Щелоков Александр / книги / Босиком по горячим углям

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 14885
Автор: Щелоков Александр
Наименование: Босиком по горячим углям


Александр ЩЕЛОКОВ

                                  БОСИКОМ
                             ПО ГОРЯЧИМ УГЛЯМ

                                  ПОВЕСТЬ

   1


   В одном из кабинетов Бешарыкского областного управления внутренних дел
прозвенел телефон. Сотрудник уголовного розыска капитан Таштемир Иргашев
снял трубку. Телефон пророкотал голосом начальника отдела майора Бакалова:
   - Иргашев? Зайдите ко мне. Да, захватите дело об ограблении гражданина
Саппарова.
   Иргашев встал, подошел к железному шкафу, в котором хранились бумаги.
Все еще недоумевая - этим ли заниматься лично начальнику! - взял тоненькую
папочку с делом, не стоившим выеденного яйца, и двинулся к майору.
   Бакалов - среднего роста широкоплечий крепыш, с лицом, прокаленным
азиатским солнцем до цвета зрелого каштана, с коротко остриженными черными
волосами и красивыми посеребренными висками - встретил капитана у дверей.
Пожал руку, резко сдавив ее, словно проверял на крепость мускулы. И тут же
повернул ключ, вставленный в дверь изнутри. Было в этом нечто необычное,
заставившее Иргашева насторожиться.
   - Проходи, - предложил майор, пропуская капитана вперед. Взял у него
принесенное дело, небрежно швырнул его на стопку таких же папок, лежавших
на краю стола. Перехватив взгляд Иргашева, пояснил:
   - Я сегодня уже пятерых вызываю с бумагами, хотя нужен мне ты один.
   - Так сразу бы меня и вызывали, - не скрыл удивления капитан.
   - Нет, Иргашев, тебя я сразу вызвать не мог. Сейчас все объясню,
потерпи немного. Давай садись... Что пить будешь? Пепси-кола?
   - Спасибо, - отказался Иргашев. - Днем я воду не пью.
   - Тогда, как положено, чай?
   Бакалов вынул из лежавшей перед ним папки лист, протянул Иргашеву:
   - Читай.
   Тот, держа бумагу на весу, быстро пробежал ее глазами. Удивленно
вскинул брови:
   - Не фальшивка?
   - Нет.
   - Потрясающе!
   - Как считаешь, что с этим делать?
   - Страный вопрос, Николай Александрович. Будто сами не знаете.
Подлинник - прокурору республики, копию - министру внутренних дел.
   - Почему именно так?
   - Потому что существует закон.
   - Русские, Таштемир, иногда говорят: закон зацепился за кол. Это тот
самый случай.
   Капитан взглянул на начальника с удивлением: педант и уставник, тот
никогда не обращался к подчиненным по имени.
   Майор вынул из своей папки большую фотографию.
   - Смотри. Здесь те, кому ты предлагаешь послать бумагу, и те, кто в ней
фигурирует.
   Таштемир с удивлением разглядывал блестевший глянцем отпечаток: веселая
компания удобно расположилась на коврах, раскинутых на берегу быстрой
реки. Объектив схватил и ветви тенистых деревьев, шатром свисавших над
участками пикника, и богатую снедь, приготовленную для пира щедрой рукой
хозяев, и довольные лица мужчин.
   Майор встал со своего места и, тыкая карандашом, стал показывать:
   - Это прокурор... Это министр... А это распорядительный директор малого
предприятия Нурахмед Камалов, он же вор в законе Ургимчак - Паук...
   - Так что же делать? - спросил Таштемио яастерянно.
   Майор усмехнулся:
   - Когда я задал этот вопрос тебе, ты удивился. Теперь спрашиваешь сам.
   - Что с меня взять? - покаялся Таштемир. - Перед вами провинциальный
сыщик, прямой и честный, а здесь какая-то хитрая политика. По виду
преступная, а не подступишься...
   - Подступиться можно. - сказал майор. - Если за дело возьмется кто-то
молодой, энергичный и... Как это ты сказал? Прямой, честный. Ко всему -
отчаянно смелый.
   Говоря это, он прошел в соседнюю комнату, вернулся оттуда с двумя
пиалами и чайником. Налил в обе, подал одну Иргашеву:
   - Освежись.
   Таштемир взял фарфоровую чашечку, разрисованную синими коробочками
созревшего хлопка, ритуально коснулся губами золотистого напитка и
поставил пиалу на место.
   - Насколько я догадываюсь, Николай Александрович, вы хотите мне
поручить какое-то дело?
   - Ты всегда отличался проницательностью, Таштемир, - сказал Бакалоь и
грустно улыбнулся одними глазами. - А вот формулируешь не всегда точно. Я
не хочу тебе ничего поручать, просто собрался просить о помощи в одном
деле. Гак будет точнее.
   - Разве суть в словах?
   - Сейчас именно в них. Дело это такое, что взвалить его на себя человек
может только по доброй воле.
   - Рассказывайте.
   - На долгий разговор у нас нет времени, - сказал Бакалов и броспд
быстрый взгляд на часы. - Постараюсь изложить кратко... Итак, у меня
собраны неопровержимые доказательства существования широко разветвленной
преступной системы. Она охватывает властные структуры государства,
напрямую связывает их с наркобизнесом, с валютными махинациями. Областная
организация - всего лишь звено этой системы, которая проросла в двух
местах и тесно связана с Центром.
   Таштемир испытующе поглядел на Бакалова.
   - Мафия?
   - Нет, похуже. Слово "мафия" здесь можно употребить только для
маскировки истинного размаха организации. То, что может произойти у нас,
подлинной мафии только снится.
   - Вы меня пугаете, Николай Александрович. На что же они замахнулись?
   - На право управлять экономикой. До последней нитки обокрасть народ.
   - Не понял, - сказал Таштемир и взял в руки пиалу: пересохшие губы
плохо его слушались.
   - Все просто, как дважды два. Собственность у нас в стране ВСР время
была государственной. Плохой ли, хорошей, но не твоей и не моей, хотя, по
существу, создавалась на деньги наших дедов и отцов. И мы в нее что-то
вложили. Теперь, как знаешь, собственность приватизируют. Подходит делец к
государственной пекарне и говорит: мое! Увидел магазин: тоже мое! Еще
вчера такое бы назвали воровством. Сегодня объявляется полезной
инициативой. Ладно, если приватизируют парикмахерскую, это не страшно.
Хрен с ней. Там всего добра что два кресла, машинки для стрижки,
помазки... Но ведь загребущие руки уже тянутся к заводам, на строительство
которых с народа содрали денег больше, чем он все эти годы потратил на
себя. Скоро и ВАЗ и ЗИЛ попадут в чьи-то лапы. А может, они окажутся
лапами Ургимчака?
   - Какая разница в чьих? - сказал Таштемир убито. - Принцип
капитализации именно таков.
   - Позволь! - вскипел Бакалов. - В любой крупной капиталистической
стране с Ургимчака потребовали бы декларацию доходов. Там ладо еще
доказать, что деньги у тебя чистые. У нас такой практики не заведено, и
получается, что грязные деньги, приобретенные воровством, наркобизнесом,
валютными махинациями, теперь предстанут в виде промышленного капитала, а
воры превратятся в хозяев общества. Те же, кто верит заклинаниям
политиков, вновь окажутся в дураках.
   - Не думаю, что это так просто, - возразил Таштемир. - У нас,
худо-бедно, существует власть. Президенты, парламенты, Советы...
   - Ты недооцениваешь их организации, - вздохнул Бакалов сокрушенно. -
Она начнет с того, что сделает власть послушной себе. Одних купит, других
уберет, третьих раздавит.
   - Эта шарага? - спросил Таштемир презрительно.
   Бакалов ответил не сразу. Он взял свою пиалу, отхлебнул с наслаждением.
Предложил Таштемиру:
   - Ты пей, пей еще. Чай прочищает мозги. Вот так... А теперь слушай. Мне
не нравится твое легкомыслие. Шарага. Ты просто до конца не понимаешь
происходящее. Может, сегодня действительно это еще шара га. Но даже
зародыш скорпиона уже скорпион.
   Когда шарага станет властью, кулаками махать будет поздно. Шарагой,
неспособной защищаться, окажется...
   - Милиция?
   - Куда хуже - народ. Страна! Наши уважаемые архитекторы перестройки
убегут за границу с супругами и гонорарами, а мы останемся один на один с
тем, что сегодня боимся назвать своим именем.
   - Вы, Николай Александрович, говорите "они", "они"... А кто конкретно?
Оставляете за рамками разговора. Мне не совсем понятно, что вас так пугает?
   Разве впервой приходится иметь дело с блатой, которая собирает о б щ а
к на свои тайные цели и нужды?
   - Должно быть, не могу одолеть страх, когда вижу, с кем придется иметь
дело.
   - Вы уже имеете с этим дело и разматываете его.
   Значит, есть продуманные ходы, и не так уж вы и боитесь, как я погляжу.
   - Спасибо за моральную поддержку, - невесело усмехнулся Бакалов, - Но
ты лучше скажи, как станешь чувствовать себя, если известный тебе Собир
Караханов вдруг станет президентом республики?
   - Не станет. Он пока на свободе только потому, что до сих пор не
попался. По нему давно тюрьма плачет. За него ни один человек в здравом
уме голосовать не будет.
   - Насчет здравого ума ты точно заметил. Помнишь свалку в Ташхоне,
которую потом в прессе назвали "незначительным межнациональным конфликтом"?
   Ну, так куда тогда подевался у людей здравый ум? И кто стоял за всем
этим бардаком? Кто все организовал и подтолкнул?
   - Насколько я знаю, - неуверенно пожал плечами Иргашев, - это осталось
невыясненным.
   - Вот видишь! А за всем стоял Караханов. Знаешь, как его зовут
соратники?
   - Хотите сказать - собутыльники?
   - И эти тоже. Они именуют его Эмиром. Да, это он организовал погром в
Ташхоне, хотя ты прав: ни следствие, ни партийное расследование к такому
выводу не пришло. Ты знаешь, во сколько оценивается Эмир по нашим данным?
В пять-шесть миллионов!
   - И все равно ему в президенты не выскочить.
   - Он уже выскочил в областной Совет. Это ему обошлось в полмиллиона.
Причем, Таштемир, примерно половину в фонд Эмира внес вор в законе -
Ургпмчак. Деньги были переданы Караханову из рук в руки при надежных
свидетелях.
   - Республика - не область.
   - Верно. Потому и затраты потребуются миллионов в двадцать. Кого-то
подпоить, кого-то испугать, а то и убрать с доски, если станет дергаться.
Сколько случаев избиения по выборным мотивам зарегистрировано в области?
То-то. Теперь экстраполируй на республику. Избиратель приходит к урне сам
по себе и имеет один-единственный голос. А те, о ком я говорю, мощно
организованы. Это не коммунисты, которые перепугались и боятся поднять
голову. Потом Караханов умнее всех этих Лигачевых и полозковых. Он сам не
полезет в президенты. Деньги умеют двигать руками наемников. Возьми такую
фигуру, как профессор Саидходжаев. Восходящая наша звезда. Доктор
марксистской философии, исламский богослов, тридцать лет был коммунистом,
а теперь - беспартийный. Чем не доморощенный Ельцин!
   - Он что, тоже с ними?
   Бакалов помрачнел и угрюмо сверкнул глазами.
   - Будет время, ты просмотришь материалы и откроешь рот. Там такие
фигуры, брат, на которые до сих пор мы смотрим снизу вверх и придерживаем
фуражки, чтобы не свалились.
   - Одного не пойму, Николай Александрович, зачем вам искать исполнителя?
Вы бы сами это дело...
   - Мне, Таштемир, из этого здания уже не выбраться. За мной постоянно
следят. Если быть точнее, я на мушке. Был бы моложе - ушел бы, но у меня
семья, Таштемир. Пятеро детей. Ты знаешь, я азиат, как и ты. Своих мне
удалось отправить в Россию, но, если скроюсь, их достанут без труда.
   - Почему же они с вами не расправились сразу?
   - Потому что, во-первых, я не лыком шит. Во-вторых, мне дали срок.
Сегодня до пяти вечера я должен позвонить Эмиру и сказать "да". Это
означает, что они получают все документы следствия, все материалы, а я -
сто тысяч и сижу в говне по уши без возможности отмыться.
   - Скажите "да", и черт с ними!
   - Ты думаешь, сто тысяч - гарантия, что меня не пристукнут? Они это
сделают при первой возможности. Через неделю, через две...
   - Николай Александрович, скажите честно, почему вы решили обратиться
именно ко мне? Мы работали рядом, но тепла между нами не было. Я не
приучен лезть на глаза начальству, а вы были моим начальником. У меня
случались проколы, мне от вас попадало. Говорю это не в упрек, это все
нормально... И вот вдруг вы обращаетесь ко мне.
   - Значит, честно? Тогда начну с главного. Ты самая незаметная фигура в
этой ситуации. Близким ко мне тебя никогда не считали. В то же время ты не
замазан взятками. Значит, предельно честный человек...
   Если скажешь "да", я уверен - сделаешь.
   - Признаюсь, все это странно звучит, - пожал плечами Таштемир.
   - Нисколько. Все сводится к двум аргументам.
   Тебе можно доверить дело. Это раз. - Бакалов загнул большой палец. -
То, что ты не на виду, дает возможность тихо уйти и довести дело до ума. -
Он загнул все остальные пальцы и сжал ладонь в кулак. - Это два.
   - Аргументы не безупречные, но кулак убеждает.
   - Я именно на него и рассчитывал, - сказал Бакалов и грустно улыбнулся.
- Только пойми, Тагатемир, я не собираюсь делать из тебя слепое орудие
своих заблуждений или амбиций. У тебя остается выбор. Решай сам - стать
тебе курьером или тихо отойти в сторону. Сейчас не то время, когда ты
должен подчиниться мне, бросить копыто под козырек и выполнять, что
приказано.
   - Вы сомневаетесь во мне, Николай Александрович?
   - В себе, дорогой. Прежде всего в себе. Потому имею право сохранить
свободу решения для тебя.
   - Вы знаете, что я отвечу.
   - Ты действуешь по инерции. Пойми, если скажешь "да", то отступать
будет поздно.
   - Считаете, это опасно?
   - И да и нет. Для меня однозначно - да. Для тебя - нет. Ты - почтальон.
Человек при пакете. Напрямую тебя не возьмут. Косвенно надавить у них нет
возможности. Семьи не имеешь. Значит, с этой стороны неуязвим. До Москвы -
самолетом, назад, как говорят, на коне... А я для них представляю
постоянную опасность. Ты помнишь, что произошло с Алимжаном Тураевым?
Помнишь, но сам не видел. Это твое счастье. Ты был в отпуске. А я приехал
к месту происшествия первым. Его сбил самосвал... Он был моим товарищем.
Он первым вышел на след организации, начал копать и на чем-то прокололся.
Правда, они не знали, кто за ним стоит. Тем более что милиция официально
дела не вела. Больше того, сделали намек всем, кто мог быть в курсе его
дел, чтобы не высовывались. И заметь, Таштемир, никто сверху от нас не
потребовал - кровь из носа, но найдите виновных!
   Все ограничилось административным расследованием.
   Тураев, мол, был пьян, сам виноват и всякая такая чепуха. Я довел его
расследование до конца, Таштемир.
   У меня теперь документы и материалы. Сто метров звуко-, видиопленки.
Нет одного - сил и возможности доставить все это в Москву.
   - Один вопрос, Николай Александрович. Это точно криминальная
организация? Или все в рамках закона?
   - Правильный вопрос, Таштемир. Говорят, каждый из нас способен спросить
академика о таком, чего он не знает.
   - Я понял. Только это формулируют проще: один дурак своими вопросами
может поставить в тупик всех умников сразу.
   - Ты огрубляешь, но смысл уловил. Твой вопрос не имеет однозначного
ответа. Пока. Завтра такой ответ будет.
   - Не понял, Николай Александрович.
   - Идет война, Таштемир, а у нее свои законы.
   Поэтому выбрось из головы, что мы с тобой представители государства,
слуги правопорядка. Такое нынче горбачевское время, что государство
раздрызгано правителями, а законы стали никчемными бумажками.
   Сегодня все решает сила. А она у тех, у кого много денег. И эти деньги
восстали против системы, которая делала чиновников никем, как только их
выталкивали из руководящих кресел. Теперь они хотят всегда и везде
сохранять свой вес и место, потому как туго набили свои кошельки. И вот за
это право идет борьба.
   Таштемир поставил пиалу на стол.
   - Тогда я говорю "да", Николай Александрович. Я эту сволочь ненавижу.
   - Что я могу ответить? Выбор ты сделал сам. Теперь имей в виду, что на
тебя окажут моральное давление. На жесткие меры они вряд ли решатся. За
тобой родичи, клан. Много друзей. Обойтись с тобой жестоко - для них
опасно. А вот грязи на тебя вьпить они сумеют.
   - Но вы-то со мной?
   - Ненадолго. Они мою судьбу уже предрешили.
   Для меня сейчас главное - продержаться как можно дольше. Надо отвести
от тебя подозрения и дать возможность уйти подальше.
   - Я думаю, вы драматизируете ситуацию, Николай Александрович. Увидите,
я обернусь в два счета.
   Побываю в Москве, и мы посмеемся еще над вашими страхами. Брать банду в
кишлаке Абхора было кула опаснее для нас обоих.
   - Твоими бы устами да мед пить.
   - Неужели все так плохо? - Впервые за время этого разговора холодок
опасности коснулся сердца Иргашева, заставив его биться чаще. - Что они
могут вам сделать?
   Бакалов долго молчал, потом укоризненно сказал:
   - Ты все еще не до конца прочувствовал ситуацию, Таштемир. Меня убьют.
Причем сразу, как только станет ясно, что их условия не приняты. И ты
должен к такому известию приготовиться. Это убийство припишут тебе.
   - Мне?!
   - Что тебя удивляет? Это же элементарный ход.
   На большее наш Султанбаев не способен. Поэтому здесь, - Бакалов вынул
из стола и положил перед Таштемиром магнитофонную кассету, - здесь все,
что я предусмотрел и наговорил. В частности мое заявление, что к моей
смерти ты не причастен.
   Майор снова озабоченно взглянул на часы.
   - Теперь о главном. Документы, которые я собрал, укомплектованы в два
пакета. Первый получишь ты.
   QH находится в автоматической камере хранения в Койдале, на вокзале.
Посылку туда помещал Калмыков Сергей Герасимович, мой друг, пенсионер. Ты
с ним знаком. Постарайся позвонить ему сегодня. Он назовет две группы
цифр. Первая - номер бокса. Вторая - код.
   По тому, как Бакалов перешел к деталям предстоящего дела, капитан понял
- время поджимает основательно.
   - Для тебя зарезервированы билеты до Москвы в аэропортах Акжара и
Кумкента. Как их получить, объясню. Когда и каким образом улетать оттуда,
решишь сам. Помни - ты не простой пассажир. Будь предельно осторожен. Тебе
предстоит ходить босиком по горячим углям, Таштемир, но ты этого пока не
понял. Впрочем, может, и понял, но не почувствовал Шкурой, что ли.
   - Я видел, как ходят босиком по углям, - сказал Иргашев. - В Болгарии.
Аттракцион такой...
   - Для тех, кто наблюдает со стороны, это просто.
   Сам попробуешь - будешь иного мнения.
   - Итак, я в Москве. - Иргашев вернул разговор в деловое русло. - Куда
мне деваться с документами?
   В прокуратуру Союза?
   Бакалов нервно сгреб подбородок в кулак и сказал с сомнением:
   - Вряд ли это даст положительный результат. Ты сам знаешь - прокуратура
на наших не замахнется.
   В первую очередь надо подключить к делу общественное мнение, прессу...
   - Независимую или официальную?
   - Ради бога, никаких независимых! - воскликнул Бакалов. - Чем больше
газетчики кричат о своей независимости, тем страстнее они желают обратного.
   Нужно искать скандального журналиста. Вроде Невзорова. Короче, следует
сперва создать фон, общественное мнение и лишь затем пускать в ход
документы.
   - Вы не доверяете Управлению по борьбе с организованной преступностью?
   - Почему, там люди честные, но много идеалистов, вроде нас с тобой. Это
факт. Им могут просто не дать заняться нашим делом.
   - КГБ?
   - Э, Таштемир! КГБ сейчас в положении старого мудрого кота. Он видит и
слышит, как по ночам скребутся мыши, но прыгать на них боится. Чуть
пошевелится - со всех сторон шипят: "А не тот ли это кот, что в тридцать
седьмом ел белых мышей?!"
   - Я вас понял, Николай Александрович.
   - Вот и чудесно. А теперь давай прощаться, сынок.
   Бакалов встал, вышел из-за стола, подошел к Таштемиру. Положил ему руки
на плечи и долгим взглядом посмотрел в глаза. Потом резко притянул к себе
и обнял. Так же резко оттолкнул, спросил изменившимся голосом:
   - Оружие есть?
   - Прямо от вас зайду, получу.
   - Нет, так не годится. Боюсь, наш план на этом и лопнет.
   Майор выдвинул ящик стола, вынул оттуда пистолет Макарова, два запасных
магазина и протянул Таштемиру.
   - Владей. Кстати, оружие чистое. В баллистической экспертизе на него
ничего. Теперь иди, да побыстрее, пока во внутреннем дворе нет никого.
   Бакалов провел Таштемира в маленькую комнату, находившуюся рядом с
кабинетом. Здесь стояла деревянная кровать с полированными спинками,
невысокий буфет с чайным сервизом и маленький сервировочный столик на
колесиках. Трудно сосчитать, сколько вечеров и ночей провел здесь Бакалов,
не имея возможности из-за срочных дел уезжать из управления.
   Пройдя к окну, майор показал Таштемиру на три дюбеля на раме репгетки:
   - Вытаскивай.
   Тот стал подцеплять ногтем пузатые головки, пока решетка, екрипнув
шарнирами, не открылась, как дверь. Открылась и тайна, о которой вряд ли
кто знал в управлении.
   Выбравшись наружу, Таштемир встал на карниз, а майор вернул решетку на
место и снова вставил дюбели. Сделав широкий шаг, Таштемир ухватился за
железную пожарную лестницу. Спустя минуту он прошел по внутреннему двору и
оказался на задах хозяйственного магазина "1000 мелочей". Возле серого
битого-перебитого в дорожных авариях пикапчика возился чумазый шофер.
   - Салам, Алибек! - поздоровался Таштемир. Они были знакомы уже лет
двадцать. - Подбросишь?
   - Здравствуй, капитан. - Водитель выбрался изпод капота, вытер руки
тряпкой и пригласил: - Садись, какой разговор.
   - Нет, Алибек, ты меня упрячь в кузов. В кабине пусть завмаг ездит.
   - Оперативная работа? - Алибек с пониманием поднял брови и открыл
дверцы грузового короба. - Прошу, командир! Где высадить?
   - Подвезешь к гастроному. Лучше со стороны хоздвора.
   - Сделаем, капитан! - улыбнулся Алибек и приложил растопыренную пятерню
к тюбетейке.
   Пять минут спустя Таштемир вошел во двор магазина, заставленный
деревянными ящиками и железными контейнерами. Пожал руку Алибеку и
направился к телефонной будке, стоявшей на углу переулка.
   Трубку сняли после третьего звонка.
   - Сергей Герасимович? Здравствуйте. Я от Бакалова.
   - Здравствуйте, - ответил глухой старческий го
   лос. - Запомните. Тридцать семь. Пять. Шесть. Семь.
   Пять. Повторить?
   - Спасибо, я запомнил.
   - Минуточку, это еще не все. Для вас есть две интересные бумаги. Если
сумеете - загляните ко мне.
   - Сумею. Когда вам удобнее?
   - В любое время. Я, знаете ли, домосед.


   2


   Начальник областного управления внутренних дел полковник Юсуф Салимович
Султанбаев снял трубку телефона, стоявшего особняком на приставном
столике, и резкими нервными движениями набрал номер.
   Ждал, пока снимут трубку, нетерпеливо постукивая пальцем по бумажному
листу, лежавшему перед ним.
   Дождался ответа, изобразил улыбку, которая тут же погасла:
   - Собиржон Кадырович? Султанбаев беспокоит.
   Ничего радостного. Связником оказался Иргашев. Да, тот самый капитан.
Нет, Собиржон Кадырович, взять его не удалось. Да, не сумели. Сейчас
разбираюсь, почему он ускользнул. Нам бы не мешало встретиться...
   Накопился ряд вопросов. Дело столь деликатное, что для их решения нужны
ваши каналы...
   Собеседник на другом конце провода что-то говорил полковнику, и тот
слушал, все больше мрачнея. На лбу его заблестели крупные капли пота.
Щеки, исчерченные сеткой морщин, глубина которых подчеркивалась густым
загаром, нервно дергались. Видно было, что ему, человеку властному,
знающему свою силу и возможности, непросто выслушивать то неприятное, что
доносилось из мембраны.
   - Да, Собиржон Кадырович. Хоп. Сделаем, Собиржон Кадырович. Приеду в
девять, Собиржон Кадырович. Доложу лично. Хоп!
   Положив трубку, полковник достал платок и вытер лоб. Несколько минут
сидел, приходя в себя, потом вынул из стола мятный леденец и кинул его в
рот: чертовски захотелось зажечь сигарету. Наконец, придя в себя
окончательно, нажал кнопку вызова на селекторе.
   Минуту спустя в кабинет вошел старший лейтенант Абдували Рузибаев -
гигант, высокий, как минарет, и тяжелый, словно могильный камень, с
кулаками, походившими на среднего размера дыни, с мясистыми щеками,
блестевшими, будто медный таз для варки варенья. Откуда появился в
управлении этот офицер и каковы его функции, никто толком не знал.
Полковник знал и не особенно радовался, встречаясь с ним. Рузибаев
представлял тех, кто постепенно овладевал безраздельной властью, и против
его назначения в штат Султанбаев поделать ничего не мог: оно состоялось по
приказу министра.
   Подойдя к столу шефа, Рузибаев без разрешения уселся в кресло, достал
сигареты, закурил. Но сигарета чем-то ему не понравилась и он выплюнул ее
прямо на рокошный ковер, растер ботинком. Султанбаев следил за действиями
старшего лейтенанта с тем же видом, с каким недавно говорил по телефону. В
системе измерений, скрытой от чужих глаз, иерархия этих людей
выстраивалась совсем в ином порядке, нежели ее определяли видимые всем
погоны.
   Рузибаев закинул ногу на ногу, раскурил новую сигарету и брюзгливо
сказал:
   - Я вас предупреждал, Юсуф Салимович. Вы не дослушались. Теперь Иргашев
ушел. Я вынужден принять свои меры. Мне он живой не нужен.
   - Действуй, как хочешь, - страдальчески поморщился полковник, словно у
него сильно болела голова.
   - Действую не как хочу, а как надо, - тем же недовольным тоном поправил
его Рузибаев. - Если овца отбилась от отары - пускают собак.
   - Какие у нас собаки? - вздохнул полковник. - Нужны волкодавы, а тут
одни легавые.
   Рузибаев улыбнулся, хищно оскалив белые ровные зубы.
   - Я спущу волков. Только бы мне не мешали.
   - Что имеешь в виду?
   - Открою клетку Касума...
   Касум Пчак (Нож), замешанный в разбойном нападении на инкассаторов, три
дня назад был задержан усилиями Иргашева и находился в следственном
изоляторе. Выпустить преступника на свободу и натравить его на беглого
капитана - разве это не гроссмейстерский ход в партии, где поражение
грозит играющим потерей головы? Султанбаев его оценил и все же спросил с
сомнением:
   - И что же, стая будет носиться в поисках добычи по городу?
   - Зачем? - усмехнулся Рузибаев. - Волки сядут в засаду, а этот баран
сам к ним явится.
   - Ты в это веришь?
   - Иргашев человек умный, и в этом его слабость, - Объясни.
   - Мы перехватим засадами две точки. Иргашев обязательно явится к
Калмыкову. Не зря мы слушали телефон старого пса!
   - А если не придет?
   - Тогда у него останется одно - уходить из города. Поскольку Иргашев
знает схему операции "Перехват", он кинется в наиболее уязвимое место - в
парк Федерации. Туда я и подсажу Касума.
   - План красивый, - сказал полковник и отмахнулся рукой от дыма, которым
тянуло в его сторону от сигареты Рузибаева. - И все же у меня на сердце
неспокойно.
   - Чего вы боитесь, уважаемый? - спросил Рузибаев насмешливо. - Кот,
который боится промаха, не ест мышатины...


