За гранью мира алая заря...

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 14719
Автор: Window Dark
Наименование: За гранью мира алая заря...

Dark Window

За гранью мира алая заря...

- Мама, почему они называют нас воробьями?
- Так спокойней, девочка! Воробьи воспринимаются как неизбежность, как
должное. Поэтому нас никто не замечает.
Вокруг шумели тополя. Редкие прохожие не обращали ни малейшего внимания на
двух птиц, казавшихся им обыкновенными воробушками, сидящими на бетонном
бордюре дороги, серой полосой разрезавшей парк на два треугольника.
- Но я хочу, чтобы меня заметили! Чтобы увидели в истинном обличии, а не в
чужом и таком неприметном.
- Вот именно, девочка, неприметном! Бескрылые любят хватать жадными руками
все яркое, даже если совсем не понимают, зачем и почему. А уж если схватят, то
обязательно посадят в клетку.
- В клетку? А потом, мама, что потом?
- А потом мы надоедаем. Нас или продают, или усыпляют, чтобы завести себе
новую, еще ярче, еще необычнее.
- Ну нет, мама, так я не хочу.
- И я не хочу. Видишь, как правильно, что мы выглядим воробьями. Глупые
бескрылые не замечают, что есть пустоголовые воробьи, беспечно скачущие по
лужам, а есть воробьи совсем иного рода, даром, что выглядят точно так же.
Будь бескрылые повнимательнее, нам бы жилось гораздо труднее.
Сквер наполняло добродушное спокойствие ранней осени. Еще в полную силу
трепетали соки в могучих стволах, еще с трудом продирались ласковые ветерки
сквозь мятущиеся бастионы листвы, но желтые и красные тона уже забирали
власть, превращая зеленые покрывала в зонтики, сотканные из разноцветных
лоскутков. В отдалении вибрировали колонки, и вездесущее эхо на крыльях ветров
доносило обрывки музыки, где сквозь частокол аккордов просачивался голос,
наполненный непрерывной, уверенной тоской. "Отпустите синицу на верную смерть,
- от голоса отдавало могилой, монолитностью высокой, нескончаемой стены из
серого бетона, мощью асфальтового катка, - пусть она насладится свободой..."
Аккорды без устали сотрясали воздух где-то далеко за сквером, словно там
находился совсем иной мир, составленный из сумерек, затянутых дождливой
пеленой. Возможно, так оно и было. Маруша не горела желанием срываться с места
и выяснять. Ей было хорошо и здесь. Солнце не озаботилось покупкой календаря.
В сквере продолжалось лето.
- Несправедливо, что я не могу показать свою красоту!
- Речь идет не о справедливости, а о том, чтобы выжить.
- Но, мама, казаться воробьем - все равно, что никогда не улыбаться.
Мама мудро промолчала. Сегодня она была озабочена более чем обычно. Марушу
не интересовало, о чем задумалась мама. Она неустанно прыгала по бордюру,
недовольные вопросы сыпались, как горох из дырявого мешка.
- Стоит ли быть птицей верхнего уровня, если тобой никто не восхищается?
А над сквером нависал старый дом. И в нем была сотня квартир. Но квартиры
далеки от птиц, как зеленоватые ледяные глыбы под бледно-изумрудной Луной на
краю света. На одном из его краев. Птицам близки крыши, птицам радостны
балконы, птиц манят прохладно-тенистые тайны чердаков, куда так приятно
ворваться, когда мир вокруг становится слишком пыльным и скучным. Или когда
могильным вороном над городом простирается гроза, кидая вокруг ветвистые когти
молний и раздирая сырой воздух оглушительным карканьем.
- Птицы верхнего уровня рождаются для удивительных дел, а не для
восхищения.
Бусинки маминых глаз заволакивала пелена непонятной тоски. Маруша ужас как
не любила видеть мамины глаза матовыми. Даже слушать нудные наставления было
легче, чем потерять солнце в маминых глазах.
- Ага, сейчас ты скажешь, что когда я вырасту, меня будет ждать туча
удивительнейших дел.
- В этом случае тебе следует вырасти за сегодняшнюю ночь.
- За ночь? Всего за одну ночь?
- Завтра на заре, девочка, ты полетишь в страну, где все птицы живут в
своих обличьях. Ты должна принести им радостную весть о возвращении. Предание
гласит, что Серебряный Птенец, родившись, откроет птицам дорогу обратно.
- А разве он уже родился?
- Конечно, девочка, и мир еще не видел таких красивых перышек. Пока он
слишком слаб. Никто не знает, сумеет ли он выжить, и помочь ему могут разве
что птицы Заоблачной Страны. Но птицы те никогда не узнают о Серебряном
Птенце, если не позвать их обратно. И почтенный ворон с крыши пятого переулка
сказал, что полетишь именно ты. Это великая честь, девочка. Но и великая
опасность. Места, где можно пролететь в Заоблачную Страну Вирию, охраняет Тот,
Кто Сидит На Качелях. И вся его могущественная армия. Никто не может
противостоять ему. Даже птичий бог - Великий Гоготун сторонится его дел.
Маруша взъерошила перья, прогоняя странную сырую прохладу, внезапно
охватившую ее маленькое тельце. В груди ворочалось что-то неизъяснимое, как
праздник, который то ли наступит, то ли останется сладким ночным сном.
Хотелось спросить многое, но из клюва выцарапался единственный, пропитанный
тревожным волнением неведомого пути, вопрос:
- А это далеко?
- Ты должна добраться до Вирии за три ночи. Первая - Ночь Звездопада,
когда звезды сыплются вниз и надо пробираться путями, проложенными не для
птиц. И верной дорогой окажется та, где ты заплачешь. Вторая - Ночь Легостая,
когда над землей кружат мертвые птицы. И правильным будет путь, который не
кажется верным ни с первого взгляда, ни с последнего. А третья - Ночь
Пустозвона. Тогда Тот, Кто Сидит На Качелях, обретает полную силу и власть над
всем миром. Тебе надо успеть до ее наступления, потому что в третью ночь со
сторожем не справится ни одна птица. Но если две ночи - слишком мало, вся
надежда на четвертую зарю.
У Маруши перехватило дыхание. Надо же, еще вчера ей не разрешали летать
дальше родного переулка. А завтра она отправится в страну, где давно уже никто
не бывал. В страну, которая известна лишь по старым сказкам, да песням. Мир
вспыхнул красками неопределенности. Привычные контуры изогнулись, разорвались
под напором чего-то древнего, недосказанного. Обыденная реальность разошлась
по швам. Туман ежедневных проблем взрезал и разогнал остроклювый парусный
корабль, выпавший из неведомых времен и величаво входящий в современную гавань
под молчаливое удивление внезапно смолкших грузчиков и моряков. Потом корабль
обернулся углом дома, накрывшего своей тенью уже чуть ли не половину парка.
- Мама, - сказала птичка взволнованным голосом, вытолкнув невидимую
пробку, закупорившую тонкое горлышко, где метались сотни неотложных вопросов.
- Его гнездо, - молниеносный взгляд ткнул в нависшую над сквером коробку,
огладил покатую крышу и пробежался по клавишам лепных карнизов, - вот в этом
самом доме, правда?
Удивленные мамины глаза наполнялись уважением:
- Ты догадалась? Как?
- Да это же совершенно неважно, мама! - воскликнула Маруша. - А можно... А
можно мне взглянуть на Серебряного Птенца? Ну хоть разочек?

На потемневших от времени балках крепились мятые листы жести. Выкрашенные
в яркий голубой цвет снаружи, здесь они являли себя серыми и угрюмыми с рыжими
морщинами и бурыми язвами ржавчины. Солнце осталось снаружи. Полотно крыши
жестко отделило весь внешний мир. Оно же служило и защитой от нескромных
взглядов и неугомонных порывов ветра, смущавшегося среди деревьев, но яростно
бушевавшего, лишь только он чувствовал простор. Лето сюда не заглядывало.
Здесь вечно пахло сырым деревом и плесенью. Но гнездышко покоилось на
золотистом сухом песке без единого камешка. Венок, свитый из сухих трав,
благоухал ароматом далекого поля.
Возле гнезда суетились две галки-няньки. На обломке белого кирпича томно
склонил голову красавец-щегол, всем видом показывавший свое исключительное
положение. Хотя даже желторотому птенчику было ясно, что щегла допустили на
чердак лишь затем, чтобы он по первому приказанию доставлял сюда червяков. В
отдалении важно расхаживал почтенный ворон, оставивший по особому случаю
загадочный Пятый Переулок, куда простые птицы не допускались, а птицы верхнего
уровня залетали чрезвычайно редко. Тут же сновал чиж с нахальным бульдожьим
взглядом, изображавший телохранителя то ли ворона, то ли Серебряного Птенца.
Он то и дело расправлял свои узкие серповидные крылья. Однако, судя по тому,
что его лапы уже не раз были отдавлены сновавшими вокруг синицами, в свою роль
искренне верил только он сам. Синицы же обращали внимание лишь на рассыпанное
по чердаку просо. В щели завистливо пялились воробьи, которым вход сюда был
категорически воспрещен.
Марушу никто не заметил. Няньки оживленно спорили.
- Всего две недели! - тараторила первая. - Две недели, и от яиц одни
скорлупки.
- Это у голубей-то? - верещала вторая. - Да они за месяц едва-едва
управляются.
- Много ты видела голубей, - фыркала первая.
- Да уж поболее твоего! - возмущалась вторая.
Щегол внимательно вслушивался, то и дело раскрывая клюв, но не решался
затронуть столь деликатную тему. Стриж мельком покосился на Марушу, но,
увидев, что опасностей от нее не дождешься, набычился и мгновенно утратил к
ней интерес. Ворон же был погружен в думы.
- Вот она, - и мама легонько подтолкнула Марушу вперед.
На миг старый ворон замер, словно вслушиваясь, затем развернулся и,
склонив голову, внимательно осмотрел Марушу.
- Маловата, - цыкнул он. - Мне думалось, она уже выросла. Впрочем, так
даже лучше. Взрослым отыскать Заоблачную Страну гораздо труднее.
Маруша огорчилась. Впрочем, ее огорчения тоже никто не заметил.
- Две недели, - упорствовала первая нянька.
- Ты вечно путаешь голубей с воробьями, - презрительно отозвалась вторая.
- Это я-то?!! - первая аж задохнулась от ярости. - Это я-то?!!
- Кх-м, - вступил щегол, но ничего не сказал, лишь надулся еще
многозначительнее. Стриж потирал правую лапку, об которую только что запнулась
синица. Отходить в сторону он считал ниже своего достоинства. Синицы суетливо
перебегали с место на место, склевывая дармовое угощение. Среди них уже
затесался первый воробей, смущенно косивший под более значимую птицу.
Остальная воробьиная братия готовилась последовать примеру безымянного героя.
Вокруг текла самая обычная птичья толкотня, словно рядом в травяном гнездышке
не лежало серебряное волшебство. Даже Маруша усомнилась в том, что ей только
что рассказывала мама.
- А можно мне посмотреть на птенца, - стала канючить птичка. - Можно? Мне
обещали!
- На птенца, - повторил ворон, размышляя о чем-то своем, но потом
встрепенулся. - Ах да! Конечно же! Тебе, разумеется, можно! И даже весьма
полезно.
С этими словами он, ловко обогнув суматошных нянек, провел Марушу к самому
гнезду. Перегнувшись через бортик, Маруша увидела новорожденного.
Его словно вылили из серебра. И лапки, и клюв, и хвост, и перья крылышек.
Вот только глаза Маруше увидеть не удалось. Птенец спал. Он походил на
крошечную статуэтку из музея, но округлые бока легонько вздымались при каждом
вдохе.
- Вот он какой! - благоговейно прошептал ворон и тут же принял строгий
тон, повернув голову к Маруше. - Запомни, только от тебя зависит, проснется он
или нет.
- Почему? - удивленно спросила Маруша.
- Серебряный Птенец - одна из мифических, давно забытых птиц, - ворон
сложил крылья за спиной и начал расхаживать, словно учитель в школе. -
Мифические птицы вымерли бы давным-давно, если бы в один день, прекрасным его
не назовешь, покинули нас и улетели в далекую страну, чтобы уже никогда не
возвращаться. Они выжили, потому что собрались все вместе и никогда не
оставляли друг друга. Незримая поддержка связывала их, исцеляла раненых в
битвах, поднимала на ноги больных, дарила полет тем, кто никогда не мог
летать. Кому-то надо принести весть о Серебряном Птенце в Заоблачную Страну,
чтобы оттуда протянулась невидимая нить и разбудила птенца. Наше счастье, что
он родился. Наше горе в том, что сил ему дано лишь до четвертой зари. Теперь
именно тебе решать, каким станет мир.
Галки-няньки, умильно сложив крылья, оглядывали Марушу.
- Бедненькая, - просипела одна.
- Несчастненькая, - проворковала другая.
- Какая уж есть, - сердито отозвалась Маруша и повернулась к ворону. - Ты
хочешь сказать, что судьба всего мира зависит от того, долечу я до Заоблачной
Страны или не долечу?
- Не только, - недовольно каркнул ворон. - Важно еще, КОГДА долетишь.
Заря, наступившая после Ночи Звездопада, изменит мир в совершенно иную
сторону, чем та, что расцветет после Ночи Легостая. И то же самое я могу
сказать про зарю, которая закроет Ночь Пустозвона.
- И каким станет мир?
- Этого не знаю и я, - смущенно склонил голову ворон. - Мне ведомо лишь,
что кроется за четвертой зарей.
- Ну и? - Маруша решила все прояснить до конца. - Что будет, если я
принесу весть к четвертой заре?
- Мир останется прежним. Тогда приход Серебряного Птенца знаменует лишь
возвращение к старым временам. И зрячим позволено будет взглянуть на истинные
обличья птиц верхнего уровня. Но те, кто увидят, не причинят нам вреда.
Остальные же будут продолжать видеть нас воробьями, да воронами и упорно не
замечать.
- Жаль, - вздохнула Маруша. - Я хотела предстать во всей красе перед целым
миром. Такой длинный путь и такая незначительная награда.
- Незначительная?!!! - рассердился ворон так, что взъерошились его
блестящие чуть поседевшие перья. - Ты считаешь жизнь Серебряного Птенца
незначительной наградой? Разве не станет мир лучше, если в нем будет жить
сказочная птица?
- Станет, - равнодушно отозвалась Маруша. - Но мне так хотелось, чтобы все
увидели меня в истинном обличии.
- Вот как? - проворчал ворон и повернулся к Марушиной маме. - Знаете,
милочка, по-моему, лететь она еще не готова.
- Может быть, мы успеем разыскать кого-то другого? - внезапно обрадовалась
мама, и Маруша догадалась, что ей очень не хотелось отпускать своего птенца в
такой опасный путь.
Сама Маруша нисколечко не боялась. Напротив, ее охватил восторг. Она
увидела настоящего Серебряного Птенца. Она словно взрослая разговаривала с
вороном Пятого Переулка. Она полетит в неведомую страну, а дорога прямо-таки
напичкана всяческими приключениями.
- Было б кого, - печально заметил ворон, - давно бы послали. Утратили
птицы чутье, утратили. Все реже летаем даже на юг, забываем старинные
маршруты, что уж говорить о местах, где никогда не бывали. Только вот в них, -
черное крыло взмахнуло и пронеслось над Марушей, - еще живет чувство пути в
неведомые края. Я бы сам полетел, да заказана мне туда дорога.
Глаза ворона уставились на Марушу.
- Так какую бы ты хотела награду?
- Ну-у-у, - протянула Маруша. - Мне много чего надо. Почему у мамы есть
хохолок, а у меня одно недоразумение? Надо, чтобы вырос. И еще я хочу жить на
нормальной березе, а то все плакучие попадаются. Разве может птичка вырасти
порядочной, если живет на плакучей березе? А потом, мне не нравится, что я
выгляжу воробьем. Надо, чтобы вороном! Ну хотя бы...
- Стоп! - оборвал ее ворон. - А ты уже выросла.
- Я знаю, - самодовольно улыбнулась Маруша.
- А взрослые птицы не долетают до Вирии, - закончил ворон. - Так что
забудь обо всем, что сегодня услышала. Нормальную березу я могу
порекомендовать тебе прямо сейчас.
- Это почему забудь? - возмутилась Маруша.
- Смерть никогда не бывает красивой, - криво улыбнулся ворон, - но меня
просто воротит от глупых, бессмысленных смертей. Зачем увеличивать их
количество твоей персоной?
- Нет, но я согласна лететь...
- Забудь об этом, - каркнул ворон.
- Я полечу...
- Даже не думай, - ворон улыбнулся, но улыбка была нехорошей.
Улыбка превратила все слова, которые собиралась выпалить Маруша, в
невнятную сбивчивую трель.
- А что, если никто не доберется до Вирии к четвертой заре? - тревожно
спросила мама.
- Тогда живое серебро станет мертвым, - печально сказал ворон, и в его
глазу блеснула слеза. - Птенец превратится в кусок бесполезного металла. Разве
что мальчишки найдут его, чтобы играться. Да взрослые, отобрав безделушку,
выставят ее на своих ярмарках. Когда мир катится в пропасть, так хочется
остановить его, и так горько, когда понимаешь, что сделать это не в состоянии.
А ведь кто-то может. У нас еще есть время, чтобы отыскать юного душой. Главное
условие отправной точки в Заоблачную Страну: заря впереди и три в запасе.

Неугомонными светлячками на небе переливались звезды.
"А вот полечу!" - ворочалась мысль в голове. Братья-сестры спокойно
дрыхли, и лишь Марушины глаза настойчиво буравили звездное небо. Потом
наползло серебряное веретено, скрывшее самые яркие звезды. Хотелось воспарить
к нему прямо сейчас и обнаружить за буграми облаков сказочные просторы и
многоголосый хор чудных птиц, славящих Марушу за ее подвиг.
Далеко распростерлось облако, даже орлу не взлететь над ним. Жгучее
желание обернулось не менее жгучей тоской.
"Это несправедливо! - мысленно восклицала Маруша. - Дать право на подвиг,
а потом взять и отобрать. Только б они никого не нашли. Тогда, быть может,
снова разрешат лететь мне. О, Великий Птичий Бог, вразуми их и позволь мне
отправиться в Вирию, чтобы птенец из серебра проснулся."
Облако спокойно уплыло, открыв чуть сместившиеся звезды. Боги не ответили
Маруше. Лишь ветер посвистывал вдали, словно воздух рассекали чьи-то могучие
крылья. Словно Великий Гоготун снова летел на свою славную битву с ужасными
красноглазыми птицами, чьи перья окаменели за время тысячелетнего заточения в
темных пещерах. Страшное землетрясение разодрало ткани земли и выпустило
поганых уродцев на свободу. Тысячи птиц были пожраны ими за первые часы под
лучами бесстрастного солнца. И сотни тысяч были повержены наземь кровавыми
клочьями, когда огромной стаей пытались остановить пришельцев. А потом землю
накрыла ночь. И оставшиеся птицы дрожали от ужаса, выглядывая из ложбинок и
пещер на темные остроклювые силуэты, венчавшие холмы и горы под холодным
светом луны. Орлы были растоптаны. Остатки некогда могущественных кланов
коршунов и ястребов торопливо удирали, падая в глубины нескончаемого океана.
Надежды угасли. И новый день не обещал ничего, кроме тысяч и миллионов
кровавых жертв. О чем думал в ту ночь Великий Гусь? Что он сказал тонконогой
цапле, единственной, без боязни вылетевшей встречать зарю. Что ответила она? О
чем знала эта пара, взмывая в небеса? Они обрушились на полчища незваных
гостей, перемешали их, сумели стравить друг с другом и опрокинуть в ущелье,
которое внезапно взорвавшийся вулкан в считанные секунды затопил багровой
лавой. Никто из оставшихся на земле не рискнул примкнуть к ним. А цапля и
гусь, окинув взглядом притихший мир, на землю уже не вернулись. Что видишь,
когда отрываешься от мира? Что чувствуешь, когда становишься богом?
А сегодня никто не звал на битву. Просто требовалось долететь до Вирии.
Просто... Слово-то какое, будто до Заоблачной Страны лишь взмах крыла. Взмах,
который запретили. Кто разрешил Великому Гусю совершить свой подвиг?
Сквозь переплетения прутьев пробился первый лучик, кольнувший в глаз.
Маруша встрепенулась, выкарабкалась из теплой массы родственников, пуховым
одеяльцем устилавшей гнездо. Когти чуть слышно царапнули бортик гнезда. Первая
заря явилась миру, протянув по лазури небес свою алую полосу. Над дальними
крышами пламенел осколок солнца. Где-то там между жизнью и смертью барахтался
птенец с серебряными перьями. Умиротворенная тишина. Все еще спали. Все
спокойно спали. И так же спокойно все будут спать и на четвертую зарю.
У кого спрашивал Великий Гусь позволение стать богом?
Крылья расправились. Взмах вознес Марушу над гнездом. Ветер направил
вперед. Путь показался странно знакомым. Кого спросила тонконогая цапля,
верной ли дорогой она отправилась в Вечность?
Никто не провожал Марушу. Лишь призрачные картинки, которые угодливо
складывает сознание, когда над душами властвуют неисполнимые мечты. В них
ворон махнул крылом. В них мама долго смотрела вслед тоскливым взглядом,
словно ее дочь никогда уж не вернется из дальних странствий. Маруша не
оборачивалась, чтобы не разрушать иллюзий, без которых становилось тоскливо,
если бы не путь. Старый ворон сказал правду. Марушу вело неизъяснимое чувство,
она знала, какой ветер сейчас подвернется под ее крыло, за каким холмом будет
дерево, на котором можно чуть передохнуть, когда и куда именно свернуть, чтобы
острие клюва было направлено в невидимую, но живую точку.
Солнце поднималось все выше, а перед Марушей раскрылась зеленая арка,
образованная сцепившимися друг с другом ветками. Деревья росли настолько
густо, что солнце лишь изредка пробивалось в этот сумеречный тоннель,
раскрашивая покачивающуюся листву и морщинистую кору деревьев яркими бликами.
Иногда в просветы деревьев проглядывали этажи человеческих строений. Солнечные
зайчики норовили нырнуть в темную глубину за окнами. На одном из балконов
стоял круглощекий мальчуган и с самым серьезным видом выдувал мыльные пузыри.
Блестящие шары уносились ввысь и беззвучно рассыпались мелкими брызгами,
коснувшись зеленого потолка. Два из них тут же последовали за Марушей, словно
просились в Заоблачную Страну. Но Маруша все равно бы не взяла с собой никого.
По этой дороге, считала гордая птичка, могла лететь только она сама.
Однако мыльные пузыри не отставали. Они весело скалились. Они добродушно
улыбались, как могут улыбаться только мыльные пузыри. Они кружились, чуть не
касаясь друг друга блестящими боками. Они подмигивали и торжествовали.
- Ну, чего надо? - недружелюбно поинтересовалась Маруша.
- Мы с тобой, мы с тобой, - в один голос залепетали младенческими
голосочками радужные шары.
- А куда это со мной? - хитро прищурилась Маруша.
- В дальние страны! - возликовали пузыри. - Ты ведь летишь в дальние
страны?
- Угадали, - вздохнула Маруша. - Возьму с собой, если подскажете дорогу.
- Давай, давай, - воодушевились шары. - Я изучил птичьи маршруты по
специальной карте, вот, - поспешно похвастался первый. - А я так даже по двум
картам, - тут же добавил второй.
И они, как маленькие луны, закрутились вокруг Маруши.
- Какой из путей ведет в Вирию? - спросила Маруша.
- Через край мира, - тревожно сказал первый. - А если не успеешь, то потом
через поле без края, - испуганно добавил второй. - Ты туда не суйся, -
завопили они вместе. - Не будет тебе ни пуха, ни пера.
- Это как?
- Да вот так, - хмыкнули пузыри. - Полысеешь безвременно. А видела ли ты
хоть одну лысую птицу?
И первый пузырь чуть не лопнул от смеха.
- Мне в другую сторону, - тут же высказался второй, отодвигаясь от своего
братца. - Если еще спросить хочешь, то давай. А то чего время терять
понапрасну.
- Ты сказал, если успеешь, - напомнила Маруша. - Что будет, если я успею и
долечу до Вирии к следующей заре.
- О-о-о-о! - уважительно протянул пузырь, - а я знаю, знаю, - заголосил
первый. - Если ты достигнешь Заоблачной Страны за одну ночь, то птицы
воцарятся над миром, - перебил его второй. - Они будут вить гнезда во всех
уголках Земли, - подтвердил первый. - Никто никогда не посмеет убить птицу,
ибо оступившегося покарает птичий бог, - пообещал второй. - Разверзнется земля
под ногами убийцы и будет он вечно гореть в огненной лаве, - предостерег
первый. - Пропадут с лица Земли отравленные реки и дымные заводы, -
торжественно возвестил второй. - Леса разрастутся неимоверно, и отступят перед
ними даже города, которые рухнут под напором джунглей и тайги, а их обломки
послужат вместилищем птичьих поселений, - первый тут же подхватил тон братца.
- Здорово! - просияла Маруша. - Тогда мы перестанем бояться и заживем
счастливо. Ночь Звездопада - самая счастливая ночь! А что вы можете сказать
про третью ночь? Меня уж сильно ею застращали.
Пузыри задрожали.
- Там Тот, Кто Сидит На Качелях, - простонал первый. - Он похож на Мертвую
Луну, - содрогнулся второй. - Вряд ли он пропустит тебя в последнюю ночь, -
засомневался первый. - Весь мир - его владения, - попробовал пояснить второй.
- Нет ни живых, ни мертвых, лишь ты, да он, - продолжил первый. - И сила за
ним, - прошептал второй пузырь и лопнул от страха.
Первый тревожно заметался.
- Погоди, - взмолилась Маруша. - Я же еще ничего не знаю про вторую ночь.
Что будет, если...
Но неожиданная ветка коварно пересекла путь оставшегося пузыря, и он тут
же разделил судьбу своего братца.

Скоро дома почти перестали встречаться. А в тополиные стены, то и дело
начали встревать темные еловые лапы. Когда зеленый туннель оборвался, солнце
уже упокоилось за краем земли. Сияла ровным светом Венера, да вслед за ней,
игольчато мерцая, проклевывались на еще светлом небе первые звездочки.
Багровая полоса заката постепенно угасала, а небеса наливались синью. Справа
завис желтый серп месяца. А если вглядеться, то проступала вся Луна, черный
шар, почти незаметный на фоне ночи.
"Доберусь до Вирии и попрошу у птиц все, в чем отказал ворон, - эта мысль
согревала продрогшую и усталую птичку. - Что не может дать мудрость, сотворит
волшебство!"
Поросшими палой травой рытвинами далеко внизу простиралась земля. На
севере в небо уходил ствол высоченной, ободранной с одной стороны сосны. Все
больше становилось звезд. Мостом протянулся от края до края Млечный Путь. Было
б здорово взобраться на него и скатиться за горизонт по звездным россыпям.
Звезды сверкали и сверху, и по сторонам, и даже внизу, отражаясь в небольших
озерцах. Словно драгоценные камни, переливались они холодным светом. Из
зеленого туннеля угодила Маруша в туннель ночи.
"Где же она, Заоблачная Страна? - думала Маруша, неспешно взмахивая
крыльями. - Какая она? И каким станет мир, когда воцарится над ним птичий бог?
Увижу ли я его в той стране? И какой стану я, когда солнце вновь поднимется
над землей?"
Путь птички лежал мимо толстого, прямого, как столб, ствола с тремя
уходящими ввысь ветвями, каждая из которых могла бы сама назваться деревом.
Между корнями кто-то горстками разбросал драгоценные камни. Светлячками
садились на них феи, пробуждая в глубине кристаллов переливы радужного света.
Его кусочки зеркальными бликами пробегали по стволу и ветвям, словно те были
вылиты из отполированного железа. На ближней ветке сидела удивительная птица,
которой от рождения до смерти не требовалась еда, ведь клюв ее составлял
острый стальной монолит. И не могла она летать, потому что крыльями ей служили
два изогнутых клинка. Охраняла птица путь, убивая тех, кто ей не приглянулся,
хвостом - копьем, которым можно пронзить даже медведя. С опаской взглянула на
нее Маруша, но владычица границ только холодно кивнула и отвернулась.
"Это же сама Кори! - засверкала счастливая догадка. - Скажу ей про
Серебряного Птенца, и не надо лететь дальше!"
Дорога получилась короткой. Маруша решительно опустилась рядом с могучей
птицей и выдала приветственную трель. Птица выгнулась и задумчиво почесала
когтями левой ноги шею.
- Откуда ты свалилась на мою голову? - раздался вопрос.
- Откуда я свалилась?.. Господи! Со мной разговаривает МИФИЧЕСКАЯ ПТИЦА!
- Я спросила, как ты сюда попала?
- Ну... Просто летела в Заоблачную Страну, а потом заблудилась и оказалась
здесь.
Маруша выжидательно уставилась на Кори, а та снова смотрела куда-то вдаль.
- А что я знаю, - выпалила Маруша.
Завлекательная фразочка не произвела на Кори никакого впечатления.
- Тебя ведь Кори зовут, да? - заискивающе произнесла Маруша преданно
заглядывая в черные жемчужины глаз.
Птица коротко кивнула.
- А как таким клювом ты кормишь своих птенчиков? - не сдавалась Маруша,
наводя птицу на приятные воспоминания.
- У меня нет птенчиков, - голос птицы гудел, как ветер в трубе большого
диаметра. Звуки рождались в груди птицы и доносились оттуда, как гул колокола,
не в силах выбраться наружу.
- Ну а если родятся? - зашла Маруша по линии будущего. - Птенчики такие
хорошие, такие пушистые, мягкие...
- У меня не будет птенцов, - холодно ответила птица.
Разговор не складывался. Птица, которая не радуется мысли о своих детях,
вряд ли заскачет от счастья, узнав о Серебряном Птенце.
- А что ты слышала о птицах из серебра? - спросила Маруша. - Я бы хотела
заполучить хохолок из серебряных перьев. И вот тут по крылышкам серебряные
ободки были бы к месту. А уж от серебряного хвоста я была бы в полном
восторге!
- У меня клюв из стали, - бесстрастно сказала Кори.
Маруша увидела зеркальце, подскочила к нему и залюбовалась собой при мысли
о сверкающем серебряном оперении. Зеркало не отражало Марушу. Ни
сереброкрылую, ни даже в обычном воробьином облике. В нем колыхался
голубоватый туман.
- И крылья. Ужас, какие острые, - добавила Кори после паузы.
- Я бы тоже от таких не отказалась, - доверительно призналась Маруша. -
Летать, наверное, трудно, зато кто сунется, ты его ножичком по горлу, и делу
конец.
- А мне не надо летать, - сказала Кори тем же бесстрастным тоном.
- Ты, правда, из Заоблачной Страны? - поинтересовалась Маруша.
- Нет, - качнула головой Кори. - И не была там никогда, - добавила она,
словно предчувствуя следующий вопрос.
- Я тоже, - вздохнула Маруша. - А вот бы взглянуть на нее. Одним бы
глазочком...
- Угу, - прогудела птица.
Скачком она переместилась к Маруше и шумно дохнула на зеркало. Пар,
вырвавшийся из ноздрей, окутал стекло, а потом необъяснимо просочился по ту
сторону, где смешался со странным туманом. И сразу пелена рассеялась.
В зеркальце отражалась не Маруша и даже не грозная птица Кори.
За холодным стеклом, как за окном, сверкал лазоревый кусочек неба. Ярко
сияло солнце. Даже сквозь стекло Маруша чувствовала тепло его лучей. А пуховые
комки желтых облаков только подчеркивали неизмеримую глубину небесной бездны.
Величаво плыли облака. Гордо следовали они, ведомые ветрами. Виделись они
Маруше загадочными птицами. Словно за Вирией находилась следующая, еще более
далекая страна, которую заселяли птицы, про которых никто не знал. Словно
отражения птичьих богов, словно величавые тени, словно мечты великих птиц
прошлого, выставленные на всеобщее обозрение. Мечты, принявшие удивительные
образы, каждый из которых таил загадку. И разгадав ее, поняв, что же значило
это облако, можно получить право на еще один взмах крыла, уносящий в неведомую
бесконечность.
Потом изображение поехало, замелькали верхушки деревьев, и перед взором
маленькой птички предстал изумрудный лес. Над лесом распростерлись ветви
чудесных деревьев, каких не встретишь больше нигде. Ближе остальных к Маруше
росло яшмовое дерево. С его ветвями сплетались ветки дерева бирюзового. Сквозь
их листву сверкали шарики плодов дерева жемчуга. Глубиной синевы поражало
нефритовое дерево. А выше всех взметнулось дерево бессмертия, плодами которого
кормится алая птица без имени, сеющая по девять колосков.
Огненным орлом парила над лесом Птица Грома - Гаруда, высматривала с
вышины своих вечных врагов - род змеиный, бесшумно скользящий на выручку
плененному вожаку. Срывались с золотых лап ветвистые молнии, а громовой раскат
вещал славу Гаруде и смерть еще одному врагу.
Лебединым клювом Хамса тревожил гладь озера Алуэ, на дне которого сверкала
огненная искра. Степенно набрав жидкость, одним взмахом острого языка рассекал
он ее на воду и молоко. Воду глотал, утоляя вечную жажду, а молоко бережно
сцеживал в покрытый узорной резьбой золотой кувшин с длинным и узким горлом.
За лесом воткнулся в небо шпиль невероятно высокой пятиярусной башни.
Рядом с ней пристроились три поменьше. По стройным очертаниям и белым стенам
Маруша узнала сказочный замок Сирасагидзе. Вокруг замка раскинулись
вечнозеленые луга, поросшие удивительными цветами, наделенными волшебными
свойствами. Рядом с главной башней вниз ветвями и вверх кореньями росла
солнечная береза, листья которой вечно желтые, словно рой невидимых пчел
неустанно опыляет их мельчайшей золотой пыльцой. А около белокаменной троицы
рос священный Вяз. Ветви его протянулись выше острых шпилей. Где-то в его
ветвях прятались гнезда самых великих, самых знаменитых птиц. Сирин, Алконост,
Гамаюн и Матерь Сва облюбовали этого великана для своей вечной обители. По
крайней мере, так гласили легенды.
- У-у-у! - завистливо прогудела Маруша. - Вот где бы свить гнездышко... И
обстановочка соответствующая. Лес - это тебе не пыльный город. С другой
стороны, оставшись там, не заскучаю ли я по чердакам, а? Как ты думаешь?
Кори зыркала по сторонам, почесывала шею то одной, то другой лапой.
Похоже, что она совершенно забыла про Марушу.
- А ты бы хотела там жить? - пихнула Маруша огромную лапу, стараясь не
угодить под клинок крыла.
- Зачем? - недоуменно спросила Кори.
Маруша затруднилась ответить. Радостно было ей смотреть на прелести
природы в волшебном зеркале. Хотелось нырнуть в стеклянную глубину и оказаться
в Заоблачной Стране. А, оказавшись, остаться навсегда. Жестокая зима, яростное
лето, грязно-унылая осень обходят стороной загадочную страну. Не встретишь там
ни гремящие автомобили, ни безжалостных мальчишек с рогатками. А миленькие
девочки с цепкими пальцами и холодными глазами не засовывают бедных птичек в
железные клетки, чтобы не выпускать никогда. И воздух там чист, как в горах, о
которых Маруша знала только из песен. И коварно проникших кошек тут же
истребляют зоркие стражи. Сказка на то и сказка, чтобы в ней хотелось
остаться.
- Ну а просто слетать туда на денечек, а?
- Я не летаю в ту сторону, - холодно ответила птица. - Там перепутанные
времена. Там перепутанные пространства. Прямо за моим деревом. И сразу все
окажется вывернутым, совершенно иным, чем выглядит поначалу. И я окажусь
другой. А мне это не надо.
Удивившись своей многословности, Кори шумно дыхнула в сторону и замолчала,
словно поняла, что потратила запас слов на два года вперед. А Маруша, что есть
силы, ударила клювом по стеклу. Казалось, расколется оно и пропустит маленькую
птичку в желанную обитель. Но стекло выдержало, только изображение дрогнуло и
померкло. По ту сторону снова клубился голубоватый туман.
- Не долбись, - бесстрастно сказала Кори. - Дверца открывается не здесь. И
не для птички вроде тебя.
- Хочу туда! - изо всех сил затрещала-защебетала Маруша.
- Так лети, - сказала Кори. - За моим деревом все иначе. И ты станешь
другой. Может, как раз такой, чтобы пролететь в открывшуюся щель.
- И меня пустят? - поинтересовалась Маруша, разом проглотив слезливые
нотки.
- А я знаю? - спросила Кори.
- Полечу, - кивнула Маруша. - Чувствую, там моя судьба!
Ничего такого она не чувствовала, но ей хотелось, чтобы Кори ее запомнила.
Кори ничего не ответила. Обидевшись, Маруша захлопала крыльями и взлетела в
холодное небо, отыскивая попутный ветер. Потом она вспомнила, что так и не
сказала Кори про Серебряного Птенца. Но она даже не обернулась. Увидев
волшебную страну, Маруша больше не собиралась возвращаться в пропитанный пылью
город. Пусть мифические птицы сами прилетают и сами разбираются с серебряными
делами. Для Маруши отыщется неплохое местечко за облаками. Уж в этом она не
сомневалась.

