Код произведения: 12980
Автор: Эллин Стенли
Наименование: Момент решения
Стенли Эллин
МОМЕНТ РЕШЕНИЯ
Перевод О. Осовского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
Оригинал ZIP-DOC: Библиотека Scan And Send
Мужа моей сестры звали Хью Лозьер. Никогда прежде я не встречал
человека, столь уверенного в себе. Вы, наверное, знаете этот тип,
довольно часто попадающийся в компаниях. Такие, как он, заглушают
голоса остальных, обожают тыкать указательным пальцем в грудь
собеседника, что-то объясняя, а суждения их обязательно звучат как
истина в последней инстанции. Конечно, их никто не любит, но
восхищаться ими могут. Естественно, в том, что тебе суют кулак под
ребро в разгар спора, приятного мало, но как не позавидовать
уверенности, с которой можно перекричать любого или небрежно ткнуть в
стоящего напротив пальцем. Так вот, Хью Лозьер был исключением. Его
любили
Мне самому все труднее было изрекать абсолютные истины. Виной тому
была моя работа. Я довольно часто оказывался в разных точках нашего
сложного мира, где привычным было состояние беспорядка и хаоса, а
единственным стабильным занятием - улаживание политических конфликтов.
Хью как-то заметил, что просто счастьем для страны было то, что мои
начальники не ведали моих сомнений: Бог знает куда бы это завело
несчастную Англию. Не могу сказать, что его фраза пришлась мне по
вкусу. Возражать я, однако, не стал. Такова, видно, моя участь. Я
сразу подумал, что у него есть основания так говорить.
Несмотря на это, он был мне довольно симпатичен. И не только мне;
как я уже сказал: его любили все, с кем он общался. Симпатичный
румяный здоровяк с открытым характером, казалось, он готов принять все
что вы скажете. Щедрость его была чрезмерной и того редкого качества,
когда принимающий подарок, несмотря на всю его ценность, начинал
думать, что он оказывает тем самым огромную услугу дарителю.
В юморе Хью не было ничего особенного, но ему вполне хватало и
этого. Внешне спокойный и сдержанный, всю свою энергию он приберегал
для тех случаев, когда кому-то действительно могла понадобиться его
помощь, особенно если не удавалось прямо попросить его об этом. Он
совершенно искренне считал, что через десять минут с начала знакомства
его собеседник имел право потребовать от него чего угодно, и он был
всегда готов выполнить просьбу. Помню, прошел всего месяц после их
свадьбы с Элизабет. Она как-то заметила в разговоре с ним, что мне
очень понравился великолепный портрет кисти Джона Копли, висевший в их
замке.
Я до сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю охвативший меня ужас при
обнаружении подарка - тяжеленный ящик с дарственной карточкой в моей
крохотной квартирке. Потребовалось немало усилий, чтобы в конце концов
он принял картину обратно. Не столько потому, что она стоила больше,
чем весь дом, в котором я обитал, сколько из-за того, что весьма
проигрывала в цвете на моей стене. Думаю, что он заподозрил меня во
лжи, но его характер не позволял обидеть человека неприкрытым
сомнением.
Характер Хью определила и сформировала двухсотлетняя история рода
Лозьеров, наложившая отпечаток на атмосферу его замка. Первые
представители семейства сровняли часть высоких холмов у реки, вложили
в поместье немало сил и средств, что и обеспечило его процветание. Их
потомкам везло не меньше: свой доход они мудро вкладывали в различные
предприятия. Лозьеры преуспевали, и вскоре высокая стена отгородила
райский уголок, получивший имя Хиллтоп, от окружающего мира. Мне
кажется, что и сам Хью был человеком из восемнадцатого столетия,
который каким-то образом оказался в нашем веке и постарался
приспособиться к новой жизни.
Хиллтоп был практически неотличимой копией знаменитого Дейнхауза, о
котором вы, конечно же, слышали. Правда, Дейнхауз уже долгое время
оставался без хозяев, а в Хиллтопе жизнь била ключом. Человек, впервые
видевший этот выдающийся памятник архитектуры, был не в силах сдержать
восхищение. Мощные древние камни не могли скрыть все изящество его
конструкции. К реке вели широкие лужайки. В течение многих десятилетий
они подстригались столь тщательно, что напоминали теперь ярко-зеленый
ковер, оттенки которого менялись с малейшим дуновением ветерка. За
домом начинался парк, постепенно переходящий в небольшой лес. Деревья
скрывали очертания конюшен и других хозяйственных построек. За лесом
начиналась дорога. Содержание ее в порядке входило в обязанности
хозяев земельных участков, через которые она пролегала. Думаю, и так
ясно, что Хью реже остальных пользовался ею, хотя большая ее часть,
была вымощена именно по его приказу.
Жизнь Хью принадлежала Хиллтопу. Только крайняя необходимость могла
вынудить его оставить замок. Если вы все-таки встречали его где-то в
городе, тут же становилось понятно, что он считает минуты, отделяющие
его от возвращения домой. И не прояви вы достаточной осмотрительности,
как он немедленно утаскивал вас с собой. А потом пролетали недели,
прежде чем вы находили в себе силы оставить это чудное место. Вы уж
мне поверьте! По-моему, после замужества Элизабет я провел куда больше
времени в Хиллтопе, чем в собственной квартире.
Как-то я спросил у нее, почему она выбрала Хью. Ведь до свадьбы она
была хорошенькой, но крайне неугомонной и непоседливой девицей. Я
спросил без обиняков. Она улыбнулась:
- Я знала, что буду счастлива, с первой минуты нашей встречи.
Пути их пересеклись на какой-то художественной выставке,
посвященной ультрамодернистам. Она старательно разглядывала очередную
головоломку, вывешенную в зале, когда почувствовала на себе
пристальный взгляд. Обернувшись, она увидела высокого, довольно
симпатичного джентльмена. Сестра уже собиралась дать нахалу понять,
где его место, как вдруг он спросил:
- Вам что, все это нравится?
От такой неожиданности Элизабет даже растерялась.
- Не знаю, - голос ее звучал робко. - Вы думаете, это должно
нравиться?
- Нет, - ответил незнакомец. - Все это чепуха. Пойдемте, я покажу
вам настоящее искусство.
- И вот, - продолжала сестра свой рассказ, - я пошла за ним, как
потерявшийся щенок за новым хозяином, а он то поднимался по лестницам,
то сбегал вниз и при этом объяснял мне хорошо поставленным голосом,
что действительно представляет интерес, а что нет. Говорил он довольно
громко, и вскоре за нами следовала толпа. Представляешь?