   3


   Уже темнело, когда Таштемир Иргашев добрался до жилого микрорайона
Уйчилик. Сверкая мигалкой, мимо него по проспекту Дружбы промчалась
милицейская машина. Минуту спустя за ней поспешила вторая. На проспекте
располагались обком и облисполком, и обычно здесь со звоном и блеском
милиция предпочитала не ездить, поскольку у начальника управления
мгновенно раздавались звонки и строгие голоса спрашивали: "Что там у вас
случилось?"
   Таштемиру и в голову не пришло, что нынешний переполох в милиции связан
с его персоной.
   Калмыков жил на предпоследнем этаже шестнадцатиэтажного дома. Таштемир
вошел в подъезд, взбежал на второй этаж и только там нажал кнопку вызова
лифта.
   Дверь в квартиру Калмыкова оказалась открытой.
   Таштемир заметил это до того, как притронулся к звонку. Неожиданно
возникшее чувство тревоги заставило его сунуть руку в карман и сжать
рукоять пистолета. Не касаясь дверной ручки, он носком ботинка толкнул
дверь и, не переступая порога, заглянул в прихожую.
   Старик Калмыков лежал на боку в луже крови, неестественно подогнув
ноги. Едва увидев это, Таштемир вынул пистолет и осторожно отступил к
лифту. Прислушался - ни звука. Тогда он вызвал лифт и нажал кнопку первого
этажа. Кабина плавно двинулась вниз, но вдруг, проскочив два или три
этажа, остановилась.
   Наверху что-то заскрежетало и резко щелкнуло. Тотчас кабина качнулась и
полетела вниз, набирая скорость. Ощущение было таким, будто пол ушел
из-псд ног, и Таштемир понял - трос больше не контролирует движение кабины.
   На раздумья времени не оставались. Прижавшись спиной к пластиковой
стене, он уперся ступнями в противоположную и рывком поднял тело как можно
выше, зависнув в таком положении между полом и потолком.
   Удар был сокрушающе сильным. Кабина затрещала по всем швам. Свет
мгновенно погас. Страшная сила инерции бросила капитана вниз, и он рухнул
на пол, кое-как ослабив удар отчаянным сопротивлением тела и ног. Еще не
разобравшись, что же произошло, он понял - удалось уцелеть. Железная рама
кабины устояла, и тяжелое навершие не обрушилось, а лишь продавило
потолок. Сквозь большую щель он увидел внутренность шахты, уходившей
высоко вверх.
   Когда металлический звон от упавшего троса стих, за перегородкой,
отделявшей подвал от шахты, раздались голоса. Привстав на колени, Таштемир
вытащил пистолет.
   - Как думаешь, ему конец? - спросил кто-то надтреснутым фальцетом.
Голос показался Таштемиру очень знакомым.
   - Что тут думать, - просипел испитый бас. - Ты сам видел, как все это
летело. Там отбивная котлета.
   - Все же откроем. Паук велел для надежности пристукнуть его по башке,
чтобы подольше не опознали. Давай шевелись! - скрипнул фальцет. - Сейчас
"скорая" подрулит, уже позвонили.
   Створки кабины заскрипели: снаружи их чем-то подцепили и стали с силой
раздвигать. В открывшуюся щель Таштемир увидел вдруг давнего знакомца,
Шамшира, уголовника, имевшего три судимости. Когда тот замахнулся ломиком,
выстрелил не целясь в жирное пузо, обтянутое засаленой джинсовой курткой.
   Оттолкнув падавшее на него тело, Таштемир выскочил в полуосвещенный
подвал и увидел перед собой растерянного сообщника Шамшира. Тот сразу
поднял руки вверх:
   - Сдаюсь, не стреляй!
   Таштемир с детства не любил драк и никогда не бил первым. Но тут дракой
и не пахло. Кулак Таштемира попал точно в челюсть противника, отшвырнул
его к стенке подвала. Второй удар - рукояткой пистолета - пришелся
упавшему по темени.
   Все еще сжимая пистолет, он выскочил на лестничную клетку, затем
пересек двор и затаился за углом дома. Из своего укрытия он видел, как к
подъезду подкатила и, резко тормознув, остановилась "скорая помощь".
Распахнулись дверцы, и трое мужчин в белых халатах бросились к подъезду.
Кто их вызвал? К кому? К Калмыкову или к нему, Иргашеву? Чья рука
режиссировала эту трагедию? То, что он угодил в засаду, сомнений не было.
   Сейчас должна появиться и милиция. Пора было уходить.
   Таштемир стремительно рванулся к "скорой", распахнул дверцу.
   - Эй, эй! - окликнул его водитель и запнулся, увидев черный глаз
пистолета. - Ты... ты чего, парень?
   Таштемир прыгнул на сиденье и повел стволом:
   - Вперед!
   - Куда?
   Только теперь к водителю пришел настоящий испуг.
   - Вперед! - повторил Таштемир. - И быстро!
   Хочешь жить - лети, понял?
   Машина сорвалась с места. У первого же перекрестка со светофором
капитан приказал:
   - Включи мигалку! И направо.
   У поворота с Кокандской улицы на Сарысапскую Таштемир вдруг скомандовал:
   - Стой! И вылезай. Ну, быстро!
   Дальше он вел машину сам. Промчавшись пару кварталов, притормозил,
выключил двигатель и выскочил из кабины.
   Он бежал по узким, хорошо знакомым с детства проходам между
глинобитными заборами индивидуальных усадеб, пока не оказался на Большой
Ферганской. Здесь, в почтовом отделении, размещался телефонный
переговорный пункт.
   Войдя в душную, пропахшую табаком и потом фанерную кабину и притворив
за собой дверь, Таштемир ненадолго испытал облегчение.
   Отдышавшись, он набрал номер. После двух длинных гудков на том конце
линии ответили:
   - Рыскулов, слушаю.
   Таштемир сдвинул язык влево, прижал его кончик к нижним зубам и
шепеляво проговорил:
   - Салям, Мирзабек!
   - Пулат? Ты, что ли? - спросил дежурный по управлению, называя имя
коллеги, которому Иргашев изумительно подражал.
   - Узнал! - довольно прошепелявил Таштемир. - Что там у нас новенького?
   - Ищем, - коротко сообщил Рыскулов. - Результатов - никаких. Хитрый,
итвачча!
   Таштемир судорожно сжал трубку. Впервые сослуживец назвал его итваччой
- сукиным сыном, вложив в это слово нескрываемое презрение. Совладав с
эмоциями, спросил:
   - За что ты его так, Мирзабек? Все же свой...
   - "Свой?!" Да я бы его... - Рыскулов грязно выругался, - своими руками
удушил, шакала! Ты видел Бакалова? Нет? А я видел. Он ему две пули прямо в
лоб всадил. "Свой"...
   У Таштемира перехватило дыхание.
   - Где это случилось, Мирзабек?
   - Прямо в его кабинете. Сволочь!
   Таштемир отодвинул трубку от уха, словно она етала вдруг нестерпимо
горячей. Вот, выходит, какое на него навесили дело! Теперь старые товарищи
видят в нем предателя и врага. С трудом сдерживая волнение, спросил:
   - Где Юсуф Салимович, не знаешь?
   - Полковник Султанбаев, - Рыскулов заговорил официальным тоном -
видимо, в дежурку зашел ктото из начальства, - с девяти будет в доме у
товарища Караханова. Только просил без крайней нужды не беспокоить. Так
что если хочешь что-то доложить - теперь до утра.
   Неожиданно смелая мысль пришла Таштемиру в голову. Мысль настолько
дерзкая и на первый взгляд безрассудная, что усомниться в возможности ее
осуществления он не мог.
   Выйдя из отделения связи, Таштемир направился к городскому парку, со
времен первых пятилеток носившему название "Парк Федерации". Если пересечь
этот лесной массив под углом, можно быстро оказаться на Крестьянском
проспекте, почти у цели, которую он себе наметил.
   Без помех миновав несколько тенистых аллей, на которых в эту пору не
отваживались появляться самые отчаянные смельчаки, Таштемир вышел к озеру
и сразу понял, что снова попал в ловушку.
   Двое парней в черных тюбетейках, расшитых белыми узорами, в белых
рубахах с закатанными рукавами и в джинсах, похожие друг на друга, как
близнецы, ленивым шагом вышли из-за домика лодочной станции, отрезая
капитану дорогу назад. Со стороны моста, пересекавшего канал Рамадан,
таким же ленивым шагом приближалась к нему еще одна парочка.
   После того, что произошло в доме Калмыкова, Таштемир не сомневался ни
на мгновение, кто они и что у них на уме. А когда первые двое приблизились
так, что в оранжевом свете фонарей можно было разглядеть их лица, все
стало ясно. Первым шел Касум Пчак, уголовник, уже три дня сидевший в
областном СИЗО. Его появление в парке свидетельствовало о чем угодно,
только не о побеге. Если бы этот тип рвал когти из-за решетки, в городе
его и духу бы не было. Не пошел бы Касум внаглую на капитана, который
выпас и лично взял его в кишлаке Ачикудук.
   Но коль скоро матерый уголовник вышел на охоту в открытую, стало быть,
на нее ему дали милостивое разрешение. Кто и почему - это Таштемир теперь
знал.
   Свои шансы он не оценивал безнадежно, но одному принять на себя
четверых, даже если бы дело шло по-честному, на кулачки... У наступавших
же намерения были категорические, и они даже не пытались их маскировать.
   Уклониться от встречи у Таштемира не оставалось никакой возможности,
поэтому он выбрал позицию поудобнее: подошел к стене пивного павильона,
который с начала перестройки перестал функционировать из-за исчезновения
страшного зелья, и прижался к нему спиной.
   "Близнецы" в тюбетейках, хмуро улыбаясь и поигрывая обрезками
велосипедных цепей, подходили все ближе и ближе. Таштемир сунул руку в
карман, но это нисколько не испугало противников. К несчастью, участников
засады не успели предупредить, что у капитана есть при себе оружие, хотя
до засады в доме Калмыкова Султанбаев лично убедился - пистолет Иргашева
остался там, где ему положено было храниться.
   Спокойно вытащив пистолет, Таштемир окликнул Касума:
   - Все, Пчак, стой! Кончай игру, иначе...
   Невысокий скуластый блатарь, заходивший слева, отчаянным голосом
выкрикнул: "Ур! Бей!" - и, взмахнув цепью, бросился на Иргашева. Тот,
будто отмахиваясь от назойливого комара, кинул руку в его сторону и
спустил курок. Оранжевым сполохом блеснул выстрел. Тяжелое тело,
остановленное пулей в движении, потеряло точку опоры и плашмя рухнуло на
землю, едва не задев головой ботинки капитана.
   - Кто еще? - спросил Таштемир. - Ну?
   - Не стреляй, - сказал Пчак, опуская руку, и шайка стала отступать.
Целя пистолетом то в одного бандита, то в другого, Таштемир как бы
подгонял их.
   Когда белые рубахи исчезли в зарослях серебристо блестевшей джиды,
Таштемир, даже не глянув на убитого, бросился к мосту через пруд, за
которым начинались угодья совхоза "Гигант Азии", чьи фруктовые сады
вплотную подходили к границам разросшегося города.
   Стало совсем темно. Таштемир двигался быстро, но осторожно, выставив
вперед руку. Он боялся напороться на низко свисавшие ветви деревьев. По
пути срывал наугад яблоки и с хрустом грыз одно за другим - кислые и
сладкие, крупные и мелкие. Голод уже давно давал о себе знать, не стоило
упускать возможность подкрепиться.
   Описав по саду широкий полукруг, Таштьмир оказался у выхода на шоссе,
которое подковой охватывало город и предназначалось для транзитного
транспорта. Держась обочины, так, чтобы в любую минуту можно было укрыться
за стволами шелковицы, росшей вдоль дороги, он направился к сверкавшей
впереди россыпи огней. Там находился микрорайон Кокагач.


   4


   Усадьба Собира Кадыровича Караханова, вождя областной государственной
торговли, народного депутата и патриота, занимала без малого два гектара
прекрасной земли в центре городского квартала. От назойливого любопытства
соседей ее ограждал высокий бетонный забор, от непрошеного внимания
градостроителей оберегало высокое положение домовладельца и его друзей.
Ретивого городского архитектора Садыкова. который вдруг решил, что частная
усадьба плохо вписывается в облик современного микрорайона, Караханов
катапультировал из его служебного кресла с такой силой и скоростью, что в
городе никто не знал, где удалось приземлиться чудаку, не понявшему смысла
"перестройки".
   Дом, располагавшийся в глубине тенистого сада у небольшого пруда,
выложенного голубой плиткой, снаружи выглядел как типичная азиатская
постройка - глинобитные стены, плоская крыша. Зато над совершенствованием
интерьера славно поработали архитекторы и мастера из обеих столиц -
республиканской и союзной. Здесь блестели лаком паркетные полы, стены
украшали фотообои, в гостиной, отражая свет хрустальных люстр, сверкал
мрамор отделки. Короче, дом Караханова выглядел этаким Гарун-аль-Рашидом,
который дешевым плащом дервиша прикрывал роскошные одеяния халифа.
   В доме Караханова часто гудели многолюдные пиры, участников которых
сюда доставляли на черных "Волгах". Здесь, на айване - деревянной веранде
над прудом, - великие мужи, глотая ароматный плов, обсуждали судьбы народа
и определяли рамки дозволенной ему нормы счастья и демократии.
   Именно к Караханову, гордо носившему имя Эмира, и решил прорваться
Иргашев, когда узнал, что у того будет вечером в гостях полковник
Султанбаев.
   Сложность этого предприятия была очевидной, ибо смельчака, который
попытался бы проникнуть через забор в сад Эмира, ожидала малоприятная
встреча с двумя бурибосарами - огромными волкодавами с отрезанными ушами и
обрубленными хвостами. Эти звери отличались особой свирепостью и постоянно
бегали в узком коридоре, отгороженном от забора густой сеткой.
   Подготовку к атаке неприступной усадьбы Иргашев начал задолго до того,
как подошел к нужному месту. Петляя по закоулкам Кокагача, он увидел возле
одного из домов собачонку, жившую в картонной коробке из-под телевизора.
Это была кудлатая сучкадворняга, уже несколько лет обитавшая возле добрых
людей и исправно дарившая радости всем кобелям квартала. Подойдя к
коробке, Таштемир погладил собаку, кем-то ласково названную Акшей -
Белянкой, и та, удивленная таким обхождением, выгнула спину и блаженно
прикрыла глаза. Таштемир снял с брюк пояс и, сделав петлю, накинул его
собаке на шею. Акша встала и с готовностью пошла за ним.
   К усадьбе Эмира он подошел со стороны переулка.
   Сюда выходила стена сарая, примыкавшего к забору.
   Взобравшись на разлапистый карагач, Таштемир подтащил следом за собой я
доверчивую Акшу. По толстой ветви они перебрались на крышу сарая. Четкие
бурибосары мгновенно уловили запах постороннего и с надрывным лаем
кинулись ему навстречу В этот момент Таштемир освободил дворняжку от ремня
и спустил ее на сторожевую полосу.
   Веселая кудлатая дама, неожиданно возникшая перед волкодавами, сбила их
деловой настрой. Инстинкт продолжения рода подавил чувство собачьего
долга. Могучий запах зовущей плоти забил все остальные чувства, еще минуту
назад вызывавшие желание бежать, хватать, рвать на части.
   Когда Акша и оба кобеля скрылись во тьме сада, Таштемир спокойно
спустился на землю, пересек собачью тропу, ловко перемахнул через сетку и
вскоре оказался в непосредственной близости от дома. Укрываясь в густой
тени деревьев, он пробрался к его боковой стене и по приставленной к ней
лестнице поднялся на плоскую крышу. Ступая как можно мягче, капитан
пересек ее наискось.
   Теперь ему стал виден айван, покрытый дорогим красным ковром. Подобрав
под себя ноги, на нем сидели трое - сам хозяин, худолицый, остроносый и
желчный, Аман Рахимбаев, директор ликеро-водочного завода, толстопузый, со
щеками отвисшими почти до самых плеч, и полковник Султанбаев.
   Говорил Караханов. Голос его звучал вяло, слова цедились бесцветные,
тусклые: ни ясных интонаций, ни эмоций.
   - Так куда он делся, этот ваш Иргашев? Как вы считаете, Юсуфжон? Не мог
же человек исчезнуть, как дух. Это не спирт, который неизвестно как
испаряется со складов нашего уважаемого друга Рахимбаева.
   Директор ликеро-водочного завода радостно заржал, затряс жирными щеками.
   - Почему его упустили твои недоноски?
   - Скоро возьмем, - сказал Султанбаев с уверенностью. - Мы ближе к цели,
Собиржон Кадырович, чем вам кажется.
   - Я думаю, что ты сейчас от нее куда дальше, чем считаешь, - сказал
Караханов, и в его голосе прозвучала наконец плохо скрываемая угроза.
   - Не давите на меня, Собиржон. Мы все в одной, команде. Больше того, я
иду впереди всех. Прикрываю, как это говорят, грудью. Незачем меня пугать
и подталкивать. А что касается недоносков, как вы назвали моих парней, так
ваш Рузибаев среди них. Поэтому разделите свои упреки с ним...
   Караханов побагровел. Такое ему никто не смел бросить в лицо. Все, даже
Султанбаев, никогда ни словом, ни жестом не намекали, что могут встать
вровень с ним, державшим вожжи власти в своих руках.
   Кто их всех здесь поит, кормит, одевает, позволяет им баловаться с
бабами, менять их без счета, не заглядывая при этом в кошелек? Но
настоящие повелители только потому и держатся наверху, что умеют в нужный
момент пришпорить скакуна или, напротив, ослабить поводья и поощряюще
похлопать его по холке.
   Стиснув челюсти и обождав, когда схлынет волна внезапного гнева,
Караханов спокойно сказал:
   - Я понимаю, Юсуфжон, ваше волнение. Деламела, работы-заботы... И мне
даже приятно, когда вы пытаетесь идти впереди. Это похвально, что мысли об
общем деле вы принимаете как собственные. Но я не привык прятаться за
спины других...
   В это время к айвану приблизился домашний слуга, один из полноправных
избирателей, гнувших спину на народного Эмира. Застыв в демократическом
полупоклоне, он поставил на помост и подвинул к ногам гостей огромное
металлическое блюдо с дымящимся нловом.
   Голод полоснул Таштемира по пустым кишкам.
   Сглотнув слюну, он огляделся и в голубоватом призрачном свете
встававшей луны увидел на крыше россыпи абрикосов. Хозяева сушили фрукты
из собственного сада на зиму. Таштемир стал пригоршнями черпать с циновок
и есть удивительно сладкие, уже хорошо подвалявшиеся дольки кураги -
любимую и почти единственную сладость далекого бедного детства.
   Когда сидевшие на айване тоже несколько заглушили голод, разговор
возобновился. Таштемир, распластавшись во весь рост, старался не
пропустить ни одного слова, но все же иногда не улавливал некоторых фраз,
особенно когда говорил Караханов. Мешал шелест листвы огромной шелковицы,
раскинувшей свои ветви над самой крышей.
   - ...Проще всего задавить, - сказал Рахимбаев и снова расхохотался
глупым громким смехом. - В мешок - ив воду!
   - Помолчи, Аман, - небрежно посоветовал Караханов. - Чтобы сунуть в
мешок, надо еще поймать.
   А наши недонос... - Он запнулся. - Наши лихие соколы не смогли его
просто убить. Он всех обвел вокруг пальца и ушел. А уважаемому Юсуфу
Салимовичу повесили в отчетность уже три трупа...
   - Четыре, - поправил Султанбаев. - Если их станет больше, то я не смогу
уже валить все на него одного. Я сделал все, чтобы Иргашев не выскочил из
города, перекрыл все дороги области. Однако давайте мыслить реально.
Перекрыть выходы из республики я не в силах. Затем такой пустячок, как
список жертв.
   Вы представляете, к чему это может привести? Проявит интерес пресса...
   - Независимая не проявит, - сказал Караханов твердо. - Пусть вас не
беспокоят пустяки.
   - Если и центральные газеты...
   - Подумаем. Ваше дело найти этого подонка. Об остальном я побеспокоюсь.
Сегодня же позвоню Саидходжаеву...
   От дома к айвану быстрым шагом подошел мужчина в белой рубашке.
Поклонился гостям, затем приблизился к хозяину и стал что-то шептать ему
на ухо.
   - Обыщите сад! - повысив голос, приказал Караханов. - Загляните под
каждый куст.
   - Что случилось? - спросил полковник встревоженно и поправил наплечную
кобуру.
   - Какой-то поганец подкинул сторожевым псам суку. Теперь вместо того,
чтобы стеречь дом, они устроили свадьбу. Камалетдин предполагает, что
кто-то пытался проникнуть в сад...
   Таштемир достал пистолет, отполз от края крыши и осторожно поднялся на
ноги. Пройдя туда, где торец дома выходил на тупиковую улочку, стал
высматривать путь отхода. Внизу в свете тусклого фонаря он увидел мотоцикл
с коляской. На седле, поставив ноги на выхлопную трубу, боком устроился
милиционер. Он спокойно покуривал, контролируя весь тупичок вплоть до
выезда на Звездную улицу. На клеенчатом фартуке, закрывавшем вырез в
люльке, лежала рация. Видно, предусмотрительный Султанбаев взял с собой
сопровождающего.
   Еще раньше Таштемир обнаружил на крыше связку длинных прочных жердей.
Должно быть, хозяин дома замыслил обновить ограду веранды, которую густо
обвивали виноградные лозы. Выбрав самую длинную и толстую слегу, Таштемир
осторожно опустил ее с крыши, пока она не уткнулась в землю с глухим
стуком. Милиционер не подавал никаких признаков тревоги. Его внимание
отвлекала настроенная на дежурную волну рация.
   Ухватившись за верх жерди, Таштемир заскользил по ней вниз и, едва
коснувшись ногами земли, прыгнул на милиционера. От неожиданности тот
растерялся и даже не пытался сопротивляться, когда холодный ствол
пистолета уперся ему в затылок.
   - Это ты, Пулатов? - узнав своего противника, шепотом просипел
Таштемир. - Жить хочешь - веди себя разумно.
   - Не стреляй, капитан, - умоляюще попросил милиционер. - Я всегда к
тебе хорошо относился.
   - Знаю, потому и не убил, - сказал Таштемир с нарочитой угрозой. -
Сейчас ты отвезешь меня на Центральный проспект.
   - Не могу, капитан. Меня Султан в пыль сотрет!
   - Не сотрет. Ты увидел, как из сада Караханова через забор перелез
какой-то человек, и стал его преследовать, но не догнал. На Звездной он
перепрыгнул через арык, сел в машину и укатил. Так и доложишь.
   Понял?
   Отобрав у Пулатова пистолет, Таштемпр сел на мотоцикл позади него.
Уткнув ствол в бок милиттиоперу, скомандовал:
   - Пошел!
   Мотоцикл взревел, и они вихрем вылетели на Звездную улицу. У ближайшего
перекрестка Тагптемир приказал:
   - Стой! Слезай!
   Ошеломленный Пулатов соскочил с седла. Его оружие и рацию Таштемир
швырнул в люльку.
   - Машину оставлю на углу Центральной. Там сапожник Гасан сидит в своей
будке до поздней ночи.
   Придешь, заберешь и уедешь. Если хочешь, позвони в управление,
расскажи, что возил Иргашева. Хоп?
   - Товарищ капитан... - взмолился Пулатов.
   - Тогда молчи. Я тебя тоже сегодня в глаза не видел.
   - Рахмат, капитан. Спасибо...
   Таштемир дал газ и умчался от Пулатова, который растерянно топтался на
месте. Доехав до сапожной будки, он слез с мотоцикла и быстрым шагом
двинулся в глубь парка Комсомола - густой зеленый массив в центре города.
Пришла пора подумать, где провести ночь. Пытаться вырваться из западни
сегодня было бы безумием. После стольких неудач Султанбаев наверняка
постарается взять реванш, и милиция до утра дремать не станет.
   Место, куда он теперь шел и где его - он был в этом уверен - никто не
станет искать, Таштемир знал давно. Это была старая парашютная вышка в
парке, бездействовавшая уже долгие годы. В детстве Таштемир любил играть
здесь в разведчиков. Ребята карабкались по крутым ступеням лестницы на
верхнюю площадку башни, подбирались к самому ее краю и смотрели на город с
высоты, с какой его видели вольные птицы. Таштемир первым делом отыскивал
дом дяди Азиза. Он видел знакомый сад, цветники, айван, на котором
полеживал дядя, пережидая жару, видел тетушку Нурихон, хлопотавшую у
хлебной печи - тандыра, и ему приходили на память смешные слова песенки из
старого кинофильма: "Мне сверху видно все, ты так и знай".
   До вышки Таштемир добрался благополучно, никого не встретив.
Оглядевшись, отодрал одну из обветшавших досок, которыми забили вход,
протиснулся внутрь. В лицо пахнуло прелью. Где-то вверху заплескала
крыльями испуганная птица. За годы, что Таштемир не заглядывал сюда,
лестница еще больше обветшала. Он поднимался по ней осторожно и, прежде
чем ступить на очередную ступеньку, ощупывал ее ногой. В середине лестницы
были выбиты десять ступенек подряд. Это сделали три года назад, после
того, как секретарь обкома узнал, что его сановный отпрыск поднимается на
вышку в компании безродных сверстников. Надеялись, что теперь-то мальчишки
угомонятся. Но именно изуродованная лестница породила новое увлечение -
преодолевать опасный провал, демонстрируя свою ловкость и храбрость.
   Выбравшись на верхнюю площадку, Таштемир огляделся. Город,
раскинувшийся внизу, сверкал россыпями огней. По улицам, внося в мирную
картину ночи разлад и тревогу, метались красные и фиолетовые сполохи
спецсигналов милицейских машин. Рыбаки Султанбаева все еще с усердием
волочили густые и пустые сети поиска. Это Таштемира уже не волновало: он
смертельно хотел спать...
   Разбудил его треск мотоцикла. Было уже светло, хотя солнце еще только
встало над дальними вершинами заснеженных гор.
   Таштемир осторожно глянул вниз и увидел на асфальтированной площадке у
основания башни милицейский мотоцикл с коляской. На нем к вышке подъехали
двое - водитель-милиционер и парень в белой рубахе. Оба, не слезая с
машины, смотрели вверх. Пассажир, в котором Таштемир без особого труда
узнал Лысого Рахматуллу, подняв руку, показывал, где надо искать беглеца.
Милиционер выключил мотор, и до Таштемира долетели слова:
   - Я уверен, он наверху. Мы там с детства любили прятаться. Теперь ему
не уйти.
   Соскочив на землю, милиционер бросился к вышке, и только теперь
Таштемир разглядел его хорошенько. Это был Абдували Рузибаев, старавшийся,
видно, искупить вину за вчерашние промахи. Вслед за ним, выдрав объемистый
зад из коляски, направился Лысый Рахматулла.
   - Теперь возьмем, - сказал он Рузибаеву - Только ты его не кокни,
Абдували. Он Эмиру живой нужен. Ну, я полез...
   Внизу заскрипели ступени. Таштемир достал пич;толет и передернул
затвор. Ловушка, кажется на этот раз в самом деле захлопнулась.
   - Я его все же попорчу, - сообщил Лысый Рузибаеву. - Полуживой для
Эмира тоже сойдет. Он ему ненадолго нужен.
   - Смотри, не убей, - крикнул Рузибаев. - Все одно здесь он от нас не
уйдет.
   - Хоп! - согласился Лысый. Голос его срывался от быстрого подъема.
   Оба противника были по-настоящему опасны. Еще лет пять назад Рахматулла
носил титул чемпиона области по вольной борьбе, потом занялся каратэ,
открыв собственную школу восточных единоборств.
   Стрелять Таштемир не хотел, это было бы концом.
   С высоты он видел, как свернули с улицы и подъехали к парку две
патрульные машины. Он еще раз обошел площадку, внимательно ее оглядывая.
Со штанги, по которой когда-то бегал трос подвесного парашюта, свисали
остатки пристяжной системы - почерневшие от времени ремни и пряжки.
Дотянувшись, Таштемир ухватил одну из лямок и дернул ее на себя.
   Ржаво заскрипел ролик, отпуская трос. Таштемир подергал его, стараясь
ощутить сопротивление противовеса, который бегал по специальным
направляющим полозкам внутри башни. Система работала! И тогда, не
раздумывая ни секунды и сжав обеими руками подвесные ремни, он оттолкнулся
от площадки и бросился в пустоту.
   Ощущение невесомости подняло желудок к самому горлу. Страх, как в
детстве, накатил холодной волной и сжал сердце. Зарычал, бешено вращаясь,
ржавый ролик, трос со звоном рванулся вниз, работая за парашют. Земля
быстро летела под ноги. Вышка, отвыкшая от таких нагрузок, жалобно
скрипела и качалась.
   - Ушел! - раздался полный ярости и бессилия вопль Рахматуллы. - Стреляй
в него! Стреляй!..
   - Где он? Не вижу! - раздался в ответ голос Рузибаева. - Куда эта
сволочь подевалась?!
   Примерно в двух метрах от земли Таштемир выпустил трос из рук, и его
конец с болтавшимися ошметками подвесной системы помчался вверх, влекомый
противовесом.
   В несколько широких прыжков Таштемир достиг мотоцикла. Прыгнул в седло,
ударил ногой по стартеру. Хорошо разогретый двигатель подхватил с
полуоборота. Словно застоявшийся конь, машина рванулась и понесла.
Выстрелов за громким треском Таштемир не слышал, он понял, что стреляют,
лишь тогда, когда пуля ударила в коляску и, рикошетя, прозвенела над ухом
лопнувшей гитарной струной. Капитан круто бросил мотоцикл вправо и увидел,
как сразу две пули взметнули песок на том месте, где он только что был.
   Таштемир направил машину к шпалере густого кустарника: со стороны улицы
взвыли, приближаясь, сирены патрульных машин.
   - Нет, ребята! - крикнул Таштемир, ощерив зубы. - Теперь вам Иргашева
не взять!
   Он свернул с аллеи на едва заметную тропку и помчался по ней со всей
скоростью, на которую был способен мотоцикл.


