее увидел, у меня кровь застыла в жилах... Я боялся
лишь одного: что она меня узнает, или поймет, что я ее узнал... Чтобы
этого не случилось, я сказал первое, что мне пришло в голову, и как будто
моя выдумка мне удалась, потому что даже вы в это поверили... У меня
определенные артистические способности... Господин Мольер мне говорил...
  - А почему вы не хотели, чтобы она догадалась, что вы ее узнали?
  - Потому что это страшная женщина! Стоит вам упомянуть о герцогине де
Модрибур в некоторых кругах Парижа или Версаля, и у ваших собеседников
побледнеют лица. Мне приходилось несколько раз с ней встречаться при
дворе, но чаще всего это было во время сеансов черной магии, которые нужно
посещать, если хочешь, чтобы к тебе относились с должным уважением. Сейчас
это вошло в моду. Всем хочется пообщаться с Дьяволом. Я, правда, не в
восторге от такого времяпрепровождения. Как я уже говорил вам, человек я
простой, добродушный, предпочитаю мирно жить среди своих друзей, книг,
среди красивых предметов, красивых пейзажей. В этом отношении Квебек мне
очень подходит...
  - Почему вы нам ничего не сказали об истинном лице этой женщины,
которая по воле случая оказалась в нашем доме?
  - Вы что, думаете, я очень хотел, чтобы она подсыпала мне яду?! Эта
женщина - отравительница, моя дорогая, и одна из самых опытных... А кроме
того, ситуация показалась мне очень пикантной. Флиртовать с Дьяволом с
ангельскими глазками! Например, она как-то имела бесстыдство мне сказать:
"Вы что-то путаете, сударь. Уверяю вас, что у меня на совести нет ни одной
смерти". Это у нее-то! У той, которая отправила к праотцам добрую дюжину
людей. И это, не считая ее старого мужа, нескольких служанок, которые ей
почему-то не угодили, духовника, который не захотел отпустить ей грехи...
  И он фыркнул, прикрывшись рукой.
  - ..Вообще-то она незаконнорожденная. Дочь одной знатной и очень
сладострастной дамы, вроде бы даже колдуньи, которая, говорят, зачала ее
от своего духовника или от своего слуги, или собственного брата, или от
какого-то простого крестьянина.., в общем, никто точно не знает.
Склоняются скорее к духовнику, так как тот был силен в математике, и это
могло бы объяснить неоспоримые способности герцогини в области точных
наук, хотя одно время богословы считали, что эти способности у нее от
Дьявола... И он добавил с озабоченным видом:
  - Мне так и не удалось точно узнать, кто была ее мать... Мадам де
Рокенкур знала ее, но я не смог от нее добиться правды... Все что я знаю,
так это то, что она из знатной семьи из Дофине.
  - Я думала, что мадам де Модрибур родом из Пуату...
  - По этому поводу она рассказывает все что угодно. Это зависит от
того, кого она решила обольстить... Не знаю почему, но мадам де Рокенкур
проявила интерес к судьбе девочки... Может быть, потому, что между ней и
матерью герцогини существовали несколько своеобразные узы дружбы.., а
может быть, и потому, что она также испытывала известную слабость к
духовнику... Хотя в этом священнослужителе не было ничего интересного.
Своего рода ученый-самоучка. И какое-то образование он смог получить лишь
потому, что на то было разрешение Ордена. А дочь его унаследовала от него
также и сатанизм! Вы слыхали что-нибудь о деле монастыря Норель?
  - Нет, не слыхала.
  - Это произошло лет двадцать тому назад. Амбруазина находилась в этом
монастыре, и было ей тогда лет пятнадцать. Но это был не единственный
монастырь, где Дьявол устраивал свои оргии. Были еще такие монастыри в
Лудене, Лувье, Авиньоне, Руане. Тогда это было модно... В Нореле
сатанинским действом руководил настоятель монастыря Ив Жобер. Он заставлял
монашек танцевать голыми и совокупляться друг с другом прямо в церкви или
саду. Он проповедовал, что нужно грех убивать в себе при помощи греха и,
подражая целомудрию наших предков, ходить как они, голыми, и следовать
велению своих чувств, а не подавлять их... Эта теория не лишена
соблазнительности, но. Инквизиция смотрела на это иначе. Она пропустила
Ива Жобера через пыточные сапоги, а потом сожгла его живым вместе с
несколькими монашками "Авторы напоминают читателям, что факты, изложенные
Виль д'Авре, являются подлинными. Во времена Людовика XIV колдовство в
жизни общества играло заметную роль Дебоши и крайние формы распутства
распространились на королевский двор и монастыри. Тысячи новорожденных
детей были умерщвлены при жертвоприношениях во время сеансов черной магии.
Через несколько лет после описываемых событий имели место "Дело о ядах" во
Франции и дело "Салемских колдуний" в Америке.". Амбруазина, благодаря
своей хитрости, вышла сухой из воды. Через некоторое время на ней женился
герцог де Модрибур. Она смогла наконец к своему знамени незаконнорожденной
девицы прикрепить знатный герб: лев с четырьмя когтистыми лапами и красные
полосы на желтом фоне. Герцог считал, что совершил выгодную сделку, так
как он имел привычку приобретать для себя юных девственниц и потом
отделываться от них, когда те ему надоедали. Но на этот раз он встретил
противника посильнее себя. В области пороков и ядов он ничему новому
научить ее не мог. Обо всем этом, конечно, официальных сведений нет, или
почти нет... Слишком уж знатные это фамилии. Но я в курсе всего, меня
трудно обмануть... Вы понимаете, почему я так разволновался, когда
встретился здесь в Америке с этой сладострастной Мессалиной. Но мне
кажется, что я удачно вышел из этого сложного положения... Анжелика, у вас
рассерженный вид! Почему?
  - Вы меня вовремя не предупредили. Приняв эту женщину, мы подвергали
себя смертельной опасности.
  - Но она, насколько мне известно, никого у вас не убила.
  - Но могла убить.
  Анжелика внутренне содрогнулась. Теперь она поняла, что Амбруазина
намеревалась отравить Абигель.
  - Анжелика, я вас не узнаю, - вскричал маркиз огорченным тоном. -
Можно подумать, что вы на меня сердитесь!
  - Я бы вас с удовольствием убила, - сказала Анжелика. В ее взгляде
было нечто такое, от чего губернатор невольно отступил на шаг.
  - Только не в присутствии ребенка! - вскричал он. - Прошу вас.
Послушайте, Анжелика, будьте благоразумны. Можно подумать, что вы меня
упрекаете в чем-то действительно серьезном.
  - Безусловно! Вы знали ужасные вещи об этой герцогине и ничего нам не
сказали. Вот в чем я вас считаю виновным!
  - Но напротив, я думаю, что действовал разумно и хладнокровно. Если
бы я ее разоблачил, это могло бы пробудить в ней порочные инстинкты. Кто
знает? Может быть, она приехала в Америку, чтобы исправиться, искупить
грехи и обратиться в истинную веру? Такое случается среди наших прекрасных
преступниц. Когда они пресыщаются греховными Радостями, то становятся
очень благочестивыми и отличаются большой набожностью, поверьте мне!..
Мадемуазель Де Лавальер стала монашкой, мадам де Нуайон, та, которая
отравила своих новорожденных детей и двух любовников, - я один об этом
знаю - уже несколько лет находится в монастыре Фонтевро, и говорят, что ее
собираются назначить аббатисой...
  - Перестаньте мне рассказывать об этих мерзких особах! - вскричала
Анжелика, устремившись к выходу.
  - Анжелика! Вы расстраиваетесь из-за такой мелочи! Послушайте! Не
будем же ссориться по пустякам! Признайте, по крайней мере, что я хотел
сделать как лучше...
  Анжелика посмотрела на него с неприязнью. Она не поверила его
оправданиям. Если он смолчал, то скорее всего из страха перед Амбруазиной,
но также и потому, что обожал усложнять жизнь другим и извлекать из этого
пользу.
  - Вы очень плохо обо мне думаете, - сказал он, действительно
расстроенный из-за всего, что между ними произошло. - Ну, что ж!
Когда-нибудь вы узнаете меня лучше и будете сожалеть о вашей суровости. А
пока не будем портить наши отличные отношения из-за этой недостойной
особы. Сейчас она далеко отсюда и никому не может навредить... Анжелика,
улыбнитесь, жизнь прекрасна! Вы придете на мои именины, не правда ли?
  - Нет, не приду.


                                  Глава 8


  На следующий день маркиз снова зашел к братьям Дефур, чтобы
повидаться с Анжеликой. Он так красноречиво заверял ее в своих дружеских
чувствах и приводил столько доказательств чистоты своих намерений в этом
истории с Амбруазиной, что она в конце концов уступила его просьбе.
Хорошо, она придет на его именины! Хорошо, она его прощает! Да, она
признает, что именно благодаря ему ее нога сегодня почти зажила! Что она
обидит его, если пропустит столь великолепный праздник на "Асмодее" и не
увидит, как замечательно Марселина вскрывает мидии...
  Кроме того, он был расстроен из-за Александра, который вернулся
одновременно с двумя старшими братьями Дефур. Александр хочет продолжать
плавать по рекам и не собирается возвращаться в Квебек вместе со своим
покровителем... Между ними состоялся очень бурный разговор.
  - Как молодежь неблагодарна, - вздыхал маркиз. - Анжелика, хоть вы не
расстраивайте меня еще больше.
  Ладно! Она пообещала прийти на празднование его годовщины и немного
привела в порядок свой туалет.
  Она всю ночь не могла уснуть и очень плохо выглядела. Она сердилась
на себя за то, что очень уж близко к сердцу приняла рассказы этого
злоязычного Виль д'Авре. Ведь Анжелика хила при дворе и не услышала от
маркиза в общем-то ничего нового.
  Разве она забыла о черных мессах, тайно организуемых по ночам в
Версале, когда карлик Баркароль провожал ее и охранял от покушений на ее
жизнь со стороны маркизы де Монтеспан? "Тогда я была менее уязвимой, менее
чувствительной к человеческой мерзости..."
Здесь, в этих девственных местах, опьяненная истинной и ослепительной
любовью, она начала забывать о тех временах. Ее жизнь приобрела иной
смысл, стала более полной, более здоровой, более созидательной, более
соответствующей ее натуре. Намерены ли "они" преследовать ее даже здесь,
чтобы заставить расплачиваться за прежние заблуждения? Это казалось
настоящим кошмаром. Здесь, на краю земли, в этом царстве непорочности?!
Сквозь открытое окно она увидела индейца Пиксарета, который охранял ее.
Другой мир, другие люди. Недалеко отсюда спал ее сын Кантор. Она подумала
об Онорине.., о Северине, о Лорье, о маленькой Элизабет в ее деревенской
колыбели, об Абигель... Она быстро встала с постели, чтобы пойти
посмотреть на звезды, черпая в этом созерцании чистого ночного неба так
необходимую ей сейчас силу.
  - Нет, "они" нас не одолеют...
  Она не переставала думать о Жоффрее де Пейраке, выделяя его из всех
людей, с которыми ей пришлось встречаться. Он был единственным, с кем она
мыслила совместную жизнь, с кем могла заключить духовный договор о дружбе
и любви. Это усугубляло их одиночество среди других людей, но позволяло им
также не сбиться с пути и идти вперед той дорогой, которая была
предназначена им судьбой.
  "Как я могла столь долго жить без тебя?.. Без тебя, единственного,
кто знает обо мне все.., кто сознает, что я подобна тебе, хотя я женщина,
а ты мужчина. Были ли в моей прошлой жизни такие моменты, где бы ты не
присутствовал? Нет, не были, так как твой образ позволял мне, несмотря на
мои слабости женщины, не затеряться в стаде других людей и не смешаться с
ним..."
В конце дня она отправилась в сопровождении Пиксарета и Кантора в
усадьбу Марселины Реймовдо. Братья Дефур Уже были там, облаченные в свои
суконные фраки и туфли с застежками, которые они доставали из сундуков не
чаще, чем раз в год. Они держались более или менее достойно и
непринужденно, ведь на этот раз они были просто обязаны понравиться
губернатору.
  Утром они присутствовали на богослужении в часовне отшельника, этого
седовласого монаха-реформата, одетого в серую сутану. Без особого
удовольствия, но громкими голосами они пели псалмы.
  - Это просто ужас, - сказал Виль д'Авре, выходя из часовни. - Из-за
них у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. О, дорогая моя, вы
услышите пение во время церковной службы в Квебеке! Хор в соборе и хор в
церкви иезуитов...
  - Вы, я смотрю, уверены, что мы будем в Квебеке... Я думаю, что это
не представляется в настоящее время реальным. Сейчас сентябрь, и я не
знаю, где находится мой муж... И в любом случае я не могу провести зиму
так далеко от маленькой дочки, которую я оставила в отдаленном форте на
границе с Мэном...
  - Возьмите ее с собой! - сказал Виль д'Авре, как будто это было так
просто сделать. - Урсулинки обучат ее азбуке, и она будет кататься на
коньках по льду залива Святого Лаврентия...

  ***

  Несмотря на все соблазны предстоящего праздника, который привлек сюда
всех окрестных акадийцев, в том числе нескольких английских, вернее,
шотландских колонистов, а также "знать" соседних племен, Анжелика не
испытывала особого удовольствия от того, что ей придется на нем
присутствовать.
  Она была далеко не в том душевном состоянии, в каком находилась два
месяца тому назад в Монегане. Какое приятное воспоминание! Она прыгала
через костер, зажженный в честь Святого Иоанна, чтобы изгнать злых духов и
пуститься затем в сумасшедший пляс с баскским капитаном Эрнани
д'Астигуерра под осуждающими взглядами иезуита Джека Мэуина и пастора
Томаса Пэтриджа. И того и другого сегодня уже не было в живых!.. Какой
ужас! Когда, наконец, кончится это проклятое лето?!.
  Разноцветные фонари были развешаны на реях корабля и отражались в
спокойной воде фиорда, где стоял на якоре "Асмодей".
  Кантор настраивал свою гитару, так как она в этом нуждалась после
всего, что выпало на ее долю, в Порт-Руаяле.
  На борт корабля всех должны были доставить на лодках. И там будут все
пировать, петь и танцевать.
  Но Анжелика не смогла в тот вечер доставить удовольствие своим
присутствием бедному губернатору Акадии.
  В суете приготовлений, когда начало темнеть, к ней подошел молодой
индеец и сказал на хорошем французском языке, что отшельник на горе просит
ее прийти к нему в часовню, так как какой-то человек хочет поговорить там
с госпожой де Пейрак и с ее сыном Кантором. Анжелика резко ответила:
  - Я не люблю подобных посланий... Какой-то человек... Это слишком
неопределенно! Пусть он назовет себя, и тогда я приду.
  - Он сказал, что его зовут Кловис.


                                  Глава 9


  Кловис!.. Это действительно был он.
  Когда Анжелика и Кантор вошли в пещеру отшельника, они при свете
чадящего факела сразу узнали этого коренастого овернца по его черным, как
уголь, бровям, пронзительному и злому взгляду маленьких глаз. Тем не
менее, когда они вошли, он встал и остался стоять перед ними, держа шапку
в руках, с более или менее почтительным видом. Его рубаха стояла колом от
пропитавшего ее жира, лицо его было плохо выбрито, волосы на голове
торчали во все стороны. Словом, выглядел он настоящим лешим.
  - Кловис! Вы здесь? - сказала Анжелика. - Мы никак не думали, что
придется снова с вами увидеться!.. Почему вы дезертировали?
  Он несколько раз шмыгнул носом, приняв тот упрямый вид, с которым он
обычно выслушивал ее замечания.
  - Я не хотел, - сказал он. - Но "они" обещали мне каракасский
изумруд, и вроде поначалу мне казалось, что ничего такого дурного "они" от
меня не требуют. А потом, когда я ввязался в эту историю, я понял, что,
как бы дело ни обернулось, я оставлю здесь свою шкуру. Тогда я решил, что
пора смываться...
  - А кто это "они"? - спросила Анжелика. Она сразу поняла, что Кловис
имеет в виду их таинственных врагов...
  - Я не знаю... Какие-то пришлые люди, которые хотят причинить вам
неприятности! А почему? Кому это нужно?.. Этого я не знаю.
  - Что они вас просили сделать, чтобы навредить нам? Кловис, придя в
замешательство, снова шмыгнул носом.
  - Это было в Хоусноке, - объяснил он. - Ко мне подошел какой-то
парень, дал мне немного мелочи и обещал, что, если все удастся, я получу
изумруд. Он сказал, что в бухте находится какой-то пират, который перед
этим ограбил испанцев в Каракасе, и что он даст им для меня изумруд.
Ничего особо дурного он не просил меня сделать.
  - Так что же он хотел?
  - Да ничего особенного, - ответил Кловис, покачав головой.
  - Но все-таки?
  - Он хотел, чтобы я сделал так, чтобы вы, госпожа графиня,
отправились к англичанам и чтобы господин граф об этом не знал. Говорили,
что нужно отвезти маленькую англичанку на другой берег Кеннебека. Мне
казалось это очень простым делом. Я сказал Мопертюи и его сыну, что
господин граф поручил им сопровождать вас вместе с вашим сыном до
английской деревни и что он будет ждать вас в устье реки. Они не увидели в
этом подвоха. Канадцы, те всегда согласны идти в лес, не задавая лишних
вопросов. Они сказали об этом молодому господину, - Кловис показал
подбородком на Кантора, - и тот ничего не заподозрил. Молодые тоже всегда
готовы идти куда угодно, не ломая себе особенно голову...
  - Ну уж спасибо, - сказал Кантор, поняв, что воспользовались его
юношеской импульсивностью, чтобы ввести в заблуждение отца и завлечь в
западню мать.
  В Хоусноке он подошел к Анжелике и сказал ей от имени отца, что она
должна отправиться одна в Невееваник, и она Так и сделала, не усомнившись
в источнике отданного распоряжения.
  План был составлен столь хитроумным способом и с таким знанием личных
особенностей каждого, что Анжелика сильно усомнилась в том, будто все это
было задумано самим Кловисом.
  - Как выглядел человек, который подошел к вам в Хоусноке?
  Она спросила, уже заранее зная ответ. И стала говорить вместо
замолчавшего овернского углекопа.
  - Бледный мужчина, с леденящим взглядом, не правда ли?
  - - Да, первый раз был он, - сказал Кловис. - Но я видел и других. Их
было много. Все они моряки. Думаю, что у них два корабля. Они подчиняются
какому-то человеку, который сам не показывается и только отдает им
приказы. Лишь иногда они с ним встречаются. Они называют его Велиалит. Это
все, что я знаю.
  И он протянул руку, чтобы взять с земли свой почти пустой мешок, из
которого состояла вся его поклажа, как бы давая этим понять, что это все,
что он хотел им сказать.
  - Вы не можете не знать, Кловис, что в английской деревне мы попали в
западню и чуть не потеряли свою свободу, а может быть, и жизнь...
  - Да, я узнал об этом, поэтому я и удрал. А кроме того, они меня
обманули. Никакого изумруда я не получил. Пират, у которого были эти
изумруды, вступил в союз с господином графом. Я должен был сообразить, что
если господин граф там окажется, то это он будет таскать каштаны из огня.
Я поступил правильно в тот день, когда пошел к нему служить, и должен был
там и оставаться.
  - Да, - строго сказала Анжелика. - Но у вас всегда голова плохо
варила, Кловис. Вместо того, чтобы сохранить верность хозяину, доброту, а
также силу которого вы знаете, вы предпочли следовать вашим дурным
наклонностям, завидовать и вредить другим людям, в частности, мне. Вы были
бы очень довольны, если бы со мной что-нибудь случилось, не так ли? Ну что
ж, можете радоваться. У меня действительно были неприятности, и они еще не
кончились. Но я не уверена, что вы извлекли какую-нибудь пользу из своего
сговора со злом.
  Кловис с виноватым видом опустил голову.
  Несмотря на все его дурные проступки, Анжелика испытывала жалость к
этому затравленному одинокому человеку. Это был ограниченный, хотя и не
глупый парень, имевший кое-какие способности в своей профессии кузнеца, но
слишком примитивный, чтобы в одиночку бороться с превратностями судьбы в
этом сложном и жестоком к простым людям мире. Она знала его тайну: страсть
человека, которому в пляшущих языках пламени кузнечного горна мерещится
богатство, его любовь к драгоценным камням, из которых он мечтал в один
прекрасный день соорудить пышный алтарь в маленькой церкви Сент-Фуа города
Конк в провинции Руэрг, откуда он был родом.
  Она сказала ему:
  - А почему, когда вы поняли, что поступили дурно, вы не пошли и не
поговорили откровенно с господином графом?
  Он посмотрел на нее, не скрывая возмущения...
  - Вы что, принимаете меня совсем за кретина... Это после всего, что я
сделал! Я, можно сказать, послал вас на смерть, вас, госпожа графиня! И вы
хотите, чтобы я обо всем этом ему рассказал... Вы думаете, что он сжалится
над тем, кто хотел вам навредить? Сразу видно, что вы женщина и
воображаете, что мужчины могут просто таять от жалости, как это делаете
вы, женщины... Я его знаю, знаю лучше, чем вы. Он бы меня убил.., или еще
хуже! Он на меня бы так посмотрел, что я бы подох от страха... Нет уж, я
предпочел убежать... Потому что вы для него все.., дороже вас у него
ничего нет... А когда обладаешь самым для тебя дорогим, то у тебя вот
здесь жжет, - сказал он, положив руку себе на грудь. - Никто не смеет к
этому прикоснуться и попытаться у вас его отнять... Я знаю, что это
такое... У меня тоже есть самое для меня дорогое, это моя жизнь.., и я не
хочу ее потерять, и поэтому я убежал... Потому что "они" идут за мной по
пятам. "Они" так опасны, - продолжил он тихим голосом, - что только
взглянешь на них, и кровь у тебя застывает в жилах. Среди них есть такие
типы, как Зверюга, Одноглазый, Хмурый, Невидимка (это тот, кого они
посылают первым, потому что никто его не заметит, так он похож на кого-то,
кого ты уже видел). Все они - отродье Сатаны. Может быть, они захотят
узнать, где я прячу самое дорогое, что у меня есть, но дудки, я им не
дамся.
  Он забросил мешок за спину и направился к выходу из пещеры.
  Кантор одним прыжком преградил ему дорогу.
  - Не так быстро, Кловис! Ты нам еще не все сказал.
  - Как это не все? - ответил углекоп.
  - Не все! Ты что-то от нас скрываешь. Я это чувствую.
  - Ты похож на своего отца, - выдавил Кловис, посмотрев на него с
ненавистью. - Ну ладно, дай мне пройти, пацан. Я вам сказал, что не хочу
оставить в этом деле свою шкуру. Хватит и того, что я попытался спасти
ваши две шкуры...
  - Что ты хочешь сказать? - перебил его Кантор. - От какой опасности
ты хотел нас спасти?
  - Да, говорите! - настойчиво попросила Анжелика, поняв из слов
Кловиса, что Кантор угадал правильно. - Кловис, мы всегда были добрыми
друзьями, и вы жили вместе с нами в Вапассу. Будьте настоящим товарищем и
окажите нам свою помощь до конца.
  - Нет! Нет! - упрямо повторял Кловис, оглядываясь с затравленным
видом. - Если я сорву их план, То "они" меня убьют.
  - Какой "план"? - вскричал Кантор. - Кловис! Ты не можешь позволить
им одержать над нами верх. Ты же один из наших...
  - Я вам сказал, что я оставлю в этом деле свою шкуру, - повторил
Кловис с отчаянием. - "Они" убьют меня. "Они" не отступят ни перед чем.
Это демоны.., они следят за мной, я всегда их чувствую у себя за спиной...
  - Кловис, ты ведь один из наших, - повторил Кантор, посмотрев на него
своими зелеными глазами, как змея, которая хочет загипнотизировать свою
добычу. - Говори.., или иначе, от них, может быть, тебе удастся уйти, но
ты не уйдешь от божьей кары, от проклятья твоей овернской святой.
  Углекоп, прислонившись к стене пещеры, напоминал загнанное животное.
Он пробормотал:
  - Вы мне как-то сказали, мадам, что я должен покаяться. Как вы об
этом узнали?
  - По вашим глазам, Кловис. Вы человек, который не может никак решить,
находится ли он на стороне добра или на стороне зла. Этот момент наступил.
  - Они взорвут корабль!
  - Какой корабль?
  - Корабль губернатора, который стоит на якоре недалеко отсюда.
  - "Асмодей"?
  - Может быть, он так называется.
  - И когда?
  - Откуда я знаю? Сейчас, через час.., или через два. Но это
произойдет этой ночью во время праздника, который там устроили...
  Лица Анжелики и Кантора застыли от ужаса.
  - Поэтому я и сделал так, чтобы вы оба пришли сюда.., когда я узнал,
что вы будете присутствовать на этом празднике. Я не хотел, чтобы вы
взлетели в воздух вместе со всеми... Вот, я все сказал... Теперь дайте мне
уйти...
  Он резко отстранил их и выбежал из часовни. Они услышали, как,
продираясь сквозь кустарник, словно дикий кабан, он спустился в овраг.
  Слава создателю, который сделал индейцев столь же быстрыми в беге,
как олень!
  Пиксарет устремился вперед по дороге, которая вела к владениям
Марселины, перепрыгивая через препятствия, почти не касаясь земли, иногда
буквально летя по воздуху, пересекая ночную тьму, как молния, как ветер.
Глядя на него, боги должны были испытывать гордость за род человеческий.
  Будучи предупрежденным Анжеликой об опасности, которая нависла над
гостями губернатора на борту "Асмодея", он бросился вперед, быстро обогнав
Кантора. Кантор бежал очень быстро, но Пиксарет летел, как на крыльях.
  Анжелика следовала за ними столь быстро, насколько ей это позволяла
больная нога. Ужас подгонял ее, и она, задыхаясь, добежала до фактории
братьев Дефур. Оставалось пробежать еще полмили.
  Она остановилась. Незадолго перед этим она крикнула Кантору, чтобы
его задержать. Храбрый мальчик бросился спасать других, вовремя
предупредить их, рискуя, как и благородный индеец, своей жизнью.
  А если корабль взлетит на воздух в тот момент, когда они оба будут на
его борту, раньше чем им удастся убедить всех участников праздника
покинуть его?
  Эта мысль повергла Анжелику в такой ужас, что она не могла ни думать
о чем-либо другом, ни даже обратиться с молитвами к небу.
  "Это невозможно, - повторяла она себе, - это было бы слишком ужасно.
Это не должно случиться".
  Каждая секунда решала судьбу многих людей и, может быть, судьбу ее
сына, рискующего жизнью ради спасения других. В трюмах "Асмодея" некий
смертельный груз пожирал время и приближал мгновение катастрофы. В какой
момент пересекутся неотвратимый взрыв и бешеный бег Пиксарета и Кантора?
Произойдет ли это до их прибытия? Или тогда, когда они будут на борту
корабля? Или потом, когда все будут спасены?
  Анжелика бежать уже не могла и пошла шагом. Когда она находилась на
полпути к берегу, в глубине леса возник ослепительный сноп света, и гром
взрыва отозвался эхом в скалах.
  Как она дошла до дома Марселины? Она об этом никогда не узнает...
  Ее глазам предстал пылающий корабль, который погружался в черную
гладь воды. Затем при свете пламени она увидела на берегу многочисленную
толпу и силуэт маркиза де Виль д'Авре, который непрерывно сновал взад и
вперед, что-то при этом крича.
  Пиксарет и Кантор прибежали вовремя.
  Пиксарет появился на полуюте среди участников праздника.
  - Спасайтесь! - закричал он. - В трюмах корабля находится смерть!
  Маркиз де Виль д'Авре был единственным, кто всерьез воспринял его
слова. Другие были наполовину пьяны и ничего не слышали. Но маленький
губернатор оказался на высоте положения. Держа на руках своего сына, с
невероятной энергией, при помощи Пиксарета и Кантора, он вывел всех на
палубу, погрузил в лодки, которые стояли у борта корабля, и переправил на
берег.
  Оказавшись на твердой земле, люди смотрели друг на друга, ничего не
понимая.
  - Что произошло? Где мой стакан?.. Виль д'Авре стряхнул пыль со своих
манжетов и посмотрел снизу вверх на высокого Пиксарета.
  - А теперь объясни, сагамор! - сказал он торжественно. - Что все это
означает?..
  И в следующее мгновение раскат грома потряс бухту. Из трюмов судна
взвились вверх языки пламени. За несколько минут огонь охватил весь
корабль. Он накренился и затонул, унося на дно моря весь свой груз, все
меха и другие богатства губернатора Акадии.


                                  Глава 10


  Можно ли перечислить все утонувшие богатства? Помимо мехов там были
тысячи фунтов самых разнообразных товаров (в основном, английских),
драгоценности и испанские дублоны, полученные губернатором в оплату за его
помощь или покровительство от владельцев мелких факторий Французского
залива, которые часто сами являлись перекупщиками оружия и боеприпасов.
Торговая деятельность маркиза де Виль д'Авре свидетельствовала о том, что
его интересуют буквально все вещи на свете, и он хорошо знает их торговую
или художественную ценность. Там были вина, ликеры, ром с островов.
Подарки, полученные от Пейрака в Голдсборо, были среди тех предметов, чью
потерю он оплакивал больше всего. Спасти удалось лишь голландскую
фаянсовую печь, так как маркиз недавно разобрал ее и перевез на берег,
чтобы показать Марселине, а также, чтобы лучше упаковать, прежде чем он
отправится в обратное путешествие в Квебек, к берегам Новой Шотландии, где
море было очень бурным.
  Всю ночь и весь следующий день берег против того места, где затонул
"Асмодей", был похож на растревоженный муравейник. Каким образом могла
быть совершена эта диверсия? (рыла ли тому причиной небрежность, пожар,
возникший по вине какого-либо матроса, который напился и опрокинул фонарь,
или же забрался с ним в трюм, не обращая внимания на спертый воздух, какой
там иногда бывает во время сухой летней жары, когда некоторые продукты,
сваленные в кучу, начинают бродить, а из плохо закупоренной бочки с
крепкой тростниковой водкой испаряется спирт. Достаточно было одной
искры...
  Но все знали, что было совершено заранее подготовленное преступление.
Маркизу де Виль д'Авре принесли кусок довольно странного кабеля, найденный
одним индейцем на берегу в соседней бухте. Губернатор внимательно осмотрел
его, покачал головой и сказал с горечью в голосе:
  - Гениально! Это просто гениально!
  Это был кем-то забытый или брошенный за ненадобностью кусок искусно
сделанного запального шнура. Маркиз разъяснил, что пираты южных морей,
желающие отомстить какому-нибудь конкуренту, неплательщику долгов или
тому" кто забывает выполнить свои обещания, были очень изобретательны в
деле изготовления медленно тлеющих фитилей, не выделявших при горении ни
запаха, ни дыма. Они могли быть протянуты к пороховому отсеку трюма
каким-нибудь злоумышленником, и у того оставалось достаточно времени,
чтобы успеть убежать. Этот шнур был особо "гениальным". Он был сделан из
рыбьего кишечника, заполненного, как тоненькая сосиска, измельченным
трутом, "склеенным" каким-то черным веществом, состав которого Виль д'Авре
не мог точно определить, но в котором Анжелика распознала чилийский клей,
так как подобный материал очень часто использовал для своих работ граф де
Пейрак. Все было пропитано индейской смолой.
  - Эта смола позволяет содержимому кишки гореть медленно и не выделять
ни запаха, ни дыма, - сказал губернатор. - Фитиль мог быть протянут к
нашему кораблю и подожжен вчера или позавчера. Никто не смог бы его
погасить или обнаружить, раньше чем огонь достигнет своей цели...
  - Но ведь корабль охраняли?
  - Кто охранял? - прорычал де Виль д'Авре. - Лентяи, которые
напиваются пьяными и спят с дикарками... При всем этом столько народу
ходило взад и вперед во время подготовки к празднику, что кто угодно мог
взойти на борт с этим шнуром, спрятав его в своей шляпе...
  Он с подозрением посмотрел в сторону братьев Дефур.
  - Эге! - сказал старший из них. - Вы что, нас хотите обвинить?.. Ну,
это уж слишком, губернатор!.. Вы забыли, что мы также находились на борту
корабля в этот вечер, и, если бы не наррангасет, мы бы вместе с вами
взлетели в воздух...
  - Это правда! А где наррангасет?.. Как он мог об этом узнать? Он
заговорит, даже если для этого мне придется подвергнуть его пытке...
  Чтобы избавить Пиксарета от этого допроса, Анжелика сказала, что это
она его предупредила о готовящемся покушении и что всех их спасла только
фантастическая скорость индейца. Но она отказалась сообщить имя Кловиса и
дать его приметы, хотя маркиз, весь дрожа и вне себя от волнения, засыпал
ее вопросами. Представитель губернатора Новой Франции в Акадии был готов
направить всех индейцев области на поиски этого человека и начать
поджаривать ему пятки, чтобы вырвать у него все возможные сведения об
истинных организаторах этой катастрофы. Анжелика признала, что уже
несколько месяцев какая-то банда злоумышленников бродит в этих местах,
стремясь, судя по всему, особо навредить графу де Пейраку и его друзьям.
Но она гарантирует, что тот, кто рисковал своей жизнью, чтобы ее
предупредить, никак не может быть заподозрен в сообщничестве с ними - Тем
не менее я хочу, чтобы мне его нашли, - кричал Виль д'Авре. - Он мне
скажет все, все! Мы должны как можно быстрее обезвредить этих бандитов.
  В этом все местные жители, в том числе братья Дефур, разделяли его
мнение. Возмущение было особенно велико среди здешних колонистов, а также
среди индейцев, которым сказали, что англичане потопили корабль, привезший
им подарки от короля Франции. Они выходили из леса и готовы были пойти
войной против любого врага, на которого им укажет губернатор.
  Упорное нежелание Анжелики дать ему более подробные сведения о том,
как она обо всем этом узнала, приводило Виль д'Авре в ярость. Потеря
богатств и особенно тех предметов, которые он с такой любовью собирал,
волновала его, безусловно, гораздо больше, чем спасение своей собственной
жизни. В своем горе он совсем потерял голову.
  - А кто мне докажет, что это не вы, мадам, подготовили весь этот
заговор. Это дело ваших рук или кого-то из ваших людей... Я уверен, что
господин де Пейрак способен на все, чтобы установить свою гегемонию во
французских владениях. Он неоднократно доказал, что хитрость ему не
чужда... А ваша преданность ему всем известна. Ликвидировать губернатора
Акадии и всех, кто ему верен... Превосходная операция! И он хозяин всех
этих мест... Теперь мне все ясно.
  - Вы говорите о моем мухе и обо мне? - воскликнула Анжелика, вне себя
от возмущения.
  - Да! - воскликнул он, топнув ногой, весь красный, как вареный рак. -
И вот доказательство! - И он стал размахивать куском фитиля, начиненного
порошком из трута.
  - ..Столь невероятно сложная вещь могла быть изготовлена только в его
дьявольских мастерских. Его рабочие и его рудокопы самые опытные, самые
искусные на всем свете. Об Этом известно во всех уголках Америки. Вы что,
будете это отрицать?..
  У Анжелики вдруг, словно молния, мелькнула в голове мысль о том, что
без черной лапы Кловиса, возможно, не обошлось при изготовлении этого
медленно горящего фитиля. В глазах мало-мальски сведущих людей такая
сложная и изобретательно исполненная вещь могла быть сделана только в
Голдсборо или в Вапассу. Помощь овернца их врагам, по всей видимости,
состояла не только в том, чтобы отправить ее в английскую деревню...
  Ошеломленная этой мыслью, она рассматривала кусок шнура. Она сама
могла погибнуть в результате этого покушения, но ее не было на корабле так
же, как и Кантора, и это не могло не вызвать подозрения. Вдруг фраза,
прочитанная ею на куске бумаги, найденном в куртке бандита, приняла
ужасный смысл: "Сейте горе на ее пути, но так, чтобы обвиняли в этом ее".
  Увидев, что она замолчала, Виль д'Авре восторжествовал.
  - Ага, вам нечего сказать! Значит, есть доля правды в том, что я
говорю! Как это случилось, что только вы, мадам, и ваш сын отсутствовали
на празднике?
  - Я вам уже объяснила, - вздохнула Анжелика. - Нас позвали. И
подумайте, маркиз, если бы я хотела всех вас уничтожить, разве я стала бы
посылать к вам именно Пиксарета и даже своего сына, рискуя, что оба они
взлетят на воздух вместе с вами?
  - Все это хорошо разыгранная комедия.., или в вас вдруг заговорила
совесть. У женщин такое случается.
  - Хватит! Вы уже начинаете заговариваться! В том, что произошло, есть
и ваша вина.
  - Как моя? Ну, это уже слишком, - вскричал он фальцетом. - Я разорен,
я в отчаянии, я чуть не лишился жизни И вы еще меня во всем этом обвиняете!
  - Да, вас, так как вы должны были в Голдсборо нас предупредить об
опасности, которая нам угрожает со стороны герцогини де Модрибур.
  - Но какое это имеет отношение ко всему, что здесь произошло? Какая
может быть связь между тем, что я знал о герцогине, с этой бандой
преступников, о которой вы мне рассказали, и гибелью моего корабля?..
  Анжелика в растерянности положила руку себе на лоб.
  - Возможно, вы правы! И тем не менее я чувствую, что существует
какая-то связь между ней и теми несчастьями, которые на нас обрушились...
Потому что все это дело рук Сатаны, а она одержима дьяволом.
  Губернатор с испугом посмотрел вокруг себя.
  - Вы так говорите, как будто она сейчас сюда вернется, - простонал
он. - Этого нам еще не хватало.
  Он сел на скамейку и вытер глаза своим кружевным носовым платком.
  - Извините меня, Анжелика. Я признаю, что говорю что-то не то. Я так
взволнован, что допустил ряд бестактностей. Но мой инстинкт мне правильно
подсказывает. Я знаю, вы здесь ни при чем, напротив, вы спасли нам жизнь,
но признайтесь, что дружба, которую я к вам питаю, к вам и вашему супругу,
обошлась мне очень дорого. Вы должны по крайней мере помочь мне найти
этого человека.
  - Я не могу этого сделать, и в любом случае он сейчас уже далеко
отсюда.
  Впервые ей пришло на ум, что могла существовать какая-то связь между
Амбруазиной и теми незнакомцами, которые строили против них козни. Эта
мысль казалась бредовой, лишенной всякой логики, но что-то необъяснимое в
переплетении событий постепенно укрепляло эту уверенность, и под влиянием
охватившего ее волнения это отразилось у Анжелики в подсознании.
  Все раздваивалось, покрывалось каким-то туманом. Цели, которые их
враги преследовали, не поддавались логическому объяснению, но повсюду
просматривалось какое-то неумолимое желание любыми средствами, любыми
путями их уничтожить, непременно поразить их тела и души.
  Кто-то искусно стягивал петлю вокруг нее, давая ей возможность
избежать смерти лишь для того, чтобы почувствовать, какому ужасному
испытанию будет подвергнуто ее Духовное бытие. Была ли она готова бороться
против этого, как умела бороться за свою жизнь?
  Наносимые ей удары становились все более сильными, все более
жестокими, все более изощренными. А тот удар, который обрушился на нее на
следующий день после взрыва "Асмодея", чуть совсем не подорвал ее духовные
силы.


                                  Глава 11


  Анжелика осталась у Марселины Реймондо, чтобы помочь ей успокоить и
ободрить маркиза де Виль д'Авре. Отлив обнажил остов потерпевшего крушение
корабля, и многие бросились спасать то, что еще можно было спасти. Тем
временем индейцы готовились разжечь костер войны, а караван с восточного
побережья шел из болот с грузом товаров.., и новостей.
  Марселина попросила разыскать Анжелику. Она привела ее к себе и
уединилась с ней в своей комнате, "чтобы спокойно поболтать, не обращая
внимания на весь этот гвалт".
  Внушительная фигура Марселины, усевшейся напротив Анжелики, была
воплощенной решимостью.
  - Мы, женщины, должны помогать друг другу, - заявила она, - и самое
лучшее здесь - это полная откровенность. У меня плохие новости, мадам.
  Анжелика бросила на нее взгляд, исполненный тревоги" но не произнесла
ни слова.
  - Мой старший сын вернулся из Тормантйна, - сказала Марселина.
  - Он не видел моего мужа?
  - В том-то и дело, что видел, но... Марселина перевела дыхание и
продолжила:
  - Он был.., да, он был с той.., вы ее знаете, с той, о которой
рассказывал губернатор.., с какой-то герцогиней.., как ее.., де Модрибур...
  - Это невозможно! - воскликнула срывающимся голосом Анжелика.
  Потрясение ее было столь велико, что она и сама не услышала своего
крика, полного страха и отчаяния. Откровения Марселины поразили ее, как
удар грома, ей почудилось, будто у нее кровь стынет в жилах от
непередаваемого ужаса.
  Она была уверена, что рано или поздно и ее не минет чаша сия. Но ее
ум не мог с этим примириться... И она повторяла упавшим голосом слова,
слышные, казалось, ей одной.
  - Это невозможно! Я же сама видела, как эта женщина, захваченная
англичанами, была отправлена и Новую Англию как заложница.
  - Вы видели, как она Отправилась... Но вы не видели, как она прибыла
на место.
  - Это неважно! Главное, что она уехала, говорю вам.., уехала,
уехала...
  Она повторяла эти слова, как заклинание, стремясь освободиться от
ненавистной соперницы, выбросить ее из памяти.., сделать каким-то чудом
так, будто она никогда и не существовала. Затем Анжелика попыталась
успокоиться.
  "Я веду себя как девчонка, - подумала она, - как девчонка, которая не
хочет страдать и взрослеть... Что-то надломилось во мне в тот день, когда
Жоффрей отправился к ним, и с тех пор меня терзает страх, что мне придется
еще раз пережить эти часы.., еще раз оказаться преданной... Что же он
говорил? Не нужно ничего бояться... К любой проблеме надо подходить
разумно, и все уладится... Надо смело идти своим путем, и чудовища
отступят. Я не могу отделить себя от него, разве что ценой смерти... Я на
это не способна... И тогда?.. Что же делать?.. Идти вперед... Знать..."
Марселина внимательно смотрела на нее, и Анжелика поняла, что та
догадывается о ее беде. Недаром акадийка употребила простонародное
выражение: он "с той"...
  Но для Анжелики это еще ничего не значило. Для нее важно было одно:
Амбруазина была там, на восточном побережье, тогда как она должна быть в
Новой Англии, в Салеме или Бостоне.
  - Он меня удивил, - продолжала свой монолог Марселина, качая головой.
- Ведь он не из тех мужчин, кому может вскружить голову какая-то шлюха. Но
с "ними", мужиками, не знаешь, что и думать! У нас, у женщин, сердце
находится здесь, - сказала она, положив руку на свою пышную грудь, - а у
мужчин.., у них пониже...
  Внезапно Анжелика почувствовала приступ тошноты.
  Она мысленно увидела Амбруазину, с ее загадочной чувственностью..,
эту дьявольски умную и искушенную соблазнительницу, которая не могла не
вызвать в восприимчивой Душе Пейрака по меньшей мере охотничьего интереса.
  Нет, невозможно!.. Невозможно... Она не верила, что он в такой
степени уязвим.
  - Эти мужчины, у них есть тридцать шесть способов надувать нас, -
продолжала Марселина. - А мы, женщины, не настолько умны, чтобы понять,
что же ими движет. Так уж повелось, что мы не много значим в их жизни.
Куда меньше, чем приключения, победы, честолюбивые замыслы.
  "Она права... Ив то же время не права! Ведь он не такой, как все".
  Анжелике вдруг захотелось возблагодарить своего любимого за то, что
он не похож на "других", что его так трудно раскрыть, понять, что он -
тайна даже для нее, что он способен проявить немыслимую суровость, но и
невообразимую доброту и нежность; за способность признать, что только
Анжелика сумела победить его глубокое пренебрежение к чувствам, что она
завоевала его сердце почти против его воли, что только она смогла
по-настоящему покорить его, сковать его так, что он не почувствовал ни
опасений, ни унижения.
  Она превозносила гнев, который охватил его при первом подозрении о ее
неверности, гнев, настолько противоречивший его характеру, что он и сам
был поражен силой своего чувства.
  "Когда-то при всей моей любви к вам, я мог жить без вас... Но сегодня
уже не смог бы..."
Несмотря на эти слова, которые всплыли в ее памяти, как спасительная
соломинка, мысль о том, что где-то там, рядом с ее мужем, находится
Амбруазина, отозвалась в ее сердце такой резкой болью, что у нее
перехватило дыхание. Как же смогла она, эта коварная сирена, ускользнуть
от Фипса?
  - Вы уверены, что речь идет именно о ней? - спросила Анжелика.
  - Никакого сомнения. Она там вместе с целой командой королевских
невест. Говорят, что привез их господин де Пейрак и что он, возможно,
будет сопровождать их в Квебек.
  И снова Анжелика почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
  Был ли Жоффрей де Пейрак предупрежден о пленении Амбруазины
англичанами... Искал ли он встреч с ней, хотел ли освободить, когда
курсировал у Порт-Руаяля и Голдсборо, не высаживаясь на берег?
  Ей не хотелось показывать Марселине свои сомнения, ни тем более
уверять ее в полном доверии к мужу. Это были их личные отношения, слишком
деликатные, чтобы облекать их в сухие слова, и ни ее боль, ни ее глубокая
вера никого не касались.
  - Ладно, - сказала она наконец, - посмотрим.
  - Вы все-таки едете?
  - Разумеется! Мне совершенно необходимо увидеться с ним, особенно
после того, что здесь произошло. И еще, я попросила бы вас, Марселина, не
сообщать Виль д'Авре о появлении на восточном побережье герцогини де
Модрибур. Я хочу просить его сопровождать меня, так как мне необходимо его
свидетельство. Если он узнает, что герцогиня там, он может отказаться
поехать со мной.
  - Договорились, - согласилась Марселина. Свет восхищения блеснул в ее
прекрасных карих глазах, обращенных к Анжелике.
  - Вы настоящая дама! - сказала она с нежностью.
  Они вышли на лужайку перед домом.
  Снизу, как всегда, доносились голоса людей, смешиваясь с криками
бакланов и морских сорок, но в их тональности слышалось нечто тревожное.
Все двигались в одном направлении, взволнованно обсуждали что-то, указывая
на какой-то предмет у прибрежных скал.
  - Похоже, в бухте нашли утопленника, - сказала Марселина, приставив
ладонь козырьком ко лбу.
  Через несколько минут на песчаный берег вытащили недвижное тело.
  - Возможно, этот человек остался на борту корабля, и исчезновения его
никто не заметил? - предположила Анжелика.
  - Кто знает?.. Нынче столько народу болтается у нас без дела...
  От собравшейся вокруг трупа толпы отделился Кантор и бросился бежать
к дому по тропинке, окаймленной кустами люпина. Когда он, тяжело дыша,
приблизился к женщинам, Анжелика уже догадалась о чем-то по его
взволнованному лицу.
  - "Они" все же добрались до него, - бросил юноша. - Это Кловис!..


                                  Глава 12


  Анжелике не пришлось уговаривать Виль д'Авре сопровождать ее. Он
вдруг сам заявил не терпящим возражений тоном:
  - Я возьму вас с собой. Не имеет смысла сидеть здесь и ждать
неизвестно чего. Я должен как можно быстрее попасть в Квебек, чтобы
представить господину де Фронтенаку Доклад о том, что замышляется здесь, в
Акадии. Старина Никола Пари, хозяин восточного побережья, кое-чем мне
обязан. У него наверняка найдется для меня корабль и то, чем его
загрузить: шкуры, соль, уголь. Я не могу возвращаться в Квебек с пустыми
руками, об этом и думать нечего. В сундуках этого старого плута,
промышлявшего морским разбоем, осталось, конечно, кое-что из пиратской
добычи. И на этот раз ему придется показать мне дно своего денежного
ящика, или я лишу его привилегий на Консо и Королевском острове...
  Была еще одна трудность: предстояло переправить сушей, покрытой
многочисленными болотами, довольно тяжелый багаж, поскольку губернатору
удалось в конце концов спасти немало имущества. Среди грузов были и
голландская фаянсовая печь, и сундук Сен-Кастина.
  На выручку пришел Александр, предложивший погрузить все это на "его"
торговое судно, фламандскую шхуну братьев Дефур, подняться на нем как
можно выше по Малому Кодиаку, причем со скоростью дилижанса. Оттуда к
побережью идет приличная дорога. Менее чем за четыре дня груз будет на
берегу у Шедиака, и останется лишь направить за ним баркас из Тормантина.
  Лицо губернатора расплылось в улыбке.
  - Гениально! - воскликнул он, - я всегда говорил, что этот парень -
гений! Иди, я тебя обниму, Александр. Я вижу, что не зря старался
развивать твою сообразительность. Да, ты бываешь иногда легкомысленным и
фривольным, но когда твоя страсть к преодолению порогов и мелей служит
тем, кто тебя любит, я тебе многое прощаю... Отправляйся, друг мой, я тебя
благословляю...
  Они тут же обсудили кое-какие детали. Губернатор хотел, чтобы
Александр сопровождал его груз до Тормантина. Он очень боялся, что того
ограбят на побережье у Шедиака. "Чего еще ждать от этих браконьеров,
слетающихся летом со всего света к нашим берегам..."
Он выдал Александру кругленькую сумму денег, чтобы тот мог найти
надежную охрану или нанять какую-нибудь посудину, затем забрал их назад,
решив, что нынешней молодежи, с ее мозгами набекрень, ни к чему такие
деньги, и в конце концов снова вручил их с многочисленными наставлениями,
которые были выслушаны Александром, как обычно. Было ясно, что он ждал
лишь конца нотаций, чтобы взобраться на свое судно и поднять парус.
  - Вот и поймите эту молодежь, - вздохнул Виль д'Авре. - Лето сводит
их с ума. Зимой он обязательно вернется погреть ноги у моей фаянсовой
печки и полакомиться яблочками с карамелью.., фирменным изделием моей
кухарки... Вот увидите! Но это еще когда будет. А сейчас нужно найти судно
и спасти то, что еще можно сохранить... Уж эта мне Акадия! Как гвоздь в
башмаке! Настоящий адский котел!.. Никогда я сюда больше не вернусь... И
все же я люблю Марселину и моего маленького Херувима!..
  Что касается Анжелики, она уже отослала "Ларошельца" с боцманом Ванно
и небольшим экипажем на борту. Они должны были обогнуть Новую Шотландию и
встретиться с их экспедицией в Тормантине или Шедиаке после захода в
Голдсборо, чтобы поставить в известность об их злоключениях Колена
Патюреля. В качестве эскорта Анжелика оставила при себе лейтенанта
Барсампюи и несколько матросов.
  Она предпочла бы, чтобы Кантор и в этом рейсе исполнял обязанности
капитана "Ларошельца", но юноша отказался оставить ее. "Через два дня мы
встретимся с твоим отцом, - сказала она, - еще через несколько дней к нам
присоединишься и ты... Нет никаких оснований бояться за" меня..."
Однако Кантор заупрямился без видимых причин. Не без труда удалось
Анжелике скрыть свои переживания и не рассказать сыну о появлении
герцогини де Модрибур. Хотя, возможно, до него уже дошли слухи об этом или
подсказала что-то интуиция.
  Она не стала настаивать. В конце концов присутствие сына всегда
доставляло ей радость, служило поддержкой и утешением.
  К поездке готовился, конечно и Пиксарет, всегда невозмутимый и
уверенный в себе. Он даже подсмеивался над чем-то. Однако Анжелика,
начавшая все лучше понимать его, чувствовала, что он полон тревоги, как
человек, которого ждет поход через враждебную страну.
  - Эти малеситы - просто вонючие животные, - пояснил он коротко. - Их
друзья и союзники на земле - это спирт и товары с кораблей. Остальное их
не тревожит, и они с трудом отличают ирокеза от абенака...
  Среди аборигенов заметно было какое-то брожение, глухое недовольство;
ходили разговоры о войне и отмщении, о подарках, которые были-де обещаны,
но не вручены. Многие индейцы целыми группами без видимых причин следовали
за караваном. Виль д'Авре убеждал себя, что этим оказывалась честь ему,
губернатору Акадии. Однако Пиксарет не ждал от беспокойного эскорта ничего
хорошего. Местные индейцы Успели уже собрать с сезонных рыбачьих судов
дань в виде значительного количества спирта. Близилось время, когда они,
объединив имеющиеся в каждом племени запасы огненной воды, должны были
предаться безумным пьянкам, кончавшимся обычно дикими драками и
убийствами, которые постепенно принимали у них форму традиционных
колдовских церемоний.
  Возбужденные ожиданием наслаждения, доставляемого им этим ядом
бледнолицых, "молочком французского короля", как они его называли, зная,
как дорого им обойдется участие в оргиях и не имея сил отказаться от них,
индейцы становились подозрительными и нервными, недовольными собой и всем
остальным миром, теряли свое обычное благодушие.
  К счастью, присутствие двух братьев Дефур, а также сыновей Марселины,
которые были, можно сказать, местными жителями и имели родственников или
названых братьев среди индейцев, обеспечивало каравану безопасность.
  К тому же они довольно скоро должны были оказаться по другую сторону
перешейка Шигнекто, а с выходом на берег залива Святого Лаврентия покинуть
замкнутый в самом себе мир Французского залива, сурово охраняемого
болотами, бурями и туманами. Там им откроются более широкие горизонты: на
восточном побережье все взгляды прикованы к Европе, здесь уж не
повернешься к ней спиной.
  Нетерпение Анжелики, которой хотелось побыстрее покончить с
неизвестностью и покинуть эти забытые Богом и людьми дикие земли, было
столь велико, что она направила экспедицию кратчайшим путем, по тропинкам
Шигнекто, да еще со скоростью, которую выдерживали лишь дикари, а маркиз
то и дело жаловался, что он не в силах поспевать за ними.
  Но Анжелика была совершенно равнодушна и к его жалобам, и к
открывающимся их глазам пейзажам.
  Она очень спешила и молча шагала, погрузившись в свои мысли, которые
сталкивались в ее мозгу, не находя выхода, так как у нее не хватало
смелости обдумать все до конца и взглянуть правде в глаза.
  Она трепетала при мысли, что Амбруазина может покуситься на жизнь
Жоффрея. Не зря ведь Виль д'Аврс сказал ей: "Это отравительница..." Что
вполне похоже на правду.
  Но Жоффрей не такой человек, чтобы с ним могли легко расправиться, он
не даст себя обмануть, да еще женщине, пусть и соблазнительной,
вынашивающей планы его убийства... Анжелика его изучила. Она вспоминала
его редкую проницательность, его умение держать других на расстоянии, его
способность схитрить, но и проявить выдержку, что отражало свойственные
ему в известной мере пренебрежение и недоверие к роду человеческому.
  Обнаруживая в нем эти качества, она иногда страдала, думая, что
никогда не сможет его полностью постичь, но сегодня они ее радовали как
залог того, что он не позволит Амбруазине себя провести.
  "Он слишком опытен, - убеждала она себя. - Он всегда действовал с
умом, особенно когда дело касалось женщин... Даже по отношению ко мне.
Правда, иногда он недооценивал глубины моего чувства... Но и я ведь не так
проста... Может быть, и я недостаточно хорошо знаю себя, степень моего
недоверия к жизни и людям, силу своей страсти к нему... Если с ним
что-нибудь случится, я умру!.."
Временами, как это бывает с осужденными на смерть, перед ее мысленным
взором проносились картины ее жизни.., их жизни в разлуке, которая была
тем не менее их общей жизнью, так как их всегда объединяли воспоминания и
жгучее ожидание встреч. Возникали его образы, менявшиеся вместе с
превратностями их судьбы: воспоминания о юношеской любви, о графе
Тулузском, а позднее о бешеной тайной страсти, в которой не хотела себе
признаться дама Анжелика из Ла-Рошели, к выкупившему ее пирату по имени
Рескатор.
  Да-да! Достигнув зрелости, она вновь влюбилась в того человека, каким
он стал. Причем даже не узнав еще в нем мужа...
  Рескатор, который ждал ее там, на восточном побережье, оставался для
нее всегда немного загадочным. Когда же он улыбался и сбрасывал маску, то
превращался в доброго товарища по Вапассу, в друга, делившего с ней дни
радости и горя, обладавшего почти женской деликатностью и душевной
чуткостью. Когда же наконец она сможет прижаться к нему, убедиться, что он
есть, что живет среди живых, - ах, как быстро умерший человек исчезает из
мира живых!.. - узнать его, признать по знакомым жестам, выражениям,
звукам голоса, по каждой черточке, раскрывавшей его для ее чуткой любви,
увидеть то, на что раньше она не обращала достаточно внимания: внезапную
замкнутость, гнев, иронию или холодность, которые так пугали Анжелику,
поскольку ее неискушенный ум видел в этом угрозу для себя, а не проявление
высоких личных качеств, проникнутых глубокой человечностью. Он стремился
приспособиться к жизни, покорить судьбу ж не дать ей раздавить себя или
повлечь к слишком быстрому падению.
  В мире, который его окружал, она мало-помалу превратилась - как
звезда, увлекаемая движением галактики, постепенно приближающаяся к
центральному светилу, - в его главную заботу. Он признался ей в этом: "Я
полюбил вас, полюбил ту женщину, какой вы стали... Не будучи еще уверен в
том, что я завоевал ваше сердце, сегодня я в первый раз познал боль
любви... Я, граф Тулузский, признаюсь: потеряв вас, я погибну..."
Пусть он и преувеличивал немного, но в этих его словах было нечто
невыносимо тяжкое для ее боязливого сердца.
  Не означало ли это, что их чувство слишком прекрасно, слишком
необычно, чтобы стать их жизнью, что оно скоро пройдет.., что она
опоздает...
  И Анжелика шагала, не замечая времени, летела, охваченная желанием
броситься к нему, обнять наконец его, живого... А что будет потом, что она
затем узнает, уже не имело для нее значения...


