Код произведения: 12904
Автор: Щербаков Владимир
Наименование: Голубая комната
Владимир Щербаков.
Голубая комната
-----------------------------------------------------------------------
Журнал "Искатель", 1981, N 5.
OCR & spellcheck by HarryFan, 18 February 2001
-----------------------------------------------------------------------
Солнце стояло низко, и тень от эстакады ушла к серебристым стволам
пробковых деревьев. Нас было трое: приземистый старичок с баулом, женщина
и я. Мы стояли уже четверть часа - и ни с места, не ладилось там у них в
камере хранения: лента с чемоданом женщины остановилась вдруг, и вместо
того, чтобы закинуть его на полку, потом пристроить дедушкин баул и
отпустить меня, они принялись колдовать с механизмом. Их было двое; я
слышал голоса, доносившиеся из окошка. По эстакаде неслись машины, над
головой тарахтели мотоциклы и грузовики, а мы стояли и ждали у меря
погоды. Галька сияла, и вода плескалась в тридцати шагах от нас.
- Простоим допоздна, а завтра дождь зарядит, - сказал я негромко, -
погода здесь капризная, особенно во время отпуска.
- Штормить в ноябре - декабре начнет, - серьезно возразил старичок.
А женщина молчала. И я добавил:
- Иногда это раньше бывает. Искупаться бы, пока они там возятся. Эй,
долго ждать? - крикнул я, подвинувшись к окошку, но, как водится, мне не
ответили.
Я увидел круглое, светлое лицо женщины с едва приметными крапинками
веснушек, ее вздернутый нос, большие серые глаза, усталые и все же
какие-то задорные, с непонятным вызовом, что ли.
- Хотите искупаться? - сказал я.
- А они там долго? - спросила она, не изменяя выражения лица.
- Какое это имеет значение? Камера хранения работает круглосуточно. А
солнце, увы, нет. Тем более в октябре. Поднести чемодан до пляжа?..
- Хорошо, - разрешила она, подняв голову, и первой пошла к морю. Я
смотрел на длинные-предлинные тени от ее стройных ног и шел за ней.
Мы переправились через балку с тусклой травой и ленивым ручьем,
потерявшимся в камнях в десяти шагах от моря. Она медленно направилась к
скалам, словно подумывая о зряшности моей затеи. Белые ее туфли с длинными
носками ворошили галечник.
Так же нерешительно, медленно входила она в воду, и я удивлялся ей.
Подбадривая ее, заплыл далеко-далеко, лег на спину и смотрел, как она
купалась, как боялась замочить волосы, как быстро выходила из волы и
пряталась за скалой.
Мы вернулись. У камеры хранения ни души. Тускло-красное теплое солнце
висело над самым морем.
- Зеленый луч когда-нибудь видели? - спросила женщина, повернув голову
к солнцу.
- Ни разу, - отвесил я. - Воздух стал другим, не получается.
- И я нет, - сказала она. - А что с воздухом случилось?
- Стал он не таким прозрачным, машин прибавилось... - Я поднял ее
чемодан и сдал его мужчине в темных очках. Потом свой. Проводил ее на
крутую горку, где среди теплых серых камней примостился дом отдыха. Внизу
- россыпь огнен, над ними белые легкие быстрые облака, до которых можно
рукой дотянуться.
- Завтра поможете чемодан сюда перенести? - спросила она.
- Я мог бы это сегодня сделать.
- Не догадалась.
- Вас зовут Женя?
- Откуда вы знаете?
- Угадал. Завтра я буду под скалой.
- Хорошо. Я тоже.
- До встречи.
Дикарь несчастный, подумалось мне, пора бы научиться доставать путевки.
Я отправился на поиски жилья. Был теплый вечер, у нового санатория пахло
цветами: тонкий, знакомый аромат; под деревянным мостом шумела Хоста; из
ущелья тянуло холодом, и здесь, над рекой, вспоминались московские
холодные дожди, первые заморозки... Я взбежал на горку, привычно считая
каменные ступени. Пятьдесят, семьдесят, девяносто... вот и знакомый дом.
