Код произведения: 13125
Автор: Ян Василий Григорьевич
Наименование: Три счастливейших дня Бухары
Василий Григорьевич ЯН
ТРИ СЧАСТЛИВЕЙШИХ ДНЯ БУХАРЫ
(Сказка)
Некоторые старые туркестанцы, быть может, помнят о Сала-Эддине,
который появился в Бухаре, как вспышка яркого света, как непонятная,
неожиданная встряска всей бухарской жизни.
Это был сын (один из многочисленных) предпоследнего эмира Мухаммеда
Али Бахадур-хана, и то, что он наделал в Бухаре, вызвало такой переполох и
такое волнение во всех религиозных организациях и братствах знатнейших
"святых" имамов, муштехидов, улемов и так далее, что они потом в течение
многих лет с ужасом шепотом говорили о Сала-Эддине, как о неожиданном
появлении Иблиса или джинна.
Однажды, проезжая по городу, эмир заметил около мануфактурной лавки
девушку, покупавшую цветной платок. У эмира бывали внезапные капризы и
причуды. Ему понравилась эта девушка, ее голубые глаза, печальные и
ласковые, ее тонкий юный стан, и он приказал сопровождавшему его куш-беги
узнать, кто она.
На другой день куш-беги уже доложил, что девушку зовут Асафат-Гуль,
что ее отец торговец старинными книгами, что Асафат-Гуль ему помогает в
переписке книг и делает это замечательно искусно. Отец, Ахмед-Китабчи,
знаток восточной мудрости, много путешествовал, жил в Каире, Стамбуле,
Багдаде. Всюду он разыскивал старинные книги и собрал большую библиотеку.
Родом он узбек, а жена его - татарка из Казани, и от нее у Асафат белое
тело и голубые глаза.
Причуды эмира здесь проявились в том, что он призвал к себе
Ахмеда-Китабчи, долго с ним говорил о его путешествиях, отобрал много книг
для своей знаменитой, редкой по богатству библиотеки и щедро ему заплатил,
а в конце концов заявил, что берет его молоденькую дочь себе в жены:
"Среди моих жен еще не было ни одной ученой".
Свадьба была очень скромной, потому что Ахмед-Китабчи сам просил об
этом. Эмир отвел для Асафат-Гуль небольшой домик с садом и виноградником.
Он часто к ней приезжал, слушал, как она ему читала отрывки из древних
узбекских поэтов, и беседовал с ней на разные политические темы.
Асафат-Гуль, как полутатарка, имела свободные и независимые мнения и
рассказывала эмиру, как живут азербайджанские и татарские девушки, как они
учатся в гимназиях и на высших курсах, что от этого никакого разврата нет;
они с увлечением изучают науки, особенно медицину, делаются фельдшерицами
и врачами и оказывают замечательную помощь мусульманским женщинам,
запертым в ичкари, которые не любят и боятся докторов-мужчин.
С тихой, умной Асафат-Гуль эмир прожил в очень дружеских отношениях
несколько лет и с любовью ласкал Сала-Эддина, мальчика, которого она ему
подарила. Этот период дружбы с Асафат-Гуль имел очень хорошее влияние на
эмира, обычно раздражительного, легко впадавшего в бешенство, когда он
десятками казнил или бросал в страшные подземные ямы - зенданы - всех
вызвавших его немилость.
Родственники несчастных обращались к Асафат-Гуль, и она умела
спокойно и ласково разгладить морщины на лбу эмира, умоляя его прощать
виновных и освобождать из заключения невинно пострадавших.
Этот период морального влияния Асафат-Гуль на свирепого владыку
считается одним из самых светлых в истории Бухары.
Когда мальчику было семь лет, Асафат-Гуль получила разрешение эмира
пригласить учителя-татарина для преподавания ему русского языка и письма и
старого улема, который должен был просветить ученика в арабской
богословской мудрости.
В это время эмир стал ездить в Крым, на свою великолепную дачу. Один
раз он с собой увез и Асафат-Гуль, но вскоре отправил ее обратно,
стесняясь при ней устраивать разгульные пиры со своими приближенными.
Когда Сала-Эддину исполнилось семнадцать лет, эмир разрешил ему, по
просьбе Асафат-Гуль, вместе с учителем-татарином уехать в Константинополь,
чтобы там поработать в библиотеках Стамбула. Говорят, что сын из
Константинополя отправился в Египет, в Каир, оттуда в Париж.
Учитель-татарин так осторожно и замкнуто жил со своим воспитанником за
границей, что эмир ничего не подозревал о том, где и как они проводили
свое время.
Только через два года эмир узнал от бухарских купцов, что Сала-Эддина
в Константинополе нет и он бродит по Европе. Это рассердило его, но он все
же послал своего старого векиля с письмом, в котором только говорил: "Пора
вернуться на родину".
