Код произведения: 13070
Автор: Ягупова Светлана
Наименование: Берегиня
Светлана Ягупова.
Берегиня
-----------------------------------------------------------------------
Сборник "Феми-фан".
OCR & spellcheck by HarryFan, 28 August 2000
-----------------------------------------------------------------------
В каждом из нас запечатлены незримые глазу и потому таинственные
события. Вот я смотрю в зеркало, желая представить себя со стороны, и
думаю: что может разглядеть во мне посторонний? Он увидит мужчину тридцати
пяти лет, среднего роста, спортивно подтянутого, со щеголеватой полоской
усов. Легкомысленные джинсы вряд ли выдадут во мне врача, зато кольцо на
правой руке подскажет, что рядом со мной нет вакантного места. Разумеется,
не стоит труда предположить, что за спиной у меня школа, армия, институт.
Какой-нибудь физиономист, возможно, по линиям лица разгадает пару черт
моего характера. Вот, пожалуй, и все.
У моих родственников и друзей больше информации обо мне, но и они не
знают, что событие в июне позапрошлого года перевернуло жизнь, изменив мое
летосчисление. То есть о самом событии им известно, однако вряд ли они
догадываются, что я теперь четко разделяю прожитое до того памятного дня и
после.
Наши предки вели счет времени, скажем, с того дня, как был убит матерый
медведище или молния расколола вековой дуб. Мы же обычно не связываем
прошлое с природой. Когда не помним точной даты, говорим: это было до
войны или после, до того, как заводом стал руководить товарищ Иванов или
после того, как закончен институт, до женитьбы или после развода. То есть
все вертится в сфере человеческих отношений. Правда, еще отнюдь не исчезли
стихийные бедствия, стойко отлагающиеся в памяти, но в спокойной,
повседневной жизни больших городов редко кому придет в голову заносить в
свой личный календарь ураганный ветер, приторможенный высотными зданиями,
открывать новую эру в тот миг, когда в загородном пруду затрепещет на
крючке крупная рыбина или на прогулке в лесу обнаружит себя ядреный белый
гриб величиной с хорошую сковородку.
Я не принадлежу к той категории людей, которым бывает настолько скучно
и тягостно без очевидного-невероятного, что если оно не случается, то его
придумывают. Тем не менее, именно мне, а не моему другу Саше Дроботову,
вечно жаждущему необычного, выпало то, что, быть может, выпадает одному
человеку на несколько миллионов - встреча с чудом.
Я рос нормальным ребенком, любящим сказки и загадочные истории, но
жизнь очень скоро выбила из моей головы веру в нечто замечательное,
наполнив ее вполне определенными, без всяких тайн и секретов фактами.
Однако я не назвал бы себя таким уж трезвым реалистом, с пеной у рта
отвергающим гипотезу звездного происхождения человечества, возможность
контакта с иными цивилизациями, федоровское учение о бессмертии,
разумность шаровой молнии, существование снежного человека, лохнесского
чудовища и прочие сумасшедшие идеи, гипотезы, таинственные случаи. Я не
верил в них, но и не зачеркивал лишь потому, что этого быть не может.
Когда Дроботов забегает ко мне на часок и с жаром экзальтированной дамы
пересказывает очередную сенсационную информацию или статью из
научно-популярного журнала, я с вежливым интересом выслушиваю его и тут же
переключаюсь на житейские дела-заботы - такая уж у меня неромантическая
натура. Друг мой при этом злится, обзывает меня скучной крысой,
заземленной душонкой, и я не обижаюсь на него, соглашаюсь. Что ж, не всем
дано летать, мне хватает повседневных забот и некогда думать о чем-то
эфемерном, существующем, скорей всего, лишь в воображении мечтателей.
Но с некоторых пор все изменилось - и во мне, и для меня. Будто кто-то
хорошенько встряхнул за шиворот, а затем протер припорошенные пылью окна
моей души, и чистая голубизна влилась в нее, заполнив до краев.
Отпуск в то лето выдался суматошный. Людмиле позарез захотелось в
Москву. Подбросив Валерку с Аленой и кота Ерофея моей матери, мы сели в
купе скорого поезда и вмиг ощутили себя свободными и молодыми. Все
нормальные люди спешили на юг, а нас несло, судя по метеосводкам, в дожди
и туманы. Клиника, где я работал заведующим отделением, с неохотой
отпустила меня и даже в поезде все еще держала за руку. Но постепенно
всегдашняя замотанность отходила, сшелушивалась, хотя в голове все еще
прокручивались назначения больным, выписки из историй болезней,
распоряжения дежурным сестрам.
За окном проплывали деревеньки, станционные строения, вокзалы больших и
малых городов, и казалось, не будет конца этой пестрой дорожной ленте.
Время от времени я поглядывал на Людмилу. Лицо ее блестело в сонной
испарине и выглядело совсем молодым, каким было лет десять назад у
длинноногой студентки Харьковского пединститута, когда я впервые увидел ее
на дне рождения своего родственника. Думал ли я в тот вечер, что эта
рослая, баскетбольного сложения девушка с резким изломом бровей, чуть
грубоватая в своей крепкой стати, будет моей женой и что придет время,
когда мы начнем остро желать отдыха друг от друга, стараясь таким способом
сберечь когда-то пылкое, сумасбродное, а теперь так явно убывающее
чувство. Чтобы обновить его, в последние два года мы проводили отпуск
порознь. Но в этот раз Людмила прихватила меня: я хорошо знал Москву,
потому что в детстве часто гостил у тетки в Измайлове - для помощи ей в
обширном плане набегов на московские магазины.
Ночью не спалось. Эпизоды, обрывки мыслей, разговоров вертелись в
голове калейдоскопом, и лишь под утро удалось вздремнуть. Затем полдня я
уныло смотрел в окно, перебрасываясь с женою необязательными, ленивыми
фразами. Праздник так долго ожидаемого отпуска был испорчен еще дома,
когда Людмила с деловитой озабоченностью стала перечислять, кому что надо
купить. Сразу открылась невеселая перспектива пребывания в Москве:
изматывающие хождения по магазинам, толкотня в очередях, грохот подземных
электричек. Я знал, что жена небезразлична к музеям и театрам, но, коль
запланированы покупки, вряд ли ее хватит еще на что-нибудь - вся выложится
на беготню по магазинам.
- Если не найдем тебе приличного костюма, закажем в ателье, - сказала
она, когда поезд неспешно подходил к платформе Курского вокзала. - Смотри,
тетя Леля!
Я глянул в окно. Моя любимая тетка, сыгравшая не последнюю роль в
приключившейся со мной впоследствии истории, бежала по перрону с резвостью
отнюдь не шестидесятилетней женщины и радостно приветствовала нас.
С тетей Лелей у меня давняя, особенная дружба. На зимних каникулах в
пятом классе мать отправила меня погостить к своей сестре, и с тех пор я
обрел удивительного друга. Одинокая, бездетная, тетя Леля привязалась ко
мне, но не той эгоистичной привязанностью, какой обычно досаждают чересчур
любящие родственники. Мы подружились с ней, как парень с парнем. В то
время еще не многие женщины носили брюки, а тетя Леля форсила в них и в
коричневой болоньевой куртке с капюшоном. Ей тогда было чуть за сорок, но
выглядела она хорошо: стройная, спортивная. Мне нравился ее размашистый
шаг и то, как ловко она катается на лыжах в Измайловском парке, куда мы
ездили каждый день.
И сейчас, когда увидел ее, на миг мелькнула надежда, что, возможно,
удастся улизнуть куда-нибудь подальше от городской толчеи, и, как в
детстве, тетка угостит меня пломбиром с орехами, а вечером мы будем играть
в шахматы или составлять любимые теткины пасьянсы с таинственными
названиями "Узник", "Шлейф королевы", "Марго". Дома нас ждал черный
карликовый пудель Филька и накрытый стол, в центре которого красовался мой
любимый пирог с малиновым вареньем.
- Ну, варвар, как дела? - задала тетка свой обычный вопрос, когда
Людмила, завозившись на кухне, оставила нас наедине. За год на теткином
лице, не утратившей озорного выражения, появились новые морщинки, и мне
стало грустно при мысли, что она помаленьку сдает, и даже сумасшедшая
брэгговская диета из овощей и фруктов с однодневным еженедельным
голоданием не в силах вернуть ей молодость. Она вопрошающе смотрела на
меня все еще яркими глазами. Я понял, как ей хочется пооткровенничать, но
вошла жена, и я ограничился улыбкой, по-видимому, о многом сказавшей
тетке. Она понимающе кивнула и потянулась за сигаретами, от которых ее не
отлучила даже страстная проповедь американского диетолога. Как и прежде,
тетка чадила безбожно, вызывая брезгливую гримасу у Людмилы, не выносящей
табачного дыма. Но в гостях приходилось терпеть все, даже ежеутреннюю
теткину гимнастику, которой она всегда прямо-таки потрясала нас. Полы
комнаты ходили ходуном, когда тетка выделывала на ковре акробатические
упражнения. Это была почти цирковая гимнастика, похожая на то, что нынче
называют аэробикой, и Людмила всякий раз со страдальческой улыбкой
поглядывала на меня, давая понять, что все это она выносит лишь на правах
гостьи. А тут еще Филька с лаем прыгал вокруг тетки, и поднимался такой
бедлам, что соседка над теткиной квартирой, скорее по привычке, нежели из
раздражения, начинала бухать в пол чем-то тяжелым.