Мне повезло: через полчаса я снова шел по каменной лестнице, но уже с
чемоданом, свернул направо, открыл дверь ключом, который дала мне хозяйка,
зажег свет, положил чемодан, присел над ним на корточки... На
синтетической коже его исчезла царапина, которую я приметил раньше. Я
поднял чемодан на стул, поднес настольную лампу и развел руками: синтетик
был гладким, чистым. С минуту стоял в раздумье. Поднял крышку. Костюм
повесил на вешалку, свитер на спинку кровати, достал рубашки.
Стоп. Что-то не так... Электрическая бритва лежала справа, это я
помнил, сначала я вообще забыл ее положить, а когда спохватился, то места
не оказалось, и я примостил ее кое-как, и мягкая крышка чемодана заметно
здесь выдавалась. Теперь бритва была слева, и никакой выпуклости, кажется,
так... И с рубашками недоразумение. Все они выглажены, сложены как надо. А
ведь этого быть не могло! Я не умею обращаться с сорочками, и одна из них,
вот эта, из прачечной, должна быть сложена по-моему. Я прихватил ее в
последний момент.
Ни одной вещи не исчезло, но они приобрели какую-то необъяснимую
новизну. Следовательно... Нет, ничего из этого необъяснимого факта не
следовало, как ни напрягал я воображение. В голове промелькнуло: камера
хранения опытная, отлаживают методы обслуживания, совмещая хранение вещей
с химчисткой... Если бы! В этом южном городке, кажется, не было и обычной
химчистки... Впрочем, пора спать.
Утром после тихой спокойной ночи была особенно заметна разница в цвете
воды: бухта, куда впадала Хоста, казалась темной, дальше открывались
голубые дали.
- Это не обман зрения! - сказал я Жене. - Там чистая вода и красноватая
галька.
- Так пойдем туда.
И мы двинулись по берегу, поднялись на бетонную стену, кое-где
изъеденную прибоем. По правую руку от нас туннель убежал под гору, на
склоне росло несколько пицундских сосен.
- На Пицунде их много, целая роща.
- Знаю, - сказала Женя.
Мы одолели железнодорожную насыпь, двинулись по шпалам, спустились на
бетонный волнорез, я спрыгнул вниз и поймал Женю. Здесь было просторно,
пусто, над нами поднимался берег. Странно было видеть в октябре эти
глубокие зеленые краски: широколиственный лес взбирался по крутому склону,
кое-где голубели сосны, на фоне деревьев бежал поезд. Плавным, спокойным
было его движение. Лучи солнца не проникали глубоко в лес, и видны были
темные прогалы между дубов и кленов, размытые тени, какие-то синие кусты.
Поезд пробежал, и эти мгновения запомнились с такой легкостью, как будто я
давным-давно уже видел этот берег. И не один раз...
В шашлычной на вымощенном камнями пятачке расставлены столы и стулья,
дремлет старый сытый кот, и днем тут не надо стоять в очереди, потому что
с дикого пляжа еще никто не пришел, кроме нас с Женей и того самого
старичка, что стоял с нами в камере хранения.
Женя присела за столик, а мы с ним получали обед, и я успел спросить
его, не заметил ли он чего такого со своим баулом.
- Нет как будто, - сухо ответил он и занял столик у большого пробкового
дерева.
...Я рассказал Жене о чемодане, рубашке и бритве. А вот и камера
хранения. Я протянул квитанцию в окошко. Машинально получил Женин чемодан
и тут только рассмотрел, что подавал его не вчерашний мужчина, а женщина.