                                  ЧАСТЬ ПЯТАЯ


  ПРЕСТУПЛЕНИЯ В ЗАЛИВЕ СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ


                                  Глава 1


  Бретонский рыбак из Кемпера, устав после долгого дня работы в
одиночку на своей маленькой лодке, решил "покемарить", то есть поспать
несколько часов в уединенной бухте, куда залетают лишь морские чайки да
буревестники. Каково же было его удивление, когда из леса вдруг вышла
по-королевски элегантная светловолосая дама в сопровождении сеньора в
расшитом, правда, несколько запыленном сюртуке, офицера, похожего на пажа
красивого светловолосого юноши и целой группы украшенных перьями индейцев.
Можно было подумать, что в этом году весь версальский двор выбрал для
прогулок эти отдаленные районы Северной Америки, с превеликим
удовольствием резвясь на смрадном и туманном побережье, которое днем
напоминало ад, с его гнетущей жарой, облаками пара и тучами москитов, а
влажными ледяными ночами предупреждало жителей о скором приходе зимы с ее
полярными бурями.
  В Тидмагуше уже появилась некая герцогиня, а теперь еще и эта дама,
прогуливающаяся по диким лесам, словно по придворному парку, движется
прямехонько на него.
  Вышедшая из леса группа обступила рыбака, который, оторопев от
удивления, все еще лежал на песке.
  - Откуда ты, дружище? - спросил его Виль д'Авре.
  - Из Кемпера, монсеньор.
  - Рыбак-сезонник. А твой капитан платит налог?
  - Да, старому Пари.
  - А губернатору области?
  - Да пошел он в з... - ответил рыбак и шумно зевнул, не меняя позы. В
конце концов он был, можно сказать, у себя Дома, на этих берегах, куда на
протяжении нескольких веков каждое лето приплывали на лов и заготовку
трески его деды, прадеды и еще более далекие предки.
  - Вы только полюбуйтесь на этих наглецов, - воскликнул Виль д'Авре, в
гневе втыкая свою трость в песок. - Треска - это одно из главных сокровищ
Акадии. Ее называют зеленым золотом. А все эти баски, португальцы,
нормандцы и бретонцы считают возможным обогащаться здесь за счет
государства, не выплачивая ему ни гроша.
  - Слишком сильно сказано - обогащаться! - возразил рыбак, соизволив
наконец приподняться и сесть. Он подтянул штанины, чтобы показать свои
тощие, изъеденные солью ноги.
  - Вкалываешь здесь, как ненормальный, три-четыре месяца подряд, а
возвращаешься домой, не очень-то разбогатев. Едва хватает на несколько
гулянок между двумя плаваниями.
  - Для бретонца из Кемпера он хорошо говорит по-французски, - заметил
Виль д'Авре, довольно быстро успокоившись. - А откуда твой капитан?
  - Из Фауе.
  - Значит, тоже корнуэлец, только с севера. У них такой же гэльский
диалект, как и у английских корнуэльцев. Как зовут твоего капитана?
  - Спросите его самого, и он вам скажет.
  - Отлично, именно это мы сейчас и проделаем. Ведь у нас нет лодки, и
тебе придется взять нас в свою посудину и доставить к нему.
  - Всю эту толпу? - встревожился рыбак.
  Тут в разговор включилась Анжелика.
  - Подождите немного, маркиз. Нужно сначала узнать, где стоит корабль
этого моряка, в тех ли местах, куда мы держим путь, то есть в Тидмагуш
близ Тормантина...
  Оказалось, что именно там бретонцы из Корнуэла построили причал на
летний сезон. С "незапамятных" времен у них был контракт со старым Пари,
летняя резиденция и торговый пост которого располагались в Тидмагуше.
  - Берег там хорош, бухта обширная. Есть где развернуться и не мешать
друг другу в работе. Бывают здесь и пираты, пристают к берегу, потом
уходят. Приходилось и нам с ними попьянствовать.
  - А не у вас ли находится сейчас знатная французская дама, герцогиня
де Модрибур? - спросила Анжелика подчеркнуто безразличным тоном.
  - Да-да! Ох, и хороша стерва! Но она не про нас. Может быть, ее
вниманием пользуются пираты или наш старик. А может быть, никто вообще. В
конце концов я ничего об этом не знаю. Мы - рыбаки и с ними не знаемся. Мы
попытались приударить за девицами, которые ее сопровождают, но у них
надежная охрана. Кроме того, в разгар сезона нам приходится вкалывать так,
что нам не до женщин, да и капитан держит нас в строгости.
  Анжелика очень опасалась, как бы разговорчивый рыбак не связал имена
Жоффрея и Амбруазины. Но все обошлось, она облегченно вздохнула и
предпочла больше не задавать вопросов. Что до маркиза де Виль д'Авре, он
был вне себя от удивления.
  - Как? Что я слышу? Герцогиня там, и вы об этом мне ничего не
сказали?!
  - Я сочла это излишним.
  - Излишним! Напротив, это очень и очень важно. Если б я знал, что эта
мерзавка там, я бы поехал другим путем. Я бы отправился в Шедиак с
Александром.
  - Вот именно. А я хотела, чтобы вы были со мной. Мне необходимы ваше
присутствие и помощь.
  - Очаровательно! Кто же вас предупредил о ее появлении на берегу
залива?
  - Марселина.
  - Она тоже мне ничего не сказала! Вот они, эти женщины, - воскликнул
Виль д'Авре, огорченный и обиженный. - Они так с вами носятся, так
окружают вас заботой, что вы начинаете верить, будто они вас любят, а
затем.., при первом же случае она сговариваются между собой и посылают вас
на смерть или подталкивают вас к ней без малейших угрызений совести.
  Он решительным шагом направился к опушке леса.
  - Я возвращаюсь.
  - Нет, - взмолилась Анжелика, хватая его за рукав, - вы не можете
меня так оставить.
  - Вы хотите, чтобы она меня убила?
  - Нет, я хочу, чтобы вы мне помогли.
  - Но она меня раскроет...
  - Нет, вы сумеете усыпить ее подозрительность. Ведь у вас редкий
актерский дар, вы же сами об этом говорили. Вот и используйте его...
  - Она посильнее всех актеров мира.
  - Ну и пусть! Мне нужна ваша помощь, - настаивала Анжелика с мольбой
в голосе. - Именно сейчас все будет решено.., там.., на побережье. И это
будет ужасно.., ужасно.., я чувствую это... Вы не можете отказать мне в
помощи в такую минуту.
  Она никак не могла унять дрожь в голосе и, казалось, вот-вот
разрыдается.
  - ..Мой муж будет, конечно, там... Необходимо, чтобы вы с ним
поговорили, рассказали то, что вы о ней знаете.., а в случае необходимости
и убедили его...
  Маркиз поднял глаза, встретил умоляющий взгляд Анжелики и понял, что
же ее мучит.
  - Хорошо! - сказал он наконец. - Никто не сможет сказать, что однажды
я оставил в беде хорошенькую женщину, не попытавшись ей помочь в меру
своих сил.
  Он принял грозный вид, опершись на свою трость с серебряным
набалдашником, и выпрямился во весь свой рост.
  - ..Хорошо, - повторил он, - сразимся с Дьяволицей!


                                  Глава 2


  От мыса Гаспе на севере, находящегося у слияния залива Святого
Лаврентия с рекой того же названия, до Кансо и еще далее к югу тянется
странный мир отмелей и бухт, пропитанных в течение лета запахом рыбы,
усеянных лодками, стоящими на якоре судами и похожими на столы деревянными
помостами на сваях, служащими для разделки трески, окаймленных чудовищными
свалками рыбных отходов, с тучами кричащих птиц над ними,
многокилометровыми гирляндами развешенной для просушки рыбы. Это - царство
трески, Зеленый залив! Часто он покрывается полупрозрачной дымкой,
напоминающей сернистые испарения. Береговые отроги и мысы скрываются тогда
в тумане, а их обитатели прозябают на участках, зажатых между морем,
отливающей металлическим блеском галькой и лесом, покрывающим склоны гор.
Казалось, все кончается за пределами этого мирка. Канадские ели, похожие
на черные веретена, выстроившись непроходимым частоколом, отрезают
побережье от остальной страны... Там, под защитой леса, укрывались
несколько деревушек и форт с оградой, близ которой лепились построенные из
коры хижины индейцев-малеситов, вырождающихся из-за неумеренного
потребления алкоголя.
  За туманами открывался залив. Святому Лаврентию, можно сказать,
повезло, так как его праздник выпал на день, когда француз Жак Картье
водрузил Крест на мысе Гаспе.
  Его именем названа река длиною в несколько тысяч миль, залив,
размерами равный Франции, окаймленный многочисленными островами. На севере
- остров Антикости, на востоке - Ньюфаундленд, на юге - Сен Жан, с его
безлесной поверхностью и красными береговыми обрывами, напоминающий рубин,
брошенный в голубизну моря, и Королевский остров - антрацитовое кольцо
вокруг огромного озера.
  А в самом центре - архипелаг Мадлен: острова Демонов, Птиц,
Пуант-о-Лу, Авр-о-Мезон, Ла Гросс...
  Пленники здешних "песков" были совершенно оторваны от жизни залива.
  Каждый год в начале лета целые рыболовные флотилии с берегов Европы
осаждали, подобно стаям перелетных птиц, эти берега, размещаясь в
излюбленных ими уголках на весь сезон.
  Первый из прибывших считался "хозяином поплавка" и на многие месяцы
по-хозяйски располагался со своей командой на самых лучших местах.
  Таким и предстал перед глазами Анжелики участок Тормантина-Тидмагуша,
когда она появилась там после полудня.
  Мыс Тормантин, давший имя этой местности, находился дальше к северу и
не был виден с этой точки побережья. Таким образом, участок, куда вышли
путешественники, не имел названия и был предназначен для ловли рыбы,
совершения преступлений и.., продажи душ дьяволу...
  Именно здесь все должно было произойти. Анжелика уже говорила об этом
Виль д'Авре. А сейчас, сидя в лодке, подгоняемой веслами бретонца, она
смотрела, как медленно приближался берег. Солнце стояло еще высоко, но
стена тумана превращала его в размытое ослепительное белое пятно. По морю
бежали мелкие, отсвечивающие на солнце волны. Лодка, в которой вместе с
Анжеликой разместился индеец Пиксарет, двигалась довольно медленно. Не
помогал и парус, так как в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения.
  Высокий и нескладный, одетый в черную медвежью шкуру, вооруженный
длинным копьем и луком со стрелами, Пиксарет по праву телохранителя занял
место в лодке, которая, кроме рыбака и его орудий лова, могла вместить
лишь двоих.
  Остальные двинулись вдоль берега по тропинке, то и дело петлявшей в
обход болот, окружавших поселок. Чтобы добраться до места, им требовалось
несколько часов...
  Анжелика смело выпрыгнула из лодки, замочив ноги почти до колен.
  Бретонец указал ей на группу домов, которые ступеньками поднимались в
западном направлении к отрогам гор, местами взбираясь на откосы.
  Эти строения, большие и малые, крытые дранкой, соломой ил" даже
дерном, росли без всякого порядка, словно дикие Растения. Над селением
возвышался деревянный форт, похожий на черное горбатое чудовище, а чуть
дальше, на самом краю мыса, захваченного стайкой елей, рядом с силуэтом
креста, примостилась маленькая часовня с хрупкой колокольней, окрашенной в
белый цвет.
  Анжелика быстро двинулась к берегу, не обращая внимания на прибрежную
полосу, где кипела работа рыбаков. Те, в свою очередь, также не удостоили
ее приветствиями, словно не заметив появления незваной гостьи.
  Неожиданно она очутилась среди королевских невест. Как в кошмарном
сне, перед ней возникли знакомые лица Дельфины, Кроткой Марии, Жанны Мишо
и ее дочки, Генриетты, Антуанетты и даже Петронильи Дамур. На фоне хмурого
неба их лица показались ей бледными и расстроенными.
  Они в самом деле побледнели при ее внезапном появлении.
  - Где же ваша благодетельница? - бросила им Анжелика.
  Одна из невест неловким жестом указала на ближайший дом. Анжелика
двинулась к нему и решительно переступила выложенный из камня порог.
  Она увидела там Амбруазину де Модрибур...


                                  Глава 3


  Дьяволица сидела у окна со сложенными на коленях руками в обычной для
нее позе раздумий и молитв.
  Она повернулась к Анжелике, и глаза их встретились. По губам ее
скользнула легкая усмешка, и она просто сказала:
  - Вы!
  Казалось, Амбруазина ничуть не удивилась, а улыбка ее стала еще более
нежной. Однако и в ней странным образом сказалась зловещая суть ее натуры,
искусно спрятанная за пленительной внешностью.
  - Я никак не думала вновь увидеться с вами...
  - Почему же?.. - бросила Анжелика. - Уж не потому ли, что вы
приказали своим подручным убить меня?..
  - Моим подручным? - с удивленным видом подняла герцогиня свои тонкие
брови.
  Анжелика обежала взглядом все уголки комнаты... "А где же он?" -
подумала она с нетерпением.
  Но, почувствовав на себе иронический взгляд Амбруазины, она удержала
слова, готовые сорваться с губ.
  - - Вот видите, - сказала герцогиня, кивнув головой, - от меня не
так-то легко отделаться. Вы надеялись навсегда избавиться от меня, выдав
этому англичанину... А я вот она! Свободна и нахожусь довольно далеко от
Новой Англии.
  - Как это вам удалось умилостивить Фипса?..
  - Это вас заинтриговало, не так ли? - рассмеялась Амбруазина, заметив
своим гортанным воркующим голосом:
  - Если женщина обладает достаточной ловкостью, ей нетрудно уладить
дело с мужчиной, которого природа щедро наградила всем необходимым для
этого звания.
  И она окинула Анжелику взглядом, полным насмешки.
  - Зачем вы приехали?.. Чтобы найти здесь его?.. Вы решительно не
хотите поберечь себя от страданий...
  И в этот момент глаза Анжелики остановились на укрепленной в углу
вешалке. Она узнала камзол Жоффрея. Тот самый камзол из темно-зеленого
бархата, украшенный серебряной вышивкой, который он носил постоянно.
  Амбруазина проследила за взглядом Анжелики и еще шире улыбнулась.
  - Да-да, - произнесла она игривым тоном. - Да, моя дорогая, такова
жизнь!..
  Недолго думая Анжелика одним прыжком пересекла комнату. Вид знакомой
одежды в чужом доме потряс ее до глубины души. Она схватила камзол, хотела
прильнуть к нему лицом, гладила и гладила ткань кончиками пальцев, словно
пытаясь вызвать знакомого, любимого человека.
  - Вы меня поняли? - настойчиво повторила Амбруазина резким
металлическим голосом. - Да, он здесь, со мной. Он мой любовник!..
  Анжелика резко повернулась и еще раз внимательно осмотрела комнату.
  - Пусть будет так!.. Но где же он, пусть он, сам скажет мне это!..
Где он?..
  На лице герцогини отразились какие-то колебания.
  - Сейчас его здесь нет, - согласилась она. - Два дня назад он
отправился на своем корабле, я не знаю точно куда, но думаю, что на
Ньюфаундленд. Скоро он должен вернуться...
  Анжелика поняла, что она лжет, но и сама в данную минуту не знала,
испытывает ли она чувство горького разочарования или, наоборот, чувство
облегчения от того, что отдалялся момент ее трудного разговора с де
Пейраком в присутствии Амбруазины.
  - Он попросил меня ждать его здесь, - продолжала герцогиня вкрадчивым
голосом, - и заверил, что возвратится самое позднее через неделю. Он
просто умолял меня не уезжать... Он от меня без ума.
  Анжелика никак не откликнулась на эти слова, а лишь скользнула по
герцогине невидящим взглядом.
  - Вы меня не слышите? - повторила та, и в голосе ее прозвучали
нетерпение и раздражение. - Вы меня поняли?.. Говорю вам, я его любовница.
  - Я вам не верю.
  - Почему? Вы думаете, что вы единственная женщина в мире, которую
можно любить?.. Говорю вам, мы любовники!
  - Нет! Вы лжете.
  - Как вы можете утверждать это столь категорично?..
  - Я слишком хорошо его знаю. У него поразительно точный инстинкт и
огромный опыт, в том числе и в оценке женщин. Он не из тех, кто может
позволить провести себя такому презренному созданию, как вы.
  Герцогиня попыталась изобразить ироническое изумление и воскликнула с
издевкой:
  - Что вы такое говорите! Вы утверждаете, что любите его. Безумная!
Любви не существует... Это лишь иллюзия, легенда, придуманная мужчинами,
чтобы им веселей жилось на земле... Ценится только тело и та
всепоглощающая страсть, которую оно вызывает... Я уже рассказывала вам о
Фипсе и утверждаю, что нет мужчины, которого ловкая женщина не могла бы
соблазнить, если она действует со знанием дела!..
  И вдруг Анжелика громко рассмеялась. Она представила себе беднягу
Фипса в единоборстве с этой сладострастной женщиной... Ну мог ли устоять
несчастный перед таким натиском? Конечно, нет! Пуритане плохо
приспособлены к такого рода искушениям; в их душах страх перед
грехопадением может сравниться лишь с неодолимым влечением, внушаемым им
властью Зла.
  Этот внезапный приступ веселья привел в замешательство Амбруазину,
которая смотрела на Анжелику и ничего не понимала, буквально потеряв дар
речи.
  - Вы смеетесь! Вы и в самом деле сошли с ума?.. Вы не можете
смириться с мыслью, что и он способен согрешить? Таковы все мужчины,
говорю я вам! Нужно лишь найти слабое место, какое есть у каждого.
  - У него нет слабых мест.
  - Надо думать, есть.., поскольку.., я, можно сказать, шутя убедила
его в том, что с его стороны было бы ошибкой ради такой женщины, как вы,
пренебречь наслаждением, какое я ему предлагала.
  Анжелике вдруг стало не до смеха.
  - Что вы ему сказали?..
  Амбруазина облизнула губы, как бы вспоминая любовные утехи. В ее
темно-золотистых зрачках блеснул огонек торжества, тогда как лицо Анжелики
невольно выдало ее тревогу.
  - О, очень просто!.. Когда мы встретились в Ла-Эв, где я попросила
Фипса высадить меня на берег... Я рассказала ему, что после его
отправления из Голдсборо вы первым делом нашли Колена Патюреля.., и
отдались ему...
  - Вы это сделали?
  - Как вы побледнели вдруг... - пробормотала Амбруазина, с жестоким
вниманием разглядывая собеседницу... - Выходит, я была не слишком далека
от истины в своих предположениях на ваш счет, а также на счет этого
молчаливого нормандца. У вас лежит к нему душа... А он вас просто любит...
Как и многие другие... Все мужчины любят вас и жаждут вашей близости.
  Выражение ее лица резко изменилось, и она вскрикнула, скрипнув зубами:
  - ..О, как я ненавижу вас! Я хотела бы видеть вас мертвой!..
  И продолжала, перемежая слова душераздирающими криками:
  - Нет! Нет! Не мертвой!.. Если бы вы умерли, из моей жизни исчезло бы
все светлое! О боги! Как могу я желать вашей смерти и приходить в отчаяние
от одной мысли, что вы можете покинуть этот мир?.. Я пришла слишком
поздно! Если бы вы меня полюбили, все бы переменилось. Я исчезла бы в вас.
Я стала бы вашей рабыней, а вы моей. Но вы привязаны к мужчине, к этому
гнусному животному... Он приковал вас к себе!..
  Она принялась выкрикивать такие непристойности, что Анжелике, которая
не могла скрыть своего крайнего изумления, показалось, будто из этого
прекрасного рта действительно выползают отвратительные змеи.
  И как ни странно, именно этот истерический припадок герцогини спас от
нервного кризиса Анжелику.
  Когда Амбруазина рассказала о "разоблачениях", подсунутых ею Пейраку,
Анжелика сразу же представила, какую бурю должны были вызвать эти
обвинения в его душе. Ведь их примирение было еще таким хрупким! Она
вспомнила его искаженное страшным гневом лицо от одной только мысли о
возможной близости ее с Золотой Бородой.
  Только постепенно и очень бережно, с величайшими предосторожностями,
собрав все свое мужество и поступившись своей гордостью, черпая силу для
преодоления испытаний во взаимной глубокой любви, им удалось залечить
мучительные раны, нанесенные друг другу в те трагические минуты.
  Можно представить, как должны были растравить эти слова Амбруазины
совсем еще свежую рану на сердце Пейрака!..
  Она почувствовала вдруг свое бессилие. Ей показалось, что она стоит
перед катастрофой, которую нечего и пытаться предупредить или остановить,
что все потеряно и остается лишь смириться и бежать закрыв глаза.
  И в этот момент Амбруазина, разразившись дикими проклятиями, странным
образом вернула ей уверенность. Растерянность Анжелики сменилась
решимостью, а гнев против этой женщины охватил ее жарким пламенем.
  - Довольно, - крикнула она, топнув ногой, и голос ее перекрыл вопли
герцогини. - Вы отвратительны, вы просто гнусны! Замолчите! Мужчины,
конечно, не ангелы, но именно такие, как вы, делают их пошлыми и глупыми.
Замолчите! Я вам приказываю! Что до мужчин, они заслуживают уважения!
  Они замолчали разом, как бы переводя дух перед новой схваткой.
  - С вами действительно потеряешь голову, - сказала Амбруазина,
пожирая собеседницу взглядом, словно перед ней было некое чудовище. - Я
только что нанесла вам смертельный удар... И не вздумайте отрицать. Это
было очевидно... Я показала вам, что ваша любовь, ваше божество, ваш идол
не безгрешен... А вы находите возможным давать мне уроки... Чтобы защищать
мужчин, всех мужчин... Черт возьми! Что за странная порода у этих людей?
  - Это неважно... Я ненавижу несправедливость, и есть истины, которые
я не позволю вам - как бы ни были вы умны, образованны и влиятельны -
обливать грязью. В нашей жизни мужчина - это нечто очень важное, очень
значительное. И если мы, женщины, не можем иногда постигнуть движение их
мысли, следовать за ними - это еще не причина мстить им за наше
ничтожество, принижая их, повергая их в рабство... Абигель говорила мне
однажды нечто подобное...
  - Абигель!
  И снова герцогиня испустила крик, полный ненависти.
  - Ах!.. Не упоминайте при мне это имя... Я ее ненавижу, эту
лицемерную безбожницу! Я ее просто не выношу... Вы смотрите на нее с такой
нежностью. Вы без конца с ней воркуете... Я как-то видела вас у нее через
окно. Вы положили голову ей на плечо. Спали рядом с ней. Держали ни руках
ее ребенка, покрывая его поцелуями...
  - Тот крик в ночи.., это были вы...
  - Как могла я выдержать такое зрелище и не умереть от горя... Вы были
там, около нее, счастливая.., живая и счастливая.., а ведь она должна была
умереть.., сто раз умереть...
  Анжелика шагнула к герцогине. Казалось, сердце не выдержит
переполнившего ее гнева.
  - Вы пытались отравить ее? - сказала она вполголоса сквозь сжатые
зубы. - ..Вы даже подготовили ее гибель при родах... Когда вы поняли, что
их время приближается, что они должны произойти той ночью, вы пришли ко
мне, чтобы подсыпать снотворное в мой кофе... Его выпила мадам Каррер..,
случайно... Иначе я проспала бы всю ночь, а вы прекрасно знали, что без
моей помощи Абигель могла бы умереть.., вы допьяна напоили старую
индианку, чтобы она не смогла позаботиться о роженице... Затем вы подлили
отраву в приготовленный мной настой... Вы слышали, как я рекомендовала
Абигель принимать его несколько раз в день... Вы пришли после обеда вместе
с другими посетителями, чтобы исполнить ваш гнусный замысел... По счастью,
Лорье закрыл своей корзинкой сосуд, Северина о нем забыла, а вечером я
выплеснула микстуру в окно... Ее попробовал поросенок Бертильи и тут же
подох...
  Анжелика была настолько потрясена, что у нее не хватало слов.
  - Вы хотели, чтобы я своими руками убила Абигель!..
  - Вы любили ее, - повторила Амбруазина, - и не любили меня... Вас
влекло ко многим, но только не ко мне;
Абигель, дети, ваш котенок.
  - Мой котенок... Так это вы... Вы били и мучили его... О, теперь я
понимаю... Это вас он заметил в темноте, и от ужаса у него шерсть встала
дыбом.
  Анжелика нагнулась к Амбруазине, и глаза ее гневно блеснули:
  - Вы хотели и его загубить... Но он вовремя вырвался.., из ваших
когтей...
  - Вы сами в этом виноваты... - герцогиня попыталась прикинуться
невинной девочкой. - ..Вы делали все возможное, чтобы так и случилось...
Вот если б вы меня любили...
  - Ну как вы можете желать, чтобы вас хоть чуть-чуть любили, -
воскликнула Анжелика, вне себя от гнева схватив герцогиню за волосы, и
грубо тряхнув ее. - Ведь вы чудовище!..
  Ее охватила такая ярость, что она, казалось, могла бы оторвать голову
ненавистной герцогине. И вдруг, взглянув в лицо Амбруазине, она заметила
по его выражению, что насилие доставляет той лишь удовольствие.
  Анжелика резко оттолкнула ее от себя, и герцогиня почти упала на
глинобитный пол. Как и в ту ночь в Порт-Руаяле, когда она лежала
обнаженная на своем алом плаще, лицо ее с полузакрытыми глазами было
озарено светом какого-то странного наслаждения.
  - Да, - пробормотала она, - убейте меня. Убейте меня, моя любимая...
  Анжелика, расстроенная и растерянная, заметалась по комнате.
  - Святой воды! Подайте мне святой воды! - крикнула она. - Ради Бога,
святой воды! Я понимаю, что с такими исчадиями ада нужны и кропила, и
заклинания...
  При этих словах Амбруазина громко расхохоталась. Она смеялась до
слез...
  - Ах, вы самая удивительная женщина из тех, что мне приходилось
встречать, - выпалила она наконец. - Самая дивная.., самая неожиданная...
Святой воды!.. Это замечательно!.. Вы поистине неотразимы, Анжелика,
любовь моя!..
  Выговорившись, она встала, посмотрела на себя в небольшое зеркало,
стоявшее на столе, облизнула пальцы и поправила ими свои тонкие брови.
  - ..Да, это правда, я посмеялась с вами, как давно уже ни с кем не
смеялась... Вам удалось меня развеселить... О, эти дни в Голдсборо.., ваше
общество, ваши смены настроения, полные фантазии... Любовь моя, мы созданы
друг для друга.." Если б вы захотели...
  - Довольно! - крикнула Анжелика и бросилась вон из дома.
  Она бежала как безумная, спотыкаясь на каменистой дорожке.
  - Что с вами, мадам? - бросились ей навстречу королевские невесты,
перепуганные дикими криками, которые неслись из дома, где схватились две
женщины.
  - Где Пиксарет? - бросила им Анжелика, переводя чихание.
  - Ваш дикарь?
  - Да! Где он? Пиксарет! Пиксарет!
  - Здесь я, моя пленница, - послышался голос Пиксарета, вынырнувшего
невесть откуда. - Что ты хочешь?
  Она взглянула на него растерянно, так как от волнения забыла, зачем
его звала. А он смотрел на нее с высоты своего огромного роста, и на его
лице цвета обожженной глины, словно кусочки агата, блестели живые черные
глаза.
  - Пойдем со мной в лес, - сказала она на языке абенаков, - побродим
лесными тропами... Там, в святилище Великого Духа.., затихают все боли...
  Индеец, а за ним и Анжелика вышли из селения и быстро зашагали к
опушке леса. Они вошли в лес и двинулись Между сосен и елей, покрытых
из-за долгой засухи серой пылью. Деревья и кусты подлеска, местами уже
тронутые увяданием, радовали глаз красноватыми тонами листвы; иногда
Анжелике и Пиксарету приходилось пересекать целые поляны, покрытые
кустиками черники и брусники, ягоды которых превращали землю в роскошные
ковры, тянущиеся вдоль всего побережья.
  Затем они вступили в темную глубь леса. Пиксарет шел быстро, но
Анжелика легко поспевала за ним, подталкиваемая смутной опасностью, какую
таила в себе остановка. Она знала, что тогда на нее снова накатила бы
горячая волна, которая сжимала ее сердце, затрудняла дыхание и грозила
гибелью.
  Выйдя на поляну, за которой между золотистыми стволами сосен
виднелось море, Пиксарет остановился.
  Он уселся на пенек, поднял глаза на Анжелику и с насмешливым видом
взглянул на нее снизу вверх.
  И тогда горячая волна в ее сердце спала и рассыпалась. Словно
подкошенная, она упала на колени перед индейцем, погрузила лицо в густой
черный мех его медвежьей шкуры и безудержно разрыдалась.


                                  Глава 4


  - Женщины имеют право на слезы, - сказал Пиксарет с удивительно
доброй улыбкой. - Плачь, моя пленница! Яды, накопившиеся в твоем сердце,
будут смыты слезами.
  Он положил руку ей на голову и терпеливо ждал. А она плакала, вложив
в рыдания все свое существо, не осознавая даже в этой круговерти событий
действительных причин своего горя, которому Анжелика полностью отдалась
после того, как были прорваны плотины ее мужества, а ее стойкость
отступила перед человеческой слабостью; это была физическая разрядка,
которая спасла ее от безумия, что бывает в те редкие минуты, когда человек
принимает себя таким, каков он есть, испытывая внутреннее примирение между
тем, что он знает о себе и тем, чего не знает; и эта слабость в конце
концов обернулась благотворным наслаждением. Страдание, которое разрывало
ей сердце, смягчилось, уступило место спокойствию, чувству умиротворения,
ее боль ослабела и утихла.
  Отзвуки катастрофы постепенно замерли, сменились мрачной тишиной, из
которой постепенно возрождалось ее изболевшееся, ослабленное случившимся
"я". Из глубины души возник вопрос: "Что же делать дальше?"
Она вытерла глаза. Без поддержки она не устояла бы после такого
удара. Но рядом был Пиксарет. На всем протяжении этих странных событий
Анжелика чувствовала его человечное, благожелательное присутствие. Не все
еще потеряно. Пиксарет сохранил веру в нее.
  - Его нет здесь, - сказала она наконец прерывающимся голосом. - Его
нет здесь! Он уехал, и я еще не знаю куда. Что-то с нами будет?
  - Нужно ждать, - ответил Пиксарет, вглядываясь в затянутый дымкой
морской горизонт, видневшийся между деревьями. - Он преследует врага и
должен скоро вернуться.
  - Ждать, - повторила Анжелика, - здесь? Рядом с этой женщиной?
Встречать ее каждый день, видеть, как она торжествует, как издевается надо
мной... Нет, это свыше моих сил!
  - Чего же ты хочешь в таком случае? - повысил голос индеец. - Чтобы
победа осталась за ней?..
  Он склонился к Анжелике и указал пальцем на деревню.
  - Следить за своей противницей, не давать ей ни минуты роздыха,
ловить каждое ее слово, чтобы вскрывать любую ее ложь, плести сеть, в
которой она должна погибнуть. Как же ты хочешь проделать все это,
отказываясь жить на месте действия? Эта женщина - настоящая дьяволица, я
это знаю, но ведь и ты, как я понимаю, не сложила еще оружия.
  Анжелика спрятала лицо в ладонях и, как ни старалась, не смогла
удержать нового приступа рыданий. Ну как дать понять Пиксарету, что именно
доставляет ей особую боль?
  - Однажды летом мне пришлось побывать в долине Пяти Племен, -
рассказывал Пиксарет. - Я был один... Каждую ночь я пробирался в деревню,
проникал в один из тех длинных домов, в которых ирокезы ночевали обычно по
десятку семей в каждом, и снимал скальп с одного из спящих воинов... Днем
они выслеживали меня... И чуть не каждую минуту мне приходилось
разгадывать их хитрости... Я не успевал перевести дыхание, позабыл, что
такое нормальная жизнь, в неустанном стремлении оставаться невидимым и
готовить успех следующей ночной операции. Они знали, что это действовал я,
Пиксарет, вождь наррангасетов, но им ни разу не удалось не то что схватить
меня, но даже увидеть. Когда у меня на поясе накопилось двадцать скальпов
ирокезов, я покинул эти места. Но и по сей день в долине Пяти Племен живут
предания о том, что я тогда был способен превращаться в привидение. Так и
ты можешь оставаться здесь, среди своих врагов, но более сильная и ловкая,
чем все они, чтобы готовить их поражение и свою победу.
  - Я боюсь, - прошептала Анжелика.
  - Я тебя понимаю. Гораздо легче бороться против людей, нежели против
дьяволов.
  - Не эту ли грозившую мне опасность ты заметил тогда, придя в
Голдсборо, чтобы потребовать за меня выкуп? - спросила она.
  - Да. Я внезапно обнаружил тени и расслышал шорохи, характерные для
злых духов. Исходили они от тех, кто присутствовал в том зале. Ты была
окружена ими... Мне пришлось уйти, чтобы и самому избавиться от их
злокозненного влияния и обрести ясность ума.
  - Почему же ты меня не предупредил?
  - Женщин не так-то просто убедить, а тебя, пожалуй, труднее многих
других.
  - Но тебя бы я послушала, сагомор, ты это знаешь. Я так верю в силу
твоего предвидения...
  - Что мог я тебе сказать? Указать тебе на эту женщину, твою гостью и
подругу и сказать: "Это - Дьяволица. Берегись ее, она ищет твоей смерти.
Более того, она хочет погубить твою душу..." Вы, белые, смеетесь над нами,
когда нам приходится говорить подобные вещи... Вы смотрите на нас, как на
маленьких детей или выживших из ума стариков. Вы отвергаете самую
возможность того, что невидимое для вас может вполне ясно открываться
нам...
  - Ты должен был меня предупредить, - повторила она - А сейчас уже
поздно. Все потеряно.
  - Я тебя предупредил. Я же сказал тебе: "Над тобой нависла опасность.
Молись!" Ты последовала моему совету?
  - Да.., мне кажется.
  - Зачем же тогда отчаиваться? Господь внимает голосам праведников,
обращенных к Нему даже в самые мрачные для них минуты отчаяния. Откуда ты
взяла, что уже поздно, что все потеряно?
  Анжелика не осмеливалась рассказать этому благородному индейцу, так
уверенно владеющему своими чувствами, в соответствии с традициями племени
и приобретенными навыками, о мучивших ее сомнениях в отношении того, кого
она любила.
  - Ты только послушай. Она утверждает, что мой муж связался с ней и
выбросил меня из своего сердца!
  - Она лжет, - уверенно заявил Пиксарет. - Ну разве такое возможно?
Ведь он Человек-Гром. Он всесилен. А ты - неподвижная звезда, Кава. Какой
же ему прок связываться с дьяволицей?
  Он говорил, опираясь на логику, казавшуюся ему бесспорной. Дикая
распущенность белых лежала за пределами понимания этого дикаря.
  - Правда, белые довольно странный народ, - согласился он, - привычка
спускать курок, чтобы защитить свою жизнь, отучила их сохранять ее при
помощи стойкости души и тела. Какой-нибудь пустячок их угнетает, малейшее
воздержание в пище лишает их силы, они не могут обойтись без женщины даже
накануне боя, не понимая, что рискуют оказаться перед сильным врагом
ослабленными и опустошенными... Но Человек-Гром сделан не из такого теста.
  - Ты говоришь о нем так, будто встречался с ним, - заметила Анжелика.
  Она слушала его, подняв глаза, полные надежды. Его лицо с кожей,
напоминавшей потрескавшуюся глину, украшенное татуировкой, обрамленное
двумя косами, затянутыми в чехлы из лап рыжей лисицы и пучком волос,
ощетинившимися перьями, с вплетенными в него четками и медалями, казалось
ей в этот момент прекраснейшим в мире.
  - Я его знаю через тебя, - ответил Пиксарет. - Мужчина, которого ты
любишь, не может быть ни подлым, ни низким, ни коварным, иначе ты б не
смогла его любить и служить ему. Но ты его любишь. Значит он не подлый, не
низкий и не коварный... Не смей сомневаться в мужчине, когда он идет
тропой войны, женщина!.. Это значило бы ослабить его на расстоянии,
бросить его в опасности.
  - О, как ты прав!
  Ей так хотелось ему верить, тем более, что не прошла еще боль от
удара, нанесенного Амбруазиной в самое уязвимое место их отношений с де
Пейраком. Упоминание имени Колена было для нее полузабытым кошмаром и
оружием, имевшим над ними двумя страшную власть. Жоффрей еще очень
болезненно воспринимал всякое упоминание о том случае, который для
Анжелики уже ничего не значил. Она с некоторым удивлением вспоминала о той
минуте, когда она вдруг испытала физическое влечение к кому-то, кроме
Жоффрея. Какой же странной женщиной была она всего несколько недель
назад... Ей казалось даже, что пролетели годы, что она просто не узнает
себя. И когда же она успела превратиться из неуверенной в себе, зависимой
от своего прошлого и своих недостатков девочки в сегодняшнюю зрелую
женщину, которая нашла своего избранника, обрела уверенность в себе..,
хотя, может быть, и слишком поздно?..
  Может быть, тогда, когда прыгнула через костер басков в Монегане?
Эрнани д'Астигуерра крикнул ей тогда: "Тот, кто пройдет через огонь
святого Иоанна, может целый год не опасаться козней дьявола!"
Воспоминание об этом предупреждении придало ей сил. Пиксарет прав.
Судьба послала ей передышку. Она должна использовать эти несколько дней до
возвращения Жоффрея, чтобы окончательно раскрыть Амбруазину.
  Когда-то она умела сражаться на равных с мадам де Монтеспан "См.
"Анжелика и король".". Правда, сегодня ставкой в игре был не король, да и
противник достался более грозный. Но и она обзавелась более современным
оружием. Жизненные успехи и благосклонность судьбы укрепили ее душу. Для
того, кто никогда не побеждал, поражения горьки. Однако Анжелика, кому
судьба чудом помогла найти утерянное счастье, не откажется сейчас
заплатить за него, может быть, именно потому, что не сумела вовремя
оценить по достоинству его сказочную ценность.
  Близился последний акт, призванный закрепить предопределенность их
любви. Может ли она отступить в такую минуту? Пиксарет увидел, как
блеснули ее глаза и дрогнули крылья носа.
  - Вот и хорошо, - сказал он. - Что бы я делал с трусливой пленницей.
Мне бы совесть не позволила требовать за нее выкуп при столь малых ее
заслугах... Конечно, и мне не много радости жить здесь. Я здесь один, как
в те дни, когда я бродил по Священной Долине ирокезов. Униаке прячется в
лесу со своим родственником. Я обещал им разыскать тех, кто убил их
соплеменника и названого брата, но мне нечего ждать от них серьезной
помощи, так как они нездешние, да к тому же побаиваются злых духов. Мне
здесь потруднее, чем в Долине моих врагов, ирокезов. Но не беда! Наш
главный союзник - хитрость. Не забывай этого, что бы ни случилось, и
береги силы.
  Они возвратились не спеша. Еще издали селение дало о себе знать
криками чаек и тошнотворным запахом, а чуть позднее за поворотом
показались дома да запущенное побережье. Вдоль каменистого пляжа, вокруг
помостов возились моряки, принимавшие вечерний улов. Уже началась работа
по разделке рыбы, ее засолке и вытапливанию рыбьего жира. А вдалеке, на
рейде покачивалось на якоре опустившее паруса бретонское судно.
  Как и советовал Пиксарет, Анжелика, сосредоточенная и полная
решимости, намеревалась оставаться в селении, среди своих противников.
  Но для начала она собиралась заглянуть к Амбруазине и забрать у нее
камзол Жоффрея.


                                  Глава 5


  Этот камзол оказался единственным вещественным следом появления
Жоффрея де Пейрака в Тидмагуше.
  Если корабль отплыл лишь позавчера, простояв в порту более недели,
как утверждала Амбруазина, то его пребывание - а отдых экипажа на суше
всегда сопровождается массой событий - оставило поразительно мало следов.
Можно подумать, что его здесь и не бывало. Нужно было тщательно опросить
очевидцев: рыбаков, фермеров, а также владельца прибрежных земель Никола
Пари, пригласившего их сегодня вечером отужинать в его укрепленной
усадьбе, расположенной на обрыве у моря.
  К концу дня прибыл и весь караван. Вымотанные трудной дорогой,
измученные борьбой с москитами и болотными пиявками, путешественники дошли
до полного изнеможения.
  Незадолго до ужина маркиз де Виль д'Авре негромко постучал в дверь
хижины, где разместилась вместе с сыном Анжелика.
  - Вы готовы, моя дорогая?
  Он предстал перед ними настолько элегантный, в своем шелковом сюртуке
цвета спелой сливы, открывавшем расшитый мелкими розами жилет, и в
башмаках с модными пряжками, что Анжелика не могла не залюбоваться.
  - Я всегда вожу с собой приличный запасной костюм и обувь, - пояснил
маркиз.
  Свое вздувшееся от укусов лицо он довольно искусно обрамил обильно
напудренным париком.
  - Мне хорошо знакомы привычки старика. Он очень требователен к
некоторым условностям. А в остальном, заверяю вас, мы окажемся среди
сборища самых отъявленных бандитов, каких только можно сыскать на сто миль
в окружности. Никола Пари обладает даром окружать себя закоренелыми
негодяями. Он их как бы притягивает к себе, а может быть, просто
развращает своим влиянием добрых людей.
  Он настороженно огляделся вокруг.
  - ..Отсутствие графа еще более усложняет положение. Нам здорово не
повезло! Зачем ему понадобилась эта прогулка в Плезанс! Говорят, он должен
вернуться не позднее, чем через две недели... Во всяком случае, нам не
следует разделяться, - прошептал он. - Я попросил, чтобы меня поселили
где-нибудь по соседству с вами. И будьте внимательны во время еды. Берите
себе только то, что уже попробовали другие, и начинайте есть лишь после
них. Именно так поступаю я, это же я рекомендовал вашему сыну Кантору.
  - А если все гости начнут выжидать, пока примутся есть другие, - с
нервной усмешкой сказала Анжелика, - странная получится картина.
  - Этим нельзя шутить, - помрачнел Виль д'Авре. - Я очень встревожен.
Мы находимся в вертепе Мессалины и царя Плутона.
  - А вы ее уже видели? - спросила Анжелика.
  - Кого ее?
  - Герцогиню!
  - Пока еще нет, - ответил маркиз с видом, свидетельствующим о том,
что он не склонен с этим торопиться, - А вы?
  - Да, я ее видела.
  В глазах маркиза сверкнул огонек любопытства:
  - Ну и как?..
  - Мы обменялись несколькими словами и, признаю, довольно крепкими,
но, как видите, мы обе еще живы. Виль д'Авре внимательно посмотрел на нее:
  - Глаза у вас покраснели, - сказал он, - но держитесь вы молодцом.
Отлично! Наберитесь сил. Я предчувствовал, что нас ждет нелегкая партия.
  На этот раз даже маркиз де Виль д'Авре с его острым языком не сказал,
по мнению Анжелики, всей правды и в описании гостей Никола Пари и его
самого был достаточно снисходителен.
  Называя их сборищем бандитов, он далеко не полностью передал
удручающее впечатление, какое производили Никола Пари, его гости и соседи.
Они были порождением суровой жизни и безудержного разгула страстей. Это
были хищники, готовые наживаться на всем, что попадает им под руку,
выжимать деньги из всех, кто оказывался в окрестностях их орлиного гнезда.
Остатки благородного происхождения проявлялись "у этих людей, изгнанных на
американскую землю, в известной склонности к роскоши, грубой и как бы
выродившейся, но внешне достаточно впечатляющей.
  Здесь не было женщин, если не считать Амбруазины и Анжелики,
приглашенных на ужин, а также сожительниц колонистов, наглых полупьяных
индианок, бродивших вокруг дома.
  У Никола Пари была дочь от жены-индианки. Он отдал ее на воспитание в
монастырь Урсулинок в Квебеке, а потом выдал замуж за сына одного из
соседних помещиков, выделив ему во владение полуостров Кансо и Королевский
остров.
  Комната, в которой проходил ужин, была освещена дымным светом больших
смоляных факелов, вставленных в канделябры и железные кольца, укрепленные
в стенах. Длинный банкетный стол ломился от всевозможных блюд, среди
которых виднелись беспорядочно расставленные деревянные миски для гостей,
а также несколько разрозненных ложек и ножей.
  Понятно, что вместо вилок гостям предлагалось пользоваться
собственными пальцами.
  Зато для вина предназначались настоящие золотые и серебряные кубки, в
которые Виль д'Авре тут же восторженно впился глазами, а также рюмки
резного хрусталя для крепких напитков.
  Здесь безраздельно царили напитки. Это было видно и по тому
благоговению, каким их окружали, и по раскрасневшимся носам участников
торжества. В углах виднелись винные бочки, бочонки на подставках, полные
кувшины вина, узкогорлые оплетенные бутыли темного стекла, наполненные
ромом.
  Дымная полутьма этого пиршества напоминала Анжелике обстановку одного
празднества в маленьком замке на Сардинии, в котором она Принимала участие
во время своего путешествия по Средиземноморью, где правил бал полупират и
полуразбойник, сеньор, обладающий тем же волчьим взглядом и той же опасной
гордыней, что и собравшиеся здесь гости.
  В полутемном зале за столом их было пятеро или шестеро, а может, и
больше. При появлении дам краснорожие сеньоры попытались приветливо
улыбнуться и по знаку хозяина Никола Пари склониться в реверансе на
французский манер. Однако это галантное движение было прервано, не успев
начаться, страшным рыком двух чудовищ, до этого мирно лежавших у очага,
бросившихся навстречу новой группе гостей.
  Старый Пари снял со стены кнут с веревочным концом и щелкнул им
несколько раз почти не глядя. Ему удалось успокоить чудовищ, оказавшихся
огромными собаками неизвестной породы. Их нашли, кажется, на
Ньюфаундленде, жители которого рассказали, что произошла эта порода от
скрещивания медведей с собаками, оставленными на острове одной из
колониальных экспедиций. Они действительно многое унаследовали и от тех, и
от других: гигантский рост и массивное тело, густую, как медвежий мех,
шерсть. Хозяин их уверял даже, что они плавают, как морские свиньи, и
могут ловить рыб.
  Причиной же вспышки их бешенства была росомаха Вольверина,
следовавшая без излишней скромности по пятам за Кантором и другими гостями.
  Она остановилась как вкопанная на пороге, распустив свой роскошный
хвост и оскалив грозные челюсти с острыми зубами, готовая вступить в
поединок с чудовищами.
  - Хо! Хо! Что это еще за чудо? - воскликнул один из гостей.
  - Росомаха, - сказал Никола Пари, - самый свирепый из лесных
обитателей. Эта, должно быть, вышла из леса случайно. Но что удивительно,
у нее совсем не испуганный вид.
  - Но она ручная, - вмешался Кантор. - Это я ее приручил.
  Анжелика заметила, как вздрогнула всем телом Амбруазина.
  - Ваш сын привел с собой этого страшного зверя! Это недопустимо, -
сказала она, с трудом сдерживая желание закричать. - Посмотрите на него.
Он опасен. Его надо убить.
  В ее взгляде, обращенном к Кантору, было столько ненависти, что,
казалось, ее последние слова относились к нему. Анжелика вся похолодела от
страха за сына.
  - Зачем же его убивать? - поднял голос старик Пари. - Оставьте в
покое этого зверя, он пне нравится. Обернувшись к Кантору, он добавил:
  - Браво, мой мальчик! Очень редко кому удается приручить росомаху. Ты
настоящий охотник. И к тому же красив как бог. Хе! Хе! Губернатор, этот
мальчик должен вам нравиться, не так ли? Ешь, насыщайся, сынок!
Присоединяйтесь к нам и вы, сударыни!
  Владелец прибрежных земель залива Святого Лаврентия был немного
горбат и крив, но невероятная тупая сила его личности, превратившая его
при помощи грабежей, неслыханной дерзости и ловких интриг в короля
восточного побережья, словно излучалась каждой его клеточкой. В его
присутствии все невольно подпадали под его влияние.
  Ему показалось, что один из сыновей Марселины или братьев Дефур
допустил небрежность в одежде, не проявив тем самым должного уважения к
хозяину. Он тут же попросил его переодеться, как он выразился, в
"придворный костюм". Нарушитель пытался оправдаться тем, что он только что
выбрался из болот.
  - Ладно, - снизошел Пари, - иди возьми в моей комнате парик и напяль
его на свою глупую башку, для сегодняшнего вечера этого будет достаточно.
  Женщин он усадил друг против друга по краям длинного стола, сам занял
место посередине, и его слезящиеся глаза с явным удовольствием перебегали
с одной на другую, а щербатый рот то и дело расплывался в улыбке. Нехватка
зубов не мешала ему, однако, отдавать должное угощению, которое состояло
главным образом из пернатой дичи, сдобренной острейшим соусом, и
трех-четырех молочных поросят, запеченных целиком на раскаленных углях.
Какое-то время за столом слышался лишь треск разгрызаемых костей да
довольное чавканье. Две большие буханки хлеба с почти черной коркой
позволяли любителям соуса наполнять им свои деревянные миски, а затем
вычищать их кусками хлеба. Мало кто отказывал себе в этом удовольствии.
  Сквозь туманную полутьму зала Анжелика различала прямо перед собой
бледное, но пленительное лицо Амбруазины, однако пар, исходивший от
горячих блюд, и табачный дым из трубок нескольких индейцев как бы
затушевывал его черты. Она появилась здесь как зловещее видение из
неведомого мира, и ее темные зрачки на отливающей перламутром коже лица
казались огромными, а улыбка приоткрывала ряд ослепительно белых зубов.
Анжелика чувствовала, что глаза герцогини неотступно следили за ней.
  За столом царила какая-то тягостная неловкость.
  - Тут ничего не видно, - шепнул Барсампюи, склонившись к сидевшему
рядом маркизу.
  - У него всегда так, - ответил тоже шепотом Виль д'Авре. - Я не знаю,
действительно ли он считает свое освещение превосходным или делает это
умышленно, но полутьма его совсем не стесняет. Он видит в темноте, как
кошка, и по-кошачьи подстерегает добычу.
  И действительно, глаза старого Пари внимательно следили поверх
лежавшей у его блюда груды костей за всем происходящим в зале, тогда как
гости более или менее успешно расправлялись с содержимым своих мисок.
  Взгляд хозяина задержался на Анжелике, потом перешел на Пиксарета,
который на законных основаниях сидел справа от своей "пленницы", затем на
Кантора, сидевшего слева от нее. Тем временем золотые кубки были наполнены
вином, языки развязались, и начался нескончаемый обмен всякого рода
историями.
  Поначалу в обманчивой полутьме зала Анжелике показалось, что она не
знакома ни с кем из присутствующих, но потом она узнала в одном из них
человека с фиолетовым пятном на лице, капитана "Единорога" Жоба Симона.
Седина стала гораздо заметнее в его густой бороде и всклокоченной
шевелюре. Он еще более ссутулился, а в его больших навыкате глазах застыла
какая-то тревога.
  Был там и секретарь Арман Дако. Анжелика даже удивилась, что сразу
его не признала, не выделила из "этого сборища бандитов", поскольку он
всегда казался ей человеком с изысканными манерами, хотя и чересчур
угодливым. А тут - то ли полутьма была тому виной, то ли ее встревоженное
воображение - ей почудилось, что полнота Армана более похожа на
болезненную тучность, а его массивный подбородок и полные губы,
старательно изображавшие любезную улыбку, свидетельствовали об
отвратительной чувственности. Его внимательные глаза живо блестели за
стеклами очков, но их казавшаяся огромной оправа придавала ему вид
диковатой и злой совы.
  За столом восседал и духовник Никола Пари - потный, тучный
францисканец с раскрасневшейся от выпитого вина рожей.
  Недалеко от Анжелики сидел также капитан рыболовного Еудна из Фауе,
стоявшего на якоре в бухте. Это был человек Другой породы, худой, точно
высеченный из гранита. Она заметила, что пил он, как из бочки, но
совершенно не хмелел. Опьянение его выражалось лишь в том, что кончик его
хрящеватого носа постепенно краснел. Во всем остальном он не менялся,
сидел прямо, почти не смеялся и с аппетитам ел.
  Доброе настроение за столом поддерживал Виль д'Авре, со вкусом
рассказывавший доступные всем веселые истории.
  - Вот послушайте, что произошло со мной однажды, - начал он тихим
голосом.
  У него был дар держать слушателей в напряжении, пока кто-нибудь из
тех, кто внимал ему, раскрыв рот, не восклицал:
  - Губернатор, вы водите нас за нос.
  - Конечно! - соглашался тот, - но ведь это была лишь шутка.
  - У него не поймешь, - заметил кто-то, - когда он врет, а когда
говорит правду.
  - А вы знаете, что произошло, когда я отмечал свой последний день
рождения?
  - Нет.
  - Так вот. Как и каждый год, я собрал в тот день всех моих друзей на
борту "Асмодея", моего прекрасного корабля, этого маленького плавучего
Версаля, хорошо вам знакомого... Праздник был в самом разгаре, когда
вдруг... - маркиз остановился.
  - Что вдруг?
  - Корабль взлетел на воздух.
  - Ха-ха-ха, - шумно рассмеялись от неожиданности гости.
  - Вы смеетесь, - сказал Виль д'Авре огорченным тоном, - и тем не
менее это чистая правда. Не так ли, дорогая Анжелика? И вы, Дефур, не
подтвердите ли мои слова? Корабль был взорван, сгорел и затонул...
  - Черт возьми! - воскликнул озадаченно Никола Пари, - и как же вы
выбрались?
  - Благодаря вмешательству свыше, - ответил с подчеркнутой набожностью
Виль д'Авре, подняв глаза К небу.
  Анжелика просто залюбовалась непринужденностью, с какой вел себя
маркиз; он с аппетитом ел и, казалось, сам забыл о советах остерегаться
отравы. Правда, в той полутьме гостям не оставалось ничего другого, как
обращаться к небу при каждом глотке, да думать о чем-нибудь другом. И все
же она заколебалась, когда бретонский капитан протянул ей плошку,
наполненную какой-то странной жидкостью.
  - Попробуйте этот соус, мадам. Все вкусно в свежей треске: голова,
язык, печень. Их выдерживают в постном масле и уксусе с перцем..,
отведайте это блюдо.
  Анжелика поблагодарила его и завела с ним разговор, чтобы отвлечь
внимание от того, что она не оценила предложенного ей угощения. Она
спросила, удовлетворен ли он результатами рыболовного сезона, а также о
том, в течение скольких лет появляется его судно в этом благословенном
уголке.
  - Я здесь, можно сказать, родился. Я приплывал сюда со своим отцом
еще юнгой. Но нельзя слишком поддаваться Америке. Если б я послушал
старого Пари, я был бы сейчас развалиной. Четыре месяца в году - вполне
достаточно! К концу сезона совсем обалдеваешь. Жуткая жара, каторжная
работа... Каждый день треска, которую нужно засолить, трюмы, которые нужно
заполнить, и так без конца... Мой сын сейчас заболел, и эта напасть
обостряется к концу сезона, когда с деревьев сыплется пыльца... Тогда он
буквально задыхается. И я вынужден оставлять его на судне, в море, там ему
полегче дышится.
  Несмотря на веселую болтовню маркиза, Анжелика, когда ее глаза
встречались с взглядом Амбруазины, не могла подавить в себе какую-то
тревогу. Временами она в бессознательной надежде оборачивалась к дверям.
Не появится ли там вдруг Жоффрей? Если б он встал на пороге, возвышаясь
над.; собравшимися своей высокой фигурой кондотьера, окинул орлиным
взглядом скрытые в полутьме лица, каким бы это было для нее облегчением!
Может быть, на губах его скользнула бы язвительная усмешка при виде
окружавшего ее общества. Он знал этот мир. И никого не боялся. Даже эти
люди изменили бы тон и манеру разговора, обращаясь к нему. Она была в этом
уверена. Ах! Почему же его здесь нет?.. И где он сейчас?
  Ее вдруг охватил дикий страх. А если они его убили? Там, на забытом
Богом и людьми берегу, в грязном притоне, выполняя волю дьявола, они его
убили!
  Чувствуя на себе взгляды Никола Пари, она заставляла себя что-то
жевать, боясь, чтобы тот не принял ее за гордячку. К счастью, рядом с ней
сидел Пиксарет, размалывая мясо своими острыми, как у ласки, зубами, и
Кантор, подкреплявший свои силы с чистой совестью молодого человека,
проделавшего нелегкий и длинный путь.
  Старик Пари вытер жирные губы прядью своего парика.
  - Ну ладно... Вот вы и здесь, мадам де Пейрак, - сказал он вдруг, как
бы отвечая на собственные мысли. - Вы хорошо сделали, решив нанести мне
визит. Это лишь утверждает меня в моем желании видеть вас королевой
здешних мест.
  - Что вы хотите этим сказать, сударь?
  - Мне, надоела эта гнусная дыра. Я хочу вернуться во Французское
королевство, чтобы отдохнуть от дел и поразвлечься. Я хотел бы продать мои
владения вашему мужу... Но за какую цену, вот вопрос?.. Я просил его дать
мне в обмен на эти земли секрет производства золота. Он согласился, но
предложенный им способ показался мне слишком сложным...
  - Да нет же, напротив, это очень просто, - раздался чарующий голос
Амбруазины. - Вы удивляете меня, дорогой Никола. Ну можно ли с вашим
изощренным умом бояться такой мелочи. Граф де Пейрак объяснил мне все. В
этом секрете нет ничего магического, речь идет лишь о химии, а не об
алхимии.
  И она принялась описывать процесс производства золота, разработанный
Пейраком специально для местных руд. Анжелика заметила, что в ее рассказе
встречаются формулы, которыми пользовался Жоффрей, объясняя ей суть своих
работ.
  - Да вы настоящий ученый, дорогая моя! - воскликнул Виль д'Авре,
восхищенно глядя на Амбруазину. - Слушать вас - истинное удовольствие, и
ведь действительно, как все просто. В будущем я тоже предпочту пополнять
свои запасы золота описанным вами способом, нежели использовать такие
устарелые методы, как выколачивание денег с налогоплательщиков, либо
коллекционирование пуговиц с одежды потерпевших крушение у наших берегов.
  Никола Пари фыркнул и недовольно наморщил нос, сверля глазами
маркиза, который улыбался с самым невинным видом.
  Анжелика воспользовалась воцарившимся на мгновение молчанием, чтобы
задать вопрос.
  - Значит, вы недавно видели моего мужа? - спросила она, стараясь
придать своему голосу естественный и твердый тон. - Он был у вас? Здесь?
  Старик повернулся к ней, молча оглядел ее с суровым и несколько
озадаченным видом и наконец ответил:
  - Да, я его видел, - и добавил каким-то странным тоном. - Здесь.