- Представляю.
К этому времени и мой опыт общения с Хью насчитывал немало подобных
эпизодов. Я уже мог убедиться, что ничто не может поколебать его
уверенности в себе.
- Так вот, - продолжала Элизабет, - вначале я была несколько
растерянна, затем мне стало ясно, что он превосходно знает все, о чем
рассказывает. И при этом он был совершенно искренен, никаких задних
мыслей. Он просто хотел, чтобы я все увидела и поняла. Сегодня это
касается всего на свете. Кто-нибудь другой, прежде чем принять
решение, долго мямлил, не умея решить, что подать на обед, как
управиться с делами, за кого голосовать - Хью же всегда все точно
знает. Все эти припадки, комплексы, нервные расстройства нам не
грозят. Я выбираю Хью, а все несчастненькие пусть катятся к психиатру.
Так оно и было. Рай с безукоризненно подстриженными лужайками, где
нет не только нервных припадков и комплексов, но даже змея-искусителя.
Впрочем, змея-искусителя не было до тех пор, пока на сцене не появился
мистер Реймонд.
В тот день мы сидели на террасе: Хью, Элизабет и я, блаженствуя под
лучами августовского солнца и даже не пытаясь делать вид, что ведем
беседу. Я лежал, прикрыв лицо полотняным кепи, прислушивался к шумам
летнего дня и был неимоверно счастлив.
Ветер шевелил ветви осин, лес гудел низким и ровным басом, с реки
доносился плеск весел и скрип уключин, то там, то тут раздавалось
меланхолическое позвякивание колокольчиков. Это на лугу паслись
любимицы Хью, его настоящая гордость - отара, которую выпускали каждое
лето на волю. Он уверял нас, что для луга нет ничего лучше, чем
несколько пасущихся на нем животных. К тому же пять-шесть толстых и
неповоротливых овец, по его мнению, добавляли в пейзаж приятную
пасторальную ноту.
И вдруг - частью удары колокольчиков, отчаянное блеяние. Казалось,
на бедных овечек напала стая волков. Вот тогда-то у меня появилось
тревожное предчувствие...
Услышав, как Хью громко и зло выругался, я открыл глаза и увидел
картину, еще более не соответствовавшую прежней идиллии. Не волки, а
огромный черный пудель с развевающимися кудряшками, ярко-красным
ошейником с радостным весельем гонялся по лугу за перепуганными
овцами. Было ясно, что он не собирается на них нападать - возможно,
овцы просто казались ему наиболее подходящими партнерами для игры. Но
еще очевиднее было то, что перепуганным животным было не до веселья.
Прежде чем вся эта потеха закончилась, они оказались бы в реке. В одну
секунду Хью перемахнул через низенькую ограду, отделявшую лужайку от
террасы, и уже был среди овец, сбивая их в кучу и отгоняя от берега.
Одновременно он отдавал приказы собаке, которая их явно не собиралась
выполнять.
- Лежать! - яростно кричал он. - Кому сказано! Лежать! - И затем,
словно имел дело с собственными гончими, скомандовал: - К ноге!
Лучше бы он взял камень или палку и замахнулся, подумал я. Пес не
обращал на крики Хью никакого внимания. Он по-прежнему счастливо
тявкал и набрасывался на овец. Хью пришлось вновь пуститься в
безуспешное преследование. Но секундой позже пудель замер как
вкопанный, услышав голос, раздавшийся из-за деревьев у самого края
лужайки.
- Assieds! Assieds-toi,[Сидеть! (франц.)] -сказал кто-то,
запыхавшись.
Невысокого роста, щегольски одетый человек торопливо шел в сторону
Хью. Тот его явно поджидал - лицо приобретало все более зловещее
выражение.
Элизабет схватила меня за руку:
- Пойдем скорее к ним. Хью не любит оказываться в дурацком
положении.
Когда мы приблизились, Хью, все более распаляясь, выговаривал
собеседнику:
- Тот, кто не знает, как правильно тренировать собаку, не должен ее
заводить.
Собеседник вежливо ему внимал. У него было хорошее лицо, тонкое,
умное, с морщинками в уголках глаз. Но читалась на нем и легкая
ироническая усмешка, которую он и не пытался скрыть. Казалось, он
искоса оглядывает нас. Внимательный прищуренный взгляд напоминал
объектив камеры, фиксировавшей все вокруг. Человек вроде Хью этого бы
никогда не заметил. Я же почувствовал это немедленно. В облике
незнакомца было что-то мучительно знакомое - я уже видел где-то этот
высокий лоб, редеющие седые волосы. Но, сколько я ни напрягал память,
пока Хью долго и нудно читал хозяину пуделя мораль, ответа так и не
нашел. Лекция завершилась несколькими советами о наилучших способах
тренировки собак. Стало ясно, что Хью уговорил себя простить
незнакомца.
- Но поскольку никакого ущерба принесено не было, - начал он...
Его собеседник спокойно кивнул:
- Все-таки для того, чтобы отношения между соседями не начинались с
недоразумения...
Хью в изумлении воззрился на него.
- Соседями? Вы хотите сказать, что живете где-то поблизости? -
спросил он почти грубо.
Его собеседник махнул рукой в сторону леса:
- За этими деревьями.
- В Дейнхаузе?
Нужно сказать, что Дейнхауз был для Хью почти такой же святыней,
что и Хиллтоп. Как-то в порыве откровенности он сказал мне, что
обязательно купил бы его, предложи ему кто-нибудь эту сделку. Поэтому
в его тоне звучала не столько обида, сколько понятное недоверие.
-- Невероятно! - воскликнул он.
- Именно в Дейнхаузе. Уверяю вас, - спокойно подтвердил собеседник.
- Много лет назад я выступал там с фокусами и всегда мечтал, что
когда-нибудь стану его владельцем.
Фраза о фокусах подсказала разгадку. Этим же объяснялся и его
акцент, пробивавшийся сквозь превосходный английский язык. Ведь он
родился и вырос в Марселе. Его имя стало легендой задолго до моего
появления на свет.
- Вы Реймонд! - воскликнул я. - Чарлз Реймонд!
- Можно просто Реймонд. - При этом он улыбнулся, словно извиняясь
за проявление мелкого тщеславия. - Мне очень лестно, что вы меня
узнали.
Не думаю, что он был уж так польщен. Реймонд-Волшебник, Великий
Реймонд мог быть уверен, что его узнают повсюду. Мастер, ловкость рук
которого заставила померкнуть звезду Терстона, чье умение развязывать
сложнейшие узлы и исчезать из-под замков почти превзошло славу Гудини,
он вовсе не был склонен недооценивать себя и свою известность.