   5


   Корреспондент республиканской газеты "Сияние Востока" Зяма Глейзер,
выступавший под псевдонимом Зия Гумеров, жаждал сенсации. За три года
репортерской работы он ни разу не написал ничего более стострочной
информации. И все это время его не покидало ощущение грядущей удачи.
Просыпаясь, он вступал в новый день с тайным ожиданием чуда. Что это будет
- пожар, на который он примчится раньше всех, или захват террористами
самолета, в котором он будет лететь, а может, посадка корабля инопланетян
в его присутствии, - Зяму особо не беспокоило. Главное, чтобы что-то
случилось. И тогда он сможет отказаться от осточертевшей беготни по
совещаниям и заседаниям затем только, чтобы сообщить, какое на них
присутствовало высокое по местным масштабам лицо.
   Зяма завидовал ястребам столичной прессы. Его несколько раз прикрепляли
в качестве сопровождающего к заезжим глашатаям гласности, которые искали
на Востоке не столько острые впечатления, сколько деловые связи и
спонсоров. Ошеломляющее впечатление на Зяму произвел Арон Грибовик,
краснощекий крепыш, редактор нового столичного еженедельника "Наизнанку".
Вдохновляемая и направляемая твердой рукой этого человека армия газетных
жучков ковырялась в личной жизни известных людей - художников, писателей,
артистов, дипломатов.
   Цели выбирались определенные, и стрельба по ним велась жестокая, на
поражение. Не каждый обстрелянный типографской краской мог быстро и
дочиста отмыться. Борзописцы рыскали повсюду с угрожающим блеском в
глазах. Сделав себе имена скандальными статьями, они нередко уматывали за
границу, оставляя после себя лишь неприятный запах.
   Грибовик оказался человеком контактным, общительным. "Однажды в
Сан-Франциско...", "Как-то, помню, в Париже...", "Было это в
Монтевидео..." Фразы подобного рода слетали с его языка так легко и
просто, что Зяма рядом с Ароном Эдуардовичем ощущал себя безродным
пигмеем. Чем он мог ответить?
   "Однажды в Бешарыке"? "Помню, это случилось в Каптаркале"?
   Уезжая в столицу, Грибовик дружески тряхнул Зямину руку и запросто, как
равный равному, сказал:
   - Пиши. Ты знаешь, что для нас годится. Если что - звони мне лично.
   С этого мгновения Зяма стал ждать сенсацию, как путник, пересекающий
пустыню, ждет обещанный проводниками колодец.
   Сенсация подвалила в руки сама.
   Однажды ранним утром Глейзер прибыл местным поездом в Бешарык. Здесь
собиралось совещание сельских арендаторов, и редактор ждал от него
информацию в номер - на первую полосу Едва ступив на перрон, Зяма
почувствовал, что в Бешарыке что-то неладно. Его наметанный на мелочи глаз
отметил, что толпа приехавших с поездом перенасыщена милицией. Увидев
знакомого сотрудника транспортного отдела лейтенанта Шарафутдинова,
подошел к нему.
   - Салам, Тургун. - Зяма дружески протянул лейтенанту руку. - У вас что,
субботник?
   - Почти угадал, - улыбнулся тот. - Разве заметно?
   - Не то слово. Буквально режет глаз.
   - Ничего не поделаешь, равняемся на общечеловеческие ценности Запада.
Не поверишь - гангстера ловим! Как в Чикаго. Получили приказ: стрелять без
предупреждения. Ты такое помнишь?
   Зяма сделал вид, что воспринял слова Тургуна как шутку:
   - Ну ты и заливаешь, старик.
   - Клянусь!
   - Ты меня убиваешь. Такое событие, а я о нем - ни бум-бум. Расскажи!
   - Не могу, Зия. Нас строго предупредили: приказ не разглашать.
   - Не понимаю, почему? Наоборот, если появится гангстер, надо оповестить
население.
   - Не все так просто.
   - Не вижу сложностей, объясни толком.
   - Только уговор: все останется между нами.
   - Идет.
   - И на меня не ссылаться. Я все равно откажусь, - Забито, старик.
Рассказывай.
   Зяма протянул Тургуну раскрытую ладонь, и тот хлопнул по ней двумя
пальцами, скрепив договор.
   - Ищем капитана Иргашева.
   - Из областного управления? - оживился Зяма. - Мы о нем однажды писали.
   - Теперь не напишете. Он убил начальника отдела майора Бакалова и
скрылся.
   Запах сенсации приобрел предельную концентрацию.
   - Как же так?
   - А вот так. Убил - и ноги в руки. Предполагают, что он связан с
местной мафией, до которой майор докопался. Ему и приказали его убрать.
   - Что-то я мало этому верю, - усомнился Зяма. - Я немного знал
Иргашева. Сомневаюсь, чтобы он мог продаться. Афганец... Честный мужик...
   - Продаться может каждый, смотря сколько заплатят. Факты против
Иргашева.
   - А у тебя есть факты?
   - Есть, но ты их добывай сам. Главное я тебе сказал.
   Поскольку совещание начиналось на следующий день, Глейзер, едва
устроившись в гостинице, сразу отправился в управление внутренних дел.
Здесь егэ встретили сухо и неприветливо. Дежурный долго и внимательно
разглядывал редакционное удостоверение, несколько раз звонил кому-то по
внутреннему телефону, докладывал, что корреспондент из столицы просит
встречи с полковником Султанбаевым и наконец изрек окончательный приговор:
   - Начальник вас не примет. У него срочное дело.
   - Тогда помогите встретиться с началньиком уголовного розыска майором
Бакаловым, - попросил Зяна.
   Дежурный взглянул на него, как на сумасшедшего, но ответил, сохраняя
спокойствие:
   - Майор на задании. Сегодня вам в управлении делать нечего.
   Покоряясь обстоятельствам, Глейзер вернулся в гостиницу. Возле нее за
одним из столиков, выставленных на улицу, сидели два русских
сержанта-милиционера. Не спрашивая разрешения, Зяма подсел к ним и положил
на стол развернутое удостоверение.
   - Я только что из управления, - сказал он, упреждая вопросы. -
Полковник Султанбаев посоветовал последить за ходом операции там, где она
развивается.
   Один из сержантов взял удостоверение, прочитал его и передал напарнику.
Тот сравнил фотографию с оригиналом и хмуро сказал:
   - Взять вас с собой без распоряжения не сможем. Вы ведь слышали о
приказе?
   - О том, что вам дано право стрелять без предупреждения?
   Первый сержант кивнул.
   - Знаю. Но я и не прошу вас брать меня с собой.
   Просто хочу слышать ваше мнение об этом деле.
   - А вам можно верить? - спросил второй сержант, протягивая Глейзеру
удостоверение.
   - В каком смысле?
   - Ну, что вы не пойдете и не расскажите начальству о том, что мы думаем.
   - Ребята, я хорошо знал Иргашева, - закинул удочку Зяма, - и очень
удивлен тому, что мне сообщили.
   - Мы тоже, корреспондент. И не удивлены, а просто не верим. За всем
этим стоит что-то странное.
   Если встретим капитана, оружия применять не будем.
   - Значит, вы не верите, что Иргашев виновен?
   - Нет, - твердо сказал первый сержант, а второй лишь одобрительно
кивнул.
   Они встали, привычно одернули рубашки.
   - Нам пора...
   Забравшись в желтый с синей полосой "жигуленок", словоохотливые
милиционеры укатили, Зяма же поднялся в свой номер и через междугородку
срочно вызвал Кумкент. Две минуты спустя на дальнем конце провода сняли
трубку.
   - Это Бораненков? - спросил Глейзер. - Здравствуйте, Иван Егорович, Зия
беспокоит. Насколько я помню, вы писали очерк о капитане милиции Иргашеве.
Я ему посылку привез, да вот адрес забыл взять. Не подскажете?
   - У вас, молодых, всегда нескладуха, - ворчливо отчитал коллегу лучший
очеркист "Сиянья Востока". - Записывай. Микрорайон Кокагач... Улица
Яблоневая...
   Возле большого многоэтажного дома под сенью раскидистых платанов на
лавочке сидели рядом степенные старики. Глейзер подошел к ним, прижал руку
к груди, громко поздоровался:
   - Ассалом алейкум, аксакалы.
   Старики довольно кивнули головами:
   - Алейкум ассалом.
   - Что вас привело к нам, молодой человек? - спросил седобородый старец
в легком полотняном пиджачке, левый нагрудный карман которого украшало
множество орденских планок.
   - Я из газеты, - пояснил Глейзер.
   - Газета - это хорошо, - высказал мнение старец. - Одно жаль - сами
газеты нынче плохие.
   - Почему вы так считаете? - спросил Глейзер обиженно.
   Не отвечая на его вопрос, старец вновь спросил:
   - Так что привело вас под эти деревья?
   - Тут жил капитан Иргашев. Что вы о нем знаете, аксакалы?
   - Вас интересует, что мы знаем, - прищурился все тот же аксакал с
орденскими планками, - или нам надо одобрить то, что о нем рассказал
участковый милиционер?
   - То, что вы знаете, уважаемый.
   Тут со скамейки поднялся массивный мужчина с обветреным, загорелым
лицом, с живыми проницательными глазами, которые молодо поблескивали
из-под густых седых бровей. Он дружески улыбнулся Глейзеру и протянул ему
широкую сухую ладонь:
   - Я Рустамбай Имашев. Всю жизнь работал кочегаром на электростанции.
Сосед Иргашева. Могу о нем много чего рассказать. Если желаете, перейдем
на пустую скамейку. Но мои товарищи все равно знают, что я скажу..
   Степенные аксакалы дружно закивали, выражая согласие.
   Когда они отошли, Глейзер включил диктофон и спросил:
   - Кто он такой, Иргашев?
   - Он хороший, честный человек, - сказал Рустамбай убежденно. - Ты видел
честных людей? Если не видел, то надо было познакомиться с Таштемиром. Ему
дай мешок денег, попроси отнести и не завязывай. Он бумажки себе не
возьмет. Такой у нас Иргашев.
   - А эти разговоры, что он преступник?
   - Э! - Рустамбай смачно сплюнул. - Когда вор украдет барана и его
ловят, он бежит и кричит: "Держи вора!"
   - Значит, вы считаете, что какой-то вор мажет грязью Иргашева?
   - Разве я так считаю? Так думают все. Сокол не может стать вороной,
даже если его окунуть в черную краску. Все, что говорят о Таштемире, -
слухи, а они бывают только грязными. Чиста одна истина.
   - Так почему Иргашев скрылся? Ему бы выйти к людям и крикнуть: вот я,
предъявите мне обвинения и докажите, что виноват.
   - Э-э, сынок, - протянул Рустамбай с горькой улыбкой. - Если просишь
копейку, то не подставляй подающему целый сундук.
   - Мудрость вашего совета, уважаемый Рустамбай, столь велика, что я не
сумел разгрызть скорлупы ореха, в который она заключена.
   Глейзер произнес это смущенно, он знал, как надо себя вести в таких
случаях.
   - Ты пожелал услышать правду? Я ее произнесу.
   Но только для тебя. Чужие уши нам не нужны.
   - Мы вдвоем, уважаемый.
   - А тот третий, что в твоей черной коробке? Рьз ъв он нас не слышит? -
Глаза бывшего кочегара превратились в узенькие щелки. - И разве кто-то
запретит ему повторить то, что я предназначаю только дш твоих ушей?
   - Вы что, боитесь меня? - удивился Зяма.
   - Не тебя, сынок. Я боюсь слова. Мой дедушка Асадулла пропал в Сибири
из-за пустяка. Он вернулся с войны и рассказал, как хорошо жили в своей
стране немцы. Это было при Сталине. Ты думаешь, те люди, которые сегодня
травят Иргашева, как зайца, чем-то лучше?
   Поздно вечером, не пожалев для подарка банку немецкого пива, Глейзер
вызвал на откровенный разговор Арсланбека Мохтарова, милиционера,
дежурившего в гостинице. И выяснил, что в деле Иргашева есть много
необъяснимых странностей. Оказывается, дежурный по управлению Мирзабек
Рыскулов поделился с товарищем некоторыми сомнениями. Как получилось, что
майор Бакалов и капитан в отставке Калмыков были застрелены из табельного
пистолета Иргашева?
   Ведь сам капитан оружия в тот день не брал, и его изымал из оружейного
ящика Абдували Рузибаев. Непонятно также, зачем Иргашев застрелил
уголовника Шамшира. Того нашли в подвале у лифта, который обрушился с
верхнего этажа. Что делал Шампгир в доме, где жил Калмыков, и почему никто
не назначил следствия о причинах обрыва кабины?
   Материалов для размышений оказалось так много, что Зяма в ту ночь не
спал. К утру перед ним уже лежала статья с броским стреляющим заголовком
"Капитан Иргашев: убийца или жертва заговора?"
   В полдень Глейзер связался с Москвой. Грибовик узнал его сразу.
Выслушал, оценил смелость и оперативность, сказал:
   - Переключаю на диктофонную. Читай материал...


   6


   Генерал Умар Хамдамов не любил генералиссимуса Сталина. Разве может
нормальный человек любить скорпиона или тарантула? Тем не менее, получив
назначение на должность министра внутренних дел республики, генерал
приказал обшить стены нового кабинета дубовыми панелями, как то было, судя
по воспоминаниям современников, у генералиссимуса. Хорошие привычки, даже
если это привычки тирана, перенимать не вредно.
   Подчиненные сразу ощутили деловой размах и энергию нового министра. Он
вникал в такие тонкости, о которых его предшественники и понятия не имели.
   Жизнь города и целой республики во всех ее тайных и явных проявлениях
интересовала и занимала министра.
   Деловую явь о изучал по документам и специальным сводкам, которые в
изобилии попадали на его стол.
   Хамдамов легко выделял и запоминал впрок отработанные в тайных
канцелярских недрах формулировки и четко отличал случаи, когда беседы
значительного лица с кем-либо проходили в деловой обстановке, а когда они
носили характер внеслужебной сердечности и дружеского взаимопонимания.
   Жизнь тайную Хамдамову раскрывали иные источники. Каждое утро в кабинет
министра легким скользящим шагом входил лощеный полковник Рувим Борисович
Цейтлин. Приблизившись к столу шефа, он со стуком сдвигал каблуки и
несколько раз кивал головой, как конь, отгонявший назойливых мух. Хамдамов
откладывал дела, откидывался на спинку кресла и вопросительно смотрел на
зеленую сафьяновую папку, которую Цейтлин почтительно держал в вытянутых
руках.
   - Что у нас сегодня нового?
   Нового оказывалось достаточно много, но тем и был ценен Рувим
Борисович, что докладывал лишь сведения, имевшие непосредственное
отношение к делам внутренним.
   - Вчера к Фикрату Хамзаевичу на вторую дачу приезжала Ляля...
   Умар Хамдамович задумчиво кивал. Фикрат Хамзаевич - это президент
республики. Ляля - актриса оперетты Браславская, яркая, темпераментная
дамочка, изо всех сил рвущаяся в народные... Факт вроде бы пустяковый, но
требовал осмысления. Долгое время, по сведениям Цейтлина, актрисочка
регулярно посещала дачу профессора Ахтара Биктемировича Саидходжаева.
Теперь министру предстояло угадать, что же произошло. Любой поворот романа
имел значение.
   Если сам Саидходжаев уступал даму сердца президенту - это одно, если
тот увел ее самолично - совсем другое. Но возможен и третий вариант: Ляля
учуяла ветер перемен и сделала новую ставку.
   - Приехала в девять вечера, - шелестел вкрадчивый голос Цейтлина. -
Уехала утром... Министр народного образования в загородном ресторане
встречался с Алимжановым...
   Алимжанов слыл крупным спекулянтом, по нему плакала тюрьма, но сам он
не плакал по тюрьме во многом потому, что часто встречался не только с
министром народного образования.
   Внутренние дела требовали огромного внутреннего напряжения.
   В десять, когда в приемной Хамдамова скопились сотрудники министерства,
ждавшие назначенного приема, в кабинет генерала без всякой очереди
проследовал народный депутат Ахтар Биктемирович Саидходжаев, - Умар
Хамдамович, здравствуйте! - громко сказал он, открывая дверь. - Ассалом
алейкум, мой генерал! Ехал мимо, решил заглянуть к вам.
   - Всегда рад гостю!
   Хамдамов вышел из-за стола и протянул Саидходжаев у обе руки.
   - Я ненадолго, Умар Хамдамович, - предупредил тот. - Всего один вопрос.
Собирается интересная группа. Человек пять-шесть, не более. Маршрут -
Франция, Англия, ФРГ. Тур на две недели. Вас включить?
   Лицо Хамдамова омрачилось.
   - Рад бы, Ахтар Биктемирович, но сами понимаете... Недавно вернулся из
Австрии. Вряд ли премьер разрешит...
   - Обижаете, Умар Хамдамович. Если человек предлагает подарок, зная, что
его могут не принять, его можно заподозрить в неискренности. Надеюсь, вы
обо мне не такого мнения?
   - Наши отношения, Ахтар Биктемирович...
   - Это лучше. Прежде чем зайти к вам, я был у премьера. Он ничего не
имеет против вашей поездки.
   Хамдамов вспыхнул от радости.
   - Своих долгов я не забываю... Присядьте хоть на минутку...
   Саидходжаев сделал генералу одолжение.
   - Между прочим, Умар Хамдамович, что нового в Бешарыке? Насколько я
знаю, у вас там убили начальника уголовного розыска, достойного,
уважаемого человека. - Гость так выделил интонацией слова "у вас", что
министр невольно насторожился. - Премьер серьезно озабочен. Он даже
спрашивал моего совета.
   Правительство беспокоит возможность развития событий. Президента -
тоже. Пока им удается контролировать прессу, но если слухи дойдут до
центральной печати, нас всех снова перемажут в дерьме. Вы понимаете?
Республика только-только начала отмываться, и вот...
   Генерал снова помрачнел. В последних фразах прозвучала едва уловимая
угроза. Два его предшественника расстались с этим удобным креслом лишь
потому, что оказались замазанными в скандалах, раздутых прессой. Да и
ссылка на премьера прозвучала с умыслом.
   Саидходжаев слыл человеком тонким, умевшим предугадывать развитие
событий задолго до того, как они грянут. В свое время он ловко выскользнул
из аппарата могучего человека, рассорившись с ним по "принципиальным"
мотивам. Полгода спустя его бывший патрон рухнул, увлекая за собой всех,
кто находился рядом. Саидходжаев сразу оказался на коне и поднял знамя
демократического обновления.
   Если из его уст прозвучал намек, к нему стоило прислушаться.
   - Что посоветуете, Ахтар Биктемирович? - спросил генерал смиренно.
   - Вам известен убийца?
   - Высказано предположение, что это сотрудник областного управления
капитан Иргашев. В Бешарыке в этом убеждены, я утверждать боюсь до
окончания следствия. Мне пока не ясны мотивы.
   - Я не великий специалист в криминалистике, - заметил Саидходжаев
тоном, который свидетельствовал как раз об обратном. - Но думаю, что
попытка поймать преступника и есть главная ошибка. Какая вам в
конце-концов разница, почему Иргашев убил начальника? Его просто нужно
уничтожить, как бешеную собаку, пока он не предстал перед прессой и не
наговорил разных гадостей. Каких? Догадаться нетрудно...
   Хамдамов не догадывался, какие такие гадости может наговорить Иргашев,
но согласно кивнул.
   - Так вам хочется прочитать все это в газетах? - спросил Саидходжаев
наступательно.
   - Разумеется, нет. Однако...
   - Вот и премьер такого же мнения! И мои вам совет, Умар Хамдамович,
проявите твердость. Метастазы преступности проникли даже в органы
правопорядка. Это чудовищно! Поэтому на вас смотрят не как на гомеопата,
лечащего пилюльками, а как на талантливого хирурга, который способен
отъять больной орган, дабы спасти весь организм. Дайте своим сотрудникам
право действовать. Убрать пса - это полезней, чем всякие суды и пересуды.
   - Воистину стрела разумности поражает цель желания без промаха, -
сказал генерал удовлетворенно.
   Он уловил мысль, которую так образно выразил профессор.
   - Итак, я вас включаю в список, - сказал Саидходжаев, вставая.
   Попрощавшись с гостем, министр сразу же вызвал помощника. Цейтлин
тотчас явился со своей неразлучной зеленой папкой и с немым вопросом в
умных черных глазах.
   - Рафизжон, - сказал Хамдамов, именуя полковника на восточный лад,
какая у нас возможность узнать, был ли сегодня наш друг Саидходжаев у
премьера?
   - Простите, Умар Хамдамович, - ответил Цейтлин, улыбаясь одними
глазами. - Я почему-то подумал, что такой вопрос может возникнуть и навел
справки...
   Хамдамов с трудом скрыл удивление. Помощник начинал пугать его своей
предусмотрительностью.
   - Разрешите доложить?
   - Да, Рафизжон, я слушаю.
   - У премьера Саидходжаев сегодня не был. Зато сам Нияз Расулович
посетил его два раза...
   Хамдамов поразился, с какой уверенностью поменял местами события
Саидходжаев. Зайди премьер-министр к кому другому, да еще дважды подряд,
разговоров хватило бы надолго. Саидходжаев из этого события разменной
монеты чеканить не стал. Воистину, один спрашивает, что мне поесть, другой
интересуется - с кем?
   - Теперь о срочном деле, Рафизжон. Премьера серьезно беспокоит
бешарыкское происшествие. Как, по-вашему, пресса до него еще не докопалась?
   Полковник поджал губы, - Вынужден огорчить, Умар Хамдамович.
Докопалась. Более того, информация ушла в Москву.
   Министр сжал кулаки, хрустнув пальцами.
   - Надо предотвратить публикацию. Ее появление грозит крупными
неприятностями.
   - Боюсь, моих полномочий для такого дела мало.
   - Рафизжон, разве я хоть раз ограничивал ваши разумные начинания?
   - Понял, Умар Хамдамович.


   7


   По узкой тропе, тянувшейся в гуще тальника вдоль магистрального арыка,
Таштемир пронесся на мотоцикле Рузибаева пять или шесть километров, пока
впереди не показались строения сельскохозяйственного аэродрома. На высоком
шесте вяло болтался сачок, которым авиаторы ловили дуновения ветра. Возле
металлического ангара виднелись два самолета.
   Таштемир заглушил мотор и спихнул мотоцикл с заросли тальника. Затем
спустился к воде, ополоснул руки, умыл лицо, пригладил сырой ладонью
волосы.
   Поправив в кармане пистолет, двинулся по тропинке к аэродрому.
Навстречу ему выскочили две лохматые собаки - озорные и добрые. Они
встречали гостей лаем не от злости, а от радости видеть нового человека на
своем знойном, продутом суховеями поле.
   - Арслан! Аю! - крикнул Таштемир, и псы завертелись вокруг него, виляя
хвостами и высоко подпрыгивая.
   Из домика навстречу ему вышел высокий мужчина в странной одежде
летающего пляжника - босиком, в шортах, и авиационной, выгоревшей от зноя
фуражке.
   - Михаил! - радостно воскликнул Иргашев и раскинул руки.
   - Таш, черт тебя возьми! - не менее радостно отозвался летчик. - Откуда
ты взялся? Я уже забыл, как ты выглядишь.
   Они познакомились несколько лет назад, когда оказались в одном
госпитале. Таштемир залечивал раненую руку, капитан Михаил Щерба долечивал
инфекционную желтуху. Они познакомились, а когда выяснилось, что оба
земляки из Бешарыка, сдружились.
   - Мишук! - сказал Таштемир после того, как они обнялись. - Ты не
поверишь: я в рейде. Вырываюсь из окружения.
   - Нужна авиационная поддержка? - спросил Щерба. - Обеспечим. Пошли ко
мне, напою чаем.
   - И накорми, - попросил Таштемир. - Я второй день на диете.
   Съев почти целиком булку хлеба и тарелку картошки с мясом, Таштемир
попросил чаю. И только теперь стал рассказывать Щербе свою историю. Тот
слушал молча, сжимая кулаки, стукал ими себе по коленям и с каждым словом
товарища мрачнел все больше и больше.
   Через полчаса с аэродрома взлетел самолет.
   - Я тебя доставлю до Ташхоны, - пообещал Щерба. - Там другая область, и
таких, как ты, им ловить незачем.
   Самолет летел над ровными квадратами хлопковых полей, приближаясь к
шоссе, тянувшемуся через степи до самого Кумкента.
   - Ты, Мишук, не рвись в облака, - попросил Таштемир. - Наше дело
сельскохозяйственное. Нам надо каждого жука на земле видеть.
   Летчик круто бросил машину вниз и выровнял ее метрах в пятидесяти над
полем.
   - Так ладно?
   - Лучше не бывает, - поблагодарил Таштемир.
   Внизу тянулась черная лента дороги. Теснясь к правой стороне, длинной
чередой стояли автомашины.
   Их линия вытянулась километров на пять. Таштемир поморщился: значит,
его все искали, и у перекрестка на Уйдарвазу шла проверка транспорта.
Операция по отлову жертвы велась с необычным размахом.
   Щерба аккуратно посадил машину неподалеку от разъезда Зархун. Здесь
товарищи простились, и Таштемир направился к станции.
   Степь только издали похожа на поле. Вблизи человек видит плотный
каменистый грунт, как бы посыпанный дробленными морскими ракушками. В
местах, где после коротких весенних дождей собиралась вода, лежат
потрескавшиеся проплешены такыров. И на всем этом, цепляясь за малейшие
признаки почвы, растут сизые, изрядно запыленные кусты колючки.
   Неподалеку от станционного барака паслись два верблюда. Неухоженные,
покрытые клочками грязной бурой шерсти горбатые существа лениво
передвигались от кустика к кустику и толстыми, губастыми ртами ощипывали
их.
   Возле барака виднелась кошара, обнесенная заборчиком из черных жердей.
От нее тянуло едким запахом сохнущего овечьего навоза.
   Таштемир подошел к штабелю из шпал, сложенных у насыпи, и стал
провожать глазами товарняк, отходивший от разъезда на Ташхону. Вагоны
медленно проплывали мимо него, гремя на стыках. Прямо от выходных стрелок
начинался длинный подъем, и поезд одолевал его с большими усилиями. Когда
мимо проплывала платформа, груженная металлоломом, Таштемир ухватился
рукой за железный поручень, вскочил на ступеньку и оказался на тормозной
площадке.
   Разогнавшись, поезд пошел споро и весело. Все быстрее и быстрее
постукивали колеса, свежий ветер обдувал лицо, и зной не казался таким
угнетающим. Так бы ехать и ехать до самой Москвы без остановок и не надо
уходить от погонь, скрываться от милиции.
   На подъезде к Ташхоне железнодорожный путь пересекало шоссе. У
опущенного шлагбаума стояли два автобуса. Ожидая прохода поезда, из них
высыпали наружу омоновцы, вооруженные автоматами. Было бы легкомысленным
объяснять их появление здесь случайным стечением обстоятельств. За такого
рода передвижениями Иргашев уже угадывал резкое усиление режима поиска. А
поскольку сеть, закинутая на одного человека, выбрасывалась уже за пределы
Бешарыкской области, значит, в дело вмешались силы гораздо более мощные,
нежели полковник Султанбаев.
   До станции Таштемир так и не доехал - соскочил с поезда, когда тот
сбросил скорость перед входной стрелкой. Ныряя под вагон порожняка,
пересек пути и вскоре очутился у местного базара. Потолкавшись в толпе,
чтобы оценить обстановку, послушать разговоры, Таштемир купил два
килограмма винограда и отошел к арыку, собираясь перекусить. Внезапно он
увидел милицейский патруль. Два молодых курсанта прочесывали толпу,
внимательно вглядываясь в лица. Сомнений не оставалось - на подмогу
омоновцам мобилизована еще и Кумкалинская школа милиции.
   Попытаться сразу уйти - значит, привлечь к себе внимание: азиатские
базары признают толкотню, но не любят суетливых. Суетишься - стало быть,
что-то ужулил и пытаешься скрыться, Таштемир огляделся и заметил
неподалеку продавца сувениров. Скорее всего тот приторговывал наркотиками
и держал мелочовку для прикрытия основного дела. На легком переносном
столике лежали какие-то игрушки, разного рода маски. Подойдя к продавцу,
Таштемир взял в руки резиновую обезьянью морду.
   - Сколько? - спросил он, стараясь ничем не выдать особого интереса.
   Мордастый детина с гривой немытых и давно нечесаных волос, но со
щегольскими черными усами под приплюснутым носом с интересом оглядел
Таштемира.
   Нельзя было продешевить, с одной стороны, а с другой - не хотелось и
упустить покупателя.
   - Десять! - объявил продавец и тряхнул гривой.
   Для наглядности растопырил пальцы и хлопнул ладонью о ладонь.
   - Тот, кто купит ее за такую цену, - сказал Таштемир с ухмылкой, -
будет походить на обезьяну безо всякой маски.
   Краем глаза он следил за патрулем. Курсанты, лавируя в толпе, неуклонно
приближались.
   - Сколько дашь? - спросил парень.
   - Три. Впрочем, чтобы ты не чувствовал оеья обезьяной, - пять!
   - Хоп, - сказал продавец. - Бери!
   Курсанты были совсем рядом...
   Бросив на прилавок пятерку, Таштемир взял маску и тут же натянул ее на
лицо. Когда патруль оказался за его спиной, он резко повернулся к
курсантам и громко крикнул:
   - У-у-у!..
   Увидев коричневою обезьянью морду, те ошеломленно отпрянули.
   - Ахмак! - сказал один в сердцах. - Дурачина!
   - Ты что, парень, совсем сдурел? - покачал головой другой. - Тоже мне,
Тарзан!
   Когда курсанты прошли дальше, продавец рассмеялся:
   - Здорово ты этих ментов!
   - А все благодаря тебе, - сказал Таштемир и, содрав маску с лица,
направился к чайхане. Посидел там, вдоволь напился чаю потом двинулся к
станции.
   На платформе он остановился возле небольшого кирпичного домика, на
фасаде которого сохранилась надпись "fкипяток". Некогда - Таштемир помнил
то время - внутри домика помещался титан и к приходу поезда в нем закипала
вода. Поезд останавливался, пассажиры выбегали на платформу с чайниками,
открывали краны, гремели крышками, над домиком курился веселый пар. Теперь
будка служила складом, и за ее расхлябанной дверью хранились лопаты и
метлы.
   Выгадав удобный момент, Таштемир скользнул внутрь помещения. Там было
душно, пахло пылью и карболкой. Когда глаза привыкли к полумраку, он
обследовал будку и обнаружил в ней немудреные пожитки станционного
рабочего. Подумав немного, стал примерять вещи на себя: натянул на плечи
дырявый промасленный ватник, на голову - такую же липкую от смазки кепку.
Пучком грязной ветоши, лежавшей в ящике, мазнул по лицу. Подождав еще
немного, он взял в руки тяжелый железный сундучок, который стоял на полу,
и вышел из будки.
   Три сотрудника транспортной милиции, двое в штатском и один в форме
(всех троих Таштемир знал не первый год), в ожидании прихода пассажирского
поезда стояли на платформе и оживленно беседовали.
   Ссутулившись и нарочито подволакивая левую погу, Таштемир пошел к
дальним путям, где стояли товарняки. Маневровый локомотив переформировывал
один из составов. Звенели буфера, стучали захваты автосцепки. Динамик
хриплым женским голосом выкрикивал какие-то распоряжения.
   Один из оперативников взглянул на работягу, пересекавшего пути, и
безразлично отвернулся. Ватник, надетый человеком в жару, нисколько его не
насторожил. Кондуктора ездят по ночам, когда бывает достаточно холодно.
   Таштемир подошел к наливнику, когда тепловоз стронул состав в сторону
Койдалы. Ухватившись за поручень рукой, легко поднялся на тормозную
площадку и... оказался лицом с молоденьким милиционером в свежей, еще
необношенной форме. Отступать было некуда.
   Произнося звуки в нос, Таштемир строго сказал:
   - Здесь посторонним ездить запрещено.
   - Я из милиции, - объяснил парень, несколько растерявшись. - Нам можно.
   - Не можно, - сказал Таштемир, все так же гундося. - Как ваша фамилия?
   - Алимов. Милиционер Алимов.
   - Хорошо, можете ехать, товарищ Алимов. Только встаньте в сторонку.
   - Документы у вас есть? - вдруг спросил милиционер.
   - А то, - сказал Таштемир и сунул руку за пазуху, где лежал пистолет.
   Его уверенность успокоила милиционера, и он дружески улыбнулся:
   - Ладно, я вам верю... Слыхали, что мы ловим преступника?
   - Нас предупреждали.
   - Знаете, сколько отвалят тому, кто его обнаружит?
   - Сколько?
   - Пять тысяч.
   - Я его поймаю, - сказал Таштемир уверенно. - Такие бабки мне нравятся.
   Милиционер довольно засмеялся.
   - Они всем нравятся.
   - Мне особенно. Поэтому вам здесь ехать не стоит - я премию делить не
собираюсь.
   Они оба рассмеялись.
   - Вы до конца поедете? - спросил милиционер,
   - Само собой, товарищ Алимов.
   - Тогда действительно мне здесь делать нечего.
   Привет!
   Милиционер ловко соскочил с подножки, когда поезд уже набирал ход.


   8


   В Койдале он прожил без малого пять лет и потому, как бывает в
небольших провинциальных городках, знал здесь многих и многие знали его.
Это помогает, если ты ищешь или ловишь; если ищут и ловят тебя самого,
каждое знакомство из блага превращается в свою полную противоположность.
   Первая нежеланная встреча произошла внезапно.
   Таштемир задами рабочего поселка пробирался в город, как вдруг лицом к
лицу столкнулся с Раисой Матвеевной Тряпкиной, давно и хорошо известной
ему дамой местной окраины. Создавая Раису Матвеевну, творец не затратил
особых усилий: без малого двухметровой длины, хорошо оструганная и потому
лишенная каких-либо выпусклостей и округлостей доска была на делена
способностью двигаться и говорить.
   Главным чувством, которое определяло ее характер, была зависть. Раечка
завидовала всем женщинам, у которых водились деньги, имелись мужья или
любовники. Она завидовала и тем, у кого не было ни денег, ни любовников по
той простой причине, что у них имелись полновесные груди, крутые бедра, а
туфли они носили не сорок третьего, а только тридцать шестого или тридцать
седьмого размера. Мир Раисы Матвеевны был полон зависти и страданий.
Радости в нем случалось куда реже, чем гадости. Последней неприятной
вестью стало сообщение участкового инспектора, что каждому, кто поможет в
поиске бывшего милиционера, ныне опасного преступника Иргашева,
гарантирована премия в пять тысяч рублей. "Вот кто-то урвет куш, не сгибая
спины!" - досадовала Раиса Матвеевна. И вдруг именно ей подвалило счастье
нежданной встречи.
   - Таштемирчик! - пропела Раиса Матвеевна как можно приветливее. -
Зайди, пожалуйста, у меня к тебе разговор...
   Таштемир мгновенно оценил ситуацию. Отказаться от приглашения было
опасно. Алчно блестевшие глаза Тряпкиной просто кричали о том, что она
знает о премии за его голову и упускать такой куш в ее намерения не
входит. При этом Таштемир понимал, что ей неинтересно делить деньги с
кем-то, и потому она постарается заполучить призового мужчину к себе домой.
   А если он откажется последовать за ней, эта хабалка и скандалистка
начнет, чего доброго, голосить, и тут же у дома соберется толпа.
   Они вошли в дом, поднялись на второй этаж, и Раиса Матвеевна
трясущимися руками открыла замок квартиры.
   - Входи, Таштемирчик! - предложила она, широко раскрывая дверь.
   - Мадам! - галантно склонил голову Таштемир - Только после вас.
По-иному не приучен.
   Скривив губы, что означало благодарную улыбку, хозяйка шагнула через
порог, чего до этого, должно быть, делать не собиралась. Проще всего было
запереть преступника в квартире и звать на помощь.
   Оказавшись в прихожей, Таштемир вынул пистолет и приставил его к животу
Раисы Матвеевны.
   - Тихо! Скажешь слово - конец!
   Он знал, что с дамой такою рода надо быть предельно серьезным и ни в
коем случае не показывать своей нерешительности.
   Хозяйка побледнела и на минуту-другую лишилась дара речи. Уж чего-чего,
а такого поворота она не ожидала.
   Окинув комнату взглядом, Таштемир остановил его на старом платяном
шкафу. Подтолкнув к нему женщину, открыл дверцы и свистящим шепотом
приказал:
   - Залезай! Лицом внутрь!
   - Не убивай, Таштемирчик! - еле слышно простонала Тряпкина.
   - Не бойся, не убью. Ну, тебе сколько раз повторять?
   Закрыв шкаф на ключ, Таштемир потянул его на себя, затем повалил с
грохотом на пол - дверцей вниз.
   Приказал строго:
   - Лежи тихо! Иначе...
   Впервые в жизни Раечка, которую повалил мужчина, оказавшийся наедине с
ней, не испытала приятных эмоций. Лежа на спине в душном, наглухо запертом
ящике, она подвывала, как волчица в клетке, и слезы досады и злости
нескончаемой чередой текли по ее щекам...
   По тихим, напоминающим лабиринт улочкам Таш темир добрался до
Соцгорода, как в Койдале именовали микрорайон выросший еще до войны. Здесь
он отыскал маленькую лавочку под скромной вывеской "Ношеная одежда". Ему
срочно надо было приодеться, потому что за два лихих дня его белая рубашка
приобрела серо-землистый цвет, как у какого-нибудь бездомного бродяги.
   Магазинчик оказался пустым. Продавец, сидевший на стуле в глубине
помещения, читал газету. Порывшись в барахле, развешанном на металлических
подставках и наваленном на столе, Таштемир выбрал зеленую куртку-ветровку.
Была она широкой, изрядгш обтрепанной. Позариться на такую мог лишь
человек самого скромного достатка.
   - Сколько? - спросил Таштемир.
   - Сорок, - проговорил продавец.
   - Двадцать пять, - отрезал Тэштемир твердо. - Л в придачу черную шляпу.
Хотя бы вон ту.
   Его палец указал на старый колпак, лежавший на полке. Продавец от
удивления отвесил челюсть.
   - Так что?
   - Берите, уважаемый. Только для вас...
   Таштемир вышел из лавки, свернул в переулок и
   быстро добрался до арыка, тянувшегося через весь город. Здесь он
разделся до пояса, ополоснулся, смыв с лица следы пыли и масла. Свернув
рубаху в комок, засунул ее под куст и прямо на голое тело надел ветровку.
Пистолет удобно разместился во внутреннем кармане.


