Чивилихин Владимир / книги / Шведские остановки

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

 
Код произведения: 12285 
Автор: Чивилихин Владимир 
Наименование: Шведские остановки 





                 ИЗДАТЕЛЬСТВО "ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА".
 
ВЛАДИМИР ЧИВИЛИХИН

 
                            ШВЕДСКИЕ ОСТАНОВКИ
 
   1. СОЛЕНОЕ И ПРЕСНОЕ
 
   Воздушный путь от Москвы до Стокгольма так скор и плавен, что эти
полтора с неболвшим часа ничем не вспоминаются, и, собственно, дорожных
впечатлений у меня нет. Привыкаем, что ли? А лет пятнадцать назад, когда я
впервые в жизни попал из Москвы в Сибирь на ТУ-104, то несколько суток не
мог прийти в себя: все время думалось об этом легком прыжке гигантской
летучей машины, которая четыре часа до странности мягко плыла, чуть ли не
висела недвижимо в разреженной морозной среде. И гулкий гуд потом долго
стоял в ушах, и виделось густо-синее, с намеком на черноту небо и белая,
плотная, словно твердая пелена облаков под ним, а ночами тело
непроизвольно вздрагивало, будто никак не могло вытряхнуть из себя увязшую
в нем вибрацию.
   Привыкаем. Уже стали практически невозможными неторопливые путешествия;
архаические скрипы колеса, мачты и санного полоза безвозвратно сменились
воем и ревом дизельных, паровых, водометных, электрических, поршневых,
реактивных, турбинных, атомных и не знаю каких уж там еще двигателей и
движителей, к которым мы быстро и, кажется, безболезненно приспособились,
как ко всему остальному, что сопутствует поспешным теперешним передвижениям
по земле, воде и воздуху. В последнем полете, скажем, я, как все пассажиры,
пристегнулся, механически взял карамельку, пропустил мимо ушей стандартное
сообщение стюардессы о том, что за бортом, дескать, минус пятьдесят.
Вспомнилось только, что градусы эти отмеряются во всем мире по шкале
астронома и физика Андерса Цельсия, в страну которого я собрался. Впрочем,
вскоре выяснилось, что в одной мелочи я тут не прав: по всеобщему и
необъяснимому недоразумению мы, оказывается, ошибочно связываем наш бытовой
термометр с именем Цельсия. Этот ртутный прибор со шкалой, на которой
нижняя, нулевая точка обозначает температуру замерзания воды, а
верхняя-кипения, создан был знаменитым шведским естествоиспытателем Карлом
Линнеем, а литера "С" на наших термометрах означает вовсе не фамилию
Цельсия, а слово "centigrade", то есть "стоградусный". Вот так: век живи,
век узнавай...
 
   Вернемся, однако, к нашему путешествию.
   Мимолетным видением проплыл внизу Стокгольмский архипелаг - зеленые,
как тина, острова и островки в бледно-синей морской глади; когда самолет
заваливало то на одно, то на другое крыло, уже нельзя было понять, в каком
иллюминаторе море под цвет неба, а в каком небо под цвет моря. Пассажиры
поправляют галстуки и прически, нацеливают глаза на свою ручную кладь и
мысленно, должно быть, уже дома или в отелях.
 
   А по Швеции пролетелось, проехалось и проплылось больше трех тысяч
километров в том же бесцветном скоростном темпе, с поглядыванием на часы и
с нетерпеливым ожиданием остановок, манящих неизвестностью и новизной.
 
   Многие из нас доверяют первому взгляду, и, когда въезжаешь в неведомую
страну, глаз сразу же ищет самое приметное, которое может стать
неповторимым признаком всего последующего. Однако главный шведский
аэропорт Арланда ничем не выделяется из ряда современных самолетных
станций, и Шереметьево наше, например, куда удобней и просторней. Как во
всяком международном пересадочном пункте, в стеклянно-бетонной
Арланде-смешение языков, рас, одежд, и, кроме, пожалуй, содержимого
сувенирных прилавков, тут нет ничего характерно шведского. На площадках у
здания порта стоят "вольвы" и "волги", "форды" и "москвичи", "мерседесы",
"шевроле" и даже родной автобус львовского завода.
 
   Сразу же за подъездами к площадкам начинается лес. Сосны, ели, березы,
кустарники; деревья вроде бы пониже и кроны у них пожиже, чем в наших
широтах, однако шведы хорошо все же встречают гостей - живым, трепещущим на
ветру лесом.
 
   Выезжаем на шоссе, ведущее в Стокгольм.
   С первыми тремястами метрами этого шоссе связано мое единственное
дорожное впечатление, которым я считаю нужным поделиться.
   Какая редкая безвкусица! Вдоль дороги на фоне красивого, чистого леса
выстроились вровень с кронами дерев огромные рекламные щиты. Они как-то
казенно стоят на одинаковом расстоянии друг от друга, однообразные по
размеру, форме, цвету, шрифтам и - не знаю, как бы помягче сказать,- ну,
просто хулигански чужеродны окружающей среде. Машины тут только берут
разгон, подумалось мне, какие-то оборотистые фирмы купили это бойкое место
- въезд в Швецию - и напропалую кричат о своих напитках, косметике, моющих
порошках, еще о чем-то, не уловишь на ходу.
   Какая, однако, навязчивость, какая скучная расчетливость! Испорчено
первое впечатление, зрительно загрязнена - повторяю - среда, о проблемах
которой, в частности, я изготовился говорить в своих заметках. А ну как
эти и подобные им фирмы понаставили таких же щитов в других приметных
местах, заслонили деревянными плоскостями самые чарующие шведские виды?..
 
   Щиты промелькнули, колкая соринка в глазу осталась. По сторонам
потянулись леса и перелески, облагораживающие рельеф. Вот ходит тяжелыми
волнами выколосившаяся пшеница, вот большое горчичное поле радует своей
ослепительной желтизной, светлая речка проблистала попутно... И ни одного,
между прочим, рекламного щита до самого Стокгольма! Да и все остальные три
тысячи километров приятно контрастировали с первыми тремястами метрами
шведских дорог - нигде я больше не увидел пейзажа, изуродованного рекламой.
   Это обстоятельство я считаю примерной рекламой нового, бережного
отношения шведов к живой природе. И когда после поездки по стране я
встретился в Стокгольме с заместителем генерального директора Управления
по охране окружающей среды господином Уве Хённингером, то эта тема сама
собою всплыла.
 
   - Верно,-сказал Хённингер,-мы не допускаем рекламу в природную среду.
От этого есть будто бы невесомая, но на самом деле существенная польза.
Арланда же - исключение. Мы это разрешили. Именно для контраста.
 
   - Неплохо придумано.
 
   - Кроме того, - сдержанно улыбнулся собеседник, главный разговор с
которым был у меня впереди,-на ходу, из машины там ничего прочесть не
удается, а кто же будет останавливаться, чтобы рассматривать рекламу?
 
   И я не хочу больше задерживаться на впечатлении, схваченном на ходу,
перехожу к остановкам, во время которых можно было оглядеться,
прислушаться, перемолвиться словечком со спутником или встречным.
 
   Стокгольм, большая остановка. Город раскинулся просторно, свободно и
так, что не вдруг ориентируешься в нем, не сразу понимаешь, где сейчас
ты-на острове, перемычке, полуострове или основном скандинавском побережье,
над озером, морским заливом или протокой. Этот уголок планеты, должно быть,
кружил голову не одному поколению картографов-такую сложную вариацию земли
и воды оставила здесь первозданная неразбериха. В архипелаге, на морских
подступах к городу - почти двадцать пять тысяч больших, маленьких и
крохотных островов, облесенных и голых, скалистых и низменных. В длинном
извилистом заливе Сальтшен-те же острова/ да еще прихотливо очерченные мысы
и мысочки, да узкие сыновние фиорды и фиордики. Изрезано бухтами, сплошь
искрапано островами большое пресноводное озеро Меларен, подступающее к
городу из глубины скандинавского сапога. Стокгольм стоит в центре этой
стихии. Здесь, у базальтовых набережных, у цоколей зданий, на городских -
озерных и морских - плесах, в протоках и каналах, под бесчисленными мостами
встречаются, сливаются, смешиваются горькие воды Сальтшена - по-русски
"Соленого моря" - и чистые струи Меларена. Соленое и пресное...
 
   Стою на старинном мосту, любуюсь панорамой города-синими водами,
возвышениями, покрытыми камнем и лесом, шпилями древних построек,
современными и пока редкими зданиями, и, хотя первый день в чужой стране
еще не вызывает острой тоски по Родине, я неожиданно, вдруг и вроде бы не
к месту вспоминаю: "О Русская земле! Уже за шелошянем еси!"
 
   К месту. Интересное и совершенно необъяснимое совпадение исторических
дат посчастливилось мне установить в Стокгольме, но, прежде чем сказать о
нем, следовало бы признаться, как я в тот день потерпел и поражение,
основанное также на совпадении исторических дат. Во время полуофициальной
коктейльно-кофейной встречи мы разговорились с одним старым шведским
дипломатом. Собеседник, оказалось, прекрасно знает нашу историю, особенно
Великой Отечественной войны. Он читает о ней все, досконально изучает
мемуары наших полководцев, помнит самые незначительные военные операции,
названия городков, деревенек и ;- поразительно! - даже фамилии младших
командиров и солдат. Я только мысленно ахал, но под конец швед меня совсем
убил. Он поднял рюмку, в которой соответственно его возрасту теплились три
капли коньяка, и, прежде чем произнести традиционное шведское "сколь!",
сказал:
 
   - За то, чтоб шведы и русские при встречах поднимали только заздравные
кубки еще триста лет, и еще семьсот пятьдесят, и вечно!
   Тост был хорошим, только я потом спросил:
   - "Вечно"-я понимаю, но почему вы, извините, назвали эти цифры?
   - Видите ли, - засмеялся он глазами. - По случайному совпадению: на
днях исполнилось триста лет со дня рождения Петра Великого, а в Новгороде
недавно выпущен нагрудный знак в честь семисотпятидесятилетия со дня
рождения Александра Невского...
 
   Перейдем, однако, к шеломам, "Слову о полку Игореве" и Стокгольму.
Первая столица шведов называлась Сигтуной. Покойный Геннадий Фиш, часто
бывавший в Скандинавии, однажды писал, помнится, о том, что древнешведское
"туна", английское "таун" и русское "тын" означают одно
понятие-заграждение, ограду, город. А если пойти дальше, вернее, ближе к
нашим дням?
 
   Каждый город имеет свое ядро, зародыш.
   В Москве это Кремль, стоящий на холме, а здесь Стадсхольмен, небольшой
остров, окруженный веером мостов. Он разделяет, а омывающие его протоки
соединяют соленый залив и пресное озеро. Между прочим, в старорусском
языке слово "остров" означало не только сушу, окруженную водой. Наши
предки "островом" называли и особо урожайный клин, и лесную делянку, и
сухую возвышенность на болоте, холм. Тысяча лет для языка - это совсем
немного. И уж на этот-то срок он надежно консервирует следы взаимного
влияния одного народа на другой. Из русского языка в скандинавские перешли
в те времена такие слова, как "торг" и "ладья", однако слово "холм" -
общегерманского, а значит, и шведского корня, оброненное на нашу землю,
так что город Холм, скажем, под Новгородом, расположенный в ровной,
низменной местности, лежал, вероятно, на одной из варяжских дорог.
 
   Короче, слова "шелом", "гольм" и производное от него "хольмен" имеют,
очевидно, общий семантический индоевропейский исток и примерно означают
одно и то же - "возвышение", "холм", "остров". А "сток"-это "бревно".
Когда эсты разрушили Сигтуну, то, согласно древнему обычаю, было будто бы
брошено в волны Меларена бревно, и в том месте, где его прибило к берегу,
шведы заложили новое и главное свое поселение - Стокгольм.
   А произошло это в том самом 1187 году, когда, как считают некоторые
ученые, русский  поэт-патриот из Новгород-Северского написал свое
гениальное "Слово о полку Игореве", и не за холмами день 800-летнего
юбилея этих двух столь различных и столь значительных памятников
человеческой культуры, 
   В Стокгольме немало древних, старых, новых и новейших
достопримечательностей.
   В специально выстроенном павильоне-парусник, несколько веков
пролежавший на морском дне. В главном зале городской ратуши - великолепное
мозаичное панно на исторические темы, составленное из девятнадцати
миллионов бликов. "Мйллесгорден"-собранные под открытым небом работы
замечательного швeдL ского скульптора Карла Миллеса. Только что
построенное здание риксдага - огромная сверкающая коробка, снизу доверху
облицованная нержавеющей сталью, отраженным своим светом утепляющая
микроклимат окрестных улиц.
   Бетонная стокгольмская телебашня; в сравнении с московской она
проигрывает: значительно ниже и грубей, однако в ней есть своя изюминка.
Снизу кажется, будто латунные листы покрывают ребристые бока верхнего
помещения. А оттуда, изнутри, все хорошо видно - это не латунь, а
бельгийское стекло, легированное золотом, задерживающее три четверти
солнечного излучения. И далее, как положено, кирхи, музеи, дворцы,
картинные галереи, кинотеатрики с американскими и датскими фильмами, после
которых люди 'выходят словно бы крадучись, не глядя друг на друга, пестрые
толпы и витрины, в том числе вполне скандального вида... Короче, в
Стокгольме есть все для ненасытного либо пресыщенного туристского .взгляда.
 
   Приглядевшись, заметишь и молодых богатых бездельников с опустошенными
глазами, и пожилых, вконец опустившихся людей, подивишься методично
быстрому росту цен, особенно на продукты и всяческую' обслугу, увидишь
многочисленные демонстрации трудящихся и бурные собрания различных
политических группок и группочек -город клокочет в социальной буче, и
хочется разобраться, понять, что в ней к чему. Очень интересно было бы
исследовать, например, одно поразительное противоречие шведской
действительности, выраженное в сухих цифрах статистики: в этой стране
очень высокая средняя продолжительность жизни и чрезвычайно большой
процент самоубийц. Однако я взял сегодня иную тему, требующую постепенного
знакомства с нею и неспешных выводов...
 
   В облике шведской столицы присутствует нечто такое, что не бросается в
глаза, не кричит, не надоедает назойливым повторением, но входит в тебя
естественно и просто, и ты становишься немножко другим и теперь всегда
будешь этой особенностью вспоминать Стокгольм, выделяя его из длинного
ряда больших городов. Даже не знаю, как это назвать. Точнее всего, наверно,
словом, которое совсем недавно вошло в наш обиход, и вошло прочно, хотя
означает если не расплывчатое, то довольно широкое понятие, не имеющее пока
научного определения,- среда. Раньше мы говорили "природа", "охрана
природы", сейчас говорим "среда", "защита среды", имея в виду все.
окружающее нас, в том числе искусственную, рукотворную природу, суммарные
условия существования человека.
 
   Прежде всего о камне. Камень неотделим от Стокгольма, вошел в него
составной частью.
   Шведы, в отличие от японцев, не обожествляют дикий камень. Они борются
с ним, когда он мешает, умеют хорошо приспособить его к своим нуждам и
отдают должное его таинственной красоте.
 
   Город стоит на мощной каменной плите и давно уже грызет ее бурами,
ломает взрывчаткой. Гранитная и базальтовая твердь образует фундаменты
сооружений, стены и потолки складов, многоэтажных - в глубину - гаражей и
архивных хранилищ, туннелей и станций метро, канализационных систем. И
наверху нашлась работа камню. В одном месте это чуть выровненная
набережная, не нуждающаяся ни в каких дополнительных укреплениях, в другом
- цоколь Дома, прочное и красивое его основание, в третьем - высоченная
каменная стена; скалы взорвали, раздробили на дорожный щебень или
заполнитель бетонной смеси, освободив место для проезда или застройки.
 
   Шведы настолько сроднились с камнем, что при строительстве стараются
ему подражать.
   Здесь практически не применяют сборного бетона. Мосты, кинотеатры,
жилые дома, стадионы, заводы - все выполняется в монолитном железобетоне,
с помощью изумительной по аккуратности опалубки, армирования,
бетономешалок, вибраторов, увлажняющих брызгалок.
   Наверное, это выходит подороже и помедленней, чем собирать сооружения
из блоков, изготовленных на специализированных заводах, но зато
долговечней - однородная, цельная, без окисляющихся соединительных крючьев
железобетонная громада обладает завидной прочностью, а покраска и
каменная, пластмассовая и металлическая облицовка придают постройкам
нужное разнообразие и своеобразие. В последние годы модным стало не
облицовывать и не штукатурить бетон, а оставлять на виду след
диагональной, вертикальной, горизонтальной опалубки, сохраняющей текстуру
древесины, следы ее циркулярного .и рамного распила. Так сделан цоколь
телевизионной башни, например; и этот искусственный камень очень красив и
оригинален.
 
   Больше всего в Стокгольме, однако, камня нетронутого, естественно
простого, придающего этому городу неповторимые черты. На улицах, площадях,
скверах и парках - всюду камень в его натуральных контурах и красках.
   Отдельные камни и груды камней, лежащих так, как их положила природа,
покатые лбы и островерхие скалы, серые, желтые, коричневые с красниной,
матово-черные, пестрые, однотонные, слоистые, гладкие, шероховатые; 
   камни, едва проступающие из газонов, и каменные, под стать айсбергам
громады с десятиэтажными игрушечными домиками наверху..
   Камень разнообразит и украшает городские виды, не создавая в то же
время никакой тесноты, - в Стокгольме просторно i от заливов, проток и
каналов.
 
   Мы не научились еще ценить по заслугам простор, хотя при современном
урбанистическом укладе жизни это дар неоценимый. Вы замечали свое
состояние, когда после сумрачного переулка, набитого людьми зала или
автобуса, из маленькой комнаты, шумного цеха или тесной лаборатории вы
попадаете в уголок земной природы, где глазу открывается простор? Душа
отдыхает, наслаждаясь бездонностью неба, манящей обширностью открытого
пространства. Влияние земных, горных или водных далей на психику
современного городского человека мало изучено, однако врачи и ученые
придают все большее значение благотворному действию простора, который,
являясь частью природной среды, успокаивает нервную систему, освобождает
от эмоциональных перегрузок, пробуждает волю к жизни и действию.
   Открытое пространство, кроме того, - хранилище и фабрика тишины, оно
как бы растворяет в себе самый громкий звук, а на земле сейчас немало
людей, считающих тишину луч-, шей музыкой. С простором обычно связано и
безлюдье, и я знаю таких, которые в одиночку уходят в лес и горы и бывают
счастливы, если не встретят за весь отпуск ни одного человека.
   Часто простор для обитателя большого города - дорогое удовольствие,
за которым надо лететь, плыть или ехать, тратить время и деньги.
Стокгольмцы же должны благодарить своих пращуров за выбор места поселения,
они бесплатно пользуются простором, на равных вхоч дящим в городскую
среду.
   Не могу припомнить ни одной столицы из тех, что я знаю, в которых бы
так же легко и свободно дышалось, как в Стокгольме. Вспоминаю великолепный
Париж с тысячами его индивидуальных каминов-коптилен и вековым черным
налетом на домах; необозримо громад 
 ный, тем не менее такой тесный Токио, что, кажется, душно и влажно там
повсюду от дыхания и пота неисчислимых людских масс..
   В последние годы, говорят, японцы стали продавать свежий воздух в
автоматах, а полицейские стоят на перекрестках в противогазных масках.
 
   Вспоминаются другие европейские и азиатские задымленные города,
большие, средние, маленькие, и об этой проблеме люди думают все
настоятельнее. Ты можешь недоедатк или недосыпать, можешь быть бедно
одетым, несчастным в личной судьбе или преуспевающим, везучим,; окруженным
благами, но, чтобы жить, каждую секунду тебе нужна порция чистого воздуха,
кислорода. Технический прогресс, улучшая жизнь людей, одновременно
становится нашим конкурентом в потреблении этого невидимого и невесомого
дара природы. Невесомого? Посмотрите, какую весомую меру для него
обусловило развитие техники: реактивный лайнер при перелете через
Атлантический океан или Сибирь сжигает сорок тонн кислорода! А ведь
одновременно в атмосфере находятся многие тысячи самолетов, и число их
непрерывно растет. Потребляют кислород автомобили, тепловые
электростанции, заводы, фабрики, суда. А дыхание живых существ,
естественные процессы гниения, окисления, вулканическая деятельность?
Лесные, степные и тундровые пожары, число которых, несмотря на всю
теперешнюю технику охраны и тушения, заметно не уменьшается на Земле,
сжигают неимоверные объемь! кислорода и уничтожают природную среду,
вырабатывающую кислород. Есть тревожные наблюдения за повышением
температуры Земли и научные расчеты, предрекающие неисчислимые беды земной
жизни, если количество углекислого газа в атмосфере будет расти даже
сегодняшними темпами. Атмосфера, правда,. содержит еще колоссальные запасы
кислорода, только это мало утешает, потому что каждый живет в своей
микросреде; жители многих городов и промышленных районов мира уже ощутимо
чувствуют на себе кислородное голодание, хотя и не всегда связывают с ним
потерю аппетита, бодрости, трудоспособности, головные боли и обмороки...
 
   В Стокгольме, повторяю, дышится легко, несмотря на обилие автомашин.
Сказывается, конечно, близость моря с его свежими ветрами и огромными
резервами чистого воздуха. Но Лос-Анджелес - тоже приморский город, а люди
в нем. задыхаются и даже гибнут от удушливой смеси из тумана, дыма,
промышленных и автомобильных газов. Сравнительно недалеко от моря
расположен и Лондон, первый на земле производитель смога; эта отравляющая
смесь двадцать лет назад только за одну неделю убила четыре тысячи жителей
британской столицы, а десять лет назад - семьсот человек.
   Стокгольм не знает, что такое смог. Почему?
   Осматривая город с высокой точки, обращаешь внимание на просторную
планировку, на обширные, хорошо продуваемые ветрами акватории и все время
никак не можешь отделаться от навязчивой мысли, что городу этому не
хватает чего-то обязательного, характерного для всякого большого людского
поселения. Ах, вот в чем дело! В Стокгольме нет ни одной дымящей трубы.
Больше того, в городе нет и недымящих труб, которые в иных местах вроде бы
бездействуют, а на самом деле постоянно выбрасывают в атмосферу хорошо
очищенные от аэрозолей невидимые отравляющие газы.
   Как стокгольмцы обходятся без труб? Это же не курортный Канн или,
скажем, Ялта, не административно-чиновничий Вашингтон или Бразилиа;
Стокгольм - индустриальный центр Швеции, в нем много крупных промышленных
предприятий. Интересно бы побывать на одном из них.
 
   .."Альфа-Лаваль". Эта солидная фирма до недавнего времени называлась
акционерным обществом "Сепаратор", и, оказалось, я близко, намного ближе,
чем в этот раз, познакомился с ним почти сорок лет назад.
 
   Дело было такое. После революции мои родители с Рязанщины переехали в
Сибирь налегке, взяв самое дорогое. Отец вез немецкий бондарный
инструмент, мать - ручной шведский сепаратор. Со временем они завели
коровенку, и сколько же радостей в раннем детстве доставила эта шведская
машинка мне, моим сестрам и братьям! Мать, бывало, крутит ручку
сепаратора, а мы сидим вокруг, слушаем его ласковое урчание и нетерпеливо
ждем, когда получим в свое распоряжение металлические детали, покрытые
пленкой восхитительного продукта - крапинками масла в остатках сливок и
обрата. "Separator" было первым иностранным словом, которое я прочел, еще
не умея как следует читать по-русски...
 
   А тут я узнал, что "Альфа" - это название сепараторной тарелочки,
Лаваль же - фамилия. Фирма основана в 1883 году, вскоре после того, как
шведский ученый Густав де Лаваль изобрел первый в мире сепаратор для
выделения из молока жировых шариков. Новшество произвело революцию не
только в молочной промышленности. Появились сепараторы для очистки
смазочных масел, мазута, производства дрожжей, потом промышленные
центрифуги и установки для комплексных процессов: центриблад обезвоживает
кровь при производстве кровяной муки, центривей извлекает протеин  из
сыворотки, центримил выделяет из туш забитых и павших животных технический
жир, центрипюр используется в мыловарении, центрифайн очищает жир,
центрифил перерабатывает рыбий жир и рыбную муку, центрифлоу извлекает
протеин из мясных отходов и так далее. Все эти машины выпускают ныне заводы
"Альфа-Лаваль". Да чего они только не выпускают в Швеции и других ста
десяти странах! Теплообменники, пастеризаторы, охладители, насосы,
дистанционно управляемые клапаны, доильные установки, автокормушки,
автоматизированные молочные и сыродельные заводы, оборудование для
выработки мыла, клея, крахмала, фруктового сока, антибиотиков,
фармацевтических препаратов, варочные установки для получения целлюлозы,
искусственных удобрений, пластиков, опреснители морской воды и - снова я
должен написать - так далее.
 
   Но все же основная продукция, составившая добрую репутацию
"Альфа-Лаваль",- оборудование для переработки молока, извлечение и
рафинирование жиров из различного животного сырья. Кстати, мы иногда
слишком односторонне понимаем широкий и глубокий процесс охраны и
приумножения природных богатств. Ведь инженер, создавший машину,
помогающую извлечь максимум пищевого продукта из такого сырья,- защитник
природы не меньший, чем лесовод, вырастивший добрый лес. Эта машина
экономит земли, занимаемые сельскохозяйственными культурами, предупреждает
истощение рыбных запасов морей, высвобождает почву для выпасов или того же
леса. Даже пастьбу молочного скота она делает более эффективной, потому
что сепараторы, установленные на фермах, дают возможность потребителю
получить свежий молочный продукт с его первородными, наиболее ценными
свойствами.
 
   С нашей страной "Альфа-Лаваль" поддерживает стародавние, прочные
контакты. Ручные сепараторы для крестьянских хозяйств были первыми
поставками фирмы молодому социалистическому государству. Директор
"Альфа-Лаваль" Гуннар Перен рассказывает, что за последние годы концерн
поставил нашей стране семнадцать молочных комбинатов, десять
автоматизированных заводов, десять автоматических линий для производства
творога и сгущенного молока. Недавно заключен новый большой контракт:
"Альфа-Лаваль" построит в московском районе Чертаново один из лучших в
мире автоматизированных молочных заводов, который будет перерабатывать за
сутки семьсот пятьдесят тысяч литров молока.
 
   Интересно, что с 1965 года "Альфа-Лаваль" вместе с другой фирмой
приняла на себя представительство по реализации в Швеции советских
металлообрабатывающих станков.
   Продано уже несколько тысяч станков нашего производства. При
посредничестве "Альфа-Лаваль" шведские промышленники только что сделали
большой заказ на наши станки с программным управлением. Специалисты
"АльфаЛаваль" встречаются с нашими инженерами, проводят совместные
симпозиумы, обмениваются опытом и производственной информацией, участвуют
в советских ярмарках и промышленных выставках.
 
   Мне любопытно было услышать также, что специалисты и рабочие
"Альфа-Лаваль" за последнее время внесли непосредственный вклад в дело
охраны природы: фирма начала выпускать современное надежное оборудование
для химической и биологической очистки сточных вод с применением
знаменитой шведской нержавейки и других легированных и чистых металлов, в
том числе титана - для особо активных жидкостей. Фирма проводит также
лабораторные опыты и промышленные эксперименты, рассчитанные на
потребности будущего.
   Господин Перен рассказал нам, что фирма исследует возможность получения
пищевого (не кормового!) белка из зеленых листьев деревьев, потому что мир
испытывает острый белковый  голод. * 
   Поучительно было бы рассказать еще о многом другом, что я увидел на
"Альфа-Лаваль", только это заведет далеко от основной темы.
   Загрязняют ли воздух предприятия фирмы - вот что мне тут хотелось
узнать. Оказывается, нет. В Стокгольме и его пригороде Тумба работает
несколько заводов "Альфа-Лаваль", выпускающих паровые котлы, насосы,
молочные и промышленные сепараторы, испарители, измерительные приборы и -
опять же - так далее. Ни дыминки не поднимается от них. Это объясняется
двумя обстоятельствами. Во-первых, заводы эти сборочные; первичное
производство раскидано по другим районам страны.
   Во-вторых, питаются они энергией, текущей по проводам с далеких и
близких станций. Этим правилам следуют и другие промышленные предприятия
Стокгольма, в котором давно уже не сжигаются уголь и торф, не спекается
кокс, не варится целлюлоза, не плавятся руды.
   И во всех кухнях стокгольмских домохозяек - электроплиты.
 
   Истины ради следовало бы добавить, что в отопительный сезон, когда в
городе начинают работать индивидуальные нефтяные печи, а замершая на зиму
зелень не помогает дышать, качество стокгольмского воздуха ухудшается, что
особо чуткие электронные приборы обнаруживают в пробах, взятых над центром,
частицы молибдена, алюминия, магния, кремния и других элементов. Есть также
в старых кварталах средневековые, узенькие, плохо продуваемые улочки, есть
улицы с очень интенсивным движением, но тоже тесноватые, однако обычно
воздуха в шведской столице не замечаешь, и это верный признак того, что он
все же чист.
 
   Не сказал я еще ни слова о великом благе, созданном здешней природой и
здешними людьми, - стокгольмской зелени. Вековые деревья на городских
площадях, улицах и набережных, скверы, цветники и газоны, лужайки и
обширные луга, просторные парки, ухоженные аллеи, рощи и почти что
первозданные заросли. Есть на окраинах города улицы, кварталы и целые
районы, имеющие вполне дачный вид: утопающие в зелени жилища богатых,
маленькие сборные домики людей среднего достатка и незнакомые пока нам
одноэтажные кооперативные дома с парадными дверьми в разные стороны.
   В таком доме, который шведы окрестили "Большим Змеем", живут пять-шесть
семейств, и каждая имеет крохотный кусочек земли для сада-огорода или
полоску берега с причалом.
   В Стокгольме можно увидеть немало новых домов, окруженных соснами,
бережно сохраненными при застройке, а в старых .районах, где нет ни клочка
свободной земли, много зданий оплетено какой-то ползучей цепкой лозой -
кирпича под зеленью не видно. Хорошо!
 
   Не всегда мы по достоинству оцениваем нашего бессловесного зеленого
друга. Общеизвестно, что растения производят на нашей планете кислород. А
земная жизнь, в том числе жизнь человеческая, существует только потому,
что зеленая растительность улавливает энергию солнца, которая претерпевает
в живых организмах бесчисленные преобразования. Дерево, кроме того,
поглощает углекислый газ, дает тень, осаждает на себя пыль, пригашает
городские шумы, ионизирует воздух, убивает фитонцидами болезнетворных
микробов, улавливает и аккумулирует некоторые вредные излучения.
Благородное величие стволов и крон дает отдохновение глазу, а их безмолвие
и покой лечат душу от суетливости. И есть в отношениях человека с живым
деревом такое, чего он не может пока назвать словом. Мы, должно быть,
инстинктивно понимаем свою зависимость от этого кроткого, беззащитного и
молчаливого существа, полного бездонных тайн жизни.
 
   Художники и философы прошлого тонко чувствовали эту нерасторжимую
связь. Великий Пушкин писал: "В двух шагах от дома рос молодой кипарис;
каждое утро я навещал его и к нему привязался чувством, похожим на
дружество".
 
   Знакомясь с зеленым строительством Стокгольма, я по достоинству оценил
шведскую предприимчивость и расчетливость. Люди, занимающиеся озеленением
города, порекомендуют для того или иного района соответствующие. древесные
или кустарниковые породы, удобрения и методы ухода, привезут, посадят,
польют растение и, что мне больше всего понравилось, выдадут на него
гарантию: если за два года дерево не прижилось, оно бесплатно заменяется
новым. Нет, не совсем прав был Киплинг, написав, что люди и деревья не
живут вместе...
 
   О людях и деревьях я со многими говорил в Стокгольме. Журналист Рольф
Бернер, один из первых моих шведских знакомых, спросил:
   - А вы что-нибудь слышали о "вязовой войне"?
   - Нет, что за война? Шведы ведь давно не воевали.
   - Ну, это было настоящее сражение! - У Рольфа воодушевленно заблестели
глаза. - Знаете сквер, где стоит памятник Карлу Двенадцатому? Вот там все
и произошло. Шум был на всю Швецию. Этот "вязовый бунт" сыграл роль
нравственного, я бы сказал, детонатора...
 
   Иду по Королевскому скверу. В большой эстрадной раковине только что
танцевали и пели наши моряки. Советские военные корабли прибыли в Швецию с
дружеским визитом, бросили якорь в центре города и неделю украшали ночной
Стокгольм своей праздничной иллюминацией. Шведы толпами приходили на
набережную и любовались гирляндами лампочек, очерчивающими в темноте
стройные профили кораблей. А в Королевском сквере моряки дали большой
концерт художественной самодеятельности, с которого я унес неожиданное и
сильное впечатление. Признаться, к концертам такого рода наш зритель
попривык, может быть, даже чуток набалован ими, а я тут посмотрел на
шведов. Зрителей собралось тысяч пятнадцать. Боже, как они аплодировали,
как приветствовали каждый номер, каким интересом и восторгом горели их
глаза! И никаких признаков знаменитой скандинавской сдержанности.
 
   Стокгольм не богат массовыми зрелищами; несмотря на постоянные гастроли
знаменитых заграничных артистов и творческих коллективов, досуг многих
горожан ограничивается "жевательной резинкой для глаз", то есть
телевизором, пикантной киношкой, и, видно, всем тут порядочно приелись
патлатые хилые хиппи с их вульгарными концертами, примитивные уличные
фокусники, юные нищие с аккордеонами. И вдруг необыкновенно бодрое, живое,
молодое, светлое, крепкое, с огоньком, с открытыми улыбками, лихим
матросским переплясом, с завораживающими, незнакомыми здешнему уху
музыкальными переборами. Здорово получилось, просто молодцы братишки!..
 
   Моряки давно разъехались по кораблям, народ разошелся. Лишь на
скамеечках Королевского сквера сидят и оживленно беседуют пожилые
горожане, и мне показалось, что это они о концерте, потому что в другое
время посетители этого зеленого уголка молча смотрят на деревья или внутрь
себя. Старые узластые вязы источали благодатную прохладу, под ними было
очень хорошо в тот теплый вечер. А прошлогодний бунт, о котором до сего
дня помнит вся Швеция, начался именно из-за них.
 
   Однажды в темный ночной час жители окрестных домов проснулись от воя
бензопилы.
   Вскоре послышался треск сучьев и глухой удар дерева о землю. Люди
повскакивали с постелей, в панике и гневе выбежали наружу. Да, начали
пилить их вязы! Бросились к телефонам и подъездам - будить знакомых и
незнакомых.
   Тем временем рухнуло еще одно дерево. Толпа возмущенных людей росла.
Окружили пильщиков, завладели бензопилами. Прибыла полиция. Рабочие
приготовились выполнять дальше предписание властей, но весь сквер
заполнили горожане, стеной встали вокруг деревьев.
   Утром об этом событии рассказали средства массовой информации.
Несколько дней власти убеждали, настаивали и требовали. В Королевском
сквере появились целые соединения полицейских. Блюстителей порядка вежливо
и невежливо ссаживали с лошадей, а их собак угощали кусочками аппетитной
колбасы и камнями.
 
   Лагерь защитников вязов все рос. Люди тут ночевали, ели, читали, пели,
приходили сюда на дежурства после работы и спали прямо на земле. Появились
плакаты и ораторы. Шведы в принципе относятся с уважением к памяти Карла
XII, того самого, что когда-то оказался юношески непредусмотрительным под
Полтавой, а тут какие-то озорники влезли на бронзовый монумент
воинственного короля и прикрепили к его мечу большую, двуручную пилу...
 
   Точки зрения стокгольмцев на "вязовую войну" кардинально расходятся.
Вязы мешали строить станцию метрополитена, в которой этот район города
остро нуждался. И почему бы не поступиться частью зеленого убранства
столицы, если это для удобства населения? Станцию метро ведь все равно
строят. Так что "вязовый бунт" и шум вокруг него, говорят некоторые, -
пустое, никчемное дело. Им горячо возражают другие стокгольмцы. Все, мол,
не так!
   Кто же выступает против метро? Вязы хотели спилить совсем по другой
причине. Богатые торговцы задумали встроиться со своими магазинами в
станцию, и вскрышные работы сразу резко возросли. Сейчас- проект изменен,
торговцы отстранены. Выход из метро несколько переместился, вязы
остаются...
 