Когда-то он начинал со стандартного набора фокусов, составлявшего
репертуар профессионалов средней руки, однако дошел до знаменитых
трюков с побегами, известных, я думаю, сегодня каждому. Свинцовый
сундук, опущенный под лед в целый фут толщиной, склепанная из полос
стали и заваренная смирительная рубашка, сейфы Английского
королевского банка, коварный узел самоубийц, обхватывающий горло и обе
ноги и затягивающийся все сильнее вокруг шеи при малейшем движении, -
все это Реймонд испытал на себе и сумел выйти целым и невредимым. А
затем, на самой вершине мировой славы, он вдруг исчез, и его имя стало
историей.
Когда я спросил его о причинах ухода, он ответил, пожимая плечами:
- Человек занимается всем этим по двум мотивам: либо ему нужны
деньги, либо им движет любовь к профессии. Если же денег достаточно, а
любви к работе больше нет, к чему продолжать?
- Но лишиться славы... - возразил было я.
- Достаточно знать, что здесь тебя ждет дом.
- Вы хотите сказать, что всегда собирались жить здесь, и нигде
больше? - спросила Элизабет.
- Только здесь. Об этом я мечтал все годы.
Я впервые увидел его любимый жест. Когда он в чем-то хотел убедить
собеседника, он прикладывал палец к кончику носа и подмигивал.
- Я не делал тайны из своего желания - оно было известно
распорядителям наследства, и, когда пришло время продажи, я оказался
первым, и единственным покупателем.
- Да, ваша верность идее заслуживает восхищения, - сказал Хью с
чуть заметным напряжением в голосе.
Реймонд рассмеялся:
- Да это уже была идея фикс. Эти годы я путешествовал по всему
свету, но, как ни прекрасны были эти места, я всегда знал, что они
хуже моей усадьбы на опушке леса, возле этой реки и этих холмов.
Когда-нибудь, частенько говорил я себе, я приеду сюда и буду
возделывать свой сад, как Кандид.
Он задумчиво погладил пуделя и с чувством огромного удовлетворения
на лице поглядел вокруг:
- И вот я здесь.
И вот он здесь. Очень скоро стало ясно, что его появление внесло
заметные перемены в жизнь Хиллтопа. Я уже говорил, что замок был
зеркальным отражением своего хозяина. Не мудрено, что стал меняться и
характер самого Хью. Он становился все более беспокойным и
раздражительным, а его привычная уверенность переходила порой в
агрессивность. Случалось, добродушие просыпалось в нем с новой силой,
но не часто. В основном же ему то и дело приходилось сдерживать
приступы ярости. Его что-то тревожило. Так чувствует себя человек, в
глаз которому попала пылинка и он никак не может от нее избавиться.
Вот и от Реймонда он никак не мог избавиться. Мне время от времени
начинало казаться, что бывшему фокуснику весьма по душе такая роль. Он
бы мог не покидать собственного дома, заниматься садом, рассматривать
альбом со старыми фотографиями, уж не знаю, чем еще занимаются
оставившие свое ремесло актеры, но традиционные развлечения
отставников его явно не устраивали. Он находил самые различные
предлоги, чтобы появиться в Хиллтопе в самый неподходящий момент. Так
же и Хью регулярно оказывался в Дейнхаузе и проводил там немало
времени в беседах, полных упреков и всплесков ярости.
Должно быть, они оба догадывались, что гораздо лучше им было бы
держаться подальше друг от друга - слишком несходны были характеры.
Они напоминали одинаково заряженные магниты. Порой казалось, что между
ними пробегает электрическая искра, когда они оказывались рядом в
комнате.
Они спорили по любому поводу, доходя до самых резких выпадов и
обвинений. В этих схватках Хью напоминал средневекового рыцаря в
надежных латах, настолько непробиваемой была его уверенность в себе.
Реймонд пытался найти какую-нибудь щель в его броне. Думаю, что это и
раздражало его больше всего. Для человека, привыкшего к многоходовым
замысловатым комбинациям в любом, даже самом незначительном, случае,
было невыносимо видеть, как Хью обходится одной фразой, чтобы
непререкаемым голосом изложить ту или иную норму поведения или
положение закона.
Не раздумывая, Реймонд сказал Хью:
- Вы просто средневековый дикарь. Среди достижений человечества
последних веков самым важным я считаю вывод, что простых ответов не
существует. Нельзя решить проблему простым щелчком пальцев. Я верю,
что когда-нибудь вы столкнетесь с неразрешимым вопросом. Это и станет
для вас откровением В одно мгновение вы поймете больше, чем за всю
прежнюю жизнь.
Конечно, поведение Хью тоже не способствовало сближению. Он
спокойно ответил:
- Я считаю, что мало-мальски мыслящий человек, если он достаточно
смел, не может столкнуться ни с какой дилеммой.
Уверен, что один из таких эпизодов и привел к последующей
катастрофе. Однажды Реймонд поделился своими планами в отношении
Дейнхауза. Думаю, что при этом им двигали совершенно невинные, сугубо
эстетические потребности. Но, каковы бы ни были мотивы, последствия
оказались ужасными.
Он довольно подробно рассказывал нам о планируемых изменениях.
Дейнхауз был слишком велик для него и явно подавлял своей громадой.
- Я живу как в музее, - жаловался Реймонд, - брожу по переходам,
как призрак.
Парк тоже нуждался в переделке. Старые деревья, конечно, прекрасны,
но для хозяина их было слишком много. Он пытался объяснить:
- Я даже не имею возможности видеть за всем этим лесом реку, а я
так люблю вид струящейся воды.
Но в запасе у него были куда более радикальные решения. Он хотел
снести оба крыла дома, срубить большую часть деревьев - тогда бы
открылась река, а местность стала бы выглядеть живее. Дом перестанет
быть музеем, превратится в нормальный дом, о котором он мечтал все эти
годы.
Когда Реймонд начал свою речь, Хью спокойно сидел на стуле, чуть
откинувшись назад. Но по мере того, как выявлялись подробности
грядущих изменений, он все более выпрямлялся, пока не стал своей
посадкой напоминать кавалериста, изготовившегося к решительной атаке.
Губы плотно сжаты, лицо побагровело, кулаки нервно сжимались и
разжимались. Каким-то чудом он удержался от немедленной вспышки, но
было ясно, что это ненадолго. Бросив взгляд на Элизабет, я понял, что
она испытывает те же опасения. И когда Реймонд, покончив с деталями,
самодовольно спросил, что мы думаем обо всем этом, удержать Хью было
невозможно.