Сала-Эддин сейчас же приехал в Крым, на дачу к отцу. Эмир был
восхищен стройной фигурой сына, его скромностью, умением носить
европейский костюм, умением говорить по-турецки, арабски, французски и в
благодарность подарил ему золотой перстень с бриллиантом, а учителю - с
жемчужиной.
Сала-Эддин провел больше месяца у отца - все время в беседах. Он
доказывал, что в Бухаре надо ввести новые порядки, что нельзя управлять
народом только террором и казнями, что нужно дать подданным надежду на
новую жизнь. Он умолял отца выпустить на волю всех сидящих в зенданах и
тюрьмах, простить осужденных на смерть, изгнав их из пределов Бухары.
- Никогда до сих пор ни один эмир не разбрасывал щедро милости,
никогда он не давал прощения тысячам страдающих. Попробуй свою строгость
заменить такой лаской, чтобы все население тебя благословляло... И имя
твое будет прославляться и сейчас, и в веках.
Эмир хмурился, но с удивлением слушал сына.
- Ты знаешь сказку Шехерезады "Тысяча и одна ночь"? Там говорится,
как халиф поручил одному крестьянину заменить его на несколько дней и
сколько добра за это время сделал крестьянин.
На эмира напала одна из его причуд:
- Хорошо. Я тебе поручаю заменять меня в Бухаре в течение трех дней и
даю тебе всю власть казнить, прощать, выпускать из тюрем и сажать в
зенданы.
Придворные каллиграфы написали высочайший указ, который давал
Сала-Эддину всю власть в Бухаре: "Как будто мы сами приказывали".
Первый день пребывания в Бухаре Сала-Эддин провел у своей матери в
беседах и рассказах о том, что он видел в Европе и у эмира.
На другой день он, уже в бухарском халате, с ханской саблей на боку и
в тюрбане, появился в главном тронном зале эмира и призвал к себе всех
старейших и ближайших сотрудников отца.
Сала-Эддин передал приказ куш-беги, тот его передал кадию-колону,
который трижды прочел высочайший указ, и всё высшее духовенство и
сановники с изумлением слушали о необычайной власти, которую получил
молодой сын эмира. Все остальные сыновья эмира были в страшном
негодовании.
Сала-Эддин держался очень строго и твердо. Он заявил, что властью,
полученной от отца, он будет давать распоряжения, и горе тому, кто их не
исполнит. Затем он всех отпустил, приказав остаться только куш-беги и
начальнику бухарских войск. Он объявил, что начальником армии временно
назначает своего татарского учителя, приказав ему выбрать из сарбазов
самых надежных 50 человек и поставить их стражей во дворце. Во дворе они
разбили лагерь, развели костры, стали в котлах варить рис и сидели тесным
кругом, распевая свои полудикие песни.
Утром дворец был полон знатнейшими жителями Бухары. Все хотели
выразить свое почтение новому заместителю его величества эмира.
Эмир Абдулла Мухаммед Али Бахадур-хан обыкновенно принимал своих
подданных, сидя на золоченом троне. Правую руку он держал на подушечке,
прикрепленной к ручке кресла, и каждый подходивший получал милостивое
разрешение поцеловать руку, украшенную драгоценными перстнями.
Сала-Эддин принимал стоя, поставив одну ногу на нижнюю ступеньку
трона. Он обратился к пришедшим с такими словами:
- Али-Хазрет Сейид эмир* находится сейчас в Крыму, в своем
дворце-даче. Он очень болен, настолько, что русский император прислал
экстренным поездом своих врачей, сестер милосердия и аптекарей.
_______________
* Аяляи-яХяаязяряеятя Сяеяйяиядя эямяияр - его величество
высокородный эмир.
- А чем болен наш обожаемый повелитель, свет мира?
- У него воспаление легких, осложненное плохим состоянием сердца.
- Да хранит его аллах! - раздались восклицания.
- В минуту опасной болезни его величество послал меня сюда, в Бухару,
щедро разбросать горсти благодеяний и ласки на всех страдающих,
бедствующих и угнетенных, чтобы молились о его здоровье во всех мечетях
священного города. Я получил высшее разрешение его величества действовать
по своему усмотрению: "Как будто мы сами приказывали", - и в этом мне
выдан указ за собственноручной подписью его величества, с приложением
золотой печати.
Все стояли, раскрыв рты, и с удивлением посматривали друг на друга,
ожидая, что будет дальше.
Сала-Эддин продолжал:
- Теперь слушайте меня, почтенные люди Бухары. Я хочу дать народу три
дня радости, полной, беспредельной солнечной радости, и волей, мне данной,
приказываю:
1. Открыть все тюрьмы "об-хона" в Бухаре и выпустить арестованных на
свободу. Пусть судьи во главе с кадием-колоном не ужасаются и не ворчат.