                                  Глава 6


  - Вы, значит, не заметили, какие пуговицы были у него на камзоле, -
сказал Виль д'Авре, провожая Анжелику до ее жилья. - Из чистого золота, с
чеканкой в виде гербов. Благородного офицера, мундир которого они
украшали, давно сожрали крабы. Я слышал как-то, что Пари начинал именно с
этого. Может быть, и не здесь, но в мире достаточно и других берегов, на
которых можно грабить потерпевших кораблекрушение. Это очень доходное
предприятие при хорошей, конечно, организации. Поговаривают, что у него
есть сундук, где он хранит более тысячи золотых пуговиц с выбитыми на них
гербами чуть ли не всей знати мира. Это лишь слухи, но сейчас я уверен,
что они близки к истине. Вы заметили, как он дернулся, когда я намекнул на
некоторые способы накопления золота?
  - Достаточно ли вы осторожны, маркиз? Вам не следует его
провоцировать таким образом. Он может быть опасен.
  - Да нет! У нас с ним такая привычка - иногда пикироваться. А в
сущности, мы добрые друзья...
  Вид у него был довольный и расслабленный.
  - В целом все прошло отлично. Мы в добром здравии после этой пирушки
в полутьме!.. Это само по себе результат. Я доволен этим вечером... Спите
спокойно, Анжелика. Все уладится... Поверьте мне...
  Однако он не добавил своего обычного: "Жизнь прекрасна, моя милая,
улыбнитесь!"
- Я живу совсем рядом, - сказал он. - При малейшей необходимости
зовите меня...
  Когда на прощание он взял ее руку, чтобы поцеловать ей кончики
пальцев, она невольно удержала его.
  Она не могла совладать с собой. Ей просто необходимо было кому-то
довериться.
  - Вы верите, что он был здесь? - спросила Анжелика прерывающимся от
волнения голосом. - Я живу как в дурном сне... Где он? Это же ужасно -
гнаться за ним по пятам. Можно подумать, что он избегает меня, что он
уклоняется от встречи... Где он? Может быть, они его убили?.. Может быть,
он и не вернется? Вы все всегда знаете, я уверена, что вы и сейчас многое
разузнали. Скажите мне всю правду. Я готова ко всему, лишь бы не эта
мучительная неопределенность.
  - Он приезжал сюда, это точно, - сказал сдержанно маркиз, - он был
здесь всего два дня назад.
  - С ней?
  - Что вы хотите сказать, дитя мое? - ласково спросил Виль д'Авре и
взял ее руки в свои, как бы поддерживая ее.
  - Что говорят здесь о нем.., и о герцогине де Модрибур?
  - О нем?.. Что ж. Его здесь знают; одни его боятся, другие уважают.
Он граф де Пейрак, хозяин Голдсборо. Ходят слухи, что Никола Пари хочет
продать ему свои владения по берегам залива Святого Лаврентия. Именно в
связи с этим они встречались на прошлой неделе.
  - А она?
  - Что вам известно? - спросил в свою очередь маркиз.
  Анжелике пришлось капитулировать.
  - Она сказала мне, что он ее любовник, - призналась она сдавленным
голосом и довольно бессвязно рассказала о своей встрече с Амбруазиной.
  Виль д'Авре слушал молча, часто хмурился, и Анжелика почувствовала,
что нашла в нем искреннего друга, причем более надежного, чем ей раньше
казалось.
  Когда она закончила, маркиз покачал головой, не скрывая своих
сомнений. Он не был ни удивлен, ни потрясен.
  - Мнения о нашей дорогой герцогине в здешних краях резко разделились,
- сказал он. - Одни превозносят ее до небес как святую, обладающую
безупречными добродетелями. Таков бретонский капитан, который готов
сменить веру, чтобы ей понравиться. Другие, менее легковерные,
догадываются о том, какова ее подлинная натура. Но, похоже, репутацию свою
она бережет. Может быть, она и пускает к себе в постель кое-кого из
окружающих ее изголодавшихся мужиков, но это остается в тайне.
  - Так было и в Голдсборо, и в Порт-Руаяле, - брезгливо заметила
Анжелика. - Одни лгут, другие помалкивают от стыда или от страха, третьи
строят себе иллюзии и преклоняются перед ней.
  Она на мгновение заколебалась, затем решила не скрывать ничего из
испытанного ею унижения.
  - ..У нее на стене висел камзол Жоффрея.
  - Чистая комедия!.. - живо отреагировал Виль д'Авре. - Хитрый ход,
чтобы вывести вас из себя. Она знала, что вы приедете. И хотела вас
уязвить... Она украла этот камзол...
  - Вы уверены? - умоляюще воскликнула Анжелика.
  - Почти уверен! Это так на нее похоже. И хитрость ее чисто женская.
Надеюсь, вы на нее не клюнете. Меня более беспокоит другое: готовясь к
вашему приезду, она постаралась подготовить соответствующим образом
местных жителей, которые при встрече с вами могли поддаться вашему
обаянию. С ее подсказки одни принимают вас за опасную интриганку, другие -
за распутницу, которая спит с индейцами, либо за дьявольское отродье на
службе у еретиков, которые намерены изгнать правоверных французских
католиков с земель, отведенных им Богом. Для тех, кто питает симпатии к
графу де Пейраку, вы Мессалина, наставляющая ему рога, а для тех, кто его
боится, вы тоже опасны, так как беззаветно преданы ему.
  - Мне показалось, однако, что Никола Пари говорил со мной если и не
любезно, то во всяком случае без открытой враждебности.
  - Старик - это особая статья. Он верит самому себе, и даже Амбруазина
не в силах помешать ему думать по-своему. Но он вбил себе в башку, что
должен жениться на ней, ухаживает за ней со всей настойчивостью, и один
Бог знает, до какой степени может задурить ему голову эта сирена со
змеиным языком.
  Рассказ об измышлениях, распространяемых о ней Амбруазиной, Анжелика
слушала вполуха. Куда важнее для нее было возрождение надежд, связанных с
ее мужем.
  - Значит, и здесь, ссылаясь на Жоффрея, она солгала?..
  - Думаю, да... Вы мне рассказали, с какой злобой она отзывалась о
мужчинах, что она хотела убить Абигель, что скрипела зубами при одной
мысли о любви и уважении, какие питают к вам чуть ли не все. Именно к вам,
а не к ней... Но в этих ее излияниях нет ни малейших признаков торжества
любовницы, уверенной в чувствах мужчины, отвоеванного у соперницы... И я
готов биться об заклад, что ее попытка поймать в свои сети нашего
несгибаемого графа, сеньора де Пейрака кончилась для нее полнейшим
унижением. Похоже, что ее горестные упреки по адресу мужчин об этом как
раз и свидетельствуют.
  - Значит вы не верите, что он ее любовник?
  - Впредь до дальнейших указаний, нет, - заявил он шутливо.
  - Боже! До чего я вас люблю, - воскликнула, обняв его Анжелика.
  Обрадованная и успокоенная новыми надеждами, она отправилась спать.
  Кантор приютился в пристройке, и Анжелика слышала, как он ворочался,
а иногда негромко храпел за перегородкой. Это обеспечивало ее
безопасность, не говоря уже о сагаморе Пиксарете, который сидел перед
домом у маленького костра, завернувшись в походное одеяло, и поддерживал
огонь, бросая в него время от времени ветки.
  Ночь была сырой и холодной. Казалось, соль и запах трески въелись во
все, проникали всюду, даже под одежду. Густой туман опустился на поселок.
Анжелика не стала разжигать огонь в очаге, а забралась сразу под одеяла,
разостланные на дощатом щите, служившем постелью. Жилища, которые часть
года пустуют в зависимости от скитаний и передвижений рыбаков, похожи друг
на друга. Все та же грубо сколоченная мебель - кровати, столы, табуретки,
- сарай с запасом дров, иногда несколько котелков, кувшинчиков и сделанных
из тыкв бутылей.
  В их жилище, довольно просторном, имелись также две скамьи с
подлокотниками, сделанные из ошкуренных жердей и поставленные по обе
стороны очага, да трухлявый сундук в углу. На балках были развешаны
початки кукурузы и шкуры каких-то мелких зверьков.
  Анжелика вся дрожала от холода. Она никак не могла заснуть, а
задремав, просыпалась внезапно с ощущением пережитого кошмара. Огромные
ньюфаундленды Никола Пари свободно бродили по поселку. На ночь их
отвязывали, и они несколько раз с ворчанием подходили к Пиксарету,
вынюхивали что-то через щели в стенах хижины. Это напоминало Анжелике
деревню, ее детские страхи перед волками.
  Она вспомнила, что герцогиня, обвиненная ею в попытке отравить
Абигель, не отрицала в общем и своего намерения убить ее котенка. Когда
Анжелика думала о безобидном зверьке, попавшем в руки этой жестокой
женщины, ужас, внушаемый ей Амбруазиной, перерастал в своего рода
недомогание. Зло, причиняемое животным и маленьким детям, всегда вызывает
особое чувство омерзения. Нападение на существа, которые не могут защитить
себя, лишенные не только необходимой физической силы, но и такого средства
общения, как слово, - это свидетельство крайней подлости, всегда
считавшееся у людей первым признаком сатанинского начала. Люди видят в
этом проявление худшей части человеческого "я", головокружительную
бездонную пропасть своей порочности, своего грехопадения и безумия, печать
вечного проклятия...
  Проникая в сердце человека, Сатана хочет увидеть в этом отражающем
образ Бога зеркале свои гримасы...
  "Когда я была маленькой девочкой, - подумала Анжелика, - мне было
жаль Дьявола, настолько отвратительным рисовали его в наших церквах..."
На мгновение она задумалась. Вспомнились церкви Пуату, с фасадами,
украшенными каменными фигурами, лепниной, изображающей гроздья винограда и
сосновые шишки, темные, словно пещеры, залы.., освященные просфоры по
воскресеньям, ладан.., чей запах из поколения в поколение служил для
изгнания Сатаны... Там, в Старом Свете, и в добрые, и в трудные годы, век
за веком Сатана был в союзе с людьми в своем привычном облике
отвратительного животного.
  Но здесь, в девственных лесах, оставаясь не менее опасным, он обретал
свой подлинный лик, лик ангела...
  "Я брежу. Но эта Амбруазина!..." - сказала себе Анжелика, возвращаясь
в реальную жизнь, как возвращается к равновесию человек, оступившийся на
лестнице. Она попыталась сдержать сердцебиение и закрыла глаза, стараясь
заснуть, но смутные мысли продолжали будоражить ее воображение.
  - Зачем она сказалась уроженкой Пуату, хотя это явно не так?.. Чтобы
покорить меня, усыпить мою настороженность... Каждое ее слово преследует
определенную цель, вплетается в интригу с намерением меня ослепить, сбить
с толку, но так, чтобы я и не догадывалась об этом.
  Она старалась не думать о Жоффрее... А просто ждать. Виль д'Авре
подтвердил, что он отплыл к Ньюфаундленду. Огромный остров на востоке,
где-то на краю света... Вернется ли он? Вернется ли вовремя?
  Анжелике показалось, что ожидание стало ее жизнью, а все происходящее
есть символ борьбы против сил отчаяния, чтобы заслужить, да заслужить,
чудо воссоединения с ним на этой земле.
  Разве могли они в свое время правильно оценить это беспокойное
счастье?
  Когда на "Голдсборо" Рескатор снял свою маску, чтобы открыть той,
которая была когда-то его женой, черты графа де Пейрака, их исстрадавшиеся
сердца вновь соединились, чтобы осознать неизменность их первой любви "См.
"Анжелика и ее любовь".".
  Казалось, сейчас все разыгрывается снова, но с удвоенной силой и в
чистом виде. Именно в эти дни ей пришлось потерять и вновь найти его. И
все страдания опять ожили, еще более жгучие. Как и все радости, какие
придут, возможно, позднее.
  Она проснулась более спокойная, более уверенная в себе. Сегодня она
начнет действовать.
  Перед тем как встать, еще в полудреме она снова обдумала каждый факт,
как обдумывают каждую деталь предстоящего сражения. Мучившая ее интуиция
подсказывала ей прежде всего, что существует связь между Амбруазиной де
Модрибур и негодяями, которые устраивали кораблекрушения и преследовали их
по пятам.
  "У них есть главарь, - говорил Кловис, - которому они подчиняются и
который находится на берегу. Они называют его Велиалит".
  Велиалит! Это пахнет чем-то сатанинским, с явным намеком на женское
начало.
  Она высекла огонь, зажгла фитиль в ночнике с тюленьим жиром,
поставила его на скамейку, нашла конверт, засунутый под подушку и достала
записку, найденную в кармане убийцы.
  Анжелика еще раз прочитала текст, поднесла бумажку к носу и
попыталась, закрыв глаза, уловить исходящий от нее запах.
  - Я приду вечером, если ты будешь умницей...
  Амбруазина!
  В ее памяти возник образ... Образ убийцы с всклокоченными волосами и
окровавленной дубинкой в руке. Амбруазина... Амбруазина, укрощавшая этого
грубого зверя своими порочными ласками... Она способна на все. А если это
так, слова Лопеша, матроса с корабля Колена, услышанные ею на "Сердце
Марии", приобретают особый смысл: "Когда ты увидишь высокого капитана с
фиолетовым пятном на лице, знай, что твои враги неподалеку".
  Жоб Симон, капитан "Единорога", корабля, зафрахтованного герцогиней
де Модрибур для доставки в Квебек королевских невест... Но это честный
человек, который первым рассказал о совершенном на них покушении.
  Где же то общее, что связывает эти три величины: корабль с оранжевым
флагом и его бандитский экипаж, "Единорог", на котором плыли Жоб Симон и
герцогиня, и "Сердце Марии", принадлежавшее корсару по имени Золотая
Борода, нынешнему Колену Патюрелю, так как и он, пусть не прямо и не
умышленно, участвовал, похоже, в заговоре, имевшем целью уничтожение
Пейрака и разграбление Голдсборо.
  Анжелику охватило предчувствие, что она приближается к открытию очень
важной истины.
  И вдруг все рассыпалось. Нет, тут что-то не то. Одна деталь, и не
последняя по важности, разрушила ее тщательно выстроенные гипотезы. Ведь
те самые бандиты, которых она обвинила в сообщничестве с герцогиней де
Модрибур, завлекли "Единорог" на рифы и уничтожили его экипаж.
Следовательно, они не могли получить от Амбруазины приказ о таком
преступлении, поскольку речь шла о ее собственном корабле, ведь она была
на его борту и лишь чудом спаслась от гибели.
  Чудом!., если только не пришел час для того, чтобы сбылось видение,
явившееся той монашке из Квебека.
  Дьяволица, сидящая верхом на единороге.., выходит из вод морских на
берег близ Голдсборо...
  Женщина с ребенком на руках вступила на песок.., своей маленькой
ножкой, затянутой в дорогую кожу и красные чулки, и.., двинулась им
навстречу изящной и легкой походкой.
  Платье ее было покрыто грязью и порвано... Мадам Каррер, которой
пришлось его стирать и чинить, сказала:
  - Что-то мне непонятно с этим платьем... Что-то здесь нечисто. Можно
подумать, что...
  Хотела ли она сказать, что его порвали и измазали грязью нарочно!
  Анжелика упрекнула себя за то, что не расспросила как следует эту
женщину, не заставила ее рассказать все до конца.


                                  Глава 7


  Анжелика решила забрать у Амбруазины камзол Жоффрея и стала ждать,
наблюдая за ее домом, когда та отправится к мессе.
  Она увидела, как целая компания во главе с "благодетельницей"
двинулась к церквушке, колокол которой призывал верующих на молитву.
  Здесь, в Тидмагуше, герцогиня держала свой двор, как настоящая
королева. Она прибыла сюда раньше Анжелики, солидно обосновалась, и ее не
так-то просто было свергнуть. Амбруазине необходимы были не только ее
"невесты", секретарь и Жоб Симон, чтобы ее сопровождать, но также
поклонники и почитатели, причем в большом количестве. Там был Никола Пари,
а также несколько вчерашних гостей, включая и капитана рыболовной шхуны,
довольно много бретонских рыбаков и, конечно, Виль д'Авре, как обычно
раскованный и элегантный, шагавший по песчаным тропинкам с такой грацией и
непринужденностью, как будто он прогуливался по аллеям Версаля.
  Как только кортеж скрылся в лесу, Анжелика бросилась к дому
Амбруазины. Она схватила камзол Жоффрея и прижала его к сердцу. Затем
оглянулась вокруг.
  В голову ей пришла мысль воспользоваться случаем, чтобы побольше
узнать о своей противнице. Она принялась открывать сундуки, сумки,
выдвигать ящики. Переворошила ткани, белье. От всего исходил тот
колдовской запах, который поразил Анжелику еще тогда, когда герцогиня в
первый раз вступила на берег Голдсборо.
  Странный это был случай, вне времени и пространства. Она
содрогнулась, вспомнив о нем. Каково же было его скрытое значение?
  Откуда столько одежды у потерпевшей кораблекрушение женщины?..
Сундуки были полны. Подарки поклонников? Жоффрея?.. Ее больно кольнуло в
сердце, но она запретила себе думать об этом дальше.
  Анжелика продолжала свои поиски, не находя ничего полезного для
своего расследования. Вдруг из кармана одного из платьев выпало несколько
сложенных листков. Подняв их, Анжелика сразу же узнала письмо отца де
Вернона.


                                  Глава 8


  Как же это письмо попало в руки герцогини де Модрибур? Приказала ли
она догнать и убить шведского мальчика, который принес посмертное послание
иезуита? Почему стремилась любой ценой завладеть письмом? Почему хранила
его в своем сундуке? Какой чрезвычайно важный секрет раскрывался в его
строках, которые Анжелике не удалось прочесть до конца?
  Тогда, охваченная тягостными воспоминаниями после первых же
прочитанных слов, она прервала чтение, положила послание на стол, и в этот
момент в комнату вошла Амбруазина, а мальчик, доставивший письмо, исчез.
Сколько раз впоследствии она упрекала себя в излишней чувствительности,
помешавшей ей сразу же ознакомиться с полным текстом письма, от которого,
возможно, зависела судьба всех.
  Одной из причин, заставивших Анжелику попытаться как можно быстрее
найти Пейрака, а не ждать его спокойно в Голдсборо, была неотвязная мысль
об исчезнувшем письме, в котором, похоже, возводились на нее очень опасные
и трудноопровержимые обвинения и которое могло попасть в руки
непримиримому отцу д'Оржевалю прежде, чем она и ее муж смогут подготовить
план защиты против чудовищной клеветы.
  Но сейчас, когда она вновь нашла его в логове дьяволицы, в мозгу
Анжелики началась неторопливая работа, подводившая ее постепенно к
пониманию скрытого смысла слов, написанных иезуитом. Сначала они поразили
ее в самое сердце, как свидетельство измены дорогого и верного друга.
  Прижимая к груди свою бесценную добычу - зеленый вельветовый камзол и
письмо отца де Вернона - Анжелика крадучись вернулась к себе.
Забаррикадировав дверь, она положила камзол Жоффрея на стол около себя и
принялась за письмо, листки которого, затвердевшие от долгого лежания,
слегка похрустывали при развертывании. Глаза ее моментально узнали ранее
прочитанные слова.
  "Да, мой отец, вы были правы.., дьяволица в Голдсборо.., она
установила там атмосферу разврата, сладострастия и преступлений"...
  Однако на этот раз его элегантный, четкий почерк не показался ей
столь уж враждебным и обвиняющим. Перед ней был друг. В написанных им
строках сквозила глубокая чистота его личности, беспристрастной, холодной,
но в то же время пылкой. Она поняла, что в письме, которое она вновь
держала в руках, иезуит хочет поговорить с ней вполголоса, сообщить ей
доверительно свою страшную тайну. Поскольку пакет с его посланием не мог
быть вручен тому, кому оно адресовалось, отец де Верной передавал его
Анжелике, графине де Пейрак, что он уже пытался сделать перед своей
смертью. "Письмо.., к отцу д'Оржевалю.., нельзя допустить, чтобы оно..."
Она поняла теперь смысл его последних слов. Собрав все силы, он
обращался к ней с мольбой: "Нельзя допустить, чтобы письмом завладела она.
Дьяволица... Проследите за этим, мадам. Я один знаю правду, но если
герцогиня им завладеет, она эту правду задушит... Тогда Зло и Ложь будут
по-прежнему смущать умы, толкать людей в бездну несчастья и греха...
Прожив несколько дней в Голдсборо и ужаснувшись увиденным, я использовал
всю мою интуицию, силу моей научной мистики и стремления к добру, чтобы
открыть истину... Раскрыв ее и изложив в этом письме, я умираю, не получив
возможности публично рассказать о ней... Попытайтесь, мадам, опередить
этих дьяволов... Это письмо.., к отцу д'Оржевалю.., нельзя допустить,
чтобы оно..."
Все произошло так, будто он сидел рядом и объяснял ей все своим тихим
голосом. Затем, собравшись с силами, Анжелика принялась почти с
благоговением читать те строки, которые ей не удалось прочесть когда-то.
  Да, мой отец, вы правы... Дьяволица в Голдсборо...

  "Это поистине ужасная женщина.., прячущая свои низменные инстинкты и
изощренность в пороках под внешним, - обаянием, умом и даже набожностью,
умело используемыми ею, чтобы привлекать людей и вести их к гибели, как
плотоядные цветы в американских лесах, используя яркие краски и нежные
ароматы, привлекают насекомых и птичек и тут же их пожирают. Без всяких
колебаний она идет на святотатство. Она может принимать причастие,
совершая смертный грех, лгать на исповеди и даже пытаться совратить слуг
божьих в духовном сане. Я не могу еще сказать, является ли она жертвой
того, что в теологии носит название наваждения, то есть происков дьявола,
влияющего на душу и тело человека извне и заставляющего его действовать
почти бессознательно, в состоянии, близком к безумию; или дело идет о
довольно обычном случае одержимости, когда дьявол вселяется в тело и
сознание человеческого существа и завладевает его личностью, или, наконец,
перед нами более редкий и опасный пример перевоплощения злого духа,
демона, порожденного Сефиротическим древом, близкого к одному из семи
черных принципов Гулифаха, в нашем случае дьяволицы, получившей
возможность перевоплощаться, чтобы жить какое-то время среди людей и сеять
в их душах разложение и грех "Некоторые из использованных в письме иезуита
терминов позаимствованы из письма XVII в., описывавшего один из случаев
демонологии.".
  Вы, как и я, знаете, что этот случай редок, но отнюдь не исключено,
что именно с ним мы столкнулись в данном деле, поскольку он еще раз
подтверждает правильность ваших выводов, отец мой, в вопросе, который не
дает вам покоя уже около двух лет, и в большой мере соответствует
откровениям ясновидящей из Квебека, о которых вам когда-то сообщили.
  Возникла прямая опасность появления Дьяволицы в Акадии. Ваша
неусыпная забота о дорогой для вас стране требовала проявить внимание даже
к такой форме предупреждения, проанализировать это видение, вскрыть его
предпосылки, словом, пойти по следу дьяволицы, как охотник идет по следу
зверя в лесу, определить признаки явления, его начало, его возможное
развитие.
  Следы привели вас в Голдсборо. Так называется недавно возникшее
поселение на берегах Пентагуета, созданное довольно неожиданно и почти без
нашего ведома одним джентльменом удачи, не представлявшим какую-либо
страну, но более или менее близким к англичанам. Проведенная вами проверка
установила, что речь шла о знатном французском дворянине, изгнанном из
королевства за давние преступления, связанные с черной магией. Все
совпало. Затем рядом с ним появилась женщина, прекрасная и
обольстительная. Сомнения отпали окончательно...
  Удалившись от этих мест на несколько месяцев в связи с поездкой в
Новую Англию, я не следил за ходом событий и, догадываюсь, именно из-за
моего незнания этого дела и, можно сказать, из-за безразличия к нему, что
определяло мою беспристрастность, непредвзятость и большую свободу в
принятии решений, вы и поручили мне, "не сняв сапог", по прибытии моего
парусника в воды Акадии проверить на месте ваши выводы и представить вам
подробный доклад не только о реальном политическом значении происходящих в
Голдсборо событий, но и о мистической сущности столкнувшихся там
противников. Вы посоветовали мне отправиться в Голдсборо, лично
встретиться с их участниками и прощупать их в деле, а составив свое
мнение, сообщить о нем вам без прикрас и со всеми подробностями.
  И вот сегодня вечером я снова в Голдсборо, куда я прибыл после
нескольких недель расспросов и строгого расследования, моля Святой Дух
просветить меня и направить на путь истины. Я пишу отчет и подтверждаю
вам, отец мой, что - увы - предостережения свыше и ваши собственные
опасения вас не обманули. Дьяволица в Голдсборо. Я ее видел. Я даже
общался с ней. Я содрогался, когда встречался глазами с ее взглядом, в
котором мелькали быстрые огоньки ненависти. Вам знаком тонкий и поистине
сверхъестественный инстинкт этих созданий при встрече с нами, воинами
Христа, на которых возложена задача их выявления и которые обладают
необходимыми для этого средствами.
  После всего сказанного я обязан, дорогой мой отец, провести нечто
вроде воссоздания ситуации, к восприятию которой я не чувствую вас готовым
и посему опасаюсь, что, получив мое послание со всей его суровой
правдивостью, вы захотите отринуть его как результат мимолетного
заблуждения..."

  - Ох, уж эти мне иезуиты с их многословием! - воскликнула, потеряв
терпение, Анжелика.
  Она с трудом удерживала себя от соблазна пропустить несколько строк и
перевернуть, не прочитав, несколько страниц, чтобы поскорее добраться до
выводов. Сердце ее учащенно билось.
  Он потерял меру, этот Мэуин, со своей красноречивой
сверхосторожностью... Но ведь он не мог знать, что Амбруазина и ее свита
должны были вот-вот вернуться с мессы, что она обязательно заметит
развороченные при обыске вещи и пропажу хранившегося у нее письма.
  Анжелика взяла себя в руки. Она должна прочесть письмо полностью, не
пропустив ни единого слова, поскольку все в нем было исключительно важно,
во все должна быть внесена полная ясность. И ей, несмотря ни на что, были
понятны разглагольствования иезуита, ведь на его долю выпала трудная
задача раскрыть дьявольскую мистификацию, обосновать необходимость
пересмотра внешне бесспорных выводов, а ведь даже человека высокого ума
трудно убедить в том, что его ввели в заблуждение собственные страсти,
оправданные, по его мнению, высшим благом. И она чувствовала, что эту
линию и вел отец де Верной по отношению к своему собеседнику,
замечательному и грозному отцу д'Оржевалю, непримиримому противнику их
всех, и в первую очередь ее, Анжелики, - присутствие которого в этом
диалоге она постоянно чувствовала, так как именно к нему обращался Мэуин,
тогда как его перо, неподкупное и осторожное, бегало по бумаге. Он явно
имел в виду некоторые черты своего патрона, когда высказывал опасения,
что, получив его суровое свидетельство, он может "отринуть его как
результат мимолетного заблуждения, связанного с человеческой слабостью,
жертвой которой может однажды стать каждый".

  "Поэтому я прошу вас, мой дорогой отец, - продолжал он, - вспомнить о
том, в какой мере я всегда стремился проявлять чувство справедливости при
выполнении поручаемых мне в течение ряда лет заданий как среди ирокезов,
так и в Новой Англии, как при правительстве Квебека, так и в Версале и в
Лондоне.
  Осуждая крайности, восторженность и предрасположенность, я всегда
старался подавать факты в их реальном контексте, опираясь лишь на
собственные наблюдения, да на помощь, я еще раз повторяю. Святого Духа, к
которому я ежедневно обращаю молитвы с просьбой открыть истину.
  Таким образом, я назову вам сегодня имя той, которая кажется мне
орудием Сатаны среди нас, ясно осознавая, что мой единственный долг перед
вами состоит в том, чтобы представить вам голую бесспорную правду, ведь
именно такая правда вам нужна. Для меня она абсолютно очевидна, хотя я и
понимаю, каким потрясением станут для вас мои выводы. Для начала
остановлюсь на возможных ваших сомнениях. Я знаю, что вы ждете знакомое
вам имя.. Однако я назову вам не его.
  Когда вы передали мне инструкции относительно этого нового задания,
вы рекомендовали мне попытаться найти мадам де Пейрак, которая ускользнула
от вас в Невееванике и отправилась, по вашим расчетам, в сторону Каско. Я
понимал, что вы убеждены в виновности жены того, кто стал хозяином
Голдсборо и доброй части других земель Акадии - от Верхнего Кеннебека до
Мон-Дезера.
  Все в мадам де Пейрак - красота, обаяние, ум, обворожительная
внешность - соответствовало признакам, отличавшим ту, пагубного влияния
которой на вашу паству вы опасались. Я и сам склонялся к тому же мнению и
не без любопытства, признаюсь вам в этом, ждал встречи с этой женщиной,
чтобы понаблюдать за ней вблизи и достаточно долго. При помощи случая и
нескольких сообщников я нашел ее довольно быстро и взял к себе на борт. В
течение нескольких дней нашего плавания мне было несложно составить о ней
свое мнение. Одинокий корабль в море - это такое закрытое пространство,
где его обитателям невозможно что-то изображать и не показать себя в
истинном свете. Рано или поздно сверкнет молния, освещая всю глубину души
каждого.
  Мадам де Пейрак предстала предо мной конечно же женщиной необычной,
но живой, неиспорченной, смелой, независимой без рисовки, умной без
кичливости. Ее жесты и поступки отличались странной и подкупающей
свободой. Однако побуждения, которыми они диктовались, выражали лишь
естественное желание жить по своим вкусам и в согласии со своим
темпераментом, дружелюбным, веселым и деятельным.
  Это помогло мне понять, как сумела она завоевать преданность дикарей,
и среди них ирокеза Уттаке, с которым, казалось, вообще нельзя
договориться, и в особенности наррангасета Пиксарета, от капризов которого
вы натерпелись в ходе вашей военной кампании. В этих необычных
привязанностях я не вижу ни колдовства, ни извращенности. Мадам де Пейрак
привлекает индейцев своим живым характером, их поражает, что эта женщина
прекрасно владеет оружием, разбирается в травах, а ее рассуждения о
высоких материях по глубине фантазии и изощренности ни в чем не уступают
вычурным построениям индейцев, которые нам хорошо известны.
  Тот факт, что она говорит уже на нескольких индейских языках, а также
довольно сносно по-английски и по-арабски, показался мне в данном случае
не признаком ее демонизма, как можно было подумать, а лишь проявлением
одаренного в этой области ума, заинтересованного в общении с себе
подобными, стремящегося к знаниям и не жалеющего для этого сил. Надо
признать, что мало кто из женщин проявляет такую склонность из-за лености
ума, присущего их полу, а также из-за слишком большого количества
житейских забот, лежащих на их плечах.
  Подводя итог, замечу, что она действительно человек незаурядный, но
это не дает никаких оснований зачислять ее в лагерь противников добра и
целомудрия.
  Прибыв в Пентагует, я не счел нужным задерживать ее и дал ей
возможность вернуться в Голдсборо, а через неделю прибыл туда и сам.
Тогда-то я и встретил Дьяволицу..."

  Анжелика закрыла на минуту глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся
сердце, и перевернула последнюю страницу многословного послания. Она была
так поглощена содержанием письма, настолько отвлеклась от своих
сегодняшних забот, что забывала временами о том, что именно о ней говорил
отец де Верной в этих строках, где, как дуновение ветерка, чувствовалась
любовь к ней.
  Что-то неуверенное и неоформленное, но глубокое и нежное как
признание слышалось в этом голосе, звучащем из могилы. Она была потрясена
этим открытием, породившим в душе ее чувство горячей признательности.
  - О, Джек Мэуин! О, мой бедный друг! - прошептала она.
  Она не имела права сомневаться в нем. Это было бы бесчестно. И была
жестоко наказана сегодняшними угрызениями совести. В тот день, пробегая
первые строчки письма, она испугалась, что за ними последуют слишком
страшные выводы. Она поддалась волнению, испугалась. И этого колебания,
этой слабости, длившейся какое-то мгновение, ничтожный отрезок времени,
хватило для того, чтобы решился вопрос жизни и смерти невинного мальчика,
маленького посланца умершего монаха, как и вопрос о победе дьяволицы над
преследовавшим ее по пятам праведным судьей, разоблачившим ее именно в
этом письме, которое Анжелика побоялась прочитать до конца, дрогнула,
опасаясь найти там свое осуждение.
  Жоффрей любил повторять: "Бояться не нужно никогда.., и ничего".
  Сегодня драма завершалась, о чем свидетельствовали строчки последней
странички.
  "Кто же она, - скажете вы, - если не мадам де Пей. Вот перед вами
ответ! Недавно у наших берегов потерпел крушение корабль, на котором
следовала в Канаду благородная дама с группой женщин и девушек,
предназначенных в жены колонистам. Именно она является этим опасным
существом, исчадием ада, заброшенным в наши края на наше несчастье и
погибель.
  Ее имя вам знакомо.
  Это герцогиня де Модрибур.
  Мне известно, что уже многие годы вы являетесь ее духовником, говорят
даже, что она ваша дальняя родственница. Ходят слухи, что вы побудили ее
отправиться в Новую Францию и поставить ее огромные богатства на службу
нашему делу обращения туземцев и распространения святейшей католической
веры.
  Я с удивлением обнаружил ее в наших местах и очень быстро раскрыл
исходящую от нее опасность совращения добрых христиан. Однако она
призналась мне, что получила от вас поручение наказать ваших личных врагов
- графа и графиню де Пейрак - за их гордыню и дерзость, что находится
здесь по вашему приказу с богоугодной миссией, в которой я обязан ее
поддерживать..."
"Что?! Что такое? Вот так новость!" - воскликнула Анжелика вне себя
от изумления. И тут же услышала, что кто-то барабанит в дверь, и, видимо,
довольно давно. Она сложила письмо и спрятала его за корсаж. Почти
машинально она открыла дверь и окинула отсутствующим взглядом маркиза де
Виль д'Авре, который, онемев от беспокойства за нее, только размахивал
руками. Он чем-то напоминал забывшего роль кукольного паяца.
  - Вы что, потеряли сознание или затеяли со мной игру, от которой я
чуть не умер со страха, - выдавил он наконец, - я чуть не разнес в куски
вашу дверь...
  - Я просто спала, - ответила Анжелика. Она не решилась сразу же
рассказать ему о вновь обретенном письме. Поразившее ее открытие о
возможном сговоре между отцом д'Оржевалем, стремившимся во что бы то ни
стало устранить их, и коварной знатной дамой, прибывшей из Европы якобы с
благотворительными целями, бросало новый свет на роль герцогини и на
случай, который привел ее в окрестности Голдсборо...
  Виль д'Авре вошел в дом с двумя своими людьми, которые внесли
караибский гамак и начали его подвешивать к балкам.
  - Меня поместили в какой-то камбуз, - объяснил он, - там и
повернуться негде, не говоря уже о том, чтобы повесить гамак. Я решил
немного поспать у вас. И вообще нам не следует слишком часто разлучаться.
  Анжелика оставила маркиза устраиваться, а сама отправилась искать
Кантора... Здесь все было как и в Порт-Руаяле. Казалось, все живут самой
обычной жизнью, жизнью французского прибрежного поселения в самом конце
лета. Рыбаки-сезонники и индейцы привозили меха, несколько ферм
разместилось у леса, беспрерывный людской водоворот: одни приезжали,
привозя с собой кучу новостей, и опять уезжали, другие располагались
лагерем в ожидании корабля, каждый мог отправиться в Европу или в Квебек.
Шла бойкая торговля, люди встречались, строили всяческие планы и проекты,
в середине дня всех валил сон, а к вечеру, наоборот, чувствовалось слегка
наигранное оживление в стремлении забыть о разлуке с близкими, об
опасностях дикого континента.
  На берегу разжигали костры, дымились трубки.
  Никола Пари пригласил всех отужинать, и где-то в темноте звучали
заунывные звуки бретонской волынки. Поздно ночью можно было слышать, как
подвыпившие матросы возвращались из индейской деревни.
  Казалось, добрые люди объединялись, связанные трудным бытием
отверженных.
  Как и в Порт-Руаяле, у Анжелики возникло ощущение оторванности от
своих, особенно острое потому, что мучительный для нее секрет она никому
не могла открыть. Иногда ей казалось, что она бредит, но письмо отца
иезуита, спрятанное у нее за корсажем, как бы напоминало о себе странными
и очень категоричными утверждениями: "Дьяволица, изощренная во зле.., ее,
имя вам знакомо.., это герцогиня де Модрибур.., призналась, что получила
от вас поручение..."
Отец д'Оржеваль поручил Амбруазине войти в доверие к графу и графине
де Пейрак и сорвать замыслы этих опасных покорителей берегов Акадии,
обосновавшихся в Голдсборо... Но ведь не из-за нее Анжелика заблудилась в
Хоусноке, не герцогиня направила ее на остров Старого Корабля. Значит? У
нее есть сообщники. И Анжелика принялась лихорадочно перебирать детали,
подтверждавшие ее догадку о том, что Амбруазина действовала не одна, что
она была лишь душой и вдохновительницей обширного заговора с целью
раздавить покончить с ними раз и навсегда. Тогда пришлось бы попустить,
что все или почти все, происшедшее в то проклятое лето, было умышленно
подготовлено ради достижения этой цели, даже крушение "Единорога" у
берегов Голдсборо. Но это же нелепо! Ведь Амбруазина была на борту корабля
и при всем ее необузданном нраве не могла согласиться на такой риск...
Королевские невесты тоже не дали бы себя обмануть... Нельзя забывать, что
во время кораблекрушения несчастные спаслись лишь чудом, что часть экипажа
была перебита, а многие утонули...
  Кому же из экипажа удалось спастись? Юнге и капитану. Жоб Симон был
первым, кто прямо заявил о покушении, о том, что разбойники заманили
корабль на рифы и прикончили матросов дубинками... Его отчаяние, связанное
с потерей корабля, было безусловно искренним. Но в его поведении была одна
труднообъяснимая деталь. Этот опытный капитан не мог оказаться во
Французском заливе, направляясь в Квебек. Не сошел ли он тоже с ума?
Анжелика не раз задавала себе этот вопрос, глядя издали, как он идет по
поселку, размахивая длинными руками, растерзанный и сгорбленный,
наклонившись вперед, будто разыскивая что-то безнадежно утерянное, изредка
встряхивая низко опущенной головой. Да и другие потерпевшие были,
казалось, слишком потрясены этим несчастьем. И было бы не правдой
утверждать, в этом она убедилась недавно, что внешне у них было все
безмятежно и спокойно. Все говорило как раз об обратном: заплаканные
глаза, полные растерянности, подозрительности или страха, обострившиеся
черты лиц, горькие складки у губ, молчаливость и подозрительность, глухая
враждебность по отношению к ней, выражавшаяся в том, что при ее появлении
люди либо поворачивались спиной, либо, напротив, провожали ее пристальными
взглядами.
  Она обежала из конца в конец весь поселок, остро чувствуя
установившуюся там атмосферу, но и безразличная к ней, поскольку мысли ее
были заняты другой, несравненно более мучительной проблемой. Она не могла
найти Кантора. Пройдя вдоль самого берега, она снова поднялась в поселок.
Дома в нем были расположены вокруг небольшой площади, с которой открывался
вид на широкий участок моря, уходившего за горизонт. Приставив руку
козырьком ко лбу, Анжелика замерла в боязливой надежде увидеть на
сверкающей золотыми блестками глади моря, казалось, уже тронутого
оттенками осени, далекий парус, направляющийся к входу в залив. Но
горизонт был пуст.
  Обернувшись, она увидела у себя за спиной Амбруазину, Глаза герцогини
гневно сверкали.
  - Вы позволили себе рыться в моих вещах, - сказала он с
металлическими нотками в дрожащем от бешенства голосе. - Браво! Не
слишком-то вас душат укоры совести.
  Анжелика пожала плечами.
  - Укоры совести? С вами?.. Вы шутите. По тому, как задрожали от гнева
ноздри тонкого носа молодой вдовы, она поняла, что обманула ее надежды.
Выбирая свои жертвы из числа благовоспитанных и великодушных людей,
расположенных видеть в окружающих самое лучшее, герцогиня как раз и
рассчитывала на их врожденную деликатность и воспитанность, безнаказанно
обманывая их, строя свои происки на их неспособности прибегать к тем же
подлым способам защиты, какие она использовала для нападения: к лжи,
клевете, неразборчивости в средствах...
  Но она начала уже понимать, что в лице Анжелики встретила соперницу,
которую не испугать угрозой забрызгать грязью.
  - Вы взяли это письмо, не так ли?
  - Какое письмо?
  - Письмо иезуита, отца де Вернона? Анжелика молча посмотрела на нее,
как бы стараясь выиграть время для обдумывания ответа.
  - Вы хотите сказать, что владели этим письмом? Как оно могло к вам
попасть? Значит, вы не отступаете ни перед чем. Вы подослали убийц к
мальчику, который принес мне его, не так ли? Ваши сообщники убили его по
вашему наущению? Сейчас я вспоминаю: он так просил выслушать его. Он
говорил: "они" за мной следят, "они" хотят меня убить, помогите мне ради
всего святого..." А я его не слышала! Бедный мальчик!.. Никогда я этого
себе не прощу... Вы приказали его убить!..
  - Да вы сумасшедшая! - воскликнула Амбруазина, срываясь на визг, -
Что вы там плетете насчет сообщников? И ведь уже второй раз... Нет у меня
сообщников...
  - Тогда как же это письмо попало к вам в руки?
  - Оно лежало на столе, между нами. Я взяла его и все...
  Это было похоже на правду.
  "Но почему тогда мальчик убежал? - подумала Анжелика. - Когда она
вошла... Он боялся ее, как и мой котенок... Он чувствовал в ней исчадие
зла; но где же он сейчас?
  Она вспомнила малышку Аббиала, шведского мальчика, который пришел к
ней за помощью после кончины своего благодетеля. А она не помогла ему!
Такое не прощается!
  - Это письмо у вас, я уверена, - продолжала Амбруазина, - но тем хуже
для вас. Не надейтесь, что вы сможете хоть как-то использовать его против
меня. Иезуит мертв, а слова умерших всегда нуждаются в подтверждении. Я
скажу, что вы его околдовали и заставили написать это письмо, чтобы
погубить меня, так как я была готова разоблачить мерзости, творившиеся в
Голдсборо. Я скажу, что вы его совратили, что он был вашим любовником... И
он действительно вас любил! Это бросалось в глаза. Овладев этим фальшивым
письмом и удостоверившись, что свидетельство иезуита поможет вам
оправдаться, вы приказали уничтожить его в вашем гнезде разбойников и
еретиков, в Голдсборо. И кто знает, как он погиб? Кому из свидетелей
поверят? Только мне, ведь я там присутствовала. Кто еще может рассказать в
Квебеке о том, что я видела, о том, как этот ужасный англичанин набросился
на несчастного священника и безжалостно убил его, тогда как толпа, и вы в
первых рядах, поощряла убийцу криками и громким смехом... Я расскажу, как
была поражена, присутствуя на подобном спектакле, с какими трудностями
пришлось мне, рискуя жизнью, выбраться из этих проклятых мест, в которых
вы властвуете.
  Она сделала своей холеной рукой приглашающий жест, как бы призывая
Анжелику собрать вокруг них всех жителей Тидмагуша.
  - Ну, давайте... Укажите на меня!.. Крикните, вот Дьяволица...
Герцогиня де Модрибур... Я без всяких колебаний разоблачаю ее перед
вами... И кто же вам поверит? Кто вас поддержит?.. Ваш облик хорошо уже
известен французам из Канады и других мест, и, оказавшись здесь, я не
преминула добавить к вашей биографии несколько пикантных деталей... В их
глазах вы бесчестная и опасная злодейка, и ваше поведение за это время ни
в коей мере не способствовало опровержению этого мнения... Вы вышли из
леса в сопровождении ваших дикарей. Вы снюхались с этим Виль д'Авре,
которого все ненавидят и считают самым отъявленным жуликом из всех
когда-либо правивших губернаторов этой области. Вас не видно было на мессе
сегодня. А я там была...
  Она тряхнула головой и тихо рассмеялась.
  - Нет, мадам де Пейрак... На сей раз ваша красота вас не спасет. Мои
позиции слишком прочны. Как бы вы не потрясали этим письмом в Квебеке или
ином месте, из нас двоих Себастьян д'Оржеваль поверит мне.
  - Значит, вы знаете отца д'Оржеваля? - спросила Анжелика.
  Амбруазина со злости даже топнула ногой.
  - Вы это прекрасно знаете, поскольку вы читали письмо. И не пытайтесь
переиграть меня, у вас ничего не выйдет. Она протянула руку.
  - Верните мне письмо.
  Глаза ее сверкали, загораясь временами каким-то странным пламенем.
Анжелика подумала, что личность герцогини излучает зло с такой
повелительной силой, что простые впечатлительные люди не могут противиться
ей, легко поддаются ее нажиму и запугиванию и, как загипнотизированные,
выполняют ее волю. Но не такова была Анжелика. Она сказала герцогине
вполголоса:
  - Успокойтесь! На нас смотрят, и вы можете нанести ущерб вашей
репутации добродетельной и набожной дамы, дав свободу нервам. - И
отправилась к себе, не удостоив собеседницу вниманием.
  Ночью, запершись на все засовы, она закончила чтение письма иезуита
при неверном свете свечи.
  В последних строках послания отца де Вернона чувствовалась какая-то
спешка.
  "У меня есть для вас любопытные соображения относительно Голдсборо,
но на них мне уже не хватает ни времени, ни места. Я передаю письмо
курьеру Сен-Кастина. Я покидаю эти края, где больше не чувствую себя в
безопасности. Но я не хочу уезжать слишком далеко, так как мое присутствие
будет в какой-то мере сдерживать деятельность угнездившихся здесь
колдовских сил. Хорошо бы вы нашли возможность повидать меня в поселке X.,
где я должен встретить отца Дамьена Жанруса. Мы договоримся с вами о
встрече, и я изложу вам наблюдения, на которых построены мои выводы".
  Далее следовали формулы вежливости, которые, несмотря на их несколько
официальный характер, свидетельствовали о взаимном уважении и дружеских
чувствах двух церковников.
  Анжелика решила не рассказывать своему сыну и губернатору об этом
письме. Она понимала, что Амбруазина не так уж и не права, утверждая: "Кто
вам поверит?" Действительно, кто ей поверит? Такое послание, да еще умело
прокомментированное, может обернуться против нее, Анжелики. В нем ведь не
было ни одного указания, которое могло бы подкрепить ее вывод о
существовании сообщников Амбруазины, о том, что она действовала не одна, а
была душой и мозгом широкого заговора, направленного на их уничтожение
совершенно, впрочем, бессмысленное. Дне определенного контекста
утверждения иезуита могли показаться безумными и надуманными. Плодом
гипноза. Если бы он мог раскрыть и доказать факты и ход мысли, которые
привели его к столь важным выводам. Но его нет. Обвинения против
Амбруазины показались малообоснованными как с теологической, так и с
политической точек зрения. Они были направлены против представительницы
высшей знати, широко известной своей ученостью и обладавшей определенной
репутацией в высших сферах теологических наук. Похоже, что Амбруазина
довольно умело делила сферы деятельности, сохраняя безупречную репутацию в
глазах тех, чьей поддержки и одобрения добивалась, и совершенно
распоясывалась, когда была уверена, что любую клевету может обратить себе
на пользу.
  Располагая столь грозным оружием, как это свидетельство, Анжелика
чувствовала тем не менее всю шаткость своего положения. Но она
предпочитала не слишком задумываться в этот вечер, а утешать себя тем, что
вместе с письмом отца де Вернона она нашла друга, который и после своей
гибели старался ее защитить.