Теперь неясный зов вел Марушу по невидимой нити старого птичьего пути.
Когда-то находились смельчаки, которые летали в Заоблачную Страну. И даже
возвращались оттуда. Потом они перевелись. Наверняка, решили остаться в Вирии.
Как Маруша их понимала!
Или их истребил Тот, Кто Сидит На Качелях?
Маруша отогнала страшную мысль и посмотрела вниз. Земля ушла далеко. И
зеленые леса, и пестрые, еще только начинающие увядать луга, и заросшие яркими
высокими травами опушки теперь слились в единую, темную, монолитную массу.
Скучную, как площадка, залитая бетоном. Вообразить себя орлом не получилось.
Оставалось смотреть вперед и мечтать о Заоблачной Стране.
Облака исчезли. Только небо было вокруг, только плотный холодный воздух.
Кажущийся беспросветной мглой над большими городами, здесь, в отсутствии
огней, он сам давал свет, сам показывал, что не черный он, но синий,
глубоко-глубоко синий, до самых звезд. Синие небеса, звезды, отливавшие
синевой, и невидимые ветра с синими крыльями. Синева раскинулась со всех
сторон, откинув землю в несусветную даль. Синева, наполненная удачей, надеждой
и свободой, которую могут ощутить только птицы. И только птицы, ощутившие эту
свободу, могут прорваться в Заоблачную Страну.
Бездонная синь и свобода.
Не разливалось над горизонтом золотое сияние. Долгий путь предстоял до
Заоблачной Страны. Еще одна тысяча взмахов осталась позади. Еще один порыв
ветра подхватил Марушу и позволил чуть отдохнуть, а потом передал своему
брату, тоже спокойному и ласковому.
Парение не требовало много сил, но Маруша, не привыкшая к затяжным
перелетам, устала. Глаза смыкались на лету. Поблизости не росло ни одного
приличного дерева, а холмы выглядели чересчур неприветливыми. У горизонта
чернела узкая полоса леса, но до него еще лететь и лететь. Крылья скорбно ныли
при каждом взмахе, а в голове крутились образы нахальных стрижей, умеющих
спать на лету.
Настал вдруг миг, когда пришлось позабыть и о стрижах, и о леске, и о
самом горизонте. Потому что звезды взбесились. Они задрожали в яростном танце,
а потом посыпались вниз. Такого красивого зрелища Маруша не видела никогда. А
после искры переливчатого сияния понеслись прямо на Марушу. Небо прорезал
надсадный свист, идущий со всех сторон. И что-то рассекло воздух рядом с
Марушей, что-то, до ужаса похожее на остро отточенную стрелу. Злобно
засверкали сорвавшиеся с небес звезды. Казалось, каждая из них стремилась
пронзить птичку, летящую по запретному маршруту. "Вперед!" - приказала себе
Маруша и отчаянно прибавила скорость, постепенно снижаясь к долгожданному
лесу. Но звездный ливень становился все сильнее. Никакой лес не укрыл бы
Марушу от звездопада.
Сверкающие осколки падали вниз бритвенными лезвиями. Стонали деревья,
прощаясь с тоненькими веточками и массивными сучьями. С тихим шелестом опадала
свежескошенная трава. Хор цикад возопил жалобно-протяжно и со стрекотанием
унесся в безопасные места, в другие времена и ночи. Маруша осталась одна
посреди мира, иссекаемого беспощадными звездами. Птичка металась по сторонам,
уворачиваясь от свистящих игл, но поток густел. Каждая следующая секунда могла
стать последней.
Лесок остался позади. Маруша кубарем скатилась в траву и побежала под
напитанными сыростью буро-желтыми арками поникшей травы. И сразу чувство
направления погасло. Видимо, оно оживало только в полете. Быстро-быстро
перебирая ногами, птичка неслась в неизвестность. То слева, то справа
просыпались ворохи травяной щепы, так и норовящей залететь в блестящие глаза.
Мерзкая глина прижималась к ногам тяжеленными сапогами, прилипала, стремилась
удержать на месте. Поток разбившихся звездных тел, норовивший настигнуть
птичку, которой некуда лететь, отставал на несколько секунд. Но
земля-предательница притормаживала суматошный бег, заставляя терять мгновение
за мгновением.
Внезапно в очередном холме, преградившем дорогу, Маруша заметила черную
дыру огромной пещеры. Не медля ни секунды, птичка заскочила в спасительное
отверстие. Коготки царапнули по металлу. Бескрылые проложили сквозь холм
толстенную трубу, да и забыли о ней. Теперь труба могла послужить спасением
для чуть не погибшей путешественницы. Звезды иногда звонко цокали по
металлическим краям, но внутрь пробраться не могли. Пока о них можно было не
думать. Да и не только о них. Так сладостно не думать вообще ни о чем. В конце
концов, передышка сейчас просто необходима.

Раздался шорох.
- Кто? - встрепенулась Маруша.
- Я! - раздался в ответ раздосадованный писк. - Шумелка-Мышь.
Из темной щели высунулся розовый, любопытный, дрожащий нос. Крохотные
ноздри жадно втягивали пропитанный пылью воздух.
Вслед за носом в трубу просочилось исхудалое тело, покрытое поредевшей
шерстью. Ребра выпирали шпангоутами крохотной шлюпки, занесенной под землю
шальным потоком и брошенной на произвол судьбы. Вертлявую шею охватывала
замызганная веревка, конец которой тянулся за мышью вторым хвостом.
- О! - обрадовалась Маруша. - Это у тебя поводок? Ты была ручной мышкой, и
бескрылые выводили тебя погулять?
- Дура! - рассердилась мышка. - И вовсе не так. Ты когда-нибудь слышала
хоть об одной мыши, покончившей жизнь самоубийством?
- Не-а, - мотнула головой Маруша.
- Она перед тобой, - хвастливо улыбнулась Шумелка-Мышь. - Я долго шла к
этому решению, я хотела, чтобы весь мир почувствовал, как плохо ему без меня
станет. Я представляла, как близкие будут рыдать от горя, а тетка-жадюга
прольет соленые слезы за то, что не давала мне поплавать в сметане. Но поздно!
Они бы сидели в холодных сумерках и дрожали от холода и голода, а я бы уже
валялась в подвале, набитом тысячью сортов сыра и миллионами колбасок. И
штабели сала! Ты когда-нибудь ела сало?
- А что это?
- Дура и есть дура, - фыркнула Шумелка-Мышь. - Сало - это билет на
праздник жизни. И если ты не пробовала сала, знай, что жизнь твоя прошла
даром.
- Но ведь есть же мошки, червяки, комары...
- Боженька придумал птиц, чтобы они могли поедать то, что не пригодилось
нам, - жалостливо вздохнула мышь. - Несчастные создания.
- Знаешь, это место вовсе не похоже на подвал.
- Подвал! Скажешь тоже! Думаю, кто-то решил оставить меня здесь, чтобы я
могла посмотреть на мир после того, как помахала ему лапкой.
- Ну? Посмотрела?
- А то! - горделиво заметила мышь, но потом смешалась и повернулась в
сторону, бормоча. - И какие гады учудили все это?
- А в чем дело?
- В чем дело?!!! Нет, она еще спрашивает, в чем дело?!!! Да ты и
представить себе не можешь, как горько оказалось смотреть на оставленный мир.
- Неужели твои родные так сильно по тебе убивались?
- Да никто даже не заметил моего ухода! Все получилось наоборот. Это я
сижу в холодной трубе, где жрать нечего, и вспоминаю всех, всех, всех, даже
тетку-жадюгу. А родичи давно забыли меня и греются сейчас у труб парового
отопления, хрустя себе хлебными корками.
- И они не поделились бы с тобой?
- Такие поделятся, как же! А еще, пернатая, знай, что зубы мои теперь не
заточены для корок мира. Раз уж я его решила оставить, то никто меня не видит,
не слышит и не чувствует. Ты первая. А есть жуть как хочется. Ты бы смогла
провести без еды полмесяца?
- Вряд ли. Я конечно не пробовала...
- Не пробовала... Она не пробовала! А мне вот приходится. Застряла я.
Обратная дорога отрезана, а вперед лезть боязно. Чую, желудок мой сейчас
сожрет сам себя.
- Так чего тебе ждать? Ступай в свой подвал.
- Ага, сказала одна такая. Проход охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях.
- Тебе-то чего бояться? Ведь он - птица! Какое ему дело до
самоубийственных мышей, пусть даже единственных в своем роде?
- Че-е-его? Да любому детенышу известно, что он - крыса. Страшная,
противная, огромная-преогромная бурая крыса. А какие у него зубы! Не зубы -
зубища! И мутные капли яда стекают с них на землю, умерщвляя траву и прожигая
асфальт. Ни одной мыши не уклониться от встречи с ним на дороге в сырный
подвал. Наверное, поэтому вместилище изобилия и пустует до сих пор. Я никогда
не слышала, чтобы хоть кто-то сумел прорваться.
- Что-то не так, - задумалась Маруша. - Тогда какое ему дело до меня?
Насколько мне известно, крысы не лезут в птичьи дела. Тем более, в дела птиц
верхнего уровня. Может, ты что-то напутала?
- Я-а-а! - обиженно взвилась Шумелка-Мышь, гулко стукнувшись о потолок. -
Пошли, посмотрим, если хочешь. Поглядим, кто он - крыса или птица безмозглая.
- Я птица, и, значит, я безмозглая? - Маруша захлопала глазами, чтобы
прогнать горькие слезы обиды. - Иди, показывай, где те самые качели. Ты
обещала!
- Без проблем, - хмыкнула мышь. - Отсюда две трубы направо. Следуй за
мной, только учти, когда я бегу по трубам, то никого не жду. Это в небесах вы
порхаете мотыльками, а на ногах любая птица хуже черепахи.
- Ой, а что за черепаха?
- Черепаха-то, - замешкалась мышь. - Гм, черепаха. Животина такая.
Огромная. Жует постоянно, а время от времени орет что-то неясное. Му-у-у,
орет. Жалобно так, да бестолково. Видала я одну такую, когда жила в деревне.
- А она...
- Не время болтать. Нет, с птицами каши не сварить, - спина уже юрко
посверкивала далеко впереди.
Весело щелкал конец веревки. Маруша, расправив крылья для устойчивости,
бежала следом, не отрывая глаз от серых хвостов. Когда она приготовилась
свалиться замертво, мышь сама остановилась и опрокинулась на ржавую чешую,
судорожно перекачивая воздух.
- Побегай-ка с голодухи, - простонала она. - А в лучшие времена ты нипочем
за мной не угналась бы. А так, ты - птица неплохая. И говорить умеешь.
Дыхание мыши становилось равномерным.
- Единственной в своем роде, - прошептала она Марушины слова, томно
закрывая глаза. - Уж-жасс, как романтично! И почему мне никто не говорил
подобных слов при жизни? Но мир запомнит меня именно такой. Единственной
мышью, совершившей самоубийство!
Маруша прищелкнула клювом, выдавая пробную трель. Все время, пока она
бежала, ей не давал покоя один вопрос.
- Послушай, а почему ты считаешь, что никакой другой мыши не могла придти
в голову идея повеситься? Причем, гораздо раньше, чем тебе.
- Т-с-с-с! - глаза мыши гневно раскрылись. - Кончай трепаться! Скажу по
секрету, мне самой приходилось размышлять над этим. Получилось, что если
кто-то осуществил мою задумку раньше, то я... я... я... я всего лишь одна
из... а никакая не единственная и неповторимая. И миру нет до меня никакого
дела. И получилось, что я погубила себя понапрасну... Ф-ф-фу, даже думать об
этом не хочу. Давай менять тему. Это уже вторая труба. Сейчас нам сворачивать
в последний раз.

Дорога неуклонно уходила вверх. Очевидно, трубу проложили по склону
довольно крутого холма. Дно усеяла спрессованная масса из позапрошлогодней
листвы, сигаретных коробок, раздавленных в лепешку, битого стекла, чьи острые
края сточило неумолимое время, потрескавшихся пластиковых бутылок,
полусгнивших спичечных коробков и высохшей травы. Воздух пропитал запах
разлагающегося тряпья и отсыревшего табака. Настолько густой, что глаза сразу
защипало, а неопознанные предметы, валяющиеся тут и там, мигом приобрели
расплывчатые очертания из-за выступивших слез. Может поэтому кругляшок выхода
был почти неразличим, словно укутался в промозглый туман.
- Ну, - подала слева голосок Шумелка-Мышь. - Чего отстаешь? Давай живее.
Там, за выходом, прячется знаменитый сырный подвал. Для нас, мышей. Остальным
в нем делать нечего, запомни. Даже не знаю, с какой радости я позволяю тебе
бежать со мной. Но все равно не отставай. Пусть даже в подвал тебе и не
пройти. Интересно, где ты окажешься, выскочив из трубы?
"В Заоблачной Стране", - подумала Маруша.
Измятый пластик мерзко похрустывал под ногами. Сквозняк пронизывал трубу
насквозь, и ему не помехой были ни мертвая мышь с замызганной веревкой на шее,
ни полуживая от волнения птичка, ждущая неминуемой встречи со сторожем
Междустранья.
- Скорее, скорее, - шептала Шумелка-Мышь, дрожа от напряжения.
- Если тебе невтерпеж, - вслух размышляла Маруша. - То почему ты не
решалась прорваться раньше? Ни за что не поверю, что ты перестала бояться
Того, Кто Сидит На Качелях, прямо сейчас.
- Конечно, нет, глупышка, - усмехнулась мышь. - Но теперь-то я бегу не
одна.
- Тебе необходима была дружеская поддержка? - повела головой Маруша.
- Не совсем чтобы так, - усмехнулась Шумелка-Мышь. - Просто пока Тот, Кто
Сидит На Качелях, разделывает тебя на части, я беспрепятственно прокрадусь в
подвал. Ты даже не предста...
- Что-о-о?!!! - Маруша резко затормозила.
- Ой, дура я, дура, - мышка плюхнулась на землю, сокрушенно поджав лапки
под себя. - Все-то выболтала. И при жизни-то не умела держать язык за зубами,
а уж теперь и вовсе... Кто ни встреться, меня салом не корми, дай поболтать.
Ладно, птаха, твоя взяла, можешь поворачивать обратно.
Мышиные бока вздымались от рваного дыхания. В трубе стало тоскливо и тихо.
- Я все равно пойду вперед, - негромко, но решительно произнесла Маруша. -
Мне надо пройти этой дорогой, даже если ее охраняет Тот, Кто Сидит На Качелях.
- О! - мигом встрепенулась мышь. - Замечательно! Надеюсь, никто не
возражает, если я пристроюсь прямо за тобой.
Птичка не ответила. Ее лапы быстро-быстро оставляли за собой сантиметр за
сантиметром. Карты раскрылись, оставалось надеяться только на себя.
Мерзлое бледное сияние озарило выход. Словно взошла мутная луна с выбитой
понизу дырой. Кто-то стоял наверху, закрывая проход. Черный силуэт не желал
пропускать кого бы то ни было. Мрачный карлик взирал вниз на путешественниц,
осмелившихся приблизиться к его владениям. Бег мгновенно перешел на ходьбу, да
и она тут же превратилась в осторожную поступь. Утихли звуки, лишь доносился
шорох перекореженного мусора под ногами, да прерывистое дыхание.
- Это он! - взвизгнула Шумелка-Мышь. И остановилась. Тут же остановилась и
Маруша.
Похолодало, словно мутный свет вливался в трубу морозным дыханием
неведомого существа. Черный силуэт не шевелился. Сколь ни смотрела на него
Маруша, она так и не смогла опознать в нем ни птицу, ни громадную крысу, ни
кого-то еще.
Шумелка-Мышь не смотрела на загородившего дорогу, она впилась взором в
Марушу, словно ждала действий с ее стороны. Быть может, она хотела, чтобы
Маруша смело бросилась в пасть стражу Междустранья.
- Идем, - робко предложила Маруша и посмотрела на мышку в ожидании
утвердительного кивка.
- Дуреха! - взвизгнула мышь. - Он же вычислил нас! Вычислил!
- И что? - не поняла Маруша.
- Не знаю, как ты, - решилась Шумелка-Мышь, - а я поворачиваю назад.
- А подвал? - удивилась Маруша.
- Да на черта мне сдалось такое счастье, - ругнулась мышка. - Этот же раз
укусит, и все кишки наружу. Была радость валяться с распоротым брюхом.
- Но ведь ты уже мертвая! - поразилась Маруша.
- Зато красивая, - приосанилась мышь. - Красота - единственное, чем я могу
гордиться кроме своей уникальной судьбы!
И она повернулась к Маруше спиной. Извалянный в пыли хвост нервно
расшвыривал скрученные штопором окурки. Обрывок веревки жалко волочился по
разлохмаченному полиэтилену.
- Не слишком ли часто ты убегаешь? - спросила Маруша.
- Не твое дело, - огрызнулась Шумелка-Мышь.
- Стоило ли умирать, если даже после смерти ты продолжаешь бояться?
- Так иди вперед, - хмыкнула мышка, развернув голову, - раз такая смелая.
А мне и здесь хорошо.
Маруша посмотрела наверх. Темный незнакомец вроде бы чуть сдвинулся.
Настолько, что можно попытаться проскочить с правой стороны. Потом Маруша
посмотрела на свою спутницу. Та стыдливо отвела взор, а потом понеслась прочь.
Листья с треском вылетали из-под стремительных ног, да урчал взбесившийся от
голода мышиный желудок. Скоро звуки мышиной возни утихли, и трубу сверху
донизу наполнила ледяная тишина.
Чтобы не замерзнуть и не испугаться Маруша побежала дальше.
Лишь два пути открывались для нее.
И первый - назад!
Так легко было отказаться от миссии, повернуть, ловко проскользнуть по
темным закоулкам, чтобы к восходу выбраться на знакомые улочки. Но сможет ли
она смотреть на крышу дома, под которой мертвеет серебро сказочного птенца. И
каждая из птиц, встретив Марушу, заглянет ей в глаза. А Маруша в глаза птицам
смотреть уже никогда не посмеет.
Но никогда Маруша не взглянет ни на кого, если в глаза ей посмотрит Тот,
Кто Сидит На Качелях. Бежишь вперед? Знай, что бежишь навстречу своей смерти!
Но если остановиться и спрятаться, смерть все равно не обманешь. Разметав
слежавшуюся листву, нагнется она, подхватит костлявыми надкрыльями и зашвырнет
в неведомые края. А потом вцепится ветер и понесет в бесконечном полете среди
легионов призрачных птиц. И где-то среди них будет лететь серебряный птенец с
застывшим взглядом. А Маруша изо всех сил станет прятаться от его мертвых
глаз, как прячется сейчас от взгляда Того, Кто Сидит На Качелях. Но бесконечно
прятаться невозможно. И жизнь ничего не стоит, если не можешь глядеть в глаза.
Хоть в это мгновение, хоть всю бесконечность последнего полета.
Остановка - тот же первый путь, только за тебя его делает время. Только
дышишь ты не свободой, а затхлым воздухом гнилья и першащим в горле сырым
табаком. Дышишь всю жизнь, до самого последнего полета. А кто сказал, что
будет он, последний полет. Быть может и она, как Шумелка-Мышь, останется
дышать этой отравой и после смерти. Награда за выбор первого пути.
А второй? И второй ничем не лучше. Тот, Кто Сидит На Качелях, никогда не
пропустит Марушу в Заоблачную Страну. И смерть будет ужасной. Маруша даже
боялась подумать, что ей уготовано у выхода из трубы. Никогда не пройти
зловещего стража, никогда не добраться до сказочных птиц. Ни на вторую зарю,
ни на четвертую. Наверху птичку ждал ужас. Он и сейчас плескался в маленькой
груди, затопляя все возможное пространство. Но там, где обрывается труба,
сердечко уже не сможет уместить его в себе и разорвется кровавыми клочьями.
Кто нас ждет наверху? Тот, Кто Сидит На Качелях.
С ним не договоришься. Его не обманешь. Можно только приблизиться и
посмотреть в глаза, которые открывают проход лишь в одну сторону. В
бесконечность последнего полета. Но среди мертвых птиц Маруша не станет
прятаться от птенца, жизнь которого сохранить не сумела. Напротив, она отыщет
его, и дальше они полетят вместе. Потому что вместе немножко теплей.
Жизнь - мгновение, в которое мы выбираем, с кем нам лететь после смерти.
Вот и бежала Маруша наверх. Плакала, но бежала. Слезы застилали глаза. А
потом дунул ветер и сорвал их. И все предметы сразу же обрели четкие контуры.
Вот край трубы, вот высохший до бледной серости сломанный репей, вот пучок
примятой травы, а вот... И никакой это не Тот, Кто Сидит На Качелях. Просто
металлический столбик, врытый в землю, позабывший свое собственное
предназначение. Тот, Кто Сидит На Качелях, вовсе не караулил выход. Маруша
ахнула от неожиданности, а потом праздник заполнил ее сердце, напрочь прогнав
страх. Птичка резво выскочила на свободу и расправила крылья, намереваясь
сразу же взлететь.
И тут она вспомнила о звездах. Ведь звезды никуда не делись. Они все так
же скользили по небу и срывались вниз, безжалостно разя тех, кто осмеливался
гулять в ночь падающих звезд. И что? Снова юркнуть в трубу. Но ведь она уже
ПОЗАДИ.
Однако, странное дело, звезды вовсе не спешили обрушиться на маленькую
птичку, прижавшуюся к шероховатому металлу.

Маруша робко высунулась из-за густо поросшего травой бугорка. Жалящие
осколки вонзались в дрожавшую землю где-то неподалеку. Но не здесь. Вокруг
Маруши царило некое запретное пространство, границу которого злые звезды
пересекать не осмеливались. Пахло травой, сырой землей, червями, копошащимися
меж корней. Вырвавшийся из темных низин ветер приносил запахи расколотого
дерева и кувшинок.
- Криииии...
Скрипнуло совсем рядом, и Маруша вздрогнула. Что, если качели построены на
этом холме...
- Криииии...
И стоит всего лишь повернуть голову, чтобы увидеть их...
- Криииии...
И того, кто взгромоздился на влажное от росы сиденье...
- Криииии...
Маруша чуть не юркнула обратно в трубу. Но оперением хвоста уткнулась в
столбик. В тот самый столбик, который из глубины трубы казался Тем, Кто Сидит
На Качелях. Но даже, если случилось самое страшное, если Тот, Кто Сидит На
Качелях, ждет рядом, Маруша все равно взглянет на него. Пусть даже в последний
раз. Быть может этот последний взгляд стоит намного больше, чем долгие годы
сидения в трубе, пропитанной ржавчиной и табаком...
- Криииии...
Птичка лихо развернулась, царапнув землю коготками. Не было качелей на
холме. Никто не догадался соорудить их здесь. А значит, и некому было на них
сидеть. Потому что сидящий на не выстроенных качелях строит ненастоящие
пакости. И ничего не может сделать. В том числе и преградить путь в Далекую
Страну.
- Криииии...
Не было качелей. А была покосившаяся стойка лебедки. В перекошенной
железной петле застряло кольцо, с которого свисал перекрутившийся обрывок
проволоки. Он-то под порывами ветра и терся о покореженный блок, издавая
протяжный скрип. И страх исчез. И звезды, срывающиеся с небес, снова
превратились в первоочередную угрозу. А мрачные легенды забылись, пусть даже
они сложены о Том, Кто Сидит На Качелях.
Звезды бороздили небо. Звездам было тесно. Они толкались, они спихивали
друг друга с небес. И опрокинутые светила, низвергающиеся во тьму, кидали
прощальные взгляды на уже недостижимые небеса. А потом поворачивались к темной
судьбе и наливались неукротимой злобой ко всем, кто стоял на их скорбном пути.
Маруша пока чуть поодаль. Она цеплялась коготками за землю. А звезды
разрезали небо холодными ломтями. А звезды не стремились приближать тоскливый
миг увядания среди борозды влажной глины, на нитях паутины, покрытой каплями
росы или в илистой луже. Пути птички и яростных стрел вот-вот пересекутся. И
лучше, если встреча произойдет в небесах, а не у ржавой трубы, из которой
поутру выглянет Шумелка-Мышь и, уткнувшись пустым взором в безжизненное тело с
переломанными крыльями, довольно ухмыльнется: "Ну, я же говорила! Нет, вы
помните? Я же сразу поняла, что этим все и закончится! "
Оставалось миновать стойку и взлететь. И прорываться к заре сквозь
хлещущий ливень звездопада. Не думать ни о чем, кроме очередной стрелы, от
которой надо увернуться. А потом от следующей. И еще. И еще. До самой зари,
когда теплые лучи прогонят злую сказку и пропустят Марушу к птицам, еще не
подозревающим о радостной вести.