   9


   Из Койдалы он намеревался ехать рейсовым автобусом в Акжар. Для этого
решил разведать обстановку на автовокзале.
   Надвинув на брови старую велюровую шляпу, Таштемир вышел на улицу и,
подняв руку, остановил "Москвич", водитель которого занимался частным
извозом.
   - На автовокзал, - сказал он, садясь на переднее сиденье.
   - Пять, - объявил водитель и поднял вверх ладонь. - Хоп?
   - Забито.
   Они проехали два квартала.
   - Останови здесь, - попросил Таштемир. - И подожди немного. Я быстро
вернусь.
   Он снял шляпу и оставил ее на сиденье.
   - Хоп, - согласился водитель. - Жду.
   Таштемир миновал проходной двор, проскользнул
   по маленькому переулку и оказался прямо на стоянке дальних автобусов.
Подошел к кассам. С унынием прочитал лаконичные объявления "Билетов нет",
которые украшали все окошки подряд.
   Тем же путем Таштемир быстро вернулся к машине, сел, надел шляпу и
попросил:
   - Подкати до вокзальной площади. Там должен подойти один товарищ.
   На площади они стояли минут пять, и все это время Таштемир нарочито
часто поглядывал на часы.
   Вдруг откуда-то издалека послышался и стал быстро приближаться вой
милицейской сирены. Вскоре из-за угла выскочили желтые "Жигули" с синей
полосой на борту. Машина остановилась возле автовокзала. Таштемир
усмехнулся: значит, кто-то уже позвонил в отделение, что на станции
замечен подозрительный тип.
   Материальная стимуляция - огромная сила!
   - Поехали, - сказал он спокойно и показал водителю направление. - По
Алайской до Бештерекской. Друг у же не придет.
   Когда они сворачивали с площади в переулок, к вокзалу подскочила еще
одна желто-голубая машина.
   Выскочившие из нее двое мужчин в штатском бросились к зданию
автостанции.
   "Лихо", - подумал Таштемир. С момента, как он сел в машину, прошло от
силы десять минут.
   На Бештерекской - тихой тенистой улице - Таштемир расплатился и вышел.
Отсюда было недалеко до дома младшего брата отца, дяди Низама. Но для
безопасности предварительно стоило выяснить, нет ли за домом слежки.
Ставить под удар родственников он не имел права.
   Койдала явно не благоволила к Таштемиру. Он прошел всего лишь квартал,
как навстречу ему из калитки вышел старшина Джурабаев, бывший сослуживец.
   - Иргашев! - воскликнул Джурабаев, и в его голосе прозвучало не
удивление, а радость. - Вот уж не ожидал тебя встретить!
   От неожиданости Таштемир остановился и машинально протянул руку, чтобы
поздороваться. Но Джурабаев отшатнулся, мгновенно выхватил пистолет и
направил его на старого приятеля.
   - Руки, Иргашев! Ты арестован!
   - Как это понять? - Таштемир лихорадочно соображал, как выйти из этой
ситуации. - С ума ты сошел, что ли?
   - Пошли в управление, там тебе все объяснят.
   Есть приказ министра о твоем разжаловании и аресте.
   Ты - изменник!
   Пытаться говорить с Джурабаевым смысла не имело. Старшина всегда был
тупым и старательным исполнителем приказов.
   - Подними руки, - приказал Джурабаев и угрожающе шевельнул пистолетом.
- Учти, о твоих подвигах я наслышан. Чуть что - буду стрелять.
   - Так и поведешь меня с поднятыми руками? Не позорь перед земляками, -
Так и поведу!
   Старшина все более распалялся, и глаза его наливались кровью. Для
убедительности он ткнул в грудь Таштемира стволом пистолета. В тот же
момент капитан резким ударом отбил руку Джурабаева влево и перехватил ее
выше локтя. Грянул выстрел, и острой болью ожгло левое плечо. Не обращая
на нее внимания, Таштемир выбросил вперед правую ногу и нанес сильный удар
в промежность. Старшина даже не вскрикнул. Потеряв сознание, он
опрокинулся на спину и выронил пистолет. Подняв его, Таштемир вытащил
магазин и сунул в карман. Затем для надежности и уже без особой злости
пристукнул лежавшего противника рукояткой по голове и стащил ого в
заросший травой кювет.
   Как ни странно, но выстрел никого не встревожил.
   Во всяком случае, ни один любопытный на улицу не выглянул.
   Быстрым шагом Таштемир дошел до ближайшего переулка, свернул в нею,
потом вышел на параллельную улицу и вновь сменил направление, стараясь
запутать возможных преследователей. Боль в плече с каждым шагом
усиливалась, рукав ветровки стад мокрым от крови. Помощь врача пли хотя бы
медсестры ему сейчас не помешала бы.
   Дойдя до десятиэтажного панельного дома, Таштемир вошел в подъезд и
стал медленно подниматься по лестнице. Его начало подташнивать, кружилась
голова.
   На третьем этаже он увидел на стандартной деревянной двери обрадовавшую
его табличку - "Т. М. Тузова, врач".
   Нажав на звонок, он оперся рукой о стену, чтобы не упасть.
   В прихожей послышались шаги, потом щелкнул запор, и дверь открылась. На
пороге стояла женщина в пестром халате, с высокой прической, забранной
белой косынкой.
   - Кто вы? - спросила опа, но, должно быть, заметив его белое как мел
лицо, задала второй вопрос - Что с вами?
   - Сильно порезал руку... Вы мне поможете?
   - Заходите, - кивнула она и посторонилась.
   Они прошли в ванную комнату, и женщина припялась за дело.
   - Э-э, товарищ... - протяпула она, осмотрев рану. - Вы, кажется,
говорили о порезе? Чем он, интересно, сделав - пистолетом или обрезом?
   Таштемир жалко улыбнулся.
   - Вы разбираетесь в ранах...
   - Я, товарищ порезавшийся, хирург. Работаю в "Скорой помощи".
   - Значит, кое-что видели.
   - И не такое, поверьте уж.
   - Что, плохо? - спросил он упавшим голосом.
   - Для такого, как вы, эта рана - царапина. Только во! крови в вас явно
излишек. Вы никогда не были донором?
   - Нет...
   Она действовала споро и решительпо. Обработала рану йодом, наложила
тугую повязку и стала мыть руки.
   - Я пойду? - спросил Таштемир неуверенно. - Не знаю, как вас и
благодарить, кого благодарить... На табличке фамилия, а вот...
   - Нет уж, подождите. Придите сначала в себя. И кровь на куртке надо
застирать... А зовут меня Тамара Михайловна.
   Они прошли в комнату, обставленную скромно, но чистенькую и аккуратную,
как сама хозяйка.
   - Кто вы такой? - Тамара Михайловна внимательно посмотрела ему в глаза.
   - Вас это очень интересует? - в свою очередь спросил он и вымученно
улыбнулся.
   - О всех случаях огнестрельных ранений медики обязаны сообщать в
милицию. Как раз вчера и по радио, и по телевидению было повторено такое
предупреждение.
   - Если честно, оно касается именно меня. Я в розыске. Коли есть желание
сообщить, то спешите.
   Только ради интереса поначалу скажите, что по поводу раны в живот к вам
обратился боскинчи Кийшик Нурулла. И вы увидите - от вас отмахнутся, как
от назойливой мухи. Но если вы скажете, что к вам зашел капитан милиции
Иргашев с царапиной на пальце, - через пять минут тут будет пять
патрульных машин.
   - Вы капитан милиции?
   - Да, вот мой документ, если угодно.
   - А кто такой... как вы назвали? Боекинчи Кишик?
   - Боскинчи Кийшик Нурулла. Это значит - бандит Косой Нурулла. Его, как
и меня, ищут, но сегодня милиции он нужен меньше всего. К счастью граждан,
сам Нурулла об этом пока не знает. А вот меня ловят все бывшие сослуживцы,
товарищи и друзья.
   Таштемир достал удостоверение и положил его на стол.
   Тамара Михайловна взяла документ и долго его разглядывала.
   - Точно, это вы, - наконец сказала она. - Десять лет в милиции.
Немало... И чем же вы насолили обществу?
   Она опустилась на стул и устало положила руки на колени.
   - Я совершил самое страшное, что только можно придумать. Я вышел из
строя. У нас всем положено идти в ногу и туда, куда приказывают. Если
творится беззаконие, в нем обязаны участвовать все. Если милиционеру
говорят: этого хватай, а того - нет, он должен выполнять, хотя этот
человек - честный, а тот - жулик. Все решает приказ, а не здравый смысл,
не совесть, не честь.
   - Неужели среди вас нет людей, которые готовы этому воспротивиться?
   - Почему же нет? Есть, Тамара Михайловна, и немало. Но всех их убедили,
что я преступник.
   - Как это можно?
   - Им показали труп. И сказали, что я убийца.
   - И все поверили?
   Таштемир скривил бледные губы и дотронулся до забинтованного плеча.
   - Я решил: все, баста. Не буду больше покрывать беззаконие и начал
борьбу. Да вот... не рассчитал силы. Меня гонят, как зверя на облаве...
Да, кстати, вы знаете профессора Холматова?
   - Знаю. Он консультант у пас в клинике.
   - Если есть сомнения в моей честности, позвоните ему и задайте вопрос:
можно ли верить слухам, которые ходят вокруг имени Иргашева. Только это.
Не раскрывая, где я и почему возник вопрос. Учтите, я боюсь не за себя.
Встав на этот путь, знал, на чтс иду.
   Вас же могут... Боюсь даже сказать, Тамара Михайловна, что они могут. В
общем, могут сильно обидеть только потому, что вы перевязали мне рану. Им
не нужны свидетели.
   - Разве не потребуются свидетели, когда вас поймают и начнется
следствие?
   - Следствия не будет. По их сведениям, я уже давно убит. Я уверен в
этом. Им не нужен живой Иргашев, не нужны свидетели, которые могут
подтвердить, что он был жив на сегодняшний день.
   - Жуть какая-то! Просто не верится.
   - Позвоните Холматову, я назову номер телефона.
   Она помолчала, о чем-то раздумывая, потом спросила самым будничным
голосом:
   - Хотите чаю?
   Он облизал пересохшие губы:
   - Если вас это не затруднит.
   - Какой разговор.
   - Вы все-таки позвоните профессору. Для спокойствия.
   - Хватит об этом, - сказала она негромко, но твердо и вышла на кухню.
   Он с жадностью выпил стакан крепкою юрячею чая и сразу почувствовал
резкую слабость. Вспотел лоб, стали сильнее подрагивать пальцы. Выглядеть
размазней ему не хотелось, а встать и уйти не было сил. Чтобы оттянуть
уход, он спросил:
   - У вас есть магнитофон?
   - Вам какой? - спросила она серьезно. - "Филлипе", "Шарп" или "Сони"?
   Он с горечью улыбнулся:
   - Любой из трех.
   - Тогда предложу самый лучший. - Она принесла и поставила на стол
старенький, видавший виды кассетник. - Устроит?
   Он кивнул и, вставив полученную от Бакалова кассету, нажал на клавишу.
В тишине комнаты зазвучал голос майора:
   - Я, майор милиции Бакалов Николай Александрович, наговорил
нижеследующее сообщение в присутствии свидетеля, капитана милиции в
отставке Сергея Герасимовича Калмыкова, находящегося в настоящее время на
пенсии и проживающего в Бешарыке, на улице Навои, в доме шестнадцать,
квартира сорок восемь...
   Бакалов замолчал, и раздался голос Калмыкова:
   - Я, Калмыков Сергей Герасимович, подтверждаю свое участие в записи
сообщения, которор имеет майор Бакалов...
   И снова голос майора:
   - Записать эту ленту меня победило опасение оа собственного судьбу, а
также обстоятельства, которые создают угрозу безопасности для
существующего в нашей стране правопорядка. События, приведшие к таким
заключениям, начались в мае этого года, когда мой непосредственный
начальник подполковник милиции Алимжан Тураевич Тураев пригласил меня к
себе и в беседе с глазу на глаз сделал сообщение, что в процессе
расследования убийства директора станции автотехобслуживания Тулебаева
Собира он вышел на след организованной преступной группы необычного
характера. Устроители назвали свою организацию "Бадам", что означает
"Миндаль". Однако расшифровывается сокращение более прозаично: "Бизнес
адамлар" - "Люди бизнеса", короче - "Дельцы".
   Группа объединяет представителей государственного аппарата,
руководителей республиканской экономики, некоторых народных
депутатов-демократов, представителей правоохранительных органов.
Преступной эту организацию делают цели, поставленные ее членами при
объединении, а также использование для их достижения крупных денежных
средств и валютных сумм, нажитых нечестным путем. Средства, которыми
владеют представители теневой экономики, составляют, по самым скромным
подсчетам, около десяти миллиардов рублей. Из них около трех миллиардов
сосредоточены в руках дельцов Бешарыкской области.
   По замыслу инициаторов "Бадама", сосредоточенные в их общем фонде суммы
будут пущены на приобретение государственной собственности, подлежащей
приватизации. Если учесть, что сумма взноса в "Бадам", который внесли
уголовники Камалов, Вакилок и Мирзабеков, равна нятнадцати миллионам
рублей, можно представить, какой характер приобретет "приватизация". Может
быть, участие в ор!анизациь заместителя председателя облисполкома
Кудратова, начальника управления торговли Караханова, директора
ликеро-водочного завода Рахимбаева, председателя комиссии Верховного
Совета по вопросам приватизации Мавлянова признано облагородить облик
имеющих по три судимости воров Камалова (кличка Ургимчак - Паук), Вакилова
(кличка Каскыр - Волк)?
   Документы, которыми я располагаю, показывают иное.
   Дельцы нового типа - дети "перестройки" - успешно перенимают опыт
преступников и усиленно внедряют его в деловые отношения.
   Бакалов запнулся и закашлялся. Чувствовалось, что его душит гнев.
   - Не удовлетворяясь разделом сфер влияния в экономике, группа "Бадам"
образовала крупный денежный фонд для проведения своих кандидатов на
выборах в органы государственной власти. В настоящее время она выдвигает
своих ставленников на многие важные посты в органах правопорядка и юстиции.
   Так, начальник Бешарыкского управления внутренних дел Султанбаев
является членом регионального бюро "Бадама". Для компрометации его
предшественника генерала Муджабарова "Бадам" организовал кровавые события
в Ташхоне. На это затрачены средства из специального фонда.
   Внедряя своих людей на ключевые посты, "Бадам" безжалостно
расправляется с теми, кто пытается противодействовать росту его влияния.
Проведенное следствие по материалам событий в Ташхонэ так и не назвало
виновных. Полковник Тураев достал документы, которые свидетельствуют о
непосредственном участии в подстрекательстве к беспорядкам директора
ликеро-водочного завода Рахимбаева. Когда преступной группе стало известно
о расследовании, которое начал Тураев, его убили. В теле, которое переехал
асфальтовый каток, обнаружено пять пистолетных пуль. Акт об эксгумации
трупа погибшего и медико-судебная экспертиза приложены к делу. Официальное
следствие сделало вывод, что Тураев погиб по неосторожности в пьяном виде,
однако мне удалось добыть свидетельство, что застрелил Тураева один из
наемников "Бадама" старший лейтенант милиции Рузибаев.
   Я прекрасно знаю, что такой же конец ждет и меня. Более того, я имею
основания предполагать, что моим убийцей будет назван человек, которому я
безгранично доверяю и поручаю доставку материалов проведенного Тураевым. и
мной следствия в Москву.
   Убийцей будет объявлен капитан милиции Таштемир Ирташев...
   Таштемир сидел, до боли сжимая челюсти, и тем не менее зубы его
выбивали звучную дробь. Его трясло, в глазах плавали темные круги, а голос
Бакалова порой звучал словно сквозь вату.
   - Вам плохо? - сказала Тамара Михайловна, пристально глядя на него. -
Вам надо лечь. Слышите?
   Едва Таштемир дошел до дивана, как тут же провалился в красную
засасывающую глубину горячечного бреда.
   ...Он проснулся, словно вырвался из трясины, и глубоко вздохнул,
ощутив, как легкие заполняет живительный воздух. Открыл глаза и не сразу
понял, где находится. Незнакомый потолок с узкой, змеившейся от стены до
стены узкой трещиной, трехрожковый светильник с матовыми пузатыми
абажурчиками... Где он?
   Рядом кто-то тихо и равномерно дышал. Он скосил глаза и увидел на своей
подушке женскую голову. Тамара Михайловна просидела целую ночь у его
постели, она, видно, так и заснула на стуле, склонив голову на его ложе...
   Он все вспомнил и теперь лежал, не смея шелохнуться, боясь потревожить
чужой сон.
   Мерно стучал будильник на тумбочке, в распахнутую форточку доносилось
воробьиное чириканье.
   Сколько времени на часах, он не видел, а поворачивать голову не хотел.
   Вдруг будильник взорвался яростным звоном. Тамара Михайловна
вздрогнула, открыла глаза. Их взгляды встретились. Таштемир смущенно,
будто оправдываясь, сказал:
   - Залежался я... Который час?
   Тамара Михайловна села, легким движением рук поиравила волосы.
Золотистая волна накрыла плечи.
   - Вы бы лучше спросили не час, Иргашев, а число.
   Таштемир рывком сел и испуганно спросил:
   - Какое?!
   - Вот такое! - сказала она, и за шутливостью ответа он уловил в ее
голосе отчетливую нотку грусти. - Вы, уважаемый Таштемир, не приходили в
себя два дня.
   - Не может быть, - произнес он и растерянно огляделся. - Я же...
   - Вот именно, - улыбнулась, Тамара Михайловна. - Я тоже...
   - Что за это время нового? - спросил он и облизал потрескавшиеся губы.
   - Нового? - Она положила ладонь на его лоб. - Нового много. Во-первых,
мой пациент выздоровел.
   Во-вторых, у нас появилась новая телевизионная звезда. Некий... Да,
некий Таштемир Иргашев. Его портрет демонстрировали пять раз. Правда, под
рубрикой "Внимание, розыск!" И делали объявление: просим, мол, всех, кто
видел изображенного на снимке человека, немедленно сообщить в милицию. Так
же сказали, что некое благотворительное общество "Бадам"
   обещает выдать премию в десять тысяч рублей тому, кто даст полезные
сведения об опасном преступнике Иргашеве.
   - Какое же фото они показали?
   - Не фото, - сказала Тамара Михайловна. - Как бы фоторобот. Сделан
прекрасно, не узнать нельзя, но видно сразу - срисован с портрета.
   - Так, - произнес Таштемир в раздумье. - И конечно, ни слова насчет
того, что опасный преступник - милиционер?
   - Ни слова. Сказано только: очень опасен и хорошо вооружен.
   - И вы, несмотря на это...
   - Профессор Холматов просил меня при встрече с вами передать привет. Он
сказал, что все распространяемые о вас слухи - злостная ложь.
   - Вам никто не угрожал? - спросил Таштемир и сжал ее холодные пальцы.
   - Нет. Наверное, я хороший конспиратор.
   Таштемир притянул ее руку и поцеловал ладонь.
   Тамара Михайловна улыбнулась и погладила его непокорные волосы, потом
осторожно коснулась колючей щеки.
   - Что, - спросил он, - как ежик?
   - Надо же, какое самомнение! - возмутилась она. - Обычный колючий
дикообраз.
   Ему стало почему-то легко и радостно.
   - Где бы взять бритву?
   - А вы свою где забыли? У Тряпкиной?
   Таштемир широко раскрыл глаза.
   - Откуда вам известно?!
   - Наша добрая милиция предупредила одиноких женщин, что Иргашев
набрасывается на них, как хищный зверь. Одну такую доверчивую он запер в
ящик...
   Не помню где - в буфете или в письменном столе?
   - В бельевом шкафу, - вздохнул он.
   - Тем более, - Тамара Михайловна снова засмеялась. - Вы лишили бедную
женщину шанса крупно заработать.
   - Нет, в самом деле, - сказал он, переводя разговор на другую, более
приятную тему, - неужели в этом доме нет бритвы?
   - Вы бы заодно спросили, не прячу ли я в квартире мужчину, которого
приходится брить.
   Он захохотал беззаботно, ударив ладонью по подушке, но вдруг схватился
за плечо и поморщился.
   Выждав, когда боль пройдет, сказал:
   - Это пример женской логики. Как раз мужтшпя, которого вы прячете, и
просит бритву.
   - Так и быть, постараюсь вам помочь.
   После завтрака, состоявшего из бутылки кислого молока - айрана, свежих
домашних лепешек и винограда, она собралась уходить.
   - Надолго? - спросил Таштемир ревниво.
   - Туда и обратно. Только получу зарплату.
   - Не ходи, - предложил он. - У меня есть деньги.
   - А как вы оцените, неуловимый капитан, поведение одинокой женщины,
живущей от зарплаты до зарплаты, если он? не появится вместе со всеми у
кассы?
   Он вздохнул и попросил:
   - Только недолго, ладно?
   Она кивнула:
   - Ладно.
   Перед обедом он принял душ. Много раз обдавал себя то горячими, те
ледяными струями. Затем, до красноты растер тело махровым полотенцем. Рана
на нлече почти затянулась и лишь слегка ныла, когда он ее касался.
Наконец-то с наслаждением выбрил щеки безопасной бритвой, купленной
Тамарой Михайловной, оставив усы. Из зеркала на мир глядел знакомый, но не
сразу узнаваемый человек.
   Из ванной он вышел свежий, помолодевший. Тамара Михайловна посмотрела
на него долгим изучающим взглядом Он подошел к ней и положил руки на ее
чуть покатые плечи. Ладонями ощутил, ,как она напряглась. Тогда он с
нежной силой притянул ее к себе, уткнулся ЛИЦОА! в шелковистые волосы,
нежно поцеловал в шею. Напряжение ее ослабло, тело стало податливым,
мягким. Она задышала чаще, закрыла глаза, отдаваясь неожиданной ласке.
Неловко путаясь в петлях, он начал торопливо расстегивать перламутровые,
выскальзывающие из пальцев пуговки ее блузки.
   Неожиданно, она уперлась в его грудь ладонями:
   - Иди, ляг... Я сейчас...
   Он лег в постель, заложил руки под голову и закрыл глаза в нетерпеливом
ожидании. Услышал, как в ванной зашумела вода.
   Когда Тамара Михайловна вернулась в комнату, ыа ней был белый махровый
халат. Он обнял ее с настойчивой осторожностью, с наслаждением вдохнул
тонкий, свежий аромат ее волос и кожи. Она покорно закрыла глаза, и его
горячие ладони коснулись ее влажного, мягкого тела...
   Потом они долго лежали, оглушенные счастьем внезапной близости. Она
первой нарушила молчание:
   - Ты женат?
   - Был, - ответил он и она уловила в его голссе затаенную горечь.
   - Развелся?
   - Знаешь, у нас это не принято. Она умерла...
   - Ты ее любил?
   Теперь скрытая горечь звучала в ее вопросе.
   - Не надо трогать пропмого. Мне хорошо сейчас, потому что полюбил тебя.
   - Так сразу?
   - Влюбляются либо сразу, либо никогда, - твердо сказал он и снова
притянул ее к себе. - Я обмер, как только тебя увидел.
   - Верю, - сказала она насмешливо и в то же время радостно. - Обмер так,
что я еле тебя откачала...


   10


   Полковник Цейтлин сидел, картинно откинувшись на спинку удобного
служебного кресла с подголовником и держал трубку белого телефона. Перед
ним на белой салфетке стояла запотевшая бутылка нарзана, из которой
медленно выходили воздушные пузырьки.
   Таким же запотевшим был и стакан, наполненный водой наполовину. Рядом,
небрежно брошенная на стол, лежала начатая пачка "Мальборо" и позолоченная
газовая зажигалка фирмы "Ронсон".
   Полковник сидел, закинув ногу на ногу и покачивая до блеска начищенным
ботинком, из-под форменных брюк выглядывал черно-красный шелковый носок.
Простому офицеру подобная вольность могла бы обойтись дорого, но у всех в
министерстве были не только разные оклады, но и разные степени свобод.
   Цейтлин любил рассказывать анекдот о свирепом коменданте военного
гарнизона, которого вызвал генерал, чтобы поинтересоваться, почему
переполнена гауптвахта. "Ходят офицеры черт-те в чем, - пояснил ретивый
комендант. - Носят цветные носки, неформенные заколки к галстукам... Вот и
у вас, товарищ генерал, носки не зеленые, как положено, а красные".
   "Прежде чем делать такие замечания, - отвечал тот, - вам, майор,
следовало бы смотреть не на носки, а на погоны".
   Цейтлин не просто умел извлекать мелкие радости бытия из своего
служебного положения. Он обожал это делать, и потому мелкие радости
нередко доставляли ему огромное удовлетворение.
   - Москва на проводе. Соединяю с товарищем Грибовиком, - проговорила
после непродолжительного молчания трубка мелодичным женским голосом:
   - Шолом! - весело прокричал в трубку Цейтлин. - Или ты, Арон,
предпочитаешь, чтобы я сказал "садам"? Тогда изволь: ассалом алейкум!
   - Слушай, Рувим, оставь эти одесские шуточки, - строго ответил
Грибовик. - А теперь здравствуй.
   У нас здесь здороваются именно так, если ты не забыл. Я, между прочим,
гадал: позвонишь ты или нет?
   - Выходит, тебе ясна причина?
   - Безусловно. Это же все легко просчитывается.
   - Светлая голова, черт тебя побери! А я все думал, как начать
разговор?..
   - И додумался начать с "шолома". Воистину Азия непознаваема! Теперь
выкладывай, что тебя обеспокоило в том очерке?
   - Меня? Клянусь смоковницей, и маслиной, и горою Синаем...
   - Ты опять за свое?
   - Не кипятись, мой дорогой редактор. Это не Тора. Это Коран. Если быть
точным - сура девяносто пятая.
   - Переходи к делу, - сухо проговорил Грибовик.
   Цейтлин тяжело вздохнул:
   - Воистину новое время губительно для светского разговора. Ладно,
слушай. Очерк не обеспокоил, а испугал. И не меня, а демократические
круги, которые ведут общество к новым экономическим отношениям.
   - Что ты хочешь, хитрый азиат? Чтобы мы отказались от публикации?
   - Я ничего не хочу, Арон, - сказал Цейтлин обиженно. - Просто
по-дружески стараюсь удержать тебя от опрометчивого шага. Вчера твоего
автора нашли мертвым. Он выпал из окна гостиницы, с пятого этажа.
   - Это могло быть и убийством, а?
   - Вполне, - согласился Цейтлин безо всякого сопротивления. - Тем более
что находился известный тебе Глейзер в состоянии наркотического кайфа, а в
его чемоданчике обнаружены шприцы и некий белый порошок. Версию "разборки"
с соучастниками наши прорабатывают. Но это строго между нами.
   - А что, если я пошлю к вам своих ребят? Знающих толк в таких делах? По
двое или по трое из окон не выпадают, верно?
   - Присылай, - сказал Цейтлин радушно. Угроза Грибовика на него не
подействовала. - Однако, если твои ребята все же соберутся, предварительно
звякни. Я закажу гостиницу. Сейчас по этой линии напряженка.
   - Что еще? - Деловым тоном Грибовик старался подчеркнуть, что эта тема
исчерпана. - Только не темни.
   - Еще? Совсем пустяк. У нас есть одна благотворительная организация.
Общество "Бедам"...
   - Что означает "бадам"? Похоже на бедлам.
   - Однако у тебя шуточки. Бадам переводится как миндаль. Так сказать,
символ красоты весны и щедрости осени.
   - Так что хочет общество?
   - Выделить редакции "Наизнанку" сто тысяч рублей.
   - Слушай, Рувим, что же ты не начал разговор именно с этого?
   В голосе сурового редактора прозвучала искренняя радость.
   - Ты мог бы подумать, что я таким образом пытаюсь на тебя надавить, -
Цейтлин засмеялся.
   - При наших-то отношениях? - воскликнул Грибовик обиженно.
   - Именно. Я не хочу, чтобы их портила хоть копеечная корысть.
   - Клянусь... Как это ты говорил? Клянусь смоковницей и маслиной, а
заодно и горой Синаем, у меня даже не возникло мысли о чем-нибудь
подобном, Рувим!
   - Так ты позвонишь, когда заказывать гостиницу твоей бригаде?
   - Ты это о чем? - спросил Грибовик с хорошо разыгранным недоумением. -
Какая бригада? Если надумаешь, приезжай лучше сам в первопрестольную.
   Всегда буду рад...
   - Спасибо, Арон. У нас говорят: забота о ближнем снимает с его души
камень неуверенности. Тоже рад был услышать твой голос. Пока!
   Цейтлин с довольной улыбкой человека, свалившего с плеч тяжелую ношу,
положил трубку, взял стакан и маленькими глотками выпил его до дна. Потом
нажал на клавишу переговорного устройства.
   - Ильяс, ты? Сегодня ужинаем в "Бахоре". Звякни девочкам. Да, Маришке и
Гульнаре. Конечно, подошли за ними машину. Хоп? Вот и отлично.
   Он снова откинулся на спинку кресла и лениво потянулся за сигаретами.