Он подчеркнуто неторопливо склонился к собеседнику и спросил:
- Вы действительно хотите знать мое мнение?
- Хью, умоляю! - воскликнула встревоженная Элизабет.
Он и бровью не повел.
- Так вы действительно хотите знать мое мнение? - повторил он
решительно.
Реймонд нахмурился:
- Конечно.
- Ну тогда послушайте, - сказал Хью и глубоко вздохнул. - Я думаю,
что никому, кроме проклятых еретиков, не пришла бы мысль о подобном
варварстве. Вы из тех, кто получает удовольствие от разрушения
нравственных устоев и традиций. Вы весь мир взорвать готовы.
- Но позвольте, - возразил побледневший Реймонд (он был явно
рассержен). - Вы что, не понимаете разницы между изменениями и
уничтожением? Поймите, я ничего не собираюсь разрушать, я хочу только
внести необходимые изменения.
- Необходимые? - На губах Хью заиграла презрительная усмешка. -
Выкорчевать деревья, росшие в этом парке сотни лет. Разрушить дом,
задуманный и построенный как единое целое. Я считаю, что это
сознательное уничтожение.
- Боюсь, я не совсем понимаю вас. Освежить вид, придать новый
облик...
- Я не собираюсь спорить с вами, - прервал его Хью. - Заявляю вам,
вы не имеете права портить свою собственность!
Они стояли друг против друга, обмениваясь яростными взглядами. Было
от чего испугаться. Но я видел, что Хью по-прежнему удается держать
себя в руках, а Реймонд слишком уравновешен, чтобы выйти из себя.
Неожиданно пик яростного противостояния миновал. На губах Реймонда
вдруг заиграла довольная усмешка, и он с интересом посмотрел на своего
оппонента.
- Понятно, - сказал он, - как же я сразу не догадался. Все это
похоже на музей и должно остаться музеем. А я - только хранитель
прошлого, смотритель музея, так сказать. Боюсь, - с этими словами он
улыбнулся и покачал головой, - я не очень подхожу именно для этой
роли. Я уважаю прошлое, но предпочитаю иметь дело с днем сегодняшним.
Поэтому я обязательно осуществлю свои планы по переделке дома.
Надеюсь, они не станут препятствием для нашей дружбы.
Вернувшись на следующее утро в город, где мне предстояло провести
целую неделю в жарком и душном служебном кабинете, я еще подумал, что
Реймонд весьма удачно избежал скандала. Слава Богу, дело не зашло
слишком далеко. Можете представить мое удивление, когда в пятницу
раздался телефонный звонок Элизабет.
По ее сбивчивым словам, все было ужасно. Проклятое дело с
Дейнхаузом зашло слишком далеко. Она очень рассчитывала на то, что я
приеду на выходные Об отказе не могло быть и речи. Она придумала, как
примирить враждующие стороны, а я был необходим для поддержки. В конце
концов Хью доверял мне, как никому другому, и она на меня так
надеется.
- Надеешься? На что? - переспросил я, не испытывая особого восторга
от ее замысла. - Послушай, Элизабет, - тщетно пытался я отказаться, -
ну какой я, к черту, советчик. Хью и не подумает меня послушать, если
дело касается его собственных проблем.
- Ну, если тебе так неприятен этот разговор...
- Да я не о том! - взорвался я. - Мне просто не хочется соваться в
это дело. Хью в состоянии решить все сам.
- Это меня и пугает.
- Что ты имеешь в виду?
- Это не телефонный разговор, - в ее голосе появились жалобные
нотки, - я расскажу тебе подробности завтра. Если в твоем сердце
сохранилась хоть капля любви к несчастной сестре, я жду тебя с
утренним поездом. Поверь, это очень серьезно.
Я приехал утром в отвратительном настроении. Мое сверхактивное
воображение уже нарисовало ужасную картину катастрофы, хотя никаких
оснований для этого в общем-то не было, и к той минуте, когда я
поднимался по широкой лестнице замка, я был готов к чему угодно.
Внешне, однако, все выглядело безоблачным. Хью встретил меня очень
тепло и сердечно, обрадовалась мне и Элизабет. Мы прекрасно пообедали,
за столом продолжался непринужденный разговор. Тема Реймонда и
Дейнхауза ни разу не всплывала. Я тоже не стал говорить о звонке
Элизабет, но при мысли о нем меня охватило понятное раздражение. Можно
представить, в каком состоянии я был, когда мы с Элизабет наконец
остались наедине.
- Изволь объяснить, что все это значит? Бог знает чего только я не
передумал, пока ехал сюда, и что я вижу. Давай рассказывай.
- Сейчас, - сказала она невесело, - пошли.
Она повела меня по тропинке парка за конюшни. У дороги,
начинавшейся на опушке леса, она неожиданно спросила:
- Ты ничего не заметил, когда подъезжал к дому?
- Нет.
- Я так и подумала. Поворот к замку слишком далеко отсюда. Сейчас
ты все увидишь сам.
Я действительно все увидел сам. Ровно посередине дороги был
поставлен стул. На нем сидел крепкого сложения молодец, небрежно
перелистывавший журнал. Я без труда узнал это - его был один из
надежнейших слуг Лозьеров. По лицу его было видно, что сидит он здесь
уже давно и готов просидеть ровно столько, сколько потребуется. Я
сразу догадался, для чего его здесь усадили, однако Элизабет посчитала
необходимым растолковать все это самым тщательным образом. Когда мы
подошли к сидящему, он поднялся навстречу и широко улыбнулся.
- Уильям, - обратилась к нему сестра, - будь любезен, расскажи
моему брату, что за приказ ты получил от мистера Лозьера?
- С удовольствием, - весело ответил тот. - Мистер Лозьер приказал,
чтобы здесь все время сидел кто-нибудь из наших. Мы не должны
пропускать грузовики со строительными материалами для Дейнхауза. Мы
должны говорить водителям, что это частная дорога и они нарушают право
владения. Если кто-то из них попытается прорваться силой, нам надлежит
вызвать полицию. Вот и все.
- А вы уже имели дело с грузовиками? - спросила Элизабет. Вопрос
был рассчитан на меня, потому что он взглянул на нее с удивлением.
- Вы же в курсе, миссис. Пара грузовиков была в первый день. Без
всяких скандалов, - пояснил он дм меня, - никто из водителей не стал
рисковать. Вторжение в частное владение - это вам не шутка.