   Ученые в последнее время все' чаще отмечают вредное влияние городских
шумов на здоровье людей. Да и без науки каждый горожанин знает, какое это
проклятие - трамвай, когда он каждые пять минут прогромыхивает под окном.
А если напротив твоего дома стоит какая-нибудь фабричонка с ревущими
вентиляционными жерлами, то уж совсем беда. В беседе нужно напрягать
голос, приходится прибавлять громкость телевизору или приемнику, кричать в
телефонную трубку. Человеку становится трудно засыпать без таблеток,
сосредоточиться над 'книгой. Коварство постоянного шума состоит в том, что
он незаметно изнуряет организм, постепенно разрушает нервную систему и
тогда, когда уровень его не превышает допустимой нормы децибелл и слух
твой будто бы адаптировался.
 
   Конечно, тишина в городе - довольно дорогое удовольствие, но на эти
затраты приходится идти. Незаметно как-то, но последовательно во многих
наших городах, а в Москве особенно, разбираются довоенные и
дореволюционные трамвайные рельсы, на магистральные направления выходят
почти бесшумные троллейбусы, развивается сеть подземок - безусловно,
лучшее решение всех транспортных проблем любого большого города.
 
   Стокгольмское метро не идет ни в какое сравнение с прославленным
московским, однако оно тоже очень удобно и доступно, как и положено быть
этому виду городского транспорта. Трамваи тут сняты совсем. Ради борьбы с
шумом здесь пошли в свое время на значительные расходы. Многие
транспортные магистрали идут вдоль набережных, с которых автомобильный шум
легко сливается и растекается над водным пространством. Зеленое хозяйство
города тоже очень эффективно глушит городские шумы. Мне понравилось также,
что в городе почти нет высоких зданий, стоящих сплошняком. Широкие
прогалины в каменных рядах открывают просторные окна, в, которые вытекают
шумы. Хороши и городские транспортные развязки с виньетками путепроводов,
расположенных на приличном расстоянии от окрестных зданий.
 
 
   И, несмотря на то что в Стокгольме не слыхать фабричных гудков и
трамвайного перезвона, что там, как и у нас, запрещены автомобильные
сигналы, несмотря на шумопоглощающую зелень и водные просторы, в городе все
же довольно шумно. Как ни странно, главный шумовой фон образуется из-за
стремления стокгольмцев по-настоящему благоустроить свой город. Идешь по
улице и вдруг слышишь отбойный рокот, будто где-то вдалеке черпает землю
экскаватор или разгребает щебенку бульдозер. Рокот все ближе и громче, и
вот за следующим домом видишь на газоне небольшую машинку для стрижки
травы. Газонов в Стокгольме чрезвычайно много, и, чтобы держать зеленые
ковры в порядке, нужно семь-восемь раз за сезон их стричь. С утра до вечера
на улицах, дворах и скверах рокочут, фыркают и стреляют моторами, стрекочут
режущими, устройствами компактные механические жуки, и звуки эти, не
смешиваясь с другими, назойливо лезут в уши.
 
   Во многих местах города долбят пневматическими молотками и чем-то
дробят камень, и эту резкую стрельбу тоже слышно издалека.
   Однако самые оглушающие звуки обрушиваются на тебя с неба. Конечно,
удобная это вещь - авиация, но рев самолетов и вертолетов становится все
оглушительнее, потому что растет мощность двигателей, габариты и подъемная
сила воздушных кораблей. Скачкообразно увеличивается в мире и количество
летательных машин. Только на гражданских аэродромах ФРГ за -последние пять
лет, например, число взлетов и посадок возросло с двух до шести миллионов
в год. Для густонаселенных районов это настоящее бедствие. Миллионы людей
круглые сутки слышат этот ужасающий грохот над головой, внезапные пугающие
хлопки и ударЫг от которых дрожат оконные стекла, болят уши, изнашивается
сердце. Москвичи-то, можно сказать, счастливчики - уже многие годы они не
слышат самолетов, потому что своевременно, на заре реактивной авиации,
предусмотрительно и заботливо были изменены воздушные маршруты, продуманы
схемы посадок и взлетов, соответственно выбраны места для новых аэродромов
нашей столицы.
 
   Лишь время от времени в бездонной глуби неба стремительно пролетит
невидимый и беззвучный самолетик, оставив за собой расплывающийся, белый
или бледно-розовый след.
   Даже красиво с виду, и на душе вроде спокойно - ты тут занят своими
делами, а тебя кто-то неслышно и незримо охраняет...
 
   А вот в Стокгольме я жил в районе, над которым постоянно, днем и ночью,
через короткие интервалы взревывали набирающие высоту самолеты. К этому
грохоту я не смог привыкнуть, с трудом засыпал, встрепанно вскакивал ночами
с колотящимся сердцем, и в голове по утрам шумело. Неподалеку располагался
старый городской аэродром, и жителям этого района было не легче от сознания
того, что преобладающие ветры дуют над городом в направлении, исключающем
взлеты реактивных лайнеров над центром города. Разумеется, рано или поздно
потребуются в данном случае кардинальные меры, чтобы удобство для
меньшинства не доставляло неудобств большинству, но в Стокгольме же
столкнулся я еще с одним ужасным шумовым загрязнением, которое познакомило
меня с местным, довольно парадоксальным пониманием демократии.
 
   Однажды ночью я вскочил от громоподобного моторного рева на улице, по
сравнению с которым самолетный шум над крышей казался гудением шмеля. Уши
заложило, стекла дружно задребезжали, в темноте почудилось, что со стен
сыплется штукатурка. Я выглянул в окно, однако гром на колесах уже катился
в сторону центра, и видны были только удаляющиеся красные огоньки да
мятутциеся лучи сильных прожекторов. Проехали машино-люди, которых в
Швеции называют ревущим раскатным словом - "раггары".
 
   Днем я увидел это дикое стадо на многолюдных улицах. Оно бешено
промчалось мимо, пешеходы и автомобили шарахались от него, а у меня снова,
как ночью, защемило сердце.
   На мощных мотоциклах со специально снятыми глушителями сидели парни в
шкурах и умопомрачительных лохмотьях. Под стать водителям - немытым и
нечесаным, были их спутницы, восседающие на багажниках. Мы с переводчиком
подошли к полицейскому. Молодой розовый парень, улыбаясь, выслушал нас.
 
   - Нет, я не имею права остановить их, - сказал он.
   - Но ведь они, проехав среди ночи сквозь город, разбудили добрую сотню
тысяч человек!
   - Да, но закона нет...
   - Проснулись детишки, - не уступал я. - В городе есть, конечно, и
душевнобольные, и люди, внезапно пораженные инфарктом, инсультом, другими
тяжелыми заболеваниями, и для них такой внезапный гром равносилен...
   - Понимаю, понимаю,-перебил переводчика полисмен, улыбаясь все шире. -
Но ведь у нас демократия!
   - Если это демократия, то что тогда?.. - Я готой был употребить
какое-нибудь труднопереводимое слово, но переводчик потянул меня за рукав,
видя, что полицейский совсем заулыбался. Очень веселый попался
полицейский, раньше я что-то таких в Стокгольме не видел.
   Помню, как в первый день пребывания здесь решили мы посмотреть смену
королевского караула. Это красочное музыкальное действо собирает множество
зевак - туристов, мальчишек, просто прохожих горожан. Отряд человек в сто
церемониально, торжественно идет по улицам под бравурную маршевую музыку,
ослепительно блистая латунными инструментами, знаками отличия, расшитыми
мундирами. Несут начищенное оружие, какие-то регалии на шестах, трезубцы не
то лиры с колокольчиками и еще чем-то звенящим. Лица офицеров и солдат
непроницаемо серьезны, и столь же серьезны полицейские на площади перед
королевским дворцом.
 
   И вот неожиданно стал я свидетелем скандального поступка какого-то
прохожего - пожилого, странно дергающегося человека в поношенной одежонке
и в запыленных, растоптанных башмаках. Сдается, что это был либо
непроспавшийся наркоман, либо негоспитализированный шизофреник, а может
быть, и просто' провокатор. Перед выходом церемониального караула на
площадь он вдруг выскочил из толпы и возглавил процессию, шагая в лад
музыке, вскидывая над головой правую руку и визгливо выкрикивая: "Хайль
Гитлер!"
   Лица полисменов оставались столь же неприступно серьезными, прохожие,
казалось, были даже рады потехе, и только когда этот психодиночка отошел в
сторону и, шагая мимо толпы, снова завел свое, раздались возмущенные
голоса. Его окружила группа туристов из ФРГ. Какие-то седые дамы
протестующе кричали "найн!", "демократишен!" и еще что-то, пытались даже
достать оппонента своими легкими зонтиками. А группа молодых волосатых
парней, оживленно жестикулируя, спорила подле, обсуждая, должно быть,
проблему - демократично ли будет намять бока человеку, провозглашающему
чересчур недемократический лозунг? Многие в толпе смеялись над редкой
уличной сценкой, и только полицейские оставались невозмутимо безучастными
к вопиющему нарушению традиции...
 
   Швеция по форме правления - конституционная монархия, в которой власть
короля традиционно ограничена риксдагом. Торжественная смена караульных
постов у королевского дворца - тоже дань традиции, существующей почти во
всех странах, сохранивших до наших дней августейшие, чаще всего номинально
правящие семейства. В последнее время на Западе стало модным презрение ко
всем традициям, в том числе самым древним и вполне, казалось бы,
безобидным. Недавно вот прочел в газете, как группа молодых людей
оскорбляла и оплевывала английских национальных гвардейцев, стоящих на
часах, а одна экзальтированная девица не только сорвала медвежью шапку с
головы недвижимого и ни в чем не повинного караульщика, но и раздавила
своим каблучком палец на его ноге.
 
   Впрочем, замечу, что скандальные эпизоды, нарушавшие самые святые
традиции, случались и в старину. Основателем теперешней династии шведских
монархов был не швед, а француз Жан Батист Жюль Бернадот, он же принц
ронте-Корво, известный наполеоновский маршал и франкмасон. При Наполеоне
выдвигались, несомненно, люди незаурядные, яркие, и Бернадот, как
большинство других полководцев Бонапарта, в начале французской революции
служил в небольшом чине. Смелый, честолюбивый и ловкий француз пришелся
шведам в буквальном смысле ко двору. В 1810 году он был усыновлен
престарелым королем Шве^ции Карлом XIII и по специальному решению риксдага
стал наследником престола. Сделавшись фактическим главой государства и
будучи дальновидным, умным политиком, Бернадот порвал с Наполеоном и
заключил союз с Россией, потом с Англией. После смерти своего приемного
батюшки он несколько десятилетий благополучно просидел на троне под именем
Карла XIV, ни разу не воевал, положив начало знаменитому шведскому
нейтралитету, и дожил почти до середины девятнадцатого века. А когда
приступили к омовению и бальзамированию августейшего тела, шведский двор
был неожиданно эпатирован и с трудом вышел из шокового состояния - на руке
их обожаемого короля оказалась плохо вытравленная татуировка "Смерть
королям!"
 
   ...Вечер у Рольфа Бернера. Этот стокгольмский журналист прям и резок в
оценках, серьезен в подходе к большим вопросам откровенен и последователен
в разговоре, а мне такие люди нравятся. Рольфа волнуют политические,
социальные проблемы. Только что вышла его книга, и он дарит ее мне.
Называется она "Kolchos". что в переводе означает "Колхоз". Рольф жил в
одном из хозяйств Смоленщины, работал и ел с колхозниками, беседовал с
ними, фотографировал их, рылся в колхозном архиве и в подшивках местных
газет. Книга эта об истории, экономике, культуре, о трудностях роста и
достижениях рядового нашего колхоза, о его людях и проблемах.
   Рольф считает, что коллективизация была исторически неизбежной,
единственным для нас способом покончить с массовой бедностью, отсталостью
в земледелии, чересполосицей, все время подчеркивает роль колхозного строя
в судьбах страны и людей.

   - Без него было бы куда трудней справиться с Гитлером, - говорит он. -
И какой бы был это сейчас колхоз, если б он не потерял в войну сто
шестьдесят мужчин!
   Живет Рольф Бернер в стокгольмском пригороде Накке-"ленточном городе",
к которому примыкает большой лес, покрывающий береговые скалы Сальтшена.
   - Идемте, - приглашает хозяин. - Не пожалеете.
   Внизу, у корней могучих стволов, было сумеречно и влажно, как в тайге,
а на вершинах, в лучах закатного солнца, еще пели птицы.
   Надо бы сказать тут о стокгольмских птицах.
   В городе их тьма-тьмущая. И не сизарей, не галок, не воробьев - типично
городских птиц, а самых настоящих лесных пернатых. Вот стайка синиц
обрабатывает кустарник среди шумной улицы, вот вровень ,с моим окном
спиралью поднимается по сосновому стволу поползень, обирая свои старые
захоронки, вот выводок дроздят во главе с хлопотливой мамашей роется в
земле под скамейкой, на которой сидят люди. Летом сорока редка, а в
Стокгольме эти белобокие крикуньи стрекочут повсюду и больше всего любят
посудачить на заборах, покачивая своими черными ромбическими хвостами и
воровато озираясь. А однажды в городском шуме я услышал знакомые глухие
звуки, будто дятел долбил неподатливую сухую древесину.
   Откуда тут дятел, если кругом дома, провода и автобусы? Но это был
действительно он. Вершина одинокой сосны виднелась из-за крыши, и большая
пестрая птица старательно долбила голый, умерший сук. И совсем уж я
подивился, увидев в сумерках, как меж старых вязов вокруг нашего
посольства бесшумно летает сова, 
   Больше всего в Стокгольме, однако, чаек и уток. Ну, чайку-то и ее
манеры все знают.
   Сильные, острокрылые птицы парят и прядают над водой, бросаясь за
куском хлеба или рыбешкой, пронзительно кричат, ссорятся между собой'
из-за всякого пустяка. В Стокгольме чайки чувствуют себя хозяевами -
садятся на фонарные столбы, шныряют меж фонтанных струй, ходят по улицам,
как у нас голуби, даже погуще.
 
   Но самое, пожалуй, поразительное в пернатом населении Стокгольма -
утки. Увидев их в первый раз, я подумал, что это домашние.
   Лежат рядком на газоне, в Двух шагах от них прошмыгивают автомобили,
топают прохожие, а они спят себе, безмятежно запустив головы под крыло. Их
тоже будто бы не замечают: никто не смотрит на них, не пугает, не
фотографирует, и утки лениво поднимаются с места лишь тогда, когда
стрекочущая машинка для стрижки газонов осторожно толкает их в бока.
   По оперению селезня я узнал, что это сизые дикие кряквы, и вспомнил,
как несколько лет назад мировую прессу обошел один стокгольмский снимок -
фоторепортер зафиксировал цепочку уток, невозмутимо и важно переходящих
большую улицу. Не знаю, какой там огонь горел в светофоре, но все движение
остановилось. Дикие утки в Стокгольме кормятся, зимуют, выводят на шхерах
залива и озера потомство. Они не одомашнились, но и дикими их уже едва ли
можно называть. Ручными тоже, потому что никто не пытается их взять в
руки. Скорее, это особые городские птицы, которым нет никакого дела до
того, что рядом живут торопливые бескрылые существа со всеми их шумными
машинами...
 
   С Рольфом Бернером мы шли старым, имеющим вполне "дикий" вид лесом. Вот
огромный, загораживающий полнеба вяз с табличкой, прикрепленной почему-то,
правда, не рядом к столбику, а прямо к стволу. Под тремя коронами значится
"Natur minne", то есть "памятник природы". В обхвате этот гигант 425
сантиметров, высота и возраст не указаны.
 
   - Как не понять тех, кто вел "вязовую войну"? - говорит Рольф, обходя
вяз вокруг. - Мы, шведы, любим свои вязы за то, что это единственные
свидетели жизни наших прадедов. Какая демонстрация мощи природы!
   Кроме того, в "вязовой войне" была одержана моральная победа - народ,
который всегда прав, настоял на своем... Пошли? Идемте, не пожалеете...
 
   Мы вышли на берег Нюккельвикена - Ключевого залива. Рольф ревностно
заявил, что под Стокгольмом другого такого фиорда нет, замолчал, не мешая
мне, и я это оценил. Залив прихотливо, изломисто врезался в берег.
   Отвесные, рваные скалы картинно отражались в глубокой черной воде, над
ними цвел ярой зеленью хвойный лес, подсвеченный последними лучами
невидимого солнца, и золотая пыльца тихо точила с вершин. Вода, скалы,
лес, закатный солнечный свет и густые тени создавали сказочную гармонию
первородных красок. Почудилось, что вот-вот в заливе появиться ладья
богатого гостя*" Садко, а из-под лесной сени выйдут на камни викинги в
железных своих доспехах...
 
   Поверху скалы были сглажены ледником, они струили тепло, а снизу текла
по расщелинам свежая прохлада. Наступала белая ночь.
   И без того мягкие краски пригашиваются, размываются. Огни Стокгольма
мерцают далеко, призрачно, словно удаляясь или собираясь погаснуть. Тишина,
только вдали на шхерах и в завораживающем глаз смутном просторе едва
уловимо кричат чайки.
 
   - Т-сс! - услышал я и вздрогнул, дождавшись все же сказки. Неподалеку
от берега, на недвижной глади залива, вдруг обозначился лебедь. За ним
беззвучно и очень-очень медленно явились еще три царственные птицы.
   Горделивые головы на изящно изогнутых шеях, белоснежные, словно ватные,
крылья, зеркальное отражение птиц в темной воде - истинное чудо жизни!
Нет, люди раньше понимали и ценили красоту природы не меньше нас - недаром
у многих народов убийство лебедя издревле считается тяжким грехом.
Накануне я видел в городе лебедя, постоянно живущего у многолюдной
набережной, и вдоволь посмеялся над ним. Какая-то старая женщина кормила
кухонными остатками уток, они топтали ей ноги, всполошенно крякали, рвали
друг у друга пищу, глаза их блестели от жадности. А лебедь вежливо подошел
сбоку, взял женщину клювом за плечо и осторожно потянул в сторону: мол, вы
понимаете, что мне недостойно отбирать у этих уток еду или вступать с ними
в полемику, но неужели вы-то не видите, что я пришел?..
 
   Лебеди растворились, как мираж, в прозрачном тумане, а мы с Рольфом
пошли назад, переступая через больших черных слизняков, выползших с
темнотой на тропу. Темно было только здесь, внизу, а в проемах брезжил
неверный полусвет. Мы вышли на большую поляну, от которой отслаивался
легкий туман.
   Вдруг по опушке леса мгновенно проскочило легкое, грациозное животное.
 
   - Косуля?!
   - Косуля, - подтвердил Рольф.
   - Никогда бы не подумал, что в пригороде такого большого города могут
бегать косули.
   - А меня, между прочим, - возразил Рольф, - просто потрясло, что у вас
везде бродят лоси. Такие красавцы!.. И вы, кстати, заметили, как испоганен
Ключевой залив?
 
   Конечно, я видел, что в самом красивом месте фиорда гниет большая
сплотка древесины, только не стал говорить об этом, чтоб не испортить
впечатления. Гирлянда "сигар", скрепленная ржавым такелажем, набухла и
притонула, бревна были не окорены.
 
   - С осени лежит,-сказал Рольф.-Залив изуродовала, настроение тысячам
людей испортила.
 
   - Конечно, это непорядок, - подтвердил я, хотя мне хотелось выразиться
покрепче, потому что сплотка "сигар" в этом сказочном месте - не только
зрительное загрязнение.
   Разлагается древесная кора, гноит воду, отравляет рыбу, дубильные
вещества разрушают икринки, и ни один малек этим летом тут не 
   выведется. Давно надо бы узнать, что за компания так набезобразничала,
дать снимок в газету с соответствующей подписью или плакат укрепить на
бревнах. Но тысячам людей, отдыхающим здесь, видать, некогда, а общества
охраны природы в Швеции нет. Я сказал, однако:
 
   - Но у вас даже в центре Стокгольма ловят рыбу прямо с моста.
   - Это какой-то особый обожатель поплавка, - возразил Рольф. - Рыбу его
есть нельзя.
   - Почему?
   - Ртуть. Проблема, неизвестная у вас.
   Верно, это большое счастье для москвичей и жителей других наших больших
городов, что они незнакомы с ртутным загрязнением воды, хотя до полной
чистоты протекающих через города рек у нас еще довольно далеко. И как не
радоваться, что буквально в последний год появились над умершей было
Москвой-рекой рыболовы! Стоят себе под стенами Кремля и дергают плотву. В
некоторых местах дно этой реки за прошедшие времена покрылось слоями грязи
многометровой толщины. Сейчас грязь отсасывается, дно устилается свежим
песочком, и рыбешка сразу же оценила заботу людей - начала заплывать в
город...
 
   Мы заговорили с Рольфом о двойственном воздействии на человека
технического прогресса, о том, что практически на каждом шагу сейчас можно
встретить болезненные противоречия в использовании окружающей среды. Вот
несколько лет назад через окрестности Ключевого залива прошла шоссейная
дорога. Сократила какие-то расстояния, сберегает людям время и средства -
меньше требуется горючего и смазки, дольше служат машины. Все эти выгоды
можно подсчитать на канцелярских счетах. Но та же дорога привела в
первозданную природу стада ревущих транзитных грузовиков, извергающих
едкую отраву, сушит воздух асфальтом и каменными разломами, а главное,
уничтожила в этом прекрасном лесном уголке единственную речку, в которой
веками журчала прозрачная пресная вода. Дорога перерезала своим полотном и
кюветами водосборные склоны, нарушила природную фильтрацию грунтовых вод,
ручей умер. На каких электронных машинах можно теперь подсчитать урон,
нанесенный почве, растениям, животным, то есть природной среде, и в конце
концов людям, которые тысячами гуляют здесь, купаются, загорают, ловят
рыбу, ходят на лыжах?
   И мне вдруг вспомнилось, что великий Данте при всей его могучей
фантазии не мог представить себе рай иначе, как в виде леса с бегущим
сквозь него ручьем... Мое знакомство со страной только начиналось, и я не
знал еще, что скоро увижу куда более огорчительные вещи, связанные с
обеднением природы Швеции, с социальными, почти тупиковыми проблемами ее.
 
   Многоэтажные дома, в одном из которых живет Рольф Бернер, подступили к
самому лесу. От Ключевого залива мы дошли сюда минут за пятнадцать, и я
все оглядывался назад, вспоминая вяз-великан, гладь извилистого фиорда,
камни, простор, лебедей и косулю. А тут, рядом со всем зтим, такие же
дома, как у нас в Кунцеве или Хорошево-Мневниках.
 
   - Растет Стокгольм, - осторожно сказал я.
   - Нет, - понял Рольф. - Эти дома последние. Решено прекратить
застройку, лес и залив не трогать.
   - Но городу куда-то надо расширяться...
   - Если начнут тут дальше строить,- сказал Рольф, - я уйду в партизаны.
   И даже не улыбнулся. Мне было полезно это знакомство и приятно, потому
что Рольф - коммунист, и я мог в разговоре употреблять привычное обращение
"товарищ".


                          2. ДЬЯВОЛУ МНОГО РАБОТЫ
 
   Гётеборг - портовый, рабочий город. Серые, плоские, сглаженные ледником
скалы окрест, здания блеклых оттенков. И зеленое убранство поскромней
стокгольмского; ни -птиц нет, ни белок на улицах, и даже вывески построже
и попроще. Рожденный морем и для моря Гётеборг несет на себе печать его
суровой северной простоты, и городские монументы подчеркивают деловые,
серьезные отношения города и моря. На центральной площади возвышается в
струях фонтана гордость Гётеборга - "Посейдон" знаменитого Карла Миллеса.
Это не традиционный бородач с трезубцем, а молодой обнаженный северянин,
простой и понятный бог. с мускулами, затвердевшими на веслах. Он стоит в
живой, динамичной позе, будто только что вынырнул из воды; в одной руке -
раковина, в другой - лосось. Вот посреди улицы еще одна "морская"
скульптура - разновысокие бетонные столбы, плотно и со вкусом
сгруппированные, символизирующие мачты затонувшего парусника. Вот с
высокого постамента-колонны рвется в сторону моря, навстречу подплывающим
кораблям, бронзовая женщина, прижимая к груди ребенка. Ее волосы, косынку
и старомодное платье треплет сильный встречный ветер - жена моряка...
 
   Вокруг города толпятся баки нефтехранилищ, на высоких трубах пылают
газовые факелы. Крупнейший порт Скандинавии потребляет много нефти,
продуктов ее переработки. Интересен новый бетонный мост через Гёта-Эльв,
длинный, чуть ли не в версту, какой-то воздушный весь, даже хрупкий с виду.
Под высоченными пролетами могут проходить океанские суда с
одиннадцатиметровой осадкой. И еще одна новинка в Гётеборге - городская
библиотека, о которой надо хотя бы коротко рассказать, потому что на всю
Швецию, а может быть, и на весь свет она единственная в своем роде. Шесть
высоких и очень светлых этажей. В просторном помещении каждого этажа
собраны книги по отраслям знаний. Есть, конечно, поэтажные каталоги и целый
библиографический отдел, но полки доступны каждому читателю, копайся в
книгах хоть весь день. Тут же на этажах столики и кресла - читай,
конспектируй, диктуй на портативный магнитофон. Это очень удобно, что вся
библиотека превращена в читальный зал, но меня покорило другое:
гстеборгская библиотека - своеобразный культурный и просветительный центр,
ведущий силами штатных сотрудников и общественности огромную работу с
читателями. Есть небольшой кинозал, работают лектории, постоянно действуют
группы, обслуживающие инвалидов, незрячих, есть обширная фонотека - ты
можешь заказать пластинку, удалиться в специальную комнату, надеть наушники
и, не мешая соседям, послушать Грига, Шопена, Сибелиуса, Чайковского,
любимых певцов и поэтов. В зале периодики можно прочитать самые популярные
издания мира, в том числе советские газеты и журналы.
   Библиотека с помощью современной связи может моментально получить
справку из любого книгохранилища страны. Благодать!
 
   Основное в рисунке города - порт. На двенадцать километров по обеим
сторонам Гёта-Эльв тянутся причалы и пакгаузы, над которыми возвышаются
ажурные стрелы портовых кранов, доки и верфи.
 
   Сильное впечатление произвели на меня предприятия "Гётаверкен". Большой
морской корабль даже издалека, на воде, поражает своими размерами и
красотой, а тут он на суше, рядом с тобою, обнаженный до самого днища, -
вздымается немыслимой горой организованного металла, завораживает
плавностью линий, симметричностью корпуса, его стройностью и стремительной
мощью. Стоишь под килем или кормой строящегося гиганта, смотришь на
уходящие в голубую высь плавные и четкие контуры судового корпуса и
поневоле спрашиваешь себя - полно, да люди ли это сделали?
 
   Кораблестроители создают самые большие на земле движущиеся устройства,
и я с удивлением и почтением рассматривал детали этих устройств. Вот
посреди цеха лежит новый, изготовленный из специальной стали корабельный
винт в пятьдесят тонн весом и стоимостью в полмиллиона крон. Он дорог
работой, затраченной на него, каждая лопасть точно профилирована по сложным
пространственным кривым в соответствии с законами и формулами гидродинамики
и механики, до блеска отполирована и взята в предохранительную оплетку. Вот
листы, вышедшие из-под дробеструйных установок. Поступают они сюда ржавые,
невидные, а выходят ослепительно серебристыми, словно покрытыми миллионами
мерцающих на свету росных капелек. Толщина листа три с половиной
сантиметра, вес десять тонн. Мощные электромагниты подхватывают их и
направляют на гибочные прессы. Вот гигантские токарные, строгальные и
фрезерные агрегаты, на которых можно обрабатывать детали с габаритами
пятнадцать на четыре метра. А вот циклопические ворота сборочного цеха. Эта
зашторивающаяся уплотнительная система состоит из множества подъемных,
выдвижных и складывающихся дверей и закрывает просвет в тысячу квадратных
метров. Весит система пятьсот тонн и приводится в действие двумя десятками
электродвигателей. Но зачем для такой простой, казалось бы, цели нужно
столь дорогое и сложное устройство?..
 
   "Гётаверкен" уже более ста двадцати пяти лет строит корабли для
шведского и не только шведского флота. Специалисты предприятия с гордостью
рассказывают, что еще до революции верфь получила особый заказ России на
океанский танкер и с честью выполнила его, впервые установив на
специализированном судне значительной по тем временам грузоподъемности
дизельный двигатель. Сейчас концерн "Гётаверкен", имеющий годовой оборот в
миллиард крон, держит три верфи. Мне удалось побывать на двух из них, и
обе показались настолько интересными, что я хотя бы коротко расскажу о
каждой, чтобы на этих примерах лишний раз удостоверить, какой шведы
мастеровой и башковитый народ.
 
   Верфь - это такие просторные цеха, что в них могут разгоняться ветры,
это громады движущегося и неподвижного металла, это синие, режущие глаз
сполохи электросварки повсюду, гулкая дробь пневматических молотков,
стойкий запах красителей и масел. Собственно, в самом Гётеборге стоит
старая верфь концерна-"Гётеборгсварвет". Она специализируется на ремонте
кораблей, изготовлении дизельных двигателей, паровых котлов и прочих
судовых устройств, а также принимает заказы на современные гигантские
котлы для варки целлюлозы, Вековой опыт гётеборгских корабелов, их чуткость
к технической новизне создали здешним инженерам и рабочим добрую репутацию
по всему свету. Они берут скоростью, качеством работ, скрупулезной
точностью в исполнении договоров, и немало судовладельцев даже других
континентов считают выгодным перегонять сюда и подновлять здесь свои
корабли. Несколько лет назад на реке Миссисипи сильно пострадал от пожара
танкер "Бохема", он был на буксире проведен через Атлантический океан на
гётеборгскую верфь и быстро восстановлен. Ежегодно в трех плавучих доках
верфи окрашиваются в подводной части примерно полтораста судов дедвейтом до
пятидесяти тысяч тонн. Интересно, что почти треть своей ремонтной программы
верфь выполняет на судах Советского Союза и Германской Демократической
Республики.
 
   "Гётеборгсварвет" оперативно приспосабливается к новым потребностям
морского судоходства. Верфь научилась великолепно перестраивать грузовые
корабли для новых специальных грузов - удобрений, химикатов, сжиженного
газа, значительно увеличивать грузоподъемность судов. Недавно был выполнен
большой, интересный заказ - перестроены для насыпных грузов шесть больших
кораблей, причем корпуса их резали надвое и вваривали новую середину, что
на три тысячи тонн увеличивало грузоподъемность. Тщательная подготовка к
этой массовой пластической операции, предварительное придумывание
мельчайших деталей позволили провести ее в очень сжатые сроки - каждое
судно находилось в доке всего девятнадцать дней. В итоге флот заказчика
как бы получил новое, седьмое судно, способное перевозить восемнадцать
тысяч тонн сыпучего товара...
 
   Гёта-Эльв давно уже сдерживала развитие верфи. Размеры морских кораблей
год от года росли, и река не могла пропускать в доки суда большой
грузоподъемности. И вот я на новой верфи в Арендале, что недавно построена
за городом, на скалистом берегу пролива Каттегат. Это в высшей степени
современное предприятие, спроектированное замечательным шведским инженером
Нильсом Свенссоном, строит огромные морские корабли по совершенно новой
технологии. Схема ее на первый взгляд чрезвычайно проста, но в ней
заложено несколько свежих технических идей. Во-первых, реализована идея
громадного судостроительного конвейера. Во-вторых, листы обшивки и
профильный металл обрабатываются на различных стадиях при одинаковой
температуре - это обеспечивает особую точность при резке и раскрое
исходного материала, при сборке его и сварке. В-третьих, секции корпуса
собираются из листов, которые остаются совершенно чистыми на протяжении
всего процесса - от дробеструйных аппаратов в начале его до краскопультов в
конце. Исключен также механический захват листа на всем его
многокилометровом пути - эту работу делают электромагниты. И  наконец,
самое главное-корабли строятся в закрытых помещениях, что открывает
исключительные возможности для повышения качества и производительности
труда, улучшения его условий.
 
   Нет, конечно, не весь корабль строится под крышей. Трудно себе
представить крытый док, в котором бы собирался гигант в двести пятьдесят
тысяч тонн водоизмещением. Сначала строится кормовая секция. Закончив на
ней основной цикл работ, кораблестроители выталкивают ее мощными
гидравлическими домкратами наружу и приступают к монтажу второй секции,
постепенно начиняя оборудованием первую. А те сложные ворота, о которых я
уже упоминал, надежно обжимая корпус, изолируют цех от ветров и морозов.
Судно быстро растет в длину, и перед затоплением дока оно оказывается под
открытым небом в законченном виде. Приходят в движение все двадцать
привратных двигателей: двери, уплотнйтельные прокладки, шторы и заслонки
закрываются, а в цехе мостовые краны уже опускают на стапели первую секцию
кормового днища для нового судна.
 
   Телевизионные и электронные контрольные посты проверяют и автоматически
регулируют положение и продвижение каждой детали будущего корабля.
Цифровой шифр, который получает в самом начале конвейера ржаво-коричневый
лист, определяет всю его будущность - дробеструйная установка
автоматически регулируется на толщину и площадь листа, далее маркировка
скажет людям и станкам, каким он подвергнется трансформациям, каким путем
пойдет к сборке, где и когда займет свое место в сложной стальной
конструкции. Из центрального пульта управления производственным процессом,
где горит множество лампочек и циферблатов, можно в секунду узнать все о
верфи и каждом ее уголке, к услугам операторов и руководителей телевизоры,
телефоны, радио.
 
   Да, конечно, наше время и "скоростное", и "космическое", и "атомное",
но ходил я по "Арендальсварвет" и думал о том, что в основе всех
научно-технических новшеств лежит все же современная технология в ее
постоянной динамике. Отстанешь в ней - отстанешь и в скорости, и в
космических исследованиях, и в атомной технике...
 
   - Следовало бы добавить, однако, что модернизация кораблестроительного
дела, осуществленная в Арендале, была предпринята, конечно, не ради погони
за "космическим веком", а ради матушки-прибыли. Владельцы верфи
постарались, особенно в первые годы, выжать максимум из нового оборудования
и новой технологии. И если бы только из них1 Каждый день рабочие тратили на
поездку сюда и обратно много времени, а зарплата оставалась такой же, как
на старой верфи. В Арендале она не изменилась даже тогда, когда в ремонтных
доках Гётеборга ее вынуждены были поднять. И поневоле задумается
арендальский электросварщик, слесарь-сборщик, маляр или водитель листовоза,
.в чью тарелку пошел приварок от повышения темпа и производительности его
труда...
   Гётеборгские прохожие выглядят по-иному, чем в Стокгольме. Ну, дети и
старики везде примерно одинаковы, а молодежь разнится, да еще как! Вот
ведь совсем, кажется, недавно основное разнообразие в расхожее мужское
одеяние вносил галстук. И, помнится, каким ретроградством показалось мне
требование устроителей Каннского кинофестиваля всем являться с бабочкой на
шее не только на приемы, пресс-конференции, но даже на просмотры. Должен
сознаться, что мода всегда как-то проходила мимо меня и я ей сроду не
следовал - сначала носил обноски, в войну и сразу после войны было не до
нее, потом стало некогда, а сейчас безразлично и за шустрой молодежью уже
не угонишься.
 
   Может, именно поэтому я равнодушно смотрел на юных стокгольмцев, хоть
чем-то желающих во что бы то ни стало выделиться из пестрой толпы. Вместо
галстуков можно увидеть не только яркие платки с пышными бантами или,
скажем, тяжелые медальоны, какие-то статуэтки, кресты и черепа на цепях, но
и... кружева. На рубашках-лозунги, портреты обожаемых личностей, пляжные
виды и еще черт те что. На одной из площадей Стокгольма увидел я однажды
бородатого продавца каких-то газеток, на котором не было ничего совершенно,
кроме грубого мешка на.узластой веревке.
   Или вот идет по центру города босоногая группа парней и девчат. Модно?
Допускаю, но определенно можно сказать, что это и неудобно, и некрасиво, и
негигиенично, и небезопасно - жжет горячий асфальт, мелькают черные
ступни, топающие по плевкам и окуркам, а в спешке, на переходах, и без
пальцев запросто останешься.
 
   Видел я в Стокгольме и другие странные проявления "настроений
современной молодежи", слушал заумные объяснения этих отклонений от
общепринятых норм, национальных традиций и обыкновенных человеческих
правил (это-де нацелено против "буржуазной морали", "унификации жизни",
выражает "бессилие человека в мире" и т. п.), и все время напрашивался
простой вывод, подытоживающий общее впечатление от выступлений
гориллоподобных трясунов и крикунов на концертах, назойливой рекламы
предельного бесстыдства и всей сопутствующей скандальной ерунды: ваньку
валяют. Правда, не покидало ощущение, что существует невидимый некто,
держащий под неусыпным контролем состояние и настроение молодых людей, не
скупящийся на большие расходы по аренде огромных помещений и громоздкую
механизацию музыки, спекулирующий на моде и неопытности юных, на эротике"
политике, экзотике, на всем, что можно вообразить, - лишь бы расходились
миллионы пластинок и открыток, посещались сексуальные фильмы и
отвратительные "живые картинки", и лишь бы молодежь валяла ваньку. Только
вот конца этому направленному безумию не видно. Ну, вот американские
студенты начали толпами сигать по улицам нагишом, а дальшето что?
 
