Фалеев Владимир / книги / Женщина в зеленом дождевике

Текст получен из библиотеки 2Lib.ru

Код произведения: 11448
Автор: Фалеев Владимир
Наименование: Женщина в зеленом дождевике


Владимир Фалеев. 

                     Женщина в зеленом дождевике

   -----------------------------------------------------------------------
   Сб. "Звездная гавань". М., "Молодая гвардия", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 6 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------


                                                  Привычка свыше нам дана:
                                                  Замена счастию она.
                                                                А.С.Пушкин


        ДИАЛОГ В ТРЕТЬЯКОВКЕ

   Недавно в зале Третьяковской галереи мы с приятелем остановились  возле
знаменитого полотна К.Д.Флавицкого "Княжна  Тараканова  в  Петропавловской
крепости во время наводнения".  Княжна  находится  в  каземате,  стоит  на
постели, с выражением муки на  лице  прислонилась  к  стене:  мутная  вода
хлещет через окно, уровень ее поднялся уже почти до  самой  постели,  мыши
бегут по подушке. Приятель, заговорив о  впечатлении,  которое  производит
картина, упрекнул художника, что он изобразил  ситуацию  ради  драматизма:
Тараканова умерла за два года до петербургского наводнения 1777 года.
   - Флавицкий был историческим живописцем, - возразил я. - Вряд ли он мог
довериться только легендам  о  гибели  княжны...  Картину  он  выставил  в
Академии художеств в 1864 году, к тому  времени  о  Елизавете  Таракановой
появилось несколько публикаций.
   За границей, в Париже и в Лондоне, о  "русской  принцессе"  были  книги
раньше. Но имя Таракановой в России было окутано тайной. Следствие  по  ее
делу  вел  петербургский  генерал-губернатор  князь  Александр  Михайлович
Голицын, наставления ему давала сама Екатерина II. При всем усердии князя,
при всех жестоких приемах допроса  добиться,  чтобы  Тараканова  "открыла"
свое происхождение иначе,  чем  она  рассказывала  о  себе  в  Европе,  не
удалось. Удивительный интерес к  делу  Таракановой  проявил  Александр  I,
затем, после его смерти, то есть после восстания декабристов, документы  о
Таракановой читал Николай I. И архив  опять  засекретили.  Страсти  вокруг
картины  Флавицкого   разгорелись   в   очень   неудобное   для   царского
правительства время, сразу после отмены крепостного права, 4  апреля  1866
года, в царя Александра II у  ворот  Летнего  сада  в  Петербурге  стрелял
Дмитрий  Каракозов.  Главноуправляющий  вторым  отделением   императорской
канцелярии  граф  Виктор  Никитич  Панин  поспешил   разъяснить   публике:
самозванка "не погибла во время наводнения, но  скончалась  от  болезни  в
Петропавловской   крепости   4-го   декабря   1775   года".   Историческая
достоверность  картины  ловко  ставилась  под  сомнение,  живописец,  мол,
ошибался. Тем более что художник умер в сентябре  1866  года,  за  год  до
публикации доклада.
   - Ты изучал биографию Флавицкого?.. - удивился приятель.
   - Да нет, есть у меня знакомая по фамилии Тараканова, которая убеждена,
что является праправнучкой княжны.
   - Ну, знаешь ли! - приятель с  возмущением  отвернулся  от  меня.  -  Я
историк  и  кое-что  читал  о  самозваной  дочери  императрицы   Елизаветы
Петровны. У нее не было детей!
   - Есть свидетельства, что Елизавета Петровна  родила  двух  дочерей,  -
возразил я. - Одну - от графа Разумовского, другую - от Ивана Шувалова.  И
если Тараканова, воспитанная за границей, объявила себя  претенденткой  на
русский престол, то это не могло  не  возмутить  Екатерину  II,  незаконно
захватившую власть. Тем более что в России как раз бунтовал Пугачев, князь
Радзивилл хотел силой оружия воссоединить Польщу.  Естественно,  Екатерина
II дала указание командующему русским военным флотом, который находился  в
Ливорно,  в  Италии,  схватить  "самозванку"  и  привезти   в   Кронштадт.
Орлову-Чесменскому  это  удалось.   Он   сумел   обольстить   девушку.   В
Петропавловском равелине она родила от него сына.
   - Знаю, знаю это предание, - усмехнулся приятель.
   - Да  ведь  и  противникам  преданий  трудно  верить.  Их  опровержения
составлены в угоду самодержцам. А моя знакомая Тараканова гордится  своими
предками.  Вообще-то  она  любопытнейший  человек!  Удочеренная  в  раннем
возрасте, в двенадцать лет вдруг вспомнила имя-отчество  родной  матери  и
фамилию отца, о которых отчим и мачеха ей никогда не рассказывали.
   - Да не пригрезилась ли ей вся родословная до колена Петра Великого?  -
съехидничал приятель.
   - Представь себе! - шутливо ответил я. - Ты же не отрицаешь  врожденные
идеи?
   - Счастливое сочетание генов?
   - Называй, как нравится. У обезьян не  рождаются  детеныши  с  даром  к
математике или физике. Только потребность общества в  каких-либо  талантах
отыскивает в жизни вундеркиндов.
   - Погоди, о чем ты? - посерьезнел приятель. - Не  обучай  младенца,  он
даже не залепечет. Сейчас пишут всякую всячину  об  экстрасенсах.  Девочка
видит внутренние органы любого человека лучше, чем рентгенолог  с  помощью
аппаратуры, женщина читает печатный текст пальцами... Это еще куда ни шло!
Но в то, что кто-то воспоминаниями выудил из  глубин  истории  всех  своих
прародителей, верить отказываюсь!
   -  Фантазия,  озарение,  интуиция,  -   примиряюще   засмеялся   я.   -
Воспоминания о предках пробудились в девочке,  когда  ей  было  двенадцать
лет. Она уже имела запас знаний и опыта,  в  ней  проснулось  любопытство.
Вообще рассказ некороткий.



        СОН

   Все началось с того, что однажды девочке приснился  сои,  будто  у  нее
мать молодая, высокая, с длинными волосами. Утром, уже одетая в коричневое
школьное платьице, причесанная, сидела Лена за столом  на  лавке,  а  Анна
Ивановна подносила ей от печки горячие блины.
   - Ты не моя мама, - фыркнула Лена.
   - Господь с тобой!  Чего  ты  мелешь?  -  набожно  перекрестилась  Анна
Ивановна.
   - У меня другая мама, я ее во сне видела, - внимательно наблюдала  Лена
за неповоротливой, тяжелой матерью, а та даже блин со сковородки  обронила
мимо стола на половик.
   На растерянные причитания  матери  Лена  только  ухмыльнулась,  мотнула
головой, так мотнула, что тугая каштановая  коса  мазнула  красным  бантом
сметану в тарелке. Видела Лена, что очень обидела мать своим сном,  но  не
пожалела ее. Резко сорвалась с лавки, сунула руки в рукава беличьей шубки,
нахлобучила на голову шапку, схватила портфель и побежала к двери, оставив
мать плачущей у печи.
   Поделилась Лена своей догадкой с одноклассницами, те, в  свою  очередь,
ее домыслы разнесли из школы по домам. С того утра пошли гулять пересуды о
непонятном происхождении Лены Култуковой.
   Но это было только начало беды, всяких невероятных злоключений в  семье
Култуковых и в судьбе Лены.
   Много раз убеждала Анна Ивановна дочь не распространять среди ребятишек
свои выдумки: пересудов не оберешься.
   - Сон и есть сон, - урезонивала она Лену. - Я видела  себя  начальником
депо, а пробудилась - опять же посудомойка. Да и чем же тебе худо в  своем
доме?
   - А кто у меня бабушка и дедушка? - спрашивала девочка.
   Анна Ивановна расхваливала ей своего красивого, бравого  отца,  который
носил на груди кресты за войну с японцами, и веселую мать, которая жила  в
деревне Тамбовской области, но уже померла,  описала  своих  сладкоголосых
сестер, перечислила родню Григория Ефимовича,  живущую  в  горном  поселке
Бодайбо.
   Однажды,  усаживаясь  за  стол  к  тетрадкам,  Ленка  опять   задумчиво
спросила:
   - Почему же моя мама во сне сказала, что наша фамилия Таракановы?
   - Откуда у тебя  взялась  новая  мама?  -  в  отчаянии  закричала  Анна
Ивановна. - Я твоя мама! Ты Култукова!  Выйдешь  замуж,  тогда  и  сменишь
фамилию.
   За спором и застал их вернувшийся  из  депо  Григорий  Ефимович.  Молча
раздеваясь, снимая с себя грязную спецовку, брюки, наливая горячую воду  в
рукомойник, он прислушался к голосам матери  и  дочери  и  вдруг  вошел  в
горницу, выкатил глаза, и, сняв со стены широкий солдатский ремень, потряс
им для убедительности в воздухе.
   - Врежу два горячих обеим! - побагровел он лицом. - Шельмы! Фамилия  им
не нравится!
   Смолкла Анна Ивановна, поджала губы, села на лавку. Это означало и  для
Ленки, что подлинность фамилии Култукова не подлежит обсуждению. И с  того
дня ни Ленка, ни мать,  будто  пришли  к  полному  согласию,  не  затевали
дискуссий о фамилии. Но дочь не только больше  не  верила  родителям,  она
затаилась и, не переставая думать о причине угроз отца выпороть ее,  стала
поздно вечером, когда мать и отец ложились спать, подбираться на  цыпочках
к двери спальни и, прикладываясь ухом к щелке,  подслушивать  родительские
беседы. Из их разрозненных воспоминаний и обсуждений  ей  удалось  узнать,
что привезли ее из Усть-Баргузина. Из этого она заключила,  что  Култуковы
украли ее у родной матери. Присматриваясь к лицу и походка Анны  Ивановны,
все более уверялась, что она для нее стара, и ей пришло в голову убежать в
сказочный Усть-Баргузин, разыскать там мать.
   Нагрянула весна, лед на Байкале ломало, корежило и сдвигало  на  берег,
солнце стало чаще зависать над сопками, озеро заиграло цветными дымками. В
Ленку вселилось неясное ожидание лета, нетерпение оставить ненавистный  ей
дом, казалось, с каждым днем исчезали  вокруг  дома  и  города  границы  и
открывался мир, большой  и  загадочный  для  путешествий  и  встреч.  Лена
неплохо  закончила  пятый  класс,  на  слете  пионерской  дружины  ей  под
аплодисменты дали похвальную грамоту за то, что пела и танцевала в  кружке
"Байкалочка". Но это была не совсем та  девочка,  за  какую  принимали  ее
педагоги. Она все чаще в задумчивости уходила за огород,  на  склон  горы,
углублялась в свои мысли.
   Прежде чем рассказывать о ее побеге из дому, о  том,  как  она  этим  в
самое неподходящее время  всполошила  весь  город,  подняла  на  ноги  всю
районную милицию, дружинников, сообщу коротенько об истории ее  удочерения
Култуковыми.
   Поженились Анна Ивановна с Григорием Ефимовичем еще до войны в  поселке
Усть-Баргузин, что на восточном берегу  Байкала,  примерно  в  четырехстах
километрах морем от Слюдянки. Григорий  Ефимович  коренной  сибиряк,  Анна
Ивановна выросла в деревне Тамбовской области, приехав по набору, работала
на рыбозаводе. Потом муж ушел на фронт, вернулся после разгрома  фашистов.
Высокий, статный, с орденом Красной Звезды,  он  нравился  и  девушкам,  и
солдатским вдовам. Анна Ивановна смекнула, что, не  имея  детей,  потеряет
она мужа. Однажды прослышала, будто  на  ближней  улочке  померла  молодая
учительница, оставив на руках своей тетки  малютку  девочку  -  память  от
заезжего летчика. Говорили, девочка не нужна  тетке:  у  нее  своих  детей
полон дом. Шмыгнула Анна Ивановна вечером в ограду к  кержачке.  Было  это
поздней осенью. Необыкновенная бедность в избе: детишки бегали по  горнице
в лохмотьях, босые; единственная кровать накрыта рваным одеялишком, сшитым
из крохотных пестрых обрезков ситца. Старший мальчик угостил гостью куском
лепешки. Отщипнула Анна Ивановна краешек, взяла в рот: ох,  лепешка-то  из
мякины! Песок на зубах скрипит. Тетка кормила грудью  своего  младенца,  а
другой ребенок, оставшийся  от  умершей  учительницы,  орал  в  деревянной
зыбке, подцепленной на березовой  жердинке,  что  была  прикреплена  одним
концом к матице избы. Выслушав просьбу Анны Ивановны  отдать  ей  сиротку,
тетка подозрительно прищурилась и строго молвила:
   - Забирай, но не обижай сиротку-то!
   У Анны  Ивановны  три  класса  знаний,  она  живехонько  накорябала  на
лоскутке бумаги, что берет  малютку  насовсем  и  никому  не  отдаст.  Еще
поклялась вернуть все тряпочки, в которых уносит из избы  дитятку.  Так  и
сделала.
   Детей, потерянных матерями и оставшихся сиротами, после  войны  было  в
приютах много, однако Анна Ивановна радовалась, что завладела не безродным
существом.  Сразу  же  заторопила  мужа  уехать  из  Усть-Баргузина   куда
подальше, где никто бы слыхом не слыхивал, что они  вскармливают  неродную
дочку. Леночку Анна Ивановна принесла домой в ноябре, а  в  июне  Григорий
Ефимович списался с фронтовым другом, жившим в Слюдянке. В отпуск поплыл к
нему погостить и, присмотревшись к городку, сторговал у одного дедка дом с
усадьбой. В конце лета Култуковы  уже  осели  в  Слюдянке,  деньги  старик
согласился  получать  в  рассрочку.  Как-то  вечером  рассказали  Григорию
Ефимовичу, будто утром будет обмен денег, на  десять  рублен  дадут  один;
испугался он, что бывший домовладелец  затребует  остаточный  долг  новыми
купюрами. Бегал Григорий Ефимович по домам слесарей своей бригады,  собрал
нужную тысячу и рано утром принес ее хозяину. Тот, ничего  не  подозревая,
принял долг и угостил еще Григория Ефимовича брагой. Однако  старик  скоро
понял, что его обмишурили, и пригрозил бывшему должнику  местью.  И  когда
Ленка рассекретила тайну своего происхождения, когда улица  подхватила  ее
болтовню о сновидениях, тогда и шепнул Григорий  Ефимович  жене,  что  это
наказание придумал им бывший домовладелец.
   Побег Ленки из дому с целью разыскать родную мать  случайно  совпал  со
стихийным бедствием, которое  обрушилось  на  городок  Слюдянку.  Северные
склоны хребта Хамар-Дабан самые увлажненные не только в Иркутской области,
но и во всей Восточной Сибири.  При  большой  крутизне  склонов  долины  и
значительном уклоне речки Слюдянки, бегущей в Байкал, при  позднем  таянии
снега в горах и при ранних сильных летних ливнях вся вода  устремляется  в
водосток. Это вызывает мгновенный подъем воды в реке и создает разрушающий
все на своем пути мощный паводок.
   Но не только Ленка с дружком, даже гидрологи и синоптики не могли знать
о предстоящем нашествии воды.



