Код произведения: 12064
Автор: Чапек Карел
Наименование: Редкий ковер
Карел Чапек
Редкий ковер
Перевод Т. Аксель и О. Молочковского
Файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
- Гм... - сказал доктор Витасек. - Я, знаете ли, тоже
кое-что смыслю в персидских коврах. Согласен с вами,
господин Таусиг, что нынче они не те, что прежде. В наши
дни эти восточные пройдохи не утруждают себя окраской шерсти
кошенилью, индиго, шафраном, верблюжьей мочой, чернильным
орешком и разными другими благородными органическими
красителями. Да и шерсть уже не та, а узоры такие, что
смотреть противно. Да, утрачено искусство ткать персидские
ковры! Потому-то в такой цене старинные, вытканные до
тысяча восемьсот семидесятого года. Но такие уники
попадаются в продаже очень редко, только когда какая-нибудь
родовитая фамилия "по семейным обстоятельствам", - так в
почтенных домах называют долги, - реализует дедовские
ценности. Однажды в Рожмберкском замке я видел настоящий
"трансильван", это, знаете ли, такие молитвенные коврики,
турки выделывали их в семнадцатом веке, когда еще
хозяйничали в Трансильвании. В замке туристы топают по нему
горными подкованными ботинками, и никто понятия не имеет,
какая это ценность... ну, просто хоть плачь! А один из
самых драгоценных ковров в мире находится у нас, в Праге, и
никто об этом не знает.
Дело обстоит так. Я знаю всех торговцев коврами, какие
есть в нашем городе, и иногда захожу к ним поглядеть на
товар. Видите ли, их закупщикам в Анатолии и Персии иной
раз попадается старинный ковер, украденный в мечети или еще
где- нибудь, они суют его в тюк обычного метрового товара и
потом он продается на вес, что бы в нем ни было. Вот я и
думаю, не попадется ли мне в таком тюке "ладик" или
"бергамо". Потому-то я и заглядываю в эти лавки, сажусь на
кипу ковров, покуриваю и гляжу, как купцы продают профанам
всякие там "бухары", "тавризы" и "саруки" Иной раз спросишь:
"А что это у вас в самом низу, вот этот, желтый?" И, глядь,
оказывается, "хамадан".
Так вот, зашел я однажды в Старом Месте к некоей госпоже
Севериновой, у нее лавка во дворе, и там иногда попадаются
отличные "караманы" и "келимы". Хозяйка лавки - такая
круглая веселая дама, очень словоохотливая. У нее есть
любимая собака, пудель, этакая жирная сука, глядеть тошно.
Толстые собаки обычно сварливы и как-то астматически и
раздраженно тявкают, я их не люблю. А кстати, видел
кто-нибудь из вас молодого пуделя? Я - нет. По-моему, все
пудели, как и все инспекторы, ревизоры, акцизные
надзиратели, всегда в летах, такая уж это порода. Но так
как я хотел поддерживать с Севериновой дружеские отношения,
то обычно присаживался в том углу, где на большом, вчетверо
сложенном ковре сопела и пыхтела ее собачонка Амина, и
почесывал этой твари спину - Амине это очень нравилось.
- Госпожа Северинова, - говорю я однажды, - что-то плохо
у вас идет торговля. Ковер, на котором я сижу, лежит тут
уже три года.
- Куда там, дольше! - отвечает хозяйка лавки. - Он в
этом углу лежит добрых десять лет. Да это не мой ковер
- Ага, - говорю я, - так он принадлежит Амине.
- Ну, что вы, - засмеялась Северинова, - не ей, а одной
даме. У нее дома тесно, держать его негде, вот она и
положила ковер у меня. Мне он порядком мешает, но по
крайней мере есть на чем спать Амине. Верно, Аминочка?
Я отвернул угол ковра, хотя Амина сердито заворчала.
- Довольно старый ковер, - говорю. - Можно на него
посмотреть?
- Конечно, - отозвалась хозяйка и взяла Амину на руки. -
Поди сюда. Амина, господин только посмотрит, а потом ты
опять ляжешь. Куш, Амина, нельзя ворчать! Ну, иди, иди
сюда, дурочка!