Удивительная это была женщина: прическа высокая, глаза светятся под
очками зелеными искрами, платье тоже с какими-то искрами, впрочем, после
целого дня на солнце это могло и показаться... Я отошел. Поднялся на
горку. В бассейне плавали красные и оранжевые рыбы. Ни души; в доме отдыха
тихий час... Прислонившись спиной к серой глыбе, нагретой солнцем, я ждал.
Женя вышла на балкон.
- Спускайся вниз, - сказал я.
- Не хочется, - ответила она; постояла, постояла - ушла с балкона. Я
увидел ее на крыльце. Она сказала:
- Пойдем, расскажу о чемодане.
Мы пересекли тень от эстакады, выбрались на дикую тропу и повернули в
сторону Адлера. Там - песчаный пляж, редкость для Кавказа, и песок
крупный, серый, горячий, а море почти такое же голубое, как за бетонной
стеной, где мы купались утром. Справа - красный тревожный свет, солнце
почти коснулось воды.
- Знаешь, я сразу поняла: что-то не то, - начала рассказ Женя. -
Слишком уж все выглажено, а туфли как новые. Может быть, я и не заметила
бы ничего, да ты подсказал. Вышитый цветок на кофте и тот как будто только
что распустился, да вот посмотри... а ведь он давно вылинял.
- Э, дело не в цветке.
- А в чем?
- А вот прочти...
- Тут по-итальянски, я не умею.
- И никто теперь не сумеет, название фирмы нужно с конца читать. Это
слово тебе знакомо?
- Вроде - синтетика... если с конца.
- В том-то и дело. А так все в порядке. Нужно бы им спасибо сказать.
- Кому им?
- Ну, тем, кто в камере...
- А-а... Что это они удумали?
- Сегодня на пляже двое о том же говорили. О камере хранения. Два парня
у волнореза, я к ним прикурить подходил, один в очках, на аспиранта похож,
так вот он сказал: "Это не камера хранения, а камера обмена старых вещей
на новые". А второй парень ему ответил: "Ну и даешь ты, Вадим, кому это
надо: старье брать, а новое отдавать?" А тот, первый, Вадим, ему отвечает:
"Мало ли кому. Ты вот сидишь здесь и думаешь небось, что ты венец
творения, думаешь ведь?.. А того не понимаешь, что если бы так оно и было,
то и в камере хранения такой ничего удивительного не было. Но то-то и оно,
что не венец ты творения, Родя, а предмет изучения. Статью космонавта
Поповича о разумной жизни на спутниках Сатурна и Юпитера читал? Допустим,
она есть. Те, с других планет, поступают так же, как мы. Мы ищем каменные
ножи, амфоры, наконечники копий, берестяные грамоты, глиняные таблички,
все, что создано руками человека. Они тоже..." И тут я перебил их.
Прикурил. Отошел, усмехнулся про себя, а через некоторое время задумался
всерьез об инопланетном разуме, представляешь?
...Как-то я заглянул в окошко; рядом никого не было, я я вдруг увидел,
что камера хранения намного просторнее, чем я думал. А вместо пола,
казалось, была морская гладь, и, только присмотревшись, я понял: это
голубой ковер... Передо мной возникла та самая женщина.
- Скажите, - спросил я самым естественным тоном, - вы, конечно, слышали
о Венере Милосской, олицетворяющей женскую красоту?
- Да, - ответила она и как будто задумалась, загляделась на свое кольцо
с восхитительным зеленым гранатом. Такой гранат, я знал, как будто бы
помогал угадывать будущее.
Но речь шла о далеком прошлом. И это далекое прошлое было моей
специальностью совсем еще молодым человеком я защитил диссертацию с
культуре Средиземноморья такого давнего периода, что на защите не нашлось
ни одного серьезного оппонента.
В ее гранате вспыхнула и пропала изумрудная искра, несомненно, игра
света. Я сказал:
- Весной тысяча восемьсот двадцатого года крестьянин с острова Милос по
имени Юргос воткнул в землю лопату и натолкнулся на изумительную
скульптуру. Потому и названа она Милосской. Но Венера была без рук.