        ЗАГАДКА СТАРОЙ ПЕЩЕРЫ

   Сборы Лены в поход в Усть-Баргузин были недолгими.
   В один из вечеров, когда соседский мальчик Вася  Лемешев,  одноклассник
Лены, носил воду из колодца поливать грядки с огурцами,  она  подкараулила
его возле колодца. Усадьбы Култуковых и Лемешевых рядом, их разделял  лишь
березовый тын, в котором проделана дверь к колодцу.
   Ленка рассказала мальчику  о  своих  планах  уйти  к  родной  матери  в
Усть-Баргузин. Вася слышал, что Усть-Баргузин где-то на  берегу  озера,  и
сразу согласился сопровождать Лену.
   - Пригласить бы Лешку Аввакумова! - предложил он.
   Лешка учился в смежном классе, жил в доме через улицу, он  был  крупнее
Васи, выше его на голову, отличался храбростью,  ухарством,  дрался  возле
танцплощадки с ребятами старше себя.
   На  другой  день  после  полудня  Алеша  Аввакумов  появился  в  ограде
Култуковых налегке, будто собрался в лес поиграть до вечера: в  матросской
тельняшке (отец его работал мотористом на катере),  в  сапогах.  Раздвинув
плетень плечом, первым полез в дыру, за  ним  нырнули  Лена  и  Вася.  Они
добрались до дамбы, которая тянулась в сторону Байкала. Гуськом  двинулись
по тропинке к озеру. Быстро спустились по глинистому, в красных  прожилках
откосу в заросли тальника. Склон берега  был  прошит  корнями  деревьев  и
усыпан большими валунами. Продвигаясь вдоль берега, неожиданно  наткнулись
на небольшое углубление  в  горе.  Ленка  заглянула  внутрь  и  восхищенно
ахнула: тут можно жить!
   Стены пещеры темные,  каменистые,  со  следами  чьих-то  ударов.  Ленка
завороженно глядела на них,  в  эти  минуты  она  вдруг  представила  себя
хозяйкой маленького лесного племени. Вася и Леша -  сородичи,  они  втроем
переселились  сюда,  в  горную  пещеру,  чтобы  стать  взрослыми.   Пещера
оказалась удивительной еще и потому, что у  девочки  открылось  непонятное
чувство: она, стоя за каменной стеной пещеры, увидела все, что  происходит
в  тайге  и  на  берегу  Байкала.  Слух  ее  обострился,  глаза  сделались
внимательными, но в эти минуты видела  она  не  глазами:  за  кустами,  за
высокими соснами и кедрами по берегу ходили незнакомые люди.  Она  сказала
об этом ребятам, и все втроем, выйдя из пещеры, прислушались.  На  поляне,
при свете солнца, ощущение "видения" людей-чужаков за  деревьями  у  Ленки
прошло, но зато она четко слышала шуршанье гальки под сапогами неизвестных
"врагов". Руки ее цепко хватались за  можжевельник,  раздвигая  пружинящие
ветки, тело бесшумно двигалось в траве, в кустарнике. Выбравшись на опушку
леса, Ленка увидела шалаш и недалеко от него  горящий  костер.  Там  сидел
пожилой мужчина, и к нему приближался вышедший из-за камня  второй.  Ленка
сделала ребятам знак, чтобы не шумели: чужаки опасны, они могут сообщить о
ребятах в город.
   - Это рыбаки, - простодушно зашептал Лешка.
   Ленка презрительно глянула на него, тот осекся. Ребята затаились  шагах
в тридцати от стоянки рыбаков. Ленка шепотом предупредила Васю и Лешу, что
это  старейшины  какого-то  опасного  рода,  у  них  есть  где-то   близко
вооруженные соплеменники.
   Вернувшись к пещере, Ленка достала из корзины припасенную еду, и ребята
накинулись на мясо, съели его.
   Трава  дышала  духмяно,  лучи  заходящего  солнца  играли  в  малиновых
метелках цветов. Ленка никогда раньше не встречала таких ярких цветов, она
прикоснулась к одному стебельку, нараспев, словно кто-то подсказал ей,  по
слогам сказала:
   - И-ван-чай!
   - Нет, это не иван-чай, - усомнился Лешка.  -  Бабушка  мне  показывала
другой цветок.
   -  Иван-чай!  -  категорично  и  надменно  повторила  Лена  и  радостно
рассмеялась: - Здравствуй, иван-чай!
   Завороженно  гладила  пурпурное  соцветие,  будто  волшебный   аленький
цветок, который чем-то ей поможет.
   Потом ее внимание привлек красный цветок.
   - Саранка! - выкрикнула она.
   Сперва  пальцами,  потом  ножом  выкопала  плотный   большой   клубень,
освободила его от почвы. Луковица из мясистых чешуек легко  разламывалась,
вкус чешуек понравился Лене. Тогда она заставила копать клубни Васю, чтобы
заготовить их на завтрак и на обед.
   Спать легли вповалку на цветы.  Камни  под  боками  не  давали  уснуть,
особенно ворочался Лешка, ему было холодно, и он  стягивал  с  Васьки  его
телогрейку, Ленка тоже маялась, встала раньше всех. Солнце еще не  взошло,
но  над  деревьями  и  "огородом"  разливался  ровный  свет.   Алая   заря
распространялась по небу, фонтаны лучей пробивались  вверх,  потом  хлынул
водопад  света.  Сверкающие  звездочки  росы,  бриллианты,  которыми  были
увешаны мутовки кустов, слепили,  переливались  разноцветными  лампочками,
трепыхались флажками и выстреливали пулями искр. Птицы  будто  по  команде
ударили в свои инструменты, зазвенели и загудели в рожки  и  в  свирельки,
заглушая ворчание сонных лягушек в болотце. Запахи потекли со всех сторон,
Ленка опять стала узнавать цветы. Чудеса окружали  ее,  наполняли  скрытой
будоражащей силой, околдовывали и возвращали в забытый мир охоты, костра и
пещеры. Она простояла, зачарованная восходом солнца, сверканием бликов  на
листьях деревьев до тех пор, пока  кто-то  из  мальчиков  не  завозился  в
пещере. Их надо кормить. Она тихо вошла  в  пещеру,  осторожно  вынула  из
кармана плаща коробок спичек и накрыв плащом скрюченное тело Леши, вышла в
"огород". Но тут же ее, догнал окрик Аввакумова:
   - Зачем тут маяться? - ругался он. - Идти так идти!
   Из пещеры выбрался и Вася. Он  был  заспанным  и  тихим.  Не  умываясь,
ребята накинулись на корзину, съели остатки хлеба и  вареной  картошки.  В
корзине лежали рассыпанными несколько клубней.
   - Ешьте саранки, - посоветовала Лена. - А картошку испечем в костре.
   - К черту! - бранился Леша. Он похлопал себя по карману, вытащил  пачку
денег. - Это я у бабушки  спер  из  сундука.  Поедем  в  Усть-Баргузин  на
поезде!
   Все трое обрадованно завизжали, захохотали, а Лешка даже упал в траву и
покатался от удовольствия.
   Теперь они стали частью леса, гор, движения их сделались мягкими, как у
зверей, осторожными и ловкими.  Страха  не  было.  Просто  теперь  их  уже
отделяла от обычной жизни в городе пропасть -  они  вынуждены  скрываться:
любой милиционер,  учитель  и  просто  взрослый,  заметив  их,  немедленно
отправит в город. Уйти в Усть-Баргузин  через  тайгу  и  болота  тайно  от
родителей - это спасение! Игра, которую они себе придумали, захватила  их,
она повелевала ими, у нее были свои правила, которые нельзя  нарушить,  не
предав друг друга.
   До  вечера  слонялись  возле   пещеры,   пекли   в   костре   картошку,
переговаривались о тайге, рыбалке, волках и медведях,  избегая  вспоминать
дом. И тут Ленкой овладело беспокойство. Она приказала ребятам  замолчать,
спрятаться в пещеру, а сама вдруг настороженно прислушалась.  Она  угадала
за густым сосняком и кедрачом берег озера и шалаш,  будто  воочию  увидела
возле него рыбаков, а рядом с ним вооруженных  людей.  Бесшумным  зверьком
шмыгнула она в высокую траву и стала пробираться  сквозь  кусты  к  опушке
леса. Шурша травой, Ленку догнали Лешка и Вася:  они  неуклюже  разгребали
руками кусты.
   - Это же милиционеры! - ахнул Лешка, взглянув в сторону берега.
   Ленка показала ему кулак.
   На озере заурчал мотор.
   Минуту спустя милицейский катер уже шел вдоль берега.
   Вернувшись к пещере, Леша и Вася заговорили об уходе  в  Усть-Баргузин;
милиция их уже ищет. Лешка без оружия в тайгу идти  не  хотел  и  вызвался
украсть ружье у сторожа, который охраняет городской рынок.
   А Ленка выхватила вдруг из костра палку с обугленным концом и, войдя  в
пещеру, начертила на стене слова: "Принцесса Тараканова". Посмеявшись  над
ней, Леша и Вася стали дразнить ее "принцессой".
   Когда завечерело, отправились в город на разведку. Шли сперва по берегу
и до причала добрались,  не  особо  беспокоясь,  что  их  кто-то  заметит.
Поглазев на катер, двинулись гуськом на улицу.  Было  еще  людно,  сновали
машины. Лешка оставил друзей в тени  за  забором,  а  сам,  обогнув  угол,
направился к  арке  ворот,  возле  которых  в  свете  лампочки,  озаряющей
площадку,  была  видна  дощатая  будка.  Вернулся  минут   через   десять,
выругался: сторож спит у ворот, ружье  зажал  коленями.  Ленка  предложила
беспрестанно наблюдать за  стариком,  может,  ружье  у  него  упадет.  Она
помчалась  к  воротам,  остановилась,  следя  за  присевшим  на  корточки,
прислонившимся спиной к воротам стариком. Она знала сторожа,  помнила  его
голос  и  шапку-ушанку.  Сидя  на  корточках,  дядя  Митя  дремал.   Ружье
действительно было зажато между коленей.
   Ленка приложила палец к губам, на цыпочках подобралась к сторожу, шагах
в двух замерла, вытянулась. Свет лампочки озарял морщинистые, знакомые  ей
щеки и закрытые веки, хотелось вскрикнуть и захохотать от проделки, но она
неслышно протянула руку к двустволке; пальцы ее захватили ствол,  медленно
потянули его. Еще момент - и Лена двумя  руками  тащит  ружье  в  темноту.
Лешка выхватывает у нее из рук двустволку, и  они  стремительно  бегут  по
песчаной, размятой колесами дороге.
   В пустом сарае возле причала Леша ощупывает ружье,  умело  переламывает
его, сует пальцы в казенник и возмущенно кричит:
   - Стрелять-то нечем!
   - Ну и пусть, - строго говорит Лена.
   - Пусть, пусть, - нервно передразнивает ее Аввакумов. - Нету  патронов,
ружье не заряжено...
   - И без патронов оно страшное, - вмешивается Вася.
   - Как же мы  пойдем  в  Усть-Баргузин?  -  пихает  локтем  в  бок  Васю
Аввакумов. - А если волк нападет? Его на испуг  не  возьмешь!  И  утку  не
убить.
   - Я уток жарить не умею, - мирит ребят Лена. - Усть-Баргузин близко,  я
пойду одна...
   На берегу наступает странная,  затяжная  тишина;  темень  берега  зовет
своей таинственной и опасной неизвестностью, а огни улиц  манят  привычным
уютом квартир,  еды,  родительской  власти.  Еще  немножко  послушать  эту
тишину, вглядеться в бездну звездного неба, во мрак, наполненный  зверями,
буреломами, обрывами, реками, и выбор будет  не  в  пользу  похода.  Ленка
решительно срывается с места и шагает одна к берегу, к самой воде. За  ней
увязывается Вася, он шепотом напоминает ей, что в пещере осталась  корзина
с ножом и с плюшевым мишкой. Она упрямо идет в  темноту  по  самой  кромке
берега, возле воды, которая отражает звезды и, кажется, освещает тьму.
   Лешка долго стоит у сарая. Умело набросив ремень  ружья  на  плечо,  он
уходил в город. Скоро он уснет на потолке погреба в  своей  ограде.  Утром
отец, услышав какое-то шуршанье, заглянет на погреб, позовет сына, а когда
увидит там ружье, долго станет допытываться, откуда оно, к,  выпоров  сына
безжалостно, отдаст ружье милиционеру.  Но  сколько  участковый  ни  будет
расспрашивать Лешку о Лене Култуковой и Васе Лемешеве, ничего от  него  не
добьется.