                                  Глава 9


  На следующий день по прибытии в Тидмагуш Барсампюи попросил Анжелику
выслушать его. Он хотел обратиться к ней с просьбой.
  Анжелика, разумеется, не забыла, что именно он по заданию Золотой
Бороды захватил ее в плен на косе Макуа, и знала, что, несмотря на
молодость, он был способен на любые авантюры, хорошие и плохие. Тем не
менее, между ними сложились самые добрые отношения. Ему были органически
присущи такие качества, как смелость, рыцарство, предприимчивость, плюс
отличное образование, полученное в фамильном замке, унаследовать который
ему было, увы! не суждено, поскольку, судя по всему, он был пятым или
шестым отпрыском в многодетной семье разорившихся дворян. Теперь, после
благополучного урегулирования вопроса с экипажем "Сердца Марии" и
назначения Золотой Бороды на пост губернатора Голдсборо, его помощник
Барсампюи стал олицетворением преданности графу и графине де Пейрак.
  Когда разбился "Единорог", именно он разыскал Кроткую Марию и на
своих руках донес ее до форта. Он влюбился в нее сразу, но, к сожалению,
идиллия была прервана отъездом герцогини де Модрибур со всеми девушками в
Порт-Руаяль...
  Анжелика тотчас же обратила внимание на его осунувшееся лицо. Куда
девалось то радостное возбуждение, которое к исходу каждого дня овладевало
этим "пиратом без страха и упрека" от того, что он не погиб, продолжал
жить...Между тем, придя к Анжелике, молодой человек увидел, что она не
одна: рядом с ней в гамаке лениво покачивался губернатор, маркиз де Виль
д'Авре, который явно никуда не торопился. Это обстоятельство не должно
было стать помехой откровенному разговору: ведь когда их караван прибыл на
побережье, Анжелика и маркиз в его присутствии обменялись несколькими
словами по поводу герцогини, причем губернатор выразил свою озабоченность
предстоящим появлением этой дамы в его владениях. Вот почему Барсампюи
начал свою речь без обиняков.
  - Озабоченность господина губернатора укрепила мое мнение о герцогине
как о женщине крайне извращенной и опасной. Поэтому я буквально дрожу от
страха за милую Моему сердцу Марию. Мадам, возможно, вы помните, как я
воспылал любовью к этой очаровательной девушке. Это произошло мгновенно, в
тот самый момент, когда я увидел ее всю в крови. А ведь я жесткий человек
и могу утверждать, что до того дня мне была смешна сама мысль о том, что
мною может овладеть столь глубокая страсть. Тем не менее, это произошло.
Поначалу мне казалось, что Мария отвечает мне взаимностью. Мы рассказали
друг другу о себе. Сама она из благородной, но бедной семьи, и поскольку
за ней не могли дать никакого приданого, девушку определили послушницей в
монастырь. Там ее приметила мадам де Модрибур и предложила стать горничной.
  В Голдсборо я почувствовал, что она не безразлична ко мне. Видя,
какую привязанность она испытывает к своей покровительнице, я обратился к
герцогине и раскрыл ей свое намерение жениться на Марии, не забыв
упомянуть о моих титулах и личных качествах. Мадам де Модрибур заверила
меня, что поговорит с Марией, но спустя некоторое время сообщила
отрицательный ответ на мое предложение и просила не настаивать на нем. По
ее словам, Мария, будучи деликатной, прямой и честной девушкой, не может
испытывать никакой склонности к пирату, чьи руки наверняка запятнаны
кровью, и т, д. Это заявление потрясло меня, я был в ужасном состоянии.
Знатная дама принялась утешать меня, и я не знаю, как это произошло, но..,
в результате я провел ночь с герцогиней...
  При этих словах лицо его выразило такое недоумение, что Виль д'Авре
прыснул от смеха в своем гамаке.
  - Теперь я понимаю, что оба мы, и я, и Мария, пополнили ряды ее
бесчисленных жертв, и я готов сделать все возможное и невозможное, чтобы
вырвать Марию из ее когтей. Ведь я считал, что она потеряна для меня
навеки. Но случай распорядился так, что, прибыв сюда в вашей свите и
застав ее здесь, я имею теперь шанс спасти свою возлюбленную... Однако она
избегает меня. Не можете ли вы поговорить с ней, убедить ее в моей любви,
сказать, что я горю желанием помочь ей.
  - Я попытаюсь.

  ***

  Удостоверившись в истинной сути характера Амбруазины де Модрибур,
Анжелика не могла не задуматься и об отношениях, связывавших
"благодетельницу" с подопечными девушками. Их привезли в Новую Францию,
чтобы выдать здесь замуж. Почти все они были родом из обедневших
дворянских семей и имели приятные манеры, достаточно широкие взгляды и
определенный уровень культуры. Многие девушки получили воспитание в
сиротских домах и монастырях, подобно Кроткой Марии, разумнице Генриетте,
очаровательной, робкой Мавританке Антуанетте и другим, очень набожным,
скромным, милым девушкам. Эти же качества были свойственны единственной
среди них вдове, Жанне Мишо, которая приехала сюда со своим маленьким
сыном Пьером. Конечно, у каждой девушки был свой характер, и иногда
довольно яркий, как, например, у Дельфины дю Розуа или Маргариты де
Бурмон. Попроще других казалась старая дуэнья Петронилья Дамур, славная
добрая женщина, которая была приставлена к герцогине чуть ли не с самого
детства.
  Некоторые из девушек знали герцогиню давно, другие - всего несколько
месяцев, с тех пор, как их начали отбирать Для поездки в Новую Францию.
Все они обожали ее, за исключением Жюльены. Она в отличие от других
девушек была простолюдинкой. За ней числились какие-то проступки, за
которые ей угрожала высылка на острова, и, чтобы избежать этого, она
каким-то образом пробилась в группу королевских невест. Жюльена ненавидела
герцогиню и никак не скрывала этого.
  В преданности девушек герцогине Анжелика угадывала что-то не совсем
нормальное, гипертрофированное. Она помнила, как девушки буквально
обезумели от волнения, узнав, что ее удалось спасти, как они падали к ее
ногам, обнимали и целовали ей колени, рыдая от счастья. А когда вечером
возникло опасение, что герцогиня может не выжить, они слезно умоляли
Анжелику не отходить от ее постели, они цеплялись за платье, уговаривая
исцелить больную... Так что же означала для них герцогиня?
  Не были ли они обмануты и околдованы ею? Или запуганы? Просьба
Барсампюи давала ей повод повнимательнее разобраться во всем.
  Анжелика подкараулила Кроткую Марию, когда та возвращалась в поселок
с букетом диких цветов, собранных среди скал. Тропинка, по которой шла
девушка, поворачивала за старый заброшенный дом, и там-то она дождалась ее
появления, зная, что в этом месте герцогиня их не увидит.
  Завидев Анжелику, Мария хотела было побежать назад, но Анжелика
остановила ее.
  - Не убегайте, Мария. Я должна поговорить с вами без свидетелей.
Времени у нас мало.
  Стоя перед ней с цветами в руках, девушка с выражением ужаса в глазах
смотрела на Анжелику. Ее можно было назвать весьма хорошенькой, и было
что-то очень привлекательное в выражении робкой непосредственности,
проступавшем на лице. Изящная шея, голубые, как небесная лазурь, глаза,
светлые пушистые волосы придавали ей непритязательную грацию хрупкого
цветка. Впрочем, она все еще выглядела изможденной после полученных
ранений, утомительных переездов и неожиданных перемен, и к тому же в
последнее время сильно похудела.
  Лицо ее было бледным, губы потрескались от солнца и соленого морского
ветра. Сейчас она стояла с выражением загнанного зверька на лице, глядя на
Анжелику расширенными застывшими зрачками и приоткрыв губы, как будто ей
не хватало дыхания. Да и Анжелика чувствовала себя, как натянутый до
предела канат - вот-вот лопнет.
  Зная, как мало у нее времени на этот разговор, Анжелика спросила
прямо в упор:
  - Мария, вы сами видели "их"? Ведь когда вас привели ко мне, вы все
время повторяли: "Я вижу их, этих демонов, они избивают меня по ночам..."
Вы видели людей, которые пришли ночью с дубинками, чтобы прикончить
потерпевших кораблекрушение... Говорите же теперь, скажите мне все, что вы
подозреваете, о чем догадываетесь... Преступлениям должен быть положен
конец... Ведь это она, правда, это она приказывает им?..
  Мария слушала, обезумев от страха. И вдруг изо всех сил замотала
головой в знак отрицания.
  - ..Вот уже два года вы находитесь рядом с ней, знаете ее интимную
жизнь, - настойчиво продолжала Анжелика, понимая, что в ее распоряжении
всего лишь несколько минут. - Вы не можете не знать, кто она. Вы
обязательно должны все рассказать, помочь мне спасти всех нас от смерти,
от уничтожения... Говорите.
  Кроткая Мария вздрогнула, как от ожога.
  - Нет, никогда, - упрямо сказала она.
  Анжелика вцепилась пальцами в ее тонкое запястье.
  - Почему?
  - Я не могу забыть, что она сделала для меня. Я была так одинока,
монастырские стены были моим единственным будущим. Она проявила интерес ко
мне, вернула меня к жизни, я расцвела и даже была счастлива...
  Она опустила глаза.
  - ..Как хорошо быть любимой, - прошептала она. С какой же ловкостью
Амбруазина использовала в своих низких целях наивность сиротки-девушки,
все еще остававшейся в духовном отношении почти ребенком, чему
способствовали природная мечтательность Марии, ее одиночество и незнание
жизни! Но было крайне трудно понять, до каких пределов, как полно были
осуществлены замыслы герцогини.
  - Если бы было только это, - сказала Анжелика, чеканя каждое слово, -
я бы не стала осуждать вас. Но ведь зло, которое она причиняет, куда
страшнее. Она способна на все, на любое прегрешение, любое злодейство. Вы
говорите "быть любимой". Барсампюи любил вас. Он желал стать вашим мужем.
Разве она сообщила вам о его предложении? Конечно нет, я вижу, как вы
удивлены! Может быть даже, она оговорила его перед вами, а ему сказала,
что вы отклоняете его предложение, и тут же сама соблазнила его. А вы..,
вы защищаете эту ужасную женщину, сущую дьяволицу, которая отняла у вас
возлюбленного, пытаетесь уберечь ее от заслуженного наказания. Говорите,
немедленно говорите!
  - Нет, я ничего не знаю, - вскричала девушка, пытаясь вырвать свою
руку. - Уверяю вас, я ничего не знаю...
  - Но вы должны знать. Вы живете так близко к ней, что не можете не
угадывать, не подозревать каких-то вещей... Ведь у нее должны быть и
сообщники, те, что подстроили кораблекрушение, а потом хотели убить вас
уже на берегу. Смотрите, ведь она отреклась от вас, как от других,
пожертвовала вашей жизнью...
  - Нет, не моей...
  - Что вы хотите сказать... Как так не вашей?.. Но Кроткой Марии
удалось высвободить руку, и она бросилась бежать, как сумасшедшая, за
которой идет погоня...
  "Придется попробовать еще", - сказала себе Анжелика. Теперь она
знала, что поиск необходимых ценных сведений следует вести в
непосредственном окружении герцогини. Задача эта не из легких потому, что
герцогиня приблизила к себе самых простых, неискушенных девушек, положение
которых было наиболее уязвимым и которые молчали из-за страха, стыда,
покорности, из-за укоренившейся в народе привычки не судить по общей мерке
о господских делах. Глупость, невежество, наивность, невинность... Как
умело использовала все это Амбруазина в своих интересах!
  - Что-то вы погрустнели, - сказал Анжелике Виль д'Авре, который все
это время продолжал качаться в гамаке и грызть кукурузные хлопья,
приготовленные Кантором на углях. - Не следует, моя дорогая, впадать в
уныние и слишком переживать по поводу низости рода человеческого. Встреча
с ее проявлениями составляет часть нашей земной юдоли. Но ведь за всем
следует утешение. Вот увидите, когда мы окажемся в Квебеке и воссядем у
камина с рюмкой ароматного ликера, а ваш милый сын будет играть нам на
гитаре, вы забудете все это, и мы вместе надо всем посмеемся.
  Несмотря на ободряющие слова Виль д'Авре, Анжелика совсем не была
расположена смеяться. Она смотрела то в окно, то в дверь в неясном
ожидании чего-то. Некоторое время спустя, выйдя из дома, чтобы лучше
разглядеть какую-то металлическую точку, появившуюся на предзакатном
горизонте с восточной стороны, Анжелика вдруг услышала, как Дельфина дю
Розуа окликнула Кроткую Марию и сказала ей:
  - Мадам де Модрибур пошла в лес с Петронильей и Мавританкой. Она
просила вас подойти к бретонскому кресту помочь донести корзинки с
ягодами...
  Вскоре Мария показалась на дороге, по которой утром прихожане шли на
мессу. На какое-то мгновение Анжелика заколебалась - не использовать ли
момент, чтобы снова переговорить с Марией. Видимо, девушка о многом
передумала. Даже издали Анжелика заметила ее покрасневшие глаза и
печальное лицо. Однако в этом месте можно было опасаться встречи с
герцогиней, и Анжелика не решилась подойти. Вернувшись назад, она застала
маркиза в неизменном гамаке. Он продолжал разговор на другую тему.
  - Сегодня будет плохой улов, - изрек он. - Треску засолят плохо, и
люди, работающие на разделке рыбы, недосчитаются многих пальцев...
  - А почему?..
  - Да потому, что мадам де Модрибур сегодня наносит визит рыбакам.
Смотрите, отсюда видно, как она шествует, как королева среди вассалов, в
сопровождении капитана бретонцев, который прямо ластится к ней. Нас он
уверяет, что тверд как сталь, а на самом деле стал при ней мальчиком на
побегушках...
  Посмотрев в сторону моря, где рыбаки-бретонцы хлопотали вокруг
деревянных помостов с рыбой, Анжелика увидела Амбруазину, действительно
окруженную целой свитой рыбаков и пассажиров корабля, шедшего в Европу,
который остановился на рейде, чтобы пополнить запас воды.
  - Если этот корабль идет во Францию, то я, пожалуй, пошлю письмо
одной весьма дорогой мне даме в Париже. Надо справиться.
  Но Анжелика его не слушала. Ее вдруг осенила тревожная мысль - почему
Амбруазина вызвала Кроткую Марию совсем не к тому месту, где находилась
сама. Выйдя наружу, чтобы еще раз взглянуть на побережье, она увидела
грустного Барсампюи, который от нечего делать строгал деревянную палку.
  При виде молодого человека, влюбленного в Кроткую Марию, у Анжелики
по какому-то наитию возникла внезапная догадка, и она бросилась к нему.
  - Быстро за мной, - тихо сказала она. - Господин Барсампюи, Кроткая
Мария в опасности!
  Они быстро пошли по тропинке, ведущей к бретонскому кресту.
  - Что случилось? Чего вы боитесь? - спросил он наконец Анжелику,
когда они отошли на порядочное расстояние от поселка.
  - Они собираются убить ее, - ответила она прерывающимся голосом. -
Может быть, я сошла с ума, но у меня такое предчувствие. Они хотят ее
убить. Наш утренний разговор был замечен, видимо, ее допрашивали, хотели
выведать, о чем мы говорили.
  Они перешли на бег и запыхавшись взбежали на утес, где стояли часовня
и деревянный крест.
  - Ее здесь нет.
  - Это то место?
  - Ей назначили встречу у бретонского креста...
  - Это дальше, - ответил Барсампюи. - Тот крест каменный, его
воздвигли два века тому назад бретонские рыбаки. Вон там...
  - Это же на самой высокой скале, - сказала Анжелика в отчаянии. -
Скорее, надо ее перехватить. У нас нет времени обходить бухту, надо
срезать путь по берегу. Как только заметим ее, начнем кричать снизу...
  Они буквально скатились к берегу моря, покрытому галькой и острыми
обломками скал. Идти было трудно. Казалось, что скала не приближается, а
удаляется.
  - Я вижу Марию, - вскричал Барсампюи. На бледном фоне неба показался
хрупкий девичий силуэт. Девушка шла по вершине к бретонскому кресту,
возвышавшемуся, как кельтский менгир.
  - Мария! - крикнула Анжелика изо всех сил. - Мария, остановитесь!
  Но девушка была слишком далеко и не могла услышать.
  - Мария!
  На этот раз кричал Барсампюи, и тут же у них вырвался короткий
страшный вопль: у них на глазах летело вниз, ударяясь о выступы скал, тело
девушки.
  - Ее толкнули, - почти в беспамятстве шептал Барсампюи. - Я видел...
Кто-то подошел.., сзади...
  Как в кошмарном сне, они принялись бежать по острой гальке и сухим
водорослям.
  Они обнаружили Кроткую Марию в расщелине между скалами, как в тот
день, когда Барсампюи нашел ее после гибели "Единорога". Теперь он стенал
так сильно, как если бы ему самому был нанесен страшный, смертельный удар.
  - Сделайте что-нибудь, мадам! Сделайте что-нибудь, умоляю вас!
  - Бесполезно, - сказала Анжелика, стоя на коленях у растерзанного
тела девушки.
  Сердце ее разрывалось от боли при виде этого юного существа, такого
нежного и робкого, от которого теперь отлетала жизнь.
  Кроткая Мария открыла глаза.
  В ее зрачках, отражавших голубизну неба, мелькнула искорка разума, и
Анжелика поняла это.
  - Мария, - сказала она, сдерживая слезы. - Мария, во имя Бога, перед
которым вы сейчас предстанете, скажите мне хоть что-то. Вы видели своего
убийцу? Кто это?.. Скажите мне что-нибудь, умоляю вас, чтобы помочь мне.
  Губы Марии чуть дрогнули. Анжелика пригнулась к ней, чтобы уловить
едва слышные слова, произнесенные вместе с последним вздохом:
  - В момент гибели корабля.., на ней не было.., ее красных чулок...


                                  Глава 10


  - Объясните же мне, объясните, как вы догадались, что ее жизнь под
угрозой? - умолял Барсампюи... - Назовите мне преступников. Я буду их
преследовать до самого конца, пока не уничтожу.
  - Я все скажу вам, только успокойтесь.
  С помощью Виль д'Авре, Кантора и двух других членов экипажа
"Ларошельца" ей удалось наконец немного успокоить молодого человека,
убедить его воздержаться от крайностей, не начинать немедленно охоту на
убийцу среди и без того взбудораженных людей, доказать ему, что только
терпение, упорство и выдержка помогут справиться с очень хитрым врагом и в
конце концов разоблачить его. Если же сразу выдвинуть обвинение, объявить
об имеющихся подозрениях, враг начнет осторожничать, и станет трудно
отыскивать следы, вести расследование. Еще не настал момент обвинить
герцогиню. Все мужчины находятся под влиянием ее очарования, и Барсампюи
будет объявлен сумасшедшим, и уж конечно, всегда найдется человек, который
расправится с ним под тем или иным предлогом. Вняв этим доводам, молодой
человек умолк и остался сидеть у камина в мрачном, подавленном настроении.
  На следующий день Кроткую Марию провожали в последний путь.
Королевские невесты плакали, вспоминали о своей сестре и подруге,
говорили, что ей не хватало осторожности, что она всегда собирала цветы в
наиболее опасных местах. Мария говорила, что там они - самые красивые...
Вот так и сорвалась со скалы...
  На маленьком кладбище с бедными, покосившимися крестами Анжелика
случайно оказалась рядом с Дельфиной Барбье дю Розуа. Эта девушка из
благородной семьи была симпатична ей. Она проявила большую храбрость и
хладнокровие во время гибели "Единорога" и явно превосходила своих подруг
по образованности, глубине суждений и культуре. Девушки тянулись к ней, и
Анжелика заметила, что сама Амбруазина обращалась с ней более уважительно,
чем со всеми остальными, и даже слегка подыгрывала ей, как бы стремясь
притупить свойственную Дельфине проницательность.
  Анжелика ощутила прилив жалости к этой обычно уравновешенной и
рассудительной девушке, заливавшейся слезами как дитя.
  - Могу ли я помочь вам. Дельфина? - тихо шепнула она ей.
  Девушка с удивлением взглянула на нее, вытерла глаза, высморкалась в
платок и отрицательно покачала головой.
  - Нет, мадам, увы! Вы ничем не можете мне помочь.
  - Тогда вы помогите мне, - внезапно решилась Анжелика. - Помогите мне
одолеть дьявольскую силу, которая может погубить всех.
  Дельфина еще раз украдкой взглянула на Анжелику, но продолжала
молчать, опустив голову. Однако на обратном пути в поселок она успела
шепотом сказать ей: "Я приду к вам с несколькими девушками незадолго до
обеда. Мы скажем, что ваш сын Кантор пригласил нас послушать свои песни..."
- Что за вздор говорить о песнях, - ворчал Кантор. - Хоронят подругу,
а сами придумали такой глупый повод - песни...
  - Ты прав, конечно, но, наверное, тогда бедной Дельфине больше ничего
не пришло в голову. Бывают моменты, когда не знаешь, что и придумать.
  - Ну ладно, я спою им несколько псалмов, - сказал Кантор. - Так будет
чуть серьезнее!
  Анжелика отметила про себя, что девушки пришли к ним в то самое
время, когда герцогиня обычно принимала ухаживания Никола Пари.
Воспользовавшись тем, что все столпились вокруг Кантора, Анжелика отвела
Дельфину в сторону.
  - Дельфина, - сказала Анжелика. - Вы ведь знаете, кто виновник
случившегося несчастья, не так ли? Это она?!
  - Да, - грустно ответила девушка. - Я долго не догадывалась об
обмане, но потом убедилась, что нельзя закрывать глаза на то, что
очевидно. Во Франции никто бы ни о чем не догадался, но здесь в самом
воздухе веет чем-то.., диким, первозданным, и поэтому даже самым хитрым
трудно прятать свое истинное лицо. Сначала в Голдсборо, а потом в
Порт-Руаяле я постепенно поняла, что это за женщина.
  Конечно, мне и раньше не нравилось, что слишком часто она принуждала
нас скрывать правду о случавшихся с ней припадках... "Скромность не
позволяет мне допустить, - говорила она нам, - чтобы люди знали, что на
меня снисходит святой божий дух". Мне следовало бы намного раньше понять,
что подлинная причина этих припадков заключается в безумии, одержимости, а
не в мистическом экстазе, ссылками на который она обманывала нас... Как же
мы были наивны! Лишь Жюльена сразу разобралась в ней. Мы же отнеслись к
этой бедной девушке с недоброжелательностью и презрением. А теперь мы
совершенно беспомощны, бессильны, полностью в ее власти здесь, на самом
краю света. Когда вчера я увидела, как снимается с якоря корабль,
направляющийся в Европу, я была готова на все, чтобы подняться на борт и
бежать, бежать, куда угодно. Боже, сжалься над нами!
  - Дельфина, не думаете ли вы, что герцогиня связана с каким-то другим
кораблем, с сообщниками, которые выполняют ее приказы и помогают ей
осуществлять свои преступные замыслы?
  Дельфина с удивлением взглянула на Анжелику.
  - Нет.., я так не думаю, - пролепетала она.
  - Но тогда почему же вы внутренне убеждены, что Мария была убита?
Кем? Ведь ваша "благодетельница" не могла сама столкнуть ее со скалы. Она
была здесь, среди рыбаков, я видела ее.
  - Я.., я не знаю... Трудно, невозможно знать о ней все. Иногда
создается впечатление, что она обладает даром раздвоения личности, и в то
же время она столько лжет и лжет так правдоподобно, что очень трудно с
уверенностью сказать, была она в каком-нибудь месте или нет...
  - А последние слова Марии... Можете ли вы объяснить их?.. Она
прошептала: "В момент гибели корабля на ней не было ее красных чулок".
  Дельфина пристально посмотрела на Анжелику.
  - Да, это правда, - сказала она, как бы отвечая на вопрос, который не
смела задать себе... - Красные чулки.., они были на ней при высадке в
Голдсборо.., так вот, раньше я их никогда не видела... Могу даже
утверждать, что их не было в ее вещах на борту "Единорога". Ведь мне не
раз приходилось собирать ее багаж... И уж, конечно, Мария знала, что
говорит, потому что в лодку она садилась вместе с герцогиней...
  - Что вы имеете в виду?..
  У меня никогда не было полной уверенности в том, что мне довелось
увидеть. Было очень темно, и в действительности все могло быть иначе.
После кораблекрушения в моей голове все перепуталось. Мне не удавалось
восстановить в памяти последовательность событий. Сначала пронесся слух,
что наша благодетельница утонула, потом стали говорить, что ее спасли и
что она сама спасла ребенка Жанны Мишо. Мне казалось, что тут в чем-то не
сходятся концы с концами. И все же я убеждена, что герцогиня с Марией,
ребенком и своим секретарем спустились в лодку до того, как "Единорог"
понесло на скалы. А страшный треск и крик: "Спасайся, кто может, мы
тонем!" - я услышала чуть позже.
  - Но тогда все легко объяснить. Она покинула "Единорог" до его
гибели. Те два дня, в которые ее считали погибшей, она провела со своими
сообщниками, видимо, на том корабле, который еще раньше был замечен нами.
Там у нее хранились вещи для переодевания, в том числе и те красные чулки,
в которых она неосторожно предстала перед нами, как несчастная жертва
кораблекрушения.
  - Ну, а Мария? Ведь ее вынесли на сушу волны... Но тогда следует
допустить, что ее бросили в воду уже из лодки... Нет, это было бы слишком
ужасно!
  - А почему бы и нет?! Все ужасно в этом деле, все возможно , все!.. В
любом случае это останется для нас тайной навсегда... Марии больше нет.
  - Нет, нет! - с отчаянием повторила Дельфина. - Нет, это невозможно.
Значит, я в чем-то ошибаюсь... Я видела эту сцену, когда мы уже разбились
о рифы... Я не уверена ни в чем. Была ночь. О, я схожу с ума...
  У двери домика раздался какой-то шум.
  - Она? - прошептала Дельфина, бледнея от страха. К счастью, это была
Петронилья Дамур, которая пришла напомнить своим подопечным о дисциплине и
благопристойности.
  - Сейчас по расписанию вы должны заниматься починкой своей одежды в
сопровождении святой молитвы. Вы же воспользовались тем, что я немного
вздремнула, и прибежали сюда развлечься. Мадам будет очень недовольна!
  - Будьте снисходительны к молодежи, дорогая Петронилья, - вмешался
Виль д'Авре, пустив в ход все чары своего веселого и галантного
обхождения, чтобы успокоить дуэнью. - Жизнь на этом берегу так грустна,
так тоскливо все время чего-то ждать... Разве могут девушки безразлично
взирать на красивого молодого человека, да еще с гитарой?
  - Это недопустимо!
  - Да будет вам! Вы хотите казаться строже, чем вы есть на самом деле.
Вы тоже заслуживаете хотя бы маленькой разрядки. Присаживайтесь к нам.
Любите ли вы кукурузные хлопья? Попробуйте, как они вкусны со смородиновым
ликером...
  - Вот кого бы порасспросить, - прошептала Дельфина на ухо Анжелике. -
Попробуйте разговорить Петронилью. Она конечно, простовата, но уже много
лет состоит на службе у мадам де Модрибур и любит хвастаться, что
герцогиня полностью и во всем доверяет ей. Несколько раз она говорила, что
ей известны такие вещи, которые способны многих привести в ужас, но ведь
это совершенно естественно, - пояснила она, - потому что невозможно
принадлежать к окружению святой женщины, столь часто впадающей в экстаз,
которой являются видения, и не стать свидетелем страшных тайн.


                                  Глава 11


  Между тем, Кантор, прекратив игру на гитаре, внимательно вслушивался
в отдаленный шум. Кто-то спросил:
  - Что это за звуки?
  Тем временем шум, доносившийся со стороны форта, постепенно
превратился в яростный лай.
  Охваченный тревожным предчувствием, юноша вышел на порог.
  "Да ведь это ньюфаундленды. За кем они гонятся?.."
Собаки буквально захлебывались от лая, и казалось, что мчится целая
свора гончих, настигая жертву.
  - Кто же спустил собак?
  Теперь было видно, как два огромных пса мчатся по склону холма за
катящимся впереди темным лохматым шаром.
  - Вольверина!
  Бросив гитару, Кантор помчался на помощь. Вольверина неслась по
направлению к дому, к хозяину, но расстояние между ней и преследователями,
делавшими гигантские скачки, неумолимо сокращалось.
  В облаке пыли три зверя почти одновременно выскочили на маленькую
площадь поселка. Чувствуя, что ее почти догнали, Вольверина внезапно
повернулась грудью к собакам и оскалила пасть с острыми клыками, готовая
вцепиться в горло ближайшей из них. Крупная росомаха вполне способна
перегрызть горло рыси и даже горному льву. Но здесь у нее были два
противника. Первый, более осторожный, приостановился, продолжая неистово
лаять, второй же на полном ходу выскочил позади Вольверины и впился ей в
загривок. Вольверина вывернулась и когтями распорола ему брюхо. Тогда к
ней бросился второй пес. Но здесь подоспел! Кантор. Заслонив раненую, он
перерезал горло огромной ! собаке.
  Все это произошло в несколько секунд среди пыли, крови, собачьего лая
и воя и пронзительного визга королевских невест и их дуэньи.
  Как по волшебству, место трагедии моментально окружила толпа людей:
все жители Тидмагуша, бретонские рыбаки со своим капитаном,
праздношатающиеся индейцы, Никола Пари со своими сожительницами, слугами и
собутыльниками из охотников и недорослей - дворян. Все глазели на
подыхавших в луже крови собак и на окровавленную росомаху, которая,
угрожающе скаля пасть, зорко следила за всеми, кто был близко от нее.
Рядом стоял Кантор с ножом в кулаке и с не менее свирепым, чем у росомахи,
блеском в глазах.
  После нескольких мгновений напряженной тишины вышедший вперед старый
Пари, самый крупный местный землевладелец, обратился к Кантору:
  - Вы убили моих собак, юноша, - произнес он враждебным тоном.
  - Они напали на росомаху, - решительно возразил Кантор. - Ведь вы
сами предупреждали, как они опасны, и говорили, что их надо держать на
цепи. Кто их спустил? Вы или она? - добавил он, показав окровавленным
ножом в сторону Амбруазины.
  Герцогиня стояла в первом ряду с видом благородной дамы, шокированной
столь отвратительным зрелищем. При всем ее самообладании выпад Кантора
застал ее врасплох.
  Взгляд, который она бросила на него, был полон беспощадной ненависти,
но, спохватившись, она моментально придала своему лицу кроткое, невинное,
чуть детское выражение, которое вызывало желание встать на ее защиту.
  - Что за напасть на него нашла? - испуганно воскликнула она. - Этот
ребенок сошел с ума.
  - Перестаньте называть меня ребенком, - с гневом ответил Кантор, - и
вообще дети здесь ни при чем. Ведь вам нужны только самцы, способные
доставить вам наслаждение. Вы считаете себя очень хитрой... Но я перед
всеми, перед всем миром разоблачу ваши интриги.
  - Да он и впрямь спятил! - крикнул кто-то. Анжелика быстро подошла к
сыну и положила руку ему на плечо.
  - Успокойся, Кантор, - сказала она вполголоса, - успокойся, очень
прошу тебя, сейчас не время.
  Она действительно догадывалась, что никто из присутствующих, во
всяком случае среди мужчин, не был расположен выслушивать обвинения в
адрес герцогини де Модрибур. Они все еще были безоговорочно покорены,
околдованы, ослеплены ею, и поэтому слова Кантора встретили резкий протест.
  - Мальчишка сошел с ума!
  - Сопляк, да я сейчас заткну тебе назад в глотку твои слова! -
рявкнул капитан дю Фауе, сделав шаг вперед.
  - Попробуйте, подойдите, я жду, - ответил Кантор, потрясая своим
длинным охотничьим ножом. - Пусть я сопляк, но с вами произойдет то же
самое, что с этим псом, которому я перерезал горло.
  Теперь уже возмутились и вмешались бретонские рыбаки, покоробленные
таким ответом их капитану.
  - Не подходите к нему, капитан, - этот юнец весьма опасен...
  - Будьте осторожны.., для нормального человека он слишком красив...
Может быть, он...
  - Это архангел, - нежно проворковала Амбруазина. В наступившем
молчании она добавила:
  - ..но архангел, защищающий дьявола. Посмотрите!..
  И она показала на росомаху, по-прежнему настороженно стоявшую у ног
Кантора. При виде свирепо оскаленной пасти зверя, его вздыбленной черной
шерсти, рассекающего воздух хвоста, злых искр в глазах толпа еще больше
заволновалась.
  - Разве это не образ самого сатаны? - нарочито вздрогнув, спросила
Амбруазина.
  Такие слова, сказанные вкрадчивым голосом герцогини, весь облик
странного, неизвестного зверя проникали в самое сердце суеверных людей,
выходцев из Европы, где они с детства усвоили, что злой дух - это и есть
фигурирующие на фасадах церквей и на иллюстрациях молитвенников каменные
монстры, химеры и прочие лохматые существа с искаженными гримасой мордами.
Не менее ловко использовала она и чувство мистического страха, которое они
испытали при виде красоты Кантора, во гневе возвышающегося над
окровавленными зверями, красоты рядом стоящей Анжелики с разукрашенным
перьями и татуировкой телохранителем-индейцем, готовым немедленно защитить
ее своим копьем... Природная интуиция крестьян и рыбаков несомненно
улавливала и напряженность подспудной драмы, свидетелями которой они
только что были. Все это приводило их в состояние транса, выходом из
которого мог стать только взрыв насилия.
  - Надо убить эту зверюгу...
  - Посмотрите на нее...
  - Это демон...
  - Даже индейцы считают росомах проклятыми зверьми.
  - Она принесет нам несчастье...
  - Убьем ее!
  - Прикончим!..
  На мгновение Анжелике показалось, что вся эта толпа взбудораженных
людей, вооруженных ножами, палками и камнями, сейчас набросится на нее с
сыном, чтобы отобрать бедную Вольверину, убить и в клочья растерзать ее.
  Однако решительность Кантора и самой Анжелики, вынувшей свой
пистолет, присутствие людей, прибывших сюда вместе с ней из Французского
залива, - братьев Дефур с мушкетами, Барсампюи с абордажной саблей,
старшего сына Марселины с боевым топором и индейским кастетом, а также
двух матросов с "Ларошельца", вооруженных солидными дубинами, не считая
Пиксарета с его копьем - все это предотвратило взрыв истерической ярости.
Помогло и вмешательство Виль д'Авре.
  - Давайте не будем нервничать, - сказал он, неторопливо входя в центр
круга, где стояли Анжелика и ее люди. - За время кончающегося уже летнего
сезона вам всем основательно напекло голову, но это не повод убивать друг
друга из-за двух собак и одного зверька. И вы, кажется, забыли, что я
губернатор Акадии и что на подвластной мне территории зачинщиков любой
серьезной драки ждет штраф в тысячу ливров, тюрьма и даже виселица. Так
придется поступить по закону, если я отправлю соответствующий рапорт в
Квебек.
  - А сможете ли вы доставить свой рапорт, господин губернатор? -
ехидно спросил крепкий молодой акадиец, оказавшийся зятем Никола Пари. -
Ведь вы уже потеряли один корабль и значительную часть трофеев и вряд ли
будете рисковать жизнью ради, как вы говорите, какого-то зверька. К тому
же росомахи - самые скверные из всех обитателей леса. Они опустошают все
капканы. Даже индейцы считают, что в них вселяются демоны.
  - Сомневаюсь, что вы пойдете на это только потому, что вверь
принадлежит этому красивому юноше, которому вы хотите понравиться... - с
многозначительной иронией добавил капитан рыбацкой шхуны.
  Ледяной взгляд маркиза заставил его замолчать. Жесткость этого
взгляда почувствовал и первый оратор.
  - Вы оба, будьте поосторожнее! Я ведь могу и рассердиться!
  - Это точно, он может, - с одобрением подтвердил один из братьев
Дефур, делая шаг вперед, - даю гарантию. В любом случае вы, бретонцы, -
продолжил он, грозя пальцем капитану и всему экипажу шхуны, - вы здесь
пришлые люди. Вас не должны касаться наши дела с нашим губернатором или же
со зверьми наших лесов, которые принадлежат только нам, акадийцам.
Убирайтесь прочь и предоставьте нам самим позаботиться о своих проблемах,
или же мы закроем наши воды, и тогда вам придется распрощаться со всей
вашей треской! Да и вы, акадийцы, промышляющие угольком здесь на
побережье, не забывайте, что за свой дрянной уголь, состоящий из сплошной
серы, вы запрашиваете в десять раз дороже, чем мы за свой хороший уголь из
Тантамары.
  - Ты что там намекаешь насчет серы? - спросил зять Никола Пари, тоже
подаваясь вперед со сжатыми кулаками.
  - Тише, спокойствие! - вскричал маркиз де Виль д'Авре, решительно
встав между двумя гигантами. - Я уже предупредил - никаких драк! И требую
повиновения. Все возвращайтесь к своим делам. Инцидент исчерпан. Что
касается вас, Гонтран, - сказал он зятю Никола Пари, - то ваши
оскорбительные для меня слова обойдутся вам дорого: вам придется вывернуть
все карманы, чтобы полностью покрыть задолженность по налогам. Бог
свидетель, я вам припомню... И вам тоже, Амедей, - сказал он, дружески
похлопав по плечу Дефура. - Вы были великолепны. Я вижу теперь, что в
конце концов мы научились по достоинству ценить друг друга, это для меня
приятный сюрприз. Святая правда, что сердце человека раскрывается только в
испытаниях.
  С довольной улыбкой он смотрел на медленно расходившуюся толпу.
Кантор нагнулся к раненой росомахе, в то время как слуги старого Пари
молча уносили трупы собак.
  Взгляд маркиза де Виль д'Авре был чуть подернут влагой.
  - Жест Амедея очень взволновал меня, - сказал о" Анжелике. - Вы
заметили с какой напористостью и смекалкой этот здоровяк встал на мою
защиту?.. О, моя милая Акадия. Обожаю тебя! Воистину, жизнь прекрасна!


                                  Глава 12


  - Бедная моя Вольверина, как тебя искусали, - причитал Кантор,
склонившись над ранами своей любимицы. - И еще говорят, что ты демон, в то
время как ты просто невинный зверь. Демоны же они сами, человеческие
существа.
  Так рассуждал Кантор, стоя на коленях возле росомахи, которую он
поставил перед камином, чтобы сделать ей перевязку. Вольверина потеряла
много крови, но раны ее были поверхностными и должны были скоро зажить.
Слушая Кантора, росомаха очень внимательно смотрела на него, и теперь,
когда больше не было нужды защищаться от враждебного нападения и кого-то
отпугивать, в зрачках ее светились глубокие золотые отблески, а взгляд был
полон грусти оттого, что, понимая слова хозяина, она не может выразить
свои чувства.
  - Да, да, ты все понимаешь, - продолжал Кантор, лаская ее. - Ты
знаешь, где зло и безумие. Лучше бы я оставил тебя в лесу. Там ты не
видела бы диких зверей, именуемых людьми.
  - В лесу ее ожидала смерть, - заметила Анжелика, расстроенная
горькими словами сына. - Не забывай, что когда ты нашел ее, она была такой
маленькой, что никогда бы не выжила сама. Ты ее вырастил, и это был
единственный выход. Именно человека отличает способность подправлять
неумолимые законы природы.
  - Законы природы прямы и просты, - назидательным тоном заметил Кантор.
  - Но они и жестоки в своих требованиях. Твоя Вольверина знает это и
предпочитает быть с тобой даже среди людей, а не в лесу без матери, где
она была обречена на гибель. Это видно по ее глазам.
  Кантор задумчиво посмотрел на большого мохнатого зверя, который
внешне казался тяжеловесным, но мог быть очень быстрым и гибким.
  - Так, значит, твоя судьба - прожить жизнь вместе с нами? - спросил
он Вольверину, глядя ей прямо в глаза. - Но с какой целью? Какова будет
твоя роль среди нас? Ведь вы, росомахи, необычные животные. В вас живет
какой-то особый дух, и поэтому индейцы боятся и ненавидят вас. Лесные
охотники считают, что ваша смекалка ближе всего к человеческому уму.
Говорят, вы можете чувствовать и оценивать людей по их моральным качествам
и инстинктивно угадываете самое нутро человека. Признав кого-то злым,
росомаха способна чинить ему всяческие неприятности. Перро рассказывал
мне, что у них в лесу скрывался какой-то мерзавец. Однажды он убил
росомаху-самку, и самец его возненавидел. Он пробил клыками все его ведра
и кастрюли, разбил горшки и миски. Можно ли пережить зиму в лесу, не имея
возможности даже растопить немного снега на огне? И этому человеку
пришлось прервать лесную зимовку, проделать долгий и трудный путь, чтобы
выйти к людям. Зверь не давал ему ни секунды передышки. Беглец чуть не
лишился рассудка и все говорил, что его преследует дьявол-невидимка.
  - Очень интересно! - заметил Виль д'Авре. - Надо бы и мне привезти
такого зверя в Квебек. Это было бы очень занятно!
  - И все же Пиксарет ушел от нас, - сказала Анжелика. - Он сделал это
под тем предлогом, что должен встретиться с Униаке, но, по-моему, его
очень смутил эпизод с Вольвериной. Не знаю, вернется ли он?
  - Должен вернуться, если не потерял соображения. Между индейцами и
росомахами происходит соперничество за выживание в лесу. Росомахи умеют
разрушать ловушки, не попадаясь в них. Они знают, что каждая ловушка
предназначена для ловли зверей и несет им смерть. Они не только уничтожают
эти машины смерти, но и стараются сделать непригодными к использованию
зверей, попадающих в ловушки. Так они наказывают человека, отбивая всякую
охоту ставить новые ловушки на их территории. Естественно, это приводит
индейцев в бешенство. Ведь нередко росомаха берет верх, и им приходится
уходить за пределы ее владений. Вот почему они утверждают, что росомахи
прокляты и пользуются покровительством дьявола...
  Разговор на эту тему отвлекал их от более тяжелых мыслей, но
наступала ночь, и надо было позаботиться о безопасности. Виль д'Авре и
Анжелика выделили людей в ночной Дозор, а сон все не шел: сказывалось
нервное перенапряжение из-за трагедии, происшедшей с Кроткой Марией и чуть
было не закончившегося бедой инцидента с Кантором и росомахой. Поэтому они
долго еще сидели у камина, подбрасывая дрова в огонь и продолжая болтать.
Было уже очень поздно, когда они разошлись для краткого беспокойного сна.
  Пользуясь случаем, Анжелика показала маркизу найденный ею среди вещей
герцогини носовой платок, на котором был вышит грифон. Достав из жилетного
кармана маленькую Дупу, маркиз внимательно рассмотрел узор и подтвердил,
что это фамильный герб Модрибуров.
  - Это очень тонкая фламандская работа золотыми и серебряными нитями.
Такой же герб вышит у нее на подкладке плаща.
  - Но ведь и я видела у нее на плаще такую же вышивку... Что же
получается? Раз она появилась в Голдсборо в плаще с гербом Модрибуров, ей
никак не удастся доказать, что плащ ей дал какой-то незнакомый капитан...
Теперь с ней все ясно. На островах она встречается со своими сообщниками и
отдает им необходимые приказы.
  Это открытие привело Анжелику в неописуемое волнение. Ей казалось,
что у нее в руке та ниточка, потянув за которую можно распутать весь
клубок: корабль с оранжевым вымпелом, неожиданно появлявшийся в разных
местах и запутывавший все следы; отплытие Амбруазины из Европы в Америку;
ее бегство на лодке перед гибелью "Единорога" и наконец высадка герцогини
в Голдсборо в облике несчастной жертвы кораблекрушения, лишившейся всего,
попытка разжалобить таким образом людей, обмануть их и усыпить подозрения,
которые могли возникнуть.
  Анжелика была также убеждена в существовании некой связи между
вышитым гербом и подписью на записке, найденной в кармане одного из
погибших злоумышленников.
  И во многом другом она улавливала подобные связи, явные совпадения,
какие-то очевидные признаки, но стоило ей попытаться свести их воедино,
как все важные моменты ускользали, как капельки ртути, которые невозможно
поймать. Цельной картины никак не получалось, оставались легковесные
детали, которые разлетались, как соломинки на ветру.
  Барсампюи и Кантор были настроены решительно: сжечь осиное гнездо и
перебить всех бандитов с их опасной предводительницей. Анжелика и
губернатор Акадии советовали запастись терпением и не проявлять эмоций,
дабы не вспугнуть противника.
  Каждый выигранный день приближал приезд графа де Пейрака.
  - Почему он так медлит? - повторял Кантор. - Почему он оставляет нас
одних?..
  - Он даже не знает, что мы здесь, - напомнила Анжелика. - В этом есть
и моя вина. Мне никогда не удается дождаться его именно там, где он
надеется меня найти. Иногда это просто выводит его из себя. Надо бы мне
исправиться теперь...
  ..Живя почти бок о бок с женщиной, которая утверждала, что ей удалось
соблазнить Жоффрея, ежечасно сталкиваясь со все более тревожными и
опасными проявлениями ее силы и коварства, Анжелика начинала осознавать,
что наступил час самого трудного испытания в ее жизни.
  Это сказывалось даже на ее физическом состоянии, и хотя ей удавалось
сохранять твердость духа и самообладание, иногда ею овладевала неодолимая
тревога от ощущения, что все ее существо распадается на части, что ее
затягивает в смертельный омут страха. В панике она прислушивалась к
внутреннему голосу, который неустанно твердил: "Все погибло... Все..,
все... В этот раз победишь не ты... Она сильнее..."
Тогда она усилием воли брала себя в руки, заставляла успокоиться. Но
давалось ей это очень нелегко. Так было и в эту ночь, когда, вся в
холодном поту, она несколько раз вставала с постели и бежала через весь
двор в неудобный, плохо обустроенный туалет.
  Анжелике казалось, что ей было бы легче пересечь Атлантический океан
или целую пустыню. Туманная ночь с невидимой луной таила в себе всяческие
козни, западни, ужасные сюрпризы. С берега поднимался влажный запах
рыбного рассола. В зловонном туалете она так плохо чувствовала себя, что
боялась, как бы не свалиться в заполненную нечистотами яму... Это был
сплошной кошмар, где не оставалось места ни для любви, ни для
умиротворенности, ни для радости от того, что ты живешь... Кругом кишели
исчадия ада, вылезшие из ущелий и ползущие по песку прямо на нее...
Дьяволица убьет Кантора... Жоффрей никогда не возвратится... Онорина
останется сиротой... Никто не позаботится о ее судьбе. Она окажется в этом
мире более беззащитной, чем заблудившийся котенок... А Флоримон? Как она
сама отпустила его в дремучие леса в надежде, что ему удастся избежать
опасностей... Нет, и его она больше никогда не увидит...
  Откуда-то доносилось зловещее и насмешливое уханье совы.
  Все пропало, все... Оставалось лишь ждать смерти и поражения...


                                  Глава 13


  Третий день ожидания совпал с воскресеньем. Это давало возможность
Анжелике и ее немногочисленным спутникам выйти на люди, чтобы смягчить
враждебность толпы, подозрительность и страх, которые умело поддерживались
Амбруазиной, и предотвратить крайне опасный взрыв.
  Под предводительством Виль д'Авре, чья обходительность в сложившейся
ситуации становилась особенно ценной и могла оказать им незаменимую
помощь, они отправились к мессе. К ним присоединились два матроса-гугенота
с "Ларошельца". После всего пережитого на родине, они не страшились
никаких трудностей и, ради удовольствия натянуть нос проклятым папистам,
были готовы пустить в ход любую хитрость.
  На мессу не пошел один Кантор, - он опасался, что в его отсутствие
кто-нибудь попытается прикончить раненого зверя. Он пообещал Анжелике, что
будет вести себя смирно.
  Служба продолжалась два часа. На ней присутствовало все местное
население - белые и индейцы. Все истово молились, и никто не был шокирован
настойчивыми призывами отца-реформата просить пресвятую Богородицу и всех
святых бретонского часослова сорвать козни нечистой силы и особенно
"демонов воздуха", которые всячески отбивают у людей вкус к работе и к
исполнению своих земных обязанностей, внушая при этом, что о последствиях
можно не беспокоиться и т, д.
  - Святой отец был излишне многословен, - сказал Виль д'Авре, когда
толпа стала расходиться после очередного и последнего коленопреклонения. -
Я не перестаю удивляться, с каким вниманием матросы слушают и считают
удачными те проповеди, где подробно описываются козни чертей и борьба с
ними ангелов и святых. Такую начинку для пирога или, если угодно, салат,
они любят больше всего. Кроме того, матросам и, особенно бретонцам, явно
нравится иметь повод падать на колени. Похоже, что сегодняшняя процедура
немного успокоила их... Этим летом им все время не везло с ветром и они
как-то растеряны. Некоторые даже дезертируют - позавчера, например, исчез
молодой рыбак. Капитан так рассвирепел, что даже попросил священника
помочь ему навести порядок. Увы, он сам попался в сети пашей дорогой
герцогини. Она так заморочила ему голову, что это сказывается на
дисциплине экипажа. Тем хуже для него и для всех тех, кто позволяет надуть
себя. Подумать только, даже этот старый пень Пари вроде бы не прочь
предложить ей руку и сердце...
  - Господин маркиз, поскольку вы обладаете познаниями во многих
науках, не сможете ли вы определить по почерку характер человека? -
спросила Анжелика. - Я давно собираюсь показать вам один заинтриговавший
меня документ.
  Виль д'Авре признал, что имеет некоторое представление о графологии и
даже считается большим знатоком в этой области.
  Когда они вернулись домой, и маркиз удобно устроился в своем гамаке,
Анжелика вручила ему бумагу, найденную в кармане погибшего злоумышленника,
о котором уже упоминалось.
  Едва взглянув на листок, он сразу же помрачнел.
  - Где вы взяли эту чертову грамоту? - спросил он Анжелику, бросив на
нее пронзительный взгляд.
  - Я нашла ее в кармане одного человека, - ответила она. - Но что
примечательного в этой тайнописи?
  - А то, что она очень сродни почерку сатаны!
  - Разве кто видел когда-нибудь почерк сатаны?
  - Да, и существует несколько образцов его почерка. Наиболее
достоверный относится к прошлому веку, ко времени процесса над доктором
Фаустом. Этот текст написан непосредственно под диктовку сатаны, с чем
согласны все эксперты. Как правило, сатана подписывается именем одного из
своих семи главных демонов. Под фаустовским документом стоит подпись
"Асмодей".
  Внимательно рассмотрев заковыристую подпись, в которой Анжелика
разглядела контуры мифического грифона, он прошептал:
  - Велиалит!
  - А кто он?
  - Один из семи, самый обворожительный и самый активный из них. Он
умело скрывает свою жестокость под покровом внешней красоты и
привлекательности. Он обладает огромной эротической мощью, но вся его
энергия направлена в конечном счете на разрушение. Не зря он пользуется
репутацией самого развращенного исчадия ада. Власть его огромна, поскольку
под его командой находятся восемьдесят легионов демонов, иными словами,
более полумиллиона злых духов.
  Виль д'Авре задумчиво покачал головой.
  - Восемьдесят легионов! Ну и дела!
  - Вы разделяете мое мнение, что этот почерк может быть его почерком?..
  - Я вижу в этой росписи сходство с самой герцогиней...
  - Так она Велиалит! - прошептала Анжелика.
  Некоторое время они помолчали, затем маркиз снова растянулся в гамаке
и зевнул.
  - Почему вы назвали ваш корабль именем Асмодея? - спросила она.
  - Эта идея пришла мне в голову, пожалуй, случайно. Асмодей - главный
распорядитель игорными домами ада, именно он искушал Еву в земном раю. Он
и есть змий!.. Он мне симпатичен. Я вообще люблю шутить с демонами. В
конце концов, это просто бедные черти, которых никто не жалеет...
Богословы ошибаются, приписывая им всевозможные злодейства. Ужасны не они,
ужасен дух зла, когда он вселяется в человека.
  Анжелика посмотрела на него с нескрываемым удивлением.
  - Я восхищена глубиной ваших рассуждений. Маркиз слегка покраснел.
  - Я изучал теологию и даже демонологию. У меня был дядюшка-епископ,
который собирался завещать мне часть своих доходов. Чтобы угодить ему, я
какое-то время занимался богословием. Но по правде сказать, я не люблю
долго задерживаться на одном предмете, и поэтому отказался от немалых
богатств моего дорогого дяди. Тем не менее, я до сих пор с интересом
беседую на эти темы с понимающими " людьми. В Квебеке я познакомлю вас с
братом Люком, монахом, которому нет равных в искусстве гадания на картах,
с мадам де Кастель-Морга, очень эрудированной персоной, а также с
маленькой госпожой д'Арребу, если она соизволит выйти из своего уединения
и приедет к нам из Монреаля. Очень интересная женщина! Я люблю ее как
сестру. В Квебек она приезжает только ради меня, во всяком случае в
большей степени, чем ради своего мужа, который, по-моему, явно заслуживает
лучшего отношения с ее стороны. Между прочим, он мой добрый друг. Да, но
зачем я все это вам говорю, вы же знаете их. Ведь этой зимой он приезжал к
вам в форт Вапассу...
  Кстати, он сразу же потерял из-за вас голову... Так же, как и
Ломени-Шамбор. Ваши чары явно сильнее, чем все восемьдесят легионов духов
и возглавляющий их красавец-демон. Справиться с ними было бы для вас сущим
пустяком, Анжелика!.. Что это вы так странно смотрите на меня, милый друг?
  - Из нашего разговора следует скорее всего, что мы оба теряем
рассудок... - прошептала Анжелика.