   Вообще-то человек может одеваться или, скажем, танцевать, как ему
заблагорассудится, но, подобно всякому человеческому деянию, мода, мне
кажется, должна все же руководствоваться чувством меры и здравым смыслом.
   Борода, например, даже самая импозантная,- очень непрактичное украшение
для парня, работающего в забое или, скажем, на паровозе, а пышная шевелюра
вообще опасна для станочника, например, или монтажника.
 
   Впрочем, я не удивлюсь уже, если вместо длинноволосых появятся на
улицах бритые наголо модники, а на смену узеньким, в обтяжку, брючкам или
непомерно расклешенным, с бахромой понизу "техасам" придут забытые галифе
с кожаными или, скорее, синтетическими леями на коленках и сзади. Худо
только, что мода на ту или иную прическу, одежду, мебель, музыку, стихи,
словечки, манеры способна не только внешне нивелировать людей, желающих с
помощью всего этого выделиться и прослыть современными, но и вызвать моду
в восприятии жизни, исподврль освободить их от необходимости
самостоятельно чувствовать и думать...
 
   И как приятно было видеть на улицах Гётеборга юношей и девушек, которых
словно совсем не касалась зыбкая мода - ни в одежде, ни в стиле поведения.
Крепкие, подтянутые, стройные, с энергичной походкой, они как бы говорят
всем своим видом, что есть у них дела поважней моды. Кто они - студенты,
портовые рабочие, клерки, спортсмены? Нет, не спортсмены- слишком их
много, чтобы быть всем профессиональными спортсменами. Однако вполне
возможно, что все они занимаются спортом - плаваньем, теннисом, хоккеем и,
конечно, спортивной гимнастикой, которая именно в Швеции полвека назад
обрела современный вид, где были изобретены "шведская стенка", "бум",
"конь" и другие гимнастические снаряды.
 
   В этой стране спортом занимаются миллионы с детства до старости. Думаю,
что увлечение спортом объясняет один любопытный факт шведского быта.. Мне
могут не поверить, но это правда истинная - за все мое пребывание в
Швеции, во всех больших и маленьких ее городах, которые довелось посетить,
я не увидел ни одной полной женщины. Шведки строго следят за собой,
сызмальства приучаются к ежедневной гимнастике, ходьбе, велосипеду,
стараются не увлекаться мучным и сладким, сторицей вознаграждая себя
завидным здоровьем, сложением, бодростью, продлением молодости и
долголетием - среднестатистическая шведка живет дольше всех других женщин
мира: ни много ни мало, а 77,41 года. Когда я рассказал обо всем этом одной
моей московской знакомой, она повела плечом и произнесла: "Ну и что ж?.."
 
   О шведском хоккее следовало бы сказать хотя два слова, только попал я
не в сезон. Много лет я болею за шведов на чемпионатах мира по хоккею. Ну,
советская сборная, естественно, должна, побеждать, это уж
извините-подвиньтесь, однако шведские хоккеисты давно и прочно завоевали
мои симпатии, независимо от того, проигрывают они или выигрывают на
очередном чемпионате и дружеских встречах. Мне нравится бойцовский
импровизационный стиль игры сборной команды Швеции, упрямство, точнее
упорство, с каким шведы ведут поединок, нравится, как они сдержанно
радуются победе и не распускают нюни при поражении, как не раз
по-спортивному благородно бились они даже тогда, когда счет шайб уже не
мог повлиять на цвет призовых медалей. Очень жаль, что я не увидел этих
ледовых рыцарей в их доме, хотя бы на тренировке...
 
   И все же одно "хоккейное" впечатление я вывез из Гётеборга.
 
   В тот жаркий день ветры пригнали с Северного моря темные тучи, по
завязку наполненные водой. Над побережьем их рвало в клочья, теплый,
парной дождь лил непрерывно, в автобусе было душно. Гид, который только
что появился среди нас, предложил посмотреть город, пообещав показать
"самое новое место в Гётеборге, самое интересное". Нельзя сказать, чтобы
он нас очень заинтриговал - по городу мы уже ездили, но делать было все
равно нечего, и пришлось согласиться. Гид был средних лет, по происхождению
финн, русский знал слабо, но говорил охотно и много, не делая никакого
выбора из того, что мелькало перед глазами сквозь дождевую завесу.
 
   - На правой стороне монумент. Это - Карл Девятый. Он строил первый
город, а его уничтожили норвеги... Это большой торговый - как то? - сентр.
Это почта, где можно вести разговор со всем миром. Меня просили спортивные
люди Гётеборга, и я звонил в Москву Анатолю Фироову. Он родился для
хоккея. Анатоль был дома, тренировки каждый день, и не может приехать на
открывание наш стадион...
 
   Я включил диктофон.
 
   - Это библиотека, тоже популярный место... А это главный монумент
Гётеборга - такой бог моря, Миллес делал. В одной руке рыба, в другой дом
рака... Есть еще несколько девчонок, тоже Миллес делал. Это лабораториум.
Этот монумент на площади - мужчина, забыл фамилию. Кругом растет - как то?
- картофель. Он первый привез в Швецию картофель... А этот монумент -
симболь мирной работы - как то? - хозяйского сельства, торговодства... Это
кино. Там показывали шайбы Анатоля Фирсова. Пушка!..
 
   Экскурсионная поездка становилась интересной. А гид с упоением
продолжал:
   - Это дома. Колонны железные, их надо красить каждый год... Этот
монумент - большой, большой поэт, фамилию не знаю... Это старый каналь.
Тут другие канальи... Это порт начинается. Вот большой пароход, он ломает
лед, стоит на ремонте, называется "Москва", русский... Я в Москве не был,
но видел много передач... В русской команде передача - как то? - шайба
прилипает. Тройка Фирсова может все. Русская команда - это мобиль и
динамо...
   И вот автобус подъехал к громадному железобетонному сооружению - новому
крытому стадиону "Скандинавия".
   - Это - главный! - торжественно сказал гид, приглашая нас к выходу из
автобуса.
 
   Накрывшись от дождя газетами, мы побежали к стадиону. Гид скакал
впереди без плаща и шляпы, весь вымок. Широкие двери, коридор - и вот
освежающая прохлада, гулкий простор большого помещения, сухие удары
клюшек, звонкие азартные" крики юных хоккеистов, гоняющих по льду шайбу.
   - То он, - гордо сказал гид, показывая глазами на поле. - Смотрите...
   - Что? - не понял я. - Кто?
   - Номер одиннадцать.
   - Так что? - поинтересовался я, наблюдая, как на пятачке бешено
крутится с клюшкой в руке парнишка лет пятнадцати.
   - Сын,- сказал гид.

   Вся правобережная часть города занята промышленными предприятиями, в
том числе заводами "Вольво", главного автомобильного концерна Швеции с
годовым оборотом в шесть миллиардов крон. За прошлый год он выпустил
больше . двухсот тысяч легковых автомашин, пятнадцать тысяч грузовиков и
полторы тысячи автобусов, отправив на экспорт семьдесят процентов
продукции. На автозаводах- я бывал, и сейчас меня интересовал лишь один
вопрос: как специалисты "Вольво" собираются бороться с выхлопными газами,
потому что проблема "автомобиль и город" осложняется во всем мире,
угрожающе назревает. Каждый усредненный автомобиль выбрасывает за год
около семи центнеров окиси углерода, центнер углеводородов, тридцать пять
килограммов окиси азота - почти тонну летучей отравы, а по дорогам планеты
движется сейчас более двухсот пятидесяти миллионов автомашин, замещая,
вытесняя своими выхлопными газами огромные объемы кислорода в самом
нижнем, нужном для дыхания людей слое атмосферы. А Швеция, кстати, по
автомобилизации обогнала все страны Западной Европы - автомашина здесь
приходится в среднем на 3,1 человека...
 
   Нет, "Вольво" не собирается переходить на электромобили, даже опытов в
этом направлении не ведет. Но работы по снижению токсичности выхлопных
газов начаты. Специалисты концерна предлагают устройства, снижающие
отравляющую силу продуктов сгорания бензина, ввести в конструкцию серийных
машин, чтобы не оказаться вдруг неконкурентноспособными на мировом рынке.
Подробностей пока нет, однако из общих объяснений можно понять, что по
пути из бака к двигателю в бензин будут впрыскиваться специальные
присадки, а по пути газов от двигателя к выхлопу их станут обезвреживать
особые катализаторы. Дело хорошее, поживем - увидим...
 
   Конвейер "Вольво" отнюдь не самый современный: в нескольких местах я
видел "каталей" - рабочих, вручную перемещающих на подвесных рельсах
корпуса машин с одной поточной линии на другую. А работа зДесь и без того
тяжелая -- лязг и грохот, изнурительно высокий темп, вибрация, пыль,
запахи синтетических красителей. Это тоже, между прочим, окружающая
среда, и популярное выражение "защита окружающей среды" к данному случаю
неприменимо, звучит двусмысленно; правильней было бы говорить, конечно, об
улучшении среды, условий труда на рабочем месте.
   Шведы, поняв, что к чему, паллиативно приспособились к этой среде -
попросту не идут работать на конвейеры "Вольво". Более половины рабочих
завода - наемные финны, итальянцы, югославы, турки. Соглашаясь трудиться в
такой среде, иностранные, рабочие постоянно ощущают здесь свою общественную
второ сортность. Кроме того, возвращаясь по истечении контракта на родину,
они оставляют в шведских фондах вычеты - налоги, страховки, больничные и
иные взносы, составляющие до половины номинальной зарплаты.
 
   Представители администрации завода, можно сказать, с гордостью
сообщают, что последняя забастовка была у них пять лет назад, но я услышал
тут одно интересное выражение: на "Вольво", дескать, дисциплина жестче!
чем в финской армии. О дисциплине на заводе или в какой-нибудь армии
ничего не могу сказать, однако думаю, такого рода сравнение на пустом
месте не возникает. Так что чужеземные рабочие вдвойне и.втройне выгодны:
они бесправны, неорганизованны и приехали сюда получать то, что дадут за
их труд, а не бастовать; они даже поговорить друг с другом не могут -
разноязычны...
 
   И еще одно наблюдение, связанное с "Вольво". Проехав на тележке вдоль
всего конвейера, увидев сотни сосредоточенных, неулыбчивых молодых лиц, я
сказал работнику отдела кадров завода господину Ульссону:
   - Ни одного пожилого человека я почемуто не встретил.
   - Да, у нас предприятие молодежное. Вы не найдете на конвейере даже
человека средних лет, 
   - А возраст большинства?
   - Двадцать пять, двадцать семь. В принципе не старше тридцати.
   - В принципе? Почему?
   - Тяжело,
   Осматривал я потом барьерные испытательные стенды, на которых с помощью
катапульты имитируется удар легковушки о препятствие, климатические
камеры, в которых для машины создается тропическая жара и арктический
холод, экспериментальную "безопасную" машину с телекамерой на багажнике и
мгновенно надувающимися сиденьями, ознакомился с огромным новым
техническо-рекламным центром, который обошелся в двести двадцать миллионов
крон, а сам все время думал о конвейере и так называемой рабочей среде.
Ведь охрана природы и защита среды - не ради среды или природы, а ради
людей, и, по сути, говоря об охране и защите чего бы то ни было, мы должны
иметь в виду охрану и защиту человека. Господин Ульссон рассказал, что
рабочие конвейера недовольны условиями труда, жа"
   луются на однообразие операций, на заболевания нервной системы. Сейчас
завод проводит производственный опыт: на конвейере организуются б^игады^
члены которых будут постоянно переходить с одной операции на другую и
собирать целые узлы, меняя характер, ритм движений.
 
   В южном шведском городе Кальмаре, где скопились значительные трудовые
резервы, вступило в строй предприятие "Вольво", и работа организована там
по новому принципу.
   В чем его новизна? Шведские автомобилестроители первыми в мире
попробовали вообще отказаться от конвейера в теперешнем его виде.
   Не стало неостановимой изнуряющей поточной линии - ее заменят
самодвижущиеся платформы, на каждой из которых большая бригада собирает
определенные узлы дорогих фешенебельных лимузинов. Завод функционирует с
помощью самых современных систем организации и управления производством,
счетных машин, безошибочных электронных постов наблюдения и контроля. Что
ж, в добрый час, только на примере "Арендальсварвет" видно, что никакая
техническая сверхновизна, никакие внешние формы улучшения производственных
условий не могут застраховать рабочего от новых и новых способов изымания
у него заработанных им денег. И еще думаю: если мы включаем в понятие
"окружающая среда" среду рабочего места, то, наверное, должны входить в нее
какой-то частью и условия среды социальной...
 
   По пути в Кируну пересекли Северный Полярный круг. Для здешних
пассажиров это столь привычно, что стюардесса не захотела, видно, говорить
банальностей и промолчала.
 
   Так вот он, "сейф Швеции", ее главное железорудное месторождение,
сырьевая основа знаменитой шведской стали, из которой многие десятилетия
делаются бритвенные лезвия отменного качества, прекрасный металлорежущий
инструмент, сепараторы и шарикоподшипники.
   Во многих странах Европы шведский металл издавна шел на паровозы и
пароходы, на тракторы, станки и - не хотелось бы вспоминать, да само
вспоминается - на снаряды и танки, Мы помним, кстати, что в конце войны
Шведский комитет помощи ленинградским детям передал нам медикаменты и
препараты, потом на шведские средства было приобретено для наших
госпиталей и поликлиник хирургическое оборудование, мы помним, что
шведский Красный Крест тогда одел, обул и прокормил шестьдесят тысяч наших
военнопленных по пути из Норвегии на Родину. Но невозможно забыть и
другое: каждый третий советский воин, павший в битве с гитлеровскими
ордами, был сражен снарядом, пулей, бомбой или миной, сделанными из
нейтрального шведского металла...
 
 
   Вспомнилось попутно и совсем уж теперь далекое. Швеция придерживалась
нейтралитета и сто лет назад, но любопытно, что в те времена один из ее
граждан, должно быть, основательнее, чем любой другой человек на земле,
придал тогдашним войнам вполне современный вид. Этот шведский инженер и
ученый смолоду интересовался бурными химическими реакциями, взрывчатыми
веществами, в частности и особенно - техническим применением свойств
нитроглицерина. Смешав его с кизельгутом, он первым в мире получил динамит
и еще в 1867 году взял на него патент. Конечно, шведская взрывчатка
применялась при скальных и дорожных работах, однако и военные всех стран
не обошли своим вниманием столь интересную находку. С невероятной
быстротой в разных странах Европы начали возникать заводы, производящие
взрывчатые вещества на нитроглицериновой основе. Значительная часть их
принадлежала шведскому изобретателю.
   ставшему предприимчивым дельцом. И число фабрик смерти росло по мере
появления новинок-капсюлей из гремучей ртути, .студнеобразного динамита,
баллистита, то есть нитроглицеринового пороха.
 
   Швед этот был, несомненно, одаренным человеком. В Петербурге свободно
говорил порусски, в Лондоне по-английски, в Париже по-французски, немцы,
разговаривая с ним, ошибочно принимали его за соотечественника. За свои
заслуги в химической науке он был избран членом Шведской академии наук и
Лондонского Королевского общества. Основав предприятия практически во всех
развитых для тех времен странах, сделался одним из самых богатых
европейских капиталистов. Он владел почти сотней заводов и фабрик,
обширными поместьями в Швеции, Франции, Англии, Италии, Швейцарии,
ворохами ценных бумаг, хранящихся в крупнейших банках Европы. А когда в
конце прошлого века он умер, то шведское общество, весь. можно сказать,
просвещенный мир, а особенно родственники усопшего, были потрясены его
завещанием, вызвавшим вскоре целую бурю внутри страны и немалые волнения
за ее пределами.
   И если назвать имя этого человека, то придется несколько продолжить
разговор о нем и его необыкновенном завещании.
 
   Нобель... По какой-то неизвестной мне причине мы неправильно его
именуем, верное ударение для этой шведской фамилии - Нобель.
   Так вот, "Завещание" Нобеля было настолько необычным, что я счел нужным
привести его здесь, чтобы познакомить читателя моих шведских записок с
интереснейшим документом, составленным одним из самых знаменитых шведов.

   "Я, нижеподписавшийся Альфред Бернхард Нобель, после зрелого
размышления настоящим заявляю: ...все мое оставшееся имущество должно быть
вложено моим душеприказчиком в надежные бумаги и будет составлять фонд,
проценты с которого будут ежегодно распределяться в виде премий тем, кто в
течение предшествующего года принес наибольшую пользу человечеству...
 
   Проценты должны быть поделены на пять частей, которые распределятся
следующим образом: одна часть тому, кто сделает наиболее важное открытие
или изобретение в области физики; одна - тому, кто сделает наиболее важное
открытие или усовершенствование в области химии; одна - тому, кто сделает
важное открытие в области физиологии или медицины; 
   одна - тому, кто в области литературы создаст наиболее выдающуюся
работу идеалистической тенденции; и одна - тому, кто внесет наибольший
вклад в дело, способствующее уничтожению или сокращению существующих
армий, поддержке или поощрению мирных конгрессов.
   Премии по физике и химии пусть присуждаются Шведской академией наук; за
физиологические или медицинские работы - Каролинским институтом в
Стокгольме; за литературные работы - Стокгольмской академией; премии для
борющихся за мир - Комитетом из пяти человек, выбираемых норвежским
стортингом.
 
   Мое особое желание, чтобы при присуждении премий не принималась во
внимание национальность кандидатов, каковой бы она ни была, и чтобы премию
получал наиболее достойный, будь он скандинав или нет".
 
   Множество разнообразных и почти непреодолимых препятствий тотчас
воздвиглось на пути .реализации идеи покойного. Поднялась шумная газетная
компания, начались судебные проволочки, в действие были приведены
влиятельные политические организации и лица, тем более что с
формально-юридической точки зрения "Завещание" Нобеля оказалось слишком
уязвимым. Раздавались голоса о нарушении законов родной страны и
"священных" традиций буржуазного общества человеком, не имеющим никакого
права лишать наследства своих близких. Левые газеты писали, что богатства,
нажитые трудом рабочих, должны быть им возвращены, правые, упрекая Нобеля
в "непатриотическом" поступке, считали, что деньги шведского гражданина
надобно вложить в поощрение и развитие отечественной науки. Иные склонны
были полагать, что автор "Завещания"
   изъявил свою посмертную волю под гнетом глубокой нравственной вины
перед человечеством, злые силы которого он вооружил варварским оружием.
Часть шведов особенно возмущалась тем^ с их точки зрения странным, пунктом
"Завещания", в котором право присуждать премию борцам за мир
предоставлялось выборным норвежского парламента, и здесь таился особый
политический нюанс - отношения между Швецией и Норвегией в те годы
оставляли желать много лучшего. В дополнение ко всему и шведский король
принял точку зрения тех, кто боролся за признание "Завещания" Альфреда
Нобеля недействительным.
 
   Инженеру Рагнару Сульману, которого Нобель назначил своим
душеприказчиком, пришлось выдержать поистине героическую борьбу, чтоб
исполнить все заветы покойного друга.
   Наконец шведское правительство сочло намерения завещателя
"благородными" и согласилось оказать осторожное содействие душеприказчику
и уже многочисленным его сторонникам, однако еще несколько лет длились
судебные, разбирательства, дебаты на разнообразных конференциях, шла
острая полемика в прессе. И вот дело приблизилось к концу.
   Родственники, удовлетворившись одногодовым доходом с наследства,
отказались от дальнейших притязаний на Главный фонд Нобелевских премий,
ежегодные проценты от кот&рого с 1901 года идут по назначению завещателя.
 
   По назначению?
 
   Заканчивая рассказ об этом эпизоде шведской общественной жизни,
случившемся на рубеже XIX-XX веков, нельзя не добавить,; 
   что Нобелевские премии, обладая большим авторитетом в современном
научном мире, в силу многих причин не обрели пока равного значения для
литературно-общественной жизни народов - на совести стокгольмских
академиков словесности и представителей норвежского стортинга остается
немало присуждении весьма спорной справедливости. Одним из первых премию 
мира получил, например, американский президент Т. Рузвельт, главный
вдохновитель и организатор политики "большой дубинки", которою Америка тех
лет взялась рьяно размахивать на Филиппинах, в Венесуэле, на Кубе, в зоне
Панамского канала. Много позже эту премию присудили американскому генералу
Д. Маршаллу, человеку, заложившему основы возрождения западно-германского
милитаризма и чья далеко не мирная деятельность еще свежа в нашей памяти.
Литературной Нобелевской премии не были в свое время удостоены многие
замечательные художники, внесшие неоценимый и неповторимый вклад в
духовную копилку человечества, в его бесценный нравственный потенциал.
Назову хотя бы Льва Толстого, Антона Чехова, Максима Горького, Ромэна
Роллана, Сергея Есенина, Джека Лондона, Владимира Маяковского, Мартина
Андерсена-Нексе.
   Зато сразу же после второй мировой войны ее получил французский писатель
А. Жид, незадолго до этого сотрудничавший с гитлеровцами...
   Не стоит, пожалуй, уходить ещедальше от основной темы, вернемся на
шведские рудники.
   Кируна лежит в распадке меж двух пологих гор - Кирунавара
(Куропатка-гора) и Луоссавара (Лосось-гора), взрытых рудными разработками
с поверхности. Сейчас руду берут глубоко под землей, и берут немало -
больше двадцати миллионов тонн в год. Правда, когда я вернулся домой, то
по-иному посмотрел на производственную мощь Кируны, прочитав в газете, как
рядовой украинский рудник отпалил единовременным взрывом миллион тонн
железняка и этой руды ему хватило только на месяц работы...
 
   И все же Кирунский рудник внушителен.
   Под землей там триста километров туннелей, его руда оказывает немалое
влияние на промышленную жизнь Европы. Значительная ее часть идет на
экспорт через Лулео и главным образом через норвежский порт Нарвик, куда
проложена по северу железная дорога. Шведскую руду с высоким содержанием
железа и незначительной примесью фосфора охотно покупают Англия, ФРГ,
Люксембург, Бельгия, Франция, Чехословакия, Польша, другие страны. Рудного
тела, которое сейчас со всех сторон подрывается взрывчаткой, хватит при
теперешних размерах добычи лет на сто. Все тут - рудники, обогатительные
фабрики, производство окатышей, транспорт - принадлежит акционерному
обществу ЛКАБ, девяносто пять процентов акций которого держит государство.
 
   Население в Кируне - всего двадцать пять тысяч человек. Городок
благоустроен. Дома крепкие, в основном одноэтажные, и стоят свободно,
перемежаемые зеленью. Березки по-северному низки. Огромное светлое небо
над городом и покатыми горами опахивает местность освежающими ветрами.
Меня приятно поразило, что вдоль по улицам Кируны, под березками, растут
"огоньки" - чудесный дикий цветок купальница, распространившийся по
умеренным широтам Евразии, и оказывается, проникший каким-то своим
подвидом сюда, за Полярный круг. Эти маленькие модели солнышка здесь не
так жарко цветут, как, скажем, на Алтае, но тоже хороши! Никто их тут не
рвет.-значит, любят кирунцы свой город таким, невытоптанным, и это
прекрасно. Вокруг любого большого города в так называемых зонах отдыха
этих самых умеренных широт все чаще попадается американский подорожник,
конский щавель да собачья колючка и уже почти не сыщешь цветущего
"огонька", ромашки и даже лютика.
   Жаль: скромную, ненавязчивую красоту лесного или лугового цветка не
заменит яркая, подчас излишне роскошная и приторная красота садовых
цветов...
 
   Ночь в Кируне. Только это не была ночь в нашем понимании. Яркое солнце
медленно опускалось за железную гору, освещая замершие улицы. После ужина
мы решили подняться на гору, чтобы посмотреть полночное солнце.  "Мы" -
это я и Григол Абашидзе, который был тут в составе делегации наших
парламентариев. Все устали, но поэт есть поэт. Абашидзе заявил, что он
больше никогда в жизни, наверно, не увидит солнца в полночь, что пойдет в
гору пешком и один. Я вызвался с ним.
 
   С Григолом Григорьевичем хорошо - .это приятный, остроумный человек.
Увидев, как по безлюдной, залитой солнцем кирунской улице бредет,
.шатаясь, прохожий, заметил: "Смотри, ночной гуляка!" А на "Альфа-Лаваль"
он, помню. постоял подле компактного, величиною с письменный стол
сепаратора, перерабатывающего в сливки за час двадцать пять тысяч литров
молока, и раздумчиво, мечтательно сказал:
 
   "Знаешь, такую бы машинку нам,_ в литературу..."
 
   Пошли. В гору, однако, не пришлось топать.
   Секретарь шведского риксдага господин Рагнар Дромберг, сопровождавший
делегацию, послал нам вслед ночной полицейский патруль на колесах, и
вскоре мы оказались на вершине Кирунавары. Солнце сияло над горами, чуть
притуманенное дымкой, но все же теплое. Григол Абашидзе поглядывал на
него, на часы и на меня, будто говорил: все верно, слушай, полночь и
солнце!..
 
   А назавтра мы увидели вечную тьму - просторным туннелем спустились на
автобусе к рудным разработкам. Правда, это не был производственный
участок, а показательный, для посетителей, но все равно тяжкое это
рудокопское дело. Грохот бурильных машин, погрузчиков. рудовозных
автомобилей в ограниченном пространстве очень силен, а защитный шлем и
вата в ушах, кажется, еще больше тебя глушат. Сверла перфораторов
охлаждаются водяными струями, кое-где влага просачивается из породы.
Сильно пахнет дымом: годовой расход взрывчатки на руднике - десять
миллионов килограммов, да дизельные двигатели машин отработанных газов
поддают. Из-за сырого и чадного сквозняка хочется скорей наверх.
 
   Горняки работают тут по восемь часов, в три смены. Работа есть работа,
ее надо делать, но восемь часов однако, по нашим-то меркам, многовато. И
лечебного питания нет, дополнительных дней к отпуску тоже, и никаких тебе
надбавок за вредность, ни "северных", ни "прогрессивок". "Все это входит в
основную зарплату рабочего",-сказали нам представители администрации. А
"звонок", срок выхода на пенсию кирунского горняка,- шестьдесят три -
шестьдесят семь лет. У нас рудокопам все ж тани полегче...
 
   - Наши рабочие проводят свои отпуска на Канарских островах, -
внушительно пояснил представитель администрации, когда я поинтересовался
подробностями условий труда и отдыха горняков Кируны.
   - Сколько человек за прошлый год там отдохнуло?
   - Мы такого учета не ведем.
   И вот поднялись наверх, приехали в городскую ратушу с модерновой
колокольней, на которой два десятка колоколов вызванивают какие-то мелодии
и бухает полуторатонный "Кирун". Вот уже обедаем в городском ресторане
"Железо", а я все думаю о среде, в которой работает кирунский горняк.
   Нет, недаром этот район называют в Швеции "красным севером", недаром
здесь на выборах за коммунистов голосует примерно в пять раз больше
избирателей, чем в Стокгольме. Нет, нельзя упрощать это фундаментальное
понятие - окружающая среда! Конечно, можно считать деревца, перебирать
цветочки, умиляться зверушкам, это тоже будет окружающей средой, да только
с недоверием, чтобы не сказать больше, я стал относиться в последнее время
к себе и другим, сужающим, подменяющим односторонностью великую проблему
"человек и среда", в которой клокочут действительные человеческие страсти,
разыгрываются страшные людские драмы...
 
   К сожалению, мне не пришлось побывать в рабочих забоях и на
обогатительных. фабриках, но вот подлинные, с магнитофона голоса горняков
Кируны трех разных профессий.
 
   Первый рабочий. "Пятнадцать лет я работал по укладке рельсов, работа
неплохая, но в последние годы мне было трудно. Каждую шпалу нужно врыть,
грунт твердый, клинья забивать трудно, звенья рельсов приходится тащить на
себе, в штреках узко, рельсы надо сращивать, а потом, после отпалки, их
снова приходится соединять и ставить на место. После отпалки копать
тяжело, воздух плохой, газ.
   Но когда человек молод, ему ничего не страшно. А со временем и сноровка
приходит.
 
   Уж очень сильно потеешь, когда работаешь при газе. Теперь, между
прочим, тоже под землей не лучше. Много выхлопных газов. Все машины с
дизельными двигателями. Горняки жалуются. Говорят, будто врачи на стороне
компании. Но сам я не знаю, я никогда не был у врачей.
 
   Люди упрямы. Они все равно будут работать, даже если тяжело, пусть их
тошнит, пусть они кашляют... Под землей больше платят, все боятся, что на
другой работе будут меньше получать. Думают только о заработке. На
здоровье наплевать.
 
   А вот с "выслугой лет - несправедливо.
   Служащие, ну, например, мастера, ведь они тоже не кончали никаких
особенных школ.
   Компания организовала для них краткосрочные курсы, они поучились, сдали
экзамен и стали мастерами. Проходит несколько лет, и мастер начинает
получать за выслугу лет. А рабочий?
   Когда рабочий заболевает и не может больше выполнять ту работу, за
какую ему прилично платили, вот тут-то его зарплата и снижается.
   А мастер с каждым годом получает за выслугу лет все больше и больше.
 
   Некоторые очень выносливые. Но ведь не все такие. Я знал одного
рабочего. Он вкалывал пять лет. И не думал о здоровье. После отпалки он
первый приходил в штрек; А в это время в штреке дым и газ такой, что не
продохнешь. Но он уже там со своим "поросенком" ("поросенком" мы зовем
специальную погрузочную машину). Спустится в штрек и давай грузить. Он
себя не щадил. Дыма и газа в штреке было столько, что он даже не видел
своего "поросенка", а только ^слышал, как тот гудит. Бывает, отвернешь
кусок породы, и пойдет газ. Мы тоже иногда травились тйзом, когда
спускались в штреки крепить рельсы.
   Сперва газ не чувствуется. А потом начинает болеть голова и рвет. Мы
его много раз предупреждали и спрашивали: "Как думаешь, надолго тебя
хватит, если ты будешь так вкалывать?" Ну, он и выдохся. Израсходовал себя
полностью, больше у него сил не осталось.
   А был хороший рабочий. Где он теперь^ даже не знаю".
 
   Второй рабочий. "С тех пор как я начал работать на обогатительной
фабрике, меня донимают две вещи. Во-первых, грохот. Мне кажется, что все
мое тело состоит из ушей, которые вот-вот лопнут, даже колени и те
превращаются в уши.., 
   Мне кажется унизительным, что в течение всей смены люди из-за грохота
не могут даже словом перемолвиться. Общаешься только с помощью жестов.
Поднимаешь вверх ладонь - это означает "все в порядке". Ну, а если хочется
что-то рассказать, поделиться новостями, высказать свое мнение, надо ждать
восемь часов - до конца смены.
 
   Простоишь полсмены и чувствуешь себя перемолотым этим адским грохотом.
Единственное, что слышишь - когда нажмут на кнопку и остановят все машины.
И тогда кажется, будто с твоих плеч сняли тяжеленную ношу.
 
   Мы пробовали затыкать уши стекловатой и сверху надевать шлем. лишь бы
не слышать грохота. Но чтобы это помогало, шлем должен сидеть на голове
так плотно, что нарушается кровообращение. А чуть только ослабишь шлем,
грохот обрушивается на голову, словно удары кувалды. Дома, уже несколько
часов спустя после смены, все кажется, что ты еще в шлеме. Я думаю, что от
шума страдают не только уши. Слышал, что люди заболевают от шума, даже
если уши дорошо защищены.
 
   Специалисты говорят, что шум не опасен для здорового, гармоничного
человека. Если человек о нем не думает. А как же можно о нем не думать?
Мои приятели, например, говорят, что звукоизоляционными шлемами
пользоваться опасно.  Не услышишь, если что случится...
 
   Я боюсь будущего. Я не хочу лишиться контакта с людьми. Я хочу летом
слышать и сверчков и все лесные шорохи. Я знаю людей, они немногим старше
меня, а сверчков уже не слышат. Я видел много пожилых рабочих, которые
очень сильно пострадали от шума.
   Они сделались такими подозрительными...
 
   А то, что человек постоянно находится в напряжении? У многих лица
дергаются от нервного тика", 
   Третий рабочий. "Мне было сорок лет, когда я начал работать в ЛКАБ,
меня приняли в виде исключения, обычно таких стариков не берут. До этого я
был лесорубом и дорожным рабочим. На руднике я сначала работал на
погрузке, потом - бурильщиком. Все было хорошо, да пальцы начали неметь.
Они делались совсем белые, как бумага. Это из-за воды: инструмент
приходится держать так, что вода все время течет в рукавицы. Иногда по
утрам пальцы у меня были совершенно мертвые. Я ими ничего не чувствовал,
жена могла бы их отрубить, я бы и не заметил. (Смех.) Теперь стало лучше.
Легкие у меня в полном порядке. А вот бронхи подкачали. Врач сказал, что
это хроническое, с этим уже ничего не поделать. Ночью или утром, когда
просыпаюсь, горло так и дерет от сухости и дышать трудно, надо полоскать.
Но легкий здоровы. У нас на руднике строгий контроль. Врачи. И за слухом
тоже следят. Правда, слуха-то я лишился. Из-за машин. Как раз когда у меня
начали неметь пальцы, я заболел еще и ревматизмом. Пальцы прошли, а вот
ревматизм остался. Врач сказал, что эта болезнь не проходит^ но полегче
мне станет. Только надо следить, чтобы ноги были всегда сухие. А на
обогатительной фаб-, рике я не обращал на это внимания и работал по колено
в воде. Ревматизм сразу же дал себя знать. А с бронхами это не опасно,
только вот одышка и потеешь все время.
 
   Это я заработал под землей. Таи тяжелый воздух. Нечем дышать.
Проработаешь в таком воздухе целую смену, а потом долго не можешь
откашляться, и мокрота совершенно черная...
 
   При мне один рабочий потерял зрение. Он очень хорошо пел. И работал
тоже неплохи. Он не продул старое отверстие, перед тем как начал бурить. А
продувать надо, там ведь может остаться динамит после отпалки. Он начал
бурить, динамит взорвался, ну он и ослеп. Ему было сорок лет".
 
   Эти потрясающие монологи записала в Кируне и опубликовала шведская
писательница Сара Лидман, отдавшая потом гонорар за свою книгу - десять
тысяч крон - в фонд помощи бастовавшим кирунским горнякам. Во. время этой
последней большой забастовки на руднике, возникшей без согласия и
финансовой поддержки профсоюзов, писательница объездила всю Швецию,
собирая для горняков деньги.
   Рудокопы бастовали тогда почти два месяца, получая в день по двадцать
крон,-меньше, чем они зарабатывали за час, и ни за что бы не выдержали,
если б не семь с половиной миллионов крон, собранные для ник шведским
народом...
 
   Сейчас вот цитирую в русском переводе отрывки из книги Лидман,
перечитываю, не имея сил удержаться, ее записки полностью и вспоминаю
услышанное здесь, на Севере, присловье: у саами-де были древние боги, и в
каждом из них соединялось доброе и злое начало, но потом тут появился
дьявол, которому теперь много работы...


                          3. "КАПИТАН БАЛАКЛАВА"
 
   В окрестностях Лулео, центре лена Норботтен, - сосняк-тонкомер, белесый
мох на лесных прогалинах. Воздух невесомо легок, краски пастельно мягки.
Север.
 
   Городок не старый и не молодой, компактный, обихоженный, малолюдный. У
набережных тяжело плещутся серые волны Ботнического залива. На дальней
окраине, в чаду и копоти, высятся трубы и печи металлургического комбината.
 
   Нежданная, поразительная встреча ждала меня в Лулео. Когда машина
ворвалась на центральную площадь города, я не поверил своим глазам -,
осанистые, густо-зеленые, до боли знакомые деревья стояли там. Сибирские
кедры? Не может этого быть! Неужто я ошибся? Обогнули площадь, подъехали к
гостинице, а я все не мог успокоиться, и спутники даже обратили внимание на
то, как я выворачиваю шею, щурю глаза и поправляю очки. Бросив чемодан в
номере, выбежал на площадь. Да, характерный темный ствол, тяжелые,
кустистые ветки, пять хвоинок из каждого ростового гнездышка. Сомнений нет
- сибирский кедр, ореховая сосна!
 