Мы отошли от дороги. Я схватился за голову:
- Невероятно! Разве Хью не понимает, что эта затея не пройдет ему
даром. Это ведь единственная дорога в Дейнхауз, и потом, она так давно
находится в общем пользовании, что ни о каком частном владении и речи
быть не может!
- То же самое Реймонд говорил Хью несколько дней назад, - кивнула
сестра. - Он примчался сюда в ярости. Они долго спорили. Когда же
Реймонд закричал, что заставит Хью отвечать за свои действия в суде,
муж ответил, что будет просто счастлив провести всю оставшуюся часть
жизни в процессах по этому делу. Но это были еще цветочки. Напоследок
Реймонд предупредил Хью, что сила влечет за собой только силу. С этого
момента я жду, что между ними вот-вот разразится война. Разве ты не
понимаешь, что посадив своих людей посреди дороги, Хью его
провоцирует? Это меня очень пугает...
Я все прекрасно понимал. И чем больше я обдумывал сложившуюся
ситуацию, тем страшнее она мне представлялась.
- Но у меня есть план, - нетерпеливо продолжала Элизабет, - потому
я и хотела, чтобы ты приехал. Сегодня вечером у нас будет званый ужин.
Своего рода мирная конференция. Приглашены ты, доктор Уэйнант, Хью вас
обоих очень любит, и, - здесь она сделала паузу, - мистер Реймонд.
- Не может быть! - воскликнул я. - Неужели он придет?
- Я была у него вчера. Мы долго разговаривали. Я объяснила ему свой
замысел. Мол, соседи должны собраться за столом и прийти наконец к
пониманию. Братская любовь и все такое. Должно быть, в его глазах я
выглядела вдохновенной дурочкой, но, как бы то ни было, он ответил
согласием.
Дурное предчувствие охватило меня:
- А Хью знает об этом?
- Об ужине? Конечно.
- Нет, о том, что придет Реймонд.
- Не знает. - Ей явно не понравился мой мрачный взгляд, и она с
вызовом бросила: - Как ты не понимаешь? Нужно было сделать хоть что-
нибудь, и я пошла на этот шаг. Неужели лучше сидеть и ждать неизвестно
чего?
Пока мы не расселись за столом, мысль о том, что сестра не так уж и
не права, не раз приходила мне в голову. Однако ее мужа приход
Реймонда явно вывел из равновесия. Ему удалось скрыть свои подлинные
чувства, но взгляд, брошенный в сторону Элизабет, был более чем
красноречив. При этом он элегантно познакомил Реймонда и доктора,
поддерживал разговор за столом и вообще очень неплохо справлялся с
ролью хозяина.
По иронии судьбы, именно присутствие доктора, превратив поначалу
эту встречу в победу Элизабет, все испортило и привело ее к
трагическому финалу. Известный хирург с весьма благообразной
внешностью, Уэйнант, как школьник, обрадовался знакомству с Реймондом.
Не прошло и часа, но уже можно было подумать, что перед вами
закадычные друзья.
Но как только Хью почувствовал за ужином, что все внимание
сосредоточилось на фокуснике, а не на нем самом, маска доброго хозяина
начала потихоньку исчезать. В этом-то и был фатальный изъян плана
Элизабет. Есть, конечно, люди, которым нравится принимать у себя
знаменитостей и греться в лучах их славы. Хью был не из этой породы.
Кроме того, он считал доктора одним из ближайших друзей, а мне уже не
раз приходилось убеждаться, что уверенные в себе люди крайне ревниво
относятся к симпатиям своих близких. А если к тому же на давнюю дружбу
посягает еще и кровный враг! Представив себя на месте Хью поглядывая
на вовсю разошедшегося за столом Реймонда, я готовился к самому
страшному.
Наконец Хью представилась возможность вмешаться. Реймонд увлеченно
рассказывал о своих инструментах, использовавшихся для эффектных
трюков освобождением. Сосчитать все, что имелось в его арсенале, было
просто немыслимо. В дело могло пойти что угодно - проволока, кусочек
металлической стружки, даже клочок бумаги. Он использовал их,
примеряясь к конкретной ситуации.
- Но из всего этого множества, - при этих словах он неожиданно
посерьезнел, - есть только одно, чему я могу вверить свою жизнь.
Представьте себе, оно даже не имеет материального воплощения, а для
многих людей его просто не существует. Но именно его я использовал
наиболее часто и никогда не проигрывал.
Доктор весь подался вперед, глаза его заблестели восторга:
- Что же это?
- Знание людей, друг мой. Или, другими словами, знание человеческой
природы. Для меня это такой же необходимый инструмент, как для вас
скальпель.
- Неужели? - спросил Хью, слова прозвучали неожиданно резко, и все
повернулись к нему. - Послушать вас, так вы не фокусами занимались, а
заведовали кафедрой психологии.
- Возможно, - ответил Реймонд, внимательно посмотрев на
собеседника. - Особых секретов здесь нет. Моя профессия, мое искусство
- а я считаю мое ремесло искусством - заключается в том, чтобы отвлечь
зрителя, направить его внимание в другую сторону. При этом я только
один из многих практиков.
- Так уж и многих. Что-то я не часто встречал людей вашей
профессии, - заметил доктор.
- Обратите внимание, - возразил Реймонд, - я говорю исключительно
об искусстве управлять вниманием. Мастер побегов, обладатель ловких
рук - это только самые экзотичные виды этой профессии. А как насчет
тех, кто занят политикой, рекламой или торговлей?
Он повторил свой излюбленный жест и подмигнул окружающим:
- Боюсь, все они превратили мое искусство в собственную профессию.
Доктор улыбнулся:
- Поскольку вы не включили в этот перечень профессию врача, я,
пожалуй, соглашусь с вами. Но хотелось бы знать поточнее, как помогает
в вашей профессии знание человеческой психологии.
- Все очень просто. Каждого человека следует тщательно оценить.
Затем, если в нем есть какие-то слабости, можно легко навести его на
ложный след - вы внушите ему все, что хотите, без особого труда. Как
только он клюнул, остальное - пустяки. Жертва увидит лишь то, что
волшебник захочет ей показать. Она проголосует за политика, купит
разрекламированный товар. Это неизбежно.
- Неужели? - вмешался Хью. - А если перед вами окажутся люди, у
которых хватит ума не клюнуть на предложенную вами приманку? Удадутся
вам тогда ваши фокусы? Или ваше искусство лучше сравнить с продажей
стекляшек дикарям?
- Это нечестно, Хью, - возразил доктор. - Человек высказывает свои
идеи, нечего к нему цепляться.
- Может, как раз есть чего. - Хью пристально посмотрел на Реймонда.