        У ГЕОЛОГОВ. ЛЕГЕНДА О КНЯЖНЕ

   Побег Лены  и  Васи  из  дому  был  сперва  несчастьем  для  родителей.
Сотрудники райотдела милиции оповестили о потерявшихся мальчике и  девочке
все  посты  города,  дорог  и  близлежащие  поселки.  Подростки  не   были
обнаружены ни на вторые, ни на третьи сутки. А тут случилось  событие:  на
низменную часть города, расположенную  в  пойме  речки  Слюдянки,  хлынула
горная вода. Утром мелководная речушка стала наполняться  водой,  один  из
невесть откуда  взявшихся  ручейков  устремился  на  улицу  Набережную;  к
половине девятого утра мощный вал воды  ринулся  на  дорогу,  стремительно
размывая ее  на  глубину  до  двух  метров.  Он,  разветвляясь,  обрушивал
деревянные и кирпичные здания; лавина  окружила  слюдяную  фабрику.  Город
вступил в борьбу со стихией, началась эвакуация жителей из зоны затопления
и бесчинства стихии, для этого были мобилизованы  рабочие  предприятий.  К
месту прорыва речки Слюдянки,  где  она  изменила  свое  русло,  навстречу
бурлящему потоку двинулись  бульдозеры.  Чтобы  вернуть  поток  в  прежнее
русло, нужно было взорвать перемычку. Прозвучали  два  взрыва,  устроенных
рабочими-взрывниками, вода  повернула  в  эту  пробоину,  а  створ,  через
который она катилась в город, стали заделывать  мешками  с  песком,  здесь
поставили девять  бульдозеров.  К  вечеру  новую  дамбу  укрепили  камнем.
Разбушевавшийся поток, отведенный в русло Слюдянки,  еще  гудел  несколько
суток, но горняцкий поселок  в  пойме  реки,  построенный  за  десять  лет
"мирной жизни", был избавлен от дальнейших разрушений.
   В этой суматохе сотрудники  милиции  не  забыли  о  подростках.  Стихия
предупреждала, что девочку и мальчика надо искать, иначе они погибнут.
   Ни о чем не подозревая, Лена и Вася  брели  по  берегу  Байкала.  В  то
место, где железная и автомобильная дороги приближаются  к  озеру,  ребята
вышли ночью. Утром они остановили какую-то машину, и молодой шофер  подвез
их в кабине несколько десятков километров, поверив  им,  что  недалеко  от
железнодорожной станции у них пионерский лагерь. Это была Ленкина выдумка.
Сойдя с машины, Лена и Вася опять пошли по берегу озера, веря, что впереди
у них Усть-Баргузин, хотя до этого поселка по берегу  сотни  километров  и
нет никакой дороги, а попасть они могли в порт Выдрино, который  находится
за границей Слюдянского района и Иркутской области.
   Моросил  небольшой  дождик,  и  над  морем  проступали  контуры  зданий
большого города.  Вот  совсем  близко  маячила  крыша  серого  вокзала,  к
которому   подъезжали    многовагонные    поезда;    Ленка    залюбовалась
приближающимися архитектурными ансамблями, зубчатыми  башнями  и  шпилями,
куполами церквей и трубами заводов. Вася таращил  глаза  на  указанные  ею
дворцы с колоннами и ничего не видел.
   - Нет никакого города! - сказал он ей сердита.
   Тогда она постояла в задумчивости, разглядывая даль, и  вдруг,  ойкнув,
закрыла лицо руками. В сознании  ее  вспыхнула  картина  с  календаря,  на
которой были изображены  пикирующие  советские  самолеты,  они  штурмовали
Берлин... Эта картина из календаря слилась  с  моросящей  дымкой  неба,  и
Ленка услышала, как фашистский город стреляет из орудий по самолетам.
   - Вот, вот! - закричала она исступленно.
   Лицо ее исказилось ужасом, какой-то свистящий звук пронесся в  воздухе,
затем последовал страшный взрыв, за ним второй, третий...  Ленка  ухватила
за руку Васю и зашептала:
   - Мой папа погиб... его самолет врезался в землю...
   - Это гром гремит, - успокаивал ее Вася. - Тебе почудилось.
   Потом они перешли железнодорожное полотно, углубились  в  лес  и  стали
есть головки медуниц  и  ромашек.  Голод  не  утихал;  пожевав  оставшихся
случайно в кармане плаща клубней саранок, стали искать  дорогу  и  поняли,
что заблудились.  Ночь  с  грозовым  дождем  застала  их  возле  какого-то
ручейка. В самую грозу они прятались под большим  упавшим  стволом  сосны,
закрытым с одной стороны мхом и травой. Утром, найдя тропинку, побежали по
ней и встретились с речкой, у которой были высокие берега, и  вода  в  них
бурлила; дети не могли ни перейти ее  по  какому-либо  мосту,  ни  одолеть
вброд. Увидев сыроежки и подосиновики,  стали  жарить  их  на  разведенном
костре, подцепляя гриб на кончик прутика. Грибы были очень вкусные,  пахли
дымом. Поплутав немножко по лесу, Лена  обнаружила  тропинку,  на  которой
были отчетливо видны следы копыт лошади.
   - Ура! - закричала девочка. - Усть-Баргузин совсем близко.
   Они быстро побежали по тропинке в глубь тайги,  подымаясь  на  холмы  и
спускаясь в низины. Они уже выбились из сил, и ни каменных домов, ни  хотя
бы деревянных построек окраины еще не было. И вдруг до их слуха  донеслось
ржание лошади. Они насторожились и пошли медленнее. Их удивило, что  возле
куста калины стояли две лошади с большими вьюками, а  еще  одна  была  под
берегом в воде и, задирая вверх морду, ржала.
   - Помогите, ребята! - услышали они чью-то мольбу.
   Из воды торчала одна голова, глаза ее смотрели  на  ребят,  рот  что-то
кричал. Ребятам захотелось от страха убежать назад  в  лес.  Они  все-таки
догадались, что в речке тонут лошадь и человек. Как странно человек тонет!
Голова торчит из воды, а  он  булькается  рукой  и  зовет  их.  Они  робко
подступили к берегу, поняли: человек держится рукой за ветку куста, а ноги
не может вытащить.
   Они побежали к березке, стали нагибать  ее,  чтобы  сломать.  Дергая  и
крутя ствол, наконец-то оторвали деревце от  пенька.  По  команде  мужчины
подали ему вершину, ухватившись за которую стал он подтягиваться  к  сваям
моста, а дети тащили деревце за комелек.
   "Утопленник" выбрался на мост, выбрел из воды. Поблагодарив  ребят,  он
стал понужать вершиной березки увязшую в трясине лошадь, гоня ее на другой
берег. Она, делая резкие прыжки, удалялась от моста и от  берега  к  руслу
реки, где дно было плотнее, движением волн лошадь толкало  по  течению,  и
она уплыла за поворот. Горестно выругавшись, мужик вернулся к ребятам, сел
на кочку и снял сперва один сапог,  вылил  из  него  жижу  с  илом,  потом
другой... Он стащил с себя грязную куртку, рубаху, прополоскал их в  воде,
отжал и опять облачился в них.  Это  был  пожилой,  с  морщинистым  лицом,
сутулый рабочий. Он назвался Иваном и устало спросил:
   - Вы откуда, дети?
   - Мы, дяденька, к маме идем, - сказала Ленка.
   - Где же ваша мама? - поинтересовался Иван.
   - В Усть-Баргузине, - объяснила Лена.
   - Зачем  же  вы  полезли  в  горы?  Ваша  мама  очень  далеко,  поселок
Усть-Баргузин в другой стороне.
   - Мы видели его на берегу, он был совсем рядом, а потом он из-за  грозы
потерялся, - сказала Лена.
   Иван пошел к мерину, развязал тюк и принес ребятам по шоколадке.
   - Вы меня обманываете, - добродушно возразил Иван. Он заметил, как  они
жадно съели шоколад, как голодными глазами следили за ним, принес  им  еще
хлеба, открыл по банке рыбных консервов. - Вы пришли сюда из Выдрина?  Тут
горы, тайга, речка вдруг вспучилась, вам легко погибнуть.
   Потом, присев на корточки, рассказал им, что  он  возчик  геологической
партии, ездил в поселок Выдрино в магазин за продуктами. Тут, через речку,
был построен мостик, но река за  ночь  сильно  поднялась,  затопила  доски
моста. Он попытался перевести лошадей под уздцы, они не пошли. Тогда повел
по мосту одну кобылу Пегую, она сорвалась с проезжей части и упала в реку.
Возле берега вязкая болотина, ноги у лошади увязли, он тоже  провалился  в
трясину и уже не надеялся выбраться. Ребята вовремя к нему подоспели.
   - Мы, дяденька, не из Выдрина, - слабым голосом признался Вася.
   Собрав хвороста, Иван разжег костер, стал готовить для ребят в  котелке
суп.
   - Вы меня не бойтесь, - успокаивал он их.  -  Покушайте  и  постерегите
моих коней, а я схожу в табор к геологам. Одним вам возвращаться в поселок
небезопасно. Река от дождей сильно прибывает.  Так  откуда  же  вы  пришли
сюда?
   - Конечно, из Выдрина! - строго поглядев на Васю, сказала Лена.
   Накормив  ребят,  Иван  сам  тоже  согрелся   горячим   чаем,   занялся
разматыванием веревки, которую он достал из вьюка. Привязав конец  веревки
к дереву, осторожно  пошел  по  мосту  в  воду;  он  пересек  речку,  вода
достигала местами ему до колен, бросил конец веревки на другом  берегу  и,
помахав ребятам рукой, скрылся в лесу.
   Насытившись, ребята прислонились один к другому и уснули.
   В таборе Иван никого не  застал.  Оставив  на  носике  чайника  записку
геологам, Рассадин переоделся  в  сухое  белье  и  вернулся  к  костру,  у
которого  и  застал  идиллическую  сцену  -  дети  спали,   поджав   ноги,
закутавшись в свою одежду, плотно прижавшись друг к другу. Он не  стал  их
будить, а осторожно построил над ними  из  веток  шалаш.  И  они  проспали
остаток дня и всю ночь.
   Когда геологи вместе с Шапкиным прибыли к реке, на другой  стороне  был
уже построен высокий шалаш из березовых веток. Вася и Ленка помогали Ивану
строить  плот  из  бревен,  связывать  бревна  веревками  и  приколачивать
гвоздями жерди.
   Столкнув плот в воду,  Иван  перевез  с  противоположного  берега  трех
геологов.
   - Откуда в нашем стане пилигримы? - весело приветствовал ребят  Шапкин.
- Или это хозяева тайги?
   - Мои спасители, - объяснил Иван.
   Потом геологи поплыли на плоту вниз по течению  искать  Пегую  и  скоро
привели лошадь по берегу. Бока у  кобылицы  были  изрезаны  чем-то,  холка
разбита, местами кожа кровоточила. С лошади  сняли  вьюки.  Все  продукты,
которые были в мешках, размокли. Их бросили в реку, оставив только банки с
консервами.
   - Ну а теперь я с вами потолкую, рыжики-сыроежки. -  Шапкин  привлек  к
себе Ленку, посадил ее рядом с собой на срубленное дерево. - Откуда шла  и
куда путь держишь?
   - Я люблю жить в пещере, - насупилась Ленка, с  недоверием  разглядывая
очки и бороду геолога.
   - Говорят, что идут в Усть-Баргузин, - помог подошедший Рассадин.
   - Мы видели возле Байкала большой город, но  нам  дождик  помешал  туда
попасть, - вступил в разговор Вася.
   - Город... так... - настраивался на забавную беседу геолог. -  Никакого
города поблизости нет. Одно царство камней, тайги и  зверей.  Как  зовется
пещерный город?
   - Не пещерный, а настоящий,  -  сказала  Ленка.  -  А  возле  пещеры  я
вспомнила травы, которые там росли.
   - Собиратели трав, что ли? Вас школа послала?
   - Нет, - мотнула головой Лена. - Я уже десять трав вспомнила.
   - Как это вспомнила? В школе не изучала и  вспомнила?  -  Лицо  Шапкина
выразило недоумение, он расправил усы, потеребил бороду.
   - Она вспомнила свою фамилию, отца и  травы,  -  подал  уверенно  голос
Вася. - Мы идем к ее матери в Усть-Баргузин.
   - Совсем меня запутали! - Шапкин захохотал, но  тотчас  посерьезнел.  -
Как ваши фамилии?
   - Моя Лемешев, - сразу признался Вася.
   - А я Тараканова, - уставилась в очки ему Ленка.
   - С какой планеты вы прилетели в горы, фрейлин  Тараканова?  -  шутливо
спросил Шапкин.
   - Их бин нох медхен, камераде Шапкин [я еще девочка, товарищ Шапкин], -
вдруг по-немецки сказала она.
   - О, вы знаете немецкий! - восхитился  геолог.  -  Кто  вас  обучает  в
школе?
   Она быстро и уверенно объяснила, что сама выучила немецкий.
   - Так не бывает! - пальцем погрозил ей геолог.
   - В школе у нас английский, а  Ленка  знает  всякие  языки,  -  сердито
вставил Вася.
   - Вундеркинды! - Геолог снял с переносицы  очки,  протер  их  и,  опять
водрузив на нос, внимательно разглядывал девочку, ее  запачканное  усталое
личико, аккуратный носик. - Кто учитель английского?
   - Софья Мартемьяновна, - с достоинством сказал Вася.
   - Мой  сын  у  нее  же  занимается,  -  обрадовался  геолог.  -  Вы  из
Слюдянки... Так... Ох,  конспираторы!  Сына  моего,  Шапкина,  знаете?  Он
девятиклассник.
   Дети не слыхали о таком. Тогда Шапкин  стал  допытываться,  кто  у  них
отцы-матери.
   - Я вспомнила свою маму, - отстранившись от геолога, Ленка наблюдала за
ним, боясь, что  он  сейчас  схватит  ее,  свяжет,  повезет  на  лошади  в
Слюдянку. - Моя мама Тараканова...  Живет  в  Усть-Баргузине.  А  отчим  и
мачеха Култуковы меня украли, когда я была маленькой.
   В долгой беседе Шапкин сам зажегся фантазией ребятишек, стал развлекать
их сказаниями.
   - В некотором царстве, в некотором государстве, - начал он, и этот  его
рассказ причудливо переплетался в сознании Лены с ее выдумками и  мечтами,
- жил-был император Петр, и родилась у него  царевна,  которую  он  назвал
Елизаветой. Когда царевне исполнилось восемь лет, захотел царь  выдать  ее
замуж за французского короля. Поехал он в Париж, нахваливал невесту. Но  в
ту пору французскому королю Людовику XV было еще семь  лет,  и  показалась
ему русская царевна староватой. Так и умер император, и осталась его  дочь
незамужней. Выросла царевна крепкой, своевольной  и  веселой,  любила  она
балы да маскарады, и во время таких праздников пленил ее  сердце  красавец
казак, певчий капеллы. Когда стала царевна императрицей, то сделала своего
возлюбленного   камергером,   потом   генерал-поручиком,   а    затем    и
фельдмаршалом. Придворные правила не разрешали императрице брать  в  мужья
этого казака, хотя бы он и фельдмаршал, но она обвенчалась с ним  тайно  и
родила дочь  Августу:  Некоторое  время  спустя  влюбилась  императрица  в
другого юношу, который был моложе ее на восемнадцать лет; души она  в  нем
не  чаяла.  Был  он  красив  собой,  умен  и  учен,  предлагал  создать  в
государстве университет и Академию художеств. Пожаловала  ему  императрица
чип камер-юнкера, а потом генерал-адъютанта и президента академии.  Родила
она от него княжну, которую назвала своим именем - Елизавета. Учили княжну
иностранная чета Шмит и Шмитша, а потом поручили эту  девочку  воспитывать
дворянину Тараканову, который увез ее в Германию,  в  Голштинию,  в  город
Киль. Унаследовала  княжна  от  своей  матушки  острый  ум  и  своенравный
характер, но также и всякие обмороки и судороги. В  своей  спальне  княжна
имела заряженные пистолеты, которые висели у нее над головой на стене,  на
всякий случай от врагов. Любила она роскошь и знала много  языков.  Однако
скоро умерла императрица,  на  троне  оказалась  хитрая  немецкая  женщина
Екатерина II, которая убила своего мужа и отдала  землю,  в  которой  жила
княжна Елизавета,  другому  государству  -  Дании.  Что  делать  маленькой
княжне? Где найти прибежище? Имела она все  права  на  царский  престол  в
своем царстве, но не хотела этого Екатерина II. И стала  Елизавета  ездить
то в Париж, то в Лондон, то в Берлин, то в Рим,  искать  себе  помощников,
которые  бы  посадили  ее  на  российский  трон.  Понравилась  она   своей
образованностью  и  смелостью  французскому   двору,   польскому   гетману
Огинскому,  виленскому  воеводе  и  князю  Радзивиллу,  а  немецкий  князь
Лимбургский и молодой поляк Михаил Даманский влюбились в нее  до  безумия.
Искала княжна помощи у турецкого султана и у кардинала Альбани в Риме.
   Всем говорила, что она дочь императрицы Елизаветы Петровны, что  у  нее
во владении всего лишь небольшая земелька Оберштейн в Германии, что  хочет
она царствовать  в  Российской  империи.  Прослышав,  что  молодая  княжна
домогается  власти  в  ее  государстве,  Екатерина  II  приказала   своему
командующему флотом Орлову, который плавал в ту пору по Средиземному морю,
схватить дерзкую и привезти  в  Петербург.  Испугался  командующий  флотом
Орлов  такого  приказания,  да  делать  нечего,  ослушаешься   императрицу
Екатерину - казнит. Стал он подсылать к княжне лазутчиков, не жалел денег,
обещал все, чего та пожелает, и, наконец, встретившись с ней, хитрый Орлов
сказал, что любит ее, и жить без нее не может, и готов исполнить любое  ее
приказание. Поверила ему молодая княжна Елизавета, поехала с  ним  однажды
по морю из города Пизы в город Ливорно на шлюпке. Пушки палили с  кораблей
в ее честь, ракеты взлетали ввысь, и заманил коварный граф царскую дочь на
корабль. Тут-то Елизавету и арестовали вместе с ее слугами и поклонниками,
разделили по разным кораблям, а все ее драгоценности, которые она оставила
в доме, где жила,  все  документы  граф  забрал  и  отправил  в  Петербург
императрице  Екатерине  II.  Испугалась  княжна,  что   погибнет   она   в
Петербурге, возмущалась и молила, чтобы не отправляли ее к  хитрой  немке.
Все еще верила она лукавому графу, что  придет  он  к  ней  на  корабль  и
освободит ее из плена. А он не шел, послал  только  успокаивающее  письмо.
Повезли ее по Атлантическому океану в сторону Англии, у английского берега
узнала она, что не миновать ей допросов и пыток в  России,  что  везут  ее
туда. Упала она на палубе в обморок,  как  это  часто  бывало  с  матушкой
Елизаветой, и чуть не умерла. Сбежались люди, подняли княжну; когда же она
пришла в себя, то тотчас кинулась к борту, чтобы броситься сверху вниз  на
какие-то лодки и разбиться насмерть. Схватили княжну Елизавету и  потащили
ее в каюту, заперли ее там, приставили к ней стражу. О, как проклинала она
графа-злодея, которому доверилась и от которого забеременела и должна была
родить княжича. На Неве еще  и  лед  не  растаял,  был  май,  26-е  число.
Перевезли пленницу  с  корабля  в  Петропавловскую  крепость,  спрятали  в
темницу и стали допрашивать. "Зачем и почему ты хотела  спихнуть  с  трона
императрицу   Екатерину?"   Называли   ее   самозванкой   и   побродяжкой,
авантюристкой и злодейкой. А княжна говорила одно и то же,  что  она  дочь
Елизаветы Петровны и ждет сына. И родился в  каземате  равелина  у  княжны
сын, нарекли его по отцу-обманщику Орлову - Алексеем.
   Ленка, замерев, съежившись, сидела у  костра,  слушала  геолога,  роняя
слезы на плащ, переживая страшную судьбу и  унижения  княжны,  возмущенная
подлым предательством графа, которого та самонадеянно полюбила.
   - Почему же княжна не подала на алименты? - печально спросила девочка.
   - Императрица не позволяла ей, - объяснил  Шапкин.  -  Через  два  года
заточения в одиночной камере погибла княжна во время наводнения. Вода Невы
вышла из берегов, затопила улицы и залила казематы крепости.
   - И сын утонул? - ужаснулась Ленка.
   - Нет, сына унесли из каземата раньше, -  успокоил  ее  геолог.  -  Его
отдали  на  воспитание   какой-то   крестьянской   семье.   Екатерина   II
рассердилась на графа Орлова, что он очень уж хитрый,  и  уволила  его  со
службы.
   - И что же он стал делать? - не унималась Ленка.
   - Кто? Орлов-то? Жил в своем имении да выводил рысаков орловских, так и
состарился.
   В беседу втянулись другие геологи - Котляров  и  Тихомиров,  даже  Иван
Рассадин задавал вопросы. Лес,  костер,  много  знающие  взрослые  друзья,
вспоминающие  старину,  которая  имела  какое-то   отношение   к   фамилии
Тараканова, настроили Лену на доверие, и она призналась, что весной видела
во сне свою мать Лидию Игнатьевну Тараканову и та позвала ее прийти к  ней
в Усть-Баргузин. Шапкин передернул плечами и незаметно ухмыльнулся.
   После обеда ребят посадили на  мерина,  в  руки  Васе  сунули  огромный
бумажный сверток, где  были  печенье,  шоколад,  пять  банок  консервов  и
полбуханки белого хлеба. Рассадин взобрался на второго  мерина,  и  лошади
пошли рядом по дороге в лес.
   В пути Иван  молчал,  почти  не  слушал  ребячьей  болтовни.  Ему  было
приказано Шапкиным доставить их  в  поселковое  отделение  милиции,  и  он
размышлял, застанет ли участкового милиционера.  Ребята  стали  упрашивать
его, чтобы отпустил их в поселке, уверяли, что они сами уедут из Выдрина в
Слюдянку на поезде. Эти уговоры расстроили  Ивана,  он  боялся  ослушаться
Шапкина, но и не  мог  не  уступить  своим  спасителям.  Довезя  ребят  до
продуктового магазина, слез с лошади, ссадил ребят,  заглянув  в  магазин,
купил им на дорогу еще две бутылки молока. Поколебавшись, не взять  ли  им
железнодорожные билеты, не посадить ли их в вагон, он тяжело  вздохнул  и,
посоветовав возвращаться домой, попрощался с детьми.
   А Ленка, подмигнув Васе, повела его искать порт, из которого она хотела
на пароходе уплыть в Усть-Баргузин.