Но взлететь Маруша так и не успела. На вершине холма, там, где склон
переходил в крутой обрыв, сидел кот. Испугаться Маруша тоже не успела.
Холодок, пробежавший по груди, растворился от первого же кошачьего взгляда.
Кот казался неопасным. Или очень-очень хитрым. По крайней мере, он не
собрался в комок, чтобы через мгновение метнуться с растопыренными лапами в
сторону растерявшейся птички. С лапами, где в мягком меху прячутся
безжалостные крючья когтей.
Но огромные глаза, залитые лучистым синим светом, притягивали все сильнее.
- Иди сюда, - позвал кот странным бесцветным голосом. - Сегодня Дракониды
особенно прекрасны. Такого звездопада я не видел уже много лет.
Маруша осторожно приблизилась. Ни на секунду она не забывала о когтях.
Небо прочерчивали все новые и новые борозды. Кот смотрел то на них, то опускал
свой взгляд вниз, где мерцали пушистые бусины уличных фонарей и золотистые
колодцы окон. В отличие от меняющегося каждую секунду неба картина под ногами
являла пример спокойствия. Огоньки оборачивались звездами, которые хоть и
увязли в глубинах черного невозмутимого озера, но продолжали сиять. Словно
неведомый звездный маршал выстраивал свои поредевшие в битвах полчища по штату
и с болью глядел на темные провалы в некогда стройных шеренгах.
- Куда летишь? - поинтересовался кот так же бесстрастно. То ли просто так
спросил, то ли было ему дело, но хитрил.
- В Заоблачную Страну, - призналась Маруша. Если бы кот хотел ее
разорвать, то не стал бы задавать лишних вопросов. А так... Ну не увяжется же
он за ней в самом деле.
- За облаками, - протянул кот и пригладил лапой усы с правой стороны. - А
облака, как видишь, ушли за горизонт. Но как нам попасть за горизонт? Меня
многие об этом спрашивали перед тем, как исчезнуть.
Маруша промолчала.
- Не по пути, - вздохнул кот, не отрывая взгляда от звезд.
- Знаю, - в ответ вздохнула Маруша и тоже посмотрела на небо. Звезды и в
самом деле прекрасны, когда их не нужно бояться.
И тут же страх снова кольнул сердце. Ведь любой из звездных лучей,
протянувшихся по небесам, мог пронзить ее в следующую секунду.
- Здесь опасно, - поделилась Маруша. - Если бы не мой полет, я бы
предпочла переждать эту ночь в гнездышке поспокойнее. Как ты умудряешься
гулять среди падающих звезд?
- Звезды никогда не падают к моим лапам, - улыбнулся кот. - Поэтому в Ночь
Звездопада самое безопасное место - рядом со мной.
Они помолчали несколько минут. И Маруша подумала, что следует отправляться
дальше.
- Прощай, - сказала она коту. Тот не ответил.
Дождавшись нужного порыва ветра, Маруша взлетела над обрывом. Напоследок
она кинула на кота еще один взгляд. Сверху он напоминал клочок тумана,
прижавшийся к траве.
А потом навстречу понеслись колючие иглы, первая из которых больно клюнула
левое крыло. А вторая вонзилась в лапу. Третья обернулась изогнутым лезвием и
оцарапала голову, чуть не разрезав глаз. Затем в грудь ударило что-то тяжелое,
налитое звездным светом, и откинуло птичку назад.
Истерзанная, она лежала на спокойном участке рядом с котом.
"Ну что, длиннохвостиха? - слышалось ей ехидное мяуканье. - Не смогла? Не
сумела? Куда тебе, глупышке, в Заоблачную Страну. Возвращайся-ка домой и
навсегда сторонись мест, коих не разумеешь". Обида, перемешанная со злостью,
тяжелыми толчками ворочалась в груди. Издай кот хотя бы один звук, Маруша
одним ударом клюва разнесла бы вдребезги его синий глаз.
Но кот молчал.
Злоба постепенно истаяла, как туман под солнечными лучами. Обида перестала
жечь и переродилась в светлую грусть. Тому, Кто Сидит На Качелях, не стоило
сторожить проход. Звездопад надежно закрывал все пути. Кроме пути назад. Но
Маруша ни за что не полезла бы обратно в трубу.
- Впереди лишь Яма, - промурлыкал кот. - И звездные стрелы. Пойду направо,
Далекая Страна приблизится. Пойду налево, она исчезнет. Вот так.
Словно поставив точку, он приподнялся и неслышными шагами побежал вправо.
"А я? - хотелось крикнуть Маруше. - Но ведь я уже с ним попрощалась".
И что? Лежать и ждать, когда острая игла уколет в самое сердце. Ждать,
потому что пути в Заоблачную Страну нет. Потому что путь преградили сами
звезды. А со звездами, как известно, не спорят. Пройдет совсем немного
времени, и они жесткого накажут птичку, посмевшую лететь наперекор их воле.
Птичка тонула в сладкой боли отрешенности от всего мира. Иногда смутная
мыслишка прорывалась меж тягучими волнами: встать и следовать за странным
котом, которого звезды огибают стороной. Но не хотелось. Истома безнадеги,
сковав лапки и крылья, затуманивала глаза. Призрачный кот убегал все дальше по
краю обрыва. Может, стоило попросить его, чтобы он передал весть о серебряном
птенце, которому...
Которому никогда не взглянет в глаза Маруша. Ни разу за всю бесконечность
последнего полета.
Не знала Маруша имен тех неведомых сил, которые приподняли ее и отправили
за ускользающим клочком тумана, прячущим две сапфировые звезды. Не могла
сказать, что заставило ее переставлять уставшие до тупой боли ноги. Но бледный
хвост ускользавшего кота все отчетливее проявлялся среди мрака Ночи
Звездопада. Огненным сполохом вспыхивал у горизонта Айтварас, манил за собой,
рассыпал богатства под ноги тому, кто впустит его в дом. Куковала кукушка
спереди, обещая слезы. Куковала и сзади, обещая верную смерть.
- Неплохой темп, - похвалил кот, когда Маруша подобралась достаточно
близко.
- К утру я доберусь до Далекой Страны? - хрипло просвистела птичка.
- Не к этому, - коротко ответил кот.
- У меня мало времени, - мотнула головой Маруша. - Если я не успею к
четвертой заре...
- Не думай так далеко, - хмыкнул кот. - Забудь о четвертой заре. Забудь
обо всем. Ведь ты доберешься до цели, если пройдешь через эту ночь. Через Ночь
Звездопада. Через ночь, которая сейчас.
- А куда мы бежим? - поинтересовалась Маруша.
- Ищем укрытия от звезд, - лапы кота заработали еще проворнее. - Не думай,
что я могу сопровождать тебя до Заоблачной Страны. Я просто доведу до мест,
куда звезды не падают.
- Разве еще остались такие места?
- Напротив, их становится все больше и больше. Чем дальше продвигаются
бескрылые, тем реже встретишь звездопады. Поэтому наш путь к городским
кварталам. Я не припомню, чтобы на поселения бескрылых обрушилась хотя бы одна
звезда.
- А почему звезды избегают бескрылых?
- Я мог бы тебе объяснить, куда уводит радуга. Показать разные-разные
лестницы. Поведать про котов и про птиц. Даже про летающих лошадей. Про то,
что каждая ночь становится особенной, если знать ее имя. Но про бескрылых я
рассказать не сумею. Спроси у них сама.
- Подожди, - испугалась Маруша. - Мне нельзя в город. Там стражи Того...
И замолкла. Можно ли было доверять коту? А вдруг Тот, Кто Сидит На
Качелях, специально подослал его, чтобы заманить ее в ловушку.
- Верррно, - проурчал кот. - Но ведь ты уже сказала самой себе, что ни за
что не повернешь назад. Если нельзя достичь Заоблачной Страны по прямой,
вместо линии прочерти дугу. Следи только, чтобы она не прошла мимо.
- Когда я летела по прямой, то чувствовала путь. Я знала, куда и когда
повернуть, где приземлиться, на какой высоте лучше лететь. А сейчас я потеряла
направление.
- Не волнуйся. Достаточно успокоиться, и ты вспомнишь. А не вспомнишь, не
суетись. Значит, твою дорогу невозможно одолеть за одну ночь. Просто отоспись
днем, а когда стемнеет, маршрут снова проснется и поведет тебя по верному
пути.
Больше ничего кот сказать не успел. Здоровенный булыжник чуть не перебил
ему правую переднюю лапу.
- Странно, - отпрянул кот. - Я, конечно, надеялся, что когда-нибудь мечта
сбудется. Но я никак не рассчитывал, что мне достанется такая уродливая
звезда.
- Да не звезда это, - воскликнула Маруша. - Самый обыкновенный камень.
Словно в подтверждение рядом звонко впечатался в утоптанную глину еще
один. Этот оказался осколком красного кирпича. Маруша бегло огляделась. По
сторонам высились заборы. На заборах восседали конопатые мальчишки с рогатками
в руках. Тот, Кто Сидит На Качелях, выслал на поимку непокорной птицы первый
отряд.
- Ой, сколько их, - щелкнула клювом птичка и попятилась.
Силы быстрого реагирования посыпались в переулок.
- Я уведу их за собой, - прошептал кот. - А ты взлетай, как только они
повернутся к тебе спиной. Только не слишком веселись, иначе Тот, Кто Сидит На
Качелях, сделает так, что ты быстро пожалеешь о своей радости.
С этими словами он понесся вниз, словно скоростной экспресс, окутанный
дымом. Завеса камней шлепнулась в считанных сантиметрах позади вытянутого
струной хвоста. Следующим залпом враги сыграли на опережение. Но кот уже
проносился не по центру дороги, а чуть не обдирал боком доски заборов. Третий
залп дружно полоснул по забору. Мальчишки, все как один, неотрывно следили за
бледным комком. Одна из досок жалобно треснула.
В этот миг Маруша взлетела. Она еще успела заметить, как кот, не желая
искушать судьбу, вознесся над острыми кольями и рухнул по ту сторону.
Раздосадованные мальчишки в едином порыве перемахнули через ограду, чтобы
продолжить погоню. Последний из них замер, оглянул вороватым взглядом переулок
и, никого не заметив, последовал за товарищами. Наверх он взглянуть не
догадался.

Над городом звезды были не властны. Звездопад хоть и не прекращался ни на
минуту, но вовсе не казался страшным. Словно над крышами опрокинули фейерверк.
Звезды гасли, не добираясь до владений бескрылых, как угли костра под
проливным дождем.
"Ночка начинается, фонарики качаются, филин ударил крылом..." - вырвалось,
закрутилось и унеслось, словно рассеченное звездами на мельчащие частички, из
которых и складывается смысл слов.
Воздух высоты обжигал. Каждый вдох словно вбирал в себя миллионы
мельчайших, невидимых, но на диво колючих льдинок. От них першило в горле и
чесалось в глубине груди. Как же орлы могут выносить такие муки? Или огромные
птицы просто не замечают крошечных неудобств. Словно жук, который ползет по
своим делам и не обращает никакого внимания на снующих поблизости муравьев.
Вспомнив о жуке, Маруша встрепенулась. Пара жучков сейчас не помешала бы.
Да что жучки! Даже от муравьев, переполненных жгучими кислотами, не отказалась
бы маленькая птичка. Заманчивая дымка роилась над одной из крыш. Скользнув
вниз, Маруша наткнулась на стайку снулых осенних комаров. Теперь она решила не
забираться в заоблачную даль. После поднебесного мороза городской воздух
казался тягучим теплым киселем.
- У! - гукнуло позади.
Маруша вспорхнула чуть выше и развернулась. Сбоку к ней пристраивалось
странное существо. Черный шар с девятью червеобразными щупальцами. Глаза
крестиком, словно в черную массу вдавили два ножа от мясорубки. Маруша никогда
не видела такого чуда, и птицей это существо никто бы не назвал.
- Привет, - постаралась улыбнуться птичка. - А тебя куда несет в такой
звездопад?
- У! - ответил шар и оказался рядом.
- Ты знаешь, где заканчивается ночь? - весело спросила Маруша. После того,
как ей ловко удалось улизнуть от мальчишек с рогатками, вся жизнь казалась
волшебной сказкой.
На этот раз шар не ответил.
- Тебе тоже не страшны звезды...
- Крррра-а-а, - зашумело в глубинах шара, а глаза крутанулись и вдруг
превратились в неясные круги, а потом неожиданно метнулись к хвосту.
- Чшшшшш, - и в воздухе заметались обрезки перьев.
Маруша рухнула вниз. Ржавые пятна, усеявшие листы железа на крышах,
прыгали по сторонам, словно уродливые силуэты неведомых зверей. Друзья
закончились. В шаре прятались силы Того, Кто Сидит На Качелях. Полет удалось
выровнять, но Маруша едва не задела антенну. В следующую секунду антенна
разлетелась раскаленной стружкой. Для черного шара не существовало никаких
преград. Но самое страшное заключалось в том, что с черным чудищем нельзя было
договориться. Тупая, грубая сила, направленная неведомым крылом с единственной
целью - уничтожить!
"Он похож на Мертвую Луну", - так говорили пузыри. Может это уже ОН САМ?..
Куда бы ни металась Маруша, шар неизменно оказывался рядом. Неимоверного
напряжения сил хватало только на то, чтобы он чуть-чуть запаздывал, и лопасти
ножей взрезали ночной воздух вместо перьев. Даже ястреб проиграл бы битву
такому монстру, что уж говорить о маленькой птичке. Шар преследовал Марушу,
как опытная борзая гонит задыхающегося зайца, чьи глаза застил ужас
неминуемого конца. Гонит заливисто, но, не суетясь, со знанием дела, уже видя
перед собой ту последнюю точку, где траектории их путей пересекутся.
"На верной дороге заплачешь", - вспомнила Маруша слова мамы.
Минуту назад она ликовала.
"Не слишком веселись, - сказал призрачный кот, - иначе Тот, Кто Сидит На
Качелях, сделает так, что ты быстро пожалеешь о своей радости".
А ликование привлекло одного из мороков Того, Кто Сидит На Качелях.
- Чшшшшш, - чудище легонько коснулось крыла. Еще немного, и путь птички
оборвался бы навсегда. Однако вместо страха Маруша почувствовала злость.
"Не сдаваться! - приказала себе она. - Никогда не сдаваться! "
Но долго такой стремительный полет ей не выдержать. Что же делать? Если б
только отыскать местечко, где скорость сверхъестественного существа из
преимущества превратилась бы в недостаток.
Левым глазом Маруша ухватила небольшой сквер, над которым главенствовал
дуб-великан. Ловко вывернувшись от смертельных объятий извивающихся щупальцев,
птичка спикировала к гигантскому дереву. Дуб встретил Марушу многообразием
запахов. Воедино собрались вместе аромат листвы, уже увядающей, но не
сдающейся, и терпкий запах толстой коры. Спрятавшиеся во тьме желуди тоже
тревожили птичье обоняние, перемешавшись с отголосками росы, пропитавшейся
духом, исходящим от могучего ствола и сотен его ветвей. Волна наплывала за
волной. И птичка, не выносившая воду, радостно купалась в море запахов, прежде
чем отважилась нырнуть в следующее море. Море колышущейся листвы.
Пропитавшиеся влагой листья встретили ее неласково, но, невзирая на шлепки
и удары, Маруша пробиралась все глубже и глубже. За листвой оказались
сумрачные коридоры, ведущие в высоченные залы, залитые тьмой, которую изредка
пронзали лунные лучи то потоком световой воронки, а то просто тонкой
серебряной нитью. К поникшему листу прижалась стрекоза. Ее крылья отливали
фосфором, словно стрелки двух будильников. Изумрудными крошками повсюду
рассыпались светляки, а у самого потолка зависла ночная бабочка, с чьих
крыльев утекала дрожащая голубизна. Словно свет автомобильных фар пробегали по
стенам и потолку золотые блики падающих звезд.
Раскидывая перемолотые в зеленое месиво листья, в зал ворвался неумолимый
преследователь. Напуганные светлячки мигом вспорхнули и бросились в более
спокойные места, а бабочка сложила крылья и тут же затерялась во мраке. Только
лунный свет ничего не боялся и медленно продвигался по темному помещению. Даже
здесь шар чувствовал себя полновластным хозяином. Сердце тревожно застучало, и
Маруша нырнула в переплетение веток, а после острой иглой снова вонзилась в
сырую листву. Шар не отставал, шар все так же висел сбоку, но рядом оказывался
то ствол, то крепкий сук, отшибающий неумолимого врага в стороны.
- Хррррррррр, - одно из лезвий от удара оторвалось и вонзилось в дубовую
кору. Маруша то взмывала к самой верхушке лихо закрученными спиралями, то
ниспадала к узловатым корням. Зеленая каша из перемеленных в труху веточек и
листьев заметно подпортила враждебный механизм. Шар то и дело издавал натужный
рев, отплевываясь от мусора, забивавшего все щели. Но не отставал. Крылья
почти не держали Марушу.
Шар предпринял резкий выпад в сторону правого крыла. Вдруг что-то
скрежетнуло в его внутренностях, жалобно тренькнуло, и он звонко впечатался в
крепкий сук, промахнувшись метра на полтора. А потом отскочил и исчез в
зеленых волнах.
- Размечтался, одноглазый! - завопила ему вслед Маруша.
Удар, видимо, выправил заевшие детали конструкции. Двигатели радостно
взревели. Белесый круг уставился на птичку, поймал взглядом и больше не
отпускал. У Маруши в груди все заледенело от волны внезапного ужаса. Крылья
разом обмякли.
"Не сдаваться! ", - мысленно прикрикнула птичка, хоть и поняла, что сил на
взлет не осталось.
Началось падение. Теперь Маруша не успевала даже уворачиваться, теряя
перья от столкновения с ветками. А когда в горло врезался сук, сознание
померкло, и маленькая птаха камнем рухнула вниз. Лишь у самой земли, поймав
угасающий порыв ветра, она скользнула над потрескавшимся асфальтом и суматошно
пробежалась по холодной дороге, сбрасывая скорость.
- Кррра-ак! - шар не успел выйти из виража и потерял второй глаз. Но даже
без вращающихся ножей он оставался очень опасным. Ему не составляло труда
катиться по асфальту и тянуться, тянуться, тянуться за птичкой своими
противными щупальцами.
Впереди под бетонной плитой Маруша углядела узкую щель. Если бы удалось
прорваться к ней и втиснуться в темноту. Такому огромному шару нипочем не
пролезть за Марушей. Но не успеть, ни за что не успеть. Вот если только...
Внезапно Маруша остановилась, как вкопанная. Черный шар налетел на нее с
полного размаха. Мощнейшая сила вдавила птицу и неведомое чудище друг в друга,
а потом разметала в противоположные стороны. Не веря своему счастью, Маруша
вонзилась в щель и проворно протиснулась меж холодными поверхностями. Внутри
оказалось довольно уютно. Сухая земля, усеянная слежавшейся травой, словно
только что вытащенной из стога сена. Позади раздавались звонкие шлепки. Шар
неотступно штурмовал бетонный бастион.
Так продолжалось довольно долго. Маруша блестящим глазом наблюдала за
попытками ужасного существа прорваться к ней, а шар, недовольно урча, врезался
в плиту, откатывался назад и вновь спешил ударить, пусть даже без всякой
надежды на успех. Нет, Тот, Кто сидит На Качелях, просто не мог оказаться
настолько тупым.
Внезапно асфальт из серого стал розовым. Солнечный луч легко коснулся края
плиты, расширился и упал на злобное, порядком изуродованное страшилище. То
недовольно зашипело и окуталось паром, а потом застыло и сплющилось. У выхода
лежал разодранный футбольный мяч.
Но Маруша уже не верила. Ползком она пробиралась в глубину. Потом
усталость взяла свое, в ноздри забился невыносимо прекрасный дурман сена, и
птичка безвольно опустилась на мягкую подстилку.
Рядом сверкнули два огненных глаза, а из крючковатого клюва вырвалась то
ли усмешка, то ли покашливание. Но, наверное, огромная голова Маруше лишь
почудилась. И в самом деле, как она могла пролезть туда, где не развернуться и
маленькой птичке?
И все же...
- Вы сумели пролезть вслед за мной, - пролепетала Маруша. - Значит, вы...
- Значит, я... - кивнула голова.
- Значит, вы - вездесущий...
- Ну, ну, птичка, смелее...
- Значит, вы - Тот, Кто Сидит на Качелях! - выпалила Маруша и от страха
закрыла глаза. В следующую секунду отключившаяся птичка сладко спала.
- Запомни, девочка, - самодовольно улыбнулась голова. - ТЫ меня так
назвала. Так могу ли я для ТЕБЯ быть кем-то иным?..
Тут внимание странного создания привлекли заливистые трели спящей Маруши.
Недоуменным взглядом оно окинуло умиротворенную птичку и растаяло в сумраке
подземелья.

Пробуждение Маруша не назвала бы приятным. Дико ломило ноги, крылья
сводили судороги, а голова раскалывалась от тягучей боли. Даже запах сена,
который так радовал птичку вчера, сейчас едко вонзался в ноздри. Быстрыми,
семенящими шажками Маруша выбралась на волю.
Сплющенный мяч исчез. Земля была испещрена полосами, словно тут прошлась
старательная метла. По земле тянулся свежий вечерний бриз. Птичка обернулась.
За спиной не оказалось ни могучего дуба, ни городских кварталов. Лишь отвесный
обрыв, изрытый норами, похожими на ласточкины гнезда. Да только таких
громадных ласточек еще поискать. А найдя, улепетывать от них со всей
скоростью, которую только позволят измученные прошлой ночью крылья. На фоне
закатного неба чернел согбенный силуэт аиста, словно не живая птица украшала
вершину обрыва, а бескрылый колодезный журавль.
Пришла ночь. Взглянул с небес тысячеглазый Индра, открывая одно за другим
свои мерцающие очи. Впереди, до самого горизонта, расстилалось бескрайнее
поле. От него Марушу отделял только подлесок, редкий, да искореженный, словно
по нему проехалась дюжина бульдозеров. На бледное, безумно-синее небо
наползали серые клочья облаков. Низко висел обгрызенный круг Луны. "Я и в
самом деле летала слишком долго, - подумала Маруша. - Иначе Луна не успела бы
подрасти столь заметно".
Ухал филин, то отдаляясь, то проявляясь близко-близко, будто прибежищем
ему служил соседний куст. Стрекотали сороки в буйных, не по времени года
взметнувшихся травах, покрытых искристой изморозью. Из-под земли доносилось
несмолкаемое кукование невидимой солистки. Чуть не касаясь земли, летала алая
птица без имени, роняла из клюва колоски, в каждую борозду по девять. Лопалась
кожура, тянулись к небу жемчужные колосья, жнецов дожидаясь. Кто пробовал их
зерна, обретал бессмертие. Да только следовал за алой птицей Черный Ветер,
выдирал колосья с корнем и уносил в неведомую даль. Мир перевернулся, скинув
птиц с небес. Мир опрокинулся, взметнув ввысь тех, кому положено упокоиться и
превратиться в землю давным-давно. В эту ночь небо досталось вихрящимся
мертвым стаям, то никнувшим к земле, то возносимым случайными потоками ветров
к рваным облакам.
Маруша отважно перелетала с куста на куст, но предлесье готовилось вот-вот
оборваться. Далее расстилалось чистое поле, на котором не укрылась бы даже
мушка, даже жучок, даже муравей. Кто отважился бы перелететь через эту
взъерошенную пустошь, над которой парили призрачные стаи? Кто угодно, только
не Маруша.
Воспаряла к звездным искоркам алая жар-птица, на лету теряя перья и
превращаясь в лохматую комету. Тихо журчал ручей, скользивший меж уродливых
стволов. Скрюченными лапами вверх плыл по холодным волнам мертвый кукушкин
муж, волей жены обреченный на вечное странствие. Высвистывал трели нахальный
соловей, укрывшийся в овраге. Зимородок тихо щелкал клювом, то ли удивляясь,
то ли склевывая очередную добычу. Истребителями парили у горизонта звенья
птиц, опустившихся некогда на топкие берега Стимфальского озера. Их медные
когти и клювы не ведали жалости. А бронзовые перья поражали страшнее стрел,
ужаснее звездных осколков, пронзавших прошлую ночь.
Готовясь к длинному перелету, Маруша приземлилась в тень самого последнего
куста. Рядом заманчиво блеснул панцирь крупного вкусного жука. Клюв птички
звонко щелкнул и ударил, но чуть промахнулся. Почуяв неминучую смерть, жук
заторопился и ловко упал в темную извилистую трещину. Марушин клюв отчаянно
шарил в узкой щели, но нащупывал лишь пустоту.

- Ну где же он? - ворчала Маруша. - Куда мог деться?
- Приветик, милашка! - рядом грузно опустился старый неопрятный кондор. -
Ты ищешь вот это?
Его клюв бережно сжимал заветного жука.
- Да, это мой жук! - возрадовалась Маруша.
Клюв чуть сжался и жучинный панцирь жалобно треснул.
- Что вы делаете? - возмутилась Маруша. - Отдайте его мне!
- А что тут делает Птичка Верхнего Уровня?
Кондор вздохнул. Жук стремительно и безвозвратно скрылся во влажной пещере
птичьего горла. Маруша расстроено чирикнула. Осмысленных слов пока не
находилось.
- Решила махнуть через поле?
- А если и решила? - такому уроду Маруша не желала рассказывать про
Заоблачную Страну.
- Зря, зря, - покачал головой кондор. - Знаешь ли ты, что поле бесконечно.
Уж на что я силен, да умом не обижен, и то не рискну в своем полете коснуться
хотя бы его краешка.
- Ты-то как здесь очутился? - неприветливо поинтересовалась Маруша. Ей
хотелось, чтобы кондор ответил и отвалил.
- О-о-о, - протянул кондор, - это длинная история.
Похоже, неприятное соседство грозило затянуться.
- Тогда не надо, - попробовала отвертеться птичка.
- Все спешат, - печально вздохнул кондор, - все суетятся. Ладно. Лети
себе. Тут ведь как, даже доброе слово никто не ценит. Тебя-то какими ветрами
сюда занесло?
- Да вот, - Маруша ковырнула клювом в опустевшей щели. - Дай, думаю,
прогуляюсь, поле бескрайнее перелечу.
- Секретничаем, - скривился кондор. - Понятно. А мне вот уже секретничать
не надо. Да пускай всем будет известно, что уж я-то оказался в этом гиблом
месте по явной несправедливости!
- И кто ж с тобой так несправедливо обошелся?
- Вот бы знать. Да толку-то, даже если прознаешь. Все равно ничего не
изменить. Эх, Заоблачная Страна, ты все так же недостижима!
- И ты туда! - выпалила Маруша, чем выдала себя от хохолка до ног.
- И я, - кивнул кондор. - А чем я плох? Нет, вы скажите, чем я плох?
Почему меня туда не пускают? Ведь заслужил же! Всей жизнью своей заслужил!
- Жизнью? - переспросила Маруша. - Но я не собираюсь умирать, чтобы
оказаться в Заоблачной Стране!
- А как ты собираешься туда попасть? - поинтересовался кондор.
- Я чувствую, когда лечу верным путем, - поделилась Маруша.
- Она чувствует! - хмыкнул кондор. - Да ты думаешь, что двери Вирии
распахнутся, если ты к ним подлетишь?
- А разве не так?!
- Вот! - кивнул кондор. - Спроси себя, почему все птицы до сих пор ведут
прозябание, перемешанное с унижением перед зарвавшимися бескрылыми, а не вьют
гнезда в Вирии?
- И почему же?
- Да потому что право добраться до Вирии надо заслужить!
- И ты заслужил?
- Знай же, милашка, что жизнь моя соткана из тысяч умных дел. Вот посмотри
на меня. Нет, что это за косой брезгливый взглядец? Ты внимательно посмотри.
Посмотрела Маруша внимательно. Ну и что? Так себе кондор.
- Кто я, по-твоему?
"Старая развалина", - хотелось ответить Маруше, но она благоразумно
промолчала.
- Я - хищник, - горделиво заметил кондор. - Заметь, рожденный, чтобы
убивать и пожирать! Но нет, я знал, еще Великий Гоготун говаривал: "Не убий!"
И я не убивал. На травки, знаешь ли, перешел. Тьфу ты, до сих пор в горле
скребут, до того противные растения. А? Не пробовала? И не советую! Знаешь,
как сдерживаться трудно. Бывало, над лугом летишь, свернешь над оврагом, а там
коровенка заблудилась. Славная такая, молоденькая, но упитанная. Слюна аж из
клюва капает. Но нет! Нельзя! Я знал, что дорога до Заоблачной Страны в добрых
делах. Хватанешь поводок, да и тащишь к деревеньке ближайшей. А дуреха еще
упирается, счастья своего не видит.
Или смотришь, падаль в яме. Наши все тут же роятся. А я сразу в сторонку.
И вещаю оттуда.
Грех вам мертвечину глотать, грех вам, - кричу. - Уж близок час последний,
когда всем по заслугам воздастся. Не минет вас проклятие, не минет. Сядет
Великий Гоготун, да клювом вас, клювом. А уж потом будете в яме смердящей
сидеть нескончаемо. И не выбраться вам оттуда, ох, не выбраться! А думать надо
было! - советую. - Жить по заповедям. Готовить себя для Заоблачной Страны
сызмальства. Поздно будет тогда, завопите, загогочете, да не спасет вас ни
Вену, ни Гусь Великий.
- И как результаты? - поинтересовалась Маруша.
- Бит бывал неоднократно, - признался кондор. - Но не сдавался. Наставлял
ведь не только птиц. Гляжу, зайцы на поля. Не иначе моркву с капусткой
воровать приспособились.
Грех вам, - остерегаю, - грех воровать. Что не вами посажено, не вам и
собирать.
- А они?
- Тупые животные, - вздохнул кондор. - Я им истину, а они - лети, дядя, на
хер отсюда, шевели крыльями, пока не уморщили.
Но я смолчу. Смирению обучен. Думаю, вот и заработал себе плюс за
наставление, да еще один, что словом грубым не обмолвился. Да за инициативу
прибавлю. Сам ведь, никто меня на дело святое не сподобил.
Или вот пташкам малым помогал. Выпадет кто из гнезда, я на лету подхвачу и
обратно, мамаше перепуганной. Она-то вся в благодарностях, а я в сторонку тихо
так. Не слова мне нужны приветные. Что в словах... Дела! Дела, вот, что
главное! Дела ведут нас прямо в райские места. Ни дня без доброго дела. Тут
червячком поделюсь, там за птенцом пригляжу, здесь посоветую, как гнездо лучше
обустроить. Их ведь, гнезд, не считано по лесу-то. Думаю, и замечательно.
Шажок за шажком, а там, глянь, я уж в Заоблачной Стране. Заслужил!
- Странно, - хмыкнула Маруша. - Это поле вовсе не похоже на Заоблачную
Страну, а ты здесь. Почему?
- Происки неведомых сил, - ощерился кондор, а на надклювии обиженно
задрожал его дырчатый гребень. - Все задумывалось иначе. Я ничего не ждал так
яростно, как день своей смерти. Чего мне страшиться, если я знал, что моя
копилка с горкой наполнена добрыми делами. В мечтах я видел, как с небес
спускается повозка, которую тянет упряжь из тринадцати лебедей. А когда она
остановится, Великий Гоготун подвинется и освободит мне местечко справа от
себя. Вновь вознесется повозка на небеса, увозя нас в Заоблачную Страну.
- Я вижу, этого не случилось?
- Догадливая ты у нас, пташка верхнего уровня. Конечно, не случилось. Я
просто умер и оказался на этом самом месте. С тех пор здесь и живем.
- А ты хоть знаешь, какая она, Заоблачная Страна? - спросила Маруша, и
перед ее глазами снова всплыли яркие воспоминания зазеркальных картин.
- Это кто не знает? - взъерошился кондор. - Хоть воочию видеть не
довелось, но кой-какая литература имеется. Вот, журналец один припас, - и
левая лапа рывком выволокла из-под куста яркую, немного измятую страницу с
оторванным углом.
На лаковой картинке в сумраке переплетенных корней могучего дерева
ворочался, вырывался из невидимых цепей плененный Черный Змей, на помощь
которому спешили-извивались узорчатые гонцы. А на самой вершине волшебного
вяза словно живое пламя сверкало главное гнездо. Важно восседала там Матерь
Сва, била крылами по бокам, сияя светом, словно объятая голубым огнем. А рядом
с ней гордо выпрямился сорочонок, словно и не было позади ужасного, ломающего
душу полета. Старая легенда о птенце, возжелавшем спросить царственную птицу.
Вот только самих вопросов предания не сохранили.
Под картинкой непонятными каракулями бескрылых было исполнено несколько
строчек. Рядом плавная птичья каллиграфия поясняла смысл написанного.
- Я пришел на третьей заре! Что теперь? - спрашивал отважный птенец.
- Птицы и бескрылые теперь наравне. Боги птиц и боги бескрылых слились в
единое целое. Родился новый мир. Странный. Удивительный. Волшебный. Где птичьи
города плавно перетекают в многобашенные замки бескрылых. Где бескрылые
обретут как крылья, так и клетки. Оглянись, и ты увидишь его сам!
Поддавшись порыву, Маруша оглянулась. Лишь темная ночь, да переломанные,
наполовину засохшие кусты. Оставшиеся листики жалобно трепетали и готовились
распрощаться с жизнью в самое ближайшее время. На картинку смотреть было куда
завлекательнее.
Храбрый птенец и Матерь Сва вели нескончаемый разговор, а в корнях ярился
побежденный змеиный владыка. Но лучше всего получился малахитовый куст. Его
извилистые ветви будто бы выступали над поверхностью обложки. Магические
переливы от светлой зелени до черноты морских глубин казались живыми. И вдруг
Маруша, как и перед зеркальцем, поверила, что сможет прорваться сквозь
картинку, что это и есть та самая щель, предназначенная лишь для нее. Сложив
крылья, птичка кинулась вперед... и воткнулась во влажную, дурно пахнущую
землю.
- Э, э, - заорал кондор, боязливо пряча листок и закидывая его комьями
земли. - Нешто я не понимаю, но так-то зачем?
Маруша подняла на него взор, наполненный скорбью рыбы, выброшенной на
берег.
- Говорят, что Вирия за полем, - прошептала она, еще не в силах поверить,
что надо снова куда-то лететь.
- За этим-то? - мотнул головой кондор. - Не, на поле соваться я никому не
посоветую, а здесь хоть и тоскливо, но перебиваемся. Кровососущих в этих
местах никто не отменял, а, значит, мне всегда дадут, чем поживиться. Если
что, присоединяйся. Тут на всех хватит.
- Нет уж, спасибо, - отодвинулась птичка. - Мне пора лететь.
- Как знаешь, - нахохлился кондор. - Лети, лети. Куда еще прилетишь...
- С собой не зову, - фыркнула Маруша, поднимаясь в воздух.
- Да я и не навязываюсь, - отозвался с земли кондор.
Он разобиделся под завязку и грузно шибанул ни в чем не повинный куст,
обломав несколько сухих веток. Потом он застрял, и Маруша видела, как во тьме
нелепо трепыхаются белые перья крыльев и дергается пушистый воротничок.
Наконец, куст треснул особенно тяжко, и кондор исчез.