- По-моему, у него чересчур много интересных идей. Вот только хотелось
бы знать, хватит ли у него смелости защитить их в споре.
Реймонд тщательно промокнул салфеткой губы и аккуратно положил ее
подле своей тарелки.
- То есть вы хотите, - сказал он, адресуя свой вопрос Хью, - чтобы
я продемонстрировал свое искусство?
- Все зависит от того, что вы готовы предложить. Только не фокусы с
портсигарами, кроликами в цилиндрах и прочую чепуху. Я бы предпочел
что-нибудь серьезное.
- Что-нибудь серьезное, - задумчиво повторил Реймонд. Он
внимательно оглядел комнату, повернулся к Хью и указал на массивную
дубовую дверь, которая отделяла столовую от гостиной, где мы собрались
после ужина: - Полагаю, дверь не заперта?
- Нет, - ответил Хью - ее не запирали уже много лет.
- Ну а ключ у вас есть?
Хью вытащил из кармана связку ключей, довольно долго гремел ими и
наконец отделил один, очень старый, причудливой формы.
- Вот. Такой же замок в буфетной.
Несмотря ни на что, он был явно заинтригован.
- Очень хорошо. Нет, нет, мне ключ не нужен. Дайте его доктору.
Надеюсь, ему вы доверяете?
- Да, - сухо ответил Хью.
- Прекрасно. Теперь, доктор, будьте любезны, заприте дверь.
Доктор приблизился к двери, решительно вставил ключ и повернул его.
Резкий звук замка прозвучал неожиданно громко. Доктор вернулся к столу
и протянул ключ, но Реймонд замахал руками:
- Нет, нет. Ни в коем случае не выпускайте его!.. - А теперь, -
сказал фокусник, - развязка. Я иду к двери, взмахиваю платком, - с
этим словами он едва коснулся замочной скважины, - и пожалуйста, дверь
открыта!
Доктор подбежал, все еще сомневаясь, повернул ручку и с огромным
изумлением посмотрел на распахнувшуюся дверь.
- Черт меня побери! - воскликнул он.
- Так или иначе, - рассмеялась Элизабет, - вы все попались на
уловку мистера Реймонда.
Хью был в ярости.
- Хорошо, - сказал он. - Как вам это удалось? Как вы это сделали?
- Я? - с каким-то упреком переспросил его Реймонд. Затем он с явным
удовольствием улыбнулся. - Это сделали вы сами. Я только
воспользовался своими крохотными познаниями в области человеческой
психологии, чтобы помочь вам.
- Пожалуй, я знаю, - вмешался я в их разговор. - Дверь была заперта
заранее, и, когда доктор думал, что закрывает замок, на самом деле он
его открывал? Правильно?
Реймонд утвердительно кивнул:
- Дверь действительно была заперта. Немножко поразмыслив перед
приходом сюда, я подумал, что вечером может развернуться некое
состязание. Я убедился в том, что после меня гостей уже не будет, а
затем воспользовался вот этим.
Он протянул руку, и мы увидели металлический стержень.
- Это обычная отмычка, но к старым примитивным замкам она вполне
подходит.
Реймонд наморщил лоб, затем лицо его просветлело, он продолжал:
- Наш уважаемый хозяин сам предложил ложный след, утверждая, что
дверь открыта. Он был настолько уверен в себе, что у него и мысли не
возникло проверить. Ведь все было так очевидно. Доктор тоже человек,
очень уверенный в себе. Он попался в ту же ловушку. Теперь вы
понимаете, что уверенность в себе не так уж безопасна.
- Согласен, - печально закивал Уэйнант, - хотя для человека моей
профессии подобное признание - самоубийство.
С этими словами он бросил ключ от двери в руки Хью. Ключ перелетел
через стол и упал. Хью даже не сделал попытки поймать его.
- Ну, Хью. Хочешь не хочешь, а надо признать, что мистер Реймонд
доказал свою точку зрения.
- Неужели? - в голосе Хью зазвучала мягкая ирония. По лицу его
блуждала отсутствующая улыбка, было ясно, что в голове его созревает
какая-то идея.
- Брось! - нетерпеливо воскликнул Уэйнант. - Тебя провели точно так
же, как и всех нас. Ты знаешь это не хуже меня.
- Конечно, милый, - с готовностью подхватила Элизабет.
Думаю, сестра решила использовать случившееся как повод для
долгожданного примирения. Ведь для этого и был задуман вечер. Честно
говоря, трудно было найти момент неудачнее. Мне страшно не понравилось
выражение глаз ее мужа. Он смотрел на всех затуманившимся взором.
Такого Хью я никогда прежде не видел. Обычно, когда он выходил из
себя, следовал бурный всплеск эмоций, а через несколько минут ему
становилось неловко за случившееся. Но сейчас он был совсем другим,
выглядел каким-то заторможенным, и это меня не на шутку встревожило.
Правая рука его лежала на спинке стула, левой он опирался на стол.
Повернувшись вполоборота, он, не отводя взгляда, смотрел на Реймонда.
- По-моему, я в меньшинстве, - заметил он наконец. - Прошу
прощения, но меня ваш фокус разочаровал. Не то чтобы для его
выполнения не надо особого ума - здесь все в порядке, но его мог бы
выполнить и опытный слесарь.
- Ну, виноград всегда зелен, - развеселился доктор.
Хью покачал головой:
- Совсем нет. Просто, когда в двери есть замок, а в кармане ключ,
не слишком много нужно волшебства, чтобы открыть ее. Зная репутацию
нашего дорогого гостя, я думал, что мы увидим нечто более серьезное.
На лице Реймонда появилась гримаса.
- Поскольку я все-таки рассчитывал вас позабавить, - сказал он, -
прошу простить за испытанное разочарование.
- Что вы! Как забава оно вполне подошло. Здесь жаловаться не на
что. Что же касается настоящего испытания...
- Настоящего испытания?
- Да. Кое-чего необычного. Скажем, дверь без ключей и замков, в
которых можно незаметно ковыряться. Закрытая дверь. Ее можно открыть
прикосновением пальца - и в то же время открыть невозможно. Как вам?
Реймонд прищурился в задумчивости. Он словно пытался повнимательнее
разглядеть, что ему предлагают.
- Довольно любопытно, - сказал он после паузы. - Можно подробнее?
Расскажите.
- Зачем рассказывать! - воскликнул Хью, в голосе его чувствовался
азарт. Я понял, что именно этой секунды он и ждал. - Есть вариант
получше. Я покажу вам эту дверь.