        АЛЯА ХУН АРБАН ЗОБОЛОНТАЙ

   Небо было застлано тучами. Накрапывал дождик. Часа полтора Лена и  Вася
бродили по улочкам поселка, расспрашивали людей, как  попасть  в  порт,  и
скоро вышли к пирсу, откуда были видны дымящие трубы парохода  с  надписью
на борту и на спасательных кругах "Дзержинский". На пирсе они увидели двух
спешащих к кораблю  рабочих.  Оба  были  навеселе,  что-то  пели.  Заметив
интерес к себе мальчика и девочки, рабочие остановились.
   - Ну что, ребята? - икнул пьяно один из них.
   - Нам к маме надо, в Усть-Баргузин, - призналась Лена.
   - Гони монету, доставим куда хошь, - похвалился тот, что был  похож  на
бурята.
   Сунув руку в глубокий карман плаща, Ленка вытащила пачку денег.
   - О, далай-лама! - воскликнул восхищенно бурят. - Поехали!
   У трапа, который был переброшен с берега на  палубу  парохода,  рабочие
оставили ребят, сами торопливо ушли  в  какую-то  дверь,  но  скоро  бурят
вернулся, зыркая узкими глазами из  стороны  в  сторону,  подгонял  детей,
чтобы скорее бежали на корабль. Они  спустились  через  люк  в  полутемное
жаркое помещение, где пыхтела машина и блистал огонь в топке.
   Пароход "Дзержинский" из Выдрина повез их  в  поселок  Турку,  там  ему
предстояло взять "сигары" леса, буксировать их за сотни миль на  лесозавод
в Клюевку. В Усть-Баргузин он попасть  никак  не  мог.  Кочегар  Битуев  и
машинист Игнатьев, несколько протрезвев, узнав о курсе  судна,  озадаченно
переглядывалась. Дети, затихшие на скамеечке, ничего этого знать не могли.
   Над морем висели низкие дождевые тучи, но пароход "Дзержинский"  быстро
шел по курсу. Вел его первый  штурман  Александр  Семенович  Рок.  Капитан
захворал и остался на берегу. Для Рока это первый самостоятельный рейс.
   Пароход приближался к Турку. Порт был укрыт густым туманом.  Проход  на
рейд очень узок, в тумане провести через него судно все равно что  продеть
в темноте нитку в ушко иголки. Только значительно опаснее.
   Рок подал команду готовиться к подходу на рейд. Пароход сбавил  обороты
винта. Приспустил якорь. Судно медленно, щупая  якорем  дно,  двинулось  в
проход. Ситуация возникла опасная. Чувство беспокойства за детей заставило
кочегара Битуева признаться матросу Редькину,  что  в  машинном  отделении
прячутся какие-то ребятишки. Редькин метнулся в рубку к штурману,  который
сам стоял за штурвалом.
   - На пароходе дети! - гаркнул вбежавший в рубку Редькин.
   - Откуда они взялись?  -  вздрогнул  штурман,  не  отрывая  взгляда  от
молочной мути, заливающей носовую часть судна.
   Матрос сбивчиво доложил, что их задержали Битуев и Игнатьев.
   - Веди детей в салон, - мрачно распорядился Рок. - Разберемся на рейде.
   Пароход благополучно  миновал  опасный  переход.  В  просторный  салон,
слепящий чистотой белых скатертей на столах, лаком стульев,  кочегар  ввел
чумазых детей. Запахнутая в испачканный  угольной  пылью  плащ  девочка  и
завернутый в грязную телогрейку мальчик вызвали у  штурмана  Рока  гримасу
сострадания.
   - Прятались на складе с углем, - переминаясь с ноги на ногу, кося глаза
то на Лену, то на Васю, пояснил Битуев.
   - Как же вы к нам пробрались?  -  озабоченно  обратился  Рок  к  детям.
Подтянутый, в форменном кителе,  в  фуражке  с  белым  верхом  и  с  яркой
кокардой, он смутил своим видом девочку.
   - Абба, вабба, гэдежабба, - пролепетала она.
   - Абба, говоришь? - Штурман наклонился ухом к ней,  на  моложавом  лице
его проступил яркий румянец. - Что же это значит?
   - Унэн юумэ унэтэй, буруу юумэ буритай [правда  ценна,  а  ложь  грязна
(бурят.)].
   Рок перевел недоуменный взгляд на кочегара.
   - Иностранные  детишки,  товарищ  первый  штурман,  -  серьезно  сказал
Битуев.
   Минуту Рок стоял в задумчивости, поскреб пальцем подстриженный затылок,
гладкую красную шею, и вдруг тело его содрогнулось смехом.
   - Ох, зайчата! Ох, лазутчики! - хохотал  он,  хлопая  в  ладоши.  -  За
американцев, что ли, себя выдаете? Я же тебя, Битуев, уже предупреждал...
   - Я  бурятка,  -  смекалистая  Ленка  попыталась  вмешаться  в  строгий
разговор Рока с подчиненным.
   - Марш умываться!  -  резко  скомандовал  первый  штурман  и,  подозвав
Редькина, распорядился, чтобы детей отмыли, накормили.
   Затем он пригласил радиста и приказал запросить порт Байкал: "На  борту
случайно оказались дети. Куда их девать?"
   Из порта радировали: "Где взял, туда и доставь".
   Часа два спустя умытые и накормленные Ленка и Вася были  уже  в  центре
внимания команды парохода, они сидели в салоне в окружении взрослых,  Лена
хвалилась, что она легко изучит все языки мира, что может сама  выдумывать
какие угодно слова, что у нее мать в Усть-Баргузине  и  что  с  Васей  они
тайно, незаметно для кочегара и машиниста, пролезли в машинное  отделение.
Кочегар Битуев тут же учил ее разговаривать  по-бурятски,  Ленка  отвечала
ему. Этому поражались все.
   Освободившись от капитанских забот, в салон пришел Александр Рок.
   - Ну, так откуда эти хитрецы к нам попали?  -  весело  обратился  он  к
окружавшим ребятишек матросам. - Кто их взял на борт?
   - Сами забрались, - по-отцовски заботливо сказал Битуев. - Я не  видел,
машинист не видел. Очень веселые детишки, девочка  выучила  уже  бурятский
язык. Она даже судьбу может предсказать.
   - Не верю, - Рок скептически прищурился. -  Пусть  погадает,  что  ждет
меня в Клюевке?
   - Тулай, тулай [неприятности (бурят.)], - быстро выпалила Ленка.
   Рок с серьезным выражением лица покосился на Битуева.
   - Аляа хун арбан зоболонтай, холшар хун  хоин  зоболонтай  [у  озорного
человека десять мучений, а у проказника - двадцать], - прибавила девочка.
   - Она сказала, что у вас, товарищ первый штурман, будут неприятности, -
перевел Битуев.
   - Хитришь, Битуев! - рассердился Рок. - Вам с Игнатьевым я объявляю  по
выговору!
   Он повернулся и вышел из салона.
   Пребывание Ленки и Васи на пароходе стало забавой для  команды.  Утром,
взяв плоты, пароход поплыл в Клюевку. Скоро он опять попал в  непроглядный
туман. Чтобы держаться курса, капитан тщательно сверял компас с картой. По
сводкам   метеобюро,   которые   давались   в    радиограммах,    ожидался
северо-западный ветер. Однако уже девятый час судно шло в  густом  молоке.
Потом туман вдруг рассеялся, открылся восточный горбатый, темнеющий  лесом
берег. Вместо северо-западного ветра, предсказанного  метеосводкой,  подул
юго-восточный, он усиливался, подымал волну и скоро  достиг  пяти  баллов.
Качка судна мутила молодых матросов. Рок приказал  Редькину  наблюдать  за
детьми.
   Васю уложили в постель, а Ленка сидела за столом.
   Винты работали вовсю, чтобы только удерживать пароход против  встречной
волны и ветра. Огромные губастые водяные валы нескончаемыми рядами шли  на
абордаж корабля, ударялись в нос судна, раскалывались и  раскачивали  его.
Ветер дул точно навстречу. Идти  вдоль  берега,  как  намечал  Рок,  стало
невозможно. Переждать непогоду тоже негде: отстойный пункт только впереди.
   Так  прошла  ночь.  Утром,  когда  стало  светать  и  слева  по   борту
обозначились контуры мыса Голого, возле которого находились с вечера,  все
ахали от удивления: пароход, работая винтом всю ночь, не сошел с места  ни
на полмили.
   Измученный штормовой  качкой,  Вася  уже  не  подымался  с  постели.  О
состоянии здоровья мальчика дали радиограмму: "Нужен врач". Порт  ответил:
"Ветер убавляется, скоро к "Дзержинскому" подойдет пароход  "Воронин",  на
борту которого есть медик".
   Качка судна заметно уменьшилась. У корабля появился  ход,  он  двинулся
вперед. Стоявшие на палубе матросы заметили, что оборвался трос и шесть из
тринадцати сигар леса унесло в море.
   - Лево руля! - скомандовал первый  штурман:  он  хотел  тотчас  поймать
сигары леса. Это надо было сделать немедленно, иначе лес через  три-четыре
часа волны перебросят к берегу  и  плоты  разобьются  о  скалы,  древесину
разбросает, как спички. Шесть сигар - три тысячи двести кубометров леса!
   Пароход накренился на один  бок,  стараясь  выдержать  боковые  толчки,
развернуться. Тяжелая глыба воды с разбегу ударила в широкий борт судна, и
оно,  ушибленное,  качнулось  громоздким  телом,  содрогнулось,  едва   не
зачерпнув воды. В каютах зазвенела разбитая посуда, упали стулья.  Редькин
успокаивал Ленку и Васю. Команда выполняла приказ Рока четко,  но  корабль
пришлось вернуть на прежний курс.
   В порт Байкал полетела с "Дзержинского" новая радиограмма:  "Оборвалось
шесть сигар, отправьте на поимку срочно любой пароход"
   Пароход "Воронин"  находился  в  таком  же  трудном  положении,  как  и
"Дзержинский", но  его  более  опытный  капитан  принял  решение  провести
корабль в бухту Ая, там оставить свои плоты леса, чтобы налегке гнаться за
уносимыми волнами плетями древесины, оторвавшимися  у  "Дзержинского".  Он
умело прогнал в узкий скалистый проход свое судно. Редко кто из  капитанов
отваживался в шторм пробираться в  эту  бухту!  Когда  команда  "Воронина"
подводила плоты к "Дзержинскому", стоявшему в ожидании на якоре,  недалеко
от рейда в Бугульдейке, туда из бухты  Ая  приплыл  катер  "Спасательный".
Врач велел  взять  детей  на  катер.  Они  были  доставлены  в  поселковую
больницу.
   Через неделю Ленку и Васю на катере привезли в Слюдянку.



        РАССЛЕДОВАНИЕ НАЧИНАЕТСЯ

   О побеге из  дому,  о  необыкновенном  походе  через  тайгу  и  море  в
сказочный Усть-Баргузин Елены Култуковой и Васи Лемешева я  узнал  поздней
осенью. Давно уже шли занятия в школе. Улицы и  крыши  домов  побелели  от
снега. Байкал еще не замерз, но на берегах громоздились глыбы  льда.  Наша
редакция газеты располагалась в  трех  комнатах  деревянного  двухэтажного
барака, половину которого занимали службы райисполкома,  цехи  типографии.
Проходя через центр города, возле Дома  культуры  на  площади  я  встретил
капитана  милиции,  веселого  чернявого  Тория  Цыганкова.  Он   мимоходом
подосадовал на учителей,  которые  ходатайствуют  о  возвращении  какой-то
девочки в детскую колонию.
   - А родители как же? - спросил я.
   - Отчим и мачеха пожилые. - Торий ссутулился, потряс старчески головой,
передразнивая кого-то,  и  опять,  браво  расправив  грудь,  засмеялся.  -
Хочешь, дам полистать дело о ребячьем бродяжничестве?
   Читая в тихой комнатке горотдела пухлую папку допросов, писем, справок,
касающихся воровства ружья у  сторожа  рынка,  я  проникся  сочувствием  к
детям. Не догадывался только об одном: у начальника горотдела милиции была
своя причина заинтриговать меня этими бумагами о ребятишках. Цыганков  был
обижен школой, его, ученика-вечерника, педагоги оставили на третий  год  в
седьмом классе! Частые задержки капитана по вечерам на службе, заботы  его
как члена райкома партии увеличивали пропуски занятий в школе, мешали  ему
ликвидировать хроническое отставание по предметам,  особенно  по  русскому
языку.
   Заполнив блокнот выписками  из  милицейских  документов  о  непослушных
подростках, я рассказал  обо  всем  редактору  и,  получив  его  одобрение
изучать дело  дальше,  на  другой  день  пошел  по  домам,  наведываясь  к
родителям Васи Лемешева, Леши Аввакумова и Лены Култуковой.
   Сперва я постучал в доску невысокой калитки, вызвал из  низких  дощатых
сеней на крыльцо высокого лохматого мужчину в  тельняшке,  в  трусах  и  в
ботинках на босу ногу.
   - Чего? - заспанно хмурился он поверх калитки, не сходя с крыльца.
   Узнав, что интересуюсь "ограблением" сторожа  рынка,  Аввакумов-старший
смачно выругался, обозвав Ленку "стервой", и  закончил  брань  пояснением,
что история старая, летняя, что милиция все пронюхала и  что  Лешку  он  в
первое же  утро  отдубасил,  а  ружье  вернул  сторожу.  Ему  не  хотелось
беседовать, он погрозил кому-то кулаком  и,  не  прощаясь,  поднырнул  под
косяк, скрылся в сенях.
   Домик Лемешевых, деревянный, с приткнутым к  нему  амбаром  и  отдельно
стоящим на усадьбе сараем, встретил меня шумом ребячьих голосов. В  ограду
высыпалось сразу человек пять голопузых и остроглазых  сестер  и  братьев.
Белобрысый Васька настороженно поздоровался, ввел меня в дом,  для  беседы
присутствовать оставил старшего брата, такого же белобрысого,  как  и  он.
Они сели за большой деревянный, без скатерти и клеенки стол. Из-за  двери,
которая вела в кухню, выглядывали еще три пары глазенок. Беседа наладилась
лишь тогда, когда я стал откровенно расхваливать фантазию Лены Култуковой.
Вася восторженно застучал кулаками по столу: он восхищался, что  Ленка  на
лету запоминает иностранные слова. Он был влюблен в соседскую девочку.
   - Она выдумщица! - Вася слегка заикался.
   - Чего же она выдумывает?
   - Всякое-разное, - горячился мальчик. - Названия травам  дает,  фамилию
матери родной выдумала.
   - Выдумала, а не вспомнила? - пытался я его озадачить.
   - Конечно, выдумала! - убежденно воскликнул он,  а  брат  его  согласно
кивал. - Мы с нею вместе выдумали даже секретный язык для нас двоих, чтобы
никто не понимал.
   - Назови хоть два-три слова, - попросил я.
   Он скороговоркой продекламировал нечто вроде стихотворения:
   - Абба, вабба, гэдежабба, зивень, кивень, лэмэна...
   "Обыкновенный набор звуков", - отметил я про себя.  Но  вслух  похвалил
"язык".
   - Как же этими словами разговаривать?
   - Когда шли по берегу Байкала, то играли в слова на все буквы алфавита,
- пояснял Вася несколько смущенно. - Мы же одну ночь спали под сосной. Сна
не было, вспоминали разные истории. "Абба" - значит "молчать",  "вабба"  -
"опасно", "гэдежабба" - "есть хочу"...
   - Сколько у вас таких слов?
   - Я уже забыл. Мы придумывали еще  на  пароходе,  когда  у  кочегара  в
угольной яме прятались.
   Не одеваясь, в одной рубашонке, Вася повел меня через ограду и огород к
дому, который возвышался недалеко, рядом с усадьбой Лемешевых.
   Дом Култуковых покрыт железом; добротный дом, индивидуального  застроя;
двор с сараем, рядом садик. В ограде дорожка, выложенная кирпичом. В  доме
меня встретили нарядная, в аккуратном клетчатом платьице Ленка и ее  мать,
полная, рыхловатая женщина с круглым одутловатым лицом. Из  прихожей  Анна
Ивановна пригласила  меня  в  светлую,  застланную  полосатыми  половиками
горницу с сервантом из красного дерева, за стеклом  которого  поблескивали
фарфоровыми боками чайные и кофейные чашечки. Я не сразу отважился шагнуть
за порог тяжелыми, с налипшим на каблуки грязным уличным снегом  сапогами.
Анна Ивановна придвинула венский, с  гнутой  спинкой  стул  к  застланному
белой накрахмаленной скатертью столу, на котором лежали стопка учебников и
тетрадки,  стояла  чернильница-непроливашка.  Похвалив  уютное  жилище,  я
заговорил о Лене.
   - Вот из колонии домой прибегла, - вздохнула  не  то  горестно,  не  то
счастливо Анна Ивановна, тоже села напротив  меня  на  стул,  подслеповато
моргая и разглаживая грубыми пальцами складки широкой юбки.
   - Я люблю маму и папу, - кокетливо выбежала на середину горницы  Ленка,
подперла кулачком перехваченную пояском талию, крутнулась на  одной  ноге,
потом подскочила к матери и поцеловала ее в пухлую  щеку...  -  Буду  жить
дома...
   - Шалишь на уроках, -  виновато  как-то  журила  ее  мать.  -  Учителев
дразнишь, мучаешь. Разве ж это девочке можно...
   - Я только Ирине Федоровне дерзю! - вспылила Ленка.
   - Никому нельзя! - пресекла ее мать.
   - Чем же Ирина Федоровна тебе не нравится? -  осторожно  вмешался  я  в
разговор.
   - Я всякий язык  понимаю,  а  она  ругается,  -  самоуверенно  вскинула
головку Ленка.
   - Если ты немецкий не изучала,  то  и  не  могла  бы  разговаривать,  -
заметил я.
   - Фи! Я бурятские слова знаю, по английскому языку у  меня  пятерки!  -
нервно хвалилась она.
   - Почему же русский язык не знаешь?
   - Я не знаю?! - вытаращила на меня карие  большие  глазенки,  состроила
рожицу, скалила передние зубки, растопырила  пальцы,  будто  приготовилась
кошкой броситься на меня и царапаться, - Ирина Федоровна злая-презлая...
   - А сама-то ты! - фальцетом закудахтала Анна Ивановна. - Погляди-ка  на
себя в зеркало! Сладу с тобой нету...
   - Погодите, Анна Ивановна, -  добродушно  успокоил  я  мать.  -  Пришел
посоветоваться с вами о Лене. Ее в колонию никто больше не отправит.
   - Я убегу хоть откуда! - Девочка  сжала  кулачки,  быстро  подбежала  к
дивану, вскочила на него обеими ногами, потом упала на колени, покачалась,
бросая на меня какие-то бешеные взгляды. И  вдруг  предложила:  -  Давайте
сыграем?
   - Экая ты неспокойная! - всплескивала руками Анна Ивановна.  -  Человек
пришел посоветоваться, а ты шалишь.
   - Мы будем с ним играть!  -  решительно  объявила  она  и,  спрыгнув  с
дивана, приблизилась ко мне. - Давайте ругаться, кто лучше обругает.
   Глаза ее были цепкие и строгие.
   - Нехорошо ругаться, - унимала ее мать, встала со стула, чтобы, видимо,
отшлепать дочь.
   Ленка отскочила от нее, обежала стол вокруг, ждала, что я ей отвечу.
   -  Мы  будем   ругаться   с   дяденькой   понарошку,   сперва   именами
существительными, вещественными и в единственном числе...
   - Хорошо... Сейчас... - Я собирался с духом. -  Я  тебя  отругаю...  Ты
забавная, неглупая беглянка...
   -  Хах-ха-ха!  -  Она  радостно  захлопала  в  ладоши.  -   Это   слова
невещественные! Вы забыли, чему учились в школе! Теперь  давайте  ругаться
местоимениями.
   - Ты, вы, мы... - перечислял я, не очень соображая, чего  она  от  меня
требует.
   Она опять залилась смехом.
   - Разве так ругаются? Вот я вас буду молотить!