Людмила не нравилась тете Леле. С первого дня нашей женитьбы ей
казалось, что я достоин более красивой и нежной жены, поэтому тайком
жалела меня. Тетка, в свою очередь, всегда раздражала Людмилу
экстравагантностью, раскованностью и всякими чудачествами.
Мы с Людмилой с ходу включились в московскую магазинную свистопляску и
по вечерам, плюхаясь в кресло перед телевизором, я с грустью думал о том,
как бы выкроить время и съездить с теткой за город, чтобы, как в старые
добрые времена, порыбачить в пруду.
С небрежением истой москвички тетя Леля каждый вечер устраивала смотр
нашим покупкам (что выводило Людмилу из равновесия), разглядывала их и
давала ехидные характеристики.
- И на фиг за тыщу миль переться за этой ерундой, - говорила она с
присущей ей резкостью.
Людмила хмурилась, мрачно рассовывала по чемоданам тюбики кремов,
бутылочки шампуней, коробки конфет, детские махровые маечки, сандалеты и
прочую мелочь. Будучи одинокой и немолодой, тетка, разумеется, не имела
нужды в подобных вещах.
На седьмой день нашего пребывания она вытащила из кладовки две складные
удочки и, хитро подмигнув, заявила, что хочет того Людмила или нет, но
завтра мы едем за город, на речку, где хорошо ловятся окуньки. Это решение
и послужило началом того события, о котором я сейчас вспоминаю, как о
чем-то намеренно посланном мне судьбою для того, чтобы лишний раз
напомнить: не все в жизни так просто и обыденно, как нам порой кажется,
есть нечто, не укладывающееся в наши повседневные рамки.
За неделю беготни по магазинам я не то чтобы утомился, но стал каким-то
чумным, поэтому с радостью принял теткино предложение. Еще в больший
восторг пришла тетка, хотя и не подала виду, когда узнала, что Людмила
оставляет нас вдвоем, а сама едет с утра в универмаг, где ожидаются
дамские сапожки на платформе со странным названием "манка".
- Очень мило с ее стороны, - сказала тетя Леля уже в метро. - Мило и
неожиданно. У меня такое впечатление, что она и на минуту боится оставить
тебя одного. - Будто мы только что встретились, тетка обняла меня за
плечи, расчувствованно моргая белесыми, теперь кажущимися седыми
ресницами. - Скучаю я по тебе, варвар. Как живешь?
Я буркнул в ответ что-то невразумительное и отвел глаза. Не
рассказывать же прямо здесь, в электричке, о наших все более частых ссорах
с Людмилой, о ее долгих молчаниях без видимых причин, о тех житейских
мелочах, которые закручивали в своем верчении, порою все подчиняя себе, не
оставляя места для чего-нибудь высокого, несуетного.
Через полчаса мы были за городом. Ничто не приводит меня в более
приподнятое, радостное состояние, чем березовая роща. У нас на юге березы
почти нет, а если и встречается, то совсем не такая, как среднерусская
красавица, а низкорослая, приземистая, согнутая под сильными горными
ветрами. Подмосковные березы не зря воспеты поэтами. Сквозные кружевные
рощицы как бы парят в воздухе, и чудится, будто они-то и есть тот самый
мост, соединяющий землю с небом.
В траве возле речной заводи, где мы расположились, не было того
пестроцветья, как возле нашего загородного озера, в котором водилась даже
царская рыба форель, а растительность вокруг была до неприличия пышной и
какой-то хмельной. Здесь же, кроме ромашек, ничего не было. Впрочем, нет,
росли еще какие-то мелкие желтенькие и фиолетово-голубые цветы,
затерявшиеся в густых травах. Однако лужок радовал своей скромной
чистотой.
Рыба не любит разговоров, но мы как-то сразу пренебрегли этим, и, как
только поплавки спокойно закачались на воде, меня прорвало, я стал
исповедоваться перед теткой, и будто тяжесть свалилась с плеч. Я
рассказывал ей о домашних неурядицах и о планах на будущее. Она слушала
меня внимательно, сочувственно кивала головой, расспрашивала о деталях,
вспоминала, как ездила когда-то со мной в планетарий, в лес, и выражала
надежду на то, что в скором времени я буду подбрасывать ей своих
ребятишек. Заодно упоенно мечтала поехать следующим летом к нам и всласть
порыбачить на загородном озере в нашем благословенном краю. Между тем этот
благодатный кусочек природы, о котором она грезила в душной летней Москве,
мне был так же далек, как и ей, поскольку живу я в центре города в стенах
крупноблочной девятиэтажки и на озеро выбираюсь крайне редко.
За два часа мы поймали всего трех плотвичек и двух окуньков. Собирались
сменить место, когда теткину удочку что-то сильно дернуло. Она поспешно
подсекла рыбу, взметнула удилище вверх и, поймав в ладонь трепещущую, в
комочке речных водорослей рыбешку, хотела было, отцепив ее от крючка,
бросить в трехлитровую бутыль с водой, как вдруг вскрикнула, ладонь ее
разжалась, рыбешка упала и исчезла в ромашках. Бледная, испуганная, тетка
встала на четвереньки, и, не открывая глаз от земли, громким свистящим
шепотом сказала:
- Витя, ой, Витечка, что это?
Мне почудился из травы писк, похожий на птичий. Я бросился к тому
месту, где трепыхалась рыбешка, нашел ее запутавшейся в траве и поднял.
Передо мной предстало нечто настолько необычное, что руки невольно
вздрогнули, желая отбросить то, что держали, однако любопытство взяло
верх, и крепко, чтобы не выпустить, я зажал рыбешку в ладонях. Впрочем,
то, что подцепил теткин крючок, лишь условно можно было назвать рыбой: в
руках у меня трепетало существо величиной с окуня, с рыбьим хвостом и
головой, покрытой шелковистыми зелеными нитями, которые я поначалу принял
за речную траву и хотел отслоить от рыбешки, но в мою ладонь больно
вцепились перепончатые пальцы, очень смахивающие на человеческие. Мне все
же удалось откинуть нити-волосы удивительного существа, тут же руки мои
разжались сами собой, и речное диво опять хлопнулось в траву. Я не мог
ошибиться: из-под зеленой растительности на крохотной головке на меня
глянуло человеческое лицо, точнее маленькое, с правильными чертами личико
розовато-перламутрового цвета. Я даже успел разглядеть, что оно было со
слегка выпуклыми радужно-темными глазами, обезображенное гримасой боли:
крючок впился в щеку. Было отчего прийти в недоумение, восторг и ужас.
Превозмогая себя, - я вдруг затрясся в ознобе, - поймал дергающееся в
траве существо, крепко зажал его в левой руке, а правой осторожно вытащил
из щеки крючок.
- Господи, чудо какое! - заахала тетка. - Всякое видела, по подобное...
Только в сказках! Русалочка, настоящая русалочка! Ох, да что же с ней
делать теперь будем? Как же отпустить диво такое? Ведь расскажи, не
поверят. И куда отпускать - у нее лапка покалечена.
Я присмотрелся. И впрямь кожа правой лапки - нет, это все же была рука,
хоть и с перепонками между пальцев, - у плечевого сустава была разорвана,
и оттуда слабо сочилась кровь.
- Возьмем домой, полечим? - пробормотал я, чувствуя, как бьется в
ладонях крохотное сердце удивительного существа, вероятно, насмерть
перепуганного. Тетка мотнулась к бутыли, выбросила в речку плотвичек и
окуньков, зачерпнула воды, и я опустил туда русалочку, которая то ли от
приключения, в какое угодила, то ли от воздушной среды начала закатывать
глаза и задыхаться. В воде она поначалу вяло шевельнула хвостом, затем
ожила, поплыла, обследуя незнакомую емкость. Сев на траву, тетка поставила
бутыль рядом и стала внимательно изучать свой потрясающий улов. Зеленые
волосы диковинного существа в воде поплыли за спиной, и четко обозначился
профиль лица, руки-лапки прижались к туловищу, покрытому серебристыми
чешуйками. Величиной с окунька, соразмерное в пропорциях, уже не рыба, но
еще и не человек, нечто и впрямь очень похожее на мифическую русалочку.
Будто сошла с наших южных открыток или базарных лубочных ковриков, но без
налета банальщины, безвкусицы. Однажды объявленные блюстителями строгого
вкуса эталоном пошлости, русалка давно не появлялись в кустарном, а тем
более промышленном производстве. И вот на тебе - одна из них объявилась
вживе, наяву. Правда, была лишена пышных женских форм и походила на
девочку-подростка.
Сделав несколько кругов в своей неожиданной стеклянной тюрьме, она
вдруг замерла и сквозь стекло уставилась на тетку, затем подняла голову и
взглянула на меня, присевшего над бутылью. Взгляд этот был вполне
осмыслен, и мне опять стало не по себе: она изучала нас!
- Ай-яй-яй, - продолжала причитать тетка. - Ну в диво, ну и чудо! - она
застучала ногтями по стеклу, но русалочка не шевельнулась, продолжая
разглядывать нас. - Если по-настоящему, то ее полагается сдать в
какую-нибудь научно-исследовательскую лабораторию или в Академию наук.
Уверяю тебя, ничего подобного наукой еще не зарегистрировано. Любой
ихтиолог скажет тебе, что русалочки водятся только в сказках. И все же мы
выпустим ее на волю. Жаль, если она станет подопытным кроликом.
- Что?! - я так и подскочил. Меня продолжало трясти, но теперь уже бил
озноб восторга. - Никуда мы ее не выпустим! Ведь это же уникум!
Зоологическая редкость! Истинное чудо!