                                  Глава 14


  - Я не понимаю, - сказала Анжелика, глядя на круглое лицо Петронильи
Дамур, которое на этот раз ей показалось оплывшим и побледневшим. - Так
вот, я не понимаю, почему мадам де Модрибур взяла в лодку Кроткую Марию, а
не вас. Конечно, она не могла знать, что "Единорог" потерпит крушение, но
если бы она взяла вас, то вам не пришлось бы перенести это страшное
испытание.
  - Да я сама все время задаю себе этот вопрос, - воскликнула
гувернантка, чуть не расплескав от волнения чашку с горячим липовым
настоем, которую она держала в руке.
  Анжелике удалось зазвать к себе Петронилью Дамур "поболтать у
камина". Поскольку старая дама чувствовала боли в желудке, Анжелика заодно
приготовила для нее специальный настой. Сейчас, сидя на скамеечке напротив
Анжелики, она шумно втягивала губами целебную жидкость. Вынужденное
морское купанье, волнение, усталость как-то сразу заметно состарили эту и
без того страдавшую одышкой и не любившую вылезать из дома женщину. Ее
руки и губы слегка дрожали. Казалось, что в застывшем взгляде ее больших
светлых глаз блуждало некое подобие улыбки, как если бы она испытывала
тщеславное удовлетворение от обладания какой-то важной тайной. Заподозрив
некоторую невменяемость Петронильи, Анжелика поняла, что конкретными
вопросами она ничего не добьется и решила сыграть ва-банк по-иному. Именно
поэтому она упомянула о том, что герцогиня взяла с собой в лодку Кроткую
Марию, дав таким образом почувствовать чуть тронувшейся бедняжке, что она
ей искренне сочувствует.
  - Вы совершенно правы, мадам, - говорила Петронилья, покачивая
головой, увенчанной помятым и чуть косо сидевшим чепцом. - Вы совершенно
правы. Никому не пожелаю пережить кораблекрушение, когда холодная вода
заливает и глаза, и уши, и рот, и ты не знаешь, когда и как это кончится.
Не могу больше видеть все эти корабли, море, гальку, мое сердце уже не
выдерживает...
  Руки ее затряслись так сильно, что Анжелика взяла у нее из рук чашку
с настоем.
  - Видите ли, если бы вы сели в лодку с герцогиней! - сказала она
успокаивающе, - вы бы не попали в эту жуткую переделку. Странно, что она
не взяла вас с собой - ведь вы очень дороги ей, и она не может обходиться
без вас!
  Анжелика произнесла эту фразу, чувствуя, что эпизод с лодкой был
ключевым в глазах старой гувернантки.
  - Я думаю, что причина заключается в моей нелюбви к ее брату, -
сказала Петронилья.
  Что за брат?.. У Анжелики даже екнуло сердце, но она вовремя удержала
себя и не стала прямо задавать этот вопрос... Ничего не сказав, она
поднесла Петронилье новую чашку с отваром. Та отпила несколько глотков, но
было видно, что думала она о другом.
  - А я-то надеялась, что уж в Америке он до нас не доберется. Так вот,
представьте себе, он уже ожидал ее здесь. И лодку за ней послал он. И я, и
капитан Симон говорили ей, что уже темно, и море разволновалось. Капитан
предупреждал, что здесь могут быть коварные рифы. "Виден берег с
огоньками, подождите, пока мы не станем на якорь". Куда там! Попробуйте
остановить ее, когда зовет брат.
  Петронилья с удовольствием глотнула из чашки и сказала вздохнув:
  - Очень пользительный напиток! Анжелика затаила дыхание, чтобы не
нарушить этот, казалось, бессвязный монолог.
  - Нельзя сказать, что она покорна ему, - продолжала дуэнья. - Она не
покорна никому, но всегда тянется к нему. Это единственное в мире
существо, с которым она находит общий язык. Я никогда этого не понимала.
Его зовут Залиль. У него постное лицо, рыбьи глаза, весь он какой-то
неприятный и даже пугающий. И что только она в нем нашла? А ведь смотрите,
встреча с ним сразу же принесла нам несчастье. Корабль затонул, погибло
много хороших людей.
  - А почему брат герцогини ждал ее во Французском заливе?
  Анжелика сразу же поняла, что совершила ошибку, задав свой вопрос так
прямо. Петронилья с подозрением посмотрела на нее.
  - Да что это я вам все рассказываю? Не слушайте эти глупости!
  Петронилья хотела было встать, но вдруг обмякла в каком-то оцепенении
и на лице у нее появилось выражение ужаса.
  - Ведь она запретила мне разговаривать с вами, - пролепетала она. -
Что я наделала... Что же я наделала?
  - Она вас убьет?..
  - Нет, меня нет, - горделиво и убежденно ответила Петронилья.
  Реакция у нее была та же, что и у Кроткой Марии.
  - Так значит, вы знаете, что она способна на убийство? - вкрадчиво
спросила Анжелика.
  Петронилью Дамур охватила дрожь. Анжелика пыталась нажать на нее,
пробудить ее совесть, дать ей почувствовать, что она может искупить свое
невольное попустительство преступным действиям своей госпожи, которой она
преданно служила все эти годы. Но добиться ей ничего не удалось.
Петронилья замолкла и даже отказалась подтвердить, что корабль, который
они несколько раз замечали на своем пути, был кораблем брата Амбруазины,
человека с бледным лицом.
  Страх настолько овладел ею, что она, лязгая зубами на каждом слове,
принялась говорить, что ей ничего, ничего не известно, кроме одного - если
она отойдет хоть на шаг от дома Анжелики, "они" убьют ее... Получалось,
что старая женщина собиралась оставаться здесь чуть ли не до второго
пришествия.
  - Ну и обуза на нас свалилась, - сказал Кантор, когда Анжелика
рассказала обо всем ему и Виль д'Авре. - Но ведь нельзя и выставить ее за
дверь, она и впрямь боится оказаться убитой.
  - Возможно, на это есть основания, - отреагировал Виль д'Авре.
  Вечером герцогиня де Модрибур прислала человека за дуэньей. Анжелика
ответила, что та нездорова и останется на ночь у нее подлечиться. Анжелика
опасалась, что Амбруазина явится к ней с протестом, но, к счастью, этого
не произошло. Ночь прошла беспокойно. Петронилья пребывала в прострации,
изредка прерываемой плачем и стонами. Потом у нее начались боли в животе,
и Анжелике пришлось несколько раз сопроводить ее в туалет, поскольку та
сама не могла ступить и шагу. Ей повсюду чудились монстры, притаившиеся
убийцы. Наконец, Петронилья вспомнила, что в сумочке у нее хранится
хорошее лекарство от колик. Анжелика дала ей его, после чего все заснули.
  К утру Петронилье полегчало. За завтраком Виль д'Авре и Анжелика
всячески убеждали бедную гувернантку сделать вид, что ничего особенного не
произошло, и вернуться к королевским невестам. Такое естественное
поведение могло бы избавить ее от подозрений. А скоро прибудет граф де
Пейрак, и все уладится.
  Петронилья несколько приободрилась. А когда Виль д'Авре признался,
что при первом же взгляде на нее он понял, что она из Дофине, и они
побеседовали о ее родной провинции, она и вовсе почувствовала себя
молодцом.
  Предпочитая не пользоваться гостеприимством Никола Пари и стремясь
теснее сплотить своих сторонников в окружавшей их зловещей атмосфере,
Анжелика позаботилась о том, чтобы не только завтраки, но и обеды и ужины
проходили у нее с участием Кантора, Барсампюи, Дефура, сына Марселины и,
разумеется, Виль д'Авре, чей повар и адъютант обслуживали их.
  Между тем, завтрак продолжался, как вдруг на пороге появилась
герцогиня де Модрибур в сопровождении своих обычных кавалеров - старого
Пари и капитана дю Фауе. Сейчас вся эта милая компания возвращалась с
мессы.
  Герцогиня была одета в красное муаровое платье с огненным оттенком,
от чего против света казалось, что вокруг ее темноволосой головы
образовалось нечто вроде золотистого ореола. Переступив порог, она сказала:
  - Я пришла справиться о вашем самочувствии, Петронилья. Что с вами
случилось, милая?
  Толстая гувернантка побледнела и задрожала с головы до пят. Дикий
ужас, овладевший ею, настолько преобразил ее лицо, что оно превратилось в
отвратительную карикатуру: выпученные глаза, трясущиеся щеки, толстая,
повисшая вниз губа, с которой сыпались крошки пирога. Картина была
настолько тяжкая, что даже самый светский из них человек, маркиз де Виль
д'Авре, не смог найти никакой шутки, чтобы прервать наступившее гнетущее
молчание.
  - Что с вами, Петронилья? - спросила Амбруазина ангельским голосом с
некоторой ноткой удивления. - Можно подумать, что вы испугались меня.
  - Разве я всегда не заботилась о вас, госпожа, как о своем родном
дитяти? - спросила старая женщина, изобразив на лице жалкую улыбку. -
Разве это не так...
  Амбруазина с грустью оглядела всех присутствующих.
  - Что все же с ней произошло? Похоже, ей не по себе...
  - Ведь я во всем вам потакала, не так ли? - продолжала несчастная
женщина. - Разве я не помогала вам удовлетворять вашу страсть к
наслаждениям?..
  - Похоже, она теряет рассудок, - прошептала Амбруазина, глядя на
Анжелику. - В последнее время я замечала какие-то странности в ее
поведении. Вы непременно поправитесь, моя славная Петронилья, - сказала
она погромче и стала приближаться к дуэнье, которая вдруг стала похожей на
большую жабу, загипнотизированную змеей. - Вы просто немного
переутомились, но это не страшно. Вам надо подлечиться. Где то лекарство,
которое обычно вам помогает?
  А вот оно...
  С озабоченным видом она вынула из коврового ридикюля гувернантки
флакон с пилюлями, которые Анжелика уже давала ей ночью, положила их в
чашку Петронильи, налила немного воды и поднесла к губам больной.
  - Выпейте, мой бедный друг. Выпейте, вам станет лучше. Мне так больно
видеть вас в таком состоянии. Пейте, пейте...
  - Да, госпожа, - ответила Петронилья, - вы так добры... да, да, вы
всегда были добры ко мне...
  Руки ее дрожали так сильно, что часть жидкости вылилась из чашки ей
на кофту. Амбруазина снова помогла ей, и она, наконец, допила лекарство,
причмокивая, как толстый напуганный карапуз.
  - Какое несчастье, - вполголоса сказала герцогиня, обращаясь ко всем
присутствующим. - Бесконечные испытания помрачили ее рассудок. Столь
опасные приключения не для такого возраста. Я пыталась отговорить ее ехать
со мной в Америку, но она не захотела расставаться...
  В этот момент Анжелика взглянула на Кантора, который стоял с
Вольвериной у камина. Устремленные на Амбруазину глаза и юноши и зверя
сверкали от ужаса и неистребимой ненависти.
  - Ой, мне больно! - застонала вдруг Петронилья Дамур, схватившись
обеими руками за живот. - Ой, я умираю!
  Лицо бедной женщины посерело, она обливалась слезами. Анжелика
встала, стряхивая с себя странную апатию, которая как бы приковала ее к
табуретке.
  - Пойдемте, Петронилья! - сказала она, - пойдемте, бедняжка. Я помогу
вам дойти до туалета.
  Она приблизилась к дуэнье и нагнулась помочь ей подняться.
  Герцогиня сказала вполголоса:
  - Неужели вы не испытываете никакой брезгливости? Завидую вашей
доброте, я бы так не смогла. Нет ничего страшнее картины начинающегося
маразма!
  Пока Анжелика - в который раз за последние сутки - вела старую
женщину по неудобной тропинке к туалету, больная начала причитать:
  - Она убьет меня, убьет, как убила герцога, аббата, Клару Терезу,
матушку-настоятельницу, юношу, который увидел ее через окно, и слугу,
такого славного человека. Я была против. Я сказала ей тогда, что это
тяжкий грех, но она в ответ засмеялась... Она всегда смеется при виде
смерти...
  Теперь настала моя очередь погибнуть... Вы сами сказали мне это,
мадам, я погибну, а она будет смеяться, я скоро умру, я чувствую, что Бог
простит мне мои грехи...
  - Ну вот, мы дошли, - сказала Анжелика, которую саму трясло, как в
лихорадке, от страшных признаний Петронильи. - Теперь оставайтесь здесь и
никуда не уходите, пока вам не полегчает. Я постараюсь убедить герцогиню
не забирать вас, скажу, что ваша болезнь может оказаться заразной...
Наберитесь бодрости и не выказывайте перед ней свой страх...
  Вернувшись в дом, Анжелика застала Амбруазину на прежнем месте в
гостиной. Сидя, как королева среди своих вассалов, в царственной и
одновременно обольстительной позе, она слушала разливавшегося соловьем
Виль д'Авре:
  - Вот мы заговорили о Дофине - какой это прекрасный край. Вы знаете
эти места, герцогиня?..
  Он нарочно завел разговор на эту щекотливую тему, потому что ему было
известно, что она была родом из этой провинции, но, стремясь завоевать
доверие Анжелики, объявила местом своего рождения Пуату.
  - В то же время Дофине - страна бунтарей, превыше всего ставящих свою
независимость, - продолжал маркиз. - Особенно это характерно для жителей
горных плато, которые зимой полностью отрезаны от долин и могут общаться
лишь с медведями и волками...
  Потом разговор перешел на другие темы, и его непринужденный характер,
ослепительная красота Амбруазины, тщательно скрываемые чувства всех
присутствующих - все это вызывало у Анжелики ощущение участия в какой-то
зловещей нереальной комедии.
  Внутренняя напряженность была такой, что всех подташнивало. К тому
же, к обычным запахам прилива примешивался довольно зловонный дух
засоленной трески, сушившейся на берегу, и разложенной рыбаками на
решетках тресковой печени - солнце выплавляло из нее высоко ценимое масло.
  Казалось, время остановилось.
  - Что-то долго нет Петронильи, - внезапно сказал молчавший до сих пор
Кантор.
  - В самом деле, ведь прошел уже целый час, а ее нет и нет, -
подтвердил Виль д'Авре, взглянув на часы в золотой оправе.
  - Пойду взгляну, как там она, - встрепенулась Анжелика, стремясь
опередить Амбруазину.
  Движимые неясным предчувствием, за Анжеликой потянулись все.
  У самой двери лежало рухнувшее на пол тело мертвой Петронильи. Лицо
ее посерело и покрылось черными пятнами. В туалете сильно пахло рвотой.
  - Это ужасно, - прошептал маркиз де Виль д'Авре, прикрывая нос
кружевным платочком.
  Оцепеневшая Анжелика отказывалась понять, что подобное злодеяние
возможно.
  "Выходит, что герцогиня отравила ее только что, у нас на глазах!..
Когда все сидели за столом, и она заботливо подала ей лекарство... Значит,
ей удалось незаметно подсыпать туда яд! Она заставила ее испить чашу
смерти в нашем присутствии!.."
С испугом и сомнением она посмотрела на Амбруазину и вдруг увидела на
ее губах адресованную ей беглую усмешку как символ торжества и
сатанинского вызова.


                                  Глава 15


  - Надо, чтобы отец приехал именно теперь, - сказал Кантор голосом
обиженного ребенка, - иначе мы здесь все пропадем. Ведь это какой-то
кошмар, как в страшном сне...
  Приоткрывшиеся глубины жизненной бездны заставили отступить юношескую
самоуверенность и категоричность.
  - Подойди ко мне, дитя мое, - сказала Анжелика, протягивая ему обе
руки.
  Он сел рядом, опустил голову ей на плечо.
  - Придется ехать, - сказала она Кантору. - Ты должен разыскать отца,
где бы он ни был, и поторопить его.
  - Но как выбраться отсюда? - с горечью спросил он. - Корабли заходят
на здешний рейд очень редко. "Ларошелец" прибудет не ранее, чем через две
недели, а у нас нет даже ореховой скорлупки, чтобы доплыть до
Ньюфаундленда и обследовать весь залив.
  После похорон умершей утром женщины они собрались вечером у камина,
маленькая группа надежных друзей, сплотившихся вокруг Анжелики, ее сына и
маркиза де Виль д'Авре.
  С похоронами медлить было нельзя - ясно, что дряблое толстое тело
скончавшейся вот-вот начнет разлагаться. Быстро выкопали могилу, прочитали
молитву, опустили гроб, установили крест на могильном холмике.
Потусторонним хладом повеяло на всех: на королевских невест, побледневших
и притихших, на суеверных бретонцев, что-то бормотавших о нечистой силе,
на местных жителей-акадийцев, белых и индейцев, опасавшихся эпидемии чумы
и оспы...
  Все люди Анжелики ощущали на себе всеобщую враждебность и
подозрительность, особенно после истории с росомахой.
  - Ты должен ехать, - повторила Анжелика Кантору, которому сейчас
угрожала наибольшая опасность. - Если не сможешь морем, пойдешь по суше,
как эго было, когда мы оказались на косе Макуа, пока не доберешься до
какого-нибудь пункта, какого-нибудь порта, например до Шедиака, где
удастся сесть на корабль.
  - Но ведь в лесу полно сообщников Амбруазины? Они вряд ли дадут мне
пройти...
  Кантор имел в виду рассказ Пиксарета. Обнаружив в соседней бухточке
два небольших корабля, он спрятался за деревьями и начал разглядывать
матросов. Среди них оказались виновники гибели корабля во Французском
заливе. Сейчас вся эта братия бродила по соседним лесам, спаивая огненной
водой индианок. Можно было предположить, что герцогиня-дьяволица
рассчитывала использовать этих людей как свой вооруженный резерв.
  - Может ли Кантор пройти через лес, не подвергая себя опасности?
  Этот вопрос был задан Пиксарету, который у очага курил трубку.
  Пиксарет отрицательно покачал головой.
  - Так значит, мы окружены? - спросил Кантор. Анжелика снова
обратилась к Пиксарету:
  - А ты уверен, что матросы из леса действительно связаны с этим
сатаной в женском облике?..
  - Так подсказывает мне мой дух, - медленно ответил Пиксарет, - но
одной внутренней уверенности недостаточно, особенно когда имеешь дело с
белыми. Я сказал Униаке:
  "Наберись терпения, если ты сейчас начнешь снимать скальпы с этих
людей, ты сойдешь либо за безумца, либо за провокатора, желающего
развязать войну..." Нужно, чтобы они сами разоблачили себя, показали свое
истинное нутро, всю черноту своей души. Пока они только спаивают индианок,
склоняя их к разврату. Но в основном они варят смолу и чинят свои суда,
как все матросы, приходящие сюда на лето. Пока нет оснований убивать их,
надо выждать. Может быть, вскоре кто-то из них попытается встретиться с
этой женщиной, или же она сама отправится на встречу с ними. Все это будет
нам известно - ведь у леса есть глаза.
  - Ждать, ждать... - недовольно сказал Кантор. - А завтра они сами
перебьют нас всех до последнего. Он порывисто поднялся.
  - Я должен убить ее немедленно! - с яростью сказал од - Оставлять
живыми таких людей - тяжкий грех. Мы обязаны опередить их, иначе они убьют
вас. Я должен убить ее!
  - Я готов идти с тобой, мой мальчик! - воскликнул Барсампюи, также
встав из-за стола. Но тут вмешалась Анжелика.
  - Пожалуйста, успокойтесь. Убив ее по непонятным для окружающих
причинам, вы почти наверняка обречете на смерть всех нас. Надо выждать,
пока не выявится вся правда, и тогда наступит возмездие.
  - Твоя мать права, малыш, - поддержал Анжелику Виль д'Авре. Если мы
начнем подгонять события, то твой отец, граф де Пейрак, скорее всего
найдет здесь лишь одни трупы. Пьяные индейцы в лесах, готовые на все
мерзавцы, послушно выполняющие волю своей госпожи, запуганные женщины,
доведенные до отчаяния люди - все это готово вспыхнуть моментально... На
этих проклятых берегах кровавые войны в конце лета - весьма обычное дело.
И одному дьяволу известны их подлинные причины.
  - Но я не могу оставить вас, матушка, она же убьет вас.
  - Нет, не меня, - ответила Анжелика. Она вспомнила, что точно так же
говорили Кроткая Мария и Петронилья, и поправилась.
  - Пока не меня. Со мной она расправится только тогда, когда
почувствует свой конец, неизбежность своей гибели... В нашем распоряжении
есть еще несколько дней.
  Виль д'Авре твердо придерживался того же мнения:
  - Малыш, ты должен собираться в поход. Здесь ты наиболее уязвим. О
молодость, какое благословенное время! И этот юный гнев против низостей
мира сего - как это трогательно... Надо, надо попытаться найти хоть
какое-то судно...
  У Анжелики возникла идея раздобыть шлюпку для Кантора у бретонских
рыбаков и, чтобы задобрить их капитана, Марьена Альдуша, она предложила
свои услуги в лечении его больного сына, который находился на борту
стоявшего на рейде корабля. Однако капитан встретил это предложение
настороженно и даже враждебно, и Анжелика ничего не добилась.
  Проходя мимо толпы в сопровождении своего телохранителя Пиксарета,
Анжелика отчетливо слышала ропот и даже Насмешки в свой адрес. Некоторые
сплевывали на землю, другие, завидев ее, начинали креститься.
  Но вот к вечеру шестого дня небо прислало им помощь в виде барки с
квадратным парусом, бросившей якорь почти у самого берега. Экипаж собрался
было высадиться на берег за питьевой водой, но жители Тидмагуша стали
кричать, чтобы они убирались отсюда, что никаких чужаков они не потерпят и
откроют по ним огонь. Анжелике показался знакомым гнусавый голос капитана
барки, который оказался человеком явно не робкого десятка. Его ответ был
совершенно категоричен:
  - Хотел бы я увидеть на любом побережье мира того, кто помешал бы
сойти на сушу мне и моим братишкам!.. А ну, расступись, мелюзга, иначе
сейчас я выбью из черепушек ваши дурацкие мозги. У меня для этого есть
все, что нужно.
  Тут Анжелика распознала Аристида Бомаршана, который с пистолетами в
руках уже шел по берегу в сопровождении Жюльены и негритенка Тимоти с
сосудами для воды.
  Анжелика бросилась им навстречу. Ее появление не вызвало у них
особого удивления.
  - Гады видеть вас, мадам. "Бесстрашный" еще не пришел?
  - "Бесстрашный"?..
  - Какие противные рожи у здешних людей, - продолжал Аристид, - уж
я-то понимаю, что к чему!
  - Вы случайно зашли сюда?
  - И да, и нет. Мы знали, что господин граф де Пейрак назначил здесь
встречу "Бесстрашному" в начале осени, Гиацинт обещал привезти мне
сахарной водки.
  - А как скоро он будет здесь? - спросила Анжелика, обеспокоенная тем,
что к местным бандитам присоединится еще и Гиацинт Буланже.
  - Это вопрос. Все будет зависеть от ветра со стороны Караибских
островов. Но раз "Бесстрашного" пока нет, задерживаться здесь я не стану -
здешние жители явно не любят визитов.
  - Это настоящие бандиты, будьте осторожны и не оставляйте барку без
присмотра, - посоветовала ему Анжелика, с беспокойством поглядывая на
стекавшийся к берегу народ.
  - Я не боюсь! - усмехнулся Аристид. - Моя посудина неплохо защищена.
  Мистер Уилаби, восседая на корме барки, грозно рычал на всех, кто
пытался подойти к нему слишком близко.
  - Я работаю в паре с одним гугенотишкой из Коннектикут - объяснял
бывший пират, набирая воду из родника, бившего из-под скалы и тут же
уходившего в песок. - Договорились, кто чем будет торговать и хорошо
поработали в Новой Шотландии. А вот здесь дела идут плохо. Что поделаешь -
Канада... Местные ничего не смыслят в роме, предпочитают свой пшеничный
самогон. Придется как-то перебиваться до появления Гиацинта. Я собирался
подождать его здесь, но что-то мне не понравилось, как нас встретили, а
потом тут все провоняло треской... Лучше покуда уйти отсюда восвояси.
  - А господин граф? - спросила Жюльена.
  - Я жду его здесь, он должен скоро прибыть.
  - Наверное, не так уж приятно находиться здесь одной, - сказала
Жюльена, которая учуяла в воздухе что-то неладное, но виду не подала -
жизнь отучила ее чему-либо удивляться.
  - Здесь ужасно. А вы для нас оказались просто посланцами небес.
  - Вы так думаете?
  Аристид недоверчиво поглядел на Анжелику. Ему и Жюльене никогда ранее
никто не говорил столь лестных слов.
  - Да. Мы оказались здесь в ловушке и никак не можем послать за
помощью. А теперь Кантору удастся уехать с вами.
  Она быстро ввела их в курс дела. Рассказала о том, как с самого
начала лета им чинили всевозможные козни и даже угрожали их жизни. Все это
выполнялось руками негодяев, видимо, нанятых некоторыми европейскими
правительствами, чтобы помешать им закрепиться на жительство в этом районе
Америки. Похоже, что из-за кулис этими мерзавцами командует герцогиня де
Модрибур.
  Узнав о близости "благодетельницы", Жюльена побледнела.
  - Неужели нам никогда не избавиться от этой злодейки, - вздохнула
она. - Это же мошенница, шлюха, убийца.., вот кто она. Нет божьей милости
для честных людей!..
  - Выходит, девушки с "Единорога" и впрямь предназначались нам?.. Я
так и думал! Значит, ничего чужого мы не взяли... - сказал Дырявый живот.
- А вы, мадам, неужели мы бросим вас здесь на произвол судьбы? У меня в
отношении вас есть обязанности - какую рану на брюхе вы мне тогда зашили!
  - Спасите Кантора и пришлите мужа нам на помощь. Этим вы сполна
оплатите свой долг и искупите те неприятности, которые вы мне когда-то
доставили.
  Операцию удалось провести без сучка и задоринки. Чтобы никто не смог
навредить им в самый последний момент. Кантор по совету матери спрятался с
Вольвериной за прибрежной скалой. Как только барка стала разворачиваться,
Аристид приспустил парус, а Кантор, распугав зевак, вбежал в воду, посадил
Вольверину и сам забрался на барку с помощью Жюльены и Илая Кемптона.
  Тем временем Аристид осыпал отборными ругательствами толпу
ошарашенных акадийцев.
  - Покедова, болваны, - бросил он им на прощание, и барка начала
удаляться, растворяясь в предсумеречном тумане.
  Никто и не подумал пуститься в погоню...


                                  Глава 16


  Шел седьмой день. Кроткая Мария была мертва, Петронилья тоже.
Оказавшийся в опасности Кантор ушел со своей росомахой... Бесконечно
тянулись дни, медленные, но полные внутреннего напряжения, которое в любой
момент могло разрядиться трагедией.
  ..Амбруазина явилась к Анжелике в отсутствие маркиза, зная, что в
этот час он обычно беседует в форте с Никола Пари - правило, от которого
он никогда не отступал...
  Растянувшись в любимом гамаке Виль д'Авре, герцогиня наслаждалась
комфортом, заложив кисти рук за голову.
  - Вы проявили большую активность в последние дни, как я вижу, -
произнесла она вкрадчивым голосом сирены, иронически глядя на Анжелику. -
Должна признаться, кое в чем вы меня опередили. Вашему ангелочку удалось
упорхнуть. Впрочем, он мелкая рыбешка... Зато против вас у меня есть
надежное оружие.
  Анжелика сидела за столом перед складным зеркальцем. Зная, что Кантор
вне опасности, она чувствовала себя вполне уверенно. Она не сомневалась,
что он отыщет отца, как и тогда, когда он был совсем ребенком.
  Вот почему появление Амбруазины не слишком взволновало ее. Распустив
волосы, она принялась медленно их расчесывать.
  - На что вы надеетесь? - продолжала Амбруазина притворно
сочувственным, но ироническим тоном. - Думаете отбить у меня своего графа
де Пейрака? Но ведь, бедняжка, вы плохо знаете его, как вы не знаете
многого из того, что произошло тогда в Голдсборо. Мне было почти жаль вас.
Еще бы! Мне удалось переспать с мужем столь благородной дамы из моего
родного Пуату, а ведь мы могли бы обо всем договориться...
  - Не утруждайте себя слишком, - холодно перебила ее Анжелика. - Я
знаю, что вы совсем не из Пуату, а насчет благородного происхождения, то в
вашем, видимо, есть явные следы незаконнорожденности...
  Женская интуиция подсказывала ей, какие стрелы больнее всего уязвят
герцогиню, и она не ошиблась.
  - На что вы намекаете! - воскликнула та, пристав с гамака. - Моя
дворянская родословная не хуже вашей! - И тут же совершенно другим тоном
спросила:
  - Как вы узнали? Кто вам сказал?.. А, я догадываюсь, это ваш, прости
господи, Виль д'Авре. Несмотря на все его комедиантство, я догадалась, что
он распознал меня.
  - Виль д'Авре здесь ни при чем, - ответила Анжелика, испугавшись за
бедного маркиза и кляня себя за то, что забыла об опасной проницательности
Амбруазины. - Сейчас расскажу, как это получилось. Однажды, впавши в
транс, вы в бреду упомянули о своем отце-священнике. У нас, католиков,
дети от духовных лиц считаются незаконнорожденными. Что касается Дофине,
где вы родились на самом деле, то мне это сказала Петронилья Дамур.
  Анжелика пошла на эту ложь, поскольку бедной гувернантке уже было
нечего терять.
  - Старая клопиха, - прошипела Амбруазина. - Правильно сделала, что...
  - ..убили ее, - договорила Анжелика, продолжая спокойно расчесывать
волосы. - Да, вы поступили весьма предусмотрительно, учитывая и то, что
она успела, а еще больше должна была рассказать мне о вас.
  Амбруазина хранила молчание, громко дыша и не спуская с Анжелики
пристального взгляда своих колючих глаз.
  - Я сразу же поняла, - вымолвила она наконец, - сразу же поняла,
увидев вас вдвоем на берегу моря, что вы окажетесь трудным противником.
Потом я немного успокоилась. Вы производили впечатление ласковой и доброй,
а ласковые и добрые всегда беззащитны. Но вскоре мне пришлось снова
изменить свое мнение. Вы оказались упорной и непредсказуемой женщиной... С
какой стороны можно подъехать к вам, чтобы приворожить к себе? Я все время
задаю себе этот вопрос. А в чем секрет вашего очарования и притягательной
силы? Ведь на самом деле, как мне представляется, вы совершенно
бесхитростная натура. Наверное, такой была Ева...
  - Избитый комплимент, я его слышала не раз. Герцогиня сверкнула
остренькими зубками, как волчица, изготовившаяся укусить.
  - И все же Дьявол соблазнил Еву, - прошипела она. Затем, выдержав
паузу, она спросила:
  - На чем основываются ваши отношения с графом де Пейраком, скажите
откровенно?
  Анжелика посмотрела на герцогиню.
  - Отношения между ним и мною недоступны пониманию людей вашей породы.
  - А какой, по-вашему, я породы?
  - Дьявольской!
  Амбруазина рассмеялась насмешливым, но в то же время горделивым
смехом.
  - Да, это верно. Вас я не понимаю и признаюсь в этом, - сказала она.
- Но хотя мне не чужды многие науки, вы для меня сразу же стали
загадкой... Тогда, на берегу моря, и потом, когда я проснулась после той
страшной ночи. Мне приснились чудовища, которые меня подстерегали.., два
дьявола - один с глазами на ягодицах, а другой - с гусиным клювом вместо
рта.., я знала их имена.., они наводили на меня ужас... А когда проснулась
и увидела вас с графом у своей постели, я сразу же почувствовала, как ему
не терпится увести вас к себе и предаться любви. И вы тоже были охвачены
таким же нетерпением, и ничто другое больше для вас не существовало, кроме
одного - сейчас наступит мгновение - только для вас, для ваших душ и тел -
когда, по неведомо чьей милости, вы вкусите все блаженство рая. Меня
ожидала еще одна страшная горькая ночь, а вас - ночь божественного счастья.
  С какой безжалостностью вы поспешили покинуть меня. Я сравнивала себя
с выброшенным в море хламом. Когда вы ушли, я жестоко страдала... Мне
почудилось, что душа моя отлетает от тела, и я закричала, как грешник,
проваливающийся в преисподнюю.
  - Я помню этот крик. Тогда я вернулась назад и спросила у Дельфины и
Кроткой Марии, что это за крик, но они ответили, что не знают.
  Губы Амбруазины сложились в злобно-обольстительную улыбку.
  - А как вы думали? Что они не смогут разыграть комедию ради меня? Я
хорошо выдрессировала этих девушек. - Чтобы угодить мне, они готовы
солгать самому королю. А тогда они больше всего боялись не выполнить мой
приказ - во что бы то ни стало задержать вас на всю ночь у моей постели. Я
не хотела, чтобы граф увел вас к себе. Но им не удалось помешать...
  Она скрипнула зубами.
  - Вы без конца расстраиваете мои планы. Иногда я впадала в панику,
чувствуя, что вы угадываете мои намерения. Мне было очень трудно отвлечь
от себя ваше внимание. Сама судьба, казалось, помогает вам. Когда мадам
Каррер выпила предназначенный вам кофе, можно было подумать, что вы
специально вызвали ее выручить вас... Да, тогда в Голдсборо, - прошептала
она, покачав головой, - до сих пор не понимаю, как это все произошло... Я
была не в своей тарелке, что-то все время не получалось... Но почему,
почему?
  Перестав расчесывать волосы, Анжелика стала слушать еще внимательнее.
Про себя же подумала: "Да потому, наверное, что мы в Америке, в Новом
Свете. Люди вынуждены жить здесь открыто, да и природу трудно обмануть.
Вот почему ее колдовская сила здесь ослабевает. Да и потом сами
обстоятельства приучили местных людей остерегаться всего: индейцев, моря,
смены ветра, внезапных нападений пиратов. Поэтому люди здесь более
бдительны, их труднее соблазнить отравленным медом".
  Амбруазина продолжала говорить задумчивым голосом, по-прежнему держа
руки на затылке.
  - ..Помню как.., в самом начале...
  Анжелика не могла не признать про себя, что в самом тембре голоса
герцогини, чуть глуховатом и время от времени слегка неуверенном, таилось
какое-то обволакивающее обаяние, какая-то гипнотическая сила.
  - Да, в самом начале... Я увидела, как вы любознательны. Меня это
удивило и испугало. Я не знала, как вызвать у вас интерес к себе. А этот
накал страсти в любви - главное в вашей жизни... Ваша любовь и интерес к
Друзьям... Например, к Абигель... Вы полюбили и эту землю, а меня даже не
замечали.., я возненавидела море, перелетных птиц...
  Она сделала паузу, как бы размышляя.
  - ..А он! Я была уверена, что отбила его однажды у вас... Я не желала
знать, что происходит между вами... До Абигель - это было очень тяжело!..
  Теперь она говорила сквозь сжатые зубы, напористо и убежденно,
расширившиеся глаза ее сверкали.
  - ..Я возненавидела море, потому что вы любите его, и перелетных птиц
- тоже потому, что вы любуетесь их красотой.., восхищаетесь, как они
тысячами собираются в стаи, застилая все небо... Когда я видела, с какой
нежностью вы смотрите на стаи птиц, я буквально сгорала от желания любой
ценой отвлечь вас от этого занятия...
  Она чуть подалась вперед.
  - ..И вот теперь вы больше не замечаете их, - торжествующе
воскликнула герцогиня. - Вы даже не знаете, что именно сейчас, в этот
момент, над нами пролетают дикие гуси в осеннем небе... Это мне все же
удалось. Вы больше не видите птиц.
  Обессилев, она снова откинулась назад.
  - Так почему вы любите столько разных вещей, столько людей, а не
меня?.. Только не меня?
  Последние слова она буквально выпалила в приступе ярости, дав выход
всему своему гипертрофированному нарциссизму.
  - И я поклялась уничтожить вас, его, вас обоих, пойти на любую
хитрость, лишь бы унизить и извести вас, да падет проклятие на души ваши!..
  Неистовство, с каким были произнесены эти слова, настолько потрясло
Анжелику, что в ней пробудился отвратительный всепоглощающий страх,
вытеснивший все другие чувства.
  "Если она так разговаривает, - говорила она себе, как насмерть
перепуганный ребенок, - то, значит, верит в свое торжество. Где же пределы
и каков источник ее власти?"
Когда-то в голосе одной женщины - мадам де Монтеспан - уже прозвучала
такая же бездна ненависти... Но сейчас было страшнее - души людей мог
проклясть только тот, для кого ненависть стала второй натурой.
  К чему же бороться? Разве можно устоять перед силой, движимой одним
единственным стремлением - уничтожить тебя?
  Анжелика боялась, что станет заметна усиливающаяся дрожь ее рук,
держащих щетку для волос и гребешок. Но больше всего она боялась, что,
поддавшись рефлексу панической самозащиты, она бросится на преступницу и
обезвредит ее, лишив жизни. Разве не так она поступила бы с агрессивным
диким зверем? "Но будь осторожна, - умолял внутренний голос, - такой
выход, даже если он справедлив, обойдется слишком дорого для тебя, твоего
мужа, твоих детей. Что можно противопоставить дикому зверю, не имея
оружия? Только одно - сохранять выдержку. Помни об этом! Это твой
единственный шанс, если таковой еще имеется!"
Она стала снова медленно расчесывать волосы, то собирая, то распуская
их. Амбруазина молчала, наблюдая за ней. Наступала ночь.
  Анжелика встала взять с камина подсвечник, поставила его рядом с
зеркалом и зажгла свечу. В зеркале она увидела свое бледное лицо в синем
отблеске сумерек. Лицо ее выглядело уставшим, но неожиданно помолодевшим.
Так бывало уже не раз: потенциал молодости восставал против грусти и
обреченности.
  Амбруазина заговорила вновь:
  - Абигель и ее дети; ваши любимчики, эти вонючие индейцы, которых вы
старались развеселить; раненые, которые ждали вас как мать; и ваш кот, и
этот медведь... Я ревновала к медведю, ревновала даже к старой мисс
Пиджон, когда вы отправились утешать ее после смерти этого толстого
болвана Пэтриджа.
  - Не вы ли его убили?
  Герцогиня сделала большие невинные глаза:
  - Причем здесь я? Разве вы не помните, - он дрался на дуэли с
Луи-Полем де Верноном.
  - Когда иезуит разоблачил вас, вы решили, что он должен умереть. Но
как сделать это, не вызвав подозрений? К тому же, иезуиты достаточно умны,
чтобы дать убить себя просто так. И тогда вы или кто-то из ваших
распустили слух среди англичан, что их отправят в Канаду как пленников. Вы
знали, что этого было вполне достаточно, чтобы пастор разъярился, как
дикий кабан.
  Амбруазина была в восторге.
  - Ловко придумано, не правда ли?
  Анжелике до тошноты захотелось если не удушить, то по крайней мере
как следует ударить Амбруазину, но она держала себя в руках, понимая, что
такой безрассудный поступок может иметь необратимые последствия.
  Амбруазина явно устала от безрезультатных попыток вывести из себя
Анжелику. Сойдя с гамака, она приблизилась к ней и с большим
удовлетворением увидела, как побледнела Анжелика от одного запаха ее
духов. Ведь Анжелика воспринимала ее, как ядовитую змею, вынужденное
соседство с которой делало ее совершенно больной.
  Понимая, что ей надо немного прийти в себя, - Анжелика открыла сумку,
чтобы положить в нее гребешок и щетку. Амбруазина машинально заглянула в
сумку и тут же воскликнула:
  - А это что?
  Она увидела свинцовую дубинку, вынутую Анжеликой из рук человека,
которого Пиксарет убил в Сарагуше.
  - Как к вам попал этот предмет? - спросила герцогиня, свирепо
уставившись на Анжелику.
  - Мне дал его в Париже один ремесленник.
  - Это не правда.
  - Почему вы так думаете? Глаза Анжелики засверкали.
  - А откуда у вас такой интерес к этому предмету, мадам де Модрибур?
Видимо, вы догадались, что ко мне он мог попасть только от тех бандитов,
которые устраивают кораблекрушения, а затем добивают потерпевших во
Французском заливе? А вы отдаете им приказы о совершении этих
преступлений? Не вы ли их тайная предводительница?.. Не вы Велиалит?
  Она схватила Амбруазину за запястья.
  - Я сорву с вас маску, - сказала Анжелика сквозь сжатые зубы. - Я
добьюсь вашего ареста. Вас заточат в тюрьму... Потом повесят на Гревской
площади!.. Я выдам вас инквизиции, и вас сожгут на костре как колдунью!
  Враги Анжелики всегда опасались ее гнева. Она взрывалась именно
тогда, когда у них появлялась уверенность, что она, изысканная светская
дама с чувствительным сердцем, не способна на вспышки вульгарного гнева,
свойственного простолюдинам.
  - Но вы просто ., просто ужасны, - застонала герцогиня. - Это
немыслимо - вы - и такая злоба! .. Ой, ой, отпустите меня, вы делаете мне
больно.
  Анжелика отпустила ее таким резким движением, что герцогиня едва не
села мимо гамака. Растирая пострадавшие запястья, она захныкала:
  - ..Из-за вас браслеты вонзились мне в кожу.
  - А я бы с удовольствием вонзила вам в сердце нож, - с ненавистью
воскликнула Анжелика. - И такой день придет! Вы ничего не потеряете,
дождавшись его.
  Потрясенная Амбруазина, откинувшись всей спиной на сетку, вдруг
принялась корчиться, заламывая руки, испуская бессвязные звуки и
выкрикивая какие-то обрывки фраз, которые постепенно стали складываться в
нечто вразумительное.
  - О, Сатана, о господин мой, - стенала она. - Почему заставил ты меня
сражаться с ней? Жестокость ее неслыханна.., я больше не могу этого
выдержать. Почему она?.. Почему ты вовлек меня в борьбу именно с ней?
Почему твой пронзительный глаз-сапфир натравил меня на нее?.. Как можешь
ты допускать, что подобные существа живут на земле, ты, столь непримиримый
к подлостям других? Наверное, тебя ввело в заблуждение совершенство ее
красоты. Ты решил, что такая красота обязательно сочетается с глупостью,
поверил ее кажущейся покорности судьбе, притворной готовности этой женщины
смириться с поражением. Почему ты не предостерег меня об опасностях
светского обмена шпильками, об этой коварной западне, в которую попадаются
самые опытные и жесткие люди: выиграв словесный поединок, они принимают
себя за хозяев положения, но вскоре оказывается, что это совсем не так.
  Все это Амбруазина говорила как бы в полузабытьи, подавленная
неодолимой, как девятый вал, силой гнева Анжелики, устами которой,
казалось, вещала сама судьба. Особенно болезненно герцогиня восприняла
страшные ее слова об уготовленном ей костре инквизиции, физически ощутив,
как ее тело бьется в страшных конвульсиях в ревущих языках пламени. Чуть
не плача от жалости к себе, она продолжала:
  - Так кто же хозяин положения?.. Неужто Сатана и на этот раз не
справится со своим подручным? Бедное мое, прекрасное детство! Что сделали
вы с ним? Ты, сапфироглазый кровопийца, и ты, Залиль, весь в человеческой
крови. Ты мог сделать с нами что угодно, ты, всемогущий Сатана! Но он
ускользнул от тебя и теперь терроризирует меня... Он предал меня этому
страшному созданию, названному ангельским именем! Сжалься же, сжалься надо
мной!
  Она издала еще один отчаянный стон, потом вдруг как-то обмякла и
впала в полукаталепсическое состояние. Бредовая горячка герцогини вызвала
у Анжелики чувство растерянности. Дьяволица, да к тому же сумасшедшая! Что
делать?
  В наступившей тишине, чувствуя себя совершенно опустошенной, она
стояла у стола, прислушиваясь к шуму ветра. Временами доносились, как
далекий шепот, обрывки фраз, которыми обменивались люди, возвращавшиеся с
моря в поселок, и грустные ноты рожка, похожие на крик тюленей.
  Все было зловеще, как в чистилище, где духи зла терзают грешные души,
обреченные в муках постичь цену добра и в назначенный день встретить новый
свет...
  Трудно было представить себе нечто более несуразное - в этот момент и
в этих проклятых местах, - чем появление Виль д'Авре с учтивой улыбкой на
лице, с красными башмаками на ногах, в жилете с цветочками и камзоле цвета
сливы.
  Однако улыбка мгновенно слетела с лица маркиза, едва он увидел
Амбруазину.., в своем персональном гамаке!
  - Она заняла мой гамак!
  С недовольным видом избалованного ребенка, у которого отобрали
любимую игрушку, он уселся на деревянной скамейке у очага.
  Анжелика вполголоса пересказала ему разговор с герцогиней, не умолчав
об угрозах, высказанных в ее адрес. Маркиз был вне себя.
  - На этот раз она переступает все границы! Тем хуже для нее - по
праву губернатора я арестовываю ее и заключаю под домашний арест.
  Но сразу же осознав нереальность своего заявления, он опустил голову.
  - Увы, мы бессильны. Нас опередили, загнали в угол, мы оказались в ее
власти, а она чувствует себя в полной безнаказанности.
  Понизив голос, он продолжал:
  - В поселке полно подозрительных лиц. Я поделился этим наблюдением с
Никола Пари и сказал ему, что бретонцам лучше побольше заниматься своей
треской и поменьше слоняться, где попало, с оружием в руках. На это он
ответил, что слоняются с оружием совсем не рыбаки Марьена Альдуша. Но
тогда кто они, эти бесцеремонные молодчики, которые, никому не
представившись, заполнили поселок? - спросил я Никола. Мой вопрос ему явно
не понравился, и он неопределенно ответил, что это матросы с тех двух
кораблей, которые стали на якорь за мысом.
  - Все ясно. Значит, герцогиня подтягивает в поселок своих людей.
  Маркиз подмигнул Анжелике и прошептал:
  - Восемьдесят легионов...
  Затем он продолжил уже серьезно:
  - .. Как бы там ни было, будем бороться. Наше спасение теперь зависит
от выдержки и бдительности. Главное - продержаться до прибытия графа де
Пейрака. В любом случае, когда мы выберемся из этой передряги, я буду
жаловаться в Квебек и даже выше: напишу в Париж. Для них колонии - это
какая-то свалка для нежелательных и сумасшедших лиц обоих полов, чей
высокий ранг не позволяет поместить их в дом для умалишенных в Бисетре
вместе с простолюдинами. Вы, наверно, думаете, дорогая моя, что только по
простому невезенью вы встретили здесь, на краю света, резвящуюся на
свободе герцогиню, в которую вселился дьявол. Так вот, вы ошибаетесь! Это
сознательный расчет королевских чиновников Франции. Для них это самый
простой выход: заслать куда подальше обезумевших дам, от которых
открещиваются и монастыри, и заклинатели бесов, и которых не терпят ни при
дворе, ни в любом приличном обществе. Пусть страдают те, кто связал свою
судьбу с другим полушарием! Пусть они пеняют на себя - нечего было
уезжать! Сколько неприятностей я претерпел из-за этой Мессалины, например,
в день моего юбилея, когда в самый разгар пиршества затонул "Асмодей", и
Марселина не успела продемонстрировать свой коронный номер со вскрытием
мидий. Все это более чем прискорбно, и летний сезон можно считать
сорванным. Но по чьей вине? По вине более подслеповатых, чем кроты,
парижских чиновников, которые, заложив за ухо свои гусиные перья, решают
вопросы заселения колоний. Я выступлю против такого произвола, напишу
самому Кольберу. Я знаю его, надеюсь, вы тоже. Весьма трудолюбивый и
способный человек, правда очень занятой. Впрочем, и он, и другие видные
представители буржуазии, пользующиеся поддержкой короля, не улавливают
некоторые нюансы. Хлопоча как белки в колесе, они составляют бесконечные
реестры, веря, что от этого зависят судьбы мира и что только накопление
капитала способно обеспечить всеобщее душевное равновесие... Но ничего не
поделаешь, мир меняется в этом направлении, и от нас это не зависит...
  - Не говорите так громко. Она может услышать нас.
  - Нет, она в состоянии каталепсии с полным отключением сознания. Она
прибегла к самому трусливому способу преодоления усталости, трудностей
жизни и последствий своих поступков.
  Вынув из кармана табакерку, он попользовался ею и несколько раз
чихнул, не выведя при этом Амбруазину из состояния глубокого сна.
  - Сумасшествие и служба дьяволу - в одном месте. - Не прореагировав
на эту реплику Анжелики, маркиз сказал:
  - Разыграв сегодня картину откровенности, признания своего поражения
и страха перед вами, она хотела разжалобить вас. Но вы не поддавайтесь -
таким людям нельзя доверять никогда и ни в чем.
  Затем он сказал громким голосом и совсем другим тоном:
  - Что вы там застыли, как свеча, Анжелика? Ведь сегодня довольно
свежо. Идите сюда, к огоньку, и расскажите мне подробно, какие торговые
сделки были у вас в свое время с господином Кольбером. Ведь мы с вами
союзники, не так ли?
  Герцогиня де Модрибур, постепенно выходя из летаргического сна,
смогла увидеть, как маркиз и Анжелика мирно беседуют у камина о курсе
какао на международных рынках.
  - Желаете ли вы, дорогой друг, чтобы я проводил вас до дома? -
галантно предложил маркиз, когда Амбруазина встала с гамака.
  Но она, бросив на него сумрачный взгляд, направилась к двери и вышла
из дома.


                                  Глава 17


  Демонология, души, заложенные дьяволу, безумство!
  Эти слова преследовали ее даже во сне, пока, проснувшись, Анжелика не
убедилась, что все вокруг спокойно.
  Обычная ночь над бухтой, храп спящих людей... Сидя на корточках у
костра, индеец жует кусок сала острыми, как у хорька, зубами... В
прозрачном тумане плывет луна...
  Может быть, ее страхи и подозрения - плод помутившегося рассудка?
Нет, разве можно забыть, что за несколько дней здесь погибли две женщины?
Замыслы маньячки-убийцы представляют для нее и ее людей вполне реальную
опасность.
  В ночной темноте раздавались сухие ритмичные звуки индейских
барабанов и флейт. "Они начинают пьянеть", - заметил Виль д'Авре перед
тем, как пожелал ей доброй ночи. Сколько таких индейцев в близлежащих
лесах погружались сейчас в магию алкогольного опьянения, припадали к
прозрачному, обжигающему, всеразъедающему роднику огненной воды, источнику
иллюзорной связи с невидимыми богами...
  Кругом полные опасностей леса, соленое море с туманным горизонтом,
откуда, казалось, не может прийти никакая помощь, никогда...
  Но ведь Кантору удалось уйти, и он должен отыскать отца, как это уже
было однажды. Разве непредусмотренное Амбруазиной появление Аристида с его
балаганным экипажем и побег Кантора не свидетельствовали о том, что хаос
человеческого существования спутывает расклад карт в ее строго
рассчитанной партии, что власть ее слабеет?
  Бред Амбруазины во время вымышленного или действительного приступа
выдал ее обеспокоенность и растерянность. Некоторые ее мистификации
становились менее пугающими, лопались, как мыльные пузыри, в столкновении
с бесхитростной земной реальностью. Но в беспокойном полусне Анжелике
чудилось, что во лбу Амбруазины сверкает сапфировый глаз и она скачет
верхом на мифическом звере, белом жестоком единороге, живущем в лесной
глуши.