   Ты не ты для себя,
   И не вы для меня,
   Вы не мой и не свой,
   Вы не наш и не ваш,
   Вы себе про себя,
   А ему про меня...

   - Это кому же я про тебя? - вздрогнул я.

   Не ему и не им,
   И не нам и не вам...

   - Ух здорово! - восхитился я.
   - Теперь давайте междометиями! - перебила она меня. - Начинайте.
   Это было для меня совсем неподходящим.
   - Ну, пожалуйста! Не умеете?
   - Перестань издеваться над гостем! - закричала Анна  Ивановна,  краснея
лицом и дрожа всем телом. - Срам-то какой!  Отец  ее  ни  разу  ремнем  не
порол, вот и разбаловалась.
   - Ну, мамочка, ну, родненькая, мы же играем, - веселилась Ленка,  бегая
вокруг стола и заливисто смеясь. - Дяденька не обижается.
   - Их воллен ди хехле зеен  [я  хочу  посмотреть  пещеру],  -  сказал  я
по-немецки.
   - Битте, их зи цайген верден  [пожалуйста,  я  вам  покажу],  -  быстро
ответила она.
   Анна Ивановна переводила сердитый непонимающий взгляд с дочери на меня.
   - Она где-то научилась немецкому, - примиряющим тоном сказал  я.  -  Вы
разрешите дочери погулять со мной по берегу Байкала до пещеры?
   Мать вяло махнула рукой.
   Над улицей сияло лучистое солнце. Снег  был  пушистым,  воздух  свежим,
облачка прозрачными, как вуаль. Ленка в беличьей шубейке, в  шапочке  и  в
валенках радостно бежала по тропинке. Мы вошли в лес. Облепленные хлопьями
снега, лапы сосен и кедров создавали волшебный мир. Потом мы спустились  к
кромке  берега,  заваленного  смерзшимися  кусками   воды,   обледеневшими
валунами, отражавшими лучи солнца, будто  зеркала.  Дул  холодный  морской
ветер, но нам было весело и приятно. Углубление в стене горы,  к  которому
меня привела девочка, при некоторой фантазии можно было  принять  за  грот
или пещеру, тут кто-то когда-то укрывался от дождя  и  ветра.  На  плотной
стене обожженным концом палки было начертано: "Принцесса Тараканова".
   - Моя работенка, - призналась смешливо Ленка и вдруг ахнула,  сжала  на
груди руки, выждав секунду-другую,  бросилась  в  угол,  схватила  с  пола
большого плюшевого мишку, жалостливо заговорила с ним: - Ты простудился...
   Удивленно  наблюдал  я  за  нею.  Она  засмущалась.  Маленькая  пещерка
преобразилась и для меня в таинственный, наполненный чьими-то  загадочными
голосами, чьей-то жизнью, сказками и легендами дворец. Темные серые  стены
хранили секреты сотен и тысяч лет.
   - Кто научил тебя называться принцессой? - спросил я, когда мы покинули
пещеру.
   - Сама придумала! - Она передернула плечиками. -  А  может,  дядя  Митя
Австриец подсказал.
   - Разве он австриец?
   - Его все так зовут. Он совсем-совсем неграмотный, а  говорит  со  мной
по-немецки, знает румынский, украинский и татарский.
   - Зачем же ты ружье у него украла?
   - Ну раз Лешка не сумел, а без ружья мы не хотели идти...
   Проводив девочку до поворота на ее улицу, до детского сада, откуда  уже
был виден дом Култуковых с его красной крышей и окнами с резными  пестрыми
наличниками, я  потряс  Лене  благодарно  ручонки  и  пошел  к  автобусной
остановке. Автобус повез меня к склону горы, там я сошел с него и  остался
возле построек барачного типа и вагонов, установленных на шпалах.  Женщина
указала мне на вагончик геолога Шапкина, и я, войдя в помещение,  лишенное
полок, не как в обычном вагоне, со столом и шкафом, нашел  там  невысокого
хрупкого мужчину с рыжей бородой; он был в белой сорочке с закатанными  по
локоть рукавами, из-за очков в  тонкой  золотой  оправе  на  меня  глядели
веселые насмешливые глаза. Перестав насвистывать  мелодию,  щедрым  жестом
показал мне на табурет.
   - Ага, корреспондент! Чем могу служить? - напевно заговорил Шапкин.
   Беседа о детишках, которые  забрели  летом  глубоко  в  горы,  едва  не
погибли в бурной реке, были накормлены и обогреты его товарищами, о детях,
которых знает его сын, который тоже учится в средней школе,  ему  пришлась
по душе.
   - Вам не показалось странным, что девочка беседует с вами  на  немецком
языке, хотя языка не учила? - коснулись мы интригующей  темы,  когда  чуть
попривыкли друг к другу.
   - Она уверяла, что может вспомнить любой язык, - ответил  Шапкин.  -  Я
этому не поверил!
   - Называла фамилию родной матери?
   - Да... Тараканова, кажется, Лидия Игнатьевна. - Поморщив  лоб,  геолог
поджал губы, помолчал и добавил: - Я запомнил, думал, дети меня  надувают,
придется искать их родителей...
   - Она не могла назвать имя и  фамилию  матери,  о  которой  никогда  не
слышала.
   - Ну, может быть, и слышала. Это нельзя проверить, - засмеялся  Шапкин,
еще быстрее начиная расхаживать из угла  в  угол,  от  стола,  заваленного
обломками камней и какими-то журналами, до шкафа с застекленной дверью; за
ней виднелись разложенные аккуратно камни  с  белыми  наклейками  на  них.
Вдруг он щелкнул себя ладонью по лбу: - Бессознательные  двух-трехмесячные
младенцы, слыша разговор взрослых, что-то из него могут запомнить.  Верно?
Девочка воспроизводит  случайные  слова,  которые  почему-то  остались  от
первых дней жизни!
   - Это одно-два слова! - возразил я. - А если разговаривает по-немецки?
   - Тогда ей язык  передался  по  наследству.  Наверное,  мать  ее  знала
немецкий.
   - Так не бывает, - не согласился я. - Мать ее умерла во время родов.
   - Почему же вы боитесь моей версии? -  горячо  заговорил  геолог.  -  В
процессе эволюции у людей сформировался  орган  речи  -  гортань  и  язык,
возникла  Особая  память,  воспринимающая  голос.  Есть  полиглоты,  очень
способные к языкам. А какое у детей чутье к строю речи! Какие способности!
Это все врожденное. Я думаю, что дети  в  некотором  смысле  сложнее  нас,
взрослых, и мы потом всю жизнь теряем многое из  того,  что  нам  даровано
природой.
   - Выходит, человек может больше  того,  что  он  способен  осознать?  -
несколько насмешливо перебил я геолога.
   - Пока осознать... - поправил он и тут же сказал  обрадованно:  -  Наше
биополе взаимодействует  с  кристаллической  решеткой  Земли!  Да,  да,  в
кристаллических узлах должны  оставаться  следы  событий.  Человек  -  это
сложное  устройство,  которое,  как  игла  адаптера,   касаясь   пластинки
кристалла Земли, воспроизводит забытые мелодии событий,  вспоминает  своих
предков... Вероятно, в пещере и была та точка  кристаллической  решетки...
Вы со мной не согласны? Сам человек тоже обладает биополем,  в  его  мозгу
есть большие молекулы белка, они хранят тайны прошлых поколений...
   - Лена Култукова уверяет, будто  ведет  свое  происхождение  от  княжны
Таракановой, - напомнил я Шапкину. - Значит,  она  должна  рассказать  всю
родословную после княжны?..
   - Ну, кое в чем я ее надоумил, - вдруг  спохватился  геолог,  энергично
махнул рукой, схватил со стола камень и лупу, принялся разглядывать что-то
на изломе камня через стекло. - Камень - загадка! А человек тем более!..
   Мы расстались с Шапкиным во дворе геологической базы.
   На другое утро я пошел в школу, где училась Лена Култукова.
   Деревянное, из сосновых, потемневших от времени  бревен  здание  школы,
огороженное  забором.  Была  перемена,  ребятишки  с   гамом   бегали   по
заснеженному двору без  шапок,  швырялись  снежками,  наскакивая  друг  на
друга, возились, падали; мальчишки постарше выходили из дверей уборной, на
ходу туша горящие сигаретки в снегу.
   В тот день я несколько часов просидел в кабинете директора, беседуя  то
с одним учителем, то с другим, торопливо записывая  карандашом  в  блокнот
мысли учителей, характеристики, которые они давали детям, особенно  отзывы
их о Лене Култуковой.
   Приведу здесь наиболее интересные выдержки из тех записей.

   _Вот мнение директора школы_: "Тщательное разбирательство показало, что
Елена Култукова подбила ребят, Алексея Аввакумова и Василия  Лемешева,  на
побег из дому и  похищение  ружья,  она  была  замечена  летом,  во  время
каникул, на танцах в рабочем  клубе  рудоуправления.  В  сентябре  девочка
шалила на уроках, дерзила учителям, особенно на занятиях по русскому языку
и литературе.  Мы  вызвали  родителей,  но  никакие  меры  воздействия  не
помогали. В ней  пробудились  дух  скандализма,  хулиганские  замашки.  На
основе документов, полученных из милиции, педсовет школы ходатайствовал об
изоляции Елены... Побег Култуковой из детской  колонии  подтверждает  наши
выводы о неуправляемом характере девочки..."
   _Мнение  учителя  истории_:  "Елена  Култукова  девочка   способная   и
странная. Она называет себя, очевидно, с целью возбудить к  себе  интерес,
княжной Таракановой.  Я  провел  с  нею  несколько  индивидуальных  бесед,
разъяснял ей, что гордиться княжеским происхождением глупо. Нужно  трудами
приобретать заслуги. Уже Петр Великий  ввел  правило,  что  людям  знатной
породы никакого ранга не дается, пока они не покажут государю и  отечеству
себя на службе. Такими мерами Петр Первый отверг и гордость  детей  за  их
достохвальных предков. Но одновременно он заботился о  новых  неродовитых,
талантливых людях,  давал  им  дворянские  звания,  титулы,  ввел  указ  о
единонаследии,   укрепляя   взамен    старых    боярских    родов    новое
привилегированное  сословие.  Этим  утверждал   обычай   гордиться   новой
аристократической породой".
   _Мнение учительницы психологии_: "Лена Култукова  девочка  конфликтная.
Она наблюдательна, остроумна,  но  несдержанна,  лишена  самокритики.  Она
подмечает недостатки в других, высмеивает учителей,  создает  диссонансные
ситуации в ученической среде. Наша школа рассчитана на нормальных детей".
   _Мнение учителя физкультуры и  военного  дела_:  "Девочка  подвижная  и
веселая. Я записал ее в стрелковый кружок, она регулярно его  посещает.  Я
голосовал против  определения  ее  в  детскую  колонию,  говорил  об  этом
секретарю парторганизации Гущиной, но Гущина болеет..."
   _Мнение учителя физики_: "Мы видим различные цвета, но  в  природе  нет
цветов, а есть световые волны различной  длины.  Глаз  -  светоразличающий
прибор. В процессе эволюции он научился разделять свет разной  длины  волн
как отдельные цвета. У разума свои свойства,  которые  упорядочивают  наше
чувственное познание. Язык кодирует наш опыт. К чему я говорю это? К тому,
что ухо - тоже аппарат, язык -  тоже  аппарат.  Приспосабливая  среду  для
удобства органов чувств, мы совершенствуем и свои органы. Это  фиксируется
в генах. Память Лены Култуковой способна на  лету  схватить  фразы  чужого
языка. В этом  я  убедился  сам.  Лена  имеет  запас  слов  не  только  на
английском, но и  по  немецкому  и  по  бурятскому,  которые  в  школе  не
проходятся. Она неродная дочь Култуковых. Я допускаю, что девочка  уловила
в чем-то родительскую фальшь, к ней пришло озарение, что у нее где-то есть
родные мать и отец. Мое предположение не  противоречит  теории  врожденных
идей Декарта и Лейбница, то есть существования у детей не только задатков,
которые проявляются и развиваются, но и разных аксиом, априорных  понятий.
Я говорил об этом на педсовете, моего мнения не поняли".
   _Мнение  учительницы  английского   языка_:   "Девочка   исключительных
языковых способностей, легко усваивает материал, но по характеру  трудная.
Я против нее ничего не имею".
   _Мнение учительницы русского языка и  литературы_:  "Вы  слыхали  о  ее
причудах? Она принцесса! Она княжна! Я ей как-то на уроке шутя сказала: "А
подать сюда Ляпкину-Тяпкину!" Так она запустила в меня жеваной  морковкой!
Это ужасно! Учительница зоологии в сентябре бывала  на  танцах  в  рабочем
клубе, и кого же она там встретила? Двенадцатилетнюю Лену  Култукову!  Даю
задание: "Выпишите в левый столбик наречия с суффиксом -о, -е, а в  правый
- с суффиксом -а, -я. Так она заявляет  на  весь  класс:  "Это  глупость!"
Разве я придумала такое задание?"  Объясняю  на  уроке,  что  творительный
падеж единственного числа  первого  склонения  в  разговоре  употребляется
почти исключительно с окончанием -ой, -ей,  а  в  письменной  речи  как  с
окончанием -ой, -ей, так и с окончанием -ою, -ею. Прошу Култукову привести
пример. Эта дерзкая девчонка говорит  громко:  "Вы  Держиморда!"  Разве  я
Держиморда? Как такую держать в нормальной школе?! Она убить может!"
   _Мнение учительницы рисования и пения_: "Очень ветрена, уже  увлекается
мальчиками старше себя. Но способностей небывалых.  У  нее  исключительный
музыкальный слух, может без камертона настроить  скрипку,  сообразительна,
имеет врожденный эстетизм, однако  иногда  наряжает  себя  под  замарашку.
Феноменальные память, интуиция, коммуникабельность, непомерное честолюбие.
Бывает  агрессивна,  язвительна,  умеет   стравливать   мальчиков,   может
рассорить учителей. Я советовалась  о  ней  с  Гущиной,  секретарем  нашей
парторганизации. Как быть с девочкой, пока единого мнения в  педколлективе
нет".

   С  отяжелевшей  от  противоречивых  мыслей  головой,  с   переполненным
записями блокнотом брел я по  улице  к  центру  города.  На  площади,  где
расположены здание райкома  партии,  Дом  культуры,  я  свернул  к  зданию
горотдела милиции. В большом кабинете за столом капитан милиции  наставлял
офицеров. Увидев меня, узнав, что  я  из  школы,  быстрехонько  выпроводил
всех, усадил меня на стул возле стола.
   - Ну, ну, - поторапливал меня Цыганков. - Что учителя маракуют?
   - Задал ты мне задачу, - устало пробурчал я в ответ.
   - Ты заодно со школой или с горотделом? - скривился Торий.
   - Заодно я с девочкой Леной. Вот ведь какие дела...
   - И чудненько! -  Капитан  встал  за  столом.  -  Ребячья  фантазия  не
преступление!  Детвора  фантазирует,  воображает  себя  пещерными  людьми,
жителями леса и землянок. Нас подкузьмило ружье  сторожа  рынка.  Австриец
просто пьянчуга. Он с похмелья всегда спит на службе, дети  и  стибрили  у
него двустволку. Прошу вас в газете защитить детей, а педагогов  проучить.
Что за мода сваливать заботы о подростках на милицию?!
   В еще большем замешательстве, чем после  посещения  школы,  ушел  я  из
горотдела милиции. Две недели, каждый вечер запираясь в комнате (жил  я  в
рабочем общежитии), не видя света в окне, строчил страницу за страницей, к
утру разом  перечеркивал  все  написанное.  То  излагал  мысли  Декарта  о
врожденных идеях, но попадал в сети "вечных истин" Платона, запутывался  в
терминах кантовской "вещи в себе" в отличие от  той,  какой  она  является
"для нас", то бросался обрисовывать характер Лены Култуковой, и он мне  не
удавался.  Потом  нагрянул  день,  когда  редактор  потребовал   от   меня
выращенного мною в ночных бдениях слона;  за  несколько  минут  работы  он
уверенной рукой отсек, на его  взгляд,  все  лишнее,  оставив  малюсенький
хвостик, величиной с мышку. Эту крохотную заметку-мышку  ответсекретарь  в
тот же день загнал в угол на четвертую  полосу.  Поверженный  в  сомнения,
стал  я  дожидаться  следующего  дня,  когда  почтальоны  разнесут  газету
подписчикам. Мы вместе с редактором  пошли  в  столовую,  что  была  через
улицу, он на ходу  сказал,  что  ему  звонил  директор  школы,  возмущался
оскорбительным  памфлетом;  на  субботу  намечено  заседание  педсовета  с
участием родительского комитета.
   В подавленном настроении сидел я за партой  в  большом  классе.  Передо
мной за столом, покрытым вишневым сукном, восседали  строгие  педагоги.  Я
чувствовал себя набедокурившим учеником.  Авторитетные  люди,  не  называя
фамилий, вышучивали меня и  капитана  милиции  Тория  Цыганкова.  Особенно
обидным было выступление молодой учительницы Кошкиной:
   - Ученица Култукова написала на стене  пещеры  "принцесса  Тараканова".
Она могла назвать  себя  и  родственницей  Юлия  Цезаря.  Вообразить  свое
происхождение от боярского рода Кошкиных может каждый. Возможно,  какая-то
ветвь тех бояр растворилась в простонародье, но нам важнее гордиться  тем,
что народ мудрее любого правителя и сам выдвигает из своей среды  мудрецов
и вожаков.
   Запомнились слова учительницы русского языка:
   - Каждый день Култукова приносит в класс номер  газеты,  расстилает  на
парте и читает заметку о себе вслух.  Это  издевательство  над  школой.  Я
отняла у девочки уже восемь номеров газеты. Вот  вам  образчик  воспитания
детей через печать!
   Низко клоня голову к парте, я изредка кивал педагогам в знак согласия с
их мнением.