- Не хочешь ли ты поселить ее в своем аквариуме? - насторожилась тетка,
зная, что я с детства развожу рыб, что у меня и дома, и даже на работе
аквариумы с гуппи, неонами, морскими петушками.
- Именно об этом я и подумал. Упустить такую диковинку!
Тетка сняла бутыль с колен, поставила на землю и встала.
- Разве ты не видишь, что это не рыба? - Глаза ее сузились, белесые
ресницы возмущенно заморгали. - С ней нельзя развлекаться, как с игрушкой,
это преступление!
- Я создам ей все условия. Здесь, в речке, ее подстерегает много
опасностей. У меня же будет спокойно. Думаю, ей просто повезло, что
угодила именно к нам: кто-нибудь другой, возможно, захотел бы
познакомиться с ней поближе, кинув на сковороду.
Я представил, как обрадуются этой чудесной малютке Валера и Аленка, да,
пожалуй, и Людмила, которую почему-то раздражают мои аквариумы: она
боится, что из-за них у детей разовьется аллергия.
Мои доводы привели тетку в раздумье. Неохотно, но все же ей пришлось
согласиться с тем, что сейчас, пока не заживет лапка-ручка, отпускать
русалочку в реку опасно.
Я набрал речной травы, ряски и несколько камешков для аквариума. Мы
осторожно опустили бутыль в кошелку и сверху прикрыли от любопытных глаз
носовым платком. В метро я держал кошелку у себя на коленях, то и дело
приподымая угол платка - как там наша добыча? - и каждый раз поспешно
накрывал бутыль, встречаясь со взглядом, в котором ясно читались
недоумение и испуг.
По пути домой мы заехали в зоомагазин, купили сушеных дафний, мотылей и
трубочника.
- Надо бы приобрести аквариум, - подсказала тетка.
Я хотел было возразить, сказать, что до отъезда осталось немного,
поживет и в бутыли, но побоялся теткиного гнева - она, конечно, не
подозревает, что я хочу увезти это чудо к себе домой.
И вдруг, как это бывало в детстве, тетка будто прочла мои мысли.
- Не думаешь ли ты забрать ее с собой? - спросила она.
- Именно так.
Тетка опешила:
- Ну для чего она тебе?
- Как для чего? У меня Валерка с Аленой. - Сказал и спохватился: -
Собственно, речь не о них. Во-первых, эту живность надо подлечить, и потом
я, заядлый аквариумщик, знаю, как за ней ухаживать. У тебя она может
сдохнуть.
- Живность, сдохнуть... - Тетка не на шутку была возмущена. - Нет, ты
не осознаешь до конца, что мы поймали. Разве к ней приложимы эти слова?
Меня уже начинали раздражать эти сантименты.
- Согласись, все же она не человек, - сказал я так громко, что на нас
обернулись.
Тетка укоризненно промолчала.
Аквариум мы, однако, купили, так как до отъезда оставалось еще три дня.
В троллейбусе я опять украдкой отдернул платок. Наша находка
настороженно повернула голову. Не развернулась всем корпусом, как это
делают рыбы, а именно повернула свою удивительную, почти человеческую
головку. "Почти" потому, что блестящее перламутровое лицо, хотя
очертаниями походило на девичье, было все же, грубо говоря, из рыбьего
материала.
- Много рыбок поймал? - вытянула ко мне морщинистую шею сидящая рядом
старушка, и я поспешно опустил платок. Свидетели мне были не нужны. Хотя я
уже и начинал предвкушать, как покажу улов Людмиле, детям, коллегам, как
все будут ахать и удивляться. Что там сиамские коты, доги, крокодилы в
ванных и даже львы в квартирах в сравнении с этим дивом!
Людмила уже была дома и вертелась перед зеркалом в новых красных
сапожках на белой платформе.
- Как улов? - безразлично спросила она.
Мы с тетушкой переглянулись с заговорщицким видом. Я переместил
русалочку из бутыли в аквариум и Поставил его на стол. Пудель Филька
спрыгнул с дивана, подбежал к столу, дрожа от возбуждения, стал
поскуливать и прыгать вокруг него.
- Всего одна рыбешка? - усмехнулась Людмила, мельком скользнув взглядом
по аквариуму, но тут же осеклась. Я с удовольствием наблюдал, как она
подошла к столу, наклонилась к аквариуму, глаза ее расширились, лицо
побледнело.
- Что это? - она растерянно обернулась ко мне.
Застыв, чуть опираясь хвостом о дно аквариума, русалочка в упор
разглядывала жену, затем всплыла наверх, высунула головку из воды, обвела
взглядом комнату, будто желая понять, куда попала, в опять нырнула на дно.
Людмила села на диван.
- Обыкновенная русалка, - сказал я как можно спокойнее. - Андерсен,
русские народные сказки, базарные коврики, мисхорская дева...
Людмила вдруг расхохоталась.
- Господи, - с придыханием, вся еще в смехе, сказала она, - до чего
забавная игрушка! Я, грешным делом, и впрямь подумала, что живая. И
сколько это удовольствие стоит? Где купили? Была сегодня в "Детском мире"
и ничего подобного не видела. Надо же, как научились имитировать природу!
Живая, да и все!
- Она и есть живая, - строго перебила ее тетка.
Людмила недоверчиво взглянула на нее, потом на аквариум, из которого за
нами внимательно наблюдали радужные глаза.
- Шутите?
- Вовсе нет.
Людмила встала, и я, не успев ничего сообразить, увидел, как она
решительно сунула руку в воду, схватила русалочку, вытащила из аквариума и
тут же с брезгливым испугом бросила назад так, что ее окатило брызгами.
- Кошмар какой-то, - пробормотала она, вытирая лицо тыльной стороной
ладони. - Это что же делается? Неужели и впрямь живая?
В маленьком сферическом аквариуме русалочке было не очень удобно,
тесновато, но я успокаивал себя тем, что близится день отъезда, в у меня
дома она будет в посудине на сорок литров. Сейчас же я был озабочен тем,
какая еда требуется этому невероятному существу. Русалочка не
притрагивалась ни к одному угощению, на которое обычно рыбы жадно
набрасываются. Наоборот, шарахалась и от живого мотыля, и от трубочника,
не ела и сушеных дафний. Тогда я стал кидать ей все подряд: кусочки
голландского сыра, колбасу, хлеб, и в конце концов так замутил воду, что
пришлось менять ее. В водопроводной хлорированной воде гостье ужасно не
понравилось. Минут десять она не могла успокоиться - всплывала на
поверхность, жадно заглатывала воздух и рассерженно разбрызгивала воду
хвостом.
Надо было что-то делать и с ее лапкой-ручкой. Я приклеил ей на плечо
лейкопластырь, но она тут же ухитрилась содрать его крохотными зубами и
здоровой рукой.
- Ну что ты сделала? - огорченно сказал я, будто она могла что-то
понять. И то ли мне показалось, то ли на самом деле русалочка чуть
виновато взглянула на меня.
Пришлось перевязать плечо бинтом. Не скажу, что повязка пришлась ей по
вкусу: пока мы с Людмилой накладывали ее, русалочка выбилась из сил и
потом долго в неподвижности лежала на дне, в самом укромном месте, между
камушком и речной травой.
Узнав, что я собираюсь везти это диво в поезде, Людмила взглянула на
меня, как на сумасшедшего.
- Во-первых, у нас и так два чемодана и три сумки, - сказала она, с
трудом сдерживая гнев. - И хотя бы сообразил, как может отразиться на ней
это путешествие. Кстати, чем ты все-таки собираешься кормить ее? Мой совет
- отпусти ее в речку, иначе, она погибнет. То, что ты делаешь с ней,
издевательство.
Тетка горячо поддержала ее, но я заупрямился. Не знаю, что более
руководило мною - сострадание к этому раненому существу или желание
щегольнуть, поразить детей, друзей, знакомых. Но отпустить ее на произвол
судьбы мне казалось немыслимым. К тому же охватило странное чувство, что с
ней я потеряю нечто очень важное.
Филька по-прежнему с любопытством крутился вокруг аквариума, запрыгивал
на стул и совал свой нос чуть ли не в воду. Русалочка испуганно
шарахалась. Должно быть, пес казался ей великаном, чудовищем.
Утром следующего дня, едва открыв глаза, я глянул на подоконник, куда
пришлось перенести аквариум из-за Фильки, и замер. Русалочка сидела на
кромке аквариума совсем в человеческой позе. Ее малахитовые волосы
сверкали на солнце, и вся она, казалось, впитывает его каждой чешуйкой.
Выходит, эта полурыба-полудевочка может свободно дышать воздухом? Отчего
же она задыхалась всякий раз, когда мы вынимали ее из воды? От испуга?
Наделена ли она психикой? Мышлением? Что это вообще за существо? Время от
времени она меняла позу, подставляя солнцу спину. При этом чешуйки
серебристо вспыхивали, наливались теплой янтарной желтизной, будто
впитывали в себя солнечный свет. Заметив мой взгляд, русалочка испуганно
юркнула в воду. Я рассмеялся. Мне было хорошо и удивительно, как в
детстве, когда тетушка рассказывала одну из множества сказочных историй,
которые еще и разыгрывала передо мной в лицах.
Забившись в траву, русалочка с минуту тихо сидела там, затем из-за
камушка не без любопытства выглянуло ее лицо. Я подумал о том, что кажусь
ей еще более страшным, чем Филька, настоящий Гулливер - есть от чего
прийти в ужас! - и отвел глаза.
Тетя Леля с трогательной заботой обихаживала редкую диковинку. То, что
русалочка отвергала еду, тетку беспокоило не менее, чем меня. Тревожила и
предстоящая дорога. Я видел, как тетка разрывается между желанием сообщить
о своем улове научно-исследовательскому институту и боязнью повредить
русалочке.