                                  Глава 18


  В дверном проеме появился другой "единорог". В лучах солнца блеснула
его золотая спина.
  Вот он протиснулся в домик Анжелики, и за ним показалась
непривлекательная физиономия капитана Симона. Распрямившись, он едва не
задел седой головой балки под потолком.
  - Мадам, позвольте доверить его вам, - сказал он густым басом. - Я
ухожу и не могу взять его с собой.
  - Но я не хочу держать у себя этого зверя, - воскликнула Анжелика.
  - Почему? Он совсем не злой. Капитан положил руку на загривок
деревянного позолоченного единорога.
  - Как он красив! - восторженно прошептал он. Увидев за спиной
капитана походный мешок, Анжелика спросила:
  - Вы уходите?
  - Да, ухожу.
  Лицо его осунулось, обросло седоватой бородой. Он отвел глаза.
  - Сначала Мария. Позавчера Петронилья... Славная была женщина, мы
прекрасно ладили. Больше мне не под силу увидеть все это. Ухожу. Хватит с
меня. Ухожу вместе с юнгой, кроме него у меня никого нет.
  - Вам не удастся пройти, - вполголоса сказала Анжелика. - "Они" и в
лесу, и даже здесь, среди нас...
  Капитан Симон не стал спрашивать, кого она имеет в виду.
  - Я-то пройду... А вот мой единорог... Доверяю его вам, мадам.
Вернусь за ним при первой возможности...
  - Вы никогда не вернетесь, - повторила Анжелика. - Она не позволит
вам уйти, пошлет за вами погоню из тех самых людей, которые организовали
крушение корабля и истребили ваш экипаж.
  Старый капитан с ужасом взглянул на Анжелику, но не вымолвил ни слова
и тяжелым шагом направился к двери, где его ждал юнга с деревянной удочкой.
  - ..Еще одно слово, капитан.., прежде чем вы унесете свою тайну в
могилу, - остановила его Анжелика. - Ведь вам, профессиональному
мореплавателю, всегда было ясно, что вы пришли не в Квебек. Разве я не
права? Вы знали свой пункт назначения - Французский залив, Голдсборо.
Почему же вы подставили под удар свою репутацию капитана и продолжали
молчать даже после всего того, что произошло?
  - Она заплатила мне за это, - промолвил капитан.
  - Как она вам заплатила?
  Он снова с испугом посмотрел на Анжелику, губы его дрогнули, и она
подумала, что он заговорит. Но капитан сдержался и, опустив голову,
удалился в сопровождении своего юнги.
  Усталая Анжелика осталась наедине с единорогом, как вдруг появился
маркиз де Виль д'Авре. Очень взволнованный, он закрыл дверь на засов и
проверил, хорошо ли закрыто окно, чтобы никто не мог подслушать его
доверительное сообщение.
  - Я знаю все, - восторженно заявил он, - именно все и никак иначе!
  С торжествующим видом расхаживая по комнате, он начал свой рассказ:
  - Старина Симон решил рассказать мне то, что он устыдился рассказать
вам как женщине. "Я влип в эту историю как последний кретин, но хоть под
конец решил искупить по возможности свою вину". Это его слова, я передаю
их вам буквально. Короче говоря, он сообщил мне все, что известно ему.
Сопоставив его рассказ со сведениями, которые сообщил Патюрель и с нашими
подозрениями о заговоре между герцогиней де Модрибур и устроителями
кораблекрушений, мы получаем вполне ясную картину. Как я и предполагал, У
истоков этого дела стоят королевские чиновники, скрипящие перьями в своих
затхлых парижских конторах. Когда Симон обратился к ним с просьбой
подыскать ему клиента для перевозки фрахта, его вовлекли в заговор,
начатый еще в прошлом году, чтобы помешать вашему мужу, графу де Пейраку,
вести независимую политику колонизации здешних территорий, которые мы по
праву считаем принадлежащими Франции. Поэтому в Париже решили провести во
Французском заливе хорошо скоординированную акцию с целью вытеснить из
Голдсборо слишком предприимчивых, слишком уверенных в себе и своем
богатстве, непокорных, в общем, опасных конкурентов: вашего супруга и его
компаньонов.
  Капитану Золотая Борода были вручены соответствующие королевские
грамоты с поручением захватить данную территорию с правом приобретения,
прогнав самозванца-еретика. Представителем Колена на переговорах в Версале
по этим вопросам был тот самый Лопеш, о котором вы мне рассказывали. Там
он познакомился с капитаном Симоном. Разговорившись, они выяснили, что
обоим поручили одно и то же дело - вытеснить некоего Пейрака с побережья
территории Мэн. Именно так можно объяснить фразу, сказанную Лопсшом:
"Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовым родимым пятном на лице,
знай, что твои враги неподалеку".
  В Париже понимали, что Золотая Борода имеет в Голдсборо примерно
равные шансы и на успех, и на провал. Случилось последнее, а именно: ему
говорили о "кучке еретиков", а встретил он отлично подготовленных
гугенотов из Ла-Рошели, которые сумели отстоять свои земли.
  В Париже опасались и того, что даже в случае захвата Голдсборо у
Колена может не хватить сил одолеть человека, которому уже принадлежат
многочисленные фактории и рудники и чье влияние в этом крае весьма велико.
Поэтому они решили продублировать свой план посредством коварной
комбинации, весьма опасной для графа де Пейрака и настолько хитроумной,
что я до сих пор дрожу от страха и от восхищения в том смысле, что я
всегда восторгался тонким расчетом умных голов, умеющих распоряжаться
людьми, как пешками на шахматной доске, управлять ими на расстоянии,
интуитивно играя на самых интимных струнах человеческой души. Принимается
решение - слушайте меня внимательно - попытаться подорвать не только
растущую материальную мощь графа, но и его моральную силу. Делается ставка
на то, что отчаявшийся, потерявший волю к сопротивлению человек не будет
цепляться за клочок земли, связанный с горькими воспоминаниями. Скорее
всего, он бросит все и уйдет, а всего лучше покончит с собой или просто
умрет от горя - так или иначе от него удастся избавиться! Пo-видимому,
осуществление этой психологической комбинации было возложено главным
образом на нашу дьяволицу-герцогиню. И она проявила поразительную
ловкость. Разумеется, все эти нюансы мне объяснил не Симон. Я лишь
интерпретирую его признания и то видение событий, которое Сложилось у
этого бедняги! Он стал той наивной пешкой, которая была призвана придать
максимум благовидности появлению герцогини на месте действия. Он и его
корабль должны были способствовать созданию образа богатой, набожной,
экзальтированной "благодетельницы", привозящей в Квебек девушек на
выданье, терпящей кораблекрушение у побережья Мэна, затем завлекающей в
свои сети властителя этой территории. Легко представить, как загорелось
хищное и извращенное воображение герцогини... Оставалось преодолеть первую
серьезную трудность: заставить капитана Симона исполнять все капризы
герцогини и согласиться молчать. И хотя уговорить любого бретонца не
так-то просто, герцогиня пустила в ход свое испытанное оружие - мы знаем
какое - и добилась своего. Так обстояло дело с "Единорогом" и такова роль,
которую она сыграла в заговоре...
  - Садитесь пожалуйста, Этьен, от вашего хождения у меня закружилась
голова. И откройте дверь, здесь можно задохнуться, - сказала Анжелика.
  Виль д'Авре подошел к двери и приоткрыл ее.
  - По-моему, это все страшно интересно! Простите, но мне очень хочется
пить, - обратился он к Анжелике.
  Напившись воды из кувшина, стоящего на столе, он вытер губы и
продолжил.
  - Я полагаю, что герцогиня де Модрибур была выбрана для этого
деликатного задания, во-первых, потому, что от нее Хотели избавиться,
отослав как можно дальше, но еще и по той причине, и это было очень важным
соображением, что она владеет огромным состоянием и способна щедро
оплачивать любые услуги.
  Прервав маркиза, Анжелика рассказала ему о письме отца де Вернона, в
котором содержался намек на сговор между отцом д'Оржевалем и мадам де
Модрибур.
  - Тогда все становится на свои места. Герцогиня была его послушницей,
и он послал ее сюда для выполнения обета послушания. Отдавал ли он себе
по-настоящему отчет о ее необузданности, о тех бедах, которые она могла
причинить здесь, или же был вынужден признать, что она превзошла все его
ожидания? Управлять демонами - нелегкое искусство. Это так же опасно, как
дрессировка ядовитых змей.
  Я считаю особенно недопустимым, что все эти господа в сутанах начали
вмешиваться в дела Акадии, даже не консультируясь со мною. Заранее делится
пирог, издаются декреты о заселении территории, к нам посылают черных и
белых демонов, и все это так, как будто меня здесь вовсе нет! Какова
наглость... А как отравляют нам жизнь бегущие сюда разбойники с большой
дороги, за головы которых во Франции назначено немалое вознаграждение. И
кого только теперь здесь нет: простые честные люди, яркие личности с
подозрительным прошлым вроде Золотой Бороды, откровенные злоумышленники и,
наконец, как теперь выясняется, посланцы ада.
  Попробуем резюмировать: первым направляется сюда Золотая Борода.
Проведя зиму на Караибских островах, где он пытался немного пощипать
испанцев, в первые же дни весны он берет курс на Голдсборо, атакует и
терпит поражение. Ему приходится отступить, но он не отказывается от
намерения разделаться с графом де Пейраком. Случай помогает ему захватить
предводителя графских наемников Курта Рица. Затем в плен попадаете вы.
Дело в том, что ваше вступление в игру несколько спутало им карты. Им было
проще иметь дело только с графом, этим дворянином-авантюристом, самовольно
утверждающим свою власть на суше и на море. И вдруг рядом с ним появляется
женщина, которая, как и он, умеет сплотить вокруг себя людей, завоевать их
преданность и всем своим присутствием как бы удваивает и без того
недюжинную силу, какую олицетворяет сам граф. Этот новый расклад для них
неприемлем, особенно потому, что в их планы входит намерение подорвать его
моральный дух. Вы становитесь для них целью номер один. Корабль или
корабли сообщников Амбруазины появляются у входа во Французский залив. В
Хоусноке они пытаются навести на ваш след канадцев. Ваша гибель или плен в
Квебеке должны настолько деморализовать графа де Пейрака, что власти
смогут продиктовать ему условия капитуляции. Но вы ускользаете от них. По
воле случая вы оказываетесь на корабле Золотой Бороды. Затем вас забирает
на свою парусную лодку отец де Верной, имеющий поручение удостовериться в
вашей личности. Вы скажете, что это могло произойти по инициативе
сообщников Амбруазины, но я готов держать пари, что операция была задумана
на более высоком уровне. Золотая Борода вынужден подчиниться иезуиту. Вы
попадаете в руки тех, кто твердо решил сломить сопротивление графа де
Пейрака. Но и тут у них не все получается "как обычно", о чем так
сокрушалась наша очаровательная герцогиня. Прекрасно зная, что вы
являетесь важной фигурой в разыгрываемой партии, отец де Верной, тем не
менее, отказывается брать грех на душу и дает вам возможность вернуться в
Голдсборо живой и невредимой.
  Вот с этого момента, должен признаться, для меня не все ясно. Мне
кажется, что люди с неизвестного корабля попытались затем использовать
Золотую Бороду как яблоко раздора между вашим мужем и вами так, чтобы его
и ваши сторонники сами поубивали друг друга... Что же произошло на самом
деле, Анжелика? Жду вашего рассказа.
  - Нет, - сказала Анжелика, - здесь замешаны личные проблемы, а потом
я ужасно устала.
  - Пожалуй, вы не очень любезны со мной, - разочарованно протянул Виль
д'Авре. - Ради вас я так стараюсь распутать этот клубок, а вы
отказываетесь довериться мне...
  - Обещаю вам все рассказать подробно, но позднее...
  - Когда мы прибудем в Квебек! - радостно воскликнул Виль д'Авре.
  - Пусть так, - согласилась Анжелика. - А пока скажу только, что ваша
догадка правильна. Они действительно все рассчитали так, чтобы мы перебили
друг друга. А как вы думаете, Амбруазина была тогда среди них?
  - Нет, видимо, все организовал тот бандит, который командует обоими
кораблями. Он сам мог придумать этот маккиавелиевский план. Он тоже
дьявол, как и она, но только мужского рода, и я как раз собирался
рассказать вам о нем.
  - Я видела его... Человек с бледным лицом, правильно? Я видела его
только один раз, когда он явился ко мне и сказал: "Господин де Пейрак ждет
вас на острове Старого корабля". Странная история. Я была совсем без сил.
Ведь как раз в этот день произошло сражение, и я не отходила от раненых.
Помню, я подумала: "Он бледен, как мертвец". Но страха он у меня не
вызвал, и я последовала за ним без всяких опасений.
  - Таково свойство исчадий ада, когда они принимают человеческий
облик. Если бы они внушали страх, то люди остерегались бы их ловушек. Для
контакта они выбирают обычно тот момент, когда человек наиболее утомлен и
его интуитивная бдительность притупляется.
  Анжелика восстановила в памяти весь этот эпизод. Был отлив, и они
дошли до острова напрямик, а там ее ждал... Колен. Тем временем Жоффрею де
Пейраку передали анонимную записку о том, что у Анжелики свидание с
любовником. Пейрак Прибыл на остров и действительно увидел ее с Коленом.
Они пробыли там всю ночь... Третьим был наблюдавший за ними граф...
  Маркиз заговорил не сразу, надеясь, что она посвятит его в свой
секрет. Но Анжелика промолчала.
  - Ладно, - со вздохом сказал он, - я не настаиваю. Вы расскажете мне
обо всем в Квебеке, когда мы удобно устроимся у моей голландской печи.
Пока же ограничусь такой констатацией: ваш враг Золотая Борода стал
губернатором Голдсборо и всей прилегающей территории, принадлежащей
господину де Пейраку. Этот ловкий ход должен был очень не понравиться
нашим интриганам-заговорщикам. Видимо, в этот момент они и ввели в игру
"Единорог". Возможно, что Амбруазина с самого начала решила пожертвовать
этим кораблем вместе с экипажем и даже доверенными ей девушками, чтобы ее
появление в Голдсборо выглядело совершенно случайным. Возможно и другое -
она приняла это решение уже на месте, располагая информацией о том, что,
несмотря на все усилия противной стороны, военная и моральная сила
господина де Пейрака не была подорвана. Лично я готов биться об заклад,
что она всегда готова совершить преступление, физически устранить тех, кто
много знает о ней, а сама она им до конца не доверяет. Кроме того, в
определенный момент патологическая склонность некоторых людей к убийству
может превратиться в неуемную безумную манию. Только крупные трагедии с
большим числом жертв дают им ощущение могущества и даже доставляют
эротическое наслаждение. Увидев на берегу людей с фонарями - а это были ее
сообщники - капитан Симон, никогда не плававший в этих водах, решил, что
он у цели. А в лодку она пересела до того; как корабль разбился о рифы...
  - А зачем ей понадобилось спасать ребенка Жанны Мишо?
  - И эту комедию она разыграла, чтобы заставить поверить в свою
высокую мораль, в образ добродетельной, самоотверженной женщины. За время
своего пребывания в монастырях она начиталась немало книг о житии святых и
придумала для себя легенду с "жизни святой Амбруазины". Разве не была
волнующей сцена ее высадки на берег после кораблекрушения?
  - Была, и даже очень.
  Но при всей своей ловкости, хитрости и упорстве, она иногда забывала
об осторожности, когда ей хотелось понравиться как женщине. Добравшись до
корабля своих сообщников, она не устояла перед соблазном надеть красные
чулки, и это вызвало удивление, а затем и подозрение даже такой наивной
девушки, как Кроткая Мария, которая, будучи горничной герцогини,
совершенно точно знала, какие вещи из гардероба ее госпожи были погружены
во Франции на "Единорог". А однажды она вернулась с морской прогулки в
плаще на пурпурной подкладке, с прекрасной прической, раздушенная.
Анжелика тогда удивилась: откуда это все - ведь багаж герцогини должен был
лежать на дне моря?
  "И как это я, женщина, не придала тогда должного значения таким
важным деталям?" - спрашивала себя Анжелика.
  Казалось бы, ее волосы должны были насквозь пропитаться морской
водой. Между тем, Анжелику прежде всего поразило благоухание и
шелковистость темной шевелюры герцогини. Эта женщина благоговейно
ухаживала за своими волосами. Для нее было немыслимо прожить даже
несколько дней без прически и духов. А когда она с чисто женской
забывчивостью сказала Анжелике: "Вам нравятся мои духи? Могу поделиться",
Анжелика наивно ответила: "А я думала, что ваш флакон с духами пропал во
время кораблекрушения!" - и сразу же забыла об этом случае.
  Видимо, не зря мадам Каррер, увидев мокрую одежду герцогини, пришла в
большое волнение и несколько раз повторила: "Все эти пятна и дыры выглядят
довольно подозрительно". Наверное, эта зоркая и опытная женщина заметила
что-то искусственное. Не так уж просто превратить нарядное платье в
обтрепанное, якобы пострадавшее от моря, скал, песка, и не каждый
справится с такой задачей. Тем более, что Амбруазина особенно любила этот
великолепный наряд, и, конечно, ей было трудно заставить себя его
испортить. Все это были мелкие детали, едва уловимые сбои в общей
тщательно продуманной композиции, но они вызывали подсознательные сомнения
у жертв обмана, подводили их к пониманию его механизмов.
  - А кто же глава банды со свинцовыми дубинками, кто этот человек с
бледным лицом? Петронилья в разговоре со мной назвала его: "ее брат".
  - Симон мне говорил другое: "ее любовник, ее штатный любовник".
Ладно, скажем так: ее брат и он же любовник. Кровосмешением такую женщину
не отпугнешь!
  - Да, вполне вероятно: проклятый сын от отца-священника или же сын
великосветской колдуньи, зачатый ею от Сатаны в ночь шабаша. Говорят, что
сатанинское семя ледяное. Наверно, это очень неприятно, как вы думаете,
Анжелика?.. Не знаю, что здесь смешного, дорогой друг...
  - ; - Очень любопытный вопрос вы мне задали, - ответила Анжелика,
прыская от едва сдерживаемого хохота.
  Наступали сумерки, небо окрасилось в темно-оранжевые тона, сгущался
запах трески, усиливалась драматическая напряженность ожидания. Но и в
поведении Амбруазины начала ощущаться неуверенность.
  Проходя мимо, она услышала смех Анжелики, и эта их общая
беззаботность - ее и маркиза де Виль д'Авре - вызвала в ней сомнение и
тревогу. Не понимая, в чем дело, она еще более укрепилась в своих
подозрениях относительно того, что ее теперешние противники оказались
существами непредсказуемыми и даже более сильными, чем она. Дух скор, а
плоть слаба. Напряженность этих бесконечно тянущихся часов физически
сказывалась на Дьяволице. На ее тщательно ухоженной маске появились
трещины, на очаровательном лице стали проступать признаки возраста, как
будто вся накопившаяся подлость, ложь и преступления вдруг начали выходить
наружу, как отвратительное нутро лопнувшего плода безумия, как гной из
перезревшего нарыва.
  У Анжелики вдруг начался кашель. Ее лихорадило, под округлившимися
глазами появились синие круги. Чем закончится еще одна ночь?
  - Вы плохо выглядите, - сказал ей Виль д'Авре, собравшись уходить. -
Позвольте я помогу вам расшнуровать корсет и лечь в постель.
  Анжелика любезно поблагодарила его, но от помощи отказалась, сказав,
что все в порядке, кашель прошел, сейчас она заснет и к утру совсем
отойдет.
  - Вы не правы, отказываясь от моей помощи, - огорченно сказал Виль
д'Авре. - Для болящих друзей я подлинная сестра милосердия. Вы слишком
независимы, Анжелика. Слишком самоуверенны для женщины... Но что
поделаешь... Не поленитесь согреть себе камень для ног.
  После ухода маркиза ей пришлось признаться себе, что предложенная
помощь была бы очень кстати. Она была настолько разбита, что приготовления
ко сну дались ей с большим трудом. Ей не хватило сил даже на то, чтобы по
совету маркиза нагреть камень в очаге. Ноги ее совсем закоченели, лицо
пылало, кровать казалась жесткой, одеяло тяжелым, не Катало воздуха,
пришлось подняться и приоткрыть окно. наружи дом охраняли поочередно
Пиксарет, Барсампюи, Дефур и люди губернатора... Вроде бы, нечего бояться,
но ей казалось, что ни стражи, ни стены не могли реально защитить ее от
опасности...
  Она решила спать дальше с зажженной свечой, но ветер сбил пламя. Сон
не шел, ей не удавалось согреться.
  Ночь была какого-то серого цвета, на фоне которого виднелись темные
контуры деревьев. Вдруг за окном мелькнула чья-то тень. Кто-то
проскользнул в дом и притаился у стены справа от нее.
  Держа руку на рукоятке пистолета, она приготовилась услышать звук
дыхания вошедшего, но услышала нечто другое - позвякивание ракушек, и
почувствовала знакомый запах. Это был ее индеец Пиксарет...
  Тогда она отложила в сторону огниво и кремень, решив, что если
Пиксарет счел необходимым охранять ее прямо в комнате, то значит у него
была на то какая-то причина. Удивительно, но она тут же погрузилась в
спокойный наконец-то сон.
  Ее разбудили звуки схватки, похожие на скачки тяжелого зверя по
половицам. До рассвета было еще далеко.
  На этот раз Анжелика зажгла свет и увидела Пиксарета, прижимавшего к
полу какого-то человека.
  - Он проник в твой дом.
  - Кто это?
  Пламя осветило бледное, испуганное лицо молодого матроса, по виду
бретонца с рыбачьего судна.
  - Что тебе здесь нужно?
  Губы юноши дрожали, он не мог выговорить ни слова. Знает ли он вообще
что-то помимо своего диалекта?
  - Зачем я понадобилась тебе?
  Наконец ему удалось собраться с духом и сказать:
  - Прошу вас помочь, мадам.
  - А что случилось?
  - "Они" преследуют меня, - сказал матрос, которого Пиксарет поставил
на колени перед Анжеликой и так держал. - Четвертый день подряд я пытаюсь
убежать от них в лес, но они идут за мной вслед. Самый нехороший и хитрый
из них это человек с бледным лицом. Не знаю, кто они такие, но уверен -
они хотят меня убить.
  - А зачем им тебя убивать?
  - Потому что я видел, кто столкнул девушку с вершины скалы в тот
день. Но этот человек тоже заметил меня, и с тех пор я скрываюсь от них...
  Она вспомнила, что капитан бретонцев жаловался, что в экипаже
началось дезертирство, и исчез один молодой матрос.
  - Ты сам с рыболовецкого судна?..
  - Да... Я слежу за сушкой рыбы. Целый день бегаю туда и обратно вдоль
берега. За мной следят меньше, чем за другими. В тот день было жарко, и
мне захотелось малины. Я знаю хорошее место, где она растет, неподалеку от
бретонского креста. А тут как раз к берегу подошел корабль за пресной
водой. Работать почти все перестали, я воспользовался этим и полез на
гору. И там я увидел его...
  - Кто это был?..
  Несчастный юноша боязливо огляделся вокруг и прошептал:
  - Человек в очках, который пишет бумаги для герцогини.
  - Арман Дако?..
  Он утвердительно кивнул головой и рассказал, что видел, как девушка
подошла к секретарю, который показал ей на две корзины, стоявшие у вершины
скалы. Она отправилась за ними, а секретарь на цыпочках пошел за ней и,
когда она приблизилась к краю обрыва, сильно толкнул вниз.
  - А я не догадался спрятаться. Обернувшись, он увидел меня... Тогда я
ушел в глубь леса... Сперва хотел выйти к морю и все рассказать капитану,
а потом решил, что из этого ничего не получится. Герцогиня свела его с
ума, нашего Марьена Альдуша. Такой суровый человек, а совсем потерял
голову... Потом я решил выйти к морю севернее, к мальвинам, которые
собирались в обратное плавание, закончив сезон. Местность я знаю, знаю,
куда идти. Мы приходим сюда уже не первый год. Я здесь бываю с тех пор,
как стал юнгой. Но я быстро понял, что за мной следят. Где только я ни
прятался - уйти было невозможно. Вот я и решил просить о помощи вас,
мадам, потому что знаю, что вы не состоите в их банде. Как-то ночью я
прятался на дереве, они об этом не знали, сидели у костра и разговаривали
о герцогине. Они считают ее своей предводительницей. Они называют ее
Велиалит. Они говорили и о вас, и о вашем супруге, господине де Пейраке.
Они считают, что ей надо решиться убить вас до его возвращения, потому что
хоть она и очень сильная женщина, но вы, возможно, сильнее ее. Я и
подумал, что только вас я могу попросить о помощи.
  Он протянул к ней трясущиеся руки:
  - ..Если вы и взаправду сильнее ее, то помогите мне, Загородная
дама!..
  Несмотря на бретонский акцент молодого матроса, Пиксарет понял
главный смысл его рассказа.
  - Что можно сделать? - спросила Анжелика, обращаясь к нему.
  - Я отведу его к Униаке, - ответил индеец, - он находится сейчас в
хорошем месте, и сил у нас стало больше: из большой деревни Труро к нам
подошли мик-маки, родственники Униаке. Правда, иногда они так напиваются,
что сами не знают что говорят и чего хотят. То они слушают матросов с тех
двух кораблей, которые бросили якорь за мысом, - там они достают водку, то
слушают Униаке, нашего самого большого вождя, который говорит им что дикие
гуси никогда не будут садиться на пруды того народа, который теряет
рассудок осенью, как раз перед их пролетом.
  Но их племя поддержит нас, когда настанет день мести. Этот день уже
близок, и тогда Дети Зари выйдут из лесов и снимут скальпы с голов твоих
врагов и тех, кто убивал наших братьев.


                                  Глава 19


  Добраться до леса надо было, пока не рассвело. Проводить молодого
матроса до лагеря мик-маков мог только Пиксарет. Поэтому, захватив свой
лук и стрелы, он поскорее вывел своего юного подопечного из дома Анжелики.
  Анжелика чувствовала себя отвратительно. Лихорадка никак не отпускала
ее. Она кашляла, в хотя ей очень хотелось снова залезть под грубое одеяло,
заставила себя приготовить отвар и наложить повязку на раненую ногу,
которая снова воспалилась. Нужно во что бы то ни стало восстановить силы,
иначе ее могла постигнуть участь тех проклятых королев из старинных
преданий, которых без особого труда душили в постели подосланные убийцы;
это нужно хотя бы для того, чтобы успеть в случае необходимости нажать на
спусковой крючок пистолета.
  Подбросив охапку щепок на тлеющие угли, она проковыляла к баку,
наполнила водой чугунный горшочек и подвесила его над огнем. Присев на
камень у очага, она принялась ждать, пока вскипит вода.
  Вся эта несложная работа лишила ее сил, она взмокла от пота. Плотно
закутавшись в одеяло на индейский манер, она прижалась лбом к каменной
стенке очага и, глядя на пляску огня, застыла в полузабытьи. Мысли ее
оставались ясными и живыми, но она потеряла всякую власть над своим телом
и сидела, как парализованная.
  После ухода Пиксарета Анжелика была в таком состоянии, что даже не
подумала прикрыть дверь, ни тем более задвинуть засов. И вдруг она
почувствовала рядом с собой чье-то присутствие, скорее, не человеческое, а
призрачное, будто к ней приближался скользящим шагом какой-то дух,
какое-то привидение, которое могло проникнуть в дом и при закрытых дверях,
просто через стену.
  В отсутствие Пиксарета, который всегда бы защитил ее, первой реакцией
Анжелики была мысль позвать на помощь, схватиться за пистолет. Но инстинкт
подсказал ей, что возникшая опасность пока не угрохала ее жизни, и она не
шевельнулась. Что ж, почему бы не сыграть партию с духом, который наносит
ей визит. Обмен ударами, немного крови, пустяковая царапина... Ничего
особенного, можно и духа обратить в бегство, и пусть он потом зализывает
раны. Надо продержаться, завтра или послезавтра Жоффрей будет здесь...
  - Я увидела у вас свет, - сказала Амбруазина. - Так значит, вы не
спите?.. Значит вы больше не спите вообще?..
  Амбруазина мечтала о реванше. Когда она подошла к камину, и огонь
высветил ее лицо, Анжелике почудилось, что она видит в театре сцену Фауста
и Мефистофеля, выходящего из адского пламени. Это не было ни красиво, ни
уродливо, а просто странно. Как будто ей явилась статуя с зияющими дырами
под бровями, чтобы, спустя мгновение, обрести человеческие глаза.
  Анжелика подумала, что при свете ее лицо должно выглядеть
привлекательнее лица герцогини, но увы! Новый приступ кашля и поиски
платка лишили ее этого преимущества.
  Амбруазина ликовала:
  - Вы больны. Теперь вам ясно, как далеко простирается моя власть. Мне
понадобилось всего несколько дней, чтобы полностью извести ваше
великолепное здоровье.
  - Простудиться может каждый, - ответила Анжелика. - Для этого
совершенно необязательно вызывать плохоньких специалистов из ада.
  - Все шутите! - сказала Амбруазина, скрипнув зубами. - Вы просто
неисправимы. Неужели вы и впрямь не понимаете, что вас ждет смерть? Вы
должны были погибнуть уже не менее ста раз. И если этого не произошло, то
только потому, что я не хотела вашей смерти по-настоящему... Но настанет
день, когда я дам приказ, и...
  - Ничего подобного - мне покровительствует судьба, счастливый случай.
Даже арабы признают, что мне сопутствует везение, а это означает, что я не
могу умереть от руки врагов.
  - Какая чушь!
  Однако версия Анжелики несколько обеспокоила герцогиню, и она, не
снимая с себя длинного черного плаща, принялась ходить взад и вперед по
комнате. Она снова обрела свое очарование - падающие на плечи волосы,
идеально красивое, смелое и энергичное лицо, яркие губы над белоснежной
линией зубов.
  - Скажите, - внезапно спросила Анжелика, используя замешательство
Амбруазины, - кто для вас отец д'Оржеваль?
  - А я его знаю очень давно, - ответила Амбруазина. - Нас было трое
детей в Дофине, которые сдружились, потому что были сильнее всех. Мы
вместе бегали по лесам и полям. Казалось, что в каждом из нас горел огонь,
что в нас вселились тысячи беспокойных духов. Замки наших родителей были
расположены по соседству. Это были мрачные старинные строения, в которых
водились привидения, но обитатели этих замков были еще более странными и
непредсказуемыми существами, чем сами привидения. Отец его отличался
свирепостью и жестокостью: он заставлял своего ребенка участвовать в
истреблении протестантов. Моя мать, прозванная злой волшебницей, прекрасно
составляла любые яды, а мой отец-священник общался с дьяволом. Вторым моим
приятелем был Залиль, сын моей кормилицы. Его колдунья-мать научила сына
приколачивать мертвых летучих мышей к межевым столбам и подбрасывать
дохлых жаб у порога домов. Но сильнее меня и Залиля был он, со своим
магическим синим глазом. Почему он предал нас? Почему присоединился к
армии черных сутан с крестом на груди? Захотел послужить добру? Безумец!
Ведь стереть прошлое невозможно. Он знает меня, знает, на что я способна,
и иногда мне нравится работать на него, как раньше. У врат ада мы вновь
становимся сообщниками... Вы понимаете?.. В день, когда вы будете
сломлены, я могла бы присоединиться к нему, и, может быть, он тогда
вспомнит меня. Его презрение, отрешенность, превосходство жгут меня, как
раскаленное железо. Когда-нибудь я уговорю Залиля убить его.
  - А кто он сейчас, Залиль?..
  Амбруазина не ответила. Конвульсивно вздрогнув, она закрыла глаза,
как бы погрузившись в прошлое.
  Связь между деталями теперь проступала отчетливее. Залиль - это,
видимо, человек с бледным лицом, тот самый брат, о котором говорила
Петронилья Дамур. "С нами жила также моя кормилица, мать Залиля!.." Этот
сатанинский альянс был не очень заметен, потому что принимал земные формы:
благородная дама, употребляющая свое состояние на завоевание новых земель
и другие богоугодные дела в интересах короля в союзе со своим
любовником-пиратом, - чем не обычный земной заговор? Каждый из трех детей,
в которых пылал огонь, пошел своим путем. Один стал иезуитом, вторая -
благородной герцогиней де Модрибур, женщиной выдающегося ума, третий -
человеком со свинцовой дубинкой. Но при всем различии судеб их продолжал
связывать друг с другом злодейский фанатизм, вселившийся в них с раннего
детства.
  - Теперь вы знаете почти все, - с улыбкой сказала Амбруазина,
открывая глаза, - и поэтому должны умереть. Я долгое время колебалась, как
бы полагаясь на свободный выбор судьбы! Мне было забавно наблюдать, как вы
преодолевали опасности. Везение?.. Нет, я в него не верю. Вас ограждала
моя нерешительность. Но всему есть конец. Вы умрете завтра.
  Она говорила на одной ноте, чуть церемонно. Контраст между светским
тоном и содержанием ее слов отражал беспорядочность ее мыслей. Анжелика
ответила в том же тоне.
  - Благодарю вас за предупреждение. Зная теперь ваши намерения, я
постараюсь принять необходимые меры. Амбруазина свирепо взглянула на нее.
  - Вас это по-прежнему забавляет?
  - О нет, теперь совсем нет...
  - Вы действительно очень плохо выглядите, - продолжила герцогиня,
ободренная явно неважным самочувствием Анжелики. - Вы не настольно сильны,
как пытаетесь показать, но мне нравится, что вы умеете бороться. Вы
живучи, как чайка. А знаете, кто сказал вам этот комплимент в разговоре со
мной? Некий Дегре. Весьма любопытный и очень любопытствующий человек...
Одним словом, сыщик. Должна признаться, что я покинула Францию в
значительной степени из-за опасения излишне частых встреч с ним. Он
слишком активно интересовался моей подругой, мадам де Бренвилье, вашей
соседкой в Париже. Вы не помните ее? Она вас помнит, помнит празднества в
вашем особняке в Ботрейи "См. "Анжелика: Путь в Версаль".". Этот Франсуа
Дегре настоящий монстр.
  Я тогда посоветовала Маргарите де Бренвилье последовать моему примеру
и исчезнуть... Пока она не послушалась меня, и это может обойтись ей
дорого. Тем хуже для нее. Так вот, Франсуа Дегре однажды сказал, когда мы
вспоминали о таинственно исчезнувшей бывшей любовнице короля, мадам дю
Плесси-Белльер: "Она живуча, как чайка..." Можно подумать, что он хорошо
знал вас. Очень странно, не правда ли? Сначала меня привлекла легенда,
связанная с вами... И вдруг я встречаю вас здесь с человеком, с которым
мне поручено расправиться... Над миром властвуют немногие... Все прочие -
пешки, пылинки. Я была в восторге от предстоящей схватки и победы над
вами. Об одной мысли об этом я испытывала огромное удовольствие. Поближе
узнать, а потом свалить вас, женщину, которая не убоялась самого короля,
полностью подчинить вас себе!.. У всякого человека есть какая-то щербинка,
через которую в него может войти страх и выйдут все его силы. Я решила
найти вашу щербинку, понять ваш характер, разгадать его тайну.
Увлекательнейшая задача, причем не легкая! Ваша проницательность, ваш
инстинкт всегда начеку. Помню, я очень испугалась, когда однажды услышала
от вас: "А ведь вы приехали сюда совсем не случайно!" Каким-то образом мне
удалось тогда перевести разговор...
  И вот, наконец, вы повержены, побеждены... Поэтому я решила, что
теперь вы должны умереть.
  - Нет, причина иная. Правда состоит в том, что вы хотите моей гибели
именно сейчас, потому что знаете - вот-вот здесь появится тот, схватка с
которым пугает вас. Я говорю о своем муже, графе де Пейраке. Он может
приплыть сюда даже завтра. И тогда выявится вся ваша ложь, разрушится вся
конструкция, которую вы выстроили для того, чтобы обмануть окружающих вас
людей. И вы окажетесь в одиночестве, без всякой защиты перед неизбежным
возмездием.
  Амбруазина, казалось, не была удивлена этими словами.
  - Вы меня поражаете, - выговорила она презрительно опустив кончики
губ. - Неужели вам не ясно, что ваш граф де Пейрак больше вам не
принадлежит. Какое еще доказательство вы хотели бы получить, чтобы понять:
он был моим любовником? Как вы наивны! Ведь в Голдсборо, увидев меня, он
сразу же был очарован, обворожен и сам сказал мне это...
  Едва Амбруазина заговорила о Жоффрее, Анжелика почувствовала, как
кровь ее уходит из вен, сердце сжимается в комочек и перестает биться. Вот
где она, ее щербинка, та самая, о которой с дьявольской интуицией только
что говорила Амбруазина, щербинка каждого человека, через которую "входит
страх и уходят силы". Взяв себя в руки, Анжелика молчала, чтобы не выдать
своих чувств.
  - Какое потрясающее ощущение, - продолжала между тем герцогиня, -
когда в одно мгновение ты вызываешь восхищение и желание такого мужчины.
Мне говорили про него "Хотя он человек свободных нравов, но соблазнить его
нелегко. Только одной-единственной женщине удалось овладеть его сердцем,
если таковое у него имеется. Это та женщина, которая живет с ним, и
которую он выдает за свою жену. Схватка будет тяжелой..." Верно, но именно
поэтому интересной! Ведь в ней участвовали вы оба. И вдруг такая победа, с
первого взгляда, с первого мгновения...
  - Вы что-то запутались, по-моему, - холодно заметила Анжелика. - Вы
сами только что рассказали мне о тех страданиях, которые вы испытали,
когда, проснувшись, увидели нас у вашей кровати я поняли, что мы любим
друг друга...
  - Да, но мне не следовало так волноваться. Уже на следующий день он
передал мне любовное послание. Теперь вы пытаетесь успокоить себя,
вспоминая страстные слова, которые говорил он вам в тот вечер... Да он
просто хотел успокоить ваши подозрения, чтобы более свободно общаться со
мной...
  "Жоффрей, Жоффрей! Стоя у кровати Амбруазины, о чем ты думал тогда,
устремив взгляд на ее тело, тело богини, которое она бессовестно обнажила
по праву больной в бреду. И этот шут Адемар со своим глупым замечанием:
"Уж если говорить о хорошей фигуре, можно сказать, что лучше не
придумаешь, не правда ли, господин граф?"
"Ненавижу болвана!" При одной мысли об Адемаре у нее начинался
нервный тик. Надо во что бы то ни стало сдержаться! Но как она нм
старалась, дурацкое лицо французского солдата все время возникало перед
ней, как напоминание о той невыносимой оценке. Больнее всего было
сознавать, что она никогда не узнает, о чем думал Жоффрей в те минуты.
"Как плохо они знали тогда друг друга! А сейчас? Неужели ей суждено пройти
в одиночестве свой путь на земле".
  - Как трудно подобрать к вам ключи, - шептала Амбруазина, пристально
и жестко глядя на Анжелику. - Вы, такая красивая и волнующая, настолько,
что я была почти готова отдать вам победу... Но это невозможно... Я хочу,
чтобы вы знали все... Да, уже на следующий день он прислал мне записку,
целое послание... В нем он описывал в незабываемых для меня выражениях то
впечатление, которое я произвела на него, говорил, что знает о моих
успехах в Сорбонне и сочтет за счастье принять меня в своих владениях,
получить наконец возможность побеседовать с такой ученой женщиной. Далее
он писал, что ему трагически не хватает в Америке именно такого общения,
но что более всего его радует встреча с необыкновенно красивой женщиной.
Дальше шли утонченные комплименты, которые я не раз перечитывала, чтобы до
конца проникнуться ими.
  Рука Анжелики почти машинально протянулась к Амбруазине.
  - Что вам надо? - спросила та, глядя на протянутую ладонь.
  - Покажите мне эту записку!
  В диком взгляде ее соперницы блеснула искра.
  - Вы решительно удивляете меня. Неужели вас не пугает, что вам будет
очень больно?
  - Случалось и худшее, - невозмутимо ответила Анжелика, сознавая, что
сказала не правду и что ничего худшего в ее жизни не было по сравнению с
этим мгновением, с той пронзительной болью, которую она испытала оттого,
что засомневалась в муже, от страха, что ей вот-вот представят
материальное доказательство его измены и она может навсегда потерять его.
  - А если я вам скажу, что записка у меня не сохранилась?
  - Тогда я отвечу вам, что вы лжете и не поверю ни одному слову из
того, что вы мне только что рассказали.
  - Тогда.., тем хуже для вас.
  Амбруазина протянула руку к мешочку, вышитому жемчугом, который
всегда носила на поясе.
  - ..Я сохранила ее. Мне нравится перечитывать эти строки, особенно, с
тех пор, как встретила вас... Я ценю удовольствие, которое мне доставляет
все, что связано с графом. Мужчины любят лесть. Вероятно, вы плохо
благодарили его за все то, что он вам давал, и поэтому он устал от вас.
  Теперь сама жизнь Анжелики зависела от женских пальчиков, рывшихся в
мешочке.
  "Если она не найдет записку, значит, лжет", - повторяла она про себя.
  - А вот и записка, - сказала Амбруазина. Анжелика узнала бумагу, на
которой граф де Пейрак писал в Голдсборо. А когда Амбруазина развернула
листок и показала ей, она издали узнала его беглый почерк ученого.
  - Так покажите! - еще раз потребовала Анжелика. -Съежившись у камина,
зябко кутаясь в одеяло и протягивая руку, она чувствовала себя нищенкой.
  И не было сил встать и на равных сразиться с Амбруазиной.
  - Вы бледны, как мел, - сказала герцогиня со злобной улыбкой. -
Сейчас у вас будет... Любопытно, что вы единственный человек, которому
удалось пробудить во мне чувство жалости.
  Затем, как бы приняв решение для себя, она сказала:
  - Нет, я не хочу, чтобы вы читали слова любви, адресованные мне...
Они могут окончательно прикончить вас. Мне хочется вас пощадить.
  И она нагнулась, чтобы сжечь записку.
  Но, опередив ее, Анжелика разогнулась, как пружина, схватила
соперницу за руку и вырвала письмо.
  - Тигрица! - крикнула Амбруазина.
  Она с испугом взглянула на запястье, где выступили капли крови - так
глубоко впились ей в руку ногти Анжелики.
  "Сжигая это письмо, она хотела обречь меня на вечное сомнение, -
думала Анжелика, - на вечное незнание того, что на самом деле он написал
ей".
  Анжелику била такая дрожь, что ей пришлось сделать паузу, прежде чем
вчитаться в слова, которые танцевали у нее перед глазами.
  По реакции Амбруазины она поняла, что содержание записки должно быть
совершенно безобидным. И в самом деле, в ней оказались математические
формулы и цифры.
  Анжелика перенесла испытание так тяжело, что даже убедившись в
лживости Амбруазины, она не почувствовала облегчения.
  - Значит, и на этот раз, - сказала она, глядя на герцогиню, - и на
этот раз вы хотели обмануть меня... Никогда вы не получали от него
любовного послания... Еще одна из ваших гнусных комедий! Вы или попросили
его написать эти строки под каким-то предлогом, или просто выкрали этот
листок у него в Голдсборо, как вам удалось выкрасть мой плащ. Вы рыскали
повсюду, расставляли свои сети, но ваши уловки слишком примитивны...
  За окном пропел петух. Наступал новый день. Амбруазина осторожно
поглаживала исцарапанную руку.
  - Вы неслыханно злы и грубы, - сказала она.
  Она попятилась к двери, с тревожным и в то же время дерзким
выражением на лице, которое она умела принять, когда не получалось то,
чего она хотела...
  - Не смотрите на меня так. Ваши глаза преследуют меня. Когда вы
умрете, я выколю их.


                                  Глава 20


  Обессиленная Анжелика забаррикадировала дверь и рухнула на кровать.
Как тяжелы эти встречи с Амбруазиной! Каждая из них, как едкая кислота,
подтачивала силу ее сопротивления. "В следующий раз.., я больше не
выдержу.., больше не смогу вытерпеть ее..."
Отныне весь апломб Виль д'Авре, его чисто французская бравада в стиле
маркиза с кружевными манжетами не помогут ей вырваться из сатанинских
тисков.
  Замаскированная Дьяволица с обворожительным лицом, как в вихрях
ветра, то надвигалась на нее, то отлетала. Какой кошмар! Какой символ!
Вечный враг бродил у ее кровати, стараясь подобраться к крепости, где она
хранила свою любовь - к ее сердцу. Однажды уже проклятые легионы все
истребили.
  Она дрожала от лихорадки. Голова шла кругом. Когда-то она обещала
Колену: "Не бойся, я никогда не сойду с ума!"
И вот сейчас Дьяволица привела ее на грань гибели. Анжелика
вздрогнула: "Нет, я не отдам тебе это, гадкое создание, нечистый дух!"
Держа в руках смятый листок, испещренный кабалистическими знаками, она не
чувствовала облегчения. Страх ее был слишком глубок. Сейчас он наложился
на долгие годы прежнего страха, с которым были связаны давнишние имена,
совершенно неожиданно, как во сне, произнесенные Амбруазиной: сыщик Дегре,
особняк Ботрейи, маркиза дю Плесси-Белльер.., таинственно исчезнувшая
прекрасная маркиза, - она сама - оказавшаяся теперь в жалком домике в
Америке, вынужденная рисковать жизнью, как если бы судьба предопределила,
что ее земной путь будет путем одних только вызовов, вечных вызовов.
  Все сошлось в одной точке. Это было похоже на шары из колючек. Вот
они, гонимые ветром вдоль берега моря, сцепляются друг с другом, растут и
катятся прямо на нее. А вокруг целый каскад образин: Белолицый,
Одноглазый, Хмурый, Невидимка - восемьдесят легионов!..


                                  Глава 21


  - Мадам де Пейрак! Мадам де Пейрак!
  Кто-то барабанил в дверь, ее звали женские голоса. Она с трудом вышла
из тяжелого оцепенения и, шатаясь, дошла до двери открыть засов, на
который она заперлась после ухода Амбруазины.
  Солнце уже стояло высоко. Было очень жарко. Сначала ее затуманенному
взору показалось, что на пороге стоят два древесных ствола, а между ними
маковый цветочек, но постепенно она начала различать высокорослую
Марселину и ее дочь Иоланду, которые держали за руки Херувима в красном
колпачке.
  - А вот и мы, - радостно сказала Марселина, - мы так тревожились за
вас, что решили с Иоландой навестить вас здесь, на восточном побережье.
  Они вошли и закрыли за собой дверь.
  - По правде сказать, я получила письмо от мадам Берн, вашей подруги
из Голдсборо. Она просила меня позаботиться о вас. Писала, что у нее
возникло предчувствие, будто вы находитесь в опасности. Судя по вашему
виду, госпожа графиня, мне кажется, что она не ошиблась.
  - Я заболела, - прошептала Анжелика.
  - Вижу, моя бедненькая. Но теперь не беспокойтесь, я с вами. Ложитесь
в постель, сейчас начну, вас лечить!..
  Милая Абигель! Приезд Марселины, которая немедленно принялась чистить
овощи для супа, очень ободрил Анжелику.
  - Вы простудились. На побережье это случается постоянно. Здесь гнилой
климат. Днем жара, а ночью - ледяной туман. Недаром все тут у вас кашляют
и сипят...
  Оповещенный о гостях Анжелики маркиз, завидя Иоланду и Херувима,
воздел руки к небу.
  - Несчастная, - воскликнул он, обращаясь к Марсе-лине, - как вы
рискнули взять такого впечатлительного ребенка и такую чистую девушку и
привезти их в этот вертеп. Я едва осмеливаюсь говорить об этом, но нас
здесь буквально осаждают демоны.
  - А мы не боимся демонов! - ответила Марселина, сажая Херувима на
колени. - Не могла же я оставить ребеночка одного. Он бы наделал много
глупостей. Что же касается демонов, то этот малыш, возможно, уже заслужил
себе место в их хороводе. А Иоланда способна оглушить ударом своего
кулачка самого сатану. Правда, Иоланда? Не беспокойтесь за нас,
губернатор. А как же вы сами оставили без ухода мадам де Пейрак? Ведь она
больна. Как нехорошо с вашей стороны...
  - Я был готов лечить ее, но она не согласилась... - вздохнул Виль
д'Авре. - Знатным дамам не хватает простоты.
  Ветер явно менялся в лучшую сторону. В присутствии Марселины,
высоченной женщины с громовым голосом, Амбруазине будет труднее
распространять свой яд.
  Настроение улучшилось еще больше, когда к вечеру в порт вошел
иностранный корабль, и с него на берег сошел капитан баскских гарпунщиков
Эрнани д'Астигуерра с частью своего экипажа. В их сети попал китенок, и
бретонские рыбаки вот уже второй день пытались высвободить его. Это
событие очень взволновало их, и они буквально атаковали басков за промысел
в их водах. Посыпались оскорбления, и в басков даже полетели камни.
  Но Эрнани был не тем человеком, с которым так просто Справиться.
  - А ну, назад, вы, мальвины! - вскричал он, размахивая своим страшным
гарпуном. - Назад, иначе ваш вонючий берег станет кровавым берегом.
Похоже, рыбный рассол ударил вам в голову!
  - Они посходили с ума, - сказала Анжелика и предложила капитану
что-нибудь выпить. И хотя тот бочонок арманьяка, который он в свое время
подарил ей, уже иссяк, они с удовольствием вспомнили о Монегане, о ночи
Святого Иоанна.
  Стараниями Марселины она чувствовала себя намного лучше.
  Появление капитана басков, который проявил к ней такое дружелюбие,
она также восприняла, как хорошее предзнаменование.
  Взгляд его черных, как уголь, глаз был достаточно проницателен, чтобы
заметить на ее лице признаки большого внутреннего напряжения.
  - Да, осенний ветер на этих берегах действует, как дыхание сатаны, -
заметил он. - Но вы, мадам, особенно не переживайте. Помните, как вы
прыгнули через костер на празднике Святого Иоанна. Так вот, знайте, что я
тогда подбросил в огонь горстку полыни, изгоняющей злых духов. И каждый,
кто перепрыгивает через огонь с полынью, на год защищен от любых
посягательств дьявола.
  Анжелика коротко рассказала капитану о том тупике, в который она
попала. Он без труда понял ее. У этого человека было развито чувство
интуиции, да к тому же всякие дела, связанные с дьяволами, понятны баскам
с полуслова. Таковы традиции этого народа, происхождение которого остается
неизвестным.
  - Прошу вас не волноваться, - сказал он, - я не покину вас в беде. Вы
очень живо запечатлелись в моей памяти. И если вам сейчас снова предстоит
перепрыгнуть через огонь, я вам помогу. Я останусь здесь неподалеку, пока
не приедет граф де Пейрак. Кстати, это будет встреча с земляком, уроженцем
моей замечательной страны, и в случае необходимости я окажу ему всякую, в
том числе, и военную помощь.
  Неистребимо жизнерадостная Марселина, Эрнани и его матросы четко
держали под контролем бретонцев и незаметно, но надежно следили за
сообщниками Амбруазины, которые, вооружившись мушкетами, заполнили
поселок. Но теперь Анжелика чувствовала не только моральную, но и
материальную поддержку. И это было так же важно, как и возросшая надежда,
что Жоффрей ухе недалеко. Видимо, Кантор разыскал его и объяснил, что надо
торопиться.
  И вот настал десятый день.
  К этому времени распространились слухи, что индейцы под руководством
Пиксарета движутся к Тидмагушу с намерением снять скальпы со всех белых.
Наутро в поселке появился человек, рассказавший, что во главе индейцев
стоит не Пиксарет, а славный вождь Наррангасет, и что индейцы ранили
стрелой одного из его товарищей. Жители поселка, готовые организовать
оборону, с оружием вышли из домов. Женщинам и детям было рекомендовано
собраться в центре поселка. Никола Пари привел в готовность свои пушечки.
  - За последние годы индейцы ни разу не проявляли такую враждебность
по отношению к нам, - объяснил он Анжелике, которая, благодаря уходу
Марселины и крепкому сну накануне ночью, чувствовала себя намного бодрее.
- Вообще, это беззаботные люди, нисколько не стремящиеся к войне. Но
бывает и так, что под влиянием алкоголя они могут слепо пойти за любым
авторитетным вождем, вроде сопровождающего вас сагамора. Мадам, я не знаю,
что он мог им сказать. Это его дело. Но возможны неприятности для нас.
Видимо, их очень много, и они полны решимости снять скальпы со всех белых
Тидмагуша. Для защиты нам придется открыть огонь, и это будет очень плохо.
Было бы очень важно успокоить их и особенно урезонить их вождя. Индейцы
считают его самым славным воином Акадии, человеком, которому дозволено
абсолютно все.
  - С какой стороны они движутся?
  - Они собираются спуститься к нам через вершину, где установлен
бретонский крест. Наши видели, как они, пройдя эту отметку, начали
рассредоточивать свои силы вправо и влево, чтобы взять нас в клещи.
  - Тогда я должна выйти навстречу им, - сказала Анжелика.
  - Виль д'Авре, а за ним Эрнани и Барсампюи выразили было желание
сопровождать ее, но она отклонила их предложение. Она опасалась, что
появление вооруженных мужчин может насторожить индейцев. Индейцы не были
расположены уступать ни губернатору, ни баскскому капитану, ни
предводителям пиратов, и вообще никаким инородцам, не связанным родством с
ними. Детьми Зари. Но Анжелика была уверена, что ей удастся найти
убедительные аргументы, чтобы остановить их.
  Только она собралась идти к бретонскому кресту, как наперерез
бросилась Амбруазина.
  - Не смейте туда ходить, - воскликнула она, - они убьют вас. Ни шагу
вперед.., я возражаю.., я не хочу, чтобы вы погибли!
  И Амбруазина вцепилась в Анжелику с такой силой, что та почти
задохнулась. В этот день Амбруазина была одета так же, как и в день
прибытия в Голдсборо: красную блузку, желтую юбку, голубовато-серый плащ.
Анжелика восприняла как кошмарный сон безумное объятие, в которое ее
заключила Амбруазина, как бы подводя черту под смертельной дуэлью, которая
казалась неизбежной между ними.
  - Только не вы, - кричала Амбруазина, - нет, не вы! Я не хочу, чтобы
они лишили вас жизни! О! Я умоляю вас, не ходите туда. Там вас ждет смерть!
  - Отпустите меня, - прошипела Анжелика сквозь сжатые зубы, с трудом
удержав себя от желания схватить герцогиню за волосы и отбросить ее без
всякой жалости со своего пути.
  Впрочем, это было бы ей не по силам. Как раз в этот момент проявилась
неестественная мощь Амбруазины, которая вдруг обрела силу осьминога, силу
змеи, душащую жертву в своих тисках.
  Оторвать ее от Анжелики удалось объединенными стараниями трех мужчин:
Виль д'Авре, Барсампюи и Дефура. Амбруазина пала на колени, и тут все
мужчины отошли в сторону, а Анжелика побежала вверх, к бретонскому кресту.
  "Господи, что же происходит? С одной стороны, сумасшедшая истеричка,
с другой - потерявший голову Пиксарет. Да поможет нам бог избавиться от
всех супостатов, пока мы не уподобились им".
  Необходимо было действовать с предельной решительностью, чтобы
предотвратить грандиозный взрыв эмоций. Продвигаясь вперед, Анжелика
вскоре увидела бретонский крест. Она на секунду приостановилась, чтобы
перевести дыхание, но вдруг произошло нечто такое, из-за чего она не пошла
дальше: что-то, чего не должно было быть!..
  Бретонский крест. Именно здесь совершил свое преступление убийца
Кроткой Марии, здесь же проходили со своими свинцовыми дубинками матросы с
двух укрытых в прибрежных скалах кораблей. Анжелика вдруг почувствовала
себя прикованной к месту: важно было узнать, что остановило ее порыв и
обрекло на неподвижность.
  Что-то такое, чего не должно было быть.
  Было что-то ненормальное в спокойствии этой тропинки, ведущей к
утесу, и в лесах вокруг поселка. Анжелика поняла, что она разгадала
секрет...
  Пели птицы...
  Она невольно вспомнила рассказы лесных охотников об опыте их общения
с индейцами: "Они могут двигаться так, что ни один из многочисленных
воинов не наступит с треском на веточку, не зашелестит сухими листьями.
Только одно может выдать их приближение: умолкнут птицы. Внезапная тишина
в лесу должна служить предостережением о приближении индейцев..."
Между тем лесные птицы продолжали петь.
  Значит, никаких индейцев не было. Ни за деревьями, ни за кустами не
было никаких воинов.
  Не было Пиксарета.
  Кто же крикнул: "Пиксарет! Индейцы!" Да ведь это специально пустили
слух, чтобы выманить ее из поселка.
  Западня... Почему же она, очертя голову, сама бросилась в нее?
  Есть над чем задуматься. Пиксарет, индейцы - очередная мистификация.
Зато вместо них у бретонского креста ее наверняка ждут убийцы. Недаром
Амбруазина сказала прошлой ночью: "Вы погибнете".
  Прячась за деревьями, Анжелика продвигалась вперед.
  И вот на опушке леса "они" открылись ее взору.
  Их было пятеро.
  Все были вооружены пистолетами и ножами, но еще у каждого в руках,
как опознавательный знак, была короткая черная дубинка - орудие смерти.
Среди пятерых она узнала человека с бледным лицом, о котором ей говорил
Колен, белого Демона со свинцовой дубинкой, сатанинского брата Дьяволицы.
  Значит, если бы она пошла по тропинке, встречи с ними не миновать -
она обнаружила бы их слишком поздно.
  И тогда с ней было бы покончено.
  Если бы птицы не продолжали петь!
  Конечно, у нее был пистолет, но разве она успела бы вовремя
изготовиться?..
  Теперь ей оставалось только одно: с максимальной осторожностью
постараться вернуться в поселок, не привлекая их внимания, но на всякий
случай пистолет держать наготове - вдруг они заметят ее в открытом
подлеске.
  Анжелика вынула пистолет с намерением зарядить его. Но напрасно ее
пальцы искали на поясе мешочек с пулями и коробочку с пистонами, которые
она приготовила утром.
  Она с ужасом поняла, что Амбруазина заключила ее в свои объятия,
чтобы выкрасть боеприпасы.
  "Она провела меня, - со страхом подумала Анжелика. - Она обманула
меня, как последнюю дуру!.."
Но и этот простонародный оборот показался ей слишком мягким, чтобы
передать всю свою досаду.
  А ведь она прекрасно знала, была научена горьким опытом, как важно
быть предельно осторожной, когда рядом действует такое опасное создание,
может быть, самое опасное в истории рода человеческого, готовое в любую
секунду лишить другого жизни... Как же можно было позволить так обмануть
себя?
  Проклятая Амбруазина! Как умело она играет на простодушии людей, их
сердечных порывах, добиваясь того, чтобы они сами прыгали в расставленные
ею сети.
  Если бы ее не остановило пение птиц, она оказалась бы совершенно
безоружной при встрече с бандитами.
  Но демоны никогда не принимают в расчет птиц.
  Издали она увидела, что они заволновались и стали держать совет. Они
были явно удивлены, что ее нет так долго. Один из бандитов осторожно
направился к дороге, другой зашел слева в лес.
  Анжелика спряталась за большой куст. Пока ей оставалось только одно -
сидеть здесь, не шелохнувшись.
  В этот критический момент издали донесся пушечный выстрел, затем еще
несколько. Возможно, с юга подошли корабли, и, по обыкновению, таким
способом оповещают туземцев о предстоящей торговле.
  Но пушки продолжали стрелять, и бандиты засуетились. Они снова
собрались на совет и о чем-то жарко заспорили. Наконец они приняли решение
снять засаду и быстрым шагом двинулись в сторону канонады.
  Анжелика решила, что непосредственная угроза для нее миновала, однако
из осторожности провела в неподвижности еще несколько долгих минут.
  Можно было попытаться вернуться в Тидмагуш, но она была заинтригована
звуками канонады, которые доносились до нее, как эхо какой-то баталии.
  Наконец она решилась выйти из своего укрытия, но, не успев сделать и
несколько робких шагов, увидела со стороны юга силуэт индейца, который
быстро и бесшумно пробирался между деревьями. Через мгновение в нескольких
шагах от нее появился... Пиксарет. Увидев Анжелику, он недовольно спросил:
  - Что ты делаешь здесь? Это очень большая неосторожность - так далеко
уйти от поселка. Ведь я предупреждал тебя, что в лесу много твоих врагов.
Неужели ты не дорожишь своей жизнью?..
  Анжелика не стала объяснять, как ее заманили в западню, и сразу же
спросила:
  - Что там происходит, Пиксарет?..
  Физиономия индейца расплылась в улыбке. Протянув руку в сторону
бухты, откуда доносились выстрелы пушек и мушкетов, он сказал:
  - Он приехал!
  - Кто он?
  - Твой муж. Человек-Гром. Разве ты не узнаешь его голос?
  Анжелика, как безумная, бросилась бежать. Одним прыжком обогнав ее,
Пиксарет помчался вперед, показывая ей дорогу.
  Звуки битвы становились все ближе, слышнее. Вдруг они оказались на
краю скалы за мысом, близ которого укрывались корабли бандитов. Дым и
запах пороха заполнили всю бухту и поднимались к лесу, но канонада почти
прекратилась, лишь изредка раздавались одиночные выстрелы, звук голосов,
отдающих приказы и мольбы о пощаде. Бандиты капитулировали...
  Анжелика сразу заметила таинственный корабль с оранжевым вымпелом,
взятый на абордаж экипажем "Голдсборо". На палубе пиратам уже связали
руки. Выход из бухты был полностью перекрыт еще четырьмя или пятью
парусными кораблями различного водоизмещения.
  Анжелика жадно искала глазами графа де Пейрака. Пока его не было
видно.
  Но вот она увидела его - он бежал вдоль моря с пистолетом в руке во
главе группы солдат к опрокинутой барке, за которой спрятались бандиты.
  Это был он!.. Нет, не он... Высокий силуэт стремительно мчался вперед
среди густых клубов дыма. Все было, как во сне... Сон наяву... Вот он
исчезает, вот появляется вновь... Он, вся ее жизнь... И так было всегда.
Он, возникавший и исчезавший в тумане воспоминаний, во сне.., образ
любви.., образ рая для нее... Она смотрела и узнавала его. Это был он. Он
уже подвешивал пистолет к поясу, а граф д'Урвилль занялся пленными. Он шел
в сторону Анжелики. Это был он!
  Анжелика вдруг принялась кричать, призывая его изо всех сил, даже не
зная, как - по имени или еще как-то. В порыве радости она потеряла
способность двигаться, потом вдруг буквально полетела. Ей казалось, что
она едва прикоснется к земле. Летела по склону и все звала, звала его:
страшно боясь потерять из вида - вдруг снова исчезнет, оставит ее одну на
земле...
  Он услышал ее зов и раскрыл ей объятия.
  Они бросились друг к другу.
  Все стерлось - сомнение, страх, опасности; власть Зла отступила!..
  Она ощущала силу его рук, прижималась к его груди, как к надежному
щиту, защищающему ее, вбирала в себя его тепло, растопившее лед
одиночества. В этом безумном страстном объятии она ощутила всю глубину его
любви к ней, любви неизмеримой и беспредельной, и это было, как поток,
водоворот невыразимого счастья и блаженства.
  Вы живы.., живы, - повторял он прерывающимся голосом. - О! Какое
чудо! Сколько я выстрадал! Дорогая моя, сумасшедшая женщина! В какой же
ловушке вы опять оказались! Но нет! Больше такого не будет. Успокойтесь,
не плачьте...
  - А я не плачу, - говорила Анжелика, забыв, что ее лицо все в слезах.
- О, как долго длилось наше расставание, - говорила она, продолжая рыдать,
- как долго я была без вас.., вдали от вас...
  - Страшно, страшно долго!..
  Он укачивал ее, как младенца, а она все выплакивала то, что
накопилось в ней за эти дни, но наконец сдержала слезы, чтобы сохранить
какие-то силы.
  Конец сомнениям! Вот он, живой, любящий! Какая безмерная радость! Он
чуть отстранил Анжелику от себя, стараясь лучше разглядеть ее. Над ними
опаловое небо. И они одни в море счастья.
  - О чем говорят ваши глаза? - прошептал он. Теперь он страстно
целовал ее веки.
  - ..Ваши глаза передают все ваши чувства, но почему эти синие круги?
Что произошло с вами, мое сокровище? Что вам сделали, любовь моя?..
  - Не обращайте внимания, вы здесь, со мной, и я счастлива!
  Они снова обнялись. Казалось, что Жоффрей сам не верит в свершенное
чудо, в то, что держит в своих объятиях живую и невредимую Анжелику.
Сколько страхов он испытал, узнав, что Анжелика в Тидмагуше, где плетет
свои дьявольские интриги ненавидящая ее, безумная, извращенная Амбрузина
де Модрибур!
  С именем этой женщины были связаны грозные опасности, невероятно
тяжелые испытания. Но в этот чудесный миг открывалась и их оборотная
сторона. Целуя волосы Анжелики, граф де Пейрак проникновенно сказал:
  - Времени не существует. Есть часы, которые нам предстоит прожить,
если Господь Бог дарует их нам. Послушайте мое сердце. Когда мы
встретились в первый раз после пятнадцати лет разлуки, нам не было дано
испытать такого порыва любви, какой есть у нас сегодня. О, как дороги, как
близки вы мне!