        СТО ДВАДЦАТЬ ПОЭТОВ!

   Весной я уехал из города. Мало-помалу в душе  стерлись  переживания  по
поводу скандальной заметки в районной газете, хотя я и хранил все записи о
необычном побеге детей из дому.
   Судьбе  было  угодно  распорядиться,  чтобы  я  встретился   с   Еленой
Култуковой, когда она стала взрослым человеком. По командировке  областной
газеты я приехал в один сибирский районный город, поселился  в  гостинице.
Шли дожди, проселочные дороги размокли. Выехать в колхоз было  невозможно.
Тракт, по которому я должен был  ехать  в  село  за  тридцать  километров.
Закрыли, чтобы не разбивать колесами машин, и мне  ничего  не  оставалось,
как слоняться по городу.
   Я забрел в проулок, где возвышался широкими стенами храм без куполов. К
выпуклой абсидной стене был прикреплен деревянный щит с надписью "Клуб", а
ниже висел размокший лист бумаги  с  расплывшимися  буквами:  "Лекция  для
родителей".  Попав  через  высокую,  тяжелую,  кованную  железом  дверь  в
прохладное помещение, я отворил вторую и оказался  в  освещенном  зале  со
сценой. В жестких деревянных креслах сидело семьдесят-восемьдесят девушек,
по одежде легко догадаться, что  это  студентки  местного  педагогического
училища.  На  сцене  в  строгом  сером   пиджаке   пожилая   важная   дама
неторопливыми движениями брала с трибуны  книгу,  открывала  ее  и  громко
читала   цитату,   потом   растолковывала    смысл.    Было    тихо,    но
председательствующий мужчина с  широкой  лысиной  периодически  позванивал
карандашом по графину, призывая к тишине.
   Когда  лектор  смолкла,  отпила  несколько  глотков  воды  из  стакана,
председательствующий попросил студентов задавать вопросы. Из  пятого  ряда
поднялась женщина в зеленом дождевике,  она  вскинула  голову,  заговорила
дерзко, звонко, убежденно:
   - У детей врожденный дар художественного слова, они от рождения  гении,
все без  исключения,  кроме  больных...  Лектор  признает  только  детскую
память, которую нужно нафаршировывать...
   По рядам пролетел гул недоумения, на какое-то время зал замер,  но  вот
председательствующий звякнул карандашом по графину,  намекнув,  что  столь
грубая реакция на лекцию уважаемой в городе преподавательницы неуместна.
   - Миллионы лет наше сознание начиняется желаниями, мыслями, ожиданиями.
Мы от предков  получили  не  только  задатки,  но  немало  наследственных,
врожденных мыслей, которые можно выявить.
   - Чего вы хотите? - нетерпеливо  перебил  ее  председательствующий,  он
выбросил руку вперед и вправо, в сторону, где стояла женщина в  дождевике.
- Назовите хоть свою фамилию...
   Студентки, стайками грудившиеся в рядах  кресел,  повернули  головы  на
возмутительницу порядка, кто-то шикнул. Заскрипели кресла. В зале усилился
шум. Дама-лектор вдруг замахала рукой  в  воздухе  и  необычайно  крикливо
выпалила:
   - Все это чепуха! Вы пример приведите!
   -  Все  сто  двадцать  учеников  нашей   школы   -   поэты!   Это   вам
доказательство?
   - Какой школы?
   - Где эта школа? - оживился зал.
   Ответ потонул в  гуле  недоверия.  Над  женщиной  в  зеленом  дождевике
засмеялись.  Раздался  свист.  Студенческая  аудитория   защищала   своего
педагога, издевалась  над  неправдоподобными  заявлениями  невесть  откуда
явившейся скандалистки. А та уже заспешила между кресел к проходу.  Окинув
зал взглядом, она посмотрела на меня испытующе и быстро  вышла  за  дверь.
Возбужденный зал провожал ее хохотом, воплями и язвительными репликами.  Я
неспешно встал и последовал за вышедшей из клуба.
   На улице шел дождь.  Было  пасмурно.  Незнакомка,  набросив  на  голову
капюшон дождевика, стояла на деревянном тротуаре, дожидаясь меня. Высокая,
в кирзовых сапогах, с тяжелой сумкой на ремне через плечо. Я подошел к ней
и, назвав свое имя, признался, что покорен ее дерзостью.
   - Ах, ерунда! - обнажив в полуулыбке два  широких  передних  зуба,  она
поморщилась. Это была миловидная женщина. - Не хотят даже слушать!.. А вас
я узнала!
   Когда много ездишь, смотришь в лица, то  кажется,  что  люди  тебе  уже
знакомы, что ты их где-то встречал.
   - Узнали? - удивился я. - Как вас зовут?
   - Култукова Елена Васильевна, директор школы-восьмилетки, учительница.
   - Елена Григорьевна? - переспросил я.
   Лицо ее преобразилось:
   - Нет, Васильевна! Вы меня не забыли? - Из больших глаз брызнули слезы,
она отвернулась. - Вас я сразу узнала. Сижу и прямо кожей  ощущаю  в  зале
доброго человека, почти друга.
   Мы медленно пошли по тротуару, завернули за угол дома, где за сломанным
забором начинался парк  с  полуоборванными  ветром  деревьями,  с  желтыми
листьями на аллеях. Присев на мокрую скамью, она заговорила бойко:
   - Я нашла в Усть-Баргузине могилу родной мамы. Мама умерла при родах  в
сорок пятом. Отец Василий  Петрович  был  военным  летчиком,  он  погиб  в
последние дни войны, его сбили над Берлином.
   - А где же Култуковы, Григорий Ефимович и Анна Ивановна?
   - Анна Ивановна... мама... она  уже  умерла.  Папа  Гриша  в  Слюдянке,
пенсионер. Я так виновата перед ними. И перед педагогами  школы  тоже.  Вы
слыхали о шестом чувстве? Все о нем говорят. Но у  большинства  людей  оно
давно атрофировалось, а я с помощью его вижу, как  тот  или  иной  человек
идет в мою сторону за зданиями домов...
   - О каких врожденных мыслях вы говорили сейчас в клубе?  -  заспешил  я
сменить тему разговора, отвлечь женщину от мрачных дум.
   - А-а, - неопределенно поморщилась;  лицо  ее  оставалось  грустным.  -
Случайно забрела на эту лекцию. Сама не знаю, зачем я  здесь.  Приехала  в
город проводить Васю Лемешева. Помните его? Наш  сосед.  Такой  крепенький
был пацанчик. - Она изобразила руками его фигуру. - Теперь летчик,  служит
в Германии, зовет меня, а мне школу бросать жалко, да и  я  была  замужем,
есть ребенок... Мужа моего вы тоже знали  мальчишкой,  Алексей  Аввакумов.
Хулиганистый, вечно в отцовской тельняшке щеголял. Я и  вышла-то  за  него
замуж из сострадания, очень он меня любил...
   - Чего вы с ним не поделили? - попытался я подбодрить ее веселым тоном.
   - Он мне жизнь калечит! - возмущенно и нервно сказала она. - Может,  вы
мне поможете? Он сейчас поселился в  нашей  деревне.  Поедемте  ко  мне  в
гости! Я очень вам рада. Аввакумов гоняется за мной. Я от него  удрала  из
Слюдянки, думала скрыться,  так  он  сюда  пожаловал.  Мне  очень  хочется
самостоятельности, я долго хлопотала, чтобы меня определили в любую школу,
только бы директором. И вот опять маюсь с муженьком...
   - Ну а про врожденные мысли вы заявили в клубе не шутя?  -  забросил  я
удочку.
   - Про врожденные? - Она опешила. - Ах да. Чего ж тут шутить? Поедемте в
школу! Я вам продемонстрирую моих сорванцов с пятого по восьмой. У каждого
врожденные идеи и задатки!
   - Так-таки у всякого-каждого? - засмеялся я.
   - Смейтесь, смейтесь!  -  Она  как-то  по-детски  передразнивала  меня,
наморщив аккуратный носик. - Надо мной районе уже смеялось, да  перестало.
Я преподаю русский язык и литературу, у  меня  своя  методика,  ребята  на
уроках мало сидят, а в основном гуляют по классу, свободно  разговаривают.
В конце прошлого года  проверяли  их  грамотность,  сравнивали  с  другими
школами. Так что вы думаете? Глаза вытаращили! "Ах, Елена Васильевна!  Ах,
как вам это удалось?" А я говорю: дети грамотны с пеленок!  Поверьте  мне,
их  обучить  любому  языку  -  русскому  или  китайскому  -   элементарно.
Три-четыре месяца - и готово! У всех детей чутье к любому языку, но только
к  устной  речи.  А  школа  вдалбливает  им  правила  письменной  речи  по
старозаветной методе. Вот в чем корень зла. Я поставила целью  обучать  не
грамотности,  а  языковому  творчеству.  Это  другое  дело,   труднее.   И
грамотность приходит сама собой.
   - Хочу побывать в вашей школе!  -  азартно  сказал  я.  -  Надеюсь,  не
мистификация?
   - Автобусы по тракту не пускают - вот мистификация! Хоть  бы  к  вечеру
пошли.
   - Пойдемте-ка в райком партии, - решительно встал я. - Выпросим машину!
   Скоро, натужно  урча,  "газик"  пробирался  по  вязкому  тракту,  часто
сползая в кювет. По обеим сторонам серели мокрые поля. Иногда  приходилось
вылезать из машины, вооружаться лопатой и вышвыривать липкие комья  из-под
буксующих колес. Местами полотно дороги было плотнее, машина бежала легче,
и я беседовал с Еленой Васильевной.
   - После вашей заметки в  газете  никто  в  школе  больше  не  настаивал
отправлять  меня  в  детскую  колонию,  -   рассказывала   она.   -   Мною
заинтересовалась учительница  Гущина.  Это  моя  третья  мама.  Она  часто
беседовала со мной в классе, приглашала после уроков домой,  подружила  со
своей дочерью и с приемным сыном, который уже  работал  слесарем  в  депо.
Мама Гущина увидела, что моя мама Анна и папа Григорий растерялись от моих
чудачеств. Я ведь, каюсь теперь, их обвиняла, что  они  умыкнули  меня  из
Усть-Баргузина. Это было для них  страшное  наказание,  они  испугались  и
стали думать, не надула ли их тетка и не жива ли моя родная мама. Я стояла
на своем, что я  Тараканова.  Гущина  сделала  через  милицию  запрос,  из
Усть-Баргузина пришел ответ: "Лидия Игнатьевна Переверзева умерла во время
родов". О моем отце сообщалось, что он, Тараканов Василий Петрович, пропал
без вести, Тогда Гущина стала чаще бывать в нашем доме, беседовать с мамой
Анной и с папой Гришей. А потом предложила взять  меня  на  время  в  свою
семью.
   Мне поставили кровать рядом с кроватью ее дочери. Гущины, отец и  мать,
очень были добры. Меня одевали и  кормили  наравне  с  родной  дочерью,  я
вместе с сестрой мыла пол, носила в дом дрова, воду, топила баню,  стирала
белье. Изредка наведывалась к Култуковым. Однажды  летом,  после  девятого
класса, я почувствовала, что в доме Култуковых какое-то несчастье. Сама не
понимаю, отчего у меня возникло беспокойство. Прямо с берега Байкала,  где
мы были с девочками, я побежала в дом Култуковых и  застала  маму  Анну  в
беспамятстве. Папы Гриши  не  было,  я  вызвала  доктора.  С  того  дня  я
вернулась в дом Култуковых.
   - Почему же вам пришло в голову, что вы Тараканова?
   Елена Васильевна улыбнулась и вздохнула.
   - Мне задавали такие же вопросы разные специалисты. Это было  озарение!
Да, я вспомнила не только фамилию отца, но также  имя-отчество  матери,  я
открыла сама для  себя  гибель  отца,  указала  место  его  гибели  -  над
Берлином. Мне говорят, что  это  невероятно.  Но  у  меня  было  множество
необычайных проявлений памяти. Когда мы с Васей и Лешей убежали из дому  и
прятались в пещере, то в моем сознании всплывали  названия  трав,  во  мне
пробудилась способность к языкам...
   Уже будучи учительницей, я обратила внимание: чем хуже мальчик  учится,
тем он легче сочиняет остроумные скабрезные частушки. Ни отец, ни мать, ни
педагоги такому не натаскивают. Собственный интерес открывает способности.
   - Это и есть творчество? - уточнил я.
   - Да, начало творчества. - Лицо ее оставалось вдохновенно-серьезным.  -
Приходите завтра на урок. В какой  угодно  класс.  Хотите  -  в  пятый?  В
восьмой?  Выбирайте  сами.  Обратите  внимание:  сколько  в  истории  было
заблуждений! Люди не сразу поняли пользу грамотности и знаний. Тысячи  лет
существовала письменность, а пользовались ею единицы людей, даже  бояре  и
дворяне не сразу  осознали  прок  просвещения.  Первоначально  французские
мыслители хотели просветить  монархов.  Вот  ведь  какая  дикость!  Сейчас
другая крайность! Идет массовое засевание детских голов  знаниями  прошлых
эпох. А уже давно пора выхоливать индивидуальное эвристическое мышление  и
творческий поиск!
   - Надеюсь, вы покажете свой метод на примере русского языка, который не
любили со школы? - пошутил я.
   - Я вас зову в школу! Уже в пятом классе  я  сама  сочиняла  стихи,  но
очень не любила учительницу по русскому. Мой дядя Андрей  Тараканов,  брат
отца, знает три языка, мама преподавала  немецкий,  я  владею  английским,
немецким, французским и  итальянским,  разговариваю  по-бурятски.  Это  не
хвастовство. Беда, что не вижу,  куда  применить  свои  знания.  Выписываю
газеты и книги на этих языках, так, для самоудовлетворения.
   В иссякающем свете дождливого дня за  оборвавшимся  перелеском  маячили
силуэты аккуратных крестьянских домов, хлевов, бань,  сараев,  телеграфных
столбов и горбатых  колодезных  журавлей;  над  всем  этим  главенствовало
кирпичное здание с двумя ярусами окон. Переваливаясь с боку на бок, машина
въехала на сельскую улицу,  с  двух  сторон  застеленную  коврами  птичьей
гречишки, усыпанную слетевшими с берез желтыми листьями. С крыши школы  по
жестяным водосточным трубам гудела вода, убегая по  выкопанному  желобу  в
канаву, За школой ряды  избитых  ветром  тополей,  спортивная  площадка  с
бумом, брусьями, лестницей, перекладиной и со  столбами  для  волейбольной
сетки. Левее чернело освобожденное от  картошки  поле  с  кучами  пожухлой
ботвы, с парником и овощехранилищем.
   - Это наше хозяйство. - Елена Васильевна быстро  выскочила  из  машины,
зашагала к деревянной  пристройке,  которая  приткнулась  торцом  сосновых
бревен к кирпичной кладке школы.
   Войдя в ее квартиру,  я  не  спеша  раздевался,  разглядывая  крохотную
прихожую с вешалкой для одежды, с проемом в кухню,  с  открытой  дверью  в
комнатку, где был стол, покрытый цветной скатертью, кожаный диван, в  углу
радиоприемник, рядом  шкаф  с  книгами.  Мое  внимание  привлекли  большие
портреты в рамках, висящие на стене.
   - Это мои родные папа и мама.
   Она сняла дождевик - хрупкая женщина в вязаном платье с поясом, с белым
кружевным воротничком и такими же манжетами; сейчас она более походила  на
старшеклассницу, чем на учительницу.
   - Проходите, - пригласила меня в комнатку, и я,  как,  видимо,  все  ее
гости, не мог  не  остановиться  перед  вырезанным  из  журнала  листом  с
репродукцией картины Флавицкого  "Княжна  Тараканова",  рядом  висели  два
портрета - профильный И.И.Шувалова и анфас графа А.Г.Орлова.
   - Вы верите, что ваша родословная уходит корнями к графам? -  несколько
легкомысленно начал я, усаживаясь на диван.
   - А вы полагаете, что история начинается с вашего рождения? - в тон мне
пошутила она.
   - Ну не то, чтобы с меня, однако мне кажется, что я к графам  отношения
не имею...
   - Это как сказать. Просто вам трудно  проверить,  да  вы  и  не  хотите
проверять. Мой дядя Андрей Тараканов, которого я нашла в  городе  Горьком,
убедил меня, что наш род Таракановых ведет начало от княжны. По линии мамы
корни  родословной  уходят  в  многочисленное  племя   уральских   рабочих
демидовских заводов. А по отцовскому  древу  вы  восходим  к  Таракановой.
Андрей Тараканов, рождения  1903  года,  вступил  в  партию  после  смерти
Ленина, он старше моего отца. Полковник в отставке. Он собрал все книги  о
Таракановой, даже на французском и английском языках. Наш род был когда-то
в древности боярским, он известен с предка  Андрея  Кобылы,  давшего  сына
Федора Кошку, род возвысился в шестнадцатом веке, когда выдал  замуж  дочь
за Ивана Грозного, потом наши предки уходят в тень, но в 1613  году  после
Лжедимитрия II на Земском соборе не  очень  умный  наш  родич  Михаил  был
возведен  на  престол.  И  Петр  I  из  нашего  рода,  он  сделал   Россию
могущественной, оставил для престола малолетнего внука Петра II,  то  есть
сына казненного им Алексея. В 1730 году со смертью  Петра  II  царствующая
династия в мужском колене пресеклась. Потом на престол удалось  прорваться
дочери Петра I Елизавете, а с ее  смертью  царская  династия  нашего  рода
прекратилась и по женской линии.
   - Это почему же? - вспомнил я. - Петр  III  был  сыном  Анны  Петровны,
дочери Петра I.
   - Это не то! - возразила Елена  Васильевна.  -  Он  был  сыном  герцога
Голштинского Фридриха Карла и  Анны  Петровны.  Всяких  разных  отпрысков,
которые не имели  прямого  отношения  к  царям,  пруд  пруди.  Со  смертью
Елизаветы Петровны к власти в России пришли немцы, это стало  поводом  для
разных умственных брожений как в аристократической среде, так и в  народе,
страдавшем от самодержавия. Петра III убила немка Екатерина II,  принцесса
Анхальт-Цербская,  затем  царствовал  ее  сын  Павел   I,   убитый   сыном
Александром I...
   - Ну а при чем тут княжна Тараканова?
   - Это последняя  из  царствующего  дома,  она  была  дочерью  Елизаветы
Петровны и Ивана Шувалова. Вы  помните  историю  с  ее  гибелью?  -  Елена
Васильевна прохаживалась передо мной по комнате взад-вперед, сжимая  руки,
как бы рассказывая урок. - Она жила в Петербурге при матери лет до  шести,
а потом была увезена в Германию, в Голштинию, которая  принадлежала  тогда
герцогу, отцу Павла, а когда отец его умер, то Голштиния перешла  к  нему,
то есть принадлежала России. Княжна Елизавета там и жила и  училась.  Отец
княжны, Иван Иванович Шувалов, был сыном Анны Иоанновны и Бирона. Выходит,
что в лице княжны Таракановой по тем  понятиям  соединились  две  ветви  -
Петра I и его брата Ивана! Понятно, что она имела  все  права  на  русский
престол. И когда в Париже, в Дубровнике и в  Риме  она  стала  заявлять  о
своем царском происхождении, это было вызовом  императрице  Екатерине  II,
которая еще не  освободилась  от  страха  перед  Пугачевским  бунтом.  Вот
тогда-то Алексей Орлов по приказанию императрицы  и  похитил  Елизавету  в
Ливорно, повез ее в Петербург на расправу. Я  предполагаю,  как  и  другие
исследователи, что Орлов-Чесменский первоначально  даже  делал  ставку  на
княжну,  но,  встретившись  с  нею,  он  смекнул,   что   у   нее,   кроме
династического происхождения и  просвещенных  намерений,  ничего  нет.  Ее
попытки опереться на небольшой флот, которым командовал Орлов, на польских
конфедератов и турецкого султана  не  внушили  ему  доверия.  Лихой  граф,
заглушив в себе искренние чувства к  внучке  Петра  I,  подлым  коварством
бросил  ее  в  жестокие  руки  анхальт-цербской  властительницы.  Предание
гласит, что рожденный княжной сын был крещен в крепости генерал-прокурором
и его супругой, потом  под  большим  секретом  отвезен  в  деревню.  Когда
мальчик подрос, его отдали в солдаты. До смерти Екатерины II в  1796  году
он не знал о своем  происхождении.  В  период  царствования  Александра  I
участвовал в сражении 2 декабря 1805  года  русско-австрийских  войск  под
Аустерлицем, в Моравии,  с  французами  в  чине  фельдфебеля.  Героический
Тараканов сражался на Шевардинском редуте под Бородином в 1812  году,  был
ранен и после излечения вернулся в родную деревню к землепашеству.
   Отец его, граф Орлов, следил за судьбой сына, однако ничем  ему  помочь
не мог. Перед своей смертью он распространил слух о своем сыне  от  княжны
Таракановой. Тогда "делом" Таракановой  заинтересовался  Александр  I,  он
сильно засекретил материалы об ее аресте и допросах. Опубликованная в 1809
году за границей историком Гельбигом книга "Русские фавориты" стала ударом
по династии Гольштейнского герцога Фридриха Карла на русском престоле.
   А потомки Тараканова участвовали в Крымской войне 1853-1856 годов, были
разночинцами и членами организации "Земля и воля",  одни  были  сосланы  в
Сибирь, другие стали  рабочими  уральских  заводов.  Перед  самой  Великой
Октябрьской  социалистической   революцией   один   из   Таракановых   был
вице-губернатором в Якутске, считался лояльно настроенным к  революционным
преобразованиям,   из   его   многочисленного   рода   вышли   тоже    два
революционера-большевика.
   - Да-а-а... - только и мог я вымолвить на такое повествование.
   После ужина, который Елена Васильевна быстро  приготовила  в  кухне  на
плите, она предложила проводить меня  ночевать  в  дом  к  своему  мужу  -
"мучителю" Алексею Аввакумову. И тут я вынужден был выслушать странноватый
монолог.
   - Алеша два года отбывал срок в колонии, - торопливо объясняла  она.  -
Потолкуйте, пожалуйста, чтобы он оставил меня в покое.  Я  не  хочу  и  не
стану с ним жить. Вы авторитетный для него человек, посоветуйте ему уехать
из деревни. Вообразить не можете, как он себя ведет! Ночью выставил у меня
оконную раму, влез в  комнату.  Я  сплю,  а  он  в  темноте  снял  с  меня
перстенек, сунул под подушку и освещает мне лицо пучком света от фонарика.
Я открываю глаза - батюшки! Едва не лишаюсь чувств. Вы только представьте!
Ночью в моей комнате какой-то бандит. Я съежилась, а он осветил мое лицо и
молча смотрит на меня. Ну что мне делать?
   В темноте мы прошли с Еленой Васильевной по тропинке  в  какой-то  сад,
затем попали в освещенный лампочкой подъезд  огромного  деревянного  дома.
Дверь была не закрыта. В просторной комнате нас встретил  высокий  крепкий
молодой мужчина, по его могучим плечам и узловатым рукам было  видно,  что
он тракторист или шофер. В свежей сорочке с открытой волосатой  грудью  он
стоял в озаренной светом комнате, не решаясь сам подойти к нам.
   - Алешенька, я тебе гостя привела, - защебетала Елена Васильевна. - Это
журналист, он приехал изучать мою школу. Пусть у  тебя  переночует.  И  не
угощай его... ни-ни...
   Алексей виновато усмехнулся, смутился и, робко поздоровавшись со  мной,
повел меня в большую горницу. Тут  стояли  две  заправленные  кровати,  на
столе телевизор; во всю стену были  шкафы,  набитые  собраниями  сочинений
классиков.
   Едва мы остались одни, Алексей стал негромко  исповедоваться:  жена  не
хочет к нему возвращаться, он мается один в таком доме,  который  выстроил
ради нее и своего сына.
   - А где же сын? - поинтересовался я.
   - У моей матери, - опять смутился он. - Лена сказала мне,  будто  не  я
отец... Всячески насмехается надо мной. Я отнял у нее сына.
   "Вот и пойми - кто над кем насмехается", - думал я.
   - Нет, правда, - усаживаясь на стул, доверительно объяснял  Алексей.  -
Не знаю уж, что она вам про меня... Я ее люблю. Ну сорвался один раз,  так
из-за нее же! Она была  тогда  студенткой  университета,  я  уже  шоферил.
Ухаживал за нею; бедно она жила, и я давал ей денег. Она не  отказывалась.
Вы слыхали? Она ведь изучает свою родословную, летала то в  Усть-Баргузин,
то в Горький, где у нее обнаружился дядя, то в  Ленинград,  то  в  Москву.
Денег требовалось немало, вот я и завяз в  одной  махинации,  перепродавал
машину и был пойман. После следствие да суд. Елена позвала на  суд  дружка
Василия Лемешева,  он  был  тогда  курсантом  военного  училища.  Ну,  тот
поприсутствовал на судебном разбирательстве. Так, посидел, и все. А  когда
меня осудили, то родился несколько месяцев спустя сын. Сколько раз я писал
Василию в полк, спрашивал, его сын или мой.  Он  отвечал:  "Сын  твой".  А
Елена злит меня, уверяет, что сынишка от  Василия.  Сегодня  он  уехал  из
деревни, гостил у нее...
   Алексей смолк, потупился;  видно  было,  что  в  голове  его  множество
сомнений и недобрых дум.
   - И уж как я старался для нее! - вдруг поднявшись со стула,  воскликнул
он; выпрямился, расправил широкую грудь, напрягся бицепсами: грозная  сила
была заключена в этом мощном теле. - Вы  не  поверите,  я  в  колонии  был
лесорубом, там вечерами изучал французский,  чтобы  ей  угодить...  Она-то
считает себя чуть ли не аристократкой,  а  я  вроде  бродяги.  Я  заучивал
наизусть письма графа Орлова-Чесменского.  Не  верите?  Могу  хоть  сейчас
наизусть прочитать.
   Изменив голос, он, как самодеятельный  артист,  встал  в  позу  и  стал
читать, закатывая глаза под лоб:
   - "При ней сперва была свита до шестидесяти человек, -  докладывает  он
императрице, - пощестливилось мне оную уговорить, что она за  нужно  нашла
свою свиту распустить, а теперь захвачена она сама,  камармедхем  ее,  два
дворянина Польских и несколько слуг, которых  имена  при  сем  осмеливаюсь
приложить. А для оного дела  и  на  посылки  употреблен  был  штата  моего
генерал-адъютант Иван Кристинек... Оная же женщина росту небольшого,  тела
очень суховата, лицом ни бела, ни черна, а глаза имеет большия и открытия,
цветом темно-карие и косы, брови темно-русыя, а на лице есть  и  веснушки;
говорит хорошо по французски, по немецки, немного по италиански,  разумеет
по англицки; думать надобно, что и польский язык знает,  только  никак  не
отзывается; уверяет о себе, что она арабским  и  персидским  языкам  очень
хорошо говорит".
   Теперь-то  вы  мне  верите?  -  заговорил  он  нормальным  голосом.  И,
выругавшись, сказал: - Не дам я ей развода! Не дам, и все тут!
   Уже лежа в кровати, Алексей объяснял:
   - Моя фамилия Аввакумов... Ну вот, значит, она от меня требует, чтобы я
искал свою родословную. Протопоп Аввакум, дескать, был  сослан  в  Даурию,
будто там у него остался сын-старообрядец. У меня бабушка была мещанка,  а
дед, по слухам, причетник в церкви. Она мне говорит: "Все сходится.  Ищи!"
А чего мне искать? Мы все рабочие люди, ни в какого бога не верим и ересью
не занимаемся.
   Утром я окунулся в море  ребячьих  голосов,  стреляющих  детских  глаз;
вихрастые, загорелые после каникул, наполненные  впечатлениями  поездок  в
пионерские лагеря, походами в лес, работами в  поле,  буйством  сил,  дети
буквально сновали в коридоре, гонялись друг за другом.  Елена  Васильевна,
высокая,  подтянутая,  чинно  провела  меня  сперва   в   крохотный   свой
директорский кабинет, потом познакомила с педагогами в учительской,  и  мы
отправились с нею на урок русского языка в шестой класс. Я ожидал  увидеть
утихомирившихся   ребят,   которые,   встав   за   парты,   будут   дружно
приветствовать нас. Ничего подобного! Они хором  сказали:  "Здравствуйте!"
Но никто из них не сел за парты, все располагались  кто  как  хотел:  одни
прислонились к партам, другие сели на них верхом,  третьи  вообще  стояли,
скрестив на груди руки.
   - Сегодня, ребята, будем опять делать кирпичи из зари, - обратилась она
к классу стоя.
   Я хотел сесть за  парту,  но  мне  предложили  табурет  за  учительским
столом.
   - Заря - это освещенность горизонта вечером или  утром,  -  заученно  и
бойко сказала одна девочка с красными бантиками,  такими,  какие  я  видел
когда-то  на  головке  Лены-школьницы.  -  Народно-поэтические  выражения:
красная заря, зорька-зорюшка... Но Поэты каждый по-своему  изображают  это
явление природы...
   Парнишка в скромном пиджачке, курносый, голубоглазый,  вышел  в  проход
между партами-и звонко продекламировал:

   И над отечеством свободы просвещенной -
   Взойдет ли наконец прекрасная заря?

   Другой мальчишка,  не  слезая  с  парты,  на  которой  он  сидел,  тихо
пролепетал:

   Румяной зарею покрылся восток,
   В селе за рекою погас огонек...

   Девочка встала за партой, выпрямилась:

   Выткался над озером алый свет зари...

   Ей отозвалась вторая девочка:

   По зеркальной воде, по кудрям лозняка
   От зари алый свет разливается.

   - Откуда взяты эти строки? - спросила Елена Васильевна.
   - Из стихотворения Никитина, - ответила девочка.
   Подросток с  черными  бровями  и  смуглым  лицом  объявил  звонко,  как
конферансье:
   - Михаил Юрьевич Лермонтов. "Песнь про купца Калашникова".

   По тесовым кровелькам играючи,
   Тучки серые разгоняючи,
   Заря алая подымалася;
   Разметала кудри золотистые,
   Умывается снегами рассыпчатыми,
   Как красавица, глядя в зеркальце,
   В небо чистое смотрит, улыбается.

   - Позвольте, Елена Васильевна! - протянул руку  вверх  высокий  крепкий
подросток; у него уже пробивался пушок на верхней губе.
   Горит зари лампас казачий...
   - И мне слово! - выкрикнул паренек с заднего ряда.

   Привет тебе, последний луч денницы,
   Дитя зари, - привет прощальный мой!

   Елена Васильевна прошлась по проходу между партами, похлопала в ладоши,
бросая  взгляды  налево,  направо,  поблагодарила  своих  питомцев,  потом
сказала, что по случаю присутствия в классе журналиста,  каждый  прочитает
собственные стихи на тему о заре.
   Легкий шумок наполнил класс, шарканье ног соединилось  с  шепотками,  с
улыбками и негромкими восклицаниями. Полный, в черном костюмчике мальчишка
вскинул руку и, получив согласный  кивок  учительницы,  вышел  к  классной
доске, заложил руки за спину, громко продекламировал:

   Петушком на забор горизонта
   Взмыл восход...

   И осекся. Густо покраснел, смутился. Ребята  загалдели,  засмеялись  Он
порывался еще что-то сказать, но тотчас снова запнулся,  опустил  глаза  и
убежал от доски по проходу, спрятался за чью-то спину.
   - А ну, Петя! - обратилась Елена  Васильевна  к  высокому  подростку  с
пушком черных усиков на верхней губе.
   Не вставая с парты, на которой сидел верхом, он звонко выкрикнул:

   Полечу по лучу,
   Полечу - получу!..

   Ребята обрадованно заулыбались его каламбуру.
   - И все? - удивилась Елена Васильевна.
   - Все, - признался тот.
   - Не густо. - Елена Васильевна перевела взгляд  на  девочку  в  пестром
платьице, худенькую и в очках. - Может, ты, Машенька, что-нибудь сочинила?
   Девочка вышла на середину прохода между партами, глядя на меня,  начала
читать неторопливо и по-детски доверительно:

   Жил на свете воробей,
   Серенький воробышек,
   Сделал он гнездо себе
   В маленькой коробочке,
   Натаскал туда соломки
   И пушку немножко,
   И ложился спать в потемках,
   Протянувши ножки.

   - А при чем тут заря? - дерзко выкрикнули с заднего ряда. - Это  не  по
теме!
   - Нет, по теме! - поджав губы, девочка стояла,  будто  ждала  приговора
своему стихотворению.
   - Во-первых, сбит ритм, - сказал парнишка с  черным  пушком  усиков.  -
Если во второй строке: "Серенький воробышек", то во  втором  четверостишии
должно быть: "И пушку немножечко", а затем: "Протянувши ноженьки".
   Класс задвигался, засмеялся.
   - Ты ничего не понял! - обернулась к нему девочка.
   - Чего тут не понять! - перебил ее Петя.  -  Тема  -  заря,  а  у  тебя
потемки!
   - Ну и что?! Идея стихотворения не гвоздь, а  зародыш  мысли,  он  дает
ассоциацию, -  заспорила  поэтесса.  -  Достаточно  намека.  Читатель  сам
начинен идеями, как курица зародышевыми яйцами, а когда ему дан намек,  он
сам додумается.
   В спор вмешался еще один мальчик.
   - Стихотворение бесконфликтное, - сказал он. - Выдуманное,  потому  что
воробей не ложится спать в соломку, воробьиха собирает соломку для гнезда,
чтобы откладывать яйца и высиживать птенцов.
   - У меня стихотворение  о  гармоничном  состоянии  души,  -  защищалась
девочка.
   - Гармоничное состояние - зажиревшая  курица,  от  которой  никогда  не
дождешься  яйца!  -  сказал  рассерженно  спорщик.   -   Кроме   того,   в
стихотворении явная амплификация, попросту  говоря,  масло  масленое:  жил
воробей и еще раз "серенький воробышек".
   - Ну, это же допустимая ферма нагнетания эпитетов, образов,  синонимов,
сравнений для усиления!
   - Достаточно, - вмешалась Елена Васильевна. -  Спасибо,  Машенька!  Кто
еще будет читать свои стихи?
   Теперь уже все ребята потянули вверх руки. За партой  встала  тоненькая
высокая девочка.