Вновь Маруша осталась одна. Луна уж заметно поднялась, а перед птичкой
лежало бесконечное поле. Ни единого кустика, ни единого колоска, ни единой
травиночки. Поле навевало тоску, словно каждый его сантиметр был пропитан
грустью и болью. Чувство направления снова отказало. Лети хоть во все стороны.
Для правильного пути нужен хотя бы один верный ориентир. Не желая дожидаться,
пока тупая апатия загонит сознание в туманную дрему, Маруша вознеслась над
полем. Призрачные стаи парили совсем неподалеку. Жалобно пел козодой. И
незримый его зов неразрывной нитью тянул за собой в последний полет.
Если Маруша сумеет вырваться из последнего полета, то на заре ее ждет
Вирия. Теперь было известно, каким станет мир, когда несущий весть прибывает
третьей зарей. Усталость постепенно смазывала воспоминания. Маруша не знала,
действительно ли видела она сквозь зеркальце зеленые просторы. И не могла
сказать, точно ли на картинке изобразили тот самый вяз. Но Вирия существовала,
как мечта, как следующая глава, как припев песни, куплет которой уже отзвучал.
Песни, которую и захочешь, да не забудешь.
Далекая страна. Там пронзают небо шпили башен белого замка. Там
запутываются в крепких ветвях желтые облака, а раскрывающиеся поутру лепестки
цветов являют многогранные алмазы. Там чистая озерная вода утоляет и жажду, и
голод. Там обладатели тяжелых клювов и цепких когтей не сцепляются в
бессмысленных поединках, а сражаются умными разговорами. Там кошки и коты,
крадучись, пробираются по лунным лучам через невидимые границы в тщетных
надеждах отведать мяса бессмертных, но гибнут, лишь только пересекают
запретную черту. Там, по тенистым чащам, ползут змеи, ведомые желанием победы,
но достается им лишь горечь поражений. А по вечерам, от черного до багряного
края небес, раскручиваются спирали странных облаков - серо-алые дороги,
приводящие на поляны вечной весны не птиц, но тех, кто тоже умеет летать. Там
голоса Сирина и Алконоста свиваются единой песней, на которой и держится весь
мир.
Сказочные видения помогали скрасить монотонность полета, пока Маруша не
углядела на темном пространстве поля точку, которая была чернее, чем все
вокруг. И ей вдруг безумно захотелось взглянуть на то, что прячется во мраке.
Пусть даже там ждет Тот, Кто Сидит На Качелях. Маруша найдет, что ему сказать.
Справа наплывала большущая призрачная стая. Еще несколько секунд и маленькая
птичка затеряется в ней навсегда.
Приникнув к земле в скользящем полете, Маруша устремилась к неизвестности.
Земля то трескалась, то лопалась глиняными пузырями. Вырастали из недр колючий
репей, жгучая крапива, красноглазый папоротник, остроклювый шиповник и
ярко-зеленые клинки жесткой могильной травы. Но раз за разом уворачивалась от
них Маруша и спешила к тому, что теперь казалось холмиком. Потому что когда у
тебя есть цель, все преграды и препятствия, все случайности и обстоятельства,
все обиды и неудачи наполовину теряют силу. Потому что теперь есть куда
лететь. А холмик вздыбился над землей человеческой фигурой в развевающемся
балахоне.
- Крииии, - жалобно проскрипело под складками разлохмаченной одежды.
"Качели! - ухнуло в груди Маруши. - Там скрываются качели".
Мигом все приготовленные слова вырвались из головы и расплескались по
холодным просторам Ночи Легостая, бесследно затерявшись в бороздах бескрайнего
поля. В голове поселилась неприятная пустота. Но Маруша не сворачивала. Она
летела вперед, словно маленький истребитель, отважно идущий на последний
таран. А когда фигура стала невыносимо высокой, Маруша злобно вцепилась во
вражеское плечо и почувствовала под излохмаченной тканью привычную плоть
дерева. Человека сделали из брусков и накинули на него негодный плащ,
превратив в самое обыкновенное...
- Пугало, - выдохнула Маруша облегченно и немного даже разочаровано. Эту
нелепую фигуру поставили здесь отпугивать птиц. Но посреди угнетающего своей
бесконечностью страшного поля, которое охраняли безмолвные сорняки и мертвые
стаи, пугало только согревало своей привычностью. Маруша сразу повеселела. Ей
вспомнилось...

Когда твои крылья не в силах поднять тебя над землей, мир огромен и
пугающ, потому что ты еще ни разу не видела его с высоты.
Ты знаешь, что мир бескраен, когда крылья возносят тебя над ним.
Но он бескрайнее в тысячи раз, когда надо пройти его ногами.
А ты не в силах просто идти, ты, подпрыгивая, несешься вперед на
негнущихся лапах, словно чувствуешь, что вот-вот этот длинный мир закончится,
а за ним начинается сказка. И ты должна успеть туда первой.
Глаза слезятся от переливчатой, волшебной, манящей синевы впереди. А
поотставшее солнце теплыми лучами указывает дорогу.
Но путь дальше закрыт.
Маленькие-маленькие птенчики из спутанной травы глядят на угрюмую
скособоченную фигуру.
- Ну, девочки, - шепчет Бренда. - Кто первый?
Сдавленное воркованье. Теперь уже никто не хочет быть первой. Это сейчас
чудище притаилось в неподвижности, а подлети, шевельнет деревянной лапищей,
сожмет угловатыми пальцами, да утащит в черную пасть безвозвратно. И останется
от тебя на память сломанный хохолок макушечных перышков.
- Я попробую, - кашляет Милица, вспархивает, но, не долетя и половины,
разворачивается и комком смятой бумаги падает обратно в кусты.
Птички смеются. Смех заглушает страх. Смеясь, забываешь, что должен
бояться.
Шум перьев. Небо, бросившееся навстречу. Ослепительный луч солнца, такого
большущего, что своим светом оно съедает страшную фигуру. А когда уродливая
голова вновь заслоняет огненный шар, то видишь, что страшиться нечего. Пара
сбитых друг с другом палок, дырявая кастрюля, да рваная одежка. А под
коготками неподвижное, давно уже неживое дерево. С этого сверкающего мига
пугало превращается в обыденность, становится ничуть не страшнее телеграфного
столба. С пугала можно гордо смотреть на подруг, прячущихся в кустах и
восхищенно перешептывающихся. Когда-нибудь каждая из них повторит твой подвиг.
Но сейчас только тебя греет солнце, только тебе дует ветер, только тобой
любуется весь необозримый мир.

- Крииии, - скрипнуло еще раз.
Маруша вздрогнула и очнулась, вновь оказавшись посреди поля, утонувшего в
Ночи Легостая. Пугало покосилось, чуть повернулось, а потом порыв ветра ударил
горшком об шест, и тот расколол древнюю посудину, шрапнелью черепков сбросив
птичку, не ожидавшую такого подвоха, в рытвину борозды.
- Испугалась? - раздался шепот сверху.
Следующий порыв ветра распахнул рванье на груди пугала, и Маруша увидела
туманного кота с голубыми глазами.
- А ты чего тут делаешь? - обозлилась Маруша, словно кот был виноват, что
ей пришлось так неловко приземлиться.
- Имеющий глаза, да увидит, - хмыкнул кот.
Маруша пригляделась. Лапы кота были прихвачены к шесту лиловыми
искрящимися проводами.
- Влип под завязку, - понимающе кивнула Маруша. - И долго висишь?
- Все время, пока ты спала, - непонятно ответил кот.
- Может, кого позвать? - птичка суматошно озиралась по сторонам.
- Бесполезно, - клыком кот прикусил губу. - Эти провода вряд ли кому
подвластны в Ночь Легостая. Ну, может быть, только тебе.
- Почему? - удивилась Маруша.
- Ты - живая, - ответил кот еще большей загадкой.
- И что я могу сделать?
- Проклевать провода, - кот заворочался, висение не доставляло ему
большого удовольствия. Если из крошечного серпика Луна выросла больше чем в
половину диска, лапы у него уже порядком затекли. А вдруг прошло столько
времени, что успело родиться и умереть несколько Лун.
- Ну не знаю, - коварно отвернулась птичка. - Вообще-то, мне надо спешить.
Вторую зарю я уже пропустила. Никогда на земле не наступит благословенное
царство птиц. Бескрылые останутся жить. Но мы встанем наравне с ними, если к
третьей заре я доберусь до Далекой Страны.
- Сначала тебе надо перебраться через поле, - улыбнулся кот, посверкивая
глазами. - Ты уже убедилась, что это не так-то просто.
- Но ты ведь знаешь, знаешь как?
- Я-то знаю, но что я могу в связанном состоянии.
- Ну, котик, ну объясни мне.
- А ты расклюй провода.
- Но на это уйдет уйма времени.
- Сколько б ты сейчас не сэкономила, его не хватит, чтобы пересечь поле до
третьей зари. Бескрылые говорят, что жизнь прожить - не поле перейти, да
только нынче все наоборот. Жизнь прожить проще простого, а вот оставить поле
позади никак не получается, не так ли, Летящая в Вирию?
- Уж я-то не собьюсь с пути, потому что чувствую направление.
- И куда оно тебя ведет?
- Туда! - стрелкой компаса клюв указал вдаль.
- Верно, - кивнул кот. - Но там горизонт. Как ты сумеешь залететь за
горизонт?
- Никто в здравом уме не отвечает на такие вопросы, - беседа начала
утомлять Марушу. В конце концов, есть цель и есть время, чтобы достичь этой
цели.
- Никто в здравом уме не отправляется в Далекую Страну, - заметил кот. -
Иначе все птицы давно переселились бы туда, не правда ли? Почему они
продолжают жить в лесах, полях и городах?
Такая сторона вопроса удивила Марушу. Почему, зная про Далекую Страну,
птицы остаются на привычных местах обитания? Да что птицы! Даже Шумелка-Мышь
пробивается к своему подвалу лишь после смерти. Остальные ее сородичи, зная
про подвал, полный сала, и усом не ведут. Им достаточно складов и свалок.
Неужели двери Вирии, как утверждал занудливый кондор, откроются не перед
всяким?
- Может, пока ты размышляешь над вопросом, расклюешь провода? - предложил
кот, шумно ворочаясь средь искрящихся лиловых линий. - Когда весь мир наполнен
бессмыслицей, не вязни в ней, растекаясь склизкими слезами. Делай хоть
что-нибудь, в чем видишь смысл. Даже если это дело не кажется осью, способной
развернуть вселенную.
Не став спорить, Маруша принялась за провода. Скользкая оболочка то и дело
норовила вывернуться, электрические искры грозно выпрыгивали из-под
разорванной изоляции и пытались больно ужалить. Но птичка не прекращала
работу, пока перекушенный провод мертвой змеей не сполз к основанию пугала.
Кот неловко грохнулся на бугорок, в который воткнули шест, перекатился с боку
на бок и принялся дергать затекшими лапами.
- Отличненько! - промурлыкал он. - Не следовало тебе забираться так
далеко, но сделанного не воротишь. Посмотри, куда нас занесло на сей раз.
- В поле, - вздохнула Маруша. - Разве ты сам не видишь, что кругом одно
лишь поле?
- Для тебя поле, - мяукнул кот, - потому что ты думаешь, что кругом поле.
Вот ты и видишь только его. Я же излазил здешние места довольно хорошо,
поэтому вполне могу увидеть нечто другое.
- И что же ты видишь?
- Ну, скажем, слева в небольшой низинке тянется Река Забвения.
- О, котик! Я позволю тебе позаботиться о нас! Если ты построишь плот, то
мы живо переберемся через поле! - обрадовалась Маруша. - Я слышала, что по
рекам сплавляются на плотах.
- Точно, - кивнул кот, предпринимающий неуверенные попытки подняться на
лапы. - Да только ее течение не в нашу сторону. А против течения мы с тобой не
потянем.
- Неужели так сложно?
- Посуди сама. Ведь забывать гораздо легче, чем вспоминать. Ты никогда
этого не замечала?
- Замечала, - смутилась Маруша, но тут же спохватилась. - А справа у нас
что?
- Лог Пересмешника, - пояснил кот. - Вот куда я не стану соваться по
доброй воле. К счастью, горизонт он не пересекает, что означает - в него лезть
нам не придется.
- А впереди?
- А впереди поле. И горизонт. Плохо дело.
Маруша посмотрела вдаль. Над горизонтом парил залитый огнями ледяной
дворец Симурга. На таком расстоянии бескрылым он казался обычной звездой.
Разве что яркой. Но острое зрение птицы различало четыре узкие угловые башни,
на крышах которых сидели ледяные орлы с крыльями, раскрытыми для атаки. Мерцал
заблудившийся свет звезд в широкой струе фонтана у главного входа. Искрами
синего света носились меж брызг маленькие птички с блестящим оперением. Далек
был дворец. Далек и недостижим. А Вирия находилась еще дальше.
- Любуемся, - то ли спросил, то ли ответил кот. - А ведь это неплохой
ориентир. Дворец находится точно над серединой поля. Видела бы ты, как
прекрасны горы под ним. Как сверкают миллионами блесток вершинные снега. Как
скользит по ущельям синее сияние, рожденное, когда лучи солнца и бледной
полуденной луны пронзают дворцовую крышу, выточенную из гигантского сапфира.
Но отсюда не то что до дворца, для пути до предгорий не хватит ночи. А на
рассвете мир снова станет обычным и пустым.
- Надо лететь, - решилась Маруша. - Скоро заря, и я не хочу больше терять
ни минуты.
- Ладно, - сказал кот. - Дай мне эту минуту. Возможно, за нее я придумаю
что-нибудь еще.

Созвездия птичьего мира выступили на синем бархате особенно ярко. Прочие
потускнели или норовили схитрить. Так Скорпион обернулся Фениксом. Каждая его
звезда источала сияние невероятной мощи, словно сама себе разжигала пламя, в
котором предстоит сгореть и возродиться.
Серебряной стрелой слетела с неба призрачная цапля, ткнулась острым клювом
в борозду, растеклась пупырчатой массой и тут же исчезла, воспарив обратно к
небесам сизыми клубами дыма. А стая законопослушных аистов гнала над вывертами
рыжей глины свободнолюбовную самку. Сотня багровых лап рвала ее испачканные
грязью крылья. Полсотни клювов, забрызганных кровью, выклевывали молодую душу
крохотными кусочками.
- Страшно? - спросил кот, глядя на небо, по которому беспорядочно метались
мертвые стаи.
- Скажи еще, что сам не боишься? - огрызнулась птичка.
- Боюсь, - признался кот. - Если б не ты, я бы давно удрал. Признаюсь, что
вообще не показываю сюда носа во время птичьих ночей. Пернатые не любят кошек
не только в Заоблачной Стране. Представь-ка, во что превратят меня тысячи
когтищ, да острых клювов.
Маруша представила, и ее передернуло от отвращения. Она тут же попыталась
выкинуть из головы ужасное видение.
- Раньше в Ночь Легостая птицам дарили свободу выбора. Они могли лететь в
любую страну, невзирая на инстинкты и обстоятельства. Теперь же небом
завладели мертвецы и призраки. Серебряный Птенец должен положить конец царству
Сидящего На Качелях. Кстати, ты его уже видела? Того, Кто Сидит На Качелях?
- Не знаю, - мотнула головой Маруша, вспомнив огненный взгляд под бетонной
плитой. - И да, и нет. Может быть, видела, а может, мне только причудилось.
Откуда мне знать, где заканчивается явь и начинается сонное королевство, в
котором бродят дремы и видения?
- Иногда видениям мы верим гораздо охотнее, чем правде, - кивнул кот. -
Пусть даже и страшимся их больше жизни.
Лик Луны посветлел, и ожили тени. Тысячи из них распростерлись по земле.
Сотни оторвались от влажной почвы и взметнулись к стаям призраков черными
комками. И наполнились силой, и заметались, словно подбитые, но не сдающиеся
птицы.
С небес к ним навстречу потянулись тени иные. Бледные, полупрозрачные,
наполненные лунным сиянием. Они превращались в смутные фигуры мифических птиц.
Птиц-воителей, птиц-пожирателей падали, птиц-истребителей. Над призрачными
стаями навис громадный орел. Грозовой тучей он медленно выплывал из-за
горизонта. Постепенно его распростертые крылья заполнили почти полнеба. При
взгляде на гигантское облако Маруша почувствовала себя маленьким потерявшимся
птенцом, навстречу которому несется горячее дыхание торнадо.
Суматошно звеня, из Лога Пересмешника вылетела странная конструкция,
собранная из согнутых полукругом железных прутьев, сходившихся в одну точку,
украшенную толстым кольцом. Дно представляло собой фанерный круг. Дребезжала
незапертая дверца, хлопая по прутьям. За прутьями ворочалась бледная масса,
издающая нечленораздельный гогот, писк и клокотанье.
- Прорвемся! - радостно мяукнул кот. - Нам повезло! Через поле мы
перелетим на Клетке Безумцев, - и коготок, наполненный розовым сиянием, указал
сквозь прутья.
- Что это? - испугалась Маруша.
- Это настолько неправильные птицы, что даже мертвые сородичи предпочитают
заключить их в клетку, чтобы они не портили общий праздник.
- Гляди! Клетка-то не заперта!
- Нет надобности. Безумцы настолько гордятся своим заточением, что ни один
из них не согласится покинуть клетку добровольно.
- По-моему, это не сильно подходящая компания... - начала Маруша.
Кот не ответил. Он раскрыл пасть, бережно ухватил Марушу клыками и сиганул
вверх, умудрившись запрыгнуть в небольшое оконце как раз в тот момент, когда
дверца приоткрылась.
Маруша почти оглохла от злобного рева и щелканья клювов, выражавшего
крайнюю степень беспощадности.
- Ты посмел появиться перед птицами? Ты, рваный котяра! Ты, жадюга,
умертвивший маленькую красотку.
Кот быстро выронил Марушу на забрызганный объедками пол, где с остатками
еды перемешались разнокалиберные перья.
- Ну не безумство ли это? - улыбнулся он. - Почти что самое грандиозное из
безумств.
- А какое ты назовешь самым грандиозным? - сквозь смесь щебетания и ора
прорезалось раздраженное карканье.
- Отпустить уже пойманную птичку! - кот улыбнулся еще шире. Блеснули
клыки, но разъяренные птицы не обратили на опасность ни малейшего внимания.
Клетка совершила очередной скачок. Марушу сорвало с пола и швырнуло в
стаю.
- Не бойся, птичка, - проворковал скворец со щербатым клювом. - Мы не
дадим тебя коту. Знаешь что, пожалуй, мы заклюем тебя сами. Согласись, это
гораздо почетнее, чем угодить коту на обед.
- На ужин! На поздний ужин! - поправил зеленый попугай с мутными глазами.
- Горрраздо, горрраздо почетнее, - перебила его ворона, глаза которой
бешено вращались.
Следующий прыжок разлучил Марушу со стаей и вернул ее пушистому спутнику.
Она вцепилась лапками в невесомую шерсть и зажмурила глаза от страха.
- Немедленно верни, верни, - разразилось руганью птичье многоголосье.
Кот и ухом не повел. Напротив, из его груди донеслось довольнехонькое
урчанье, словно он отлеживал бока на теплом и мягком диване, а не скакал в
клетке, набитой безумными птицами, через поле, накрытое тенью огромного
злобного орла.
- Сидите, сидите, не вставайте, - ласково разрешил он, словно директор
школы, неожиданно заглянувший на открытый урок.
- Тогда пшел назад, - рявкнул глазастый филин, затем его голос
размягчился, заставив буквы запинаться друг об друга. - Не видишь, братан,
мероприня... приятие у нас.
- Гляжу, давно уж принимаете, - уважительно кивнул кот в сторону горы
всяческих пищевых отбросов, откуда торчал лысый крысиный хвост. - Примите-ка и
от меня предоплатой.
Кот надул щеки и внезапно выплюнул в общую кучу двенадцать немного
изжеванных кусочков копченой колбасы.
- О! - обрадовался филин. - Это наш котяра. Так будем считать его
специально приглашенной звездой.
Толпа радостно взвыла и расступилась. Кот солидно прошелся до прутьев и
лениво развалился на моментально освобожденном месте. Маруша не отставала от
него ни на шаг. Она изящно присела на распушенный мех кошачьего хвоста и
горделиво оглядела странное сборище. Ну что, пустоглазые, поняли, с КЕМ я сюда
явилась? То-то же!
- Пра-адолжим на-аш творческий вечер, - в центре, как из шляпы фокусника,
возникла Птица-Секретарь. - Га-арят свечи, звучит тихая музычка, а-а в душах
наших сла-агаются стихи. Та-ак почему бы не выплеснуть их звездными брызгами в
пра-ахладу ночи, отданной нам с изна-ачалья.
- Свечи? - удивилась Маруша, поворачивая голову из стороны в сторону.
- Эй, за пятым столиком, - грозно щелкнул клювом Пятнистый Лунь, видимо
исполняющий здесь роль вышибалы, - еще слово, и вы мухами вылетите отсюда.
- Но я не вижу никаких свечей, - пожаловалась птичка. - Не говоря уже о
столике.
- Да-а как же, - Птица-Секретарь просеменила к Маруше и обвела крылом
дугу. - Здесь, в интимном полумраке, и са-абирается наше э-элитарное
Литературное Ка-афе. Здесь мы на-асыщаемся, ка-ак физически, - она отправила в
глотку одно из колбасных колечек, - та-ак и духовно. Па-асматрите па-а
старанам. Ка-анделябры, ка-анечно, не фа-антан, но в а-абычной а-антикварке
та-аких не сыскать. А-а скатерти? А-абратите внимание! Чистый ба-архат! Но это
все меркнет перед тем, что плещется ручьем чистоты из на-аших, переполненных
стра-аданием душ. А-адна из ка-аторых сейчас приа-аткроет нам сва-аю
а-автабиа-аграфию. Кто у нас следующим?

- Теперь я, - раскатилось по клетке сумрачным эхом.
Вперед выступила вовсе несуразная птица. С тела беркута тянулись к верхним
прутьям семь извилистых розовых шей, покрытых редким белесым опереньем. Шесть
голов трещали "Теперь я!", одна другой громче, и лишь седьмая задумчиво
примолкла.
- Симаргл Великолепный, - возвестил ведущий. - Сегодня он выступает под
псевдонимом "Семиглав"!
- На этот раз моя очередь, - с противным клекотом высунулась вперед
четвертая голова чудика. - Ночи Легостая и той, которая меня в нее привела,
посвящается.

Птичкой средь трав. Вольной пташкой до встречи с тобой
Жил я, но сладкой мечтой заманила в небесную высь.
Ты показала, насколько прекрасен воздушный прибой.
А к небесам не притронуться, но хоть меня ты коснись.

Ты говорила, жизнь нам дана, чтобы выпить до дна,
И обещала, что вместе печали прогоним мы прочь,
Но не сказала, какая из мрака соткется цена.
Счастье лишь днем, а за солнцем прячется ночь.

В небо вонзает гнилые клыки частокол.
Черные дыры пробиты, где раньше сверкала звезда.
Мертвенной вязью могильный звенит колокол.
Ночь наступила, и в гнездышко лезет беда.

Я заслоню твою грудь миллионами алых сердец,
Жарким дыханием я растоплю глыбу льда.
А когда плоть разорвет деревянный зубец,
Кину к тебе взор любви, но встретит меня пустота.

Я заплатил, все закрыты пути мне к земле.
Лет миллионы прошли, и еще миллионы мне ждать.
Лентой тумана, тянущейся в утренней мгле,
Вижу, как крылья чужие ты учишь летать.

- Семь голов и все тупые, - проворчала Маруша. - А тебе как?
- А? Что? - раскрыл глаза кот. - Ты о чем?
- Да о стихах же!
- О стихах? - удивился кот. - Ты еще и стихи... А! О стихах! Да я их не
слушаю. Моя цель - перебраться через поле, и никакие стихи мне в этом не
помешают.
- Ну что же, - вступил распорядитель. - Стихи не лишены цинизма. Отметим
ва-ампирские а-атгалосочки. Однако ра-азмер не выдержан. Па-авествование
смято, не всегда свя-азано. Общий итог, сла-абавато.
- Учтем, - пробормотала четвертая голова.
- По сторонам, по сторонам смотри, - шипела пятая, склоняясь к первой.
- Зачем? - недоумевала та.
- Запоминай, кто кривится, - поясняла пятая. - Тех из списка приглашенных
на завтрашний междусобойчик вычеркиваем.
Вторая, третья и шестая слаженно кивнули и перископами завращались по
кругу. Седьмая голова продолжала хранить королевское спокойствие. Потом она
задумчиво уставилась вниз, молнией метнулось крыло, загребая далеко не
маленькую часть разбросанного по полу угощения. Птицы подняли гвалт, но тут же
утихли, надеясь наверстать свое на завтрашнем пиршестве.

- Па-амалчим, - Птица-Секретарь вернулась к обязанностям распорядителя. -
На-а очереди ма-аладые та-аланты.
В середину круга вылез вороненок в громадной кепке. Клетку продолжало
немилосердно сотрясать. Вороненок то и дело переставлял свои худющие лапки. Со
стороны казалось, что он танцует.
- Народные лэгэнды! - возвестил вороненок и многозначительно подмигнул.
Из глубины птичьей толпы вежливо похлопали. Вороненок принял важную позу,
не переставая семенить ногами, поглядел в зенит на птицу, сотканную из
грозовых туч, и начал:

На гора сыдит Арол
И клует свая нага.
Кров бэжит, а он нэ видит.
От какой суровый птыц!
А?

- Ста-арье, - прохрипел распорядитель. - Нам бы свежачка. А легенды
па-аслушаем, когда са-аберемся на-а кладбище.
Подушками звериных лап вороненка ухватила странная птица с двумя головами.
- Позорррррр, - прорычала собачья голова.
- Плагиат-т-т-т, - заклекотала птичья.
- Вон из нашей клетки, - единогласно взвыла толпа.
Собакоптица наотмашь ударила обескураженного вороненка. Тот черной ракетой
вырвался в проем и тут же остался далеко позади, затерявшись в бороздах
бескрайнего поля.
- Как видишь, у них тут весьма строго, - прошептал кот. - Пускай мне
оборвут оба уха, это все лучше, чем выпасть из клетки в месте, откуда не
знаешь как выбраться. Так что, Летящая к Вирии, остерегаю всеми птичьими
богами, не сделай ошибки.
Радостное оживление мигом исчезло, когда на всеобщее обозрение выбралась
следующая птица. Хватало одного взгляда, чтобы захотелось склониться в тихом
трепете перед ее статным телом. Глыба! Монолит! Глаза, как два глобуса. А
сжатые по бокам крылья, расправившись, выбросили бы из клетки всю толпу.
Непонятно, как такая громадина забралась сюда, если во входное отверстие едва
протиснулся кот, не достававший птице-гиганту и до половины лапы. Или
действительно, не было никакой клетки, а было Литературное Кафе для творчески
одаренных птиц. Или для тех, кто считал себя ими.
- Ува-ажительно скла-аняем голову перед Ва-ами, Мать-Хищна-Птица.
Внима-аем. Беза-атрывно! Ждем ка-аждой строчки, ка-аждой трели.
Все тут же склонили голову. Уважение птица вызывала. Особенно массивный
клюв. Маруше донельзя не хотелось хоть в чем-то провиниться перед внушающей
такое почтение поэтессой. Она не смела поднять взор, пока звучал грудной голос
с нежной хрипотцой.

Раскидаю клювом я колоду карт,
Отыщу четырех королей.
Повторяется вечный расклад,
Пусть всплакну я, меня не жалей.

Только трое упали на стол.
Как и прежде, последнего нет.
Повторяется вечный прикол,
Рвется в масть малолетний валет.

Разорву я вальта пополам.
Королем обернется, уйдет,
Когда будет из меня старый хлам,
Ну а перед ним новый взлет.

Положу тех троих в общий круг.
Что с сердечком улыбчив и мил.
Только бабы вьются вокруг.
Отвернешься, и вмиг он уплыл.

Тот, что красный упертый квадрат,
Ничего не видит кроме себя.
Хоть пригож он и очень богат,
Что богатство, коль жить не любя.

Пикой колет меня черный взгляд,
Цепко ловит ледяная рука.
Птичке-куколке тоже он рад...
Увернусь и стрелой в облака.

Раскидаю клювом я еще разок.
Снова буду искать королей.
За каким горизонтом мирок,
Где четвертый, что всех мне милей?

- Ну как, девочка, ты в восторге? - Мать-Хищна-Птица подскочила к Маруше.
Вблизи оказалось, что клюв чудовища был выкован из железа. Длинный, порядком
издерганный хвост волочился по грязному полу, расшвыривая по сторонам остатки
пиршества.
Маруша испуганно отступила на шаг. Птица выгнула шею и, опустив голову,
заглянула Маруше в глаза.
- Можешь не спешить. Подумай и ответь ПРАВИЛЬНО, - в ее голосе
перемешались металл и кружева. - Иначе, девочка, я заберу твою незрелую душу,
пронесу через пекло и подвешу на ветке ели, пока не придет срок. Всякому овощу
свое время. А как дозреешь, верну обратно. Ты предпочитаешь висеть ближе к
земле или у самой верхушки? Рекомендую где-нибудь посередке, там духи гложут
не так свирепо.
Маруша отвела взор, но тут заметила громадные загнутые когти. Такие, если
ухватят, уж не вывернешься.
- Потеряла дар речи от смущения, - бойко отрапортовал не растерявшийся
кот. - Я вот о чем, милочка, - тут же подмигнул он громаде, - загляните
как-нибудь к нам, котам. Я там кое-кого знаю... Ну, Вы понимаете... Из тех,
кто издает дамские сборнички. Один из них как-то показывал мне прелестную
книжицу. Угадаете, чьи пламенные строчки я обнаружил, листая страницы?
Волна холодного ужаса, сверлившая Марушу, внезапно рассеялась. Страшная
птица улыбалась.
- Легко, - ласково кивнула она. - Мне уже приходилось печататься у котов.
Заменишь в строчках клюв теплыми ушками, а перышки розовыми подушечками лап,
сунешь в конверт фотографию милой киски, а воображение тут же дорисовывает,
что это я и есть. Ты не поверишь, мальчишечка, никто из них так и не
догадался, что я - птаха.

Удивительно легкой для такой массы походкой Мать-Хищна-Птица удалилась.
Вытянув шею, Маруша вглядывалась в странное сборище.
- Нет ли здесь Того, Кто Сидит На Качелях? - шепотом спросила она.
- Вряд ли, - склонил голову кот. - Ты ведь еще не сворачивала.
- Ну и что?
- А то, что он подстерегает на поворотах. Если ты беззаботно следуешь
своей судьбе, не в силах выбраться из колеи, никто и не обратит на тебя
внимания. Другое дело, когда ты желаешь переменить судьбу. Ты вылезаешь из
колеи, поражаешься огромному количеству открывшихся путей, а потом замечаешь
нечто такое, с чем очень не хотелось встречаться. После ты или бухаешься
обратно на проторенную дорогу и забываешь про увиденное, или идешь навстречу
своим страхам. И никто не знает, чем закончится эта встреча. Одни весьма
могущественные силы весьма не любят, когда кто-то сползает с изначально
заданного пути без их ведома, а другие ловко этим пользуются. Эй, о чем ты
сейчас думаешь?
Кот заметил, что Маруша отстраненно уставилась сквозь прутья.
- Я думаю, у Дайаны не было бы ни одного шанса добраться до Заоблачной
Страны, - хмыкнула Маруша. - Она такая закомплексованная.
- Кто такая Дайана? - поразился кот.
- Да так, вряд ли она тебе известна, - заметила Маруша и решила вернуться
в Литературное Кафе. - Ты-то сам поворачивал хоть разок?
- Конечно!
- И видел Того, Кто сидит На Качелях.
- Нет, то были иные повороты и другие встречи. Я странствую ночами и
никогда не гоняюсь за зарей. Думаю, что Тот, Кто Сидит На Качелях, ждет твоего
поворота. Хотя, если судьба маленькой птички прямиком упирается в зарю, тебе
вовсе нечего бояться.
- Еще бы знать, - чуть слышно проворчала Маруша, - куда упирается моя
судьба...
А в центре клетки стояла мифическая птица Киннара, чей взгляд так похож на
взгляд человека, которому не хочется заглядывать в глаза никогда. Если бы
ветер не дул так немилосердно, Маруша непременно назвала бы голос Киннары
магической мелодией.

И сказали птичке
Вырастай большой,
После по привычке
Имя нарекли.
Назвали ту птаху
Утренней Звездой.
Голову на плаху,
Перышки в пыли.

Объяснили пташке
В самый первый день:
Вредные замашки
По ночам свистеть.
Лишь под теплым светом,
Где не властна тень,
С пламенным приветом
Надо песни петь.

Быстро погостили
И к себе домой,
Лишь не научили,
Горе - не беда,
Как пролезть в оконце
Утренней порой,
За которым солнце,
Видно, не судьба.