                                  Глава 22


  Анжелика стояла за домом, около открытого окна. Жоффрей де Пейрак
приказал ей: "Оставайтесь здесь", а сам, обогнув дом, подошел к крыльцу и
вошел внутрь. Вот он появился в дверном проеме, вот Амбруазина подняла на
него глаза.
  Ничего этого не видя, Анжелика точно угадала, какое выражение приняли
ангельские черты лица герцогини и как ярко вспыхнули ее чудесные, с
золотистыми искрами, черные глаза.
  В это время люди де Пейрака, прибывшие по суше, окружали поселок и
завладевали фортом, а его флотилия с двумя захваченными кораблями входила
в бухту.
  Стояла сильная жара. Все оцепенело, будто Тидмагуш окутали какие-то
зловещие чары.
  Побережье и деревня были заняты почти бесшумно, без единого выстрела.
  Люди Амбруазины, не успев толком понять, что происходит, оказались со
связанными руками. Но сама Дьяволица ничего пока об этом не знала.
  Она смотрела на стоящего перед ней Пейрака. До Анжелики донесся ее
нежный, слегка приглушенный, слабый голос:
  - Вот и вы!
  Анжелика невольно вздрогнула. Какую же силу обрела над ней
Амбруазина, если от одного звука ее голоса она пришла в ужас?
  "Как вовремя он появился, - подумала Анжелика. - Без него она бы
уничтожила меня... О Жоффрей, любовь моя!"
Анжелика услышала его уверенные, спокойные шаги, когда он входил в
комнату.
  Она знала, что взгляд его прикован к восхитительному лицу
женщины-демона, но глаза ничем не выдавали его мыслей.
  - Вы опоздали, - произнесла Амбруазина де Модрибур. Затем наступила
тишина, и Анжелика почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Каждая
секунда, от которой зависел исход решающей схватки, - победа или поражение
- была напряжена до предела. Встретились две равные силы, одинаково
оснащенные, одинаково уверенные в себе и в своей мощи.
  Первой заговорила Амбруазина. По ее голосу чувствовалось, что она
нервничает под непроницаемым взглядом графа.
  - Да, вы пришли слишком поздно, месье де Пейрак. И тоном, выражающим
неуемное торжество и сатанинское ликование, повторила:
  - Вы пришли слишком поздно! Она мертва! Произнося эти слова, она,
должно быть, улыбалась, и глаза ее сверкали.
  - Охотник вручил вам ее сердце?.. - спросил Пейрак. Иронический намек
на известную сказку, в которой повествуется о том, как расстроились злые
замыслы королевы, вывел ее из себя.
  - Нет.., но он принесет мне ее глаза. Таково было мое требование.
  Безумная злоба, казалось, совсем помутила ее разум.
  - ..Два настоящих изумруда! Я вставлю их в дорогую оправу и буду
носить на груди, у самого сердца.
  Анжелика начала теперь понимать. Жоффрей де Пейрак всегда подозревал,
что Амбруазина де Модрибур была злым, сумасбродным созданием, а может
быть, и бесноватой. Сейчас у него на лице было, вероятно, такое же
выражение, как тогда, когда, стоя у изголовья герцогини, он задумчиво
вслушивался в ее бред. Жизненный опыт, а также особое, присущее мужчине,
отношение к такого рода женщинам, заранее подготовили его к этой схватке,
заставили насторожиться.
  - Вы, кажется, не верите мне, - заговорила Амбруазина отрывистым и
пронзительным голосом, который появлялся у нее, когда она обращалась к
тем, кто не придавал особого значения ее словам. - Вы такой же, как и она.
Она никогда не хотела мне верить. Она смеялась... Да, да, смеялась! Теперь
ее смех затих навсегда. Она больше не будет смеяться! Никогда! И в этом
виноваты вы! Как и она, вы хотите заставить меня поверить в то, что Любовь
существует, что ваша любовь неуязвима. Безумцы... Любви нет... Наступила
расплата за то, что вы задумали доказать мне свою правоту, отстаивая
бредовую идею. Я разбила вашу любовь... Ваша Анжелика мертва, вы слышите,
мертва, мертва! Идите и убедитесь сами. Под прибрежной скалой вы найдете
ее израненное тело, а вместо глаз две черные дыры. Ах! наконец-то? Она
больше не будет смотреть на меня.., так, как умела смотреть только она.
Никто, никогда так не смотрел на меня... Она смотрела и видела не мой
облик, а то, что внутри у меня, Но она ни разу не уступила, не стала
прятаться от меня. И это было невыносимо. Она всегда смотрела мне прямо в
глаза, но никогда я не слышала от нее ни единого слова, обращенного ко
мне, ко мне одной. Она знала, с кем имеет дело, и все же не боялась. А
теперь уже никто так больше не посмотрит на меня и не увидит, какая я есть
на самом деле... О горе, горе!
  Она была на грани нервного срыва. Жалобные стоны то и Дело прерывали
торопливый поток ее слов.
  Анжелика была не в силах слушать дальше. Ей хотелось заткнуть уши.
  - Она мертва, вы слышите? Мертва. Что же теперь будет со мной? Это вы
во всем виноваты, вы, проклятый человек! Почему вы отвергли меня? Почему
вы с таким презрением и такой насмешкой относились ко мне? Как вы только
посмели? А ведь вы ничто... Где теперь вы будете черпать свою силу?..
  Если бы мне удалось подчинить вас, как других, я бы ее не убила.
Видеть, как она страдает, погибает от горя, доставляло бы наслаждение
всему моему существу...
  Моя миссия в отношении вас была бы выполнена. А что теперь... Она
мертва, а вы торжествуете! Что со мной будет? Как мне дальше существовать
на этой омерзительной земле! Убейте меня! Покончим все разом! Убейте меня!
Что же вы медлите? Неужели ее смерть нисколько не взволновала вас? Вы даже
не плачете! А мне хотелось бы заплакать.., от такого поражения... Но не
могу. Не могу!
  Хриплый стон вырвался из груди дьяволицы, и похож он был на тот
дикий, нечеловеческий крик, который уже дважды раздавался в ночи.
Бессильная злоба, неуемная ненависть и бесконечное отчаяние эхом
перекликались в этих звуках.
  - Убейте меня!
  Послышался спокойный, как будто даже безразличный, голос Пейрака, и
сразу же невыносимое напряжение исчезло.
  - Почему вы так торопитесь умереть, мадам? И к тому же от моей руки?
Не потому ли, что вам захотелось еще одно злодеяние отнести на мой счет?
Последняя ловушка? Нет, я вам не предоставлю такой возможности... Смерть
придет к вам в свой час. А сейчас настало время разоблачить все ваши
преступления. Извольте следовать за мной. Пусть все вокруг увидят вас
вместе с вашими сообщниками.
  - Моими сообщниками?
  Похоже было, что к герцогине де Модрибур снова вдруг вернулась ее
прежняя самоуверенность.
  - У меня нет сообщников! Что еще за новости!
  - Извольте пройти со мной, - повторил граф. - Я сейчас сведу вас с
ними.
  Анжелика услышала, как герцогиня поднялась с места. Когда Пейрак
вместе с ней вышел из дома, Амбруазина не сразу заметила Анжелику. Глаза
ее устремлялись то в сторону бухты, заполненной парусами и кораблями, то в
сторону песчаного берега, казавшегося черным от столпившихся там людей.
Среди матросов с разных судов, басков и бретонцев, издалека трудно было
различить людей де Пейрака и пленных.
  - Прошу вас, будьте так добры, спуститесь со мной на берег, -
пригласил граф.
  Он был подчеркнуто вежлив. Она повернулась к нему и тут только
увидела стоявшую неподалеку Анжелику.
  Ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Она мгновенно отвела глаза в
сторону, словно отгоняя от себя явившееся ей видение.
  Зябко поежившись, она провела руками по оголенным плечам.
  - Подайте мне, пожалуйста, мой плащ, Дельфина, - сказала она громким,
спокойным голосом. - Стало прохладно.
  Солнце припекало вовсю, но просьба эта не показалась странной.
  Момент был настолько невыносимым, что сама Анжелика почувствовала,
как леденеет ее душа.
  Плотно запахнувшись в широкий плащ из черного атласа с красной
подкладкой, на которой был вышит герб рода Модрибуров, изображающий
когтистого льва, герцогиня стала спускаться к берегу.
  Потом остановилась и принялась разглядывать повернувшуюся к ней
толпу. В этой разноликой массе людей, совершенно незнакомых ей матросов,
вооруженных солдат, рыбаков и пленных, ей удалось все же выделить
несколько человек. Вот капитан Симон с юнгой, Кантор, Аристид и Жюльена,
вот Жан ле Куеннек, Жак Виньо, баск Эрнани д'Астигуерра, граф д'Урвилль, а
вот там Барсампюи, маркиз де Виль д'Авре, Энрико Энци, четыре испанских
стража де Пейрака... - все они были здесь.
  Анжелика увидела среди них монаха, брата Марка. Он сопровождал группу
французов, из которых особенно выделялся один, хорошо, но не броско
одетый, человек с властным, суровым лицом. Он смотрел на все происходящее
с интересом, но несколько скептически. Поздоровавшись с Виль д'Авре, он
обменялся с ним несколькими словами. Позже Анжелика узнает, что это был не
кто иной, как интендант Карлон, высокопоставленный чиновник из Канады,
которого Пейрак сумел выручить в трудной ситуации на реке Святого Иоанна.
Другой француз оказался месье де Вовнаром, третий был охотник Большой Лес
и четвертый - картограф из Квебека. Его Анжелика встретила в Ката-Рунке.
  Взгляд Амбруазины скользил по знакомым и незнакомым ей лицам, но ни
разу спокойствие не покинуло ее. Она лишь мельком взглянула на тех, кто
стоял во главе пленных. Среди них был и человек с бледным, как мрамор,
лицом. Затем она повернулась к Пейраку. С этой минуты он стал
единственным, кто удостаивался ее внимания. Обратившись к нему, она
полушепотом, чтобы никто не слышал, произнесла:
  - Вы обладаете слишком большой силой, месье де Пейрак. Я начинаю
понимать, почему у вас так много врагов и, почему все они так ждут вашей
гибели.
  Затем, несколько погромче, своим вкрадчивым, обольстительным голосом,
добавила:
  - ..А что вам нужно от меня, дорогой граф, и к чему все это сборище?
Я полностью в вашей власти, но я хотела бы знать...
  Пейрак сделал несколько шагов вперед.
  - Мадам, вот месье Карлон, интендант из Новой Франции. Вы знакомы
также с месье де Виль д'Авре, губернатором Акадии. В присутствии этих двух
высокопоставленных лиц из Франции, я хочу предъявить вам, мадам, обвинение
в совершении в нашем крае, а также в районе Французской бухты, лично вами
и находящимися здесь людьми, которые действовали по вашим указаниям,
многих преступлений и растрат. По своей жестокости и коварству они все
требуют наказания и возмещения убытков перед судом, если уж не божьим, то,
во всяком случае, людским. Я обвиняю вас, среди всего прочего, в гибели
"Единорога", корабля, зафрахтованного, в основном, на средства французской
короны, в хладнокровной и жестокой расправе, учиненной по вашему приказу
над членами его команды, а также над молодыми женщинами, которые, находясь
на борту корабля, направлялись в Канаду для пополнения населения, в смерти
Юбера д'Арпентиньи, молодого канадца, утонувшего вместе со шлюпкой, в
которой находилась и моя жена, в организации взрыва на корабле "Асмодей",
в результате чего он пошел ко дну, а месье де Виль д'Авре и многим другим
лишь чудом удалось спастись. Я обвиняю вас и в том, что вы расправились
ухе здесь с одной девушкой и лично, своей рукой, отравили старую женщину.
  Не считая других многочисленных попыток убийств, которые вы
предпринимали в разных местах, пиратских нападений уже на наших берегах,
да всего и не перечтешь.., я ограничусь лишь этими точными сведениями.
  Интендант Карлон слушал очень внимательно. Его взгляд то и дело
устремлялся то на Пейрака, то на герцогиню де Модрибур.
  Видел он ее впервые и, хотя, конечно же, был ухе наслышан о ней, так
как Пейрак заранее ввел его в курс дела, все же видно было, что ему никак
не удавалось совместить в своей голове такое множество чудовищных
злодеяний с обликом этой молодой, восхитительной женщины. Она казалась ему
такой хрупкой, одинокой, со своими длинными, растрепанными на ветру
волосами, что больше напоминала испуганного ребенка. Она смотрела на
Пейрака широко распахнутыми глазами так, словно видела перед собой
человека, который вдруг, ни с того ни с сего, сошел с ума, мягко кивала
головой и шептала:
  - Что вы говорите?.. Я ничего не понимаю. Наблюдая за Карлоном,
Анжелика видела, как близок он был к тому, чтобы попасться в сети,
расставленные этим хрупким созданием.
  Карлон шагнул вперед и кашлянул.
  - Вы вполне уверены в том, что говорите, граф? - спросил он резким
голосом. - Мне кажется, вы несколько преувеличиваете!.. Как же так? Разве
может одна женщина совершить такое? Где все те сообщники, на которых вы
намекаете?
  - Вот они, - ответил Пейрак, указывая на группу пленных, впереди
которых стоял Белолицый, их капитан. Здесь находились и человек с
жемчужинами, и Хмурый, и Одноглазый, и Невидимка. Этого последнего
засылали как разведчика, чтобы иметь своего человека среди населения и
среди членов экипажей на кораблях. Из-за того, что он был похож на любого
из матросов, создавалось впечатление, что его уже где-то видели и даже
были немного знакомы с ним. "Все тщательно отобраны", - сказал про них
Кловис. Недаром сама Амбруазина и ее брат лично занимались этим делом.
Своим безошибочным чутьем они угадали в каждом из них порочные задатки и
сделали из этих людей полезных союзников. Все они были тайно связаны с
герцогиней, потому что в свое время получили от нее в дар возможность,
пусть даже один лишь раз, обладать ее телом богини.
  Заставить таких людей стать предателями было невозможно. Они и глазом
не моргнули, когда Карлон, указывая на Амбруазину, громко спросил их:
  - Знаете ли вы эту женщину? Человек с бледным лицом посмотрел на нее
своим тяжелым взглядом, медленно покачал головой и пробормотал:
  - Никогда не видели ее!
  Это было сказано так, что у части присутствующих создалось
впечатление, словно они сами оказались жертвами ужасной, роковой ошибки.
  Карлон насупил брови и неприязненно посмотрел на Пейрака.
  Мне нужны подтверждения, - сказал он, - или свидетели"
- У меня уже имеется один, - спокойно ответил граф. - К тому же, это
лицо весьма солидное. Мне стоило большого труда отыскать его. Пришлось
проделать путь вплоть до Ньюфаундленда. Но теперь он здесь.


                                  Глава 23


  Он подал знак, и мужчина лет пятидесяти отделился от группы стоявших
позади людей, вышел вперед и встал перед Карлоном. На ногах у него были
деревянные башмаки, и одет он был в грубую шерстяную одежду, что никак не
соответствовало его благородному лицу с мягким, приветливым выражением.
  - Я представляю вам месье Кантена, члена монашеского ордена Оратории.
На борт "Единорога" он взошел как священник. Очень скоро ему удалось
раскрыть настоящее предназначение этой экспедиции и истинное лицо
возглавлявшей ее "благодетельницы". Она надеялась легко добиться его
расположения, но он отверг все ее домогательства. Поскольку ему стало
слишком многое известно, было решено от него избавиться. Он был выброшен в
открытое море у Ньюфаундленда. К счастью, его вовремя подобрало
рыболовецкое судно. Королевские невесты, здесь присутствующие, и капитан
"Единорога" Жоб Симон не станут отрицать, что они узнали в нем того
священника, который сопровождал их часть пути. Потом им сказали, что он
утонул в результате несчастного случая.
  - Я, конечно же, согрешил по своей наивности, - заявил священник,
обращаясь к Карлону. - Заметив с самого начала, что из-за этой женщины на
борту "Единорога" царила какая-то нездоровая атмосфера, я подумал, что мне
достаточно будет сделать ей соответствующее внушение, и все исправится. Но
враг оказался слишком сильным, и я сам стал объектом ее нападок. Каждый
день приходилось отчаянно бороться, чтобы сохранить честь
священнослужителя, которую я призван соблюдать в силу своего духовного
долга, а также чтобы спасти души невинных, попавших в ее сети. Поверьте,
господин интендант, когда подобные вещи случаются на небольшом корабле и
сбежать некуда, чувствуешь себя в очень.., затруднительном положении.
  - Не хотите ли вы сказать, что мадам де Модрибур предлагала вам..,
стать ее любовником? - спросил Карлон с некоторым сомнением в голосе.
  Видимо, все это его забавляло, и он ничему не верил. Амбруазина в
отчаянии воскликнула:
  - Господин интендант, я не знаю, был ли этот человек выброшен в море
или же он сам выбросился за борт, но с первых же дней я заметила, что он
ненормален, и это мне пришлось изо всех сил спасаться от его похотливых
намерений...
  - Ложь! - раздался чей-то голос.
  Это был брат Марк, который выскочил из толпы.
  - Месье Кантон не единственное духовное лицо, которое мадам де
Модрибур пыталась ввести в искушение. Я могу это лично
засвидетельствовать, поскольку являюсь одной из ее жертв.
  - Что касается вас, то мне в это нетрудно поверить, - пробормотал
интендант, глядя на красивое лицо молодого реформата.
  Сомнения его стали постепенно рассеиваться.
  - Если я правильно понимаю, Кантена выбросили за борт люди с
"Единорога"?.. Но тогда капитан Жоб Симон их сообщник.
  Старый Симон издал дикий крик.
  - Мои люди здесь ни при чем, - завопил он, выбегая вперед. - Это те
три негодяя, которых она заставила меня взять на борт в Гавре. Да, я
большое дерьмо. Но она крепко держала меня в своих руках. Мне было
известно, что мы направляемся не в Квебек, а в Голдсборо, я знал и то, что
не должен об этом никому говорить. Что она шлюха и мошенница, я тоже знал,
и, конечно же, для меня не было секретом, что это они убили священника, но
чего я не знал...
  Огромный, весь всклокоченный, он выглядел трагически на фоне почти
белого от яркого света неба.
  - ..чего я не знал, так это того, что там, на берегу, окажутся ее
наемники, которые пустят на дно мой корабль и перебьют всех моих людей...
  Он кидался из стороны в сторону, хватался за бороду, вырывая волосы,
воздевал к небу руки, и сам был похож на человека, окончательно
лишившегося рассудка. По всему было видно, что Карлон начал уже задавать
себе вопрос: не находится ли он среди одних сумасшедших.
  - Капитан, вы не соображаете, что говорите! Если мадам де Модрибур
была на корабле, то зачем же ей понадобилось топить его? Ведь она сама
рисковала жизнью.
  - Она покинула корабль заранее.., до того, как все случилось. Я и не
задумывался, для чего это было сделано. Только потом, уже в Голдсборо,
я.., постепенно.., начал рассуждать сам с собой и все понял. Но опять-таки
притворялся, будто бы ничего не понимаю. Я твердо знал, что если она
перестанет принимать меня за идиота, то убьет меня.., так же, как она
поступила с другими... Убить для нее ничего не стоит... Подумать только!
Мой "Единорог"! Мой прекрасный корабль! И все мои парни, мои братья,
перебиты...
  И он, погрозив Амбруазине кулаком, бросил ей в лицо страшное
обвинение:
  - Ты не женщина! Ты демон во плоти!


                                  Глава 24


  Вдруг раздался чей-то крик:
  - Смотрите! Он убегает!..
  Воспользовавшись тем, что все взгляды были устремлены на Жоба Симона,
а на пленных никто не обращал внимания, человек с бледным лицом сорвался с
места и бросился бежать. Сначала в сторону берега, потом начал
перепрыгивать через рифы, выступившие после отлива. Его побег был
настоящим безумием. Даже если бы ему удалось добежать до моря, броситься в
воду, проплыть несколько часов, были ли у него шансы спастись?
  Но это был сущий дьявол, и всем, кто видел, как в жарком мареве
растворяется его силуэт, казалось, что он вот-вот, на глазах у них, совсем
исчезнет, пропадет за горизонтом так же неожиданно, как тогда, вечером,
когда он вышел из воды у берега, сплошь заросшего водорослями, и ничто ему
не помешает снова однажды явиться на землю, чтобы продолжить свои
злодеяния.
  - Догоните его, - кричали вокруг, - хватайте его! Теперь он был похож
на резвого беса, танцующего на остриях скал. Море, этот союзник убийц со
свинцовыми дубинками, было совсем близко. Вода уже начала скрывать его от
глаз людей. В этот самый момент, откуда-то справа выскочил Эрнани
д'Астигуерра. Его длинные, как у танцора, ноги делали огромные прыжки,
перемахивая со скалы на скалу. Но вот он остановился, застыл черным
силуэтом на фоне желтеющего неба. Его согнутая рука, держащая гарпун,
широко размахнулась, а затем, словно пружина, резко распрямилась. Копье со
свистом пронеслось в воздухе, увлекая за собой пеньковый канат, который
прыгал и вздрагивал, как разъяренная змея.
  Душераздирающий крик пронесся над бухтой.
  Баск Эрнани, с перекинутой через плечо веревкой, таща за собой
добычу, поднялся на берег.
  Подойдя к графу де Пейраку и Анжелике, он бросил, словно акулу, к их
ногам пронзенное гарпуном тело. Схватив труп за волосы, он приподнял его,
чтобы все могли увидеть отвратительное, с застывшими глазами и открытым
ртом лицо, такое же бледное, каким оно было при жизни.
  Мертвый Зверь...


                                  Глава 25


  В зловещей тишине раздался крик до того нечеловеческий, что непонятно
было, откуда он мог исходить.
  Предположить же, что его издает хрупкое, грациозное создание, стоящее
тут, рядом, в своей темной накидке, с видом жертвы, было уже совсем
невозможно.
  Это стало ясно лишь тогда, когда, вновь издав душераздирающий вопль,
Амбруазина бросилась вперед и, как безумная, упала на безжизненное тело.
  - Залиль! - кричала она. - Брат мой, брат! Нет, не смей... Не уходи!
В тебе моя сила!.. Не оставляй меня одну на этой отвратительной земле! Они
будут потешаться надо мной, Залиль!.. Ты ушел, и я не могу больше
оставаться здесь, без тебя... Вспомни о нашем договоре!.. Твоя кровь
повлечет за собой мою кровь... Ты отрываешь меня от тела... Я не хочу, не
могу... Не делай этого, будь ты проклят... Вернись! Вернись!
  Свидетели этого взрыва отчаяния замерли в оцепенении. Потом все разом
очнулись и, казалось, готовы были в панике разбежаться. Но получилось все
наоборот. Они вдруг сбились в одну плотную кучу и, охваченные ужасом,
возмущением и жаждой мести, все, как один, устремились к убитой горем,
лежащей без движения женщине.
  Оторвав ее от трупа, за который она отчаянно цеплялась, ее стали бить
кулаками, ногами, клочьями вырывать волосы, рвать на ней одежду, и когда
тело ее было все залито кровью и обезображено, она, обессилев от боли,
перестала кричать и вскоре окончательно затихла.
  Не отдавая себе отчета в том, что делает, Анжелика бросилась в самую
гущу разъяренных людей, чтобы остановить их и вырвать у них их добычу.
  Остановитесь, я вас заклинаю, - умоляла она, - не позорьтесь...
Барсампюи, отойдите... Брат Марк, разве здесь ваше место, вы же божий
слуга... Симой, зачем злоупотреблять своей силой, которой у вас и так
слишком много... Не будьте трусом... Это же женщина! Кто вам, капитану,
дал право бить ее?
  Вне себя от ярости, люди кричали, выражая этими криками свое отчаяние
и непоправимое горе.
  - Она ввела меня в грех...
  - Она потопила мой корабль...
  - Она погубила моих братьев...
  - Она убила мою невесту...
  - Мой корабль!.. Мои братья! Это из-за нее умерла моя возлюбленная!
Это она! Демон!.. Змея! Ее надо раздавить. Чудовище! Чудовище!
  - Марселина, Иоланда! Скорее ко мне! - закричала Анжелика.
  Высокие, крепкие женщины бросились к ней на помощь, и им троим
удалось вытащить из толпы растерзанное тело герцогини. Пейрак, в свою
очередь, используя весь свой авторитет, успокаивал наиболее разъяренных, а
испанские солдаты, скрестив пики, сдерживали тех колеблющихся, которые уже
приготовились бежать на дележку добычи. Эти несколько секунд, пока
бушевали страсти, по своему накалу оказались настолько жестокими и такими
опустошительными, что ни у кого уже больше не осталось сил, и все вдруг
замерли.
  Спасительницам освободили дорогу. Ведь они были женщинами, и спасать
женщину, оказавшуюся в руках разъяренных мужчин, было их право.
  Однако судить этих обезумевших несчастных Анжелика не могла, тем
более, что сама она была не очень-то довольна своим благородным порывом,
вызванным скорее невольным стремлением остановить разгул животных
страстей, чем желанием прийти на помощь своему врагу.
  Смогла бы она совершить что-нибудь подобное, если бы по воле этого
ужасного создания умерла Абигель, стал жертвой ее Кантор или погиб
Жоффрей?.. И если бы она, преодолев все свои слабости, не вышла из такой
утомительной борьбы победительницей?
  Да, она была победительницей.
  Между тем, Амбруазина-демон лежала, как выброшенная морем щепка,
полуслепая, обезображенная. Она сама перед всем миром призналась в своих
грехах, и даже если при жизни ей удалось избежать суда божьего, то теперь
ничто не могло спасти ее от суда людского.
  Доказательства преступлений были слишком очевидны, свидетельств
слишком много.
  Наступил конец ее царствованию и власти на земле. Ее проклятый брат,
Белый демон, увлекал ее за собой в своем поражении и смерти.
  Она открыла глаза и слабым, чуть слышным, голосом произнесла:
  - Не выдавайте меня Инквизиции.
  Брошенная на подстилку из сухих водорослей в доме у Анжелики, вся
окровавленная, избитая, в лохмотьях из желтого, голубого и алого атласа,
которые уже не скрывали от посторонних глаз ее голое тело, все в ранах,
она могла бы вызвать жалость, но ее сверкающий из-под опухших век взгляд
продолжал будто камнем давить трех спасших ее женщин, вызывая ощущение,
что кто-то следит за ними, желая во что бы то ни стало их погубить.
  - Зачем вы спасли ее? - спросила Марселина полушепотом.
  - В самом деле, зачем? - повторил за ней маркиз де Виль д'Авре,
который только что появился в дверях вместе с графом де Пейраком и
интендантом Карлоном.
  Но, увидев в каком плачевном состоянии находилась несчастная, еще
совсем недавно полная жизненных сил и всепобеждающей красоты, они невольно
содрогнулись.
  - Это ее последняя ловушка! - прошептал Виль д'Авре. - Ведь последняя
ловушка Сатаны - это жалость. Человеческая оболочка во власти слепой
ярости жалка. Мы слишком любим воображаемое нами собственное тело и над
его страданиями плачем. Но осторожнее, друзья. Пока в ней теплится хоть
малейшее дыхание, опасность не исчезнет. И даже ее смерть не принесет
облегчение. К злым духам, что бродят у берегов острова демонов, прибавится
еще один.
  Он встряхнул головой.
  - Ах! Бессмертная душа! Как ты жалка и ничтожна! Взять хотя бы нас.
Господин интендант, вы можете предложить какое-нибудь решение? Ведь вы
всегда гордились тем, что способны разрешить любую проблему.
  Карлон отрицательно покачал головой. События явно не укладывались в
рамки тех обычных забот, которыми был занят его спокойный, аналитический
ум. Он то и дело посматривал то на растерзанное тело, о котором некому
было позаботиться, то на лица присутствующих. По их выражению ему ничего
не удавалось угадать, так как он не понял пока, чту означал для каждого из
них вид распростертой раненой женщины. Бледный как смерть, он не
переставал спрашивать себя: "Не приснилось ли мне все это"?
  Рослая Марселина неожиданно подняла голову, словно почувствовав
приближающуюся опасность, и произнесенные ею слова доконали его:
  - Индейцы!
  - Индейцы? Что вы хотите этим сказать? - простонал Карлон.
  - Они идут сюда!
  Граф де Пейрак выскочил на крыльцо, за ним последовали остальные.
  Из леса за поселком доносился рокот боевых барабанов и громкие
возгласы наступающих воинов.
  - Пиксарет!
  О них почти забыли!.. Пиксарет и его братья! Пиксарет и его народ!
Тот самый Пиксарет, который в свое время сказал:
  - "Потерпи! Униаке и его люди, а также племена Детей Зари собираются
в лесу. Они ждут часа, когда я им подам знак, чтобы отомстить наконец всем
тем, кто убивал наших названых братьев, наших союзников, тем, кто хотел
унизить и погубить тебя, моя пленница!..
  Только что белые пытались уладить свои конфликты по своим законам, а
теперь пробил час индейцев. Долготерпение, проявленное Большим Абенаком в
течение всего времени, пока он неусыпно оберегал Анжелику, его участие в
пережитых ею бедах и горе, что оставили неизгладимый след в их сердцах, те
опасности, всю значимость и коварство которых он хорошо осознал и,
наконец, чувство возмущения, зародившееся в нем по отношению к чужакам,
плохим белым людям, пришедшим нарушить мирный покой его друзей, покой
женщины, которая подарила ему свою накидку цвета утренней зари, чтобы
сложить в нее останки его предков, к людям, которые беззастенчиво
развращали его темных соплеменников с побережья - все это должно было
завершиться сейчас беспощадной резней.
  - Началось! - прошептала Марселина. - Они бегут сюда!
  Размеренный гул сменился как бы шумом бури, набегающих во время
прилива волн, ревом моря, готового поглотить собравшихся на берегу людей.
  Почти в тот же миг красно-бурая масса появившихся на опушке леса
индейцев стала стремительно, прямо на глазах, растекаться во все стороны.
  Конечно, Анжелике, графу де; Пейраку и его людям нечего было бояться,
поскольку именно ради них Пиксарет и племена сурикезов и малеситов
двигались на Тидмагуш, ну, а что касается жителей деревни и рыбаков с
бретонского судна, то уверенности в том, что их пощадят, не было.
  Шум, который первой уловила своим чутким ухом Марселина, уже услышали
и те, кто находился на берегу. Показался Никола Пари вместе с группой
людей, которых он то и дело подталкивал вперед.
  - Бегите скорее в форт!..
  - Господин интендант, оставайтесь на месте! - крикнул граф Карлону. -
Индейцы вас не знают, и вы можете оказаться в опасности. Не отходите от
месье де Виль д'Авре и моей жены. Рядом с ними вы можете ничего не
бояться.., но не вздумайте выйти из дома.
  И он поспешил к берегу.
  - Где королевские невесты? - поинтересовалась Анжелика, и тут же
заметила их чуть повыше, на склоне, рядом с фортом. Туда, за изгородь,
Никола Пари заталкивал всех, кого мог. Два солдата Пейрака, которых
Пиксарет должен был узнать, стояли на башне. Их присутствие там должно
было спасти всех, кто окажется под такой защитой.
  Кантор и граф де Пейрак мчались по берегу и кричали бретонским
рыбакам:
  - Спасайтесь! Индейцы уже близко! Они будут снимать скальпы со всех
незнакомых! Садитесь в лодки... Укройтесь в малом форте!.. Торопитесь!
  - Баски! - громко звал Пейрак. - Все под мое знамя! И, главное, не
стреляйте!..
  Поднимающиеся отовсюду красные волны растекались с такой силой, что
остановить их было уже невозможно, как тогда, во время осады
Брансуик-Фолса, где они настигли Анжелику, и в несколько мгновений все
вокруг было затоплено ими.
  Приходилось опасаться, что жертвами слепой ярости могут оказаться и
ни в чем не повинные люди де Пейрака, и матросы баскского корабля, которые
помогли ему во время захвата бандитов.
  Между тем Пиксарет, словно быстрокрылый ангел мщения, летел из конца
в конец вдоль фронта своей армии и указывал на виновных, которых он
распознавал безошибочно.
  Никому из них не удалось скрыться. Униаке и его мик-маки, прибывшие
из Трюро, своими не знающими пощады руками снимали скальпы с пособников
Залиля, с морских разбойников, на счету которых была гибель "Единорога",
шлюпки Юбера д'Арпентиньи и взрыв на шхуне "Асмодей".
  Анжелика, Марселина и Иоланда вместе с губернатором и интендантом
продолжали стоять на крыльце дома.
  - А если они захотят разделаться с герцогиней? - проговорил маркиз. -
Они быстро узнают, где прячется эта бесноватая.
  - Они не войдут сюда, - сказала Анжелика. - Я поговорю с Пиксаретом.
  Все напряженно вслушивались в несущиеся отовсюду стоны ужаса, боли,
предсмертной агонии, перемежающиеся победными кликами и редкими ружейными
выстрелами.
  Все пространство перед домом пока оставалось пустым. Можно было
подумать, что индейцы решили обойти стороной центр опустевшего поселка.
  Вдруг на небольшом пятачке этого пространства появилась одинокая
фигура человека. Весь в черном, он бродил, словно потерянный. Пройдя
несколько шагов, он как-то странно, будто во сне, огляделся. Отвесные лучи
полуденного солнца, отражаясь в толстых стеклах его очков, то и дело
вспыхивали огненными точками. Все узнали в нем секретаря герцогини,
бумагомарателя Армана Дако с его тяжелым, чувственным подбородком и
постоянной улыбкой, убийцу Кроткой Марии.
  Он продолжал растерянно улыбаться и, увидев на крыльце , людей,
неуверенным шагом направился к ним. Они невольно отпрянули назад.
  - Уходите отсюда! - крикнула Марселина. - Если вам дорога жизнь,
бегите в форт. Индейцы вас уже ищут... В ответ раздался самодовольный смех.
  - Я уже пуганый! Только все это не правда!
  - Нет, правда! Послушайте, вы что, не понимаете? Если индейцы вас
схватят, считайте, что вы мертвец.
  - Зачем им меня убивать?
  - А затем, что вы преступник, - прокричала ему Анжелика. - Вы убили
Кроткую Марию, столкнули ее со скалы. Вы не раз убивали в угоду своей
госпоже-Дьяволице.
  Он выпрямился, красный, надутый, как индюк.
  - Я всегда служил благим делам, в угоду великой божьей славе.
  В этом безумном самооправдании было что-то отталкивающее. Чувствуя
приближение своего смертного часа и неминуемой кары, он отвергал мысль о
побеге, который означал бы признание его тяжких грехов. Чудовищная спесь
как бы сковывала его, заставляя отвергать предупреждение об опасности так
же, как в течение всей своей жизни он отвергал предупреждения совести и
постепенно оказался в плену безумной страсти к страшной женщине, своей
госпоже.
  Когда индейцы ворвались на площадь, он спрятался за Анжелику и,
бросившись к ее ногам, цепляясь за ее одежду, стал умолять спасти его.
  - Оставь его нам! - сказал Пиксарет грозным голосом.
  Два дикаря схватили его за запястья и волоком оттащили в сторону.
Пиксарет высоко поднял зажатый в кулаке нож и, упершись коленкой в затылок
своей жертвы, другой рукой ухватил писаря-убийцу за редкие волосы.
  Раздался душераздирающий вопль.
  Мало кому из сообщников дьяволицы удалось уйти от ножа индейцев. Все
матросы с двух ее кораблей нашли в тот день свою смерть.
  Пятеро бретонцев с рыболовецкого судна тоже оказались жертвами резни,
после которой Тидмагуш стал называться "кровавым берегом".
  Графу де Пейраку удалось спасти в последний момент капитана Фауе и
юного Гонтрана, которые не успели скрыться в форте.
  Пиксарет и его индейцы не стали преследовать тех, кто успел уплыть на
лодках к кораблям, стоявшим на якорях, а также тех, кто спрятался среди
скал.
  Собрав всех своих воинов, великий вождь Акадии пересек поселок и
направился к Анжелике, чтобы попрощаться с ней. Она все еще стояла на
крыльце в окружении Марселины, Иоланды, маркиза де Виль д'Авре ж
ошеломленного всем увиденным интенданта Карлона.
  - Я должен проводить Униаке и его братьев в Трюро, - заявил абенак,
обращаясь к своей подопечной, - но я найду тебя в Квебеке. Тебе еще
понадобится моя помощь.
  И, повернувшись к стоящему рядом Пейраку, добавил:
  - Знай, Текендерога "Так индейцы называли графа де Пейрака.", я все
время оберегал ее от многочисленных опасностей и нисколько не сожалею об
этом. Видишь, злые духи не одолели ее. Ведь просьба к Богу, с которой
обращаются люди в своих молитвах, гласит: "Не дай злым духам одолеть нас".
Бог нас услышал, ее враги уничтожены.
  Абенак представлял собой внушительное зрелище. Все тело его было в
боевой раскраске, с висящих на поясе волосатых скальпов кровь струйками
стекала по ногам.
  Рядом с ним Анжелика, белая женщина, казалась хрупкой, пришедшей
откуда-то издалека, из неизвестной им страны, но она была той, кого его
давние враги, ирокезы, называли Кавой, и Пиксарет очень гордился тем, что,
нанеся им поражение, он завоевал право самому защищать ее. Он бросил на
нее лукавый, торжествующий взгляд.
  - А помнишь ли ты, моя пленница, как тогда, в Катарунке, ты стояла
перед дверью. Я знал, что ирокез Уттаке, мой враг, скрывался за дверью, но
согласился подарить тебе его жизнь. Не забыла? Помнишь?
  Анжелика утвердительно кивнула головой.
  - ..Так вот, - продолжал вождь, - и сейчас я знаю, кто прячется за
этой дверью. - Он указал на створку двери дома, где находилась раненая
дьяволица, - но, как и тогда, я дарю тебе ее жизнь, право распорядиться ею.
  Он начал было величественно удаляться, но, прежде чем уйти
окончательно, обернулся и крикнул:
  - Она твой враг! Ее волосы принадлежат тебе! Волосы Амбруазины!
Восхитительные кудри, от которых исходит такой чарующий аромат... Это то
вечно женственное, живое, нежное воплощение земной красоты, созданное для
наслаждения жизнью, для удовольствия и любви, для счастья, радости,
нежности, как и ее собственные волосы, волосы Анжелики, в которых во время
горячих, страстных ласк тонули руки Жоффрея.
  - Ее волосы? Для чего они мне?
  Сумерки опускались на кровавый берег. Темной тучей налетела стая птиц.
  Вместе с индейцами удалялся дух убийства и жестокой мести. Нужно было
как можно скорее подобрать и предать земле тела убитых. Они лежали такие
тихие и беспомощные, будто при жизни не совершили ни одного дурного
поступка.
  Анжелике, вдруг обессилевшей от накопившейся за день усталости,
показалось, что у нее с пояса свисают темные с огненными отблесками волосы
Амбруазины. Сколько же надо было пережить, как повзрослеть и поумнеть,
обрести, наконец, душевное равновесие, чтобы после всех мерзостей жизни,
страха, ненависти, жгучего негодования и страстного желания смерти
сохранить в себе чувство жалости к обыкновенным женским волосам, да еще
так сокрушаться над тем, что дьявол может воспользоваться этой красотой,
сделать ее отталкивающей, такой, которая ничего, кроме ужаса и отвращения,
не вызывает.
  Тут не годились привычные человеческие понятия. Это чувствовалось по
тому, как люди, пережившие все эти драматические события, постигшие их
суть, рассуждали о них не с ужасом и не шепотом, как следовало бы в
подобной ситуации, а обычным голосом, нисколько не смущаясь, что,
естественно, коробило "непосвященных", то есть тех, кто приобщился к
событиям всего лишь несколько часов назад.
  - Этот Пиксарет просто великолепен! - удовлетворенно заявил Виль
д'Авре. - Теперь мы можем быть спокойны. Быстро же он разделался с ними,
быстро навел порядок. Никаких тебе процессов, никакого церковного или
светского суда. Никому из нас не придется куда-то ехать, чтобы давать
бесконечные показания, после которых мы сами можем попасть на скамью
подсудимых или, чего доброго, на костер инквизиции. Замечательно!
Превосходно! Должен признать, что эти индейцы, несмотря на их
омерзительную привычку натираться дурно пахнущими мазями, иногда
оказываются на высоте.
  - Что вы такое говорите! - воскликнул возмущенно Карлон. - Я вас не
узнаю. Вы, такой деликатный человек, и рассуждаете об этом несуразном,
зверином побоище так цинично!
  - Поверьте мне, это был наилучший выход из положения. Кто знает, к
чему ведут все эти процессы по поводу отравлений и.., черной магии...
  - Но я ведь тоже замешан в этой кровавой истории! - в ужасе
воскликнул интендант. - Мне придется обратиться к большому совету в
Квебеке.
  - Ради бога, не делайте этого! Все слишком сложно! Забудем об этом!
Унесем с собой! Как ветер и птицы унесут последние следы этого ужасного
дня. Не стоит из-за каких-то нескольких скальпов вмешиваться в грязное
дело, от которого во всю несет серой. Держитесь тихо! А чтобы вас
несколько подбодрить, я поведаю вам всю эту историю от начала До конца, во
всех подробностях. Она заполнит наши долгие зимние вечера.
  - Но.., ведь осталась же герцогиня де Модрибур.
  - Вы правы. Мертвая или живая, она все еще досаждает нам.
  Амбруазина де Модрибур продолжала жить, хотя, казалось, уже готова
была испустить последний вздох.
  Самоотверженная и храбрая Марселина оказалась единственным человеком,
кто нашел в себе силы позаботиться о ней.
  Тем временем старый Никола Парж пригласил всех в зал малого форта.
  - Так вот! - заявил он, обращаясь к Пейраку. - У меня есть
предложение насчет того, как избавиться от этой женщины. Как вы знаете, я
собираюсь уехать отсюда и оставить вам все свои земли. Остается
договориться о цене, но я на многое не претендую. Мое желание - жениться
на герцогине де Модрибур. Мне нравятся женщины дьявольской породы, и я
сумею вытрясти из нее все ее денежки. А когда от них ничего не останется,
ей придется открыть мне секрет, который знает только она - как делать
золото.
  - Но вы с ума сошли! - воскликнул Виль д'Авре. - Эта колдунья наведет
на вас порчу, отравит так же, как своего мужа - герцога и многих других.
  - Это уж моя беда, - проворчал старый король восточного побережья. -
Итак, будем считать, что договорились?..
  Стемнело, и пришлось зажечь дымные светильники, чтобы обо всем
окончательно договориться и оценить состояние, которое должно перейти
теперь к его преемнику, графу де Пейраку.