Тем временем я развернул ковер, и сердце у меня екнуло, -
это был белый анатолийский ковер семнадцатого века, местами
протертый до дыр, представьте себе! - так называемый
"птичий" - с изображением каких-то сказочных существ и птиц,
- это запрещенные магометанской религией, мотивы. Уверяю
вас, такой ковер - неслыханная редкость! А этот экземпляр
был не меньше, чем пять на шесть метров и восхитительной
расцветки; белый с бирюзово-синим и вишнево-алым узором. Я
отвернулся к окну, чтобы хозяйка не видела моего лица, и
говорю:
- Довольно ветхая штука, госпожа Северинова, а тут он у
вас и вовсе слежится. Знаете что, скажите вашей даме, что я
куплю этот ковер, ежели ей негде его держать.
- Не так-то это просто, - отвечает Северинова. - Ковер
не продается, а владелица его живет все больше в Мерано и
Ницце. Я даже не знаю, когда она бывает здесь. Но попробую
узнать.
- Будьте добры, - сказал я равнодушнейшим тоном и ушел.
К вашему сведению: купить вещь за бесценок - дело чести
коллекционера. Я знаю одного очень известного и богатого
человека, который собирает книги. Ему ничего не стоит
отдать тысячу-другую за какую-нибудь старую книжонку, но,
если удастся купить у старьевщика за две кроны первое
издание стихов Иозефа Красослава Хмеленского (1), он чуть не
прыгает от радости. Это тоже спорт, вроде охоты на серн.
Вот и втемяшилось мне в голову по дешевке купить "птичий"
ковер и подарить его музею, потому что такому уникальному
предмету место только там. И чтобы рядом повесили табличку
с надписью "Дар доктора Витасека". Что поделаешь, каждый
тщеславен на свой лад. Признаюсь, я прямо-таки потерял
покой.
Немалых усилий стоило мне назавтра же не побежать к
Северинихе. Я только и думал, что о "птичьем" ковре. "Надо
выждать еще денек", - твердил я себе каждое утро. Человеку
иногда хочется помучить самого себя.
Недели через две мне пришло в голову, что тем временем
кто-нибудь другой может перехватить "птичий" ковер у меня
под носом, и я помчался в лавку.
- Ну, как? - кричу еще в дверях.
- Что как? - удивилась госпожа Северинова.
Я спохватился.
- Да вот, - говорю, - проходил мимо вас и вспомнил об
этом белом ковре. Продаст его та дама или нет?
Севериниха покачала головой.
- Бог весть! Она сейчас в Биаррице, и никто не знает,
когда вернется.
Я поглядел, там ли еще ковер! Там! На нем лежит Амина,
еще более разжиревшая и облезлая, и ждет, чтобы я почесал ей
спину.
Через несколько дней мне пришлось поехать в Лондон. Там
я заодно зашел к Кейту - знаете, к сэру Дугласу Кейту,
сейчас лучшему знатоку восточных ковров.
- Сэр, - говорю я ему, - сколько может стоить белый
анатолийский ковер с джинами и птицами, размером пять на
шесть метров?
Сэр Дуглас воззрился на меня сквозь очки и отрезал
сердито:
- Нисколько.
- Как так нисколько? - говорю я, смутившись. - Почему
же нисколько?
- Потому что ковров такой величины вообще не существует,
- закричал на меня сэр Дуглас. - Следовало бы вам знать,
сэр, что самый большой размер такого ковра - это три на пять
ярдов!
Я весь залился краской от радости.
- Ну, а если бы все-таки существовал один такой
экземпляр, сэр? Сколько бы он стоил?
- Нисколько, говорю вам, нисколько! - снова закричал сэр
Кейт. - Это был бы уникум, а как можно определить цену
уникума? Он может стоить и тысячу и десять тысяч фунтов.
Почем я знаю?! Но такого ковра не существует, сэр. Всего
хорошего!
Представляете себе, в каком настроении я вернулся домой.
Пресвятая дева, я должен раздобыть этот "птичий" ковер!
То-то будет подарок музею! Но вы понимаете, что теперь
никак нельзя было слишком заметно нажимать на Северинову.