Что-то вещал распорядитель. Маруша не разобрала ни слова. Она вслушивалась
в разговоры птиц. Те нахваливали угощение, восхищались изысканностью интерьера
и мягкостью ковров, лили слезы, умиляясь дрожащим язычкам пламени. Маруше
стало казаться, что вокруг и в самом деле темные стены, а столики, ковры и
канделябры просто подшучивают над ней, уворачиваясь от мятущегося взора.
Предметы мебели издевались над Марушей, оставляя ее в уродливой клетке, и
одновременно являли благосклонность для всех остальных птиц. Прищурив глаза,
она видела и свой столик. И узкий высокий бокал, наполненный тягучей
маслянистой зеленоватой жидкостью, в которой пульсировали сиреневые искры. А
кот становился седоусым господином в черном костюме и длинном цилиндре. Пальцы
правой руки сжимали белый листок газеты, заголовок которой светился странными
иероглифами. Но стоило раскрыть глаза, как клетка вновь оборачивалась клеткой,
а почтенный господин превращался в кота, сотканного из серого тумана.
А потом глаза прищуривались вновь, и перед прутьями возникало туманное
зеркало. Но не Вирия представала взору Маруши, а она сама, только взрослая и
суровая. В одеянии белоснежных перьев. С хохолком, отливавшим всеми цветами
радуги. С блестящим перламутром, окаймляющим крылья. А между перьями щекотно
переползали крохотные золотистые звездочки. И, глядя на столь привлекательный
портрет, Маруше хотелось чего-то необычного. Прямо сию секунду.
- Эй, Котик, - томно простонала Маруша. - Может совершим что-нибудь дикое?
Давай, выкинем всех этих противных птиц из клетки и полетим дальше только
вдвоем?
Кот тревожно посмотрел на Марушу.
- Я слишком засиделась в маленьких птичках, - ответила она на безмолвный
вопрос. - Мне срочно надо взбодриться.
- Эй, - прошептал кот, - ты помнишь, что сидишь не у себя в гнездышке?
- Почему ты так разговариваешь со мной? - обиженно нахохлилась Маруша. -
Ты решил покинуть клетку вместе с другой птичкой, а? Я так и знала. Вы, коты,
всегда смываетесь в самый неподходящий момент! А меня пусть рвет в клочья эта
дикая банда.
- Ты смотришь в туманные зеркала, Летящая в Вирию? - тревога в глазах кота
сменилась грустным участием. - Не верь отражениям. Они всего лишь картинка,
которую придумала ты сама.
- А ты! - вскричала Маруша, и птицы недовольно зашипели, - если ты знаешь
про туманные зеркала, - она продолжила шепотом, - ты ведь видишь то же, что и
я?
- Поверишь, Летящая в Вирию, - встречным вопросом ответил кот, - если я
скажу, что меня вообще здесь нет?
- А где же ты? - опешила Маруша.
Вокруг кота проступило бледное сияние, и на какой-то миг Маруша увидела,
что кот сидит на беломраморной лестнице с толстенными столбами перил,
сложенными из каменных кубов. Лестница уводила в сумрачный зал, где одна за
другой вырастали шеренги колонн, устремившихся к невероятно высокому потолку.
- Просто там очень холодно, - печально прошептал кот. - Даже для меня. Вот
я и переношусь сюда, хотя на самом деле сижу там. Кто знает, может, и ты
летишь в Далекую Страну, одновременно оставаясь в своем гнездышке.
- Теперь а-а гнездышке, - подхватил юркнувший мимо распорядитель. - Итак,
па-а мнагачисленным просьбам публики на-аше бесспорное светило са-а сваими
ра-азмышлениями на-а вышеа-азначенную тему. Ска-апа Луна-аликая и
Звездопа-адобная.
Звезда звездой, но красавицей птица явно не была. Маруша предпочла навек
остаться бы воробьем, только б не превратиться в этакую уродину. Голос птицы
оказался надтреснутым печалью.

Что в гнездышке моем?
Поймешь ли ты?..
Три нотки, что всегда поем,
Да из бумаги рваные цветы.

Костяшка знаком "Пусто-Пусто",
Да куколки стеклянный глаз,
Сорочьих перышек негусто
И в трубку свернутый крысиный лаз.

Затем дырявая кастрюля
И отголоском серебра
Лежит расплющенная пуля.
Как видишь, много всякого добра.

Стилет, рассыпанные бусы,
Глас чайки, что кричит, скорбя...
Ты говоришь - здесь только мусор?
Но он - лишь отражение тебя.

Скопа закончила выступление и взглядом, наполненным тяжелой тревогой,
оглядела толпу. Шепотки и чириканье мигом смолкли. Птица ухватила с пола
весьма приличный кусок, и снова никто не заспорил.
- Па-аблагодарим... э... нашу зна-аменитую па-аэтессу, - смущенно
высказался ведущий. - И если никто не хочет высказаться, перейдем к следующему
пра-аизведению.
- Почему все молчат? - зашептала в кошачье ухо Маруша.
- Скажи, попробуй, - шепотом ответил кот. - Всем известно, что когти скопы
под завязку начинены ядом. Чуть что, оцарапает или, еще хуже, вцепится. Убить
не убьет, но жечь будет лет сто, не меньше.
- Ты как-то странно смотришь на эту птицу, - разъяренно распушила перья
Маруша. - Она тебе нравится, да?!
- Нет! - рот кота недовольно скривился. - Мне никто не нравится.
- Даже я? - удивилась Маруша. - С каких это пор?
- С тех пор, как ты взлетела на очередной виток спирали. Не могу сказать,
что это был хороший выбор.
- Ну вот, началось, - разворчалась Маруша. - Ты все время пытаешься
отвертеться.
Зловещая тень закрыла препирающуюся парочку. Пятнистый Лунь, нависший над
котом и недовольной птичкой, многозначительно вращал глазами. Маруша вдруг
догадалась, что лучше немного помолчать.
Гвалт птиц становился привычным. Ветер потеплел и перестал оглушительно
насвистывать, словно смирился, что здесь в него никто не верит.

- Подожди, - прошептала Маруша. - Я не пойму. Внешний облик птиц совсем не
похож на строчки, которые они читают.
- Верно, - кивнул кот. - Ты когда-нибудь слышала о птицах-поэтах? Ведь
нет? Если певцы из них преотличнейшие, то стихотворцы весьма... В общем, птицы
заточены для стихов, как коты для затяжных заплывов. Даже безумцы не могут
сочинить ни строчки, однако они слышат голоса поэтов, что умерли, но не
досказали когда-то начатое.
- Тогда почему слава достается не поэтам, а птицам?
- Помнишь вороненка? Его выкинули за плагиат. Чтобы не оказаться на его
месте, птицам приходится накладывать на услышанный размер свои собственные
слова. Бывает, что в процессе размер искажается и появляется что-то свое. Но
суть, заложенная мертвыми поэтами, теряется безвозвратно. Сохраняется разве
что настрой.
- Котик, - хитро прищурилась Маруша. - Как насчет тоста в мою честь?
Призрачный кот поперхнулся и замолк. Не дождавшаяся теплых слов Маруша
попробовала сжать лапой воображаемый бокал. Отчасти ей это удалось. Отчасти,
так как то, что казалось бокалом, трепыхалось и недовольно попискивало.
За разговором, из которого все равно ничего не прояснилось, птичка не
заметила, как на сцене опять кто-то появился. Существо это обладало
человеческим лицом, двумя огромными бычьими рогами, ослиными ушами, пышной
львиной гривой, женской грудью и крыльями летучей мыши. Диковинная птица была
не слишком велика, но ненависти в ней чувствовалось на дюжину тарантулов. Она
медленно вползла в круг на двух толстых коротких лапах, вооруженных пятью
когтями. В довершении ко всему один хвост у нее был неотличим от змеиного, а
другой - от скорпионьего. Нижнюю часть тела покрывала мутно-бронзовая чешуя,
верхнюю - шерсть, свалявшаяся неприятными комками.
- Гарпия де Фагуа фон Хигле, - отрывисто объявил ведущий и, поймав злобный
взгляд новоприбывшей, торопливо добавил. - Не путать с Гарпией
Древнегреческой.
Первую строчку каждой части Гарпия читала каким-то неестественным,
бесстрастным голосочком. Далее следовал яростный напор безудержных эмоций, а
две последние строчки ложились тихим успокаивающим одеялом. И все повторялось.

День придет, а вместе с ним...

Сухая колкая пыль,
Обиды жаркая быль,
И сто скворечников в ряд,
Да из рогатки снаряд,
А рядом иглы кустов,
Обломки черных мостов,
А в луже нефти развод,
И на двери новый код.

Недели строятся в взвод
И так опять круглый год.

А за днем настанет ночь...

Запорошивши глаза,
Слезы соленой роса,
Да церкви старой погост,
Полуобгрызенный хвост.
По борозде понесло
Оторванное крыло,
Из-под опущенных век
За нами зрит человек,

А месяц пал в устье рек
И так опять целый век.

А за ночью ходит смерть...

Сверкнет луною коса,
Зажмурятся небеса,
Воткнется в глаз острый нож,
Промолвят боги - Ну, что ж...
Твой бастион снова взят,
Вершится скорбный обряд.
Лишенный права сказать
И снова вставить глаза

Донизу рви тормоза,
Чтоб обернуться назад.
Ведь сам себе ты пилот,
Без остановки вперед
Ведущий свой самолет
Сквозь бесконечный полет...

- Что-то зна-акомый ра-азмерчик, - ухмыльнулся распорядитель. - После кого
носим?
- Это перепевка! - запротестовала Гарпия.
- Принято, - кивнул распорядитель, не упуская из виду бьющий по полу
скорпионий хвост.
- В этих стихах я не вижу никакого смысла, - пожаловалась Маруша
призрачному коту.
- Голоса мертвых поэтов звучат, чтобы в их строчках ты отыскала себя. Ведь
все осмысленное в нас - не более чем яичная скорлупа, скрепляющее нечто
мятущееся и неопределенное. Разбей скорлупу, и оно растечется бесформенной
противной слизью, - в голосе кота плескалась тревожная обида. - Но ты-то
знаешь, что из слизи могла родиться птица. Неумелые руки грубо и не вовремя
разбивают чужую скорлупу, а потом, брезгливо отворачиваясь от кляксы, не
преминут заметить, что ничего другого и не ожидали увидеть.
- Эй, да ты не котик, а сорока на базаре. Трещишь без умолку. Я ведь
спросила, что если хочется увидеть именно смысл?
- Для того чтобы его увидеть, просто взгляни на луну, на облака, на
деревья, на стаю волков, бегущую по ночному лесу, на медведя, подбирающегося к
дуплу, где спрятан мед, на белый след самолета, даже на того, кто стоит рядом
и смотрит в ту же сторону, что и ты. Если и тогда не увидишь никакого смысла,
значит, твои глаза еще не раскрылись, чтобы видеть.

- Тишшшше, - зашипели на парочку со всех сторон, и кот смущенно смолк.
- Объяви меня, дорогуша, - в центр выпорхнула Ракшаса, выставившая напоказ
свою порочную красоту. - Нет, не надо, - воскликнула она через секунду. -
Пускай сегодня я останусь для всех прекрасной незнакомкой.
Ведущий только кашлянул и отступил в общий ряд.

Крошка, крошка, дай любви!
Чувства нежные свои!
Ты отдай ему все тело,
Если тело надоело!..

- Все! - резко прервал распорядитель, выкинув вперед крыло с
растопыренными перьями. - Что-то ты мне ва-араненка на-апомнила. То ли па-а
стилю. То ли па-а манерам. То ли па-атому, что это мы уже слышали.
- У меня совсем другое! - возмутилась Ракшаса. - Он легенды народные, а
я...
- А ты песни народные, - кашлянул Пятнистый Лунь, - вот и отправляйся-ка
ты к народу! - и мощнейшим пинком Ракшаса была выброшена на свободу.
- Па-а труду и на-аграда, - раскланялся распорядитель. - Пусть
па-аизгаляется в другом месте. На-арод это любит.
В центр выпрыгнули две утки с красно-зеленым оперением, прижавшиеся друг к
другу боками. От обычных уток их отличало отсутствие одной ноги, одного крыла
и одного глаза. Неудивительно, что они не могли существовать друг без друга.
- Наши па-астаянные гости, семья Бии Няо, - представил ведущий неразлучную
пару. - Ка-ак абычно, любовная лирика на-а два голоса.
Утки слаженно кивнули. А когда начали, то удивительное переплетение не
отстающих ни на мгновение друг от друга мужского и женского голосов порождало
всепоглощающее чувство горькой печали.

За гранью мира алая заря,
Откуда смотрят миллионы глаз.
В них холод, словно ночи февраля.
И каждый взгляд, как смертоносный газ.

А мы отсюда, тихо, из ночи.
Глядим, точа клювы и коготки.
Когда к багряной дверце подберем ключи,
Они отпустят наши поводки.

Они отступят в раскаленный жар,
В огонь Светила, что спасало их.
А мы чернильной ночью заклюем пожар.
Хорошим - гвозди! Звезды для плохих!

Они живут в счастливейшем из мест,
А мы пока в бездонном море тьмы.
И чтоб их жизнь не раскорячил крест,
Нам приготовят телеграфные столбы.

Им - солнце, чистый воздух, даль.
Нам - звезды, как кусочек янтаря.
Разрежет жизнь на радость и печаль
Граница мира - алая заря.

- Ну, - пожала плечами Маруша. - И где тут любовь? Скотобойство одно. По
мне на любовную лирику больше то, про карты, смахивает.
- Ты упустила главное, - заметил кот. - Местоимение "Мы".
- Причем тут оно?
- А ведь любовь - это не "ты" и "я". И даже не "без тебя весь мир померк".
Первая стадия любви - завоевание. Когда две личности ищут что-то общее. Но вот
завоевание свершилось. Что дальше? - кот сделал паузу, словно решил сначала
сам ответить на заданный вопрос. - Для многих - привыкание, когда общество
видит "мы", но на деле все глубже чувствуешь "ты" и "я". И только горстка
счастливчиков, для которых "мы" продолжает звучать, идут дальше, - кошачьи
глаза теперь казались кусочками лазоревого неба, которое прорвалось сквозь
серость осенней грусти. - Им всегда в одном направлении, какие бы преграды не
возникали на пути. Это и есть настоящая любовь. Все остальное - отмазки, да
оправдание собственных слабостей.
Маруша недоверчиво хмыкнула. Вот ведь, моралиста принесло на ее голову.
Нет, если бы стихи про любовь довелось сочинять ей...
- Глянь чуть влево, - зашептал кот, посмотрев мимо Маруши. Птичка
незаметно скосила взгляд, рассматривая соседку. Да, той было чем гордиться.
Змеиная шея позволяла просунуть голову в труднодоступные места. Рыбий хвост
неласково шлепал по бокам тех, кто ненароком осмелился прислониться к спине,
объятой черепашьим панцирем. И только клюв подкачал, поскольку выглядел так,
словно его позаимствовали от самой обычной курицы.
- Птица Хоо, - пояснил кот.
- Она тоже будет выступать?
- Нет, - фыркнул кот. - Но ее появление всегда служит счастливым
предзнаменованием. Не пойму только, за что ее упекли в клетку. Однако, готов
поспорить, призрачные стаи через час-другой опомнятся и выволокут эту особу
обратно. Я еще не встречал никого суевернее мертвых птиц.
- Чего пялишься, ты, чудо в перьях? - нелюбезно пророкотала птица, несущая
счастливое предзнаменование. - Шагай отсюда, пока лапы целы.
И Маруша на всякий случай спряталась за своего пушистого спутника.

- За что они так не любят день? - прошептала маленькая птичка. - За что
ненавидят зарю?
- Видишь ли, - коготок задумчиво царапнул пол, - оставшимся в ночи никогда
не добраться до зари. Никогда! А все недостижимое так и тянет обругать,
унизить, вывалять в грязи. Тогда не то что к нему приблизишься, но
почувствуешь, как оно стало не таким уж необходимым. Трудно любить
неосуществимую мечту. Гораздо проще ее ненавидеть. А ненависть, как якорь,
тащит за собой мертвечину во все новые миры, куда довелось тебе долететь. Так,
не успев почувствовать радость, ты убиваешь ее на корню. И, сама того не
желая, портишь волочащимся за собой гнильем то, что зовется аурой мира. А
после...
- Хочу червячка, - безапелляционно заявила Маруша, и кот тут же умолк. Не
дожидаясь милостей от природы, птичка подцепляла извивающиеся красные
спиральки, пока не насытилась.
- Сейчас я им поясню все особенности перелетных маршрутов, - после
плотного обеда настроение стало бодрым и боевым, и Маруша ввинтилась в
пернатые ряды, пробиваясь к центральному кругу.
- Погоди, - зашипел вслед кот. Но коты живут на свете не для того, чтобы
указывать птицам. Особенно, когда их никто не просит.
- Я тоже неплохо сочиняю, - безапелляционно заявила Маруша, перекрыв
птичий гомон первых рядов.
Птица-Секретарь опешила от подобного напора.
- Как ва-ас представить, милочка?
- Вот уж тебе не милочка, - Летящая в Вирию смерила ведущего хмурым
взглядом. - Представь меня, как Марушу, птичку верхнего уровня.
- О, о! - раскрыл клюв Пятнистый Лунь, на секунду утративший положенное по
должности хладнокровие. Разговоры в первых рядах смолкли. Птицы сверлили
Марушу удивленными взглядами.
Не растерялся только ведущий.
- Не часто, - кивнул он, - вот уж не часто за-алетают к нам па-адобные
гостьи, - его клюв преобразился благосклонной улыбкой. - А-абычно они
а-астаются в других ночах. А-а тут та-акая уда-ача. Упустим ли мы ша-анс
услышать птичку верхнего уровня?
Он сделал паузу.
Все замерло, застыло, заледенело в груди у Маруши. Хотелось только одного,
чтобы поскорее закончилась эта затянувшаяся прелюдия. Может, зря она рискнула?
Может, стоило спокойно подождать в районе пятого столика?
- Пущай читает, - милостиво кивнул жирный пеликан. Когда-то он был
розовым, но сейчас его словно вываляли в цементе. В пустых дырах его глазниц
притаилась изначальная тьма.
- Давай, пташка, начинай, - весело проорал стриж, глаза которого наполнял
мутный туман.
Маруша осмелела.
- Итак, - ведущий покровительственно распростер крыло на маленькой
птичкой. - Перед нами Ма-аруша, а-асоба, прина-адлежащая а-адному из верхних
уровней птичих кла-анов. Не а-на ли ва-азвестит нам истину в па-аследней
инстанции? Пра-ашу Вас, па-алнаценная ка-андидатка на роль Ка-аралевы Бала.
Такое приветствие еще больше ободрило Марушу. Птичка вылетела на свободное
место, по пути взбив хохолок и пригладив перышки, чирикнула, прочищая голос, и
трели полились из горла.

Сегодня тихой стылой ночью
Рвет ужас наши души в клочья.
Пьем чашу страха мы до дна
За вас, волшебница Луна,
Что шаром черепа дырявым
Сшибает кегли мутных звезд
На сумрачный туманный мост
И катится по мертвым травам.

А на четвертую зарю
Рисунок мудрой старой птицы
Взовьется в небо со страницы,
И радость теплится в груди.
А на четвертую зарю
Прорвется радугой ненастье.
Подхватит наши крылья счастье
За горизонтом впереди!

Маруша смолкла, вслушиваясь в оглушительную тишину. Лишь робко посвистывал
ветер, да жалостливо скрипели прутья клетки.
"Сейчас все заорут от восторга! - внутри Маруши поднималась теплая волна
победы. - Просто до них еще не дошло, что зарю можно не только ругать.
Сейчас... Ну начинайте, начинайте же... "
Никакого рева не последовало. Кто-то кашлянул, кто-то ковырял пол острым
коготком. В задних рядах смачно чавкали чем-то вкусным, но износоустойчивым.
- М-да, - начал распорядитель, почесав правой лапой левую. - За-а первую
часть я бы не па-ажалел ка-аралевкий венок Ночи Лега-астая. Но вта-арая
па-алавина просто пра-авальна. Ша-аблонисто. Безвкусно. Плоско. Э-этакий
цыплячий ва-асторг, ка-аторым умиляется квочка-мамочка перед
курами-са-аседками.
- Что-о-о, - грозно протянула Маруша. После прочтения строчки не казались
ей шедевральными, но не такому надутому индюку ругать то, что сложилось в ее
душе.
- Хреново! - засвистел кто-то из второго ряда.
- Хероватенько! - заливался петушиный голос за спиной.
- Хрениссимо! - защелкал иностранный акцент.
Со всех сторон доносились неприличные смешки, гуканье, хихиканье. Рядом с
правой ногой размазался чей-то презрительный плевок.
- Ша! - гаркнул распорядитель, и мигом наступила тишина. - Первую часть
на-ам никуда не деть! Выбирай, девочка! Или мы за-абываем про неудачный финал
и делаем тебя Ка-аралевой Бала, или ты ва-азвращаешься в толпу и да-а утра мы
тебя не слышим.
- Королевой? - не поверила Маруша, больше всего боявшаяся прослыть
неудачницей.
- Точно! - крыло сделало витиеватый взмах, очерчивая то ли орлиный
профиль, то ли макушечный хохолок. - Ну? Ты решилась?
Маруша взглянула на птиц. Те замерли, как в немой сцене. Только кот позади
всех остервенело мотал головой.
"Не веришь, что стану королевой? - холодно подумала Маруша. - Королева -
это тебе не на пугале висеть. "
Сапфировый свет наливался жалостливой тревогой.
Глаза утконоса, чья шея завивалась спиралью штопора, на миг прояснились, а
по горлу прокатился спазм.
- Эй, ты! Держи свой большой клюв закрытым! - предвосхищая нелестные речи,
прикрикнула Маруша и повернулась к распорядителю. - Согласна, - громогласно
отрезала она. - Когда-нибудь это должно было случиться. Я знала, что мне
предначертана королевская судьба.
- Та-агда твои строчки па-аслужат сла-авами Лунного Гимна, - улыбнулся
распорядитель. - А-а то у нас в па-аследнее время проблема са-а славами. А
тва-ая га-алава украсит на-аш зал да-а утра, - кончик крыла ткнул точно в
зенит, где в единой точке сходились все прутья. - Ка-алечко всегда га-атово.
Рядом с ведущим объявилась Птица-Пила, насвистывая "Колечко, на память
колечко", подмигнула задорно, вытащила напильник, покрытый налетом ржавчины, и
принялась затачивать обломанные зубцы на клюве.
- Постойте, - взъерошилась Маруша. - Кто вам сказал, что Королеве Бала
необходимо отрезать голову?
- А ты думала, - удивился Пятнистый Лунь. - Королева - как идеал, - его
глаза мечтательно закатились, - идеал недостижимый, - блестящие выпуклости
покрылись мутной пленкой. - А стоит ли жить, когда кругом одни недостижимости?
Выбирая королеву, мы признаем, что никто из нас не напишет лучше. Убивая
королеву, мы избавляемся от комплексов и снова можем творить. Нет идеала - нет
проблемы.
Мутнота мигом пропала. Глаза сверкали холодной яростью.

Что-то мягко толкнулось в левое крыло. Скосив глаза, Маруша увидела комок
тумана с двумя голубыми звездами.
- Тебе оказана великая честь, - невесело улыбнулся кот. - Сознавая свою
элитарность, они все же согласились принять тебя в свои ряды. Ты видишь в
смерти конец пути, для них же она - отправная точка, откуда исходит луч
последнего полета.
- Что можно изменить? - горячо зашептала Маруша в прокушенное кошачье ухо.
- Только драться, - качнулась кошачья голова.
- Эй, - рассердилась Маруша. - А с чего ты заулыбался? - она просияла. -
Ты меня обманываешь? Есть какой-то выход, о котором я не знаю?
- Нет, - улыбка кота вобрала в себя четыре сборника загадок. - Просто,
по-настоящему чувствуешь себя свободным только однажды. Когда знаешь, что
дерешься в последний раз.
- Эй, котяра, - нагло выкрикнул беркут с пробитой головой. - Не думай, что
ты самый крутой. Здесь все мертвяками.
- Им тоже нечего терять, - улыбка кота расползалась все шире. - Выбирай,
чью шею ты разорвешь в первую очередь.
Птичка пребывала в странном оцепенении. Мысли спутались, свалялись в
неудобоваримый комок, как шерсть на Гарпии. Маруша не представляла, как это -
вцепиться в чью-то шею. Вцепиться так, чтобы хрустнули кости, а склизкая
полоса кожи разорвалась, обнажая трепещущее мясо. И почему она не родилась
орлом?
Страшный удар перевернул клетку. Марушу швырнуло в орущую от ужаса толпу.
Птичка сжалась. Ей казалось, что по спине вот-вот полоснут ядовитые когти
Скопы. Плотная масса пернатых вобрала птичку в себя. Стало жарко. Надвигалось
удушье. Маруша закрыла глаза и отключилась.
Очнулась она от боли. Ее немилосердно вдавили в прутья. Кувыркнувшись еще
два раза, клетка приняла обычное положение и выровняла полет.
Край левого глаза видел лишь серое оперение сапсана, из груди которого
доносились странные потрескивающие звуки.
- Что-то у тебя видок невеселый, - шепнула ему в ухо Маруша. - Ты,
случайно, не заболел?
Сапсан не ответил, но глаза его заволокла кровавая пелена.
- С тобой все в порядке? - из вежливости спросила Маруша. - Ведь, правда?
- Конечно, нет, - прохрипел сапсан. - Сейчас я подвинусь. Заняв мое место,
ты все поймешь.
Из тощего тела торчал обломок окровавленного железного прута.
- Смотри, - прошептал кот, втиснувшийся между сапсаном и Марушей.
Клетка Безумцев лавировала между черными лохматыми лапами.
Внутри у птички все замерло. Стоило ли страдать полночи, чтобы угодить на
завтрак какому-то ужасающему зверю.
- Это же елки, - радостно мяукнул кот. - Если птичьи боги и в самом деле
существуют, значит, кто-то из них присматривает за тобой в эту ночь.
- Я сейчас задохнусь, - простонала Маруша, - или мне переломают ребра.
- Немного придется потерпеть.
- Опять терпеть?! - закашлялась Маруша.
Меж кошачьих лап мелькнул страшный, измазанный бурой слизью прут.
- Ты не поняла, - радость в кошачьем голосе сменилась обидой. - Елки
означают лишь одно. Мы за полем. Вернее, за нескончаемой его частью.
- Как мы могли перелететь то, у чего нет конца?
- Мы не смогли, - попробовал объяснить кот. - Перелетели лишь те, кто не
знал про нескончаемость. Мы же просто увязались за ними. Сейчас я выпихну тебя
из клетки. Возможно, ты сразу очутишься в Вирии. Возможно, тебе придется
перелететь через лес и несколько полей.
- Да сколько еще?!!!
- Не бойся. То будут обычные поля. Единственная их опасность - сонные
травы. Не опускайся слишком низко, чтобы не заснуть. И не пропусти зарю.
Еловая лапа злобно хлестнула по клетке, уколов Марушу сотней острых
иголок. Птичка едва успела прикрыть глаза. Может, Мать-Хищна-Птица таким
образом выполняет свое обещание?
Клетка перевернулась, и ловкий котяра пропихнул Марушу к самой дверце.
Квадратик жалобно ударял по ободу и намеревался вот-вот оторваться. Когда
Маруша приготовилась опрокинуться во тьму, наполненную колючими лапами, кот
чуть придержал ее за хвост.
- Да, вот еще, - торопливо прошептал он. - Берегись перекрестков. Их
тщательно охраняют. Любое из лесных перепутий может превратиться для тебя в
последнее пристанище. Теперь вперед, а я за тобой...
Серебристый мех исчез, открыв дорогу. Свистящей стрелой Маруша вонзилась в
ночь. Она обернулась, вспомнив, что кот тоже собирается прыгнуть. Коты ведь не
летают. Коты расшибаются насмерть. Хотя... хотя этот кот уже перешагнул за
грань жизни. Но, наверное, падать с большой высоты больно даже для мертвых
котов.
Однако кота не обнаружилось. Уносящуюся прочь клетку очередной раз ударило
о ствол. Птичья масса сместилась, задвигая кота в свое жаркое нутро. А выход
плотно запечатало чье-то белесое раздувшееся до безобразия тело, покрытое
редкими неказистыми перьями.

Ели остались позади. На смену им пришли крючковатые деревья с опавшей
листвой. Из черных провалов меж морщинистых стволов вырывался ледяной ветер,
норовивший жестокими руками переломать крылья маленькой птички. Но над лесом
подниматься не хотелось. Там кружили призрачные стаи. Оставалось продираться
сквозь ужасающие порывы. Лес казался птичке кладбищем гигантских кур, зарытых
в землю так, что сведенные агонией лапы вонзали мертвые когти в небеса.
Раскинулся на полнеба небесный орел. Его правая лапа сжимала бледную луну,
словно царскую державу. Под крыльями Маруши пульсировала непроглядная мгла,
словно уродливые деревья росли не из земли, а из потусторонней темной
вселенной.
Вдруг ветер стих. Радостно выдохнув, Маруша вырвалась на полянку, куда
сходились пять тропинок. Центр поляны оккупировал трухлявый пень, уставившийся
обточенными зубами в темное небо. Меж корней переливалось мятущееся сияние
гнилушек. На самом высоком зубце восседал огромный черный ворон с невероятно
длинным клювом. Его голову венчала странная остроконечная шапочка.
- Лети сюда, девочка, - властно приказал он. - Одинокий Соджобо устал
сидеть на перекрестке в нелепом ожидании.
Маруша хотела метнуться в чащу, но там завывали вихри и ураганы, крутились
смерчи и бураны, обозлившиеся, что птичка ловко ускользнула от несчастливой
участи. Полянка была на диво спокойной, словно ни один ветер не решался
побеспокоить старого ворона.
- Мне некогда, - прощебетала Маруша, размышляя, вдоль какой тропинки
улизнуть безопаснее всего. - Я тороплюсь в Далекую Страну.
- Между нами три взмаха крыла, - усмехнулся ворон. - Сядь рядом со мной, и
ты на три взмаха приблизишься к Далекой Стране.
Спорить было бессмысленно, и Маруша нехотя перепорхнула на пень. За
секунду до посадки ветер за спиной, уяснивший, что добыча упущена
окончательно, простонал и метнулся к небу, разметав призрачные стаи за
горизонты. Лунные лучи беспрепятственно упали на поляну, раскрасив поникшую
траву серебряными полосами и придав каждой капле росы хрустальный блеск. От
густолапых елей и мертвых деревьев чуть ли не до середины поляны протянулись
черные тени. От пня тень была почти что беспросветной. Но ужаснее всего
оказалась тень ворона. Не птица с шапочкой на голове, а огромное многорукое
существо с длинным мясистым носом.
Маруша нерешительно топталась. Коготки расшвыривали мягкую труху. На
страшную тень птичка старалась не глядеть. Когда-то голову ворона украшал
хохолок короны, но теперь, прижатый шапкой, он казался седой шевелюрой
спутанных человеческих волос.
- Красивое оперение, - похвалил Соджобо, окинув Марушу пытливым взглядом.
- К утру оно почернеет и останется таким навсегда. Так приказал Тот, Кто Сидит
На Качелях.
- Ты - его слуга? - спросила Маруша, а глаза так и зыркали по сторонам,
надеясь найти дорогу, по которой можно улететь от опасного соседства.
Ворон закаркал. В его голосе перемешался клекот и кашель. Нескоро Маруша
догадалась, что он смеется.
- Слуга? - с удовольствием повторил Соджобо. - Нет, девочка, мы с ним
наравне. Поэтому иногда помогаем друг другу. Сегодня он попросил невеликую
услугу: сделать так, чтобы Ночь Легостая стала твоей ночью. Вот я и решил
встретиться с тобой. А после моих встреч, всем ведомо, перышки чернеют, а по
краям протянется кровавый ободок. Красное на черном - мечта миллионов.
Удивительно, как быстро постигается умение отказываться от мечты, да только
ведь я никогда не прилетаю впустую. Поэтому приходится впихивать мечту
насильно. Вот, к примеру, тебя взять. Ты и помечтать не успела, а я уже тут.
Маруша хотела ответить, но страх сковал все тело. Страх неправильности. За
весь разговор клюв Соджобо ни разу не разомкнулся, но каждое слово слышалось
на удивление отчетливо. Гигантская птица нагнулась к Маруше.
- Ты знаешь, - глаза ворона черными жемчужинами реяли в вышине, а острие
клюва разрывало годовые кольца зубчатыми царапинами, - я ведь могу спасти твои
перья от почернения.
- Спасибо! - на всякий случай Маруша вежливо поклонилась.
- Не стоит, - фыркнул ворон. - Если ты примешь мое предложение, то всякий,
с кем пересечется моя тропа, вспомнит о тебе.
- А что надо сделать? - поинтересовалась Маруша. На миг она поверила, что
не все еще потеряно.
- Ничего, - холодно сказал Соджобо, оглядывая Марушу, словно музейный
экспонат. - Просто мой Веер Мертвых Птиц немного истрепался.
Ловким движением ворон извлек из гнилой трухи большущий веер и развернул
его перед Марушей. Перьев там оказалось много. Взгляд тут же запутался в
буйстве красок. В глаза бросались лишь семь самых больших, самых значимых:
сверкающий алый факел, оброненный жар-птицей, трехглазое перо павлина, затем
клубом белого дыма страусиное, клинок Стимфалиды, после него черное, как
смоль, из хвоста Гаганы, гигантское перо орла, словно его потерял тот, кто
сейчас распростерся на полнеба, и, напоследок, странное сиреневое, обломанное
наполовину перо птицы, про которую Маруша никогда не слыхала.
- Вообще-то, в моей власти семь главных перьев, - поделился секретом
ворон, и его коготь царапнул по сиреневому обломку, - но, сама видишь, здесь
только половинка. Неудобняк, а?
Маруша кивнула.
- Вот я и подумал, - доверительно прошептал Соджобо, - а что если седьмым
пером будет твое? Ну как, не возражаешь?
- Только отдать перо? - загорелись глаза птички, она не верила своей
удаче.
- Ты невнимательна, - разочарованно подытожил ворон. - Это же Веер Мертвых
Птиц. Догадайся, какой ты должна стать, чтобы твое перо имело право дополнить
сей почетный ряд. А если подумала, отвечай.
Не то, чтобы Маруша не рассчитывала на такой исход, но надежды, глупые
надежды...
- А разве у меня есть варианты? - со злой ехидцей безнадежья спросила она.
- Ага, - радостно кивнул ворон. - Перу Алконоста я бы обрадовался куда
сильнее, да только где его нам сыскать в эту ночь. Так что придется обратить
всевозрастающее внимание на тебя.
Маруша посмотрела на восток, где должна была родиться заря. Ни единой
полоски, ни алой искорки не виднелось над горизонтом.
- Нету? - сочувственно спросил Соджобо, и уродливая тень заколыхалась над
строгим силуэтом распластавшегося по траве пня. - Только ночь, да мы с тобой.
Знаешь, когда в лесу встречаются два путника, они обязательно разжигают костер
и рассказывают друг другу длинные истории, чтобы не заснуть и не быть
съеденными злобными лесными Тэнгу. Ты согласна?
- На что? - подозрительно спросила Маруша.
Ворон злобно скривился, словно не ожидал встречного вопроса.
- На беседу, - после трехсекундной паузы каркнул он. - Я думаю, тебе
известна хотя бы одна удивительная история.
- Разумеется, - кивнула Маруша, не следовало упускать ни единой
возможности потянуть время. - Только ты рассказываешь первым.
- Ладно, - неожиданно согласился ворон.