- Нет, - возразила она односложно, и я постарался скрыть удивление.
- Да, говорят, что французский мореплаватель Жюль Себастьян Сезар
Дюмон-Дюрвиль описал ее в своем дневнике совсем другой. В левой руке она
держала яблоко, а правой придерживала ниспадавшее одеяние.
В гранате ее - белый огонь. Вспыхнул и погас... Я внимательно
рассматривал ее кольцо. Давно уже гранат перестал быть редкостью, из него
делают электронные приборы, совсем несложные. Пластинки граната с
какими-то примесями могут служить элементами памяти. Это, если угодно,
подобие объяснения его свойств, связанных с будущим, с предсказаниями
всякого рода. Если, конечно, молчаливо предполагать, что будущее уже
содержится в прошлом... но парадокс этот более чем сомнителен. Ее гранат
тоже был синтетическим, и я подумал, что во времена Куприна никто об этом
и не догадался бы.
- Да. Ее видел Дюмон-Дюрвиль, - сказала она с расстановкой, и я опять
скрыл изумление, вызванное и словами ее, и тоном, не терпящим возражения.
И еще она добавила: - А почему вы спрашиваете меня об этом?
- Да потому, - сказал я и сделал паузу... - потому только, что вы копия
Венеры Милосской, какой ее видел Дюмон-Дюрвиль.
- Неправда, - сказала она.
Я молчал и смотрел на нее. И в эту минуту она не могла опустить глаза и
глянуть на гранат. А там мерцал зеленый змеиный глаз.
- Правда, - сказал я. - А теперь скажите, пожалуйста, что это за работу
вы нашли себе?
- Это временно, - сказала она, и бесцветный огонь встрепенулся в камне.
Тут подошли сразу несколько человек, накидали саквояжей и сумок.
Незнакомка отдалилась от окошка, и все эти нелегкие вещи каким-то
непостижимым образом оказались на движущейся ленте. Она оставалась в тени.
Я уж было хотел снова пойти и продолжить разговор, но меня оттерли три
отпускницы, за ними приблизились мужчины, и я понял, что пришел автобус из
Адлера и нужно подождать часок-другой. Но когда наконец пятачок близ
окошка опустел, ее уже не было. А был не располагающий к беседе тип в
очках, которого я приметил в первый день.
Пора было к Жене. Все эти дни стояла изумительная погода, дышалось
легко, я перепрыгивал через три ступеньки, не уставая. В воздухе - легкий
пряный запах отмирающих листьев и последних цветов. В бассейне шевелили
хвостами беззаботные рыбы; мальчишки кидали им хлебные крохи, иногда,
впрочем, наживляя их на крючок, привязанный к мизинцу.
Да, я думал о незнакомке... Удивительно это! Откуда она знает о
Дюмон-Дюрвиле? А кольцо с гранатом!..
Но поздним вечером, когда мы бродили с Женей по изогнутым, как
серпантин, аллеям и под ноги попадались какие-то большие коричневые
стручки, настроение переменилось. Что, собственно, тут загадочного? Гранат
обыкновенный, даже синтетический, а светился он по странной ее прихоти,
потому что положение ее руки во время разговора менялось. Что загадочного
в ее платье, туфлях, односложных ответах? Да, красива, ну и что? Туфли...
ну, положим, в Сухуми или Тбилиси можно достать и получше.
Женя заметила, что я рассеян, и угадала, кажется, по какой именно
причине я молчу. Но сказать ей о своих подозрениях я не мог. (Не мог! Она
бы рассмеялась мне в лицо - при самом благоприятном исходе.) Как мне не
хватало того парня, не то аспиранта, не то студента, который успевает
читать статьи о космосе!