Это шло бы вразрез с коллекционерской тактикой, да и
торговка совсем не была заинтересована в продаже старого
тряпья, на котором спала ее собака. А зловредная баба,
владелица ковра, все время переезжала то из Мерано в
Остенде, то из Бадена в Виши. Наверное, она держала дома
медицинскую энциклопедию и постоянно выискивала для себя
разные болезни; в общем, она все время торчала на
каком-нибудь курорте.
Ну, что ж, я стал раза два в месяц наведываться в лавку
Севериновой, чтобы взглянуть, там ли еще "птичий" ковер.
Обычно я чесал Амине спину, так что эта тварь повизгивала от
удовольствия, и для отвода глаз каждый раз покупал какой-
нибудь коврик. Знали бы вы, сколько у, меня набралось
всяких "ширазов", "ширванов", "моссулов", "кабристанов" и
всякого такого заурядного товара! Но среди них был и один
классический "Дербент", такой не сразу найдешь! И еще был
старый синий "хорасан".
Что я пережил за эти два года, поймет только
коллекционер! Терзания любви - ничто по сравнению с муками
собирателя редкостей. И замечательно, что еще ни один из
них не наложил на себя руки; наоборот, обычно они доживают
до преклонного возраста. Видимо, это здоровая страсть.
Однажды Северинова говорит мне:
- Была у меня хозяйка ковра - госпожа Цанелли. Я ей
передала, что находится покупатель на белый ковер, все равно
он тут слежится. А она ни в какую. Это, мол, их семейная
реликвия, и она не намерена продавать ее, пусть лежит, где
лежал.
Ну, конечно, я сам побежал к этой госпоже Цанелли.
Думал, она бог весть какая светская особа, а оказалось, что
это препротивная старуха с сизым носом, в парике и
физиономия у нее передергивается от тика, - рот то и дело
кривится до уха.
- Сударыня, - говорю я, не сводя глаз с ее прыгающей
губы. - Я охотно купил бы ваш белый ковер. Коврик, правда,
уже старенький, но мне он как раз сгодился бы... в
прихожую.
Жду, что она скажет, и чувствую, как и у меня рот
начинает кривиться к левому уху. То ли этот ее тик был
такой заразительный, то ли я очень разволновался, не знаю,
только никак я не смог сдержаться.
- Как вы смеете! - накинулась на меня эта кикимора. -
Сейчас же уходите отсюда, сейчас же! - визжала она. - Этот
ковер - память о моем Gross-papa! (2) Сейчас же уходите, не
то я позову Polizei! (3) Я не торгую коврами, я фон
Цанелли, сударь! Мари, выведи этого человека!
Я, как мальчишка, скатился с лестницы, чуть не плача с
досады и ярости. Но что было делать? После этого я еще
целый год ходил в лавку Севериновой. За это время Амина еще
больше растолстела, почти совсем облезла и стала хрюкать.
Через год госпожа Цанелли снова вернулась в Прагу. На этот
раз я не рискнул обращаться к ней сам и поступил недостойно
для коллекционера: подослал к старухе своего приятеля,
адвоката Бимбала, этакого обходительного бородача, к
которому женщины сразу проникаются доверием. Пусть, мол,
предложит этой почтенной даме любую разумную цену за белый
ковер. Сам я ждал внизу, на улице, волнуясь, как жених,
который заслал сватов. Через три часа Бимбал, пошатываясь и
утирая пот со лба, вышел из дома.
- Ты, чертов сын, - прохрипел он, - я тебя задушить
готов! По твоей милости я три часа слушал историю рода
Цанелли. Так знай же, - воскликнул он злорадно, - не видать
тебе этого ковра. Семнадцать Цанелли перевернулись бы в
могилах на Ольшанском кладбище, если бы эта семейная
реликвия попала в музей. Черт побери, ну и намаялся же я
из-за тебя!
И он удрал.
Вы сами знаете: мужчина не легко отступается от того,
что взбрело ему в голову. А если он коллекционер, то готов
пойти и да убийство. Собирание редкостей - это ведь
героическое занятие. И вот я решил попросту выкрасть этот
"птичий" ковер.