   11


   - Дела наши неважные, - сказала Тамара Михайловна. - Я сегодня выяснила
обстановку у шоферов. Даже машины "скорой помощи" останавливают.
   Прорваться тебе на Акжар по шоссе нет никакой возможности.
   - Хорошо, а где режим послабее? Не говорили?
   - Федор Иванович...
   - Кто это? - перебил он ревниво.
   Она понимающе улыбнулась:
   - Водитель второй "скорой". По его наблюдениям, совсем не проверяют
машины, которые идут нa Уйдарвазу. А те, что едут оттуда, осматривают.
   - Логично, - сказал Таштемир. - Уйдарваза - тупик. От нее путь только в
горы. Капитану Иргагдеву там делать нечего.
   - Что же он решил?
   - Пробираться в Уйдарвазу! Оттуда пешком до Каптаркалы.
   - Но это означает... возвращение в Бешарык! - Так надо.
   - Хорошо. Как только Федор Иванович поедет за город, он тебя прихватит
до Уйдарвазы.
   - И тебе не жаль меня отпускать?
   Тамара Михайловна грустно улыбнулась.
   - Мне тоже не хочется уходить, - сказал он, отвернувшись к окну.
   - И не уходи.
   - Не могу, Тамара, не имею права. Я сейчас обычный солдат. А солдату
никогда не хочется уходить.
   Я ни в один рейд в Афгане не шел с желанием и без плохих предчувствий.
   - Ты был в Афгане?
   - Пришлось...
   - И всегда возвращался?
   - Как видишь.
   - Вопреки предчувствиям?
   - Милая моя Тома, предчувствие - это наша реакция на явления, которые
мы сами себя убедили считать опасными. Нет человека, который не испытывал
бы тревоги перед боем. Поэтому, стоит случиться несчастью, мы говорим: он
предчувствовал. А тысячи других, для которых все обошлось благополучно, о
своих предчувствиях забывают.
   - Думаешь, убедил? Нисколько!
   Он порывисто обнял ее, поцеловал в обе щеки и в кончик носа.
   - Может, я не тебя убеждаю, а себя?
   - Получается?
   - Конечно. У нас есть поговорка: если бедному не поможет случай, кто
еще поможет ему?
   - Я слыхала и другое: провидение закладывает Батой беспечности уши
самонадеянных.
   - К беспечным я как раз не отношусь, моя милая. Я напряжен, как струна.
И постоянно помню!
   нельзя ни на миг закрывать глаза. Когда лев спит, на промысел выходят
шакалы...


   12


   "Срочно. Секретно.

   Бешарык. Меч. Султанбаеву.

   Сегодня в чайхане "Ак нон кара чай" в Уйдарвазе был замечен человек, по
описанию похожий на объявленного в розыск Иргашева. Из-за отвлечения
милиционера Юсупова на патрулирование в Ташхону никто из местных жителей
не рискнул потребовать у неизвестного документы. Тем не менее в районный
отдел внутренних дел поступили телефонные сообщения от граждан Еркулова,
Ташматова и Урываева.
   Выяснено, что из Уйдарвазы подозреваемый пешком вышел в сторону гор.
Предполагается, что он намерен перейти границу с соседней республикой в
направлении города Каратас.

   Начальник РОВД майор Буриханов".


   Резолюция на телеграмме, написанная шариковой ручкой, гласила:
   "Тов. Рузибаев! Если сообщение Буриханова верное, то уход преступника к
соседям поставит нас всех в неприятное положение. Необходимо пресечь эту
черную попытку самым решительным образом. Прошу также изъять из дела РОВД
оригинал телеграммы Буриханова. Имейте в виду, что дело крайне срочное.
   Оно находится под самым строгим контролем, и обо всех наших действиях
мы вынуждены информировать министра.
   Советую привлечь к операции самых решительных сотрудников. Немедленно
сообщите о всех затруднениях.


   Султанбаев".



   13


   От Уйдарвазы до перевала Кокташ Таштемиру предстояло прошагать
шестьдесят пять километров.
   При самом веселом шаге это два дня пути и одна ночевка в горах. Однако
поход мог затянуться, поскольку предстояло сделать изрядный крюк, чтобы
обозначить свое намерение уйти через перевал Узун-дабай в соседнюю
республику - в Каратас.
   Преследователей Таштемир заметил к вечеру первого дня пути. Шагая по
берегу быстрой речки Замаруд, он поднялся на гряду отрогов хребта Ардактуу
и сверху увидел пылящую по разбитому проселку автомашину. Пытаться уйти не
имело смысла. Если в погоню посланы люди опытные, то целесообразнее не
бежать, а встретить их лицом к лицу на заранее выбранной позиции. Этому
его научил Афганистан.
   Уже час спустя, когда погоня, оставив колеса, двинулась в горы на своих
двоих, Таштемир понял, что это не профессионалы-охотники, привыкшие
промышлять в горах, а скорее всего отчаянные прихожане ликеро-водочного
пророка Рахимбаева. Кроме десяти тысяч им, видимо, пообещали что-то более
существенное, что и заставило подонков выйти на грязный промысел. Одного
из группы Таштемир опознал сразу. Это был все тот же Касум Пчак. Этого
поганца уже не могла исправить ни тюрьма, ни ссылка.
   И стычка в парке, где он едва унес ноги, ничему его не научила. Трех
остальных Таштемир не знал, но про себя наградил их кличками - Длинный,
Плечистый и Худышка.
   Попав в горы, эта шайка явно растерялась. В городе, где каждый из них
хорошо знал хитросплетения улиц, проулков, лазеек между заборами, они
могли не только выследить, но и загнать в угол любого, чтобы затем
ободрать его как липку, избить, порезать, а то и убить. Здесь же, среди
скал и ущелий, требовались иные навыки.
   Таштемир, решив разглядеть противников, подпустил их поближе, поднялся
по узкой расселине на хребтину невысокого кряжа и оказался прямо над ними.
Добравшись до места, откуда ущелье просматривалось далеко вперед, и не
увидев жертву, которая лишь недавно маячила впереди, четверка растерялась.
   Каждый по очереди стал высказывать предположение, куда подевался
Иргашев и как им поступать дальше.
   Разговаривали так громко, что Таштемир без труда слышал каждое слово
бандитов.
   - Он поднялся по скалам наверх, - высказал здравое предположение Касум
Пчак и вскинул голову. - Другого пути у него не было.
   - Э-э, - скептически протянул Длинный и тоже посмотрел вверх. - У него
что, парашют с собой?
   Он на нем уже раз от Лысого смылся.
   - Ну ты даешь, Ахмак! - фыркнул Плечистый. - С парашютом прыгают сверху
вниз. Чтобы подняться на скалы, нужны крылья, Дурень!
   Все заржали над Длинным.
   Теперь, присмотревшись, Таштемир узнал Длинного. Это был Керим Ахмак,
прозванный в воровской среде Дурнем за свою тупость. После самых удачливых
краж он уже на другой день оказывался в милиции, попадаясь на несусветной
глупости. Так, очистив кассу коврового предприятия от ста тысяч, Ахмак в
тот же день закутил в ресторане "Нар", где швырял направо и налево
сотенные купюры, номера которых были известны милиции. Только вот почему
Ахмак оказался здесь? Ведь он уже две недели как сидел в следственном
изоляторе, на этот раз попавшись на угоне овец с мясокомбината Ответ мог
быть один - блата по приказу Ургимчака работала на Рузибаева.
   - Я в этих местах бывал, - сказал Ахмат, не обращая внимания на
насмешки. - Недалеко ручей течет, возле него чабаны всегда кошары ставят.
   - Ты что болтаешь? - окрысился Касум Пчак. - Какие кошары? Нам этот
мент нужен!
   - А если его не найдем? - возразил Ахмак упрямо. - Так и будем прыгать
по камням, как голодные волки? А возле кошары можно барашка взять...
   Ахмака неожиданно поддержал Плечистый:
   - Кончай, Касум! Мне эти митинги надоели. Кто корову доит - пьет
молоко, кто болтает - горшки облизывает. Мне лично уже жрать хочется.
   - А дело?
   - Выйдет - сделаем мента. Не выйдет - пусть его сам Султан Юсуф
вьшюхпвает. А это он не видел? - Плечистый сделал неприличный жест. -
Горбатиться на него...
   - Так куда теперь? - спросил Пчак неуверенно.
   - Вон, - сказал Ахмак и показал левой рукой направление, - видишь
камни? Там ручей.
   Все двинулись за Ахмаком. Таштемир проводил их взглядом и пошел в
противоположном направлении.
   Вскоре он вышел к месту, которое называли Ташкудуком - Каменным
колодцем. Воду здесь рождала скала.
   Таштемир подошел поближе и стал с интересом разглядывать исток ручья,
который явно oтносился к разряду чудес. Уносясь высоко вверх, перед ним
стояла отвесная стена с корявой, иссеченной трещинами поверхностью. На
высоте без малого в два метра от подошвы из груди мертвого камня била,
искрясь, упругая прозрачная струя воды. Там, куда она падала много веков,
камень уступил силе потока, и тот выдолбил глубокую выбоину.
   Таштемир протянул ладони, подставил их под струю и почти сразу
отдернул. Вода была такой холодной, что заломило суставы. Тогда он сел на
гладкий валун, явно принесенный к источнику чьими-то добрыми руками,
достал ил котомки, сшитой Тамарой и притороченной к поясу, лепешку,
разломил ее и стал есть, предварительно макая куски в воду. Великолепный
дух пшеничного хлеба и вкус студеной воды напомнили ему далекое несытое
детство, когда для их большой семьи хлеб и вода часто были единственной
пищей долгие-долгие дни.
   Покончив с лепешкой, Таштемир напился, черпая воду пригоршнями. Потом
встал, поправил пистолет, слегка бугривший куртку, и двинулся на восток.
По его расчетам, какое-то время спустя он перевалит первую линию кряжа
Атмуюн и далеко оторвется от бандитов, если они все же обнаружат его
следы. Таштемир совершенно не боялся схватки с ними. Это бьто чувство
солдата, прошедшего боевую школу, чувство неизмеримого превосходства над
шайкой блаты, только и умевшей что нападать из-за угла. В то же время ему
совсем не доставляло удовольствия стрелять в людей, к которым он не имел
никаких личных счетов, и убивать их бы пришлось лишь потому, что они сами
взяли на себя обязанность прикончить его.
   Трудно сказать, что произошло, - то ли Таштемир забыл плетение троп, то
ли за время, которое он не был в этих местах, изменился облик гор, но он
вышел не к перевалу Атмуюна, а оказался на каменном плато, где почти
вплотную столкнулся с шайкой.
   И сразу с ее стороны прогремели три выстрела. Таштемир едва успел
укрыться за огромный обломок скалы.
   Ближе других к нему оказался Касум Пчак, и пуля, выпущенная им,
пролетела совсем рядом. Спустив предохранитель, Таштемир подвел мушку к
груди бандита. Пистолет устойчиво покоился на левой ладони, прижатой к
камню. Промазать из такой удобной пози"
   ции Таштемир не мог. ему оставалось только нажать на спуск. Но выстрела
не последовало. За десять лет службы в милиции Таштемир ни разу даже не
прицелился в человека. До этих роковых событий он не вынимал оружия из
кобуры даже тогда, когда по обстановке это следовало бы делать.
   Однажды брали Карабалту. озверевшего от анаши бандита. Тот стрелял из
обреза в дверь, из-за которой подполковник Алимжан Тураев обращался к нему
с призывами сложить оружие и сдаться. И тогда Таштемир, высадив плечом
фанерную перегородку, из соседней комнаты бросился на Карабалту. "Ты бы
мог стрелять", - сказал тогда Тураев с укоризной. "Что вы сказали?" -
спросил Таштемир и беспомощно улыбнулся. В тот миг он почти ничего не
слышал: последний выстрел Карабалта сделал у самого его уха.
   То обстоятельство, что на выстрелы не последовало ответа, вдохновило
шайку. Касум, ощутив себя полководцем, громко орал, отдавая команды. Сама
возможность открыто вести охоту на милиционера доставляла ему садистское
удовольствие.
   - Ахмак, заходи слева! Обойди гада, шлепни его в спину! Вы, остальные,
закручивай вправо! Чтобы никуда не смылся, мент деланый!
   В тот момент, когда Таштемир выглянул из-за укрытия, Касум снова
выстрелил. Пуля ударила в скалу, и колючие крошки впились в лицо. Таштемир
провел ладонью по щеке и увидел на пальцах кровь. Все сомнения, с которыми
еще минуту назад боролся Таштемир, мигом уступили место решимости вести
бой.
   Перекатившись, он рывком сменил позицию, упал и из-под острого выступа
скалы выглянул в сторону противника. Метрах в двадцати увидел Касума.
Неловко пригибаясь, тот прыгал по каменной россыпи. В руках он держал
двустволку. Бандит нервничал, не в силах угадать, где, с какой стороны и
какая опасность его ждет.
   На этот раз Таштемир уже не опустил оружия.
   После его выстрела Касума развернуло боком и швырнуло на камни.
   И сразу нависла тягучая тишина. Три оставшихся бандита затаились там,
где их застал выстрел.
   Вдруг раздался громкий истерический голос:
   - Дашдемир, не стреляй! Я выйду, говорить буду!
   - Выходи! - крикнул в ответ капитан. Только теперь, когда Плечистый так
своеобразно назвал его по имени, Таштемир угадал в нем азербайджанца
Гусейнова, который носил кличку Гордаш. Он был одним из местных конопляных
заправил, державших в руках заготовку наркотического сырья.
   Гусейнов, чуть прихрамывая на правую ногу, приподняв руки, чтобы
показать свои мирные намерения, вышел из укрытия.
   - Что тебе, Гордаш?
   - Не стреляй, Дашдемир! И не бойся. Мы за тобой дальше не пойдем.
   - Я не боюсь! - прокричал Таштамир. - Можете наступать.
   - Ты не так понял. Нам вся эта охота не по душе.
   Это Пчак всех тянул за собой.
   - Хорошо, Гордаш. Я видел, как он вас тянул и как вы бегали, стараясь
меня окружить. Но не в этом дело. Что ты еще хотел сказать? Говори!
   - Отпусти нас, Дашдемир. Мы прямо сейчас пойдем назад. Пчак подох, и мы
тебя ловить не обязаны.
   - Аи, какой ты сознательный стал, Гордаш!
   - Я такой был всегда, начальник. Не люблю крови.
   - Хорошо. Скажи, кто с вами четвертый? - спросил Таштемир, имея в виду
Худышку.
   - Не знал? - удивился Гордыш. - Со мной Ахмак и Николай Шишка. Из
Келеса. Так мы поладим, Иргашев?
   - Черт с вами! - крикнул Таштемир. - Я ухожу.
   И не вздумайте за мной увязаться.
   - Что ты, начальник! Нам самим надо когти рвать.
   Когда фигура Иргашева скрылась за гребнем водораздела, Гордаш мелкими
шажками, бочком, бочком, приблизился к Касуму. Тот лежал, уткнувшись лицом
в щебенку. Гордаш ногой перевернул тело кореша на спину. Увидев разбитое
лицо, брезгливо сплюнул.
   Нагнувшись, пошарил у мертвеца за пазухой, вынул плотный продолговатый
сверток, замотанный в грязный бязевый лоскут. Взвесил на ладони.
   Спутники Гордаша подошли к нему вплотную.
   - Тут двадцать кусков, - сказал Шишка и облизнул губы. - На рыло по
шесть с половиной.
   - Гет вере вере, болюр пенжере, - сказал Гордаш раздраженно. - Всем
давать, не успеешь штаны снимать. Тебе, Шишка, и Ахмаку хватит по шести.
   Мне - восемь.
   - Мне шести хватит, - согласился Ахмак. - Я не жадный. А вот сделать
мента мы должны.
   - Должны? - спросил Шишка удивленно. Он достал пачку "Явы", протянул
напарникам. Те тоже вытянули по сигарете. Закурили. Выпустив струю дыма,
Шишка сказал:
   - Вот что, корешки. Я не знаю, какие карты у вас на руках. Лично у меня
- шестерки. И держать вист с такой картой будет только вислоухий осел.
Пока был жив Касум, я играл. Под его тузы. Теперь катись оно все на шишку!
   - Слушай, это нехорошо, - сказал Ахмак, мучимый чувством долга. - Надо
мента делать. Касум договаривался. Мы деньги получили...
   - Керим! - воскликнул Шишка с жаром. - Последний раз ты зарезал двух
овец. И на том припух.
   Значит, тебе и мента резать. А я по другому профилю.
   За мной был долг Пчаку, я и пошел. Теперь Касума нет, моего долга тоже.
Я ни с кем, кроме Касума, шить мента не договаривался и ответа ни перед
кем держать не собираюсь.
   - Я тоже, - сказал Гордаш. - И вообще, влезли мы в дело вонючее. Когда
один мент велит пришить другого - это нечисто. Конец будет нам всем.
Помяните мое слово. Если, конечно, не оторвемся отсюда.
   - Гордаш прав. - Шишка сплюнул под ноги. - Надо обрываться и отбегать
подальше. И манал я этот Бешарык на веки вечные. Воняет там. Воняет...
   - Раз вы так решили, - сказал Ахмак обреченно, - куда мне одному? Уж
лучше я вам шашлык устрою. Сейчас пойду отару прощупаю...


   14


   Просторный кабинет тонул в полумраке. Первый заместитель председателя
кабинета министров Гафур Давлатович Акмоллаев засиживался на рабочем месте
допоздна, не зажигая множества ярких светильников.
   Только настольная лампа бросала свет на стену и освещала рельефную
карту, которая висела за спиной заместителя премьера.
   Саидходжаев кинул беглый взгляд на коричневые жгуты хребтов, похожие на
узловатые корни старого карагача. Они оплели и стянули земли республики в
тугой узел. В одном месте карта была протерта пальцами до картонного
основания. Там, в узости ущелья, между двух кряжей лежал кишлак Гульхона,
где во славу республики полсотни лет назад родился нынешний великий
государственный деятель - Гафур Давлатович Акмоллаев. Это он, постоянно
показывая землю своих предков дорогим гостям из других респчблик и из-за
рубежа, и протер карту.
   Сейчас Акмоллаева занимали отнюдь не государственные проблемы. Его
любимое, хотя и незаконное, детище "Бадам" оказалось под угрозой, и его
надо было спасать, не теряя времени, не жалея средств.
   Пробежав бумагу, поданную Саидходжаевым, Акмоллаев поднял взор.
   - Звонил Хамдамов. Вести неутешительные. Они не могут справиться с
этим...
   - Я знаю, - склонил голову Саидходжаев. - Я давно говорил, что наша
милиция ни к черту не годится. Разогнать их всех и набрать новых. Хорошо
платить, но и строго требовать.
   - Это будущее, профессор. Меня волнует настоящее. Как вы считаете, что
представляет непосредственную опасность для нашего дела? Пресса?
   Акмоллаев не назвал, о каком именно деле он думает, да этого и не
требовалось. Оба прекрасно знали, о чем идет речь и какие последствия для
обоих могут возникнуть в случае неконтролируемого сбора информации
прессой, которая словно с цепи сорвалась и ради сенсаций не щадит никого,
даже людей очень и очень уважаемых.
   - Опасность большая. Гафур Давлатович. Я не располагаю точными
сведениями, но, судя по некоторым факторам, события могут уподобиться
селю. В потоках грязи утонет доброе дело. Представьте, что будет, если
станут известны те гарантии, которые нами даны итальянцам... Потом факт
продажи рублей. Поэтому я бы на всякий случай предупредил друзей в РОССИИ.
Чтобы они знали о существующей опасности для деловых контактов и приняли
меры. Ведь этот безумец именно туда и рвется. Он верит, что в столице ему
помогут...
   - Я звонил Роженцеву, - сказал Акмоллаев. - Он забеспокоился. Считает,
что в случае возникновения скандала это больно ударит по многим. Просил
поскорее нейтрализовать этого авантюриста.
   - Боюсь, паша милиция его упустила.
   - Это, как говорят, деструктивная критика. Я жду от вас деловых
предложений.
   - Предложение одно, Гафур Давлатович. В суре Корана "Корова" есть
мудрые слова: "И сражайтесь на пути аллаха с теми, кто сражается с вами...
И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда. Если же они будут
сражаться с вами, то убивайте их: таково воздание неверным!"
   - Мудрые мысли, - сказал заместитель премьера задумчиво. - Должно быть,
это наша ошибка, что столько лет мы не давали читать Книгу людям и ее идеи
остались неузнанными.
   Он помолчал, раздумывая, потом спросил:
   - Но не слишком ли круто мы берем? Может, постараться взять Иргашева
живым? И разобраться, откуда появилась у Бакалова информация? Выявить
источники утечки, перекрыть их. Разве это для нас не важно?
   - Вы глубоко правы, Гафур Давлатович. Однако р нынешней ситуации мы
просто лишены возможности поступать гуманно. Сегодня главное - закопать
Иргашева вместе со всем, что ему завещали Тураев и Бакалов. И вот в этой
связи встает вопрос о создании собственной службы безопасности "Бадама".
   В этот момент нежным серебряным звоном тренькнул телефон.
Величественным движением руки Акмоллаев снял трубку.
   - Слушаю. - Прижав ладонью микрофон, негромко пояснил Саидходжаеву: -
Фикрат Хамзаевич. - Но тот и так уже догадался, что звонит президент
республики.
   - Да, - усердно кивал головой заместитель премьера. - Да, конечно. У
меня сейчас Саидходжаев.
   Да, да, понял, Фикрат Хамзаевич!
   Положив трубку, Акмоллаев повернулся к Саидходжаеву.
   - Президент просит нас приехать к нему на вторую дачу. Вы готовы?
   - Кто из нас скажет, что он не готов, если просит сам президент? -
ответил профессор, втайне надеясь, что, возможно, такой ответ будет
приятен не только Акмоллаеву.
   Час спустя, вырвавшись из душного города, государственные мужи на
черном стремительном лимузине въехали в зеленый дачный поселок Зумрад.
Миновали глухие железные ворота, которые открылись при их приближении,
словно по волшебству.
   - А я приказал снять ворота на своей даче, - сказал задумчиво
заместитель премьера. - Мне кажется, что они не вяжутся с демократией.
   - Напрасно, - возразил Саидходжаев. - Если их еще не сняли - отмените
распоряжение. С демократией вяжется все. Она позволяет одним любить свои
ворота, другим дает полное право говорить о том, что им не нравятся чужие
ворота. Главное, чтобы права и тех и других охранялись.
   - Вы так думаете? - спросил Акмоллаев. - В этом что-то есть.
   Гости вошли в светлую гостиную президента и смущенно остановились на
пороге. Увидев их, из объятий великого мужа, сидевшего на диване, быстро
выскользнула красавица Ляля Браславская. Встал и президент, протянул руку
вошедшим.
   - Не стесняйтесь, друзья. Все естественно. Не зря у нас в народе
говорят, что с красавицами беседуют руками, а со старухами через забор.
   Мужчины понимающе расхохотались.
   Ляля, покачивая бедрами, высоко подняв голову с художественной укладкой
соломенных волос, вышла из гостиной. Мужчины проводили ее разными
взглядами.
   Саидходжаев взглянул вслед красавице с безразличием пресытившегося
любовника. Президент в такой же мере скрыл гордость владельца,
продемонстрировавшего знакомым дорогую вещь, доставшуюся по счастливому
случаю. Акмоллаев же поглядел на женщину с жадностью коллекционера,
который увидел заинтересовавшую его игрушку и готов тут же выложить за нее
кругленькую сумму.
   - Я пригласил вас, - начал президент, когда за женщиной закрылась
дверь, - обсудить некоторые жизненно важные вопросы. Сейчас приедет
Хамдамов, и мы поговорим. А пока прошу к столу.
   Они подошли к столу, сервированному фруктами и множеством холодных
закусок на любой вкус.
   - Меня, Фикрат Хамзаевич, - сказал Акмоллаев, наливая в стакан
гранатовый сок из хрустального кувшина, - несколько беспокоит наша
пассивность. Создано срекрасное общество. Вложены немалые средства в его
укрепление, но ничего ее сделано для подуляризации. Вы помните, как в
Штатах говорят?
   "Что хорошо для фирмы "Дженерал электрик", то хорошо для Америки".
Нечто подобное должны говорить и о "Бадаме". Между тем, зами по себе такие
выражения не возникают. Их надо придумывать и повторять.
   Теперь представьте, какое мнение может сложиться о "Бадаме" в народе,
если пресса накормит его тем, что подкинет Иргашев?
   Президент озабоченно нахмурился, посмотрел на Саидходжаева, который
молча отщипывал и жевал крупные янтарные виноградины.
   - У вас светлая голова, Ахтар Биктемирович. Что вы на это скажете?
   - Что я скажу? То же, что говорю всегда. Нам не хватает размаха и
умения тратить деньги. Некоторые наши члены руководства уверены, что
большие дела делаются без больших затрат. Это ошибка советского рбывателя.
Только государство можно доить, не тратясь на приобретение доильной
техники. И в рекламе такая деятельность не нуждалась. Приватизированная
экономика, которую мы создаем, не должна жалеть расходов.
   - Это, как говорят, деструктивная критика, - повторил заместитель
премьера свое излюбленное выращение. - А мы ждем от вас конструктивных
предложений.
   - Надо организовать Совет попечителей "Бадама".
   Подобрать туда людей со звонкими фамилиями. Например, академика
Лихачева. Бывшего министра иноотранных дел Союза. Эстрадную актрисочку.
Важно, чтобы фамилии звучали предельно демократично.
   - Какую роль вы отводите Совету? - спросил дрезидент озабоченно. Как
давно заметил Саидходжаов, именно этот тон лучше всего удавался великому
Мужу.
   - Никакой, Фикрат Хамзаевич. Это будет как реклама: "Пейте советское
шампанское - лучшее в мире!" Шампанского нет, но все знают - оно лучшее в
мире.
   Все трое дружно расхохотались.
   - Затем, - продолжал Саидходжаев, - надо сделать подарок первой леди...
Раисе ханум Горбачевой...
   Он многозначительно ткнул указательным пальцел вверх.
   - Вы считаете, она возьмет? - Акмоллаев скривил губы в ехидной улыбке.
- После всего, что об этой замечательной традиции сказано прессой?
   - В одиннадцатой суре Корана пророком высказана мудрая мысль: "Аллах не
губит награды добродеющих". Конечно, для себя она подарка не возьмет. Но
ей можно подарить право вручить подарок кому-то другому.
   - Вы имеете в виду что-то конкретное или это только общее пожелание?
   - В первую очередь общее. Однако, если позволит Фикрат Хамзаевич, могу
высказать и некоторые конкретные соображения.
   Президент довольно пожевал губами и развел руками:
   - Наши отношения, професор... Я смею надеяться... Они позволяют вам
говорить здесь без всяких оглядок на авторитеты...
   Саидходжаев, обозначая особое расположение к хозяину дома, благодарно
склонил голову в полупоклоне.
   - Насколько я знаю, Фикрат Хамзаевич, при обыске у какого-то жулика
конфискован рукописный экземпляр Корана Османа. Это национальное достояние.
   Книгу предстоит вернуть национальной библиотеке, откуда она украдена. А
вы поступите иначе - подарите ее фонду культуры и попросите передать
подарок муфтию. Пусть баба попляшет перед телевидением, она это любит. Тут
и прозвучит заветное слово "Бадам"!
   - Удобно ли муфтию брать священную книгу пз рук женщины?
   - Пусть это вас не волнует. Важно, чтобы она не вздумала объяснять
муфтию, что написано в Коране:
   "Как вы знаете, эта священная книга мусульман состоит из ста
четырнадцати сур". Остальное - мелочи.
   Мужчины снова искренне расхохотались.
   Громко стуча каблуками, в гостиную вошел генерал Хамдамов, массивный,
распаренный.
   - Проходите, Умаржон, - гостеприимно предложил президент. - Угощайтесь.
   Хамдамов проследовал к столу, налил себо минеральной воды и сел, тяжело
отдуваясь.
   - Я попросил вас собраться у меня по неотложному делу. - сказал
президент. - Мне звонили из Москвы. Наши друзья встревожены. До них дошли
неясные слухи о некоторых трудностях, которые мы испытываем.
   - Вы имеете в виду дело Иргашева? - спросил Дкмоллаев.
   - Прежде всего, давайте договоримся, - озабоченно нахмурился президент.
- Такого дела не существует в природе. Есть маньяк, который одержим жаждой
убийства...
   Акмоллаев поспешно закивал.
   - Я понял вас, Фикрат Хамзаевич. В самом деле, Маньяк.
   - Вы-то поняли, но ясно ли это тем, от кого зависит безопасность
"Бадама"?
   - Вы имеете в виду меня? - спросил генерал встревоженно.
   - Почему только вас? И других тоже. Что там учудил ваш Султанбаев?
Расскажите. Здесь все свои.
   - Как это русские говорят? Заставь дурака богу молиться... - зло
произнес Хамдамов. Чувствовалось, вопрос президента и задел и насторожил
его. - Султанбаеву стало известно, что Иргашев собрался уйти в Каратас. И
он бросил против него уголовников...
   - По-моему, он сделал это раньше, чем Иргашев решил уйти в Каратас, -
заметил президент, демонстрируя завидную осведомленность. - Ну да ладно.
Только ответьте, почему он не привлек специалистов?
   - Чтобы вы знали, Фикрат Хамзаевич, в милиции есть много сочувствующих
Иргашеву. Они не верят в его виновность.
   Президент раздраженно стукнул кулаком по столу.
   Стоявшая на тарелке рюмка упала и, жалобно звякнув, разбилась.
   - "Бадаму" нужна собственная служба безопасности, - осторожно подсказал
первый заместитель премьера. - Мы как раз об этом говорили перед отъездом
к вам с Саидходжаевым, Фикрат Хамзаевич.
   - Трудно организовать такую службу? - спросил президент Хамдамова. - Не
зависящую от МВД?
   - Если организатор хороший, нет. Все можно сделать немедленно.
   - У вас есть на примете человек, который взялся бы за это?
   - Есть, Фикрат Хамзаевич. Это мой помощник.
   - Нет, - сказал Саидходжаев резко и твердо. - Об этой кандидатуре не
может быть и речи.
   Президент и первый заместитель премьера взглянули на профессора с
удивлением. Каждый старался понять, что же стоит за его внезапной
непреклонностью.
   - Малый опыт? - предположил Акмоллаев.
   - Он деловой человек, - бросился на защиту своего помощника Хамдамов. -
С большим опытом.
   - Старик? - спросил Президент. - Тогда самое время увольнять. Когда
человек перегружен годами и опытом, он опасен.
   - Дело не в опыте и не в возрасте, - сказал Саидходжаев и поморщился. -
Он джугут [Джугут (тюрк.) - еврей.].
   - Вы не любите евреев? - спросил Хамдамов с изумлением.
   - Я бы мог обидеться на вас за такую постановку вопроса, - сказал
Саидходжаев с улыбкой. - Вы подвергаете сомнению мои моральные качества.
Поэтому отвечаю: да, я не люблю евреев, так же, как узбеков, казахов,
китайцев и всех других, кого вы ни назовете.
   Я нормальный мужчина, без отклонений, и потому люблю только евреек,
узбечек, казашек, китаянок...
   Мужчины понимающе переглянулись. Хамдамов смущенно улыбался.
   - Один-ноль! - воскликнул Акмоллаев и тут же обозначил свою позицию. -
Я тоже не люблю евреев!
   - Хорошо, - сказал Хамдамов. - Приношу извинение за некорректный
вопрос. Задам его по-иному.
   Вы что-то имеете против евреев?
   - Не я, - произнес Саидходжаев, назидательно подняв палец, - а вера, с
которой выросли наши отцы, деды и прадеды. Коран прямо относит джугутов к
врагам ислама. И говорит: "Побуждай верующих к сражению". Кто может стать
поперек пути святого движения?
   - Интернационализм, - сказал Хамдамов. - Люди в Москве, в Соединенных
Штатах. Многие против гонений на евреев.
   - Не удивляюсь, - возразил Саидходжаев. - В Москве тон задают сами
джугуты. Мы внимательно следим за происходящим, Умар Хамдамович. Русских в
их собственной стране оттеснили на вторые роли.
   Общественным мнением дирижируют джугуты. Они делают политику и лепят
свои политические фигуры. Новые лидеры пляшут под дудку, на которой играют
джугуты.
   - Вы драматизируете, профессор. Русские не такие уже дураки. У вас
получается, как в той песне: "Если в кране нет воды, значит, выпили жиды".
   - Отнюдь, Умар Хамдамович. Отнюдь. Какой голос стал для русских в
трудное время стандартом мужественного сопротивления врагу? Голос
Левитана. Кто Служит для них эталоном кинодраматурга? Габрилович. Кто
лучше Пушкина пишег стихи? Нобелевский лауреат Бродский. Ни один русский
не станет заучивать его рифмы, но все в мире почему-то уверены - это
лучший русский поэт. Наконец, кто главный сатирик русской литературы? Кто
имеет право валять всех русских в дерьме? Жванецкий. Вы хотите, чтобы
такого же рода эталоны получил наш народ? Не выйдет! Слава аллаху, от
этого нас оберегает ислам. Коран учит нас различению: "Не повинуйся же
неверным и борись с ними великой борьбой". И мы не допустим, чтобы лучшим
казахским композитором стали считать Рабиновича-Сарымсакова, самым
читаемым узбекским поэтом - Шлиперзона-Атаева, а наиталантливейшим
туркменским драматургом - Шиперовича-Бекмурадова. Далее, Умар Хамдамович,
вы упомянули Штаты.
   Есть такие. Но разве вы сомневаетесь, что они были, есть и будут
колонией Израиля? Вспомните, чей социальный заказ выполняли Штаты, воюя с
Ираком?
   Они дули на крылья мельниц, которыми мелют муку для проклятых джугутов!
И воина эта началась лишь потому, что нет в мире силы, которая могла бы
противостоять иудеям. Кроме ислама!
   - А христианство? - спросил Хамданив.
   - Верящий в спасительную миссию христианства подобен путнику, верящему
в истинность миража. Как и марксизм, христианство - идеология, рожденная
джугутами, и потому служащая обману. Один еврейский поэт, упрекая русских
за неблагодарность, написал: "Мы дали вам Христа себе в ущерб, мы Маркса
дали вам себе на горе". Вдумайтесь в смысл этих слов и поймете - только
ислам открыто дает отпор иудеям.
   Только он может встать и встанет на их пути к мировой власти.
   - Но позвольте, существует же общечеловеческая мораль, - снова возразил
Хамдамов.
   - Вы бы еще вспомнили мораль коммунистическую: "Человек человеку друг,
товарищ и брат".
   - Почему бы и нет?
   Саидходжаев улыбнулся, не скрывая превосходства.
   - А вот почему. В Коране сказано: "И произнесли иудеи: "Рука аллаха
привязана". Прокляты они за то, что говорят". Вот мораль, которая нам по
душе.
   Подумайте, Умар Хамдамович, для этого есть немало причин.
   - Я всегда думаю, и потому удивлен, с какой стати вы вдруг решили, что
именно сейчас нам угрожает мифическая опасность?
   - Мы все должны видеть в перестройке две стороны. Одна нас с вами - я
имею в виду деловых людей - устраивает полностью. В конце концов каждый
получит возможность проявить талант там, где ему хочется, и каждый будет
жить на то, что заработает.
   К сожалению, другая сторона от невнимательных глаз скрыта, а о ней надо
говорить вслух.
   - Что вы имеете в виду? - спросил первый заместитель премьера.
   - Я-то думал, что вы об этом прекрасно знаете, - удивился профессор. -
О том, что в стране происходит вторая еврейская революция.
   - Даже вторая? - насмешливо спросил Хамдамов.
   - Да, мой генерал. Первая совершалась в октябре семнадцатого года. По
недоразумению ее назвали русской революцией.
   - Уважаемого профессора, - произнес Хамдамов задиристо, - к такому
выводу привело существование в Москве "Еврейской газеты".
   Саидходжаев нервно хрустнул пальцами.
   - Мой генерал! Влияние вашего помощника Цейтлина на склад ваших мыслей
очевидно! Но воистину беда, когда защитники крепости благодушествуют.
Однажды после сладкого пира они просыпаются в оковах позора и поражения.
Если хотите знать, в Москве вся пресса еврейская.
   - Значит, - не сдавался генерал, - русские спят сном беспечности?
   - Именно так. Кстати, если у вас будет досуг, позвоните, я к вам
приеду, и мы докончим спор. А сейчас, простите, у меня истекает время.
   Саидходжаев повернулся к президенту.
   - Если вы не изменили решения, Фикрат Хамзаевич, и по-прежнему считаете
проблему, о которой мы говорили, серьезной, то я сам берусь подобрать
нужное лекарство. Есть много способов излечить и болезнь, и то осложнение,
которое она вызывает. Я найду наилучший.
   - Вы сделаете большое дело, - сказал президент одобряюще.
   - Извините, мне пора. Уже поздно, а у меня еще деловая встреча.
   Профессор поклонился, приложил правую руку к груди и вышел.
   - Поехал к Розагуль Салмановой, - сказал Хамдамов ехидно.
   Президент и первый заместитель премьера обменялись многозначительными
взглядами.
   - Вас не смущает, Фикрат Хамзаевич, - спросил Хамдамов, - что наш
профессор стал таким ревностным сыном ислама? Между прочим, его докторская
диссертация называлась так: "Реакционная сущность исламского
фундаментализма". А теперь на каждом шагу он цитирует Коран!
   - Можно только позавидовать, - сказал президент устало. - Он знает
Книгу.
   - Диалектика, - заметил первый заместитель премьера. - Сперва человек
внес вклад в марксизм, потом еще более значительный вклад из марксизма
вынес. Не он первый...
   - Я не разделяю крайних мнений, Умар Хамдамович, - президент дружески
похлопал генерала по плечу. - И все же вам стоит прислушаться к
Саидходжаеву. Этот человек всегда чутко улавливал общественное мнение. А
мы сейчас, как никогда, зависим от народа, от того, что он думает.
Забывать об этом нельзя...


