Код произведения: 12071
Автор: Чапек Карел
Наименование: Игла
Карел Чапек
Игла
Перевод Т. Аксель и О. Молочковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
- Я никогда не имел дела с судом, - начал Костелецкий, -
но скажу вам, что больше всего мне нравится у них эта
педантичность, всякие формальности и процедуры, которых там
придерживаются, даже если дело выеденного яйца не стоит.
Это, понимаете ли, вызывает доверие к правосудию. Уж если у
Фемиды в руках весы, пусть это будут весы аптекарские. А
ежели меч, то пусть он будет остер, как бритва...
В этой связи вспомнился мне случай на нашей улице.
Одна привратница, некая Машкова, купила в лавке булку, и
едва начала ее жевать, вдруг почувствовала легкий укол в
нёбо. Сунула она пальцы в рот и вынимает... иглу!
Привратница обомлела, а потом заохала: "Господи боже, ведь
я могла проглотить эту иголку, и она проколола бы мне
желудок! Моя жизнь висела на волоске, я этого так не
оставлю! Надо дознаться, какой негодяй запихнул туда иглу!"
И она отнесла недоеденную булку вместе со своей находкой
в полицию.
Полицейские допросили лавочника, допросили и пекаря,
который поставлял тому булки, но, разумеется, ни один из них
не признал иголку своей. Дело передали судебно-следственным
органам, ибо, да будет вам известно, оно подпадало под
статью "о легком членовредительстве". Судебный следователь,
этакий добросовестный и дотошный служака, еще раз допросил
лавочника и пекаря. Оба клятвенно уверяла что у них игла не
могла попасть в булку. Следователь отправился в лавку и
установил, что игл там в продаже нет. Потом он пошел в
пекарню, поглядеть, как пекут булки, и просидел там целую
ночь, глядя, как ставят и месят тесто, как накаливают печь,
делают булки, сажают их на противень и пекут, пока они не
станут золотистыми. Таким методом он выяснил, что при
выпечке булок иглы действительно не применяются...
Знаете ли вы, какое чудесное дело хлебопечение? Я-то
нагляделся в детстве - ведь у моего покойного деда была
пекарня. Видите ли, в хлебопечении есть два-три почти
мистических таинства. Первое - когда ставят опару. Ставят
ее в квашне, и там, под крышкой, происходит скрытое
превращение: из муки и воды возникает живая закваска.
Потом замешивают тесто веселкой - эта процедура похожа на
ритуальные танцы - и затем накрывают квашню холстиной и дают
взойти. Это второе загадочное превращение - тесто
величественно поднимается, пухнет, а ты не смеешь приподнять
холстину и заглянуть внутрь... Все это, скажу я вам, так же
прекрасно и удивительно, как беременность. Мне всегда
казалось, что в квашне есть что-то от женщины. А третье
таинство - сама выпечка, когда бледное и мягкое тесто
превращается в хлеб. Вы вынимаете из печи этакий темный,
золотистый каравай, и пахнет он даже вкуснее, чем младенец.
Это такое диво, что, по-моему, во время этих метаморфоз в
пекарнях следовало бы звонить в колокола, как в церкви в
храмовой праздник...
Да, так о чем же я? Ну и вот, этот следователь стал в
тупик, но прекратить дело, - как бы не так! Взял он эту
иглу и отправил ее в Институт судебной экспертизы. Пусть,
мол, там выяснят, попала игла в булку до выпечки или после.
(Он был просто помешан на научной экспертизе.)
В институте тогда подвизался профессор Угер, этакий
ученый бородач. Получив иглу, он долго ворчал: и чего
только не шлют ему эти судейские; недавно прислали такие
тухлые внутренности, что даже прозектор не выдержал. А что
делать институту с этой иглой? Но, поразмыслив, он
заинтересовался ею, знаете, с научной точки зрения. А в
самом деле, сказал он себе, может быть и впрямь с иглой
происходят какие-нибудь изменения, если ее подержать в тесте
или испечь вместе с булкой? Ведь при брожении теста
образуются кислоты, при печении происходят различные
физико-химические процессы, и все это может воздействовать
на поверхность иглы - механически изменить или окислить ее.
Путем микроскопического исследования это можно установить.
И профессор взялся за дело.