Детская, мечтательная улыбка озаряла лицо тети Лели, когда она
наблюдала, как русалочка изучает брошенные в аквариум ветки водяного
папоротника и ричии или делает какие-то странные движения, отдаленно
напоминающие танец. И когда пришел день отъезда, мне было слегка жаль
увозить от тетушки эту игрушку, к которой она успела привязаться. Все же я
убедил ее в том, что оставлять девочку-рыбу без моего присмотра сейчас
нельзя.
- Да-да, возможно, - кивала тетка, и ее короткая челка как-то жалобно
подрагивала на лбу.
В поезде было душно, и я часто заглядывал под вагонный столик, куда
поставил бутыль с русалкой. Людмила ехала насупившись, всем видом давая,
понять, что в схожу с ума, возясь с этой дерыбой, то есть девочкой-рыбой,
как назвала она русалочку. Жена как-то очень быстро привыкла к ее
чудесности и воспринимала ее не так, как я. Ее уже раздражало, что надо
поминутно следить за тем, как бы не расплескалась вода. Ехавшие с нами в
купе муж с женой, люди немолодые и усталые, узнав, что я везу детям
аквариумных рыбок, потеряли к бутыли интерес. Меня же переполняло чувство
приобретения чего-то, названия чему и не подберешь, чего не купишь ни за
какие деньги. Лишь одно волновало и пугало: чем все же кормить русалочку?
Пошел четвертый день, как она ничего не ела. Сколько она может без еды?
Добавочным стрессом было для нее, вероятно, и путешествие, и я опасался,
как бы с ней чего не случилось.
С теткой мы расстались невесело. Она с тревогой поглядывала на сумку с
бутылью и укоризненно качала головой. Весь путь домой передо мной стояло
ее лицо с белесыми ресницами и звучало печально сказанное ею:
- Хотите или нет, а я приеду к вам не в следующем году, как намечала, а
через пару месяцев, лишь спадет жара.
- Хоть сейчас, - не очень любезным тоном пригласила Людмила, а в поезде
призналась мне: - Хороша тетка, спешит на свидание не с детьми, а с этой
дерыбой.
У меня же было ощущение, что мы везем с собой ребенка и на нас лежит
ответственность за его жизнь. В какой-то мере это даже тяготило меня, хотя
в целом я ощущал себя неожиданно разбогатевшим.
По приезде домой, прежде, чем вынуть из кошелки бутыль, мы высыпали
перед Валерой и Аленкой ворох игрушек: заводные машинки, вертолетик,
шагающий робот, кукла, набор игрушечной посуды. Как только восторг
несколько поутих, я выставил на стол свой сюрприз.
- Ой, девочка! - воскликнул Валера. - Водяная девочка!
- Русалочка, - завороженно прошептала Аленка. - Настоящая!
- Чур, моя! - Валера бесцеремонно полез рукой в воду. Я подскочил к
нему и грубо оттолкнул от бутыли.
- Ты что, с ума сошел! - вскричала Людмила. - Из-за этой дерыбы так с
ребенком обращаешься!
Валера насупился.
- Она живая, - твердо сказал я. - Ее нельзя трогать руками, иначе она
умрет. И почему ей быть твоею? Она ничья - ни твоя, ни Алены, ни мамина.
Она принадлежит природе.
- Развел антимонию, - усмехнулась Людмила и убрала бутыль на кухню. -
Готовь аквариум, а то портит интерьер.
- Ее дом в подмосковной речке, - продолжал я, с трудом сдерживая гнев.
- К нам она приехала погостить.
- А разговаривать она умеет? - поинтересовалась Аленка, возбужденно
блестя глазами.
Я задумался. А и впрямь - может, умеет? Кто знает.
- Она из породы рыбьих, значит, не умеет, - рассудил Валера. - И вообще
она - самая настоящая рыба в будет жить в аквариуме, пока не сдохнет. На
девочку она только похожа.
Его рассуждения очень не понравились мне, но я промолчал, не желая
портить радость встречи.
- Значит, она ничья, - задумчиво сказала Аленка. - Жаль.
И тогда я спохватился.
- Нет, если по-настоящему, то моя, - строго сказал я, решив, что у
русалочки все-таки должен быть хозяин: так спокойнее. - И прошу: ни в коем
случае не лезть в воду руками.
- Она раненая? Кто ее ранил? - забеспокоилась Аленка, заметив тонкую
полоску бинта на плече русалки.
И я на ходу сочинил историю, в которой за крошкой гналась щука и,
спасаясь от нее, русалочка зацепилась за корягу, а я в это время хотел
искупаться, и вдруг, прямо к моим ногам выплеснуло эту перепуганную щукой
крошку. Мой рассказ, кажется, вызвал у детей сочувствие. Это меня
обрадовало. Восьмилетний Валера и шестилетняя Алена в общем-то были
добрыми ребятами. Но Валера иногда позволял себе охотиться с рогаткой на
воробьев и голубей, из-за чего у меня случались крупные разговоры с ним.
Поэтому, подготавливая для гостьи самый большой аквариум, я давал
наставления: не полоскать руки в воде, ничего не бросать туда, иначе
русалочка умрет.
- А что она ест? - поинтересовался Валера.
- Ничего.
- Как? - не поверили дети хором.
А Валера сыронизировал:
- Солнечными лучами, что ли, питается?
Вот тут меня и осенило: что, если русалка и впрямь автотрофное
существо, заряжающееся лучами солнца? Но как же она тогда клюнула на
червяка? Может, из любопытства? Ведь сидит же по утрам на краешке
аквариума, купаясь в солнечном свете.
Вскоре моя догадка подтвердилась.
Я поставил аквариум так, чтобы утреннее солнце падало прямо на него, и
на следующий день рано утром увидел русалочку, греющуюся в его лучах. Она
явно получала удовольствие от их обилия, ее серебристые чешуйки отливали
золотом, будто она переодевалась в другой наряд. Мне было известно, что к
автотрофам на земле относятся только растения, человек может лишь мечтать
о таком экономном приеме пищи, и вот... Это было существо поистине
фантастическое от головы до кончика хвоста.
В первый же выходной я пошел в библиотеку стал рыться в справочной
литературе, выискивая все, что написано о русалках. У Даля я нашел, что
это сказочная жилица вод, водяная, шутовка. На северо-востоке ее называют
водяницей, берегиней; на юге - русалкой, мавкой, майкой, здесь это
веселые, шаловливые создания; а на севере и востоке их считали злыми, из
числа нежити. На Украине так называли некрещеных детей: они наги, с
распущенными волосами, прельщают, заманивают, щекочут до смерти, топят.
Было еще такое слово - русальничать, то есть праздновать обрядами русалку,
на все лады гулять и пить всю всесвятскую неделю.
В других источниках у русалок еще такие синонимы - купалки, лоскотухи.
Образ русалки наши предки славяне связывали с водой и растительностью. И
только позже, под влиянием христианства, русалками стали считать умерших
девушек, преимущественно утопленниц.
Меня привлекло название - берегиня. Этимологически оно казалось
связанным с именем Перуна и со старославянским "пръгыня" - холм, поросший
лесом. Позже его смешали со словом "берег". Культ берегини объединялся с
культом Мокоши, единственного женского божества древнерусского пантеона,
типологически близкого греческим мойрам, прядущим нить судьбы.
В научной литературе о русалках ничего не было. Однако я обратил
внимание на небольшую информацию в научно-популярном журнале, на которую
случайно набрел. В ней говорилось о некоем реликтовом эндемике, найденном
в одной из подмосковных заводей. Точнее, это был неизвестной морфологии
крупный головастик, отдаленно напоминающий мифическое существо:
полурыбу-полуженщину.
Информация заинтересовала меня, я записал фамилию натуралиста,
поймавшего этот необычный эндемик и решил со временем списаться с ним.
- Тебя зовут Берегиня, - сказал я на следующий день, склонившись над
аквариумом.
Русалочка выплыла из сооруженного мною грота, вопросительно повернула
ко мне перламутровое личико. Ее плечо зажило, повязку я убрал, и сейчас
она была так прелестна, что нестерпимо хотелось показать ее кому-нибудь.
Моя мама приходила теперь к нам чуть ли ни каждый день. Часами сидела у
аквариума, размышляя о чем-то. Как и тетя Леля, она упорно настаивала на
том, чтобы отдать русалочку в какое-нибудь научное учреждение - никак не
могла смириться с тем, что это существо вот уже сколько времени не берет в
рот ни крошки. Как я ни убеждал ее в уникальности русалочьего организма,
которому пища не требуется, она не могла с этим смириться, поверить в это.
Я посадил в грунт аквариума валлиснерию, а чтобы русалке не было
скучно, пустил в воду небольшую стайку неонов. В правом углу аквариума
замаскировал электролампочку, и можно было наблюдать поистине сказочные
картины, когда неоны, сверкая фосфорически синими полосками на красных
тельцах, плыли рядом с русалочкой, а она осторожно ловила их перепончатыми
ручками, рассматривала и отпускала на волю. Координация ее движений все
более убеждала меня в том, что она очень близка нашей человеческой породе.
Но, как ни был велик соблазн показать ее соседям, друзьям, я воздерживался
от этого, категорически предупредив своих домашних, чтобы держали язык за
зубами. Я боялся, что, как только о моем чуде узнают, я потеряю его.