   15


   Вырвавшись из тихих сонных улочек Зумрада, "Волга" понеслась по
отличному мпогорядному шоссе к столице республики. Удобно расположившись
на заднем сиденье, Саидходжаев развернул газету "Сиянье Востока". На
последней страничке он увидел и стал читать отчеркнутое красным жирным
фломастером рекламное объявление: "ГМЕРТИ - Ваш надежный партнер в делах,
требующих деликатности.
   ГМЕРТИ - частное детективно-охранное агентство.
   Под охраной надежных профессионалов, готовых рисковать за Вас, Вам не
будет опасен рэкет, дальние путешествия превратятся в удовольствие, отдых
сделается безопасным и приятным.
   Кем бы вы ни были, какие бы просьбы ни высказали, ГМЕРТИ солиден, как
сейф, гарантирующий полную конфиденциальность ваших желаний и обращений.
   Адрес: Алайская 21. Прием круглосуточный. Нам дороги наши клиенты, мы
ждем их и днем и ночью".
   - Салих, - сказал Саидходжаев водителю, - крути на Алайскую. Там я
сойду, а ты поедешь домой.
   Детективно-охранное агентство занимало двухэтажный кирпичный особняк
под сенью тополей на углу тихого квартала. Ни одного огонька не отражалось
в темных окнах, изнутри прикрытых металлическими жалюзи. Особняк выглядел
безжизненным, и лишь в одном из окон второго этажа горел свет. Над входной
дверью, забранная в проволочную корзинку, тускло мерцала лампочка. На
двери сверкала латунная табличка, на которой Саидходжаев прочел: "ГМЕРТИ".
   Он нажал кнопку звонка. Дверь открылась быстро, на пороге вырос рослый
мужчина кавказского облика.
   Он оглядел гостя с ног до головы, пропустил его вперед и запер дверь.
   Они вошли в светлую просторную комнату, обставленную новой канцелярской
мебелью. Первое, на что обратил внимание Саидходжаев, были блоки
компьютера на специальном столе и абсолютно голые, выкрашенные нежной
салатной краской стены.
   - Садитесь, - предложил хозяин. - Моя фамилия Мамардадзе. Зовут меня
Мераб Георгиевич. Я руководитель "Гмерти" и, значит, к вашим услугам.
   Проследив за удивленным взглядом Саидходжаева, улыбнулся:
   - Да, окон у нас нет. Они оставлены снаружи для декоративных целей по
требованию архитекторов. Изнутри у нас стальные стены. Гарантируя
безопасность другим, мы надежно обеспечиваем свою собственную.
   - Как быстро вы сможете приступить к выполнению задания? - спросил
Саидходжаев, переходя к делу.
   - Если мы заключим договор, то приступим немедленно.
   - Гарантии, что заказ будет выполнен точно и в срок?
   - Мы берем плату только по завершении дела.
   Аванс - тридцать процентов от договорной суммы.
   - Чем гарантируется тайна заказа?
   - Товарищ Саидходжаев! - воскликнул Мамардадзе с нескрываемым
удивлением. - Конфиденциальность - наша марка. Мы не ведем никакой
документации. Клиенты и их заказы проходят под кодом. Суть каждого дела
знают только непосредственные исполнители. Сотрудники у меня проверенные.
Каждый подписал строгое обязательство. Любое его нарушение грозит большими
неприятностями. Очень большими, можете поверить...
   Профессор с трудом сдержался, чтобы не выдать свое удивление, когда
Мамардадзе назвал его по фамилии, но все же спросил:
   - Откуда вы меня знаете, Мераб Георгиевич?
   - Разве вас удивило бы, если бы я узнал президента республики, хотя
никогда ему представлен не был?
   - Все ясно.
   Саидходжаев был польщен тем, что именно с президентом сравнил его
собственную популярность руководитель детективного агентства, и в го же
время его неприятно поразила проницательность грузина. Он считал, что для
успеха дела лучше всего было остаться полу анонимным заказчиком.
   - Может, вы угадаете и дело, по которому и пряшел?
   Мамардадзе пожал плечами.
   - Предпочел бы о деле услышать от вас, Ахтар Биктемирович. Тем более
что оно, насколько я понимаю, связано с именем беглеца, носившего
капитанские погоны.
   Саидходжаев буквально опешил. Наксиец, овладев собой, спросил:
   - Откуда у вас эти сведения? Или вы способны читать чужие мысли?
   - Видите ли, Ахтар Биктемирович, мы - предприятие частное. У нас нет
людей, которые получают деньги за исполнение должности. Каждый получает их
только за свою работу. Мы вынуждены быть в курсе многих дел. Когда к нам
обращаются? Когда правоохранительные органы либо провалили розыск, либо не
в состоянии обеспечить гражданину безопасность. Поэтому мы следим за
криминальной обстановкой, прогнозируем ее развитие. Наш компьютер содержит
сведения о преступных группах, о движении денег... Мы имеем представление,
где они исчезают и где всплывают на поверхность...
   - Вы опасная организация! - сказал Саидходжаев, шутливым тоном пытаясь
скрыть, что все сказанное его потрясло.
   - Нисколько, - успокоил его грузин. - Мы честно служим тем, кто нам
платит. И все.
   - Так что вам известно по делу Иргашева? - в голосе Саидходжаева
прозвучали начальственные нотки.
   - Простите, Ахтар Биктемирович, но мы не сообщаем клиентам своих
данных, даже если они касаются их заказа. Что знаем мы - это наше.
Оформляя заказ, сведения предоставите вы. Мы проверим, насколько честна
ваша информация. Постараемся выяснить, идет ли это от незнания клиента или
от его неискренности. Мы не доверяем тем, кто пытается с нами вести
нечестную игру. Мы, извините, не желаем подставляться за так.
   - Что значит "подставляться"?
   - Насколько я знаю, полковник Султанбаев подставил Иргашеву
уголовников. С самого начала это обрекло операцию на провал. Таких людей в
политические игры втягивать нельзя. Ведь дело, если я не ошибаюсь,
касается "Бадама"?
   Саидходжаев закусил губу.
   - Вы и о "Бадаме" знаете...
   - Мне нравится и организация и идея, - сказал Мамардадзе. - С
удовольствием вошел бы в долю...
   - Даже так? - спросил Саидходжаев, выгадывая время. В голове рождалась
неожиданная комбинация:
   "А что, если Мамардадзе предложить организацию службы безопасности
"Бадама"? Дело Иргашева прочно свяжет его с "Бадамом". - С вами легко
работать.
   - Уверяю вас, Ахтар Биктемирович, трудно. Люди, которые к нам приходят,
не приучены к честной игре. А со мной надо быть предельно откровенным, как
с врачом. Иначе лечение окажется неэффективным.
   - Мы в "Бадаме" придерживаемся тех же правил.
   - Значит, найдем общий язык...
   После полуночи Мамардадзе собрал срочное совещание сотрудников. На их
сбор много времени не потребовалось: все они жили на втором этаже
агентства.
   - Друзья! - объявил шеф "Гмерти" голосом, в котором звучало радостное
ожидание поживы. - Есть срочный и весьма доходный заказ. Одно из
коммерческих предприятий просит нейтрализовать преступную группу, которая
запустила лапы в кассу. Для дела нужны три человека. Добровольцы, как
говорили большевики. Нам отпущено два дня, и каждый оценивается в пять
тысяч рублей.
   Пятеро крепких загорелых парней, с лицами хмурыми и решительными,
внимательно смотрели на шефа.
   - Придется стрелять, Мераб? - спросил один. - Или нейтрализация это
нечто иное?
   - Ты угадал, Васильев. Нас не просят проводить расследование. Также не
просят взять кого-то живым.
   - Мераб, на цивилизованном языке это называется убийством. Если
смотреть с точки зрения закона, нам предлагают стать чьими-то палачами.
   Мамардадзе слушал, нахмурив брови. На щеках двигались тугие желваки.
Наконец спросил зло:
   - Все?
   - Пока да.
   - Пока не надо, Васильев. Я предупредил: дело добровольное. Тебе не
нравится - можешь выйти из игры.
   - Меня увольняют?
   - Нет, Васильев. Ты хороший сыщик, зачем тебя увольнять? Ты не
согласен. Вот и все.
   Васильев встал и вышел из комнаты. Мамардадзе оглядел оставшихся.
   - Кто еще считает, что предложенный мной способ заработать плох?
   - Командир, они вооружены?
   Мамардадзе нервно потер подбородок.
   - Послушай, Мукашев, если бы это было не так, их бы повязали
собаколовы. Знаешь, которые ездят по городу и сачками ловят бродячих
барбосов.
   - Выходит, могут сопротивляться?
   - Будет стрельба, Мукашев, - сказал Мамардадзе. - Ты боишься?
   - Мераб, я знаю, ты мужик отчаянно смелый.
   Почему думаешь, что другие трусы?
   - Я не думаю, я спрашиваю.
   - Я тоже спрашиваю.
   - Разве я не ответил? Да, стрельба будет. Тебя не устраивает? Вон
дверь, она открыта.
   - Ухожу.
   - Командир, - спросил третий. - Нам дадут справки, что мы в законе? Или
это пиратский акт?
   Короче, работаем на местную мафию?
   - Отвечать за все буду я, Иволгин. Ваше дело - работа, ваш приз - по
десять штук на руки. Мало?
   - Сколько их? - спросил Иволгин.
   - Пятеро. Насколько я знаю, четверо прикрывают главного, а он уходит
один.
   - Их надо... всех?
   - Да, - сказал Мамардадзе. - Тебя это тоже пугает?
   - Нет, Мераб. Меня давно ничто не пугает, кроме отсутствия денег.
   - Иволгин - наш человек, - сказал четвертый и показал большой палец. -
Подлинный представитель рыночной экономики.
   - Оставь, Гиви, - оборвал его Мамардадзе. - Сейчас не до шуток. Если на
то пошло, я всегда знал, чего Иволгин стоит...
   - Это хорошо, что тебе известно, сколько я стою, - сказал Иволгин - Ты
всех нас давно оценил: меня, Гиви Романадзе, Ивана Мукашева, Гену
Васильева...
   Всех. А сколько стоишь ты сам?
   - Чего разозлился? - спросил Мамардадзе.
   - Я не злюсь. Просто интересуюсь: сколько тебе надо денег, чтобы
насытиться?
   - Много, дорогой. Потому что я не согласен на дерьмовую жизнь.
   - Ну нахапаешь ты миллион, тебе хватит?
   - Нет, дорогой. Мне нужно пять, а лучше десять миллионов.
   - Зачем?
   - Ты слыхал такое слово - приватизация? Наверное, нет, раз спрашиваешь.
А я слыхал и все понял. Начнется - куплю завод. Нерентабельный. Выманю у
рабочих их акции. Они за бутылку водки со штанами отдадут.
   - У тебя же образование - купленный аттестат.
   - Это, дорогой, ничего не значит. У меня здравый смысл. Умным буду
платить очень хорошо. Ленивых - вон! За ворота! Остальных скручу в бараний
рог...
   - В это я верю. Ты нас уже скрутил.
   - Тебе плохо жить, да? Нет? Тогда кончай базар.
   Через час нас вертолетом подкинут на Атмуюн. И за дело. Собирайтесь!


   16


   Таттемир из осторожности не сразу ушел от шайки Касума Пчака. Сделав
широкий круг, он вернулся к осыпн, возле которой расстался с бандитами, и
стал следить за ними. Стоило убедиться, в самом ли деле у них мирные
намерения и не станут ли они его преследовать, чтобы ночью захватить
врасплох. Он видел, как Гордаш и Шишка за ноги отволокли тело Касума под
клыкастую рыжую скалу и, закидали его камнями.
   Ахмака с ними уже не было. Это заставило Таштемира продолжить
наблюдение.
   Примерно через час появился и Ахмак. Он гнал впереди себя двух овец.
Гордаш и Шишка приветствовали его радостными возгласами. Шайка принялась
готовить пир...
   Лишь после этого Таштемир спокойно двинулся в сторону перевала
Узун-дабан. Вскоре он увидел на широком травянистом плато стоянку чабанов
- три киргизские юрты, кошару, устройство для водопоя.
   Утробно гавкая, навстречу ему бросились огромные волкодавы. Таштемир
остановился, на всякий случай сунув руку за пазуху. Тут же из юрты вышел
чабан в теплом чопане и лисьем малахае, сдвинутом на ухо.
   Увидев незнакомого человека, щелкнул бичом и прикрикнул на собак. Те
замолкли и послушно вернулись к отаре.
   - Здравствуйте, уважаемый! - проговорил Таштемир вежливо и слегка
поклонился, прижимая руку к груди. - Мир вам и благоденствие!
   - Проходите, - сказал пастух радушно. - Мы всегда рады приходящим. Лицо
гостя - радость, забота о путнике - счастье.
   - Гость не беда, - подхватил Таштемир, - когда в доме много добра.
   - Спасибо, уважаемый, на бедность не жалуемся.
   - А я свернул к вам, чтобы не позволить добру убывать по злой воле. Мой
путь на Узун-дабан, но я решил предупредить вас. Там, внизу у Черной
скалы, сейчас три вора свежуют вашу овцу. И еще одна стоит, ожидая
очереди...
   - Вай-улей! А мы с ног сбились, искали пропажу.
   Вонючие шакалы! Вы их сами видели?
   - Сам. И мог бы постоять за ваше добро, но подумал - может быть, они
ударили с вами по рукам и как положено оплатили товар деньгами?
   - Я ценю ваш поступок, уважаемый. Проходите в юрту. И кумыс, и мясо, и
отдых ждут гостя, - и тут же, возвысил голос: - Эхэй, Айбике-хона! У нас
гость! И вы, Ахмат, Искандар, Расул, Алмас, поднимайтесь! Собирайтесь,
джигиты! Неподалеку объявились волки.
   - Будьте осторожны, аксакал, - предупредил Таштемир. - У них может
оказаться оружие.
   - Спасибо, - сказал чабан. - От нас они не уйдут, будь у них с собой
даже пушка.
   - Да, еще одно, уважаемый. Я советую отвести этих бандитов не в
Уйдарвазу, откуда они пришли.
   Сдайте их своей милиции, в Каратас. Так будет вернее, что их не
выпустят и не простят.
   Чабаны усадили гостя обедать, а сами, вооружившись ружьями и винтовкой,
оседлали коней и двинулись к Черной скале. Еще издалека они увидели костер
и людей, беспечно лежавших вокруг огня. Старший сын чабана Ахмат осторожно
приблизился к костру, держа ружье наизготовку. Братья, залегшие между
камней, взяли лежавших на прицел.
   Первое, что бросилось Ахмату в глаза, заставило его сердце сжаться от
ужаса. Рука одного из ворюг лежала на угольях, и кисть ее уже изрядно
подгорела. "Да они мертвые!" - вдруг понял чабан и сделал шаг назад. В
свете неожиданно вспыхнувшей головни он увидел грудь широкоплечего
мужчины, лежавшего на спине. Она была пробита четырьмя пулями, на его
сизом от золы пиджаке маслянисто чернела запекшаяся кровь.
   - Э, ата! - крикнул Ахмат. - Не подходите сюда! Они все убитые...
   Старик, не расслышав, приблизился к костру. Спросил строго:
   - Испугался?
   - Они убиты, ата. Плохо это...
   Старый чабан долго молчал, глядя на мертвецов.
   - Для них теперь все равно, мальчик.
   - Нам плохо, ата. Приедет милиция. Кто убил?
   Почему?
   - Э, Ахмат! Их всех застрелили из автомата. Посмотри, сколько дырок
наделали. Каждый, как решето. У нас такого оружия нет, и бояться нам
нечего.
   - Что будем делать, ата?
   - Забери живую овцу. Вернемся к юрте. По радио надо вызвать Каратас.
Пусть приедет наша милиция.
   Чабаны вернулись встревоженные и хмурые.
   - Скажите, уважаемый, - спросил старый чабан, пристально глядя на
Таштемира. - Вы своими глазами видели воров живыми?
   - Как вас, аксакал.
   - Уй-ваяй! - воскликнул старик. - Мы нашли всех троих мертвыми. Их
убили из автомата...
   - Когда шакала, задравшего овцу, задерет волк, - сказал подошедший к
ним Ахмат, - это беспокоит чабана. Когда шакала убивает другой зверь,
чабану еще тревожнее на душе. Значит, в округе появился еще более страшный
хищник. Сегодня ночью надо будет поставить усиленную охрану.
   - Первым делом сообщите милиции, - сказал Таштемир.
   - Сеанс радиосвязи с Каратасом через полчаса.
   Сообщим обязательно.
   - Просите, чтобы срочно прислали следователя, - посоветовал Таштемир, с
тревогой думая о словах Ахмата насчет еще более страшного хищника. Все
верно, только вот один ли он?
   Судьба шайки Касума не удивила Таштемира ни в малой степени. Встретив
Пчака в парке Федерации, он удивился куда больше. Ведь послать по его
следам уголовников, поручив им суд и расправу, мог только человек, впавший
в полное отчаяние от собственного бессилия и подогретый неутоленной
лютостью.
   Расправа над шайкой Пчака не сулила Таштемиру ничего хорошего. Он знал:
новые бандиты пришли не столько за тем, чтобы посчитаться с уголовниками,
- они явились по его душу. Сомнений в том быть не могло.
   Со стоянки чабанов Таштемир ушел едва посерело небо. Его разбудил
заботливый Ахмат, всю ночь вместе с братьями несший охрану отары. Съев
кусок холодного мяса с баурсаками, напившись чаю, Таштемир простился с
чабанами и ушел в горы.
   Его нагнали час спустя, когда до перевала остава* лось менее
полукилометра. Это место, давно облюбо* ванное туристами, выглядело словно
уголок неизведанной планеты. Огромные плоские глыбы плитняка, выстилавшего
плато, казались безжизненным каменным полем, на котором неведомые силы
природы выбили, накрутили множество больших и малых кратеров.
   Наученный осторожности, Таштемир не спешил считать шаги, отделявшие его
от опасных мест. Временами, выбрав позицию поудобнее, он останавливался и
внимательно изучал местность - сначала ту, по которой собирался идти,
затем ту, которую оставлял.
   Это и помогло ему заметить новых преследователей.
   С высоты своего укрытия Таштемир наблюдал, как два человека в пятнистых
военных костюмах - попробуй заметь их среди скал! - двигались вверх по
склону в полукилометре от него. По всему ощущалось, что они чувствуют себя
в горах, как дома. Держа автоматы наизготовку, эти люди перемещались от
укрытия к укрытию короткими бросками, делая все возможное, чтобы не
подставить себя под прицельный выстрел.
   Таштемир понял: его поджимают. Маневр хитрый, рассчитанный на
естественное стремление человека уйти от превосходящего по силам
противника и тем самым обезопасить себя. Обычная тактика, с которой
Таштемиру уже приходилось сталкиваться. Главарь душманской бандгруппы амер
Зирак в Бадахшане однажды преподал роте его друга капитана Гайдука урок
того, как следует воевать не только оружием, но ж умом.
   ...Ущелье Дресурай лежало перед ротой, как след трехпалой лапы
огромного чудовища, оставленный на камнях. Где-то в глубине теснины все
три прохода сливались воедино, и дальше эту огромную трубу, продуваемую
резкими ветрами, сжимали с обеих сторон скальные стены. Труба становилась
все уже и уже, а стены - все круче и выше.
   И вот изо всех трех проходов на роту двинулись мощные группы боевиков
амера Зирака. Первое, что пришло бы в голову каждому грамотному командиру,
- отступить в глубину ущелья, занять позицию и продержаться до подхода
помощи. Но капитан Гайдук оценил обстановку иначе. По тому, как лениво,
методично и спокойно двигались душманы, по плотности их огня Гайдук понял
- их поджимали, подталкивая в ущелье, где роту наверняка поджидала засада.
И ротный принял решение, которое ему подсказывал боевой опыт. Он вызвал на
подмогу вертолеты, которые проутюжили верхнюю часть Дресурая, а рота,
единым кулаком ударив в левый проход, выбила оттуда душманов и расчистила
себе путь в долину.
   Теперь на родной земле, в родных горах его самого загоняли в ловушку,
вытесняли к перевалу. Значит, наверху уже была засада. Поджимали двое,
вероятнее всего, и в засаде не более двух человек.
   Таштемир еще раз огляделся. Путь к перевалу лежал через крутые террасы,
которые, словно ступени огромной лестницы, поднимались к голубому небу. Он
стал вспоминать, как петляет тропа, и вдруг ясно представил, где сам в
подобных обстоятельствах устроил бы засаду.
   Резко свернув влево, Таштемир оказался среди выходов острых каменных
чешуи, которые в беспорядке торчали тут и там. Здесь никто не торил путей,
но пройти вверх, минуя удобный проход, было нетрудно.
   Оказавшись чуть выше опасного места, где могла быть ловушка, он
приготовил оружие и двинулся вниз, готовый ко всему. За поворотом тропы
припал к стене, покрытой лишайником, замер. В нескольких шагах ниже его с
автоматом наизготовку лицом к долине стоял рослый крутоплечий парень в
камуфлированной форме. По тому, как была напряжена его спина, как
бугрились мышцы, Таштемир ощутил не только настороженность, но и реальную
силу противника.
   Думать о тактике боя не приходилось: пистолет против автомата что пешка
против ферзя.
   Резким броском Таштемир швырнул тело вперед, взлетел над тропой, почти
распластавшись. Он вложил в бросок всю энергию, целясь рукояткой пистолета
в прямой, коротко остриженный затылок, прикрытый армейской фуражкой.
Вскинутая вверх рука уже пошла вниз, когда человек обернулся.
   Еще не опустившись на камни, Таштемир понял - ударить противника он не
сможет. На него в упор, широко раскрыв глаза, изумленно вздернув белесые
брови, заросший рыжей щетиной, смотрел Коля Иволгин, его командир
отделения там, в Афганистане.
   Иволгин... Как он оказался среди этих подонков?!
   ...Третий час взвод разведки двигался по следу группы арбоба Максуда.
Душманы уходили по гребню бурого изрезанного трещинами кряжа. Внезапно
тропу, вившуюся между скал, преградил огромный провал. Поперек него лежали
переброшенные на противоположную сторону узкие мостки. Несколько тополиных
жердей, в кои-то времена принесенные из долины, лежали рядком, связанные
ветхими джутовыми веревками. Концы жердей покоились в углублениях, которые
чья-то терпеливая рука выдолбила в камне. Сверху дерево придавили тяжелыми
плоскими плитами.
   Сержант Иволгин подошел к обрыву и остановился, с тревогой оглядывая
хлипкое сооружение. Он не любил высоты. Из бездны дышало сырой прохладой.
   Камни, скатывавшиеся со скал, летеяи вниз, ничего не задевая, а из
пропасти не доносилось ни звука падения, ни всплеска.
   Иволгин измерил на глаз расстояние, которое предстояло преодолеть,
расставил руки в стороны ц шагнул на перекладину. И сразу рванул гулкий
взрыв!
   Мина оказалась заложенной под жердями на противоположной стороне
провала. Легкого нажима оказалось достаточно, чтобы она сработала.
   Жерди вздыбились, ломаясь и треща, стали рушиться в бездну. Тугая волна
ударила в уши, с силой толкнула в грудь, выбила из-под ног опору. Иволгин
покачнулся, теряя равновесие, и выронил автомат.
   Хотел поднять оружие, но каменная крошка предательски поползла под
ногами. Рухнув на бок, покатился к обрыву. Лишь на самом краю сумел
ухватиться за корни свисавшего над бездной куста арчи. Автомат, влекомый
осыпью, медленно прополз мимо Иволгина и исчез в провале.
   - Коля! - закричал Таштемир. - Держись!
   И в тот же миг застучал душманский автомат. Пули с хрустом крошили
плитняк на склоне кряжа. Таштемир упал, прижался к камням.
   Все могло окончиться для них печально, если бы не опыт разведчиков. Еще
не прозвучало команды, а взвод, раскинувшись цепью, плеснул ответным огнем
по позиции "духов". Скала, за которой они засели, оказалась значительно
ниже той, которую занимал взвод, и свинец плотно прижал боевиков к камням,
не давая им возможности ни поднять головы, ни отступить.
   Надежно прикрытый товарищами, Таштемир подкатился к самому краю провала
ж дотянулся до Иволгина. Захватить его руку не удалось. Тогда он быстро
снял ремень и спустил вниз. Сказал спокойно, словно речь шла о пустяке:
   - Держись, Коля! Крепче!
   Однако вытащить друга оказалось не так просто.
   Лишь когда на помощь к Таштемиру подполз ефрейтор Чуфаров, обладавший
силой бульдозера, они выволокли Иволгина на базальтовую твердь...
   - Таш, это ты?! - знакомый голос звучал глухо, неуверенно. - Как ты
здесь оказался?
   Ствол автомата, только что направленный в грудь, опустился к земле.
   - Я, Коля, я, - ответил Таштемир. - Куда интересней узнать, как здесь
оказался ты?
   - Выходит, - сказал Иволгин, прозревая, - это тебя мы пасем? Так?
   - Выходит, - согласился Таштемир и, обхватив старого приятеля за плечи,
сжал дружески и коснулся щекой его колючей щетины. - Сколько вас?
   - Трое... - Иволгин выругался. - Вот как жизнь нас развела. Я тебе стал
душманом, ты - мне...
   Таштемир осторожно выглянул из-за скалы и внимательно оглядел склон.
Преследователи, потерявшие его из виду, прочесывали каменные лабиринты
"лунного плато". Они, видимо, считали, что "дичь" спряталась где-то внизу.
   - Что с тобой? - спросил Таштемир, заметив, что Иволгин, морщась,
гладит ногу.
   - Пустяк, - ответил тот, кусая губу. - Побаливает. Старая рана. А что
ты натворил, Таш, если нас наняли подвести тебя под цифру двести?
   Цифра двести или "двухсотый груз" - так именовали гробы, отправлявшиеся
в Союз с афганского фронта.
   - Эх, Коля! - сказал Таштемир с горечью. - Был я дураком и остался им.
Вот бросил перчатку нашей доморощенной мафии...
   - "Бадаму"? - спросил Иволгин. - Так я и подумал.
   Таштемир снова глянул вниз. Две унылые фигурыс как потерявшие след
собаки, то скрываясь за скалами, то появляясь вновь, бродили по плато.
   - Ты молодец, Таш, - неожиданно сказал Иволгин. - Ты чист. Поверь, я
завидую.
   - Брось, Коля. Было б чему!
   - Таш, я с тобой. Давай уходить отсюда. По дороге поговорим.
   - Тебе-то к чему? Я уйду один. В крайнем случае, ты меня не видел. И
все.
   - Кончай выступать, - в голосе Иволгина прозвучала мрачная решимость. -
Ты так говоришь, потому что не знаешь, в каком дерьме я сижу. И называется
оно кооператив "Гмерти". Пошли!
   Иволгин поправил автомат и шагнул на тропу.
   - Что значит "Гмерти"? - спросил Таштемир, догоняя его.
   - Организовал один грузин. Был, как и многие, в Афгане. Железный мужик.
Как делать деньги, для него все равно, лишь бы делать побольше. Он создал
группу телохранителей для деловых людей...
   - Ты не ответил, что такое "Гмерти".
   - Это какой-то грузинский бог. По легенде, у него были свои волки. Он
их посылал на землю, чтобы охранять угодных и карать неугодных людей. Вот
мы и есть эти волки. Охраняем алчных, бессовестных рвачей и хапуг. А нас,
лихих и смелых, взнуздали в сбрую из сторублевок и заставляют рвать на
куски тех, кому не нравятся наши хозяева. Едут к нам разные господа
Темиркановы и Вашуковы получать куш, который сорвали через подставных лиц
на валютных операциях, а рядом с ними - Коля Иволгин с кейсом.
   В кейсе, как положено, - автомат "Скорпион". На моей шкуре клейма пока
нет, а на совести уже выжжено: "Осторожно! Злой волк бога Гмерти!"
   Они шли среди скал, то и дело оглядываясь. В глубоком, растопившемся от
зноя небе, распластав крылья, кружил, выглядывая добычу, орел, могучий
хозяин вершин.
   - Теперь вот на тебя натравили, Таш...
   - Как, говоришь, зовут вашего грузина?
   - Мамардадзе. Мераб.
   - Ты сказал, он афганец?
   - Какая разница? Я тоже а(|яанец, и что? Стал вот наемником. Ты знаешь,
сколько каждому из нас за твою голову отвалить обещано?
   - Сколько? - Таштемиру стало любопытно, намного ли выросло
вознаграждение с тех пор, как он ушел из Койдалы.
   - По десять кусков на рыло. И я не уверен в том, что Мамардадзе выложил
все, что выторговал. Он у нас бизнесмен и привык класть в карман большой
навар.
   - Разве ты не мог отказаться, Коля?
   - Не мог, Таш! Что ты обо мне знаешь?
   Тропу пересекал невысокий скальный выступ, похожий на развалины
каменного забора. Таштемир оперся о его гребень и легко перемахнул
препятствие.
   Иволгин последовал за ним, но это получилось у него неуклюже, и он
тяжело упал, едва перевалившись через преграду.
   - Ты что, - спросил удивленно Таштемир. - Зацепился?
   - Хуже, Таш. Это конец.
   Таштемир присел на корточки, удивленно глядя на товарища. Тот устало
прикрыл глаза. Из-под сомкнутых век на загорелую пыльную щеку скатилась
слеза.
   - Мне труба, Таш. Я на пороге смерти. Жаль, но факт. Мое ранение в
Афгане обернулось остеомиелитом. Чуть что, ты видишь, ломаются кости.
Сейчас, - он осторожно погладил ногу, - скорее всего лопнула шейка бедра.
А я дурак, вместо того чтобы пожалобнее ныть и лечиться, всегда был
патриотом. Когда рванул Чернобыль, оказался там в числе первых. В момент
заработал лейкоз. Вот и догораю, дурак деланный...
   - Так какого ж ты... - сорвался Таштемир. - Тебе лечиться надо, а ты
подался в банду!..
   - Кому я нужен, Таш? Я и работы себе найти не мог. Куда ни сунусь -
вопрос: "Афганец? Знаем вас.
   Вы за справедливость права качать любите. Нам таких не надо".
   Таштемир в очередной раз приподнялся для наблюдения. Взглянул и тут же
присел, прижавшись к камню: "загонщики" приближались к перевалу.
Повернулся к Иволгину:
   - Вот что, Коля, ты уж дождись своих, а я пошел. Ты оставайся. Сам
понимаешь, у меня дело...
   Таштемир поднял автомат, упавший на камни, закинул за плечо.
   - Нет уж, Таш, - сказал Иволгин твердо. - Я с тобой. Автомат оставь.
Сам иди, я прикрою.
   - Зачем тебе лезть в мое дело? Скажешь - я тебя оглоушил. Пусть сами
ловят...
   - Значит, не веришь? И все равно, иди. Я их здесь придержу.
   Иволгин тяжело перекатился на бок, достал из кармана гранату. Положил
рядом с собой. Потом вынул плотный пакет, завернутый в полиэтиленовую
пленку, протянул Таштемиру.
   - Здесь деньги и адрес матери. Отошли. А теперь иди. Мне догорать в
богадельне противно. Я здесь на солнышке постою за то, что предал. Поднесу
сволочи свой сюрприз.
   Они обнялись на прощание.
   - Я сделаю все, Таш. Держись...
   Таштемир был на середине перевала, когда снизу из ущелья долетел
клепальный стук автоматов. Он остановился и замер. Тугой комок подкатился
к горлу, и тогда Таштемир упал на колени и заплакал по-детски безысходно,
в голос. Потом резко встал, мазнул рукавом по лицу и, еще раз взглянув
вниз, быстро зашагал по склону к Каптаркале.
   Первую очередь Иволгин пустил поверху. Он постарался предупредить тех,
с кем подрядился на черное дело, и: остановить их на рубеже огня. Он
считал, что автомат на горной тропе достаточно сильный аргумент в такого
рода делах и может охладить пыл Мамардадзе. Но тот аргумента не принял.
   - Иргашев, сдавайся! - прокричал волк Гмерти, сложив руки рупором.
   - "Эв-ай-сь!" - прогремело эхо, отразившись от скал, и тут же его
оборвало многоточие автоматной очереди, которую пустил вверх Романадзе.
Иволгин ответил короткой строчкой. Он все еще не целился, хотя уже и не
стрелял вверх.
   - Сволочь! - разозлился Мамардадзе. - Обходим его, Гиви. Пора это дело
кончать.
   Обойдя тропу по головоломной круче, Мамардадзе вышел к позиции Иволгина
с тыла. Тот успел повернуться и ударил в упор по ногам.
   - Зараза! Русский пес! - заорал Мераб и высадил весь магазин в
Иволгина. - Собака. Сколько же тебе этот гад заплатил, чтобы перекупить?!
   Раненая нога его подогнулась, и он рухнул на колени, завыв по-волчьи от
боли. Автомат, выпущенный из рук, отлетел в сторону и, звеня, покатился по
камням.
   Подбежал Романадзе. Бросил взгляд на окровавленное тело Иволгина,
присел возле шефа.
   - Мераб, что с тобой?
   Мамардадзе приоткрыл глаза, глубоко вздохнул и еле слышно проговорил:
   - Пить... Дай попить, бичо...
   - Ты меня узнаешь?
   - Да, Гиви. Дай флягу...
   - Что с тобой?
   - Нога... Пес поганый! Я его с рук кормил, а он изменил.
   - Э, генацвали, побереги силы. Не волнуйся.
   Романадзе нагнулся и осмотрел ранение. Было хорошо видно, что три или
даже четыре пули, кучно ударившись в бедро, раздробили кость, превратив
ногу в кровавое месиво, из которого торчали белые острые осколки.
   - Пей, - сказал Романдзе и протянул Мерабу флягу.
   Тот жадно схватил губами горлышко и, захлебываясь, стал пить.
Наглотавшись теплой воды, откинул голову и закрыл глаза. Попросил негромко:
   - Перевяжи...
   - Сейчас, - сказал Романадзе.
   Спустившись к убитому Иволгину, Романадзе поднял его автомат. Осмотрел,
отщелкнул рожок магазина. Тот был пуст. Вставив на его место новый,
Романадзе сделал несколько шагов в сторону, прицелился в Мамардадзе и
придавил спусковой крючок пальцем. Прогремела длинная, тягучая очередь.
Тело Мераба несколько раз вздрогнуло, потрясаемое ударами пуль. Затем
Романадзе снова поменял рожки и положил автомат Иволгина возле его
откинутой руки. Подошел к Мерабу, перевернул тяжелое тело на живот и
стащил с его плеч вещевой мешок. Все так же, неторопясь, развязал, сунул
руку внутрь, пошарил там и вынул черный кожаный футлярчик с ключами от
конторы и сейфа. Сунул добычу в карман, а вещмешок отшвырнул в сторону.
Минуту-другую убийца стоял над телом Мамардадзе, словно прощаясь. Наконец,
закинув автомат на плечо, спокойно двинулся в сторону долины, откуда они
пришли втроем.