Прежде всего он закупил несколько сотен разных игл:
совсем новехоньких и более или менее ржавых, и начал у себя
в институте печь булки. При первом эксперименте он положил
иглы в опару, чтобы установить, как на них действует процесс
брожения. При втором положил их в свежезамешанное тесто,
при третьем - в тесто, начавшее всходить, и при четвертом -
в уже взошедшее. Потом он сунул иглы в булки перед самой
посадкой в печь. Потом - во время выпечки. Потом в горячие
булки. И, наконец, в остывшие. Затем была заново проделана
контрольная серия точно таких же опытов. В общем, в течение
двух недель в институте только тем и занимались, что пекли
булки с иглами. Профессор, доцент, четыре ассистента и
служитель изо дня в день месили тесто и выпекали булочки, а
потом исследовали иглы под микроскопом. На это
потребовалась еще неделя, но в конце концов было точно
установлено, что злополучная игла попала в уже выпеченную
булку, ибо она полностью соответствовала опытным иглам,
воткнутым в готовые булки.
На основе этого заключения экспертизы следователь сделал
вывод, что игла попала в булку или у лавочника или по дороге
из пекарни в лавку. И тогда пекарь вспомнил: мать честная,
да ведь я в тот самый день выгнал с работы ученика, который
разносил булки! Мальчишку вызвали, и он сознался, что в
отместку хозяину сунул эту иглу в булку. Мальчишка был
несовершеннолетний и отделался внушением, а пекаря
оштрафовали на пятьдесят крон, ибо он отвечает за свой
персонал. Вот вам пример того, как точно и досконально
действует правосудие.
Но есть и еще одна сторона в этом деле. Не знаю, откуда
у нас, у мужчин, такое честолюбие или упрямство. Когда
химики в институте судебной экспертизы занялись опытами с
булками, они вбили себе в голову, что должны печь их как
заправские пекаря. Сначала булки получались не ахти какие:
тесто было с закалом, а булки совсем неаппетитные. Но чем
дальше, тем дело шло все лучше. В конце концов эти ученые
стали даже посыпать булки маком, солью и тмином и
раскатывали тесто так ловко, что любо-дорого поглядеть. И
они с гордостью говорили, что таких отлично выпеченных и
вкусно хрустящих булок, как у них в институте, не найдешь во
всей Праге!
- Вы называете это упрямством, господин Костелецкий, -
возразил Лелек. - А по- моему, здесь скорее сказывается
спортивный дух - стремление образцово справиться с делом.
Настоящий мужчина гонится не за результатом, которому, может
быть, грош цена. Ему важна сама игра, знаете ли, этакий
азарт при достижении цели... Я приведу вам пример, хоть вы
и скажете, что это чепуха и не относится к делу.
Когда я еще работал в бухгалтерии и составлял, бывало,
полугодовой отчет, подчас случалось, что цифры не сходятся.
Однажды в наличности не хватило трех геллеров. Конечно, я
мог просто положить в кассу эти три геллера, но это была бы
неправильная игра. С бухгалтерской точки зрения это было бы
неспортивно. Надо найти, в каком счете допущена ошибка, а
счетов у нас было четырнадцать тысяч. И скажу вам, когда я
брался за баланс, мне всегда хотелось, чтобы там
обнаружилась какая-нибудь ошибка. Тогда я, бывало,
оставался на службе хоть на всю ночь. Положу перед собой
кучу бухгалтерских книг и берусь за дело. И для меня
колонки цифр становились не цифрами, они преображались
просто необыкновенно.
То мне казалось, что я карабкаюсь по этим колонкам вверх,
словно на крутую скалу, то я спускался по ним, как по
лестнице, в глубокую шахту. Иногда я чувствовал себя
охотником, который продирается сквозь чащу цифр, чтобы
изловить пугливого и редкого зверя - эти самые три геллера.
Или мне казалось, что я сыщик и, стоя за углом, подстерегаю
преступника. Мимо проходят тысячи фигур, но я жду своей
минуты, чтобы схватить за шиворот жулика - этого злодея -
бухгалтерскую ошибку! Еще, бывало, мне мерещилось, что я
рыболов и сижу на берегу с удочкой: вот-вот дерну за нее
и... ага, попалась, бестия. Но чаще всего я воображал себя
охотником, который бродит по горам, по долам, среди росистых
кустиков черники. И до того мне в такие минуты становилось
хорошо от этого ощущения движения и силы, такое я чувствовал
вокруг себя волнующее приволье, словно и в самом деле
переживал необыкновенное приключение. Целыми ночами я мог
охотиться за тремя геллерами, и когда находил их, то даже не
думал, что это всего лишь жалкие гроши. Это была добыча, и
я шел спать, торжествующий и счастливый, и чуть не валился в
сапогах на постель. Вот и все.
1929