   Увидев родные кедры, с которыми у меня связано столько воспоминаний,
переживаний, сбывшихся и несбывшихся надежд, я был счастлив. Счастлив
вдвойне, потому что застал эти деревья, полные элегической меланхолии, в
пору их высшего благоденствия - они цвели!
   Скромные серебристо-палевые сережки и темно-малиновые бутончики такого
яркого цветового оттенка, что всегда дивишься ему, будто впервые видишь,
покрывали пепельными и гранатовыми гроздьями молодое охвоение вершин,
спускались по малахитовой горе вниз, редели, совсем исчезали на отвислых,
разлапистых, самых старых сучьях. А что это за чудо?
   Кедры плодоносили! Молочные, округлые, прошлогодней завязи шишки кучно
и поодиночке отягощали лохматые ветки. Они были синефиолетовыми, но
вот-вот начнут коричневеть, светлеть, а к осени золотые короны украсят
царственные головы кедров...
 
   Их девять на площади Лулео, задумчивых и спокойных. Им хорошо здесь,
иначе бы они не цвели и не приносили семян. Я бы даже сказал, что они
чувствовали себя прекрасно, потому как цвели подряд, без обычного для них
двух-трехлетнего перерыва на отдых, и я заметил несколько полновесных
шишек так низко, что их можно было потрогать. А такое в наших кедрачах не
встретишь, разве только в каком-нибудь распоследнем сибирском кедросаду,
чудом сохранившемся с незапамятных времен. Знать, почвы .северной Швеции
подходят кедру, и влаги ему, знатному водохлебу, тут предостаточно, и
солнце этих широт растягивает вегетационный период, а любые холода - при
его-то сибирской закалочке - ему нипочем.
 
   Но каким, условно говоря, ветром занесло сюда сибирские кедры? Северная
граница их ареала проходит намного южнее. Самый сильный ветер не сможет
занести в такую даль от родины тяжелое кедровое семя, и кедровка не
долетит сюда со своей захоронкой. Ясное дело, кто-то их посадил тут, на
площади. По состоянию коры, сближенным мутовками, соотношению размеров
ствола и кроны я определил, что живут здесь кедры лет сто восемьдесят -
двести. Давненько...
 
   Может, какой-нибудь сибирский купец торговал тут когда-то, завез и
прорастил орешки?
   Ведь давней порой кедровый орех как масличный продукт международной
торговли покупали у нас и Персия и Англия. Возможна и другая версия. До
сих пор по северу Европейской России вокруг бывших монастырей стоят
искусственные кедровые рощи, и, может, оказался здесь какими-то судьбами
лет двести назад беглый монах, который у себя на родине был садовником
обители. Не исключено, что семена кедров завезли с Тобола или Томи еще
раньше, в петровские времена, плененные солдаты и офицеры Карла XII. Целых
одиннадцать лет прожил в Сибири, например, шведский капитан Ф. И.
Страленберг (Табберт), о котором надо бы сказать несколько слов, потому
что в ссылке он сделал одно замечательное открытие, прославившее его в
европейском ученом мире.
 
   Наши научно-популярные журналы в последние годы много писали о
наскальной пещерной живописи, найденной в Сахаре, во Франции и в других
местах. И сдается, древнейшую заграничную живопись мы ныне представляем
куда лучше, чем свою, отечественную. А ведь на территории нашей страны
есть немало замечательных картинных галерей, созданных первобытным
человеком, чья кровйночка, быть может, микроскопической струйкой течет в
тебе и во мне.
 
   Родом я с водораздела сибирских рек Томи и Чулыма. И еще школьником
слышал, что в нашей Кемеровской области есть немало приречных расписанных
скал. Позже я увидел эти выразительные рисунки, изображающие
охоту,-^-петлю на ноге лося, копье под сердцем зверя, животных - медведей,
лошадей, собак, священных птиц - журавля и сову, божества и чудовища.
Древнейшим художником нельзя было отказать в реалистичности, творческой
фантазии и трудолюбии. Один из казаков, в числе первых пришедший с
низовьев Томи на ее среднее течение, задолго до Табберта так описывал эти
скалы: "Не дошед острогу на край реки Томи лежит камень велик и высок, а
на нем: писано звери, и скоты, и птицы, и всякие подобия, а егда по
некоторому прилучаю отторжется камень, а внутри того писано якож и на
край".
 
   Для европейской науки Томские писаницы открыл Табберт. Он первым
воспроизвел их, скопировал и напечатал в Стокгольме в 1730 году. Интерес к
этому открытию был так велик.^ что Томские писаницы нозже посещали и
описывали множество ученых, в том числе знаменитый Брем - автор
непревзойденной "Жизни животных". А первооткрыватель их еще немало сделал
для познания Сибири. Он участвовал в далеких научных экспедициях,
интересовался этнографией сибирских народностей, составлял чертежи
неведомого края и в той же книге, где были помещены наскальные рисунки,
опубликовал карту, на которой впервые в заграничном издании с
астрономической точностью указал местоположение сибирских городов. Конечно
же, такой человек не мог не заинтересоваться кедрами, заполонявшими в те
времена весь бассейн реки Томи. И кто знает - не вывез ли Табберт на родину
семена этих экзотичных, с точки зрения шведа, деревьев?
 
   Кедры в Швецию, думал также я, могли попасть через посредничество Карла
Линнея или его русских учеников. Великий натуралист первым приблизил к
изящному завершению громадный и бесформенный ворох ботанических знаний,
накопленный к его времени европейской наукой. Специалисты давно подытожили
также заслуги Линнея в медицине и зоологии, но мне хочется здесь хотя бы
мимоходом познакомить читателя с неповторимой . личностью ученого, потому
что любой представитель той или иной нации несет в себе черты психического
оклада своего народа, и, узнав кое-что о Линнее, мы узнаем нечто о шведах.
 
   Наиболее яркий и полный портрет Линнея нарисовал незадолго до своей
кончины он сам,- Эта недавно переведенная на русский язык "объективна" так
любопытна, что я приведу несколько выдержек из нее:
 
   "...Фигура средней величины, скорее низкая, чем высокая, не тощая и не
жирная, средней мускулистости, уже с детства с выдающимися венами.
 
   Голова большая, сжатая, с затылком выпуклым и по шву поперек сжатым,
волосы в детстве белокурые, потом более темные, в старости серые. Глаза
карие, живые, очень веселые и острые...
 
   С открытой душой, легко сердившийся, радовавшийся и печалившийся, он
быстро успркаивался; веселый в молодости, в старости был спокойным; в
работе чрезвычайно быстрый, в движении скорый и легкий...
 
   Домашние заботы предоставлял супруге, сам интересовался только
произведениями природы; начатые дела доводил до конца и в пути не
оглядывался назад.
 
   Он был ни богатым, ни бедным, но боялся долгов. Он писал свои труды не
из корысти, но из чести...
 
   Он неохотно притворялся и лицемерил; в высокой степени ненавидел все,
что называется высокомерием; спал зимой от девяти до семи, но летом с
десяти до трех; записывал коротко и выразительно все, что разрабатывал;
читал на Земле в камнях, растениях и животных, как в книге; был один из
сильнейших, наблюдателей, которых мы знаем; был поэтому творцом, а не
компилятором...
 
   После того как в 1750 году он был в когтях смерти от подагры, он
излечился земляникой, он ел ее каждое лето так долго, как она длилась, и
так много, сколько мог достать и съесть, посредством чего он не только
полностью излечился от подагры, но получил от этого и пользу, большую, чем
другие от водолечении, а также победил и цингу, которой страдал каждую
весну с молодых лет".
 
   Во все времена, однако, человек был интереснее и сложнее, чем он о
себе думал, и я расскажу о нескольких поступках Карла Линнея, связанных с
особенностями его характера.
 
   Однажды немецкий ботаник Сегезбек, служивший в Петербурге, человек
недалекий и неуживчивый, с которым Линней, однако, поддерживал переписку и
посылал ему семена, вдруг выступил со злобной критикой взглядов Линнея на
половую систему растений, обвинив научные принципы своего учителя в
нецеломудрии, безнравственности. Линней не отвечал на критику в печати и
даже прокламировал:
 
   "Я никогда не возвращал своим противникам стрелы, которые они мне
посылали". Не удостоил он ответом и Сегезбека, послав все-таки в его адрес
несколько необыкновенно острых и смертельно ядовитых стрел. Одно из
открытых и описанных им растений, неказистое и неряшливое с виду, покрытое
щетинками, за которые цеплялся всякий мусор, было названо им Sleqesbechla.
Только этого ему показалось мало. В один ^прекрасный день Сегезбек получил
посылку с семенами, среди которых значилось загадочное растение Cuculus
Ingratus. Сегезбек с нетерпением оживил семя и высадил росток. Когда
травка показалась, стало очевидным, что это и есть та самая Sleqesbechla,
доставленная в Петербург под псевдонимом Cuculus Ingratus, что означает
"Кукушка неблагодарная".
 
   А спустя много лет, когда Сегезбек за сварливость и научную
несостоятельность уже был отчислен из Петербургской Академии и отбыл на
родину, Линней добил своего оппонента окончательно. Он оставил потомкам
полушутливый список "членов офицерского корпуса Флоры", начав его так:
"Генерал: Карл Линней, упсальский профессор". Далее шли полковники,
майоры, лейтенанты, прапорщики, - немцы, французы, голландцы, англичане.
Заканчивается этот интереснейший реестр убийственно: "Фельдфебель:
Сегезбек, петербургский профессор". Безжалостно, конечно, однако поделом -
история науки подтвердила правоту Линнея, который не мог тогда знать, что
сразу же по приезде в Петербург Сегезбек подал в Академию доклад со своими
возражениями против системы Коперника...
 
   Издалека и со стороны кажется, что в XVIII веке, не знавшем не только
радио и самолетов, но даже паровозов и телефонов, контакты между учеными
разных стран были слабыми и случайными. Связи почетного члена
Петербургской Академии наук Карла Линнея с первыми русскими ботаниками
были постоянными, плодотворными и дружескими. Он переписывался с С.
Крашенинниковым, знал и высоко ценил работы Ф. Миллера, И. Гмелина, П.
Палласа, Г. Стеллера и других обрусевших иностранцев, посылал им и получал
от них книги, рефераты, гербарии, семена.
 
   Советский исследователь доктор биологических наук Е. Г. Бобров,
которому я благодарно обязан за эти сведения, вскрыл интересные
поучительные подробности стародавних контактов шведской и русской
ботанических наук. Когда, например, в 1746 году близ Тобольска умер,
возвращаясь из путешествия, Стеллер, Карл Линней забеспокоился о судьбе
его. последних работ и коллекций. Русский промышленник Григорий Демидов,
позаботившийся о сохранности научного наследия Стеллера, послал Линнею
дубликаты коллекций с просьбой определить и описать растения.
   Между прочим, у этого Демидова, живо интересующегося наукой, был под
Соликамском ботанический сад, в котором кроме сибирских и уральских
эндемиков росли кактусы, пальмы, лавры, цитрусовые и кофейные деревья.
   А в 1760 году он послал в Упсалу трех своих сыновей. Они проходили у
Линнея выучку, по трем царствам природы, и великий учитель высоко
отзывался о способностях юношей.
   Один из них, Павел Демидов, позднее познакомился с другим выдающимся
натуралистом, французом Бюффоном, закончил Геттингенский университет и
Фрейбергскую горную академию. Возвратившись в Россию, он стал советником
Берг-коллегии, но прославился больше как меценат и коллекционер. Учредил
паевой средства так называемый Демидовский лицей, отказал большие деньги
на строительство университетов в Киеве и Тобольске. Его последний дар,
возросший до ста восьмидесяти тысяч золотых рублей, был употреблен потом
на строительство Томского университета. Ценнейшая библиотека Павла
Демидова и его обширные коллекции поестественней истории, описанные в
трехтомном сочинении 1807 года, были пожертвованы им Московскому
университету.
 
   Из других учеников Карла Линнея должно вспомнить "русско-сибирского
дворянина"
   Александра Карамышева и москвича Матвея Афонина. Первый позже стал
членом Российской Академии наук и Стокгольмской академии, второй -
профессором Московского университета.
 
   Надо бы заметить, что биологическая наука начиналась с описательной
ботаники, а любительское коллекционирование растений было довольно
распространено в России. У од ного из таких любителей, Прокопия Демидова,
двоюродного брата учеников Линнея, содержался в Москве на территории,
занятой теперь Нескучным садом и учреждениями Академии наук, богатейший
ботанический сад, описанный еще Петром Палласом. В каталоге, изданном в
1786 году владельцем собрания, значились почти четыре с половиной тысячи
различных растений - в три с лишним раза больше, чем в саду самого Линнея.
 
   Карл Линней, будучи страстным собирателем - в Упсале у него росло,
согласно подробной описи Александра.. Карамышева, 119 сибирских растений,-
писал в 1764 году шведу Эрику Лаксману на Алтай, где тогда работал этот
член-корреспондент Российской Академии наук: "Из сибирских растений у меня
едва сотня живых в саду. Никакие другие растения так хорошо не растут в
наших садах, как эти. Англичане и французы посредством многих и редких
дерев и растений, привозимых ими из Северной Америки, превращают сады и
замки свои в рай, но у нас эти североамериканские растения не принимаются
так хорошо и редко .достигают зрелости. А сибирские придали бы садам нашим
новое великолепие, и Вы, государь мой, можете украсить отечество наше и
сделаться бессмертным в потомстве, если будете высылать мне семена трав,
растущих в Сибири в диком состоянии..."
 
   Впрочем, кто бы ни укоренил кедры в столице лена Норботтен - швед или
русский, - я был уверен в одном: человек этот любил свою родину, понимал
природу и чувствовал ее красоту...
 
   Должен признаться, что в поездку по Швеции я взял с собой две семенные
кедровые шишки, привезенные в прошлом году из Сибири, снятые с дерева в
кедровнике возле моей Тайги. Предполагал, что встречусь тут с лесоводами,
подарю им семена кедров, посоветую, как их прорастить, и о кедре расскажу,
его орехах. В них ведь жиру до семидесяти процентов, белков в жмыхе в
четыре раза больше, чем в пшенице, а само дерево, скажу, красивое,
долгоживущее. годится на мебель и карандаши; я, мол, заинтересовал им
немецких лесоводов, понимающих толк в деревьях, и даже на священной
японской горе Фудзи семь лет назад посадил семь семигодовалых кедров...
 
   Однако зачем, думал теперь я, дарить семенные шишки в Лулео, где уже
есть свои, местные семена? Только вот собирает ли их кто-нибудь? Навряд,
потому что за кедрами, замечательно украшающими центр города, ухода, как я
заметил, никакого нет. Подстилка вокруг вытоптана, под самым большим и
красивым деревом утрамбованный песок, а в могучий ствол его было зачем-то
забито множество гвоздей. Должно быть, здешние дети, беря пример со своих
отцов и праотцев,, относятся к этим кедрам, как к чему-то вечному - небу,
земле или камням. А назавтра в парке, окружающем резиденцию губернатора, я
увидел еще один кедр, десятый. Он роскошно цвел под солнцем, и ему было
весело в окружении молодых берез. Но как он все же попал сюда в XVIII или
в самом начале XIX века?

   XIX века, пока не прошла в Лулео железная дорога, часть продовольствия
и так называемые колониальные товары завозились сюда из Архангельска,
через землю саами.
 
   Норботтен занимает четверть территория Швеции. Здесь добывается
основная часть шведской железной руды, разрабатываются залежи меди и
свинца, семнадцать процентов лесных запасов страны, треть гидроэнергии.
   Лен дает пятнадцать процентов всего экспорта Швеции, располагая лишь
тремя с половиной процентами населения.
 
   - У нас оленей столько же, сколько людей, - серьезно шутит губернатор.
 
   И есть еще богатства в Норботтене^ которые трудно оценить в кронах и
процентах,-- свободные просторы, чистые, уловистые реки, и уже сейчас сюда
приезжают двести тысяч туристов в год.
 
   О кедрах я не стал спрашивать господина губернатора: мне было бы
неудобно, если бы он не знал, откуда в Лулео взялись сибирские деревья.
 
   Рагнар Лассинантти, энергичный и гостеприимный губернатор Норботтена, -
местный, из финской семьи. Знает свои северные края, рассказывает о них
интересно, подробно и, кажется, умеет создавать и им и себе популярность.
В  книгу о Норботтене разрешил поместить свою фотографию - сидит в сауне,
финской бане, прикрывшись веником, и смеется. Он любит и понимает шутку. С
серьезным видом объясняет, что в Швеции обитают четыре национальности -
шведы, финны, саами и... жители долины Луле-Эльв, говорящие пошведски и
по-фински. Вручил я ему свою книгу, изданную на финском, он тут же ответил
точно таким подарком и, приложив острейшую финку в кожаном чехле, с
костяной ручкой, украшенной саамской вязью, сказал:
 
   - Для самозащиты, на всякий случай. На севере, конечно, не потребуется,
гарантирую, но вы же отсюда едете в Стокгольм...
 
   Губернатор говорит, что еще в XVI веке шведский король Густав I
стремился к Ледовитому океану, чтоб торговать с Северной Русью. Что ж, это
интересно. Может, до шведов доходили слухи о новгородских владениях по
Белому морю, о богатых вотчинах Марфы Посадницы, о многоотраслевых
монастырских хозяйствах Поморья, о сокровищах именитых людей Строгановых,
торговавших даже с Китаем? К тем временам, когда шведский дворянин Густав
Ваза поднял народно^ восстание против засилья датчан и стал королем, на
Колу и дальше - по Студеному морю - ходили землею и водою русские люди. И
еще один любопытный факт узнал я от губернатора: до конца 
 
   На вместительном прогулочном катере "Стелла Мария" плывем вдоль города,
причалов, разгрузочных площадок для руды, мимо государственного
металлургического комбината.
   Сеет мелкий дождик, все вокруг в туманной мари, однако на катере
весело: песни, аккордеон, громкий говор, шахматы, сигареты, кофе. На носу
катера укреплены большие осиновые ветки, играют на ветру зелено-белесым
листом. Наступает традиционный шведский праздник Середины лета, по-нашему
Ивана Купалы, и администрация, общественность города пригласили нас на эту
прогулку. Может, тут я найду человека, что знает историю кедров? А пока
разговариваю с техническим директором металлургического комбината Джоном
Олофом Экстрёмом, сдержанным, серьезным человеком.
   - Бывали у нас? - спрашиваю.
   - Никополь, Таганрог, Рустави, - говорит он, и переводчика не надо. -
Новолипецк...
   - А на Череповецком заводе?
   Он кивает, поднимает большой палец, и снова переводчика не надо.
   - Трудное хозяйство? - гляжу я на дымы. - Помногу работаете?
   - Иногда часов по пятнадцать не вылазишь с завода. И всегда больше
нормы. А как же - чугун, сталь, прокат! Между прочим, вашим
специалистам-металлургам тоже достается. Горячий цех...
   По сравнению с Магниткой или, скажем, Кузнецком комбинат в Лулео
небольшой: дает в год всего полмиллиона тонн чугуна, столько же стали и до
трехсот тысяч тонн проката, в основном для судостроения. Так вот откуда те
десятитонные стальные листы-плиты, по которым я ходил на "Гётаверкен"!
Комбинат расширяется. На это отпущено полмиллиона крон.
   Скоро будет построена своя коксовая батарея, и здесь надеются на наш
уголь, а пока весь кокс ввозится, в том числе и из Советского Союза.
   - А как насчет дымка?
   - Дымим, как все металлурги на свете, - говорит господин Экстрем,
заглядывая в иллюминатор. - Завод строили перед войной, когда газов и
дымов так не боялись, но расположили нас хорошо, по розе ветров. Дымы
отдувает в сторону от города. Однако ветер все же не запрограммируешь,
горожане прижимают нас в последнее время, заставляют шевелиться.
   - Ну и что в перспективе? - спросил я, думая о том, что действительно
отдувает, иначе бы кедры давно погибли.
   - Стояли у нас электрические очистители, сейчас появились водяные,
более эффективные. Меняем. Заказываем новейшее очистительное оборудование
на наших фирмах и в Австрии. При расширении комбината намечено вложить в
очистку отходящих газов и дыма тридцать миллионов крон, почти пять
процентов всех средств. Так что эту проблему можно решить. Куда сложнее с
рудой. Зимой залив забивают льды. в районе города на десятках гектаров
скапливаются завалы руды.
   - Так что?
   - Пылит, засыпает все, и средств против этой беды нет.
   Для меня это была совсем новая проблема, Я наметил себе
поинтересоваться ею дома, а тут прогулка подходила к концу, и я ничего не
знал о кедрах.
   - Влияют ли пыль и дымы на зелень города? - осторожно спросил я,
понимая, что у металлурга, кроме кедра, хватает- своих забот. - Может,
кто-нибудь здесь ведает городским парковым хозяйством?
   - Поищем.
 
   Нашелся такой человек. Нильс Мальмгрен, коммунальный советник
городского управления, рассказал, что здешние места очень интересны. Почвы
плодородные, солнечного времени больше, чем в самой южной точке Швеции,
хорошо растут картофель и огурцы.
   Северная природа дает много оленины, рыбы, морошки. Оранжереи есть в
городе, и парковое хозяйство ведется. Имеется даже долж 
 ность городского садовника, но сейчас она свободна...
   - Нет, не замечаю, чтоб дымы, газы и пыль подтравливали зелень.
Смотрите, какие заросшие острова! Их тут четыреста штук.
   - Интересно, - заметил я, все еще не решаясь заговорить о кедрах, хотя
надо было спешить - к ночи программа уплотнялась, рано утром мы улетали, и
я терял всякую возможность что-либо узнать. - Но почему .на островах нет
хвойных деревьев?
   - Не успели поселиться. Это ведь молодые острова. Под нами тут что-то
происходит, и побережье поднимается примерно на метр в столетие. Берег
продвигается в залив, острова растут, и все время появляются новые.
   Это и вправду было интересно, только как бы поближе к кедрам?
   - Господин Мальмгрен, - решился я, все еще опасаясь натолкнуться на
огорчительное неведение. - У вас в городе растут сибирские кедры. Pinus
siblrica Mayr. Десять экземпляров.
   - Да, - с любопытством взглянул на меня собеседник.
   - Откуда они тут взялись? - спросил я, инстинктом чувствуя, что узнаю
сейчас нечто особенное.
   Коммунальный советник оживленно, таким же образом поглядывая на меня,
начал что-то объяснять Мише Сульману, нашему переводчику, сыну бывшего
шведского посла в Москве, я улавливал одно только слово "Балаклава" и
крепко засомневался - какие же в Крыму кедры? Помню, я облазил весь
Никитский ботанический сад, полюбовался и ливанскими и гималайскими
кедрами, но наших, сибирских не нашел - не могут они там прижиться, не
климат.
   Узнал я все же, как попали кедры в Лулео.
   Морем.
 
   Береговая линия Швеции тянется на тысячи километров, и со времен
викингов шведы плавают по далеким морям-океанам. Немало знаменитых
капитанов родила эта земля. О капитанах пиратских кораблей не стану
говорить, хотя как дань парусной романтике в Гётеборге сохраняют старинный
особняк, когда-то принадлежавший легендарному пирату Ларсу Гатенхьельму, и
недаром, видно, известная всему свету эксцентричная шведская девчонка
Пеппи Длинный чулок мечтает пойти в морские разбойники.
 
   О прославленных военных капитанах тоже умолчу: не к месту, хотя об
одном из них стоило бы книгу написать. Правда, Ион Эриксон был армейским
капитаном и больше изобретателем и искателем, чем капитаном, однако все
моряки мира чтут его память. Эриксон первым снял с парохода архаичные
гребные колеса с плицами, действующими по принципу весла, и заменил их
винтом, прообразом будущего пропеллера. Потом Эриксон уехал в Англию, где
создал первый в мире насос, качающий воду энергией пара. Первый винтовой
пароход, пересекший Атлантику, был построен Эриксоном, и капитан этот
приплыл в Америку очень кстати - во время Гражданской войны между Севером и
Югом он построил для северян первый винтовой броненосец с вращающейся
орудийной башней. Южанерабовладельцы ничего не смогли противопоставить
скорости, неуязвимости и мощи "Монитора", признали свое поражение на море.
   Позже американцы с воинскими почестями на броненосце перевезли прах
Иона Эриксона в маленький шведский городок Филипстад, на родину капитана,
установили у его могилы орудия с "Монитора"...
 
   А теперь мне хочется сказать доброе слово о шведских капитанах торговых
судов. Вместе с мореходами других стран эти большей частью безвестные
труженики еще во времена парусного флота свершили на своих утлых
суденышках великое историческое дело. Капитаны эти были первыми людьми,
установившими глобальные связи между континентами и народами. Романтики на
море всегда было куда меньше, чем тяжкого труда и опасностей, а в те
далекие времена особенно. Неизведанные рифы и мели, штормы, тайфуны,
айсберги, корсары, оледенения, болезни, голод и жажда превращали в подвиг
каждый дальний морской рейс за лесом или солью, пряностями или пенькой,
шерстью или ворванью, чаем или шкурами. И чаще всего ни судно, ни груз не
принадлежали капитану, извечному труженику моря.
 
   Одним из таких капитанов был швед из Лулео, привезший сюда сибирские
кедры. Неизвестно, как он выглядел. Воображение рисует традиционные баки и
бороду, неизменную можжевеловую трубку в зубах, зюйдвестку из грубой
материи, пропитанную жиром, видавшую виды робу, сапоги с высоченными
голенищами. Не знаю, на чем он плавал - на клипере или бриге, но вероятней
всего - на так называемой ш н я в е, очень популярном, как считают знающие
моряки, скандинавском купеческом корабле тех времен. Не могу я внятно
объяснить, что такое шнява, однако по морским справочникам можно
установить, что шнява - двухмачтовое судно, своим вооружением (на морском
языке это слово означает не боевые орудия, а парусное оснащение) "очень
похожее" на бриг, но "отличалось от него отсутствием прямого грота и
грот-стакселей, наличием двух блиндов и тем, что косой гафельный грот
крепился своей передней шкаториной не к грот-мачте, а к установленной сзади
параллельно стреле, упиравшейся в задний край грот-марса, что нижняя
шкаторина косой бизани гика не имела и едва доходила до гака-борта";
Сознаюсь, что у меня от морских слов начинается аллергия, и зря все же мы
жалуемся на сложность современной технической терминологии...
 
   Так вот, шведский морской капитан, наизусть знавший все выше
процитированные премудрости и много больше того, - лицо не безымянное. В
Ботническом заливе и за его пределами он был известен под кличкой "Капитан
Балаклава". Жил он в Лулео, где той порой развернулось большое парусное
судостроение. У моряков тут были крестьянские хозяйства и семьи, но, когда
залив освобождался ото льда, они расплывались по белу свету.
   "Капитан Балаклава" ходил в Англию, Америку и Австралию, но чаще всего
на Черное море, возил в Крым лес. а оттуда соль. Не раз он плавал и на
Белое море, огибая Скандинавский и Кольский полуострова.
 
   И снедала этого легендарного шведского моряка одна необычная страсть.
Отовсюду, где он бывал, "Капитан Балаклава" привозил заморские растения,
пытаясь их приживить на родине, в северной Швеции. Почти наверняка саженцы
сибирского кедра, поразившие его своей густотой и очень похожие на
маленьких медвежат, он привез с Соловецких островов.
   Дело в том, что там, в местном монастыре, был прекрасный дендрарий,
почва которого обогревалась горячим воздухом от печей, текущим по
невидимым, закопанным в садовую землю трубам. В монастырском саду жили
сотни диковинных растений, цвели и плодоносили южные фрукты. А вокруг
монастыря с XV века росла чудесная кедровая роща. которая, кстати, по сей
день жива, и - диво дивное!-лесные ученые обнаружили, что это единственная
искусственная роща сибирского кедра, в которой наблюдается естественное
возобновление.
 
   И вот прошло почти двести лет с тех пор, как "Капитан Балаклава" привез
в Лулео кедры. Все до единого растения, что он посадил здесь, погибли,
кроме кедров. Остались десять могучих сибирских красавцев, доставивших
обыкновенную человеческую радость нескольким поколениям жителей Лулео и
продолжающих свою скромную, тихую службу людям.

   На вертолетах шведских ВВС летим к саами, лопарям. Вершины плоских гор,
покрытых сизо-зелеными мхами, проплывают внизу.
   На склонах дотаивает снег. Видно, как начинаются реки. Вот обширный
цирк заканчивается узкой глубокой щелью и белой лентой срывается вниз
водопад. В низинах меж гор - чахлые и редкие заросли, только что
распустившие первый лист.
 
   Озеро Лагнас, километров сто пятьдесят от Кируны. Небольшой поселок
Салтулуокта на берегу, в ивняке и горной березке. Даже трудно назвать это
i селением. Председатель поселка Ампут Ива^ Куольбк объяснил, что зимой
они живут в Ёкмоне, центральном своем поселке, в обычных домах с
удобствами, а олени сейчас на выпасах за сто - двести километров от этого
озера. И нельзя было понять, что делают саами здесь, в Салтулуокте.
 
   - Вы всегда в таком костюме? - спросил я.
 
   - Нет, это - праздничное одеяние саами.
   Ну, для туристов такой поселок и все эти одежды с яркими рантами и
вышивками - захватывающая экзотика. И многие охотно платят доллары и
марки, чтобы побыть часокдругой среди представителей европейской
оленеводческой полукочевой народности. А мне показалось, что здесь больше
рекламы, чем подлинно саамского образа жизни. Да какая "уж тут экзотика,
если даже не разобрать было, кто кого больше фотографирует - мы жителей
этого поселка или они нас. Предупредили, чтобы мы не спрашивали- мужчин,
сколько у них оленей: саами считают этот вопрос нетактичным. Хорошо, не
станем спрашивать.
 
   Мы в кругу мужчин. Интересуемся бытом, семейным укладом, здоровьем
детей, а они спрашивают, как живут советские саами и правда или нет, что
наши оленеводы могут коллективно купить аэросани. Отвечаем, что покупают
не только аэросани, но вездеходы, рации и даже арендуют вертолеты. Потом
говорим о весе оленей. Здесь они мелкие, и саами хотят знать подробности о
достижениях советских ученых, которые вывели породу оленей значительно
большего веса. Говорим о тундровых пожарах, рыбной ловле и охоте: зверя и
птицы становится, мол, все меньше и меньше, понятное дело. Саами с
благодарностью вспоминают о нашем посольстве и советских охотничьих
организациях, которые недавно по их просьбе прислали в Ёкмокдве пары диких
северных гусей, исчезнувших здесь. Короче, разговор получился интересным, о
деле, и мне показалось, всем было хорошо оттого, что он оказался несколько
выше стандартного туристского уровня. "Саами" порусски значит "люди", иэти
люди понравились мне своей серьезностью, радушием, реакцией на шутку. Когда
один из них спросил, есть ли в Советском Союзе комары, а я ответил, что у
нас водятся комары, которые начисто откусывают уши, то все долго, со слезой
смеялись.
 
   И с женщинами разговоры были. Жена хозяина Сунн Ристин угощает вкусными
бутербродами с копченой олениной, горячим кофе и объясняет, что вот тут,
возле печи,- главное место жилища, место хозяйки.
   - А где сидит муж?
   - Если хорошо себя ведет - рядом, - улыбается Сунн Ристин. - Если плохо
- вон там, у двери.
   - Какой национальный напиток саами?
   - Кофе,- смеется она.
   В поселке стоит церковка, сделанная в традициях саамских построек.
Молодой священник в джинсах, свитере, с фотоаппаратом через плечо
показывает нам священные писания, изданные на языке саами. Других книг в
поселке я не увидел и вспомнил одну подробность встречи с губернатором. Я
спросил его, сколько представителей десятитысячного населения саами
выбрано в шведский парламент и губернское собрание. Он ответил, что таких
нет, но из десяти членов губернского совета один обязательно саами,
назначаемый правительством...
 
   Интересны саамские жилища - простое и мудрое приспособление народа к
природе и климату. Откровенно говоря, я не абсолютно уверен вообще-то в
известном допущении, будто все люди вначале жили в естественных пещерах.
Человека породил лес - только в этой природной стихии он мог в те времена
прокормиться и обогреться,. а о пещерах в лесах я что-то не слыхивал.
Чтобы защитить свои очаги от непогоды, первые люди пускали в дело любой
местный строительный материал. Основные принципы и приемы первостроителей
жилищ сохранились с древнейших времен до наших дней.
 
   Скопление русских изб называется деревней, потому что строились они из
лесин, из , дерева. Мы знаем жилища, сделанные в ракушечнике и лёссе,
землянки-копанки, глиняные хаты, каменные сакли, травяные шалаши,
берестяные чумы, полотняные шатры, снежные иглу, яранги из шкур, юрты из
войлока, хижины из бамбука, тростника, листьев пальмы-рафии, фанзы, типи,
вигвамы... Традиционая саамская ката не похожа ни на одно из перечисленных
жилищ. Из чего, казалось бы, можно сделать тут помещение, которое способно
защитить от ветров, дождей, снега, мороза, комарья? Землянка? Но сыра и
мерзла земля в северной тундре. Крупновалунный камень тоже не годится для
построек. Лес тут низкорослый, кривоватый, а на оленьих шкурах саами только
сидят и лежат. Глина? Но ее нет здесь, а если б и была, то совсем бы не
подошла к сырому и морозному заполярному климату, растрескалось и
расползлось бы любое строение из нее. О глине, между прочим, я вспомнил
потому, что меня поразило почти одинаковое название основного жилища саами
"ката" и украинцев "хата". Неужто такое совпадение чисто случайно?
 
   Уже дома я начал обзванивать знакомых украинцев, живущих в Москве. Ни
писатели, ни ученые, ни инженеры, выросшие в хатах, не знали происхождения
слова "хата". Не задумываясь еще, зачем это мне, полез в атласы и словари.
Нашел населенный пункт Ката на Ангаре и одноименный бирманский город на
реке Иравади. Да только это ничего не прояснило. Постойте-ка, постойте! Но
в английском "cot" - "хлев", "cottage" - дача, загородный дом, по-немецки
"cote" - "хижина"! Подчиняясь какому-то странному предчувствию, схватил с
полки книжного магазина только что вышедшие очерки топонимики Э. Мурзаева,
не популяризатора, а серьезного ученого, что всегда надежней, если хочешь
узнать достоверное.
 
   Слово "хата" пришло в украинский язык, должно быть. в незапамятные
времена из глубин Азии. Может, еще скифы, племя древнеиранских корней,
занесли его в Поднепровье или позже черные клобуки и ковуи, тюркские
народности, селившиеся на землях Древней Руси и за это платившие князьям
воинскими услугами? Оказывается, на древнеиранском "kata"-"углубление,
яма, хижина". Сходное слово "кат", означающее развалины, бывший город,
существовало у печенегов, и оно же обозначало "город" у средневековых
хорезмийцев.
 
   Что за редкая удача, однако, меня посетила! ^Оказывается, отправившись
в поиск смысла саамского слова ката, можно совершить увлекательнейшее
мысленное путешествие по необъятным просторам всего Евразийского
континента! Эта величайшая твердь нашей планеты и в незапамятные времена
была заселена людьми, а название человеческого жилища связывает своей
корневой основой умопомрачительные расстояния, невообразимую пестроту
народов, народностей, племен и этнических групп мерцающей искоркой видится
в темной глуби веков. В самом деле, давнымдавно разошлись, а может быть, и
никогда не сходились предки сегодняшних англичан, заселившие крайний
западноевропейский остров, и курильские айны - народность, некогда осевшая
на противоположном краю ойкумены. якуты крайнего севера Евразии и индийцы
крайнего юга. И все же язык таинственными, но прочными связями объединяет
эти народы, Английское "cot", айнское "котан" - "селение, обитаемая земля",
откуда идет географическое название, например Шикотан, якутское "хотон",
индийское "кал катта",-поиному Калькутта... :
 
   Семантическая и фонетическая сходность в названии человеческого жилья,
крова, военной и хозяйственной постройки,- поселения вообще позволяет
теперь топонимистам сказать про нашу Евразию большее - чуть ли не всяк
сущий в ней язык хранит следы этого корня и понятия. Санскритское "котта",
"кот", древнеиндийское "kantha", монгольское "хото", согдийское "kad",
среднеазиатское "кент", "канд", авестийское "kata", уйгурское "kant",
ваханское "kut", осетинское "xatoen" хантыйское "xat", казахское "котан",
диалектное русское "котух", словенское "соtac" и так далее, почти до
бесконечности, если поискать следы этого корневого образования в
географических названиях, начиная, скажем, от английских Булкота,
Сомеркота, и Вудкота, включая приднестровскую Сака-кату, среднеазиатские
Ташкент, Коканд, Самарканд, Тункат, Дахкат, Чимкент, индийские Каттак,
Багалкот. Коттиям и кончая непальским Катманду, индонезийскими Котабуна,
Котабахару, Котадабок, Котаагунг...
 