   17


   Таштемир пришел в Каптаркалу - маленький горный кишлак, в котором
родился его отец, - во второй половине дня. Пройдя закоулками, известными
с детства, очутился возле дома младшего дяди - Рахимжона.
   Старый солдат, на чьем теле рубцов и шрамов было больше, чем медалей на
пиджаке, жил одиноко. Увидев племянника, старик всплеснул руками и закачал
головой. В голосе его смешались и радость и горечь.
   - Бисмилля рахмани рахим! Во имя аллаха милостивого и милосердного,
творца всего сущего, покровителя великих пророков! Слухи о твоих делах,
сынок, опередили твое появление. Никто здесь уже и не знает, кто ты -
великий разбойник или герой, решивший щитом славы прикрыть народ,
осыпаемый стрелами бедствий. Люди говорят и думают всякое.
   - Мне трудно ответить вам, дядя, - сказал Таштемир, обнимая старика. -
Назвать себя щитом народа - значит, незаслуженно возвеличить себя. Каждый
должен носить одежду, которая ему по плечу. Гору горя не одолеет самый
могучий палван, хотя в силах народа разнести ее по камушку. Я лишь один из
тех, кто взял в руки свой камень, и пытаюсь отнести его подальше. Мне не
по душе, если чаша людской печали вдруг наполнится новыми слезами
несправедливости.
   - Ты хорошо сказал, сынок. Я всегда знал, что слухи бывают только
грязными. Чиста одна истина. - И уже другим, ласковым голосом старик
предложил: - Проходи в дом, сынок. Я тебя покормлю.
   Таштемир ополоснул руки. Дядя тем временем принес тарелку с вареным
рисом. Таштемир взглянул на нее и улыбнулся.
   - Вы не обижайтесь, дядя, но, если вы думаете, будто мне хватит этой
порции, я сочту, что жители Каптаркалы потеряли веру в богатырские силы
родного народа.
   Старик засмеялся, и лучики морщин из уголков глаз разбежались по щекам.
   - Таштемир, я узнаю по аппетиту сына своего старшего брата. Для него в
молодые годы опустошить казанчик с пловом было делом простым, словно речь
шла о пиалушке чая. Только, сынок, времена были иными. Теперь у меня в
хозяйстве самый большой баран - белый петух.
   - Это прекрасно, дядя! Надеюсь, в твоей кладовой есть яйца? Десять! -
сказал Таштемир. - Нет, двенадцать. Сразу. И три лепешки.
   - Сохрани аллах твой аппетит, - удивленно проговорил старик. - Мне
доставляет немалое удовольствие видеть, когда ест настоящий мужчина.
   - Большое дело требует много пищи, - сказал Таштемир и отломил от
свежей, пышной лепешки большой кусок. - Я приступлю, не ожидая яиц.
   Через десять минут Рахимжон торжественно внес в комнату огромную
сковороду, на которой, шипя и потрескивая, дышала жаром яичница из дюжины
ярко-желтых глазков. Мигом прикончив ее и очистив сковороду до сухости
ломтем лепешки, Таштемир, тяжело отдуваясь, отвалился на подушки.
   - Спасибо, дядя. Теперь мне бы поспать минут шестьсот.
   - Спи, родной. У меня для тебя всегда есть место.
   - Еще раз спасибо, дядя. Но шестьсот минут мне не отпущено. Три часа -
самое большое. И вы меня разбудите минута в минуту.
   - Хоп! Разбужу. И ты опять исчезнешь?
   - Конечно, дядя.
   - И когда вернешься?
   - Убийственный вопрос. Как только вы увидите меня снова, то, значит, я
уже вернулся.
   - Если кто-то будет о тебе спрашивать?..
   - Меня у вас нет и не было, дядя.
   - Все понял, сынок. Ложись и набирайся сил.
   Вечером из Каптаркалы в Бешарык Таштемира отвез на собственном
"Москвиче" двоюродный брат Юсуф. Высадил в тенистой аллее неподалеку от
центра и без задержки умчался назад.
   Дойдя до первой телефонной будки, Таштемир снял трубку и набрал номер.
Ответила женщина.
   - Амана Рахимбаевича по срочному делу, - попросил Таштемир, изменив
голос.
   - Его нет дома. Он будет позже.
   - Когда примерно?
   - Часов в десять. Может, чуть позже.
   - Рахмат, - поблагодарил Таштемир и повесил трубку.
   Он направился к дому, где жил директор ликероводочного завода. Под
тенистыми деревьями во дворе нашел пустую скамейку. Сел, вытянув ноги.
Посмотрел на часы и стал ,ждать. Время тянулось медленно, но он был
терпелив.
   В десять десять во двор въехал новенький красный "Жигуль". Погасли
фары. Хлопнула дверца.
   - Аман [Аман (тюрк.) - спокойствие. Употребляется как имя и приветствие
вместо традиционного ассалом алейкум.], - сказал Таштемир, выходя из тени.
   - Аман, - ответил Рахимбаев автоматически и только тут узнал Иргашева и
потерял дар речи.
   - В машину! - приказал Таштемир и с силой ткнул директора в жирный бок
стволом пистолета. - Открывай и садись!
   У толстяка дрожали руки, и он долго возился у дверцы, не попадая ключом
в прорезь замка. Наконец дверца распахнулась.
   Сев за руль, Таштемир вывел машину на проспект и, миновав "его, выехал
на Акжарское шоссе.
   - Куда ты меня везешь? - спросил Рахимбаев с тревогой.
   - Привык все знать? - в голосе Таштемира зву~ чала издевка.
   - Нет, просто так, - испуганно проговорил ,пленник.
   - Допросить тебя надо, уважаемый. Заедем в тихий уголок, и ты мне "се,
что знаешь, по порядку расскажешь.
   - Почему я, Иргашев? Что я знаю? - голос Рахимбаева задрожал.
   - Ты человек очень осведомленный, Аман. Поделишься, введешь меня в курс
дел. Я ведь блуждаю во тьме.
   Директор сгреб ладонью пот с широкой физиономии и жалобно всхлипнул.
   - Я ничего не знаю, Иргашев. Я человек маленький. Шестерке.
   - Разве не тебя друзья называют Илон - Змея?
   Это почетное имя. Верно?
   - Какая же я Имея? Ты же сам знаешь...
   - Не крути. Илон. Можешь предъявлять свои претензии к Эмиру. Это ведь
он назвал тебя Илоном, когда ты с Султанбаевым лопал плов на айване. И ты,
насколько я злато, не подавился, не возмутился. Ты только ржал от
удовольствия. Разве не так?
   Директор икнул и провел ла юныо по мокрому лбу.
   Страх выжимал из него плату, и машина заполнилась острым запахом пота.
   - Теперь скажи, Илон. что стало с Касумом Пчаком?
   - Ты же сам... у6ил его.
   - Поразительная осведомленность! А где его шайка?
   - Их всех убили...
   - Я и тебя могу шлепнуть, Илон. У меня уже опыт есть, ты знаешь.
   - Знаю, - отозвался Рахимбаев стуча зубами. - Но за что?
   - Вот об этом и поговорим, чтобы я знал о твоих подвигах. Первым делом
доложи, сколько вы на меня повесили трупов? О Бакалове я знаю. Калмыков
тоже на мне? Так... А Шамшир?
   - И он на тебе.
   - А на кого вы повесили шайку Касума?
   - На "Гмерти". Они столкнулись и перебили друг друга.
   - Илон, я знал, что вы промышляете приписками, но не представлял, что в
таком масштабе. Значит, и Гордаша, своего дружка по тайному промыслу
порошком, тоже на волков списал?
   - Какой он мне дружок? Гордаш - дрянь! Мелкий жучок. Вредный для
нормального общества. Таких надо давить без всякой жалости.
   Толстяк внезапно вдохновился, его глаза загорелись злобой. Жирные губы
то и дело брезгливо выпячивались.
   - Такие, как он, способны испоганить любое дело.
   - Что ты называешь добрым делом?
   - Я? - удивился директор. - Дочему я? Доброе дело - это хорошее дело, и
что оно значит - понимают все. Ты сколько получаешь? Двести сорок?
Ладно-ладно, не кипятись... Пятьдесят больше, пятьдесят меньше - шелуха.
Доброе цело дает в месяц двести - триста тысяч чистыми. Вот что это такое!
   - Тебе дает? - спросил Таштемир.
   - Конечно. Не буду же я считать, сколько имеет Эмир.
   - Что-то ты стал смело рассуждать, - удивился Таштемир.
   Рахимбаев пожал плечами.
   - Теперь все равно. Мы ,с тобой оба мертвые.
   Он тяжко вздохнул, привычно сгреб ладонью пот с лица, вытер руку о
штаны.
   - Почему мертвые? - спросил Таштемир и тут же, притормозив, круто
свернул к берегу реки Сарысай. Проехав по мягкой лессовой подушке,
остановил "Жигули" среди густых зарослей тальника.
   Выйдя наружу, Таштемир подошел к кустам, достал нож, срезал две
пушистые ветки. Потом аккуратно, широко махая ветками, замел, загладил
следы шин.
   Рахимбаев все это время сидел неподвижно, откинувшись на подголовник и
что-то беззвучно шептал толстыми губами - Ты не ответил на мой вопрос, -
сказал Таштемир, возвращаясь на место. Он выщелкнул из рукоятки пистолета
магазин, осмотрел его, проверил, как работает подающая пружина, и снова
зарядил оружие.
   - А что тебе объяснять? - Директор тяжело ворохнулся на сиденье. - Меня
ты пришьешь. Тебя шлепнут наши люди...
   - Насчет тебя не знаю. Все зависит от твоего поведения. А вот со мной у
вас что-то не получается.
   - Получится. Не одни, так другие. Штаны у тебя широкие, но в них не
спрячешься.
   - Потерпим, Аман. Ты знаешь, я из бедняков.
   А бедному даже в халве попадаются колючки. Привык.
   Сладкое ем, колючки выплевываю.
   - Ничего не скажу, ты удачливый. Был бы умнее, разве бы так жил?
   - А как?
   - По-людски, Иргашев. Без всяких умных идей, по богато. С деньгами.
Ведь вы со своими идеями все прозевали. Подумаешь, свобода, равенство,
братство!
   Да где они? Оглянись! Выросло целое поколение, даже не одно, а два,
три. которым надоели идеалы вашего равенства. Все хотят жить лучше других,
не дрятать богатство за заборами. И многие уже добились своего - стали
богатыми. Сильно богатыми, милиционер.
   Теперь добиваются, чтобы можно было жить, не прячась. И добьются! А что
видел ты, уголовный розыск?
   Ни хрена ты не видел! Помойки, задворки города, вокзал, арык в
городском парке, куда по ночам кидают трупы, - вот где ты проводил время.
   Таштемир сидел, втянув голову в плечи. Каждое слово кололо самолюбие,
бередило душу, но прерывать монолог Рахимбаева ему не хотелось. Только
испив чашу горечи до дна, он сможет найти в себе силы продолжить борьбу.
   - А как жил я? Ты даже не представляешь, милиционер. Ты видел сразу в
одной пачке пятьдесят тысяч рублей? Впрочем, что я говорю? Конечно, видел.
   Когда делал обыски у Ачилова. Может, даже в руках держал. Но чужие! А я
по сто тысяч за вечер в картишки присаживал. И по столько же выигрывал.
Туда - сюда. Ты знаешь, что такое сто тысяч? Где тебе!
   Это прекрасные женщины. Две-три красотки сразу в одной постели с тобой.
Такое пробовал?
   Таштемир мысленно раздел директора, увидел потное, дряблое, обложенное
толстыми складками жира пузо, свисающие к пяткам ягодицы и брезгливо
поморщился.
   - Не думаю, что женщины получали от тебя какое-то удовольстие.
   - А мне плевать! - рассмеялся Рахимбэов. - Они получали деньги, с них
достаточно. Удовольствие получал я. Ти-ти-ти, - пропел он игриво и
пошевелил пальцами, толстыми, как сардельки. - Ты представить не можешь,
какие сладкие у них губки, грудки, попочки...
   - Кончай, Илон. Мемуары напишешь в тюряге, я почитаю. А мне на твоих
постельных шлюх наплевать.
   - Дурак ты, милиционер! Как говорят, старую лошадь прыгать не научишь.
Что ты понимаешь в женщинах, а?
   - Все, - оборвал его Таштемир. - Об этом кончили. Лучше скажи, почему
ты... - Он вдруг замолчал и обернулся. - Тихо!
   По шоссе к съезду на реку подкатила милицейская "Волга" с синими
мигалками. Маячки вращались, и над прибрежными зарослями, словно
подстригая макушки кустов, тревожно метались синие всполохи.
   - Сидеть! Тихо! - предупредил Таштемир и вылез из машины, держа
пистолет наготове. Он слышал, как распахнулись дверцы "Волги", увидел, как
из нее вылезли двое и спустились по обочине к проселку.
   Постояли, посвечивая ручным фонарем.
   - Нет. - сказал один. - Здесь никто не проезжал.
   - Может, пройдем к реке? - предложил второй.
   - Иди ты, знаешь .куда! - огрызнулся первый. - Вот, я встал на пыль, и
виден свежий след. Видишь?
   Проехала бы машина, мы бы сразу заметили.
   Они вернулись к "Волге". Хлопнули дверцы. Мигалки, плеская синимт
молниями, двинулись в сторону Акжара.
   - Ищут, - сказал Таштемир, возвращаясь в машину. - Уже, должно быть,
заметили, что сиятельный бек Илон не вернулся в резиденцию, в постельку,
где его ждали три попочки сразу...
   - Дурак ты. милиционер! Это наша смерть проехала, а ты зубоскалишь.
   - Коркма! - сказал Таштемир. - Не бойся! Нам умирать рановато. Надо
разговор закончить. Потому считай, это они от своей смерти уехали. Я
теперь тренированный...
   - Окончим разговор - убьешь? - спросил директор обреченно и в то же
время с надеждой в голосе.
   - Посмотрим на твое поведение, сиятельный Змей.
   Учти, откровенное признание даже милиция берет во внимание.
   - Может, сам одумаешься? Плохой мир лучше доброй ссоры. Не выкрутиться
тебе в этот раз, Иргашев. Ты знаешь, что такое пул? [Пул (тюрк.) - деньги]
   - Глупый вопрос, Аман. Умнее ничего придумать не мог?
   Рахимбаев разразился нервным ржанием.
   - Ты о деньгах подумал? Ошибся, Иргашев.
   Пул - это по-американски трест, объединение предпринимательских сил. Мы
создали по твоему делу такой пул. Кинули в него по сто больших кусков, и
теперь в нем восемьсот тысяч... Все пойдут на оплату тому, кто тебя
прихлопнет.
   - Сказать легко, прихлопнуть труднее, - отозвался Таштемир угрюмо, а
сам подумал, что в Америке мало за кого отвалили бы такую сумму.
   - Прихлопнут, - сказал Рахимбаев уверенно. - Думаешь, сумеешь
прорваться в Акжар? Улететь в Москву?
   - Почему именно в Акжар? - спросил Таштемир, решив выяснить, насколько
эффективно сработала его тактика.
   - Ты считаешь, мы дураки? Уже давно ясно, что ты рвешься в Акжар.
Рвешься, а что вышло? Ходишь, как волк, по кругу, но дальше Койдалы не
прорвался.
   Все дороги на Акжар для тебя закрыты. В Москву оттуда не улетишь.
   - Почему ты решил, что мне надо в Москву?
   - А куда еще? Ты забыл про билет, что забронирован тебе с открытой
датой в Акжаре? Нам все известно!
   Директор торжествующе заржал.
   - Милостивый аллах! - воскликнул Таштемир. - А если я ускользну и все
же попаду в Москву?
   - И там тебя найдет конец.
   - Ну уж туда ваши лапы не дотянутся.
   - Ха! - довольно выдохнул Рахимбаев. - Ты забыл про пул. Четыреста
тысяч обещано тем, кто прихватит тебя в Москве и изрубит на шашлык. Если
тебя доставят обратно живым, получат полмиллиона. Но я думаю, за лишних
сто кусков они ломаться не станут. Шашлык рубить проще.
   - Ты меня вдохновил, Илон! Кто же эти ловкие повара?
   - Повара что надо, Иргашев. Лук, морковь, перец - все у них при себе. И
ножи. Дело за мясом.
   Барашек сам приплывет в руки.
   - Кто же это такие?
   - О Дарчиеве слыхал? Кавказская группа, наши единоверцы. Так вот,
Дарчиев на Коране дал клятву.
   "Кто уклонится от нашего повеления, - сказано в Коране. - тому дадим
попробовать в наказание огня".
   Наверное, ты Коран и в глаза не видел...
   - Значит, ты считаешь, что у меня даже в Москве шансов нет? - спросил
Таштемир смиренно.
   - Накаких! Если... не захочешь сорвать банк.
   - Не понял...
   - Проще простого. Все пятьсот больших кусков будут твои. Сейчас
возвращаемся в Бешарык к Эмиру.
   Звоним ему с дороги. Он дает клятву, что тебя никто не тронет. Через
час по милиции пройдет команда тебя в упор не видеть. Мы заходим к Эмиру.
Ты сдаешь все, что тебе передал Бакалов. Получаешь деньги. И пари орлом!
   - А шашлык?
   - Оставь. Мы же все-таки земляки. Как говорят, к аллаху вам возврат, и
он над каждой вещью мощен.
   Это из Корана, и мы чтим такой завет.
   - Выходит, моя голова - полмиллиона? И за что отдаст эти деньги ваш пул?
   - Войдешь с ними в общее дело...
   - Коза ностра? - спросил Таштемир с усмешкой.
   - Как это? - не понял директор.
   - Коза ностра - это по-итальянски "наше дело".
   - Если так, то верно. Нам нужна служба безопасности. Надежная. Вот ты
ее и возглавишь. Времена теперь новые и требуют инициативных людей.
   - Разве у вас такой службы еще нет? Почему не организовали?
   - Кто организует? Ты что, равняешь себя с дурнем Султанбаевым или
Рузибаевым? Они считают себя Штирлицами, а проглядели, как у них под носом
Бакалов собрал досье на фирму. Их давить надо!
   - Что ж не задавите?
   - Придешь ты и сделаешь это по-умному. Автокатастрофа или еще что. Не
зря же тебе в Москве в академии диплом с отличием дали.
   - Нет, Илон, не светит мне твое предложение.
   Народ постепенно прозреет и поймет, что перестройщики его обдурили. И
всем - и вам, и нам даст по...
   - Какой народ, Иргашев?! Ты все ходишь в старых очках. Заржавел в своей
каменности или окаменел в ржавости. - Рахимбаев постучал по лбу. - Вот где
надо иметь! Сейчас от всех требуется новое мышление, - он почти пропел
последние слова, растягивая их по слогам. - Никакого народа в природе нет.
   Это большевики его придумали. Я выкину пять ящиков водки, и товарищи
пролетарии всех стран соединятся и устроят тарарам, какой мне угодно.
Нужен Ош? Сделаем. Фергана? Будет. Вот цена твоему народу! А в обществе,
где все будет по социальной справедливости... Мы такое понятие выкинем.
Будут деловые люди, работающие и бездельники. Пойми, хороший хозяин, чтоб
сберечь добро, заводит добрых собак...
   - К примеру, такой, как Караханов. В дополнение к двум псам-волкодавам
он хочет приобрести еще и Иргашева. Так вот, шейх нового мира социальной
справедливости, я не стану тебя убивать. И сделаю все, чтобы тебя не
прибили члены пула. Я выведу всех вас на СУД ч расскажу обо всем, что ты
мне вы ложил.
   - Какой суд?! Все, что ты еще пытаешься спасти, Иргашев, с треском
рухнуло!
   Таштемир бросил взгляд на часы.
   - Все, Илон. Кончили философию. Сейчас поедем.
   Он запустил двигатель, вывел машину на шоссе и направил ее в сторону
Акжара. Без всяких приключений они проехали спящую Ташхону, по объездному
шоссе проскочили Койдалу. На прямом как стрела шоссе, которое теперь
неудержимо несло их к Акжару, Таштемир притормозил, свернул на обочину и
погасил огни.
   Рахимбаев сидел притихший, с видом обреченного на казнь человека.
   - Я уже у цели, - сказал Таштемир торжествующе. - Еще один рывок - и
Акжар. Ты понял, Илон?
   - Иргашев, слушай... - залепетал пересохшими губами директор и стал
снимать с руки золотые часы, потом вытащил из кармана смятые в комок
сторублевки. - Возьми все, только не убивай.
   - Вылезай! - приказал Таштемир.
   Рахимбаев повалился на сиденье, заскулил визгливо ж тонко, как щенок,
которому придавили лапу.
   - Не убива-а-й!
   - Не ори! - оборвал его Таштемир. - Но тропу.
   И твоим дружкам этого не позволю сделать, я же сказал. Сейчас я тебя
посажу на попутку, вернешься в Бешарык. Скажу водителю, кто ты такой и
куда тебя довезти. Это станет твоей палочкой-выручалочкой. Предупредишь
своих: если на тебя поднимут руку, то на меня ничего свалить не удастся.
Будет свидетель - шофер. Еще скажи, будто у меня был магнитофон, и я
записал весь разговор, когда сажал тебя в попутку.
   Понял?
   - Спасибо, Иргашев. Ты человек. Если останешься цел, приходи, я тебе
всегда помогу деньгами.
   Это не проблема... - Рахимбаев снова протянул ему смятые купюры: -
Возьми, пригодятся...
   Таштемир подумал и взял одну сотенную.
   - Больше не нужно. А свою машину найдешь в Акжаре у аэропорта. Целой и
невредимой. Только не вздумай по дороге звонить, куда я подался. Понял?
   - Что ты, Иргашев! Как можно! Я тебе жизнью обязан...
   Директор еще произносил эти слова, а сам думал о том, что с радостью
сжег бы свою чертову тачку, если бы знал, что вместе с ней сгорит и
проклятый мент.
   Выйдя на шоссе, Таштемир вскоре остановил огромный КамАЗ с открытым
прицепом. Водитель приоткрыл дверцу и вопросительно глянул на него.
   - Друг, довези человека до Бешарыка, - попросил Таштемир. - Он хороший.
Я бы сам его выручил, только мне в другую сторону. - Вот, - протянул он
водителю деньги, которые взял у директора. - Бери, это тебе. И запомни -
везешь Амана Рахимбаева.
   В Бешарыке он директор оборонного завода. Верно, Амаижон? Делает
ракетное топливо, а по конверсии станет гнать водку. Запомни его
хорошенько. В случае чего, всегда поможет по части дефицита...
   Водитель засмеялся.
   - Садитесь, уважаемый, - предложил он Рахимбаеву и показал место рядом
со своим напарником, который сидел и дремал, не обращая внимания на их
разговор.
   - Езжайте, товарищ Рахимбаев, - сказал Таштемир. - Счастливого пути!
   Дверца грузовика захлопнулась, и машина тронулась. Выждав, когда ее
габаритные огни скрылись за перевалом, Таштемир погасил фары, развернул
"Жигули" и погнал машину вслед за грузовиком. Теперь у него был
единственный путь - в Кумкент. Он был уверен, что Рахимбаев попросит
заехать в Койдалу и оттуда позвонит в Бешарык, предупредит, что Иргашев
рвется в Акжар. Это намного повышало его шансы прорваться в Кумкалу именно
этой ночью.
   Подъезжая к Койдале, КамАЗ свернул с шоссе к городу. Так и есть, мудрый
Змей спешил к телефону!
   Таштемир направил "Жигули" по объездной дороге в сторону Ташхоны. Он
оставил машину неподалеку от отделения милиции и ушел, сунув ключи в
карман.
   Походкой гуляющего бездельника Таштемир вышел на привокзальную площадь.
Она выглядела полупустой, лишь в дальнем углу, где располагались лотки
зеленщиков, на пустых столах сидело несколько парней, кто-то бренчал на
гитаре. Сдерживая желание рвануться и одним махом перебежать площадь, он
двинулся наискосок к месту, где начиналась Сайрамская улица.
   На углу Таштемир увидел телефонную будку. Вошел в нее, набрал номер.
   - Слушаю, - раздался немного удивленный голос Тамары.
   - Здравствуй. Ты одна? - спросил он, и она услышала в его вопросе нотку
ревности.
   - Почему ты задал такой вопрос?
   Он сразу сообразил, что ее задело. Сказал в ответ:
   - Это не вопрос. Это утверждение. Если меня нет рядом, значит, ты одна.
   - Ты в самом деле веришь в то, что сказал?
   - В самом. Ничего не желаю больше, чем оказаться сейчас рядом с тобой.
   - И что же? Как всякий современный мужчина, ты этого не можешь сделать
в силу сложившихся обстоятельств?
   - Оставь обобщения. Я совсем несовременный мужчина.
   - Откровенное признание.
   - Ты все шутишь, а меня все еще гонят, как зайца.
   - Неужели это еще не кончилось? - спросила она, и в ее голосе он
услышал искреннюю тропоту. - Нужна моя помощь?
   - Боюсь даже просить.
   - Говори.
   - Мне необходимо попасть в Кумкалу, на аэродром. Вылет в три
пятнадцать. Надо быть там хотя бы за полчаса до вылета.
   - Ты где?
   - Это неважно. Я буду ждать там, где Федор Иванович прошлый раз покупал
кислое молоко.
   - Я сейчас же ему позвоню. Подъедем на "скорой", тебя устроит?
   - Нет. Пусть подъедет он один.
   - Что так? - спросила она обиженно. - Не хочешь видеть?
   - Просто боюсь за тебя. Люди, с которыми я связался, страшные и
безжалостные. Такие не щадят.
   - Ладно, я ни в чем тебя не упрекаю. Ты нуждаешься во мне, и это самое
убедительное твое оправдание. Тебе трудно понять, как редко мужчина
нуждается в женщине и сколь приятно ей чувствовать это.
   - Ты хороший врач, - сказал он, - в тебе нуждаются многие.
   - Верно, нуждаются. Пока у них переломаны ноги и разбиты головы. Даже
благодарят, когда выписываются. Но уже через день, встретив на улице,
никто даже виду не подаст, что мы когда-то встречались. - В ее голосе
дрожали близкие слезы. - Все, вешай трубку. Буду звонить Федору
Ивановичу...