2. Повелеваю: призвать сто рабочих с веревками. Пусть они спустятся
во все зенданы и оттуда вытащат гниющих там заключенных. Эти же рабочие
пусть вымоют несчастных, а смотритель дворца каждому выдаст шаровары,
халат, кавуши и чалму. Все освобожденные в течение трех дней могут уходить
куда хотят, даже за пределы Бухары.
3. Разрешаю всем желающим свободно читать газеты, русские и другие, и
отныне это чтение не будет считаться государственным преступлением.
4. Я высоко ценю преподавание по книгам ислама и уважаю всех
муштехидов, улемов, всех, кто преподает священное слово, и щедро награжу
всех тех, кто достойно держит закон веры. Но нельзя бухарскому народу
оставаться на той ступени знания, на которой шло преподавание пятьдесят и
сто лет назад. Нам необходимо в Бухаре открыть университет, где бы в
первую очередь преподавали медицину. Разве не в Бухаре впервые зазвучал
голос Абу Али Ибн-Сины, ставшего мировым светочем науки и гордостью
бухарского народа?
Университет открыть завтра же и для этого составить комиссию под
председательством моего наставника Газиза Губайдуллина, с правом
приглашения профессоров.
5. Всем сарбазам, которым задержано жалованье, уплатить за три месяца
вперед, взяв необходимые средства из специальной сокровищницы его
величества.
Мои приказания окончательны и отмене не подлежат. Можете идти!
В этот вечер Сала-Эддин был у своей матери. Она внимательно его
выслушала, и по ее прекрасному лицу потекли слезы.
- Мой дорогой сын! Все, что ты приказал, - чудесно. Три дня бухарский
народ будет счастливейшим из всех народов. Не думаешь ли ты, что можно
изменить те суровые, страшные обычаи, которые установились в Бухаре в
течение столетий? Все эти муштехиды, имамы, улемы, муллы, дервиши не
допустят никаких новшеств, и страшные наказания и смертные казни снова
воцарятся, потому что его величество, твой отец, не верит своему народу и
думает, что его можно держать в руках только ужасом. Это самая
неправильная политика.
Сала-Эддин засмеялся:
- Я все это прекрасно знал, но я хотел дать Бухаре три дня чудесной
сказки, незабываемой сказки за все время существования моей родины.
Сала-Эддин задумался, опустился на ковер у ног матери и долго
оставался неподвижным.
- Ты права, моя драгоценная. Мы с тобой исполнили свой долг, но если
через три дня мы не уедем из Бухары, то нам грозит гибель, как многим,
пострадавшим за то, что они хотели дать бухарскому народу свет знания.
В это время вошел слуга и сказал, что молодому принцу принесли
подарки. Просят разрешения передать лично.
- Пусть войдут!
Вошел почтенный, благообразный гулям и за ним несколько слуг. Они
расставили на ковре корзинки со всевозможными фруктами, два глиняных
кувшина с вином и большое пестрое блюдо с различным печеньем и сладостями.
- Твои почитатели, - сказал гулям, - просят тебя принять эти скромные
дары для счастья твоего и твоей высокочтимой матери.
Гулям и слуги поцеловали край одежды Сала-Эддина. Он наградил каждого
золотым тилля, и все ушли.
Но через минуту гулям вернулся и стал на колени.
- Выслушай меня, - сказал он. - Я прожил много лет и научился
ненавидеть людей. Я стал доносчиком и джасусом и причинил людям много зла.
Но, увидев тебя, я понял, что на свете бывают также прекрасные, чистые
праведники, и я решил сделать хоть одно доброе дело - предупредить тебя о
большой опасности.
Не прикасайся к этим подаркам... Все они отравлены самым страшным
ядом индийской змеи. Прикажи бросить все это в глубокую яму и забросать
кирпичами и землей. Подарки посланы твоими братьями, которые боятся, что
ты хочешь захватить власть в Бухаре. Не выдавай меня!
Сала-Эддин бросился к гуляму и обнял его:
- Ты мне брат! Ты мне отец!
Гулям тихо вышел.
Сала-Эддин договорился с матерью, что она немедленно уедет в
Самарканд, под защиту русской власти. У нее сохранилось достаточно
драгоценностей, подаренных эмиром. На эти средства она решила нанять
маленький дом с садом и в нем ожидать результатов "сказки", задуманной ее
сыном.
Вся Бухара собралась на другой день около дворца эмира. Все думали,
что это безумная шутка, что великий кадий и установленные традиции в жизни
Бухары сильнее тех необычайных приказов, которые объявил Сала-Эддин.