Небо было глубоким, сапфировым, с каким-то странным светом, с
отблесками на летучем облаке, с россыпью бирюзовых звезд. Мы остановились
у бассейна, и небесные огни отражались в темной воде, мигали,
завораживали. Но это была реальность!
Взгляд не может не путешествовать во времени. Ведь вместе с ночным
атмосферным свечением, опаздывавшим всего на тысячные доли секунды,
приходят и вести из давнего прошлого. Первая станция на пути в прошлое -
Альфа Центавра. Четыре года разделяет нас. И этот отрезок времени
непреодолим - нельзя пробить пока сказочный туннель к звездному,
раскаленному шару, чтобы сблизить два разных времени. Но что такое четыре
года по сравнению с сотнями, тысячами веков!
Звезды из столетней окрестности - это наши современницы, так их,
пожалуй, можно назвать; они почти наверняка таковы, какими кажутся,
видятся. Но стоит удалиться за эти пределы, обозначаемые не человеческим
воображением, а стеклами или антеннами астрономических приборов, - и
зарождается сомнение: не погасла ли дальняя звезда? Не исчезла ли
туманность - целый мир, отнесенный от нас на многие и многие поколения
пути?
Я рассказывал Жене о звездах, а сам думал о другом: почему же я не
спросил незнакомку обо всем напрямик.
Нужно исправить ошибку. А захочет ли она беседовать о том, что меня
интересует?.. Вряд ли. Хорошо, что сегодня она не догадалась, куда я
клонил. Впрочем, я опять фантазировал: нет, не стояли за ней зеленые
человечки с другой планеты, ведь ясно же!
Женя чуть выше меня, и, когда мы идем с дикого пляжа, рука ее покоится
на моем плече.
Есть такой возраст, когда одинаково небрежно, покровительственно
обращаешься и с теми, кто моложе, и с теми, кто старше. Потому-то и смешно
стало, когда на глаза нам попался старичок из очереди в камеру хранения и
довольно-таки косо посмотрел на нас.
Кто бывал в Хосте, знает, что дорога с северного дикого пляжа проходит
как раз мимо камеры хранения под эстакадой. Вот так мы с Женей и
прошествовали в обнимку мимо знакомого окошка. Оно казалось сереньким,
невзрачным, не заслуживающим внимания. Я хотел заглянуть туда, но Женя
меня не пустила.
Несколько раз проходил я под эстакадой, но каждый раз повторялось то же
самое: Женя удерживала меня, она была против этой истории с незнакомкой и
странной камерой хранения.
Однажды поздним вечером я увидел незнакомку в дальнем углу комнаты с
голубым ковром, по тут же у окошка оказался человек с зонтом и чемоданом.
За ним не замедлили появиться еще несколько отдыхающих. Подошел поезд... Я
дождался, пока людской поток схлынул, но увидел в камере только мужчину в
очках с небрежно зажатой в зубах трубкой.
Я направился к причалу, где плескались мутно-зеленые волны, а у
волнореза кто-то стоял с удочкой. Подошел еще один рыболов, и я узнал
обоих: это были аспирант Вадим и его товарищ с дикого пляжа.
- Не помешал?
- Нет как будто, - ответил Вадим и добавил, обращаясь к товарищу: -
Через десять минут, можешь сверить часы.
- Не клюет? - спросил я.
- Не особенно, - ответил Вадим.
Мне показалось, что на дальнем конце причала кто-то есть... женщина как
будто. Вадим толкнул товарища; оба смотрели туда, где у мыса Видного шел
катер на подводных крыльях. За катером, за мысом сверкнуло, и небо
перечеркнул метеор.
- Ну как? - спросил Вадим.
- Точно, - ответил товарищ.
- О чем вы, ребята? - поинтересовался я.
- Да о том же, о загадках природы... метеор видели?
- Видел.
- Завтра приходите в то же самое время, увидите снова.
- Ну да?
- Три вечера подряд одно и то же.
- Интересно.