   18


   В аэропорту Кумкалы в это раннее утро все было спокойно. Сюда не
докатилась еще волна милицейской суматохи, которая в тот же час яростно
плескалась в Акжаре.
   Войдя в телефонную будку, Таштемир огляделся.
   Все вокруг дышало сонным покоем, все были побужены в утомленное
ожидание предстоявших отлетов.
   Он снял трубку, набрал номер. Ответил вялый голос:
   - Слушаю...
   - Иван Васильевич? Ковров? - спросил Таштемир. - Это вас Юсупов
беспокоит. Родственник Розы Садыковны...
   - Здравствуйте, товарищ Юсупов! - Голос говорившего мгновенно ожил,
стал энергичным, твердым. - Я думал, вы объявитесь раньше.
   - Старался, Иван Васильевич. К сожалению, сломалась машина. - Таштемир
- на всякий случай - говорил с нарочитой беспечностью, как человек,
привыкший к неприятностям и умевший их переносить, не теряя равновесия. -
То колесо полетепо, то валик... С трудом добрался.
   - Теперь все в порядке?
   - Думаю, да.
   - Когда собираетесь уехать? - спросил Ковров. - С поездами сейчас
крайне трудно.
   - Хотел уехать вчера, Иван Васильевич. Вы же сами догадываетесь.
   - Хорошо. Я сейчас приеду. Ждите меня, Юсупов, в скверике на скамейке.
У киска "Союзпечати".
   Долго ждать Таштемиру не пришлось. Ковров был в аэрофлотовской форме,
загорелый, подтянутый крепыш. В руке он держал черный вместительный
атташе-кейс.
   - Вы Ирташев? - спросил авиатор и протянул руку. - О вас я знаю все...
   Таштемир рефлекторно сунул левую руку в карман, спросил настороженно:
   - И верите, что все это натворил я? Что и Бакалова...
   Ковров напрягся, сдвинул белесые, выцветшие брови.
   - Николай был моим старым и верным другом. Золотой человек был,
умница... Да выньте вы руку из кармана! За кого вы меня принимаете,
право... Коля меня предупредил, что всех собак повесят на вас. Он
рассказал мне и о деле, которое он вам доверил. Поэтому и согласился
помочь...
   - Момент наступил, Иван Васильевич. Мне сегодня нужно вылететь в
Москву. Завтра уже будет поздно. К тому же я на пределе...
   - Улетите, - кивнул Ковров. - Что обещано Николаю - свято. Оружие при
вас? Значит, проведу прямо в салон. Держите, это кейс с документами.
Именно из-за них сложил голову Николай... Теперь следуйте за мной.


   19


   Место Таштемира оказалось у иллюминатора. Он сел, положил кейс на
колени, поудобнее пристроил пистолет, чтобы в случае чего он был под рукой.
   Салон быстро заполнялся. Возникла обычная предполетная толчея.
Таштемир, не снимая руки с пистолета, внимательно следил за происходящим.
   Одного из пассажиров он выделил сразу, назвав его влиятельным
господином. Высокий, уверенный в движениях, одетый в легкий серый костюм,
сидевший на нем, как на манекене. Из-под рукавов выглядывали ослепительно
белые манжеты. В одной руке влиятельный господин держал широкополую
техасскую шляпу из тонкого серого велюра, в другой - плоский,
исключительно для деловых бумаг, чемоданчик, обтянутый дорогой золотистой
кожей. На лацкане его пиджака скромно и непритязательно светился рубиновой
эмалью значок депутата.
   Оглядевшись, влиятельный господин остановил свой взгляд на Иргашеве.
Мгновение радумывал и вдруг решительно шагнул в его сторону. Подошел,
поставил чемоданчик на соседнее сиденье, а шляпу аккуратно положил на
багажную сетку.
   - Сяду рядом, - сказал депутат и, не дожидаясь ответа, опустился в
кресло. - Давайте знакомиться.
   Я Саидходжаев. А вы не представляйтесь, вас я знаю.
   Таштемир Иргашев? Верно?
   - А если нет? - спросил Таштемир, ощущая противный холодок в груди.
Быстро же его вычислили!
   - Ошибки быть не может, - сказал Саидхаджаев самоуверенно. Он вынул из
кармана и положил на кейс Таштемира его увеличенную фотографию. - Ну,
убедились? Вы ловкой, Иргашев. Всех обвели. Стратег!
   Никто вас здесь и не ждал.
   Таштемир вздохнул с облегчением. Если их встреча случайна, то главное -
держать профессора на коротком поводке. Он наверняка попробует передать
новость о встрече на землю через экипаж. Как-никак - депутат!
   Засветилось табло "Не курить. Пристегнуть ремни". Тонко заныл двигатель.
   - И много моих портретов уже гуляет? - спросил Таштемир.
   - Достаточно, - ухмыльнулся депутат. - Руководить - значит предвидеть.
Излюбленное выражение Сталина. И в этом он был прав.
   Саидходжаев взял фото, сложил его вдвое и порвал на мелкие кусочки,
затем небрежно сунул обрывки в карман.
   В надсадном реве двигателей самолет сорвался с места и рванулся вперед.
Пассажиров вжало в спинки кресел.
   - Предпочитаю иметь дело с оригиналом, - сказал Саидходжаев, вполне
дружески наклонясь к Таштемиру. - Мне невероятно повезло. У нас есть
возможность откровенно поговорить.
   - О чем?
   - Разве у нас не найдется темы для доброй беседы? Скажем, о времени, о
себе, о взглядах на жизнь.
   О перестройке, в конце концов.
   - О перестройке? - спросил Таштемир с удивлением. - О ней-то с какой
стати?
   - С той, что вам, Иргашев, надо начать перестраиваться с себя. Только и
всего. Это не пожелание, а веление времени.
   - Спасибо за совет.
   - Смотрите, капитан, не опоздайте. Сейчас вы еще можете найти
сочувствующих. Завтра у власти будут другие. И тогда вас вышвырнут вон
вместе со всеми, кто стоит поперек дороги прогресса. И не потому, что вы
коммунист. Не потому, что считаете себя единственно честным на этой земле.
Просто порядки станут иными, и вы окажетесь никому не нужным, и прежде
всего демократам.
   - По-вашему, демократия это строй, при котором Караханов и Рахимбаев
получат возможность воровать в открытую? При котором можно купить и
содержать на жалованье районного прокурора?
   - Вы так ничего и не поняли, Иргашев. Для таких, как я, все ваши
Карахановы и Рахимбаевы или как их там - пешки со всеми их масштабами и
аппетитами. Купить и сделать ручным прокурора - не стоящая труда мелочь.
Игра идет не на тех клетках, которые вы имеете в виду. Между прочим, люди
дела избавятся от клейма, когда производство и торговля перейдут в их руки.
   - Вы думаете, это обрадует народ, и он станет им рукоплескать?
   - Народ уже обрадован, Иргашев. Он жаждет перемен. Его мало интересует,
какими они окажутся.
   Так что не ищите поддержки у народа. Если на то пошло, коммунисты
правильно объяснили мир, да вот дальше объяснений пойти не сумели. На всех
перекрестках кричали, что опираются на рабочий класс, но ничего для него
практически не делали. Поэтому, когда правящей партии потребовалась
поддержка, этот самый гегемон шарахнулся в сторону. Так что, Иргашев,
ничего у вас не получится. Править в стране станут люди состоятельные.
Правительству не придется искать опоры в народных массах. Мы, деловые
люди, окажемся той опорой и сами станем определять, какое нам нужно
правительство.
   - Вы думаете, народ позволит крутить собой вам, людям состоятельным?
   Саидходжаев засмеялся.
   - Какой народ? О ком вы? Я-то думал, извините, вы умнее. Вам
приходилось бывать в новых кварталах, построенных для ударников и
передовиков труда? Все стены домов исписаны похабщиной, лифты засраны,
лестницы заплеваны... И после этого вы считаете, что люди достойны, чтобы
кто-то для них строил дома, выдавал бесплатные квартиры, которые тут же
будут загажены? Нет, Иргашев. По мне пусть каждый имеет то, что
заработает. Это высшая социальная справедливость. Одним по душе трущобы.
Пусть в них живут, ради аллаха. Другим они не по нраву. Так пусть
выбираются из дерьма и царапаются наверх! Вылезут - их счастье. Короче,
коли способен - живи во дворце.
   Нет - сиди в канаве.
   - Вы-то уж, конечно, построите дворец?
   - Почему построю? - Саидходжаев пожал плечами. - Он у меня уже есть.
Только вот вы, как я понимаю, стараетесь сделать так, чтобы его не стало.
   Верно?
   - Демагог вы, Саидходжаев. - Таштемир презрительно прищурил глаза. -
Послушать вас, во всем виноват я, простой коммунист. А ведь виноваты вы! И
не кривите лицо, вы виноваты. Сколько лет вы писали речи первому
секретарю, "отцу нации" Шарафову? Все знают сегодня, что он был великий
пройдоха. Вы и другие прихлебатели видели, знали, что он подонок, но
таскали из огня каштаны сиятельному беку. Подстилались! Чем глубже он
нагружался в грязь, тем старательнее вы подрисовывали ему ангельские
крылья. Если честно, я видел Шарафова всего раз в жизни, рядом с
Брежневым. На трибуне, в ста метрах от себя. А вы ездили с ним в одной
машине... А правда ли рассказывают, что однажды, когда он подпортил воздух
и все очумели от вони, вы ловко вышли из положения, спросив: "Каким
одеколоном вы душитесь, наш повелитель?"
   - Вы... - побагровел профессор. - Что вы себе позволяете?
   - Заткнись! - оборвал его Таштемир. - И слушай, что я говорю.
   Саидходжаев сумел подавить негодование и ярость.
   Вздохнул, взглянул на часы. Сказал, улыбнувшись:
   - Скоро Москва. Мы почти прилетели, капитан...
   Он оперся крепкими ладонями о подлокотники и хотел встать. Таштемир
вскинул руку, схватил профессора за локоть, дернул вниз, посадив на место.
   - Что вы себе...
   - Сидеть! - приказал Таштемир и показал из-под полы ствол пистолета,
направленный на соседа. - Тебя такой аргумент устроит?
   - Как вы проникли на борт с оружием? - возмущенно спросил Саидходжаев.
- Уберите сейчас же!
   - Ха, - сказал Таштемир.
   - На ваши плечи и так повешены одиннадцать трупов. Не лучше ли
подумать, как спасти жизнь и сохранить честь?
   - Ценю вашу заботу о моей скромной персоне, Саидходжаев. Только не
понимаю, как в такой ситуации можно сохранить честь?
   - Какая вам до того забота, капитан? Вас объявят невиновным. Какое-то
время посидите в Крыму или на Кавказе. Отдохнете на курорте, потом
вернетесь к нормальной жизни на новом месте, в новой должности.
   Я дам вам прекрасное место. На верхних этажах этого несправедливого
мира. Такое устроит?
   - Какие гарантии?
   - Мое слово, Иргашев. Слово Саидходжаева.
   - Почему я вам должен верить? Сколько раз в жизни вы врали ради своей
выгоды?
   Таштемир чувствовал, что разговаривать с этим типом стоит в той же
жесткой и предельно откровенной манере, в какой старается вести с ним
беседу сам Саидходжаев. Такого рода люди только то воспринимают всерьез, в
чем видят свое отражение с обратным математическим знаком и ощущают
жесткое сопротивление.
   - Я требую...
   - Тихо, де-пу-тат! Ведите себя скромнее. Ваше всемогущество окончилось,
едва вы сели со мной рядом. Да, кстати, вы можете спасти свой балаган,
пожертвовав жизнью. Рискните, попробуйте меня обезоружить. Но
предупреждаю: вот здесь, - Таштемир погладил ласковым движением крышку
кейса, - немного нукающего снадобья. Взрыв будет негромким, и мы испытаем
состояние невесомости. Вы никогда не летали вне самолета? А я был
десантником. Летал. Это приятно-пугающее ощущение...
   Даже природная смуглость не могла скрыть бледности, внезапно
разлившейся по лицу Саидходжаева.
   Заметив это, Таштемир улыбнулся.
   - Не пугайтесь! Вы же не настолько глупы, верно? Да и не получится у
вас ничего - кишка тонка!
   У самого Таштемира, жившего последнее время в постоянном напряжении,
ощущение страха притупилось и сохранялось только в подсознании. Его
собственное поведение определяли теперь лишь разум и воля. Может быть,
поэтому, увидев испуг Саидходжаева, он подумал совершенно о другом, о том,
что люди станут полностью свободными лишь тогда, когда избавятся от страха
и прекратят создавать себе кумиров из посредственностей со звучными
титулами и именами, когда перестанут верить словам и будут судить о людях
по их делам.
   - А теперь, Саидходжаев, сидеть! И тихо! Одно слово, и... - Таштемир
шевельнул пистолетом.
   - Это невежливо, Иргашев! В конце концов я верил, что вы интеллигентный
человек.
   - Сударыня! - подняв руку, позвал Таштемир стюардессу. - Подойдите к
нам!
   Вызывающе покачивая точеными бедрами, высокая смуглая красавица
"Аэрофлота" подошла к ним.
   - Слушаю вас.
   - У меня здесь, - Таштемир пистолетом ткнул в чемоданчик, - взрывчатка.
Одно движение... Думаю, вам объяснять не нужно. Вас учат, как вести себя в
таких случаях, верно? Вот и действуйте. Пройдите в кабину пилотов и
скажите: в салоне угонщик. Требует изменить курс на Иран. Рядом со мной
сидит народный депутат. Обратите на него внимание. Он такой же подонок,
как и сам Горбачев, поэтому со временем может стать нашим президентом. Так
вот, он подтвердит, что я человек серьезный и не шучу.
   Саидходжаев закивал головой.
   - Девушка, он не шутит!
   - Вперед, сударыня! Ставки сделаны! - бросил Таштемир и махнул
пистолетом в сторону кабины. - Идите!


   20


   "Особо срочно. Серия "Угон". Борт 25360. Рейс Кумкала - Москва.
Вооруженный террорист на борту требует изменения маршрута на Тегеран.
Пассажир, народный депутат Саидходжаев, подтверждает серьезность намерений
угонщика В его ручной клади - чемоданчик типа атташе-кейс, - по словам
депутата, находится взрывчатка. Пистолет Макарова обнаруживается
визуально. После переговоров угонщик дал согласие на дозаправку в Москве.
Требует личной встречи с руководителем группы по борьбе с терроризмом.
Прибытие по расписанию. Антонов".

   "Депутатская. Особо срочно. Начальнику аэропорта. Позвоните Москва
152-14-48 Холматову. Борт 25360 захвачен террористом. Необходимо поставить
в известность министра Хамдамова. Просит депутат Саидходжаев. Передал
Антонов".


   21


   Тень незримой тревоги нависла над аэропортом.
   Взгляд опытного пассажира легко замечал суету милиции в зале касс и
ожидания. Строгой чередой по летному полю промчалось несколько автобусов,
из которых дружно высыпали ладные парни в касках и бронежилетах. Только
что приземлившийся лайнер не стал рулить к зданию аэровокзала, а ушел на
отдаленную от него полосу и одиноко застыл на ней.
   Никто не произносил слов "захват", "угон", но они уже властно
определяли скрытую от посторонних глаз жизнь аэропорта.
   Внутри лайнера все дышало гнетущей напряженностью и страхом. Ни
разговоров, ни радостной толчеи, возникающей после благополучного прибытия
к месту назначения. Пассажиры оставались на своих местах, цепенея под
грузом суровой угрозы.
   - Командир! - позвал Таштемир.
   Первый пилот в рубахе с расстегнутым воротом и мрачным выражением лица
подошел по пустому проходу к угонщику.
   - Стойте спокойно, - предложил Таштемир, не повышая голоса. - Я не
собираюсь палить без разбора. И взрыва просто так не устрою. Главное,
чтобы группа захвата пока воздержалась от сюрпризов.
   - Мы же об этом договорились.
   - Попросите подняться на борт начальника спецкоманды. Для разговора. И
предупредите, чтобы без лишних движений, без оружия, без бронежилета.
Безопасность я гарантирую. Предупредите также, что я профессионал.
   Офицер с погонами майора на летней форменной рубашке, держа руки на
уровне груди ладонями вперед, вошел в салон лайнера.
   - Садитесь, - предложил Таштемир и указал стволом пистолета на кресло
рядом с собой.
   Офицер опустился на сиденье, где до того располагался Саидходжаев, и
оно жалобно скрипнуло под тяжелым, ладно сбитым телом.
   - Теперь расслабьтесь, майор. Я не псих и не террорист. Ни взрыва, ни
стрельбы не будет. А вот разговор предстоит. Взаимоинтересный...
   - Слушаю вас, - сказал майор спокойно и положил руки на колени. Лицо
его оставалось суровым, замкнутым.
   - Давайте взаимно представимся, - предложил Таштемир. - С кем имею
честь?
   - Майор Лысов, - ответил офицер. - Степан Гаврилович.
   - Лысов? - спросил Таштемир. - Я вас знаю.
   Вы из первого выпуска спецкурса. Я из третьего, капитан Иргашев. Сейчас
покажу удостоверение.
   Левой рукой извлек из кармана документ и положил на кейс. Майор взял
его, раскрыл корочки. Вгляделся в фото. Прочитал записи. С треском закрыл
и положил на кейс.
   - Так какого же ты... - Лысов сдержался и в более мягкой форме стал
уточнять, что имел в виду: - К чему весь этот балаган?! Ты знаешь, во что
обходится выезд спецгруппы? А нервы?!
   - Знаю. И для таких расходов, товарищ майор, есть серьезная причина. Вы
сейчас сделаете вид, что мы договорились, и я отпускаю пассажиров. Пусть
экипаж их выводит. А я вам пока покажу один документ.
   Он приоткрыл кейс и вынул лежавшую сверху бумагу.
   - Всего, что здесь имеется, вам читать не придется, - сказал Таштемир.
- Потребуется не один час. А на это взгляните.
   Он протянул майору лист, держа его за краешек Майор положил его на
колено и стал быстро читать текст. Брови его полезли наверх. Спросил с
подозрением:
   - Не фальшивка?
   - Вы верите, что в Бешарыке в уголовном розыске такое могут состряпать?
   - Потрясающе!
   - Как считаете, что с этим делать?
   - Вы уже сделали, капитан. Привезли сюда.
   Таштемир тряхнул шевелюрой.
   - Поразительно, товарищ майор, сколько в вас столичной самоуверенности.
   - Что имеешь в виду? - спросил майор обиженно.
   - Очень многое, но главное - мы еще не довезли этого до надежного сейфа.
   - Довезем, - заверил майор. - Что еще?
   - Затем неизвестно, в чьи руки попадут эти бумаги. Если в грязные - их
замотают, изорвут и спустят в унитаз.
   - Ты же доверяешь мне, капитан?
   - Майору Лысову я доверяю.
   - Тогда скажи, для чего ты инсценировал уголовщину?
   - Мне нужна была для охраны бумаг спецгруппа.
   - Дорого тебе обойдется такая шутка. Дорого, капитан.
   - Я знаю. Но меня из аэропорта живым не выпустят. Больше того, даже в
вашем присутствии попытаются ликвидировать.
   - Я тебе, капитан, признаться, не верю. У тебя в глазах азиатские
миражи. Подумай. Здесь Москва.
   Мы не группа кооператоров из деревни Пырловки, которых можно остановить
на дороге и потребовать деньги из мешка. Ты видел моих ребят?
   - Представляю. Но и у Дарчиева мужики не пальцем сделаны. Им обещано
четыреста тысяч. Сейчас могли накинуть еще столько же. Наличными. Отмытыми.
   Лысов присвистнул.
   - Что ж ты мне сразу о Дарчиеве не сказал? Фамилия нам известная. Это
действительно тип серьезный.
   - Лучше поздно, чем никогда. Так у вас говорят?
   - Добро, Иргашев. Я сейчас дам отбой, и мы поедем в город с комфортом.
Что там с тобой начальство станет делать - не знаю. Но довезти я тебя
обязан.
   - Спасибо, майор. Я в последнее время столько бегал, что ехать с
комфортом побаиваюсь. Не верю удобствам.
   - Ты даешь, капитан!
   - Когда вернулся с Афгана, все время ходил и поглядывал под ноги. Мин
опасался. Теперь опасаюсь всего, что выглядит заманчивым и удобным. Решаю
- не подставка ли? Должно быть, я трус.
   - Об этом потом. Что сам предлагаешь?
   Таштемир сунул руку в карман, вынул сторублевку.
   - Сейчас все сядем в ваши машины. Вы, майор, снимите амуницию, потом
дадите команду трогаться.
   У стоянки аэродромных автобусов мы вдвоем выйдем.
   Машины ваши пойдут дальше. А мы - на стоянку к частникам. За "стольник"
нас до Москвы домчат без помех.
   - Нет, Иргашев, тебя и в самом деле перепугали.
   Хорошо, я приму меры, хотя уверен - против наг никто не попрет.
   Майор вышел к трапу, громко крикнул:
   - Грибов! Алексей Иванович! Зайди.
   Через минуту в лайнер поднялся рослый круглолицый парень в каске и
бронежилете.
   - Знакомься, Алексей, - предложил Лысов. - Угонщик. Капитан Иргашев.
   Таштемир молча кивнул.
   - Вот что, Алексей, - сказал Лысов. - Есть предположение, что на дороге
может быть засада. Проскочи по трассе, приглядись.
   - Есть! - коротко ответил Грибов.
   Три минуты спустя черная "Волга" покатила по щоссе в сторону города. В
спецавтобусе Лысов и Таштемир сидели у рации. Доклады шли регулярно.
   - "Астра", "Астра". Подошел к выемке вдоль дорожного полотна. Что-то
мне здесь не нравится. Перед въездом в узость на обочине серая "Волга".
Пустая.
   Багажник открыт. Водитель качает запаску ручным насосом. Пассажиров
нет. На выезде из узости еще две машины. Слева по ходу - "мерседес"
стального цвета. Справа, почти напротив, - синий "вольво".
   - "Гвоздика", - отозвался Лысов. - Пройди вперед километров пять,
развернись - и назад. Кстати, смени номера. Если это те, кто нас пасет,
они номера проглядывают.
   - "Астра", понял. Выполняю.
   Прошло десять минут, пятнадцать... Рация молчала.
   - "Гвоздика"! - беспокоился Лысов. - Куда пропал? "Гвоздика"!
   - "Астра", я на возврате. В узости та же картина. Фигуранты мест не
меняли. У серой "Волги" открыт богажник. Водитель сидит на запаске, курит.
   Уезжать не спешит.
   - "Гвоздика", возвращайтесь, - приказал Лысов. - Жду.
   Когда разведка вернулась, майор собрал командиров групп.
   - Я не знаю, - сказал он, - может, все это мура, но проверить трассу мы
обязаны. Грибов был на месте. Он изложит план.
   - Сначала на трассу выйдут три легковых, - сказал Грибов. - Первые две
возьмут под контроль "мерседес" и "вольво", если они на своих местах.
Третья - серую "Волгу".
   - Нужна и четвертая, - сказал Лысов. - На развилке у поста ГАИ надо
отсечь всех, кто тронется ва колонной. И проверить документы.
   - Вы думаете, на стоянке кто-то есть? - спросил Грибов.
   - Это доказано, Алексей Иванович. В УКВ-диапаоне кто-то уже дважды
выходил с сообщением.
   - Что говорят?
   - "Первый, первый, багаж не разгружен". Вот что говорят.
   - Может, переговоры по аэропорту?
   - Нет, их службы на этой волне не работают.
   - Понял.
   - Вот и отлично. Будем действовать по плану.
   Колонна пусть уходит. Ты, Алексей Иванович, займись расчисткой трассы.
   - Понял.


   22


   Экипаж Грибова въехал в зону поста ГАИ и остановился за дорожным знаком
"Остановка воспрещена". Сразу от стеклянного павильона поста к машине
направился милиционер, помахивая полосатым жеэ"
   лом. Подойдя, небрежно бросил руку под козырек.
   - Инспектор ГАИ капитан Ремезов. Вы остановились под запрещающим знаком.
   Грибов вынул и показал удостоверение. Ремезов взял его в руки, стал
читать, птрвеля губами. Разглядел фотографию. Спросил:
   - Нужна помощь?
   - Да уж помогите, капитан, - попросил Грибов. - Вон движется
рефрижератор. Придержите его.
   Как пройдет "Волга" - я ее покажу, - сразу поставьте рефрижератор
поперек шоссе. Мы немного пошуруем. Проверим, кто за ней увязался.
   - Понял, - с готовностью ответил милиционер.
   В его скучном дежурстве замаячило хоть какое-то разнообразие.
   Две "Волги", "чистившие" трассу, сообщили:
   - "Астра", "Астра"! У выемки машин уже нет.
   - Ну что, Куклпн, - сказал Лысов водителю своей машины. - Дорога вроде
чистая. Дави на всю железку и будь осторожен.
   - Живы будем, товарищ майор, - бодро отозвался Куклия, - прорвемся!
   Едва машина спецгруппы миновала пост ГАИ, шоссе перекрыл, встав
поперек, неуклюжий трейлер.
   Завизжав тормозами, перед ним замерли "Жигуликдевятка. С двух сторон к
машине бросились тренированные ребята.
   - Всем выйти из машины! - приказал Грибов.
   Открылись дверцы, и на бетонку вышли четверо черноусых мужчин,
спокойных и уверенных в себе.
   - Что это у вас? - спросил Грибов, кивнув на переднее сиденье. - Рация?
   - Что? - водитель "Жигулей" округлил глаза. - Ах, это... Это, дорогой,
уокки-токки. Американский аппарат. Для местной связи. У нас на Кавказе
часто бывают землетрясения. Мы боимся за родных и имеем, такие штуки у
себя.
   Оружия - даже перочинного ножа - при обыске у пассажиров не обнаружили.
   - Все же проедете с нами, - предложил Грибов, - в Москву.
   - Закон есть закон, - сказал водитель. - Время у нас найдется. Но
учтите - горючее теперь в цене.
   Поэтому я не приму извинений, а заставлю за счет милиции заполнить бак
бензином. Год буду судиться, но вы его заполните. Затем поеду в
какую-нибудь газету и попрошу описать произвол, который вы со мной учинили.
   - Мы не чиним произвола, - сказал Грибов, едва сдерживаясь. - Мы вправе
проверить у вас документы.
   - Пожалуйста. Документы вы проверили. Этого нельзя отрицать, верно? Они
не фальшивые. Паспорта с сериями, с фотографиями. Теперь можете связаться
со своим штабом. Пусть ваш компьютер проверит, кто мы такие. Для чего нас
тащить в Москву? Уокки-токки? Нет закона, который бы запрещал иметь такую
слабую рацию. Мы отсюда собрались ехать в Серпухов. У нас деловая встреча.
Сорвете - подам в суд...
   Грибов засмеялся.
   - Свяжитесь... Проверьте на компьютере... Мы не в Америке, господа.
   - Это ваши трудности, но мне вас не жаль. Сожалею только о том, что мы
не в Америке.
   Черная "Волга" неслась бесшумно и лихо. По сторонам мелькали зеленые
просторы подмосковных полей. Синели еловые перелески. Светились на солнце
кружевные узоры берез. Лысов, сидя рядом с водителем, полуобернулся к
Иргашеву.
   - Как там у вас на Востоке говорят? Не испытавшему трудностей не
достается сокровище?
   - Э, майор! Если бедному не поможет судьба, кто же ему тогда поможет?
   И вдруг над изумрудным полем, над серым бетодом дороги прогрохотал
могучий выстрел. Обгоняя звук, от фанерной будка, стоявшей на бугре в
стороне от шоссе, прочертила огненный след противотанковая ракета.
   Черная "Волга" осветилась оранжевым рваным пламенем. Взрыв вспух, как
огромный светящийся шар, и тут же лопнул с оглушительным треском.
   В стороны полетели куски обшивки, жирные сгустки огня. Все вокруг
заволокло черным дымом. Искореженное металлическое основание машины
покатилось в сторону, прочертив на бетоне сажевые полосы, и уткнулось в
глинистый откос.
   Шлейф черного дыма еще долго стлался над дорогой, медленно растворяясь
и уплывая к синему перелеску...


                                   -=*=-

                     Литературно-художественный журнал
                         приключений и фантастики

                               СОКОЛ N 2(7)


                                  1993 г.


   ББК 84Р7
   П75

   Главный редактор В. А. Рыбин
   Редакционная коллегия:
   В. П. Башков Ю. А. Виноградов В. Д. Гладкий
   А. Г. Зеленский (отв. секретарь)
   А. С. Ромов А. И. Серба Е. П. Федоровский А. А. Щелоков

   Адрес редакции: 123308, Москва, ул. Зорге, 1.
   ВПЛО "Отечество".
   Телефон: 195 - 20 - 14.
   п 4702010201 - 320
     068(02) - 93
   ISSN 0869-1320

   (с) Военно-патриотическое
   литературное объединение
   "Отечество", 1993 г.


OCR Pirat