- История, - прокаркал длинноклювый. - Про что же будет наша история? - он
снова распушил свой веер и огладил его любовным взглядом. - А пусть она будет
про перо! Не возражаешь?
- Насчет истории про перо возражений нет, - чеканя каждый слог, ответила
Маруша.
- На-ачне-ом, - разочаровано протянул Соджобо. - А дело было так. Лежало
поперек тропинки павлинье перо. Не то, где один глазок. И не два, которые
навевают ненужные раздумья. Трехглазое, как у меня, - кончик крыла легонько
щелкнул по удивительному перу, а ворон продолжил:
- Перо с тремя глазами приносит счастье. Без базара! Только редко
встречается. Проще загнать братков поискать четырехлистный клевер, чем
раздобыть такое перышко. А тут лежит оно на тропинке. Одинокое и совершенно
бесхозное.
То ли на беду, то ли на удачу несло по лесу сороку. Голодную - жуть!
Червяков синицы склевали, жучков дятел перехватил, а комаров в тот день стрижи
поели. Мухи тоже куда-то делись. Видно, не сезон. А жрать-то хочется. Желудок
урчит, пищи просит. Зима ли, лето - ему все без разницы.
- О! - заорала голодающая. - Легендарное перо. Эх, и чего меня задержаться
выперло. Не иначе, как птица счастья над здешними местами пролетала. И рвани я
сюда пораньше, непременно свой кусок бы отхватила. Не судьба, видать!
А перо тем временем лапами так и вертит. Неудивительно. Красивое оно,
зараза. Сорока половину своих перьев отдала бы, вырасти у нее три таких. Да
только кто ж в самом обычном лесу будет чудеса над сороками задарма творить?
- А не воткнуть ли мне его? - призадумалась белобокая. - Глядишь, и меня
кто за птицу счастья посчитает. Тут-то жизнь моя к лучшему и изменится. Не
может у птицы счастья поганой жизни быть, как у сороки.
Сказано - сделано. Воткнула перо и в лужу на себя любуется. Издалека-то
вид ничего, но сороке самой не сладко: чувствует, что перо инородное. Оно и
колется, и под ногами путается. И на ветку сесть по нормальному не получается.
А еще следить постоянно надо, как бы не оторвалось, да снова не потерялось. Да
и летать затруднительно. Особенно, когда ветер. Тогда любой поворот в адовы
муки превращается. Вроде сама-то повернула, а перо так и несется по прямой.
Тут уж и сороку как развернет обратно, как вмажет о ближайшую сосну. Даром,
что на птицу счастья похожа.
От усталости и про голод забыла, и про опасности. Глянь, а под ней не лес
уже, а деревня. Спланировала она к ближайшему курятнику, продралась сквозь
дырявую крышу, перо ногами придерживая, да бухнулась прямо посреди сарая.
Смотрит, красота. В одном корыте - отруби, в другом - зерно. По полу крошки
хлебные раскиданы. Не жизнь, а масленица.
Куры всполошились.
- Ко-ко-кого это нам бог послал? - квохчут, суетятся.
- А Птицу Щастья! - разевает клюв сорока.
- Чего-го-го-то мы счастья пока не видим?
- А на меня посмотрите! Какая птица, такое и щастье! Щас наемся, и будет
ваше щастье сытое и довольное.
За один присест отруби проглотила. За другой - зерно. Попрыгала, да крошки
с полу подобрала все до единой.
- Горе нам! Горе! - плачут куры. - Хозяева когда еще вернутся! Чем же нам
питаться, да детушек малых кормить? Где оно, счастье-то?
- Да не щемись, мелкота, - успокаивает их сорока. - Я ведь какая Птица
Щастья? Улетная! Вот улечу, так сразу почувствуете, какими счастливыми стали.
- Так ты уж как-нибудь это... поскорей бы, - молят куры.
- Ладно, сявы, не стоните, - сорока по сторонам зыркает, съестное ищет.
Как поняла, что больше тут ничего не обломится, обратно в щель, да в лес.
А на другой день снова в общагу куриную завалилась. Деревня-то не маленькая
была, курятников не пересчесть. Неделю целую и кормилась.
А на восьмой день ветер сменился. Сорока крыльями и так, и эдак. Все позы
перепробовала, а результата нет. Потому как перо ее назад тащит. Устала шалава
белобокая, расслабилась, тут-то ее и занесло в чащу, на заветную полянку.
Полянка-то не пустовала. Там лиса трапезу разложила. Сорока по привычке
бух оземь, и ну к пище подкатываться.
- Ой, кто это? - глаза у рыжей, что две тарелки.
- А Птица Щастья! - и ну клювом пробовать. - Что, рыжая, не веришь?
- Почему ж не верю? Верю, - улыбнулась пушисточка. - Как есть счастье. Был
у меня завтрак, а сейчас обед по полной программе. С холодными закусками, да
десертом.
Тут и съела пернатую. Одно павлинье перо на полянке осталось. Нового
хозяина ждет.

- Вот тебе и весь сказ...
Глаза Соджобо вспыхнули рядом с Марушей. Они напоминали два выпуклых
стекла, за которыми бушевала лава разъяренного вулкана. В какой-то момент
Маруше показалось, что лава превратилась в рыжую лису со злым взглядом и
ободком окровавленных перьев вокруг пасти, откуда торчали острые зубы
крокодила.
- Мораль проста, пташка верхнего уровня, - прохрипел Соджобо. - Не лепи на
самопал крутую фирму. Умные вмиг раскусят обман. И не похвалят, а пожалеют. А
те, кто купятся, будут в полном отпаде. Но подумай, их ли восхищения ты
добивалась?
- Как здесь тихо, - поразилась Маруша, когда голос ворона умолк.
- Неудивительно, - хмыкнул длинноклювый. - Сюда не смеют залетать ни Вайю,
ни Варуна.
- Ты это о ком?
- Неважно! Теперь твоя очередь, - напомнил Соджобо.
Маруша бросила быстрый взгляд на восток. Только чернильное небо, да темные
верхушки елок.
- Все глядим, все надеемся, - заклекотал ворон. - Для тебя ночь протянута
в бесконечность. Есть только один способ оборвать ее. И он тебе известен.
Маруша обернулась на запад.
- Старый Соджобо, мудрый Соджобо, - с искоркой иронии протянула она. -
Наверное, он и не думал дожить до дней, когда солнце встанет не с той стороны.
- Они пришли СНОВА? - и без того большие глазища стали поистине
гигантскими. - Не может быть!
Скрежетнув когтями, ворон вперился взглядом в сторону, куда падает солнце,
но увидел только бесстрастную черноту ночи.
- Ма-а-азги мне пудрить?!!! - рассерженно повернулся он к птичке.
А той уже не было рядом. Суматошно взмахивая крылышками, она улепетывала
со страшной поляны. Соджобо расправил крылья, намереваясь броситься вслед, но
передумал. Вместо стремительной погони он просто распушил веер.
- Только шесть с половиной, - разнеслось по поляне. - Значит, у нее есть
шанс. Тем интереснее.
Ворон закрыл свое сокровище и громогласно каркнул, впервые раскрыв клюв:
- Я-Ма-Бу-Ши!
Кусты на западе вспыхнули тысячами безумных глаз, наполненных мечущимся
багрянцем. С тихим свистом едва различимые силуэты пронеслись по поляне и
истаяли во тьме. Соджобо неспешно последовал за ними.
- О седьмом пере у меня надолго сохранятся приятные воспоминания, - травы
качнулись и спрятали навсегда последние слова длинноклювого ворона.

Строения вырастали и слева, и справа. Но нигде не могла спрятаться бедная
Маруша, нигде не могла отыскать спасение. Метнулась птичка к покосившемуся
храму, но возле темной дыры пробитого купола уже сидел угрюмый ворон.
Перелетела к заброшенной хижине, глянь, и на ее крыше примостилась мрачная
птица. Куда ни кинься, везде черное братство успевало первым. И на холмах, и
на колодцах, и на пригнувшихся кустах одинокие вороны встречали Марушу
холодными взглядами. Хоть возвращайся назад, в поле. Хоть ныряй в Реку
Забвения или опрокидывайся в Лог Пересмешника. Все легче, все понятнее.
Одинокая сараюшка, приткнувшаяся к покосившемуся забору, доверия не
вызывала. Но лишь на ней не виднелось ни одной черной птицы. Да и размышлять
времени уже не было. Извернувшись, Маруша нырнула под изъеденный белесой
паутиной грибка скат крыши и тут же врезалась в теплое тельце, покрытое
перьями.
"Ворон!" - промелькнула в голове ужасная мысль. Маруша сжалась, ожидая
оглушительного удара клювом. Но тельце лишь испуганно задрожало. Чувство
опасности утихло. Изготовлять клюв к бою и царапать сырые бревна когтями не
требовалось. Поэтому путешественница решила мирно разведать обстановку.
- Это ничего, что я так, без приглашения? - учтиво осведомилась она.
- Ничего, - ответил тонкий подростковый голосок.
- Я тут немного передохну, - в эту фразу Маруша постаралась вложить больше
утверждения, чем вопроса.
- Ладно, - безвольно согласилась неизвестная птица.
Зловещее карканье разнеслось над самой крышей. Остроклювые вороны искали
ускользнувшую беглянку. Маруша напряглась. Оставаться у выхода было слишком
опасно. Может, ее хвост торчал сейчас из-под крыши явным ориентиром?
Собравшись с духом, птичка начала протискиваться внутрь. Невидимый жилец
распластался по стенке и пропустил неожиданную гостью. А та уже пробралась на
низенький чердачок и по-хозяйски осматривалась по сторонам. Лунный свет,
падающий сквозь дырявую крышу, рисовал на полу угловатые фигуры. В одну из них
и забрался обитатель здешних мест. Видимо, чтобы Маруша могла его лучше
рассмотреть.
Ничего потрясающего. Птенец птенцом, который крылья расправить не может
из-за груза комплексов и страха. Маленький клювик, который не из каждой щелки
выцепит жучка-паучка. Круглые глазенки, наполненные ужасом и скорбным
ожиданием. Худющие лапки и недоразвитые крылья. Тело на удивление выглядело
довольно упитанным. Впрочем, птицы, намеренно отказавшиеся от полета, редко
могут похвастать стройной фигурой.
На чердаке было весьма уютно. Маруша быстро успокоилась и позабыла про
грозных бойцов, ведущих непрестанные поиски. Она внимательно оглядела птенца
неизвестной породы. Маруша готова была поспорить на килограммовую гирю к
каждой лапке, что раньше таких птиц ей встречать не доводилось. Цыпленок, да и
только. Но цыплята по чердакам не лазают.
- Ты откуда такой? - сердито спросила она. Расслабляться не стоило. Тихоня
тихоней, а ну как погонит он ее с чердака прямо в когтистые лапы.
- От мамы, - тихо пояснил птенец.
- И давно? - не то, чтобы Марушу это интересовало, просто в гостях принято
разговаривать.
- Семь лет.
- Ого, - не сдержалась Маруша. - Да ты, видать, у нас самостоятельный.
- Да, - едва заметно кивнул птенец. - Самостоятельный я прямо с тех пор.
Самолетательным никак не получаюсь.
Маруша помочь ему не могла, поэтому ловко перевела тему:
- А здесь зачем?
- Брата ищу, - голова птенца понуро склонилась.
- Значит, у тебя и брат есть? - Маруша чувствовала, что скоро отдохнет, и
тогда ненужный разговор можно будет оборвать.
- Где-то есть, - вздохнул птенец. - Да только нам теперь никогда не
встретиться.
- Вот оно как, - понимающе кивнула Маруша. Она почти не слушала птенца. Ей
требовалась только передышка, а потом - фрр-р-р-р крылышками - и ни один ворон
не догонит. А на заре она доберется до Заоблачной Страны.
- Да, - снова кивнул птенец и нахохлился. Чердак окутало молчание.
Тягостное. Нехорошее. Под которое не то что не отдыхается, а и не дышится
совсем.
- Ну а чего не встретиться-то? - разорвала тишину птичка.
- Тебе интересно? - удивился птенец, и вдруг его голос радостно зазвенел.
- Тебе ВЗАПРАВДУ интересно?
"Ага, больно оно мне надо, - пронеслось в голове, - еще и тебя выслушивать
после мертвых поэтов, да длинноклювого".
Но сказать правду она не смогла.
- Давай уж, - настойчиво согласилась птичка, - рассказывай.

- Близнецы всегда похожи внешне, но характеры могут разниться до
невозможности, - начал птенец. - Было нас у мамы двое. Я - Сак, и братец мой -
Сук. Ты не поверишь, но родились мы бескрылыми. И в человеческом обличии
прожили до семи лет.
В тот день рождения отец вручил нам один подарок на двоих. Лук и стрелы.
Наверное, он думал, что мы сможем играть им вместе. Ага, он бы еще больше в
поле работал. Итак, видел нас только по выходным, где ж ему догадаться...
Да не, мы бы сыгрались. Однако Сук вечно любил делить. Сначала себе он
забрал стрелы, а мне сунул лук. Я сидел и грустил. О, если бы мне достались
стрелы! Я тут же превратил бы их в солдат. Из колчана высовывалась одна
потолще, подлиннее. Ее наконечник отливал не жестяным блеском, а бронзой. Вот
бы замечательный генерал получился! А из лука можно сделать только корабль. Я
его и сделал. Сук аж зубами от злости скрипел, но не дал мне ни единой стрелы.
Сам-то он не знал, куда их приспособить. Разве что выстроил границу и кричал,
чтобы я ни в коем случае не смел переступать через этот смешной заборчик. А
мне и не хотелось. Я думал как бы заполучить несколько стрел и хотя бы разок
пульнуть из лука. Я даже знал, куда. У леса рос толстенный бук. И с десяти
шагов я бы не промазал, но я хотел попробовать с пятидесяти! Как Робин Гуд,
знаешь такого? Нет? А Вильгельма Телля? Тоже не слыхала? Вот странно. Впрочем,
что ж требовать от птицы. Если бы эта славная парочка встретилась на твоем
пути, то сейчас ты не слушала бы меня, а металась по небесам вместе с
остальными.
- Слабо было сделать стрелы самому? - спросила Маруша.
- Я тоже догадался! - обрадовался птенец. - Но не сразу. И уж лучше бы эта
мысль никогда не приходила мне в голову. На следующий день у меня был и лук, и
целая туча стрел. А Сук вдруг понял, что стрелы ему уже до смерти надоели. Он
не умел придумывать игры. Он видел в стрелах только стрелы, а уж никак не
солдат, не перильца моста, не стаю остроклювых птиц, и не автомобили. Раньше я
превращал в гоночные машинки цветные карандаши, хоть мне всегда доставалось за
это. Но в тот день я просто стрелял в старый бук, а Сук злился, накапливая
обиду.
На третий день он подошел ко мне, врезал в глаз и отобрал и лук, и стрелы.
Ты бы ведь тоже не стерпела, а? Вот я и вцепился ему в волосы. Как он
завизжал! А как вскрикнул я, когда он швырнул мне в глаза прибрежный песок! И
тут появилась мать.
- Господи! - возопила она. - Да сколько это может продолжаться-то?! Ну ни
дня без драки не вытерпят. Была б моя воля, превратила бы я вас в птиц, да
посадила бы в клетки, чтобы никогда, никогда не встретиться вам друг с другом.
И песок из глаз исчез! Только счастье мне это не принесло. Потому что
вместо рук хлопали по бокам два крыла, а вместо брата - пустота. Сидел я на
этом поле...
- Два крыла? - удивилась Маруша. - С чего это ты в птицу перекинулся?
- В жизни любого человека случаются три дня, когда его желания
исполняются. Но никто не знает даты их прихода. Вот и пропадают дни впустую,
потому что обыденные желания мелки и невзрачны, а исполнение их неприметно.
Настоящее чудо не всякий может пожелать. Кто ж знал, что у матери наступил как
раз такой день. Не пойму только одного, почему я не в клетке? Впрочем, с
некоторых пор мне кажется, что поле без конца и края и есть моя клетка. Ведь
покинуть я его не могу, пока не отыщу брата. А брата мне не найти, так
пожелала мать. С тех пор жизнь моя скучна. Отоспишься, перехватишь пару
жучков, выглянешь наружу. Все та же темная ночь, вокруг бесконечное поле, а в
душе тоскливо скребут чьи-то когти.

- Печально, - загрустила Маруша. - Вот теперь думаю, чем бы тебе помочь...
- Не ломай голову, - сказал птенец. - Спасибо, что выслушала. Теперь у
меня есть новые силы, чтобы продолжать поиски.
- Ты забыл о проклятии? Если встретиться вам не суждено, значит, встреча
не состоится, хоть ты заищись.
- Заищусь, - сурово ответил птенец. - Если проклятие будет вечно, значит,
и мои поиски тоже. Как только я прекращу искать, силы, наложившие проклятие,
победят. Я признаю свое поражение, и жить будет незачем.
- Ну и проищешь всю жизнь.
- Угу, - мрачно согласился птенец. - Все двести лет.
- Не свисти, - усмехнулась птичка. - Цыплята столько не живут.
- А если я - орел?! - закипятился птенец. - А если я летаю на край света и
там купаюсь в озере с живой водой, раз за разом обретая молодость?
- Орел, ага, - ехидно закивала Маруша.
- Ты ведь тоже недовольна, когда тебя принимают за воробья. Так почему и я
не могу быть самым настоящим орлом?
- Да ну, - не поверила Маруша. - Будь проще, займись чем-нибудь и не думай
о недостижимом.
- Найти брата - это мечта, - глаза птенца наполнились блеском звезд. - Чем
бы я ни занялся, прекратив поиски, оно обернется ерундой. Жизнь без мечты
смысла не имеет. Значит, не имеют смысла и все дела, ее наполняющие. Любое
дело должно продвигать к мечте, как бы тебя ни отговаривали те, кто ее не
понимает. Ведь и ты летишь куда-то и мечтаешь о чем-то. Готов поспорить, что
направления твоего дела и твоей мечты совпадают.
- О-о-о! - горестно простонала Маруша. - Скоро заря, а я никак не успеваю.
Может скажешь, как мне залететь за горизонт?
- Не знаю, - смутился птенец. - Горизонты всегда далеки. Хотя... Я не
думаю, что это тебе сильно поможет... Но самый близкий горизонт, когда
смотришь вверх из оврага.
- Попробую, - Маруша решила не отказываться ни от малейшего шанса. -
Теперь бы только ускользнуть от этих проклятущих воронов.
- Вороны - могучие птицы. Им многое дано. Воронами созданы овраги, ущелья
и горы. Им они и подвластны. Нет никого, кто победил бы в открытом бою
воронов, когда они сражаются на своей территории.
- Вот-вот, - проворчала Маруша. - Какой уж тут овраг, когда мечешься,
мечешься и ни секунды на то, чтобы прикинуть верное направление.
- Не грусти, - сказал птенец. - Видишь, лестница вниз. Спускайся туда. В
правом углу подвала отыщешь крысиный лаз. Если б крысы умели летать, небо
принадлежало бы только им. Во всем мире нет зверя умнее. Их дорога спрятана от
вороньих глаз и выводит как раз к оврагу.
- Спасибо! - благодарно прощебетала Маруша. - Если я увижу твоего брата,
то непременно отправлю его навстречу тебе.
- Замечательно! - обрадовался птенец. - Тогда поспеши. До первых лучей
солнца осталось совсем немного времени.
Маруша кинула на птенца прощальный взор. Глаза его странно блестели.
- А кто наложил на тебя проклятье? - внезапно спросил он.
- Какое проклятье? - испугалась Маруша. Только проклятий ей еще не
доставало.
- Из-за которого ты летишь в Вирию, - спокойно объяснил птенец. - Разве
можно лететь в Заоблачную Страну по доброй воле?
- Я же лечу! - возмутилась Маруша. - Никто меня не заставлял. И уж
обошлась без всяких там проклятий.
- Никто?
- Никто!
- И ты в пути уже не первую ночь?
- Естественно!
- Разве ты не устала?
- А если и устала, что с того?
- Просто интересно, хотела бы ты оказаться сейчас в своем гнездышке?
- А ты думал! - вырвалось у Маруши, и перед глазами встала умиротворенная
картинка спящей родни.
- Так проснись!
- Че-е-е-го?
- Проснуться всегда легче, чем лететь в Заоблачную Страну. Почему бы тебе
просто не проснуться? Тебя ведь никто не заставляет лететь дальше.
- Проснуться, - призадумалась Маруша. - Странно, кот говорил мне об этом.
Неужели я просто окажусь в своем гнезде, а рядом будут все-все-все?
- Попробуй, - предложил птенец. - Если бы я мог проснуться, то сделал бы
это немедленно.
- Но кто тогда полетит в Заоблачную Страну? - спросила Маруша.
- Тогда это будут уже не твои проблемы, - сказал птенец. - Если хочешь
проснуться, просто вылети в окно. Окончание кошмаров всегда прячется за
окнами. Ну а если все еще тянет в далекие страны... Что ж, про крысиный путь я
тебе уже сказал.
Маруша посмотрела на призывно раскрытые ставни.
За ними была свобода. Избавление от трудного пути. Сладостное расставание
с дикой усталостью.
Потом ее взгляд уперся в темный квадрат, в котором смутно виднелись
ступеньки.
Там был путь, которым бегают крысы. Возможно, уводящий в заоблачные дали.
И перемены вселенского масштаба, когда бескрылые будут скинуты с насильно
захваченного трона.
И снова окно, как дверь домой, как успокоение, как блаженная дрема.
И черный квадрат, как продолжение пути. Который стережет Тот, Кто Сидит На
Качелях и его многочисленные слуги.
Мрачное карканье разорвало тишину. Даже если горизонт близко, кто
пропустит к нему Марушу?
А за окном пряталась заря. Не вторая, не третья, не четвертая. Первая и
самая настоящая. Открой глаза, маленькая птичка, и таинственная дорога
смажется, утратит краски и объем. Из строгого повествования жестокая сказка
ночи превратится в кучу несовместимых фрагментов, перетекающих друг в друга,
нарушая всю логику мира. В котором Серебряный Птенец должен умереть.
А на дороге, уходящей в черный квадрат, лежат две ему оставшиеся зари.
Каждая из которых означает надежду.
Чтобы не передумать, Маруша лихо сиганула во тьму. Коготки тихонько
зацокали по отполированному дереву ступеней. Если добраться до зари не
суждено, что ж... Маруша хотя бы увидит тот путь, которому следуют крысы.
Крысиный лаз оказался вполне приличным туннелем с утоптанным дном и сухими
стенками. Видимо, крысы держали свои коммуникации в полном порядке, хотя
длиннохвостыми поблизости не пахло. Сначала исчез потолок, но над головой
оказалась арка сплетенных трав, которую пронизывали серебряные струны лунных
лучей. Маруша подумала, что обманутые вороны уже улетели, но многоголосое
карканье развеяло ее надежды. Черные истребители продолжали патрулировать
район, выискивая затаившуюся добычу. Птичка резво перебирала лапками,
поглядывая сквозь просветы на луну. Иногда ее на мгновение закрывала тень, и
Маруша испуганно вжималась в землю, чтобы тут же продолжить свой нескончаемый
путь к Заоблачной Стране.
"Странно, - думалось ей. - Для меня поле уже позади. А Сак сидит перед ним
и тоже мечтает перебраться, но уже на другую сторону. Город, откуда я
прилетела, кажется ему недостижимой сказкой. А моя мечта впереди, там, куда
Сак никогда не оборачивается, чтобы не увидеть пустоту".
Земля под ногами оборвалась. Маруша расправила крылья, но, усталые, они
отказались держать бедную птичку. Крылья едва цеплялись за воздушные потоки,
позволяя не падать камнем, и Маруша снижалась крутой спиралью. Сверху нависал
орел, сотканный из теней. Со сторон летели черные стрелы воронов. Потом они
неожиданно сшиблись в общий огромный черный ком, взорвавшийся растрепанными
перьями. И сверху оказалась пустота, пронизываемая лучами ущербной луны.
Внизу, в сырой мгле оврага, тихо журчал ручей.
Подул ветер и понес маленькое тело, объятое взъерошенными перышками в
неизвестность. Призрачным кораблем из сумрака выплыл противоположный склон
оврага и бросил навстречу птичке ворох спутанных веток. Маруша решительно
рванулась к холодным небесам. Сквозь боль, сквозь страдания, пронизывающие
каждый взмах крыла. Волнистый берег приближался. На влажной грани камня,
вылезшего из бурой глины, плясали лунные блики. Колыхались согнутые дугой
колосья неведомых злаков, топорщились ветки кустов, корни которых отчаянно
цеплялись за вертикаль крутого обрыва. Злыми слезами блестели капли росы.
Маруша отчетливо видела тонкую черту, делящую мир на небо и землю. Таким
близким горизонт не был еще никогда.
Ветер запротестовал, бросился навстречу, но опоздал. Маруша вознеслась над
мрачной пропастью, бесследно поглотившей рассыпавшееся в пух и перья воинство
Соджобо. Лес рос неподалеку. Настоящий! Громадный, нескончаемый, словно поле,
малый осколочек которого уже не пугал Марушу. Под раскрытыми крыльями
покачивались скособоченные метелки непонятных растений, источавшие странный,
волнующий, сладковатый запах. Сзади спешил ветер, подталкивая очередную стаю
мертвых птиц к зловещему подвигу. Многочисленную, словно седое предгрозовое
облако. Всего на несколько взмахов крыла обгоняла безжалостную погоню
маленькая птичка. Нити коварного тумана уже проскальзывали то слева, то
справа. От напряжения слезились глаза. И Маруша заплакала во второй раз.
Сквозь слезы деревья казались ей бушующими волнами далекого черного океана.
Летящая в Вирию рухнула в заросли и побежала по мокрому полю. Запах был
нестерпим, но подняться вверх и быть заклеванной мертвыми собратьями казалось
немыслимым. Да и до леса было крылом подать. Елки дружелюбно протягивали лапы
навстречу, обещая укрыть и защитить. Приторно-сладковатый запах пропитал всю
округу, перед ним погасла даже свежесть хвои, словно раскидистые лапы были
нарисованными, ненастоящими.
А когда Маруша пронеслась мимо первых деревьев, запах исчез. Под лучами
восходящего солнца мгновенно согретый мир вспыхнул невероятным разноцветьем и
буйством красок.