- А что именно вам интересно?
- А то, что вы о камере хранения на пляже говорили.
Они переглянулись. Вадим сказал:
- Это гипотеза. Знаете, сколько лет Копернику понадобилось, чтобы
доказать очевидную, казалось бы, мысль о бега нашей планеты вокруг
светила?.. Ну вот, а вы готовы поверить нам сразу. Так не бывает.
- Не бывает... - поддержал Вадима товарищ.
- Почему же не бывает?.. Я вчера говорил с той женщиной.
- Ну и что узнали?
- Да ничего не узнал. Отвечает "да" и "нет".
- И не узнаете ничего, даже если мы с Родей правы. Так, что ли, Родя?
Родя утвердительно кивнул. И вдруг спросил:
- А вы что, в самом деле поверили?
- Да как сказать...
- Вот то-то и оно, что проверить это невозможно. Тут сам Коперник бы
спасовал. Допустите на минуту что-нибудь такое... понимаете?.. И увидите,
что вы абсолютно беспомощны и вокруг вакуум, пустота, полное отсутствие
фактов.
- Странные, однако, у вас ассоциации... Между прочим, Вадим и Родя,
пока мы с вами разговаривали, исчез человек. Вон там, на дальнем конце
причала...
- Показалось!
- Пойду посмотрю...
Прошел весь причал, но никого не обнаружил. Ни с чем вернулся к
ребятам.
- Неужели шутке поверили? - опять спросил Родя.
- Ладно, чего уж... почему на пляже не появляетесь?
- Да мы на другой перебрались. Чтобы вам не мешать.
Наступил день, когда я рассердился на себя, на Женю, на камеру хранения
и авторов вздорных гипотез.
Пора наконец избавиться от навязчивой мысли о сатурнианцах, которые
якобы появляются на необыкновенных летательных аппаратах, свободно парят
над Гималаями, в глубине морской передвигаются с помощью неких светящихся
колес, выныривая на поверхность, чтобы запросто поболтать с наивными
простачками третьей планеты и снова заняться своими делами.
...Рано утром я пошел на базар, купил букет чайных роз, уже немного
увядших, три килограмма винограду, корзинку, в которую сложил виноград,
прикрыл его журналом, сверху положил розы, приладил плетеную крышку и сдал
в камеру хранения.
Принимала женщина. Была она в золотисто-желтом платье с белым газовым
поясом, в дымчатых очках, на плечах - легкий шумящий плащ, на запястье -
браслеты, на смуглых ногах серебристые туфли с высокими каблуками,
расписанными золотыми волнистыми линиями. Я застыл как вкопанный. Передо
мной была комната с голубым ковром и маленьким столиком. На столике -
хрустальный стакан, в стакане - алый цветок. Куда это подевались саквояжи
и сумки?..
Женщина стояла в стороне, и я потому видел это пространство с белыми и
желтыми бликами. Но вот она сделала два-три шага, и комната с голубым
ковром утонула в полутьме. Я протянул ей корзинку. И тут заметил
транспортер, опустил на ленту корзинку и взглянул на женщину. Под башней
темно-золотых локонов - неподвижное, строгое лицо.
- Все? - спросила она.
- Все, - ответил я, отошел и понял: она, она была на причале вечером,
некому больше.
Осторожней, подумал я невольно, не подавай виду, что ты ее хочешь
провести, иначе... Что будет, я не знал. Но интуиция подсказывала, что
тайна голубой комнаты мне не откроется.
Промелькнула неделя.
На пляже, на горке с серыми теплыми камнями, где не раз поджидал я
Женю, представлялось вдруг, что комната с голубым ковром исчезла и женщина
тоже. Не пора ли, спрашивал я себя... И вот новый день: у крутого берега я
ловил знакомую минуту - показывалась бесшумная электричка, волна полого
ложилась на красноватую гальку, голубоватый лес казался древним, сказочно
живописным и притягивал к себе. Я подплывал к берегу, бросался на гальку,
но все менялось вокруг: и лес много терял в моих глазах, становился
обычной рощей на взгорье, и на голой полосе берега, круто взбегавшего к
его подножию, открывались рытвины, горы щебня.