Он резко вскочил и ринулся вперед. Мы последовали за ним. На месте
осталась лишь Элизабет. Когда я спросил ее, не хочет ли она пойти с
нами, она только покачала головой и так и осталась сидеть, глядя на
нас с полной безнадежностью.
Мы шли к погребам замка. Я догадался, проследив взглядом за лучом
ручного фонаря Хью. В этой части подземелья я никогда не бывал, хотя
несколько раз спускался вниз, чтобы помочь Хью выбрать бутылочку вина
получше. Но сейчас мы прошли мимо винных кладовых и пошли дальше,
приближаясь к длинному, плохо освещенному подвалу. Наши шаги гулко
разносились по каменному полу, на стенах были капли влаги. Наверху
ночь была довольно теплой, но здесь я чувствовал сырой и странный
холод, забиравшийся под одежду и пробиравший до костей. По телу
пробегали мурашки.
Доктор вздрогнул и что-то пробормотал о гробницах Атлантиды. Мне
сразу стало легче. Значит, не у меня одного на сердце было неспокойно.
Мы прошли через весь подвал и остановились перед маленьким каменным
закутком в самом дальнем углу. Шириной он был фута четыре, высотой -
футов восемь. За распахнутой дверью разглядеть что-то внутри никак не
удавалось. Хью потянул массивную дверь на себя.
- Вот она, - сказал он отрывисто. - Сделана из хорошего дерева,
толщиной - четыре дюйма. Подогнана так, что воздух сюда практически не
поступает. Этому замечательному шедевру плотницкого мастерства двести
с лишним лет. И никаких замков или запоров, а вместо ручки - вот эти
кольца. - Он мягко толкнул дверь, она вновь распахнулась.
- Видите. Дверь отрегулирована так, что распахивается от легчайшего
толчка.
- Но зачем? - спросил я. - Как все это разумно объяснить?
Хью коротко рассмеялся:
- Конечно, объяснение есть. В те страшные времена, если слуга
совершал проступок, думаю, что-то вроде дерзкого ответа одному из моих
предков, его отправляли сюда, чтобы он ощутил свою вину и раскаялся. А
поскольку воздуха хватало максимум на несколько часов, он или очень
быстро признавал свою вину, или больше не совершал подобных
проступков, никогда.
- А дверь? - спросил внимательный доктор. - Вот эта самая дверь,
которая открывается от малейшего прикосновения? Что же мешало открыть
ее и дать доступ воздуху?
- Вот что.
Луч фонаря разогнал тьму внутри каменного мешка, и мы все
сгрудились у выхода, чтобы получше видеть. На дальней стене, на уровне
человеческого роста, вернее, чуть выше, была прикреплена короткая
толстая цепь с подковообразным ошейником на конце.
- Понятно, - протянул Реймонд. Это были первые его слова с той
минуты, когда он покинул гостиную. - Действительно остроумно. Человек
поставлен у самой стены, он видит дверь. На шее у него ошейник - замка
на нем нет, значит, он просто заклепан. Дверь закрыта, и все
последующее время он напоминает висящего на невидимой дыбе. Ногами
несчастный пытается дотянуться до кольца на двери, не понимая, что
дотянуться до двери просто невозможно. Если ему повезет, он не
задохнется в своем железном воротнике, а протянет до той минуты, когда
кто-нибудь решит открыть ему дверь.
- Бог мой! - воскликнул доктор. - После ваших слов мне чудится, что
я тоже проходил через весь этот ужас.
Реймонд улыбнулся:
- Я пережил немало подобных ситуаций. Поверьте, действительность
всегда страшнее самых жутких предположений. В какой-то момент
обязательно появляется ощущение безысходного отчаяния, паники, сердце
стучит так, что, кажется, оно вот-вот выскочит из груди, по лицу
струится холодный пот... Вот тогда-то просто необходимо взять себя в
руки, отогнать все страхи и вспомнить то, что ты знаешь. Если нет...
Он выразительно провел ребром ладони по горлу.
- К несчастью, обычно жертвой подобных обстоятельств оказывается
тот, кому не хватает внутренней твердости и необходимых знаний. Таким
не устоять.
- Вы, конечно, устоять можете, - сказал Хью.
- У меня нет оснований думать иначе.
- Вы хотите сказать, - Хью оживился, голос его обрел прежнюю
уверенность, - окажись вы в тех же условиях, что и этот несчастный два
века назад, то смогли бы открыть дверь?
Вызов в его голосе был чересчур очевиден. Реймонд, естественно, не
мог его не заметить. Он выдержал паузу. Было ясно, что фокусник
раздумывает над ответом.
- Пожалуй, да. Это, конечно, не просто сделать - сложность задачи в
ее очевидной простоте, но решить эту проблему можно.
- И сколько времени понадобилось бы вам для этого?
- Максимум час.
- Не хотите ли пари? - Хью произнес свой вопрос очень медленно, с
явным удовольствием растягивая слова.
- Подождите, подождите, - вмешался доктор, - все это мне очень не
нравится.
- Предлагаю прерваться и пропустить по стаканчику, - добавил я, -
игры играми, но мы все рискуем заработать здесь воспаление легких.
Казалось, ни Хью, ни Реймонд меня не слышали. Они стояли,
пристально глядя друг другу в глаза - Хью, горя от нетерпения, ждал
ответа. Реймонд размышлял. Наконец он спросил:
- Каковы ставки?
- Если вы проигрываете, то в течение месяца оставляете Дейнхауз и
продаете его мне...
- А если выигрываю?
Хью было очень нелегко выговорить это, но он мужественно выдавил:
- Тогда уеду я. Если вы не захотите купить мой замок, я продам его
первому встречному.
Для любого, кто хоть немножко знал Хью, подобное заявление из его
уст должно было показаться безумием. В первые секунды мы просто
оторопели. Доктор пришел в себя первым.
- Нельзя говорить только от своего имени! - закричал он. - Вы
женаты. Что скажет Элизабет?
- Ну так как? Пари? - требовательно повторил Хью. - Вы готовы
принять решение?
- Мне кажется, я должен кое-что объяснить перед тем, как дам
окончательный ответ. - Реймонд помолчал, затем продолжил: - Боюсь, что
у вас сложилось мнение - видимо, виной, моя гордыня, - что я оставил
свою работу только потому, что она мне надоела, что у меня пропал
интерес. В действительности несколько лет назад мне пришлось
обратиться к докторам. Врачи обследовали мое сердце, и неожиданно мое
здоровье стало для меня самым важным на свете. Я рассказываю вам об
этом только потому, что вынужден отказаться от сделанного предложения,
хотя оно показалось мне весьма необычным и интересным способом
разрешения споров между соседями.