   Ученые высказывают предположение, что географические названия на юге
Евразии образовывались, за многие тысячи лет до ледникового периода, а
позже, продвигаясь на север за тающими льдами, люди несли с собой
закрепленный в поколениях опыт приспособлений к природе, навыки
строительства жилищ и хозяйственного освоения земли, рек и лесов,
смысловые и звуковые словесные фонды. Опираясь на аналогию и подобия южных
широт, они именовали северную новизну. Иначе и не могло" быть - наши
индоевропейские предки словесно общались между собой за десятки тысяч лет
до нас и ничуть не хуже далеких потомков умели называть вещи, как
говорится, своими именами; вот какие пространственные и временные дали
раскрылись вдруг для меня за простым саамским словом "ката"!..
 
   Ката делается так. Выбирается сухое место - взгорок, и разравнивается
площадка. Из ошкуренных березовых жердей и полубревнышек многогранником
возводятся .щелястые стенки, переходящие повыше в конус. Эти стенки
снаружи покрываются берестой (сейчас толем или рубероидом) и плотно
обкладываются со всех сторон и до самого верха толстыми пластами дернины,
скрепленной корнями цепних заполярных трав... Ну, отверстие в вершине
конуса, закрывающиеся продухи над каждым спальным местом, очаг посредине, а
ныне чугунная плита с трубой из оцинковки.
   Пол устлан свежими березовыми ветками, а у стен - оленьими шкурами.
Все. Летом прохладно, зимой тепло. Такой дом можно быстро и почти задаром
сделать в любом месте тундры. Остроумно и дешево. Хороший народ саами. До
свидания, люди!..
 
   А история сибирских кедров в Лулео, надеюсь, найдет когда-нибудь свое
доброе продолжение. Дело в том, что в Стокгольме удалось мне узнать
настоящее имя "Капитана Балаклавы". Этого моего шведского друга звали Юхан
Густав Сундстрём. В Государственном архиве Швеции, оказывается, хранятся
его корабельные дневники, и я, , наверно, долго буду испытывать чувство
досады, что не успел, не сумел заглянуть в них. И еще жалко, что в Лулео
оказался в цейтноте - мне б хотя один денек, чтобы взрыхлить почву под
кедрами да повытаскивать из стволов гвозди; должность городского садовника
там свободна.


                             4. ЧАРТЕРНЫЙ РЕЙС
 
   Это был рейс вдоль всей Швеции. Ни шумных городов, ни встреч. Круглое
окно иллюминатора да портфель, набитый последними газетами. Можно
почитать, прослушать иобработать диктофонные кассеты, подытожить
впечатления от последних остановок...
 
   Под крылом легкого, маневренного "фалькона" - шведский леса и озера. А
вот и Венерн, самое большое озеро страны. Как наш Байкал, Венерн -
огромная тектоническая впадина. Озеро так же красиво лежит в твердом
каменном ложе, и в его воды столь же завороженно смотрятся прибрежные
леса. Как Байкал, Венерн собирает множество речек и речонок, сливая их
через одну большую реку Гёта-Эльв, текущую к Гётеборгу.
 
   Об озерах Швеции можно рассказать всякое. Поделиться впечатлениями о
рыбалке, например, в которой я тут однажды участвовал, и сообщить попутно
о правилах рыболовства, принятых в этой стране, где рыбалкадовольно
дорогое, удовольствие:  поймал ты в воскресенье или не поймал форель -
твое дело, но только за право ее поймать заплати сумму, примерно равную
однодневному заработку квалифицированного рабочего. Правда, ловля рядовых,
не столь ценных рыб стоит дешевле, а дети до пятнадцати лет, саами и
рыболовы-любители западного побережья ничего не платят. Можно было бы
поведать о том, как шведы отдыхают на озерах, описать белоснежные яхты,
чарующие закаты, хрустальную озерную воду, изящных чаек и царственных
цапель...
 
   Но не зря в последние годы общественность этой озерной страны проявляет
растущее беспокойство, недаром газеты, тревожась за будущее шведских озер,
печатают о них так много деловых, гневных, подчас полных растерянности
статей. Негативные последствия воздействия человека на водоемы очень
разнятся по своему характеру. На Венерн мы еще вернемся, а вот
сравнительно небольшое озеро Хурнборнгашён. Мировой природоведческой науке
оно издавна было известно как царство птиц. Когда-то здесь гнездилось и
кормилось невероятное по количеству и разнообразию пернатое население. За
первые тридцать лет нашего века уровень озера искусственно понижался пять
раз. Обнажались плодородные отмели для земледелия, но с экономической и
экологической точек зрения это привело к печальным результатам.
Значительное число птиц отлетело от привычного местообитания, озеро начало
катастрофически зарастать. Сейчас составлен план его восстановления и
оживления, но до реализации этого проекта далеко, - как всегда и везде,
серьезные .природоохранительные меры наталкиваются на финансовые и
правовые затруднения.
 
   Шведов тревожат и сегодняшние беды их озер и завтрашние. Тенденция
развития энергетики, например, такова, что через десяток лет шведские
ядерные установки дадут больше энергии, чем сжигаемая для этой цели нефть.
   Эксперты предполагают, что к концу столетия число крупных атомных
электростанций в Швеции возрастет до двадцати - двадцати пяти, а
неизбежные и очень значительные потери тепла нарушат температурное
равновесие во многих районах, загубят жизнь в части озер, вызовут
серьезные экологические сдвиги в природе страны.
   А сегодняшняя наиболее острая проблема - загрязнение. Озерная вода в
наше время может быть обманчиво прозрачной и не содержать ничего живого,
даже микробов. В один из летних дней я стал свидетелем довольно странного
события. После массового купания в эту жаркую субботу многие стокгольмские
блондины и блондинки вернулись домой, с зелеными волосами. Выяснилось, что
все они купались в одном водоеме. Срочно взяли пробу воды - в ней оказались
соединения меди, зеленящие светлые волосы. Причем зелень эта ничем не
отмывалась, и диктор телевидения, комментирующий событие, посоветовал
единственное - подождать, когда волосы отрастут.
   Одна из газет спрашивает: "Знаете ли вы, в каких озерах Швеции можно
купаться, а в каких нет?" И отвечает: "Не знаете". Потом добавляет: "И мы
не знаем".
 
   В этой стране озер до недавнего времени не существовало правил,
регулирующих эксплуатацию озерных богатств, не было ни одного учреждения
или научного центра, которые бы изучали озера, устанавливали для них
санитарные нормы. Катастрофическое загрязнение, отравление многих водоемов
заставили создать Национальный научно-исследовательский институт охраны
воды и воздуха. Но это лишь начало дела, .а пока немало шведских озер
теряет свое значение как рыбные водоемы, места отдыха или питьевые
источники. И Венерн не избежал общей участи, потому что
целлюлозно-бумажные предприятия не располагают ни экономическими, ни
техническими возможностями полностью обезвредить отходы.
   Только два завода выпускают в фиорд около Карлстада четыре тысячи
литров таких отходов в секунду, то есть больше миллиона тонн за трое
суток. Конечно, промышленные отходы перемешиваются с массами
самоочищающихся озерных вод, однако в Гётеборге я не раз слышал, что
Гёте-Эльв приносит из Венерна плохую питьевую воду.
 
   В бассейне озера проживает около семисот тысяч человек. Трудоспособное
население занято главным образом в деревообрабатывающей, целлюлозной и
бумажной промышленности. И вот огромное озеро площадью почти в шесть тысяч
квадратных километров перестало, справляться с нагрузкой. С начала
нынешнего столетия содержание в нем органических веществ, поступающих с
жидкими промышленными отходами, возросло в четырепять раз. Приток фосфора
в соединениях составляет сейчас полторы тысячи тонн в год.
   Озеро мутнеет даже в центральной части...
 
   По всей Швеции возникают общественные группы, которые пытаются
исследовать и контролировать процесс загрязнения вод. Возникла даже целая
организация "Объединение по спасению нашей воды". И у шведской
общественности есть уже первые заслуги перед родной природой. Полная
драматизма борьба развернулась недавно .вокруг строительства
бумагоделательного комбината на побережье залива Лахольмсбуктен.
 
   Пляжами этого залива пользуются сто тысяч человек; здесь шведский,
можно сказать, юг - недалеко датские берега. В залив несут свои воды реки
Ниссан и Лаган, на которых уже стоят целлюлозно-бумажные предприятия с
плохой очисткой промышленных стоков.
   И вот стало известно, что на морском побережье, в районе города
Хальмстада, без разрешения властей начинается новое большое строительство.
Причем проектом не предусматривалась достаточная степень очлстки жидких
отходов.
 
   Хозяева будущего комбината были очень солидными - половина акций
делилась поровну между шведским правительством и западногерманскими
фирмами, а другая половина принадлежала известным богатеям Baлленбергам.
 
   О том, что такое Валленберги в Швеции, надо бы сказать особо. Клан
Валленбергов - это целая финансово-промышленная держава, контролирующая
около трети всей экономики и экспорта Швеции. Глава семейства занимает
кресло председателя правлений примерно полсотни компаний, члены клана
руководят множеством фирм и корпораций. В капиталистическом мире известно
немало металлургических, нефтяных, автомобильных, биржевых и иных воротил.
Сказочны их богатства, обширны владения, но ни одно семейство американских
или, скажем, западногерманских финансовых магнатов не располагает такой
экономической мощью в границах своей страны, ни одно государство Запада не
знает такой концентрации отечественных производительных сил в частных
руках, как шведская промышленнофинансовая империя Валленбергов.
 
   Опасаясь столь могучих ответчиков, прокурор вначале отказался принимать
дело, но возмущенная общественность решила не отступать. Было доказано,
что кольцевые течения превратят залив в клоаку и налицо явное нарушение
закона об охране среды, принятого шведским риксдагом несколько лет назад.
   Пришлось получать особое разрешение на строительство, проектировать
дорогую, но более надежную очистку.
 
   Можно назвать это победой? Да. Частичной и частной. Потому что
своекорыстный практицизм, условно скажем, валленбергов не всегда и не
везде наталкивается на осведомленность, организованность и правомочность
так называемой общественности, которая не может к тому же опереться на
социальные рычаги и науку, намечающую оптимальное использование природных
богатств в соответствии с общими интересами.
 
   Повсюду в Швеции, сойдя с поезда, самолета или автомашины, ты увидишь
лес: березняки, совсем похожие на наши, сосняки, ельники, смешанное
мелколесье, приполярные кустарники...
 
   Швеция -^одиа из немногих лесных держав мира. В лесах ее следовало бы
сделать несколько остановок, чтобы понаблюдать и сравнить. Так уж
получилось, что за последние двадцать лет я изрядно поездил по русским
лесам, немало высказал о них трудных слов, ни от одного не собираюсь
отказываться, и мне интересно было хотя бы мимоходом взглянуть на то, как
хозяйствует в своих лесах наш северный сосед.
 
   О судьбах лесов написано немало, но время снова и снова возвращает нас
к этой больной и* обширной теме. Необыкновенно важна роль леса в истории
народов и цивилизаций, в жизни и даже становлении человека. В самом деле,
ни одна природная стихия земли - ни ледяные либо песчаные пустыни, ни
водная либо воздушная среда, ни степные либо горные просторы - не могла
создать разумное существо. Главный наш рабочий орган - рука с ее
хватательной функцией могла сформироваться только в лесу. Наше зрение,
слух, обоняние, осязание приспособлены к параметрам лесной среды. Наш
мозг, с его удивительной способностью к анализу, синтезу, к обобщению
фактов и явлений отражает поп-- ную динамики, разнообразия и единства
жизнь леса. Лес дал человеку первые орудия труда, познакомил с огнем и
снабдил материалом для первых костров, а исчезая, оставлял после себя
плодородный прах. Лес кормил наших отдаленных предков, снабжая их
углеводами, жирами, белками и витаминами, давал им кров, защищая от
солнца, ветра, дождя и мороза, спасая от хищных зверей, гадов,
иноплеменников. Из дерева делались дом и лодка, острога и соха, колыбель и
гроб.
 
   Лес предоставил человеку энергетическую основу для изначальной
бронзовой и железной металлургии - древесный уголь. Подлинная же история
современной цивилизации началась с изобретения бумаги и книги, материал
для которых дал все тот же лес.
 
   Возможно, далекие наши потомки будут удивляться теперешнему
нерациональному способу хранения информации в книгах, газетах, журналах, и
лес приобретет для них совершенно новое,неизвестное нам практическое
значение. Кроме выполнения важных, так сказать, традиционных функций, он
может стать, например, вечно действующим и очень экономичным заводом по
выработке из мертвых элементов органической массы, которая послужит
основным сырьем для извлечения дефицитнейшего элемента жизни - углерода...

   Приблизимся, однако, к нашим дням. Лес пока продолжает служить человеку
свою верную службу. Казалось бы, дерево как строительный материал должно
вскорости и повсюду уступить место стеклу, бетону, пластмассам, но вот
недавно американские эксперты подсчитали, что их индустриально развитой
стране в 2000 году потребуется значительно больше древесины для
лесопиления, чем сейчас, когда, как пишут сами американцы, их жилищное
строительство задыхается от нехватки пиломатериалов. Нужда в бумаге и
целлюлозе будет долго еще расти.
 
   Однако люди давно заметили, что леса на Земле катастрофически быстро
исчезают. Полностью обезлесено уже несколько миллиардов гектаров земной
поверхности. Этот процесс продолжается. Только в Латинской Америке сейчас
ежегодно уничтожается до десяти миллионов гектаров лесов, эти лесные
площади занимаются сельскохозяйственными культурами. Конечно, каждое
государство в лесной политике исходит из своих нужд, возможностей,
потребностей, из особенностей своего социального строя, экономических и
технических условий. Ученые всего мира приходят к общему твердому выводу,
что дальнейшее сокращение лесов на Земле нежелательно и даже опасно.
   Дело в том, что в большинстве районов планеты время выдвинуло на первый
план другие важные функции леса. Лес - это не просто лесная растительность
на почве, как считают некоторые недалекие юристы, лес - не только источник
строительных материалов, разнообразного технического и химического сырья,
как полагают лесопромышленники. Лес - ничем не заменимая, наиболее важная,
обширная и сложная саморегулирующаяся экологическая система планеты.
 
   Глобальное и даже космическое значение этой уникальной системы
возрастает с каждым годом. Покрывая около трети земной суши и составляя
половину ее биомассы, леса исключительно активно, прямо и благотворно
влияют на всю земную жизнь. Они усваивают из воздуха огромное количество
углекислого газа и заменяют его кислородом, очищая и облагораживая
околоземную атмосферу. Дерево - удивительная химическая фабрика, созданная
природой. Занимая меньше квадратного Метра земной поверхности, каждое
среднее дерево создает своей листвой фотооинтезирующую площадь в несколько
гектаров, а глубокими корнями добывает питательные вещества - в отличие от
трав - из очень больших объемов земной толщи. Ни одна лаборатория пока не
может превратить набор разрозненных мертвых элементов в живую органическую
ткань, а дерево это делает с поразительно высокой производительностью  и -
что всего фантастичнее - при обычных земных температурах и давлениях.
 
   Леса аккумулируют, преобразуют, проводят и отражают солнечное тепло.
Леса служат естественной аэродинамической преградой ветрам. Ничем не
заменимо воздействие лесов на круговорот воды в природе. Леса подымают
урожайность полей, защищая их от суховеев, пыльных бурь, сдерживают
процессы испарения влаги, противостоят водной эрозии, улучшают в зоне
своего действия микроклимат.
   Леса дают приют диким пушным и снедньш животным, взращивают под своим
пологом ценные растения, источают благотворные для человека фитонциды,
излучают в инфракрасном диапазоне целительные волны.
 
   Всем этим, однако, не исчерпывается значение лесов. Большие и малые
человеческие поселения создают на земле участки суши с искусственной
средой, законы которой еще так мало изучены. Леса создают между такими
участками буферные зоны, смягчающие негативные последствия отрыва человека
от естественной природы. Они гасят шумы, уменьшают загрязнение воздуха,
облагораживают пейзаж, дают человеку психологическое облегчение. И
наконец, в первозданном своем состоянии леса служат объектом для многих
наук, расширяющих и углубляющих наше представление о жизни, содействуют
художественному творчеству, помогают воспитанию маленьких граждан...
 
   И при всем, как говорится, при том лес остается ничем пока не заменимым
источником разнообразных материалов, ценного технологического сырья,
потребности в котором, как мы знаем, непрерывно растут. По данным
экспертов Организации Объединенных Наций уже к 1985 году общий спрос на
лесные материалы удвоится, 
   Писать о лесах - любимое мое занятие, в некотором смысле даже
гражданская обязанность, и я мог бы подробно рассказать о шведской лесной
промышленности и лесном хозяйстве, но эти подробности могу быть
интересными лишь для специалистов, поэтому- ограничусь общими замечаниями.
 
   Шведская промышленность славится глубокой переработкой древесины,
издавна предпочитает вывозить не бревно, а то. что подороже, -
высокосортные пиломатериалы, фанеру, бумагу, беленую суперцеллюлозу.
Вокруг Карлстада, расположенного в северной части озера Венерн,
сосредоточена четверть целлюлозно-бумажных мощностей Швеции.
   В бассейне Венерна растут обширные хвойные и смешанные леса, одно из
главных богатств Швеции. По рекам, впадающим в него, по речным долинам
оченьудобно доставлять древесное сырье на озерное побережье. Есть тут
также практически неограниченные запасы чистой, нужной для варки целлюлозы
воды и хорошие транспортные - железнодорожные и водные - выходы на
внутренние и международные рынки.
 
   Швеция занимает первое место в Европе по производству и потреблению
лесных продуктов на душу населения, и в шведских лесах можно многому
научиться, многое позаимствовать. Существуют в этих лесах и свои немалые
беды, да начинать с них не хочется...
 
   В лесном деле есть одно непреложное правило - нельзя рубить больше
годового прироста. Этот прирост в шведских лесах исчисляется в семьдесят
восемь миллионов кубометров. Рубится же пока семьдесят три миллиона в год.
К концу семидесятых годов в стране значительно возрастет заготовка
древесины для лесопиления и выделки бумаги, но особенно резкий скачок
ожидается в производстве целлюлозы - от семи до тринадцати миллионов тон.
И как следствие этого неизбежного роста - рубйа увеличится до восьмидесяти
пяти миллионов кубометров древесины в год.
 
   Выходит, что шведы пойдут на ежегодные перерубы, на постепенное
уничтожение основного лесного капитала? Нет. Этого сделать они, вероятно,
Не смогут, потому что принципом лесной политики в этой стране является
постоянство, Непрерывность пользования лесом.
   Может, превышение потребности над возможностями лесов покроется за счет
расширения лесных площадей? Тоже нет. Шведы лишены права сколь-нибудь
значительно расширять посадки, так как у них лесной площадью признается
только та земля, на которой экономичнее выращивать лес, чем что-либо иное.
Кроме того, лес растет добрую сотню лет, а выход целлюлозы удвоится за
десяток. Возможно, извечный европейский лесной экспортер превратится в
импортера? Замечу, что многие шведские переработчики древесного сырья,
следуя западногерманским, японским и другим лесопромышленникам, готовы
покупать лес или щепу где и у кого угодно, везти ее хоть с острова
Тасмания, если не будет другого выхода, - ведь процесс варки целлюлозы
остановить нельзя. Однако В своих расчетах шведы ориентируются главным
образом на отечественные леса.

   Как прекрасен этот тягач-универсал! Могучая машина может спилить или
свалить дерево, обрезать корневище, вершину и сучья, разде-i лать хлыст на
сортименты, собрать их в пачки и вывезти к дороге. Огромные надувные или
бескамерные колеса, обладая самостоятельными подвесками, легко
перекатывают через большие камни и пни, преодолевают речки и болота.
   Этот своего рода лесной комбайн, выполняющий за счет смены навесных
орудий десятки операций, прекрасен потому, что облегчает и удешевляет
тяжелую лесную работу и... сберегает лес же - он не портит лесной почвы,
высвобождает силы и средства на углубленную переработку и восстановление
леса.
 
   Замечательны и рубительные машины! Для шведов прошли те времена, когда
из ствола выпиливался брус, а горбыль шел в отходы, захламляющие заводские
окрестности.
   Рубительные машины превращают отходы в ценное сырье для лесной
промышленности - технологическую щепу. Есть в шведских лесах передвижные
машины, работающие от тракторного или автономного двигателя, есть
агрегаты, выпиливающие брус и одновременно рубящие горбыль в щепу, которая
идет на выработку целлюлозы, бумаги, древесных плит.
   Короче, основное направление шведского лесного дела - экономить живой
лес за счет улучшения использования срубленного.
 
   Выращивание лесов в Швеции тоже переходит на современные методы. Здесь
охотно используют любой хороший опыт лесоводов других стран, постоянно
изобретают свои лесовосстановительные приемы. Тяжелый, связанный с риском
труд сборщиков семян, например, облегчают удобный костюм и специальные
страхующие приспособления, разработанные одной парашютной фирмой. Не стану
рассказывать о тепличном выращивании сеянцев по японской системе или
перевозке сеянцев в бумажных рулонах - интересной новинке, изобретенной
финном Пенти Нисула, скажу только, что в современном питомниковом деле
произошел, можно сказать, качественный скачок.
 
   Широко применяются в лесовосстановительной практике теплицы с
автоматическим регулированием питания и освещения древесных ростков,
пластмассовые патроны, блоки и контейнеры для перевозки посадочного
материала, разнообразные посадочные машины.
   Применение одной из таких систем лесовосстановления (без посадочных
машин) дает следующие итоговые показатели - затраты на саженец, если
перевести на наши деньги, около трех копеек, с помощью нехитрого
приспособления один рабочий за сезон покрывает юным лесом более пятидесяти
гектаров, приживаемость саженцев - около восьмидесяти процентов.
 
   Упомяну еще о трех важнейших методах повышения продуктивности лесов,
также не применяемых пока у нас.
 
   Когда смотришь на большое дерево, то невольно задумываешься о мощи
природы, создавшей необхватный дубовый либо вязовый ствол и величественную
крону. Незабываемое впечатление производят сосновый Тюрмеровский лес под
Москвой или феноменальная лиственничная Линдуловская роща под Ленинградом
- на гектаре там накоплено в десяток раз больше древесной массы, чем,
скажем, в рядовых архангельских ельниках. Но если даже брать не эти
дендрологические уникумы, а обыкновенный, привычный каждому лес, то и он
всегда являет собой довольно внушительное зрелище, свидетельствующее о
мощи органической жизни, расцветшей на нашей планете.
 
   Хорошо налаженное лесное дело сводится к простым циклам - снимается
природный лесной урожай, потом проводится лесовосстановление, выращивается
новый лес и опять вырубается, чтобы уступить место молодому лесному
поколению. Земля и солнце вновь берутся за свою титаническую работу. Но
только слишком несведущие люди считают, что это может продолжаться до
бесконечности. В стихийном, девственном древостое все остается в лесу -
старики умирают и питают своим тленом молодую лесную поросль. Почва
непрерывно обогащается и улучшает структуру.
   Другое дело лес, эксплуатируемый, как говорится, на древесину. Со
стволами вывозятся преобразованные в клетчатку питательные соли, элементы
и микроэлементы, нужные для роста следующего лесного поколения. И не
только со стволами. При современном интенсивном хозяйствовании из леса
вывозится все - рубятся в щепу сучья, чтобы стать материалом для картона и
отделочных плит из древесной крошки, собирается хвоя для приготовления
витаминного корма, выдираются корневища на пневый осмол, а из коры шведы,
например, делают удобрения, имеющие хороший сбыт. Лесная почва истощается,
теряет плодородие, под многократным и длительным воздействием
измельчается, ухудшает структуру. Друвими словами, лесные почвы, как и
пахотные, начинают нуждаться в удобрении, в щадящем механическом
воздействии на них. Шведы отказываются от колесных тракторов на железном
ходу и тяжелых траков, финны считают выгодным использовать на вывозке леса
лошадей, и нередко на лес ных опушках наших северных соседей можно
увидеть объявление: -"Въезд на тракторах и автомобилях строго воспрещен!" И
что знаменательно - шведы постепенно начинают переходить к удобрению лесной
земли, к искусственной подкормке деревьев.
 
   Общеизвестно далее, что избыточное увлажнение почв сдерживает их
родящую силу, и дренирование, осушение земли издавна проводится в разных
странах. Леса, из-под которых спущены болота, растут быстрее, дают лучшую
древесину, и финны давно осушают низинные лесные площади в широких
масштабах.
 
   И наконец, третье приспособление к растущим потребностям в лесном
сырье,- снижение возраста рубки. На севере страны оборотный период леса
составляет сто двадцать-сто пятьдесят лет, на юге -
шестьдесят-восемьдесят. Но есть в проблеме лесохозяйственного снижения
возраста рубки некая деликатность, о которой надо бы упомянуть. Конечно,
рубка молодого леса увеличивает отдачу лесного хозяйства, как бы вовлекая
в производственный оборот резервы природы. Однако возводить в принцип,
применять шаблонно повсюду эту систему опасно. Дело в том, что этот
шведский опыт для большинства наших случаев неприменим, экономически
бесперспективен и даже вреден. Шведы снимают лесной урожай в возрасте так
называемой количественной спелости, то есть в тот момент, когда дерево
быстро, в течение первых десятков лет жизни, накопило наибольшую стволовую
массу. Для целлюлозы и бумаги, основных шведских продуктов, - нужна
древесная клетчатка. Мы же должны брать лес главным образом в возрасте так
называемой качественной, технической спелости, когда бревно, брус, доска
обладают наибольшей крепостью, плотностью, стойкостью.
   Молодая, редкослойная, рыхлая лесина, да к тому же еще предварительно
обессоченная, отдавшая живицу, обладая плохими механическими свойствами,
быстро вбирает влагу, сгнивает, истачивается жучком, окончательно теряет
свои механические свойства. Учет этих потерь, отдаленных временем,
расстоянием и разноведомственным потреблением, наладить очень трудно,
однако в общем государственном хозяйстве они становятся огромными. Так что
опыт опыту-рознь...
 
   Добавлю, что в наших лесах есть ценнейшие древесные породы, рубить
которые в молодом возрасте, да еще способами, ставшими традиционными,
могут только те, для кого, как говорится, закон не писан. Кедр сибирский,
например, по праву занимающий таежный экологический центр, к ста
шестидесяти годам лишь набирает плодоносящую силу, сохраняя ее еще
несколько столетий, но именно в этом возрасте порубщики^ считая его
спелым, сводят приемами, запрещенными законом и не обеспечивающими
коренного поселенца родных моих лесов условиями для естественного
возобновления. К сожалению, стало возможным бездумно и безнаказанно
расширять расчетную лесосеку за счет молодняков, кедра, водоохранных и
почвозащитных лесов, хотя генеральное направление развития лесного дела
любой страны - в углублении переработки древесного сырья, уменьшении потерь
и улучшении восстановления древостоев.
 
   Среди других природных ресурсов леса занимают особое место и в силу
того, что они при бережном, правильном хозяйствовании становятся вечным
источником ценнейшего технологического, химического и . пищевого сырья, в
то время как рудные и нерудные ископаемые, а также горючие энергетические
ресурсы всех видов иетощимы и невосполнимы.
 
   И леса, отдавая людям все, что могут, а часто даже и сверх своих
возможностей, молчаливо ждут, когда на смену теперешнему положению придет
твердая и последовательная научная, организационная и техническая политика.
 
   Да, нет мира под оливами, но нет его также под соснами и елями. В лесах
Швеции немало мучительных проблем и противоречий, временами разгораются
свои словесные баталии - о способах рубок, например, в наиболее разумном
использовании той или иной функции леса, о действенности лесного
законодательства. Подчиненность всего лесного дела страны задаче
извлечения максимального дохода все резче вступает в противоречие с
общественным движением за сохранение природы. По стародавнему закону
шведские граждане могут свободно проходить через любой частновладельческий
лес, но вокруг множества городов и населенных пунктов страны нет никаких
зеленых зон и лесопарков. Несмотря на прекрасный опыт лесовосстановления и
закон, принятый еще в 1903 году, согласно которому срубленный лес должен
немедленно восстанавливаться.
   Значительная часть вырубок бросается безо всякой подготовки почвы и
лесопосадок - владелец леса не может или не хочет тратить капитал,
отсрочив получение дохода от него на долгие десятилетия. Более трети
молодых культур создается посевом семян - способом малоэффективным, хотя
при первом подсчете и дешевым.
 
   Шведское лесное дело осложняется исключительной раздробленностью лесов,
межевой чересполосицей. Примерно половина лесов Швеции принадлежит
помещикам и фермерам, причем эти мелкие лесовладельцы занимаются
одновременно земледелием, лесной промышленностью и лесным хозяйством.
Участки леса у них не велики - редко более двадцати пяти гектаров, на
которых очень трудно наладить правильное и экономичное лесное
хозяйствование. Изза этой причины десятки тысяч фермеров состоят в
кооперативных объединениях по совместной эксплуатации и восстановлению
леса.
   Четвертью лесов страны распоряжаются акционарные лесопромышленные
компании, завладевшие этой собственностью еще в прошлом веке - в период
массового разорения шведского крестьянства. В последние годы компании
значительно расширили свои владения.
 
   Почти двадцатью процентами лесов владеет государство, а остальные
относятся к категории так называемых общественных, и я подивился царящей в
них пестроте и раздробленности. В эту группу входят леса оленьих пастбищ,
национальных парков, леса, находящиеся во владений церковных епархий и
приходов, уездных и сельскохозяйственных общин, институтов, больниц,
ленных советов, органов судоходства, управлений водопадов, военного
ведомства. Выделяются также леса защитные и трудновосстановимые
приполярные, леса наследственные, срочной аренды и так далее и тому
подобное. При такой юридической и хозяйственной мозаике осложнено решение
многих вопросов лесной политики - в частности, очень трудно рассмотреть
перспективы в общегосударственном масштабе. Недаром в Швеции, в отличие от
ряда других "лесных" стран, отсутствуют научные или государственные наметки
развития лесного дела на двухтысячный год,
   Леса планеты переживают ныне кризисный, переломный период. Положение в
этой главной экологической системе земли таково, что расчеты на ближайшие
десятилетия и даже более отдаленные государственные планы в отношении
лесов становятся необходимыми. Появляется нужда в значительном углублении
таких планов, в учете обстоятельств, которым совсем недавно не придавалось
никакого значения. Вот. скажем, некоторые из этих обстоятельств. Мы можем
заниматься осушением лесных болот и повышать за счет него продуктивность
древостоев, но как это осушение повлияет на гидрологический режим и,
следовательно, на экономику и экологию обширных районов? Мы с помощью
искусственных удобрений будем быстрее выращивать леса и травить химикатами
вредителей деревьев, но как это повлияет на экологическую лесную систему?
Что станет с лесной почвой, этой ничем не заменимой природной основой
лесоводства и лесоэксплуатации? Ведь на примере сельского хозяйства мы
убеждаемся, что химические удобрения вовсе не улучшают и тем более не
создают почвы, они лишь питают растения. Шведские лесоводы хорошо понимают
значение почвы для жизни леса, и недаром в первых двух параграфах основного
лесного закона дается определение "лесной площади", то есть земли, почвы,
на которой растет лес. недаром включают ее в общее понятие "лесной
капитал".
   Так что же станет с этим лесным капиталом, ежели будут односторонне
применены достижения научно-технического прогресса?
 
   Есть в шведских лесах и другие сложности, имеющие социальные корни.
Несмотря на строгие природоохранные законы, на череду штрафов и уголовных
наказаний за лесоистребление. несмотря на солидные научные основы шведского
лесоустройства и лесопользования, на стройную систему управления лесами,
высокую квалификацию лесных кадров, на то, что в случае трудного лесного
конфликта можно апеллировать даже к королю, немало фактов,
свидетельствующих о том, как неправильно, хищнически, в ущерб обществу
ведется лесное дело. Особенно много нарушений допускают лесопромышленные
компании.
 
   Меж северным побережьем озера Венерн и норвежской границей лежит
большой шведский лен Вермланд, когда-то сплошь покрытый лесами. Сейчас
здесь огромные площади захламленных лесосек. В погоне за сверхприбылью
мощная частная компания "Уддехольм", например, начала в последние годы
вести сплошные концентрированные рубки, оголяя даже водоразделы. В одной
из шведских газет я увидел снимок - с покатых холмов Вермланда подчистую
скошен лесной урожай, гниют порубочные остатки, размываются дождевыми
потоками низины и- ни деревца, ни кустика, почти лунный пейзаж. Первый
результат такой хищнической рубки - обеднение края. В низинах вырубки
заболачиваются, на крутых склонах возникает эрозия почв, а реки, текущие в
Венерн, иссякают, мутнеют, теряют стабильный сток и энергетические запасы.
Население, лишаясь извечной своей трудовой среды - леса, беднеет, бросает
все и переезжает на юг /страны. Компания, сплошь скосив лесной урожай,
может подсчитывать прибыли, но как подсчитать убытки, нанесенные природной
среде, народу, общественной морали? "Кто остановит эту лесную компанию?" -
риторически спрашивает газета.
 
   Если б шведские журналисты пошли дальше, попробовали бы выяснить, чем
было вызвано сплошное уничтожение леса, оскудение природы и людей, то на
свет божий наверняка явились бы разнообразные объяснения, например: иначе
компания потеряла бы конкурентоспособность на международном рынке, рубить
выборочно дорого, большие средства вложеныв технический прогресс, облесить
местность не представилось возможным, так как не стало дешевых и свободных
рабочих рук, а лесорубыто смотрите как хорошо заработали, и вообще какие
могут быть претензии к компании, которая обеспечивает работой столько-то
тысяч человек?
 
   Что же касается дальнейшего, то все пойдет проверенным, торным путем. И
без того общее понятие "компания" через некоторое время растворится в еще
более общих разговорах о защите окружающей среды, забудется под бременем
новых забот и наслоениями газетных сенсаций. За обезлесенную местность не
с кого будет взыскать, а ущерб национальному благоденствию сложными
экономическими путями распределится на все общество, главным образом, на
его низы, - станет одним из факторов неизбежного удорожания жизни...
 
   Новый изощренный способ эксплуатации народа? Да нет, далеко не новый.
Обезлесение земли умные и образованные люди уже издавна прозорливо и
определенно связывают с вопросами социальными, политическими. Еще в конце
прошлого века Фридрих Энгельс, анализируя причины голода, постигшего
Россию в 18 91- году, писал первому русскому переводчику "Капитала" Н.
Даниельсону: "Что касается обезлесения, то оно не в меньшей степени, чем
разорение крестьянства, является одним из условий существования
буржуазного общества... Обезлесение, на мой взгляд^ по своей сути в такой
же мере социальный фактор, как и "социальный результат. Но вместе с тем
оно очень часто используется заинтересованными сторонами для того, чтобы
свалить вину за экономические неудачи на причину, за которую как будто
никто не может нести ответственности".


                           5. ЕСЛИ ЛУЧ ПРАВДЫ...
 
   Человек и природа... Многоплановая, с бескрайними горизонтами тема, и в
своих заметках о Швеции я касаюсь некоторых ее аспектов потому, что нам
интересен опыт других стран и народов в этой области, поучительны
подробности взаимоотношений любого общества с окружающей средой.
 
   В глубь времен уходят традиции доброго отношения шведов к природе.
Интересно так называемое "право всех".- любой человек может в любое время
пользоваться любой природной средой, если он не вредит ей. Миллионам шведов
общение с природой приносит радость, отдохновение, создает благодатный
контраст со средой рабочего места. Вот высказывания трех кирунских рабочих,
взятые мной из публикации, которую я цитировал ранее.
 
   Первый рабочий. "Самая ценная вещь в моей коллекции - это сосновая
шишка. Специалисты говорят, что она лежала в земле 75 тысяч лет. Я нашел
ее на глубине двадцати метров.
   Она черная, местами серая, на вид совсем невзрачная. Но я смотрю на нее
каждый день.
   Когда держишь в руке такую шишку, невольно останавливаешься и
задумываешься".
 
   Второй рабочий. "Прежде, когда я был молодым, я становился как чумной,
когда открывалась охота на лося. Увидишь лося. ну как его ни убить? 4
убьешь, так потом всю зиму чувствуешь себя настоящим мужчиной.
   Но как-то я лося ранил, а не убил. Подошел, он смотрит на меня, прямо в
глаза... И я подумал, что человек жесток, раз он убивает невинное животное.
А лоси такие красивые! И я решил: больше я не охочусь. У меня на участке
живет много птиц и белок".
 