"Что необычного нашел я в камере хранения?.." - думал я и бродил по
берегу и искал парней, размышлявших о ней много дней назад. Их не было.
Я пошел к Жене, и мы стали собираться. У камеры хранения я остановил
ее. Теперь спустя восемь дней многое должно проясниться.
- Подожди.
Подошел к знакомому окошку. Протянул квитанцию. Женщина была рядом со
мной, только на ней было другое платье - белое с голубым поясом За ней
угадывался неувядающий алый цветок на столике. Темный контур цветка плавал
над хрустальным стаканом. Странная мысль промелькнула вдруг. "Зачем им...
этим... старые вещи, если они могут сотворить в мгновение ока все, что
надо - и более того?"
Я взял корзинку, откинул плетеную крышку. Розы были свежее, чем восемь
дней назад. Я протянул Жене букет, ведь сегодня у нее день рождения... Но
голова была занята другим: что происходит? Женщина отошла от окошка, но я
успел заметить, как белым огнем полыхнул ее гранат, цветок как будто
плавал над хрустальным стаканом, и столб света выхватил из тьмы голубой
ковер, и мне послышался там шум моря. "Вот оно что! - подумал вдруг я. -
Им нужны подлинные вещи. Пусть старые, но подлинные. Там, у них на другой
планете, наверное, музей, лаборатория, что еще?.. Взамен они возвращают
дубликаты, копия. Им это по силам. Просто!.."
И тут случилось то, что иногда случается со мной: пропало очарование
голубой комнаты, женщины, алого цветка в хрустальном стакане, ведь я,
наверное, добрался до сути. Как там, на берегу, где вечно будет пробегать
на фоне леса поезд и, может быть, подарит кому-нибудь волшебную минуту,
утраченную для меня. Не то чтобы я очень уж хотел огласить результаты
моего эксперимента с розами, которые выглядели совсем живыми, как будто и
не сдавал я их восемь дней назад вот этой ворожее. Нет. Но мне надоело
играть в прятки.
Я говорил слишком громко, не без иронии, понимая, что только так и не
иначе могу я выразить свое отношение к событиям и свою роль в них. Потом,
когда память снова возвращала меня в этот солнечный день, я корил себя за
поспешность. Но, допустим, я поступил бы иначе. Смог ли бы я чего-то
достичь? Вряд ли...
Женя настойчиво тянула меня за руку - подальше от этого не нравившегося
ей места. Она ничего не замечала и воспринимала мою горячность спокойно,
но во время разговора, как я убедился позднее, смысл моих слов не вполне
доходил до нее, она лишь живо улавливала интонацию.
Подул ветер.
Всего на мгновение я отвел взгляд от знакомого окошка. Но этого
мгновения оказалось достаточно. Взяв под руку ничего не подозревавшую
спутницу, я шагнул к нему, уже понимая, что опоздал... Да, опоздал.
Я не верю своим глазам... Передо мной белеет стена камеры, по ней
разбегаются причудливые желто-зеленые узоры - отблески волн. На решетчатых
створках красуется замок. Я осторожно провожу пальцем по темному холодному
металлу. Замок покрыт пылью, и кажется, что провисел он тут очень долго.
Быть может, это порыв ветра поднял пыль и надул сора в заржавленную
скважину.
Медной тусклой проволокой к знакомому окошку прикручена табличка:
"Камера хранения переведена в помещение вокзала". Женя недоуменно смотрит
на меня, и выражение удивления в ее больших светлых глазах сменяется
другим: она как будто подозревает сговор. В тридцати шагах от нас
по-прежнему лениво и бездумно плещется море.