Как-то, просматривая в кресле газеты, я почувствовал на себе
пристальный взгляд. Не сразу понял, откуда он. Оглянулся и увидел: на меня
смотрит Берегиня. Ода сидела на стенке аквариума так, что ее хвост лишь
слегка касался воды, и с любопытством изучала меня.
- Смотри, малышка, не свались, - сказал я и, к своему ужасу и восторгу,
увидел, как губы русалки растягиваются в улыбке. Это было так неожиданно и
необыкновенно, что я некоторое время не мог вымолвить ни слова, лишь
ошарашенно глядел на нее. Захотелось взять ее в ладони, поближе
рассмотреть. Но знал, этого делать не стоит: она не терпит никаких
прикосновений. Выпуклые глаза продолжали с интересом разглядывать меня, а
лицо играло, светилось улыбкой, и не было сил оторвать глаз от этого
поистине колдовского очарования. То, что она отозвалась на мои слова, было
удивительным - нечто вроде контакта между нами. Я осторожно встал, чтобы
разглядеть ее, но Берегиня тут же плюхнулась в воду.
- Глупенькая, - сказал я, подходя к аквариуму и склоняясь над ним.
Русалка сидела между зубцами ракушки и снизу вверх смотрела на меня.
Улыбка по-прежнему освещала ее перламутровое, слегка розовое лицо, но была
уже с примесью испуга. Она явно выделила меня из всех, кто разглядывал ее.
- Выплывай, я не трону тебя, - пробормотал я, сомневаясь, однако, что
она слышит, а тем более понимает меня. Каково же было мое изумление, когда
она тут же всплыла на поверхность. Я осторожно протянул ей палец, который,
должно быть, казался ей бревном. Берегиня легонько потрогала его
перепончатой лапкой-ручкой и тут же испуганно отдернула: вероятно, палец
был для нее слишком теплым.
Я менее удивился бы, если б она вдруг заговорила, но того, что
случилось в следующую минуту, никак не ожидал. Русалочка поплыла вдоль
прозрачной метровой стенки аквариума, и не просто поплыла, а двинулась в
каком-то дивном танце, кружась вокруг своей оси и плавно шевеля руками и
головой. Танец сопровождался нежным звуком, похожим на звук вибрирующей
скрипичной струны на высокой ноте. Берегиня танцевала и пела! Ни дети, ни
Людмила, вообще никто еще не видел этого великолепия, и, хотя я был
единственным свидетелем, мне вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас
вошел в комнату. Я чувствовал всей душой: русалочка танцевала и пела
только для меня!
- Ах ты умница, ах ты красавица, - шептал я.
Будто воодушевленная моими словами, Берегиня стала выделывать еще более
замысловатые движения. Ее хвост мелко вибрировал, руки взметывались так
пластично, так по-человечески, что было трудно поверить в наличие
перепонок между пальцами.
Я невольно обхватил аквариум руками, как бы обняв это маленькое чудо, и
вмиг что-то изменилось. Вначале не понял, в чем дело: все поплыло перед
глазами, затем будто кто окунул меня в воду лицом. Появились странное
зрение и не менее странный слух. Неведомая сила точно уменьшила меня в
размерах. Я воспринимал танцующую передо мной Берегиню как равную мне, из
моего человеческого мира. Она пела без слов, но я понимал, о чем она поет.
Это был рассказ о лесной речке, в которой живет ее племя, скрывающееся от
людского глаза, о глубинных зарослях со стайками рыб, о солнечных лучах,
отражающихся в воде. Обворожительные, волшебные звуки шли и от стебельков
водяных растений, и от мелких ракушек в речном песке на дне аквариума.
Улыбаясь, она продолжала кружиться в танце, и мне чудилось, что она
кружится не по аквариуму, а вокруг меня. Я был в оцепенении, не в силах
отвести от нее взгляда, когда услышал внутри себя нечто, в переводе на
язык человека, означающее: "Пока держишься за стенки аквариума, я могу
разговаривать с тобой. Не спрашивай, как это у меня получается. Если
хочешь общаться, держись за стенки".
Что это? Или я схожу с ума? Разжал руки, и вмиг все стало по местам: я
стою, склонившись над водой, а русалочка продолжает свой танец. Угол
зрения изменился, и голоса ее уже не слыхать. Опять притронулся к
аквариуму - и вновь услышал голос, не голос, а нечто, оформившееся для
меня в языковое понятие: "Я научилась понимать тебя. Говори со мной, не
бойся".
- Что за чертовщина, - пробормотал я, отшатываясь от аквариума.
Попятился к столу, сея в кресло, обхватив голову. Вот что значит не
отдохнуть как следует в отпуск. По сути, только приступил к делу, а,
выходит, уже заработался.
В комнату вошла Людмила. Краем глаза я увидел, что русалочка тут же
прекратила танец и спряталась в зарослях.
- Что с тобой? Тебе плохо, Виктор? - встревожилась Людмила. - Бледный
какой! - Она полезла в сервант за корвалолом. - Пей, - протянула мне
мензурку. Плохо соображая, что делаю, я опрокинул лекарство в рот.
- Ну все, все, - успокоил я жену.
- Приляг, - оказала она. - Может "скорую" вызвать?
- Еще чего! - вскипел я, желая чтобы она скорее удалилась, - так
хотелось проверить, что это было на самом деле.
- Ладно, ухожу, - виновато сказала она, прикрывая за собой дверь.
В иное время я, возможно, пришел бы в неловкость оттого, что так грубо
прервал ее, но теперь было не до оттенков. Я обернулся и увидел, что
русалка вновь закружилась в танце. Выходит, и впрямь ей хотелось танцевать
лишь для меня. И я тут же дал себе клятву, что никому не расскажу об
увиденном - ни жене, ни детям, ни друзьям. Я боялся утратить, расплескать
нечто, так щедро обрушившееся на меня, переполнившее меня до краев.
По утрам приходилось следить за тем, чтобы в комнате с аквариумом не
оставался кот Ерофей. Дети несколько привыкли к русалочке, потеряли
бдительность, и не раз приходилось видеть, как Ерофей, сидя перед
аквариумом, жмурит свои хитроватые глазищи.
А тут, как нарочно, то в аквариум ненароком залетел Аленкин мяч, то
Валера каким-то образом уронил туда перочинный нож. Но после того, как я
однажды застал сына сидящим у аквариума с удочкой и наблюдающим за тем,
как Берегиня рассматривает привязанного к леске земляного червяка, не на
шутку испугался за русалочку и стал подумывать, не отвезти ли аквариум к
себе в кабинет клиники.
Каждый день я теперь выкраивал минуту, когда в гостиной никого не было,
чтобы пообщаться с Берегиней. Людмила подозрительно присматривалась ко
мне. Ей явно не нравился мой вид, и она то и дело интересовалась, отчего я
такой задумчивый, рассеянный и бледный, как Вертер. Я отшучивался. Между
тем сослуживцы тоже заметили некоторую перемену во мне, и я забеспокоился:
как стряхнуть с себя это русалочье наважденье. Что бы я ни делал, перед
глазами стояла танцующая Берегиня.
Вернувшись из клиники, я объявлял Людмиле и детям, что мне надо
поработать над историями болезней, и уединялся в гостиной. Для виду
разбрасывал по столу бумаги, книги, подходил к аквариуму, притрагивался я
его стенкам и, будто распахивая волшебную дверцу, слышал голос Берегини:
- Как дела?
Это было традиционным началом нашего разговора. Разумеется, я не спешил
докладывать ей о своих докторских буднях, а сразу же начинал сам
штурмовать ее вопросами, которые одолевали теперь и днем и ночью. Берегиня
прекрасно понимала меня и отвечала довольно вразумительно. Правда, порой я
задумывался: не сам ли с собой разговариваю? Но постепенно убедился, что
психика моя в порядке. Информация, которую я усваивал, явно шла извне, а
не была плодом моего воображения.
Меня тревожили вылазки Берегини на стенку аквариума: при неосторожном
движении она могла легко свалиться. Поэтому я приспособил ей на углу
аквариума сиденье, своего рода гамачок из полиэтиленовой пленки, в котором
она без опаски могла и сидеть, и лежать.
- Загораешь? - улыбался я, увидев ее на пленке.
- Да, - кивала она. То есть, "да" отвечало в моей голове, ее же рот
всегда был плотно сомкнут, и я каждый раз удивлялся, каким образом она
общается со мной.
- Тебе снятся сны? - интересовался я.
- Снятся.
- Любопытно, что может сниться Берегине?
- Многое. Лес, речка. То есть мой дом, - отвечала она, и мне
становилось неловко. Я смущенно успокаивал ее:
- Подожди немного, скоро приедет тетушка в отвезет тебя на твою речку.
Только, пожалуйста, больше не любопытствуй и не попадайся на крючок.
Все-таки почему никто, кроме меня, не видел вас, русалок?
- Откуда ты знаешь? Вспомни, что говорили о нас в древности.
- Мифы и сказки - плод воображения.
- Неужели ты до сих пор на поверил в мое существование? Мы древнее вас,
людей.
- Чепуха, ты из сказки, - возразил я. - Случайная мутация в результате
загрязнения окружающей среды.
Она, кажется, обиделась, потому что тут же скрылась в гротике.
- Почему ученым неизвестен твой род-племя? - допытывался я.
Она выглянула из грота, а потом выплыла на середину аквариума.
- Смотри!
Русалочка вдруг задрожала, завибрировала, стала расплываться, терять
форму, и через минуту передо мной была уже не Берегиня, а какой-то
уродливый головастик.