Маруша то мерно взмахивала крыльями, набирая скорость, то расправляла
перья веером, притормаживая в поисках потока, на который можно опереться и
парить в свободном полете. Воздух свободы казался струйкой живительной влаги
ручья, затерянного в глубинах лесной чащи, куда бескрылым не пробраться
никогда и ни за что.
Она обогнала усталость, боль и страх. Она добралась до потаенных мест к
третьей заре.
Кроваво-красная ковровая дорожка с бахромой золотистых кисточек по краям
протянулась по веткам деревьев. Извилистой змеей она пронзала весь лес. Маруша
хотела улизнуть в сторону, но красная лента неизменно оказывалась на пути,
приглашая опуститься на пружинистую поверхность. Робея, Маруша не смела
принять приглашение.
- Пррриземляйся, - застрекотала Сорока-Белобока и сама прыгнула из
кедровой развилки на яркую ткань. Стук черного хвоста наполнил лес
торжественной барабанной дробью.
Сладостная волна восторга прокатилась в груди Маруши. Обитательница
Далекой Страны заметила скромную птичку и даже звала к себе. Дыхание
перехватило от волнения, крылья повело вразнобой. Чуть не врезавшись в
шелушащийся ствол сосны, Маруша неуклюже плюхнулась на матерчатую полосу.
Мягкая ткань ласково прогнулась.
- Вперрррред! Вперрррред! - стрекотала сорока. - Министррррры скорррро
соберррррутся.
- Какие министры? - удивилась Маруша.
- Министрррррры птичего корррролевства, - протрещала сорока. -
Торррропись! Торрррропись!
И юрко упорхнула в густые заросли.
Теперь Маруша не смела сойти с красной дороги. Кто бы еще объяснил, куда
она приведет?
- Во дворец, - пророкотал глухой бас. Рядом с Марушей обнаружился
гигантский филин. Перед орлом, оставленным в Ночи Легостая, он показался бы
букашкой. Но выстрой из таких птичек, как Маруша, пирамиду, и в глаза филину
смогла бы взглянуть разве что пятнадцатая.
В горле образовался неприятный комок, словно там родился маленький, но уже
противный шар, шевеливший щупальцами. Путешественница сдавленно кашлянула, но
комок, похоже, обосновался там надолго.
- Разве тебе не говорили, - листья на ближайших ветках благоговейно
трепетали от мощного голоса, - что вестница, прилетевшая третьей зарей,
изменит мир настолько, что птицы станут наравне с бескрылыми?
- Ворон с Пятого Переулка так и сказал, - кивнула оробевшая птичка.
- Так к чему лишние вопросы, - хмыкнул филин, сорвав голосом пару кленовых
листьев. - Будь посмелее. И поторопимся. Торжество не следует затягивать.
Иначе оно потеряет всю прелесть.
- К-какое еще торжество? - комок мешал говорить, но не спросить Маруша
просто не могла.
- Как ты могла забыть?! - удивился филин. - Заключение вечного мира между
нами и человеческим родом. А потом будет восхождение на престол короля и
королевы.
Маруша несколько раз сглотнула, надеясь прогнать поселившееся там
существо, но оно отчаянно сопротивлялась.
- На восхождение и я бы посмотрела, - пробормотала она настолько
неразборчиво, что и сама запуталась в собственных словах. Но филин, похоже,
понимал без слов. Или умел читать мысли.
- Туда и идем, - голос казался неудержимым ревом турбины. - Потерпи, мы
почти добрались.
Впереди маячил просвет. Изящным изгибом лента врывалась в яркую дыру,
заполненную лучами восходящего солнца. Из светлого пятна доносился птичий гам,
то усиливающийся, словно там собрались все перелетные птицы, какие только
существуют, то притихающий, будто по птичьим рядам прокатилась сонная волна,
заставившая сомкнуть веки на полминутки.
Ведомая филином Маруша пронеслась через сверкающую золотыми бликами полосу
реки. Над чешуей волн метался собакоглавый Сенмурв, сыплющий в воду сухие
семена. На гребнях мгновенно вырастали желтые чашечки кувшинок и уносились по
течению за поворот. Плавно огибая их, скользила по переменчивой глади птица
Обида, взбивая тысячи брызг лебедиными крыльями. Рождала в брызгах радугу,
неверную и мимолетную. Косила недобрым глазом на небо, опасаясь орла ли,
сокола.
За рекой, за прибрежными кустами, за березовым подлеском, за поляной,
покрытой чашечками колокольчиков и снежными солнцами ромашек, вздымалась к
небу роща гигантских каштанов, чьи ветви переплелись друг с другом клубками
застывших змей. Усевшись на сухую ветку, филин откланялся и передал эстафету
Белому Аисту, на груди которого выгнувшимся в высь полумесяцем сверкали пять
звезд из темного золота.
- Иди же! - возвестил Белый Аист и указал крылом вперед. Ветки
образовывали причудливую дорожку, ведущую к развилке двух стволов. Красная
полоса убегала вдаль. Там высился трон, обитый красным бархатом, а рядом
устроилось уютное гнездышко, с первого взгляда полюбившееся Маруше.
Трон покоился на мощной плите, опершейся на спины двух каменных крылатых
быков с человеческими лицами. Перед их высотой и мощью Маруша почувствовала
себя полным ничтожеством.
- Не пугайся, - прощебетала черногалстучная синица. - Шеду и Ламассу не
разозлятся. Тебе положено взойти на трон. Тебе, принесшей весть вовремя. Нашей
будущей королеве!
- Не хочу быть королевой! - испугалась Маруша еще больше, вспомнив
незавидную судьбу Королевы Бала в Клетке Безумцев.
- Не нужно бояться, - в голосе синицы не чувствовалось ни капли
раздражения, только безмерное удивление. - Что бы ни случилось, Шеду и Ламассу
защитят тебя. Они - стражи дворца. Твоего дворца. Не даром и птицы, бескрылые
согласились избрать их своими защитниками, призвав этих быков из Страны Чудес.
Любого врага, любую опасность немедленно затопчет Ламассу всеми четырьмя
копытами и Шеду всеми пятью.
- Ты хочешь сказать, что у Шеду пять ног, - перед удивлением даже страх
рассеялся утренним туманом.
- Точно, - кивнула синица. - Взгляни на Шеду спереди, и увидишь, как он
стоит. Взгляни сбоку, и увидишь, как он идет.
Справа от трона мрачной горой высился Могол. Слева ютился птах, похожий на
Сирина, но смолкший в угрюмой печали. Крючковатые когти, могучие орлиные
крылья и надменное человеческое лицо. Словно птицы с бескрылыми уже были
когда-то едиными существами, но разделила их горемычная судьба и превратила во
врагов. То ли торжество единения ждала эта пара, то ли поминки по забытым
временам, то ли приход чего-то удивительного и непредсказуемого: радости ли
ждать от него или грусти осенних облаков.
Чуть ниже свернулись два Грифона, могучими стражами покоя будущей
королевы. Робея от смущения, Маруша осторожно подошла к каменной плите. До
трона оставалось всего несколько взмахов крыла.

Рядом с плитой важно расхаживал странно знакомый птенец. Маруша бы его
сразу узнала, да полголовы закрывали нелепые солнцезащитные очки.
Приблизившись, птичка всмотрелась и не удержалась от возгласа:
- Сак! Как ты сюда угодил?
- Смею поправить, миледи, не Сак, а Сук, - важно заметил птенец, развернув
темные стекла в сторону будущей королевы. - Вероятно, вы изволили перепутать
меня с моим младшим братцем.
- Я думала, что вы - близнецы!
- Проницательность нашей новой владычицы не имеет границ, - усмехнулся
птенец. - Ну, близнецы! Что с того? Все равно он младше! Хотя бы по уровню
развития.
- Не стоит так отзываться о родственниках, - строго заметила Маруша. - Он
тебя ищет, ищет. Всю жизнь собирается искать.
- Да знаю я, - отмахнулся птенец. - Толку-то в поисках, если он все время
отстает ровно на одну ночь. Нет, чтоб собраться с силами и перескочить на
сутки вперед. Обормот эдакий. Ну и как я могу нас считать близнецами?
- А может тебе стоит задержаться на одну ночь, чтобы он догнал тебя?
- Мне?! - фыркнул птенец. - Да известно ли нашей повелительнице, как
старит всего одна ночь, проведенная в безвременье. Я ведь хочу быть старшим по
уму, а не по внешнему виду.
- Но ты можешь оставить ему хотя бы весточку, - возмутилась Маруша, -
чтобы он не искал понапрасну.
- Да пусть ищет, - хмыкнул птенец в черных очках. - Это ж почетно, когда
тебя кто-то ищет всю жизнь. Это радует, это согревает. А ненужные проблемы мне
не нужны. Всяко разно, проблемы начинаются, когда тебя найдут. До того
скорбного мига все мы - птицы свободного полета. Чужая же забота - типа как
золоченая клетка. Вот ты бы променяла свою свободу на клетку?
- Я отказалась от свободы, когда решила лететь в Вирию, - твердо объяснила
Маруша свой выбор.
- Ну и дура, - подвел итоги птенец. - А на мне никогда не будут возить
воду!
- Да ты знаешь, с кем разговариваешь? - закипела Маруша, решив
воспользоваться преимуществами своего нового положения.
- Как не знать, - хмыкнул Сук. - Хоть ты и королева, а мораль мне не
читай. Во как!
И упорхнул в толпу.
"Петух недор-р-резанный!" - подумала разъяренная королева и обвела толпу
тяжелым взглядом. В ее воображении рисовалась стеклянная витрина магазина, где
пирамидкой выстроились банки, на которых белыми буквами на зеленом фоне
значилось: "Цыпленок в собственном соку". И в каждой банке лежала частичка
противного птенца. Птичий гомон стих. Чтобы вернуть утраченную торжественность
момента Маруша обернулась к трону. Злости не хватало смотреть на глупых птиц,
ни одна из которых и не подумала одернуть зарвавшегося птенца. Оставалось
вперить взор в плиту, на которой покоился трон.
На плите были высечены разлетающиеся в разные стороны крылатый конь с
полосатым телом и короткохвостая однокрылая птица, увенчанная хохолком короны.
Маруша очень надеялась, что при восхождении на трон никто не потребует, чтобы
она отказалась от второго крыла и подрезала хвостовое оперение.
- Ступай к трону, - раздался позади голос вновь объявившейся синицы. -
Только осторожнее. Сейчас начнется самое главное.
Взмах крыла, и Маруша уже на плите.

Перед троном плясала удивительная птица. С первого взгляда Маруша приняла
ее за бесформенный ярко-алый мешок, нелепо скачущий по ветвям. Но,
приглядевшись, кандидатка в королевы увидела, что шесть ног отбивают четкий
ритм. Точно им в такт попадали и взмахи четырех крыльев. Однако сколько Маруша
не всматривалась, она так и не смогла различить у безмолвного танцора ни лица,
ни глаз. А когда захотела взглянуть на синицу и аиста, то поняла, что взгляд
оторвать уже не может.
- Танец Ди Цзян по праву носит название девятнадцатого чуда света, а песнь
ее неодолима, - донесся издали, словно из-за горизонта, благоговейный шепот
синицы.
"Песнь?" - хотела удивиться Маруша, но слова вдруг замерзли в горле, как
тот, почти что забытый комок. Замерзли, потому что птичка услышала обещанную
песнь.
И была в ней неизбывная тоска по ушедшему безвозвратно, и слышалась
радость того, что впереди еще чуть ли не вечность, и сквозил страх перед
грубой силой бескрылых, а страх перекрывало торжество того, что и у птиц
теперь есть право голоса. Весь мир, включая загадочную Далекую Страну, вся
вселенная из необъятности сжалась в крохотную точку, в искорку пробившуюся до
глубин души, где каждое прикосновение и жгло, и согревало.
И под эту мелодию подошла Маруша к трону.
- Займи свое место, повелительница, - величаво разрешил Рарог, высиженный
девятидневным оброком человеческим. - Бескрылые уступили нам половину мира.
Прими ее и владей.
- А когда мы полетим обратно? - взъерошив перья от смущения, пролепетала
Маруша.
Рарог вскочил на спинку трона, и его соколиный профиль четко отпечатался
на синеве небес.
- Обратной дороги нет. Все пути заканчиваются здесь. Ты успела. Зачем тебе
возвращаться?
- Серебряный Птенец ждет...
- Его приход подарил нам половину мира. И этой половиной повелевать тебе.
Он взвился вверх, обернулся огненным вихрем и украсил небеса призрачными
картинками, где в иллюзорных зданиях причудливо перемешались черты
человеческой архитектуры и птичьих гнезд.
"А птенец..." - снова забеспокоилась Маруша.
Но спрашивать было не у кого. Одна стояла Маруша на ступенях. По сторонам
бесконечной стаей шумели многочисленные птицы, прибывшие на коронацию. А
Могол, Сирин и Грифоны казались безмолвными статуями, которые веками
выслушивают вопросы, но никогда не снисходят до ответов.
Тяжелая поступь раздалась позади. Маруша испуганно обернулась. По ковровой
дорожке волочилось огромное тело двуглавой птицы Рух.
- Не задерживай нас, девочка! - прощелкала правая голова.
- Птицы ждали этого часа много веков! - проклацала вторая.
- За одну секунду в мире умирает пятнадцать тысяч птиц, - продолжила
первая.
- И каждую из них ты лишаешь праздника, - отозвалась левая.
- Величия, - правая склонилась над Марушей.
- Могущества, - левая изогнулась змеей и тоже оказалась близко-близко.
- Не жалеешь себя...
- Пожалей хоть их!..
- Иди-иди, - хором закончили обе головы.
"Серебряный птенец", - еще раз пронеслось в голове. И тут Маруша просияла.
Теперь понятно, как вернуть сказочных птиц в город, где заветное гнездо.
Взойдя на трон, она станет настоящей королевой. И тогда достаточно будет
одного приказа. Да, всего одного слова...
Ди Цзян, ни на секунду не прерывая ни изящных движений танца, ни чарующих
трелей, посторонилась. Всего несколько шагов оставалось до сиденья, обитого
красным бархатом. Теперь между троном и птичкой, заслужившей право на него,
ничего не стояло. Лишь по бокам угрюмо скалились грифоны, да вознесенными
топорами нависали две огромные головы. Могол и Сирин.
Краем глаза Маруша заметила цветок. В переплетении веток кто-то укрепил
золотой горшок, где распустился несказанно красивый бутон.
"Белая Лилия!" - разлилось тепло в душе. Несмотря на суровость обстановки
и обхождения с будущей королевой, увидеть любимый цветок - это ли не
счастливое предзнаменование?
Сорвавшись с дорожки, одним взмахом крыла Маруша перенеслась на золотой
горшок. По толпе прокатился вздох удивления. Но Маруша уже забыла про птичьи
стаи. Они остались позади, ускользая из сознания. Теперь весь мир занимала
Лилия. Маруша счастливо ткнулась в лепестки и вдохнула всей грудью.
Мало кто может выносить жгучий аромат белого цветка, что так нравился
Маруше. Но для нее в целом мире не было запаха желаннее. Не было запаха...
Не было!
Ничего знакомого не было в запахе, что испускали белые лепестки.
Только приторная сладость, поглощавшая все вокруг. Та самая, сквозь
которую Маруша прорывалась давно прошедшей ночью. Казалось, отступил весь
смысл. Привычное и неизменное пошатнулось и искривилось в злобной усмешке. И
даже свет, испугавшись наступившей неправильности, померк...

Скррррр...
Двор, окаймленный пятиэтажками с темными окнами. Низкие кусты с голыми
ветвями и порядком полысевшие деревья. Ночь.
Скррррр...
Две стойки воткнулись в землю посреди двора. Две тонкие трубы свисали с
перекладины. Мглистое небо накрыло мир, словно шкура черного поросенка. А по
небу в ужасающем темпе бежали белесые облака.
Скррррр...
Трубы раскачивались. Раскачивалось и дощатое сиденье между ними.
Проржавевшие подшипники издавали жестокие скрежещущие звуки.
Скррррр...
На доске сиденья важно расположился гриф с крючковатым клювом. Его глаза
двумя каплями раскаленного металла неотрывно наблюдали за Марушей.
- Ты опоздала, девочка, - отрывисто прокаркал гриф. - На дворе Ночь
Пустозвона.
- Ночь Пустозвона, девочка, - с тоскливым клацаньем повторило что-то
скрежещущее и неживое.
- Во всем мире никого не осталось, кроме нас с тобой, - клюв то
раскрывался черной пещерой, то снова складывался уродливым водопроводным
краном, над которым извратились безумные сварщики.
Маруша молчала. Она еще оставалась там, среди ярких солнечных птиц в
Далекой Стране. Среди теплой стаи, готовой вихрем пронестись, прорвав ненужные
ночи, в город, чтобы взглянуть на серебряного птенца.
Но Заоблачная Страна за Ночью Пустозвона. И не птицы глядят на волшебного
птенчика из ожившего серебра, а полумертвая от страха Маруша с опаской
посматривает на Того, Кто Сидит На Качелях.
Гордый силуэт. Темно-сизое оперение. Грудь колесом. Пушистая манишка.
Густая грива, взметнувшаяся над макушкой и лениво опадающая на спину. Могучая
спина, с которой ступенями топорщились гигантские перья. Хвост поленом, да
крылья саженные, коим позавидовал бы и самолет. Огромные трехпалые лапищи.
Правую украшало кольцо, на поверхности которого медленно проплывали руны из
бледной изморози. Колонны ног от колен до внушительного тела охватывали
мохнатые трубы свалявшихся в единую массу перьев. Могучая шея, вокруг которой
обвивалось ожерелье, сотканное из багряных светляков, гордо держала круглую
голову с воронкой клюва, резко изогнувшегося вниз у самого кончика. Два
круглых глаза сверкали словно две бусины из расплавленного стекла. И звезды,
на мгновение мигнувшие в разрывах летучих облаков, казались в сравнении с ними
чем-то ненужным и незначительным.
- Я не могу предвидеть свое будущее, однако тебя огорчу, - голос звучал
насмешливо-уверенной хрипотцой. - В какое бы будущее я ни заглядывал... то
есть, вернутся птицы, чего бы мне крайне не хотелось, или не вернутся... тебя
там нет. Так что не слишком радуйся легендарной миссии. Свою мамочку ты уже не
увидишь.
- Даже, если проснусь? - решилась спросить Маруша.
- Ведь ты уже проснулась, - ухмыльнулся гриф. - Разве не так?
- Мне кажется, ты просто треплешься, не желая пропускать меня в Вирию.
- А смысл? Убить тебя я могу и не привирая.
- И чего не убьешь? Такой громадине раз клюнуть! Так?
- Так, да не так. Свое будущее для меня впотьмах. Но чувствую, что-то
изменится как раз в тот момент, когда я твердо решусь оставить себя в эту ночь
одиночкой, - голос мрачной птицы пронизывали тоскливые ноты, словно не было в
мире разочарования жестче, чем неожиданный приход Маруши. - Нам обоим выгодно
потянуть время. Тебе, потому что умирать неохота. Мне, потому что я хочу
оставить как можно меньше шансиков всяким неприятным непредвиденностям.
- Если б мы сидели в лесу, - сказала Маруша, переборов испуг и волнение, -
то развели бы костерок и коротали время, слушая занимательные истории. Так
говорил тот, кого ты послал в Ночь Легостая.
- А, старый лис Соджобо, - тоску с грифа как крылом сметнуло. -
Удивительно, что ты сумела прошмыгнуть мимо его рати.
- Лис? - удивилась Маруша. - Мне он показался вороном.
- Он сам выбирает, кем казаться. Но вернемся в нашу ночь. О костерке.
- О костерке, - довольно кивнула Маруша. Птичка не собиралась сдаваться.
Соджобо выглядел и коварнее, и страшнее, и загадочнее. А ей все-таки удалось
выбраться из Ночи Легостая.
- Костерка не получишь, - отрезал Тот, Кто Сидит На Качелях. - А историю и
я бы послушал. Если один из нас должен развлекать другого, логичней видеть в
роли первого тебя.
- Что ж, - кивнула Маруша. - Я не против.
- В награду, - прокаркал Тот, Кто Сидит На Качелях, - ты увидишь все, о
чем мне расскажешь. Увидишь то, что я почувствую в твоих словах. Для начала
определимся с местом. Где будет вершиться наша история?
- Подальше отсюда, - предложила Маруша.
- Миров миллионы, - согласился гриф. - Выберем один из них случайно. Каким
ты его представляешь? Скажи, и сразу узнаешь, каким его вижу я.
- Там пустыня. Красная-красная, - лихорадочно придумывала Маруша. - А по
небу, - она перевела взгляд на белесые облака, похожие на стаи мертвых птиц, -
плывут облачные горы. Бескрылые давно ушли в другие миры.

Вдруг двор исчез. До горизонта простиралась красноватая потрескавшаяся
почва. То тут, то там обкрошенными зубами тянулись к лазоревому небу колоннады
рухнувших арок. Словно летающие острова, патрулирующие землю, величаво
продвигались на запад желтые клубы облаков. Настолько огромные, что иначе, как
горами, их никто бы не назвал. Кроме кровавой почвы и белых обломков под небом
расположились странные шары цвета морской волны. Рядом с каждым плескался
маленький водоем с бурлящим гейзером. Над хрустальными водами стайками роилась
мошкара.
- А это еще что за кусты? - возмутилась Маруша. - Я ни слова про них не
сказала!
- Это я додумал, - похвастался гриф. - Кого бы мы ни послали в наш мир, им
не придется мучаться от голода и жажды.
- Классно! - птичка мигом сменила гнев на милость. - Выглядят, как
настоящие.
- Они и есть настоящие, - обиделся гриф. - Ты не стесняйся, проверь, если
хочешь.
Не говоря ни слова, Маруша взлетела и спланировала к ближайшему кусту, на
лету перехватив пару блестящих жучков.
- Вкусно, - призналась она. - Разве придуманное может обернуться
всамделишным?
- Зачем нужны сказки, которым нельзя поверить? Зачем придумывать истории,
в которых тебе плохо?
Маруша не ответила. Она оглядывала взором новые владения.
- Кхм, - напомнил о себе гриф. - И кого мы сюда зашлем?
- Маленькую симпатичную птичку, - тут же предложила Маруша.
- Хочешь взглянуть на мир своими глазами? - улыбка у грифа неожиданно
оказалась доброй. - Осталось назначить цель и наметить маршрут.
- Пусть наша птичка разыщет солнце, - воскликнула Маруша, не желая
напоминать о заре, но стремясь хоть как-то приблизиться к ускользающей мечте.
- Солнца-то я нигде не наблюдаю.
- Пусть поищет, - согласился гриф. - И куда она полетит первым делом?
- В заброшенный город, - постановила Маруша. - Надо проверить, может
бескрылые заперли его в своих сырых подвалах?
- Ладно, - кивнул гриф. - Будет тебе город. Дорогу до города поскипаем. Не
стоит затягивать сказание, которое может оборваться в любой миг.
По сторонам протянулись дома. Невысокие. На три-четыре этажа. Окна зияли
темными провалами. Под крыльями тихо журчал канал. Утренний бриз взбивал гладь
воды легкой рябью. В перила ажурного мостика вцепилась удивительно прекрасная
птица. Хохолок ее перьев казался самым прекрасным украшением, какое только
бывает на свете. Королевской мантией ниспадал к воде пышный хвост. Белые перья
казались снегом на горных вершинах.
- В такой город надо прилетать утром, - в унисон сказали два голоса.
Хрупкий, но настойчивый. И властный, но размягченный творившейся вокруг
сказкой. Голос Маруши и голос Того, Кто Сидит На Качелях.
Исчезли облака. Небо окрасилось розовой глазурью и багряными лоскутками,
словно родилась мифическая четвертая заря, куда так и не попала маленькая
птичка, заблудившаяся в чужих легендах.
- А почему птица молчит?
- Ждет пару. Самые стоящие песни звучат для кого-то. Я-то знаю. И поэтому
никогда не пою.
- Дождется?
- Разве наша сказка о белой птице? Вожака на перелетах не меняют. Наша
цель - потерянное солнце.
Казалось, солнце рядом. Казалось, оно просто прячется за кромкой
горизонта. Или за туманным маревом, окутавшим первые этажи дальних домов. Но
Маруша знала, пройдет еще немного времени, небо станет голубым, поплывут
облачные горы, а солнце так и не появится.
- Где подвал? - каркнул гриф.
- В доме с красной крышей, - решила Маруша.
- Поднимись, - голос грифа наполнился мощью, перечить ему казалось
невозможным.
Вместе с главной героиней, а может и вместо, поднялась Маруша над городом.
Какие только крыши услужливо не подставлялись под ее пытливый взор. И лиловые,
и травянисто-болотные, и каменно-серые, и небесно-бирюзовые, и песочно-желтые,
и беспросветно-черные. Но красных среди них не было.
- Позавтракаем, - предложил гриф, залетая в окно с выбитой рамой, - а
заодно и подумаем, где нам искать солнце дальше. Советую подождать на свежем
воздухе, - прокричал он из темноты квартиры, откуда тянуло сладковатым запахом
разложения. - Я не любитель, когда наблюдают за моей трапезой.
Ну что ж, Маруша и не рвалась выведывать запретные тайны. На ее долю
досталось немало мошек, вьющихся над каналом. И в этой охоте она превзошла
даже опытных стрижей. Смерть ли, победа, ждала ее у последней зари, но сытно
поесть никогда не мешает.
- Ну, - сказал гриф, выглядывая из окна. - Куда летим теперь?
После завтрака его голос наполнился еще большим благодушием. Сейчас он не
казался грозным Тем, Кто Сидит На Качелях. Птица, как птица.
- Хочу что-то объемное, - призналась Маруша. - И не обманистое утро. Пока
я не представляю, как это выглядит. Но вдруг солнце прячут как раз посередине
ночи.

- Предлагаю полночь, - гриф выбрался из окна и тяжелым бомбардировщиком
планировал над каналом. Мошки его не интересовали, но он не упускал ни одного
шанса полюбоваться собственным отражением.
- Почему полночь?
- Неисчислимое множество тайн укрыто на грани, где одни сутки сменяют
другие. Уходящие минуты уже устали. Им и дела нет до того, что именно ты
прячешь от их взора. Они в себе, они плещутся в воспоминаниях, в тяжелых
секундах неудач и летящих мгновениях побед. А минуты нового дня, рожденные им
на смену, вне себя от счастья. Для них жизнь - праздник, который только-только
начался. Зачем им проблемы? Вот и они смотрят мимо тебя и всего, что сжимают
твои когти.
- Ты думаешь, что так можно спрятать и солнце?
- Это же сказка! Зачем принижать ее возможности? Так что у нас насчет
полуночи?
- Пускай наступает.
Мир вокруг на секунду погас. А потом открыл совершенно иную сторону. Или
это уже был другой мир?
Угольное небо. Мощнейший, наполненный крупинками града ветер, чуть не
сломавший крылья и не опрокинувший птичку во мглу, пропитанную влагой. Но Тот,
Кто Сидит На Качелях, оказался чуть впереди и прикрыл удар своим телом.
Перепуганная Маруша едва-едва положила крылья на гребень воздушной волны и
перевела дух. Затем она увидела то, что ждало ее впереди.
На холме, укутанном снежными шапками, протянулись ленты заборов. За ними
подпирали небо скалы многоэтажек. Неприветливыми казались эти глыбы из стекла
и бетона. Холодными и мертвыми. Бескрылые, когда-то жившие в них, придавали
смысл угловатым строениям. Но поселения опустели, и злоглазые коробки мрачно
пялились во все стороны. Мертвенная тишина только подчеркивала общую
угрюмость. Маруша представила, как воет ветер, проносясь по длинным коридорам,
и ее сковал лед ужаса.
- Ну, девочка, - Тот, Кто Сидит На Качелях обернулся, - Где именно
прячется солнце?
В глазах его проснулись огненные сполохи, а голос обрел прежнюю злобу.
- Нет! - закричала птичка, что есть силы. - Я точно знаю, не здесь! В
таком городе никто не станет прятать солнце.
- Тогда КАКИМ должен быть город? - вопросительно склонил голову Тот, Кто
Сидит На Качелях. - Только не кричи, не подумав. Полночь никто не отменял.
- Цветным, - выпалила Маруша и замолчала. Смолк и Тот, Кто Сидит На
Качелях. А мир опять погас. Чтобы через мгновение снова проснуться.

Повсюду, куда ни кинь взгляд, протянулись улицы. Зажглись тысячи фонарей.
Фиолетовые овалы. Белые таблетки. Ягоды синего света.
Окна домов тоже напоминали праздничную гирлянду. Не желтые груши и
продолговатые коробы мертвенного сияния освещали пространство квартир. За
стеклами притаились неведомые источники, раскрашивая стены и мебель то
зеленоватым наплывом, то оранжевым взрывом, то россыпью золотых блесток, а то
лимонным теплом. Горели красные квадраты и голубые кирпичики, а за несколькими
стеклами плескалось расплавленное серебро. Темные окна тоже встречались, но
среди тех, что сияли, не было ни одного тусклого. Сверкали и провода,
пронзавшие холодный воздух. Даже очертания домов, киосков и фонарных столбов
будто бы обвел люминесцентной краской неведомый художник. Словно разбилась над
крышами неоновая радуга, а ее осколки навек прописались в оставленном городе.
Оставленном бескрылыми.
В отличии от прошлого, город не умер. Из подвалов доносился топоток
крысиных ног и шебуршание мышей. Улицы мягко перебегали разноцветные кошки.
Одна из них, мех которой переливался сиреневым сиянием, уперев передние лапки
в тумбу фонарного столба, медленно читала низко наклеенное объявление. Ветер
шелестел надорванным краем. Со всех сторон доносилось мягкое гудение,
исходящее от многочисленных коробок, за которыми прятались лампы. Город
впечатлял. В городе хотелось остаться.
- Нельзя, - сказал гриф. Тот, Кто Сидит На Качелях читал Марушины мысли,
как и Маруша видела картины, складывающиеся у него в мозгу.
- Нельзя, - повторил Тот, Кто Сидит На Качелях. - Посмотри на этот город.
Не кажется ли тебе, что солнце ему просто не нужно.
- Не нужно, - кивнула Маруша, усаживаясь на металлические перильца,
огибающие крышу трехэтажки. Рядом потрескивали яркие трубки, складывающиеся в
надпись на незнакомом языке. Интересно, живут ли здесь птицы? Да наверняка!
Просто сейчас они спят! Ночью летают разве что совы. Но смешно искать сову в
современном городе, хоть тут и завались всяческих мышей.
- Разве мы ищем сову? - ехидно спросил Тот, Кто Сидит На Качелях. -
По-моему, наша цель - солнце.
- Нет тут солнца, - устало откликнулась Маруша. - Давай, допустим, что
бескрылые ни при чем. Не хватит у них ума, чтобы похитить столько огня.
- Тогда возникает вопрос, - улыбнулся гриф, - куда оно все-таки делось?
- Да в болото засосало, - выпалила Маруша первое, что пришло в голову.
- Болото - это хорошо, - кивнул гриф. - Болото - это по-нашему.
И мир снова померк.

Когда краски вернулись, Маруша подумала, что лучше б она так и оставалась
во тьме. Картина, представшая глазам, не радовала. Огромная желтая луна висела
над еловым лесом с обломанными вершинами, словно здесь когда-то безумствовал
ураган. Елки росли далеко. Не долететь, хоть маши крыльями до изнеможения. До
последнего взмаха, после которого только упасть и не подняться. Зато упасть
было куда. Вокруг простиралось болото, от которого поднималось нестерпимое
зловоние. Чахлые деревца казались давно засохшими. Гулко лопались пузыри
прорвавшегося газа. А вот ветер затих, словно не успел за парочкой сказочников
и остался в неоновом городе. Темнели черные дыры воды, незатянутой ряской. А
вездесущая зелень источала тяжелое гнилушечное сияние. И еще по всему болоту
росли ягоды. Крупные. Непонятные. Налитые багровым сиянием, словно Тот, Кто
Сидит На Качелях, хранил здесь миллионы запасных глазищ.
В общем, из такого места следовало мотать как можно скорее.
- Я поняла, чего не хватает нашей главной героине! - воскликнула Маруша, и
Тот, Кто Сидит На Качелях, вопросительно уставился на нее.
- Того, кто подскажет ей, где прячется солнце!
- Ладно, - нехотя согласился гриф. - Твоя очередь. Значит, будь по-твоему.
Снова Маруша увидела городские кварталы. Город заснул. Собственно говоря,
сказка складывалась уже не про неоновый город. Редкие бусины фонарей едва
разгоняли мглу. Город состоял из многобашенных замков, рядом с которыми вились
улочки, заполненные покосившимися избушками. К замковым стенам прижались
киоски и трансформаторные будки. В городе перемешались века и эпохи, словно
бескрылые, уходя, нарочно перекрутили друг с другом стрелки часов, по которым
вершилась здешняя жизнь. Возле разломанной коробки от апельсинов сидела
крохотная оранжевая собачка и смотрела на странную голубую луну. Не тявкала,
не рычала, не скулила, не выла. Смотрела, как будто чего-то ждала.
Тот, Кто Сидит На Качелях, вылетел вперед и опустился на ветку клена,
приглашая Марушу сесть рядом.
- А ты ищешь не солнце, - вздохнул он. - Ты ищешь кого-то. В любом из
сотканных тобой миров, ты придумываешь встречу. Белая птица, кошки неоновых
улиц, собака, сочиняющая песнь Луне.
- Зато твои миры пустынны до омерзения. Неужели ты не можешь придумать
кого-то еще?
- Придумать легко, но зачем? Давным-давно я уже сделал выбор, решив ни о
ком не думать. За это мне дано право сидеть на качелях.
- Птица, сидящая на качелях, смотрится противно и уродливо.
- А ты не смотри. Ты сядь. Ты оттолкнись, вложи себя в этот первый толчок,
чтобы мир изменился. Ты качаешься, и мир качается. Крутится мир. Вертится
вокруг оси, на которой закреплено сиденье. А ось та настолько близко, что ты
уже не можешь отделить ее от себя самого. Именно на качелях начинаешь верить,
что мир вращается только вокруг тебя.
Голос грифа стал заунывным. Маруша тряхнула головой, отгоняя невидимую
паутину тягучих мыслей Того, Кто Сидит На Качелях. Она ищет солнце, она сейчас
спросит у собаки...
- Чего спросишь? - усмехнулся гриф. - Не видели ли вы, мадемуазель,
пропавшее солнышко? Ах, оно вам не требуется? Ах, вам достаточно Луны? Зря,
мисси, совершенно напрасно. Я, конечно, тоже слагала песнь во славу Луне и
даже чуть не стала... Ах, вы думаете, ваша получится лучше...
- Хватит, - взвизгнула Маруша и поразилась собственной смелости. Скажи ей
две ночи назад в трубе, набитой мусором, что пройдет совсем немного времени, и
она станет кричать на Того, Кто Сидит На Качелях, от смеха Маруши Шумелка-Мышь
окочурилась бы окончательно. А ведь кричит и не пугается.
Гриф улыбался, словно Маруша наговорила ему комплиментов.
- Зачем спрашивать? - его глаза блеснули озорными языками туристского
костра. - Попробуй найти его сама.
- Но где? - расстроилась Маруша. - Вон, сколько миров мы уже выдумали, а
солнца ни в одном не оказалось.
- Поправочка, - каркнул Тот, Кто Сидит На Качелях. - Что значит, не
оказалось? Солнце у нас, видите ли, виновато! Видите ли, не оказалось его
нигде. А мы искали? Нет, мы разве везде искали? Ты хоть раз оглянулась и
посмотрела, что у тебя за спиной?
- Зачем? Ведь солнце всегда впереди!
- А вдруг оно решило взойти не с той стороны.
- А с какой? С этой что ли?
Птичка крутанула мертвую петлю и развернулась. Теперь ее клюв смотрел в
направлении, куда прежде топорщился хвост.
За спиной оказалась заря.
Утренний туман стелился по широкой реке. За рекой небо изукрасили узоры
верхушек деревьев. Черное на красном.
- Я добралась! - радостно выдохнула Маруша.
- Ошибочка, - громовым раскатом разорвал безмолвие Тот, Кто Сидит На
Качелях.
Не заря украсила небо. Если закат еще иногда оборачивается таким кровавым
покрывалом, то уж заря никогда не пользуется столь мрачными тонами. Багровая
пелена простиралась по небу, словно пузырь, наполненный кровью, словно
страшное, неправильное солнце, которое никогда не станет умиротворенно-желтым.
- Ты нашла солнце! - возвестил Тот, Кто Сидит На Качелях, еще громче. - Но
его ли ты так жаждала отыскать? Ты хотела зарю, ты ее получила!
- Это придуманная заря, - запротестовала Маруша и зажмурилась, чтобы не
успеть поверить. - Это всего лишь сказка, которую мы на пару с тобой сочинили.
Гриф не отвечал. Подождав полминуты, Маруша осторожно открыла глаза.