Прежде всего я разведал обстановку. Лавка Севериновой -
во дворе, а ворота запирают в девять часов вечера. Отпирать
их отмычкой я не захотел, потому что не умею. Но из-под
арки можно войти в подвал и там спрятаться, пока не запрут
дом. На дворе есть сарай, с крыши которого, если суметь на
нее взобраться, легко перелезть в соседний дворик, где
находится трактир. Ну, а оттуда убраться восвояси нетрудно.
В общем, все это показалось мне довольно просто, главное -
проникнуть в лавку через окно. Для этой цели я купил алмаз
и попрактиковался на собственных окнах, вырезывая отверстия
в стекле.
Не думайте, что кража - такое простое дело. Это куда
труднее, чем оперировать предстательную железу иди удалить у
человека почку. Во-первых, нелегко провести дело так, чтобы
тебя никто не увидел. Во-вторых, кража со взломом связана с
долгим ожиданием и многими неудобствами. А в-третьих, вы
все время находитесь в неизвестности: того и гляди
нарвешься да какую-нибудь неожиданность. Говорю вам,
воровство - скверное и малодоходное ремесло. Если я
когда-нибудь обнаружу вора в своей квартире, я возьму его за
руку и скажу мягко: "Милый человек, и охота вам так
утруждать себя? Не могли бы вы обкрадывать людей другим,
более удобным способом?"
Не знаю, как воруют другие, но мой опыт оказался не
очень-то приятным. В тот, как говорится, критический вечер
я прокрался через ворота во двор и спрятался на лестнице,
ведущей в подвал. Так, наверное, были бы описаны мои
действия в полицейском протоколе. В действительности же
картина получилась такая: с полчаса я в нерешительности
проторчал под дождем у ворот, привлекая к себе всеобщее
внимание. Наконец, с мужеством отчаяния, как человек,
решивший вырвать зуб, я вошел в ворота... и, разумеется,
столкнулся со служанкой, которая шла за пивом в соседний
трактир. Чтобы рассеять возможные подозрения, я отпустил ей
пару комплиментов, назвав ее не то бутончиком, не то
кошечкой. Но она испугалась и пустилась наутек. Я
спрятался на лестнице, что ведет в подвал. Там у этих нерях
стояло ведерко с золой и еще какой-то хлам; как только я
туда проник, все это посыпалось с неописуемым грохотом.
Вскоре вернулась служанка с пивом и взволнованно сообщила
привратнику, что какой-то тип забрался в дом. Но бравый
страж не стал утруждать себя поисками и заявил, что,
наверное, какой-нибудь пьянчужка спутал их ворота с соседним
трактиром. Минут через пятнадцать он, зевая и сплевывая,
запер ворота, и в доме настала полная тишина. Только где-то
наверху оглушительно икала одинокая служанка. Удивительное
дело, как громко икают эти служанки, наверное с тоски.
Мне стало холодно. На лестнице мерзко пахло кислятиной и
плесенью. Я пошарил в темноте руками. Все, чего я касался,
было покрыто какой-то слизью. Представляю, сколько там
осталось отпечатков пальцев доктора Витасека, видного
специалиста по болезням мочевых путей!
Когда я решил, что уже полночь, было всего десять часов
вечера. Я намеревался лезть в лавку после полуночи, но уже
в одиннадцать не выдержал и отправился "на дело". Вы не
представляете себе, какой шум поднимает человек, когда
пробирается в потемках. На счастье, жители этого дома спали
блаженным и беспробудным сном. Наконец я добрался до окна и
со страшным скрипом стал резать стекло. Из лавки послышался
приглушенный лай... А, чтоб ей пусто было, Амина!
- Амина, - прошептал я, - потише ты, стерва, я пришел
почесать тебе спинку!
Но в темноте, знаете ли, очень трудно провести алмазом
дважды по одной и той же линии. Я водил алмазом по стеклу,
и, наконец, под нажимом вся пластинка со звоном вывалилась.
"Теперь сбегутся люди, - сказал я себе, - куда бы
спрятаться?" Но никто не прибежал. Тогда я с каким-то
противоестественным спокойствием выдавил остальные стекла и
открыл окно. Амина в лавке лишь слегка и для проформы
заворчала сквозь зубы: я-де выполняю свою обязанность. Ну,
я влез в окно, и скорее к этой мерзкой собаке.
- Амина, - шепчу ей ласково, - где твоя спинка? Я твой
друг, зверюга... Тебе это нравится, шельма?