- Вот это да! - опешил я. И когда она вновь стала русалочкой,
поинтересовался, почему она не применила эту предохранительную метаморфозу
в то утро, когда я поймал ее. Она объяснила, что зацепилась за корягу,
поранилась, и это помешало ей превратиться в лигуха - так назвала она
головастика.
- Я открыла тебе слишком много. - Глаза ее погрустнели. - И теперь мне
никогда не вырваться на волю.
- Вот оно что, - удивился я. - Так ты хотела, превратившись в лигуха,
улизнуть от меня? А что, если бы я спустил этого лигуха в унитаз, а не
выбросил в озеро, как ты надеялась?
Я даже зажмурился, представив, чем все могло кончиться. Вновь стало
неловко оттого, что держу русалочку в неволе.
- Я, конечно, могу отпустить тебя в озеро, но там вряд ли ты найдешь
своих.
- Они есть везде, в любом водоеме. Люди очень озабочены собой, иначе
давно бы заметили нас.
- Нет, дорогая, лучше я попозже доставлю тебя туда, откуда взял.
Она встрепенулась и с надеждой спросила:
- Это правда? Ты обещаешь когда-нибудь выпустить меня?
- Конечно, - заверил я.
- С кем ты разговариваешь? - Я не заметил, как в комнату вошла Людмила,
и слишком поспешно отскочил от аквариума. - Уж не с Берегиней ли?
- А ты что - ревнуешь? - попытался пошутить я.
Но Людмила была серьезной. Она подошла ко мне, положила на лоб ладонь и
неожиданно расплакалась.
- Давай ее выбросим, - сквозь слезы сказала она. - Я чувствую, это все
из-за нее. Ты стал каким-то другим, и сам не замечаешь, что с тобой
творится. Мне уже и соседи говорят, не заболел ли Виктор Петрович - стал
такой бледный, раздражительный.
Я успокаивающе обнял жену и увидел внимательный русалочий взгляд.
- Умоляю тебя, - как можно спокойней сказал я, - без меня ничего не
предпринимай, русалка тут ни при чем. Если же с ней что-нибудь случиться,
мае будет совсем худо. Дай слово, что не тронешь ее. Ну, хочешь, покажи ее
соседям, знакомым. Ты даже не представляешь, как все будут удивляться, как
весело станет в нашем доме.
Я тут же понял, что говорю не то, но уже было поздно: Людмила
улыбнулась сквозь слезы и кивнула.
Паломничество в наш дом началось с визитов детей. Первыми явились
соседские близнецы, проказливые, хулиганистые мальчишки, от которых стонал
весь двор. Они восхищенно цокали языками, стоя и сидя возле аквариума,
ползая вокруг него по полу и склоняя над ним свои одинаковые вихрастые
головы. Я настороженно следил за ними, чтобы чего-нибудь не накуролесили.
Потом потянулись Аленкины подружки, а после и Людмиле захотелось
показать русалочку своим сослуживцам и знакомым. Однажды я привел домой
главврача и рентгенолога нашей клиники и в полную меру насладился их
удивлением и восторгом.
Но никому, даже Людмиле, я не решался поведать о разумности русалки. Я
знал, что долго носить в себе этот груз опасно, и с нетерпением ждал из
экспедиции своего друга Дроботова. Его восхищения и понимания сейчас очень
не хватало, без него тайна исподволь подтачивала меня.
После того, как у нас перебывали чуть ли не все соседи и знакомые,
начали раздаваться телефонные звонки: совсем неизвестные нам люди
спрашивали, нельзя ли взглянуть на наше чудо. Каждый из абонентов, прежде
чем завести об этом разговор, представлялся, кто он, где работает. Можно
было подумать, что для русалочки это важно. Вскоре я заметил, что круг
наших знакомых пополнился режиссером областного театра, музыковедом,
директором цирка, заведующей одним из отделов универмага, спортивным
тренером.
Людмила на глазах расцвела, в лице ее появилась значительность, она
стала приветливее и веселее.
Через месяц мы обрели в городе такую же популярность, как некогда
печально известная семья, воспитавшая львов. Но вот Берегиней стали
интересоваться какие-то биологические и зоологические общества, кружки, и
я насторожился, заметив Людмиле, что русалочка делается все более
беспокойной. Когда стучали ногтями по аквариуму, она моталась из угла в
угол, пряталась в гротик из камней. Зрителям это, конечно, приносило
удовольствие, но я читал на ее лице истинное страдание, поэтому вскоре
запретил и детям, и Людмиле эти спектакли. Домочадцы, конечно, огорчились,
присутствие чуда без зрителей казалось им невыносимым. Для начала пришлось
лишь ограничить количество посетителей, но в будущем я надеялся и вовсе
прекратить это нашествие.
Профессор университета пришел, когда я был дома. Бледный, худощавый, с
густым ежиком седых волос, он, еще не увидев Берегиню, высказал надежду,
что во имя науки я подарю этот, как он выразился, уникальный экземпляр
речной фауны кафедре биологии.
- Что еще? - несколько дерзко вырвалось у меня.
- Видите ли, тут нужно поступиться личным престижем, - назидательно
сказал он.
Сгоряча я хотел было послать его куда подальше, но потом, чтобы он раз
и навсегда отказался от мечты завладеть Берегиней, придумал вот что.
- Подождите минуту, у меня там не все прибрано, - сказал я перед тем,
как войти в гостиную.
Быстро подошел к аквариуму, вцепился в его стенки пальцами и настроился
на волну Берегини.
- Прошу тебя, превратись в лигуха, - шепотом сказал я.
Она поняла, что ей грозит опасность и, не спрашивая ни о чем, вмиг
изменила внешность.
- Пожалуйста, входите, - пригласил я профессора. - Вот она, моя
русалочка. Люди несколько преувеличивают, она не совсем похожа на
человека, но, согласитесь, при известной доле воображения можно дорисовать
и девичью голову, и руки...
Профессор заглянул в аквариум, и лицо его разочарованно вытянулось.
- Да это же головастик, только огромных размеров. Если присмотреться, и
впрямь есть нечто от женской фигуры, но не настолько, чтобы визжать от
восторга, как одна моя знакомая...
Я остался доволен. Немного покрутившись у аквариума, профессор осмотрел
комнату, видимо, чуя какой-то подвох, но, не увидев ничего
подозрительного, вышел, недовольно бормоча:
- И выдумают же... Русалочка...
- Но если вы биолог, то должны заинтересоваться величиной головастика,
- поддел я.
- Мало ли в природе аномалий, - пожал он плечами.
Этот визит еще более насторожил меня. Я предупредил Людмилу, что мы
можем лишиться Берегини: приедут из какого-нибудь центрального
научно-исследовательского института и заберут ее.
- А тебе не кажется, - неожиданно сказала она, - что скрывать ее
антиобщественно?
- Мне кажется, куда антиобщественной извлекать из ее существования
корысть, - отрезал я. Это было намеком на то, что жена в последнее время
стала отсеивать любопытствующих, приглашая в дом тех, кто мог быть ей
чем-нибудь полезен. Натолкнула ее на это базарно мудрая Благушина, давняя
приятельница, умеющая извлекать пользу даже из фонарного столба под своим
окном: разбив в нем лампочку, заколотила в столб гвоздь и протянула между
ним и стеной дома бельевую веревку.
Словом, Людмила научилась использовать Берегиню для облегчения нашего
быта и уже не представляла жизни без нее. Надо было видеть, как она теперь
ухаживала за аквариумом, чистила его, меняла отмирающие растения, следила
за тем, чтобы рыбы не мешали русалочке...
- Наша золотая рыбка, - нежно бормотала она, затемняя грот
валлиснериями или устраивая открытые лужайки, чтобы русалочке было где
порезвиться. Я даже сердился на нее за то, что так долго возится в воде.
Еще бы не дорожить Берегиней: при желании можно было достать любой
дефицит, стоило лишь пообещать кому-нибудь показать наше чудо.
Если бы жена знала, что Берегиня разумное существо, она, вероятно,
устроила бы на дому цирковые представления, и я не раз предупреждал
русалочку не выдавать себя. Она, кажется, поняла, в чем дело, и теперь,
когда кто-нибудь приходил к нам, ограничивалась лишь тем, что пару раз
всплывала на поверхность воды, а затем пряталась в грот. При неугодных
мне, однако неизбежных демонстрациях, она по условному знаку - я трижды
стучал ногтем по стенке аквариума - выплывала из грота в облике
безобразного головастика и тем самым сбивала интерес к себе.
Однажды, вернувшись домой раньше обычного: после совещания уже не пошел
на работу, я не застал дома никого. Подошел к аквариуму и стукнул в
стекло, вызывая Берегиню. Она не выплыла, и я решил, что спит. Вскоре меня
охватила тревога, я опять постучал по стеклу. Обычно Берегиня сразу
узнавала мой стук и радостно подплывала к стенке аквариума. Но сейчас
что-то случилось. Пришлось лезть в воду рукой, я не люблю это делать я
своим запрещаю без надобности соваться туда, но тут не выдержал, обшарил
грот. Он оказался пуст. Берегиня исчезла!
Я бросился к телефону, позвонил в школу, попросил на перемене срочно
позвонить домой преподавательницу русского языка Людмилу Семеновну Белову.
Через пятнадцать минут раздался звонок. Людмила, оказывается, уже знала
обо всем; учительница младших классов доложила, что ее сын, Валерий Белов,
умудрился принести в школу какую-то чудную рыбку, игрался с ней, а потом
вдруг стал неизвестно отчего плакать. Словом, я понял, что с Берегиней
что-то случилось. Людмила сказала, чтобы я никуда не уходил, она сейчас
приедет домой.