                                  Глава 26


  Когда сумерки совсем сгустились, вдруг раздался крик:
  - Она сбежала!
  Все всполошились, а некоторых, в том числе и Анжелику, охватило
чувство суеверного страха.
  Тень Амбруазины, живой или мертвой, продолжала витать над ними. Все
так настрадались от ее злых козней, что не могли сразу почувствовать себя
в безопасности.
  Великаншу Марселину нашли в глубоком шоке. Она полулежала на полу, у
очага. Постель, на которую уложили Амбруазину, оказалась пустой, а окно,
выходящее в лес, открытым.
  - Я хотела разжечь огонь в очаге, - рассказывала акадийка, - и
повернулась к ней спиной. Мне и в голову не могло прийти, что она, чуть
живая, сможет встать с постели. Ведь все это время она даже пальцем не
могла пошевельнуть!.. И вдруг, подкравшись сзади, она с невероятной силой
толкнула меня в спину, рассчитывая, наверное, что я упаду в огонь. Но я не
упала, я стала с ней бороться. А когда повернулась к ней лицом, то увидела
такое! Страшно вспомнить! Волосы на голове у нес встали дыбом и
извивались, как змеи. На лице - ссадины и кровоподтеки, глаза горят, как у
дьявола, а изо рта торчат - ей-богу, не вру! - два длинных и острых
клыка.., как у вампира. У меня прямо сердце оборвалось. Вот в этот-то
момент, наверное, я и потеряла сознание и падая, ударилась головой об
очаг. А когда пришла в себя, то поняла, что она выпрыгнула в окно.
Посмотрите, нет ли у меня укусов от этих клыков!.. Если есть, то мне
теперь прямая дорога в ад... О, какое несчастье!
  Приготовившись к худшему, она показала свою белую, крепкую шею. Но
Виль д'Авре, приведя убедительные научные и теологические доводы, уверил
ее, что никаких укусов нет, и, следовательно, ей нечего опасаться
последствий нападения этого исчадия ада.
  Несмотря ни на что, напряжение достигло предела. Однако Жоффрею де
Пейраку вскоре удалось успокоить взбудораженные умы, объяснив, что,
действительно, бывают случаи, когда человек, наделенный такой внутренней
энергией, какой, безусловно, обладает герцогиня де Модрибур, может в
нужный момент обрести нечеловеческую физическую силу, и именно это
позволило герцогине встать с постели, выпрыгнуть в окно ж скрыться в лесу.
Но лес не даст ей далеко уйти.
  По ее следам послано было несколько человек, но они вернулись ни с
чем.
  Стало совсем темно. Лес казался таинственным и враждебным, а берег,
где люди заканчивали захоронение мертвых, еще более мрачным. Ни у кого не
хватило духа пойти домой, отдохнуть.
  Вдруг Анжелике явилось видение, и она почувствовала, как дрожь
пробежала по всему ее телу.
  Она увидела.., да, именно увидела...
  Казалось, прежде чем окончательно разорваться и освободить Анжелику,
узы глухой, беспощадной борьбы, которыми она была накрепко связана с
герцогиней, грозным врагом, жаждущим ее гибели, узы эти еще раз напомнили
Анжелике о той, в чью тайну она, спасая себя, все-таки сумела проникнуть,
я вот теперь она ее "видела".
  Анжелика ясно видела, как потерявшая рассудок женщина в атласном,
изорванном в клочья платье бежит, ничего не замечая, по дикому черному
лесу... За ней, ныряя в густые заросли, катится темный, блестящий шар. Все
ближе, ближе, и вот он уже настиг ее. Прыгнув на плечи, он повалил женщину
на землю и когтями начал рвать ее на куски. Вспыхнули огнем страшные
глаза, и дьявольский оскал обнажил острые клыки. Чудовище!.. Чудовище, о
котором вещунья сказала:
  "...И тут из чащи выскочило лохматое чудовище, набросилось на
дьяволицу и растерзало ее на куски. В тот же миг из темной грозовой тучи
явился юный ангел со сверкающим мечом..."
  - Где Кантор? - закричала Анжелика.
  Она бросилась его искать. Переходя от одной группы людей к другой,
она искала высокую, стройную фигуру сына с его белокурой шевелюрой. Если
бы ей удалось увидеть его, она тут же спросила бы: "Кантор, где твоя
росомаха? Где Вольверина?" Но она не нашла ни Кантора, ни росомахи.
Марселина, которая уже успела прийти в себя, заметив тревогу Анжелики,
удивилась и спросила ее:
  - О чем вы так беспокоитесь? Что может случиться с вашим Кантором?
Парень давно уже не младенец. Впрочем, я вас понимаю! Мы, матери, все
одинаковые!
  Окончательно выбившись из сил, Анжелика опустилась на стоявшую перед
домом скамью и плотно закуталась в накидку. Глубокая печаль охватила ее.
Наступили минуты последнего ожидания, последних тревог, связанных с
трагедией, всю подноготную которой знала только она одна и с которой она
теперь расставалась, как расстаются со страной, куда ты попал мимоходом и
куда никогда не захочешь вернуться, несмотря на то, что она подарила тебе
бесценные сокровища.
  Из-за прибрежных скал выплыла луна. На берегу продолжали гореть
костры. На водной глади залива танцевали отражения корабельных огней. На
стоящих у берега судах царило оживление. Спасшиеся бретонцы мрачно
готовились к отплытию, загружали последние бочки с соленой треской.
  Из темноты появился граф де Пейрак.
  Усевшись рядом с Анжеликой, он обнял ее за плечи и нежно притянул к
себе. Ей очень хотелось поговорить с ним о Канторе и о мучившем ее
видении, но она промолчала.
  Она хотела воспользоваться этими минутами, чтобы окончательно
избавиться от пережитого кошмара, прийти в себя после жестокого
противоборства.
  Ей показалось, что она стала совсем другой, что она приобрела что-то
новое, ранее недоступное ей. И это новое, пока еще не поддающееся
определению, обогащало и укрепляло ее. Но что ожидало ее в будущем, она
плохо себе представляла. Поэтому говорить ни о чем не хотелось. Позже она
поймет, насколько она стала снисходительней и терпимей к человеческим
слабостям, поймет, что в то же время в ней появились уверенность в себе,
ощущение независимости от окружающих, способность свободно мыслить и
рассуждать, по-доброму относиться к себе, появилось желание почувствовать
вкус к жизни, ту интимную связь с чем-то невидимым, о чем обычно не
говорят, но что движет, в основном, человеческими поступками. Такое
бесценное богатство, такое неоценимое сокровище оставила в ее душе
прокатившаяся через нее злая волна.
  Теперь она меньше жила ожиданием, больше ценила зародившиеся в ней
чувства доверия, счастья, радости от уверенности в себе и в своих
действиях.
  Жоффрей целовал ее лоб, гладил волосы.
  Они мало говорили в ту, еще полную ожидания, ночь, отделявшую их от
неизвестности наступающего дня и давившую тяжестью вчерашней кровавой
трагедии.
  Граф объяснил ей, почему в прошлом месяце, не остановившись в
Голдсборо, он направил свои паруса к заливу Святого Лаврентия.
  Пока он находился на реке Святого Иоанна, улаживая дела Фипса и
официальных лиц из Квебека, ему доставили с берега послание, извещавшее,
что ему могут быть предоставлены сведения чрезвычайной важности,
касающиеся "Единорога", герцогини де Модрибур и заговора, готовившегося
против него.
  Поэтому-то он и поспешил в залив. Сведения эти подкрепляли его
собственные, подсказанные интуицией соображения насчет того, что герцогиня
и корабль с оранжевым вымпелом, который неотступно шпионил за ними,
расставляя всевозможные ловушки, были каким-то образом связаны между
собой. Подозрение же закралось в его душу ухе в тот самый день, когда
герцогиня во всем своем великолепии высадилась в Голдсборо. Он, как и
Анжелика, уловил, правда, несколько отчетливее, чем она, фальшь в сцене,
разыгранной прекрасной "благодетельницей". К тому же у него после
тщательного осмотра обломков "Единорога" и жертв кораблекрушения сложилось
впечатление, что дело тут нечисто. А умалчивания Симона по поводу того,
куда он вел свой корабль и где сбился с курса, заставили его всерьез
задуматься...
  После эффектной сцены, когда герцогиня, спасшаяся каким-то чудом от
гибели в морской пучине, сошла на берег, Да еще столь элегантно, и потом,
чтобы привлечь к себе внимание и вызвать сочувствие, упала в обморок у их
ног, беспокойство графа еще более возросло. Что могло означать стремление,
проявленное людьми с разных кораблей, казалось бы, не имеющих ничего
общего между собой, попасть именно в Голдсборо? Какое-то подсознательное
чувство заставило графа увидеть во всем этом не просто случайность.
  Вот почему в тот самый день, когда Анжелика находилась у постели
герцогини, он продолжил разговор с Коленом Патюрелем, подробно
расспрашивая его обо всем. Ему хотелось знать, при каких обстоятельствах
Колен Золотая Борода получил разрешение отправиться с экспедицией в
Северную Америку, в каких словах ему описали земли, которые он должен был
захватить, а именно территорию Голдсборо. "Надо выгнать оттуда одного
пирата и находящихся с ним нескольких человек, не представляющих особого
значения", - сказали ему... Колен припомнил и то, как, вдохновляя его на
эту авантюру, ему несколько раз намекали, что "он там будет не один", что,
когда надо, его поддержат, что за всем этим стоит очень важное лицо,
владеющее одним из самых крупных состояний королевства, и что его вклад в
освобождение земель, предназначенных для французской колонии, не будет
забыт. По ходу рассказа кое-что стало проясняться. Пейрак начал постепенно
понимать, какие силы ополчились против него и что эти силы сколочены в
Париже при подстрекательстве Канады. Расплывчатые угрозы, за которыми
скрывалась чья-то безжалостная воля во что бы то ни стало уничтожить его и
всех, кто находился с ним, стали приобретать все более конкретные
очертания, и вдруг...
  - Вдруг, сам не знаю почему, я почувствовал, что есть одно неотложное
дело, которое мне надо незамедлительно уладить, - это помириться с вами..,
моя дорогая. Поэтому я и послал за вами Энрико.
  Сначала были только намеки, потом возникли дела и, наконец, были
расставлены всевозможные сети и ловушки. И вот, однажды вечером, на берегу
Голдсборо появилась женщина-демон. Но здесь ее самое подстерегли любовные
сети. И тогда она, предчувствуя свое поражение, испустила леденящий душу
вопль.
  - Стоит мне только подумать о ней, - произнесла Анжелика, - как а тут
же начинаю понимать, почему церковь относится с таким страхом и недоверием
к женщинам...
  - Была ли это просто женщина!..
  Заря разгоралась необыкновенно ярким светом. И в первых ослепительных
лучах солнца они увидели Кантора, который шел вдоль берега по верхней
дороге.
  Шел он спокойно. Глаза его были устремлены в сторону моря, над
которым поднималась густая пелена тумана.
  При таком обилии света и красок его юная красота выглядела особенно
эффектно. Белокурые волосы в сияющем ореоле, ясный взгляд, свежесть словно
умытой росой кожи, гордая, уверенная походка, все в нем излучало что-то
чистое и необъяснимо прекрасное.
  "Ангел-заступник". Разве не сама Амбруазина назвала его так?..
  - Откуда ты? - спросил юношу отец, когда тот приблизился.
  Анжелика тут же вмешалась:
  - Где ты ночевал?
  - Ночевал? - переспросил Кантор слегка надменным голосом. - Разве
кто-то на берегу спал этой ночью?
  - А Вольверина? Твоя росомаха? Где она?
  - Бегает по лесу. Между прочим, не следует забывать, что она -
настоящий дикий зверь.
  Он подошел к отцу, поздоровался с ним и поцеловал у матери руку.
Затем, осененный неожиданной идеей, оживившись, как ребенок, спросил:
  - А что это за слухи ходят, будто вы собираетесь провести вместе с
нами всю зиму в Квебеке? Вот было бы здорово! После Гарварда с его
теологией, после Вапассу, где я порядком наголодался, я не прочь пожить
светской жизнью. Струны моей гитары ржавеют и скоро совсем перестанут
звучать, не услаждая слух милых девиц. Что вы на это скажете, отец?
  Тело Амбруазины де Модрибур, разодранное на куски, нашли почти у
самого болота. Сразу подумалось, что на нее напал волк или дикая кошка. А
узнать ее смогли лишь по ярко-желтым, красным и голубым клочьям одежды.
  Священник из Тидмагуша, которому никак не удавалось договориться с
жителями насчет ее погребения, позабыв о своих обычных возлияниях,
отправился к Пейраку.
  - Как мне быть с отпущением грехов? - с беспокойством спросил он. -
Говорят, будто эта женщина была одержима дьяволом.
  - Отпустить, - ответил Пейрак. - Теперь это просто безжизненное тело.
Оно имеет полное право на уважение со стороны людей.


                                  Глава 27


  Сразу же после ухода священника появился Виль д'Авре. Он рассеял
тягостное впечатление от только что состоявшегося разговора, заявив без
лишних слов:
  Э - - Так вот, я их оба тщательно осмотрел и выбрал тот, что поменьше.
  - Тот, что поменьше? - с улыбкой спросил Пейрак.
  - Да, из двух захваченных вами кораблей я выбрал тот, что поменьше.
Ведь, насколько я понимаю, дорогой друг, вы собираетесь подарить мне один
из ваших боевых трофеев? Дружеские чувства, которые я испытываю к вам, так
же как и к мадам де Пейрак, обошлись мне довольно дорого! Между прочим,
одна потеря моего "Асмодея" чего стоит! На его чудесную отделку, да будет
вам известно, мне пришлось потратить целое состояние. Не говоря уже о тех
тысячах смертей, что уготовила мне посланная за вами в погоню
женщина-демон, и все из-за того, что я волею судеб оказался в ваших краях
и стал вашим союзником. Поэтому я считаю, что будет справедливо, если я
стану владельцем одного из отобранных у пиратов кораблей и тем самым
возмещу свои потери. Разве не так?..
  - Я полностью разделяю ваше мнение, - подтвердил Пейрак. - И хочу
лишь добавить, что все расходы по ремонту капитанской каюты и по отделке
корабля я беру на себя. Для этого я готов даже пригласить из Голландии
очень хорошего мастера. Он отделает корабль по вашему вкусу. Но, конечно,
всего этого недостаточно, чтобы отблагодарить вас за ту услугу, которую вы
мне оказали, маркиз!
  Губернатор Акадии даже покраснел от удовольствия, а его круглое лицо
озарилось счастливой детской улыбкой.
  - Значит, вы не считаете, что я претендую на слишком многое? Вы очень
любезны, дорогой граф! Впрочем, другого я от вас и не ожидал. Не надо
никого вызывать из Голландии. У меня в Квебеке есть замечательный мастер,
брат Лука... Вместе с ним мы создадим настоящее чудо...
  Жизнь постепенно входила в обычную колею. Одержав победу над
дьяволицей и показав себя с наилучшей стороны, Виль д'Авре снова стал
человеком расчетливым, пекущимся о своих интересах и удовольствиях.
  Но Анжелика всегда помнила, какой мужественный характер скрывался под
кружевной манишкой и расшитым камзолом маленького маркиза.
  - Он был просто великолепен! - сказала она Пейраку. - Если бы вы
только знали, сколько кошмаров нам пришлось пережить за последние дни в
Тидмагуше. Как только ни изводила меня эта Амбруазина. Каждый раз, когда
она появлялась, возникало ощущение опасности, растерянности, отчаяния, и
не было сил сопротивляться. Не будь со мной нашего Виль д'Авре, не знаю,
смогла бы я дать отпор всем ее злобным выходкам. Он рассеивал мой страх,
смягчал своими шутками любое, самое драматическое положение. Только он
сумел помочь мне сохранить уверенность в том, что вы непременно вернетесь,
и все уладится. Не затем ли, чтобы отыскать и привезти с собой важного
свидетеля, священника, месье Кантена, вы так спешно отправились в
Ньюфаундленд?
  - Да. В послании, которое дошло до меня, когда я находился на реке
Святого Иоанна, оказались очень важные для меня сведения. Например, я
узнал о священнике, выброшенном за борт "Единорога". Священник, которого
удалось спасти у берегов Ньюфаундленда, по всей видимости, немало знал и
об этом корабле, и о самой его владелице.
  - А от кого же вы получили такое послание, будучи на реке Святого
Иоанна?
  - От Никола Пари.
  Анжелика широко раскрыла глаза.
  - От кого? А я-то считала его очень опасным человеком!..
  - Так оно и есть. Это хитрый и бессовестный человек. К тому же
развратный и злой, но мы с ним не враги. Эта история со священником,
выброшенном в море, к нему пришла из Ньюфаундленда. Так как в ней
упоминалось о Голдсборо, это показалось ему подозрительным, и он решил
предупредить меня, с тем, чтобы я сам лично во всем разобрался. К тому же,
он не терпит никакого вмешательства со стороны чужих людей в дела Акадии,
властелином которой он по праву себя считает. В его расчеты входило также
договориться со мной по поводу своих земель. Поэтому он предпочел вести со
мной честную игру и предупредил меня о том, что кое-кто не прочь бы
подставить мне ножку. Правда, все это нисколько не помешало ему, когда он
познакомился с прелестной герцогиней, поддаться ее губительному очарованию.
  - Но как ей удалось добраться сюда?
  - На корабле "Голдсборо". Я случайно встретил ее в Эве. Там Фипс,
насмерть перепуганный, наконец-то избавился от нее. Он предпочел лишиться
всех своих заложниц, чем бороться дальше с искусительницей. Я просто не
смог оставить этих женщин на произвол судьбы в таком забытом богом месте.
Мне пришлось взять их с собой и привезти сюда. Здесь у них было больше
шансов сесть на корабль, отправляющийся в Квебек.
  - И тут настала ваша очередь столкнуться с этой искусительницей?
  Пейрак улыбнулся и ничего не сказал. А Анжелика продолжала:
  - ..И конечно же, во время этого переезда ей удалось незаметно
похитить ваш камзол. С помощью какой же дьявольской прозорливости она
угадала, что сможет в один прекрасный день воспользоваться им для того,
чтобы довести меня до полного отчаяния? Как она могла узнать, что я приеду
в Тидмагуш и там встречусь с ней лицом к лицу? Она предчувствовала все...
Прежде чем покинуть Голдсборо, она назначила вам свидание в Порт-Руаяле?
  - Мне? Свидание? А зачем мне понадобилось свидание с этой ведьмой?
  - Она хотела, чтобы я поверила...
  - И вы поверили?
  - Пожалуй да.., но не совсем.
  - И вы, в свою очередь, немного испугались? Граф, глядя ей в глаза,
улыбался.
  - ..Вы, известная соблазнительница, не знавшая ни единого поражения и
покорившая сердца даже самых великих монархов, или скорее, самых грозных
тиранов?
  - Разве она не была мне достойной соперницей, такая ловкая и
неотразимая? Разве нет? Даже неотразимей меня, да к тому же у нее было
много преимуществ, и это могло вам нравиться, например, ее ученость и...
  - Ученость ее была какой-то искусственной и не совсем нормальной, она
скорее отпугивала меня, чем привлекала. Как вы могли сомневаться во мне,
любовь моя? Как могли подумать, что я чем-то обижу вас?.. Разве вы не
знаете, что для меня нет на свете женщины желаннее вас, не знаете,
насколько сильна ваша колдовская власть надо мной? Кто же может
соперничать с вами в моем сердце? Это просто невероятно!
  Разве вы не знаете, что настоящая женщина - загадочная и вместе с тем
бесхитростная, и это очень редкое сочетание вызывает у мужчин гораздо
более глубокую страсть, чем уловки самой ловкой соблазнительницы?
  Конечно, не стоит недооценивать плотские соблазны, и даже отнюдь не
самые глупые из нас часто не могут устоять перед пьянящей силой
прекрасного женского тела. Но мне, околдованному вашей красотой и вашим
неотразимым обаянием, какая мне была надобность в этой женщине со всеми ее
неоспоримыми достоинствами? К тому же она с самого начала почувствовала,
что я отношусь к ней с подозрением. Не сумев покорить меня своими, как я
уже сказал, достоинствами, она притворилась, что покидает Голдсборо
насовсем. Ей стало ясно, что меня удерживает на месте только моя
подозрительность. Затем, сразу же после того, как я перестал думать о ней
и, успокоенный ее отъездом, отправился на реку Святого Иоанна, она
вернулась, чтобы опутать вас своими сетями, вас, мою любовь, мое самое
драгоценное сокровище. Вы видите, что даже я, со всей своей
подозрительностью и прозорливостью, не смог расстроить все хитрые планы
этого дьявольского создания!
  - Она была ужасна! - прошептала Анжелика и невольно вздрогнула.
  Они, наверное, никогда бы не закончили этот разговор, если бы стали
перечислять все ловушки, которые Амбруазина расставляла на их пути, и те,
в которые они попадались, и те, которые им чудом, словно с помощью
какой-то невидимой силы, удалось избежать... Они не могли не вспомнить,
как она, обуреваемая дикой ревностью и сатанинской ненавистью, хотела
погубить Абигель лишь только потому, что Анжелика очень ее любила. Во
время родов она лишила Абигель необходимой помощи. Сообщники носили по ее
приказу спиртное старой индианке. Нельзя было забыть и то, как она, чтобы
удалить метра Берна, распространила слух о том, что будто бы приближается
отряд ирокезов, и, воспользовавшись его отсутствием, подсыпала какое-то
зелье в кофе Анжелики, но, по чистой случайности, выпила эту чашку мадам
Каррер... А потом, чтобы отвести от себя подозрения, притворилась, будто
тоже находится под воздействием этого снадобья.
  Несколько позже, под предлогом навестить Абигель, она пришла к ней и
подлила яду в лекарство, которое, как ей было известно, приготовила для
роженицы Анжелика.
  Вспомнили они и о торговце пряностями, который, выйдя из леса на
берег Тидмагуша со своим слугой-индейцем, прояснил историю с красной
наволочкой... Этот торговец продал герцогине де Модрибур сильный яд,
который она потом подлила в лекарство. Торговец носил с собой много
разного зелья. Но Жоффрей де Пейрак определил, что в данном случае это был
яд не растительного происхождения, а обыкновенный мышьяк.
  Торговец помог изготовить и запал, от которого взорвался "Асмодей".
  Узнав обо всем, Виль д'Авре хотел арестовать этого человека. Но, как
выяснилось потом, этот бродяга был тоже своего рода жертвой Дьяволицы и ее
сообщников. Преследуемый за то, что он слишком много знал, он, так же, как
Кловис, мог поплатиться жизнью. Ему пришлось скрыться в лесу, где он долго
жил отшельником и откуда вышел, когда силы его были на исходе.
  - Ну, хорошо! - решительно сказал губернатор Акадии. - Я оставляю
себе гамак индейца и этот кусок нефрита. Жизнь я ему сохраню.
  Бедняга улегся прямо на песчаном берегу, положив руки под голову. Его
слуга, желтокожий индеец, присел на корточки рядом. Так они и стали ждать,
пока придет какой-нибудь корабль. "Бессмертный" должен был приплыть сюда к
осени, забрать торговца и доставить его на острова.
  Первым прибыл Фипс. Чтобы разыскать графа де Пейрака, англичанин даже
пошел на риск, появившись во французских водах.
  Прослышав о том, что граф собирается отправиться в Квебек для
переговоров по поводу Мэна, он привез с собой всякого рода рекомендации,
полученные от правительства Массачусетса. Ему было также поручено
расследовать обстоятельства смерти английского пастора, убитого в
Голдсборо каким-то иезуитом.
  Привезли французского солдата Адемара. Пуритане заявили, что они не
правомочны распоряжаться дальнейшей судьбой этого человека. Было трудно
решить, что с ним делать: судить его или повесить. Решили, что лучше
всего, без лишнего шума, передать его французам.
  Адемар высадился как герой. А Фипс, наоборот, потерял почти весь свой
задор. Он с опаской то и дело оглядывался по сторонам, и когда его
заверяли, что он находится на нейтральной территории и ему нечего бояться
нападения со стороны канадцев, он все равно не успокаивался. Успокоился же
он окончательно лишь тогда, когда узнал о том, что герцогини нет больше в
живых, и он не рискует снова встретиться со столь опасной для него
женщиной.
  Трагическая смерть Амбруазины глубоко взволновала владельца здешних
земель Никола Пари. Старый бандит болезненно воспринял это известие. Оно
расстраивало все его планы как относительно состояния герцогини, так и,
кто знает, относительно той страсти, которая овладела стариком.
  За какие-нибудь два дня волосы его совсем побелели, а сам он заметно
сгорбился. Подписав все необходимые бумаги, он спешно продал все свои
земли графу де Пейраку, невзирая как на протесты маркиза де Виль д'Авре,
который долго втолковывал ему, что правительство Квебека должно быть
осведомлено о его сделках, так и на вопли своего зятя по поводу наследства
и прав преемственности:
  - "Кансо, старый плут, у тебя и так всего достаточно!" - сказал он
ему на прощание, и в один из ветренных дней ранней осени последний раз
спустился на берег своих американских владений, чтобы взойти на борт
бретонского рыболовецкого судна.
  Ветер в то утро был порывистым. На молу с нетерпением ожидали, когда
Пари закончит свой разговор с губернатором Виль д'Авре. А они, отойдя в
сторонку и приблизившись почти вплотную друг к другу, голова к голове, нос
к носу, как в исповедальне, долго о чем-то шептались, судя по их виду, о
чем-то крайне важном.
  Наконец, плотно запахнувшись в свой широкий плащ и крепко сжимая под
мышкой какую-то маленькую шкатулку, бывший хозяин побережья поднялся на
поджидавшее его бретонское судно. Подняв паруса, судно стало постепенно
удаляться от берега, навсегда увозя старика из Тидмагуша.
  Виль д'Авре, потирая от удовольствия руки, поднялся на берег.
  - Прекрасная сделка! Когда мы начали прощаться, я сказал старому
мошеннику: "Деньги, которые вы мне задолжали в прошлом году, можете
оставить себе, но только при одном условии - вы даете мне рецепт
приготовления молочного поросенка, точно такого, как тот, который мы ели в
вечер нашего прибытия, собравшись в вашей полутемной лачуге". Вы помните,
Анжелика?.. Правда, в тот вечер нас занимали несколько иные мысли, но тем
не менее молочный поросенок с хрустящей корочкой был великолепен. Я знаю,
что старый плут, будучи большим чревоугодником, время от времени сам
брался за приготовление еды. До того, как стать морским пиратом и хозяином
побережья, он работал поваром. Короче, я его прижал, и ему пришлось
раскрыть свой секрет, тем более, что другого выхода у него не было. Теперь
мне известно все, вплоть до мелочей... Этот рецепт индейцев ему передал
один из его друзей, морских разбойников, вернувшись из плавания с заходом
в Китай... Так вот, в земле выкапывается большая яма, куда закладываются
горячие угли... Нужен еще особый китайский лак, но у нас его можно
заменить нашей прекрасной смолой. Я пошлю за ней в лес индейских
ребятишек... Марселина, Иоланда, Адемар, идите скорее сюда... Принимаемся
за работу...
  Он снял шляпу, сюртук, закатал кружевные манжеты.
  - А теперь, оставшись наконец в компании добрых людей, мы устроим
королевский пир... И вы, англичанин, тоже снимайте вашу треуголку и
помогите мне поджарить мясо... Сегодня вам придется попировать на
французский манер. А овсяную кашу, с которой вы не расстаетесь в Новой
Англии, на сей раз забудьте.
  Когда все уже было почти готово, Марселина принялась за мидии. Она
раскрывала их с такой молниеносной быстротой, что все невольно
залюбовались ее работой. Тем временем на песчаном берегу соорудили большие
деревянные столы на козлах и начали расставлять блюда с ароматными,
аппетитно подрумяненными яствами. Каждому из участников хотелось внести
свою лепту. Даже интендант Карлон взялся за приготовление соуса.
  Когда наступила ночь, зажгли факелы и разложили костры.
  - Ну что, баски, станцуем напоследок! - крикнул Эрнани д'Астигуерра.
  - Последнюю нашу фарандолу, а там уж и в путь, в родную Европу.
  Несмотря на все старания злых сил омрачить настроение людей,
последние летние дни были просто великолепны.
  На следующее утро корабль басков, подняв паруса, взял курс на Европу.
За ним последовал Фипс, держа путь в Новую Англию.
  Чего же еще можно было ожидать под этим опаловым небом? Дожди еще не
начинались. Слетая с деревьев, с елей, с почерневших кустов терновника,
пороховая пыль крупинками оседала на прибрежных скалах. Откуда-то издалека
тянуло дымом пожаров.
  Пребывание в плену у англичан очень изменило Адемара. Он стал
расторопнее, смекалистей. В этот вечер, выступая в роли шеф-повара, он
очень ловко обслуживал благородную компанию за столом. Белый колпак на
голове, который он сам себе смастерил, как нельзя лучше сочетался с его
поношенной солдатской формой. Когда наступил час пиршества, он
торжественно объявил:
  - Вот этот омар приготовили для вас мы вдвоем с Иоландой. Попробуйте,
прошу вас!
  - Какой замечательный парень, - заметил Виль д'Авре. - Я бы не прочь
взять его к себе на службу. А вам, Анжелика, я советую взять в качестве
горничной маленькую Иоланду. Несмотря на свой хмурый вид, эта девчушка
просто очарование. Мне она очень нравится и хотелось бы как-то вытащить ее
из этой дыры. К тому же, она, кажется, очень подружилась с Адемаром...
  Анжелика, наблюдая за "маленькой" Иоландой, когда та ловко, словно
турецкий грузчик, носила корзины с мокрыми мидиями, плохо представляла ее
в роли горничной.
  - Ну, хорошо! Пусть она будет вашим телохранителем, - предложил Виль
д'Авре. - В Квебеке это может пригодиться...
  - Но, позвольте, - вмешался сидевший за столом вместе со своими
людьми Карлон. - Объясните мне, пожалуйста, граф, - и он повернулся к
Жоффрею де Пейраку, - это что, шутка или вполне серьезно? Я все время
слышу, как маркиз разговаривает с мадам де Пейрак, будто он твердо
убежден, что вы поедете в Новую Францию и даже проведете в ее столице
целую зиму.
  - Ну, конечно же, они поедут, - подтвердил Виль д'Авре, гордо вскинув
голову. - Я их пригласил к себе в гости и не допущу, чтобы кто-то
обращался с моими гостями непочтительно...
  - Но, позвольте, вы переходите всякие границы, - возмутился интендант
Новой Франции. - Вы говорите так, словно речь идет о какой-нибудь
развлекательной прогулке по кварталу Марэ! Когда вам что-то взбредет в
голову, вы совершенно теряете чувство реальности. Мы же не в центре
Парижа, а за тысячу лье от него в несем ответственность за то, что
происходит на этих пустынных и опасных землях. Месье де Пейрак здесь
посторонний, незаконно вторгшийся чужак, и наша с вами обязанность
выдворить его отсюда, а если он вздумает отправиться в Квебек, то мы
должны будем рассматривать его как врага, нарушившего наши территориальные
воды. К тому же, небезызвестно, что город очень неоднозначно относится к
графине, его супруге. Для этого есть кое-какие основания. Отношение к ней
предвзятое. Ей приписывают власть над какими-то темными силами,
рассказывают о ней всякие ужасные истории. Если она вдруг осмелится
появиться на улицах Квебека, ее забросают камнями!..
  - А у меня в ответ есть ядра, - решительно возразил Пейрак.
  - Прекрасно! Я фиксирую ваше заявление! - воскликнул Карлон
торжествующе-саркастическим тоном. - Вы слышите, маркиз? Хорошенькое
начало!
  - Стоп! - раздался повелительный голос маркиза де Виль д'Авре. -
Только что мы здесь, все вместе, отведали прекрасного омара. А это
доказательство того, что все можно уладить. Я буду говорить вашим языком,
господин интендант. В политическом отношении визит месье де Пейрака
совершенно необходим. Поскольку мы находимся далеко от солнечного Версаля,
то есть от его капризов и парижских чиновников, воспользуемся случаем и
будем действовать как разумные люди. У нас достаточно ума, чтобы, прежде
чем начнется драка, сесть за стол и спокойно поговорить. Вот почему я не
ради пустых слов, как вы изволили заметить, твердо настаиваю на том, чтобы
этот визит состоялся. И очень важно, чтобы мадам де Пейрак поехала вместе
с мужем. Именно своим присутствием, когда ее получше узнают, она сможет
рассеять настороженность и враждебность, которые вызваны всякими нелепыми
сплетнями на ее счет. Сплетни совершенно надуманные, но они систематически
распространяются с единственной целью: настроить общественное мнение на
разрешение сложившейся между нами и графом де Пейраком конфликтной
ситуации с помощью силы.
  - Распространяются кем? - зло спросил Карлон. Виль д'Авре не стал
уточнять. Он знал, что Карлон закоренелый галликанец и сторонник иезуитов.
И не стоило подливать масла в огонь.
  - Согласитесь, что я прав, - продолжал он, твердо настаивая на своем.
- Вы лично могли убедиться, что здесь, как и там, в Голдсборо, на реке
Святого Иоанна, где месье де Пейрак основал свой порт и надежно закрепил
свои позиции по всему побережью Кеннебека, он показал себя человеком, с
которым шутки плохи, и выдворить его оттуда будет не так-то легко. Поэтому
только разумное решение, я подчеркиваю это, поможет разрешить спорный
вопрос. Конечно, если мы действительно хотим сохранить мир, как в Новой
Франции вообще, так и в Акадии, в частности.
  - Ясно! Ясно! - отметил с горечью Карлон. - Держу пари, что вы уже
договорились с ним о причитающейся вам доле...
  - Ха! Кто же вам мешает сделать то же самое? - возразил Виль д'Авре.
  Обмен мнениями был настолько бурным, что Анжелика напрасно пыталась
вставить хоть слово. Ей, как она считала, тоже было что сказать. Но она
заметила, что Жоффрей делал ей знаки не вмешиваться в разговор.
  Позже, отведя ее в сторону, он объяснил ей, почему с некоторых пор
полностью разделяет мнение маркиза насчет необходимости ему самому поехать
и лично объясниться с правительством Квебека. Несмотря на серьезную
опасность затеи, как для него, поскольку он считался союзником англичан и
давно уже был осужден инквизицией, так и для нее, изгнанной королем
Франции, несмотря на риск попасть в какую-нибудь западню и оказаться как в
мышеловке в самом густонаселенном французами месте - Квебеке, - несмотря
на все эти обстоятельства, их положение в Северной Америке отныне было
таково, что позволяло графу вести разговор на равных с любыми
представителями власти в этих отдаленных колониях. Эта отдаленность сама
по себе меняла условия встречи. Чувство оторванности от родины, которое
испытывали французы, живя в Канаде, а точнее, заброшенность оставленных на
произвол судьбы людей, сделали их более независимыми, более способными
решать вопросы, непосредственно их касающиеся, с учетом требований времени
и не оглядываясь на прошлое.
  Пейрак уже убедился в благожелательном отношении к нему губернатора,
месье де Фронтенака, гасконца, как и он сам. Это было большим подспорьем в
его положении.
  Следовало иметь в виду еще одну немаловажную фигуру среди участников
столь бурной дискуссии, которая не сказала пока своего веского слова. Это
был епископ, монсеньор Лаваль, весьма значительная личность, от которого
зависело очень многое.
  Оставались иезуиты, явно враждебно настроенные, и особенно самый
влиятельный из них, отец д'Оржеваль. Он, по всей видимости, являлся
главным вдохновителем того дьявольского заговора, жертвами которого они
чуть было не стали. До сих пор он уклонялся от прямой встречи. Присутствие
противников в Квебеке заставит его начать борьбу и открыто встретиться с
ними. Если же он будет продолжать уклоняться, то позиции его, несомненно,
ослабнут. Как известно, в таких политических встречах отсутствующие всегда
не правы.
  Все это укрепило графа де Пейрака в намерении лично посетить столицу
Новой Франции, заранее обдумав все детали, связанные с таким визитом. Он
втайне принял это решение еще до того, как покинуть Голдсборо и
отправиться на реку Святого Иоанна, предусмотрев при этом возможность
отказаться от поездки, если до осени возникнут какие-нибудь непредвиденные
обстоятельства, которые помешают осуществлению задуманного плана. Он
назначил на первые числа октября встречу с "Бесстрашным" в заливе Святого
Лаврентия, а Ванерека тем временем отправил в богатые испанские города
Карибского залива для закупки подарков, предназначенных для вручения
именитым лицам Квебека.
  Понимая главную причину, которая заставляла Анжелику сдержанно
относиться к его планам, - не столько боязнь заново столкнуться с жителями
Квебека, сколько беспокойство за дочь, с которой она будет разлучена целую
зиму и не будет иметь при этом возможности часто получать известия о ней,
- Пейрак отправил письмо итальянцу Поргану, главному управителю в Вапассу.
В нем он просил Поргана сопроводить маленькую Онорину в Голдсборо, откуда,
следуя Дальнейшим указаниям, переданным им Колену, корабль доставить ее в
залив Святого Лаврентия, прямо в объятия заждавшихся родителей.
"Ларошелец", корабль, на котором она должна была находиться, наверное, уже
огибал полуостров Новой Шотландии. Оставалось ждать всего несколько дней.
  Все помехи были устранены, и Анжелика с легким сердцем предалась
чувству радостного ожидания встречи со своей девочкой, которая никогда еще
не была ей так дорога. Приятное волнение охватывало ее при мысли о скорой
поездке в Квебек. Она стала внимательнее прислушиваться к восторженным
рассказам маркиза де Виль д'Авре об этой удивительной стране. Сам маркиз
активно готовился к предстоящему пребыванию в Квебеке, заранее обдумывая
программу предстоящих развлечений и празднеств, перед которыми поблекнут
самые блестящие торжества в Версале.
  - Версаль! Не говорите мне о нем! Это слишком громоздкая машина. Ее
нельзя растормозить. Это прожитый этап в нашей жизни. По-настоящему можно
развлекаться лишь в тесном кругу...
  Из двух ожидаемых кораблей первым прибыл "Бесстрашный" и встал на
якорь в одной из бухточек Королевского острова, а Ванерек, взяв с собой
только своего помощника, отправился к графу де Пейраку в Тидмагуш, чтобы
передать ему закупленные по его просьбе подарки.
  Встретившись тайно с графом, он избавил жителей от неизбежности снова
увидеть отвратительные физиономии висельников из бывшей свиты Амбруазины,
а то, что Аристид Бомаршан побывал у названого брата Гиацинта Буланже, с
которым его связывали мрачные события, происшедшие на берегу, и выторговал
у него остатки патоки для приготовления своих любимых настоек,
беспокойства никому не доставило.
  Что же касается подарков для дам и влиятельных лиц Квебека, то
Ванерек выбрал самые что ни на есть лучшие. Монастыри будут довольны,
получив в дар прекрасно выполненные картины религиозного содержания. Для
церкви предназначались предметы культа из чистого золота и позолоченного
серебра. Для светских лиц были выбраны красивые безделушки, драгоценные
украшения, ангелочек из золота, покрытый эмалью, работы знаменитого
итальянского мастера пятнадцатого века, массивная золотая чаша - тоже
итальянской работы, представляющая собой раковину на подставке в виде
черепахи из золота, украшенной чеканкой и инкрустированной роговыми
чешуйками. На панцире черепахи сидела ящерица из зеленого нефрита.
  Жоффрей де Пейрак отложил это маленькое чудо в сторону и сказал: "Это
для мадам де Кастель Морга".
  Но особенную ценность представляли два золотых ковчежца с вложенными
в них восковыми пластинками. Изготовленные для пасхальной мессы, которую
служил сам папа римский, и освященные им, эти пластинки, будучи большой
редкостью, считались очень ценными амулетами, и те, кто ими обладал,
находились под особым покровительством всех святых и девы Марии. Ванерек
раздобыл их у одного испанского епископа неизвестно каким образом: то ли в
обмен на какую-то услугу, то ли с помощью угрозы. Главное, амулеты были
подлинными, безо всякой подделки.
  Пейрак оставил один ковчежец для монсеньора Лаваля, а другой - на
удивление всем - для женщины, которая содержала в Нижнем городе притон и
потому обладала определенной тайной властью над всем мужским населением
Квебека. Звали ее Жанина Гонфарель.
  Закуплены были в огромном количестве и ткани всех видов: бархат и
шелк, платья и множество всяких украшений к ним. Анжелика с помощью
королевских невест все рассортировала и как следует упаковала.
  Невест, естественно, брали с собой. Можно было надеяться, что
первоначальный план их поездки в Америку осуществится, что они найдут,
наконец, среди канадских холостяков достойных женихов и со временем
забудут о той ужасной истории, невольными участниками которой они
оказались. Дельфина, проявив твердый характер и смекалку, всю заботу о них
взяла на себя. Она часто и подолгу разговаривала с Анжеликой. События,
которые ей пришлось пережить, наложили на нее особый отпечаток. В одном из
разговоров она попросила Анжелику взять ее, когда они приедут в Квебек, к
себе горничной.
  Но Анжелика уже взяла на это место Иоланду. К тому же, считая все их
планы преждевременными, она надеялась, что Дельфина, согласно своему
договору, познакомится в Квебеке с молодыми офицерами и одумается. А пока,
до их прибытия в Квебек, она посоветовала Дельфине продолжать заниматься
своими подопечными.
  - К тому же мы и сами не знаем, какой нас там ожидает прием. Очень
возможно, что вам придется с нами расстаться.
  Необходимо было позаботиться и о дальнейшей судьбе Жоба Симона,
бывшего капитана затонувшего "Единорога", который в сопровождении
спасшегося вместе с ним юнги бродил, как призрак, по всей округе.
  Граф де Пейрак предложил ему место капитана на рыболовецком судне,
принадлежавшем морскому флоту Голдсборо, который отныне должен был
курсировать вдоль всего побережья Тидмагуша, снабжая местное население
вяленой рыбой и доставляя на корабли, прибывающие из Европы и делающие
здесь свою первую остановку после плавания через океан, питьевую воду и
свежие продукты.
  Предполагалось также, что перешеек Шигнекто будет поддерживать связь
как с Французским заливом, так и с Голдсборо.
  Анжелика, увидев живым и здоровым старого капитана с его обветренным,
красным лицом, очень удивилась и стала расспрашивать, откуда он появился и
что с ним было все это время. Когда он решил бежать вместе со своим юнгой
из осиного гнезда, где они все в тот момент находились, она и представить
себе не могла, что бедняге удастся ускользнуть от убийц, рыскавших всей
бандой в лесах. Старый капитан рассказал ей, как он, прибегнув к хитрости,
остался в живых.
  - Я не пошел через лес. Было ясно, что там "они" быстро меня схватят.
Я забрался в расщелину, похожую на грот, которую разглядел между скал.
Там-то мы с парнишкой и спрятались, дожидаясь прибытия месье де Пейрака.
  - Чем же вы питались?
  - Один из бретонцев, парень, с которым я жил когда-то на острове
Сейне и которого я сразу узнал, приносил нам каждый день еду. Вот так и
перебивались.
  Бедняга капитан постепенно оправился от пережитых ужасов и опасных
приключений, пришел в себя. Установленный на носу его нового корабля
золоченый единорог с острым бивнем из настоящей кости нарвала, стойко
отражавший натиск пенистых морских волн, понемногу его успокоил.
  Прежде чем отправиться к себе домой, на берег Французского залива,
Марселина зашла к Анжелике.
  - Месье Виль д'Авре просит меня оставить ему Херувима, - пояснила
она. - Он хочет взять его с собой в Квебек и дать ему там соответствующее
воспитание. Но я все время отказывала ему. Херувим еще маленький, и к тому
же ребенок - не игрушка, которую можно показывать в богатых салонах. А
теперь, когда я узнала, что вы тоже отправляетесь в Квебек и берете с
собой Иоланду, я решила отпустить его хотя бы на год, доставив
удовольствие и месье губернатору. Зная, что малыш будет там с сестрой и
под вашей опекой, я поняла, что мне не стоит беспокоиться. Но я поставила
одно условие: вы, и никто другой, будете распоряжаться его судьбой...
  На горизонте показался парус "Ларошельца". Наступал миг всеобщего
ликования.
  Жители, собравшись на берегу, с нетерпением поджидали шлюпку с
пассажирами, среди которых уже можно было разглядеть белый капор Эльвиры
Малапрад и маленькую фигурку Онорины, закутанную в широкую и длинную
накидку.
  Анжелика первой вошла в воду. Ей не терпелось поскорее обнять свою
дочурку, прижать ее к сердцу. Не переставая целовать ее, она любовалась
ею, радуясь, что девочка повзрослела и стала еще красивее.
  Жизнь постепенно входила в свою колею, наполняясь мирными семейными
радостями.
  Октав Малапрад вместе с очаровательной супругой, протестанткой из
Ла-Рошели, вызвался лично сопроводить Онорину до конечного пункта ее
путешествия. Они привезли из Вапассу массу всяких новостей. Дальше их путь
лежал в Голдсборо, где их ожидали два сына, Тома и Бартоломе, с которыми
они собирались провести зиму. Октябрь был уже на подходе, и возвращение в
Верхний Кеннебек без особой на то надобности могло оказаться рискованным.
  В Тидмагуше так много говорили об Онорине, что те, кто не знал
девочку, в частности королевские невесты, очень обрадовались ее приезду.
Она то и дело переходила из рук в руки. Все любовались ее очаровательным
личиком и падавшими на плечи чудесными, цвета меди, кудрями.
  Прибежал Кантор, а вслед за ним Вольверина.
  - А! Вот и наш Рыжик! - закричал он. - Как вы себя чувствуете,
красавица?
  Он схватил сестричку на руки и принялся отплясывать джигу,
приговаривая:
  - Мы едем в Квебек! Мы едем в Квебек!.. Когда радостное волнение
немного улеглось, Онорина, Отдышавшись, подошла к Анжелике и торжественно
заявила:
  - А котенок тоже здесь, со мной! Я его привезла тебе. Ему так
хотелось повидать тебя!
  Итак, все заканчивалось хорошо.
  Котенок теперь был здесь вместе со всеми. Тот самый жалкий, но
бесстрашный котенок с корабля, который появился перед Анжеликой в тот
далекий вечер, когда она дежурила у постели герцогини де Модрибур. Чистая
шаловливая душа, воплотившись в котеночка, пришла в этот мир, чтобы
служить людям своего рода защитой и предупреждением.
  Котенок устроился на столе капитанской каюты и тщательно занимался
своим туалетом. А сидящие по обеим сторонам стола Онорина и Херувим
наблюдали за "им. Он тоже за это время подрос. У него был красивый
пушистый хвост, длинная шея и очаровательная мордочка. Привязанность и
любовь к Анжелике чувствовались во всем его поведении.
  Раздув паруса навстречу северным ветрам, красавец "Голдсборо", мерно
покачиваясь на волнах, проплывал мимо островов залива Святого Спасителя.
  По пути они сделали остановку в Шедиаке. Маркизу де Виль д'Авре нужно
было забрать оттуда свой чудом уцелевший багаж и в первую очередь
голландскую печку. Ящики и тюки лежали на месте нетронутыми. Было видно,
что Александр уже давно не появлялся здесь.
  - Не переживайте, - обратился к губернатору Акадии сходивший на берег
Дефур. - Пришлем мы вам вашего белокурого парня.., наступит день.., и он
наконец устанет от этих сумасшедших спусков по речным порогам. Что вы
хотите! Молодость есть молодость!..
  Флотилия, которую граф де Пейрак вел в Квебек, состояла из пяти
кораблей. Это были "Голдсборо", захваченные у пиратов Амбруазины два
корабля, которыми командовали граф д'Урвилль я Барсампюи, и с ними две
небольшие голландские шхуны. Одной из них, "Ларошельцем", управлял Кантор,
а другую вел Ванно.
  В качестве гостей на борту "Голдсборо" находились Кар-лон, его
географ м Виль д'Авре.
  - В качестве гостей или.., заложников? - полушутя-полусерьезно то и
дело спрашивал Карлон.
  Маркиз только пожимал плечами. Настроение у него было прекрасное. Все
со временем уладится! А пока он издалека внимательно изучал "свой" корабль
и думал, как украсить его я какое дать ему имя.
  - А что стало с вашим корабельным священником? - спросила как-то
Анжелика. - Он ведь нашел вас в Голдсборо, а потом словно испарился в
воздухе.
  - Примерно так оно и есть... Он не захотел поехать со мной в
Тантамар. Ему, видите ли, не нравится Марселина. А когда он вздумал
возвратиться в Квебек, я ему сказал: "Меня это не волнует! Если хотите,
отправляйтесь в Квебек пешком". Он так м сделал. Пошел.., пешком. В самом
воздухе Акадии, наверное, есть что-то такое, что даже самых степенных
священнослужителей заставляет совершать безрассудные поступки. Но не
беспокойтесь. Он прекрасно дойдет. Держу пари, что первым, кого мы увидим
на набережной в Квебеке, будет он...
  По пути им встретилась флотилия северных индейцев, и они как следует
их разглядели. Это были люди маленького роста, какие-то невзрачные, с
желтой кожей. Говорили, что они людоеды, и называли их эскимосами, что
означает "пожиратели сырого мяса". За мизерную порцию водки им удалось
выменять у них великолепную шкуру белого медведя. Граф де Пейрак велел
сделать из нее шубу для Анжелики, а заодно и для Онорины. Девочка была
очаровательна в этом наряде, настоящая снежная принцесса с волосами цвета
червонного золота.
  - Ваша дочь восхитительна, граф, - заметил Виль д'Авре. - У нее
осанка королевы, а лицо необыкновенной красоты. И откуда у нее это золото
в волосах?
  Он с нежностью посмотрел на Херувима.
  - Я обязательно закажу для него костюм из голубого бархата... Ах,
семейная жизнь! Что и говорить, это так хорошо... Что вы скажете, если я
женюсь на Марселине?
  Все начали возражать. Марселина в Квебеке! Невозможно! Французский
залив потеряет тогда одну из самых лучших своих представительниц.
  К Онорине и Херувиму, играющим с котенком, присоединился еще один
ребенок. Это был Аббиал, сирота из Швеции, которого отец де Верной
подобрал на набережной Нью-Йорка.
  Когда, в день прибытия Онорины, он вышел вместе с ней из шлюпки, все
с облегчением вздохнули. Маленький иностранец, как оказалось, не стал
жертвой сообщников Амбруазины.
  В Голдсборо его увидели уже после отплытия Амбруазины и Анжелики в
Порт-Руаяль, когда он выходил из леса. Его привели к Колену Патюрелю, и он
рассказал, как сбежал, испугавшись этой демонической женщины, против
которой его в свое время предостерегал отец де Верной. Он же попросил
мальчика в случае, если с ним что-то случится, багаж и письмо передать в
собственные руки мадам де Пейрак. Видимо, иезуит уже тогда предчувствовал
близкую смерть. После неожиданного исчезновения своего защитника мальчик
пытался проникнуть в Голдсборо и увидеться там с Анжеликой. Однажды к нему
подошел какой-то человек, но мальчик почувствовал, что намерения у него
были отнюдь не добрые, и сразу же убежал. Несколько дней подряд опасный
незнакомец выслеживал его. Наконец мальчику все-таки удалось пробраться в
форт и найти там Анжелику. Но в тот самый момент, когда он передавал ей
письмо, Амбруазина снова возникла перед ним. Охваченный ужасом, он
пустился наутек и спрятался в лесу, где и жил как дикий зверь, изредка
выходя на опушку близ форта. Узнав, что злая фурия уехала насовсем, он
сразу же отправился к губернатору Колену Патюрелю.
  Теперь мальчика везли в Квебек, потому что он был крещеным и потому
что такова была воля отца де Вернона. А его свидетельства, хотя и
по-детски наивные, подтверждающие текст письма, написанного известным
иезуитом, могли оказаться в какой-то степени полезными.
  Итак, фигуры в начатой этим летом партии постепенно занимали свои
места на шахматной доске. Кантор вспомнил, как он, выполняя поручение
отца, обследовал острова в заливе у горы Мон-Дезер, неподалеку от
Голдсборо. Высадившись на одном из этих островов, недавно покинутом
командой, закончившей ремонт своего корабля, он обнаружил флаг с
изображением когтистого льва. Вероятно, это был тот самый корабль с
оранжевым вымпелом, где дьяволица встретилась со своим братом, чтобы
забрать у него плащ с алой подкладкой и красные чулки...
  - Почему же ты не рассказал мне об этом раньше? - спросила Анжелика
сына. - Мне ведь с таким трудом удалось узнать, что у нее были
сообщники... Нам бы тогда это очень помогло... И мы выиграли бы время.
  - Но она бы тогда всполошилась и стала бы, наверное, настороженно
относиться ко мне. Вы в то время еще ни в чем ее не подозревали, а мое
положение было очень шатким.
  В ходе разговора многое стало проясняться, но оставалось и немало
загадок. Требовалось определенное время, чтобы до конца распутать весь
клубок интриг, зародившихся в извращенном уме Амбруазины и понять, каковы
же были ее истинные намерения. С полной уверенностью можно было сказать
лишь одно: этот заговор против Голдсборо, против душевного покоя людей,
его основавших, замышлялся уже давно, еще до появления Анжелики в этих
краях. Ее прибытие и приезд вслед за ней протестантов только ускорили
события. Надо было поскорее уничтожить поселение, которое заявило о себе
как самостоятельное государство, выступающее в союзе с англичанами. В
Париже уже успели продать все здешние земли корсару по имени Золотая
Борода, с условием, что он там закрепится. А герцогиню, в отпущение
грехов, уговорили доставить туда королевских невест. К тому же она должна
была получить полную свободу действий, чтобы прочно обосноваться в
Голдсборо. Несомненно, выбор лица, способного осуществить такой замысел,
был весьма удачен. Разве мог бедняга Пон-Бриан, подосланный к Анжелике с
целью склонить ее к неверности, сравниться с таким шедевром соблазна,
каким была Амбруазина? "Соблазнительница на любой вкус", - так с иронией
отозвался о ней Виль д'Авре.
  Разве представлял себе тогда отец д'Оржеваль, какая буря жгучей
ненависти разыграется в душе "раскаявшейся грешницы", какая сила толкнет
ее, когда она окажется лицом к лицу с неожиданно стойкой соперницей, на
то, чтобы превысить данные ей полномочия. Все это предстояло выяснить уже
в Квебеке, встретившись с трезвомыслящими, добропорядочными людьми.
  Пока же Анжелика то и дело мысленно переносилась в город, который ей
предстояло покорить, в город на красном гранитовом берегу большой реки.
Они уже плыли по зыбким волнам по-зимнему холодного моря, в свете
пурпурных закатов и перламутровых полярных зорь.
  Неподалеку от большого острова Антикости, населенного белыми
медведями и крикливыми птицами, Жоффрей де Пейрак приказал собрать весь
свой флот.
  Требовалось определенное время для того, чтобы рассеянные по водному
пространству корабли смогли собраться в одном месте. Граф де Пейрак,
воспользовавшись этой паузой, пригласил Анжелику в роскошную капитанскую
каюту, служившую им местом уединения во время плавания.
  Каюта капитана! Сколько воспоминаний навевала она им обоим! Здесь
Анжелика слезно умоляла Рескатора спасти ее друзей-протестантов, здесь, в
другой раз, она, стоя на коленях, умоляла помиловать их, здесь Пейрак
впервые, сорвав маску, показал ей - о, сколь ошеломляющей была радость! -
свое воскресшее к жизни лицо, здесь после пятнадцатилетней разлуки,
заключив ее в объятия, он вернул ей утерянное счастье. Эта великолепно, с
восточной роскошью и комфортом обставленная комната, освещенная блеклым
светом, проникающим через огромное окно в золоченой раме, всегда будет
напоминать им о столь мучительных и так сказочно прекрасных мгновениях
возвратившейся к ним весны.
  - У меня для вас приготовлен подарок, - сказал Жоффрей де Пейрак,
указывая на футляр для драгоценностей, лежащий на столе. - Вы не забыли,
что мы сказали друг Другу в тот далекий памятный день?.. Что никогда
больше не расстанемся...
  - Может быть, это было самонадеянно с моей стороны, но я
почувствовала тогда, что, если жизнь и заставит нас еще раз надолго
разлучиться, то все равно соединяющие нас узы никогда уже не смогут
порваться.
  - То же самое подумал и я. Мне кажется, наступил момент...
  Он замолчал и, взяв руки Анжелики в свои, нежно, задумчиво посмотрел
на нее, словно собираясь с мыслями.
  - ..Мне кажется, наступил момент, когда следует перед всем миром
подтвердить существование священных уз, уже давно соединяющих нас, и
символ которых был некогда так безжалостно отнят у нас.
  Граф открыл футляр, и она увидела два сверкающих на черном бархате
золотых обручальных кольца. Надев одно из них на безымянный палец своей
левой руки, он также, как когда-то, стоя под благословением тулузского
епископа, надел другое кольцо на палец Анжелики. Потом, склонившись,
поцеловал ее руки и страстно прошептал:
  - На всю жизнь, до самой смерти, навсегда... Не так ли, мое
сокровище, моя любовь, моя возлюбленная жена?

  ***

  Ветер крепко надул паруса. По сигналу суда снялись с якорей и
продолжили свой путь на северо-запад. Второго ноября, ясным, по-зимнему
холодным утром, корабли обогнули мыс Гаспе и вошли в устье реки Святого
Лаврентия.