   Третий рабочий. "Когда у меня есть время, я ловлю рыбу. Это самое
лучшее из всего, что я знаю. Трудно описать, что человек видит и чувствует
во время рыбной ловли. С этим не сравнишь никакую церковь и никакие книги.
   На озере становишься новым человеком. И тогда хочется жить".
 
   Но в Швеции, как и всюду, становится тесней и многолюдней, а самые
"дикие" места - близкими и доступными. Жаркие дискуссии в прессе, активные
выступления общественности заставили регламентировать правилами когда-то
повсеместно вольную рыбалку и охоту; пользование берегами, лесами, принять
законы об охране природы (1963 год) и окружающей среды (1969 год), создать
государственные органы по контролю за выполнением этих законов.
 
   С начала шестидесятых годов проблемы охраны среды приобрели в стране
особую значимость. Как рассказал мне господин Уве Хённингер, заместитель
генерального- директора Управления по охране окружающей среды, все
началось взрывом, сразу и подошло с неожиданной стороны. Несмотря на
внешнее благополучие с заповедниками, национальными парками, резерватами,
с охраной редких животных, птиц и растений, шведы вдруг обнаружили, что в
стране совершенно исчезли фазаны: совсем недавно во множестве заполнявшие
кустарники и перелески. На хищных птиц грешить было нельзя, потому что
число орлов, сов, ястребов тоже катастрофически уменьшилось. И вот в
организмах пернатых хищников была обнаружена ртуть. Взялись за крестьян,
которые обрабатывали зерно и уничтожали сорняки ядовитыми протравами.
Ежегодно с фунгицидами в природную среду попадало около пяти тонн ртути.
Ртуть была обнаружена не только в трупах зерноядных и хищных птиц, но и у
мышей, крыс, рыб.
 
   Однако основным виновником беды была промышленность. При выделке
бумаги, воронении, хромировании, оцинковании металлов.
   при других производственных процессах бесконтрольно выпускались вредные
для живых организмов соединения, в том числе ртутные.
   Для Швеции это представляло особую опасность. В стране не было
государственных законов,. регламентирующих промышленную застройку, не
существовало предельных норм концентрации вредных веществ в индустриальных
отходах. Только бумажные фабрики и заводы хлорнощелочной целлюлозы
выпускали, главным образом в воду, пятьдесят тонн ртути в год. По всей
стране были также обнаружены и зафиксированы точки и районы вредных
концентраций кадмия, свинца, ДДТ, который первым из бытовых химикатов стал
запретным в стране. Потребовались срочные и решительные меры, исключающие
опасность. Тем более что в мировой прессе появились достоверные сообщения
о многочисленных жертвах ртутного отравления в Японии.
 
   - Нет, - говорит мне господин Хённингер. - В Швеции эта трагедия была
предотвращена. Умер, правда, один человек, в организме которого
врачиобнаружили необыкновенно высокую концентрацию ртути. Это был бедный
препаратор. Сделав чучело птицы, он съедал тушку...
 
   Сейчас ртутная опасность вроде бы миновала, но фазанов в Швеции пока
еще не развелось. И не везде разрешен коммерческий отлов рыбы, и уцелевшие
хищные птицы никак не могут оздороветь. На всю страну осталось меньше
пятидесяти пар орланов*белохвостов, большая часть их в последние годы не
гнездится, не дает потомства или снижает плодовитость. В 1969 году,
скажем, в десяти гнездах было выращено всего одиннадцать орлят,,.
 
   На каждом шагу в Швеции сталкиваешься с проблемами окружающей среды,
неизвестными у нас, в социалистическом обществе. Случайно я увидел новую
газету "Мильё-фрамтид" которая специально занимается проблемами окружающей
среды. Она мне показалась интересной, хорошо бы познакомиться с ее
редактором.
 
   Еду в Упсалу, небольшой город в семидесяти километрах от Стокгольма,
сыгравший большую роль в истории шведской культуры и науки. Здесь
расположен знаменитый Упсальский университет, который недавно отметил свое
пятисотлетие. Тут Жил и трудился великий Карл Линней.
 
   Бьёрн Гильберг - редактор "Мильё-фрамтид", . молодой генетик и философ,
работает в одной из научных лабораторий Высшей сельскохозяйственной школы
при университете. Живет на окраине Упсалы. Живет скромно; мебель чуть ли
не самодельная, а хозяйка квартиры Марианна смущенно извиняется, что они с
мужем одеты по-домашнему. Три маленькие дочки, две свои и одна приемная,
трехлетняя кореянка Леночка.
 
   Ежемесячная шестнадцатиполосная "Милъёфрамтид", созданная при
общественной поддержке, достигла тиража в сорок тысяч экземпляров, что для
Шреции немало. Редакционное правление функционирует в Гётеборге. Главные
проблемы - использование шведских почв. лесов, вод, энергетических
ресурсов, состояние воздушного бассейна, флоры, фауны, вопросы среды
рабочего места. Бьёрн Гильберг считает, что улучшение во взаимоотношениях
общества с окружающей средой наступит только тогда, когда общественность
будет правильно информирована о наиболее важных вопросах этой проблемы и
когда весь народ станет участвовать в их разрешении.
 
   И есть одна, особая тема, волнующая главного редактора. Он ее поднял в
Швеции, пробудил к ней интерес в Норвегии, ФРГ, Дании и других странах.
Речь идет о так называемой "пищевой косметике". Любая хозяйка, покупая,
скажем, клубнику, выбирает самую спелую и аппетитную с виду. И вот
торговцы стали подкрашивать этот скоропортящийся импортный продукт чем-то
вроде жидкого крема, делающего клубнику очень привлекательной.
   Когда об этом стало известно, то люди прежде всего возмутились: почему
нас обманывают?
   И следом возникли другие вопросы: кто это разрешает, контролируете^ ли
состав и дозы красителей, не вредят ли они здоровью потребителя и, в
частности, как косметические добавки влияют на формирующийся детский
организм?
 
   Шведы пьют много кофе. И вот появились широко разрекламированные
заменители кофейных сливок. Гильберг проверил в лаборатории эти сливки и
на глазах у тысяч телезрителей, выстирал ими рубашку. Продажа заменителя
сразу же упала на шестьдесят процентов в Швеции, на тридцать - в Дании и
Норвегии. Это было началом. На прилавках шведских магазинов в прозрачных
целлофановых пакетах всегда лежит очень свежее, чрезвычайно красивое на вид
мясо. По нашим меркам оно дороговато, но дело не в этом. Гильберг обратил
внимание общественности на то, что в мясо добавляются вещества, которые
хорошо сохраняют внешний вид продукта, но быстро разрушают в нем красные
кровяные тельца. Завязалась острая полемика, в которую были вовлечены
Институт общественного здоровья и Коммерческий совет Швеции. Гильбергу
возражали: добавки не только сохраняют внешний вид мяса, но и консервируют
его. Гильберг по-прежнему настаивал на своей точке зрения, выступил по
норвежскому телевидению. Там было принято решение постепенно отказаться от
химических добавок в мясо. В Швеции же предложен метод, снижающий их дозу в
мясе, а недавно все материалы по этому вопросу были переданы во Всемирную
организацию здравоохранения, которая подробно; рассмотрит проблему.
 
   Большой резонанс был вызван "делом о детском картофеле". В школы и
детские сады начали поставлять чищеный картофель, а чтобы полуфабрикат не
чернел, не терял вида при транспортировке, его стали обрабатывать
бисульфатами. Гильберг предупредил о канцерогенной опасности, связанной с
потреблением в пищу этих химикатов. Дети перестали есть картофель.
Предприятия, оказавшиеся на грани разорения, снизили дозу бисульфатов с
восьмисот миллиграммов на килограмм продукта до четырехсот для начала, а
потом до двухсот миллиграммов, взялись обрабатывать продукт аскорбинкой,
что давно им рекомендовалось, но обходилось дороже...
 
   - Погоня за прибылью, за наживой, - говорит мне Бьёрн Гильберг, - вот
источник пищевого загрязнения. Сотни не проверенных строгой наукой добавок
потребляем мы с пищей, сами становясь подопытной средой. И постоянно
появляются новые - то в вишневом напитке, то в колбасе, то в очередном
пищевом заменителе. И это тоже насилие над природой!
   Необходимо запрещать любые добавки, если влияние их неизвестно или, тем
более, если обнаруживается их вред на подопытных животных... А об
"оптическом эффекте" у вас чтонибудь известно?
 
   - Нет, не слыхал,- говорю я, поражаясь неистощимой энергии и
въедливости этого молодого - ему еще нет тридцати - человека, сидящего
передо мной.
 
   - Понимаете, в мире сейчас развита громадная индустрия отбеливающих
веществ. Нет нет, не стиральные порошки, а отбеливатели.
   Я установил, что они не моют, а лишь отбеливают, маскируя грязь. В
Швецию ввозится в год на десять миллионов крон отбеливателей, и
применяются они всюду, вплоть до прачечных,, стирающих детские пеленки.
Следы этих веществ были найдены в районах текстильной промышленности и
даже на рыбных промыслах.
   Я опубликовал свое исследование, в котором доказывал, что отбеливатели
вызывают у людей аллергические явления и могут даже нарушить генетический
аппарат наследственности.
   Фирмы всполошились, опасаясь за судьбу своих миллионов, прислали ко мне
представителей из ФРГ и США, предложили сотрудничество, приглашали к себе,
чтоб за их счет пожить в самом дорогом отеле и подискутировать. Они тут
узнали, - Бьёрн обвел веселыми глазами комнату, смущенно взъерошил белесые
волосы,- что я средний швед и живу, значит, средне. Никуда я не поехал.
Спросил: "Вы можете предложить эти вещества пищевой промышленности, чтоб,
например, сделать рис или сахар белее белого?"-"Нет",- отвечают. Я
показываю им их же материалы. "Видите ли,-смутились они,- мы имели в виду
нецивилизованные страны". Я попросил их удалиться...
   - Трудновато одному? - спросил я.
   - Из жалоб ничего позитивного не извлечешь, хотя, правду сказать, я
огорчился, когда узнал, что меня лишили в университете пособия на научные
исследования.
   Огорчился... Это было сказано слишком мягко. Бьёрну Гильбергу довелось
выдержать настоящую битву, столкнуться с непониманием, злобной клеветой,
сознательной компрометацией его научной и общественной деятельности.
   Руководство Высшей сельскохозяйственной школы заявило, что "если
Гильберг думает продолжать свои пугающие истории, то он будет чувствовать
себя лучше в каком-нибудь другом месте". Затем был объявлен отказ в
финансировании научной темы, которую Бьёрн считал очень важной и
многообещающей - он намеревался продолжить свою работу с одним из видов
азотопривлекающих бактерий, чтобы повысить урожайность бобовых и их
сопротивляемость засухе. С недоумением и возмущением Бьёря узнал, что тема
не утверждена, - слишком, дескать. она локальна, потому что ^касается
белковой проблемы только развивающихся стран.
   Общественность выступила в защиту ученого. а на обвинения в том, что он
еще не провел ни одного серьезного научного исследования, большая
гётеборгская газета сообщила, что, в отличие от многих молодых шведских
исследователей, Гильберг за последние годы опубликовал в известных
международных специальных изданиях шесть научных работ, что он читал лекции
на заседаниях Всемирной . организации здравоохранения ООН, в американском
университете в Бомбее и приглашен с той же целью в одну из высших школ
Нью-Иорна.
 
   На прошение Гильберга об отпуске средств для исследований ответило
отказом и министерство. А вскоре одна из компаний предложила Гильбергу
работу и сорок тысяч долларов годового содержания - в пять раз больше, чем
он получал ранее. Бьёрн категорически отказался, заявив, что он хотел бы
служить обществу, народу, а не корпорациям. И так слишком много ученых,
получающих жалованье от компаний и хранящих гробовое молчание, хотя они
прекрасно знают наши пороки в области эксплуатации окружающей среды и не
только закрывают глаза на большие ошибки в природопользовании, но и
соучаствуют в них...
 
   - А я не стану молчать. - спокойно говорит мне Бьёрн Гильберг и
смеется. - Знаете, эти телевизионщики даже передачу организовали под
названием: "Человек, который не хочет молчать". Собственно, это и
послужило предлогом для отказа в финансировании моей работы... Но я не
один, нет1 Есть у нас газета, есть "Мильё-центр", который положил начало
сотрудничеству всех ученых по проблемам окружающей среды. Создано более
ста групп, состоящих в основном из молодых людей.
   - Чем они занимаются?
   - Локальными вопросами. Вы слышали о том, как приостановилось
незаконное строительство бумажного комбината на побережье в Лахольмсбуктен?
   - Знаю.
   - Это они... Иногда их методы спорны, скандальны.
   - Например? .
   Бьёрн рассказал, как собрали они однажды по придорожным кустам и
кюветам мусор и выложили его на обочины дорог, чтобы шведы увидели, какая
у них грязная страна. Необычно, конечно, и полиция изъявляла недовольство,
только начинать с чего-то надо было, чтоб поднять народ и "почистить
Швецию". В дни работы конференции ООН по окружающей среде в одной из
стокгольмских витрин лежала пластмассовая "Мадам Швеция", утопая в
отбросах - бумажном мусоре, жестяных банках из-под пива, синтетических и
стеклянных бутылках.
 
   Проблема использованных бутылок, кстати.
   становится в Швеции и некоторых других странах очень острой. В Америке"
например, за двадцать лет производство таких бутылок на душу населения
возросло в пять раз. Шведы выбрасывают за год шестьсот миллионов пустых
бутылок, и Бьёрн Гильберг говорит, что если по этому показателю Швецию
догонит скажем, Индия, то там будет выбрасываться почти пятьдесят
миллиардов бутылок в год1, Так вот, "полевые биологи", как называют себя
эти молодежные группы, чтобы обратить внимание на проблему бытовых отходов,
договорились весной провести по всей Швеции своего рода субботник. За один
день 15 апреля они собрали десятки тысяч бутылок и доставили их почтовыми
отправлениями в четыре адреса - правительству, главному производителю,
министерству сельского хозяйства. Управлению по охране среды. Курс акций
компаний, производящих бутылки, понизился, а владельцы предприятий заявили,
что, если они, прекрасно понимая проблему и страсти молодежи, прекратят
выпускать эти бутылки, их начнут выпускать другие. А генеральный директор
Управления по охране среды Вальфрид Паульсон отметил, что это была
великолепно организованная работа, только не следовало посылатьпочтой-столь
негигиеничные вещи, лучше б на свалку...
 
   - Это верно, - говорит Гильберг, - что большая часть нашей молодежи
лишена идеалов и заражена мещанским мировосприятием.
   А во время нашей работы мне радостно было наблюдать, как в самых
равнодушных и, казалось, бесполезных для общества парнях пробуждается
интерес к большим вопросам жизни, экономики, как они начинают на фактах
познавать пороки нашего социального устройства, практически бороться с
эгоистичностью компаний, бюрократической закоснелостью учреждений, как они
становятся политически зрелее и нравственно крепче...
 
   Дарю Бьёрну Гильбергу кедровые шишки, что лежали в моем портфеле всю
эту поездку, советую, как прорастить семена, и выражаю надежду, что Упсала
станет третьим городом Швеции, в котором будут расти сибирские кедры.
 
   - А первые два? - Бьёрн с интересом рассматривает шишки.
 
   Рассказываю, как мне посчастливилось обнаружить на севере страны
кедровую рощицу, посаженную около двух веков назад, обещаю, что непременно
напишу о ней, и вспоминаю о "Кедрограде"-давней серьезной и увлекательной
затее нашей молодежи. Тогда я принял участие в зачине этого дела, очень
нужного нашему лесному хозяйству. И вот один из первых кедроградцев,
лесоустроитель Николай Телегин, с которым мы когда-то столько бродили по
алтайским горам и тайге, стал за это время кандидатом наук и работал
последние годы нашим лесйым атташе в Стокгольме.
   В начале своей дипломатической службы он привез из Горного Алтая
десяток саженцев кедра, проверил их на акклиматизацию у лесничего короля и
высадид вокруг советского по
   сольства. Прижились... Лулео, Стокгольм, а теперь вот Упсала. Пусть и в
Швеции становится все больше "недроградов"!..
 
   А Вьёрн Гильберг дарит мне подборку газеты "Мильё-фрамтид", показывает
свои книги "Цепочка наследственности под угрозой" и
"Среда-экономика-политика". Не знаю, что писано в них, но говорит Бьёрн
Гильберг интересные вещи:
 
   - Каждый ученый, если он честен и его заботят людские нужды, придет
через свою науку к социальным, политическим проблемам.
   Это касается и тех, кто изучит, как мы используем нашу природную среду,
сырье, как мы отравляем живое и как отравляют нас.. Я лично сделав вывод,
что единственный выход - в социализации средств и способа производства, в
плановой экономике...
 
   Мы вышли в крохотный палисадник, где у Бьёрна что-то росло.
 
   "...При настоящих обстоятельствах спокойное буржуазное существование
для честно мыслящего человека возможно лишь в том случае, если он
намеренно закроет на все глаза и. Отказываясь от всякого общения с людьми,
посвятит себя отвлеченным, чисто научным интересам. Но тогда нужно
тщательно избегать всякого соприкосновения с действительностью, иначе
возмущение несправедливостью, которую можно видеть везде и всюду, будет
так релико, что все интересы будут забыты в сравнении с интересами
происходящей на наших глазах великой экономической борьбы и искушение
самому войти в ряды борцов окажется слишком сильным..."
 
   Эта слова написаны давным-давно одним замечательным русским ученым,
прожившим последние годы своей трудной и прекрасной жизни в Швеции и
похороненный здесь же, на Северном кладбище Стокгольма. Прошу прощения за
невольную грамматическую неувязку - речь в действительности идет не об
ученом, а об ученой.
 
   Софья Ковалевская, математик... Снова я вынужден считаться с
условностью нашего мышления, закрепленной в языке, - мы можем сказать
"трактористка" или "крановщица", но научные звания и должности
представительниц так неверно называемого слабого пола обозначаем словами
мужского рода: женщина - философ, доцент, механик, .петрограф, профессор,
кибернетик, академик. Всю свою ослепительную жизнь Софья Васильевна
Ковалевская отдала героической борьбе за право служить науке, за равное
положение с мужчинами в обществе.
   Она стала первой русской женщиной-ученым, добившейся своим блестящим
талантом и фанатичным трудом мирового признания. К этому человеку редкой
духовной и физической красоты, многогранному, яркому, с широкими
общественными интересами, тянулись знаменитые ее современники, и она сама
стремилась узнать как можно больше крупных талантов и сильных характеров.
На своем жизненном пути она повстречала известную английскую писательницу
Джордж Элиот, философа Герберта Спенсера, норвежского полярного
путешественника Фритьофа Нансена, была знакома с гениальным русским
писателем Федором Достоевским и революционером Петром Лавровым, с вдовой
Чернышевского Ольгой Сократовной, участниками Парижской коммуны, знала
виднейших русских ученых Менделеева, Сеченова, Боткина, Бутлерова,
Чебышева, Столетова.
 
   Одаренная девушка, чтобы иметь возможность заниматься наукой, заключила
фиктивный брак, ставший позже фактическим, с Владимиром Онуфриевичем
Ковалевским и выехала с ним за границу. Ее супруг был основателем
эволюционной палеонтологии, последователем Дарвина, считавшего работы
русского ученого исключительно важными для науки. Человек он был
разносторонний - переводил книги Дарвина и Гексли, издал запретный роман
Герцена "Кто виноват?", ездил в армию Гарибальди и корреспондировал из
нее, тащил на себе газету "Новое Ъремя", директорствовал, хотя и неудачно,
в промышленной компании, однако самое важное, что он сделал в жизни. - это
несколько блестящих монографий по палеонтологии, а также, мне кажется, то,
что замечательный этот человек помог раскрыться таланту своей жены,
проторившей особую стезю в мировой математической науке.
 
   Интересно, что любовь к цифири обнаружилась у Софьи Ковалевской очень
рано и случайно - стены ее детской комнаты были оклеены лекциями по
дифференциальному исчислению. К сожалению, я с детства ничего в математике
не смыслю, и о конкретных заслугах Софьи Ковалевской пусть судят
специалисты; знаю только, что она дополнила вычисления Лапласа о кольцах
Сатурна^- за это и два других математических сочинения со сложными
латинскими названиями Геттингенский университет заочно и с высшей похвалой
присудил ей степень доктора философии, что Ковалевская нашла свое решение
задачи о преломлении света в кристаллах, что после Эйлера и Лагранжа она
открыла и математически обосновала новый случай вращения несимметричного
гироскопа, и Парижская академия наук удостоила эту ее работу повышенной
премии.

   Кафедры научных заведений тогдашней России, да и многих других стран,
были закрыты для женщины-ученой, и шведский профессор Г. Миттаг-Леффлер
пригласил Софью Ковалевскую, по общеевропейской молве "нигилистку", в
Стокгольмский университет, где она проработала семь лет, до самой своей
кончины в 1891 году. На погребение пришли русские и шведы. Общие чувства
выразил шведский поэт фриц Леффлер, написавший стихи "На смерть С.
Ковалевской":
 
   Душа из пламени и дум!
   Пристал ли твой корабль воздушный К стране, куда парил твой ум, Призыву
истины послушный?
 
   Попытался я тут выяснить, не осталось ли в университете или в
Государственном шведском архиве каких-либо документов или писем Софьи
Ковалевской, не известных у нас.
   Узнал, однако, что переписка Софьи Ковалевской с математиками разных
стран - примерно шестьсот документов, - хранящаяся в Институте имени
профессора Г. Миттаг-Леффлера, давно скопирована, расшифрована, переведена.
   Основную работу проделала дочь С. В. Ковалевской, умершая в 1952 году.
А в следующем году журнал "Огонек" опубликовал неизвестный отрывок из
повести Софьи Ковалевской, найденной в архивах Академии наук СССР.
   Был я тогда студентом-филологом, заинтересовался публикацией и прочел
беллетристические произведения ученой. Она мечтала завершить свою повесть
- о Николае Гавриловиче Чернышевском, да не успела. И еще вспоминаю, что
мне понравились стихи Софьи Ковалевской, написанные вскоре после
самоубийства мужа, и разыскал их снова: .
 
   Если ты в жизни хотя на мгновенье Истину в сердце своем ощутил, Если
луч правды сквозь мрак и сомненье Ярким сияньем твой путь озарил:
 
   Что бы, в решенье своем неизменном Рок ни назначил тебе впереди, Память
об этом мгновенье священном Вечно храни, как святыню, в груди...
   Лживые призраки, злые виденья Сбить тебя будут пытаться с пути; 
   Против всех вражеских козней спасенье В собственном сердце ты сможешь
найти; 
   Если хранится в нем искра святая, Ты всемогущ и всесилен, но знай, Горе
тебе, коль. врагам уступая, Дашь ты похитить ее невзначай!
 
   Профессор Стокгольмского университета Софья Ковалевская прожила на свете
всего сорок один год... На кладбищенском холме Линдхаген, под высокой
старой сосной,- массивный православный крест черного полированного мрамора,
стоящий в грубых серых камнях.
   В расщелинах постамента живут упругие зеленые камнеломки, их кто-то
поливает. И что-то возвышенно-романтичное и необыкновенно трогательное
было в том, что сюда пришли сегодня наши военные моряки, прибывшие в
Швецию с дружеским визитом. Офицеры и матросы возложили на могилу
соотечественницы венок из живых цветов...
 
   Однако продолжим коренную нашу тему.
   Среда, производство, экономика соединены между собой тончайшими
взаимопроникающими связями. К сожалению, мы не всегда умеем улавливать их.
Какое отношение на первый взгляд к проблеме охраны природы имеет, скажем,
снижение веса автомашины, удлинение срока ее службы, "ходимости" узлов?
Самое непосредственное. Мы затратим меньше энергии и труда на добычу руды,
выплавку и обработку чугуна и стали, сбережем уголь и кокс, использовав
силы и материалы в другом месте, сохраним в атмосфере много кислорода,
уменьшим выброс в воздушный бассейн вредных газов, а в водоемы - жидких
отравляющих отходов и тепла.
 
   В Стокгольме эту тему - среда и экономика - мы долго обсуждали с .
господином  Хённингером. Ему как заместителю генерального директора
Управления по охране среды часто приходится сталкиваться с
технологическими и финансовыми аспектами проблемы.
 
   - Мы не собираемся забить насмерть нашу промышленность чрезмерно
жесткими санитарными нормами,- говорит он. - Иначе она не сможет
конкурировать с соседями. И единых запретительных норм в Швеции нет. В
каждом отдельном случае мы устанавливаем свою норму - она зависит от
вредности .отходов, характеристики водоема, его географического положения.
Недавно одна компания затеяла построить под Стокгольмом дрожжевую фабрику.
Мы запретили это строительство, потому что маломощный водоем, куда они
собирались сливать отходы, мог не выдержать нагрузки, погибнуть.
   А в другом месте строить им экономически невыгодно. Надо искать выход.
Одно дело - как с подобными проблемами справляется плановое хозяйство, и
совсем другое - рыночная экономика. где все усложнено противоречиями,
связанными с частным предпринимательством...
 
   Политика? Выходит, так.
 
   - Берем самый простой пример - тигры.
   Их становится мало, растет цена шкур. Охотники рискуют, стараясь
заработать побольше,- убивают запретньк тигров^ которых становится еще
меньше, и цены на шкуры все растут, и так далее. Итог - исчезновение
великолепного зверя. Я убежден, что человечество проживет и без тигров, но
земля беднеет, лишаясь любого биологического вида, и свободная инициатива
здесь не знает выхода...
 
   Верно, подумал я. А у нас все-таки и тигры хорошо охраняются. После
войны оставалось всего тридцать штук. а сейчас, несмотря на их отлов для
зоопарков и отдельные  случаи браконьерства, бегают на свободе -
худо-бедно - почти полтораста зверей, и за пятьдесят лет на Дальнем
Востоке не отмечено ни одного случая нападения тигра на человека.
 
   Разговор - через тигров, китов и дельфинов - поворачивается к сложным
проблемам охраны среды, имеющим международное значение.
 
   - Мы свои самые вредные отходы пока прячем в лесах, - говорит господин
Хённинrep. - Подождем, что в будущем подскажет наука. И считаем, что
сбрасывание таких отходов в океаны, как это делают, например, американцы,
эгоистично и неправомочно. Видимо, пора заключать серьезные общепланетные
и региональные соглашения по охране среды, в частности, атмосферы и
морей...
 
   Лет десять назад шведы заметили, что в атмосфере и осадках резко
возросло содержание летучих соединений серы. Без приборов эти вредные газы
не ощущаются, однако, попадая даже мизерными дозами в легкие, они
незаметно, постепенно подрывают здоровье людей, отравляют животных и рыб.
разлагают краски и ткани. Перед этими активными веществами пасуют даже
металлы. Установлено, например, что металлы в Стокгольме в пятнадцать раз
сильнее подвергаются коррозии, чем на севере, в Кируне.
 
   Откуда такая напасть? Газы приносятся ветрами из промышленных районов
стран Западной /Европы - Англии, Бельгии, ФРГ, Франции, Люксембурга. На
железоделательных и иных предприятиях там поставили высоченные вытяжные
трубы, и газы, основу которых составляют двуокись серы и серный ангидрид,
образующиеся от сгорания угля, нефти, мазута, брикетов, газы. отходящие
при металлургическом и коксохимическом процессах, подхватываются
воздушными течениями и легко переносятся на большие расстояния. Шведы
считают, что половина всех соединений серы наносится из Англии, на
территории которой выпадает лишь одна шестая выбросов британской
промышленности. Вредные газы Западной Европы захватывают в зону своего
влияния все скандинавские страны, Финляндию, часть Советского Союза,
акватории Северного Балтийского и даже Белого морей, причем на наши воды и
земли выпадает еще и шведская сера...
 
   Особую озабоченность у шведов вызывают химические анализы почв и вод.
Дело в том, что соединения серы легко вступают в реакцию с водой, образуя
сильные кислоты и повышая кислотность почв. Отравляется живность в озерах
и реках, снижается урожайность полей.
   В некоторых районах Скандинавии показатель кислотности достиг
предельной величины. Ежегодные убытки от кислородных соединений серы в
Швеции уже сейчас составляют сотни миллионов крон. Если так пойдет далее,
то будущее не обещает ничего утешительного. По расчетам, к 2000 году
половина озер страны станут безрыбными, прирост лесов значительно
уменьшится. Не обойдет своими напастями это "добро" и другие страны.
Серьезная международная проблема, и все равно придетс-я искать ключи к ее
решению.
 
   Океаны и моря тоже принадлежат всем, и, наверное, поэтому все начинают
тревожиться за их состояние. Известно, что Тур Хейердал во время своего
последнего путешествия на тростниковом корабле сорок суток плыл по
атлантическим водам, сплошь загрязненным нефтяными конкрекциями и другими
отходами.
   Неисчислимы беды от аварий крупных танкеров, их грузоподъемность все
растет, а японцы считают возможным построить судно, способное вместить
миллион тонн нефти! А ну как авария с таким гигантом? Во мивгих районах
континентального шельфа уже пробурены скважины и произошли первые крупные
аварийные выбросы-загрязняются пляжи, гибнет морская рыба, птица,
ракообразные, планктон. Завладевшая морем нефть грозит еще одной бедой,
обычно не учитываемой: даже одна ее капелька, расплываясь, покрывает
обширные акватории, прерывая обмен газами и влагой между океаном и
околоземной атмосферой...
 
   Чрезвычайно волнует шведов положение, сложившееся на Балтике. В
последние минуты нашей беседы господин Хённингер только и говорил что о
море да еще о какой-то Чаппале.
   Я бы охотно поинтересовался и Балтикой, и этой Чаппалой. но времени у
меня практически не оставалось.


                               6. НАШЕ МОРЕ
 
   Все присматриваюсь к Стокгольму, уже не пытаясь привыкнуть к его шуму и
пестроте.
   Незнакомую эту пестроту создают на здешних улицах крохотные магазинчики
- каждый со своей витринкой и рекламкой, а также почти неправдоподобное
обилие дорожных знаков и указателей. Если, скажем, у нас висит над
перекрестком вертикальная указующая стрелка, то твердо знаешь, что можно
ехать только прямо. А тут, кроме такой стрелки, обязательно красуются по
бокам знаки, запрещающие повороты направо и налево, да еще на въездах в
проулки - известные всем водителям "кирпичи". В центре города на одной
маленькой круглой площади диаметром не более двадцати метров я насчитал
восемнадцать дорожных указателей - настенных, висящих, на столбиках, тумбах
и кронштейнах. Зачем засорять глаза этим многослойным дублированием? Неужто
стокгольмские автомобилисты столь непонятливы? Когда я спросил об этом у
таксиста, он рассмеялся:
 
   - Да нет! Дело, говорят, совсем в другом.
   Когда мы переходили на правостороннее движение, то заменили все знаки.
А фирма, выполнявшая заказ города, будто бы перестаралась - наделала их
слишком много. И вот, чтобы добро не пропадало... Мы, шведы, бережливый
народ!
 
   Шутка есть шутка, но вообще Стокгольм можно полюбить за одних белок.
Совсем ручные, они, пронзительно поцокивая, бегают повсюду, доверчиво
спускаются с деревьев тебе на плечи, берут из рук печенье и конфеты,
предпочитая, конечно, орехи любого вида.
   Если б белки жили во всех городах!..
 
   Хорош Стокгольм, когда смотришь на него с высокой точки, этак метров с
трехсот над уровнем моря. Подробности, пестрота исчезают - только зелень и
камень, вода и камень, дома и камень. Мне хотелось увезти отсюда это общее
впечатление. Билет домой лежал в кармане пиджака, я временами нежно
притрагивался к тому месту, где он покоился, - мыслями я был уже дома и
совсем не думал, не гадал, что мне еще доведется попасть в сердцевину
каменной плиты, на которой стоит Стокгольм, опуститься на сорок метров
ниже уровня моря и это приведет меня к Балтике. Дело было так.
 
   Перед последним приемом я попросил его организаторов устроить меня
рядом с кем-нибудь из работников коммунального хозяйства Стокгольма. Ну,
чтоб не терять даром времени в общих разговорах. Хотел порасспросить
напоследок о зеленом строительстве Стокгольма, о шуме и дорожных знаках, о
птицах и белках...
   - Московская вода вкусней? - спросил сосед, с улыбкой наблюдая за мной.
   - Нет. эта тоже ничего. Из Меларена?
   - Да.
   - Хорошая, - окончательно решил я.
   - Совсем недавно была хуже,
   - Почему?
   И снова, уже в который раз за эту мою поездку, завязался разговор о
воде и связанных с нею проблемах, 
   Вообще-то вода, истинное чудо земной природы, заслуживает, быть может,
великой поэмы - так интересна она сама по себе, так велика ее роль в нашей
жизни, так драматична и сложна судьба этого драгоценного жидкого минерала.
Некоторые на первый взгляд простые физико-химические свойства воды
настолько нам привычны, что мы не задумываемся об их истинном значении.
Взять, например, ее четырехррадусную тепловую константу.
   При этой температуре вода обнаруживает поразительное свойство -
становится почему-то наиболее тяжелой и плотной. И когда осенью остывает
какой-либо водоем, то холодная вода опускается с поверхности вниз. на ее
место поднимается более теплая-и так далее, пока вся водная среда не
перемешается и не примет четырехградусную температуру. Но вот холодает все
больше, поверхностный слой воды остывает еще на один-два градуса. И тут-то
с водой происходит странная метаморфоза: подчиняясь тончайшим молекулярным
законам, она разжижается и легчает. Этот холодный легкий слой, как бы
плавая на поверхности водоема, создает своего рода тепловую подушку и не
позволяет охлаждаться нижележащей толще.
   Образующийся при нуле градусов лед еще легче и потому не тонет.
Поистине сказочное свойство! Кусок легкого олова, тяжелого свинца или,
скажем, аморфного воска тонет в собственном расплаве, а лед чудесным
образом держится на поверхности воды. Не будь этого, наши водоемы
промерзали бы до дна. Все живое там погибло бы, да и сама Земля не
вырвалась бы из ледяного плена.
 
   Отметим также огромную теплоемкость воды, выделяющую ее из ряда всех
остальных веществ. Нагревание равного количества свинца на то же число
градусов требует в тридцать раз меньше калорий, железа - в девять, льда -
в два раза. Катастрофические замерзания и таяния обрушивались бы каждый
год на Землю, если бы у воды, льда и снега не было такой особой
теплоемкости. Это свойство, а также высокая теплота парообразования
выравнивают климат планеты. Забирая на экваторе огромное количество
солнечного тепла, водяные пары разносят его по Земле и, конденсируясь,
отдают умеренным и приполярным широтам.
   Вода также прекрасный растворитель. Кроме того, у нее необыкновенно
сильное поверхностное натяжение, благотворная самоочиститель ная
способность, а свое свойство капиллярности она даже как бы
противопоставляет закону всемирного тяготения. Отними у воды хоть одно из
этих или других, не упомянутых здесь важных свойств, и всякая жизнь на
Земле прекратится - не будут зеленеть луга, расти леса, исчезнут животные,
птицы, насекомые, умрет почва, погибнет сам человек, почти на три четверти
состоящий из воды. Вот что она такое - вода-то!
 
   Невозможно переоценить значение воды для промышленных, энергетических,
бытовых нужд человека. И я не буду приводить данных, характеризующих все
эти быстро возрастающие потребности, подытожу в общей форме результаты
Многих исследований по всему земному шару. Запасы воды на нашей планете
неисчерпаемы - одно из самых замечательных свойств ее заключается " в том,
что она неистребима, вечна и практически не уменьшается в своем
количестве, чего бы мы с нею ни вытворяли.
   Проблема ныне заключается в том, что почти повсеместно наблюдается
нехватка чистой пресной воды. Промышленность и сельскохозяйственное
производство нуждаются в незагрязненной и мягкой воде, хорошая вода нужна
для питья. И нехватку ее человек ощущает прежде всего.
 
   Немало уже на свете городов, районов и целых государств, даже в
умеренном поясе испытывающих ныне затруднения с питьевой водой.
Потребность населения ФРГ, например, удовлетворяется из  подземных
источников, загрязненных пока в меньшей степени, чем наземные водоемы.
Однако в этой стране, как пишут сами немцы, нет полных и точных данных о
водных подземных запасах, и питьевая вода во все возрастающем количестве
будет забираться из рек и озер, куда с атмосферными осадками, паводками и
сливными отходами попадает все больше вредных веществ. Во многих странах
ключевую воду продают уже в пакетах и бутылках. В Нью-Йорке литровый
пакет, по последним данным^ стоит шестьдесят центов.
 