Амина прямо-таки извивается от удовольствия, - если
только мешок сала может извиваться, - а я говорю ей
дружески:
- Ну, а теперь пусти-ка, псина!
И хотел вытянуть из-под нее драгоценный ковер с птицами.
Но тут Амина явно решила, что посягают на ее
собственность, и запротестовала. Это уже был не лай, а
настоящий рев.
- Тише, Амина, дрянь ты этакая! - принялся я ее
уговаривать. - Погоди, я подстелю тебе что-нибудь получше!
- Я сорвал со стены препротивный блестящий "кирман", который
Северинова считала перлом своего ассортимента. - Смотри,
Амина, - говорю, - вот на этом коврике ты чудесно будешь
спать.
Амина глянула на меня с любопытством, но когда я протянул
руку к ее ковру, взвизгнула так, что, наверное, было слышно
в Кобылисах. Я снова разнежил ее услаждающим почесыванием и
взял на руки. Но стоило мне потянуться к белому сокровищу с
птицами и сказочными существами, как Амина астматически
захрипела и залаяла. "О господи, вот скотина, - сокрушенно
подумал я, - придется ее прикончить..."
Послушайте, я и сам этого не понимаю: гляжу на эту
мерзкую, тучную, подлую собачонку, гляжу с величайшей
ненавистью, какую когда-либо испытывал, а убить это чудовище
не могу! У меня был с собой отличный нож, был брючный
ремень, мне ничего не стоило зарезать или придушить Амину,
но у меня не хватало духу. Я сидел рядом с ней на
божественном ковре и чесал у нее за ухом. "Трус! - шептал
я себе. - Одно или два движения - и все будет кончено. Ты
оперировал столько больных, ты видел, как люди умирали в
страхе и боли, почему же ты не убиваешь собаку?!" Я скрипел
зубами, чтобы придать себе отваги, но... не мог! И тут я
заплакал, видно от стыда. Амина заскулила н облизала мне
лицо.
- Ты гнусная, подлая, мерзкая падаль! - заворчал я,
похлопал ее по безволосой спине и вылез в окно на двор. Это
был проигрыш и отступление.
Потом я хотел влезть на сарайчик и по крыше перебраться в
другой двор и на улицу, но у меня не хватило сил, - то ли я
совсем ослабел, то ли сарайчик оказался выше, чем мне
показалось, одним словом, я не смог взобраться на него. Ну,
и я снова спрятался на лестнице в подвал и простоял там до
утра, чуть живой от усталости. Глупо, конечно: ведь можно
было выспаться в лавке, на коврах, но мне это не пришло в
голову. Утром, слышу, - отпирают ворота. Переждав
несколько минут, я вышел из своего убежища и направился на
улицу. В воротах стоял привратник. Он так обалдел, увидя
чужого человека, что даже не поднял шума.
Через несколько дней я зашел навестить Северинову. Окно
лавки было заделано решеткой, а на великолепном ковре с
птицами, разумеется, валялась эта мерзкая, жабоподобная
собака. Узнав меня, она приветливо завиляла толстой
колбасой, которая у других собак называется хвостом.
- Сударь, - просияв, сказала мне Северинова. - Вот она,
наше золотко Амина, наше сокровище, наша милая собачка.
Знаете ли вы, что к нам на днях через окно забрался вор и
Амина его прогнала? Я ни за что на свете не расстанусь с
ней... - гордо объявила она. - Но вас она любит - животное
сразу понимает, где честный человек, а где вор. Верно,
Амина?
Вот и все. Уникальный ковер лежит там и поныне.
По-моему, это одно из драгоценнейших ковровых изделий в
мире. И поныне на нем похрюкивает от удовольствия паршивая,
вонючая Амина.
Надеюсь, что она скоро издохнет от ожирения, и тогда я
предприму еще одну попытку. Но прежде мне надо научиться
распиливать решетки...
1929
---------------------------------------------------------
1) - Хмеленский Иозеф Красослав (1800-1839) - чешский
поэт, писатель и театральный критик; много занимался
обработкой народной поэзии.
2) - дедушке (искаж. нем.).
3) - полицию (нем.).
По выгодной цене лампы космос и дополнительные услуги.