Гриф никуда не делся. Он молчаливо сидел на качелях. Очень скоро Маруша
снова начала слышать зловещий скрип несмазанных шарниров. Миры исчезли. Перед
глазами оказался знакомый унылый двор с уснувшими домами. По небу все также со
скоростью курьерского поезда проносились облака.
- Все, девочка, - гриф медленно поднял крылья и величественно спланировал
на промерзшую землю. - Закончилась наша сказка.
- Но я хотела, чтобы она закончилась по-другому!
- Ну что ж, последнее слово выпало сказать мне. Ты недовольна? Не забывай,
в награду ты увидела несколько стран, в которые никогда бы не залетела, не
возьмись мы этой ночью складывать сказки. Тебе понравился хоть один из миров?
В каком из них ты бы хотела остаться?
Миры веселой стайкой вспорхнули перед глазами, предстали во всей красе и
вновь погасли, утонув во мраке Ночи Пустозвона. Город с каналами. Серые
многоэтажки, усеянные черными дырами окон, разноцветные дома, соединенные
сверкающими проводами, ящик от апельсинов и собака. Города не выглядели
чужими. Города звали. Каждый из них казался сейчас родным гнездом, в которое
так радостно забиться, отгородившись от злобы и тоски огромного мира.
Забиться, закрыть глаза и ждать, пока опустевшая душа снова наполнится невесть
откуда пришедшей теплотой.
Качели поскрипывали. Взгляд грифа пронизывал Марушу незаданными вопросами.
Чтобы не выпалить ерунду, Маруша скосила глаза вниз. У стойки качелей чудесным
образом объявилась крохотная новогодняя елочка. Разноцветные шары сверкали на
ней. Разноцветные шары, в каждом из которых отражался свой мир, где Маруша
только что побывала.
- Так в каком же? - вкрадчиво переспросил Тот, Кто Сидит На Качелях.
Маруша смотрела на шары. А из шаров выглядывали дивные существа.
Пышнохвостая, белоперая птица, сиреневая кошка с умной мордочкой и тоскливая
собака. А из темно-зеленого шара пялились тысячи странных круглоглазых
существ, окутанных изумрудным сиянием. И даже антрацитово-черный шар не
казался мертвым. Что-то ворочалось там, что-то такое, что селится в брошенных
городах. Маруша смотрела на шары, а разноцветные жители отчаянно стремились
отыскать Марушин взгляд. И Маруша прищуривалась, проскальзывала мимо, потому
что пойманный взгляд таил неведомую ответственность.
- А ни в каком, - развернулась Маруша к нахохлившемуся грифу. - Мне
хочется просто лететь вперед и вперед.
- В этом-то и проблема, - задумчиво протянул гриф. - Если бы ты захотела
остаться, все бы упростилось. Ты бы и осталась. И сидел бы я сейчас перед
елкой, а ты смотрела бы на меня из шара. Нарисованная птичка придуманного
мира. Ожившая картинка, которая не в силах вырваться из
восхитительно-красивого, невероятно-праздничного, трогательно-хрупкого шарика.
Он ведь только снаружи кажется хрупким, но нет такой силы, которая смогла
взломать бы его изнутри. Но тебе хочется лететь вперед, а мне не хочется тебя
пропускать. Вот и вопрос: что делает нас, придуманных, живыми? Может это
невероятное желание не останавливаться. Хотя оно и проистекает от зависти,
когда кто-то другой обгоняет нас. Он старается, а мы не дадим. Даже тому, кто
придумал мир, в котором нам суждено жить.
- Знаешь, - внезапно сказала Маруша. - А здорово придумывать миры. Соджобо
не повезло. Ему бы я рассказала совсем иную историю.
- Соджобо тоже мастак разукрашивать чужие сказки, - вздохнул Тот, Кто
Сидит На Качелях. - Но наши ничем не хуже. Помнишь многоэтажки? А болото? Даже
город мне чем-то понравился. Не выношу крикливые контрасты, а тут...
Понравился, и никаких тебе скворечников.
- И оранжевая собака, - в такт вздохнула Маруша. - И канал. Я так и не
поняла, кто его придумал. Ты или я? Зато я поняла, что не смогла бы сделать
ничего плохое тому, с кем я придумала сказку. А ты?
- Девочка, - голос Того, Кто Сидит На Качелях, наполнился змеиным
ехидством. - А почему ты решила, что я придумываю сказки только с тобой?
Маруша замерла, пораженная догадкой. Сочинительница чертова. Единственная
и неповторимая. Шумелка-Мышь в птичьем варианте. Ночей не перечесть. И в
каждую из них можно придумывать истории с тем, кто заглянет в мир, где кроме
тебя никого нет. И можно вдвоем сочинить такую сказку, чтобы к утру снова
остаться в одиночестве. Придуманная сказка - это еще не пропуск в Заоблачную
Страну.
Потом пришла следующая догадка.
- Мне кажется, что по пути я встречалась не с кучей птиц, а только ты
попадался мне навстречу, только ты шептал мне речи, только ты отговаривал от
зари, - сбивчиво начала Маруша.
- Что ж, крошка, ведь ты встречалась с мертвыми птицами, а в каждой
мертвой птице есть частичка меня. Они уже сделали свой окончательный выбор.
Живое отличается от мертвого возможностью переиграть, а для ушедших путь
намечен раз и навсегда.
Молчание окутало двор. Неприветливое. Мерзлое, как ледяная корка,
сковавшая лужи.
- Все медлю, - хмыкнул гриф после пятиминутной паузы. - Все не решаюсь. Не
могу понять, чего я боюсь, зная суть Ночи Пустозвона?
- И в чем же ее суть? - голосок Маруши задрожал, она чувствовала, что
надвигается минута принятия решения.
- Какой я? - глаза грифа смотрели в упор. - Только не думай, КАК надо
сказать. Говори то, что первым придет в голову.
- Я тебя боялась, а ты - неплохой!
- Вот! - кивнул гриф. - Ты поверила, что так оно и есть. Соджобо проиграл
не потому, что у тебя были шансы на побег. Страх, навеваемый им, не сломил
тебя. А заставить твою душу ему поверить не вышло. Поэтому ни одна провокация
не поймала тебя на крючок. Мне же ты поверила. А, поверив, проиграла. Теперь
ты не можешь противостоять мне. Я перестал быть врагом. Дорога закрыта, а
сделать мне ты ничего не можешь. Вот какой финал у нашей сказки. Вот почему ни
одна из птиц, ни живая, ни мертвая, не может победить меня в эту ночь! Ну а
после финала, каким бы он ни получился, я предпочитаю отдыхать без
посторонних.
Развалистой походкой пьяного матроса гриф направился к Маруше. Острие
клюва холодно сверкнуло в лучах вырвавшегося на мгновение обрезка луны,
который моментально нырнул в одеяло мечущихся облаков, чтобы не угодить в
ненужные свидетели.
На Марушу накатило мертвое оцепенение. Не хотелось взлетать. Не хотелось
Заоблачной Страны. Не хотелось вообще ничего. Мир маленькой птички готовился
обрушиться во тьму, и последние секунды протекали скучно и пусто. Еще
чуть-чуть, и кривой клюв полоснет по хрупкой шее, отрывая голову. Ну и пускай!
Невидимая липкая паутина опутала не столько крылья, сколько душу. А гриф
приближался. Гриф величественно вышагивал. Оставалось всего пять шагов или
один сорочинный взмах крыла с небольшим перелетом.
Из-под скрюченного куста выкатился комок серебристого тумана, замер,
преградив дорогу страшной птице, и несколько раз нервно стукнул хвостом о
землю. То ли мокрая земля поглотила стук, то ли призрачный кот истратил
положенные ему звуки давным-давно. Весело зажглись мягким светом два
сапфировых глаза.
- Пшшел сс дорроги, - презрительно скривился Тот, Кто Сидит На Качелях. -
Ведомо ли тебе, мертвый кошак, что вершится моя ночь. Сейчас я - властелин
мира, и я не позволяю котам-призракам перечить мне в Ночь Пустозвона.
Кот сжался в комок, а потом прыгнул. Гриф злобно щелкнул клювом, надеясь
оборвать полет одним ударом. Но кот метил не в громадную птицу. Призрачное
тело пронеслось над пернатым и опустилось на осиротевшее сиденье качелей.
- Для тебя идет Ночь Пустозвона, - мягко сказал он. - А для меня - Ночь
Первого Снега. Ты же знаешь, что Первый Снег сильнее Звона, ушедшего в
Пустоту. Ждущие зиму радуются приходу любимого времени года. А остальные
радуются просто так. Потому что красиво!
- Что ты врешь! - каркнул гриф, поворачиваясь к Маруше спиной. - Нет
никакого снега. И ты тоже знаешь, что мне под силу остановить любой снег, пока
он не коснулся земли. Снег не помеха для Того, Кто Сидит На Качелях.
- Но ты не сидишь, - усмехнулся кот. - Сейчас на твоем месте я. Ты покинул
качели, утратив свою сущность. А без сущности любой всего-навсего пустышка, у
которой нет силы даже на то, чтобы вдохнуть и выдохнуть.
- Сейчас я займу надлежащее мне место, - клацнул гриф, взлетел, тяжело
оторвавшись от земли, и черной массой сбил маленький комок призрачного тумана.
Но было поздно. Повсюду царил снег. Падали белые хлопья, тая на темной
земле. А на смену им спешили все новые и новые крохотные покрывальца,
старающиеся укутать пожухлую и продрогшую траву. Белая метель облепила со всех
сторон страшную птицу и превратила ее в бесформенный снежный ком. Качели
теперь поскрипывали не жестоко, а жалобно.
- Пойдем, - тихо сказал кот. - Нельзя бездумно тратить время. Особенно в
последнюю ночь.

- Почему снег пошел именно сейчас? - встрепенулась Маруша.
- Я его вызвал, - степенно отозвался кот.
- Как можно вызвать снег? - не поверила птичка.
- Старые привычки, - вздохнул кот. - Давным-давно, я заказывал тем, кого
любил, звездное небо или Луну. Только на Солнце меня никогда не хватало.
Солнце - слишком дорогое удовольствие для обычного кота.
- И что тебе говорили?
- Ничего. Они же не знали, что в этот вечер на небо должна наползти серая
пелена, из которой сыпется нудная нескончаемая изморось. Они чувствовали
сказку, когда смотрели на звезды. Или на Луну. Луны бывают очень разные, но я
всегда выбирал самые красивые. Чудеса творим мы сами. Очень часто мы можем
такое придумать, что другому покажется самым настоящим волшебством.
- А первый снег - это дорого?
- Ты сказала, первый снег? Маленько не так. Он звучит, как Первый Снег.
Да, он несомненно дорог. Запомни навсегда, что все первое весьма дорого. Я бы
даже сказал, невыносимо дорого, если бы мне самому не пришлось это выносить.
- А что послужило платой? - не унималась Маруша. Ей тоже вдруг захотелось
заказать Луну. Не прямо вот сейчас. А когда-нибудь для кого-нибудь. Когда
будет для кого.
- Кусочек души, - бесстрастно сказал кот.
- Так ты же мертвый, - удивилась птичка.
- Мертвый - не значит пустой, - неодобрительно покачал головой кот. -
Пустыми являются равнодушные души. Они - ноль, пустота без всякого значения. А
мертвая душа - хоть и отрицательная величина, но величина. И в большинстве
случаев заметно отличная от нуля.
Двор остался позади. Снег скрыл и качели, и кусты, и траву, и пятиэтажки.
Казалось, ничего уже не осталось в мире, кроме миллионов снежинок, сыплющихся
с темного неба. Как это ни покажется удивительным, внезапно снег тоже остался
позади. По бокам чуть слышно вздыхала тьма. Впереди обозначился высокий и
крутой холм, покрытый колючей травой, укрывшей черную землю странным волнистым
одеялом.
- Мне кажется, что третья ночь никогда не закончится, - пожаловалась
Маруша. - И заря не наступит. А без зари я не смогу попасть в Вирию.
- На самом деле, сейчас Вирия очень близко от тебя.
- И где же она? Я думала, что путь в нее открывается только на заре.
Помнишь, как в тех стихах, что читали искалеченные утки.
- Она за холмом, - непонятно ответил кот. - Поднимись на вершину, увидишь
сама. А как увидишь, так сможешь взлететь. Там и поймешь, куда уводит твой
путь.
И Маруша поспешила наверх. Когда она выскочила на вершину, ее взору
предстала громадная серебряная Луна. Такой ее Маруша не видела никогда.
Сияющий шар был настолько велик, что на его поверхности отчетливо можно было
рассмотреть темные впадины морей, извилистые молнии горных гряд и нолики
кратеров.
"Это ты заказал ее?" - хотела спросить Маруша, оборачиваясь. Но за спиной
никого не оказалось. Призрачный кот не полез за ней. А в низине медленно
проползали облака бледного тумана. Отсюда, с верхотуры, уже не получалось
разглядеть, каким именно облачком был странный кот. Да и был ли он вообще.
Луна заполонила полнеба. Сначала она отливала плещущимся серебром. Затем
покрылась инеем и замерзла. Теперь она напоминала вставшее на дыбы поле,
засыпанное голубым снегом. Словно падучая звезда, Маруша стремительно
приближалась к опрокинутой тверди. Скоро ей стало казаться, что это и есть
поле. Самое обыкновенное поле. Если развернуться и скользнуть правее, то можно
увидеть скособоченные домишки деревеньки, еще не проглоченной городом. А по
другую сторону раскинулась березовая роща.
"Сейчас я пробью снег", - удивленно подумала Маруша и приготовилась к
оглушительному удару. Потом, на мимолетный миг, она вспомнила, что перед ней
Луна. И тут же пролетела сквозь нее, как сквозь упругий порыв ветра, который
закрутил маленькую птичку и окончательно перепутал все стороны света.

Горизонт.
А под ним земля.
А над ним алая полоса утреннего неба.
А впереди сказочный лес, который увидеть можно разве что на ярких
картинках человеческих книг.
Или, если тебя занесло в Заоблачную Страну.
Охранником приграничья метнулся к Маруше Финист, но узнал, клекотнул
приветственно и пропустил к лесу, которым начиналась Заоблачная Страна Вирия.
Могучий вяз, чьи ветви протянулись до самых небес, рос совсем рядом. На
восточных ветвях дерева свила гнездо зоряная птица Алконост. Следила она за
Марушей то черными пуговицами колдовских зимородочьих глаз, то смешливыми
девичьими глазенками, окунувшимися в синеву летнего неба. После взглянула
птица мимо, в сторону моря, ждущего зимнего шестидневного успокоения. Ее
раскрытый клюв изливал мелодию небесных сфер, настолько прекрасную, что
зачаровывала она с первой трели. Поднимет коготок правой ноги, выпустит ветра
южный, да западный. Шевельнет левой лапой, освободит северный ветер с
восточным. А по витым стенкам незатейливого гнезда струились потоки радужных
райский соцветий.
Любой остановился бы, любой заслушался, да замер бы навсегда, если бы на
западных ветвях не гнездилась темная птица Сирин. Чарующий взгляд человеческих
глаз с колдовской искоркой, затаившейся в глубине. Спит ведьмина душа, ждет
бури, когда во всю необъять развернется над скукожившимся миром. Изящная дуга
чуть раскрытых чувственных женских губ, откуда льется странная и страшная
песнь. Кто заслушается сей песней, забудет все на свете и умрет. Нет спасения
от нее, если только не обернуться к востоку и снова не вспомнить про
Алконоста, броситься к наделенной проклятьем полуптице-полудевице светлой
половины и сомкнуть очи в сне вечном под божественную песнь зимородка.
Когда же в оба уха льются две мелодии одновременно, душа откликается
нежными волнами. И в эти минуты почувствуешь, как Маруша, что все в мире тебе
ведомо и подвластно.
И откуда-то из выси, из неведомого и недостижимого, кристаллами горного
хрусталя сверкали два огромных глаза. На самой вершине свила себе жилище
божественная Матерь Сва. Казалось, не было птицы главнее, но и ее оставила
Маруша позади, как и Сирина с Алконостом, как невидимую птицу Гамаюн, что
затаилась в глубине листвы и протяжным зовом выкрикивала счастье для маленькой
птички, ворвавшейся в четвертую зарю.
Уже совсем близко был замок. Уже снижалась Маруша, отыскивая ту,
единственно верную точку, на которою стоило приземляться. Мраморный алтарь.
Алтарь охраняли пятицветные птицы, выстроившиеся в две шеренги. Возглавлял
гвардию Ильман-Линту - Властитель Воздуха.
По сторонам уносились к небу искры, образуя световые столбы. На левом
проступал серебряный силуэт величавого гуся с большими, пронизывающими
мудростью, глазами. На правом золотой ободок вырисовывал фигурку изящной
длинноногой цапли.
Над алтарем рос лотос о двенадцати лепестках. Из чаши цветка выглядывал
тот, чье имя знает каждое пернатое создание. Мудрый Птах.
- Ты - царь птиц? - робко спросила Маруша.
- Дремы, навеянные сонными травами, продолжают путать тебя, - величаво
ответила птица. - В Заоблачной Стране нет ни царей, ни королей, ни прочих
властителей. Власть - ничто на этих просторах, пронизанных неземным светом.
Бескрылые называют меня - Хума. Они верят, что тот, на чью голову я опущусь,
станет королем. Они дали мне право выбирать за них своих властителей. Они
забыли про изначальное определение: "Чьи мысли столь развиты, что разбивают
все ограничения, тот становится подобен королю".
- Почему?
- Потому что видит все миры, все решения, всех правых и виноватых со всех
сторон. Но я не вернусь в мир бескрылых. Я возвращаю им право самим совершать
поступки и самим отвечать за них. Пускай учатся спрашивать себя, а не кивать,
мол, глупая птица опустилась не на ту голову, вот и страдаем мы безвинно, да
беспредельно.

Разговор продолжился у чудесной яблони, с которой склевывала Жар-птица
плоды из огненного золота. Ее хвост алой занавесью прикрывал чуть ли не
половину листвы. От перьев исходило мягкое тепло. С другой стороны веяло
свежестью от хрустально-чистого ключа. За ручьем раскинулся птичий городок. К
ближнему домику у самой кромки поля, где сквозь зелень зреющих злаков
проглядывали розовые шарики клевера, торопился Орешек, сжимая в клюве букетик
ярких цветов. Из раскрытого окошка доносилось веселое стрекотание швейной
машинки. Красношейка творила на праздник обновки для всех подруг.
Хума поглядывал на кромку дальнего леса. Рядом с ним в шеренгу выстроились
Ибис, Коршун и Сокол. А Маруша находилась в жуткой растерянности.
- Так мы не летим? - спрашивала она в десятый раз.
- Мы не летим, - сказал Коршун. - Ты же вернешься к Птенцу. Олицетворяя
Заоблачную Страну, я не могу надолго покидать ее пределы.
- Но путь - всего-то три зари!
- Для нас три твоих зари - одно мгновенье. Для Заоблачной Страны наше
мгновенье - целая вечность, - мягко заметил Сокол, в правом глазу которого
сверкало солнце.
- Но почему бы хоть кому-то не вернуться со мной? Чтобы все мне поверили!
- Маруша, - к яблоне грациозной походкой приблизился Ибис. - Разве неверие
других затмит правду того, что ты побывала в Заоблачной Стране и разговаривала
с нами?
- Нет, но я хочу, чтобы птицы знали!
- О твоем подвиге?
- О моем подвиге!
- А если бы птицы верили в подвиг, который ты не совершала, тебе было бы
легче?
- Но я же его совершила!!!
- Ты не ответила на вопрос, - властно вступил Хума. - Так станет тебе
легче, если птицы поверят в подвиг, который ты не совершала?
"Кто знает, может и ты летишь в Далекую Страну, одновременно оставаясь в
своем гнездышке, " - вспомнила Маруша слова призрачного кота, но поверить в
них не смогла.
- Разве я не добралась, пусть даже на четвертую...
- Извини, Маруша, ты повзрослеешь, когда поймешь, что подвиги, в которые
верят все остальные, не так важны, как тот, про который ты можешь себе
сказать: "Да, это подвиг!" А сейчас тебе пора. В награду за долгий путь можешь
задать последний вопрос.
- Что такое - Заоблачная Страна?
- Место, в которое не стоит торопиться. Настанет время, и она сама откроет
дверь для достойных, для тех, кто хоть что-нибудь сделал.
- Ну-ну, конечно, - усмехнулась птичка. - Видала я того, кто совершил
множество добрых дел, чтобы угодить к вам. А вместо этого его судьба - вечное
метание у края поля, уходящего за горизонт.
- Но, совершая поступки, он думал не о тех, для кого он их совершал, а о
том, что после очередного поступка Вирия становится чуть ближе. На самом деле
она оставалась все так же далеко.
- Ну и неправильно! Ведь тот, для кого все это вершилось, радовался.
- Верно, Маруша, но согласись, тот, для кого все это вершилось, делился
своей радостью. Только она утекала непринятой, незамеченной. Не ответная
теплота нужна была вершащему, а чувство пути в Заоблачную Страну. Подумай,
отказался бы он от чувства пути, если б его давали за злые поступки, за обман
и подлость? Или все также стремился бы поступок за поступком получить право
распахнуть запретную дверь?
- Значит, со мной вы не вернетесь? - Маруша отказывалась верить и готова
была повторять вопрос тысячи раз.
- Нет, - покачал головой Мудрый Птах. - Спасибо за весть, но мы умеем
радоваться приходу в мир Серебряного Птенца, даже не видя его. Нам достаточно
знания и веры.
- Не понимаю. Я бы жизнь отдала, только б взглянуть на чудо!
- Во-первых, сейчас ты оценила жизнь слишком дешево. Она бы оборвалась,
когда бы тебя коснулась первая падающая звезда. Ведь прикосновение звезды -
уже чудо. А во-вторых, не печалься. Ты все поймешь сама, когда прилетишь сюда
в следующий раз.
- Я вернусь сюда?!!! - воскликнула Маруша.
- Разумеется. Распахнувший двери один раз вряд ли совершит нечто такое,
что заставит забыть уже пройденный путь. Не волнуйся. И до свидания, до
следующей встречи.
- Тогда я проделала весь путь напрасно, - голова Маруши подавлено
склонилась.
- Вовсе нет, - возразил Мудрый Птах. - Ты поймешь это очень скоро. Когда
солнце оторвется от горизонта.
- Но Серебряный Птенец умрет...
- Он выживет, если из Заоблачной Страны прилетит хотя бы одна птица. Вот
ты и прилетишь. Решай, хочешь ли ты остаться с нами или все-таки выбрать
обратный путь? Последнее слово за тобой.

Маруша возвращалась. Маруша летела домой. Ветра ласково подставляли свои
плечи, чтобы пронести птичку как можно дальше. Облака превращались в
посадочные площадки и пугливо замирали, опасаясь рассеяться до той секунды,
когда птичка оставит их пушистую поверхность. Деревья не скупились ни на
гусениц, ни на червяков, а болота заботливо раздвигали камыши, выставляя как
угощение суетливые стайки мошек и комаров.
Солнце словно приклеилось к земле. Его заслоняли от Маруши то многоэтажки,
то аллея пирамидальных тополей, то белый теплоход, медленно плывущий по
сумеречной утренней реке, гладь которой отделяли от солнечных лучей черные
прибрежные кусты. Четвертая заря грозила обернуться бесконечностью. И не было
рядом ни Мудрого Птаха, ни призрачного кота, оставшегося в просторах ночей,
опрокинувшихся в прошлое.
Маруша взмывала ввысь, туда, где вездесущие капли превращались в острые
льдинки. Но даже в той холодной пустоте солнце смущенно краснело и пряталось
за туманный край земли. И Маруша снова скользила вниз, прорывая потоки тепла,
струящегося из темных оврагов, колючих, еще не прогретых солнцем лесов, темных
пластин полей. На душе плескалось веселье, которому не могли помешать никакие
мороки ушедшего в вечность Того, Кто Сидит На Качелях. А в небесах плескалась
алая заря. И багровела полусфера светила. Время замерло, время остановилось,
словно показывая, что перелет от Вирии до родного переулка не занимает ни
секунды.
С каждого дерева, с каждого куста и даже из-под полевых бугорков
доносились веселые трели птиц. Птицы не видели Марушу. Птицы не знали про
путь, который она проделала. Но, может, они чувствовали, что затерянные в
темном дворе качели опустели. А может, они просто радостно щебетали, славя
появление Серебряного Птенца.
Переулки вели Марушу домой. Паутина переулков протянулась через весь город
и, казалось, через целый мир. А слева уже вскинулись к небу тысячерукие
деревья знакомого сквера. Полет перешел в плавное скольжение. Еще немного, и
она увидит маму и всех-всех-всех. Еще чуть-чуть и покажутся темные оконца
чердака, где ее появления ожидает Серебряный Птенец. А может... А может не
Марушу он ждет. А что скажет он, когда узнает, что птицы отказались
возвращаться обратно? А что, если в этот миг он отвернется от Маруши? А что,
если все птицы отвернутся? А черный ворон с Пятого Переулка разочаровано
взмахнет крылом и прокаркает: "Да, надо было лететь самому".
Нет, не могла Маруша взять, да ворваться на чердак. Она успела к четвертой
заре, но миссия... Миссия осталась неисполненной. Требовалась небольшая
передышка, за которую надо успеть прочистить перышки и привести в порядок
мечущиеся в беспокойстве мысли.
Коготки коснулись сырых комков взъерошенной земли. И с хвастливым лязгом
зубья капкана впились в правую ногу. Уйдя с дороги, Тот, Кто Сидел На Качелях,
оставил самую распоследнюю ловушку, сработавшую, когда ничто не предвещало
опасности. С каждым рывком зубцы уходили в пульсирующую от боли плоть все
глубже.
Багряные лучи солнца, едва коснувшись земли, испуганно исчезли. Из-за крыш
наползала угрюмая серая дымка. Подул промозглый ветер, вечный спутник
тревожных осенних рассветов. Сразу похолодало. Из ниоткуда вылезла противная
сырая изморозь. Дома не розовели, а превратились в безжизненные, заляпанные
цементом коробки. Пламеневшие стекла ослепли и затянулись мертвой пеленой. То
ли мерзлые ночи догнали маленькую птичку, то ли реальная жизнь снова вступила
в свои права.
Раскатами летней грозы с небес громыхали два голоса.
- Ой, мама, смотри, какая красивая птичка!!!
- Ты что, Боря, воробья никогда не видал?
- Но, мама, это не воробей!
- Ты, значит, маму свою учить будешь. Так что ли?
- Мама, она в капкане. Давай ее освободим.
- Еще чего! Думаешь, зачем ставят капканы? Не знаешь? То-то же! Запомни, в
капкан попадают или больные, или заразные птицы. Пошли, а то опять опоздаем.
Малыш кинул на Марушу тревожно-жалобный взгляд, но мама рванула его за
руку и повлекла к дому. Он печально побежал за ней, словно маленький вагончик
с углем за огромным древним паровозом.
О, если бы сейчас вторая заря царствовала над горизонтом! Никакой капкан
не удержал бы Марушу, по силе равную богам! А если бы разливалась по небу
третья заря, то одним кивком головы прекрасная властительница милостиво
позволила бы себя освободить той парочке, что удалялась в счастливом
неведении!
Ну почему? Почему она успела лишь на четвертую зарю?!
А все-таки хоть кто-то увидел Марушу в истинном обличии! Но гордость за
свою красоту уже не грела. Никакая красота не поможет вырваться на волю. Не
вернется Маруша обратно. Никто не узнает, почему не прилетели мифические
птицы, почему отказались покинуть Вирию. Силы быстро уходили из маленького
тела. Задрав голову, Маруша кинула прощальный взгляд на огненное светило,
катящееся по алой полосе четвертой зари, по которой уже властно протянулись
хищные щупальца дождливых облаков.
Солнце оторвалось от горизонта и вмиг пожелтело. Свет его стал нестерпимо
ярким, на секунду ослепив маленькую птичку. И тут она увидела того, кто спешил
ей навстречу.
Черные бусинки глаз весело поблескивали. Клюв пощелкивал в радостном
приветствии. То, что еще три зари назад было всего лишь слитком пульсирующего
металла, сейчас развернулось узорчатыми веерами пушистых серо-серебряных
перьев.
Ожившее чудо изящно опустилось на основание ловушки. Металл капкана
холодными, мутными каплями стек на землю и затерялся между узловатыми корнями
старого дуба. Жесткий захват исчез, освободив израненную ногу. Птенец
вспорхнул, крутанул вокруг дуба три витка спирали, а у самой вершины обернулся
вниз. Он звал за собой! Боль истаяла, глаза раскрылись от счастья и удивления.
А крылья уже взмахами поднимали Марушу навстречу веткам и листьям, навстречу
манящей безоблачной синеве. Земля стремительно уносилась вниз.
- Мы возвращаемся в Заоблачную Страну? - счастливо прощебетала Маруша.
- С чего бы? - удивился Серебряный Птенец. - Разве ты не оставила ее
позади? И разве сама не поклялась никогда не возвращаться назад, если путь еще
не пройден?
- Путь не пройден? - воскликнула Маруша. - Я-то думала, что все уже
закончилось!
- Как ты пожелаешь, - взмахи серебряных крыльев уносили птенца в синюю
даль. Маруша поняла, что стоит ей остановиться, и путь ее, действительно,
закончится. И можно больше никуда не лететь. Она заслужила право на отдых. Но
и лететь дальше запрета не было.
- Где мы? - крикнула вслед Маруша.
- На три зари впереди мира, - донеслось издалека. - Ты можешь просто
подождать, пока они пройдут мимо. А на четвертую проснешься в своем гнездышке,
и тебя поведут на встречу со мной. С тем, кто остался там. Но сейчас мне не
хочется останавливаться ни на миг.
Снова выбор. Можно проснуться, узнать, что Вирия осталась сказочным сном,
бухнуться обратно в свою колею и следовать кем-то выбранной для нее дорогой. И
встретить серебряного птенца, еще маленького и слабого, но определенно живого.
А можно не просыпаться. И никогда не возвращаться назад. Ведь страхи поворота
уже развеяны, и птенец, выросший и окрепший, уносится неизведанным курсом.
- Что нас ждет? - крикнула она, стремительно догоняя птенца.
- Увидим, - мягко чирикнул он. - Для меня самое интересное всегда впереди.
Потому что миражи прошлого можно обогнать только так.
Занавесом начинающегося спектакля разошлись в сторону облака. Желтый шар
светила торжественно и одиноко катился по пламенеющей синеве. Морозный и ясный
воздух жег холодом грудь и согревал душу. Никогда не вдохнут его приникнувшие
к земле. Никогда не узнают, каким он должен быть, настоящий!
Оставшееся внизу в какой-то миг потеряло истинность, превратилось в
картинку, в декорацию, в красивую, но оставленную игрушку. Потому что
настоящее только еще приближалось, оно лишь начинало разворачиваться во всем
неописуемом многообразии. В запахе свежести, как после дождя, в негромком
свисте рассекаемого воздуха, в тепле нисходящих солнечных лучей, и в лестнице
вихревых потоков, опираясь на которые, два крылатых уносились все дальше, все
выше.
Четвертая заря, отсчитав последние секунды, уступила место удивительному
дню.

Март 2001 г.