Вернулась она с Валерой. Лицо сына было заревано, в руках литровая
банка. Я бросился к нему, выхватил банку. В ней жива-здорова плавала
Берегиня, но глаза ее были грустны. В этой тесной посудине русалочке было
явно не по себе. Мальчишки наверняка брали ее в руки, и она выскальзывала
на пол. Я даже вздрогнул от воображаемой картины. Первым моим побуждением
было дать Валерке хорошую оплеуху, но, увидев его побитый вид, сдержался.
- Папочка, честное слово, больше никогда не вынесу ее из дому! Так
хотелось показать ее в классе! Они ведь не верили мне. - Валерка
разрыдался. - Мариничев как схватит ее, - стал рассказывать он,
всхлипывая, - а она как вырвется, как упадет, я поднял ее, опустил в
банку, смотрю, а там уже не русалочка, а чудовище какое-то. Ребята стали
смеяться надо мной, а потом чуть не отлупили, кричали, что я надул всех,
хотели отобрать у меня банку, но я схватил ее и скорее к маме, в
учительскую. А по дороге домой она опять в Берегиню превратилась! - Глаза
его просияли.
- Виктор, что за чушь он говорит, а? Неужели она умеет превращаться? -
Людмила вопросительно смотрела на меня.
Я ничего не сказал, осторожно опустил Берегиню в аквариум и вышел на
балкон покурить.
- Папа, она как царевна-лягушка? - наступал на меня Валера, все еще
виновато моргая.
- Тебе, вероятно, показалось, - сказал я как можно спокойней.
- Да нет же, все ребята видели!
- Показалось, - твердо сказал я. - Видимо, такое было освещение, и кто
знает, что почудилось.
Валерка от моего неверия сразу потускнел. Но я не сдавался, стал
убеждать его, что такое бывает - вдруг померещится всем сразу не то, что
есть на самок деле. И в конце концов, кажется, убедил его.
А через день, придя домой, услышал из гостиной восторженные вопли.
Валера с Аленой сидели у аквариума, хлопали в ладоши и визжали.
- Что здесь происходит? - спросил я как можно строже, уже чуя нечто
неладное.
Дети схватили меня за руки и потянули к аквариуму. Вначале я не понял,
в чем дело: Берегиня металась в воде, а за ней волочился какой-то предмет.
Не в силах избавиться от него, русалочка в отчаянии оглядывалась назад.
- Валера сделал Берегине карету, как у царевны-лягушки! - восторженно
объяснила Алена. - А Берегиня - представляешь! - вдруг сказала
человеческим голосом: "Осторожно, не сделай мне больно!"
Я опешил.
- Валера, скажи, что она выдумывает, - с надеждой произнес я.
- Нет, правда! - блестя глазами, торжественно заявил он. - Берегиня
умеет разговаривать! Вот расскажу в классе, опять не поверят.
- И правильно сделают. Все тебе что-то мерещится, - строго сказал я.
- Да нет же, папочка, и я слыхала, - схватила меня за рукав Алена. -
Честное слово, она так тоненько сказала: "Осторожней!"
Я стиснул зубы. Неужели Берегиня научилась контактировать с людьми
напрямую? Это грозило ей большими неприятностями. Молча я отцепил от нее
леску, привязанную к "карете" из спичечных коробков и тетрадных скрепок.
Вечером Людмила спросила меня:
- Что там дети болтают, будто Берегиня разговаривает?
- Именно болтают, - успокоил я жену. - Все им что-то чудится: то ее
превращения, то разговор. Впрочем, это понятно: для них она сказочное
существо.
Мне было тревожно.
Наконец-то вернулся Дроботов. Из Азии он привез ворох впечатлений,
коллекцию камней и фотографию окаменевшего следа динозавра. Мы сидели на
кухне за "Старинным нектаром", я, слушая его сбивчивый рассказ о красотах
ониксовой пещеры, о таинственных звуках, раздававшихся по ночам возле
стоянки геологов, я предвкушал впечатление, какое произведу на него
Берегиней, о которой пока помалкивал.
Дроботов был так захвачен собственным рассказом, что долго не видел
моей улыбки, а когда наконец заметил, спохватился и подозрительно
замолчал.
- Ты чего? - сказал после некоторой паузы. - Впрочем, совсем забыл:
тебе рассказывать о чудесах бесполезно - все равно не поверишь. Но вот
перед тобой фото. Или думаешь, что этот след я сам выдолбил в камне?
- Почему бы и нет? - поддел я, и Дроботов готов уже был взорваться,
когда я встал и пригласил его в комнату с аквариумом.
- Что, новое приобретение? - кисло спросил он на ходу, явно
расстроенный тем, что даже сейчас, когда явился с таким грузом диковинных
новостей, не нашел во мне полного отклика.
- Крепче держись за стул, - предупредил я и трижды постучал по стенке
аквариума.
Как и следовало ожидать, Берегиня выплыла из грота в облике лигуха, но
и в таком виде очень удивила моего друга.
- Ну и уродина! - воскликнул он. - Впервые вижу такого огромного
головастика. Где ты его откопал?
- Уродина, говоришь? - усмехнулся я.
- А то нет? Тем не менее, он любопытен. Ни у одного аквариумиста не
видел ничего подобного.
- Это верно, - согласился я и торжественно стукнул по стеклу один раз,
давая Берегине понять, что пора обрести свою красоту.
Каково же было мое недоумение, когда русалка ни на этот знак, ни на
последующие никак не отреагировала, продолжая оставаться в облике
безобразного головастика. Вот так номер. Это была явная забастовка. Я
виновато взглянул на друга, и, не теряя надежды, еще раз щелкнул по
стеклу. Лигух скрылся в зарослях.
- Да, забавная живность, - скучновато сказал Дроботов.
Я хотел было рассказать, что за чудо на самом деле этот головастик, но
потом раздумал: пусть лучше Берегиня, когда захочет, сама удивит моего
друга.
Заметив мое огорчение, Дроботов хлопнул меня по плечу и великодушно
сказал:
- Нет, головастик симпатичный и экзотичный. Но вдруг это какая-нибудь
жаба-мутантка?
- Приходи завтра, - сказал я, решив как можно быстрее узнать у
Берегини, в чем дело. - Покажу тебе нечто, чего не увидеть ни в Азии, ни в
Африке.
Дроботов ушел заинтригованный, а я тут же бросился к аквариуму.
- Эй, - гневно сказал я, обхватывая стеклянные стенки. - Выходи, у меня
есть о чем поговорить с тобой.
Берегиня тут же выплыла из грота, и после облика лигуха показалась еще
прекрасней. Правда, лицо ее было хмуроватым.
- Что случилось? Я ведь стучал, как условились.
- Надоело.
- Что надоело? - опешил я.
- Когда тебя постоянно рассматривают. Это неприятно и даже болезненно,
я устала.
- Хорошо, отдохни, - согласился я, подумав о том, что мы и в самом деле
замордовали это удивительное существо постоянными демонстрациями гостям,
знакомым и незнакомым. Знай Людмила, что русалка обладает разумом, она,
может быть, отнеслась бы к ней с большим вниманием и осторожностью. Но и
вопрос: не большую ли выгоду имела бы жена от русалки, сделав это
открытие?
- Не обижайся, - сказала Берегиня, усевшись на обросшую мхом рапану. -
Хочешь, расскажу о своей жизни в речке?
Я молча кивнул. Она явно чувствовала себя виноватой, и меня тронуло
это.
- Крепче обними мою стеклянную клетку.
Я плотнее прижал ладони к стенкам аквариума, и в тот же миг очутился в
диковинном царстве, не сразу сообразив, где я и что со мною. Лишь
значительно позже понял, что Берегиня на какое-то время дала мне свое
видение прошлого и превратила в некое мелкое водоплавающее. Настолько
мелкое, что придонные рыбы, важно лежащие на дне речки, казались огромными
подводными лодками, в цветке белой кувшинки можно было оборудовать себе
дом, а Берегиня обрела величину девочки, я посматривал на нее с некоторым
страхом.
- Не бойся, - проговорила она, поймав меня в ладонь, и я на себе
испытал, как неприятно, когда тебя разглядывают. - Вот, здесь я жила, пока
ты меня не выловил. Смотри, как тут красиво и просторно, не то, что в
твоем аквариуме. И вода чистая. А вон то клубящееся золотое облачко -
рачки дафнии. Не узнаешь? Да-да, те самые, трупиками которых ты кормишь
своих рыб. Посмотри, какие они прекрасные на воле, живые. Хочешь, покатаю
тебя на водяном ослике? Нет, давай лучше проведаем моего приятеля,
жука-водолюба. Он сорвет тебе водяной орех чилим, и ты будешь жить долго и
счастливо. Поплыли... Осторожней, это вовсе не сухой лист, а морской
скорпион. Если его не трогать, он безобиден, но, коль заденешь, пеняй на
себя. Впрочем, тебе ничего не угрожает - все это лишь в нашем воображении.
Я и впрямь чувствовал себя в безопасности, будто находился в защитной
камере. С любопытством, изумлением рассматривал мир речной заводи с
островками лилий на воде, подводными травами и цветами. Надо мной вдруг
завис огромный колокол из пузырьков воздуха.
- Его соорудил паук-серебрянка, - мимоходом объявила Берегиня, и мы
поплыли дальше. По дну речки расхаживала какая-то птица.
- Это моя подружка оляпка. Люди считают, что среда птиц и рыб - две
несовместимости, а вот оляпка соединила их: она живет и в воде, и на
деревьях. Но что-то я не вижу водолюба. Сейчас заход солнца, и он, должно
быть, любуется им. Поплыли наверх!