   Шведы располагают большими резервами хорошей воды, особенно на севере.
Там же, где за последние десятилетия бурно развивалась промышленность,
интенсивное сельское хозяйство и увеличивалось население, водоемы начали
заметно загрязняться, стало не хватать чистой пресной воды южной трети
страны, где проживает около восьмидесяти процентов населения Швеции.
Недавно муниципалитеты Мальмё, Лунда, Хельсингборга и других городов
крайнего юго-западного района пришли к соглашению о необходимости выделения
больших капитальных средств для доставки питьевой воды издалека. Намечено
пробить из чистого пока озера Больмен магистральный туннель длиною
восемьдесят километров и на триста километров раскинуть по району ветви
основных водоводов.
 
   Главный источник потребительской воды страны - пресное озеро Меларен,
подступившее к Стокгольму. За последние сто лет. население вокруг этого
озера увеличилось в двадцать раз, и из всех озер Швеции оно испытывает
наибольшую нагрузку солями, вредными промышленными стоками, жидкими
бытовыми отходами. В озеро поступает за год около восьмисот тонн фосфора в
соединениях и десять тысяч тонн азота. А водой Меларена пользуются для
бытовых нужд почти полтора миллиона человек.
 
   - Всего несколько лет назад, - говорит мой собеседник, - вода была
хуже, потому что многие районы города сливали бытовые и производственные
отходы в Меларен. Недавно в строй вступила Чаппала.
   - Что это такое?
   - Прекрасная вещь! Новинка.
   - Нельзя ли взглянуть? У меня, правда, всего полдня до самолета...
   - Не советую,- поморщился сосед.
   - Отчего?
 
   Собеседник замялся. .Узнав, однако, что это вовсе не секретный объект,
я твердо решил побывать на Чаппале - новой очистительной системе, только
что сооруженной под .Стокгольмом. Когда-то я слышал об оригинальной
установке в Ослофьорде. изобретенной норвежским ученым Фойном. Она очищает
бытовые стоки посредством разбавления их соленой морской водой и
пропускания -через эту токопроводящую смесь сильных электрических разрядов.
   Отходящим хлором обеззараживают выпускную воду, а твердые вещества
отделяются и вывозятся на удобрения. Я думал увидеть нечто подобное в
Чаппале. Особенно увлекательно было бы посмотреть, как работает
электричество, облагораживающее воду. Выяснилось, однако, что Чаппала
смешивает бытовые и промышленные стоки, морская вода к ним не добавляется.
очищающие электрические разряды не применяются, в технологической схеме
использован западногерманский и американский опыт. Что ж, посмотрим.
 
    На дальней окраине города стоит в густой зелени огромная труба с
колпаком- огромная не в высоту, а в толщину, и ее из города не видно.
Возле трубы небольшое кирпичное помещение -
производственно-административное управление очистной станции. На схеме
города, которая висят в кабинете руководителя этого хозяйства Ларса Халя.
видно, как сбегаются сюда водосборные коллекторы, проложенные под городом.
Станция обслуживает население северной части Стокгольма и прилегающих к ней
пригородов^ а также промышленность .этого района.
 
   Хозяйство станции расположено глубоко в скальном основании города. Мы
медленно спускаемся в большом, грузовом лифте. Становится все прохладней,
влажней и запашистей, однако терпеть можно. И вот мы у выходного отверстия
главного туннеля. К нему примыкают боковые туннели, коллекторы, а здесь, в
конце его, очистное производство. Этот туннель сечением в десять
квадратных метров на выходе - плод замечательного мастерства стокгольмских
скальных проходчиков, основа всей системы и главная ее ценность. Мы
увидели и автоматизированное управление всем процессом очистки отходов, и
залы над бассейнами, сравнимые по размерам с самыми большими станциями
метро, и электрические шламоподъемники. Все хозяйство Чаппалы обошлось в
семьдесят пять миллионов крон. А стоимость туннеля - сто миллионов.
Строители его везде выдержали проектный уклон, вышли точно на заданную
отметку, миллионы кубометров камня были подняты на поверхность,
раздроблены на щебенку для дорог и бетонных заводов. Тянется туннель в
крепчайшей скальной породе на шестьдесят километров и рассчитан на далекую
перспективу - в случае нужды он сможет обслуживать жилой район с
населением в миллион человек.
 
   Сливаясь самотеком и проходя подъемные насосные станции, бытовые и
промышленные отходы на своем долгом пути к очистным сооружениям хорошо
перемешиваются. По выходе из туннеля смесь проходит очистительные решетки,
где отделяется бумага, пластмасса, тряпье. Затем вода проходит через три
песчаные ловушки и шесть осадочных бассейнов - наверх всплывают масла, а
шлам оседает. Максимальная глубина бассейна одиннадцать метров, ширина -
двенадцать. Далее идет активная шламовая лестница, на которой в воду
вдувается воздух и вводятся микроорганизмы. Отсюда вода возвращается к
началу цикла, и в ней уничтожаются фосфаты. На одном из этапов очистки
смесь выделяет метан, который сжижается и отапливает производственные
помещения Чаппалы. Перед выпуском вода хлорируется. Производственные
помещения и переходные туннели, вырубленные в камне, так велики, что
обслуживающий персонал ездит по ним на велосипедах. По стенам тянутся
белоснежные трубы и провода в надежной изоля 
 ции. Тут даже красиво - горят мощные лампы дневного света, сияют перила
из нержавейки, стены покрыты бетонным раствором в распыл, имеют приятный
матовый цвет. Повсюду сплошная каменная твердь, лишь кое-где проступают
грунтовые воды -красные потеки от соединений железа, белые от извести.
 
   Контрольный пункт. Пульты, электронновычислительные машины, лампочки на
табло.
   Какие-то аппараты чертят какие-то кривые. Господин Халь объясняет, что
автоматы контролируют заполнение резервуаров, содержание примесей на
каждом производственном этапе, характеристики шлама.
   - Шлама много отходит?
   - Тридцать тысяч кубометров в год, - ответил Ларе Халь. - Мы
обезвоживаем его и в контейнеры. Посмотрим?
   - Посмотрим.
   Вязкая маслянисто-черная масса стекает с барабанов. В ней много еще
микробов и неуничтожимых активных элементов, сопутствующих отходам
современной развитой индустрии.
   Куда деваются эти ежегодные двадцать железнодорожных эшелонов шлама?
   - Вывозим на поля. Пятнадцать крон кубометр. Рассыпаем вокруг города.
Микроорганизмы погибают в почве, запах за два-три дня исчезает. Это
замечательное удобрение. На нашем шламе хорошо растут овощи.
   - Но все-таки это концентрированные соединения, остатки тяжелых
металлов...
   - Дело новое, не проверенное, - соглашается господин Халь. - Пока
землевладельцы берут шлам. но мы в точности не знаем последствий. ..
 
   Да, к сожалению, не знаем. Станция отменная, самая современная, но я,
так же как, наверное, господин Халь, если увижу две лежащие рядом
морковки, конечно, предпочту из них ту, что выращена подальше от города и
этих замечательных шламовых удобрений. Только вот различить их невозможно.
Критерием при таком выборе на Западе становится цена.
   Западногерманские хозяйки покупают овощи, снятые с полей орошения, с
тридцатипроцентной скидкой. Нам же вряд ли потребуется делать выбор - в
Советском Союзе на полях орошения, куда сливаются сточные воды, очищенные
от механических примесей, выращиваются только кормовые культуры.
   - Вы редкий гость в нашей преисподней, - сказал господин Халь, когда мы
поднялись наверх.
   - Не заметил никакой преисподней, - возразил я. - У вас интересно и
ново.
   - Но, так сказать, аромат...
   - Однако вы-то тут работаете, - сказал я.
   - Спасибо.
   После такого обмена комплиментами мы пожали друг другу руки, и я
полюбопытствовал на прощание:
   - А куда девается вся эта сливная вода после вашей сепарации?
   - В море. Причем в ней может жить рыба, а в Балтике не везде. Пропадает
наше море.
   - Балтика не только ваша,-возразил я,- но и наша.
   - Вот я и говорю - наше море.
   И господин Халь еще раз протянул мне руку. Почему Балтика пропадает?
   Балтика... Слово это относится к ряду серьезных, весомых, не поминаемых
всуе слов.
   О том, что такие слова существуют, я заметил еще мальчишкой, в войну,
когда пришел в паровозное депо учеником слесаря. По гудку черные
котельщики садились у теплых батарей, молча жевали картошку или
немногословно вспоминали прошлое. Будто сейчас вижу и слышу, как один
старый рабочий, отрешенно глядя в темноту цеха. уходил весь в себя и
торжественно произносил: "Сормово!" И все почему-то задумывались вместе с
ним.
 
   Балтика! Многовековой ратный труд моего народа, великая северная
столица на берегу залива, торговля со всем светом, отечественное
кораблестроение, громкие свершения русских мореходов, Петр Первый и Михаил
Ломоносов, Пушкин и Ленин, славные питерцы и кронштадтцы, революция.
Отечественная война, блокада...
 
   Зная Балтийское море по книгам да кинофильмам, я лишь недавно
познакомился с ним лично. Увидел его проливы и шхеры, зеленосерый прибой,
белесые горизонты, поплавал по Финскому заливу, пролетел над Ботническим.
   Это на карте он такой широкий, Ботническийто, а когда летишь над ним,
под тобой совсем будто бы рядом шведские и финские берега с дробной
россыпью островов и червячками фиордов. Но вообще Балтийское море довольно
внушительно - его береговая линия составляет половину длины земного
меридиана, двадцать тысяч километров! Правда, мелковато! оно - средняя его
глубина всего шестьдесят метров, да и водички в нем маловато - двадцать
две тысячи кубокилометров, меньше, чем в любимом моем Байкале. В отличие
от славного сибирского моря, Балтика соединена проливами с мировым
океаном, но геологическая и гидрологическая природа ее тоже очень
любопытна.
   Раньше я думал, что все моря на свете имеют одинаковый уровень, и с
удивлением узнал, что Балтика исключение, на полтора. десятка сантиметров
она выше уровня Атлантического океана - из-за обилия притока речной воды и
малой пропускной способности сливного пролива. Мне всегда представлялось,
что печально знаменитые петербургско-ленинградские навод. нения происходили
из-за балтийских ветров, нагоняющих воду в Финский залив и невское устье.
Оказывается, это не так. Наводнения вызываются чрезвычайным понижением
атмосферного давления над Балтикой, своего рода выпучиванием ее вод и их
последующим грозным растеканием, для защиты от которого мы скоро начнем
строить в заливе гигантскую плотину. С интересом я узнал о том, что в конце
ледникового периода шведские озера Венерн и Меларен, наша Ладога и Онега
составляли одно море, что и сейчас берега Балтики быстро поднимаются во
многих местах, в частности, в самом дальнем углу Ботнического залива, у
шведского города Лулео, в котором растут сибирские кедры, и что морская
вода там почти пресная...
 
   Однако больше всего меня заинтересовали и взволновали сегодняшние будни
Балтики. Ее судьба, которая, как выяснилось при более близком знакомстве с
морем, оказалась непростой, трудной, можно сказать - мучительной.
   И слово Балтика рождает теперь у меня новые, совсем другие ассоциации.
Мне показалось, что я заболел Балтикой, как когда-то неизлечимо заболел
Байкалом..
 
   Балтика поистине наша - это общее и неделимое достояние всех народов
Северной Европы. С этим полузакрытым морем неразрывно связана тысячелетняя
гражданская и военная история, экономика и образ жизни датчан, латышей,
литовцев, немцев, поляков, русских, финнов, шведов, эстонцев. И вот уже не
первый год представители семи государств - Советского Союза, ГДР, Польши,
Швеции. Дании, ФРГ и Финляндии - встревоженно собираются то в Стокгольме,
то в Киле. то в Хельсинки или другом городе побережья, чтобы обдумать
положение, в каком оказалось ныне это море, обсудить конкретные и
непременно совместные меры, ибо состояние Балтики катастрофически
ухудшается, хотя и на сегодняшний день оно таково, что неизвестно, можно
ли устранить уже нанесенный морю вред.
 
   Да, Балтика почти пропадает - столь непосильную нагрузку довелось ей
принять на себя в послевоенные годы. Во всех странах, окружающих Балтику,
быстро растет потребление нефти, а главный способ ее доставки - морской
транспорт. О том, какие масштабы принимает эта доставка, говорят хотя бы
такие факты: за последние двадцать лет объем морских перевозок нефти и ее
продуктов судами ФРГ возрос в двадцать раз, а через Нильский канал ежегодно
проходит три тысячи танкеров! Потребление нефти в Швеции составляет сейчас
более трех кубометров на душу населения в год - значительно больше, чем во
многих "нефтяных" странах. Транспортирование жидкого топлива и минеральных
масел по воде таит большую опасность. Десятки тысяч отмелей и островов на
морских путях Швеции, внезапные густые туманы и другие ухудшения погодных
условий, слабое знание шведских территориальных вод командами иностранных
кораблей - все это вызывает частые аварий. Танкеры разбиваются о скалы,
садятся на мель, сталкиваются. Нередко нефть и ее остатки сливаются в море
преднамеренно или по неряшливости. И в9т итог - ежегодно фиксируется более
двухсот выпусков нефти в шведские воды. Недавно в Стокгольмском архипелаге
шведы ввели принудительное лоцманство. Знаешь ты или не знаешь лоцию этой
акватории, но, если везешь более двух тысяч тонн нефти либо масел,-принимай
на борт местного морского проводника. Мера хорошая, но, несмотря на нее, а
также на то. что вот уже несколько лет действуют международные соглашения
об охране балтийских вод от нефтяных загрязнений, южные и западные берега
Швеции все сильнее загрязняются нефтью.
   Необходимо учитывать, что нефть не только выводит из строя пляжи, губит
и пригнетает морскую флору и фауну, затрудняет кислородный обмен воды с
атмосферой, но и содержит ядовитые вещества.
 
   Можно представить себе, как большие косяки рыбы, подплывшие на кормежку
к привычным своим пастбищам, в панике бросаются прочь от губительной воды,
забивающей нежные жабры вонючей липкой гадостью. Голодная беспокойная рыба
приплывает в новый район моря, а там нет никакого корма, кроме
несъедобного, микроскопического, плавающего на поверхности бывшего харча.
В таком большом море, как Балтийское, рыба все же пока находит себе
пропитание, как-то приспосабливается к ухудшающимся условиям, а вот что
делать икринкам, которые могут развиваться только в богатом кислородом
поверхностном слое воды? Они плывут вместе с морскими течениями,
переплескиваются волнами, гибнут даже при чрезвычайно малом содержании
нефти в воде, а чудом уцелевшая икра дает рыб-уродов или мертвых мальков.
И есть в жизни ,рыбьего младенца одно особое, решающее мгновение.
   Недавно ученые установили, что в момент появления из икринки юная
рыбка, чтобы заполнить воздухом плавательный пузырь, должна сделать
единственный за всю свою жизнь глоток воздуха. Даже тончайшая пленка нефти
не пускает мальков к воздуху, и они миллиардами гибнут, если в районе, где
рыбья молодь появилась на свет, танкер разольет по воде содержимое своих
отсеков. Нефть к тому же активно поглощает растворенный в воде кислород,
без которого не могут выжить и взрослые рыбы; причем один литр нефти
забирает кислород из сорока тысяч литров воды. Для Балтики это представляет
особую опасность, потому что в прохладных ее водах разложение нефти
замедлено.
 
   И если б воды Балтики загрязнялись только нефтью! В береговых ее
районах проживает сейчас около двадцати миллионов человек,
концентрирующихся по преимуществу в полусотне больших городов, в том числе
таких, как Ленинград, Стокгольм, Хельсинки, Таллин, Рига, Гдыня,
Калининград, Щецин, Росток, Гданьск, Киль, Любек, Кронштадт, Клайпеда. В
этом районе земного шара производится пятнадцать процентов мировой
промышленной продукции, здесь самые оживленные в мире порты, проливы,
каналы и морские фарватеры. Через Кильский канал, например, проходит
каждый год около семидесяти тысяч кораблей. Для сравнения укажу, что общее
число судов, пересекающих за этот же срок Панамский перешеек,- всего
четырнадцать тысяч. Исключительными темпами развиваются на Балтике
пассажирские перевозки. Порты одной лишь шлезвигголштейнской земли ФРГ
принимают и отправляют за год двадцать пять тысяч судов с пассажирами.
Летом по водам Балтики движется более пятисот только крупных лайнеров.
Миллионы выходов в море совершают катера, мотояхты, спортивные прогулочные
лодки, снабженные стационарными и подвесными моторами.
 
   Скачкообразно увеличивается на Балтике добыча рыбы. За последние
десять лет общий улов сельди, кильки, наваги и камбалы удвоился, по
сравнению с тридцатыми годами сельди ловится в пять раз больше, кильки - в
двадцать. В погоне за редеющими рыбными косяками увеличивается скорость,
оснащение, тоннаж и количество рыболовных судов. Сейчас всех этих сейнеров
и траулеров, круглосуточно бороздящих Балтику, насчитывается добрый
десяток тысяч. К ним следует прибавить бесчисленные моторки
рыболовов-любителей, военные флоты и флотилии разных стран, таможенные,
спасательные, навигационные, метеорологические и иные специальные суда.
Конца-краю не видать этой неостановимой стихии, загрязняющей море
отработанным маслом, пищевыми и гигиеническими отходами, выброшенными
пластмассовыми емкостями и прочим мусором.
   В течение трех летних месяцев только в западной акватории моря
сбрасывается с судов около ста тысяч тонн твердых отходов.
 
   Туристический бум последних лет привлек на море многие миллионы
отдыхающих, и загрязнение побережья значительно усилилось.
   Но самый ощутимый вред Балтике приносят, однако, не приезжие или
транзитные пассажиры и даже не скопление постоянно живущих на побережье
людей. В море впадает около двухсот рек, собирающих жидкие
производственные и бытовые отходы с больших территорий, на которых
концентрируется мощная химическая, металлургическая, целлюлозно-бумажная
промышленность, ведется интенсивное сельское и лесное хозяйство с
применением инсектицидов, пестицидов, гербицидов, минеральных удобрений.
По использованию химических удобрений Западная Европа давно вышла на
первое место в мире - среднегодовая норма их на гектар здесь уже превысила
полтора центнера.
   Не усвоенные растениями остатки удобрений с полыми водами и дождями
смываются в реки, а через них попадают в море. Источником загрязнения
текущих в Балтику речных вод становятся не только сельскохозяйственные
угодья.
   В лесах Западной Германии широко применяют гербициды - сильные
химические вещества, уничтожающие сорняки, а также избирательно
прореживающие лесные посадки. Перед применением их растворяют в
минеральных маслах.
   Норма расходовался препарата - триста литров на гектар лесной площади.
Тяжелые остатки раствора впитываются в почву, отравляют грунтовые воды, а
легкие стекают с дождями в реки, оттуда в море...
 
   Безмерный и бесконтрольный сброс промышленных и бытовых вод, содержащих
тяжелые металлы, активные соли, гнилостные бактерии, отходы реакторов,
создает серьезную опасность для органической жизни Балтийского моря.
Концентрация ядовитых веществ в организмах здешних рыб и птиц в десять раз
выше, чем, скажем, у обитателей североморских вод.
   Некоторые виды птиц не могут высидеть птенцов, так как скорлупа их
стала слишком хрупкой. Вредные вещества концентрируются иногда в таких
количествах, что представляют опасность для человека.
 
   Почти неотвратимую угрозу морю несет сброс фосфора в соединениях
(четырнадцать тысяч тонн в год) и смесей различных веществ.
   поглощающих кислород (миллион двести тысяч тонн!). Эти вещества
приносятся в море с неочищенными отходами целлюлозно-бумажной
промышленности, столь развитой в северной Европе. Положение усугубляется
тем, что Балтийское море имеет, на свою беду, жесткий, отлаженный
тысячелетиями гидрологический режим. Глубинные течения, льнущие ко дну
датских проливов, снабжают море тяжелой .соленой водой, а отток идет
поверхностными - опресненными и легкими - струями через пролив Эресунн.
Таким образом, море состоит как бы из двух не смешивающихся между собой
водяных слоев. И когда кислородопотребляющие отходы достигают донных вод,
они превращают нижний слой в совершенно безжизненную мертвую среду. Между
этой отравленной водой и атмосферой лежит легкий, бедный солями
поверхностный слой, который не дает придонным водам Балтики обогащаться
кислородом. В конце шестидесятых годов отравление Балтики достигло какой-то
критической точки, и в ее придонных водах был впервые обнаружен
сероводород.
 
   В гидрологии Балтики есть еще некоторые особенности, ухудшающие ее
состояние. Здесь, как на всех полузакрытых морях, слабо выражены приливы и
отливы, а обширные балтийские отмели гасят большие волны. Зимние льды еще
больше затрудняют перемешивание морских вод. Правда, иногда по
невыясненным причинам происходит прерывистое вторжение в море значительных
масс свежей соленой воды. Последнее такое живительное поступление было в
1968 году. К сожалению, неочищенных стоков к этому времени вливалось в
Балтику уже столько, что весь поступивший с водой кислород быстро и
невозвратимо заместился сероводородом, убивающим всякую высшую жизнь,
включая придонную растительность. И вот печальный, если не трагический
итог: омертвлено уже более сорока тысяч квадратных километров балтийского
дна, и граница этой отравленной зоны постепенно расширяется и поднимается
вверх...
 
   В последние дни моей шведской командировки в Стокгольме проходило
очередное заседание международной конференции по Балтийскому морю. И когда
я ознакомился с состоянием Балтики, то спросил сам себя - пессимист я или
оптимист? Вот есть непреложная реальность - Балтика стала самым грязным
морем планеты, количество неочищенных и неконтролируемых сливов и сбросов
в нее непрерывно возрастает. Нет, я все же не верю, что люди когда-нибудь
начнут пахать Балтику, однако допускаю, что она скоро может стать первым
морем на Земле, распространяющим зловоние. И еще поневоле думается: не
наступят ли времена, когда понятие "охрана природы" уже забудется, а
вместо сегодняшней так называемой защиты окружающей среды человек вынужден
будет защищаться от окружающей среды?
 
   Не принадлежа к убежденным пессимистам, я, однако, не хочу быть
причисленным и к ряду беспочвенных утопистов, закрывающих глаза на
тревожную и трудную действительность.
   Вспоминаю свой разговор о Балтике с заместителем генерального директора
шведского Управления по охране среды господином Уве  Хённингером, который
спокойно заверил меня, что он оптимист - иначе не сидел бы в этом
учреждении. Но давно назрела, считает он, необходимость заключения
международной конвенции, хотя имеется немало сложностей и противоречий.
Господин Хённингер с восхищением, помнится, отозвался об очистке сточных
вод в ГДР, с которой делегация шведского управления "по охране среды
познакомилась во время своего визита туда.
 
   - Представляете, службу охраны и контроля-за чистотой сбросной воды у
них несут двести специализированных катеров! Двадцать из них постоянно
обслуживают район Берлина.
   Мы же на днях спустили на воду лищь первое такое судно... Ценный опыт
Германской Демократической Республики по охране среды, конечно же, должен
стать общим достоянием. Мы надеемся, что к совместной работе Советского
Союза и Швеции, которая в этом году столь успешно начата, постепенно
подключатся все страны Балтики...
 
   Весной 1972 года в Стокгольме произошло одно ^негромкое, но очень
важное международное событие. Последние годы экономическое и
научно-техническое сотрудничество Советского Союза и Швеции успешно
развивалось, и вот на одной из своих сессий межправительственная комиссия
создала советско-шведскую рабочую группу по проблемам окружающей среды, и
состоялось ее первое заседание, разработан план. Представители двух стран
договорились об обмене делегациями и лекторскими группами, о взаимных
консультациях, симпозиумах, совместной разработке научных методов охраны
среды и контроля за ее состоянием. Сейчас наши и шведские данные о том,
например, как загрязняется Балтийское море, как изменяется химическое
состояние его вод и какое влияние это оказывает на всю жизнь моря, взаимно
сопоставляются и анализируются. Намечены меры по охране воздушного
бассейна, обоюдное знакомство с измерительной аппаратурой, совместная
разработка методов прогноза, обмен опытом заповедания и многое другое,
чего не опишешь в беглых зарисовках. Хочется лишь вместе со всеми, кто
болеет за природу, порадоваться началу большого, очень нужного дела.
 
 
   И все же трудно оставаться спокойным под гнетом негативных фактов.
Очистные сооружения Чаппалы внушают вроде бы некоторую надежду. Это
хорошо, конечно, что в ее выпускных водах может жить рыба, но другие-то
районы Стокгольма травят эту рыбу неочищенными своими сливами. И Чаппала
исключение, если взглянуть на огромное по протяженности балтийское
побережье. Почти все заводы на берегу Ботнического залива спускают в море
промышленные отходы, убивающие морскую живность. Весь Копенгаген и другие
датские города сбрасывают сточные воды в Балтику безо всякой
предварительной очистки. У добережий ФРГ и Финляндии фекалии и прочие
коммунальные стоки оттесняют чистую воду в море грязными, вонючими
расплывами. А вот несообразности иного толка. Шведы, затрачивая большие
средства, выращивают в своих рыбоводных хозяйствах и выпускают в море
мальков лосося, а датчане только ловят. Несмотря на то что уже вот сколько
лет действует международное соглашение об охране балтийских вод от
нефтяного загрязнения, южные и западные берега Швеции все сильнее страдают
от него.
   Хотя во многих странах, в том числе и в Швеции, приняты законы об
охране среды, до сего дня каждые сутки в Балтику спускается два
железнодорожных эшелона веществ, поглощающих кислород. Таким образом, в
районе Балтики создалась опасная дилемма: стремясь сохранить в чистоте
корабли, внутренние воды и города, вырастить повышенный
сельскохозяйственный и лесной урожай на родных землях, снизить в
конкурентной борьбе себестоимость промышленной продукции и выловить
побольше рыбы для себя, люди губят общее, принадлежащее всем, наше море.
 
   Конвенция прибалтийских стран по защите морской среды должна
предотвратить дальнейшее загрязнение его вод, категорически запретить
сброс в море ядовитых веществ, лов рыбы для технических целей. В самое
последнее время всеобщая тревога и озабоченность начала вызывать
конкретные реальные меры. Один за другим начали создаваться в
прибалтийских городах современные проекты очистки стоков.
   На эти работы стали отпускаться немалые средства. Шведские
целлюлозники, например, в ближайшие два-три года запланировали потратить
на цели очистки стоков сотни миллионов крон. Сто миллионов марок выделено
в ГДР. В Ленинграде строятся очистные сооружения, способные перерабатывать
в сутки семьсот пятьдесят тысяч кубометров сточных вод.
   Финны создают новую технологию, при которой наиболее вредные отходы
целлюлозной промышленности сжигаются на берегу и не попадают в море. На
судах некоторых стран устанавливаются водно-нефтяные сепараторы... Но все
это, однако, лишь первые подступы к великой программе спасения Балтийского
моря.
   Впереди очень много работы, и она неизбежна.
   Чистота и биологическое равновесие Балтийского моря нужны для того,
чтобы человек пользовался его дарами сегодня, а сотни миллионов будущих
людей могли вечно добывать из него продукты питания, отдыхать на его
пляжах, .использовать природные богатства его воды .и дна.
 
   Какие нужны соглашения ради спасения Балтики, какие национальные и
региональные капиталовложения необходимы, какие службы по контролю за
физическим, химическим, биологическим состоянием балтийской воды, какие
запретительные охранные меры потребны - see это неотложные заботы для
политиков, дипломатов, ученых, юристов, экономистов всех прибалтийских
стран. Их задача куда сложней и ответственнее, чем это выглядит в моем
кратком и поэтому далеко не Полном освещении громадной проблемы
международного природопользования, и я почтительно склоняю голову перед их
заботами, знаниями, сегодняшними и завтрашними трудами. Очень бы не
хотелось мне ассоциировать ныне слово "Балтика" с тревожными эмоциями, с
тягостными ощущениями бессилия, с неопределенными и едва теплящимися
надеждами, но что я могу поделать?
 
   Балтика... Она на Земле одна, а у людей только одна Земля.


                           7. ТОЛЬКО ОДНА ЗЕМЛЯ
 
   В черный круг, обрамленный листвой и условно изображающий Землю,
врезана символическая фигура человека с мощно и беспомощно раскинутыми
руками. Эта эмблема конференции Организации Объединенных Наций по
окружающей человека среде, проходившей в Стокгольме 5-16 июня 1972 года,
печаталась на лозунгах, плакатах и листовках, на докладах, рекомендациях и
решениях. Во время моей шведской поездки первый в истории международный
форум, посвященный проблемам среды, завершал свою работу, участники его
"собирались по домам, выразительная эмблема переставала мелькать в газетах
и витринах, а через несколько дней совсем исчезла. Политики, дипломаты,
журналисты, отдав должное мероприятию, занялись другими событиями,
неотложными делами, но неизменной и вечной осталась эта простая и великая
истина: Земля у всех нас только одна, и. быть может, она только одна такая
на всю нашу необъятную праматерь-Галактику - со своей неповторимой природой
иее бесценным подарком - жизнью, полной глубочайших взаимосвязанных тайн,
со своим homo sapiens - человеком разумным.
   И мы, живущие ныне на Земле, - первое в истории человечества поколение
людей, которое начинает понимать необходимость всеобщего чуткого и
действенного внимания к состоянию биосферы, и, скорее всего, последнее,
которое еще может сделать что-то реальное. Перед нами, населяющими эту
единую Землю и постепенно осознающими себя как единое человечество, стоят
очень сложные, многообразные и трудные задачи, касается ли дело сохранения
Балтики, окруженной семью странами, или, например, Дуная, вдоль которого
расположено восемь государств, спасения общего для всех народов океана,
воздушного бассейна или таких элементов биосферы, к которым не привлечено
пока достаточно внимания.
 
   Сидели мы со шведским генетиком Бьёрном Гильбертом на его крохотном
подоконном участке, рассматривали подопытные помидорные кусты,
разговаривали о только что закончившейся конференции ООН и только что
начавшейся конференции по Балтийскому морю, о Карле Линнее и Николае
Вавилове, о прошлом генетики, будущем энергетики и сегодняшней политике. В
какой-то момент, помнится, взялся я рассказывать все о том же кедре
сибирском - мне удается поворотить на эту тему любой разговор. Вот,
говорю, до чего удивительное дерево! В шкафу из его древесины почему-то не
заводится моль, а пчелы чувствуют себя лучше всего именно в кедровом улье.
   В отличие от терпентина других хвойных, смола его не кристаллизуется
полтора года, без нее не обойтись при исследованиях и космоса и микромира
- кедровым оптическим бальзамом склеивают телескопические стекла, и в
капельке его рассматривают под микроскопом объекты бактериологических
наблюдений. Только в кедровых лесах и кедровом стланике живет драгоценный
сибирский пушной зверь - соболь. Лишь в кедрачах Саян и Алтая обитает
особый подвид благородного оленя - марал, с его чудодейственным
пантокрином, получаемым из пушистых и мягких, наполненных густой горячей
кровью весенних рогов животного. Под пологом кедровой кроны, меж корней
растет в Приморье легендарный женьшень. А один ленинградский ученый
установил, что в кедровом лесу меньше микробов, чем допускается в
операционных помещениях...

   Молодой ученый, слушая, задумчиво вертел перед глазами желтую кедровую
шишку, похожую на маленький ананас, внимательно рассматривал ее, потом
уважительно и весомо произнес:
 
   - Генетическое сокровище.
 
   Из популярных газетных заметок мы знаем названия животных, уничтоженных
человеком и навсегда исчезнувших с лица земли, слышали о "Красной книге",,
в которую вписаны редкие звери, птицы и растения, подлежащие строгой
международной охране, но о том, какую чрезвычайную, возрастающую со
временем ценность имеет весь генетический фонд живой природы Земли, в
полной мере не представляет себе ни один человек, каким бы великим ученым,
знатоком и специалистом он ни был.
   Дело в том, что самое на первый взгляд скромное проявление органической
жизни может в будущем сыграть огромную роль в удовлетворении потребностей
человека.
 
   Окажите,например, кто пятьдесят лет назад (а это всего лишь миг в
истории природы и человечества) мог предсказать, что микроскопическая,
невидимая невооруженным глазом водоросль под названием хлорелла окажется
предметом усиленного сегодняшнего внимания?
   И, дело не в том, что хлорелла вместе со своими собратьями водорослями
несет на себе большую нагрузку по фотосинтезу, поставляя в атмосферу
кислород. Почти половину веса хлореллы составляют белки. Питательных и
легкоусвояемых белковых соединений в ее составе в два раза больше, чем у
лучших сортов пшеницы.
   Это замечательное природное образование содержит также жиры, углеводы,
почти полный набор витаминов и размножается к тому же с фантастической
быстротой. Японцы, ежегодно собирая с гектара хлорелловых плантаций по
двадцать пять центнеров зеленой массы, уже добавляют ее в пищевой рацион
людей и домашних животных, готовят из нее даже конфеты. Советские ученые
разработали способ выращивания хлореллы в полной темноте с помощью
специального питательного раствора.
   И как знать, не сделается ли в будущем эта самая хлорелла одним из
основных поставщиков белка для населения Земли и станет ли без нее
возможным выход человека в дальний космос, где она уже успела побывать на
наших спутниках в качестве первого зеленого космонавта?
 
   Необыкновенна история обыкновенного подсолнуха, завезенного когда-то в
Россию в качестве декоративного цветочного растения. По редчайшему наитию
или, быть может, недооцененной нами мудрости простого воронежского мужика
по фамилии Бокарев, крепостного известных земельных магнатов Шереметевых,
подсолнух был блистательно культивирован и спустя всего пятьдесят лет
сделался одной из основных масличных культур, заняв собой на всех
континентах многие миллионы гектаров сельскохозяйственных угодий, в том
числе на своей генетической родине, в Америке.
 
   А вспомним вареную полбу, каковою пушкинский поп должен был кормить.
своего работника Балду. Давно сей злак повывелся почти повсюду,
практически исчез с русской земли.
   Только это обстоятельство вовсе не означает, что полба однажды не
потребуется нашим или иностранным селекционерам. Дело в том, что
полба-двузернянка, например, не заражается пыльной головней, а
однозернянка отличается, как пишет БСЭ, "исключительной устойчивостью ко
всем болезням". Я решил выделить последние слова, потому что многие дикие
предки культурных растений обладают замечательными свойствами -
сопротивляемостью болезням или ветровалу, хладостойкостью, низкорослостью
или цепкостью корневой системы.
   И никто сейчас не может сказать, когда и в каком районе земли может
понадобиться особый белковый состав того или иного дикороса, специфичность
его аминокислот, масличность, витаминозность, фитонцидность, способность
противостоять вредителям или выживаемость в трудных климатических условиях.
 
   Мы знаем, какой исключительный результат дала так называемая "зеленая
революция" в ряде развивающихся стран. Высокоурожайные сорта риса,
внедренные на Филиппинах, например, в значительной мере удовлетворили
потребности населения этой страны. Следует подчеркнуть, что для выведения
"революционных" сортов потребовалось широкое межвидовое скрещивание.
 
   С развитием глобальных путей сообщения многие виды животных, растений и
насекомых путешествуют между странами и континентами.
   Человек перевез из Нового в Старый Свет картофель и кукурузу, помидоры
и каучуковое дерево, индейских кур, норку и ондатру, взамен отдав пшеницу
и рис, сою и сахарный тростник, лошадь и свинью, кофейное дерево, чайный
кустарник и гигантскую банановую траву, виноград, дыню и капусту.
Расселение по земле различных видов сельскохозяйственных животных и
растений повлияло на историю, экономику, образ жизни народов, на облик
многих стран и даже целых континентов. Сейчас уже трудно представить
Бразилию без плантаций кофе, Австралию без ее овцеводства, Малайзию без
каучука-сырца, хотя и кофейное дерево, и овца, и гевейя - сравнительно
недавние переселенцы. Этот плодотворный обмен продолжается и в наши дни. Из
американских лесов и садов пришли к нам черноплодная рябина и раскидистый
тополь, заполонивший, правда, сверх всякой меры наши города: Совсем недавно
в Латинскую Америку перевезли кавказскую серую пчелу с ее семимиллиметровым
хоботком, которого как будто и не хватало роскошным аргентинским и
бразильским медоносам. С мексиканских заливных полей только что перешел в
Южную Азию упомянутый уже высокоурожайный рис, а растущий международный
спрос на семена нашей лиственницы мы все никак не можем удовлетворить.
 