- Минуту назад вы казались вполне здоровым, - угрюмо заметил Хью.
- Не настолько, как хотелось бы, друг мой.
-Другими словами, -в голосе Хью зазвучала неприкрытая насмешка, -
помощника под рукой нет, ключей в кармане тоже, и никакой возможности
заставить кого-нибудь увидеть то, чего здесь нет! Придется вам
признать свое поражение.
Реймонд весь напрягся:
- Ничего подобного. Все инструменты, необходимые для подобных
испытаний, у меня с собой. Уж поверьте, их было бы достаточно.
В ответ раздался издевательский хохот Хью. Эхо разнесло его смех по
всем уголкам подземелья. Я уверен, что именно этот издевательский
смех, гулко отдававшийся в каждом коридоре, повлиял на решение
Реймонда принять пари.
Хью легко взмахнул тяжелой кувалдой с короткой ручкой и несколькими
ровными ударами заклепал железный обруч, цепь от которого тянулась к
стене. Единственное, что бросилось мне в глаза в беспросветной темени,
когда он закончил, - фосфоресцирующий свет цифр на циферблате часов
Реймонда. Он взглянул на них.
- Сейчас одиннадцать, - спокойно сказал фокусник. - Суть пари: к
полуночи дверь должна быть открыта. Не имеет значения, какими
средствами. Таковы условия, и вы, джентльмены, свидетели.
Дверь захлопнулась.
Мы ходили по подвалу - все трое, - словно кто-то вставлял нас
выделывать ногами самые немыслимые геометрические фигуры на этом
каменному полу. Походка доктора была тороплива и резка. Я пытался
повторять размашистые, нервные шаги Хью. Глупое, бессмысленное
занятие. Наши тени тоже метались из стороны в сторону, мы отсчитывали
секунды, но никто не решался поддаться искушению и взглянуть на часы.
Из-за двери раздавался какой-то шум, порождаемый, очевидно,
движением ног. Через ровные промежутки времени доносилось позвякивание
цепи. Затем наступала тишина, а какое-то время спустя звуки
возобновлялись. Вот они прекратились вновь. Я уже не ног сдерживаться
и поднес руку с часами к висевшей над самой головой лампочке. В ее
слабом свете я разглядел цифры и с ужасом понял, что прошло всего
каких-то двадцать минут.
После этого на часы посмотрели и мои компаньоны. Легче от этого,
правда, не стало никому. Напротив, напряжение возросло еще больше
оттого, что было известно точное время. Я заметил, как доктор стал
заводить часы, неожиданно он в страшном раздражении опустил руку -
сообразил, что только что проделывал эту же операцию. Хью расхаживал,
держа часы перед глазами. Можно подумать, он пытался взглядом ускорить
бег минутной стрелки.
Прошло полчаса.
Сорок минут.
Сорок пять.
Я до сих пор помню все очень отчетливо. Когда я посмотрел на часы и
понял, что осталось пятнадцать минут, у меня появилось сомнение, смогу
ли я их выдержать. Я так замерз, что было больно дышать. Каково же
было мое потрясение, когда я увидел, что по лицу Хью градом струится
пот. Я все еще смотрел на него в изумлении. Вдруг произошло что-то
ужасное. Звук, прорвавшийся сквозь стены каменного мешка, напоминал
предсмертный хрип. Он раздавался откуда-то издалека. Все мы
содрогнулись.
- Доктор! - звучало из-за двери. - Воздуха!
Это был голос Реймонда. Из-за толстых стен доносился только тонкий
пронзительный крик. Единственное, что было различимо в нем, - чувство
всепоглощающего ужаса и рожденная им мольба.
- Воздуха!
Эхо подхватывало и разносило ужасный крик. Он замирал где-то
вдалеке, постепенно теряя свой трагический смысл.
Затем наступила тишина.
Мы рванулись к двери. Но Хью опередил нас. Он стоял у входа,
прислонившись спиной к двери и загораживая ее. Вверх взметнулась рука
с той самой кувалдой, которой он заклепал ошейник Реймонда.
- Назад! - закричал он. - Не подходить! В ярости он размахивал над
головой тяжелым молотом. Нас так и отбросило назад.
- Хью! - взмолился доктор. - Я догадываюсь, о чем вы думаете.
Забудьте об этом. Откройте дверь под мою ответственность. Прошу вас.
- В самом деле? Вы что, забыли условие пари, уважаемый доктор?
Дверь должна быть открыта в течение часа - при помощи каких средств,
не имеет никакого значения! Понятно? Он пытается одурачить вас обоих.
Он разыгрывает всю эту сцену для того, чтобы вы распахнули дверь и
выиграли для него пари. Но это мое пари, я принимаю решение!
По тому, как он говорил, я понял, что он полностью контролировал
себя, хоть голос у него и прерывался. От этого все происходящее
выглядело еще омерзительнее.
- С чего ты взял, что это розыгрыш? - решительно спросил я. - Он же
говорил, что у него больное сердце. Ты же слышал, когда необходимо
перебороть панику, наступает внутреннее напряжение. Какое право ты
имеешь рисковать жизнью человека?
- Черт возьми! Вы что, не понимаете? Он ни слова не сказал о
больном сердце, пока не почувствовал, что дело идет к пари. Ведь такую
же ловушку нам всем он приготовил, когда запер дверь в столовую.
Неужели не ясно. Но теперь-то уж никто не откроет для него дверь!
Никто!
- Послушайте, - в голосе доктора звучала неожиданная хрипотца, - вы
что, ни на секунду не допускаете, что там действительно умирает
человек, а может быть, уже умер?
- Допускаю. Возможно все.
- Я вовсе не пытаюсь с вами спорить. Я хочу объяснить вам простую
вещь. Если ему плохо, дорога каждая секунда. Вы крадете у него это
время. Если он умрет, клянусь, я выступлю на судебном процессе и буду
свидетельствовать, что вы убили его! Вы этого хотите?
Хью стоял с опущенной головой, но рука его крепко сжимала кувалду.
Я слышал его прерывистое дыхание. Когда он поднял голову, я увидел на
его посеревшем лице страшную усталость. Было ясно, что он никак не
может принять окончательного решения.
В тот миг я понял, что имел в виду Реймонд в тот день, когда сказал
Хью об откровении, которое он обретет, оказавшись перед дилеммой.
Откровение, позволяющее человеку заглянуть внутрь самого себя и узнать
истину. Хью наконец обрел это откровение.
В темном подземелье под бесконечный стук все громче отдававшихся в
ушах секунд мы стояли и ждали его решения.