Мы всплыли на поверхность заводи и сердце мое восторженно заколотилось.
Над водой бушевала снежная метель поденок, подсвеченная розоватыми лучами
заката. Зрелище было настолько фантастическим, что я замер. Вышел из
оцепенения, лишь когда ощутил, что кто-то теребят меня за плечо.
- А? Что?! - вскрикнул я.
Обхватив меня за плечи, рядом стояла Людмила, в слезах, и пыталась
оттащить меня от аквариума.
Я стер со лба испарину, подошел к дивану и лег.
Людмила плакала.
- Ну чего ты? - стал я грубовато утешать ее. - Засмотрелся, задумался,
а ты уже в панике.
- Витя, - Людмила всхлипнула. - Она изведет тебя. Почитай в
энциклопедии... За русалками водятся такие особенности. И Благушина
сказала мне...
- Глупости, - отмахнулся я, вспоминая только что виденное. - После
работы хочется отдохнуть. И тебе рекомендую медитации у аквариума.
- Нет, Витя, ты как-то нехорошо повис на его стенках. Я даже
испугалась, когда вошла: тебе явно было худо. Взгляни на себя в зеркало -
как с креста снятый.
Теперь я стал осторожнее. Выбирал время, когда Людмилы не было дома, и
путешествовал в мир Берегини. С каждым разом это было все менее
изматывающе. В конце концов я и впрямь научился отдыхать у аквариума, как
на лоне природы. Обычно я возвращался домой в душном, битком набитом
троллейбусе, и каким это было удовольствием очутиться в лесу, на берегу
речки или прямо в ее прохладной воде. До сих пор я представлял себе
духовную жизнь как нечто, состоящее из чтения, походов в театр, кино,
дружеских бесед. И вот оказалось, что есть иные, до сих пор неведомые мне
формы духовности. В мире Берегини не было книг, но была способность
проникать в суть другого существа. Берегиня не знала, что такое телевизор,
зато умела с помощью воображения перемещаться в пространстве и времени,
прихватив с собой и меня, так что создавалась полная иллюзия истинного
путешествия.
Я глубоко ошибался, полагая, что мир ее ограничен лишь заводью
московской речки. В каких только местах мы не побывали! Плавали в холодных
пространствах Печоры и Юкона, в голубых водах Ориноко и Байкала, я узнал
вкус воды горных озер и артезианских колодцев. Леса, прерии, долины и
холмы - все бугры и выемки нашей планеты я прочувствовал, пропустил сквозь
себя. Встречались водоемы, где я задыхался, дергался в судорогах удушья -
настолько они были отравлены человеком. А Берегиня, вероятно, не без
умысла перемещала меня из прозрачных источников в испорченные, мутные
лужицы, а оттуда вновь в кристально чистые воды.
Однажды я очутился в соленом озерце с ржавыми пятнами то ли мазута, то
ли нефти, в котором вверх брюшками плавали дохлые рыбины. Острый запах
разложения выворачивал наизнанку мои внутренности.
- Узнаешь? - прошелестел под ухом голос Берегини.
- Что? - не понял я, почти теряя сознание от смрадной затхлости и
гнили, взявшей в плен мое тело. Тысячью невидимых рук оплела меня вязкая,
поруганная вода, и я понял, что еще немного, и пойду ко дну, если мой
ангел-хранитель Берегиня оставит меня.
- Узнаешь? - повторила она, обводя взглядом пространство озерца. - Все
это - не что иное, как отражение души человеческой: то, что происходит в
ней, волшебно преломляется в наших природных зеркалах. Раньше здесь было
море. Злоба, вражда, глупость людей превратили его в болото.
- Но при чем тут я? Почему я должен отвечать за чьи-то грехи? -
вскричал я, отчаянно барахтаясь среди полусгнивших трупиков кефали,
белуги, севрюги.
- Ты человек, - вздохнула Берегиня, - значит, отвечаешь за все.
В какой-то миг мне стало стыдно своей принадлежности к роду существ,
которые сумели сделать из моря поганое озерцо. И стыд этот был столь
тяжел, что я стал задыхаться и даже смирился с этим, когда сильным рывком
был вытащен русалкою на берег.
- Хочу на волю, - грустно сказала она. - Отпусти меня.
- Неужели тебе приятней барахтаться в лужах, чем жить в чистом
аквариуме? - удивился я, успокаивая все еще бешеное дыхание.
- Если исчезнем мы, хранители рек, морей и лесов, будет совсем плохо, -
ответила она. - Я слышу, как пробуждается наш хозяин Пан, его свист
залетает даже в твою городскую квартиру на пятом этаже. Он зовет нас,
зовет меня...
В сентябре я вновь поехал в столицу, на симпозиум врачей-ортопедов.
Тетя Леля засыпала меня вопросами: как там русалочка, чем питается, не
болеет ли, в долго ли я думаю держать ее в комнатном заточении. Я
рассказал, что за чудо эта Берегиня, как непросто мне расстаться с ней.
Тетушка сидела, хлопала белесыми ресницами и совсем как девочка, с
полуоткрытым ртом слушала мою волшебную историю, которую я не должен был
рассказывать никому. Когда же закончил, она твердо сказала:
- Еду с тобой.
Было приятно думать, что смогу подарить тетушке одну из сказок, которые
слышал от нее в детстве. Был уверен, что Берегиня подружится с ней. Но,
странное дело - как только я выложил перед тетушкой историю о таинственных
превращениях русалки, наших разговорах и путешествиях, почему-то стало
неспокойно. Еле дождался отъезда домой.
В дороге тетушка строила разные планы по поводу будущего Берегини,
фантазировала, не является ли она первым представителем природного
царства, сумевшим наладить связь с человеком.
- И в то же время... - она вдруг смолкла и задумалась. - В то же время,
- неуверенно продолжила она, - жаль превращать такое чудо в объект
исследования. А я так и вижу чьи-то очки над нашей русалочкой.
Мои видения были пострашнее тетушкиных. Чем ближе был дом, тем
тревожнее становилось на душе. Представлялось, как вхожу в комнату и
застываю: на стеклянной банке аквариума, перевесившись через нее так, что
туловище согнулось пополам, висит огромный желтый лигух размером с трех
жаб и потому сам похожий на раздувшуюся пучеглазую жабу. Вода в аквариуме
мутная, зловонная, на поверхности плавают трупики рыбешек. И вот уже не
маленькое пространство аквариума с застоявшейся водой, а огромные реки,
озера, водоемы всей планеты виделись мне заплесневелыми, затянутыми
ряской, с гниющими трупами всплывших вверх брюхом рыб.
Ключ плясал в моей руке, пока я в нетерпении открывал дверь. Обычно в
это время комната залита солнцем, и я надеялся застать Берегиню сидящей в
гамачке.
- Кто там?
На звук ключа в замке вышла Людмила. После шумной минуты встречи со
мной и тетушкой она вдруг бросила на меня взгляд, от которого внутри
что-то оборвалось.
- Что?! - воскликнул я и рванулся в комнату, где стоял аквариум.
Людмила поспешила следом.
- Только не расстраивайся, - запинаясь, сказала она.
- Что-нибудь с русалочкой?! - всплеснула руками тетушка.
Я подошел к аквариуму. Холодно поблескивая фосфором, в нем сновали
неоны, красными стрелами прошивали зелень меченосцы. Постучал по стеклу
ногтями, но из грота никто не выплыл.
- Где она? - Я резко обернулся к жене. Она испуганно отшатнулась.
- Только не волнуйся, думаю, с ней ничего не случилось, - быстро
заговорила Людмила. - Это Валерка...
И она рассказала, как сыну вздумалось прогулять русалочку по озеру.
Чтобы она не уплыла далеко, он сшил ей тряпичный поясок и подцепил
Берегиню на крючок спиннинга.
- Ему так хотелось, чтобы она поплавала на воле! - оправдывала
мальчишку жена. - И вдруг она куда-то исчезла.
Но я уже не слышал ее. Я уже понял, что Берегине не составило труда
разорвать поясок или просто выскользнуть из него.
- А я, честно говоря, рада, - сказала Людмила бодрее. - Да, рада! -
теперь она обращалась не ко мне, а к тетушке. - Видели бы, что с ним
творилось, - кивок в мою сторону. - Конечно, жаль, но ей же лучше. И тебе,
Виктор, тоже.
Внезапно у меня мелькнуло подозрение, что все было совсем не так, как
об этом рассказывала Людмила, однако я промолчал. И даже когда пришли из
школы дети, не стал у них выспрашивать подробностей, хотя Валерка
точь-в-точь повторил рассказ матери. Почему не захотелось ничего уточнять,
выяснять? Не знаю.
Вечером среди кипы газет на журнальном столике я нашел адресованное мне
письмо. Машинально взял конверт, распечатал. Ко мне обращался известный
биолог Кондаков. До него дошли слухи о диковинном существе, выловленном в
подмосковной речке и проживающем в одном из южных городов у некоего врача,
то есть у меня. Кондаков выражал надежду на то, что слухи окажутся правдой
и просил о встрече.
С тех пор минуло два года. Порою я встречаюсь с Дроботовым, и он
по-прежнему взахлеб рассказывает о новых чудесах, информацию о которых
вычитывает в научно-популярных журналах. Я слушаю его с терпеливой
ухмылкой.
- Да что тебе говорить, - как всегда, досадует он. - Все равно, пока не
пощупаешь, не поверишь.
- Не поверю, - отвечаю я. - Поедем лучше на озеро: там хорошо думается.