   Умеют путешествовать и нежелательные виды. Едва закончилась в
Стокгольме конференция ООН по окружающей среде, как страницы шведских
газет заняла очередная сенсация - на южном побережье страны появился
колорадский жук. Население прибрежных районов поголовно вышло на борьбу с
этой напастью, угроза картофельным полям Швеции была с трудом
ликвидирована. Иногда болезни и вредители поражают эндемичные виды в
результате внедрения экзотических культур и попадания чужеродных
организмов в благоприятную для них природную среду. Паразиты почти
полностью уничтожили, например, американский каштан. Погибают от
вредителей последние английские вязы. А в водоемах Подмосковья
распространились за последние годы бычки, занесенные, как считают
рыболовы, чайками с юга, и американский двоякодышащий сомик, выброшенный,
наверное, однажды из. аквариума. Эти приспособчивые и выносливые чужаки
пожирают икру аборигенов и могут со временем полностью изменить ихтиофауну
милых нашему сердцу речек! и озер, уничтожить приноровившееся друг к
дружке рыбье население.
   Как бороться с ними? Выловить эту дрянь невозможно, травить вместе с
ними все живое нельзя. Не подскажет ли наука какие-нибудь новые и тонкие
способы защиты?
 
   Вспоминаю одну из своих давних поездок в Сибирь к иркутскому профессору
Талалаеву, создавшему "белую смерть" - особый препарат на основе открытого
ученым бактериального штамма, который поражал непарного, соснового и
дубового шелкопряда, шишковую огневку, пяденицу, озимую и люцерновую
совку, различных листоверток, американскую белую бабочку, вызывая среди
этих пожирателей наших зеленых богатств и сельонехозяйственных урожаев
избирательную искусственную эпизоотию. Уже много лет культура этого штамма
Bacillus dendrollmus Talalaev хранится в Парижском институте имени Луи Па
стера.
 
   Евгений Васильевич смущенно и неохотно отвечал на мои расспросы о том,
как это он. чтобы доказать безвредность "дендробациллина Талалаева" для
человека, рискнул проверить его действие на себе. Переводил разговор на
общие вопросы микробиологии и всячески старался побыстрей, сплавить меня в
одну из партий своей экспедиции, проводившей новые .и будто бы очень
интересные исследования.
 
   - Как я сделал себе инъекцию? Да никакой инъекции я не делал, ничего не
прививал, - отговаривался он. - Съел, да и все...
   А слышали ли вы о том, что вот уже десяток лет в прибайкальских
листвягах нет возобновления?
 
   - Краем уха.
 
   - А знаете, почему нет?
 
   - Ну, наверно, по каким-то причинам нет урожая семян. Бывает...
 
   - В том-то и дело, что выпадали и хорошие урожаи, и даже отличные, а
самосева попрежнему нет! Если так пойдет далее, то после двухтысячного
года тут лиственницы не будет.
   Вы понимаете, что это значит?! Нам отпустили неограниченные средства -
лишь бы мы нашли причину и противомеры. Поезжайте-ка, поезжайте, не
пожалеете...
 
   Тогда я впервые услышал выражение "генетический фонд" и узнал, что в
этом золотом фонде человечества с полным правом числятся разнообразные
бактерии, плесень, дрожжи, протозоа, простейшие водоросли, вирусы. В самом
деле, только их полное разнообразие обеспечивает правильное протекание
углеродных и азотных процессов, от которых зависят все формы жизни.
Благотворное действие бактерий полностью определяет, например, качество и
аромат пищи и напитков, употребляемых человеком. Без микроорганизмов
нельзя было бы по- ^ лучить ни душистого вкусного хлеба, ни ноздрястых
сыров тонких вкусовых оттенков, ни благородного вина, ни пенистого пива.
При помощи этих незримых наших помощников разлагаются отмершие растения,
создается почва, обезвреживаются загрязняющие отходы, производятся
антибиотики. И среди этих ничем не заменимых существ мы можем вербовать и
воспитывать врагов наших врагов - новое и пока очень медленно
развивающееся биологическое направление, с несомненным, однако, и богатым
будущим...
 
   Обстановка в экспедиции Талалаева, что расположилась на Тункинском
тракте, недалеко от монгольской границы, была и тревожной и деятельной. Во
всей большой округе ученые не нашли ни одного плодоносящего дерева.
   Нет, шишек-то было много. Тяжёлые грузовики с набитыми доверху кузовами
привозили из дальних районов огромные вороха лиственничной шишки, но вся
она была мертвой. На глазах гибли не только будущие леса Прибайкалья,
пропадало сегодняшнее чистое золото. Многие страны охотно платили нам
валюту за семена лиственницы - быстрорастущего смолистого дерева с
Опадающей на зиму хвоей. Сто тонн их можно было продать в том году, а для
своих и чужих нужд удалось собрать по всем лесам Сибири в десять раз
меньше.
 
   Что же за причина бесплодия шишек?, Еще по весне нашли под чешуйками
крохотные яички неизвестного насекомого, вывели в полевой лаборатории
личинку, а потом на свет божий явилось некое загадочное насекомое.
   Удалось установить, однако, что это лиственничная муха, лишь однажды
описанная в полуторастраничной научной заметке 1929 года.
   Это ее личинка начисто уничтожала семена лиственницы. С мухой бороться
было невозможно. Она жила всего два дня и летала высоко у вершин дерев.
Надо было попытаться найти паразита, губящего насекомое на промежуточных
стадиях развития, в лесной подстилке, где зимовала окуклившаяся личинка.
   В обеспложенных шишках удалось обнаружить более ста погибших личинок -
патологический материал для зимнего выращивания и определения бактерий,
быть может, неизвестных науке видов. А незадолго до моего приезда в тайгу
нашли возле погибшей личинки лиственничной мухи микроскопических червячков
- личинки другой мухи, паразитирующей на шишкоеде.
   Это был, скорее всего, новый, только что открытый вид насекомого,
который мог быть-выращен только к весне. По какому направлению пошли
дальнейшие исследования и к чему они привели, я расскажу в другом месте и
по другому случаю, чтоб совсем не увести читателя от шведских остановок и
конференции ООН...
 
   Более полное использование генетических ресурсов таит в себе огромные
возможности при выведении лучших пород домашних животных, скота и птицы,
селекции сельскохозяйственных и луговых растений, лесных и садовых
деревьев. Даже простое переселение приносит часто поразительные
результаты. Вот, например, последние такие переселения. Североамериканская
сосна, высаженная в южном полушарии, замечательно повышает свою
продуктивность. В Аргентине, например, она прирастает за год до двух с
половиной метров в высоту, откладывает годовые кольца толщиною до тридцати
пяти миллиметров и за какой-нибудь десяток лет достигает размера обычной
таежной сосны. При определенных условиях кедр сибирский на европейской
территории нашей страны дает за лето два годовых прироста. До огромных
размеров вырастает севанская форель в Иссык-Куле и алтайский "маралий
корень" на оленьих пастбищах Большеземельской тундры... .
 
   Неиспользуемые пока резервы сокрыты в таинственном невидимом мире
микроорганизмов, многие чудодейственные способности которых находятся для
нас еще за семью печатями и едва начинают выявляться биологической наукой.
 
   Напомню хотя бы об одном таком открытии последнего времени. О бедах,
связанных с нефтяным загрязнением морей, достаточно сказано ранее. И давно
уже по всему миру идут поиски надежных методов очистки морских вод от
нефти и минеральных масел.
   Сообщалось о механических сепараторах, соломенных матах, пористых
пенопластиках, собирающих, впитывающих нефть или продукты ее переработки.
 
   А вот украинские ученыё-биологи обнаружили в южных морях Земли и
впервые описали, взяли на учет около четырехсот разновидностей
микроорганизмов, растущих на нефти и маслах, быстро съедающих эту
несъедобную для прочих живых существ пищу. Причем выяснилось, что с
увеличением в воде концентрации нефти бурно растет и количество
потребляющих ее микробов - в литре морской воды их может развестись до
десятка миллионов! Многие микроорганизмы охотно пожирают и бытовые стоки,
полностью очищая воду.
   И как знать, не станут ли в недалеком будущем самолеты или вертолеты
санитарной гидробиологической службы рассыпать по первому сигналу над
загрязненными водами колонии спасительных микробов?..
 
   Генетические ресурсы земли - итог эволюционного развития живой природы
за миллионы лет - особый экономический и научный фонд человечества.
Эксперты ООН считают, что для экологической стабильности биосферы,
сохранения способности видов, в том числе и человека, к выживанию
необходимо максимальное генетическое разнообразие.. Между тем ученые
фиксируют непреложный факт -^ растущее воздействие человеческой
деятельности на биосферу истощает или разрушает ценные генетические
ресурсы. Подвергаются угрозе многие районы Азии, Африки, Латинской
Америки, являющиеся естественными местами обитания уникальных диких видов.
 
   Земля только одна. и ее будущее, социально-экономический прогресс
человечества и удовлетворительное состояние природы могут быть обеспечены
лишь при серьезном, срочном и общем внимании к генетическим фондам, к их
исследованию, коллекционированию, документированию, сохранению, оценке,
широкому и правильному использованию. Ныне даже географическое размещение
генетических коллекций не позволяет наладить такое использование - в
развитых странах, удаленных от мест происхождения видов, их насчитывается
до двух десятков (без учета множества мелких научных собраний и частных,
иногда чрезвычайно ценных коллекций), а в развивающихся странах,
испытывающих особую нужду в высокоурожайных сортах сельскохозяйственных
культур и продуктивных домашних животных, нет ни одного такого центра.
   Для начала дела необходимо создать крупные международные центры
зародышевой плазмы растений, животных, рыб, насекомых и микроорганизмов,
наподобие Института растениеводства имени Н. И. Вавилова, бесценные
коллекции которого были сохранены даже при драматических обстоятельствах
ленинградской блокады...
 
   Да, у людей только одна Земля, но если мы попытаемся подойти с этой
меркой к нашей теме, то какую неустроенность и неразбериху обнаружим в
общем доме человечества - биосфере, какая сложная, пестрая и переменчивая
картина мира открывается, какая разительная непохожесть существует в
исторических, географических, социальных и иных условиях жизни каждого
народа!
 
   Существует разнобой в толковании и понимании смысла даже одинаковых
слов, в том числе тех, которые оценивают положение. Вот мы постепенно
привыкаем к выражению "общество и природа", но различных обществ
превеликое множество на Земле, а слово "природа" может иметь немало разных
значений, вплоть до исходного, совершенно забытого, если хотите,
природного - увеличение, прибавление, прирождение. Под влиянием газетных и
журнальных публикаций мы считаем почти аксиомой, что все беды окружающей
среды суть следствие и даже "обратная сторона" технического прогресса и за
каждую новую выгоду, полученную от применения техники, природа и человек
непременно платят определенную цену. Это: умозаключение очень
относительно, спорно. Приведу некоторые факты, касающиеся судеб главного
богатства любого народа и государства - земли, почвы.
   Земли Мадагаскара -эксплуатировались так, что были обезображены и
обесценены эрозией безо всяких машин и механизмов. За много веков до какого
бы то ни было технического прогресса цветущие поля и сады Согдианы и
Бактрии под огнем и мечом завоевателей превратились в мертвые пустыни. В
некоторых районах Африки, куда не дошел пока технический прогресс, в наши
дни выжигаются тропические леса, освободившиеся земли дают несколько
урожаев и омертвляются надолго, если не навсегда.
 
   Имея в виду почву как самое, быть может, драгоценное создание природы и
важнейшую часть биосферы, как ближайший и непосредственный объект
человеческой деятельности, мы можем видеть и факты совсем другого порядка.
   Человек заставил продуцировать миллионы гектаров выпаханных земель с
помощью удобрений, а их получение невозможно без научно-технических
завоеваний последнего времени. Обширные пустыни человек остановил лесами,
взращивание которых в таких масштабах и в такие сроки без машин было
нереальным делом. Человек обводняет засушливые почвы целых государств,
осушает земли в переувлажненных районах, и для этих циклопических работ
необходимы научные обоснования, инженерные расчеты, электроэнергия,
тракторы, экскаваторы, бульдозеры, канавокопатели и другие принадлежности
научно-технической цивилизации.
 
   Если же пронаблюдать дальше за состоянием эксплуатируемой земли, то
нередко мы можем столкнуться и с возникающими в силу разных причин
отрицательными явлениями. За механической обработкой земли нередко идет
нарушение ее структуры и катастрофическая ветровая эрозия, за ирригацией -
перерасход невосполнимых подземных вод и засоление почв, за внедрением
высокоурожайных сортов - их прогрессирующая неустойчивость к вредителям и
травление среды ядохимикатами. Но единственое средство, которым
располагает человечество, чтобы исправить такие отклонения от норм, -тоже
наука и техника.
   Роль теории, прикладных, специальных знаний и машин в
сельскохозяйственном производстве все время будет возрастать - ведь уже к
1985 году производство продуктов питания на земле, по расчетам экспертов
ООН, должно удвоиться. Говоря обобщенно, в той цивилизации, наследниками и
проводниками которой мы являемся, нет пока других средств для достижения
материального прогресса, кроме науки и техники. Только никто сейчас не
скажет, когда критерием прогресса станет гармоничность производства и
окружающей среды, - слишком уж много переменных и неизвестных
обстоятельств встретится на пути к этому желанному будущему.

   Одной из главных причин сегодняшнего давление на природу многие считают
неслыханные темпы прироста населения. На Земле ежегодно появляются
семьдесят пять миллионов новых едоков, но к этому очевидному факту может
быть очень разное отношение.
   Если для индийца демографический взрыв - сегодняшняя острая и
неотложная проблема, то рядовой канадец, например, способен отнестись к
ней вполне спокойно. Его-то страна просторна, слабо заселена, богата
полезными ископаемыми, пресной водой, продуктивными и доступными лесами,
хлебородными землями, а тревожное для других будущее сулит устойчивый сбыт
зерна, изделий и сырья по хорошей цене...
 
   Проблемы окружающей среды во многих районах развивающихся государств
приобретают такую же" остроту, как в странах промышленных, но обостряются
перенаселенностью, недоеданием, нехваткой доброкачественной питьевой воды
и плохими санитарными условиями для миллионов людей, стихийными бедствиями
и эпидемиями. В условиях массовой нищеты ни о каком экологическом подходе
при использовании природных богатств не может быть .и речи. Даже простые
экономические расчеты сулят, например, в ближайшей перспективе тяжелые
последствия опустошения недр иностранными концессионерами, переловов рыбы
в прибрежных и внутренних водах, чрезмерного выпаса на пастбищах, сплошного
уничтожения лесов ради финансовых, торговых, престижных и иных
сиюминутных выгод.
 
   Наибольшую угрозу природе тропических районов, повторяю, представляет
традиционное земледелие, сопровождаемое беспорядочной вырубкой и
выжиганием лесов, эрозией земель из-за ливней, наводнений и
продолжительных засух, быстрым истощением почв, плодородие которых не
может восстановиться без внесения органических и минеральных веществ.
Неустойчивость, хрупкость экологических систем тропиков приводит к полной
потере почвенного слоя или другого естественного ресурса. В лучшем случае
возврат к первоначальному состоянию природной среды потребует десятилетий
и почти неограниченных материальных затрат.
   Особая серьезность положения заключается в том, что экономически
отсталые народы, не располагая необходимыми средствами для улучшения
окружающей среды, не могут в то же время ради сохранения природы и
естественных ресурсов отказаться от индустриального роста и получения
продуктов питания любыми способами, отдаляющими сегодняшний голод., 
 
   В так называемом "третьем мире" немало и других забот, связанных с
проблемами окружающей среды. Растут опасения, что отсрочка с решением
таких проблем увеличит существующее во многих странах экономическое и
социальное напряжение, что расходы по охране природы в относительно
благополучных государствах вызовут изменения в мировой стратегии развития,
отрицательно скажутся на торговле и помощи, а слепое повторение опыта
индустриализированных стран приведет к новым трудно устранимым
противоречиям, которые будут вызваны ухудшением окружающей среды.
 
   Главные, особого рода тревоги связаны с тем, что ресурсы планеты
ограничены, а вездесущий бизнес, спекулируя на голоде и нищете отсталых
народов, усиливает грабеж природных богатств по всему миру, обращая их в
продукты, вещи, машины для населения развитых капиталистических стран. В
этих странах живет всего тринадцать процентов населения земного шара, но
используют они почти девяносто процентов мировых энергетических ресурсов,
потребляют половину вылавливаемой рыбы, эксплуатируют двадцать процентов
пашен планеты сверх своих собственных, вывозят в Западную Европу и
Северную Америку несметные богатства лесов и недр, принадлежащие
развивающимся народам.
 
   Черной тенью маячит на историческом горизонте призрак урбанизации.
Несмотря на то что в сельскохозяйственном производстве все еще занято
около половины населения планеты, неисчислимые людские массы переселяются
ныне в города, где проводят большую часть жизни в закрытых помещениях. Еще
полвека назад известный архитектор и градостроитель Ле Корбюзье называл
города "опасными и недостойными нашей эпохи машинами для жизни", а
современное понятие "урбанизация" уже неотделимо от множества старых и
новых болезней капиталистических городов. Неостановимый, уродливый,
гипертрофический их рост, скученность населения, заполнение улиц и
площадей автомобилями, острая нехватка жилищ, свежей воды и чистого
воздуха, шум, антисанитария, инфекционные и иные заболевания, изнуряющий
темп жизни, наркомания, преступления - вот какая жизненная среда создается
во все большем числе городов.
 
   Неизбывно страдая от окружающей среды, живут, например, на узкой
полоске тихоокеанского побережья десятки миллионов японцев, хотя их самый
большой остров почти пустынен. Более семидесяти процентов населения США
теснится на полутора процентах территории этой обширной страны.
Неотвратимой становится угроза быстрой и чрезмерной людской скученности для
многих районов ряда развивающихся стран. За время, прошедшее со дня
освобождения от колониализма, население столицы Нигерии Лагоса выросло с
трехсот тысяч до полутора миллионов человек, а Мадрас, главный город
индийского штата Тамилнаду, за последние десять лет принял миллион новых
горожан. Но поразительнее всего, однако, безудержный рост промышленного
бразильского города Сан-Паулу. Если каким-то чудом его городским властям
удастся ограничить темпы прибавки своего населения хотя бы пятью процентами
в год, то и в этом случае через десяток лет в Сан-Паулу будет проживать
двадцать миллионов человек! Однако уже сегодня город этот тяжко болен,
страдая от последствий капиталистической урбанизации. Вот газетная заметка,
напечатанная в июне 1975 года: "Уровень загрязнения воздуха в бразильском
городе Сан-Паулу в три раза превышает максимально допустимые нормы,
определенные Всемирной организацией здравоохранения. Объясняется это тем,
что владельцы обосновавшихся в городе предприятий иностранных компаний
всячески стремятся уйти от расходов на установку очистительных фильтров, в
результате чего атмосферу отравляют вредные для здоровья человека
промышленные газы. Обычными заболеваниями в Сан-Паулу стали раздражение
слизистой оболочки глаз, аллергические заболевания, переходящие в
хронический бронхит и астму. Нередки случаи, когда жизнь тысяч людей
подвергается серьезной опасности. Так, в начале этого месяца в районе
промышленного города Санту-Андре (близ г. Сан-Паулу) вдруг появилось
облако, сплошь состоящее из ядовитых газов. Вскоре в местные больницы были
доставлены люди с признаками отравления. По сообщению местной печати,
облако возникло в результате того, что на одном из предприятий были грубо
нарушены требования об очистке отработанных газов".
 
   А вот данные Экономической комиссии ООН об урбанизации в испаноязычных
странах: в столицах своих стран проживает почти половина уругвайцев,
больше трети венесуэльцев, пятая часть перуанцев. Только за пять лет
население Мадрида увеличилось на полмиллиона человек. В Барселоне
плотность населения достигла двух с половиной тысяч человек на гектар
городской территории, что в шесть раз превышает санитарную норму.
   В этих двух городах, занимакндих всего лишь семь сотых процента
территории Испании, сконцентрировано двадцать процентов ее населения.
 
   И урбанизация, как становится совершенно очевидным, - не столько
результат прироста населения, сколько следствие иных, более глубоких
причин. Ее нельзя также сводить ни к вопросам планирования и застройки
городов, ни к количеству и качеству зданий. На лечение хронических и даже,
быть может, смертельных болезней больших городов уйдет, наверное, немало
интеллектуальных сил и материальных средств, тогда как требуется точная их
диагностика, социальная и всякая иная профилактика, чтобы предупредить
недуги урбанизации, постигшей многие народы.
 
   Окружающая среда - образ, отпечаток общества. На ее широком
историческом, географическом, биологическом фоне отражаются все
социально-политические, экономические, научно-технические, культурные и
нравственные процессы, происходящие в обществе, а современные болезни
среды - признак глубокого кризиса, охватившего значительную часть мира.
 
   Главная цель улучшения окружающей среды сводится в конечном счете к
гармонизации и гуманизации обществ, к наиболее полному развитию
человеческой личности. Но какая сложная, тонкая вязь разнообразных причин
и следствий обнаруживается, когда мы пытаемся исследовать любую из проблем
окружающей среды, в сфере которой сходятся, тесно смыкаются все беды
современного человеческого общежития - бесконтрольное растранжиривание
природных ресурсов и экономическая отсталость обширных районов планеты,
безудержное потребление в странах относительного изобилия -и массовая
бедность в молодых развивающихся государствах, накапливание ядерного,
бактериологического, химического, иного самоновейшего оружия и
политические препятствия на пути народов к социальному совершенствованию,
агрессия "массовой культуры" и поголовная безграмотность, стандартизация
жизни и насилие, дух приобретательства и забвение принципов гуманизма,
космополитические стереотипы в искусстве и мучительные процессы
национального творческого самовыражения как единственная гарантия
духовного развития мира...
 
   5 июня, день открытия первой Конференции ООН по окружающей человека
среде, объявлен Международным днем защиты окружающей среды и будет теперь
отмечаться во всем мире. Он каждый тод станет напоминать нам о
необходимости непрерывной, последовательной и кропотливой работы всех
народов Земли, всех правительств и всех международных организаций по
улучшению, оптимизации взаимоотношений между человеческим обществом и
земной природой. К этому дню мы, очевидно, будем итожить наши национальные
и общечеловеческие достижения в разрешении проблем окружающей среды,
намечать новые рубежи предстоящей работы, заглядывать в разверстые бездны
неизвестного.
 
   К первому из этих дней - 5 июня 1972 года - мы пришли полные тревог и
надежд, довольные началом нового, великого и неотложного подвижения
человечества и неудовлетворенные этим началом. Многочисленные
международные специализированные организации подготовили к открытию
стокгольмской Конференции ООН свои соображения и наметки, отражающие
некоторый .уже накопленный опыт, фиксирующие первые шаги. Почти с самого
своего основания проблемами окружающей среды занималась, например, ЮНЕСКО
(Организация Объединенных Наций по вопросам образования, науки и
культуры). Начиная с создания в 1948 году Международного союза по охране
природы до объявления в 1971 году долгосрочной исследовательской программы
"Человек и биосфера", ЮНЕСКО в сотрудничестве с другими организациями
способствовала деятельности, связанной с научными проблемами окружающей
среды. Под ее эгидой прошли исследования засушливой и тропической зон,
была создана Межправительственная океанографическая комиссия, начато
Международное гидрологическое десятилетие.
   ФАО (Продовольственная и сельскохозяйственная организация) проводила
оценку возможностей и ограничений использования почв, лесов, вод, пастбищ,
рыбных запасов, разрабатывала меры защиты этих ресурсов от истощения и
ухудшения, оказывала помощь в создании соответствующего законодательства,
норм, надаорных служб. В соответствии со своим уставом ВОЗ (Всемирная
организация здравоохранения) проводила мероприятия, направленные на
обеспечение защиты людей от вредного воздействия факторов окружающей
среды. Международная организация гражданской авиации (ИКАО) исследовала
воздействие шума, производимого летательными аппаратами, и разработала
предложения к Конвенции о международной гражданской авиации, в которых
излагаются нормативы, рекомендуются методы замера шума и меры борьбы с
ним. Начальное внимание проблемам окружающей среды оказывало Международное
агентство по атомной энергии (МАГАТЭ), Всемирная метеорологическая
организация (ВМО), Межправительственная морская консультативная организация
(ИМКО) и другие специализированные учреждения, однако в этой их
деятельности, как было зафиксировано в одном из документов Конференции ООН,
"...имеются большие упущения, а некоторые функции не выполняются".
 
   ...История подошла к такому моменту, когда нам необходимо регулировать
свою деятельность во всем мире, проявляя более тщательную заботу в
отношении последствий этой деятельности для окружающей человека среды.
Из-за невежества или безразличного отношения мы можем нанести огромный и
непоправимый ущерб земной среде, от которой зависит наша жизнь и
благополучие. И наоборот. в более полной степени используя наши знания и
действуя более мудро, мы можем обеспечить для себя и для нашего потомства
лучшую жизнь в условиях среды, которая в большей степени будет
соответствовать потребностям и надеждам людей. Имеются широкие перспективы
улучшения качества окружающей среды и создания хороших условий для жизни.
Необходимо проявить энергичный и трезвый подход и заняться интенсивной, но
упорядоченной деятельностью. В целях достижения свободы в мире природы
человек должен использовать свои знания для создания в соответствии с
законами природы лучшей окружающей среды. Защита и улучшение окружающей
среды для нынешнего и будущих поколений превратились в настоятельную
задачу для человечества. Эту задачу необходимо решать совместно и в
соответствии с установленными и основными целями мира, а также
международного экономического и социального развития...
 
   Так характеризовала проблему в своей Декларации Конференция ООН. Это
международное собрание, оказавшись перед неизведанной громадной темой,
заслушало и зафиксировало немало общих, бесспорных, декларативных слов,
осторожно прощупывающих подчас довольно отдаленные подступы к
формулированию неотложных и давно назревших задач, стоящих перед
человечеством. Это верно, что можно нанести огромный и непоправимый ущерб
земной среде, of которой зависит наша жизнь и благополучие. Но по каким
причинам мы можем так поступить? "Из-за невежества или безразличного
отнбшения..."? Малоподходящая формулировка для наших дней, когда есть уже
немало блистательных побед в битве за улучшение среды, но есть и горькие
поражения, объясняемые вовсе не безразличием или невежеством, а
общественной несправедливостью, неустройством и неорганизованностью,
коренными пороками в распределения жизненных благ, нуждой и алчностью,
тяжкими экономическими и культурными последствиями колониализма,
национальным эгоизмом, политической реакцией, безнаказанностью отдельных
лиц и социальных групп, - расхищающих национальные и общечеловеческие
ценности, психологией временщичества, продажностью науки, усталостью борцов
за улучшение окружающей среды и другими важными причинами. В поисках
причинно-следственных связей можно акцентировать внимание на
организационных, научных, культурных, информационных, психологических и
иных вторичных аспектах проблемы, однако все сложности и противоречия, с
которыми сталкивается человек в сфере окружающей среды, неразрывно сцеплены
с вопросами социальными, политическими, зависят от них, вызваны ими и не
могут быть решены в отрыве от них. Это относится и к международным
экономическим и политическим отношениям, в которых проблемы окружающей
среды будут играть всеВ9зрастающую роль.
 
   Конференция тихо-мирно обошла социальные, политические, иные мировые
проблемы.
   Только не было теми днями тихо и мирно в Стокгольме. Большой, бурный
мир с его самыми неотложными, самыми жгучими вопросами врывался в
стокгольмские конференц-залы, будоражил выставками, листовками,
демонстрациями. "Свенска датбладет" сообщала, что "для предотвращения
возможных беспорядков" в город дополнительно вызвано две тысячи
полицейских, вооруженных слезоточивым газом.
 
   Это усмирительное средство предназначалось для людей, выступавших
против подмены и завуалирования усыпительным академическим бесстрастием
важнейших проблем современности, считавших, что охрану среды надо прежде
всего понимать как охрану человека...
 
   В рамках "Фолвкетфорума" ("Народного форума") - конференции радикальной
шведской общественности - прошла двухдневная дискуссия на тему "Капитализм
и загрязнение окружающей среды". Здесь же говорилось об условиях труда на
рабочем месте - важнейшем объекте окружающей человека среды, проблемы
которого Конференция ООН сочла, однако, вне своей компетенции.
 
 
   Группа активистов этого форума объединилась с целью обсуждения наиболее
острых вопросов: кто зарабатывает на разрушении среды? кто и как страдает
от ее разрушения? Какую роль играет мотив прибыли? можно ли решить проблемы
среды в рамках существующего социального строя или же необходимы
кардинальные изменения, общественной структуры?
 
   Одновременно в Стокгольме работали еще две конференции: полуофициальная
международная "Мильёфорум", в которой участвовали делегаты развивающихся
государств, а также ряд неправительственных организаций, и конференция,
представляющая научную общественность примерно двадцати стран. И какие бы
мысли ни высказывались на этих различных собраниях, какие бы разные
проблемы ни обсуждались, было в те дни одно слово и одно понятие,
волнующее всех честных и непредубежденных, - э к о ц и д.
 
   Полицейский террор, депортации, электрический ток, мыльная вода,
вливаемая в человека при пытках, "полуполеты", то есть сбрасывание пленных
с вертолетов, трущобы, голод, эпидемии - геноцид, убийство народа, в веках
непростимое преступление военнопромышленного комплекса США, переходило
тогда в экоцид - убийство жизни самой, в уничтожении среды обитания всего
живого. Так называемый "гигроскопический засев", то есть распыление
химикатов, вызывающих дожди с большим содержанием активных кислот,
превращение рек с помощью нефти и огня в пылающие преграды, уничтожение
ядами миллионов гектаров лесов - все это могло необратимо изменить
природную среду Индокитайского полуострова.
 
   Позже Национальная академия наук США представила конгрессу доклад с
анализом последствий экологической войны Пентагона в Южном Вьетнаме,
придя к выводу, что тамошняя природа сможет залечить нанесенные ей раны не
ранее чем через сто лет...
 
   Время от времени возвращаюсь к шведским впечатлениям, вспоминаю
обстановку, в которой проходила Конференция ООН, просматриваю свои
черновые записи и прокручиваю магнитные ленты, потому что новые и новые
факты настойчиво заставляют обращаться к проблеме, от правильного решения
которой так неизбежно и прямо зависит будущее Земли людей...
 
   Весной 1976 года состоялся первый в истории писательских контактов
кишиневский международный симпозиум литераторов на тему "Природа, общество,
писатель". Шел глубокий, взволнованный разговор о долге, роли и
ответственности художника перед лицом возникающих на нашей планете новых
общественных конфликтов, связанных с окружающей человека средой. В
частности, мы много говорили о Балтике, где я позже снова побывал, теперь
уже на ее южном, польском побережье, и, наверное, это было не последнее мое
путешествие в тревожные будни моря, о судьбах которого придется многим еще
думать и громко выступать, как бы ни развивались события на его берегах...
 
   А осенью того же года мировой общественности стало известно о кровавом
побоище под Гамбургом. Недалеко от морского побережья в последнее
десятилетие было построено чрезмерно большое число атомных электростанций,
но концерны затеяли возвести еще одну, хотя целесообразность этого деяния
не была доказана. Страну волновало, что воды Эльбы, на которых должна была
базироваться эта новая " и еще семь проектируемых электростанций, давно
уже омертвлены промышленными сбросами. Кроме атомных реакторов, на реке
стоят химические и металлургические гиганты, спускающие в нее отходы без.
должной очистки.
 
   Власти пообещали разобраться в спорном вопросе, но бизнесмены от
электроэнергетики оказались сильнее. Стройка началась, и, кажется, впервые
в гражданской истории народов были здесь приняты непривычные меры для
охраны строительного беззакония - площадка опоясалась рядами колючей
проволоки и сплошными глубокими рвами, залитыми вонючей водой, на
подъездах держали круглосуточную вахту вооруженные полицейские наряды, а
по всему периметру защитной полосы были установлены мощные водометы,
способные своими струями валить наземь густые людские толпы. Эта
необыкновенная современная крепость была, наверное, неприступнее
тевтонского Мальборка.
 
   Когда обман стал явным, возмущению общественности не было предела.
Созданный комитет гражданского сопротивления призвал к действию. Из
окрестных и дальних мест съехались в Брокдорф . несметные толпы
разгневанных людей. Четыре протестантских пастора отслужили молебен, и
демонстранты бросились на штурм стройки. Десятки водометов встретили
штурмующих. Люди валились друг на друга под сильными струями и кричали от
рези в глазах, - оказывается, в воду были добавлены химические вещества,
раздражающие слизистую оболочку. Над полем битвы появились военные
вертолеты, они летели очень низко, сбрасывая бомбы со слезоточивым газом и
оглушая людей своим ревом. Полицейские отряды, стянутые на защиту
стройки-крепости из семи западногерманских земель, пустили в ход
традиционные дубинки и новейшее технически-тактическое изобретение
"химические клинья" - ручные аппараты, распыляющие активную жидкость и
делающие в людской толпе "просеки" и "прогалины".
   До поздней ночи санитарные машины развозили по клиникам
полураздавленные и полуослепшие жертвы, в течение нескольких дней
стелились по окрестностям вонючие дымы - это полиция жгла бывшие лагеря
демонстрантов...
 
   Идут дни, месяцы и годы, безвозвратно течет куда-то время - особый,
загадочный, ничем не восполнимый и, наверное, самый дорогой природный
ресурс. Люди снова и снова возвращаются к проблеме "человек и природа", и
огромный, кипучий мир с ними и в них - большой мир с его великой борьбой
во имя человечества и подлыми преступлениями против человечества, с
рыцарями всеобщего разоружения и милитаристами, с его бескорыстными
подвижниками и его алчными наживалами, с лучезарной улыбкой Юрия Гагарина,
божественной игрой Жерара Филипа, жизнью и смертью Че Гевары, но и с
многочисленными еще носителями современных фашистских идей, разбойничающими
на разных широтах и меридианах. И как ни помечтать о той поре, когда
отпадет нужда защищать человека и природу от кого бы то ни было, как ни
приветствовать грядущее, в котором уже не будут вспоминаться насквозь
пропитанные горечью слова Бертольта Брехта: "Что же это за времена, когда
разговор о деревьях кажется преступлением, ибо в нем заключено молчание о
зверствах!" Как все же еще много Человеку на Земле предстоит!..
 
   Заканчиваю. Уже не факты и не обобщения, а выводы просятся на бумагу,
но их всегда трудно сделать только писательскими средствами в столь
обширной и даже, можно сказать, необъятной сегодняшней теме!
 
   Древние полагали, что Земля держится на трех китах. В этом наивном
взгляде было, однако, нечто случайно-пророческое, донесшее через века
триединую символику, что обратилась д наши дни неотступно-тревожной
реальностью: только три проблемы существуют в сегодняшнем мире. Они, эти
три наиважнейшие заботы-работы, неразрывно сплетены друг
   с другом, а все остальные зависят от них и будут решаться только в
связи с совокупным разрешением изначальных, основополагающих...
 
   Философы, политики, ученые-естествоиспытагели находят всяк свои слова
для обозначения этого века, текущего времени, нашего мира, и кто-то даже
назвал его, мир, трижды безумным.
 
   Такая малооптимистическая характеристика, осуждая этот мир, несколько
расслабляет живущих в нем. Однако он и вправду будто безумен, ежели на
любую душу живу, на каждого из четырех миллиардов землян, приходится
столько одной лишь ядерной взрывчатки, что она, эта твоя персональная
порция, - куда более двухсот тонн эквивалентного тротила! - способна не
токмо на веки вечные упокоить трепетную цель, но и обратить во прах
добрый город.
 
   И неужто нормальна для наших дней столь глубокая, широкая и темная
пропасть между богатством и бедностью? Почти недавно на глазах всего мира
умерло от голода двести тысяч рядовых граждан Эфиопии, а рядом с этой
народной трагедией утопала в роскоши кучка паразитов во главе с престарелым
императором, накопившим в своих дворцах и европейских банках несметные
сокровища и ныне по праву времени низложенным.
 
   Формой проявления человеческого безумия мог бы счесть инопланетянин
уничтожение миллиардов гектаров плодородных почв и живых лесов, отравление
рек и Мирового океана. Однако мы, земляне, воспринимающие мир
реалистически. уже знаем причины военных глобальных опасностей,
общественных несправедливостей и всесветной пагубы природящего, учимся
бороться с ними, и у людей нет иного выхода, кроме борьбы до победы,
которую, быть может, предусмотрела сама природа, оказав эту высокую честь
нам и возложив сей тяжкий груз на нас, свое детище и свою надежду.
 
   Стокгольм - 1972-1977
   Москва