Однако сказка становилась былью: отворились двери тюрем, и оттуда
выходили, испуганно озираясь, заключенные. Они не верили, что кончились их
многолетние страдания в тесных, переполненных камерах. Убедившись, что им
действительно возвращена свобода, они быстро стали расходиться во все
стороны, все ускоряя шаг, и, наконец, побежали.
Самое страшное зрелище потрясло толпу, когда из зенданов, из грязных
дыр, прокопанных в земле, рабочие стали вытаскивать заключенных. Это были
едва живые мертвецы: худые как скелеты, выпачканные своими экскрементами,
в которых им приходилось лежать в течение долгого времени, обросшие
волосами, как дикобразы, они плакали от радости, звали друг друга. Многие
из них ослепли в темноте и теперь, ползая на четвереньках, стукались
головами. У большинства пробывших в тюрьмах и зенданах много лет уже не
сохранилось родных. А может быть, они боялись назвать их имена, чтобы не
навлечь на них какие-либо наказания.
Сала-Эддин проехал через площадь верхом и остановился, рассматривая
вытащенных заключенных.
- Остался ли еще кто-нибудь в зенданах? - спросил он.
- Только трупы, - ответили рабочие.
- Много их?
- Очень много.
- Приказываю поднять на поверхность все тела, отвезти за город и там
похоронить в одной братской могиле.
Сала-Эддин ждал, пока рабочие не вымыли заключенных, вылив на них
много ведер воды. Затем каждый был облачен в халат, шаровары и, вдев ноги
в кавуши, обмотал голову тюрбаном.
Задумчивый, ехал он обратно, не отвечая на приветствия толпы.
Тяжелые, тревожные мысли его угнетали. Он направился к матери и убедился,
что она уже уехала в Самарканд; потом подождал возвращения своего учителя
Газиза Губайдуллина, и они долго беседовали, обдумывая дальнейший план
действий.
На другой день было совещание нескольких выдающихся ученых Бухары по
поводу открытия университета имени Абу Али Ибн-Сины. Большинство говорило
уклончиво, что еще преждевременно открывать университет, что проще
посылать молодежь учиться в Россию.
На четвертый день этих необычайных событий все в Бухаре ожидали, что
еще придумает молодой заместитель эмира.
Сала-Эддин во дворце больше не появлялся. В этот день он ехал вместе
с матерью Асафат-Гуль в поезде на запад, в сторону Красноводска. Они
прибыли в Баку, оттуда в Самсун, на маленьком пароходике переплыли Черное
море и оказались в Стамбуле. Там Сала-Эддин прожил много лет, работая над
сочинением "История последних независимых эмиров Средней Азии".
В Бухаре в народе сохранилось такое мнение: "Если солнце освещало
лучами бедный бухарский народ, то это продолжалось только три дня, когда
Сала-Эддин был заместителем его величества эмира бухарского". А некоторые
неверующие говорят: "Никогда никакого Сала-Эддина не было. Никогда и никто
не выпускал из зенданов и тюрем, - кто туда попадал, тот обрекался на
смерть... Сала-Эддин только символ неизбежной революции, чаяний и надежд
народа". Такова сказка о Сала-Эддине.
Верно, что никогда не было Сала-Эддина, не было ни одной светлой
страницы в мрачной, необычайно свирепой и глупой политике истребителей
своего народа - бухарских эмиров. Но светлый день все-таки настал, и
впервые из зенданов и тюрем вышли искалеченные заключенные, когда во время
революции 1918 года в Бухару прибыл поезд с отрядом войск ташкентского
Совдепа и раскрыл двери тюрем. Внезапное прибытие красноармейцев спасло
жизнь многим, в том числе молодому учителю, осужденному на смертную казнь
за чтение русских газет...
Этот счастливец - теперь почетный член Академии наук Таджикистана,
крупнейший таджикский писатель Садриддин Айни...
1944
ИСТОЧНИК ПОЛУЧЕНИЯ ТЕКСТА И ИЛЛЮСТРАЦИЙ
Ян В.
Собрание сочинений в четырех томах. Том 3. Исторические романы:
Батый; К "Последнему морю". Рассказы: В орлином гнезде "Старца Горы";
Возвращение мечты; Три счастливейших дня Бухары; Что лучше? / От
составит. М. В. Янчевецкого. - М.: Правда, 1989. - 528 с, 4 л. ил.
(Библиотека "Огонек")
84 Р7 Я60
Собрание сочинений выходит под редакцией председателя Комиссии по
литературному наследию В. Яна Н. Т. Федоренко.
Составление и подготовка текста М. В. Янчевецкого.
ИБ 1970
Редактор тома Е. А. Ромашкина.
Оформление художника А. А. Шпакова.
Технический редактор В. Н. Веселовская.
Индекс 70579
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 20.04.2001
О найденных в тексте ошибках сообщать: mailto:vgershov@chat.ru
Новые редакции текста можно получить на: http://lib.ru/~vgershov