   Для чего учусь?
   Для кого служу?
   Как вязальщица,
   Сети слов вяжу,
   Чтобы сеть метнуть
   В глубь озерных вод,
   Чтоб поймать луну -
   Удивить народ.

   Мне  понравилось  стихотворение,  я  захлопал  в  ладоши.  Класс   меня
поддержал.
   Зазвенел звонок в коридоре. Перемена. Мальчики и  девочки  задвигались.
Елена Васильевна что-то говорила им, но я уже видел, как  ребята  ринулись
из класса, выталкивая один другого в двери, как  кто-то  ухарски  крикнул,
другой  свистнул,  третий  дал  приятелю  тумака,   и   тридцать   человек
устремились с топотом по коридору на улицу, а еще несколько  минут  спустя
мне предстала в окне картина: дети  бегали  по  двору,  гонялись  один  за
другим. Обыкновенные сельские подвижные детишки! Обыкновенные  ли?  Откуда
взялся у них поэтический дар? Ну хорошо бы у  одного-двух,  а  то  у  всех
тридцати! В это невозможно было поверить. А Елена Васильевна, идя со  мной
рядом по коридору  к  директорскому  кабинету,  приглашала  посетить  урок
восьмого класса: ребята будут писать афористические выражения.
   Урок в восьмом классе мне показался обычным. Тут не было  ни  страстей,
ни стихов. Елена Васильевна, когда мы возвратились в ее кабинет, выслушала
мое мнение, но заметила:
   - Восьмиклассники не дети! У них сложный переходный возраст. А стихи  -
это искренность, исповедь. Понимаете? У каждой девочки или  мальчика  свои
тайны, и я, добиваясь, чтобы они доверяли стихам  свою  душу,  сама  боюсь
этого. Вот Саша  Кузнецов,  сын  местного  кузнеца,  написал  изумительные
строчки:

   Стихи - это тоже закалка
   Металла, с огнем разговор,
   И сердце мое - наковальня,
   И разум - пылающий горн.

   А Лена Жаворонкова посвятила этому мальчику такое четверостишие:

   Поцелуй меня, Лютик,
   Уведи меня в дом.
   Если будет малютка,
   Как же мы проживем?

   Вот тебе и откровение! Я аж вздрогнула от  такой  исповеди.  Пригрозила
девочке, чтобы она никому: ни отцу, ни матери, ни своему  Лютику  -  этого
стихотворения не читала. Сейчас у них тайны, пора  пробуждения  чувств,  и
если бы не было в нашем языке слов "люблю", "мечтаю", "переживаю",  то  их
бы подростки сами  придумали.  Вот  откуда  берутся  врожденные  идеи!  Из
потребностей переживать и обдумывать  новые  для  ребят,  но  в  некоторой
степени традиционные для всех поколений чувства.
   У Елены Васильевны были еще дела в школе.  Я  вышел  за  ворота,  чтобы
погулять по сельской улочке, условившись встретиться  с  Култуковой  в  ее
квартире через  два  часа.  Я  не  мог  объяснить  себе,  как  могла  одна
учительница преобразовать более ста детских умов в таланты.
   В назначенное время я  сидел  у  нее  в  квартире  на  диване,  задавал
вопросы.
   - Некоторые люди,  как  капитан  милиции  Цыганков,  -  поясняла  Елена
Васильевна, - не умеют механически запоминать правила  грамматики.  Устной
речью они владеют превосходно. Даже их косноязычие - это еще не порок, ибо
устная  речь  обогащена  интонацией,  жестами,  мимикой.  Письменная  речь
очищена от всех добавок, она изготавливается более точной.  Мы  на  уроках
языка строго  разделили,  когда  занимаемся  художественной  речью,  когда
научной и когда деловой или бытовой. Мы  учимся  писать  стихи,  рассказы,
статьи,    сочиняем    сказки,    пословицы,     поговорки,     увлекаемся
словотворчеством, игрой в слова. Я помогаю учителям математики и физики  в
постановке научной речи.
   - Как вы до всего додумались? - не сдержался я.
   - Как? Очень просто! - быстро сказала она. - У нас не обычная  сельская
школа. У нас Лицей! - И она задорно рассмеялась. - Эту игру  мы  придумали
случайно. Однажды мальчишка  Саша  Кузнецов  принес  из  дому  первый  том
сочинений Пушкина и читал вслух, в забаву, не  предусмотренные  программой
школы стихи Александра Сергеевича. В поэме  "Монах"  есть  такие  слова  о
юбке:

   Огню любви единственна преграда,
   Любовника сладчайшая награда
   И прелестей единственный покров,
   О юбка! речь к тебе я обращаю,
   Строки сии тебе я посвящаю,
   Одушеви перо мое, любовь!

   Я, разумеется, возмутилась, хотела вызвать родителей мальчика в  школу,
но вдруг смекнула: ведь он читает стихи пятнадцатилетнего  поэта!  Обдумав
ситуацию, я стала размышлять,  как  быть.  И  тогда  я  решилась.  Собираю
старшеклассников - это у нас ребята пятого-восьмого классов - на линейку и
объявляю: наша школа будет называться Царскосельским Лицеем! А что?  Разве
мы рыжие? И говорю всем,  что  в  школе  учится  будущий  знаменитый  поэт
Александр Пушкин. Он еще не обнаружился, но мы  все  будем  искать  такого
среди нас. Учителя сперва на меня обиделись, дескать,  они  так  же  могут
заявить, что в школе учится Ломоносов или Менделеев. А я им растолковываю:
Пушкин тем интересен, что он был шалуном. Как нам, педагогам, вести себя с
шалунами, чтобы не погубить поэтический дар? Это же очень ответственно!
   - Вы  утверждаете,  что  дети  рождаются  и  приходят  в  школу  уже  с
врожденными идеями,  -  пытался  я  понять  мысли  Култуковой.  -  Как  же
объяснить, что таблицу химических  элементов  создал  Менделеев,  а  никто
другой, великим поэтом стал Пушкин, а не его товарищи... Почему  Менделеев
"вспомнил" свою таблицу? Разве она существовала до него?
   -  Конечно,  существовала!  Как  закон  природы!  -  воскликнула  Елена
Васильевна. - Он его осознал, открыл для человека.
   Тут мне пришло в голову, что я когда-то сам писал о врожденных идеях:
   - Был такой философ Платон... так вот  он  уверял,  что  идеи  к  людям
приходят свыше, душа каждого человека - часть мировой души...
   - Так кое-кто  думал  до  эволюционной  теории  Дарвина.  Тогда  многие
полагали, что человек сотворен богом, а теперь мы знаем правду... В  генах
человека накапливается и,  если  хотите,  передается  по  наследству  опыт
веков, а может быть, нереализованные  человеческие  мысли,  желания,  даже
фантазия. Вот в чем штука! Пушкин унаследовал от своих предков  отнюдь  не
только внешность и характер.
   - Выходит, наука не нужна? Мук  творчества  не  бывает?  Тайны  природы
легко передаются от поколения к поколению? - не без юмора спросил я.
   - Тайны? Какие еще у  природы  тайны?  -  удивленно  воскликнула  Елена
Васильевна. - У нее нет тайн. Они же в нас самих! Все, что  окружает  нас,
беззащитно. Смотри, слушай, бери, переделывай или запоминай.  Вся  история
науки -  это  борьба  человека  с  самим  собой.  Муки  творчества  -  это
преодоление своего страха, малозоркости своих глаз,  поиск  микроскопов  и
телескопов,  чтобы  глубже  и  дальше  видеть.  Это  приручение  лошади  и
изобретение колеса и мотора, чтобы не ходить пешком и не таскать грузы  на
себе... Речь мы передаем по телефонным проводам, память  прячем  в  книги.
Человек беспрестанно усовершенствует  сам  себя.  Об  окружающем  мире  он
узнает через органы чувств. Но представьте: если бы мы имели  только  один
орган чувствования - обоняние? Тогда бы и картина мира на сегодняшний день
была бы иной. Ведь мы "забросили" свое обоняние, оно у нас не развивается.
Сравните наше обоняние с собачьим - собаки улавливают в десять раз  больше
запахов,  чем  человек,  а  насекомые  получают  информацию  об  отдельных
молекулах, рассеянных в воздухе...  Сами  по  себе  вещества  ни  с  каким
запахом не связаны.  Вообще  в  природе  нет  ни  неприятных  молекул,  ни
приятных, как нет желанной музыки,  вкусовых  оттенков.  Это  метки  наших
органов чувств. Мы слышим  и  видим  мир,  обращаемся  к  нему  со  своими
психоинстинктивными    потребностями,    строим     догадки,     гипотезы,
умозаключения. А потом удостоверяемся в правильности или ошибочности своих
гипотез.
   - Выходит, и творчество можно считать врожденным? - удивился я.
   - Да, у детей есть  наследственная  предрасположенность  к  творчеству,
разве вам  это  не  известно?  Только  эти  способности  нужно  развивать.
Когда-то мы перестали тренировать наш орган обоняния, мы погубили его, как
погубили в себе, быть может, и какие-то  другие,  теперь  еще  неизвестные
науке органы чувств. Они попросту атрофировались. Но  иногда,  особенно  в
необычных условиях, в нас  просыпается  неведомое.  Тогда  невесть  откуда
приходит  неожиданная  информация  о  природе  и  о  жизни,  и   мы   либо
недоумеваем, либо создаем безумные теории и идеи. Думаю, что детей к этому
тоже надо готовить. С самого раннего возраста! У человека есть  внутренняя
память,  хранящая  опыт  предков!  Именно  она,   наследственная   память,
пробуждается  вместе  с  инстинктами:  страхом,   состраданием,   голодом,
страстью... При остром их проявлении пробуждаются и врожденные навыки  или
то, что им равнозначно. В чем я вижу свою задачу?  В  том,  чтобы  обучать
детей сознательному творчеству, умело используя врожденные  способности...
Этим иногда пренебрегают.
   - Не обижайтесь, пожалуйста, Елена Васильевна, - подумав, заговорил  я.
- У меня возникло несколько вопросов.  В  чем  же  смысл  гордиться  своей
родословной? У Пушкина множество потомков, но они  не  могут  получить  по
наследству титул поэта.
   - Никто не сумеет отменить  любовь  детей  к  своему  отцу,  к  матери,
бабушке или прадедушке! - парировала она.
   - Пусть так... В  чем  же  заслуги  княжны  Таракановой  перед  русским
народом, чтобы вы так превозносили ее?
   -  Она  за  границей  обнародовала  завещание  матери,  составленное  с
участием Ломоносова и Шувалова. В  завещании  были  пункты  об  учреждении
народных училищ, были пункты "всякое новое изобретение  и  открытие  будет
ободряемо и награждаемо...". Но  горжусь  я  не  княжной,  а  всеми  моими
прародителями, прежде всего родным  отцом,  родной  матерью  и  еще  двумя
матерями, воспитавшими меня... В прошлые эпохи жизнь была  несправедливой,
в моей родословной были и граф Орлов,  и  еще  кое-кто,  кого  можно  даже
презирать. Но прежде всего  я  вижу  прекрасные  лица  крестьян,  рабочих,
революционеров, героев и мыслителей. Моя родословная  накрепко  связана  с
историей России. Зачем же мне от  нее  отрекаться?  Да  вспомните-ка,  как
гордился своей родословной Александр Сергеевич Пушкин!
   И она, выйдя на середину комнатки, вскинула руку вверх и  стала  читать
звонко, как девочка:

   Смеясь жестоко над собратом,
   Писаки русские толпой
   Меня зовут аристократом.
   Смотри, пожалуй, вздор какой!
   Не офицер я, не асессор,
   Я по кресту не дворянин,
   Не академик, не профессор;
   Я просто русский мещанин...

   Улыбнувшись мне лукаво, она продолжала:

   Упрямства дух нам всем подгадил:
   В родню свою неукротим,
   С Петром мой пращур не поладил
   И был за то повешен им...
   ...Мой дед, когда мятеж поднялся
   Средь петергофского двора,
   Как Миних, верен оставался
   Паденью третьего Петра.
   Попали в честь тогда Орловы,
   А дед мой в крепость, в карантин,
   И присмирел наш род суровый,
   И я родился мещанин...

   ...Вечером я покинул сибирскую деревушку с ее школой, с ее учительницей
русского языка и литературы, с шофером колхоза Алексеем  Аввакумовым...  Я
уезжал на центральную усадьбу  колхоза  в  бричке,  рядом  со  мной  сидел
молчаливый кучер.  Всю  дорогу  меня  обуревали  думы.  Я  был  удивлен  и
методикой  преподавания  в  школе   русского   языка,   и   талантливостью
деревенских ребят, и сложностью характера Елены  Васильевны.  "Чудно  ведь
это - вообразить себя потомком княжны Таракановой!" - думал я. И сам  себя
укорял: а почему чудно? У каждого из нас древние роды,  берущие  начало  в
глубочайших веках истории. Ведь были же у нас и деды и прадеды,  а  у  них
своих деды и прадеды! И множились роды наши, и были среди  них  дружинники
Святослава, пахари времен Ивана Калиты и пугачевские бунтари... И если  бы
мы помнили свою родословную, то тоже  могли  бы  сказать,  чей  пращур  не
поладил с Петром Первым, а чей был вознесен им. Ветвилось древо  жизни,  и
разные отростки могли бы мы увидеть  в  своей  родословной  и  проследить,
какие поколения в какую эпоху были элитарными, а потом теряли активность и
сами терялись в могучем  простонародье.  Время  вызывало  к  жизни  новые,
неведомые мутанты - гениев и талантов.



        ЭПИЛОГ. СЛОВО ОБ ЭВРИСТИКЕ

   После этого рассказа мой приятель, с которым мы  рассматривали  картину
Флавицкого "Княжна Тараканова", сказал:
   - Сложная женщина твоя знакомая Култукова-Тараканова,  характер  у  нее
вздорный, но педагог она талантливый, думающий.  Между  прочим,  в  России
когда-то велись родословные книги: был специальный департамент  геральдии.
В XVII веке блюлись родословные списки княжеских и боярских фамилий, потом
возникла "Бархатная книга" дворянских родов. Все  это  поддерживалось  для
того, чтобы дать отпрыскам богатых родов всякие привилегии  перед  простым
народом. Письменной памятью пытались поработить генную память.  А  таланты
рождаются и ныне, но неведомо как.
   - Почему неведомо? - возразил я. - Елена  Васильевна  права:  во  время
обучения и воспитания педагоги реализуют заложенные в детях наследственные
способности, выявляют и развивают их...
   - Если бы только от этого все зависело!
   - Вы пессимист, - заговорил я. - У  Елены  Васильевны  довольно  четкая
теория...
   - Теория? - приятель заинтригованно улыбнулся. - Что еще за теория?
   - Эвристика, конечно, не ею придумана.  Я  попытаюсь  изложить  взгляды
Елены Васильевны...
   Что такое открытие? Научное открытие начинается с гипотезы. Например, в
окружающем нас пространстве есть радиоволны. Откуда берется гипотеза?  Это
никому не известно. Говорят: из  ничего  или  из  памяти,  из  чувств.  Из
прозрения  и  озарения...  Людей,  давших  человечеству   новые   идеи   и
совершивших крупные  научные  открытия,  мы  называем  гениями.  Но  самое
обостренное чувство у детей. Они не задавлены опытом прошлого,  их  сердца
не заражены низменными страстями - жадностью, честолюбием,  агрессивностью
или  жаждой  развлечений.  Их  чувства  чутки,  пробуждены   для   острого
восприятия окружающего  мира,  улавливают  непонятные  сигналы  природы  и
общества, мысль способна предсказывать гениальные открытия.
   Дети - прорицатели, пророки, прогнозисты.  Их  беда  лишь  в  том,  что
память, не  обремененная  опытом  прошлых  поколений,  не  может  отделить
свежие, возникшие в голове идеи, от давно известных. В будущем горы  опыта
задавливают непосредственные чувства  детей,  их  ум  научается  лукавить,
обманывать, хитрить, приспосабливаться к банальным, заученным истинам.
   Елена Васильевна полагает, что многие ученые всю жизнь доказывают идеи,
которые пришли им в голову в  раннем  детстве.  А  сколько  идей  погибает
только потому, что их владельцы не сумели доказать их на практике!
   Кому  из  нас  не  приходилось  испытывать  затруднения   в   выражении
какой-либо мысли только потому, что в могучем современном языке не хватает
слов, обозначающих новые, замеченные нами  явления  и  факты.  Дети  часто
изобретают слова, понятия для этих целей. Задача педагогов  заключается  в
том,  чтобы  помогать  детям  выражать  безумные,  завиральные  мысли   "и
гипотезы, развивать эту способность. Детские догадки и "глупости" - подчас
это непонятные нам гениальные мысли, в  которых  таятся  зерна  величайших
открытий.

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.07.2001 19:59